Аннотация: Она не умела готовить. Не любила цветы. Не носила украшений и часов...
Она была небольшого росточка. Ничем не примечательной внешности: секущиеся волосы, коричневые, цвета сухих листьев; глаза блеклые, будто выцветшие, как у стариков. Она носила длинные юбки и старые широкие свитера, потрепанные на локтях. В минуты особенно острой грусти прятала лицо в воротник, и только ее глаза в мелких, редких ресницах смотрели на мир затравленно и скорбно. Она почти никогда не смеялась, а улыбка ее была неуверенной, едва заметной, испуганной. Она много чего боялась: шумных компаний, открытых пространств, торговых центров и лифтов. А больше всего - одиночества, потому что лучше многих других знала, что это такое.
Когда она шла по улице, сутулясь и не поднимая глаз, ее не замечали и часто, задев плечом, даже не просили прощения. Ей никогда не удавалось первой проскочить в раскрытую дверь, осадить прущего вне очереди наглеца или признаться продавцу: "Вы меня обсчитали". А по вечерам, закрывшись в ванной, чтобы не слышала мама, она плакала от скопившихся на сердце обид.
Она жила, укутанная в грусть, дышала грустью, грусть светилась в ее глазах, таилась в ее угловатой походке, жестах, тихом хрипловатом голосе. Слеза была стеклом, сквозь которое она смотрела на мир.
Она не умела готовить. Не любила цветы. Не носила украшений и часов...
Он смеялся над нею, временами был с ней несправедливо груб и жесток.
Когда она ушла, он вздохнул с облегчением, как если бы тяжелая туча, висевшая над крышей его дома, наконец переместилась в другие края. Однако иногда он видел ее во сне - робко улыбающуюся, милую, - и, проснувшись, долго курил у раскрытого окна и вздрагивал от легких прикосновений ветра к его волосам: когда-то она так же ласково и едва заметно гладила его кудри, шепча: "Ты ведь никогда не бросишь меня? Правда-правда?".