Робин МакДжилливрей топтался в проеме палатки; его темные жесткие волосы торчали, как стебли хвоща. Мужчина был похож на смертельно уставшего енота; вокруг глаз сажа и пот были очищены, а вся остальная часть лица почернела от дыма сражения.
При его появлении Клэр сразу же встала.
- Иду, - она, подхватив медицинский ящичек, уже направлялась к входу, когда Брианна смогла заговорить.
- Мама! - это был не больше, чем шепот, но паника в ее голосе заставила Клэр быстро развернуться. Янтарные глаза стрельнули от Брианны к Роджеру, потом назад к дочери.
- Следи за его дыханием, - сказала она. - Держи мундштук чистым. Давай ему воду с медом, если он будет в состоянии глотать. И прикасайся к нему. Он не может повернуть голову, чтобы увидеть тебя, но он должен знать, что ты здесь.
- Но ... - Брианна замолчала с пересохшим ртом. "Не уходи! - хотелось ей закричать. - Не оставляй меня одну! Я не могу ухаживать за ним; я не знаю, что делать!"
- Я нужна им, - сказала Клэр очень мягко. Она повернулась к нетерпеливо ожидающему Робину и с шелестом юбок исчезла в сумерках.
- А мне нет? - губы Брианны двигались, но она не знала, говорила ли она вслух или про себя. Это не имело значения; Клэр ушла, а она осталась одна.
Почувствовав легкое головокружение, она поняла, что задерживает дыхание. Она сделала выдох и вдохнула глубоко и медленно. Страх ядовитой змеей скользнул от головы вдоль хребта, готовый погрузить клыки в ее сердце. Она сделала еще один вдох через стиснутые зубы, мысленно схватила извивающуюся змею за голову, сунула в корзину и накрыла крышкой. С паникой покончено.
Ее мать не ушла бы, если существовала хоть какая-нибудь угроза жизни Роджеру, сказала она себе твердо, или если можно было сделать что-нибудь еще с медицинской точки зрения. Значит, медицинская помощь ему не нужна. Что могла сделать она сама? Она глубоко вздохнула так, что косточки ее корсета заскрипели.
"Прикасайся к нему. Говори с ним. Дай ему знать, что ты с ним рядом". Именно эти слова говорила Клэр настоятельно, но немного рассеянно, во время санитарных процедур, последовавших после импровизированной трахеотомии.
Брианна повернулась к Роджеру, напрасно ища, до чего могла дотронуться, не боясь причинить ему боли. Его руки, багровые от ушибов, распухли, как надутые резиновые перчатки; израненные пальцы были почти черные; сырая тонкая веревка, связывающая его запястья, так глубоко врезалась в плоть, что в некоторые тошнотворные моменты ей казалось, что она может видеть белеющие кости.
Эти руки выглядели ненастоящими, словно на них был наложен грим для пьесы ужасов, но они были все же лучше, чем его лицо. Оно тоже было покрыто синяками и распухло; под челюстью торчала ужасная щетка из пиявок, но все же в нем проглядывали знакомые черты, и казалось, что какой-то зловещий незнакомец притворяется Роджером.
Пиявки также щедро украшали его руки. "К нему присосались все пиявки, которых только можно было достать", - подумала она. Клэр отправила Джоша к другим хирургам с просьбой поделиться своими запасами, а потом отправила его и двух парней Финдли бродить на речной отмели в поисках еще большего количества этих тварей.
"Следи за его дыханием". Это она могла. Она села, двигаясь так тихо, как могла, из-за смутной боязни разбудить его. Она легонько приложила руку к его груди и почувствовала такое облегчение от того, что он оказался теплым, что сильно вздохнула. Он немного сморщился, почувствовав ее дыхание на своем лице, напрягся на мгновение и снова расслабился.
Его собственное дыхание было настолько незаметным и поверхностным, что она убрала руку, опасаясь, что давления ладони будет достаточно, чтобы помешать ему дышать. Но все же он дышал; она могла слышать слабое посвистывание воздуха в мундштуке, вставленном в его горло. Клэр реквизировала английскую трубку мистера Касуэлла, безжалостно оторвав ее янтарный мундштук. Торопливо выполосканный в спирте, он был в пятнах табачной смолы, но, казалось, хорошо исполнял свою роль.
