Благополучно вернувшись из Браунсвилла, я предприняла решительные шаги для возобновления нормальной жизни. И первым среди них было посещение Марсали, которая вернулась от МакДжилливреев. Я видела Фергюса, который уверил меня, что она оправилась после побоев и чувствует себя хорошо, но мне было необходимо увидеть самой.
Двор их содержался в порядке, хотя наблюдались определенные признаки обветшалости. Несколько дранок слетели с крыши, один угол навеса над крыльцом провис, промасленная бумага, закрывающая единственное окно порвалась, и дыра была заткнута тряпкой. Мелочи, но их нужно исправить до снега, а он был уже близко. Я чувствовала его в воздухе; синее бриллиантовое небо поздней осени померкло до туманной серости наступающей зимы.
Никто не вышел встретить меня, но я знала, что они дома; из трубы шел дым и вырывались искры. Саркастично подумав, что Фергюс, по крайней мере, смог обеспечить семью дровами, я крикнула «Привет!» и толкнула дверь.
И сразу же почувствовала что-то неладное. В данный момент я не доверяла большинству моих предчувствий, но это пронзило меня до костей. Такое чувство возникает у доктора, когда он входит в смотровую и мгновенно понимает, что все плохо. Прежде чем задать вопрос, прежде чем увидеть важные признаки. Это происходит не часто, и вам хочется, чтобы этого не случалось никогда, но так случается. Вы знаете, и с этим ничего не поделаешь.
Я поняла это, увидев детей и все остальное. Марсали сидела у окна и шила, две девочки молча играли на полу возле ее ног. Герман, что удивительно, был дома. Он сидел, покачивая ногами под столом, и рассматривал помятую картинку, которую Джейми привез ему из Кросс-Крика. Они тоже знали.
Марсали подняла голову, и я увидела шок в ее глазах при виде моего лица, хотя оно стало гораздо лучше.
- Я в порядке, - коротко сказала я, останавливая ее восклицание. – Только синяки. Как ты?
Я опустила на пол свой мешок и, обхватив ее лицо, повернула его к свету. Одна щека и ухо посинели и распухли, на лбу небольшая шишка, но порезов не было, а глаза, взглянувшие на меня, были чистыми и здоровыми. Кожа нормального цвета, ни желтухи, ни слабого запаха почечной дисфункции.
Она в порядке. Что-то с ребенком, подумала я, и положила руку на ее живот. Мое сердце замерло, когда я мягко сжала выступ, а когда маленькое колено дернулось в ответ на мое прикосновение, я едва не прикусила язык от удивления,
Я страшно обрадовалась, так как боялась, что ребенок может быть мертв. Быстрый взгляд на Марсали уменьшил мою радость. Женщина разрывалась между страхом и надеждой и, замирая, ждала, что я опровергну ее опасения.
- Ребенок много двигался в последние дни? – спросила я, стараясь говорить спокойно и доставая стетоскоп. Мне его сделал вилмингтонский кузнец из сплава олова и свинца – небольшой колокольчик с плоским дном на верхушке, примитивный, но эффективный.
- Не так много, как обычно, - ответила Марсали, откидываясь назад, чтобы я прослушала ее живот. – Но они ведь не сильно двигаются перед родами, не так ли? Джоани не шевелилась, словно мерт… как камень, всю ночь перед тем, как отошли воды.
- Да, так часто бывает, - согласилась я, сделав вид, что не заметила ее оговорку. – Отдыхают перед работой, я полагаю.
Она улыбнулась в ответ, но ее улыбка исчезла как снег на жаровне, когда я, приложив широкий конец металлической трубки к ее животу, прижалась ухом к плоскому дну.
Только через некоторое время я уловила биение сердца, но оно было необычайно медленным с редкими резкими скачками. Кожа на моих руках покрылась мурашками, когда я услышала этот стук.
Я продолжала обследование, задавая вопросы, иногда шутила, отвечала на вопросы детей, которые сгрудились вокруг нас, и все это время мой мозг напряженно работал, оценивая возможности, увы, все плохие.
Ребенок двигался, но как-то странно. Сердцебиение присутствовало, но было неправильным. Все в этом животе казалось мне неправильным. Но что это? Обвив пуповины вокруг шеи был возможен и очень опасен.
Я задрала кофту выше, желая прослушать лучше, и увидела огромные синяки, безобразные желто-зеленые пятна с темно-красными центрами, которые, словно мертвые розы, расцветали на ее животе. Я закусила губу при виде их; ублюдки, они пинали ее в живот. Удивительно, что у нее не случился выкидыш прямо там.
Гнев наполнил мое сердце, которое колотилось так, что готово было разорвать грудную клетку.
У нее было кровотечение? Нет. Ничего не болит, только синяки. Ни судорог, ни сокращений матки. Кровяное давление нормальное, насколько я могла судить.
Пуповина вокруг шеи - вполне возможно. Но также могло иметь место частичное отслоение плаценты. Разрыв матки? Или нечто более редкое, мертвый близнец, абнормальный рост … Единственное, что я четко понимала, ребенок должен как можно скорее попасть в мир, дышащий воздухом.
- Где Фергюс? – спросила я спокойным голосом.
