Лиза брела вдоль трамвайных путей, загребая носками туфель опавшие листья.
Осень едва наступила, но дороги и тротуары уже были щедро укутаны в жёлтые шуршащие покрывала, от земли поднимался теплый влажный запах увядания, смешивающийся с дымом осенних костров.
Начало учебного года далось Лизе непросто. Ей не нравилось учиться, не нравился ни её факультет, ни предметы, ни связанное с ними возможное будущее. Но лишь бы мамочка была довольна, а довольной она станет, только если Лиза закончит университет. В идеале, конечно, с красным дипломом, но Лизе не приходилось на это рассчитывать, ей хотя бы просто закончить - уже будет хорошо.
Сегодняшний день особенно не задался. Бесконечные лекции, на которых так много нужно писать, но совершенно ничего не понятно, этот английский, в котором чёрт ногу сломит, эти переходы между учебными корпусами со старыми лестницами, где Лиза постоянно спотыкалась и подворачивала ноги в неудобных туфлях...
Последней каплей стал сломавшийся трамвай. Денег у Лизы было ровно на одну поездку до дома, и она потратила их на билет в этом злополучном трамвае, а он сломался, едва проехав пару остановок.
Путь до дома был совсем не близким. Можно было, конечно, прыгнуть в автобус и попробовать прокатиться зайцем, но Лиза никогда так не делала, она же приличная девушка. Мысль о том, как осуждающе на неё посмотрят люди, когда поймут, что она не оплатила проезд - а ведь наверняка поймут - приводила Лизу в ужас. А если зайдет контролёр? Это штраф, который ей нечем будет оплатить, её наверняка заберут в полицию, а потом... Потом вызовут её мамочку, и вот это, это определённо самое страшное, такого допустить нельзя.
Лиза тяжело вздохнула, одернула тёплую рубашку и вышла навстречу осеннему вечеру.
В этом городе Лиза жила с рождения и в общем-то знала его неплохо. По крайней мере, она предполагала, что если идти вдоль трамвайных путей, никуда не сворачивая, точно не заблудишься. Этой дорогой Лиза ездила в университет уже два года, бесконечно глядя в окно, все дома по пути казались ей хорошо знакомыми, а тут такой случай пройти весь маршрут пешком и разглядеть как следует цветные дома, деревянные и кирпичные, заборы и лестницы, разномастные фонари, пёстрых котов и вальяжных сытых ворон.
Так она пыталась себя приободрить. Но желание пялиться на чужие дома крайне быстро угасло, взамен навалилась жуткая усталость, тянущая Лизу к земле. Туфли натёрли ей ноги еще в начале дня, свежие ранки саднили всё сильнее, но не босиком же идти, в самом деле. Лиза стискивала зубы, комкала края рубашки, терпела и шла вперед. Как и всегда.
На поездку до дома у неё уходило около часа, однако пешком, уставшей, да еще и со стёртыми ногами - хорошо бы дойти до темноты.
Вечер обволакивал дома густым оранжевым светом заходящего солнца, воздух наполнялся терпкими запахами земли, шорох листьев под ногами становился всё более различимым и хрустким по мере угасания городского шума. Лиза уходила дальше от центра города, погружаясь в дебри старых построек, деревянных малоэтажных домов с покатыми замшелыми крышами, узких разбитых временем тротуаров и выцветших детских площадок.
Вдруг впереди на границе жёлтого лиственного ковра и потёртой временем стены старого дома Лиза уловила какое-то движение. Сперва испугалась, приняв серый комочек меха за крысу, но потом поняла - котёнок! У Лизы домашних животных не было, мамочка к ним относилась скептически, но погладить кошку или собаку, пока никто не видит - тут Лиза, конечно, не могла устоять.
Котёнок тем временем выпрыгнул из листьев, пробежал по узкому бордюру вдоль дома и скрылся за поворотом.
Лиза расстроилась. Должно же было в сегодняшнем дне хоть что-то случиться приятное, и то убежало.
- Ну нет, подожди! - и Лиза свернула следом за котёнком в незнакомый двор.
