Уж эти мне новомодные подоконники! Пластик, вмазанный в монтажную пену. То ли дело старые, собранные из множества деревянных брусков. Со временем конструкция рассыхалась, лопалась краска, усеивая пол двуцветной перхотью. Но строители жутко матерились, ломая древнюю махину - подоконник стоял насмерть.
Помню, влезал на такой и таращился на прохожих. А они на меня - жили мы низко. Легко взобраться по газовой трубе. И так же несложно спрыгнуть в заросший зеленью или укрытый снегом палисад.
Затем жизнь подняла меня выше. Потрепала, исхлестала наотмашь по щекам и поселила в высотке с узкими подоконниками. Близко к небу, где уж забраться...
А желание спрыгнуть осталось.
Причина? Подростки, что красят чубы в розовый, не заморачиваются по этому поводу. А я старше, да?
Обрыдло... Замкнутый круг - работа-дом-работа. Кому-то хватает, мне мало.
Где вы, якоря, способные зацепиться за серые будни?
Власть? Сомнительная цель - карабкаться, ступая по потным, мускулистым телам. А на вершине - те, кто смог. Вот они, любуйтесь. Отрепетированные перед зеркалом улыбки и проникновенные взгляды. Увы, я не вижу себя среди обладателей этого супового набора.
Деньги? Деньги - не предел мечтаний, даже не полумера. Способ скоротать время. Покажите человека, купившего счастье. А я вам - портреты продавших душу.
Женщины? Женщины меня любят. Ну, как любят... терпят.
- Привет, я потрусь у твоих колен?
Два вермута с водкой...
- А ты ничего...
- Что планируешь делать?
- Все равно.
- Может, прокатимся?
И прокатывались. По коллекции вин, эротических фильмов, по скрипучей кожаной мебели.
Позже - шрамы на спине и эхо всхлипов под потолком. Утром - озлобленные соседи: "Совсем совесть потерял, вас весь дом слышал, маньяки!"
А оканчивалось все той же пустотой.
И снова по кругу. Виток за витком.
В полуночный час, вперившись в пыльный монитор, как-то набрал одним пальцем:
Я - карусельная лошадь,
Гуляю на эшафоте.
Утром встаю святошей,
К ночи - клыки и когти.
С упрямо задранной мордой,
Таким уж вырезал мастер,
Шатаясь, тащу покорно
Свой окорок в волчьи пасти.
Степь обратили в рельсы.
Плата за труд - усталость.
Полно... Считай, не сбейся,
Сколько кругов осталось.
Больно? Скажи на милость!
Слово во рту погасло...
Исподволь ночь случилась,
Черное топит в красном.
Самое противное - вот заберусь на хлипкий подоконник и ... Не заметят, просто аннулируют лицензию на копчение неба. Ведь никому же ...
***
Как-то вечером я сидел в пустынном дворике и тихонько поскуливал на луну. Тускло светила пара фонарей. Тьма вероломно, по праву сильного, оттяпала большую часть двора и алчно поглядывала на детскую площадку, где обитал я. Во тьме роились причудливые тени-сгустки. Вились и переплетались, медленно ползли в мою сторону...
Она появилась из мрака. Покачиваясь, вышла в пятно света, приблизилась. Худенькая, невысокая девушка. Русая, коротко стриженная, зябко куталась в свитер. Одним словом - обычная. Вот только глаза выцветшие, неживые.
И шрамы, шрамы по всему телу... Сбитые локти и колени, на щеке - ссадина.
Незнакомка присела на краешек скамейки и попросила:
- Дайте сигарету, если есть.
Я придвинул ей остатки пачки и зажигалку. Девушка прикурила, затянулась и пробормотала:
- Кофе "до" и сигарета "после".
- В смысле? - переспросил я.
Незнакомка промолчала. Опустила взгляд на свои ноги и не слишком воспитанно сплюнула. Слюна была обильно окрашена кровью.
Я не надеялся на ответ, но решил попытаться:
- Кто это вас так?
Та пожала плечами:
- Они паспорта не оставили, - затем погасила окурок и добавила: - Поимели и все.
Слова вспороли душу, правда, неглубоко, самый краешек. Сейчас подобное по всем каналам ТВ - постепенно привыкаешь. Укусил не сам факт, а безразличие, с которым она об этом сообщила.
