Путешественница ч.6 гл.24
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Эдинбург
24
A. МАЛКОЛЬМ, ПЕЧАТНИК
Моей первой связной мыслью была мысль "Идет дождь. Это должно быть Шотландия". Моя вторая мысль была о том, что это наблюдение не остановило хаотичную круговерть случайных образов, столкновения которых порождали в моей голове маленькие взрывы ощущения нереальности.
Я с трудом приоткрыла один глаз. Веко было тяжелое, словно свинцовое, а мое лицо казалось мне холодным и опухшим, как у затопленного трупа. Я слегка вздрогнула от этой мысли и сразу же почувствовала промокшую насквозь одежду, облепившую мое тело.
Действительно шел дождь. Он был не очень сильный, но стучал по земле, не переставая, и над зеленым торфяником висел туман из капелек. Я села, чувствуя себя бегемотом, вылезающим из болота, и сразу же упала назад.
Я моргнула и прикрыла глаза, закрываясь от дождя. Осознание того, кем я была - и где я была - начало постепенно приходить ко мне. Бри. Ее лицо внезапно возникло в моей памяти, словно резкий удар в живот, заставивший меня задохнуться. Острое чувство потери и боль расставания набросились на меня - слабое отражение ощущений, испытанных мною в хаосе перехода.
Джейми. Вот он, мой единственный якорь, за который я цеплялась, и который держал меня в здравом уме. Я дышала медленно и глубоко, положив руки на бешено бьющееся сердце, вызывая в памяти лицо Джейми. На мгновение мне показалось, что я не увижу его, но затем оно отчетливо возникло перед моим мысленным взором.
Я снова попыталась подняться и на этот раз осталась сидеть, упершись в землю вытянутыми руками. Да, это, несомненно, была Шотландия, и при этом она была Шотландией прошлого. По крайней мере, я на это надеялась. В любом случае, она не была страной, которую я оставила. Деревья и кусты располагались по-другому, и прямо подо мной был участок с молодой кленовой порослью, которой не было, когда я поднималась на холм. Когда? Этим утром? Два дня назад?
Я понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, как я вошла в этот каменный круг, или как долго я пролежала здесь без сознания. Достаточно долго, если судить по моей одежде; она промокла насквозь, и холодные ручейки сбегали по моей коже под платьем.
В занемевшей щеке стало покалывать, и, притронувшись к ней рукой, я почувствовала на ней какие-то отпечатки. Я посмотрела вниз и увидела упавшие гроздья рябиновых ягод, мерцающих красным и черным цветом среди травы. Совершенно к месту, подумала я, забавляясь. Я упала под рябиной, которая по горским поверьям служила защитой от чар и колдовства.
Я ухватилась за гладкий ствол дерева и с усилием поднялась на ноги. Все еще держась за рябину, я повернулась к северо-востоку. Дождь закрыл горизонт сплошной пеленой, но я знала, что Инвернесс лежит в той стороне. Не больше часа езды на машине по современной дороге.
Дорога и сейчас существовала, я могла видеть ее очертания - темная серебряная линия на влажно мерцающем торфянике, которая вилась вдоль подножия холма. Однако сорок с лишним миль пешком, это совсем не поездка на автомобиле.
Мой самочувствие улучшилось, пока я стояла. Слабость моих членов уменьшилась вместе с ослаблением чувства распада моего сознания. Это прохождение было так же ужасно, как я и боялась, может быть, даже хуже. Я внезапно почувствовала угрожающее присутствие камней надо мной и задрожала, кожу укололи иглы холода.
И все же, я сталась жива. Жива, и с чувством уверенности, горящим, как маленькое солнце в моей груди. Он был здесь. Сейчас я знала это, хотя, когда я ступила сквозь камни, такой уверенности не было. Была только вера. Но мысль о Джейми стала той веревкой, брошенной мне в неистовый поток хаоса, которая вытащила меня на берег разума.
Я промокла, замерзла и чувствовала себя избитой, словно меня кидало на скалы в волнах разъяренного прибоя. Но я была здесь. И где-то здесь в этой незнакомой стране прошлого был мужчина, которого я искала. Память о горе и ужасе отступили, когда я поняла, что на кону стоит моя жизнь. Обратный переход определенно станет для меня смертельным. И как только я осознала, что пути назад нет, все колебания и страхи сменились странным, почти ликующим спокойствием. Я не могу вернуться, и мне ее оставалась ничего, как идти вперед - искать Джейми.
Проклиная мою непредусмотрительность - ведь могла бы попросить портного сделать в плаще водонепроницаемую прокладку - я теснее завернулась в этот пропитанный водой предмет одежды. Даже влажная, шерсть держала немного тепла. Если я начну двигаться, я согреюсь. Похлопав по карманам, я обнаружила, что сверток с бутербродами совершил путешествие вместе со мной. Это хорошо; мысль идти пешком сорок миль на пустой желудок, не прельщала меня.
Хотя, если повезет, мне не придется идти пешком. Я могла бы найти деревню или ферму, где можно было бы купить лошадь. А если не повезет, то я была готова. Я намеревалась добраться до Инвернесса - любым способом - а там сесть в почтовую карету до Эдинбурга.
Никаких сведений о том, где Джейми находился в настоящее время, у меня не было. Он мог быть в Эдинбурге, где была напечатана его статья, но он также мог быть и в любом другом месте. Если я не смогу найти его там, я могу поехать в его родной дом, в Лаллиброх. Конечно, его семья должна знать, где он находится - если они все еще были там. Эта мысль обдала меня холодом, и я вздрогнула.
Я вспомнила о маленькой книжной лавке, мимо которой я проходила каждое утро, направляясь от стоянки автомобилей к больнице. В ней продавали различные постеры, и когда я в последний раз уезжала от Джо, там были выставлены их психоделические(1) образцы.
