- Стёпушка, не видел ли ты моих серёжек с топазами? - обратилась к мужу Марфа Ильинична. - Нигде найти не могу, а так надеть хотела сегодня.
- Не видел, Марфушка. Мне без надобности, - Степан Акакиевич расправил усы. - Наверное, девочки взяли, а сказать позабыли.
***
- Ты должна всё рассказать! - Машенька строго смотрела на старшую сестру.
- Но почему? Для чего? Ведь маменька и папенька огорчатся? - Даша стояла к сестре спиной и ловила её взгляд в зеркале.
Машенька нахмурила брови, отчего стала выглядеть старше и мудрее своего возраста:
- Ты должна, - наконец произнесла она звенящим от напряжения голосом. - Неправильно это.
Сёстры Стрелецкие замолчали. Одна чуть дёрганными движениями поправляла волосы, уложенные в модную причёску. Вторая застыла, являя собой античную статую Немезиды.
- Машенька, - Даша развернулась и попыталась приобнять младшую за плечи, но та не позволила. - Машенька!
- Если не ты, то я сама всё расскажу! - светло-серые глаза младшей были полны решимости.
- Хорошо, - смирилась Даша, уставившись в пол и безвольно опустив руки. - Хорошо. Я всё расскажу. Но не сейчас, - вскинула голову, - После. Когда гости разъедутся. Неудобно.
- Неудобно, - с осуждающей интонацией повторила Машенька и направилась из комнаты сестры.
Даша, что было мочи, вцепилась в воротник платья, словно тот душил её. Машенька обернулась от самой двери:
- Не позже полуночи.
***
- Ах, какая нынче молодёжь пошла, - кивала головой в чепце старая помещица Расколова, обращаясь к соседке, молодящейся вдове Кашиной-Бойко.
- Вы про Петра Модестовича? - милым голосом уточнила вдова, слегка указав веером на молодого мужчину в центре зала.
- Да, милочка! Что за манеры? Весь вечер смотрю на него, так руку из кармана и не вынимает. Где это видано? В приличном обществе и рука в кармане! Фи!
- А знаете ли вы, голубушка Елизавета Павловна, что о нём говорят? - Кашина-Бойко, казалось, знала всё обо всех в уезде.
Помещица Расколова придвинулась ближе, расправляя складки своего неброского старушечьего платья. Вокруг сплетниц начал собираться кружок любопытствующих.
- Говорят, Пётр Модестович к своим годам умудрился почти промотать родительское состояние. И теперь бедствует с полусотней душ! - вдова отклонилась на спинку дивана, довольная произведённым эффектом. - Ещё мне рассказывали, что он игрок и притом азартный.
- Эка невидаль! - пробасил отставной полковник Држебский. - У настоящего мужчины должно быть три любимых занятия: женщины, лошади и карты!
- Ещё поговаривают, он будто бы с дворовым плотником своим столярничает! Ну, разве это барское дело?
Отставной полковник крякнул и отошёл от женщин.
- А теперь Пётр Модестович вьётся вокруг младшей Стрелецкой, - продолжала делиться последними сплетнями Кашина-Бойко. - Я сама видела, как он с ней заговаривает.
- Дашенька, деточка, - позвала старуха Расколова. - Иди сюда. Расскажи-ка, а правда, ваш батюшка Машеньку просватал за Егорова?
- Право, не знаю.
- Две сестры а как не похожи, - покачала головой помещица Расколова, отпустив Дашу к молодёжи. - Машенька такая нежная, тонкая, домашняя. А вот Дашенька с причудами. Это ж надо в курсистках была, в институте слушала!
***
Гостей у Стрелецких встречать умели. И вечера, даваемые Марфой Ильиничной, надолго становились темой для обсуждения в более узких кругах. Её муж, Степан Акакиевич Стрелецкий во всём потакал жене и души не чаял в дочерях.
Хозяева усадьбы провожали запозднившихся приятелей, стоя на широком крыльце дома, в освещённых окнах которого мельтешили силуэты прислуги.
- Стёпушка, - проворковала Марфа Ильинична, пользуясь тем, что осталась с мужем вдвоём, - ты ведь не выдашь Машеньку за Егорова?
- Голубушка, откуда такие мысли? И в голове не держал его за кавалера нашей Маруси.
