Аннотация: Когда условия жизни меняются необратимо, не у всех достает гибкости и умения приспосабливаться, чтобы пережить это тяжкое время...
256 миллионов лет назад
Северо-западная часть Пангеи
Территория современной России, Владимирская область
На краю пересыхающего водоема, больше похожего на мутную лужу, одиноко бродила молоденькая пробурнетия - всеядная падальщица, промышляющая разнообразным биологическим мусором, который ей удавалось добыть в кучах пересыхающих водорослей и среди многочисленных ям, где доживали свои последние часы угодившие в ловушку мелкие обитатели умирающего озера.
Еще пару лет назад на этом самом месте начинались безбрежные заросли невысоких хвощей, тогда как чуть повыше, где почва уже не торопилась растечься из-под корней, тесными группками произрастали хрупкие древовидные папоротники и стройные, похожие на осинки, десятиметровые каламиты - реликты, уцелевшие еще со времен каменноугольного периода. Все эти деревья, неспособные выжить в условиях недостатка влаги, постепенно исчезли после того, как река, питающая эта равнину, бесцеремонно "решила" сменить русло и проложила себе новый путь далеко к северу отсюда, оставив свои былые владения без драгоценного источника воды. Вслед за этим неприятным событием высохли растения, и животные, всегда находившие себе корм и убежище в этой заболоченной низменности, покинули родные края, отправившись на поиски лучшего места проживания...
Ну, по крайней мере, большинство из них.
"Там, там, вон там!" - и, восторженно приподняв хвост, пробурнетия неуклюжей, переваливающейся походкой устремилась к замеченной у кромки воды плоской, как лещ, рыбине, только с хвостом наподобие осетрового. Обычно платисомы жили в полноводных реках, питаясь планктоном, и не слишком-то жаловали коричневатые "блюдечки", размером меньше катка для хоккея, так что эта массивная великанша, наверняка еще помнившая озеро времен его расцвета, даже не особенно сопротивлялась, когда мелкие острые зубки схватили ее за плавник и вытянули на сушу.
Рыба попалась крупная, с тарелку, и пробурнетия, которой уже несколько дней не могла набить себе брюхо, тут же принялась терзать чешуйчатую кожу, стремясь добраться до потрохов. Приходилось торопиться - запах добычи мог быстро привлечь и других хищников, оставшихся пережидать засуху здесь, а не отправившихся за ушедшей водой на север, так что удачливая падальшица едва успела сожрать платисома до середины, когда пронзительный визг оторвал ее от трапезы, заставив морда к мордам встретиться с парочкой каренитов, явно решивших напроситься на свою долю.
В отличие от пробурнетии, эти мелкие хищники были, в основном, любителями насеко-мых, и обычно на крупную дичь не посягали, однако сейчас, оставшись практически без пищи, маленькие проныры были готовы поспорить за солидный кусок падали с кем и когда угодно. Ибо нечего присваивать себе этакую груду мяса - на болотистых берегах много голодных, а каренитов целых два, и оба хотят есть! Жесткие усы на их мордочках были свирепо растопыре-ны, глазки сверкали, а сгорбленные спинки со вставшей дыбом пепельно-серой шерстью придавали животным вид куда более крупный, чем они были на самом деле, так что в конце концов куцые мозги пробурнетии обманулись этой демонстрацией - издавая сдавленное низкое шипение, она постепенно отходила, не спуская с противников глаз и стараясь держаться к ним исключительно головой. Карениты же, почуяв слабину, тут же осмелели, и пока один из них продолжал изводить уши струсившей падальщицы визгливыми криками, его подружка двинулась к платисому, раскрывая голодную пасть.
