Аннотация: Последний (ну хорошо - мой крайний) фанфик по "Аватару", повествующий о Белой Шаманке, не видящей солнца, но видящей духов.
Я плохо помню момент, когда я родилась. Наверное, я тогда была еще совсем слабой и глупой, а потому и воспоминания о том дне у меня остались лишь самые смутные - но зато самые лучшие. Помню, что сначала было тихо и тепло, а первым чувством, которое ощутило мое дрожащее тельце, было мамино прикосновение. Я, конечно, тогда еще не знала, как выглядит моя мама, но тут же поняла, что это она, ибо не испугалась, хотя до этого до меня еще никто не дотрагивался! Мама внимательно меня обнюхала, словно убеждаясь, что это в самом деле я, после чего принялась нежно меня умывать своим теплым языком, очищая мою, покуда еще совсем мягкую, шкурку. От этих прикосновений меня совсем разморило, и, сонно прижмурив глаза, я доверчиво прижалась к этому большому и, наверное, сильному существу, что так заботливо меня выхаживало. Откуда ж мне было знать, что это существо боялось едва ли не больше меня самой, и, время от времени прерывая свою ласку, тревожно вскидывало голову, прислушиваясь к загадочным звукам, которыми полнился лес?.. Мне было проще - я тогда еще ни знала ни одного шума или голоса, и слушала их, как слушают музыку без слов, наслаждаясь лишь самой мелодией. Я могла бы пролежать так, не двигаясь, целую вечность, однако у моей матери не было столько времени, и, едва закончив, она тут же поднялась на ноги, слегка наклонив голову и позвав меня тихим, шепчущим блеянием. Сперва я лишь недоуменно на нее посмотрела, не вполне понимая, как так получилось, что она разом стала еще больше, но мама, видя, что я не двигаюсь, начала отходить к лесу, и тут-то меня словно бы дернуло следом - жалобно запищав, я рванулась за ней... естественно, тут же покатившись по земле, не удержав равновесия. Было немного больно, однако у меня не было времени обращать внимание на боль - мама отходила все дальше, и мне пришлось в срочном порядке придумывать, что делать с моими собственными ногами, дабы ее догнать. Впрочем, оказалось, что кое-что я все-таки умею, и уже со второй попытки я разобралась, как нужно ставить ноги - мне, честно, сначала показалось, что их у меня ужасно много! - чтобы в них не запутаться, а там и приподнялась над землей, трясясь, точно хрупкий мотылек, всем своим еще влажным тельцем. Мама наблюдала за мной с каким-то странным выражением на мордочке, словно что-то припоминая, но я на нее не смотрела - сгорбившись и время от времени вздрагивая, я осторожно напрягала то одну, то другую ногу, пытаясь их прочувствовать, прежде чем сделала свой первый, пока еще очень неуверенный шаг. А там еще один. И еще. Постепенно кровь все быстрее бежала по моим жилам, согревая их теплом, и хотя я пару раз все же запнулась, я на всю свою последующую жизнь запомнила ощущение пьянящего ликования, когда все-таки добралась до мамы и, повинуясь некому темному знанию, потянулась к ее животу. Я не знала, что я там ищу, и, лишь схватив губами прячущийся там сосок, поняла, что жутко голодна - и припала к этому сладкому источнику, при этом упираясь лбом чуть повыше - откуда-то я уже знала, что, если там хорошенько нажать, молока будет больше. Мама не возражала, хотя время от времени и вздрагивала, словно от холода, заставляя меня возмущенно мычать и толкаться. Бедная, глупая я!.. Тогда я и представить не могла, сколько всевозможных мыслей, объединяемых одним-единственным словом "опасность", роится в голове моей матери, как она вслушивается в голоса леса, как обоняет его запахи и вглядывается в его цвета, разыскивая среди них те особенные, что могли угрожать ей или мне... Нет, в самом деле - я не очень хорошо помню, как именно я родилась.
Но зато я прекрасно помню день, когда я впервые умерла.
Это случилось всего через луну после того, как я впервые увидела солнечный свет. К тому времени я уже научилась видеть и слушать, и хотя знала лишь малую толику лесных голосов и образов, мое бесконечное любопытство и столь же бесконечное терпение мамы грозили в самом ближайшем будущем сделать из меня самого образованного детеныша на свете. Мне все было интересно, и каждый новый предмет, который я видела на своем пути, тут же вызывал во мне целую бурю вопросов - а, учитывая, что мы с мамой постоянно переходили с места на места, нигде особо не задерживаясь, порой вопросов становилось так много, что я просто замирала на месте, сомкнув колени и широко раскрыв рот, как будто мне не хватало воздуха. Мы с мамой редко общались вслух, обмениваясь лишь тихими звуками, большинство из которых имели чисто сигнальное значение: "Иди сюда", "Замри", "Прячься", "Все спокойно", и лишь некоторые из них можно было расценить как "Я тебя люблю" или "Давай поиграем!". В жизни моих сородичей - мама называла их "большеглазыми" - было не так уж много поводов для веселья, и потому поговорить о чем-то действительно хорошем можно было только утром, прижавшись друг к другу где-нибудь в укромном уголке, посреди кустарника, и переплетясь мыслями и чувствами так тесно, что было не так-то просто сказать, кто же из нас двоих - я, а кто - мама. Только в такие моменты, когда можно было на время позабыть о страхе, мама становилась самой собой - веселой и беззаботной, словно бы моей сестрой или подругой, и мне нравилось подолгу лежать рядом, положив голову ей на спину и разглядывая сложный, цветной рисунок на тонкой кожистой перепонке, натянутой на ее рога.
"Мама, - спросила я, - а у меня тоже будут такие?"
"Конечно, как только подрастешь, - ответила она, - Они есть у каждого из нас, так что будут и у тебя".
"А когда я подрасту?"
"Это случится гораздо быстрее, чем ты думаешь, - засмеялась она, - Уж поверь мне. Ты и оглянуться не успеешь, как у тебя уже у самой будет маленький!"
"Почему-у-у? - отчего-то ее заявление меня сильно расстроило, - Я не хочу маленького! Я с тобой хочу!"
"Не волнуйся, - она поцеловала меня в лоб, - Пока я буду тебе нужна, я всегда буду рядом. И мы ни за что не расстанемся".
"Обещаешь?"
"Обещаю", - она чуть прикрыла глаза.
"Ну, тогда ладно, - успокоившись, я вновь опустила голову ей на спину, после чего спросила: - Мам?"
"Что?"
"А откуда вообще берутся маленькие?"
"Оттуда же, откуда и взрослые", - она почему-то засмеялась.
"А взрослые откуда?"
"Все мы пришли из одного места. И когда-нибудь все мы туда вернемся".
"И мы с тобой тоже?"
"Да".
"А когда?"
"В свое время".
"А когда оно наступит?"
"Ты сама это почувствуешь", - ее глаза потеплели.
"Но, мама..."
"Все, дорогая, хватит на сегодня вопросов. Пора спать".
"Ну, ладно", - честно говоря, я немного расстроилась, но не стала спорить и, отсоединив свой щупик, вытянулась на земле, прижавшись поплотнее к теплому маминому боку. Ночная прохлада постепенно уходила, выгоняемая теплыми солнечными лучами, однако золотистый свет уже не манил меня, как прежде, и я с куда большим удовольствием проводила день в каком-нибудь темном укрытии, чтобы с наступлением сумерек отправиться с мамой в лес. Днем среди деревьев царила суматошная и радостная жизнь, заставлявшая весь лес звенеть от птичьих напевов и гортанных перекличек резвящихся в кронах существ, однако с наступлением сумерек лес вовсе не замирал, о нет! - но из веселого ручейка он словно бы превращался в широкую реку, что без лишней поспешности текла до самого рассвета. Ночью вся яркая, жадная до мелочей красота словно бы смазывалась, не так бросаясь в глаза, а на листьях, стволах, шляпках грибов и шкурах животных расцветали причудливые узоры многоцветной живой радуги, что, хоть и позволяла без лишних ограничений любоваться собой, все равно, всякий раз, когда я ее видела, она казалась мне чем-то волшебным и невероятным... Я негромко вздохнула, и мама, чуть вздрогнув, еще теснее прижалась ко мне, хотя и не проснулась - ее дыхание было спокойным, а, глядя на нее, я тоже почувствовала усталость и, для вида поворочавшись, тихо задремала. Сквозь сон я почувствовала, что мама внезапно вскинула голову, прислушиваясь к звукам леса, но почти тут же успокоилась, не обнаружив ничего подозрительного, и снова затихла. Помню, когда она в первый раз это сделала, я страшно удивилась, решив, что она собирается идти пастись посреди дня, но мама быстро меня успокоила, сказав: "Так надо". Больше уж я не боялась, хотя и не могла взять в толк, как так можно спать, если в любой момент ты готов вскочить и сорваться с места! "Когда-нибудь и я так научусь", - помню, лениво подумала я, больше для очистки совести, после чего окончательно провалилась в сладкий сон. Я была молода, и потому сны мне снились только самые хорошие - про сладкое молоко, про порхающих мотыльков и смешных ящериц, бросающихся в полет всякий раз, когда я пыталась хотя бы кончиком копытца до них дотронуться! Глупые - будто не знают, что я им ничего не сделаю! Так мама сказала: мы, большеглазые, никого не трогаем, и даже наши "глаза" (ну, пока что - только мамины), на самом деле - всего лишь способ кого-нибудь напугать, чтобы он нас не тронул. Мама, впрочем, как-то обмолвилась, что способ-то не особо действенный, и, если уж дело дойдет до того, что придется его применить... Дальше я не вполне поняла ее мысль, но, судя по всему, повторять ее маме было неприятно, и я не стала спрашивать снова. В конце концов, рано или поздно, я сама все узнаю... Так мама сказала. Я стану сильной и мудрой, как она, я научусь выживать в лесу, узнаю имена всех-всех его обитателей и... и, быть может, когда-нибудь даже...