- Не знаю, - ответила она также же спокойно. – Его нет дома с позавчера. Не клади это в рот, сердце мое, - она протянула руку к Фелисити, которая грызла заглушку для свечи, но не смогла дотянуться до нее.
- Да? Ну что ж, мы найдем его, - я забрала заглушку у Фелисити, которая не стала протестовать, очевидно, чувствуя, что что-то происходит. В поисках утешения она схватила ногу Марсали и попыталась взобраться на ее несуществующие колени.
- Нет, bébé[1], - сказал Герман и, обхватив сестру за талию, оттащил назад. – Идем со мной, a piuthar[2]. Хочешь молока? – добавил он, уговаривая. – Пойдем за ним в кладовку.
- Хочу к маме! – Фелисити размахивала руками и ногами, пытаясь вырваться, но Герман держал крепко.
- Вы, девочки, идете со мной, - приказал он и неуклюже вывалился в двери с извивающейся Фелисити. Джоани выскочила следом, на мгновение остановившись в дверях и взглянув на Марсали большими испуганными глазами.
- Иди, a muirninn[3], - крикнула она вслед с улыбкой, - отведи их к миссис Баг. Все будет хорошо.
- Какой милый мальчик, Герман, - прошептала Марсали, прижимая руки к животу, и улыбка ее поблекла.
- Очень милый, - согласилась я. – Марсали …
- Я знаю, - просто сказала она. – Он будет жить, как вы думаете? – она ласково провела по животу.
Я вовсе не была уверена, но в данные момент он был жив. Я колебалась, взвешивая в уме возможности. Все, что я могла сделать, содержало огромный риск для нее, для ребенка или их обоих.
Почему я не пришла раньше? Я ругала себя, что поверила словам Джейми и Фергюса, что она в порядке, но сейчас было не время для упреков, и к тому же от этого не было проку.
- Ты можешь идти? – спросила я. – Нам нужно в Большой дом.
- Да, конечно, - она осторожно поднялась, держась за мою руку, потом обвела глазами хижину, словно запоминая, потом ясно и остро взглянула на меня. – Мы поговорим по дороге.
Все, что я прокручивала в голове, было ужасно. Если произошло отслоение плаценты, то я могу сделать кесарево сечение и спасти дитя, но Марсали умрет. Если провести стимуляцию матки, ребенок не выдержит долгих родов и умрет, но Марсали останется жива. И не стоит забывать, что стимуляция матки несет риск кровотечения. Если это произойдет …
Вероятно, я смогу остановить кровотечение и спасти Марсали, но не смогу помочь ребенку. У меня есть эфир … соблазнительная идея, но я с неохотой отказалась от нее. У меня не было опыта его использования, не было понятия о дозах и его эффективности, и я не была анестезиологом, чтобы спрогнозировать его действие в такой рискованной ситуации, как осложненные роды. Для небольших операций я могла начать с малых доз эфира и прекратить его использование, если что-то пойдет не так. Но если проблемы возникнут во время кесарева сечения, пути назад не будет.
Марсали казалась неестественно спокойной, словно она прислушивалась к тому, что происходит у нее внутри, не прерывая мои размышления и предположения. И лишь когда мы подошли к Большому дому и встретили молодого Иэна со связкой убитых кроликов, которых он держал за уши, она очнулась.
- Эй, кузина! Как дела? – приветливо поздоровался он.
- Мне нужен Фергюс, Иэн, - сказала она без лишних слов. – Ты можешь найти его?
Улыбка на его лице померкла, когда он увидел ее бледность и то, что я поддерживаю ее.
- Христос, ты рожаешь? Но почему … - он взглянул за наши спины, удивляясь, что мы ушли из хижины Марсали.
- Иди и найди Фергюса, - резко прервала я его. – Сейчас же.
- О, - он сглотнул, внезапно выглядя очень юным. – О, да. Я иду, прямо сейчас! – Он начал поворачиваться, но потом шагнул ко мне и сунул в мои руки кроликов, затем прыгнул на тропу и помчался вниз по склону, огибая упавшие стволы. Ролло, не желая отставать, мелькнул мимо нас серой тенью и бросился за своим хозяином.
- Не волнуйся, - сказала я, погладив Марсали по руке. – Они найдут его.
- О, да, - произнесла она, глядя им вслед. – Если они не найдут его вовремя …
- Найдут, - сказала я твердо, - идем.
Я отправила Лиззи за Брианной и Мальвой Кристи – думаю, мне нужны будут дополнительные руки – и оставила Марсали с миссис Баг на кухне, пока готовила хирургическую. Свежие подушки и простыня на операционном столе. На кровати было бы лучше, но мне нужно, чтобы все мое оборудование было под рукой.
И само оборудование: медицинские инструменты, укрытые чистым полотенцем, маска для эфира из нескольких слоев марли, бутылка с изогнутым горлом – могу ли я доверить Мальве работу с эфиром, если мне придется проводить срочную операцию? Думаю, что могу; девушка была очень молодой и совершенно не обученной, но она в совершенстве владела собой и не боялась крови. Я наполнила бутылку эфиром, тщательно отворачиваясь от резкого запаха, поднимающегося от жидкости, и заткнула носик куском ваты, чтобы испаряющийся эфир не отравил нас и не вспыхнул от огня. Я быстро взглянула на очаг, но огонь был потушен.
