Деду не спалось. Ему вообще сегодня ничего не делалось толком. Да и то сказать, день-то сегодня необыкновенный, эпохальный день! К этому дню дед Маза готовился всю свою долгую жизнь. И он, и всё его племя. По доброму, должон бы и весь род людской к нему готовиться. Так ведь не научишь, какую музыку им у себя на похоронах играть. А вот так вот, в суете мирской конец света встретить - это как-то не по людски.
Дед Маза принадлежал к племени звездопадчиков, культом поклонения которого служила Падучая Звезда. Звезда эта, а правильнее сказать комета, бороздила просторы космоса и бередила умы пустовских звездочётов с незапамятных времён. Раз в четыре тысячи лет мела она своим звёздным хвостом над пустской тундрой и каждый раз прилёт её ожидался с благоговейным трепетом, ужасом и надеждой. А всё от того, что древнейшая легенда гласила: '...и паде на пусту землю звезда огненна и буде это конец свету...'
Народец, населявший Пусту, легенде верил и готовился к концу света истово, с полной самоотдачей. Особенно старалась молодёжь, не успевшая в своей короткой жизни нагрешить достаточно, чтобы уравняться на звёздном судилище со старожилами. Последний день света проводили молодые звездопадчики в сладострастиях неумеренных, ибо в последний раз. Но тысячелетие проходило за тысячелетием, а звезда, потешив своих поклонников феерическим зрелищем, всегда летела дальше. И каждый раз на утро следовавшее последнему дню света бледные после оргий и молебнов звездопоклонники облегченно разбредались по домам.
Четыре тысячи лет - срок не малый. За такое время немудрёно было бы и забыть про звёздный визит. Кабы не мудрые старцы, передававшие легенду поколение из поколения, из уст в уста. В круг таких старцев и входил дед Маза, более того - был старейшим из старцев. Его роль в предстоящем действе была предопределена с рождения. К моменту звездопада ему должно было быть сто лет. Век. Статистически, больше ста лет у звездопадчиков никто не живал, да и то - самые отчаянные. Ровесники его один за другим выбыли из строя. Один, ещё юнцом, не согласившись с доктриной конца света, переметнулся к беззаботным пустаглавцам. Другой, примкнув к вольным копателям, сгинул где-то в мерзлоте. Третий просто не захотел поддержать статистику и помер девяноста лет от роду. Так что готовился дед Маза к звездопаду основательно, зная, что придётся отдуваться одному, надеяться особенно не на кого. Единственным помощником, которого ожидал старик, был Тео 'Снегирь', официальный пустский 'культработник' с лицензией на всё. Только вот задерживался Снегирь и дед волновался.
Дед вышел из своей избушки, стоявшей аккурат у пятачка - крепко утоптанной полянки в серёдке поселения, и оглядел горизонт. С одной стороны весеннее бледное небо начало разгораться весёлым заревом.
'Вот оно, дождался', - подумал дед Маза и прижмурился от умиления. Слезинки побежали в сеть глубоких морщин и дыхание его спёрло в горле.
'...и паде на пусту землю...', - начал повторять он наизусть заученное предсказание и запнулся.
Сто лет из года в год, изо дня в день повторял он эти слова и тут - на тебе, сбился.
'... и выйде из чрева пусты земли человече...', - начал он ещё раз. Ага, вспомнил, кажись так: '...и паде звезда огнена...'
Тут он уловил своим большим, поросшим белым волосом ухом весёлые девичьи визги и разухабистый гогот парней, доносившийся откуда-то из-за деревни. Дед умилился ещё больше.
'Гуляйте, голуби. Недолго осталось', - подумал он с нежностью и припомнил свои резвые годы. Они тогда так шибко не озоровали. Так ведь и конец света ещё далеко за горами был.
