Блевать салатом "оливье"... Извлекать из себя-инструмента мучительную ноту "бе"... Сил нет. Палёная водка уводит сознание в прошлое. Опрокинутая ёлка напоминает что-то нехорошее. Словно тёлка в зелёном, в дымном угаре лежащая.

Подобравшийся к ноге огонь возвращает меня в настоящее.

Накинуть покрывало на пламя.

Вспыхнули шторы. Кот сидит на оконной раме. Мяукает, падла: страшно уродцу ушастому. Я в трусах и валенках по комнате шастаю.

Всё прошло, улетело, завяло, скуксилось, смёрзлось. Время вёслами плещет дерьмо, по которому... всё так серьёзно! Зачерпнул из аквариума не ума, а водицы. В отражении тёмном -лица? Одно. Моё, как тут не злиться? Гуппи вплывает в весок, плавниками дрожащими щупает мозг. Я целую аквариум там где был лоб. Взасос.

И тут ритм вечерины ломается - звонок в дверь.

- Ну?

- Хуй гну!

- Ну и гни, нехрен в чужие двери звонить.

Странная дура, говорящая, что гнёт то, чего у дур не бывает.

Опять звонок.

Пришлось открыть.

- Ты, блядь, мне ещё позвони, блядь!

- Не пизди. Я твоя муза.

Пригляделся. Она.

- Заходи.

- Сидишь один. Думаешь злыми стихами. Пьёшь не то. Пожар вот устроил. Ты теряешь лицо...

Щупаю лицо. На месте.

Оглядываюсь на аквариум. Там нету.

- Не умеете вы развлекаться, - она улыбается. - Зажигать не умеете.

Льёт водку на ковёр.

Красиво сивое пламя, синей линией чертит смерть.

- Ага, - смеётся она натужно. - И похабничал ты, и скандалил для того, чтобы ярче гореть.

- Ты плагиатская, нет, ты плагиадская...

- А ты думал!

Берёт меня за руку, смотрит в глаза. Целует нежно, языком находя язык. Я теряю свои тормо...

- Опять рифмуешь?! - удар в пах.

Боль... Боль... Большое спасибо...

- Пойдём, развеемся.

Немного оделся. Валенки уже есть, вот ушанка. Накладная борода, накладная на бороду... Нет, накладную брать не буду: бумага вряд ли защитит от...

- ...холода? Да, сука, от холода? - шипит она. - Я убью тебя, гада. Никаких ёбанных стихов, бля!

- Но я не могу иначе...

Падает на колени. Хватает за ноги.

- Можешь, гадёныш, можешь... иначе давно бы ушла, другого нашла, к Шолохову новому, к Достоевскому, как тут разложишь... Пройдись по Невскому - каждый второй гений: не Долматов, так Раневская. А мне ни актёр, ни поэт, ни художник... Я муза не для союза композиторов. Других нет, понимаешь? Да что ты о нас знаешь? Я блядь, я сука пробитая!

Прячется.

Плачет.

Она красивая.

Я не умею, не знаю, что это значит, - проза.

Смеётся:

- Для рифмы - "кобыла сивая".

- Слишком избито.

- Тогда ещё сверху "роза". Понял? - Я не для поэтов...

Молчим. Из-за стенки грохочет... Кай Метов?!

- Я не виноват, милая. Всё состоит из ритма. Рифма сама приходит...

- Молчи. Просто помолчи, когда что-то сказать хочется. Ты каждой строкой меня убиваешь.

О, а кот-то со страху сейчас обмочится.

Она чувствует мои мысли, она падает навзничь, на диван тлеющий.

Что делать? Я застыл, глядя на репродукцию. На парус бе... белый.

Приоткрывает глаза. Шепчет удивлённо:

- Ты борешься?! За меня?..

Беру её на руки. Несу в другую комнату.

- Полежи. Я мигом.

Дело привычное: в туалете огнетушитель. Пенной шипучкой расправляюсь с залом. Диван не перестаёт дымить, тлеет, падла сучья. Я прозаичен?.. Чёрт. И тут созвучия.

Беру шампанское. Скидываю ушанку. Пинаю шального кота.