"Сегодня первый день оставшейся части вашей жизни", - гласила надпись на одном постере над картинкой, изображавшей нелепого цыпленка, который с глупым видом высовывал голову из яичной скорлупы. В другом окне, на другом постере была изображена гусеница, ползущая вверх по цветочному стеблю. Над цветком порхала ярко раскрашенная бабочка, а внизу был девиз "Путешествие в тысячу миль начинается с одного шага".
"Сильнее всего в клише раздражает, то, - решила я, - что они зачастую верны". Я отпустила ствол рябины, и двинулась вниз по холму навстречу своему будущему.
Поездка из Инвернесса в Эдинбург была длинная и такая тряская, что я несколько раз прикусила зубами щеку. В большой карете со мной ехали две леди, маленький плаксивый сын одной из них и четыре джентльмена различных размеров и характеров.
Мистер Грэхем, маленький и живой джентльмен средних лет, сидевший рядом со мной, носил на шее мешочек с камфорой и асафетидой(2), чей аромат вызывал слезы у всех остальных в карете.
- Превосходное средство от гриппа, - пояснил он мне, как кадилом, размахивая мешочком перед моим носом. - Я надеваю это ежедневно в осенние и зимние месяцы, и я не болел ни дня в течение тридцати лет.
- Потрясающе! - вежливо сказала я, пытаясь задержать дыхание. Я не сомневалась в истинности его утверждения, эфирные пары, вероятно, держали людей на таком расстоянии, что микробы не достигали его.
Однако на маленького мальчика это средство не произвело такого благоприятного впечатления. После нескольких громких и непочтительных замечаний о запахе в карете, мастер Джорджи уткнулся в грудь матери, откуда изредка выглядывал с довольно зеленым лицом. Я внимательно посматривала на него, а также на горшок под сиденьем напротив, готовая к быстрым действиям в случае необходимости.
Я пришла к заключению, что данный горшок служил для использования в ненастную погоду или в других чрезвычайных обстоятельствах, поскольку скромность леди требовала остановок каждый час, во время которых пассажиры рассыпались по кустам, словно выводок перепелок. Даже те, кому не требовалось опорожнить мочевой пузырь или кишечник, выходили из кареты в поисках избавления от зловонной асафетиды мистера Грэхема.
После нескольких остановок мистер Грэхем обнаружил, что его место возле меня занял мистер Уоллес, полный молодой адвокат, возвращающийся в Эдинбург, как он объяснил мне, после продажи имущества своего пожилого родственника.
Подробности его юридической практики не представлялись мне столь захватывающими, как ему самому, но при данных обстоятельствах его очевидное ухаживание вселяло надежду, и я провела несколько часов, играя с ним в маленькие шахматы, которые он достал из кармана и положил себе на колени.
Мое внимание отвлекалось от неудобств поездки и от сложностей шахмат мыслями о том, что я могла найти в Эдинбурге. "А. Малкольм". Это имя звучало для меня, как гимн надежды. "А. Малкольм". Это должен быть Джейми, просто должен быть! Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер.
- Принимая во внимание, как преследовались шотландские мятежники после Каллодена, было бы разумно с его стороны использовать в Эдинбурге вымышленное имя, - пояснил мне Роджер Уэйкфилд. - Особенно, если он официально был признан преступником. Что, по-видимому, у него вошло в привычку, - добавил он, глядя на рукопись с корявым почерком, критикующую налоговую политику правительства. - Для того времени, это практически мятеж.
- Да, это похоже на Джейми, - сказала я сухо, но мое сердце подпрыгнуло при виде этих каракулей со смело сформулированными мыслями. Мой Джейми. Я коснулась маленького твердого прямоугольника в кармане юбки, размышляя, как скоро мы достигнем Эдинбурга.
Погода была не по сезону прекрасной, с небольшими случайными дождями, которые практически не препятствовали нашей поездке, и менее чем через два дня, после четырех остановок на почтовых станциях наше путешествие закончилось.
Карета остановилась во дворе позади бойдовского трактира "Белая лошадь" в начале Королевской мили. Пассажиры выползли из кареты, как куколки из коконов, со сбитыми набок париками и со слегка дергаными из-за длительной неподвижности движениями. После полумрака кареты даже серый свет дня в Эдинбурге казался ослепительным.
У меня покалывало в ногах после долгого сидения, но я заторопилась прочь, надеясь покинуть двор, пока мои бывшие спутники были заняты багажом. Увы, мистер Уоллес догнал меня возле выхода на улицу.
- Миссис Фрейзер! - сказал он. - Могу я просить вашего дозволения проводить вас до места назначения? Вам, разумеется, необходима помощь в доставке ваших вещей.
Он оглянулся на карету, где кучеры разгружали багаж, подавая в толпу сумки и чемоданы, под аккомпанемент кряхтений и выкриков.
- Э ..., - сказала я. - Спасибо, но я ... э, оставляю мой багаж под ответственность хозяина гостиницы. Мой ... мой, - я отчаянно искала слова. - Слуга моего мужа заберет его позже.
Его пухлое лицо выразило разочарование при слове "муж", но он благородно справился с этим чувством и, взяв мою руку, склонился над ней.
- Понимаю. Могу я выразить мой глубокое удовлетворение от вашей компании в этом путешествии, миссис Фрейзер? Возможно, мы еще встретимся, - он выпрямился, оглядывая людей, проходящих мимо нас. - Ваш муж встречает вас? Я был бы рад познакомиться с ним.
Хотя интерес мистера Уоллеса ко мне был лестен, он быстро становился досадной помехой.
- Нет, он присоединится ко мне позже, - сказала я. - Было приятно встретить вас, мистер Уоллес. Буду надеяться, что когда-нибудь мы встретимся.