Тут что-то гукнуло и дед разом стряхнул с себя морок воспоминаний. На столбе, врытом посредине пятачка, моргал фонарь и из соседствующего с ним рупора вырывались тревожные взрыкивания. Маза заковылял к столбу. Несмотря на свои сто лет, дед был ещё скор на ногу. На левую. Правой он лишился уже давно, как впрочем и правой руки. Случилось это давно, когда Маза, ещё вполне себе мужик, не уберёгся на работе и словил молонью. Отжарило ему тогда почитай пол тулова. Хорошо хоть правую сторону. Руки-ноги что, на то их по две штуки на человека и дадено, а сердце - оно одно. Выжил он тогда, а как не выжить если на роду написано от звезды смерть принять? Шорник деревенский изготовил ему деревянную ногу, да крючок хватательный заместо руки - так и приноровился он жить с увечием, как будто всю дорогу так и было.
Приковыляв к столбу он снял слуховой рожок с притороченного к нему телефонного аппарата и прижал к уху.
'Звездопаденская слушает, Маза на проводе', - сказал он и попытался выпятить свою костлявую старческую грудь.
'Дед, чего там у вас опять? На подстанции аврал, напруга упала!' - затараторил голос диспетчерши в трубке. - 'Давай срочно отряжай кого-нибудь на линию, не то нам всем бошки поотрывают!'
Дед убрал рожок от уха и, сморщившись, переждал, пока уляжется волна диспетчерской истерики.
'Милая, так ведь пора, ты на небо-то посмотри', - сказал он елейным голосом. - 'Завтра-то напруги никакой совсем не будет. И ничего совсем не будет. Конец свету-то.'
На том конце провода конец света, похоже, уже начал реализовываться.
'Маза, звезду тебе в ...', - диспетчерша сорвалась на визг, - 'ты договор подписывал? Линию обслуживать? Там был параграф про конец света? Нет? Тогда двигай свою горелую задницу в туннель и ищи поломку! Вопросы есть?'
У деда были вопросы. Куда запропастился Снегирь, к примеру, и как ему обернуться до звездопада назад? Вся его деревня скакала сейчас дурными зайцами по окрестным болотам и выслать на Линию было решительно некого. Но обсуждать эти вопросы с малохольной диспетчершей смысла не было.
'Нету вопросов', - вздохнул Маза и повесил рожок.
Зарево на горизонте разгоралось всё ярче.
Дед вернулся в избу, взял холщовую сумку с инструментом и поплёлся в шахту.
Деревня звездопадчиков обслуживала Линию с тех пор, как ганзейские люди пришли в здешние края. Маза и сказать не мог точно сколько поколений легло с тех пор в мерзлоту. Вот и он, став старшим из стариков, нацарапал свой крестик на толстом гербовом договоре. Так-то вот, конец света на дворе, а ты договор будь добр - блюди.
Дед кряхтя залез в клеть и потянул за рычаг. Клеть ухнулась вниз и повисла на тросах. У Мазы перехватило дыхание. Вот уж век без малого, с детских соплей спускается он в этой самой железной клетке под землю и каждый раз пацанячий восторг сжимает его сердце от этого первого 'Ух!'. Клеть качнулась туда-сюда и только после этого зажужжала лебёдка и ржавая конструкция, скрипя, стала потихоньку спускаться в темноту.
Достигнув дна шахты, дед нахлобучил поверх своей валяной войлочной шапчонки железный тазик и завязал тесёмки под подбородком. Такие тазики с рожками оставили деревенским ганзейцы, строившие линию. Пару штук ещё можно было найти у поселян, звездопадчики пользовали их как собачьи миски. Дед Маза же инструкцию соблюдал. 'Порядок должен быть', - как говаривал ганзейский инжениёр, приезжавший как-то с инспекцией. Ну, а как ему не быть? Без порядков дела во как кончаются - правая нога доселе чухается, просит пятку поскрести. А держался бы порядка, глядишь и приплясывал бы сейчас за деревней с молодками на обеих ногах. А, всё одно, на одной или на двух - 'паде звезда' и делу конец. И лицо деда в потёмках просветлённо разгладилось. На ощупь нашёл он в сумке фонарик, зажёг его и выбрался из клети.