Котёнка нигде не было видно. Двор казался огромным и странно пустым, со всех сторон нависали кирпичные стены, в маленьких окнах не было света, будто все до одной квартиры стояли нежилыми. Лиза повертела головой, пытаясь различить беглеца в тенях от карнизов и лестниц, тихонько позвала его, но, разумеется, котёнок не появился.
- Может, и правда крыса была...
Девушка растерянно оглядывалась. До заката должно было быть еще часа полтора, но внутри дворового колодца уже сгущались сумерки. Воздух тяжелел, опускаясь на голову Лизы тягучим кисельным туманом. Усталость становилась невыносимой, ноги подкашивались, тело охватила неприятная тянущая слабость, проникающая дрожью в каждую мышцу. Хотелось опуститься на землю и хотя бы недолго полежать, хотя бы немного придти в себя.
Однако Лиза всё ещё пыталась вспомнить, как она прошла во двор, и как ей теперь выйти. Куда она ни поворачивала голову, всюду был монолит стен, ни дорожки, ни калитки, ни единого намёка на выход. На периферии её взгляда мелькали странные тени, но стоило Лизе повернуться к ним, чтобы разглядеть, чтобы хотя бы понять, что за блики ей чудятся - повсюду вокруг себя она видела только двор и стены, стены и двор, будто она угодила в каменную кастрюлю, и кто-то невидимый незаметно захлопнул крышку над её головой.
Голова Лизы тяжелела и кружилась, к горлу подступала тошнота, соображать становилось всё сложнее, сознание словно тонуло в густой манной каше. Лиза попыталась добраться до стоящей возле ближайшего подъезда скамейки, всего пара шагов, но движение далось ей с большим трудом. Будто во сне, замедленная в несколько раз, она отрывала свинцовые ступни от земли и усилием воли заставляла мышцы ног сдвинуть с места её тело, но тело почти не слушалось. Ей показалось, что прошло несколько утомительных часов, прежде чем она коснулась шершавого рассохшегося дерева и смогла опуститься, тяжело и грузно, выдыхая стон сквозь сжатые зубы.
Ничего как будто не происходило. Только туман вокруг Лизы сгущался и сдавливал её голову, глаза слипались, а силы вовсе её покинули.
- Эй, милая! Милая, тебе, что ли, не здоровится? - сквозь туман к Лизе пробился скрипучий старческий голос. Она повернула голову, как ей казалось, в направлении говорившей, но ничего не смогла разглядеть в темноте.
- Да ты совсем плохая... - голос эхом отдавался в голове Лизы. - Пойдем. Пойдем, милая... Я помогу... Бабушка знает, как помочь...
Кажется, Лиза поднялась и пошла, поддерживаемая чьими-то руками. Сознание угасало, она с трудом отмечала происходящее. Скрип двери, ступени, ступени, мигающая лампочка над головой, снова ступени, лампочка, ступени - это казалось бесконечным кругом её личного ада, без конца и без края. Тошнота, темнота и удушье.
- Давай, детка, вот это выпей.
Лизиных губ коснулся холодный керамический край, вероятно, кружки, остро пахнущая жидкость полилась ей в рот и мимо, по подбородку, обожгла горло. Лиза закашлялась и внезапно поняла, что туман в её голове чуть рассеялся. Но силы двигаться не вернулись.
Она обнаружила себя сидящей на маленькой старой табуретке, привалившейся к холодной стене тесной захламленной кухоньки. Жёлтая настольная лампа давала совсем мало света, не позволяя различить подробности, выхватывая из темноты случайные детали - вытертые цветы на клеёнчатой скатерти, засаленные кухонные полотенца, составленные как попало, горой, друг на друге пожелтевшие бутылки и банки.
Совершенно неслышно из темноты выступила женщина. Она определённо была совсем не молода и не красива, худая и невысокая, в каких-то неразличимых тряпках, когда-то бывших одеждой. От женщины исходил тошнотворный запах давно не мытого тела, смешанный с кухонными ароматами горелого лука и чего-то мясного, этот запах царил повсюду в комнате, но его источником явно была сама гостеприимная хозяйка.