Еду! Съест! Ее добычу! Съест! - и, будто до нее только что дошло, что тут происходит, законная хозяйка рыбины присела на передних лапах и бросилась на самку каренита, вцепив-шись зубами той в лопатку. Голодная дымка, раздразненная запахом холодной рыбьей крови, окончательно лишила ее чувства опасности, и, повиснув мертвой хваткой на верещащей от боли противнице, пробурнетия даже не вздрогнула, когда второй каренит схватил ее за бок, силясь добраться до уязвимого места. Долгая засуха, лишившая всех этих животных возможно-сти нормально охотиться на привычную им еду, изрядно перелопатила поведенческие установки, и бывшие "добрые соседи", могущие разве что случайно повстречаться у водопоя, теперь готовы были разорвать друг другу глотки, катаясь по ссохшейся корке грязи! И когда в какой-то момент самке каренита, отчаянно мотающей головой, ее длинные усы "сообщили", что рядом оказалась чья-то лапа - она тут же, не разбираясь, запустила в нее зубы, заставив собственного партнера, взвизгнув, невольно выпустить пробурнетию, после чего обе самки, не в силах остановить рывок, невольно пробежали вперед еще несколько шагов, прежде чем с размаху шлепнулись в небольшую лужицу, тут же оказавшись в полужидкой грязи по самое брюхо.
Для каренита, ни разу в жизни не сталкивающейся больше чем с парой глотков воды, оказаться так ГЛУБОКО было подобно отрезвляющей пощечине: словно опомнившись, она тут же отчаянно заработала лапами, силясь выбраться на сушу. Оставшийся в гордом одиночестве самец, явно смущенный, бестолково носился по берегу, бросая на барахтающуюся в вонючей жиже самку неуверенные взгляды, но и кончиком когтя не осмеливаясь коснуться ненадежной опоры, под которой зловеще хлюпала, жадно сопела ненасытная трясина. Да и что он мог поделать, маленькое лесное создание с прямыми коготками, совершенно не приспособленное к перемещению по топкой земле, способной при малейшей возможности заставить его намертво увязнуть в грязи?.. Даже пробурнетия, существо гораздо более крупное и сильное, все еще бестолково билась в ловушке, не в силах отыскать ни единого клочка твердой почвы, чтобы упереться в него лапами и вытащить остальное тело. В своих неистовых метаниях она даже наступила на самку каренита, чуть не заставив ее с головой уйти в илистую жижу, но в результате только еще больше завязла сама, уже едва находя в себе силы для нового рывка к поверхности. Болото методично поглощало своих жертв, не обращая внимание на их бесполезные потуги, и самка каренита уже едва могла приподнимать голову, выхватывая у судьбы каждый новый глоток воздуха, тогда как пробурнетия еще боролась, еще силилась выбраться на сухое место, вернуться на берег, продолжить свою тяжелую, но все же - жизнь...
Она и не подозревала, что неумолимый рок уже подписал ей смертный приговор. Ибо их предсмертная возня, перебаламутившая спокойный "кисель" застывшей воды, привлекла внимание существа, скрывающегося в центральной части озера, и вот уже, раздвинув комья грязи, на поверхности показалось крупное животное, формой тела отдаленно напоминающая небольшого крокодила. Судя по торчащим из пасти зубам, не только внешне... Круглые зеленоватые глаза, расчерченные узкими зрачками, лениво моргнули, якобы без малейшего интереса разглядывая копошившуюся у берега сухопутную мелочь, и, вновь зажмурившись, старый вяткозух вновь погрузился на дно, изгибаясь всем своим удлиненным телом. Он никуда не торопился. Всякий, кто попадал в эту огромную лужу, рано или поздно оказывался в его желудке - он застревал, умирал и разлагался, после чего грузному плотоядному оставалось лишь, смешно сказать, только прокопаться к добыче сквозь грязевое поле. И прошло не меньше получаса, по истечении которого даже пробурнетия уже могла только лежать на боку, бездумно пялясь в испепеляющую голубизну летнего неба, прежде чем грязь будто вздулась, приподни-мая ее над твердой коркой - вот, вот сейчас она выберется, осталось только как следует зацепиться и бежать!.. - после чего твердый "валун" под лапами раскололся надвое, и, не успев даже пискнуть, облепленный грязью комочек плоти провалился в бездонную пучину, за двойную решетку искривленных зубов.