"Мама?" - сонно подумала я, поднимая голову.
"Тш-ш, дитя мое, - откликнулась она, и я только тут заметила, что ее щуп нежно обнимает мой собственный, - Лежи тихо. Опасность близко".
"Какая опасность?" - я послушно легла обратно, замерев на месте.
"Тихо, тихо", - мама тоже не пошевелилась, так что мне осталось лишь замолчать, слушая, как часто-часто, словно пойманная птица, колотится мое сердце. Теперь и я уловила звук, так встревоживший мою маму - тихий шорох опавших листьев, которых касались чьи-то широкие лапы. Но вот чьи?.. Я уже узнавала шаги нескольких лесных жителей, знала, как звучит тяжелая поступь бронеголова, дробный топот гребнешея и легкая рысца моих сородичей, но это... Эти шаги были мне неизвестны, однако я тут же почувствовала в них некую скрытую силу, нечто темное и... зловещее. Судя по тому, как дрожала мама, она точно знала, кто приближается к нашему укрытию, однако мне уже не хватало смелости спросить ее об этом, и потому оставалось только лежать, вдыхая запах почвы и вздрагивая от каждого шороха. Незнакомое существо подходило все ближе, и хотя пока что оно не могло нас увидеть или учуять, с каждым его шагом становилось ясно, что мы не останемся незамеченными - если, конечно, не провалимся под землю! Меня уже просто-таки колотило от ужаса, и, когда мамин щуп снова до меня дотронулся, я мало что не закричала от страха - благо, вовремя сдержалась.
"Мое милое дитя, - взволнованным голосом сказала мама, и я невольно напряглась, ведь она так редко говорила со мной таким тоном, - Наш враг приближается, и если мы останемся лежать здесь, то он найдет нас, обоих - и убьет. А я этого не хочу. Я выскочу ему навстречу, и он погонится за мной. Как только мы скроемся из виду, ты тут же должна выскочить и бежать в нашей старой лежке, где мы отдыхали в прошлый раз, помнишь?"
"Да, но... как же ты, мама?"
"За меня не волнуйся. Я найду тебя, как только смогу".
"Мама..." - жалобно пропищала я.
"Я тебя люблю", - она быстро коснулась меня носом, после чего вскочила и, издав звенящий, пробирающий до костей вопль, бросилась наутек. В тот же миг, с треском и шумом, вслед за ней что-то метнулось - я ощутила лишь сильный удар ветра да какой-то новый запах, который он принес с собой - душный, пряный, он совсем не походил на нежный, легкий запах матери, однако быстро выместил его у меня из груди, и я, уже почти вскочив и помчавшись за мамой, вновь распласталась по опавшей листве. Прошло всего несколько мгновений, и шорох листвы под огромными лапами уже превратился в едва слышный шелест, и я, не желая больше ждать, пружинкой выскочила из кустарника, сломя голову припустив в противоположную сторону. Правда, надолго меня не хватило - от страха у меня словно все косточки размягчились, и, едва-едва успев сделать несколько прыжков, я тут же запнулась о выступающий корень и кубарем покатилась по земле, но, пересиливая боль, тут же встала, пошатываясь и дрожа всем своим тельцем. Ноги меня просто не держали, но я все равно пошла, то и дело спотыкаясь и пошатываясь из стороны в сторону. Лес вокруг жил своей обычной жизнью, и где-то наверху шумно ссорились прыгуны, чуть пониже перекрикивались жалохвосты, а в отдалении шумно похрюкивал одинокий пасущийся бронеголов... и ни одному из них, не было дело до маленького одинокого малыша, вслепую бредущего под кронами деревьев. Наша старая лежка осталась где-то далеко в стороне, но я и не думала возвращаться к ней, потому что что-то подсказывало мне: мама не вернется. Какой бы она ни была быстрой и ловкой - ей не убежать. Не спрятаться. Не спастись... И потому она уже никогда не вернется. Никогда... Никогда! В уголках моих глаз вскипели слезы, и, наклонив голову, я изо всех сил побежала, чтобы оказаться как можно дальше от этого места, от этих запахов... от этих воспоминаний!
"Пока я буду тебе нужна, я всегда буду рядом".
Ты же обещала... Обещала, мама!
"И мы ни за что не расстанемся..."
Так почему же, почему ты мне солгала?!
У меня защемило горло, и тонкий, слабый, но при этом до боли жалобный крик вырвался из моей груди, когда, оттолкнувшись всеми шестью ногами, я буквально взлетела вверх, перепрыгнув через замшелый валун... но по другую его сторону земля оказалась совсем не такой послушной, как раньше, и, ударившись копытцами обо что-то твердое, я кувырком слетела с чьего-то покатого бока и шлепнулась прямо в нагретый солнцем мох. Не сказать, чтобы сильно ушиблась - так, чуть подвернула ногу - но вот желание бежать у меня как-то резко пропало.
Ибо у подножия того самого валуна лежал и смотрел на меня самый удивительный из всех знакомых мне зверей.
Он был просто огромный - наверное, раз в тридцать больше, чем мама, и хотя не производил такого же впечатления, как двурог или бронеголов, тем не менее я невольно почувствовала робость в его присутствии. Он был... так красив! Так потрясающе красив! Теперь-то, вспоминая свой былой восторг, мне остается только смеяться - рыбке понравился охотящийся на нее пестрокрыл! - но тогда, в тот самый миг, я просто глаз не могла оторвать от этого гладкого тела, закованного в блестящую черную броню, от могучих лап, оканчивающихся страшными кривыми лезвиями... от этих странных глаз, подернутых какой-то прозрачной, мерцающей пленкой, и узких угольно-черных зрачков, что, казалось, заглядывали в самые недра души... И когда незнакомец, не отводя взгляда, медленно поднялся во весь рост, оказавшись на две головы выше меня, после чего столь же неторопливо двинулся в мою сторону - я даже не подумала бежать, хотя и вскочила на ноги - честно говоря, сама не помню, как. Тогда движения его были какими-то рваными и неловкими, как будто у него болели суставы, но мне каждый его шаг казался преисполненным невероятной грации и величественной красоты. Мягкие подушечки касались земли почти бесшумно, но с каждым шагом меня все ниже и ниже пригибало к земле, так что, в конце концов, я уже почти коснулась животом земли, поджав хвостик и подняв дыбом мягкую щетинку на спине. Правда, вплотную он ко мне так и не приблизился, остановившись чуть поодаль, но меня это скорее расстроило, чем порадовало - несмотря на свою робость, я вовсе не отказалась бы хотя бы кончиком щупика дотронуться до этого удивительного существа... Как он красив!
Свежий ветерок, пробежавший среди крон деревьев, сдунул с них целую стайку опавших лепестков, что, кружась, медленно полетели вниз, отражаясь в золотистых очах прекрасного зверя... и этот же самый ветер, в своей беззаботной веселости, дохнул мне прямо в грудь, наполнив легкие запахом увядающих цветов, сочной зеленой листвы, молодой коры... и терпким, щиплющим дыхала запахом самого зверя... тем самым запахом!
Шорох лап по опавшей листве...
Ужас в ее глазах... Отчаянный крик.
И густая, удушающая волна, накрывшая меня с головой, чтобы окончательно уничтожить во мне все воспоминания о моей маме!
Кажется, он понял, что я поняла, в тот же самый миг, ибо бледные губы его задрожали, отворачиваясь к уголкам пасти и обнажая целый ряд длинных острых зубов, похожих на полированные каменные осколки, смертоносные даже на вид. И как это я раньше их не заметила?.. Элегантная красота совершенного тела в мгновение ока разлетелась на осколки, натолкнувшись на хищнический оскал, и следующим шагом зверь прижался к земле, напружинив мощные лапы и следя за каждым моим движением... хотя, право слово, разве я тогда была в силах пошевелиться?! И последним звуком, которое издало мое пересохшее от страха горло, за мгновение до того, как прыгнувший хищник накрыл меня своим весом, был жалобный, рвущий душу крик, печальный крик потерянного ребенка, оставшегося посреди леса - совсем одного!..
