Марта сидела за ширмочкой, низко склонившись над пресловутым серым ящичком и вперив взгляд в крохотный матовый экранчик. На этом экранчике происходили загадочные вещи. Бессчётное количество светящихся точек копошилось, замирало на мгновение, сталкивалось друг с другом и вновь расползалось в разные стороны, чтобы тут же столкнуться с другими точками. Картинка напоминала суетливое и совершенно непостижимое для человеческого ума передвижение муравьёв. Затаив дыхание, осторожными вращениями двух конических настроечных рукояток Марта подвинула картинку так, что одна из точек оказалось под перекрестием паутинки прицела и нажала одну из кнопок на панели ящичка. Точка засветилась ореолом .
'Хоп-ля', - выдохнула она облегчённо и коротко присвистнула.
Валентиныч уже начал разбирать оттенки интонаций в её посвистах. В этом слышалось удовлетворение.
'Клаппе цу - аффе тот (крышка хлоп - обезьяне хана, ганзейский)', - она засмеялась, - 'эта точка - это ты, мой милый. Теперь мы с тобой поработаем.'
Светящаяся точка продолжала свой хаотический путь по экрану, но цепкое око 'ящичка судеб' уже не выпускало его из виду. Марта опять склонилась над прибором и начала накручивать другие ручки. Изображение увеличилось. Как в окуляре телескопа из звёздной пыли вдруг проявляются новые солнечные системы со своими планетами и спутниками, так на мутном экране ящичка возникали новые и новые светящиеся точки. У Валентиныча, следящего за священнодействиями через плечо гадалки, запестрило в глазах.
'Ну а теперь, дружок, давай посмотрим, что вы там натворили', - и Марта начала вращать рукоятку времени против часовой стрелки.
Манипуляции эти происходили в кибитке предсказательницы, вставшей на прикол прямо за углом, ну или, если вам будет угодно, за одним из углов 'Мамонта'. В Овражек кибитка прикатила ещё к полудню, вызвав ажиотаж у охочего до курьёзов артельного и торгового люда. Влекомая запряжённым в качестве гужевой тяги Оленем, с восседающей на козлах бородатейшей из всех бородатых женщин на этой планете, ярко размалёванная повозка сопровождалась возгласами изумления и восторга. Олень присутствовал между оглобель исключительно для декорации, так как истинным движителем этого транспортного средства являлся небольшой, но упористый внутрисгорательный моторчик ганзейской работы. Чтобы кашировать его выхлоп, Марте приходилось держать в зубах трубку, что впрочем неплохо шло к её разбойничьей бороде. Рядом с умопомрачительной кибиткой вышагивал атлетического сложения азиат. Чем-то подозрительным веяло от этой огромной, но двигающейся на неверных ногах фигуры, что даже овражковые уличные псы, обычно бесцеремонно клянчащие подачек от прохожих, держались настороженно и погавкивали на безопасном удалении. Под хламидой гиганта, напоминающей надетую задом наперёд присторскую сутану, билось два сердца, вернее даже три: два монгольских и одно атеистское. Каюк, получивший от Марты чёрную бархатную шапочку с приклеенной косицей, гордо восседал на шее Снегиря и бросал презрительные взгляды на расступавшихся перед процессией обывателей. Хуже пришлось сокрытому от посторонних взглядов оператору культов. Он мог видеть дорогу перед собой только одним глазом через узкую шлицу в сутане, поэтому постоянно оступался и запинался. Кроме того, гигиеническая культура сидящего у него на плечах чингизида вызывала у него резь в глазах и паралич дыхания. Сам Валентиныч укрылся внутри кибитки и подсматривал за происходящим снаружи между веточками оконной герани.
Сразу же по прибытии на место, Марта развила активную деятельность. Малохольный азиат был послан ею на центральный пятачок торжища с плакатом, извещавшим о прибытии в город бородатой предсказательницы и её свиты. Сама же она посетила 'Мамонта', где имела короткую беседу 'с глазу на глаз' с Лу, выговорив себе неплохие условия артистического контракта, и провела агитационный митинг в поддержку женщин с повышенным оволосением кожных покровов лица.
Хотя тема не нашла среди уже подуставших к обеду мамонтовцев достаточного понимания, тем не менее от пары столиков ей было послано по графинчику фирменной мухоморовки и один раз была предпринята попытка ущипнуть её за ягодицу. Содержимое графинчиков, отхлебнув из одного добрую треть, она барским жестом пожертвовала благородному собранию, чем вызвала бурю восторга в публике. Лапать же себя она не позволила и, отдавая полегчавшую бутыль назад Лу, наотмашь съездила ею охальника по щетинистому подбородку. Не издав ни звука, тот ткнулся носом в специальную подливку 'ле мамут'. Марта присвистнула триумфирующе и под грохот кружек о каменные столы проследовала к выходу. Аншлаг был гарантирован.