Обычно вяткозух предпочитал охотиться на рыбу, не брезговал при случае крупными амфибиями, а там доходило дело и до стаскивания в воду приходивших на водопой обитателей суши, так что, когда климат переменился, и река начала иссякать, этот старый самец, оставив-ший за хвостом не меньше сорока лет жизни, отказался вслед за молодыми сородичами покидать приглянувшийся ему водоем. Он остался ждать дождей, которые обязательно должны были вернуться - ведь они всегда возвращались, каждый год с того самого дня, как этот гигант вылупился из яйца и впервые увидел солнечный свет. Он просто не мог себе вообразить, что может быть иначе, а потому по-прежнему месил взбаламученную издыхающими рыбами грязь, время от времени появляясь на поверхности и внимательно осматривая берега: не возвращают-ся ли, не спускаются по глинистому склону тяжеловесные косолапые парейазавры - дельтавя-тии, оглашая окрестности громогласными трубными воплями? Не явились ли на водопой похрюкивающие дицинодонты - австралобарбары, похожие на миниатюрных бегемотов с клювами попугаев? Не шныряют ли, как раньше, в прибрежных зарослях безволосые "шакалы" скалоподонтесы, разыскивающие в грязи улиток и червей - все, чем можно было набить желудок некрупного, но исключительно прожорливого тероцефала?..
Это был старый самец. Пожалуй, даже слишком старый для того, чтобы продолжаться оставаться гибким, вовремя отвечая всем неблагоприятным изменениям в окружающей среде. Возраст сделал его жестким, как высохшее бревно, и по истечении первого сухого сезона, когда на землю пролилось несколько слабых дождей, этот угрюмый хищник лишь обнаружил, что греться на обнажившихся у дальнего берега отмелях гораздо удобнее, чем всползать на высокие откосы; через два месяца без ливней его охота уже начала неприятно растягиваться во времени, и порой приходилось целыми днями лежать у берега, подстерегая добычу; через полгода почти все крупные травоядные покинули эти места, оставив "крокодила" охотиться на мелких хищников, теснящихся в постепенно высыхающих зарослях, куда уже не дотягивалась выпариваемая солнцем вода; а уж к первому "мертвому" году озеро и вовсе начало приобретать современный вид - мутное око в окружении разрастающейся пустыни, которая уже совсем скоро выдавит из него последние соки, превратив в пустую глазницу. И если наземные животные еще могли куда-нибудь податься - вверх по руслу, либо ниже по течению, надеясь, что оно выведет их к крупной реке - то что было делать рыбам, которых уже через несколько часов высушивало в оставшихся на берегу лужах?
Что было делать тонкокожим амфибиям, с их короткими лапками и нежными жабрами, не переносящими полуденного знойного воздуха?
Что было делать старому вяткозуху, закореневшему в убеждении, что здесь, на этом озере, он - полновластный хозяин, и не стоит даже думать о том, чтобы добровольно оставить свое негласное королевство? Куда ему было идти - тяжелому, неповоротливому, с короткими "крокодильими" лапами и волочащимся по земле брюхом?..
Поэтому он ждал. Даже когда вода окончательно превратилась в зловонную кашу, а на уплощенной морде успела налипнуть солидная "гора" из застывшей грязи, которую никак нельзя было соскрести, хоть до самого вечера колотись головой о твердеющие наносы, в скором времени обещающие все озеро покрыть несокрушимым панцирем. Даже когда двухнедельная охота закончилась, стыдно признаться, пойманным эмеролетером - примитивной "ящерицей", что бродила по грязи, выискивая последние пересыхающие лужицы. Обычно этому осторожному животному хватало и той влаги, которую оно получало с потребляемыми насекомыми, однако сейчас даже засухоустойчивые многоножки и пауки куда-то попрятались, так что голодному эмеролетеру пришлось спуститься на почти уже мертвое озеро, разыскивая пищу, где он совершенно не заметил, как наступил на дремлющего вяткозуха. Хищник не замедлил воспользоваться шансом... но, впрочем, столь скудная пища не особенно ему помогла, и в конце концов, наконец-то подчинившись возопившему инстинкту самосохранения, вяткозух отправился... нет, не на поиски нового водоема. Этого упрямства природе было не пересилить, и тяжеловесный зверь пополз к дальнему берегу своего "дома", где, помнится, вырыл себе неглубокую пещеру, в которой пережидал предыдущие, меньшие засухи. В тени этого надежного логова всегда можно было спастись от палящего солнца, погрузиться в тяжелую дремоту и, сохраняя полную неподвижность, дождаться-таки момента, когда над равнинами сгустятся свинцово-серые тучи, вот-вот готовые пролиться живительным дождем... Дождь приходил всегда, и крохотный мозг вяткозуха просто не мог смириться с тем фактом, что на этот раз его ждать нечего, поэтому, по осыпающейся грязевой "лестнице" заползая ко входу в свое полуразрушенное жилище, это ходячее ископаемое с непоколебимым спокойствием устраивалось на иссушенной, пыльной и потрескавшейся земле (даже не заметив, что задняя половина его туловища так и осталась снаружи), в абсолютной уверенности: вода вернется.