Шахта была вырыта много позже, изначально Линия проходила по поверхности Пусты. Но со временем, как и всё в этих краях, ушла в топь и опустилась на добрых пять саженей. Далее валиться было некуда, мерзлота была крепче камня. Дед прихромал к стальной двери в кирпичной кладке и открыл её своим специальным монтёрским ключом.
Линия представляла из себя сложенный из красного кирпича бесконечно длинный туннель. На железных стеллажах многими ярусами лежали толстенные чёрные кабеля. По дну туннеля была проложена узкоколейка, по которой бегала монтёрская дрезина. Вот к этой дрезине и приходилось спускаться деду Мазе по узкой железной лесенке, вмурованной в кладку. Дед пыхтел и ругался во весь голос, благо никто не услышит. Деревянная нога не слушалась, крюк на правой руке то не зацеплялся, то не хотел отцепляться от перекладин. И одна мысль свербила его старый мозг:
'Сто лет он ждал этого дня, а будет завален в этой кирпичной норе как какой пустабрёх. И не снизойдёт на него звёздная благодать... всё псу под хвост!'
Вот уже добрых полчаса шли Валентиныч и Блоха по решетчатым мосткам внутри кирпичного туннеля. Жужа то рыскала далеко впереди, то отставала и потом догоняла спутников. В туннеле царила абсолютная темнота и морозная, хрустящая инеем под ногами тишина. Лишь луч фонарика, подпрыгивая на ходу, высвечивал то посверкивающие кристалликами кирпичные своды, то многоярусные стеллажи. От чёрных толстых кабелей исходило неслышное, но осязаемое гудение. Помня табличку с костями и страшную световую дугу, оба старались держаться подальше от этого подозрительного соседства.
Они бы и не заметили небольшого железного ящика, укрывшегося в нише стены, если бы он неожиданно не заморгал красной лампочкой. Валентиныч с любопытством стал оглядывать находку. Штуковина напоминала переговорное устройство в подземке, только вот из какой эпохи? На передней панели он разглядел ржавую решётку и кнопку. Под кнопкой была выгравирована не допускающая разночтений надпись 'Нажать', а под решеткой - 'Говорить'. Моргающая красная лампочка укрывалась под проволочным колпаком на верхней поверхности коммуникационного устройства.
'Эй, Седой, чё встали?' - Блоха из-за плеча Валентиныча пытался заглянуть в нишу.
Валентиныч нажал кнопку. Из зарешеченного отверстия сначала раздалось шипение, хруст и лязг и вдруг раздражённый женский голос прокричал:
'Диспетчерская на проводе. Маза, ты что ли? Ну, что там у тебя?'
Валентиныч так растерялся, что отпустил кнопку и отшатнулся от ящика. Блоха за его спиной повалился на перильца мостков и шёпотом матюкнулся. Под ногами взвизгнула Жужа.
'Это, всё норм, сейчас всё уладим', - пробормотал Валентиныч смущённо и опять подступил к ящику.
Он снова нажал кнопку и когда громкая тётка в ящике заверещала: 'Дед, ты там живой или уже звезданулся?', он наклонился к решётке и очень отчётливо и раздельно произнёс: 'Мадам, я извиняюсь, тут нет никакого Мазы. Мы тут... заблудились. Не подскажите ли Вы, пожалуйста, где тут следующий выход?'
Диспетчерша на пару секунд замолчала. Когда она снова заговорила, её голос звучал строго и холодно-официально.
'Заблудились, говорите? Ладно, руками ничего не трогать, с места не двигаться. Монтёр уже на линии. Где вы находитесь?'
'Я думаю, под землёй...'
'Остряк... Номер, на ящике стоит номер... ну и народ...Что, нашёл?'
Валентиныч осветил ящик фонариком, пытаясь найти на нём спрашиваемый номер.
'Слышь, Седой, валить нам надо отседа, повяжут нас. Слышал? - Уже наряд выслали!' - с придыханием зашептал ему в ухо Блоха. - 'Ты забыл, как мы им стеночку разобрали? Это - незаконное проникновение! И порча имущества впридачу!'
Валентиныч стряхнул его с плеча и зашипел в ответ:
'А куда валить, ты знаешь? А мужики там в норе? Ещё пару часов и хоронить не нужно будет - вмёрзнут!'