Несколькими часами позже вся труппа, пройдя тщательнейший инструктаж, сидела за тем же самым злополучным столом в сумрачном углу, что и в роковой вечер. Гибридный азиат взгромоздился на крайнюю лавку лицом к публике и уже только одним своим зловещим видом сдерживал горячившуюся толпу. Валентиныча, за неимением лучшей идеи, сделали мавром. Подходящего парика в реквизитном сундуке Марты не нашлось, и его просто побрили наголо и намазали сапожным кремом.
Предосторожность эта была не лишней, так как на самом видном месте в 'Мамонте' висела распятая на стене литовка Валентиныча, а над ней плакат с его портретом и призывом достать 'хоть из-под земли' и обещанием обогатить доставшего. Спонсорами этого обещания выступали 'Союз Пустапатриотов' и 'Община Копателей'. Снегирь и Каюк упоминались в тексте литерой поменьше и без отображений.
Кстати, 'достать из-под земли' предполагало зачастую изначально 'упрятать под землю'. А упрятать под землю означало, как правило, всего лишь отдать земле на хранение. И проделывалось это не только с неодушевлёнными предметами. В Пусте упрятывание в мерзлоту на сроки от одних суток для протрезвления до пары лет за более тяжёлые преступления служило типичной мерой как административного, так и уголовного наказания. Немалая часть пустского населения состояла из отлежавших свой срок и, выражаясь фигурально, 'примёрзших сердцем к мерзлоте'.
Увидев литовку на стене, Валентиныч едва сдержался, чтобы не броситься к ней. К счастью, густая толпа как всегда заполняла всё пространство 'Мамонта' без остатка и воспрепятствовала моментальному воссоединению. Валентиныч встал в самый угол, где за раскладной ширмочкой стоял скрытый от посторонних глаз серый ящичек. Марта расположилась по центру, обложившись сакральными аксессуарами своей магической профессии.
План операции был предельно прост: бородатая прорицательница работает с публикой, в перерыве она удаляется отдохнуть за ширму и невинно оттягивает причинно-следственное поле неосторожного косца на малую толику в безопасное направление. Согласно логике этого самого поля, после нажатия на кнопку 'сохранить изменения', те причинно-следственные цепочки, которых эти изменения коснулись, нежно позванивая, переплетутся заново и приведут данную нам всем в ощущение реальность в её новое, соответствующее этим причинам и следствиям состояние. Ни во вселенной, ни в Пусте, ни даже в самом 'Мамонте' эта новая, 'альтернативная' реальность не вызовет особого возмущения поля. Со стены исчезнет литовка Валентиныча вместе с плакатом, а 'Глаз Мамонта' снова засияет под закопчённым потолком. 'Мамонт' будет так же трубить и гудеть, заглатывать свежих посетителей и выплёвывать старых. Вероятно даже, что Валентиныч будет сидеть на том же месте с кружкой мухоморовки в руке. Только её, Марты, тут больше не будет. Она будет сидеть одна в своей кибитке на окраине Пустельги и тоскливо смотреть на светящиеся муравьиные галактики на экранчике 'ящика судеб'.
Итак, все участники действа на номерах и если всё пойдёт по плану руководителя спецотдела по аварийным финансовым ситуациям, то через пару часов реальность будет выглядеть иначе. Для себя Марта обозначила этот возможный сценарий развития событий как 'План А'. Но что это была бы за 'альтернативная реальность', если бы на выбор была бы предложена всего одна альтернатива?
И вот настал тот момент, когда в театре тяжёлый бархатный занавес тихо шурша, скользит в стороны, открывая публике залитую светом сцену. На 'мамонтовских' подмостках это выглядело несколько иначе. 'Мамонт', никогда не страдавший от отсутствия клиента, сегодня буквально трещал по швам. Невместившиеся толпились и давили друг друга перед входом. Лу озабоченно поглядывал на потолок и удовлетворённо похлопывал свою каменную мебель. Мегалитные столы и лавки надёжно принимали на свои грубо тёсанные углы рёбра клиентов и гасили энергию, порождаемую фоссильным протеином и питьевым инсектицидом, как гранитный портовый мол гасит пятиметровые волны. Двигаясь как ледокол, Лу проложил себе дорогу к столу прорицательницы. Остановившись, он вдруг неожиданно стал выше на добрых полметра и его массивный торс вознёсся над толпой как утёс над бушующим морем. Бес его знает, как он это делает. То ли у него там пружины какие-то под его чёрным фартуком?