Он проснется влажным осенним утром, после долгого дождя, и озеро снова встретит его спокойной гладью, в которой будет отражаться затянутое серой пеленой небо. Набежавший ветер донесет до его чувствительного носа приятный запах отрыжки кормящихся дицинодон-тов, и, изящно соскользнув в воду с глинистых "подмостков", вяткозух неторопливо поплывет к дальнему берегу, изгибаясь и загребая воду. Крупный, похожий на аксолотля двинозавр издалека заметит его массивный силуэт, и испуганно метнется в сторону, разгоняя стайки рыбьей молоди - но вяткозух даже не посмотрит в его сторону. Конечно, двинозавры вполне вкусны, да и габариты у них тоже ничего - взрослые особи вырастали аж до метра в длину, так что лишь субтильное телосложение не позволяло им давать высшим хищникам сколь-нибудь весомый отпор - однако это не та добыча, которой стоит набивать брюхо ослабевшему после долгой голодовки животному. К тому же, амфибии - дичь на "черный день", так как плавают они гораздо лучше вяткозуха, а чувствительная кожа загодя предупреждает их о приближении опасности, так что обычно более массивный "крокодил" всю эту братию дружно игнорировал... ну, за исключением редких случаев.
Так, например, несколько лет назад в озере объявился молодой хрониозавр - дальняя род-ня двинозавра, только и с куда более внушительной зубастой пастью и солидной броней, обеспечивающей ему защиту от более крупных хищников. Во всяком случае, просто так игнорировать идущие по спине хрониозавра сплошные ряды костяных щитков - остеодерм, наподобие тех, которыми сегодня могут похвастаться крокодилы - ни один плотоядный не стал бы, и именно этот факт делал присутствие хищной амфибии таким раздражающим. Вдобавок ко всему прочему, хрониозавр занимал ту же экологическую нишу, что и вяткозух, то бишь кормился в тех же местах и примерно теми же животными, поэтому, естественно, рано или поздно эти двое должны были столкнуться в борьбе за охотничьи угодья!..
И это случилось. Ровно через четыре дня после появления пришельца, когда тот лениво грелся на солнышке, развалившись на широкой отмели. Противник был внушителен на вид, а его броня тускло поблескивала на свету, явно намекая, что справиться с ним будет непросто... но в его пасти росли лишь мелкие загнутые зубы, больше приспособленные для ловли рыбы, тогда как вяткозух был вооружен мощными клыками - оружием против крупных противников, способных при случае постоять за себя. И когда эти длинные клинки, вдобавок к приличному весу самого зверя, внезапно обрушились на дремлющего хрониозавра, тот успел лишь издать сдавленный крик, прежде чем с громогласным плеском свалился в воду!
То был короткий, но жестокий бой, и если бы он начался посреди озера, где вода была наиболее глубока, в выигрыше оказался бы "броненосец" - он куда больше был приспособлен для сложных маневров в воде, а всплывать на поверхность за глотком воздуха ему требовалось реже, чем вяткозуху... но вот стоя на твердой земле, в которую упирались все четыре когтистые лапы, вяткозух явно выигрывал в сложении, поэтому умудрился аж приподнять "добычу" над водой и несколько раз тяжело тряхнуть, мотая головой из стороны в сторону. При этом меньшие по длине, чем верхние, но все же весьма внушительные клыки нижней челюсти глубоко вошли в незащищенное брюхо жертвы, и, отчаянно извиваясь всем телом, хрониозавр изо всех сил пытался слезть с этих смертоносных "булавок", однако вместо этого лишь еще больше раздирал глубокие раны. Даже когда вяткозух, явно устав так долго держать голову над водой, почти небрежно ослабил смертельную хватку и позволил противнику, израненному и изможденному, вывалиться на озерное дно, хрониозавр еще долго бился на боку, вспенивая воду, пока, наконец, не понял, что свободен - и, перевернувшись, молнией бросился в заросли хвощей, оставляя за собой широкую борозду.