Наконец, на боку ящика он нашёл полуоблупившиеся натрафареченные цифры.
'Девушка, вы слушаете? Два, семь, один, один. А монтёр скоро прибудет?'
'Ждите!' - рявкнула диспетчерша и отключилась. Одновременно с этим потухла и красная лампочка.
'Дела...' - задумчиво сказал Валентиныч и обхватил себя за плечи.
Зубы его уже начали постукивать от холода.
'Давай-ка дуй назад и скажи, что человека к нам выслали. Пусть мужики сами решают - ждать или самим выход искать. Я тут дожидаться буду. А дождусь - с ним к дыре вернусь. Бери фонарь и пошёл.'
Блоха с сомнением потряс головой в своей смешной шапочке.
'Ты как знаешь, а я бы им в руки не дался. Укатают в мерзлоту на пару лет за милую душу! Я эт дело проходил, боле не интересуюсь.'
Он взял протянутый фонарик и нагнулся к собаке.
'Ты, Жужа, оставайся, а то товарищ тут совсем затоскует', - он почесал псину за ухом. - 'Ну давай, Седой! Ежли боле не свидимся, не гневись', - и лёгкой, слегка подпрыгивающей с одной ноги походкой направился в обратный путь.
'Эй, погоди', - окликнул его Валентиныч. - 'Скажи, за что тебя Блохой прозвали?'
Блоха притормозил и развернулся в пол-оборота.
'Эту погонялку мне Силька навесила, ещё на большой земле. Ты, говорит, Дермидон, мал, да кусаешь шибко. А потом крови напьёсси, прыг - и нету тебя. Чисто блоха.'
Он хохотнул, развернулся и пошёл дальше, подсвечивая перед собой фонариком.
Валентиныч задремал, прислонившись спиной к перилам балкончика. Грезилась ему тесная комната в мансарде и Марта, голая, красивая. В комнатке было жарко и Марта пристроилась на плетённый стул прямо под мансардным окошечком, положив вытянутые ноги на спину ему, лежащему ничком на кровати. Ноги у Марты длинные, стройные. Он протягивает руку и гладит её голень. Кожа у Марты тёмная и это не от загара, на ней нет бледных пятен, он это ясно видит. Странно, что в этой маленькой душной комнате ему так холодно. Он пытается закутаться в простыню, но это не помогает, он замерзает ещё больше. Тогда он просит Марту прилечь к нему и согреть его своим теплом, но Марта молча встаёт и выходит из комнаты, забирая всё тепло с собой.
Он может быть никогда уже больше бы и не проснулся, если бы не ритмичный скрип, раздавшийся грохотом в могильной тишине. Он приоткрыл глаза и увидел внизу, на дне туннеля, приближающийся огонёк. С трудом разлепив занемевшие губы, он попытался закричать. Получилось неважнецки, какое-то сипение и бульканье. Жужа, разбуженная шумом, встрепенулась и тоже подала голос. Скрип затих и огонёк остановился. Луч фонарика устремился вверх и стал обшаривать мостки балкончика.
'Эй, есть там кто живой, отзовись!' - проблекотал дребезжащий старческий голосок.
Валентиныч в два приёма - с корточек на четвереньки и уж потом на ноги - поднялся с пола.
'Есть, тут я!' - и он принялся махать неслушающейся закоченелой рукой.
'Ну ты ето, спускайся вниз, я к тебе не подымусь, извиняй', - велел старик. - 'Тамо-ка лесенка есть, по ей. Да мотри не расшибись, я тя ворочать тута не намерен.'
В слабом свете фонарика Валентиныч нащупал железную лесенку, ведущую на дно туннеля. Цепляясь за неё как крючьями заледеневшими руками, он начал спускаться вниз. Жужа заскулила и ткнулась своим большим влажным носом ему в лицо.
'Жужица, родная, беги к Гному', - прошептал он ей в ухо.
Собака поняла его моментально и стремглав, как быстро могли нести её короткие ножки, исчезла в темноте.