Я с энтузиазмом потрясла руку мистера Уоллеса, чем привела его в смущение, и, воспользовавшись этим, исчезла в толпе пассажиров, кучеров и торговцев.
Я не отважилась остановиться на выходе из двора, боясь, что он выйдет следом за мной, а повернулась и двинулась вверх по Королевской миле(3), двигаясь сквозь толпу так быстро, как мне позволяли мои длинные юбки. К счастью был базарный день, и я вскоре затерялась среди продавцов лакенбутов(4) и устриц, толпившихся на улице.
Запыхавшись, как удирающий вор-карманник, я остановилась на полпути к замку. Здесь был общественный фонтан, и я села на его бровку, чтобы отдышаться.
Я была здесь. Я действительно была здесь. Эдинбург поднимался по склону надо мной к сияющим высотам Эдинбургского замка и спускался подо мной к величественной громаде дворца Холируд.
Последний раз, когда я стояла возле этого фонтана, принц Красавчик Чарли обращался к собравшимся горожанам, пытаясь вдохновить их своим королевским присутствием. Он изящно прыгнул с бровки к центральной фигуре фонтана, и, держась рукой за одну из голов скульптуры, кричал: "На Англию!" Толпа ревела, восхищенная этим проявлением юношеского задора и атлетической силы. Я сама была бы впечатлена этим жестом, если бы не заметила, что вода в фонтане была предусмотрительно отключена.
Интересно, где сейчас находится Чарли? Полагаю, после Каллодена он отправился в Италию, доживать свою жизнь в постоянном изгнании. Чем он занимается, я не знала и не хотела знать. Он ушел с исторический сцены и из моей жизни тоже, оставив за собой гибель и разрушение. Осталось только узнать, что еще можно было спасти.
Очень хотелось есть. Я не ела ничего со времени торопливого завтрака из каши и вареной баранины, которым нас кормили рано утром на почтовой станции в Дундафе. И хотя в кармане у меня оставался бутерброд, я не стала есть его в карете под любопытными взглядами попутчиков.
Сейчас я вытащила его и аккуратно развернула. Арахисовое масло и желе на белом хлебе. И хотя желе растаяло, просочившись пурпурными пятнами сквозь мягкий хлеб, а сам бутерброд превратился в смятый бесформенный кусок, он был восхитителен.
Я съела его, с наслаждением смакуя вкус арахисового масла. Как много времени я провела, намазывая его на бутерброды для школьных завтраков Брианны? Твердо отстраняя эту мысль, я оглянулась вокруг, чтобы отвлечься. Они не сильно отличались от современных людей, жители восемнадцатого века, хотя и мужчины, и женщины в своей массе были несколько ниже, очевидно, в результате плохого питания. И все-таки во мне было удивительное чувство узнавания - я их знала, и, слушая глубокий раскатистый говор на улице после многих лет привычки к ровному носовому выговору бостонцев, я почувствовала, что вернулась домой.
Я проглотила последний сладкий кусок моей прежней жизни и смяла обертку. Я оглянулась вокруг, но никто не смотрел в мою сторону. Тогда я разжала руку и позволила пластиковому пакетику упасть на землю. Он прокатился несколько дюймов по булыжнику, расправляясь и корежась, словно живой, потом легкий ветерок поймал его, и маленький прозрачный прямоугольник взлетел, порхая, словно падающий осенний лист, над серыми камнями.
Сквозняк от проезжающей телеги ломового извозчика затянул его под колеса, он последний раз сверкнул отраженным солнечным светом и исчез с глаз прохожих. Я подумала, будет ли мое анахроничное присутствие здесь таким же незаметным и безвредным.
"Ты трусишь, Бьючемп, - сказала я себе. - Время идти".
Я глубоко вздохнула и встала.
- Извините, - сказала я, схватив за рукав проходящего мимо ученика пекаря. - Я ищу печатника ... мистера Малкольма. Александера Малкольма.
Внутри меня бурлило смешанное чувство страха и возбуждения. Что если в Эдинбурге нет никакой издательской лавки Александера Малкольма?
Лавка все же была. Лицо мальчика немного покривилось в раздумье, потом разгладилось.
- О, да, мэм. Вниз по улице и налево. Переулок Карфакс.
И поправив хлебные батоны, которые он прижимал к бокам локтями, мальчик поклонился и исчез в толпе.
Переулок Карфакс. Я осторожно вошла в толпу, держась близко к стенам, чтобы не попасть под струи помоев, иногда выливающихся из окон верхних этажей. В Эдинбурге насчитывалось несколько тысяч жителей, и отходы их жизнедеятельности текли по сточным канавам мощеных улиц, и только сила и частота дождя держали город, пригодным для житья.
Узкий темный вход в переулок Карфакс зиял передо мной через улицу. Я замерла неподвижно, и мое сердце стучало так громко, что его можно было услышать за ярд.
Дождя не было, но воздух был напитан влагой, и волосы мои завивались. Я убрала завиток со лба, поправляя волосы, как могла без зеркала. Потом я увидела впереди большое стеклянное окно и заторопилась к нему.
Стекло было туманным от испарений, но все же давало тусклое отражение, в котором я увидела свое горящее от волнения лицо с широко-распахнутыми глазами, выглядевшее, впрочем, вполне прилично. Однако мои волосы, пользуясь возможностью, выбились из-под шпилек и беспорядочно вились в разные стороны в совершенном подобии кудрей медузы. Я нетерпеливо выдернула шпильки и стала убирать кудри.
Внутри помещения была женщина, склонившаяся над прилавком. Там были также три ребенка, и я уголком глаза видела, как она оторвалась от своего дела и стала что-то выговаривать детям, замахиваясь сумочкой на мальчика, который забавлялся с веточками аниса в ведре с водой, стоящем на полу.