Вяткозух и не пытался его преследовать - вполне удовлетворенный своим превосходст-вом, он устроился греться на том же месте, где лежал хрониозавр, с неким смутным удовольст-вием втягивая кислый, изрядно сдобренный страхом запах - постоянное напоминание о только что одержанной победе...
Чуть дрогнувшие ноздри, будто наяву учуявшие аромат поверженного врага, слегка рас-ширились, и сонное животное тяжело переместилось чуть дальше, не открывая глаз.
Он уже никогда не откроет глаза. Просто не сможет поднять эти тяжелые веки, а безжало-стный воздух скоро высушит узкие зеленоватые щелки, навсегда упрятав их под растрескав-шейся беловатой пленкой.
Вода еще вернется в эту ложбину, смочив илистую "лепешку" и наполнив мертвое озеро влагой - но это случится еще очень, очень нескоро, через три долгих обжигающих года, когда высоко в горах после сильных дождей прорвется естественная плотина, и по старому руслу вновь побежит шумящий поток. Опустошенные берега покроются зеленью, а за растениями появятся и первые животные - сперва робко, будто не вполне доверяя однажды обманувшей их реке, но постепенно жизнь позабудет былые обиды и восстановится в своих правах, и снова молоденькие австралобарбары будут копаться в грязи, пофыркивая и стараясь не попадать под лапы взрослым животным, а на ветках деревьев будет сердито кричать перепуганная суминия, напоминающая гибрид ящерицы и лемура, и ее пронзительные вопли еще долго будут разноситься над водой, пока раздосадованный промашкой молодой вяткогоргон, родич уже знакомого нам южноафриканского горгонопса, не уберется куда подальше.
Жизнь вернется в свое прежнее течение, как это бывало уже не один раз, и лишь самые древние обитатели озера - например, некоторые дельтавятии, пережившие засуху у другого водоема - может быть, обнаружат, что на водопое стало куда спокойнее, ибо незрелый хрониозавр со страшными отметинами на спинном панцире все еще слишком мал, чтобы представлять угрозу даже для молодых парейазавров, а старое чудовище, появляющееся из мутной воды, с острыми клыками и ужасающей пастью, глубокой и ненасытной... куда оно делось?
Этого не узнает уже никто. Ибо, раз ты умер - значит, про тебя забыли. Суровый мир позднего пермского периода не был предназначен для пустых сожалений о том, что уже прошло: живи настоящим, борись за то, что ты есть сейчас, иначе очень скоро присоединишься к мертвецам и обнулишь свой вклад в развитие всего вида. И потому никто никогда не узнает, какая судьба постигла старого вяткозуха, никто никогда не заинтересуется его историей, не обратит внимание на торчащие из-под осыпавшегося глинистого откоса короткие задние лапы в иссушенном коконе растрескавшейся шкуры - даже непривередливые падальщики, брезгуя столь древними костями, обойдут их стороной, позволив солнцу и дальше превращать их в пыль, а остальному туловищу, лишь перед самым возвращением реки погребенному в своем обвалившемся логове - дожидаться того момента, когда на него вновь обратят внимание.
Момента, когда его растрескавшийся и раздавленный скелет бережно извлекут из каменной породы, точно невесть какую драгоценность, и он вновь увидит солнечный свет и услышит, как рядом, у подножия расписанного красноватыми полосами склона, течет широкая полноводная река, которой ему так и не удалось дождаться при жизни. Он был терпелив, этот древний охотник, силен и вынослив, но всякому терпению приходит конец; он был рожден, чтобы хватать проворную рыбу, разрывать извивающихся амфибий, внезапно нападать на мирно утоляющих жажду травоядных, нанося им жестокие раны и утаскивая на глубину - но его последней добычей стало крохотное животное, любитель насекомых - эмеролетер, который так и не успел перевариться в погрузившемся в оцепенение вяткозухе, и оба, хищник и добыча, вместе превратились в безмолвные кости, безвозмездное наследие грядущим поколениям - память о том, что зачастую, чтобы выжить, только выносливостью не обойтись.