Лучше всего Лизе было видно руки женщины, её узловатые костлявые пальцы сминали грязное полотенце, крупные жёлтые ногти напоминали когти хищной птицы, а вздувшиеся вены змеями вились под пергаментной кожей.
С усилием Лиза перевела глаза выше, пытаясь рассмотреть в тени лицо своей спасительницы. Она смогла различить крупный грубый нос, оплывшие с возрастом, потерявшие форму щёки и невероятно густые и лохматые брови, за которыми невозможно было разглядеть глаза, глубоко посаженные и едва отражающие тусклый свет лампы.
Язык не ворочался, Лиза даже не пыталась спросить, где она и что с ней. Смирившись со своим положением, она покорно ждала, что женщина будет делать дальше.
Голод. Голод выкручивает наизнанку.
- Вот это бабушке повезло, вот это бабушка довольна, - старушка насухо вытерла руки и бросила полотенце на стол.
Девчонке перед ней было совсем немного лет, чуть за двадцать. Она была крепко сбитая, простая лицом, задурманенные глаза смотрели сквозь бабушку, по мягкому подбородку стекали капли портвейна, пролившиеся мимо рта, и капали на простое трикотажное платье. Ослабевшие руки, сложенные на коленях, всё ещё сжимали края клетчатой рубашки, давно не новой, с вытертыми локтями и воротником.
Старушка ухватила Лизу за подбородок, чтобы рассмотреть её лицо, повернула налево, направо, отпустила. Откинула с лица выбившиеся русые пряди. Ей в глаза бросилась одна деталь на лизином лице, незначительная в масштабе старческих лет, но наверняка попортившая девочке годы жизни. Старушка со свистом втянула воздух, впившись взглядом в глубокий шрам, рассекающий бровь и лоб Лизы. Он был старым, давно затянувшимся, поверх нарос грубый неровный рубец, так нелепо смотревшийся на нежной коже юной девочки.
- Ну и подумаешь, ну и бывает, будто бабушке есть дело...
Ловким привычным движением старушка потянула рубашку с плеч гостьи. Будучи сильно больше подходящего Лизе размера, рубашка без труда сползла с её рук, оставшись лишь краешком в так и неразжавшихся пальцах.
Старушка застыла. Руки девушки от запястий и до самых плеч расцветали фиолетово-жёлтым цветом. Различимы были следы от пальцев и от более крупных предметов, на груди, докуда не доходило платье, также виднелась синева.
Разочарованный вздох вырвался из груди старушки.
Голод, яркий, первобытный, руководящий всеми её стремлениями, стихал, уступая место другому чувству, едкому как щелочь. Старушка уже испытывала его раньше и считала, что нахваталась этой дури от глупых людей, но избавиться от неё никак не получалось. Правда, раньше ей не приходилось испытывать этого к людям.
Девочка всё так же сидела, привалившись к стене, голова безвольно клонилась вниз, и только пальцы по-прежнему сжимали край рубашки.
- Милая, покажи бабушке, кто это сделал... - старушка подняла голову Лизы, обхватив сухими ладонями её щеки, и впилась взглядом в остекленевшие глаза, будто это были голубые экраны.
Только сейчас Лиза смогла разглядеть глаза старой женщины. В глубине её лица среди морщин, спутанных волос и нависших бровей горели чёрные угли, столь непривычные для пожилых людей, чьи глаза обычно выцветают с годами. Чёрные и цепкие, пугающие, они как будто поглощали ничуть не сопротивляющееся сознание Лизы.
Так, впрочем, и было.
Старушка пристально всматривалась в мелькающие в уголках лизиных глаз воспоминания.
...вот веник жёсткими прутьями хлещет Лизу, прутья ломаются, впиваются в волосы и царапают кожу. Мамочка недовольна, Лиза не поздоровалась вежливо с соседками, весь дом теперь будет знать, какую мерзавку вырастила честная женщина. Здесь Лизе 3 года.
