Темное пятно пота между широкими плечами бригадного генерала Фрейзера имело форму острова Мэн с карты в классной комнате у него дома. Мундир лейтенанта Гринлифа так же промок от пота, потемнев почти по всему туловищу, за исключением выцветших рукавов, на которых был виден красный цвет.
Мундир Уильяма был менее выцветшим - более того, постыдно новым и ярким - но также прилипал к спине и плечам, тяжелый от влажного дыхания тела. Его рубашку можно было выжимать. Когда он надел ее несколько часов назад, она была жесткой от соли, выкристаллизовавшейся из пота предыдущих дней, но с подъемом солнца эта жесткость была смыта новыми потоками пота.
Взглянув на холм, на который их вел бригадир, он испытал слабую надежда на прохладу на его вершине, но трудный подъем свел на нет все преимущество высоты. Они покинули лагерь сразу после рассвета, свежий воздух тогда был так восхитителен, что ему захотелось, как индейцу, пробежать голышом по лесу, поймать рыбу в озере и съесть на завтрак дюжину рыбок, поджаренных в кукурузной муке.
Это был холм Три-Майл-Пойнт, названный так потому, что находился в трех милях к югу от форта Тикондерога. Бригадный генерал, возглавлявший передовой отряд, остановил здесь своих солдат и предложил ему вместе с лейтенантом Гринлифом, инженером, подняться на высоту, чтобы осмотреть местность, прежде чем двигаться дальше.
Уильяма, к его удовольствию, за неделю до этого назначили адъютантом к генералу. Тот оказался дружелюбным и общительным командиром, но не таким, как генерал Бергойн. Хотя Уильяму было бы все равно, будь даже этот человек татарином, он находился на передовой, и это было все, что имело значение.
Он нес кое-что из инженерного оборудования, пару фляг с водой и походный почтовый набор бригадира. Он помог установить геодезическую треногу и безропотно держал измерительные рейки, но, в конце концов, все измерения были произведены, данные записаны, и генерал, посовещавшись с Гринлифом, отправил того обратно в лагерь.
Сам бригадир, казалось, не собирался спускаться. Он медленно расхаживал, наслаждаясь легким ветерком, а затем уселся на камень и открыл фляжку со вздохом удовольствия.
- Садитесь, Уильям, - указал он на свой камень Уильяму. Они некоторое время сидели в молчании, прислушиваясь к лесным звукам.
- Я знаю вашего отца, - внезапно сказал бригадир и мягко улыбнулся. - Вам, вероятно, уже сказали.
- Да, говорили, - признал Уильям. - Но не он, а мой дядя.
Генерал Фрейзер рассмеялся.
- Да, родиться в семье с такой историей - большая обуза, - посочувствовал он, - но я уверен, вы несете ее с честью.
Уильям, не зная, что сказать, произвел неопределенный вежливый звук в ответ. Генерал снова рассмеялся и передал ему фляжку. Вода была такой теплой, что он едва ощутил ее движение в горле. Однако она пахла свежестью и утоляла жажду.
- Мы были вместе на равнинах Авраама. Ваш отец и я. Он рассказывал вам что-нибудь о той ночи?
- Немного, - ответил Уильям, удивляясь, неужели это судьба постоянно сталкивает его с воинами, сражавшимися на этих равнинах под командованием Джеймса Вольфа.
- Мы спустились к реке ночью. Мы все задубели. Особенно я, - генерал глядел на озеро, покачивая головой при воспоминании. - Есть такая река Святого Лаврентия. Генерал Бергойн сказал, что вы были в Канаде. Вы ее видели?
- Немного, сэр. Я путешествовал к Квебеку по суше, а затем спустился вниз по Ришелье. Хотя мой отец рассказывал про нее, - добавил он. - Он говорил, что это благородная река.
- Он не рассказывал вам, что я чуть не сломал ему руку? Он сидел рядом со мной в лодке, и когда я наклонился, чтобы окликнуть французского часового, он схватил меня за руку, чтобы я не свалился воду. Я слышал, как затрещали его кости, но не обратил внимания, пока не выпрямился и не услышал, как он задыхается от боли.
Уильям увидел, как генерал взглянул на его руки, и на широком лбу мужчины собрались маленькие морщинки, словно он неосознанно пытался сопоставить увиденное с памятью. Его отец имел элегантные руки с длинными тонкими пальцами. Пальцы Уильяма тоже были длинными, но с выделяющимися суставами и вульгарно крупные на широкой ладони.
- Он ... лорд Джон - мой отчим, - выпалил он и сильно покраснел, смущенный своим признанием, не понимая, какого черта он это сделал.
- Да? - рассеянно произнес бригадир. - Да, конечно.
Не подумал ли он, что Уильям сказал об этом из-за гордости, чтобы подчеркнуть древность своей родословной?
Единственным утешением было то, что его лицо - и лицо бригадира тоже - было красным от жары и усилий, чтобы румянец не был заметен. Словно отвечая его мыслям о жаре, бригадир сбросил мундир, расстегнул и распахнул жилет, кивнув Уильяму поступить так же - что он и сделал, с облегчением вздохнув.
Разговор перешел к другим кампаниям, в которых участвовал бригадный генерал, о которых Уильям (в основном) слышал. Постепенно он начал осознавать, что бригадир изучает его, оценивая его опыт и манеры. Он должен был со стыдом признаться, что первый был бесславным. Знал ли генерал Фрейзер о том, что произошло во время битвы за Лонг-Айленд? Слухи быстро распространяются на военной службе.
В конце концов, в разговоре наступила пауза, и они некоторое время дружески сидели в рубашках, слушая шелест деревьев над головой. Уильяму хотелось сказать что-либо в свою защиту, но он не мог придумать, как изящно подойти к вопросу. Но если он не объяснит, что произошло ... Однако, толкового объяснения не было. Он был болваном, вот и все.
- Генерал Хау хорошо отзывается о вашем уме и смелости, Уильям, - сказал бригадный генерал, словно продолжая их прежний разговор, - хотя он сказал, что, по его мнению, у вас еще не было возможности проявить свой командирский талант.
- А-а ... да, сэр, - ответил Уильям, потея.
Генерал улыбнулся.
- Значит, мы должны исправить это недостаток, не так ли? - он встал, слегка постанывая и потягиваясь, и натянул свой мундир. - Вы поужинаете со мной позже? Мы должны обсудить это с сэром Френсисом.