Очень часто, чтобы преодолеть все жизненные испытания, нужно быть не только силь-ным, но и гибким. Умеющим приспосабливаться. Одним упрямством войну не выиграть, особенно если это война на выживание, а потому вяткозух проиграл свою схватку, и остаток своих дней провел не в привычной охоте на крупных травоядных, но в поисках мелких, слабых животных, которые, как и он сам, отказались покинуть высыхающее озеро.
Он до конца ждал, что вода вернется. Что это еще не конец, и он успеет, широко разинув пасть, вцепиться в ляжку зазевавшемуся детенышу австралобарбара или утащить пришедшую на водопой хрупкую суминию. Сжимая в пасти тельце эмеролетера, он не думал о смерти, но лишь деловито глотал еще теплое мясо, терпеливо дожидаясь возрождения озера и своего триумфального возвращения на трон безраздельного владыки целого водоема...
Вот только его простого терпения оказалась недостаточно.
И потому та жалкая трапеза стала его последним пиршеством.
ЧТО ТАКОЕ, КТО ТАКОЙ:
Пробурнетия (Proburnetia, "первая бурнетия") - род примитивных терапсид, родствен-ных горгонопсам. Длина черепа - около двадцати сантиметров, животное было размером с собаку. Характеризуется наличием многочисленных костных выростов на черепе - на глазами, на носу, в области лба и висков. При жизни эти выросты были покрыты кожей, их конкретное назначение по-прежнему неясно - высказываются предположения об участии в выработке гормонов и защите глаз при передвижении в зарослях. Вероятно, всеядное животное, питавшееся как растительной, так и животной пищей.
Платисом (Platysomus, "плоскотелый") - род лучеперых рыб семейства платисомовых, родич паранаихтиса. Как и его южноамериканский родственник, платисом был тяжеловесной неповоротливой рыбой, питавшейся планктоном.
Каренит (Karenites, назван в честь Карена Евгеньевича Богачева, руководителя кооператива "Каменный Цветок") - род мелких тероцефалов, с длиной черепа около 7 сантиметров и общей длиной тела не более 40 сантиметров. В строении черепа наблюдаются некоторые особенности, характерные для млекопитающих - например, трехвершинные коренные зубы - но сохраняются мелкие небные зубы, характерные для синапсид. Крупные глазницы, маленький теменной глаз. Мозговая полость сравнительно объемная. Конечности относительно длинные, в кисти сохранились рудиментарные дополнительные пальцы. Вероятно, животное вело ночной или сумеречный образ жизни, охотилось в основном на насекомых и других беспозво-ночных.
Вяткозух (Viatkosuchus, "вятский крокодил") - род хищных тероцефалов, с длинным мас-сивным черепом и продолговатым телом. Длина голова достигала 18 сантиметров, общий размер животного - с некрупную собаку. Ходил плохо из-за расставленных в стороны, как у ящерицы, лап, скорее всего, предпочитал большую часть времени проводить в воде. Вероятно, охотился как на рыбу, так и на некрупных наземных животных, приходивших на водопой.
Дельтавятия (Deltavjatia, "с реки Вятка, с треугольным черепом") - род примитивных парейазавров. Длина черепа достигала 25 сантиметров, длина тела - до 1,5-2 метров. Отличаются умеренным развитием типичных для парейазавров "щек", но вот голосовые пазухи черепа развиты очень хорошо - следовательно, дельтавятии могли общаться между собой, издавая громкие звуки. Крупные глазницы, однако сами глаза были сравнительно невелики. Зубы листовидные, зазубренные, предназначенные для питания мягкой растительно-стью - вероятно, водорослями. Панцирь на спине развит относительно слабо. Хвост относи-тельно длинный.
