Агата Кристи
Смерть на Ниле
Agatha Christie
DEATH ON THE NILE
Copyright (C) 1937 Agatha Christie Limited. All rights reserved.
AGATHA CHRISTIE, POIROT and the Agatha Christie Signature are
registered trademarks of Agatha Christie Limited in the UK and/or
elsewhere. All rights reserved.
(C) Харитонов В., перевод на русский язык, 2010
(C) Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство
«Эксмо», 2015
* * *
Сибил Барнетт, которая не меньше меня
любит путешествовать по всему свету.
Часть первая
Англия
Глава 1
Линит Риджуэй!
– Это она! – сказал мистер Барнэби, хозяин «Трех корон».
И толкнул локтем соседа. Приоткрыв рты, оба выкатили
буколические глаза. Перед почтовым отделением стал большой
ярко-красный «Роллс-Ройс». Из него выпрыгнула девица –
без шляпки и в простеньком (обманчиво простеньком) платьице;
златовласая девица с властным лицом, с прелестной фигурой –
словом, редкая птица тут, в Молтон-андер-Вуде.
Она быстрым, уверенным шагом прошла в здание почты.
– Она, – повторил мистер Барнэби и, понизив голос, трепетно
продолжал: – У нее миллионы… Собирается потратить тысячи
на усадьбу. Бассейны устроить, итальянские сады с бальным залом,
полдома порушить и перестроить…
– Потекут в город денежки, – сказал его худой, болезненного вида
приятель. Сказал завистливым, вредным тоном.
Мистер Барнэби согласился:
– Подфартило Молтон-андер-Вуду. Подфартило. – Мистер Барнэби
ликовал. – От спячки наконец пробудимся, – добавил он.
– Не то что при сэре Джордже, – сказал второй.
– Да, тому, кроме лошадей, ничего не надо было, – снисходительно
сказал мистер Барнэби. – Вот и дошел до ручки.
– Сколько он получил за усадьбу?
– Шестьдесят тысяч, я слышал, так-то.
Худой присвистнул.
– И говорят, еще шестьдесят, – продолжал радоваться мистер
Барнэби, – она потратит на обустройство.
– Черт-те что, – сказал худой. – Откуда у нее эти деньжищи?
– Из Америки, я слышал. Мать была единственной дочкой
у тамошнего миллионера. Прямо кино, правда?
Девица вышла из почты и села в автомобиль. Худой проводил
взглядом отъехавшую машину.
– Неправильно это, – пробормотал он себе под нос, – чтобы она
еще так выглядела. Это слишком – иметь деньги и такую внешность.
Если девушке привалило богатство, то какое же она имеет право
быть еще и красоткой? А она – красотка… Все при ней. Нечестно…
Глава 2
Отрывок из светской хроники во «Всякой всячине»: «Среди
ужинавших в ресторане «У тетушки» мое внимание привлекла
красавица Линит Риджуэй. С ней были достопочтенная Джоанна
Саутвуд, лорд Уиндлизем и мистер Тоби Брайс. Общеизвестно,
что мисс Риджуэй является единственной дочерью Мелиша Риджуэя,
мужа Анны Хатс. От своего деда, Леопольда Хатса, она наследует
огромное состояние. Сейчас прелестная Линит в центре внимания,
и поговаривают, что в скором времени может быть объявлено
о помолвке. Разумеется, лорд Уиндлизем казался весьма épris[1]»!
Глава 3
Достопочтенная Джоанна Саутвуд сказала:
– Дорогая, по-моему, все получится совершенно изумительно.
Она сидела в спальне Линит Риджуэй в Вуд-Холле. За окнами
взгляд, миновав парк, уходил в поля с сизой каймой леса.
– Прелестно тут, правда? – сказала Линит.
Она стояла, опершись руками о подоконник. Лицо горело
энергией, нетерпением. Рядом с ней высокая и тонкая
двадцатисемилетняя Джоанна Саутвуд с продолговатым умным
лицом и капризно выщипанными бровями смотрелась тускловато.
– Сколько же ты успела сделать! У тебя было много архитекторов
или кого там еще?
– Трое.
– А какие они – архитекторы? Никогда с ними не сталкивалась.
– Славные люди. Иногда, правда, довольно непрактичные.
– Ну, это ты быстро поправишь. Ты очень практичный человек,
дорогая. – Джоанна взяла с туалетного столика нитку жемчуга. –
Это ведь настоящий жемчуг, да?