Толпа вокруг Лу разом затихла. Тишина это такая же заразная штука как и шум. Как только ваш сосед перестаёт реветь над вашим ухом как дикий буйвол, у вас так же пропадает потребность реветь в ответ. Через пару минут тишина докатилась до самых отдалённых закутков и захватила 'Мамонт' целиком. Ничего не понимающие 'мамонтовцы' в недоумении крутили головами, переглядывались. Кружки застыли в воздухе, челюсти перестали молоть допотопные бифштексы. Только вертела не прекратили своё вращение и жир продолжал с шипением брызгать на кованые грильные решётки. В наступившей тишине бархатным рокотом раздался вкрадчивый голос Лу:
'Монсиры и ...', - он слегка повернул голову, просканировав взглядом утробу 'Мамонта', - '...и Мадамы. Сегодня мы рады приветствовать в наших утлых стенах', - Лу повёл своими мощными руками с удивительно небольшими, пухлыми и уютными на вид ладошками, - 'мадемуазель Марту, прорицательницу мировой величины. Я прошу вас, друзья мои, вести себя прилично, мадемуазель объездила пол света и ей есть с чем сравнить. А кроме того, подумайте о том, что когда мадемуазель покинет нас, чтобы она рассказывала остальной половине света только светлое и тёплое о Пусте.'
Кое-где раздалось сдерживаемое ржание.
'А теперь - аплодисменты для мадемуазель Марты и её свиты!'
Лу как-то незаметно принял свой нормальный размер и тут же развернулся по своим делам. 'Мамонт', до этого как будто застывший на ходу с застрявшим в могучем хоботе рёвом, моментально очнулся из этого минутного оцепенения. Кружки громом ударили о кружки и столы и из сотни глоток разом раздался высвободившийся на волю утробный рык. Желающие заглянуть в будущее сгрудились перед столом прорицательницы, давясь и карабкаясь на плечи впередистоящих. Каюк верхом на Снегире уже начал опрокидываться спиной на стол, когда кровь Покорителя Вселенной ударила ему в голову.
'Желтоухие собаки, пожравшие труп своего отца', - рявкнул он, заглушая гул толпы. - 'Назад, желтоухие псы!'
Он стиснул пятками бока Снегиря и тот, как заправский жеребец одним скачком встал на дыбы, то есть вскочил на ноги. Толпа шарахнулась назад под горящим взглядом раскосых глаз, заскулила как стая побитых собак.
'Хорош наш принц', - подумал в своём углу Валентиныч, - 'генетическая память - великая штука.'
И тут из-за спины Каюка раздался мягкий доброжелательный свист.
'Мой добрый Ка Ю Гирь, ты нам всех клиентов распугаешь. Господа, прошу, проходите по одному и присаживайтесь за стол.'
Из присмиревшей и уплотнившейся почти до твёрдости гранита человеческой массы вывернулся человечек. Скорее всего, он и пухлым младенцем не вызывал слёз умиления у добрых тётушек в городском сквере, но сейчас его вид порождал у любого встречного реакцию типа: 'эк тебя, паря.... мда-а-а...' Человечек был скособочен и имел множественные вмятины на своём ассиметричном теле, что придавало ему сходство с извлечённой из тесной жестяной баночки сардинкой. Кроме того, бурые отметины на коже, оставленные интимной близостью с мерзлотой, выдавали в нём бывшего 'лежальца'. Скорее всего, 'примороженный' отбывал своё в 'массовке' - контейнере не сильно отличающемся от банки с сардинами. И если продолжить аналогию, то в собственном соку, потому что аромат этого маринада плотным, почти осязаемым облаком стоял вокруг него.
Марта быстрым взглядом прошлась по измятой фигурке первого клиента. За свою карьеру 'женщины с бородой' она накопила опыта, необходимого для типизации 'любопытствующих за судьбу'. И хотя её глубокие познания в области причинно-следственных полей говорили ей, что не всё так просто в этом мире, а особенно в Пусте, и после 'А' не обязательно будет сказано 'Б', в этом случае не нужно было иметь бороду, чтобы выдать ожидаемый клиентом прогноз. Марта положила обе руки на обшарпанный пластиковый шар, наполненный мутной жидкостью. Мужичок, примостившийся на другой стороне каменного стола, беспокойно заёрзал.
'Мой господин', - начала она загробным голосом и чёрная борода её зашевелилась, как живая.
'Примороженный' вытаращил глаза и впал в предобморочное состояние. К этому времени Марта уже составила полный профайл: 'массовка' - мелкая кража, 1-2 года отлёжки, частичное контактное обморожение - низкий статус, лежал с края, прямо на жести. Поведение нервное, суетливое - бежать некуда, было бы куда - давно бы подорвал. Значит роет в артели 'на дядю', надеется отрыть что-нибудь стоящее и встать на ноги. Скорее всего уже что-то нащупал по наводке, поэтому нервничает.