Это была аптекарская лавка, взглянув наверх, я прочла название, "Хоу", и ощутила еще одно чувство узнавания. Я покупала здесь травы во время нашего короткого пребывания в Эдинбурге. Украшение окна с тех пор немного изменилось, в нем была выставлена банка с цветной водой, в которой плавало нечто человекоподобное. Эмбрион свиньи или младенец бабуина; с прижатым к закругленному стеклу лицом, это существо, казалось, злобно смотрело на меня.
- Ну, по крайней мере, я выгляжу лучше, чем ты! - пробормотала я, борясь с упорной прядью.
Я выглядела также лучше, чем женщина внутри лавки, подумала я. Она закончила свои дела и с хмурым лицом складывала покупки в сумку. У нее был бледный вид городского жителя, лицо покрывали морщины, глубокие складки пролегли от носа к уголкам рта, а лоб был наморщен.
- Черт побери тебя, маленький крысеныш, - сердито выговаривал она мальчику, когда они с шумом вывалились из лавки, - сколько раз тебе говорить, чтобы ты держал руки в карманах?
- Извините, - выступила я вперед, движимая непреодолимым любопытством.
- Да?
Оторвавшись от материнских наставлений, она равнодушно смотрела на меня. Вблизи она выглядела еще более изможденной. Углы ее рта опущены, а рот запал - без сомнения, из-за отсутствия зубов.
- Я не могу сдержать восхищения вашими детьми, - произнесла я со всем восхищением, которое смогла выразить. Я любезно улыбнулась им. - Такие симпатичные ребятишки! Скажите, сколько им лет?
Она отрыла рот, подтверждая отсутствие ряда зубов, несколько раз моргнула, потом заговорила.
- О, ну, это очень мило с вашей стороны, мэм. Ага ... Вот Мэйсри, ей десять, - сказала она, кивая головой на старшую девочку, которая вытирала нос рукавом платья. - Джою восемь - вытащи палец из носа, - прошипела она, затем повернулась и с гордостью провела рукой по головке младшей дочери, - и маленькая Полли, только что исполнилось шесть лет в мае.
- Неужели? - я уставилась на женщину, выражая удивление. - Вам не дашь столько лет, чтобы иметь таких взрослых детей. Вы, должно быть, очень рано вышли замуж?
Она стала прихорашиваться, улыбаясь
- О, нет. Совсем не рано, мне было девятнадцать, когда родилась Мэйсри.
- Удивительно, - сказала я, именно это и подразумевая. Я покопалась в кармане и дала каждому ребенку по пенни, которые они взяли с застенчивыми кивками благодарности.
- Добрый день вам и вашей прекрасной семье, - сказала я женщине и ушла с улыбкой и взмахом руки на прощание.
Девятнадцать лет, когда родилась старшая девочка, а Мэйсри сейчас было десять. Женщине было только двадцать девять лет. А я, благодаря хорошему питанию, гигиене и лечению зубов, не изможденная многочисленными родами и тяжелой физической работой, выглядела гораздо моложе ее. Я глубоко вздохнула и, откинув назад волосы, вошла в тень переулка Карфакс.
Это был длинный извилистый переулок, и издательская лавка находилась в его конце. По обеим сторонам переулка располагались деловые конторы и сдаваемые в аренду квартиры, но я не видела ничего, кроме опрятной белой вывески рядом с дверью.
"А. МАЛКОЛЬМ
ПЕЧАТНИК И ПРОДАВЕЦ КНИГ"
было написано на ней, и ниже "Книги, визитные карточки, брошюры, плакаты и т.д."
Я протянула руку и коснулась черных букв. А. Малкольм. Александер Малкольм. Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер. Вероятно.
Еще минута, и я не выдержу. Я толкнула дверь и вошла.
Впереди через всю комнату шел прилавок, имеющий проход с откинутой крышкой над ним на одном конце и стойку с несколькими полками, заполненными печатной продукцией, на другом. Плакаты и бланки всех сортов были прикреплены на противоположной стене, являясь, без сомнения, образцами производимой продукции.
Дверь в соседнюю комнату была открыта, через нее виднелся угол печатной машины. И там, склонившись над ней и повернувшись ко мне спиной, стоял Джейми.
- Это ты, Джорди? - спросил он, не оборачиваясь. Он был одет в рубашку и бриджи, и в руках держал какой-то маленький инструмент, которым ковырял внутри пресса. - Долго же ты. Ты принес ...
- Это не Джорди, - сказала я необычно тонким голосом. - Это я, - сказала я, - Клэр.
Он очень медленно выпрямился. У него были длинные волосы, связанные в толстый хвост густого медного цвета. Я успела заметить, что лента, которой хвост был завязан, была зеленая, а потом он обернулся.
Он, молча, уставился на меня. Дрожь пробегала по его горлу, когда он глотал, но, тем не менее, он ничего не говорил.
Это было то же самое широкое добродушное лицо, с темно-синими слегка раскосыми глазами, высокие плоские скулы викинга, длинный рот с приподнятыми уголками, словно он вот-вот улыбнется. Морщины вокруг глаз и рта стали, конечно, глубже. Немного изменился нос. Тонкая переносица утолщилась в результате старого, плохо излеченного перелома. Из-за этого он стал выглядеть более свирепым, подумала я, но зато этот вид надменной сдержанности почти исчез, и в его внешности появилось новое грубоватое очарование.
Я вошла в открытую створку прилавка, видя только этот немигающий взгляд. Я откашлялась.
- Когда ты сломал нос?
Углы широкого рта немного приподнялись.
- Через три минуты после того, как я последний раз видел тебя ... сассенах.