- Меня об этом расспрашивали.
- Не тревожься, без воли дочерей замуж не выдам, -улыбнулся в усы Стрелецкий.
***
- Доброе утро! - Даша спустилась к завтраку немного позже обычного.
- Доброе утро, голубушка, - Степан Акакиевич отложил газету.
- Уж не заболела ли ты? - захлопотала Марфа Ильинична. - Что-то бледненькая.
- Душно спать было, маменька, - Даша с достоинством опустилась на стул.
- Где же Маруся? - Стрелецкий чуть отклонился, чтобы со своего места посмотреть, не идёт ли младшая дочка по лестнице. - Ох пострелёнок, всегда опаздывает!
Начинать без Машеньки не стали. Даша вертела в руках ложечку, думая о чём-то своём. Марфа Ильинична любовалась дочерью, вернувшейся из города и ставшей совсем уж взрослой.
- Дашенька, что это у тебя на пальчике? - встревожилась Стрелецкая, завидев пятно, похожее на синяк.
- Это? - Даша выставила ручку. - Это я письмо тётушке писала. Скучаю.
Время текло. Солнце вовсю светило и горничная пару раз заглядывала в столовую, узнавая, подавать ли завтрак. Машенька всё не шла.
- Это неуважение! - пробурчал Стрелецкий, любящий, чтобы всё шло своим чередом в свой час.
- Я позову, - Даша поднялась и легко взбежала на второй этаж.
***
- Как это нет нигде?! - Стрелецкий стоял посреди столовой, грозно сверкая глазами.
- Постель нетронута, - потупив взор, ответила Даша, ужасно боявшаяся редкого, но буйного гнева отца.
- Господи, да как же это? - всплеснула руками Марфа Ильинична. - Совсем нетронута или снова застелена?
- Нетронута, - ответила Даша. - Книжка какая-то ещё с вечера на подушке лежит.
***
Отставной полковник Држебский, ближайший сосед, добрый друг семейства и человек знающий, прибыл к Стрелецким менее чем через час. Отправив за Кирьяном Сергеевичем человека, Степан Акакиевич с семейством и прислугой принялись обыскивать усадьбу.
- Маша! Машенька! Маруся! - зычным басом выкрикивал Стрелецкий, обходя большой фруктовый сад.
- Не нашлась? - спросил Стрелецкого подоспевший отставной полковник, бросивший свою лошадь на попечение конюха Стрелецких.
Помещик покачал головой:
- За доктором уж послали. Марфе Ильиничне моей плохо стало. Да и мне тревожно.
- Записочек-то не оставила крестница моя? Амуры какие у ней не водились?
- Бог с тобой, Кирьян Сергеевич! - отмахнулся Стрелецкий. - Она ведь совсем девочка.
- А говорят, ты её Егорову Петьке просватал. Может, Машка и сбежала с ним или ещё с каким кавалером.
- Не могла. Не могла она так нас с матерью, родителей своих, погубить. Ведь позор! Боюсь я. Худшего боюсь. Неспокойно в уезде, а Маруся девушка красивая.
- Знаешь что, Степан Акакиевич, - Држебский ухватил разволновавшегося приятеля за рукав пиджака и повлёк из сада к усадьбе, - давай с самого начала искать. От печки.
***
На поиски пропавшей Машеньки Стрелецкой поднялись многие. Кто-то из вчерашних гостей, созванных на подмогу, заявил, что видел девушку идущую к перелеску. Но никто не помнил, возвращалась ли она обратно.
Степан Стрелецкий с тяжёлым сердцем брёл в редкой цепи по весёлому летнему лесу, уже начинавшему набирать полуденный зной. Одуряющее пахло еловой смолой и лесным разнотравьем. Под ногами мягко пружинили прошлогодние листья, заглушая шаги. Растянувшись и то и дело выкрикивая "Маша", люди шагали по лесу, выискивая глазами нежно-голубое платье, в котором младшая Стрелецкая была на вечере.
Степан Акакиевич молился про себя так, как уже давно этого не делал, истово, с чувством. Одного просил - живую найти. Сломанная нога или рука - это ничего, это вылечится. Поруганная честь? Отмоется, отмолится, забудется. Только бы живая. Как Марфе в глаза посмотришь, если дочку на плаще принесут?