– Конечно.
– Для тебя – «конечно», моя радость, но большинство людей сочтут
его либо старательной подделкой, либо даже дешевкой
из «Вулвортс»[2]. Совершенно неправдоподобный жемчуг, дорогая,
изумительно подобран. Эта нитка должна стоить сказочно дорого.
– Ты находишь, она вульгарна?
– Отнюдь нет! В чистом виде красота. Сколько же это стоит?
– Около пятидесяти тысяч.
– Кругленькая сумма! Ты не боишься, что твой жемчуг украдут?
– Нет, я его всегда ношу, а кроме того, он застрахован.
– Слушай, дай поносить до обеда. Дай порадоваться жизни.
Линит рассмеялась:
– Носи, если хочешь.
– Как я тебе завидую, Линит! Тебе только птичьего молока
не хватает. В двадцать лет ты сама себе хозяйка, денег не считаешь,
красавица, на здоровье не жалуешься. И вдобавок умница! Когда
тебе будет двадцать один?
– В июне. Я устрою в Лондоне грандиозный прием в честь
совершеннолетия.
– Кстати, ты выходишь за Чарлза Уиндлизема? Пресловутая
светская хроника спит и видит поженить вас. А как жутко он тебе
предан!
Линит пожала плечами:
– Не знаю. Мне пока совсем не хочется замуж.
– И правильно, дорогая! От добра добра не ищут.
Пронзительно зазвонил телефон, Линит подошла.
– Да? Да?
Ответил голос дворецкого:
– Звонит мисс де Бельфор. Вас соединить с ней?
– Бельфор? Да, конечно, соединяйте.
В трубке щелкнуло, и напористо, сбиваясь с дыхания, заговорил
мягкий голос:
– Алло, это мисс Риджуэй? Линит!
– Джеки, дорогая! Я не слышала тебя целую вечность!
– Я знаю. Ужас! Мне страшно нужно увидеть тебя, Линит.
– А что бы тебе не приехать сюда? У меня новая игрушка. Очень
хочется показать тебе.
– Я как раз хочу приехать.
– Так садись скорее на поезд или в машину.
– Я так и сделаю. У меня двухместная развалина. Я купила ее
за пятнадцать фунтов, и время от времени она прилично бегает.
А иногда дурит. Если я не приеду к чаю, значит, она задурила. Пока,
моя радость.
Линит положила трубку и вернулась к Джоанне.
– Это моя старинная подружка – Жаклин де Бельфор. Мы обе были
воспитанницами в одном парижском монастыре. Ей жутко
не повезло. Ее отец был французским графом, а мать – американкой
из южных штатов. Отец ушел к другой женщине, мать потеряла все
деньги в уолл-стритском[3] крахе. Джеки осталась буквально
ни с чем. Не представляю, как она прожила эти два года.
Джоанна полировала кроваво-красные ногти подушечкой
из набора своей подруги. Клоня набок откинутую голову,
она придирчиво разглядывала достигнутый результат.
– Дорогая, – протянула она, – а это не будет тебе в тягость? Если
у моих друзей случаются неприятности, я сразу порываю с ними.
Пусть это звучит жестоко, зато потом никаких забот. Они все время
норовят занять денег либо определяются в белошвейки, а ты носи их
жуткие платья. Или еще: расписывают абажуры, тачают батиковые
кашне.
– Потеряй я все свои деньги, ты завтра же порвешь со мной?
– Всенепременно, дорогая. И ты не назовешь меня лицемеркой.
Я люблю только везучих людей. Ты еще убедишься, что я совсем
не исключение – просто-напросто большинство боится в этом
признаться. Они скажут, что стало невозможно переносить Мэри,
Эмили или Памелу: невзгоды совсем ожесточили бедняжку,
она теперь такая странная!
– Какая же ты противная, Джоанна!
– Просто я устраиваюсь в жизни – как все.
– Я, например, не устраиваюсь.
– Понятное дело! Тебе ли жаться, если каждый квартал
симпатичные, средних лет американские опекуны выплачивают тебе
роскошное содержание.
– А насчет Жаклин ты ошибаешься, – сказала Линит. –
Она не попрошайка. Я хотела ей помочь – так она не дала. В ней
гордости до черта.
– А что это она так спешит повидаться? Держу пари, ей что-нибудь
нужно от тебя. Сама увидишь.
– Она в самом деле чем-то возбуждена, – признала Линит. – Джеки
всегда страшно горячо все воспринимала. Однажды она пырнула
одного перочинным ножом.