А что если работа продлится долго, и дела пойдут плохо, если мне придется делать операцию ночью при свете свечей? Я не могу использовать эфир, он очень воспламеняемый. Я с ужасом вообразила, как делаю кесарево сечение в полной темноте на ощупь.
«Если у вас есть немного времени, сейчас как раз момент, чтобы обратить сюда свое внимание», - пробормотала я, обращаясь сразу и к святой Бригитте, и к святому Раймонду, и к Маргарите Антиохийской, которые все считались покровителями рождения и беременных женщин, а также ко всем ангелам-хранителям: моему, Марсали, ребенка, которые могут парить поблизости.
Очевидно, кто-то из них прислушался. Когда я уложила Марсали на стол, то с облегчением увидела, что шейка матки начала раскрываться, но признаков кровотечения не было. Это ни в коем случае не устраняло риск кровотечения, но означало, что этот риск гораздо меньше.
Ее давление, насколько я могла судить по внешнему виду, было в норме, сердцебиение ребенка стабилизировалось, хотя он отказывался реагировать на толчки.
Она слабо улыбнулась в ответ и повернулась на бок, кряхтя, как свиноматка.
- Я бы сама поспала, - вздохнула она, прижимаясь щекой к подушке. Адсо, уловив ее движение, вспрыгнул на стол и улегся возле ее груди, ласково потираясь мордой об нее.
Я собралась согнать его, но Марсали, кажется, находила какое-то утешение в его присутствии, поглаживая его за ушами, пока он с громким мурлыканьем не свернулся калачиком под ее подбородком. Ну что ж, мне приходилось принимать роды и в более антисанитарных условиях. К тому же это долгий процесс, Адсо сбежит задолго до того, как его присутствие станет помехой.
Я чувствовала себе более уверенной, хотя и не полностью. Слабое чувство неправильности все еще присутствовало. Я мысленно перебирала все возможности. Учитывая небольшое раскрытие шейки матки и устойчивое сердцебиение, можно использовать консервативное стимулирование, чтобы не подвергать лишнему стрессу ни мать, ни дитя. Если возникнет срочная ситуация … ну, мы займемся ею, когда она возникнет.
Мне еще не представился случай открыть эту бутылочку, и я лишь надеялась, что ее содержимое можно использовать. «Ламинария» было написано размашистым почерком Даниэля Роулингса. Бутылочка была маленькая из темно-зеленого стекла, плотно заткнутая пробкой и необычайно легкая. Когда я открыла ее, из нее заструился слабый запах йода и, слава бога, никакого запаха разложения.
Ламинария, морская водоросль. Высушенная она представляла собой лишь тонкий слой коричневато-зеленого цвета. Но в отличие от других высушенных растений, она почти не крошилась. И она обладала уникальной способностью поглощать воду.
Вложенная в шейку матки, она поглощала жидкость из слизистых оболочек и разбухала, медленно растягивая отверстие и таким образом стимулируя роды. Я видела, как использовали ламинарию даже в мое время, хотя, в основном, для того, чтобы помочь в изгнании мертвого плода из матки. Я затолкала эту мысль подальше и выбрала хороший кусок водоросли.
Это было очень простое действие, и, сделав его, оставалось только ждать. И надеяться. В хирургической было уютно, полно света, и под стрехой шуршали ласточки.
- Надеюсь, Иэн найдет Фергюса, - произнесла Марсали после длительного периода молчания.
- Уверена, найдет, - ответила я, отвлекшись на разжигание жаровни с помощью кремня и огнива. Нужно было сказать Лиззи, чтобы Брианна принесла спички. – Ты говорила, что Фергюса не было дома?
- Нет, - ее голос звучал приглушенно, и я, подняв голову, увидела, что она наклонилась к Адсо, спрятав свое лицо в его шерсти. – Я почти его не видела с тех пор … с тех пор, как бандиты явились на ток для соложения.
- А-а.
Я не знала, что сказать. Я понятия не имела, что Фергюс скрывался, хотя зная мужчин восемнадцатого столетия, могла сказать, что понимаю – почему.
- Он пристыжен, французский дурак, - заявила Марсали, подтверждая мою мысль. Она чуть повернула лицо, сверкнув голубым глазом над головой Адсо. – Думает, что это его вина. Я имею в виду, что я оказалась там. Думает, что, если бы он мог лучше обеспечить семью, я бы не стала работать на току.
- Мужчины, - вздохнула я, качая головой, и она рассмеялась.
- Да уж, мужчины. И вместо того, чтобы поговорить об этом, он сбегает и оставляет меня справляться с тремя дикими детьми! – Она закатила глаза.
- Да, они такие, эти мужчины, - согласилась миссис Баг, входя с зажженной свечой. – Совсем никакого ума, хотя намерения благие. Я слышала, как вы тут стучали огнивом, словно сверчок, миссис Клэр. Почему вы не пошли и не взяли огня, как любая разумная женщина? – Она дотронулась свечой до растопки в жаровне, и щепки тут же загорелись.