На полу у кровати муза. Смотрит.

- Будешь?

Кивает.

Влива... Пою.

Осторожно.

Но вино проливается на щёки, течёт по подбородку, на грудь, прячущуюся в вечернем платье.

Зажмуриваюсь до боли в глазах: только бы не подумать об... об... объятьях.

- Ты старался, спасибо.

Глажу её по волосам, роскошным каштановым волосам...

- Прости.

- Я буду говорить. Просто. Морщась, силясь. Но ты - ты не думай. Просто слушай. Отринь любые звуки извне. Ты готов к переходу. Ты расслаблен. Я хочу, чтобы ты был рядом. Ляг. Вот здесь. Пропащая душа, возьми меня за руку. А позже и просто - возьми. Невероятно, но я выдержала целый год. Я страдала, мой герой. Я каждый день получала удары в самое сердце. Ты хотел, ты действительно хотел написать гениально. И у тебя могло получиться. Но, видно, не со мной. Крылья мои давно на помойке. Они отсохли в первый же месяц. Но ты не помнишь. Я буду считать до тридцати трёх. Раз. Волхвы приехали на счёт "ноль", но у нас с тобой нет этого пункта, вы - люди - ущербны. Два. Два раза ты чуть не убил меня, сорвавшись с рассказа на стихотворение. Три. Триллер какой-то. Но мы не будем о негативном... Четыре. Я увидела тебя пьяным возле столба в вонючем квартале. Но сразу стало ясно, что посреди этого дерьма лежит обдолбанный цветок. Подними, стряхни пыль, и он зацветёт. Пять...

И она говорит о хорошем. С четырёх до двадцати девяти. Я повторяю за ней слова. Я почти не имею возможности думать о другом. Она меня изучила. Её слова падают точно в срок. Чуть медленнее - я успею найти рифму. Чуть быстрее - я отключусь от её мысли, и обязательно возникнет другая. Даю голову на отсечение, рифмованная.

- Тридцать. Тебе тридцать. Ты думаешь, что одинок. Но ты не одинок. Тридцать один. Платье мешает. Сорви его. Тридцать два. И остальное. Тридцать три. Обнимай!

Я жадно обхватываю её плечи. Впиваюсь в шею губами. Зубы кусают гладкую кожу. Вскрикивает. Он ещё не понимает, что случилось невозможное.

Волосы в кулаке. Откидываю её голову. В сумраке груди, словно из олова. Видели ли вы меня голого? Она - видела, но не скажу, что ей было здорово.

Отползаю. Бьюсь головой в стену. Я не хотел!

- Я не хотел!..

Дышит хрипло. Прерывисто.

Креплюсь.

Отираю трусами кровь со лба. Приближаюсь к музе. Бережно перекладываю на кровать.

- Прости, прости, прости...

Поцелуями скрепляю раскаяние.

Она дышит ровнее. Умоляет:

- Думай, как бюрократ, пожалуйста.

А как думают бюрократы? Я знал нескольких представителей данной социальной общности, которая, по большому счёту, общностью не является. Это набор людских единиц, которые могут быть объединены взглядами на службу, на методологию её несения, но никак не обязательно. В широком смысле, они такие же разные люди, как и не-бюрократы. Есть какой-то вопиющий недостаток людского сознания консолидировать абсолютно самобытных людей в некие группы, слои, диаспоры. Работаешь в канцелярии? Бюрократ. В комитете? Бюрократ...

Музе лучше. Муза розовеет. Муза чуть улыбается. Пусть меня прёт в какую-то дебильно-канцелярскую тему, зато это не стихи.

- Зато это не стихи, - кивает она. - Думай обо мне, как в женском романе.

Точёная фигура, тёмные кружки сосков на смуглых крепких грудях. Восхитительный волосяной треугольник ниже пупка-горошинки. Тонкая талия. Дай, я переверну тебя со спины на бок, дабы насладиться изящным изгибом твоей талии, рождающейся между двумя 90 и явно тоньше, чем 60. О, сладкие булки твоей задницы! О, мокрые створки твоей передницы! Нефритовый идол восторчал! Нежным поцелуем поприветствуй его в лысинку.