- Сюда! Сюда! Здесь! - закричали справа.
Не разбирая дороги, не ощущая, как хлещут по лицу ветки, Стрелецкий бросился на крик. Он выбежал на тропинку, давнюю, любимое место прогулок Машеньки, когда той хотелось побыть одной и подумать. И все знали, что Машенька любит бывать здесь.
Мужики из усадьбы стояли кучно, что-то рассматривая в придорожных кустах. На полголовы возвышался над ними отставной полковник. Защемило в груди у Стрелецкого до помутнения в глазах. Ноги словно чужие понесли ближе.
Рука, лежащая на траве. И сразу, по каким-то только ему понятным признакам, Степан Акакиевич сообразил, что рука неживая. Вот и шишка в неё впивается, и мураши бегают. Чья рука? Чья? Ничего кроме этой руки и видеть он не мог.
***
- Степан, Степан! - кто-то звонко хлопал в ладоши, а потом дышать стало чуть легче. - Да дайте же воды!
Мокро! Всё лицо в воде. Затекает в нос. Отфыркиваясь, Стрелецкий открыл глаза.
- Ну, ты, братец, напугал! - Држебский сунул кому-то флягу с водой и помог Степану Акакиевичу подняться на ноги.
- Маша?! - рванулся помещик к кустам.
- Нет. Это Фёдор Залетаев, - остановил его Држебский. - Кто-то его по голове камнем приуговорил. Думаю, вчера днём ещё.
Стрелецкий грузно осел на землю. Щёки его горели от недавних пощёчин, которыми приводили в себя. Мысль крутилась, как навязчивая муха: "Не Машенька".
***
Држебский разглядывал покойного Залетаева. Мутный человек, всё делишки какие-то у него, всё счётики записывает, векселёчками приторговывает. И всё то у него мелкое. Вполне крепкий мужчина, разве что ростом Бог обидел. Кирьян Сергеевич знал Залетаева плохо, тот чаще жил в городе, наезжая в поместье пару раз в год.
Отставной полковник, отправив конюха Стрелецких за доктором, осмотрел тело. Покойников он не боялся - всякого навидался за годы службы.
- Жди у расколотой берёзы в полдень. Верну должок, - по слогам прочитал Држебский найденную в потайном кармане жилетки Залетаева записочку.
- А ведь я знаю, кто его! - громко сообщил Андрей Шуваев, самый молодой среди присутствующих. Всё внимание переключилось с отставного полковника на него. - Позавчера у Сафроновых играли в преферанс по-крупному. Егоров знатно проигрался Залетаеву. В пух и перья проигрался. А Залетаев всё его долговой ямой пугал и судебными тяжбами. Тут и думать нечего - Егоров это.
- Так, Ванька, - Држебский ткнул пальцем в мужика, - за урядником в город. Скажешь, мол, покойника в лесу нашли. Шуваев, берите людей и за Егоровым. А мы поиски продолжим.
- Нет, Кирьян Сергеевич, Егорова в поместье, - покачал головой Шуваев. - Вчера на приёме говорил, что по делам в город с утра укатит, потому и не задержался.
- Отставить ехать к Егорову! - после минутного размышления заявил Држебский. - Никуда не денется.
***
Поиски Машеньки продолжались до самого вечера, пока совсем не стемнело. Обошли вокруг усадьбы на много вёрст. Стрелецкий был бледен и мрачен, словно мир потерял разом все краски и запахи.
Возвращались в молчании. Каждый понимал: не нашлась сразу, жди большой беды. Држебский шагал плечом к плечу со Стрелецким, готовый в любой миг подхватить его.
Во всех окнах усадьбе горел свет. Марфа Ильинична распорядилась - вдруг Машенька просто заплутала и придёт домой, увидев свет? Всё здесь было в напряжённом ожидании новостей. Хоть что-то лишь бы не неизвестность. Хоть что-то доброе.
***
- Папенька, - Даша ухватила отца за руку и отвела в сторонку.
В доме было людно, не поговорить, не поделиться секретами.
- Что, моя хорошая? - как-то по-особенному остро захотелось вдруг Стрелецкому сказать своей старшенькой доброе слово.