В том, как он произнес это имя, было сомнение и вопрос. Нас разделял только фут пространства. Я осторожно протянула руку и коснулась тонкого шрама на месте перелома, белого на его бронзовой коже.
Он вздрогнул и уклонился, как если бы между нами пробежала электрическая искра, спокойное выражение на его лице исчезло.
- Ты настоящая, - прошептал он.
Я полагала, что он и до этого был бледен. Но теперь все краски сбежали с его лица. Его глаза закатились, и он внезапно грохнулся на пол, сопровождаемый ливнем из бумаг и различных приспособлений, которые он смахнул с пресса. Он упал вполне изящно для такого большого мужчины, подумала я отстраненно.
Это был просто обморок. Его веки затрепетали к тому времени, когда я стала на колени возле него и ослабила галстук на его шее. У меня не было сомнений, но, тем не менее, я расстегнула рубашку и посмотрела. Он, конечно, был там, маленький треугольный шрам прямо над ключицей, оставленный ножом Джонатана Рэндалла, эсквайра, капитана Восьмого полка королевских драгунов.
Нормальный здоровый цвет возвращался на его лицо. Я сидела на полу, скрестив ноги и положив его голову на свое бедро. Его волосы были густыми и мягкими в моей руке. Наконец, глаза его открылись.
- Неужели так плохо? - улыбаясь, спросила я, повторяя те самые слова, которые он сказал, держа мою голову на своих коленях, в день нашей свадьбы двадцать лет назад.
- Плохо и еще хуже, сассенах, - ответил он, и рот его дернулся в подобие улыбки. Потом он резко сел и уставился на меня.
- Боже, ты настоящая!
- И ты тоже, - сказала я, поднимая голову, чтобы взглянуть на него. - Я д-думала, ты умер.
Я хотела говорить спокойно, но голос предал меня. Слезы потекли из глаз, намочив грубую ткань его рубашки, когда он тесно прижал меня к себе.
Я сотрясалась от плача, и только через некоторое время поняла, что он тоже дрожал, и по той же самой причине. Я не знаю, сколько мы сидели на пыльном полу, выплакивая в объятиях друг друга двадцатилетнюю тоску.
Его пальцы судорожно зарылись в мои волосы, распустив прическу, так что пряди волос упали на шею. Вылетевшие заколки посыпались со стуком на пол, словно шарики града. Мои пальцы вцепились в его предплечья, со всей силой ухватившись за полотно, как будто я боялась, что он исчезнет, если крепко не держать его.
Словно захваченный тем же страхом, он внезапно схватил меня за плечи и отстранил от себя, отчаянно глядя мне в лицо. Он протянул руку и стал водить ею по моему лицу, не обращая внимания на мои слезы и бегущий нос.
Я громко хлюпнула носом, что, казалось, привело его в чувство, поскольку он отпустил меня и торопливо вытащил из рукава носовой платок, которым он неуклюже вытер сначала мое лицо, потом свое.
- Дай мне, - я схватила кусочек ткани и решительно высморкалась. - Теперь ты.
Я вручила ему платочек и смотрела, как он сморкается с шумом, словно полузадушенный гусь. Я хихикнула, не удержавшись.
Он тоже улыбнулся, вытирая слезы костяшками пальцев, неспособный отвести от меня взгляд.
Внезапно я почувствовала, что не могу перенести нашу разъединенность и бросилась к нему. Он раскрыл руки как раз вовремя, чтобы подхватить меня. Я сжимала его изо всех сил, так что ребра его трещали, и он гладил мою спину, все повторяя и повторяя мое имя.
Наконец, я смогла отпустить его и немного отодвинулась. Он мельком взглянул на пол меж своих ног и поморщился.
- Ты что-то потерял? - спросила я с удивлением.
Он взглянул на меня и смущенно улыбнулся.
- Я уже боялся, что описался, но все в порядке. Я только сел на кувшин с элем.
Действительно, лужа ароматной коричневой жидкости медленно растекалась из-под него. С тревожным писком я вскочила на ноги и помогла ему встать. После безуспешной попытки оценить ущерб, нанесенный ему элем сзади, он пожал плечами и расстегнул бриджи. Он спустил их на бедра, потом остановился и взглянул на меня, покраснев.
- Все в порядке, - сказала я, и сильный румянец окрасил мои щеки. - Мы женаты.
Тем не менее, я опустила глаза, чувствуя, что немного задыхаюсь.
- По крайней мере, я так думаю.
Он смотрел на меня долгое мгновение, потом улыбка изогнула его широкий мягкий рот.
- Да, мы женаты, - сказал он, и, отпихнув ногой мокрые бриджи, шагнул ко мне.
Я протянула руку, и удерживая его, и привлекая. Большего всего на свете я хотела прикоснуться к нему, но была необъяснимо застенчива. После стольких лет разлуки, как нам все начать сначала?
Он тоже испытывал напряжение. Остановившись в нескольких дюймах от меня, он взял мою руку, поколебался мгновение, потом склонил голову, и его губы слегка коснулись моей ладони. Его пальцы нащупали серебряное кольцо и остановились там, держа его между большим и указательным пальцами.
- Я никогда не снимала его, - быстро сказала я. Казалось важным, чтобы он знал об этом. Он слегка сжал мою руку, но не отпустил.
- Я хочу ..., - он замолчал, сглатывая и все еще держа мою руку. Его пальцы нашли и еще раз потрогали серебряное кольцо. - Я очень хочу поцеловать тебя, - сказал он тихо. - Я могу?
Слезы стояли в моих глазах. Еще две слезинки, и они пролились; я чувствовала, как крупные круглые слезы текли по моим щекам.
- Да, - прошептала я.
Он медленно привлек меня к себе, держа мои руки у себя на груди.