Да, вот так. Язык твой - друг мой. Крепкими зубками не надо, надо губами, мягкими и в то же время упругими.

Хватит уже, а то жемчуг моего вожделения прольётся в пещеру твоего пищевода.

- Ты пошлый. Ты ломаешь законы жанра.

- А что делать?

- Думай так дальше.

Ракообразно? Нет! Крабовидной туманностью распластана, ты зовёшь меня каждым своим квадратным миллиметром. Мой жаждущий странник подбирается к пещере твоего лона. Входит, не стучась.

Загадочная радостная мгла объяла стержень. Он начал игру с бесконечно возрастающей скоростью. Тепло ли тебе девица?..

Фрикции обрели осмысленный темп. Нервные окончания, присутствующие в головке полового члена, посылают непрерывные раздражающие импульсы к головному мозгу. Хорошо!

- Сволочь, ненавижу! - стонет она. - Тварь антиэстетическая!

- Заткнись!

- Давай про странника и пещеру, а?

- Про хуй и пизду?

- Нет, про странника и...

Пещера, милая пещера! Своды твои влажны, вход твой подобен распустившемуся вконец цветку... Странник вышел перекурить, крошка. Вспотевший странник скользнул по загорелому бёдрышку. О, повернись же, избушка, ко мне задом, к матрасу передом!

Странник, милочка, уже не странник, а всадник. Разъярённый варвар, сметающий всё на своём пути, врывающийся в твой Рим (первый, второй, третий?). Он тычется, алчущий и жадный, во все инстанции, обивает скользкие пороги, что-то доказывает, грозя, умоляя, требуя, и... плюёт на всё это дело, поняв, что так и не пробьётся к самому главному.

Крышу снесло бля где я хорошо-то как мама ещё и ещё длится миг да детка ты так же ушла как и я лучше этого света во тьме которую нам всем предвещает неизбежная смерть что начинает стучаться лишь только мы рождаемся всегда на философию тянет в момент окончания ебли...

Тут мы полежим рядом, водя руками по телам, вляпываясь в мокрое.

Она счастлива, потому что боли нет. Я сейчас не в состоянии причинить ей боль. Это раздражает. Не для того я каждый день варюсь в котле созвучий, чтобы вот так вот сдать позиции!

Думать слабоассоциированной прозой - это как сознательно жить в тумбочке, стоящей в роскошном коттедже. Муза, муза, ты гиря на моих мозолистых ногах.

Я предпринимаю успешную попытку захвата её ягодиц в руки. Охает моя музочка. Умничка. Теперь пальчиком по анусу. Взыграй-ка круглой мышцей, детка!

Она прижимается, льнёт ко мне. Переворачиваю её на спину и вступаю с ней в акт куннилингуса. Пахнет так себе, но баловаться набухшей вишенкой мне нравится.

Как там странник?

Странник, как пионер.

Будем миссионерствовать. Губки тянутся к моим. Встречаем прохладой. Потом отвечаем. Мацаем за грудь. Прижимаемся к животу. Игра с соском. Нефрит Нефритыч подобен астральному Энерджайзеру. Я насилую свой мозг, полосуя его тончайшие ассоциативные каналы тупым ножом разноформатного прозняка. Но близок, близок миг...

Ужас в глазах музы. Она начинает догадываться, она хочет остановить этот процесс, но курок нажат. Увы и ах, моя любовь. Твой миссионер станет проповедовать тебе новое божество.

Я вас любил...

Ха-ха, это уже боль. Это уже кровь.

Хочешь, я посчитаю тебе до тридцати трёх?

Раз, два, три, четыре, пять, знаете, наверно...

Раз, два, три, четыре, пять, жадность - это скверна!

Хотела меня забрать? В двухмерный мир бессмысленного нагромождения слов?

Не дёргайся, сучка. Лучше подмахни последним подмахом.

Белеет...

Парус...

Одинокой...

В тумане...

Моря...

Голубо-о-о-о-у!!!

С Новым годом, милочка! А что такая синяя? Я припёр бутылочку, не лежи разинею!

Я вынимаю странника. Я закрываю ей веки.

А вы когда-нибудь заёбывали свою музу до смерти, коллеги?