...вот в Лизу летит хрустальная ваза и разбивается о стену рядом с её головой, осколки разлетаются в стороны, в том числе в Лизу, один рассекает Лизе лицо ‐ бровь и лоб над левым глазом. Лиза, конечно, сама виновата, она помешала мамочке говорить по телефону. Здесь Лизе 6 лет.
...вот железная линейка бьёт Лизу по рукам и по голове, руки совсем распухли, кожа уже где-то лопнула и кровит. Глупая, глупая Лиза, не может нормально написать домашнюю работу по английскому, ну не такую же тупую дуру растила мамочка. Здесь Лизе 10 лет.
...вот ножницы кромсают Лизино платье прямо на Лизе, постоянно задевая Лизины ноги, оставляя порезы и царапины, срывая целые кусочки кожи. Лиза не оправдала мамочкиных надежд, Лиза шалава, собралась куда-то в этом коротком проститутском наряде. Здесь Лизе 14 лет.
И дальше, и дальше, мелькают воспоминания чередой, множество дней, множество разных ударов, множество причин получить наказание. Лиза всегда сама виновата и стойко терпит всё, что ни сделает с ней её мамочка, ведь мамочка хочет как лучше. Только сжимает тонкими пальцами края одежды, если есть такая возможность.
Старушка отпустила Лизино лицо и надрывно, тяжело выдохнула. Голод совсем отступил.
- Ну что ж, ну что ж... Бабушка всё равно поест, бабушка поест досыта, детка, но не сейчас... Не сейчас.
Старушка ушла в глубину квартиры, оставив Лизу одну. Девочка подрагивала, рой мельтешащих воспоминаний в её глазах ещё не угас, она продолжала просмотр.
В дальней комнате тесной старушкиной квартиры зажегся свет, пыльная люстра под потолком едва справлялась, единственная ещё не перегоревшая в ней лампочка тускло мерцала. Старушку это устраивало, яркий свет она никогда не любила.
Она подошла к большому комоду, заваленному бумагами, повернула ключ в замочной скважине и дернула на себя тугую скрипящую дверку. Внутри царил тот же хаос, что и снаружи, но наполнение было иным: спутанные, сваленные в кучу, там лежали всевозможные шнурки и ремешки, веревочки и ленты, какие-то были грязными, старыми, рваными, какие-то едва пару раз были использованы, на иных сверкали металлические подвески с гравировкой из букв и цифр.
Старушка запустила руку в самую гущу и, чуть поискав, вынула тонкий потертый ремешок из голубой репсовой ленты с пластмассовой застежкой. Задумчиво она покачала его в руке, бормоча себе под нос:
- Вот они, все вы... Кутята, котята. Брошенные, побитые, сбитые, потерявшиеся, куда вас всех девать, куда девать...
И снова она ощутила в горле комок этого мерзкого чувства, разъедающего её привычную жизнь. Жалость. Её никогда не смущало то, что она творила сама, ведомая Голодом, но стоило ей увидеть очередного зверька, замученного человеческими руками, будь то жестокий ребенок или безумный взрослый, что-то в ней надламывалось, перебарывая её первобытное начало.
Тихие шорохи по углам её дома и тени, мятущиеся по двору в вечернем сумраке, когда-то все они были спасены и помилованы этой странной женщиной.
Старушка сжала ремешок, закрыла комод и неспеша вернулась на кухню.
Лиза всё так же сидела у стены, не приходя в сознание. Её глаза под полуприкрытыми веками дёргались, следуя за чередой вспыхивающих воспоминаний, с губ тонкой ниткой стекала слюна.
Старушка положила руку на голову Лизе, та слабо дернулась и обмякла, успокоившись наконец, наваждение отступало. Побелевшие пальцы выпустили рубашку, и в них старушка вложила добытый голубой ремешок. Что-то шепнула не то Лизе, хотя она вряд ли что-то могла услышать, не то в пустоту. И выключила свет.
Сквозь сон Лиза чувствовала как что-то живое и тёплое трётся о её ноги. Вот бы котёнок!
Она протянула руку, нащупав мягкую шёрстку, круглая голова легонько боднула её ладонь. Точно котёнок!