Я знаю, как все должно было случиться. Теперь - знаю. Впоследствии я не раз и не два видела и слышала, как это происходит. Последний, сдавленный крик. Влажный хруст костей. Запах крови... Если удача, хотя бы в самый крайний миг, была на стороне несчастной жертвы, то она умирала быстро, а не лежала потом, захлебываясь кровью, пока хищник не решал прервать ее мучения милосердным укусом. Вырваться из такой чудовищной хватки? Спастись? Убежать? Позвольте... Тут справился бы могучий бронеголов. Или упрямый двурог. Или сильный, здоровый гребнешей. Но что говорить о нас, большеглазых, самых маленьких и слабых, разменных фигурках на огромной доске, где разыгрывалась наша жизнь?! А уж я-то... я! Да мне была всего одна луна от роду! Я была меньше маленького, слабее слабого... Я была обречена. И мой прощальный крик должен был послужить для ужасного зверя лишь приглашением к убийству - но почему-то он подействовал совершенно иначе: словно налетев на какую-то невидимую стену, он остановился буквально в двух шагах от меня, осев на задние лапы и вспахав когтями землю, а его глаза, враз потерявшие свой хищнический блеск, распахнулись широко-широко, превратившись в две маленькие горящие луны, полные... чего? Изумления? Восторга? Недоверия? Нежности? Ярости? Негодования? Обожания? Да там, признаться честно, все намешалось. Разом. Вместе. И, прежде чем я успела во всем этом как следует разобраться, зверь вновь бросился ко мне, только как-то странно - высоко подпрыгнув в воздух, он обрушился на землю у самого моего носа, встряхнув ее всем своим весом, и, естественно, я тут же шлепнулась набок, раскидав тонкие ножки. После этого сама по себе возможность бегства превратилась в колышущееся облачко тумана, которое безо всякого труда развеяло жаркое дыхание черного зверя, склонившегося надо мной. Он же настигнет меня, самое большее, вторым прыжком...
Еще один жалобный, молящий вскрик вырвался из моего горла, и я не могла не заметить, как судорожно, всей шкурой, вздрогнул от этого звука мой пленитель. Он шумно дышал, окутывая меня своим запахом, а я даже свободно вздохнуть не могла, глядя на эту кошмарную голову и тягучую слюну, стекающую с оскаленных клыков. Некоторое время он стоял неподвижно, как будто к чему-то прислушиваясь, после чего внезапно, резко отшатнулся и бросился куда-то в сторону, странно, глухо рыча и встряхиваясь всей шкурой. Обо мне он словно бы позабыл, и, для верности выждав еще пару мгновений, я предприняла робкую попытку встать на ноги... ага, как же. Не знаю, почему, но мои действия его мало что не разозлили - едва увидев, как я приподнялась над травой, он в мгновение ока подлетел ко мне, одним движением лапы выбив землю у меня из-под ног, так что я даже опомниться не успела, как вновь оказалась в лежачем положении, в придачу еще и придавленная сверху тяжеленными когтями! Зверь глухо, сквозь зубы, зарычал, не переставая дрожать, после чего наклонил голову к земле, и его жуткие челюсти оказались всего в паре волосков от моей шеи. Вот они чуточку приоткрылись... Дальше я уже смотреть не могла, и потому просто зажмурилась, до боли, до слез сомкнув веки, так, чтобы ничего не видеть и не чувствовать... а потому, естественно, я никак не ожидала, что меня внезапно коснется влажный, теплый язык, что проведет по мне, слегка царапая своей шершавой поверхностью, от плеча до самого уха!
"Что... Что он делает?!" - пронеслось у меня в мыслях, пока огромный зверь, еле слышно урча, вылизывал меня всюду, где мог достать, слегка прижмурив глаза и явно получая от этого действия некое смутное удовольствие. Мне, честно говоря, не хотелось думать, что таким образом он готовится к трапезе - в конце концов, если бы он хотел меня съесть, он бы это уже давно сделал, а не устраивал все это странноватое представление... Но тогда зачем?! Впрочем, поделать-то я все равно ничего не смогла бы - меня словно бы заключили в некую странную колыбельку из страшных лап, не позволяя даже с места сдвинуться, и все, что мне оставалось - это перекатываться с боку на бок, терпя эту необычную ласку, пока, наконец, зверь, видимо, не решил, что с меня достаточно - и, удовлетворенно рыкнув, отпустил меня. Однако наслаждаться свободой мне пришлось не так уж долго - почти сразу же на моем загривке бережно сомкнулись острые зубы, и, подняв меня в воздух - мне осталось лишь без лишних возражений обвиснуть в его хватке - он неторопливой рысцой припустил куда-то в лес. Не скажу, чтобы способ перемещения был особо удобен - учитывая, что при каждом толчке эти самые зубы только больнее впивались мне в шею! - но я не могла не отметить, как быстро перемешается этот хищник, и меня даже немного замутило, даром, что и так едва удавалось сдержать рвущийся наружу ужин... В общем, очнулась я уже когда меня аккуратно положили на землю, и я с невольным облегчением почувствовала под собой твердую, надежную почву, даром, что это был один из немногих поводов для радости. Зверь все еще стоял надо мной, точно безмолвный черный страж, и я не рискнула попытаться встать, поэтому осталось только поднять голову и попытаться оглядеться по сторонам, дабы понять, где это мы.
Судя по всему, это место располагалось где-то вдалеке от тех частей леса, что я уже знала, потому что уж что, что, а вот такую штуку я бы уж точно заметила! Прямо передо мной расстилалась небольшая лесная полянка, посреди которой из земли торчал огромный, выбеленный солнцем камень, на вершине которого одинокого росло старое скрюченное дерево, чьи корявые корни простирались до самой земли, глубоко уходя под основание скалы. С первого взгляда камень показался мне цельным и очень-очень твердым, но, приглядевшись повнимательнее, я поняла, что в нем полно трещин, от самых маленьких, куда и прыгун-то с трудом бы залез, до самой широкой, рядом с которой, собственно, мы и остановились. Трава здесь была хорошо примята - судя по всему, этим логовом пользовались уже давно, и не надо было быть особо мудрым, чтобы понять, кому принадлежит скалистое убежище! Я невольно оглянулась на того, в чьей тени лежала, и, поймав мой взгляд, он склонил голову и носом толкнул меня в плечо, понукая подняться. Что, правда?.. Прошлый опыт тут же заявил о себе, но я все же решила рискнуть, и, перевернувшись на живот, попыталась подняться во весь рост... Зверь пристально следил за мной, и, видя, что я собираюсь выпрямиться, он чуть оскалился - совсем чуть-чуть, но мне этого хватило, и я тут же встала на колени, робко на него глядя. Такой вариант устроил его куда больше - он даже заурчал, после чего, мягко подталкивая, повел меня в свой дом. Идти пришлось на коленках, и чувствовала я себя при этом немного глупо, но, по крайней мере, он больше не рычал, да и идти пришлось не так уж долго, а под сводами каменной расщелины земля была куда мягче, к тому же, она приятно охладила мое разгоряченное тело. Довольно короткий извилистый коридор привел нас в небольшую пещеру, оплетенную древесными корнями, посреди которой я увидела лежку - конечно, не совсем такую, как у нас, большеглазых, но, в общем-то, очень похожую - попросту яму в земле, выстланную мхом и опавшими листьями. Кажется, на ней уже довольно давно не спали - она выглядела пустой и холодной, однако меня толкали именно к ней, а ноги мои уже просто дрожали от усталости, не в силах нормально сопротивляться, и я покорно скатилась в эту самую лежку, тут же шлепнувшись на живот и зарывшись носом в холодный, свалявшийся мох. Как странно... лежка пахла кровью! Впрочем, если это кого-то и обеспокоило, то только меня, а вот черный зверь, нимало не волнуясь, с урчанием устроился рядом, повернувшись на бок и открыв широкую, покрытую прочной броней грудь и светлое, палевое брюхо с... четырьмя тяжелыми, полными молока сосцами! Соблазн был слишком велик - мало что соображая, я тут же рванулась вперед, ткнувшись мордочкой в теплую кожу и безошибочно поймав один из сосков зубами... а черное существо лишь застонало, словно бы от облегчения, когда я принялась жадно пить. Надо сказать, на вкус это молоко изрядно отличалось от маминого - оно было гуще, да, к тому же, странно пахло, но, при всем этом, оно оставалось молоком, и я жадно толкала кормилицу носом - а та только вздыхала в ответ, и не думая мне мешать, пока я, наконец, сама не отвалилась в сторону, довольная и объевшаяся. Естественно, что после такой сытной кормежки мне тут же захотелось спать, так что, откровенно позабыв о том, что решила устроиться на отдых рядом с хищником, я просто придвинулась к нему под теплый бок, и он, вернее, она - тихо замурлыкала, крепко обвив меня своим длинным хвостом. Но этого я уже не почувствовала...