С большим трудом, соскальзывая и оступаясь, Валентинычу удалось достичь дна. Там его ожидала железнодорожная дрезина, на которой восседал чудной старец - правая половина его иссушенного тельца частично отсутствовала, частично была заменена кустарно сработанными протезами. Из правого рукава его домотканого стёганного армяка высовывался кованый крюк. На месте правой ноги был пристроена деревянная ступка. Голову старикашки украшала антикварная, кайзеровских времён железная каска.
Увидев Валентиныча, старик приподнялся со скамьи и торжественно поклонился.
'Сбылося предсказание древних: '... и выйде из чрева пусты земли человече и паде звезда огнена...' - речетативом начал вещать старец.
'Дед, там люди, завалило нас, спасать надо, а то помёрзнут все', - как можно вежливее прервал его Валентиныч.
Старик замер на полуслове с открытым ртом и после короткого осмысления присел опять на скамейку дрезины.
'Так енто вы там мне Линию угробили, охальники?' - насупился дед, - 'у меня сёдни день великий, последний день...' - он метнул гневный взгляд из-под своей каски на дрожащего Валентиныча, - 'у тебя, человече, кстати говоря, тоже. А я тут по подземельям шнырять должон!'
От досады старик саданул себя железным крюком по деревянной ноге.
'Вот ведь, будь оно неладно', - пробурчал он, - 'договор ентот, предсказание, конец света, а тут ещё и человеки эти подземные... Эй, парень, садись давай, наваливайся - некогда мне.'
Валентиныч уселся на скамейку напротив сурового деда и ухватился за рычаг привода дрезины. Он изо всех сил потянул за рычаг, но закоченевшие мышцы отказались служить. Видя такое дело, дед полез в сумку и выудил оттуда алюминиевую армейскую фляжку, по виду ровесницу его каске.
'На-ко вот, хлебни чуток, для разогреву', - он протянул фляжку Валентинычу, - 'а то ить мы так до ночи с места не тронемся. Тебя как звать-то, сокол?'
Валентиныч приложился бесчувственными губами к горлышку и поперхнулся - огненная мухоморовка моментально обожгла рот, продрала глотку и попыталась проникнуть в лёгкие. Он скорчился и закашлялся, слёзы брызнули из глаз. Дед удовлетворённо крякнул, забрал фляжку и в свою очередь сделал добрый глоток. На него напиток не произвёл такого мощного воздействия.
Когда Валентиныч наконец проперхался, то руки его, хватавшиеся за горло, уже вполне обрели чувствительность, да и язык во рту совершенно ожил. Вытерев размазанные по щекам слёзы, он представился:
'Валентиныч...' - и, вдруг представив себе, каким желторотым сопляком выглядит он по сравнению с этим замшелым стариком, добавил, - 'Вальдемар...'
'Ну вот что, Волоха, это у колбасы быват два конца - так инжениёр ганзейский говаривал, а у света конец только един, и ён сёдни. Так что, налегай! Надо нам и Линию обиходить и людишек твоих вывести и звезду огненну как подобает встретить.'
Валентиныч налёг. Дрезина заскрипела и нехотя начала набирать ход. Поначалу Валентинычу пришлось так усердно работать на рычаге, что ему было не до разговоров. Он моментально вспотел и едва справлялся с дыханием. Но вот дрезина разогналась и оба пассажира принялись разглядывать друг друга.
'Почтенный', - начал Валентиныч, - 'не знаю, как Вас величать, а что это за подземелье такое, я такого никогда в жизни раньше не видывал?'
Дед, как видно только и ожидавший вопроса, важно прокашлялся и ответил:
'Енто, милый мой, не простое подвалье какое, енто - Линия! А величать меня Мазой, а посколь я ужо в летах, то дедом Мазой. Я тута, на Линии, в начальниках!' - дед приосанился, крюком руки поправил на голове съехавшую на бок каску. - 'А у людишек наших, звездопадчиков, я буду заместо 'сенатора', так меня дирекция линейная величает, то бишь - самый старый дед. Всё на мне', - вздохнул Маза сокрушенно, но и с едва скрываемой гордостью. - 'Ответственность!' - он важно задрал кверху свой крюк. - 'Законы и обычаи блюсти - Маза, молодёжь на линейное рукомесло натаскивать - опять же, дед Маза! У меня на её, на Линию, чутьё специальное, особенное есть. У нас так говорят: 'ты, - говорят, - не путай, где фаза, а где Маза', так то.'