- Практикуюсь, - ответила я, добавляя в огонь еще щепок. – Я надеюсь, что научусь разжигать огонь менее чем за четверть часа.
Марсали и миссис Баг одновременно фыркнули.
- Благослови тебя, ягненок, четверть часа – это совсем ничего! Я частенько тратила час и больше, чтобы высечь искру на мокрый трут в Шотландии, особенно зимой, когда ничего сухого не было. Почему, вы думаете, люди тратят столько времени для поддержания огня в очаге?
Последовала горячая дискуссия, как лучше сохранить огонь ночью, включающая спор по поводу, какие молитвы следует при этом говорить. Тем временем я смогла получить в жаровне устойчивое пламя и поставила на него маленький чайник. Чай из листьев малины стимулируют сокращения матки.
Упоминание о Шотландии, казалось, что-то напомнило Марсали, поскольку она приподнялась на локте.
- Матушка Клэр, как выдумаете, па не станет возражать, если я возьму у него бумагу и чернила? Мне хочется написать маме.
- Думаю, это прекрасная идея, - я пошла за бумагой и чернилами, и сердце мое застучало сильнее. Марсали была совершенно спокойна, я нет. Я наблюдала такое и раньше. Не уверена, что это такое, фатализм, вера или что-то физическое, но рожающие женщины часто теряли всякое чувство страха или опасения, они погружались в себя, выказывая такую поглощенность вселенной, ограниченной их чревом, что казались безразличными ко всему прочему.
Но пока мое томительное чувство страха ослабло, и два или три часа прошли довольно спокойно. Марсали написала письмо Лаогере, а также коротенькие записки каждому своему ребенку. «Так просто, на всякий случай», – пояснила она, подавая мне свернутые листы. Я обратила внимание, что она не написала Фергюсу, но ее взгляд обращался к двери всякий раз, как оттуда раздавались какие-либо звуки.
Вернулась Лиззи с сообщением, что не смогла найти Брианну, но Мальва Кристи явилась и выглядела весьма возбужденной. Ей тут же нашли работу, заставив читать «Приключения Перегрина Пикля» Тобиаса Смоллета.
Пришел Джейми, покрытый дорожной пылью, поцеловал меня в губы, а Марсали в лоб. Он сразу же уловил необычность ситуации и слегка приподнял брови, взглянув на меня.
- Как дела, a muirninn, - спросил он Марсали.
Она скривила лицо и высунула язык, он рассмеялся.
- Ты видел Фергюса? – спросила я.
- Да, - ответил он, немного удивившись вопросу. – Он вам нужен? – Вопрос предназначался нам обоим.
- Да, - заявила я твердо.- Где он?
- В Вуламс-Милл. Его нанял французский путешественник, который интересуется птицами.
- Птицами? – рассердилась миссис Баг, которая отложила свое вязание и выпрямилась. – Наш Фергюс разговаривает по-птичьи? Идите и приведите этого парня сюда. Ваш француз пусть сам разбирается с птицами.
Джейми, выглядя несколько смущенным горячностью женщины, позволил мне вытолкать его в коридор к передней двери, где, вне пределов слышимости, он остановился.
- Что с девочкой? – спросил он шепотом и взглянул в сторону хирургической, где Мальва своим ясным высоким голосом продолжила чтение.
Я рассказала, как могла.
- Надеюсь, ничего страшного, но … ей нужен Фергюс. Она говорит, что он держится в стороне потому, что чувствует себя виноватым за то, что случилось на току.
Джейми кивнул головой.
- Да, он винит себя.
- Винит? Почему, ради бога? – спросила я раздраженно. – Это не его вина!
Он поглядел на меня, словно я не понимаю чего-то совершенно очевидного даже для тупого ума.
- Да, какая разница, кто виноват. А если бы девочка умерла … или что-нибудь случилось с ребенком? Ты думаешь, он не стал бы себя обвинять?
- Он не должен, - возразила я. – Но обвиняет. Ты не … - Я замолкла, потому что он тоже винил себя. Он сам сказал мне очень ясно в ночь, когда привез меня домой.
Он понял, о чем я подумала, и намек на улыбку, кривую и болезненную, появился в его глазах. Он протянул руку и провел пальцем по моей брови, которую пересекал подживающий шрам.
- Ты думаешь, я не чувствовал вины? – спросил он тихо.
Я покачала головой не в знак отрицания, а от беспомощности.
- Мужчина обязан защищать свою жену, - сказал он просто и повернулся. – Я пойду и найду Фергюса.
Ламинария выполнила свою медленную терпеливую работу, и у Марсали начались пока редкие и слабые схватки. Начинало темнеть, когда явился Джейми вместе с Фергюсом и Иэном, которых он встретил по пути.
Фергюс был небрит, покрыт пылью и не мылся несколько дней, но лицо Марсали засветилось от радости при виде его. Не знаю, что Джейми сказал ему; он выглядел мрачным и встревоженным, но к Марсали он бросился, как стрела к мишени, и прижал ее к себе с таким пылом, что Мальва от удивления уронила книгу на пол.
Я немного расслабилась впервые с того момента, как вошла в дом Марсали.