Утро застало меня лежащей в опустевшей пещере, и, честно говоря, сперва я даже подумала, что все, случившееся вчера, мне просто приснилось - но, увы, запах моей новой "мамы" не дал забыться, и мне осталось лишь открыть глаза, чтобы окончательно разрушить хрупкую иллюзию. То, что снаружи утро, я смогла понять лишь потому, что коридор, ведущий в пещеру, был едва заметно освещен рассеянным солнечным светом - в самой пещере по-прежнему царили густые сумерки, освещаемые лишь бледным, переливчатым мерцанием древесных корней. Широко зевнув, я с немалым наслаждением потянулась, выпрямив ноги, изрядно затекшие за время сна, после чего, пошатываясь, выпрямилась во весь рост, слегка вздрагивая всем телом, и направилась к выходу. После полумрака каменного логова яркий солнечный свет, заливавший поляну, показался мне ужасно, нестерпимо ярким, и я невольно пригнулась к земле, закрыв глаза... а когда открыла их, то между мной и темно-зеленой стеной леса уже стояла черная тень. Она смотрела прямо на меня, и вчерашнее странное чувство - невозможная смесь страха и любования - поднялась в моей душе, не разрушенная даже тем, что в следующее мгновение тень сорвалась с места и помчалась прямо ко мне. Я даже опомниться не успела, как меня сбило с ног и крепко приложило о каменную стену, после чего, не теряя времени, "мама" схватила меня за шею и поволокла обратно, приглушенно рыча сквозь зубы. Добравшись до пещеры, она буквально швырнула меня обратно, с какой-то невероятной злобой придавив лапой, после чего один из ее щупов, толщиной, наверное, с лиану, прикоснулся к моему, и в тот же миг в моих ушах зазвучал резкий, срывающийся голос:
"Ты не должна выходить из дома, понятно? Ни за что! Никогда! Пока мама не разрешит, ты должна сидеть здесь! Ты должна слушаться маму! - и, крепко прижавшись ко мне носом, она приглушенно разрыдалась - я ощутила лишь то, как жалко вздрагивали ее плечи, - Слушайся мамочку, и все будет хорошо. Мама не даст тебя в обиду... она никому не позволит тебя даже кончиком когтя тронуть, мамочка..." - она осеклась на полуслове, как-то шумно, судорожно вздохнув, после чего, отсоединив щуп, она, пошатываясь, покинула пещеру, но не ушла - я слышала, как она растянулась у входа в пещеру, наверняка перегородив его не хуже поваленного дерева или упавшего камня! Мне же осталось только шумно, полной грудью вдохнуть воздух, сухо закашляться, и только тут понять, что я не дышала все это время. Сердце колотилось как бешеное, точно намереваясь вот-вот выскочить наружу, и мне пришлось еще довольно долго глубоко вдыхать и выдыхать воздух, чтобы заставить его успокоиться. Но как же я тогда перепугалась!.. Причем испугали меня вовсе не зубы, мало что не прокусившие кожу на моей шее, не сверкающие глаза, о нет... больше всего меня испугал ее голос, этот дикий, захлебывающийся голос, принадлежащий существу, в равной степени готовому и приласкать, и ударить, и полюбить, и убить... вот что меня испугало!
"Почему... почему... почему?! - билось у меня в голове, причиняя почти настоящую, телесную боль, - Почему все так вышло?!" - и, не в силах больше сдерживаться, я горько расплакалась, уткнувшись носом в землю. Слезы текли по моим щекам безудержным потоком, скатываясь по щекам и затекая в рот, но я не обращала на них ни малейшего внимания, вовсю отдаваясь своему горю, пока...
"Ну, вот она, суть девчонки, - раздался у меня в ушах скучающий голос, - Отборным мясом не корми - дай порыдать вволю! И вот с этой плаксой мне теперь придется делить пещеру?!"
"А? - мгновенно позабыв о слезах, я вскинула голову, - Кто здесь?"
"Кто, кто... я, разумеется! - раздался все тот же голос, однако, кажется, соображал он не лучше меня, ибо, спустя тягостный миг тишины, он в полном изумлении спросил, - А ты что же, меня слышишь?!"
"Разумеется, слышу! - я все ворочала головой по сторонам, стараясь увидеть говорящего, - Кто ты? И где прячешься?"
"Нигде я не прячусь, - со своим голосом он справился быстро, - Я дух".
"Дух? - недоуменно повторила я, - А что это?"
"А ты что, не знаешь?" - в его голосе послышалась насмешка.
"Не знаю, - я не стала обижаться, - Может быть, ты душа?"
"Не-а, - он с явным удовольствием произнес это слово, - Вернее, был когда-то. Но я не вернулся к Матери, когда пришло мое время, поэтому я стал духом - душой без тела, оставшейся на земле. Так понятно?"
"А-а-а... То есть ты... умер?"
"Ну да, - он и не думал оскорбиться, - Уже довольно давно".
"А почему ты?.."
"Не захотел вернуться? Потому что не хочу идти туда один".
"То есть..."
"Да. Я жду свою маму".
"И это..."
"Моя мама".
"Но отчего тогда..."
"Не знаю. Но после моего рождения мама уже больше ни разу не смогла дать жизнь потомству. Почему - я не знаю".
"А сам ты..."
"Меня убили".
"Кто?"
"Я не знаю. Наверное, кто-то из наших".
"То есть, тебя убил твой... сородич?!"
"Угу, - скучающим тоном подтвердил он, - Мама уходила на охоту, и потому оставила меня одного, а я... я выбрался наружу. Я просто хотел поиграть... - в его голосе прорезались жалобные нотки, - Я думал, что ничего плохого не случится, но... в общем, как видишь - я здесь. Но хватит уже обо мне. Ты-то кто такая?"
"А разве не видно? - тут уж пришло мое время улыбнуться, - Большеглазая!"
"Правда? - он явно удивился, - Но ты ведь такая..."
"Это потому, что я не так давно родилась".
"А где твоя мама?"
"Я не знаю, - грустно сказала я, - Наверное... тоже стала душой".
"А как ты..."
"Да я и сама не понимаю. Но, кажется, твоей маме я... понравилась".
"Не то слово, - а вот сейчас он явно смеется! - Я даже немного... как бы... ну, это... в общем, очень удивился, когда тебя сегодня увидел с мамой. Ее не было дома почти целую луну, и я уже решил, что она перебралась жить на новое место, как вдруг она вернулась, да еще и вместе с тобой! И... давно я не видел, чтобы моя мама выглядела такой счастливой! Как это тебе удалось?"
"Ну... долго рассказывать..."
"А я никуда не тороплюсь", - тут же ответил он, и мне осталось лишь, вздохнув, вкратце поведать ему свою историю. Слушал он очень внимательно, даже не пытаясь перебивать, так что даже эта неприятная история далась мне относительно легко, и я успела ее рассказать до того, как слезы вновь лишили меня возможности ясно соображать.
"Понятно, - пробормотал он, словно бы себе под нос, - Мама, видно, совсем потеряла разум от горя, если решилась принять тебя в семью, но, тем не менее - это к лучшему. Ты бы не выжила без ее молока, а она окончательно бы сошла с ума, не попадись ты ей в лапы... В целом, получился почти равноценный обмен".
"Почти? А почему "почти"?"
"Потому, что моя мама, при желании, все еще может тебя съесть, - объяснил он мне, - Разумеется, в том случае, если она потеряет веру, что ты - ее детеныш".
"И я должна..."
"Угу. Грубо говоря - притвориться мной".
"И надолго?" - особого вдохновения в моем голосе не наблюдалось.
"Уж не знаю, насколько тебя хватит. Но, чем дольше и убедительнее ты будешь играть эту роль, тем больше шансов, что ты уцелеешь, - в его тоне не было и намека на жалость, - Все очень просто".
"Для тебя, - буркнула я, за неимением этой самодовольной рожи пиля взглядом пространство, - А ты представляешь, каково мне придется?!"