– Боже, какой страх!
– Мальчишка мучил собаку. Джеки пыталась остановить его.
Тот не слушался. Она цеплялась за него, тормошила, но он был
сильнее, и тогда она выхватила ножик и вонзила в него.
Был кошмарный скандал.
– Я думаю! Дико представить себе такое.
В комнату вошла горничная Линит. Пробормотав извинения,
она взяла из шкафа платье и вышла.
– Что случилось с Мари? – спросила Джоанна. – У нее глаза
на мокром месте.
– Жалко ее. Ты помнишь, я говорила, она собирается замуж
за человека, который работает в Египте? Она мало знала о нем, и я
подумала: надо проверить, какой он человек. Выяснилось, что у него
уже есть жена и трое детей в придачу.
– Сколько же врагов ты наживаешь себе, Линит!
– Врагов? – Линит удивилась.
Джоанна кивнула и взяла сигарету.
– Именно врагов, моя радость. Тебя на все хватает, и, что нужно,
ты делаешь до ужаса правильно.
Линит рассмеялась:
– У меня нет ни единого врага в целом мире!
OceanofPDF.com
Глава 4
Лорд Уиндлизем сидел под кедром. Приятные пропорции Вуд-
Холла радовали глаз. Ничто не портило его старозаветную красоту –
новейшие постройки и пристройки укрылись за домом. А перед
глазами был красивый и мирный пейзаж, залитый осенним солнцем.
Но не Вуд-Холл видел Чарлз Уиндлизем: перед его мысленным
взором стояли куда более внушительный елизаветинский дворец,
раскинувшийся парк, сумрачноватое окружение… То было его
родовое гнездо, Чарлтонбери, с фигурой на переднем плане –
златовласой, смотревшей смело и уверенно… Линит, хозяйка
Чарлтонбери!
Он был преисполнен надежды. Тот ее отказ, строго говоря, не был
отказом – скорее это была просьба об отсрочке. Ладно, он еще
может подождать…
На редкость удачно все складывалось. Конечно, весьма желательно
жениться на деньгах, хотя не до такой степени необходимо, чтобы
поступаться при этом чувствами. А он вдобавок любит Линит. Он бы
искал ее руки, будь она даже нищенкой, а не одной из богатейших
невест в Англии. К счастью, она как раз из богатейших невест…
Он потешил себя планами на будущее. Может, подиректорствовать
в Роксдейле, реставрировать западное крыло, не пускать больше
шотландскую охоту[4] – нет надобности…
Чарлз Уиндлизем задремал на солнышке.
Глава 5
В четыре часа, хрустя гравием, подъехал видавший виды
двухместный автомобиль-малютка. Из него выпрыгнуло хрупкое
создание с копной темных волос. Девушка взбежала по ступенькам
и позвонила в дверь.
Через несколько минут ее провели в просторную, строгую
гостиную, и пасторского вида дворецкий печально возгласил:
– Мисс де Бельфор!
– Линит!
– Джеки!
Стоявший поодаль Уиндлизем благосклонно взирал
на темпераментную крошку, заключившую Линит в свои объятия.
– Лорд Уиндлизем – мисс де Бельфор, моя ближайшая подруга.
«Милашка, – думал тот, – не красавица, но определенно
привлекательная – эти темные кудри, огромные глаза». Промычав
что-то из приличия, он предупредительно вышел, оставив подруг
вдвоем.
Жаклин, как это водилось за ней, не преминула посудачить:
– Уиндлизем? Да ведь это его все газеты прочат тебе в мужья! А ты
правда выходишь за него, Линит?
– Может быть, – обронила Линит.
– Дорогая, как я рада! Он такой милый.
– Не настраивайся, я еще ничего не решила.
– Разумеется! Королевам полагается быть осмотрительными
в выборе супруга.
– Не смеши меня, Джеки.
– Но ты в самом деле королева, Линит, и всегда была королевой!
Sa Majesté, la reine Linitte. Linitte la blonde![5] А я твоя наперсница.
Особо приближенная фрейлина.
– Какую чушь ты несешь, Джеки! А где ты вообще пропадала?
Как в воду канула, ни строчки не написала.
– Я терпеть не могу писать письма. Где пропадала? Пускала
пузыри. Работа! Скучная работа, скучные товарки.
