Когда Присцилла Леннинг решила умереть, ей было сто сорок семь лет. Довольно почтённый возраст, хотя по ней и не скажешь - прямая спина, гладкие тёмно-русые волосы, слегка увядшая, но всё ещё прекрасная кожа. Ей повезло, что Лекарство стало общедоступным чуть более века тому назад - Присцилла сохранилась как раз в том возрасте, когда женщина ещё чудо как хороша не только в комплиментах. Её муж Гарри только вздыхал, иногда сравнивая себя с женой - будучи старше своей супруги почти на пятнадцать лет, он сохранил форму, но никак не тот момент расцвета. Ну что ж, тоже довольно неплохо, наука справится и с этим.
Вот почему её решение так его шокировало.
- Цилла, дорогая, ну почему, ты можешь мне ответить?
- Гарри, я хотела бы, чтобы ты меня понял, но для такого человека как ты...
- Как это - такого как я?
- Ты всегда так... Целеустремлён! Вот оно!
- В смысле?
- Для тебя всегда что-то есть, и не важно, что это - рождение ещё одного праправнука, новая работа, путешествие с Макферсонами или вечеринка у Ноланов. Каждый день я узнаю от тебя о чём-то ещё, и это что-то забавно, интересно, решительно невообразимо и увлекательно. И поэтому ты должен принять в этом участие, показать всем, насколько хороша эта жизнь.
Гарри искоса посмотрев на жену и быстро построив умозаключение, осторожно, стараясь ничем не задеть её, спросил:
- Может тебе стоит обратиться к психотерапевту?
Присцилла Леннинг вскинула голову и с той же осторожной, но имеющей другие нотки интонацией, задала встречный вопрос:
- Всё ясно, у меня - депрессия, это твоё мнение?
Гарри же со своей стороны старался уловить её настроение - раздражена? Обижена? Не так понял или не так спросил? И когда это, Господи, началось в их жизни?
- Ладно, попытаюсь объяснить. Эта твоя бесконечная вереница подарков жизни надоела, и уже очень давно. Когда-то это в тебе мне безумно нравилось - радость во время рождения Гордона, Кевина, Саманты; ваши безумные выходки - помнишь как ты вместо того чтобы отвести детей в школу, повёз их смотреть гонки? Увлёк меня, жуткую трусиху, покорением гор; а как уморительно ты разучивал трюки, чтобы удивить нашу первую внучку Люси!
А потом это стало чем-то другим. Зачем надо было учиться играть на гитаре, если ты никогда не любил музыку? Зачем каждый год брать отпуск и искать ещё один достойный внимания город, в котором мы не побывали? Зачем каждый месяц устраивать семейные вечера и приглашать кучу наших потомков, которых даже по именам не запомнишь ни я, ни ты?
Со мной всё нормально. Люди во всём мире каждый день решают, когда наступит их конец, и это не выглядит так пугающе, как раньше - ни тебе болтающейся верёвки, ни потоков крови. Просто приходишь в больницу, подписываешь пару бумаг, и в назначенный день тихо засыпаешь.
Я не хочу сказать, что это из-за тебя или что что-то выбило меня из колеи. Так бывает, Гарри, и так и должно быть.
***
- Пап, а если нам попробовать повлиять на неё, а?
- Не получится, Кевин, как не пытайся. Я наверное часа два уговаривал, умолял, даже по-моему впервые всерьёз поднял на неё голос - не помогло.
- А она понимает, как тебе больно? Как нам больно? Как она вообще может думать о таком?! - Саманта сорвалась на крик.
- Это она тоже считает нормальным. Ужасно, но это так.
Гордон медленно обвёл взглядом всех собравшихся - отца, брата, сестру. Он первым после Гарри узнал о решении матери и предложил не созывать остальных родственников, как этого хотел отец.
- Я считаю, что мы должны поддержать её.
- Ты считаешь?! Знаешь, я провела много времени, опрашивая всех своих подруг моего возраста и некоторых коллег по работе - тех, которым можно доверять. Так вот: никто с таким не сталкивался! У всех живы родители, у некоторых даже бабушки и дедушки вполне себе здравствуют.