- Ну, - произнесла я, глубоко вздохнув. – Может быть, мы немного перекусим.
Мы оставили Фергюса и Марсали одних и поели на кухне, а когда вернулись в хирургическую, обнаружили, что они, склонив головы друг к другу, тихо разговаривали. Мне не хотелось их прерывать, но это было необходимо.
С одной стороны, шейка матки открылась достаточно, и не было признаков кровотечения, что очень обнадеживало. С другой стороны … сердцебиение ребенка снова стало неровным. Все-таки большая вероятность, что имеет место удушение пуповиной, подумала я.
Я ощущала на себе пристальный взгляд Марсали, пока прослушивала ее живот стетоскопом и прилагала все усилия, чтобы не показать свои мысли.
- Ты все делаешь правильно, - успокоила я ее, убрала ей волосы со лба и улыбнулась. – Думаю, настала пора немного помочь.
Существовал ряд трав, которые могли усилить родовую деятельность, но большинство из них я не рискнула бы использовать из-за опасности кровотечения. Однако в данный момент я была обеспокоена настолько, что желала, чтобы роды прошли как можно быстрее. Чай из листьев малины мог помочь, не вызывая резких схваток. Может добавить воронец, задумалась я.
- Ребенку нужно родиться быстрее, - со спокойным видом пояснила Марсали Фергюсу. Очевидно, я не столь успешно скрывала свою озабоченность, как мне казалось. Она обмотала четки вокруг руки. - Помоги нам, mon cher[4].
Он взял ее руку с четками и поцеловал ее.
- Oui, cherie[5], - он перекрестился и принялся за работу.
Первые десять лет жизни Фергюс провел в борделе, где родился. Соответственно он очень много знал о женщинах, а с некоторых сторон больше, чем все мужчины, которых я знала. Но даже понимая это, я была удивлена, когда он развязал ворот рубашки на жене и спустил ее с плеч, оголив груди.
Марсали не выглядела удивленной, она откинулась назад и слегка повернулась к нему.
Он оперся коленом на стул и, осторожно положив ладонь на вздымающийся живот Марсали, наклонился к ее соску. Потом он, очевидно, заметил мой изумленный взгляд.
- О, - улыбнулся он мне. – Вы не … я думаю, вы еще не видели такого, миледи?
- Не могу сказать, что видела, - я разрывалась между желанием смотреть и неловкостью. – Что … ээ …?
- Когда родовые схватки слишком слабые, их можно усилить, если пососать грудь роженицы, - пояснил он и неосознанно погладил пальцем темно-коричневый сосок, который тут же поднялся, круглый и твердый, как молодая вишня. – В борделе, когда les filles[6] не могли разродиться, другие женщины помогали таким образом. Я делал так для ma douce[7] раньше, когда она рожала Фелисити. Это помогает, вот увидите.
И без дальнейших слов он обхватил грудь жены обеими руками, взял сосок в рот и стал нежно сосать его, прикрыв глаза.
Марсали вздохнула и расслабилась, как это могут делать беременные женщины, как будто кости ее растаяли, а плоть превратилась в желе.
Я чувствовала себя очень смущенной, но выйти из кабинета не могла из опасения, что может произойти что-либо неожиданное.
Поколебавшись мгновение, я подтянула стул и уселась, стараясь быть незаметной. На самом деле, ни одного из них не волновало мое присутствие, если они вообще сознавали его. Однако я все же немного отвернулась, стараясь глядеть в сторону.
Я была удивлена и заинтересована техникой Фергюса. Он был совершенно прав; сосание груди ребенком вызывает спазмы матки. Повитухи в L’Hôpital des Agnes[8] в Париже говорили мне, что ребенка следует сразу же после родов отдать кормилице, чтобы уменьшить кровотечение. Однако никто из них не упоминал про использование этой техники для стимулирования родов.
«В борделе, когда les filles не могли разродиться, другие женщины помогали таким образом», - сказал он.
Его мать была одной из les filles, хотя он никогда не видел ее. Я вообразила себе молодую темноволосую девушку, которая стонала в родах, и других женщин, которые, встав на колени, мягко сосали ее набухшие груди и шептали подбадривающие слова, в то время как из-за дверей доносились довольные крики клиентов.
Она умерла? Давая жизнь ему или следующему ребенку? Задушенная пьяным клиентом или избитая охранником мадам? Или она просто не хотела его, не желала быть ответственной за ублюдочное дитя и оставила его на милость других женщин, как одного из безымянных уличных детей, ничьего ребенка?
Марсали зашевелилась на кровати, и я взглянула на нее, чтобы убедиться, что все в порядке. С ней все было хорошо. Она только обняла Фергюса за плечи, прижавшись головой к его щеке. Свой чепец она сняла, и ее золотистые волосы сияли на фоне его черных волос.
- Фергюс … я думаю, может быть, я умру, - прошептала она еле слышным голосом.
Он выпустил сосок и провел губами по ее груди.
- Вы всегда думаете, что умрете, p’tite puce[9]. Все женщины так думают.
- Да, и многие из них умирают, - ответила она немного резко и открыла глаза. Он улыбнулся, не открывая глаз, и нежно провел языком по ее соску.