От неожиданности я поперхнулся дымом. Откашлявшись, прохрипел:
- Я про шрамы.
- А, это... - она потерла разбитый лоб. - Сама себя так.
Я совсем опешил. Девушка методично избивает себя и становится жертвой похотливых скотов. А после говорит об этом так, будто сломала ноготь. Заговаривается, либо психопатка со стажем.
- Давайте, "скорую" наберу, - предложил я.
Девушка отмахнулась. Поднялась и побрела во тьму. Я крикнул вслед:
- Подождите, вам ведь нужна помощь.
Оборачиваться она не стала, бросила через плечо:
- Помощь... Да пошел ты, ...Бэтман! Себе помоги! - и скрылась.
Я остался, раздираемый адским коктейлем из злости, жалости, удивления и чужой, неблизкой боли...
***
Вряд ли мне удастся объяснить, как я, спустя несколько дней, забрел в тот же дворик. Люди, основательно покопавшиеся в чужих мозгах, утверждают, что преступника тянет вернуться на место преступления. Хотя, в чем, собственно, преступление?
Но чувство вины - вот оно, его не примешь за изжогу. Чего-то не сделал, а мог бы, должен был...
Я присел на ту же скамью и принялся изучать дом напротив, мучая себя вопросом: "Что я здесь делаю?" Не знаю почему, но очень боялся отыскать в себе ответ: "Высматриваю ее". Наверное, потому, что это так на меня не похоже.
Мы меняем мир желаниями, заставляем Землю вертеться в нужную сторону. Видимо, по этой причине окно на первом этаже распахнулось, взорвавшись солнечными бликами, и я обрел желаемое. Во двор выглянула она. Невыразительная, блеклая. Будто текст, из которого вычистили все прилагательные.
Меня она узнала не сразу. Вообще, казалось, мир она воспринимала иначе, по-своему. Будто проекции фигурок, пляшущие на холсте. Глядела одновременно и на них, и сквозь. Но узнав, махнула рукой и попыталась улыбнуться. Вышло плохо. Чувствовалось, внутри ее живет что-то, пожирающее смех.
Я поднялся и встал под окном. Ее невесомое тело нависло надо мной. Стало неудобно - поймал себя на мысли, что смотрю на ее грудь, наполовину скрытую халатиком.
- Ну, здравствуй, Бэтман, - прервала мои мысли она. - Ты помощь предлагал?
- Я и не отказываюсь.
- Будь другом, сходи за хлебушком, - чуть поколебавшись, попросила девушка. - Я денег дам...
- А самой лень?
Ее лицо не успело защититься: дернулась щека, уголок рта рванулся вверх. Слова причинили боль.
- Боюсь, не дойду.
Я быстро предложил:
- Сходить могу, а денег не надо.
Вот тут она улыбнулась искренне, совсем по-детски:
- Ммм, богатенький? Может, и пирожное купишь?
Сошлись на молоке, кофе и спичках. Я со щенячьей радостью понесся в гастроном - меня никогда не просили вот так, по-настоящему. Слышишь, чувствуешь - мне плохо, больно. Помоги! В мире сильных людей это не принято.
Я обернулся через десять минут. От себя к пирожным добавил шоколадные конфеты и сливки к кофе. Девушка все также стояла у окна, только свитер на плечи набросила. Замерзла, либо заметила мои взгляды в область декольте.
- Набери на домофоне "девять", - посоветовала она.
- И кого спросить?
- Попробуй Женю. Хотя, с таким-то пакетом тебе везде будут рады.
Она провела меня в квартиру. Жилище ее так же носило на себе печать увядания. Ковры, картины... Все это выглядело, как дешевые джинсы после нескольких стирок - тусклое подобие самое себя, подделка под реальность.
Хозяйка попыталась всучить мне деньги - тщетно.
- Тогда, Бэтман...
- Юра.
- Тогда, Юра, я просто обязана напоить тебя кофе.
- Вот это - пожалуйста, - я глумливо потер руки. - И сливки. И две сахара.
Она кивнула и удалилась на кухню, оставив меня листать женский журнальчик.