Австралобарбар (Australobarbarus, "южный чужак") - род некрупных дицинодонтов, первый из подобных животных, обнаруженных в Северном полушарии. Череп достигал в длину 20 сантиметров, общая длина животного - около полутора метров. Вероятно, наличествовал половой диморфизм - у части найденных черепов взрослых животных отсутствуют клыки. Сохранились немногочисленные заклыковые зубы, кончик морды был покрыт роговым чехлом. Вероятно, животное питалось мягкой прибрежной растительностью, при желании австра-лобарбар мог рыть землю, разыскивая корневища и клубни. Вероятно, животные постоянно держались у водоемов, в случае чего совершая многокилометровые миграции.
Скалоподонтес (Scalopodontes, "кротовий зуб") - род некрупных тероцефалов с длиной черепа около 10 сантиметров. Голова массивная, клыки хорошо развиты, но нижняя челюсть относительно слабая. Крупные обонятельные капсулы - именно обоняние было основным органом чувств скалоподонтеса, который вел образ жизни современных мелких всеядных млекопитающих, например, ежей.
Эмеролетер (Emeroleter, "дневной губитель") - род примитивных рептилий, достигавших в длину 40 сантиметров и внешне похожих на средних размеров ящериц. Череп животного удивительно похож на череп крошечного парейазавра - он столь же богат костными наростами и характеризуется зазубренными коронками зубов. Глазницы крупные, ушные вырезки широкие - вероятно, эмеролетер был одним из первых наземных позвоночных с хорошим слухом. Питался насекомыми и другими беспозвоночными; возможно, рыл норы.
Двинозавр (Dvinosaurus, "ящер с реки Северная Двина") - род водных темноспондилов, более прогрессивный родственник тримерорахиса. Череп короткий, полукруглый, уплощенный, длиной до 20 сантиметров, общая длина могла доходить до метра. Животное имело четыре пары наружных жабр, хотя, возможно, жабры были и внутренними. Скелет плохо окосте-невший - ходить или даже ползать двинозавр не мог, и вел исключительно водный образ жизни. Питались, вероятно, мелкой рыбой и крупными беспозвоночными.
Хрониозавр (Chroniosaurus, "временной ящер") - род хищных амфибий, родич архерии. Сочетал в себе признаки как амфибий, так и рептилий. Внешне напоминал некрупного крокодила, длина черепа достигала 25 сантиметров. Отличается наличием панциря, состоя-щего из отдельных костных щитков со сложным замковым сочленением, прикрывавшими спину, бока и передний отдел хвоста животного. Вел исключительно водный образ жизни.
Суминия (Suminia, в честь палеонтолога Дмитрия Леонидовича Сумина) - род примитивных терапсид, близкий родич дицинодонтов. Длина черепа достигала 5 сантиметров, общая длина тела - 30 сантиметров. Чрезвычайно изящное животное с легким скелетом, маленькой головой и длинными лапами и хвостом. Глазницы крупные, зубы однотипные, долотообразные, предположительно, приспособленные для откусывания и дробления древесины молодых побегов хвощеобразных растений. Скорее всего, суминия вела древесный образ жизни - таким образом ее можно считать одним из первых представителей синапсид, в полной мере освоивших древолазание.
Вяткогоргон (Viatkogorgon, "Горгона с реки Вятка") - род относительно некрупных гор-гонопсов, с длиной черепа до 17 сантиметров и общей длиной тела чуть меньше метра. Череп вытянутый, с длинными клыками и острыми заклыковыми зубами, челюсти могли открываться очень широко, что позволяло вяткогоргону охотиться на крупную дичь. Скелет легкий, конечности длинные, при необходимости вяткогоргон мог непродолжительное время бежать вразвалку, бросаясь на добычу. Как и у всех горгонопсов, в мозгу наиболее развит мозжечок, отвечающий за координацию движений, так что вяткогоргон был относительно быстр и подвижен, но при этом его интеллект оставался на уровне обычной рептилии. Животное вело околоводный образ жизни, хорошо плавало благодаря своему уплощенному хвосту, но в воде, вероятно, не охотилось, предпочитая искать добычу на берегу.