В голове зудели латиноамериканские ритмы. Настырно, освежающе и весело. Затем стихли, уступив место абсолютному спокойствию. Так всегда бывает за мгновение до взрыва...
Хриплый голос, приглушенный кулисой, вывел из оцепенения:
- Мсье, ваш выход.
Ужасно тесно и душно во фраке. Должно быть, поправился... самую малость. Хотелось бы надеяться, что так. Что именно "малость".
Поудобней перехватил изготовленный на заказ "Мартин" и сделал несколько шагов. Те самые шаги, что отделяют тишину его мира от ...
Шквал аплодисментов сдернул с души едва проницаемую кисею. И душа затрепетала, словно потревоженная птаха. Гордо расправила крылья, взлетела...
Оркестр за спиной давно ждал. Дирижер замер...
Первое отделение...
И перевести дыхание. Послушные когда-то пальцы устало опустились на деку. Они совсем чужие сейчас. В них поселился бес, и имя его каждый раз звучит по-новому: Моцарт, Бах, Сен-Санс... мертвые люди. Но раз за разом чудесным образом бесцеремонно захватывают его душу. Подчиняют своей воле...
Первые ряды аплодируют нехотя. В глазах скука и вечное: "А ну, паяц, удивляй. За наши-то деньги..."
Так и быть, господа хорошие, сегодня обязательно.
Антракт.
Закрыть глаза на короткий миг и не видеть стройные ряды человеческих лиц. Чертов фрак, снять, что ли? Дышится с большим трудом. Сердце, стой...
Второе отделение. Паутина мелодии поймала и держит. А внутри тишина - полное, абсолютное спокойствие. Скоро все закончится. Терпеть...
И вдруг снова где-то меж ребер! Тада-да-тада-там, тада-да-тада-там... Танцующие полуобнаженные пары на морском берегу. Вкус мяты на губах, пот, лайм, текила и солнце.
Он дожевал скучноватого Паганини, выплюнул и зажил новым ритмом. Звали его "Тика-Тика".
Начал тихо, в басу. Затем выплеснул краски и размазал по струнам. Чувствовал спиной недоуменные взгляды оркестра. Откуда?! Не должно... не положено... вот и партитуры, вроде бы.
Но было уже поздно, танец жил независимо от него.
И публике это нравилось. Заблестели глаза, дамские туфельки под стульями принялись отстукивать ритм. Еще мгновение, и мелодию подхватили скрипки, затем вступил контрабас. Нахально вклинились духовые.
А первые ряды возмущенно следили за вакханалией звука. На лицах - твердое намерение потребовать возврата денег. Уголки губ опущены, шепот: "Совсем спятил! Верх вульгарности!"
Темный, почти непрозрачный коньяк плескался в стеклянные бока фужера. Горечь его уже не бодрила, приелась. Дивный вечер подошел к концу. Занавес.
Вялые мысли прервал звонок. В трубке женский голос. Боже, какой же у Люсьен приятный голос.
- Андрей...
- Тут я.
- Пришел господин Фюлле.
- Проводи его наверх, пожалуйста. И сделай нам кофе. Этот прохвост, пожалуй, так просто не уберется.
- Кофе с коньяком?
- Э, нет, коньяку, как раз, на сегодня достаточно.
В трубке звонкий смех.
- Поаккуратней там с ним.
- С кем, с Фюлле?
- С коньяком.
Воображение сразу нарисовало неприятный портретец. Фюлле - антрепренёр. Развязный тип. Мелкая сошка, однако со связями и деньгами. Старается казаться другом, а у самого в глазах по пистолету. В его присутствии всегда тянуло проверить - на месте ли бумажник и часы.
Гость вошел в кабинет расфуфыренный, с букетом...кажется, лилий.
- Оставили бы внизу, у Люсьен. - Андрей кивнул на букет. - Ей по должности положено от мужчин цветочки принимать.
Фюлле немного смутился, но все же вручил цветы и торжественно, с энтузиазмом произнес:
- Потрясающе, просто потрясающе! Сегодняшний концерт умопомрачителен! Маэстро, публика бесновалась!
Фальш от первого до последнего слова. Заученные перед зеркалом фразы. Но не попал в ноты. Слух не проведешь.
- Оставьте, пустое... - поморщился "маэстро" и почувствовал, как в груди разлилась противная, едкая горечь раздражения.
- Море, море людей! - продолжал деланно восхищаться гость. - Вы, не побоюсь этого слова, гений!
Андрею хотелось поскорей закончить, поэтому он решил сразу направить беседу в нужное русло:
- Делаю все, что могу. Так вы хотели поговорить о чем-то?
- Вас не проведешь, месье Андре. - Фюлле в шутку пригрозил ему указательным пальцем. - Гонорар и проценты по контракту уже перечислены.
- Благодарю. - Андрей коротко кивнул, понимая, что это далеко не все. - Однако вы же не за этим, так? Выпьете?