'Твоя жизнь не щадила тебя, друзья предали и мерзлота приняла тебя в свои объятия', - Марта опять распушила бороду и встряхнула шар.
Мутная жидкость внутри всплеснулась и в ней заметались какие-то крошки и ошмётки.
'Я вижу твоё будущее', - завещала гадалка, вперив взгляд в сомнительную мутность, - 'твоя судьба в твоих руках...', - Копатель очнулся из комы и уставился на свои скрюченные, покрытые пятнами обморожения и мозолями клешни, - '... твой пустабрёх взял верный след и вот-вот ты достанешь из чрева Пусты то, что изменит твою жизнь.'
'Примороженный', с раскинутыми на столе конвульсивно сжимающимися и разжимающимися кулаками пялился на шар, пытаясь разглядеть в нём санный обоз с золотыми слитками, исчезнувший с поверхности Пусты пару веков назад. Тут Марта захрипела и обессиленная повалилась на стол, накрыв мутный шар взлохмаченной бородой. Толпа, затаившая дыхание, колыхнулась и выдохнула. Валентиныч метнулся к столу и склонился над павшей прорицательницей. Та приоткрыла один глаз и скосила его на фальшивого мавра.
'Ну, как тебе?'
'Сильно! Меня аж самого проняло.'
'Ладно, по местам, работаем.'
Марта вяло пошевелилась и медленно приподнялась от стола. Кособокий старатель уже опять ввернулся в толпу и его место занял крепко сбитый парнище с наглым рыжим чубом и заросшим такой же рыжей щетиной тяжёлым подбородком. Левую сторону его монументальной челюсти украшала свежая шишка. Марта непроизвольно нахмурилась - эту рыжую шевелюру она видела только мельком и под другим углом, но чутьё прорицательницы подсказывало ей, что это тот самый любитель распускать руки. Дело запахло проблемой. Рыжий отхлебнул из своей кружки и с грохотом опустил её на стол.
Ещё будучи юной студенткой, на курсе менеджмента Мартита прониклась важной для жизни истиной - мелкую проблему нужно решать пока она не стала крупной. Марта присвистнула коротко и резко. Ка Ю Гирь неуклюже, всем телом повернулся к столу и навис над рыжим нахалом. Тот, нимало не смутившись, оскалил крепкие зубы в широчайшей улыбке. Вдруг прямо из обширного живота азиата возникла человеческая рука и молниеносно ухватила стоявшую перед охальником кружку.
'Эээ', - замычал он и выпучил глаза на руку с кружкой.
В этот момент Каюк, воспользовавшись замешательством оппонента, обоими кулаками саданул рыжего по ушам. И второй раз за день тот, не ойкнув, ткнулся лбом в стол. Кружка исчезла на мгновенье в складках хламиды Ка Ю Гиря и после громкого булька вернулась на стол пустая.
Толпа опять взревела и угрожающе всколыхнулась. Лупить по ушам свободного копателя - таких прав никому не дадено, пусть ты хоть семь раз баба с бородой. И кто его знает, куда занесло бы свободолюбивую пустабратию в поисках справедливости, если бы не зверюга-азиат, повернувшийся опять лицом к публике. Одной рукой он тряхнул за шиворот бесчувственного старателя и на стол, звякнув, выскользнула из-за пазухи такая знакомая каждому 'мамонтовцу' четвертная фляжка фирменной мухоморовки зелёного стекла и с литой выпуклой мухой на округлом брюшке.
Иметь за пазухой флягу мухоморовки не являлось в Пусте преступлением, скорее наоборот, говорило о предусмотрительном и запасливом характере человека. Но ведь фляга фляге рознь. И эта фляжка, фирменная 'мамонтовская', на вынос никогда не продавалась. Гул толпы сменил тональность, гнев транспонировался в недоумение. На помощь опять пришёл Чингизид, уже прочно обосновавшийся в голове Каюка.
'Слушай меня, свободный народ Пусты!' - зловещим ритуальным барабаном зарокотал его бас. - 'Этот ничтожный сын шакала опустился до кражи. Он украл в 'Мамонте', священном для всех нас доме. Шаман-Хатун Марта своим пронизывающим насквозь взглядом увидела его низкий поступок и моей рукой наказала вора.'
Отношение к частной собственности в Пусте было очень неоднозначное. Ведь Пуста была нашпигована вещами, которые когда-то были чьими-то, а потом стали ничьими. А ничьи вещи только того и ждут, чтобы опять стать чьей-то собственностью. Очень запутанная история, а особенно момент перехода из одного состояния в другое. Специальное место в этих собственнических взаимоотношениях занимает ситуация, когда вещь ещё чья-то, а ты уже считаешь её своей. Тут уж тебе каждый добропорядочный пустажитель скажет: изволь играть по правилам! А правила говорят - не дай поймать себя с поличным. Ведь безгрешных на свете нет, а в Пусте тем более. И не было здесь большего греха, чем ПОПАСТЬСЯ на мелкой краже! Такое не может остаться без наказания!