- Не ты, - произнес он мягко, но с большой уверенностью. Он провел рукой по ее животу сначала очень легко, потом сильнее. Я увидела, как ее живот затвердел, как глыба, и Марсали резко потянула воздух. Фергюс сильно нажал ладонью внизу прямо на лобок и держал ладонь там, пока сжатие матки не прекратилось.
- О, - простонала она, задыхаясь.
- Tu ... non[10], - прошептал он тихо. – Не ты. Я не позволю.
Я сжала руки под передником. Схватка была хорошая и сильная. Ничего страшного не произошло.
Фергюс возобновил свои усилия, прерываясь время от времени, чтобы прошептать Марсали какие-то глупости на французском. Я встала и осторожно приблизилась к столу. Нет, ничего плохого не происходило, но я бросила быстрый взгляд на инструменты, чтобы увериться, что все было готово.
Вероятно, все обойдется. На простыни была видна полоска крови, но совсем немного, что вполне нормально. Оставалось, правда, неравномерное сердцебиение ребенка, возможность того, что пуповина обвилась вокруг его шеи, но сейчас я ничего не могла сделать. Марсали приняла свое решение, и оно было правильное.
Я, тихо ступая, вышла в коридор и прикрыла дверь, давая им уединение. Если у Марсали начнется кровотечение, я буду рядом.
Кувшин с листьями малины все еще был в моих руках. Полагаю, я могу пойти и сделать чаю, чтобы хоть как-то быть полезной.
Не обнаружив свою жену дома, старый Арч Баг явился в дом вместе с детьми. Фелисити и Джоан крепко спали на скамье, а Арч курил трубку возле огня, выдувая из нее кольца дыма на радость Герману. В то время как Джейми, Иэн и Мальва Кристи казались поглощенными обсуждением литературных достоинств Генри Филдинга, Тобиаса Смоллета и …
- Пока ты счастлив, у тебя множество друзей, - процитировал Джейми. - Когда времена омрачаются, ты остаешься один. Вы согласны, что это относится к Тому Джонсу и Перри Пиклю[11]?
- Но настоящие друзья не оставят человека только потому, что он оказался в трудных обстоятельствах, - возразила Мальва. – А то, какие они друзья?
- Обычные, - сказала я. – К счастью, есть и другие.
- Да, есть, - согласился Джейми и улыбнулся Мальве. – Из горцев получаются самые настоящие друзья, может быть, потому, что они могут стать самыми худшими врагами.
Она слегка порозовела, когда поняла, что над ней подшучивают.
- Хм, - произнесла она и уставилась вниз. – Мой отец говорит, что горцы от того такие свирепые, что в горах мало ценностей, и самые кровавые битвы разыгрываются из-за пустяков.
Все рассмеялись, а Джейми поднялся и подошел ко мне, оставив Мальву и Иэна продолжать пререкания.
- Как девочка? – спросил он, наливая горячую воду из чайника в кувшин с листьями.
- Не уверена, - ответила я. – Фергюс … э … помогает ей.
Джейми приподнял брови.
- Как? – спросил он. – Не представляю, что мужчина может сделать в таком случае, кроме того, как только положить начало.
- О, ты будешь удивлен, - заверила я его. – Я определенно была удивлена.
Он выглядел заинтригованным, но от дальнейших вопросов его удержала миссис Баг, которая потребовала, чтобы все оставили обсуждать людей из книг, которые ничему хорошему не учат, а сели ужинать.
Я уселась за ужин, но не могла есть, волнуясь за Марсали. Чай из малиновых листьев настоялся, пока мы ели, и, взяв его, я ушла в хирургическую, негромко постучав в дверь, прежде чем войти.
Фергюс раскраснелся и запыхался, глаза его сияли, и он отказывался пойти и поесть, уверяя, что должен оставаться с женой. Его усилия принесли плоды, теперь схватки стали регулярными, хотя и с большими перерывами между ними.
- Как только воды отойдут, все произойдет быстро, - сказала мне Марсали. Она тоже раскраснелась и как бы прислушивалась к себе. – Так всегда бывает.
Я снова проверила сердцебиение ребенка, никаких заметных изменений, все еще неровное, но не слабое. Извинившись, вышла. Джейми был в своем кабинете напротив, я вошла и села возле него, чтобы быть неподалеку в случае необходимости.
Он, как обычно, писал свои вечерние заметки для сестры, прерываясь время от времени, чтобы потереть правую руку. Вверху миссис Баг укладывала детей спать. Я слышала, как всхлипывала Фелисити, а Герман пытался успокоить ее песенкой.
Из кабинета напротив слышалось тихое бормотание, передвижение и поскрипывание стола. А в глубине моего внутреннего уха, отдавалось эхом тихое частое биение сердца ребенка. Оно так легко могло прерваться.
- Что ты делаешь, сассенах?
Я удивленно дернулась.
- Я ничего не делаю.
- Ты так уставилась на стену, словно видишь сквозь нее, и тебе не нравится то, что ты видишь.
- О, - я опустила взгляд и обнаружила, что неосознанно мяла юбку; на желтовато-коричневом домотканом полотне образовалось большое помятое пятно. – Вспоминаю свои неудачи.