'Дед Маза', - вклинился Валентиныч в рассказ словоохочего старика, - 'а что это за Линия? Для чего она? И кто её построил?'
Маза напыжился ещё больше, сдвинул брови.
'Больно уж любопытный ты, сокол. А ты, случаем, не шпиён ли? О то ведь Линия-то - объект секретный, штратегический объект! Ты как сюда попал-то? Ах, да, предсказание, 'из чрева пусты земли...' По доброму, надоть бы тебя в линейное управление сдать, да времени нету совсем, конец света на носу...', - дед развёл руками.
'Ну, слушай, теперича ты линейные секреты дале, чем на тот свет не унесёшь', - суровость на лице старика разгладилась, глазки потеплели. - 'Ты, Волюшка, по выговору слышу - не местный. А грамоте разумеешь? Молодца, а я вот не шибко. Но вот в обчем картину себе так вот вырисовываю, так мне инжениёр обсказал. Землица наша, хош верь - хош не верь, за бугром не кончается. И за Пастапорожьем тоже нет. А тянется она далеко-далёко. И ежели, я к примеру, пойдёшь ты за бугор, потома-ка ищщо за другой бугор - там ужо и Ганзея будет. А как Ганзею пройдёшь, там други-каки земли лежат. А вот их пройдёшь, смотришь - опять твоя деревня, только другая околица. А всё почему? Потому, милый ты мой, что землица наша круглая, как пузырь. Вот оно как', - и Маза, очень довольный собой, выпятил бородёнку и пригладил её ладонью.
Фонарик свой он приладил сверху на каске и луч его мотался вместе с дедовой головой.
'К чему, ты думаешь, старый бес тебе эти байки рассказывает?' - Дед хихикнул. - 'А к тому, соколик, что в ентом есть прынцып Линии! Есть на нашем земном пузыре два пупа. Сверху и снизу. А сквозь пупы енти прутик проткнутый. Ну ты скажешь - нельзя пузырь проткнуть, лопнет он. А ето я опять же только так, для примеру. Землицу нашу тоже не проткнёшь, чего там, кол не вобьёшь - мерзлота! Так вот крутится наша землица вокруг прутика и имя ему - ось земная. Да.'
Валентиныч мотал рычаг туда-сюда и терпеливо ждал, когда дед дойдёт до сути вопроса.
'Ну, а где крутится, там и трётся', - дед заговорщицки подмигнул. - 'Ага, смекнул, вижу. Об небо она трётся, дурья твоя башка. Во, а от трения ентого мощь в небе копится. Великая, несметная мощь. Видал, как небо огнями играет? То-то. А то и громыхнёт, и молонья вдарит. Так вот, накумекали умные ганзейские люди, инжениёры называются, как мощь енту изловить и на пользу приспособить. Ну а Линия наша, она мощь изловленную в Ганзею доставляет. Страшная енто силушка, смертельная! Ты вот сидишь тута, а она вона - вкруг тебя течёть', - старик повёл руками, крюком указал на ряды стеллажей с покоящимися на них кабелями у них над головой.
'Ой-ёй, опеть пятка зачухалась', - Маза крюком потёр конец своей деревянной ноги. - 'Как за енто дело подумаю, всегда чешется', - пояснил он. - 'Молодой я тада был, глупый - вот и огрёб, зашкворчал, как выжарка на сковородке. А среди твоих людишек-то много зажарилось?' - обратился он к Валентинычу.
'Нет, все живы остались.'
В голове Валентиныча опять прокрутились страшные моменты: замах, вспышка, ледяная давящая неподвижность и крохотные глоточки воздуха, наполненного вонючим дымом. Он содрогнулся от этого воспоминания.