Толпа опять сменила тональность и в её гуле опять зазвучал гнев. Рыжий был ухвачен множеством рук и толпа поволокла его наружу, бить.
На этом месте Марта сочла уместным устроить паузу и начать работу по разработанному плану.
'Технический перерыв 15 минут', - каркнула она голосом тётки в приёмном окошке почтового отделения и, шурша многочисленными юбками, поднялась со своей скамьи.
Мало кто из посетителей 'Мамонта' мог связать что-то внятное с этим устойчивым словосочетанием из цивилизованного мира. Того мира, где за стеклянной перегородкой восседают боги первого уровня сервисной поддержки конечного потребителя. Заросший до бровей нечёсаной бородой старатель видел за словами 'технический перерыв' обломившееся кайло, накрывшуюся 'эту херотень' в трофейном экскаваторе, ну или по крайней мере отсутствие солярки в баке того же гусеничного монстра, но тон голоса бородатой мадемуазель не оставлял пространства для интерпретаций. Глухо ворча, толпа начала рассасываться.
Вся артистическая труппа подтянулась к ширме, за которой был укрыт судьбоносный ящик.
'Каюк, Снегирь, вам тут, перед городьбой сидеть. И чтоб ни одна пьяная харя', - Валентиныч сжал свой чёрный от ваксы кулак и потряс им перед предположительно находящимся носом пастыря.
Вакса на костяшках уже стёрлась и из-под неё просвечивал Валентиныч оригинальный. Может быть и не молочно-белый, но всё же гораздо светлее своего тёмного сценического образа.
'Дружок, не маши так экстремитетами, ты нас всех спалишь', - вполголоса заметила Марта.
'Я больше тут не могу', - глухо и жалобно зачревовещал азиат, - 'мне дышать нечем! Этот мерзавец ещё и газы пускает! Требую антракта!'
'Снегирь, родимый, потерпи ещё чуток, щас мы с Матрёной всё уладим', - и не дожидаясь отрицательного ответа, увлёк гадалку за ширму.
'Ну, Марта, давай, разруливай', - выдохнул он и сдёрнул пёстрый, расшитый загадочными знаками и невиданными существами платок с серого ящичка.
Марта опять сидела низко склонившись над своим загадочным ящиком. Бороду она стянула вниз на шею и та болталась на резинке где-то в районе плеча. Точки на экране клубились и бесновались. Много точек, целая вселенная. Одна из них светилась ярче других. Это он, либший друг, Вальдемар Валентиныч. Теперь нужно только вернуться назад на сутки и слегка подтолкнуть повозку его судьбы в нужном направлении. (По одному из древнейших верований Пусты, судьбы приравниваются по своей сути к тяжёлым и неуклюжим повозкам, движущимся по поверхности времени. Время течёт и в этом тоже есть его суть. И повозки судеб движутся по его поверхности уже только потому, что поверхность эта утекает из-под медлительных колёс, как песок между пальцев. Многие из них катятся по глубоким пробитым колеям, другие, гремя и подпрыгивая на рытвинах, выруливают на целину. И достаточно в нужный момент налечь плечом на грубо сколоченный короб - и повозка выскочит из своей колеи и покатится новым и совершенно не предусмотренным для неё путём. Ну, так говорят немногие дожившие до старости старики.) Теперь для определения системы координат нужен ещё один персонаж, наверняка присутствовавший в тот вечер в харчевне. Марта крутила рукоятки, последовательно прощупывая поле вокруг Валентиныча. Ага, вот тут целый узел, точки пульсируют, налетают, отскакивают, создавая светящийся хоровод. Такой мощью влияния на людей в 'Мамонте' мог обладать только Лу. Гадалка поймала 'активиста' в сеточку прицела и нажала кнопку. Теперь на мутном экране прибора засветились две звезды. Марта начала медленно крутить верньер времени назад и точки на экране, ускоряясь, начали свой хаотический бег в обратном направлении. Через какое-то время обе светлые звезды опять появились на экране, сблизились и начали пританцовывать друг вокруг друга, как боксёры на ринге. Ну вот теперь нужно тщательно осмотреться. Лу трогать ни в коем случае нельзя. Это такой мощный мультипликатор, зацепи его и миллионы цепочек придут в движение и сплетутся и запутаются, потом не расхлебать. Нет, здесь нужна рыбка помельче. Паутинки прицела продолжают рыскать, приглядываются к отдельным точкам, двигаются дальше. Вдруг картинка на экране задрожала, заморгала. Валентиныч над ухом прорицательницы засопел учащённо.