- Я давно не делал этого, - сказал он. Я видела надежду и страх в его синих глазах. Я взяла его дар и вернула в ответ свой.
- Я тоже, - сказала я мягко.
Он с нежностью обхватил мое лицо ладонью и прижал свой рот к моему.
Я не знала, чего я ждала. Повторение яростной близости, сопровождавшей наше окончательное прощание? Я всегда помнила ее, часто переживая эти мгновения, не в силах ничего изменить. Бесконечные часы немного грубого обладания в темноте нашего брачного ложа? Я так жаждала их, пробуждаясь в поте и дрожи при воспоминании о них.
Но теперь мы были незнакомцами, слегка соприкасаясь, отыскивая путь к взаимному сближению, медленно, осторожно ища и давая непроизнесенное согласие молчаливыми губами. Мои глаза были закрыты, и я знала, не глядя, у Джейми тоже. Мы просто боялись смотреть друг на друга.
Не поднимая головы, он стал поглаживать меня, слегка нажимая, словно заново знакомился с моим телом. Наконец его рука двинулась вниз по моей руке и схватила мою правую ладонь. Его пальцы блуждали по ней, пока снова не нашли кольцо, и стали гладить его, ощущая переплетенное серебро горского узора, стертого со временем, но все еще различимого.
Его губы сместились с моего рта к моим щекам и глазам. Я нежно гладила его спину, чувствуя сквозь рубашку отметины, которые я не могла видеть, следы старых шрамов, как мое кольцо, изношенные, но различимые.
- Я видел тебя много раз, - сказал он, шепча мне на ухо теплым голосом. - Ты часто являлась мне. Когда я спал. Когда лежал в лихорадке. Когда я боялся и был так одинок, что думал, что умру. Когда я нуждался в тебе. Я всегда видел тебя, с улыбкой на губах и кудрями вокруг твоего лица, но ты никогда не разговаривала со мной и не прикасалась ко мне.
- Я могу прикоснуться к тебе сейчас.
Я потянулась и нежно провела рукой по его виску, щеке и подбородку. Моя рука скользнула ему на затылок под массу бронзовых волос, и он, наконец, поднял голову и взял в ладони мое лицо. Любовь пылала в его темно-синих глазах.
- Не бойся, - сказал он нежно. - Теперь мы вместе.
Вероятно, мы могли стоять вот так, глядя друг на друга, бесконечно, если бы не зазвенел дверной звонок. Я опустила Джейми и, резко оглянувшись, увидела маленького тощего человека с растрепанными волосами, стоящего в дверях с открытым от удивления ртом. В одной руке он держал пакет.
- А, это ты Джорди! Что тебя задержало? - сказал Джейми.
Джорди ничего не ответил, уставившись подозрительно на своего работодателя, стоящего посреди лавки в одной рубашке без брюк; бриджи, ботинки и чулки разбросаны по полу, в объятиях я в помятом платье и с распущенными волосами. Узкое лицо Джорди строго нахмурилось.
- Я ухожу, - сказал он с богатыми западно-горским акцентом. - Печать - это одно, и я здесь с вами, не сомневайтесь, но я принадлежу к Свободной церкви(5), и мой отец принадлежал и мой дед. Работать на паписта - это одно, деньга паписта, не хуже других, да? - но работать на безнравственного паписта - это другое. Делайте, что угодно с вашей душой, человек, но если дело дошло до оргий в лавке - это слишком, вот что я вам скажу. Я ухожу!
Он положил пакет на прилавок, развернулся и последовал к двери. Снаружи стали бить городские часы на башне Толбута(6). Джорди повернулся в дверях и с упреком взглянул на нас.
- Даже еще полдень не настал! - сказал он. Дверь лавки захлопнулась за ним.
Джейми некоторое время смотрел ему вслед, затем медленно осел на пол, хохоча так, что слезы выступили на его глазах.
- Даже полдень еще не настал! - повторял он, отирая слезы со щек. - О, Боже, Джорди!
Он раскачивался взад и вперед, обхватив колени руками.
Я тоже не смогла сдержать смех, хотя была немного встревожена.
- Я не хотела доставлять тебе неприятности, - сказала я. - Ты думаешь, он вернется?
Он вздохнул и вытер лицо полой рубашки.
- О, да. Он живет через дорогу, в переулке Уикхэм. Я навещу его попозже ... и объясню, - сказал он. Он поглядел на меня и добавил: - Бог знает как!
Некоторое время казалось, что он снова собирается рассмеяться, но он подавил импульс и встал.
- У тебя есть запасные бриджи? - спросила я, поднимая мокрые брюки и расстилая их на прилавок для просушки.
- Да, наверху. Подожди немного.
Он протянул к тумбе под прилавком длинную руку и вытащил табличку, на которой было написано "ВЫШЕЛ". Повесив ее снаружи на дверь, он запер ее и повернулся ко мне.
- Ты поднимешься наверх со мной? - он приглашающе согнул руку, глаза его блестели. - Если ты не считаешь это безнравственным?
- Почему бы и нет? - сказала я. Смех готов был вырваться наружу, искрясь в крови, как пузырьки в шампанском. - Ведь мы женаты, не так ли?
Верхний этаж состоял из двух комнат, находящихся по обе стороны от лестничной площадки, и маленького туалета. Задняя комната, без сомнения, предназначалась для хранения печатной продукции, подпертая дверь была приоткрыта, и я могла видеть деревянные ящики с книгами, высокие связки брошюр, аккуратно перевязанные бечевкой, бочонки со спиртом и чернильным порошком, сваленные кучей железки, как я полагала, запасные части к печатной машине.