'Ишь как, повезло вам, робяты. А мне частенько отшкребать приходитца. Ране поменьше было. Копателей развелось, да и роют поглыбже. А нам, линейшикам, потом порядок наводи. А дирекция на енто средствов не выделяет!' - голос Мазы заблекотал раздражённо. - 'Прикопай, говорят, Маза, как-нибудь. А нельзя 'как-нибудь'! Я сёдни ночью на звёздном судилище за кажного 'прикопанного' к ответу стоять буду!' - и он сердито двинул своим железным крюком по борту дрезины.
Железный гул от удара прокатился по туннелю и где-то далеко впереди раздался собачий лай.
'Ага, кажись, подъезжаем. Ваша собачка надрывается, што-ли?' - Маза заёрзал на своей скамье, закрутил головой, пытаясь высветить мостки под потолком. - 'А вонишша-то какая, шибко полыхнуло, я чаю.'
Валентиныч замедлил раскачивание рычага и дрезина на малом ходу стала приближаться к месту трагедии. Жужа свесила нос с мостков и своим потявкиванием навигировала приближающуюся тележку. Дед Маза ещё сильнее крутил головой, освещая стены туннеля и, похоже, выискивая известные ему одному приметы.
'Тута, тормози!' - велел он наконец и указал куда-то в темень под потолком. - 'Тамока, видишь? Лебёдочка у меня тама. А ты думал как я с моими конечностями по ентим стенам лазаю?'
Он сполз с дрезины и подковылял к стене. Там, в выемке между кирпичами, он нажал кнопку электрической лебёдки. Под потолком заскрипело, посыпалась ржавчина.
'Чаво, небось думал, у нас здеся медведи на вороте сидят? Нет, брат, линейное хозяйство у нас на высоте!' - гордо заявил Маза, видя удивление на лице Валентиныча.
Из темноты к ним спустился ржавый металлический трос с петлёй и кабель, на конце которого болтался пульт управления лебёдкой - кнопки 'вверх' и 'вниз'. Дед прихватил свою монтёрскую сумку и влез в петлю троса, спустив её под свой тощий зад.
'Ты ента, тута стой, я те лебёдку назад спущу', - сказал он и нажал кнопку 'вверх'.
Где-то наверху натужно зажужжал мотор, посыпалось ещё больше ржавой трухи и Маза медленно поплыл вверх, забирая с собой и свет от фонарика.
Там, наверху, между тем произошло движение. Жужа своим лаем подняла укрывшихся в пещерке артельщиков. Кто-то выглянул из зиявшей в кирпичной кладке дыры. Глаза Валентиныча после многих часов привыкли к темноте и он мог уже различать контуры. Он напряг зрение.
'Эй там, наверху! Генерал, это вы?'
'Я, наконец-то вы вернулись', - голос Хэрри охрип и изменился почти до неузнаваемости.
'Генерал, принимайте человека. Он выведет нас из этой ледяной норы.'
Дед Маза тем временем поднялся на лебёдке до уровня мостков. Он зацепился своим крюком за перила, словно пират, идущий на абордаж и теперь раскачивался на тросе, пытаясь поставить ногу на решетчатый настил. Хэрри поспешил ему на помощь. Совместными усилиями они втащили барахтающегося и ругающегося старика на балкончик.
'От ить напасть какая', - шипел Маза, которому было страшно неудобно за свою неловкость, - 'дожить почитай до ста лет и всё по ентим ихонным норам лазить! Пока енти молодые кобели за девками по кустьям гоняются, дед Маза - сенатор и старожил - должон единолично Линию обслуживать!'
Наконец дед выпутался из петли лебёдки и, нажав кнопку, отправил её снова вниз.
'Волоха, держи аркан!' - крикнул он наклонившись через перила.
И лишь после этого, поправляя на голове съезжающую каску, Маза повернулся к генералу. Луч фонарика резанул Хэрри по глазам и тот заслонился рукой. Старик сконфузился ещё больше и стал суетливо отцеплять фонарик от каски.
'А ты, значить, енерал', - начал он, направив наконец луч фонарика на добротные генеральские ботинки.