"Ну, во всяком случае, это должно быть весело, - довольно-таки мерзко захихикал он, - А я сейчас многое отдам за хорошее представление!" - и, не переставая смеяться, он замолчал - а может быть, и исчез, оставив меня перекипать в гордом одиночестве. Впрочем... он почти всегда так делал. Наверное, ему просто нравилось меня дразнить, и хотя со временем я научилась его видеть - зыбкую, полупрозрачную тень, сплошь состоящую из мерцающих огоньков - меня не переставала бесить его бессовестная привычка так грубо "завершать беседу". А уж бесед у нас было... полно! Ни я, ни он особо не отличались болтливостью, но он, по каким-то ему одному понятным причинам, не хотел уходить из этой пещеры ("Не могу, и все тут!"), а меня стерегла его мать, к тому же, я была единственной, кто мог его слышать, и этот нахал вовсю пользовался своим положением, порой заставляя меня мало что ядом не плеваться от злости! К тому же, свою порцию горечи ко всему происходящему добавляла и "мама", видимо, решившая до конца своих - или, что вероятнее, моих - дней не позволять мне даже нос высунуть из пещеры, и потому все свое время посвящавшая стоическому лежанию поперек входа, за исключением тех редких - и обычно недолгих - отлучек на охоту, когда она, за неимением ничего лучшего, просто закрывала коридор огромным камнем, когда-то отвалившимся от самой скалы. В первый же раз я попыталась отодвинуть этот камень в сторону, но, сколько ни билась, даже на волосок не смогла его пошевелить, так что в конце концов просто оставила эти бесполезные попытки.
"Вот не понимаю я, - однажды вечером заметил мой сосед, - и что тебе на месте-то не сидится, а?"
"В смысле?"
"В смысле - зачем тебе куда-то убегать? Ты в тепле, под защитой, мама тебя кормит - так чего тебе еще надо?"
"Не знаю, - я чуть прикрыла глаза, задумчиво жуя какую-то пожухлую травинку, принесенную на лапах приемной матери, - Но я же не могу остаться здесь навечно, правильно? Еще одной такой "прикормки" я не переживу!"
"Да уж, это было и впрямь забавно, - снова захихикал он, - Хотя, в общем-то, я тебя понимаю - эта мясная кашка даже выглядела довольно противно! И... нет, ну я так не могу! Слушай, ты можешь перестать жевать эту гадость?!"
"А? - я невольно остановилась, - А чем тебе не по вкусу моя травинка? Ты ведь не можешь ее чувствовать!"
"Не мог бы - не стал бы и волноваться! - зарычал он, морщась от отвращения, - Но ты же прямо-таки ее смакуешь эту зелень... Фу-у-у!"
"Не нравится - не чувствуй, - буркнула я, несколько оскорбленная, - Но, в отличие кое от кого, я родилась травоядной, и "эта зелень" - моя еда. Понял?"
"Тогда съешь ее уже, наконец!"
"Слушай, это первая нормальная взрослая еда в моей жизни! Дай потянуть удовольствие! И вообще... кто знает, когда я в следующий раз смогу ее найти?"
"Было бы, из-за чего печалиться, - проворчал он, напряженно о чем-то раздумывая, - Конечно, ты бы могла... Хотя, нет. Исключено".
"Что?"
"Забудь".
"Эй, о чем ты подумал?"
"Сказал же, забудь!" - рявкнул он и исчез.
"Ну, и больно надо!" - крикнула я ему вслед, после чего, вздернув нос, повернулась в другую сторону. К несчастью, от травинки не так уж много осталось, и мне не удалось в достаточной мере потешить свое оскорбленное достоинство, но, тем не менее, этот вспыльчивый мальчишка не появлялся до самого вечера - пока мама не вернулась с охоты. Теперь она выглядела куда более умиротворенной, чем утром, и даже не стала возражать, когда я подбежала к ней на выпрямленных ногах, а не как обычно - согнувшись наподобие паучка-переростка! От ее морды все еще слегка пахло кровью, но я уже почти привыкла к этому запаху, и не пугалась его, как прежде, куда больше сосредоточившись на нежном молочном запахе, исходящем от ее теплого живота. Рот мгновенно наполнился слюной, и, едва дождавшись, когда она ляжет, я тут же ломанулась вперед.
"Ох, ну хоть не чавкай-то! - раздалось у меня над ухом, да так внезапно, что я чуть не подавилась, - Слушать противно".
"А ты не слушай!" - не отрываясь от дела, огрызнулась я.
"Рад бы, да не могу! - кажется, моя грубость его окончательно разозлила, - И, знаешь ли, ты бы могла, по крайней мере, и обо мне подумать!"
"То есть?"
"Я умер, понимаешь? Умер! Но ведь когда-то я был живым! Я жил в этой пещере! И, тухлая ляжка, пил молоко из того же живота, что и ты! Так, может, ты сделаешь мне одолжение, и не будешь мне об этом напоминать?!"
"Но... я... я..."
"Вот уж постарайся!" - взвизгнул он, после чего словно бы взорвался - его "тело" словно бы раздулось, после чего попросту разорвалось в клочья, оставив после себя лишь зловещую тишину... Что-то коснулось моего бока, так что я чуть не вскрикнула от неожиданности - но это оказалась мама, что, обеспокоившись тем, что я перестала сосать, бережно толкнула меня носом, и я покорно возобновила свое занятие, только на этот раз стараясь делать это как можно тише. Да нет, не потому, что я заботилась об этом самовлюбленном дурне - я просто... просто я не хотела выглядеть жадной, и ничего больше! Да и вообще, какое мне было дело до этого... этого... нет, ну у меня просто слов не хватает!.. Мама слегка дернулась, и только тут я заметила, что нечаянно слишком сильно сдавила зубы - а она хоть бы зарычала! Мне осталось лишь поспешно разжать челюсти, после чего осторожно коснуться ее губами, в качестве извинения - и, судя по тому, как она улыбнулась сквозь гримасу боли, она не держала на меня зла. Моя добрая, моя странная, моя самая ласковая на свете мама... пусть клыки, пусть когти, пусть!.. Я ведь уже почти перестала их замечать...
Этой ночью мне долго не спалось. Мама уже давно сопела, лежа на моховой подстилке, а вот я все ворочалась, перекладываясь с боку на бок и недовольно мыча сквозь зубы - однако сон все не шел, и, в конце концов, я просто встала и, пошатываясь, отошла к стене, уперевшись в нее лбом.
"Прости меня. За то, что вела себя, как последняя эгоистка".
"А ты - меня, - эхом откликнулось из темноты, - За то, что вел себя, как последний идиот, - после чего, в облачке мерцающего тумана, передо мной вновь возник полупрозрачный силуэт с двумя горящими глазами, - Пойми, я очень рад, что мама нашла в тебе свое утешение, но... я так мало пробыл живым... - в его голосе послышалась печаль, - Наверное, это просто ревность".
"Но ты неплохо справляешься. Я бы на твоем месте, наверное, так не сумела бы... Такое чувство, как будто разговариваешь не с вчерашним ребенком, а со взрослым, мудрым зверем!"
"Ну, у меня же все-таки неплохие учителя, - он то ли хмыкнул, то ли вздохнул, - После смерти вопросы обучения не создают проблем, ведь, даже не объединившись с Матерью, мы все равно становимся частью единой взаимосвязанной сети, и делиться опытом или воспоминаниями... становится гораздо легче".
"Так ты не один такой?!"
"Ну, конечно, - он даже засмеялся - видимо, вопрос показался ему крайне забавным, - Далеко не один. С чего бы это мне быть особенным?.. На свете довольно много духов".
"А почему они появляются? То есть... ну, не все же кого-то ждут, правильно? И даже если ждут..."
"Сложно сказать. Но я так понял, что превратить душу в духа могут только очень сильные чувства. Дружба, например. Или чувство долга. А иногда, - он помрачнел, - и ненависть. По-моему, самое сильное из всех..."
"Ненависть? - не знаю, почему, но от его слов мне почему-то стало неуютно, - А ты что... знал таких?"
"Было дело. Но предпочитаю не водить сомнительных знакомств, а остальные духи... ну, с ними бывает весело. По крайней мере, скучать они никому точно не дадут!"
"А ты меня с ними познакомишь? - кажется, у меня аж глаза засияли, как я только представила, скольких еще духов смогу повстречать, - Я же смогу и с ними разговаривать, правда?"
"Не знаю, - он пожал плечами, - Ты первая из живых, кто может меня слышать, и я не знаю, случалось ли такое с другими духами, но... - он на мгновение задумался, после чего неожиданно спросил, - Ты спать сильно хочешь?"
"Нет, - я удивилась, но ответила, - Ничуточки".
"Ну, тогда иди за мной", - и, развернувшись, он направился в дальний угол пещеры. Заинтригованная, я последовала за ним.
"Видишь вот этот корень? - он указал на один из толстенных узловатых корней, оплетающих каменную стену, - Лезь под него".
"Зачем?"
"Лезь, - он улыбнулся, - А там увидишь".