Передняя комната была скудной, как келья монаха. В ней был комод с глиняным подсвечником на нем, умывальник, табурет и узкая кровать, не шире походной раскладушки. Я выдохнула, только теперь поняв, что задерживала дыхание. Он спал один.
Быстрый взгляд вокруг подтвердил, что в комнате нет никаких признаков присутствия женщины, и мое сердце снова забилось ровно. Совершенно очевидно, что здесь никто не жил, кроме Джейми. Он отодвинул занавеску в углу, и там на нескольких крючках висела пара рубашек, пальто, длиннополый сюртук серого цвета, серый плащ и сменная пара бридж, за которыми он пришел.
Он повернулся спиной ко мне, пока заправлял рубашку и застегивал бриджи, и я могла видеть неловкость в напряженной линии его плеч. Я чувствовала такую же напряженность в моих плечах. Со временем, отойдя от потрясения нашей встречи, мы стали стесняться. Я увидела, как плечи его распрямились, и он повернулся ко мне. Истерический смех оставил нас, и слезы тоже, хотя их следы еще оставались на его лице так же, как и на моем.
- Очень рад видеть тебя, Клэр, - сказал он мягко. - Я думал, что я никогда ... ладно.
Он слегка пожал плечами, словно льняная рубашка жала ему в плечах. Он сглотнул, потом прямо посмотрел на меня.
- Ребенок? - спросил он. Все, что он чувствовал, отражалось на его лице - упорная надежда, отчаянный страх, и борьба, чтобы сдерживать оба чувства.
Я улыбнулась и протянула руку.
- Подойди сюда.
Я много думала, что мне взять с собой, если мое путешествие удастся. Учитывая предыдущие проблемы с обвинением в колдовстве, я была очень осторожна. Но было нечто, что я должна была обязательно взять с собой, несмотря на любые последствия, если кто-нибудь увидит это.
Я потянула его, заставив сесть рядом со мной на кровать, и вынула из кармана маленький прямоугольный пакет, который я с любовью собирала в Бостоне. Я сняла водонепроницаемое покрытие и дала содержимое пакета ему в руки.
- Вот, - сказала я.
Он взял их, осторожно, словно брал незнакомое и возможно опасное вещество. Фотографии некоторое время лежали на его ладонях, как в рамке. Круглое лицо новорожденной Брианны на верхнем снимке было безмятежно, крошечные кулачки сжаты на одеяльце, раскосые глаза закрыты, маленький ротик открыт во сне.
Я взглянула ему в лицо, оно было абсолютно бледное от шока. Он прижал фотографии к груди, не двигаясь, уставившись широко открытыми глазами, словно был пронзен арбалетным болтом - и я полагала, что именно так он себя чувствовал.
- Это отправила твоя дочь, - сказала я. Я повернула его бледное лицо к себе и нежно поцеловала его в губы. Это вывело его из транса, он моргнул, и его лицо ожило.
- Моя ... она ..., - его голос был хриплым от потрясения. - Дочь. Моя дочь. Она ... знает?
- Да. Посмотри остальные,
Я вытащила следующую фотографию из пачки, на которой была изображена Брианна, щедро украшенная кремом с ее первого торта ко дню рождения, с торжествующей улыбкой, показывающей все четыре зуба, и с триумфом размахивающая новым плюшевым зайцем над головой.
Джейми издал слабый невнятный звук, и его пальцы ослабели. Я взяла пачку из его рук и стала давать ему по одной карточке.
Брианна в два года, коротышка в зимнем комбинезоне, щечки круглые и красные, как яблоки, волосы, словно легкое облачко, высовываются из-под капюшона.
Бри в четыре, волосы гладкие, блестящие, одно колено положено на другое, улыбка, предназначенная для фотографа. Чинная воспитанная девочка в белом переднике.
Пять лет. Гордо держит свою первую коробку с завтраком в ожидании школьного автобуса.
- Она не позволила мне пойти с ней, она хотела пойти одна. Она очень смелая, ничего не б-боялась ...
Слезы душили меня, когда я объясняла ему, показывая фотографии, которые выпадали из его рук и скатывались на пол, когда он брал новую.
- О, Боже! - сказал он, увидев фотографию, где Бри было десять лет. Она сидела на кухне на полу, обнимая Смоки, огромного ньюфаундленда. Эта фотография была цветная, и ее волосы сияли на фоне черной шерсти собаки.
Его руки так сильно дрожали, что он не мог больше держать фотографии, и несколько последних снимков я показала ему сама. Взрослая улыбающаяся Бри с пойманной ею самой рыбиной на леске; Бри, стоящая задумчиво возле окна; Бри с покрасневшим лицом и растрепанными волосами оперлась на топор, которым она рубила дрова для камина. Снимки показывали ее лицо в различных проявлениях чувств, которые я могла схватить объективом. Но всегда то же самое лицо с длинным носом и широким ртом, с высокими и широкими скулами викинга и слегка раскосыми глазами - более тонкая, более изящная копия своего отца, мужчины, который сидел рядом со мной на кровати с кривящимися губами и слезами, текущими по его щекам.
Он простер дрожащую руку над фотографиями, не касаясь их сияющей поверхности, потом повернулся ко мне и стал медленно клониться с удивительной грацией падающего высокого дерева. Он уткнулся лицом в мое плечо и совершенно затих, потрясенный до глубины души.
Я прижала его к своей груди, обхватив руками его широкие напряженные плечи, и мои слезы падали на его голову, оставляя темные пятнышки на рыжих волосах. Я прижалась щекой к его макушке и шептала всякие утешающие глупости, словно он был Брианной. Мне пришла в голову мысль, что произошедшее сейчас, возможно, похоже на операцию - она уже проведена, повреждения устранены, но выздоровление все равно происходит болезненно.
- Как ее зовут?