'Поле глючит, я говорила', - откликнулась Марта сдержанно.
Наконец Марта нащупала подходящего кандидата. Эта точка пару раз сближалась с Лу, но в остальном больших контактов в поле не имела. Такую и вообще убери - ни одна цепочка не звякнет. Она навела прицел и ... картинка опять заморгала.
'Этот долбанный карманный фонарик!' - зашипела Марта имея в виду приведённую автором выше аналогию и огрела ящик по серому жестяному боку.
За ширмочкой в это время уже опять началось усиленное движение. Желающие заглянуть в будущее подзаправились высокоэнергетическим напитком и решили закончить на этом 'технический перерыв'.
Марта издала сердитый свист, каким свистит закипающий на огне чайник. Она опять навела прицел и нажала на кнопку захвата. Ящик, похоже, уже тоже находился на грани нервного срыва. Картинка беспрестанно помаргивала и подёргивалась как глаз невротика. Оставалась последняя операция - изменить будущее. Прорицательница нежно взялась за рукоятку и две точки как магнитом повлекло друг к другу до тех пор пока они не слились в одно целое. По доброму нужно было бы прокрутить картинку пару раз туда-сюда в демо-режиме и убедиться в том, что небо не упало на землю ... За ширмой кружки загремели о каменные столы и многоголосый хор заревел 'просим, просим!'
'А, чорт с ним', - и издав протяжный свист отходящего от перрона паровоза, Марта решитетельно нажала на большую красную кнопку в середине приборной панели.
Она ещё не ослабила нажатие, когда в ушах зазвенели множественные колокольчики и пространство перед глазами аморфно поплыло, превращаясь в новую альтернативную реальность.
Валентиныч как раз разливал по третьей, когда из толпы, заполняющей собой весь проход между столами, ужом вывернулся паренёк. Вокруг его узкой фигурки в два оборота был повязан фирменный 'мамонтовский' фартук, выдававший его принадлежность к заведению. Хотя каждый истинный завсегдатай и без фартука знал его в лицо, в профиль и даже в затылок. Звали парня Сёмкой и был он правой рукой 'широкого Лу'. Всеми повадками как и внешностью смахивал Сёмка на шустрого тундряного хорька, мог просочиться через любую толпу. Рожица у него была подходящая - нос большой, острый, зубы во рту мелкие, тоже острые. Причёску он носил на пробор и волосы маслом мазал. Говорил, что это традиция такая, народная. Он ведь из местных, абориген. В остальном парень он был мировой - и прилежный и с людьми обходительный.
Сёмка подрулил к Валентинычу, почтительно склонил голову набок: 'Просим простить великодушно. Хозяин прислал, грит беги к Валентинычу и без его не вертайся. Вопрос важнеющий есть к ему.'
Валентиныч глянул через стол на увлечённо грызущего момонтёнское ребро Каюка, крякнул и неохотно отставил кружку.
'Твоё монгольское величество, не серчай. Я мигом обернусь.'
Каюк промычал что-то нечленораздельное через набитый мясом рот и помахал рукой.
'Идём', - сказал Валентиныч Сёмке и поднялся из-за стола.
Глянул на прислонённую к стене литовку, представил себе, как он прёт сквозь толпу с жальной остроты клинком и решил оставить. Делов то, поди, на пару минут.
Продираться сквозь плотную массу человеческих тел было непросто. Валентиныч попытался было приноровиться к Сёмкиной технике и начал подныривать и вкручиваться, но получив пару раз локтём и коленом по носу и по рёбрам, вернулся к старому и доброму - давить, пихаться и орать в ухо. Когда, весь в мыле, он всё-таки пробился к барной стойке, Сёмка уже стоял там и Лу что-то втолковывал ему.
'А, моншер', - заметил Лу Валентиныча и приобняв за плечо, придвинул свои великолепные усы прямо к его уху: - 'тут такое дело... , ну ты сам должен увидеть. Пойдём, по пути расскажу.'
Он увлёк Валентиныча за стойку, где грубо, но прочно сработанная лестница вела в подвал 'Мамонта'. Подвал этот, соответствуя специфике заведения, являлся одновременно и кладовой и штольней.
'Понимаешь', - продолжил Лу, когда они начали спуск по круто уходящим вниз ступеням, - 'у нас тут проблемка одна возникла. Мамонтёнок этот, которого ты сейчас уплетал - последний. Жила закончилась. Я велел парням, - тут осторожно, пригни голову, - короче, велел я им прорубить пару веток в стороны. Ну, не закрывать же заведение! Искать надо!'