Лиза открыла глаза. Она сидела на лавке в незнакомом дворе, было уже совсем темно, зажглись фонари, заливая светом пустые глазницы окон, качели на детской площадке и асфальтовую дорожку, ведущую прочь со двора. В ногах у Лизы сидел полосатый серый кот, уже не малыш, но ещё и не взрослый, кошачий подросток, худой, нескладный, но весьма милый. На шее у него висел голубой ошейник из репсовой ленты, а левый глаз рассекал шрам.
- Совсем как у меня, - пробормотала Лиза, касаясь пальцами его шрамика, так и не заросшего шерстью.
Кот снова ткнулся лбом в Лизину руку, поднялся и пошагал по дорожке на выход. Обернулся, чтобы дождаться, когда Лиза пойдет вслед за ним. И она наконец пошла.
Дорогу до дома Лиза не помнила, она просто шла вслед за котом, слепо доверясь ему. Кот терся о её ноги, где-то подталкивал, где-то забегал вперёд, тонко мяукал и ждал. Лиза просто шла, не видя вокруг никого и ничего, кроме кота.
В её голове было оглушительно тихо, ни одной мысли, ни одной навязчивой идеи. Туман в сознании ещё не рассеялся до конца, она не помнила ничего после того, как повернула вслед за котёнком за угол старого дома. Шаг за шагом она двигалась вперёд, шаг за шагом.
Незаметно она обнаружила себя перед входной дверью своей квартиры. Стало быть, всё-таки дошла. Кот нетерпеливо вился у её ног, вставал на задние лапы, царапая дверь и заглядывая снизу вверх Лизе в лицо. Как будто поторапливал, скорее, скорее.
Лиза достала ключ, повернула его в замке, положила руку на ручку двери, опустила её вниз, замок щёлкнул... Лиза застыла.
Она будто забыла, зачем она здесь. Что она хотела, куда шла, что теперь нужно сделать? Она так и сжимала ручку двери, упершись лбом в старый черный дерматин дверной обивки. Минуты шли, отупение не проходило, сковывало по рукам и ногам. Сердце пропускало удары.
- Лиза? - голос соседки внезапно ворвался в Лизину голову, как поток холодной воды. - Лиза, чего ты застряла?
Наваждение в тот же момент развеялось, будто его и не было. Тело снова слушалось, туман исчез, зрению и мыслям вернулась прежняя ясность.
Лиза вздрогнула, отпустила ручку двери и повернулась к соседке, привычно надевая извиняющуюся улыбку.
- Нет-нет, всё в порядке, я просто... Я просто устала.
Тучная женщина, выглянувшая из соседней квартиры, подозрительно сощурилась, с головы до ног осматривая Лизу, нелепую в этом старом вытянутом платьице, застывшую у двери. Пьяная что ли? У такой хорошей матери такая бестолковая выросла девка, кто бы мог подумать!
И соседка захлопнула дверь.
Лиза же перевела дыхание и вошла к себе домой.
- Мам! Мамуль, я дома.
Лиза сняла туфли, аккуратно отряхнув их от пыли, поставила на полку в прихожей. Прислушалась.
В квартире стояла какая-то совершенно неправильная, застывшая тишина.
- Мамочка! - Лиза прошла на кухню.
В воздухе витал запах маминого шампуня, на столе стояла кружка ещё горячего чая, почти полная, в развернутой бумажной упаковке таял брусочек масла. Мамы нигде не было.
Лиза прошлась по комнатам, заглянула в ванную и даже на всякий случай снова вышла в подъезд, но нет, никого не было. Только непривычная, физически ощутимая пустота. Мама словно только что была дома, и вот её нет, совсем, ни следа.
Пусто, тихо... и непривычно много воздуха.
Лиза вернулась на кухню, молча вылила чай из почти полной кружки, опустилась на стул у приоткрытого окна. Рука потянулась к краю платья, но пальцы так и не сжались.
Тут она вспомнила о коте, который довёл её до самой двери. Пропал, как и мамочка.
Только на подоконнике медленно таяли маленькие пыльные следы кошачьих лап.