Два пальца правой руки Роджера были сломаны; все ногти были обломаны до крови или вырваны. Ее горло напряглось от доказательства того, как отчаянно он боролся за свою жизнь. Его состояние казалось ей таким шатким, что она боялась прикасаться к нему, как если бы это могло столкнуть его с невидимой узкой грани между жизнью и смертью. И все же она понимала, что имела в виду ее мать: это же самое прикосновение могло удержать его, помешать ему перейти за черту и упасть в темноту.
Она сжала его бедро, чувствуя ободрение от того, что длинные мускулы под одеялом, прикрывающим его нижнюю часть, были крепки на ощупь. Он произвел тихий звук, напрягся и расслабился снова. В некоторый абсурдный момент ей пришла в голову мысль сжать его гениталии.
- Это точно дало бы ему знать, что я здесь, - пробормотала она, задавливая истеричное желание рассмеяться. Его нога немного дрогнула при звуке ее голоса.
- Ты слышишь меня? - спросила она мягко, наклоняясь вперед. - Я здесь, Роджер. Это я Бри. Не беспокойся, ты не один.
Ее собственный голос показался ей странным, слишком громким и грубым.
- Bi socair, mo chridhe, - сказала она и немного расслабилась, - tha mi seo.(1)
Гэльские слова заставили ее почувствовать облегчение; их формализм стал тоненькой дамбой против наплыва чувств, которые могли затопить ее, если дать им волю. Любовь, страх и гнев сплелись в такой интенсивный клубок, что у нее дрожали руки.
Она внезапно осознала, что грудь ее набухла и болела; за последние несколько часов у нее не было времени даже подумать о кормлении, уже не говоря о том, чтобы сцедить молоко. Ее соски покалывало, и она сжала зубы, когда маленькая струйка молока, смешанная с потом, намочила ее рубашку. Внезапно ей захотелось, дать Роджеру грудь, прижать его к себе и позволить жизни течь от нее к нему.
"Прикасайся к нему". Она забыла делать это. Спохватившись, она мягко пожала его руку, надеясь избавиться от чувства дискомфорта.
Он как будто почувствовал ее руку; один его глаз приоткрылся, и ей показалось, что в его глубине мелькнуло осознание.
- Ты похож на Медузу Горгону мужского пола, - произнесла она первое, что пришло ей в голову. Одна темная бровь немного дернулась.
- Пиявки, - пояснила она и дотронулась до одной из висящих на его шее пиявок. - У тебя борода из змей. Ты их чувствуешь? Они тебя не беспокоят?
Его губы шевельнулись, с очевидным усилием формируя беззвучное "нет".
- Не разговаривай, - она смущенно оглянулась на вторую кровать, но раненный мужчина, лежавший на ней, молчал, закрыв глаза. Она повернулась к Роджеру, наклонилась и быстро поцеловала его - не более чем легкое соприкосновение губ. Его рот дернулся, и она решила, что он хотел улыбнуться.
Ей захотелось накричать на него. Что случилось? Что, черт побери, ты натворил? Но он не мог ответить.
Внезапно ярость затопила ее. Не обращая внимания на людей, проходящих мимо палатки, она наклонилась, схватила его за плечо - за место, которое ей показалось не таким поврежденным, как все остальное - и прошипела ему на ухо:
- Как, во имя Бога, ты ухитрился попасть в это?
Его глаза медленно повернулись, остановившись на ее лице. Он сделал маленькую гримасу, которую она не смогла интерпретировать, а потом плечо под ее рукой начало трястись. Она смотрела на него в недоумении несколько секунд, прежде чем поняла, что он смеялся. Смеялся!
Трубка в его горле слегка покачивалась и издавала тихие хрипящие шумы, что окончательно вывело ее из себя. Она встала, прижав руки к горящей груди.
- Я скоро вернусь! - сказала она. - И, черт тебя побери, попробуй только уйти!