Тут взору Валентиныча открылся захватывающий дух вид на главный зал архаичной мясохладобойни. В мерцающем свете редких лампочек перед ним апокалиптическими призраками посверкивали кристаллами льда ряды исполинских скелетов. Гигантские костяки уходили своими хребтами под самый свод ледовой пещеры и держали его на своих спинах как мифические слоны держат шайбу земной тверди. Стадо мамонтов было когда-то застигнуто холодной смертью врасплох и вмёрзло в недро Пусты прямо стоя на ногах. Лу подошёл к разработке месторождения весьма практично и его парни срубали ископаемую слонятину с костей, оставляя скелеты служить крепями выработки.
'Естественно, наша жила не единственная в Пусте', - рассказывал дальше Лу, уводя Валентиныча в глубину штольни, - 'мне тут предлагали неплохой участок с шерстистым носорогом. Но представь себе - в 'Мамонте' тебе подают стэйк из какого-то носорога. Что бы ты сказал на это?'
Между гигантскими костяными колоннами то и дело шныряли одетые в ватники и треухи мужики, толкающие тачки с породой. Валентиныч, хоть и привыкший к суровому приполярному климату Пусты, начал зябнуть.
'Слушай, Лу, ну а я-то чем могу помочь? Я ж ни в геологии, ни в археологии не рублю, ты же знаешь!'
'Ах, да, слушай дальше. Рубят парни, значит, эту боковую шахту, немного, метра два от ствола отошли, и тут на тебе - кладка кирпичная. Стена. Потыкались туда-сюда, в стене дверь железная. Пустабрёх наш присмирел, а он ушлый, на мамонта натасканный как сапёр на динамит. А на двери табличка какая-то приклёпана. Парни потёрли её, грязь отколупали - смотрят, там что-то написано.'
'Лу, пока ты до дела дойдёшь, я вконец задубею!' - не выдержал Валентиныч.
Лу притормозил и озадаченно воззрился на друга. Сам он был одет в клетчатую полотняную рубаху, из глубоко расстёгнутого ворота которой пышным кустом выбивалась седая растительность, и грубый дерюжный фартук. Но холод не доставлял Лу особой заботы. Его сивые вислые усы были не единственной деталью, придававшей ему известное сходство с толстокожим морским млекопитающим. Мощные подкожные отложения надёжно защищали его организм от переохлаждения.
'Пардон, моншер, совершенно упустил из вида. Сию минуту что-нибудь организуем', - он оглянулся вокруг, - 'да мы уже и пришли.'
Около входа в боковой штрек толпилось несколько рудокопов. Они были явно озадачены и оживлённо дискутировали, размахивая руками и применяя специфическую терминологию. Один из них, здоровущий от природы, но сутулый от многолетней работы в низких подземных выработках, был, похоже, за старшего.
'Да што, нешто я такой курьёзности мало видел? Оберег это, как есть оберег!' - он решительно рубанул воздух своей длинной, достающей до колен лапищей: - 'Харя, дуй наверх, к шефу, пущай Снегиря сюда шлёт, Снегирь в этом деле дока!'
Тот, кого сутулый назвал Харей, скривил лицо: 'Хэрри, Гном, меня зовут Хэрри!'
Ещё один копала заметил подошедших и дёрнул Гнома за короткий рукав его штопаной фуфайки.
'Здорово, соколы, я вот к вам человека дельного привёл, он в ганзейской грамоте силён', - зарокотал Лу, - 'авось разберёт, что там за хрень на двери понаписана. Только вперёд дайте ему что на плечи накинуть, а то он тут прежде дуба даст.'
Лу подмигнул работягам и повернулся к Валентинычу:
'На табличке той какая-то надпись и картинка имеется. Но парни сгоряча табличку кайлом зацепили, стервецы, а ганзейский мой', - Лу сморщил нос и покрутил в воздухе ладошкой, - 'со-ла-ла.'
Валентиныч уже натянул поданный ему изношенный до дыр свитер.
'Шеф, да как пить дать - оберег!' - опять подал голос Гном. - 'Я кода ещё в Корябии артельничал, мы там схрон отрыли, лихие людишки ихонные добычу прикопали. Так они тожить такой вот костяк на стене намалевали, чтобы золотишко берёг, шатунов отгонял. Мы тогда колдуна привели, целковый дали, он на раз-два заговор снял. Вот мы гульнули, помница', - мечтательно добавил Гном и костяное суровое лицо его оттаяло в благодушной улыбке. - 'А без шамана нельзя, все тут ляжем', - закончил он уже сердито.
Тут Лу заметил стоящего с края Хэрри и улыбнулся ему приветливо: 'Ну, как идёт дело, дружище, уже вработался?'