- С удовольствием.
Впервые за весь разговор слова антрепренера прозвучали искренне.
Андрей налил в фужер на два пальца коньяку. Фюлле пригубил и, зачмокав губами, продолжил мысль:
- Я... - Он слегка запнулся. - Я хочу предложить вам дальнейшее сотрудничество.
Должно быть, лицо Андрея выдало его нелицеприятные мысли по поводу прозвучавшего предложения. Во всяком случае, Фюлле поспешил вернуться к вымученным дифирамбам:
- Сегодняшний концерт бесподобен, я вас уверяю! - провозгласил он, вновь нацепив маску подобострастия и безоговорочной преданности. - Мне думается, трудно представить что-то более грандиозное. Но что если нам попробовать превзойти самих себя, а? Кто знает, вдруг это станет самой значимой вехой в вашей карьере? Я буду счастлив содействовать...
Антрепренер казался откровенно мерзким. Андрею захотелось сплюнуть прямо на выстеленный дорогим дубовым паркетом пол.
- Самой значительной вехой, говорите... - Он постарался не выдать неприязни. - Вот это уж точно вряд ли.
Фюлле изобразил на лице приторное внимание с легким оттенком недоверия.
- При всем уважении, дорогой месье Андре... Какой же из залов старого света сможет вместить больше, чем пришло на сегодняшний концерт?
Стоило ли отвечать? Продолжать никому не нужный разговор? Однако благостные, наделяющие безрассудством и свободой коньячные флюиды решили за него.
- О, это случилось давно, в России еще, - буркнул он и неопределенно махнул рукой на противоположную стену, словно за ней расположилось место и время, о которых шла речь.
- Не могу поверить! В России есть залы с подобной вместимостью? И сколько зрителей - пятьдесят тысяч, семьдесят?
- Нет же.
- Сто?
- Всего двое.
Фюлле удивленно вскинул бровь, он явно решил, что его водят за нос или издеваются. Андрею хотелось отмахнуться от него, как от назойливой мухи. Позвонить Люсьен, чтобы та вежливо выпроводила его.
- Ладно, поймете ли вы... - наконец собрался с мыслями Андрей. - Я расскажу, раз уж начал... Как-то удивительно хорошо сегодня. Да и Рождество. Вот бы еще и снежку насыпало, как у нас.
Вошла Людочка, или, как ее все здесь самонадеянно называли, Люсьен. Качнула бедрами. Совсем не ради кокетства, просто так уж была устроена ее точеная фигурка. Очаровательно улыбнулась Фюлле, поставила на стол чашки с дымящимся кофе. А Андрею шепнула:
- Не засиживайтесь допоздна, - и так же тихо незаметно удалилась.
Но к кофе оба не притронулись, он так и остыл, подернувшись пепельно-серой пленкой. Выпили еще коньяку. Наконец, Андрей вспомнил обещание и задумчиво поинтересовался:
- Вот с вами бывало такое, чтобы жизнь вызывала тошноту?
- Простите ...- растерянно пожал плечами гость. - Если я правильно понял, для этого есть психологи, ведь так?
- Наверное... - согласился Андрей. - У вас же здесь все на поток - и счастье, и боль.
По лицу Фюлле было заметно, что он уже слегка захмелел.
- Снова не понимаю, - чуть заплетающимся языком пробормотал он.
Андрей устало вздохнул:
- Не понимаете, что ж...
Его ладонь с подрагивающими пальцами скользнула по кожаному подлокотнику кресла, будто хотела извлечь из него скрытую в нем и доселе спящую музыку. Но кресло застенчиво смолчало.
- Я тогда был беден, - признался Андрей, делая ударение на последнем слове. - Как-то поздним вечером - уж не знаю, что нашло - сидел в заснеженной беседке и играл. Что играл - не помню, да и разницы нет. Помню только, пальцы костенели, поэтому выходило через ноту. Идти некуда. И ветер.
Фюлле не перебивал. А хозяин кабинета смотрел уже не столько на гостя, сколько в окно за его спиной, разглядывая первые звезды.
- Снег повалил сильнее, - голос Андрея вдруг изменился, в нем появилась хрипотца и глубина. - Будто чувствовал... что можно... что нужно укрыть с головой.
Фюлле безвольно помотал головой. Его глаза влажно поблескивали.
- Решительно запутался... какой снег...кто чувствовал?
- Неважно, - снова отмахнулся Андрей. - Пейте еще, за выпивку денег не беру.
Он наполнил фужеры снова.
- Я играл тогда и думал: остановлюсь - умру.
Антрепренёр встряхнул головой, отгоняя от себя рой не слишком связных и, судя по выражению его лица, понятных слов.
- А потом появились они, - многозначительно прошептал Андрей и, абсолютно не заботясь о взаимопонимании с единственным слушателем, надолго замолчал. Пауза так затянулась, что Фюлле не выдержал:
- Кто "они"?