Не вполне понимая, что он имеет в виду под словом "увидишь", я наклонила голову и заглянула под корень. Хм... такая же стена, как и везде. Камня не видно из-за густых плетей сизого лишайника, но я сразу его представила - темный и холодный, а еще очень-очень твердый - во всяком случае, мне бы не хотелось проверять его лбом на прочность! Мой проводник помалкивал, видимо, предоставив мне самой решать, в чем тут подвох, и, тут же преисполнившись подозрений, я, тем не менее, решила попробовать. Пахло от стены так же, как и от остальной пещеры, так что, пару раз потянув воздух, я все же решилась - и, протянув вперед ногу, осторожно потыкала стену копытцем. Вроде, ни на что не натыкается. Стра-а-анно. Мама, вроде бы, пока что не думала просыпаться, и, про себя поклявшись кое-кого урыть, если это окажется розыгрышем, я сунулась головой вперед... да едва сдержалась, чтобы не завопить, когда земля подо мной внезапно ушла куда-то вниз, и я мало что не свалилась в какую-то полутемную рытвину, второй выход из которой терялся где-то в темноте.
"Потайной ход?" - у меня, наверное, глаза больше лица стали.
"Ну, а что же еще? - еще и смеется... - Камень-то, под которым мы живем, старше нас всех, вместе взятых, да и всех наших семей, пожалуй, тоже. Естественно, что в нем полно щелей, и в далеко не каждую из них сможет пролезть моя мама! Вот так и получились эти "потайные ходы"".
"А много их здесь?"
"Ну, наверное, немало... - ой, кажется, я опять что-то не то сказала, - Я не знаю. Этот вот я нашел за день до... ну... ну, в общем, ты поняла".
"И мама о нем не знает?"
"Я не успел ей рассказать", - он улыбнулся почти виновато.
"Ну, значит, это будет наш... секрет, - как раз в этот момент я попыталась подлезть под низко нависший камень, так что думать отчетливо было не так-то просто, - У-у-ух. Далеко еще?"
"Еще немного. Идем же! Готов поклясться, тебе понравится!"
"Надеюсь, что ты прав", - проворчала я, выдергивая ногу из какой-то щели - а, учитывая, что в спину мне упирался потолок, делать это было не так-то просто! Кажется, на моем теле насчитывалось уже, по меньшей мере, с десяток ссадин и царапин, оставленных выступающими каменными кромками и корнями давным-давно умерших растений, торчащих из земли, но я все равно упрямо ползла вперед, во-первых, потому что коридор был слишком узким, чтобы поворачивать, а во-вторых - потому что не хотелось вымазываться грязью перед моим провожатым, что, видимо, поняв, что мне сейчас не до разговоров, молчал, хотя я всей душой чувствовала его успокаивающее присутствие, и, закусив губы, протискивалась дальше, ориентируясь лишь на слабенькое сияние плесени - единственной, кому был по нраву этот тесный и темный мирок. Время словно бы остановилось, пока я, подобно ящерице или сороконожке, ползла все дальше и дальше, и, казалось, скала давно должна была уже кончиться - а коридор все тянулся и тянулся, и душная, липкая темнота, которую уже не мог рассеять никакой свет, обступала меня со всех сторон, убивая последнюю надежду и пробуждая отчаяние. Я ведь погибну, я умру в этом темном подземелье, и голодные черви сожрут мое тело, а кости еще долго-долго будут лежать здесь, ибо не найдется достаточно мощных челюстей, чтобы их разгрызть, и лишь внезапный обвал похоронит их под своей тяжестью, размолов в мелкий порошок... Мои глаза повлажнели, и, издав приглушенный, но от того не менее жалобный крик, я напролом рванулась вперед, обдирая спину и стукаясь затылком о твердый, неподатливый камень... пока он внезапно не подался под моим напором, и, буквально проломив головой потолок, я вырвалась наружу, одним рывком наполовину выдернув свое тело из-под земли, после чего мои глаза распахнулись, и... и...
Какая чудная тогда стояла ночь!.. Солнце уже давно скрылось за горизонтом, и мир накрыло безграничное бархатисто-синее небо, на котором щедро были рассыпаны сверкающие огоньки звезд - как будто на шкуре какого-то невероятного существа, на теплой материнской груди, к которой был прижат наш тихий сонный мир. Лес клубился вокруг поляны, точно окружая ее защитным кольцом ограждающей темноты, лишь слегка подсвеченной мягким сиянием подлеска - словно бы в противовес самой поляне, полыхающей всеми красками многоцветной ночной радуги. Нежным зеленовато-голубым сияли коротенькие торчки; чуть поодаль ветер шевелил рассеченные иссиня-белые листья перолиста, распространяющий вокруг свой чуть пряный запах; искусно скрывала в высокой траве свои алые листочки хитрая багрянка, уже успевшая собрать на себе первые, пока еще совсем крошечные, капельки росы; а вот здесь набирался сил еще совсем молодой хлыстень, переливающийся чередами лиловых огоньков, и я тут же отметила это место - мне вовсе не улыбалось, чтобы когда-нибудь этот подросший "малыш" захлестнул мне шею своими гибкими ветвями! Чудесные, свежие запахи заполняли меня всю, и я могла тут же, не вспоминая, каждое растение назвать по имени и сказать, какие у него на вкус листочки - хотя раньше видела их лишь мельком, наблюдая, как пощипывает травку пасущаяся мама! - и некоторое время я просто стояла, облепленная мокрыми комьями грязи, с расцарапанной спиной и набухающей на затылке шишкой, но даже не замечала этого, просто-таки впитывая волшебное великолепие невероятной ночи... пока, наконец, не опомнилась - и, весело засмеявшись, не прыгнула вперед, тут же взвившись в воздух в ликующем прыжке - как будто какая-то неведомая сила подцепила мое легкое тельце, заставив взвиться вверх, как будто у меня внезапно выросли крылья - и на какой-то миг я действительно поверила в то, что лечу... Мое истосковавшееся в тесной пещере тело словно бы стремилось нагнать все то, что я пропустила на воле, и я прыгала, снова и снова, без цели и без малейших усилий - просто вверх, вверх, вверх, навстречу этому бескрайнему небу, сверкающим звездам, навстречу свежему ветру, которого мне так не хватало!
"Эй! - послышался знакомый голос, и я увидела его - он словно бы стоял посреди поляны, переливаясь теми же огоньками, что и окружающие его растения, а далекие звезды отражались в его глазах, - Догони меня!"
"Так нечестно!" - засмеялась я, все равно бросаясь вдогонку, и он засмеялся в ответ, с быстротой молнии прыгая из стороны в сторону и без малейшего труда просачиваясь сквозь мокрую траву, тогда как я щедро осыпала себя холодной, искрящейся росой, распугивая укрывшихся среди листьев насекомых и разгоняя по земле волны зеленовато-синего света - тогда как его прозрачные лапы касались ее невесомо, как солнечный свет или густая лесная тень, не тревожа даже мельчайших букашек. Впрочем... какое мне было до всего это дело?! Ведь я была так счастлива, так беззаботна, так весела! И, вскинувшись на дыбы, я непринужденно повалилась на спину, покатившись по траве и дрыгая в воздухе тонкими ногами. Холода я почти не чувствовала - отросшая шерстка на спине надежно защищала меня от воды, и я еще долго лежала так, пока надо мной не появилась чья-то несколько озабоченная мордочка.
"Эй, ты в порядке?"
"В полнейшем, - я улыбнулась, - Просто валяюсь".
"Валяешься? - кажется, он несколько удивился, - А зачем?"
"А просто так, - моя улыбка стала шире, - К тому же, так ведь гораздо удобнее смотреть на звезды!"
"Да? - он вывернул голову, глядя на небо, после чего осторожно лег на спину рядом со мной - я не ощутила ничего, кроме легчайшего прикосновения воздуха, хотя, возможно, это лишь одна из недопуганных букашек поспешно рванулась прочь, - Хм. И правда. Так гораздо удобнее".
"Угу, - я вытянула ноги, глядя на капли воды, дрожащие на кончиках раздвоенных копыт, сквозь которые просвечивали перемигивающиеся звезды, - Какое небо сегодня красивое, правда?"
"Такое же, как обычно", - он почему-то отвел глаза.
"Разве? А, по-моему - сегодня оно даже красивее, чем обычно! - я засмеялась, стряхнув холодные капли прямо себе на нос, - Наверное, это потому, что я его так долго не видела..." - добавила я уже потише, и он тут же напрягся, как будто приготовившись к прыжку.
"И?.."
"Что?"
"И что дальше? Ведь я вывел тебя на волю. Так, как ты и хотела. До рассвета еще далеко, к тому же, трава сейчас влажная, и твой запах быстро смоется. Если ты хочешь убежать, - он прикрыл глаза, - то сейчас самое время".
"Убежать? - удивилась я, - Куда?"
"Ну... к своим, - голос его стал натянутым, как будто он с трудом проталкивал слова сквозь ставшее сухим и шершавым горло, - К своим сородичам. К своей настоящей семье".
"И ты вот так просто отпустишь меня? - я повернулась на бок, удивленно глядя на него, - Вот так... вот так?"