- Папенька, глядите, у Маши в дневнике написано, - девушка протянула толстую тетрадку в кожаной обложке, заложенную сухим цветком. - Вот здесь. Боюсь я, папенька!
Стрелецкий раскрыл тетрадку, но буквы так прыгали, что смысл написанного ускользал.
- Читай, не могу.
- Но папенька! Там ведь стыдное! - Даша прижала ладошки к щекам, на её глазах были слёзы, готовые сорваться.
- Читай.
- Хкм, - голос у Даши дрожал и давал петуха. - Петруша со мной ласковый был, а потом оттолкнул. И как я после этого маменьке с папенькой в глаза посмотрю? Нет, это позор, что я отдалася Егорову. Нет мене прощенья ни от людей, ни от Господа Бога нашего. Пойду на реку да брошуся в омут, только и была на свете Машка Стрелецкая.
***
Подсвеченная факелами река была черна. Држебский стоял на мосту и командным голосом раздавал указы:
- Куда? На всю длину тыкай! Да сними ты эту рубаху, только в рукавах путаешься!
Стрелецких на реку не взяли, оставили в усадьбе под присмотром доктора Каланчова. Марфа Ильинична находилась словно в ступоре, не реагировала на вопросы. Степан Акакиевич ничем не был лучше жены. Даша сидела у окна и смотрела в темноту.
Машу нашли прямиком под тем местом, над которым стоял командуя Држебский. На шее утопленницы болтался широкий бант с чугунным утюгом.
Осторожно, как живую, покойницу положили на траву. Крёстный, фыркая в усы, откинул со лба Машеньки мокрый локон.
- Эко что!? - Кирьян Сергеевич посветил в мёртвое лицо девушки факелом.
Левый висок под волосами рассекала рана. Отставной полковник видывал слишком многое и не мог поверить, что Машенька эдак об воду разбилась.
***
К Егорову пришли далеко за полночь.
- Пётр Модестович! - громко позвал под спальней Прохор, старый слуга, знавший нынешнего барина ещё младенцем.
- Оставить! - рявкнул Држебский и могучим ударом распахнул дверь, почти сняв её с петель. - А ну подъём!
- Что вы себе позволяете? - Егоров, растрепанный со сна, сел на постели, прикрываясь руками от яркого света, хлынувшего в комнату.
- Вставай, нехристь! - отставной полковник без церемоний выдернул Егорова из-под одеяла.
- По какому праву? Я недавно вернулся из города. Я хочу спать! Оставьте меня в покое! - возмущался Пётр Модестович, чувствуя себя глупо, стоя посреди комнаты в одной ночной сорочке под ненавидящими взглядами соседей.
- Пять минут, чтобы одеться! Не успеешь, поведу в чём мать родила!
***
Захват у Држебского был железный, не вырваться. Егорова стащили во двор и сунули в экипаж, зажав со всех сторон. Пётр Модестович больше не пытался выяснить, зачем и куда его везут. Он сидел, поглядывая на соседей из-под насупленных бровей, сунув правую руку глубоко под полу пиджака.
Доктор Каланчов, оставив Стрелецких на попечении своего помощника, вызванного по особому случаю, прохаживался у крыльца.
- Этого в кабинет! Сейчас подойду, - приказал Држебский, спрыгивая с козел.
- Ничего не понимаю! - сообщил отставному полковнику доктор. - Я провёл осмотр девицы Стрелецкой. Так она действительно девица невинная. Не понимаю, зачем себя оговорила?
- Разберёмся! Сейчас он мне всё скажет! В доме им убиенной не смолчит!
***
- Что за чушь? Вы вообще представляете, что говорите? - Пётр Модестович в который уж раз попытался подняться с жёсткого стула, но его усадили обратно.
- А чего тут понимать? - Држебский был страшен и суров. - Залетаева, помещика, ты камнем по голове оприходовал, чтобы долг карточный не отдавать. Потому как все знают, что у тебя за душой ни грошика ломаного. А вот девицу Стрелецкую зачем? Соблазнил? Наобещал чего? Обманул? Сознавайся, выродок!
- Никого я не убивал! К Машеньке Стрелецкой у меня были романтические чувства. И я говорил ей об том.
- Ага!
- Были, только она меня слушать не стала. А я не из тех, кто женщин силой берёт. Зачем мне её топить? Для чего? Не мог я.