- И что они тебе посоветовали?
- Посоветовали? Думаешь, я им могла хоть намекнуть, что это касается лично меня? Приходилось выкручиваться. Ты бы видел, какие у них были лица - "приличного человека это точно не коснётся".
- Если ты стесняешься собственной матери, - вдруг вступил в начинающуюся перепалку Кевин, - то сделай вид, что тебя это вообще не касается. И иди к своим приличным людям.
- Что?!
- Я согласен с Гордоном. В конце концов, мы сами захотим уйти, когда-нибудь. И я знаю, как больно будет другим - отрывать от себя то, что казалось неотъемлемой частью, то единственное, что, как нам казалось, невозможно потерять в этом мире.
И Кевин резко оборвал себя, словно сказал нечто такое, о чём раньше старался не думать.
Этой ночью Саманта не спала. Она смотрела на мужа, читала журнал, ходила в кабинет чтобы достать старинный, практически развалившийся альбом с пожелтевшими семейными фотографиями, настоящую реликвию. Такой альбом сейчас нигде не найдёшь - они обычно теряются при переездах или выкидываются с остальной рухлядью, или в лучшем случае, если в семье находится хотя бы один особо сентиментальный человек, фотографии кое-как сканируются, после чего всё естественно отправляется в мусор.
Саманта разглядывала свою мать в подвенечном платье и глупо улыбающегося, но такого счастливого отца; саму себя сначала в крохотных футболках и шортах, а потом в школьной форме и стильных платьях; своих братьев, меланхоличного Кевина и решительно насупленного Гордона; одноклассников и друзей, которые собирались внушительной толпой на всех её днях рождениях.
Все эти люди остались в её жизни. Конечно, с кем-то она потеряла связь - о некоторых забыла сразу после выпускного, с этими пару раз перезванивалась во время учёбы в колледже; кузен Марк напрочь пропал после того как увёл девушку Гордона и переругался со всей семьёй; вот с той парочкой она мельком виделась на каком-то приёме, бог знает когда. Всех их при желании можно найти. Разве что тётя Лидия погибла молодой, в альбоме она встречается всего пару раз, на самых ранних фотографиях, и воспоминаний от неё не так много - очень невнятная, смешная речь, непропорциональная фигура и неожиданная ехидность и лихорадочность в характере.
Не о ком и не о чём печалиться.
Утром Саманта завела странный разговор со своим мужем. С её стороны слышались увещания, доводы, предложения; с его стороны было только возмущение и растерянность.
Примерно тоже самое сейчас происходило в семье Кевина, и на следующий день - в семье Гордона.
Ещё через день, с промежутками в два-три часа, встречались члены трёх семейных советов, в каждом из которых находился свой Гордон, настаивающий на секретности.
Дольше всех держался Гарри, но и он, видя с каким спокойствием Присцилла утрясает все свои дела - от увольнения с работы и до составления перечня всей своей одежды, которую надо будет передать благотворительному фонду - загорелся, если так можно выразиться в этом случае, идеей супруги.
Когда Гарри Леннинг признался жене в том, что рассказал о её намерении детям, она была немного раздосадована, не более того.
Когда Присцилла Леннинг пригласила детей в их отчий дом и наружу выплыли некоторые факты - вот тогда грянула буря.
- Получается, что не считая меня собралось семнадцать человек? - воскликнула Присцилла.
- Да нет, не может быть! Папа, я, Кевин с Линдой, Гордон с Ванессой, мой муж - Арчи, Кэтрин, Патрик, Джессика...
- Джессике нет и девяноста!
- Не перебивай! Найджел, Джек, Андреа, Люси, дядюшка Джим...
- А ему-то кто рассказал?
- Не знаю, - Саманта вдруг смутилась, - но точно не я и не Арчи.
- Знаешь, - Присцилла повернулась к мужу, - я ожидала от тебя всё что угодно, но только не превращения моей смерти в фарс.
- Ну, семьи, они такие, их не разберёшь, - и Гарри воздел глаза к небу.