"А как я могу тебе помешать? - он невольно усмехнулся, с какой-то странной горечью, - Я показал тебе этот проход, вывел тебя на поляну, и теперь дело за тобой. Ведь, даже если я до хрипоты тебя звать буду..."
"Если ты хочешь, чтобы я осталась - я останусь".
Как же непринужденно вырвались у меня эти слова...
"Останешься? - его глаза стали просто огромными, - Из-за... меня?"
"И из-за мамы, - мои губы вновь тронула улыбка, - Я ведь полюбила ее, и... пусть даже она - не моя настоящая мама, но я ей нужна. Значит - остаюсь. Ведь... ты же не хочешь, чтобы я уходила, да?"
"Не хочу, - ответил он, и голос его был не громче шепота, - Я... мне..."
"Тухлая ляжка, ну скажи же ты ей уже! - раздался голос откуда-то сверху, - Неужели так трудно признаться?!"
"Да он просто стесняется, - поддержал его другой, удивительно похожий на первый, - Впервые пытается признаться девушке, пусть даже и травоядной!"
"Ах, вы... - раздосадовано прорычал лежащий рядом со мной дух, - Не суйте нос не в свое дело, а то его вам откусят, поняли?!"
"У-тю-тю, брат, кажется, наш котенок серьезно разозлился, а? - заметил второй голос, - Ишь, как пластиночки-то вздыбил!"
"Видать, брат, мы его за живое задели, - усмехнулся первый, - Сейчас он на нас бросится... Раз... два..."
"Скотины!" - взвыл "котенок", и в следующее мгновение попросту взмыл в воздух - без малейшего усилия, словно так тому и надо быть, мгновенно пропав в кроне ближайшего дерева. Ни один лист не дрогнул, и ветки тоже не спешили обламываться, но, судя по приглушенной ругани и звукам борьбы, там развязалась потасовка, кончившаяся тем, что на землю рухнул клубок из сплетшихся друг с другом тел... вернее сказать - духов. Кажется, не смотря на свою природу, друг друга они касаться все же могли, и мой друг в полной мере это продемонстрировал, подмяв под себя сразу двоих... правда, эти духи были куда меньше, чем он, и принадлежали к другой породе. Это были ночные певцы, два молодых зверя, что теперь только и могли, что беспомощно извиваться под тяжелыми лапами заведомо более сильного противника - правда, их это, похоже, совсем не обеспокоило.
"Ну вот, даже повеселиться не дал".
"Никакого сладу с собой".
"Неужто так расстроился? Ну прости, прости, мы не хотели..."
"Мы просто поиграть решили. Ты ведь нечасто с нами веселишься".
"А то - куда же... тут же в драку полез..."
"Тебе никто не говорил, что у тебя просто ужасные манеры?"
"И ты не замедлил их продемонстрировать, даже не постеснявшись чужих глаз! - один из певцов - кажется, старший из братьев - запрокинул голову, глядя на меня, - Мои приветствия! Ты и вправду можешь нас видеть?"
Я лишь молча кивнула в ответ.
"Здо-о-орово! - хором протянули братья, глядя на меня круглыми глазами, - Вот ни за что бы не подумали!.. А это у тебя давно? А ты еще с кем-нибудь из духов разговаривала? А это только ты так умеешь, или у тебя это семейное?" - наперебой затрещали они, так что я даже немного испугалась, пока...
"А ну, молчать! - рявкнул мой друг, с силой придавив их к земле, - У меня от вашей болтовни голова разболелась!"
"Ничуть не изменился, брат, - вздохнул один из духов, - Как был тупоголовым грубияном, так им и остался".
"Видать, это уже из него не выбить, брат..."
"Но попытаться-то стоит, верно?"
"Естественно. Проучим его?"
"С удовольствием!" - младший ночной певец расплылся в ухмылке - а в следующее мгновение придавившего их зверя словно бы что-то подбросило вверх, и, не успев даже толком вскрикнуть, он, кувыркаясь, полетел куда-то в сторону... прямо в скалу. Я уже чуть было глаза не зажмурила, готовая к тому, что он вот-вот в нее врежется, но тут его тело словно бы рябью пошло, и, на мгновение вспыхнув, он словно бы... влился в камень!
"Счастливчик, - проворчал один из братьев, - Про дерево-то мы и забыли".
"А ведь хороший удар ему бы только на пользу пошел, - подхватил второй, - Глядишь, и выбил бы лишнюю дурь из головы... Смотри-ка, он возвращается".
"И быстро. Видно, обиделся".
"Ну, так в пятый раз на этот фокус поймался!"
"В шестой, в шестой. Еще и первый раз не забудь посчитать".
"А, ну да. В шестой. Но так ничему и не научился. А жаль".
"Вы, мудрецы сволочные, да я ж вас!.. - дальнейшие слова утонули в яростном рычании, и в следующее мгновение выпрыгнувший из-под земли клок света, описав в воздухе дугу, приземлился перед братьями, тут же приняв знакомые очертания, - Будь вы хоть трижды мертвые - я с вас сейчас точно шкуры спущу!"
"Тише, тише, спокойно, - братья одновременно вскинули переднюю лапы, словно бы в тихой поверхности воды отразив движения друг друга, - Нет никаких поводов для ссор, наш юный и, к несчастью, не такой уж сообразительный друг. Мы тебя предупреждали, чтобы ты держал себя в лапах? Предупреждали. Ты нас не послушал? Не послушал. Так чего возмущаться?"
"Тем более, когда у нас гостья, - заметил старший брат, - Постеснялся бы, что ли! Хотя, что с тебя взять... Гм, прощения просим, красавица, - он повернулся ко мне и изящно расшаркался, - Не думал, что когда-нибудь скажу это шестиног... я хотел сказать - большеглазому, но я искренне рад, что вы присоединились к нашей скромной компании. Меня зовут Шорох, его, - он кивнул на брата, - Шелест. А вас, позвольте спросить, как величать?"
"Цветок, - не знаю, почему, но от его слов я смутилась, - Мое имя - Цветок".
"Правда, что ли? - а вот и мой приятель... - А почему ты мне никогда не говорила, как тебя зовут?"
"А зачем? - я засмеялась, - Ведь маму я всегда зову "мамой", а тебя - "ты". Да и ты ведь тоже не назвал мне свое имя!"
"А ты не спрашивала, - он даже немного сконфузился, - К тому же, у нас, у черных охотников, имена дают только детям - чтобы различать их между собой, а взрослым достаточно запаха, чтобы понять, кто перед ним. Но... если так нужно... в общем, мама назвала меня Задирой. Знаю, имя дурацкое!"
"Ну, почему же. Очень хорошее имя, - я улыбнулась, - А ты что, не был в ладу со своими братьями и сестрами?"
"Да не то, чтобы особо, просто, когда затевалась потасовка, я всегда оказывался крайним, вот мама и назвала меня - Задира, - кажется, воспоминания о прошлом его скорее позабавили, чем расстроили, - Но, по-моему, быть Задирой куда лучше, чем Соней или Почесуном!"
"Но тебя бы ей все-таки следовало назвать Твердолобом", - встрял Шорох.
"Или Обжорой, - поддержал брата Шелест, - Знаете, Цветок, вы просто не поверите, но, когда ваш добрый приятель был еще жив, его братьям и сестрам оставалось только зубами щелкать, глядя, как вся предназначенная им еда исчезает у него в желудке! А еще я помню случай, когда..."
"Эй, эй, хватит! - тут же ощетинился Задира, - Ей это знать вовсе не обязательно, так что сделайте одолжение - заткнитесь! Буду вам за это просто демонически признателен!"
"Но, к сожалению, мы не собираемся позволить тебе завладеть всеми правами на единственное живое существо в Лесу, с которым можно нормально побеседовать! - добавил Шорох, - Ты уж извини, котенок, да только мы в стороне не останемся".
"И мы", - донеслось с окраины леса.
"И мы", - подхватило из-под скалы.
"И мы... И мы... И мы!" - наперебой посыпалось со всех сторон, так что я даже опомниться не успела, как духи окружили меня со всех сторон, сверкая и переливаясь в звездном свете, точно легкие серебристо-жемчужные клочья тумана. Их было там не счесть, от самых крошечных, едва различимых глазом, до больших, таких как я или Задира - а то и еще больше! Они обступили меня, точно одно большое, чуть колышущееся облако, и их чувства - горечь и тоска, радость и любовь - наполнили меня всю, и я словно бы воспарила до самых небес, увлекаемая чужими мыслями, чувствами, воспоминаниями... Это было просто чудесно - духи танцевали вокруг меня, под тихую музыку странной песни без слов, и я кружилась вместе с ними, в ворохе давно минувших жизней, слушая давно уже умолкшие голоса, видя незнакомо-знакомые лица, слушая чьи-то голоса и повторяя чьи-то имена, которые уже не звучали для меня бессмысленным набором звуков! Они заполняли меня всю, словно бы стремились вытеснить мое собственное "я" наружу, заполнив его собой - а я ничего не могла поделать, и только улыбалась, пока внезапно...