- Женщина с девочкой, все белые такие.
- Так красиво говорите...- восхитился Фюлле. - Ангелы?
- Нет, в снегу с ног до головы, - хмыкнул Андрей. - Женщина стояла чуть поодаль, а девочка... она подошла поближе и слушала...слушала.
Фюлле внимательно смотрел в фужер с коньяком, как будто голос хозяина кабинета доносился оттуда.
Андрей вдруг встрепенулся, с шумом выпустил воздух через нос, глаза его загорелись.
- Девчонка засмеялась как-то плохо. Отчаянно, что ли, с надрывом. Я понял - она нездорова. Стала, жутко хохоча, водить руками по струнам, мешала играть... мне пришлось остановиться. И я не умер. А женщина попросила: "Простите нас, и...сыграйте еще, ей нравится". И я играл... долго...
Он прервался, допил залпом содержимое фужера. Посмотрел сквозь стеклянное дно на абажур люстры.
- В ту ночь я не находил себе места, - голос его потерял былую силу. - Стонал, скрежетал зубами. Отчего-то плакал. Наверное, потому что ничего не мог изменить. Взывал по очереди то к Богу, то к Дьяволу. Но никто так и не явился. Видимо, никого не интересовало то, что во мне осталось. Я бы тогда с готовностью продал душу одному из них.
Тут лицо его просветлело, а глаза лукаво заблестели. В них заплясала едва различимая искорка безумия.
- Но к утру я все же нашел выход. Придумал, в конце концов, что продать.
При слове "продать" Фюлле заметно оживился.
- Интересно-интересно...
Андрей грустно улыбнулся:
- Интересно вам... - и тут же спросил с издевкой в голосе: - Как вам кажется, сколько стоит моя жизнь?
Фюлле был явно обескуражен вопросом:
- Ну... что вы такое говорите? - пробормотал он смущенно.
- Нет-нет, правда, вы же так любите оценивать людей по их счету в банке. Так сколько?
- Я отказываюсь... - помотал головой антрепренер.
- Ну и ладно, неважно!
К нему вдруг вернулись утренние краски и звуки солнечного пляжа. Подстегнули сердце, оно рванулось и застучало в висках.
А голос, обретя неведомо откуда взявшуюся силу, загрохотал:
- Так вот знайте, милейший мсье Фюлле, после того, самого важного в моей жизни концерта, я продал свою жизнь. Превратил ее в деньги. Всю, без остатка!
По лицу Фюлле ясно читалось, что он не понял и половины из вышесказанного. Его взгляд бегал по сторонам, стараясь зацепиться за какую-либо деталь обстановки. И тем самым удержаться в понятном и предсказуемом мире.
- Для меня слишком сложно сейчас, - пробурчал он, так и не справившись с этим простым и в то же время безнадежным делом. - Х-х-хороший у вас коньячишко.
Дикие вопли латино в душе Андрея сменились тихой рождественской мелодией - рассыпались серебристым дождем бубенцы и флейта. Казалось, по этому волшебному ковру можно ступать. Сделай шаг - и под ногами заскрипит, словно там свежевыпавший, искрящийся... и вкусный снег.
Девушка внизу подала гостю пальто и модное кепи. Фюлле завозился в прихожей, стараясь попасть руками в непослушные рукава. В конце концов, это ему удалось, и он посетовал развязно:
- Составили бы вы нам, дорогуша, компанию. А то ведь, смотрите, до чего способны довести себя мужчины, лишенные женского общества.
Он доверительно наклонился ближе к Люсьен и громко прошептал:
- Между прочим, месье Андре тоже ... слегка...
- Я вас не понимаю, - пожала плечами девушка.
- Рассказывает всякую чепуху... про Россию и концерт в заснеженном городе... про девочку какую-то... в общем, я не совсем понял. Ну, знаете, ведь бывает... ведь коньяк у вас отличный, а мы несколько увлеклись.
- Бывает, - кивнула Люсьен и добавила холодно: - Вот только коньяк ни при чем.
- Интере-е-есно-интере-е-есно, - протянул Фюлле, поглядывая на аппетитные прелести девушки. - Так все, о чем рассказывал месье Андре, правда? И кто же она, эта девочка?
Люсьен некоторое время помолчала, решая, стоит ли продолжать, однако, в конце концов, ответила:
- Она перед вами.
Нагловатая улыбка Фюлле стала рассеянной.
- А как же... Он говорил о болезни?! Такое ведь почти не лечится... Или же лечение стоит неимоверно дорого, я даже не представляю...
- Вам пора, - напомнила Люсьен и подала Фюлле трость.
Голос ее прозвучал уверенно и чисто. Каждый звук - ни капли фальши, словно нота, вырвавшаяся из-под пальцев маэстро.