Он мгновение смотрел на меня, потом поднялся из-за стола, подошел и, встав сзади, стал массировать мне плечи теплыми сильными прикосновениями.
- Какие неудачи? – спросил он.
Я закрыла глаза и склонила голову, стараясь не застонать от боли в зажатых мышцах, и в то же время испытывая облегчение.
- Ох, - вздохнула я. – Пациентов, которых я не смогла спасти. Ошибки. Несчастные случаи. Мертворожденные дети.
Последнее слово повисло в воздухе, его руки замерли на мгновение, потом возобновили массаж более сильно.
- Есть случаи, когда ты ничего не можешь поделать. Ты или кто-либо другой. Когда исправить что-либо ни в чьих силах.
- Ты так не считаешь, когда это касается тебя, - заметила я. – Почему я должна.
Он прекратил массаж, и я повернула голову, чтобы взглянуть на него. Он открыл рот, чтобы возразить, но не смог, тряхнул головой и вздохнул, сдаваясь.
- Да, наверное, это так, - произнес он довольно сухо.
- Это то, что греки называли гибрисом[12], не так ли?
Он негромко фыркнул, что можно было посчитать знаком веселья.
- Да. И ты знаешь, к чему это ведет.
- К одинокой скале под палящим солнцем и стервятнику, терзающему твою печень, - сказала я и рассмеялась.
Джейми тоже рассмеялся.
- Ну, одинокая скала под палящим солнцем – это хорошее место для встречи. И я не имею в виду стервятника.
Его руки нажали в последний раз, но он их не убрал. Я откинула голову назад, прислонившись к нему и ощущая уют от его близости.
В наступившей тишине мы слышали негромкие звуки из хирургической: приглушенное постанывание Марсали, тихие вопросы Фергюса на французском.
Я подумала, что мы не должны слушать, но никто из нас не мог придумать, что сказать, чтобы заглушить звуки их разговора.
Неясные слова Марсали, пауза, потом Фергюс что-то неуверенно произнес.
- Да, как мы делали перед рождением Фелисити, - донеся голос Марсали, приглушенный, но отчетливый.
- Да, но …
- Подопри чем-нибудь дверь, - сказала она несколько нетерпеливо.
Мы услышали шаги, и дверь открылась. На пороге появился Фергюс, черные волосы растрепались, рубашка была наполовину расстегнута, а его красивое лицо горело темным румянцем. Он увидел нас, и необычное выражение промелькнуло на его лице. Гордость, замешательство и что-то неуловимо … французское. Он криво ухмыльнулся Джейми и, с совершенно галльской беззаботностью пожав одним плечом, решительно закрыл дверь. Мы услышали скрип передвигаемого столика и мягкий звук удара, когда он стукнулся о дверь.
Джейми и я обменялись озадаченными взглядами.
Из-за закрытой двери раздалось хихиканье, сопровождаемое громким скрипом и шуршанием.
- Он же не собирается … - начал Джейми и замолчал, выглядя потрясенным. – Он?
Очевидно, да, если судить по равномерному поскрипыванию из хирургической.
Я почувствовала, что покраснела от шока, но еще больше мне хотелось рассмеяться.
- Ну … ээ… я слышала … хм … что иногда это усиливает родовую деятельность. Если ребенок долго не выходит, повитухи в Париже иногда советуют мужьям напиться и ээ … хм.
Джейми уставился на дверь хирургической с недоверчивым видом, смешанным с толикой уважения.
- И он даже ни глотка не выпил. И если он это делает, у маленького ублюдка железные яйца.
Иэн, вышедший в коридор, услышал последние слова и остановился. Он прислушался к звукам, доносящимся из хирургической, поглядел на Джейми, на меня, на двери, покачал головой и, развернувшись, вернулся на кухню.
Джейми протянул руки и тихонько прикрыл дверь кабинета.
Без слов он снова уселся за стол, взял перо и продолжил писать. Я подошла к книжной полке и уставилась на потертые корешки книг.
Выдумки иногда являются только выдумками. Иногда нет.
Меня редко посещали личные воспоминания, когда я занималась пациентами; у меня на них не было времени. Но сейчас его было в избытке, и было яркое воспоминание о ночи перед рождением Бри.
Часто говорят, что женщины забывают, что собой представляют роды, иначе никто снова не решился бы на них. Что касается меня, я все отлично помнила.
Чувство всеобщего замедления, в особенности. Бесконечно тянущееся время до конца, когда кажется, что он никогда не наступит, когда ощущаешь себя погруженной в доисторическую яму со смолой, и любое сопротивление обречено на провал. Каждый сантиметр кожи кажется истончившимся, как и нервы.
Нет, ты не забываешь, что такое роды. Просто ты подходишь к такому состоянию, когда тебе все равно, как они пройдут, и хочется лишь как можно быстрее избавиться от беременности.
Я достигла такого состояния за две недели до срока. Срок пришел … и прошел. Неделей позже я находилась в состоянии хронической истерии, если кто-то мог быть одновременно и в истерике и в полнейшей апатии.