***
Выпить кофе не удалось. Из кухни раздался грохот и звон посуды. Я рванулся туда и увидел распластавшуюся на полу Женю. Она лежала лицом вверх. Глаза ее были закрыты. Грудь медленно вздымалась - живая. По щеке стекала струйка крови. Видимо, падая, она зацепилась за плиту.
Нужно было вызвать "неотложку". Мой телефон, как назло, отказался работать - издох аккумулятор. Кляня себя, я бросился на поиски телефона хозяйки. Но его то ли не было вообще, то ли сыщик из меня - ни к черту. И стационарного в доме не водилось.
Уже секунд через пятнадцать я трезвонил в соседскую дверь. Высокий, дребезжащий женский голос спросил меня:
- Кто?
- Я от соседки, ей плохо, нужно позвонить!
Дверь отворилась, на меня глядела женщина лет пятидесяти в поношенном спортивном костюме.
- Что с Женькой? - с тревогой в голосе спросила она.
- Она без сознания...
Женщина почему-то сразу успокоилась и спросила:
- А ты ей кто?
- Знакомый, - соврал я.
- Вот что, знакомый, не нужно звонить, - она кивнула на противоположную дверь. - Женька твоя - нарколепсик. Слыхал про такое?
Слово было знакомое и только.
- Она сейчас спит. И засыпает внезапно, сама видела. Будто кто-то выключает ее. Стоит, разговаривает... И вдруг - брязь на пол.
Части головоломки сложились в единое целое. Стало понятно происхождение синяков на Женином теле. А еще - ночь, приступ, озабоченный ублюдок... Или ублюдки...
И тут накрыло! Взрыв в голове, осколки - в череп изнутри! Ударная волна - кровь бросилась в виски! На глаза опустились полупрозрачные шторы. Воображение нарисовало чудовищную картину. Безвольное, недвижимое женское тело на асфальте и звериные морды, нависающие над ним. Волчьи оскалы. Я съежился, сжал зубы и кулаки.
Когда наваждение схлынуло, проглотил соленый комок и спросил хрипло:
- А как же она все это время?
- Мать ее недели две назад в больницу угодила. С ней гуляла. А сейчас - некому. В муниципалитете обещали ... Только обещанного три года ждут.
Соседка закусила не накрашенную, потрескавшуюся губу и добавила:
- Жалко бедную. Уснет на улице одна. Люди сейчас, сам знаешь, какие...
Поздно.
Вдруг вспомнилось: "Зверь самый лютый жалости не чужд. Я чужд! Так значит я не зверь"
***
Мы сидели на центральной городской площади у памятника вождю голодных и рабов. Точнее, это я сидел, опершись спиной о постамент. Женька спала, я затащил ее голову на свои колени, подсунул скатанную в валик куртку. Вождь указывал в пустоту. Повинуясь властному жесту, туда текла река машин. Водители глядели на нас, как на умалишенных. И пусть...
Жить, как во сне... А как это на самом деле, когда сон и явь сливаются? Когда перестаешь понимать, что уходит первое, и в тебя, словно вор, прокрадывается второе.
Мне кажется, мы с Женькой похожи - встретились две Белоснежки. Вся моя так называемая жизнь до нее, без цели, без направления - уютный, беззаботный, но сон. А Женькины приступы разбудили то, что было лишь оболочкой человека.
Меня больше не манят открытые окна и узкие подоконники. Возможно, пока. Время покажет.
Этому миру я и сейчас не нужен. Нас слишком много, кто заметит мое присутствие или уход?
Девицам в моей постели я был не нужен всегда... Хотя, нет - не весь. Они приходили за небольшой частью.
Безразличен людям, шагающим навстречу. Даже мешаю: ведь я - препятствие между ними и их плазменным сокровищем в полстены.
И пусть ... Я знаю, кому необходим на самом деле. Мое плечо не отличается мощью и силой. Но оно есть. Даже два. А встать легче, опираясь на чье-то плечо.
Трудно взобраться вверх по лестнице, вращая колеса инвалидной коляски. Совсем невозможно сделать это худенькими детскими ручками.
И еще есть Женька, спящая у меня на коленях. Что ей снится? Интересно, видит ли она меня в своем иллюзорном мире?
Господи, сделай так, чтобы она улыбалась во сне!
А не можешь - или не хочешь - я сделаю это за тебя...