- Как же не мог? Вон какой здоровый. Стукнул по темечку да и в реку с моста!
- Смотри! - Пётр Модестович выпростал из-под пиджака руку. - Мог я с такой рукой что-то сделать? Ну, доктор, смотрите, не бойтесь, не заразно. Сегодня уж у врача был в городе.
Каланчов осторожно снял повязку с кисти Егорова.
- Больше света, - попросил доктор, прогоняя любопытных.
- Что это? - спросил Држебский, глядя на неестественно синюю кисть.
- Думаю, перелом, - закончив осмотр, заключил доктор. - Молотком?
- Молотком, - подтвердил, морщась Егоров. - Скворечник мастерил и ударил. Позавчера ещё. Скажите им, что не могу я правой рукой ничего делать, калекой хожу.
Каланчов покивал.
- Тогда что же это получается? - Држебский уселся за стол. - Ведь Машенька-то про вас именно написала в своём дневнике. Имя указала, фамилию. Зачем?
- А кто вам сказал, что Машенька это писала? - спросил Пётр Модестович, которому Каланчов принялся накладывать повязку обратно.
***
- Где дневник Маши? - спускаясь по лестницы, кричал на весь дом отставной полковник.
- Папенька приказал в печь бросить.
Грязно ругаясь, Држебский выхватил из гаснущего пламени начавшую тлеть тетрадь. Многие листы её были безвозвратно утрачены.
- Быть того не может! - едва увидев косые строчки последней записи неграмотно написанного текста, Кирьян Сергеевич вспомнил о записке, найденной у Залетаева. - Один в один буковки пузатые! Да глядите же! А в начале иное - аккуратное, как бисеринки!
На столе оказался раскрытый дневник Машеньки и листочек из кармана убитого помещика. Марфа Ильинична взглянула только раз, а после упала на руки мужа, едва пролепетав:
- Даша, твои ведь буковки, круглые.
Повисла тишина. На Дашу смотрели отовсюду. Девушка переводила взгляд с одного на другого, ища поддержки и защиты.
- Нет, нет! Я ни в чём не виновата! Я просто не хотела говорить. Зачем она меня заставляла? Нет, нет! Я ни в чём не виновата!
***
- А кто эта женщина? - спросила молоденькая сестра милосердия, указывая доктору на больную, что вечно сидела у окна и что-то бормотала.
- Больная Стрелецкая.
- Такая одинокая. И никто-то о ней не справляется, никто весточку не пришлёт, никто не придёт к ней. Так мне её жалко становится порой, Серафим Константинович.
- Прежде чем жалеть, Галочка, историю почитай, - пожилой доктор лечебницы для душевнобольных поправил очки. - Она ведь убийца и на той почве разумом тронулась.
- И не скажешь по ней. А кого убила? Младенчика своего? - почему-то Галочке подумалось, что такая тихая ребёночка только и могла убить.
- Нет. Когда её учиться оправили в уездный город, она сначала исправно на курсы ходила. А потом в публичный дом попала да и пропала. Безграмотность её потом вывела на чистую воду.
- В публичном доме, - Галочка покраснела, - кого-то убила?
- Не перебивай, а слушай. Домой вернулась и с одним из полюбовников своих встретилась ненароком. Стал он ей угрожать, что ославит, денег требовал. Она ему встречу в лесочке назначила. Камнем по голове стукнула так, что череп-то и не выдержал. А тут младшая сестра её гуляла, увидела. Заставляла признаться во всём, грех с души снять. А как такое снимешь? Дороги-то только две было: в сырую землю лечь или в монастырь уйти. А жить-то красавице хотелось!
- Какая ж она красавица? - засомневалась Галочка.
- Так ведь десять лет с тех пор прошло. Чтобы себя спасти, она сестрицу к реке заманила, по голове ударила, утюг к шее привязала да столкнула с моста. А чтобы от себя след отвести, на другого навела. И всё равно, вот она здесь, доживает, никому не нужная.
- Что ж родные-то отказались от неё? Своя кровь ведь.
- Это дело семейное. Говорили про них, что уехали они, куда-то во Францию. Давно их никто не видел. Может и нет Стрелецких в живых. Так что ты погоди каждого-то жалеть.