Фрэнк физически был в лучшем состоянии, чем я, но нервы были не лучше. Мы оба испытывали страх, не от родов, а от того, что может последовать за этим. Фрэнк, будучи самим собой, отреагировал на страх, став внешне еще более спокойным и углубленным в себя, где он мог все контролировать, и куда ничего не впускал.
Но я была не в настроении уважать чьи-либо барьеры и разразилась слезами, когда радостная акушерка сообщила, что у меня шейка не открыта, и, вероятно, нужно еще несколько дней или даже неделя.
Чтобы успокоить меня, Фрэнк стал растирать мне ноги. Потом спину, шею, плечи, все до чего я позволила ему прикоснуться. Постепенно я устала от слез и лежала спокойно под его прикосновениями. И … мы оба были напуганы, страшно нуждались в утешении, и оба не находили слов, чтобы дать его друг другу.
И он занялся со мной любовью, медленно и нежно, и мы уснули в объятиях друг друга, чтобы в панике проснуться через несколько часов, когда у меня отошли воды.
- Клэр! – по-видимому, Джейми окликал меня уже несколько раз. Я настолько погрузилась в воспоминания, что забыла, где нахожусь.
- Что? – я развернулась с бьющимся сердцем. – Что-то случилось?
- Еще нет, - он смотрел на меня, сведя брови, потом встал и подошел.
- Ты в порядке, сассенах?
- Да. Я просто … задумалась.
- Да, я вижу, - сухо произнес он. Он заколебался, потом, когда из хирургической донесся довольно выразительный стон, взял меня за локоть.
- Ты боишься? – спросил он мягко. – Что сама можешь быть беременной?
- Нет, - ответила я и услышала в своем голосе нотку опустошения также ясно, как и он. – Я знаю, что не беременна. – Я подняла на него взгляд, затуманенный непролитыми слезами. – И мне грустно, что это не так, что я никогда не буду беременной.
Я моргнула и увидела такие же эмоции на его лице: грусть и облегчение, смешанными в такой пропорции, что невозможно было сказать, чего больше.
Мы некоторое время стояли молча. Потом звуки из хирургической изменились. Сначала был негромкий удивленный вскрик, более громкое восклицание на французском, звук ног, стукнувшихся о деревянные половицы, и всплеск, несомненно, амниотических вод.
Далее все случилось быстро. Через час я увидела верхушку черепа, покрытую черными волосами.
- У него много волос, - сообщила я, втирая в промежность масло. – Аккуратнее, не тужься так сильно! Еще рано. – Я обхватила голову ладонью. – У него очень большая голова.
- Я даже не думала про это, - сказала раскрасневшаяся и запыхавшаяся Марсали. – Спасибо, что сказала.
У меня не было времени рассмеяться, потому что вся голова оказалась в моей ладони лицом вниз. Пуповина обвилась вокруг шеи, но, слава богу, не туго. Я подтолкнула под нее палец, освободила шею ребенка, и не успела сказать: «Тужься!», как Марсали издала крик, долетевший, наверное, до Китая, и выстрелила ребенка прямо мне в живот.
Я словно держала в руках смазанного жиром поросенка. Отчаянно боясь его выронить, перевернула существо вниз головой, чтоб проверить дышит ли он.
Тут раздались взволнованные восклицания Мальвы и миссис Баг, и звуки тяжелых шагов в коридоре.
Я ощупала лицо младенца, торопливо очистила его ноздри и рот, вдохнула воздух в рот и постучала пальцем по подошве одной ноги. Нога рефлекторно дернулась, рот открылся в голодном реве.
- Bon soir, Monsieur L’Oeuf[13], - сказала я, быстро убедившись, что это действительно месье.
- Месье? – лицо Фергюса растянула улыбка от уха до уха.
- Месье, - подтвердила я и, торопливо завернув дитя в пеленку, сунула его в руки отца, а сама взялась за обработку пуповины и уходом за матерью.
Его мать, слава богу, чувствовала себя хорошо. Усталая и покрытая потом, но улыбающаяся. Как и все в комнате. Пол был затоптан, постель промокла, воздух пропитан острыми запахами рождения, но в волнении никто этого не замечал.
Я мяла живот Марсали, побуждая матку сжаться. Миссис Баг принесла ей огромную кружку пива.
- Он в порядке? – спросила она, жадно проглотив пиво. – Правда, в порядке?
- Ну, у него две руки, две ноги и голова, - ответила я. – У меня не было времени посчитать пальчики на его руках и ногах.
Фергюс положил ребенка на стол рядом с Марсали.
- Посмотри сама, ma cher, - сказал он и откинул край пеленки, потом моргнул и, нахмурившись, наклонился ближе.
Иэн и Джейми замолчали, увидев это.
Внезапная тишина наполнила комнату. Мальва удивленно переводила взгляд с одного на другого.
- Маман?
Полусонный Герман стоял на пороге.
- Он здесь? Monsieur L’Oeuf?
Не ожидая ответа или разрешения, он подошел ближе и наклонился над залитой кровью постелью, уставившись на новорожденного брата.
- Он смешно выглядит, - сказал он и немного нахмурился. – Что с ним?
Фергюс, который стоял застывший, также как и мы все, взглянул на Германа, потом на дитя и снова на первенца.