Он поднял, наконец, лицо, вытирая нос рукавом. Он бережно собрал снимки и держал их так, словно боялся повредить их.
- Как ты назвала ее?
- Брианна, - сказала я гордо.
- Брианна? - переспросил он, хмуро глядя на фотографии. - Какое ужасное имя для маленькой девочки!
Я отшатнулась, пораженная таким откликом.
- Совсем не ужасное! - выкрикнула я. - Это красивое имя, и кроме того, ты сам сказал назвать ребенка так! Что ты имеешь в виду, говоря, что это ужасное имя?
- Я сказал назвать ее так?
Он моргнул.
- Разумеется! Когда мы ... когда мы ... когда я в последний раз видела тебя.
Я крепко сжала губы, чтобы не расплакаться снова. Спустя некоторое время я взяла себя в руки и добавила:
- Ты сказал назвать нашего ребенка именем твоего отца. Его звали Бриан, не так ли?
- Да, я говорил.
Казалось, улыбка вот-вот появится на его лице.
- Да, - повторил он, - да, ты права. Только ... ну, я думал, что если это будет мальчик ...
- И ты жалеешь, что она не мальчик?
Я метнула на него сердитый взгляд и начала собирать разбросанные фотографии. Его руки легли на мои и остановили меня.
- Нет, - сказал он, - конечно же, нет! - Его губы слегка искривились. - Но должен признаться, что все так неожиданно ... и она, и ты тоже, сассенах.
Я мгновение сидела, не двигаясь, и смотрела на него. У меня были месяцы, чтобы подготовиться к встрече, и, тем не менее, у меня подгибались колени и крутило в животе. Для него же мое появление явилось совершенно неожиданным, неудивительно, что у него все смешалось в голове.
- Полагаю, что так. Ты жалеешь, что я появилась? - спросила я, сглотнув. - Ты хочешь ... чтобы я ушла?
Его руки так сильно сжали мои, что я вскрикнула. Поняв, что причинил мне боль, он ослабил хватку, но продолжал крепко держать их. Его лицо сильно побледнело. Он глубоко вдохнул и выдохнул.
- Нет, - сказал он с некоторым подобием спокойствия. - Нет, я ..., - он внезапно замолчал, сжав челюсти. - Нет, - повторил он снова очень твердо.
Он сжал одной рукой мою руку, другой взял фотографии. Он положил их на колено и глядел на них, наклонив голову, так что я не могла видеть его лица.
- Брианна, - сказал он мягко. - Ты произносишь его не правильно, сассенах. Надо говорить Брианна.
Он произнес имя со странным горским переливом, делая ударение на первом слоге, второй же лишь еле обозначая. Брина.
- Брина? - спросила я удивленно. Он кивнул, не отрывая глаз от снимков.
- Брианна - это красивое имя, - произнес он.
- Рада, что тебе нравится,- сказала я.
Он поглядел не меня с улыбкой, скрытой в уголках его длинного рта.
- Расскажи мне о ней, - он провел указательным пальцем по пухлой фигурке в зимнем комбинезоне. - Какая она была маленькая? Какое первое слово она произнесла?
Он обнял меня, привлекая к себе, и я прижалась к нему. Он был большой и твердый и пах чистым бельем и чернилами, а также теплым мужским запахом, волновавшим меня, так как был хорошо мне знаком.
- "Собака", - сказала я. - Это было ее первое слово, а второе было "Нет!"
Улыбка расползлась по его лицу.
- Да, они быстро учатся этому слову. Значит, ей нравятся собаки? - Он раздвинул карточки, найдя фотографию со Смоки. - Прекрасная собака. Какой породы?
- Ньюфаундленд, - я наклонилась, вглядываясь в снимки. - Здесь есть еще одна со щенком, которого подарил ей мой друг ...
Серый дневной свет уже начал затухать, и дождь уже некоторое время барабанил по крыше, когда наш разговор был прерван громким урчанием, возникшим под поясом моего платья от Джессики Гутенберг. Да, прошло много времени с того бутерброда с арахисовым маслом.
- Голодная, сассенах? - спросил Джейми совершенно излишне, как подумала я.
- На, да. Ты еще держишь какую-нибудь еду в верхнем ящике?
Когда мы поженились, у меня появилась привычка держать немного еды под рукой, так как ему постоянно хотелось есть. И в верхнем ящике комода, где бы мы ни жили, всегда был набор рулетов, кексов или кусочки сыра.
Он рассмеялся и потянулся.
- Да, держу. Сейчас там ничего нет, кроме пары засохших лепешек. Лучше пойдем в таверну ...
Счастливый вид от просмотра фотографий Брианны исчез, сменившись выражением тревоги. Он быстро взглянул в окно, где серость дня начала сменяться багрянцем заката, и его вид стал еще более тревожным.
- Таверна! Христос! Я забыл про мистера Уилоуби!
Он вскочил на ноги и с головой зарылся в ящики комода, прежде чем я успела что-то сказать. Появившись оттуда мгновение спустя с лепешками в одной руке и парой свежих чулок в другой, он бросил лепешки мне на колени, а сам сел на стул, торопливо натягивая чулки.
- Кто такой мистер Уилоуби?
Я откусила кусочек лепешки, рассыпая крошки.
- Проклятие, - сказал он больше себе, чем мне, - я сказал, что приду за ним в полдень, но совсем забыл! Сейчас уже, наверно, четыре часа!
- Да, я слышала, часы били недавно.
- Проклятие! - повторил он. Толкнув ноги в башмаки с оловянными пряжками, он вскочил, схватив пальто с крючка, и остановился.
- Ты идешь со мной? - спросил он с тревогой.
Я облизала пальцы и встала, заворачиваясь в плащ.
- Дикие лошади не остановят меня(7), - уверила я его.