"А ну, пошли прочь! - раздался ужасающий рев, и Задира, выскочив откуда-то из тени, мощным ударом лапы отшвырнул какого-то зазевавшегося духа, приземлившись аккурат рядом со мной, - Вон! Оставьте ее в покое!"
"Замолчи! - зашипел какой-то ночной певец, - Ты не имеешь права!"
"Она не только твоя! - поддержал его кто-то сзади меня, - Она наша! Наша!"
"И мы не позволим какому-то новорожденному сопляку заявлять, что она принадлежит только ему! - то ли взвыл, то ли завизжал кто-то еще, с какой-то надсадной, рвущей уши жалобой, и я опомниться не успела, как духов уже словно бы подменили - вместо вежливого любопытства и какой-то детской радости меня обволокло завистью, злобой, тоской и отчаянием - как будто все звезды разом погасли на небосклоне, оставив после себя только плотную темноту, и озлобленные духи, враз превратившись в стаю свирепых хищников, набросились на меня сплошной волной, уже безо всякой осторожности пытаясь вытрясти из меня мою собственную душу и завладеть телом. В голове словно бы что-то взорвалось, и я хотела закричать от боли - но не услышала собственного голоса, хотела убежать - но не смогла даже сдвинуться с места. Мое тело будто бы превратилось в бесчувственный труп, лишенный способности двигаться, и, как я ни пыталась, никак не могла заставить его даже с места сдвинуться - чего уж там говорить о беге!
"Э-э, нет уж! - раздался прямо у меня над ухом знакомый голос - правда, я никак не могла вспомнить, кому он принадлежит... - Не смейте сдаваться! У вас же такая сильная душа - так боритесь!" - и один из братьев-певцов - я так и не смогла понять, какой именно - пронесся мимо меня, слегка коснувшись носом.
"Вы не должны сдаваться! - поддержал его близнец, появившись с другой стороны, - Ваше тело, равно как и душа - только ваши, так сражайтесь за них! Вспоминайте! Вспоминайте! Это всего лишь духи!"
"Что? Что вспоминать?!" - хотелось крикнуть мне в ответ, однако мысли мои уже заполонили духи, и я вновь оказалась отрезана от собственного тела, точно созревший пузырь соленого дерева, едва удерживаемый ослабевшими стеблями... Все, что мне оставалось - это моя память... но что они имели в виду?! Как мне может помочь моя память?.. Да и что же я могу помнить? Моя мама... рождение в укромном лесном уголке, скрытом плотной листвой... упоительный вкус первого молока, и ничуть не менее приятный вкус первых солнечных лучей, коснувшихся моих привыкших к полумраку глаз... Что? На воспоминании о рассвете заполонившие меня духи словно бы содрогнулись от ужаса, и я ухватилась за эту мысль, как клещ, подсознательно уцепившись за эту мысль. Солнце! Яркий, слепящий солнечный свет, выжигающий саму мысль о тьме и отчаянии! Робкие рассветы, благодатные полудни, пламенеющие закаты! Капли жидкого солнца, дрожащие на мокрых после дождя папоротниках, столбы света, пробивающиеся сквозь прорехи в ажурном потолке леса, лучи, радугой дробящиеся в прозрачных перьях на крыльях просыпающихся жалохвостов...
Солнце! Пожалуйста, дай мне силу, солнце! Дай мне свой свет!..
Взвыв то ли от боли, то ли от ярости, духи, облепившие меня со всех сторон, шарахнулись во все стороны, как от прокаженной, тряся головами и потирая морды лапами, как будто их тоже задел слепящий свет дневного светила, а я, вдохновленная успехом, заполняла сознание все новыми и новыми образами, пока солнечный свет, казалось, не пронизал каждую частичку моего тела, заставив ее лучиться энергией, а духов - в бессилии кружиться вокруг, не смея даже коснуться меня. Хищники свирепо лязгали челюстями, травоядные наклоняли головы и рыли копытами землю, но ни один так и не посмел подойти близко. Сколько я так простояла?.. Мне показалось - целую вечность, прежде чем первый дух решил покинуть этот хоровод и вернуться в лес. Вслед за ним, один за другим, начали уходить и другие, так что постепенно поляна совсем опустела... а я, внезапно и со всей чудовищной отчетливостью ощутив всю тяжесть своего собственного тела, неуклюже рухнула на землю, мгновенно потеряв сознание...
"Цветок... Цветок, очнись! Цветок!" - словно сквозь толщу тумана звал меня знакомый голос, доносящийся откуда-то сверху... наверное, с небес.
"Дай ей отдохнуть, Задира, - а это уже другой голос, более спокойный, - В первую же ночь... Чудо, что она вообще уцелела!"
"Жаль, что мы не познакомились раньше... ее стоило подготовить до того, как выводить наружу. И о чем ты только думал, а?.."
"На себя поглядите, парочка древних обормотов! - судя по тону, Задира едва сдерживался, чтобы не наброситься на них, - Это ж вы их приманили!"
"Мы? - кажется, Шорох искренне удивился, - С чего бы это вдруг? Разве это не ты первым на нас набросился, а? Ненависть, злоба... о да, их в тебе предостаточно, но разве мы тебя не предупреждали, что будет, если ты их будешь по любому поводу наружу выпускать?"
"Ах, вы..."
"Хватит, - оборвала я их, одновременно с этим открывая глаза, - Не надо из-за меня ссориться... сама виновата, - и, мало что не закряхтев от противной ломоты в спине, я встала, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Духи смотрели на меня, мягко говоря, несколько удивленно, и, раздраженно поморщившись, я добавила, - Что? У меня второй хвост вырос? Хватит!" - и, не в силах терпеть, я просто отвернулась, а потому не увидела повторившего мое движение Задиру... и тех волн дрожи, что прошли по шкурам Шороха и Шелеста.
"Ты это слышал, брат?"
"Я это и слышал, и чувствовал, брат".
"О чем это вы? - я все-таки оглянулась, - О чем вы там шепчетесь?"
"Да так, ни о чем, ни о чем! - тут же засуетились они, - Так, молодость свою буйную вспомнили".
"О да, лихие годы юношества. Бегали, где хотели, делали, что хотели..."
"Совсем как сейчас, верно, братец? Повторим?"
"А то, братец! Вы нас извините, конечно, но нам пора".
"Были счастливы познакомиться..."
"Как-нибудь еще обязательно навестим".
"А до тех пор - берегите себя, Цветок! И присматривайте за этим балбесом - ведь хоть он и выглядит взрослым, да только порой ведет себя как младенец!"
"Чего-о?.. Что вы там вякнули, а ну, повторите!" - тут же взъерошился Задира, однако братья явно не собирались задерживаться, и я даже глазом моргнуть не успела, как они уже растворились в воздухе, бесследно исчезнув в ночи.
"Что же они имели в виду?" - задумчиво пробормотала я.
"А бронеголов их знает, - кажется, Задиру этот вопрос беспокоил куда меньше, - Эта парочка сама себе на уме, и разбираться в той чуши, которую они порют - себе дороже. Не бери себе в голову, вот и все... - его лицо приняло озабоченное выражение, - Как ты там?"
"Ничего, - я, конечно, врала, но он, кажется, все равно мне не поверил, - Немного устала, но это пройдет".
"Тебе поесть надо, - он так внимательно меня разглядывал, что мне даже неловко стало, - Выглядишь так, как будто две луны больная лежала".
"Правда? - я внимательно осмотрела себя со всех сторон, однако ничего, кроме легкой худобы, не разглядела, - Ну, скажешь тоже - две луны! Так... пару дней, не больше. У мамы кончается молоко, а траву я есть не могу - тут бы любой отощал, не то что я!"
"Но сейчас-то трава под носом, жуй! - его тон был несколько грубоват, но я не обиделась, - Тут-то еды достаточно!"
"В самом деле..." - вздохнула я и, опустив голову, ухватила первое же попавшееся растение. Оказался - торчок, и он безо всякого труда поддался моим зубам, звонко хрустнув и наполнив рот чуть солоноватой жидкостью и сочной мякотью. М-м-м, вкусно... Я просто-таки ощутила, как обрадовался желудок, дорвавшись до столь желанной пищи, и, жадно приподняв губы, потянулась за следующим торчком... но он оказался несколько дальше, чем я рассчитывала, и, неуклюже дернув ногами, я шлепнулась на живот, естественно, тут же прикусив язык. Ну вот...
"Что, совсем никак?"
"Да все в порядке..."
"Ага, вижу, - мрачно заметил он, - Тебя даже ноги не держат... Тухлятина! Вот в такие моменты я действительно жалею, что мертв!"
"А был бы жив - что бы ты сделал?.." - мне даже любопытно стало, глядя на его нервно подергивающийся хвост.