Хэрри пристально вгляделся в лицо Лу и как-то неопределённо повёл плечами. Одет он был, в отличие от остальных артельщиков во всё новое, прямо с магазинной полки. Термокомбинезон, кожаные сапоги на рифлёной подошве, какие-то ремешки, пряжки, карманы, клапана. Даже фонарик и термос для кофе в специальных креплениях. А уж про заступ и говорить нечего - патентованная штуковина, только что без моторчика. И вообще, странный он был тип. Седые виски подбриты, подбородок выскоблен - аж блестит, спина прямая, как будто ему кол в одно место забили, ну сразу видно - нездешний.
'Хэрри к нам с большой земли прибыл, турист. Хобби это у него такое. Нароет если чего, в дневник всё подробно запишет, фоточку вклеит и опять зароет. Чудило. Так ещё и денег отвалил!' - промурлыкал Лу уголком рта и завёл глаза под лоб.
Они шагнули в свежепрорубленный проход, освещённый парой коптящих факелов. Штрек был совсем неглубоким и упирался в добротную стену из красного кирпича со следами штукатурки. Заиндевелая кладка была покрыта пятнами сырости и лишая. Наверное, до того как уйти под землю, немало простояла под хмурым пуставским небом. Стена уже несла на себе пару свежих шрамов, оставленных инструментом рудокопов. Посредине красовалась солидная металлическая дверь. Облепленная местами мёрзлой болотной грязью, с налётом ржавчины, но в общем и целом - добрая дверь. К двери была приклёпана жестяная эмалированная табличка. Именно эта табличка и внесла смуту в умы 'мамонтовских' копателей. Как и сказал Лу, ей хорошо досталось кайлом. Один край отогнулся гармошкой, эмаль полопалась и отскочила. Целыми остались несколько букв и изображение - вроде как череп и две перекрещённые кости.
'Ну, что скажешь? Гному, конечно, сильно верить нельзя, но я уже и сам подумал: мало ли что, подстраховаться не помешает. Сёмка уже за Снегирём утёк, скоро приведёт.'
Валентиныч подошёл вплотную и пригляделся к двери повнимательнее. Толстенная сталь, замок внутренний, один только глазок для ключа виднеется. Потрогал пальцами искореженный шильдик. Антик, такой теперича только в раскопах и найдёшь. Буквы точно ганзейские, только тоже чистый антик, фрактура - все как изломанные, с острыми зазубренными углами. Что же тут написано? 'Ach...' ещё можно прочитать, дальше всё искалечено, потом с новой строки 'Span...' и опять не читается. Ну прямо ребус получается! Валентиныч в жизни своей с подобными табличками не сталкивался. Может их лет сто как не делают больше, кто знает?
Лу посмотрел на него вопросительно.
'Не знаю, букв живых мало осталось, читать практически нечего', - пожал плечами Валентиныч.
Тут снаружи раздались громкие возбуждённые голоса. Кто-то сердито ругался, остальные смеялись.
'Где мой Анда, я тебя спрашиваю?' - басил широкоплечий карлик в драном полосатом халате и пытался оторвать Гному ногу.
Снегирь, склоняясь к нему на нетвёрдых ногах, пытался его урезонить. Артельщики покатывались со смеху.
'Эй, Каюк, оставь же человека в покое, он нам ещё живой нужен будет!' - окликнул монгола Валентиныч.
Каюк отцепился от ноги старателя и расплылся в пьяненькой счастливой улыбке.
'Я думал, тебя мангус забирал. Синигир пришёл, со мной мухамор-архи пил, пра неба гаварил. Сёмка пришёл, Синигир забирал - я тоже пошёл', - он покрутил башкой в малахае и вдруг, обнаружив вокруг себя мамонтовые скелеты, испуганно взвизгнул: 'Ай шайтан, мангус!' - и попятился за Снегиря.
'Вот, причипился, как банный лист!' - пожаловался Сёмка шефу. - 'Снегирь к ихниму столику прибился, они и назюзюкались.'
'Позвольте! Мы с принцем вели теологический диспут', - возразил Снегирь и высокомерно, в два пальца, высморкался розовым на искрящийся кристалликами льда пол штольни. - 'И вообще, у меня сегодня уже назначено, у звездопадчиков как раз конец света, так я там работаю.'
'Монсир Снегирь, аккорд имеется, в аккурат по твоему профилю. Не откажи, сделай милость. Четвертная за счёт заведения', - и взяв оператора культов под руку, Лу повёл его в штрек. Вся компания последовала за ними и набилась в тесную пещерку.
'Вот, что ты скажешь насчёт сего изображения?' - Лу жестом указал на искореженную табличку.
Снегирь принял позу мыслителя. Откинул плечи назад, одной рукой подпёр подбородок, другой обхватил свой вместительный живот.