– Дорогая, я хочу, чтобы ты…
– Приняла королевское пособие?[6] Честно говоря, я за этим
и приехала. Нет-нет, не за деньгами! До этого пока не дошло.
Я приехала просить о важной-преважной услуге.
– Выкладывай.
– Если ты собираешься выходить за своего Уиндлизема, ты, может
быть, поймешь меня.
Линит приняла озадаченный вид; потом лицо ее прояснилось.
– Ты хочешь сказать, что…
– Правильно, дорогая! Я помолвлена.
– Вот оно что! То-то, я смотрю, тебя как подменили. Ты всегда
живчик, но сегодня – особенно.
– Такое у меня настроение.
– Расскажи про него.
– Его зовут Саймон Дойл. Он такой большой, плечистый
и невероятно простой, совсем дитя малое, невозможная прелесть!
Он бедный, совсем без денег. Но, по-вашему, он еще тот дворянин –
из обедневших, правда, да еще младший сын, и все такое. Их корни
в Девоншире. Он любит провинцию и все деревенское. А сам
последние пять лет сидит в городе, в душной конторе. Сейчас там
сокращение, он без работы. Линит, я умру, если не выйду за него
замуж! Умру! Умру…
– Не говори глупостей, Джеки.
– Говорю тебе: умру! Я без ума от него. А он – от меня.
Мы не можем друг без друга.
– Дорогая, ты просто не в себе.
– Я знаю. Страшно, правда? Когда тебя одолевает любовь, с ней
уже не справиться.
Она смолкла. Ее широко раскрывшиеся темные глаза обрели
трагическое выражение. Она передернула плечами.
– Иногда просто страшно делается! Мы с Саймоном созданы друг
для друга. Мне никто больше не нужен. Ты должна помочь нам,
Линит. Я узнала, что ты купила это поместье, и вот что подумала: ведь
тебе понадобится управляющий – и, может, даже не один. Возьми
на это место Саймона.
– Как? – поразилась Линит.
– Он собаку съел на этом деле, – зачастила Жаклин. – Все знает
про поместья – сам вырос в таких условиях. Да еще специально
учился. Ну, Линит, ну, из любви ко мне – дай ему работу, а? Если он
не справится – уволишь. А он справится! Мы себе будем жить
в какой-нибудь сторожке, я буду постоянно видеть тебя, а в твоем
парке станет просто божественно красиво. – Она встала. – Скажи,
что ты его берешь, Линит. Красивая, золотая Линит! Бесценное мое
сокровище! Скажи, что ты его берешь!
– Джеки…
– Берешь?..
Линит рассмеялась:
– Смешная ты, Джеки! Вези сюда своего кавалера, дай на него
посмотреть – тогда все и обсудим.
Джеки набросилась на нее с поцелуями.
– Дорогая ты моя, ты настоящий друг! Я знала! Ты меня никогда
не подведешь! Ты самая ненаглядная на свете. До свидания!
– Нет, ты останешься, Джеки.
– Нет, не останусь. Я возвращаюсь в Лондон, а завтра привезу
Саймона, и мы все решим. Ты полюбишь его. Он душка.
– Неужели ты не можешь задержаться и выпить чаю?
– Не могу, Линит. У меня от всего голова идет кругом. Я должна
вернуться и рассказать Саймону. Я сумасшедшая, знаю, но с этим
ничего не поделаешь. Даст бог, замужество меня излечит.
Оно вроде бы отрезвляюще действует на людей. – Она направилась
к двери, но тут же кинулась напоследок обнять подругу. – Ты одна
такая на всем свете, Линит.
OceanofPDF.com
Глава 6
Месье Гастон Блонден, владелец ресторанчика «У тетушки», отнюдь
не баловал вниманием свою clientèle[7]. Напрасно могли ждать,
что их заметят и выделят из остальных богач и красавица,
знаменитость и аристократ. И уж совсем в исключительных случаях,
являя особую милость, месье Блонден встречал гостя, провожал
к придержанному столику и заводил уместный разговор.
Нынешним вечером месье Блонден почтил своим монаршим
вниманием лишь троих – герцогиню, пэра-лошадника и комической
внешности коротышку с длиннющими черными усами, который
своим появлением «У тетушки», отметил бы поверхностный
наблюдатель, едва ли делает одолжение ресторану.
А месье Блонден был сама любезность. Хотя последние полчаса
посетителей заверили, что ни единого свободного столика
не имеется, тут и столик таинственным образом объявился, причем
в удобнейшем месте. И месье Блонден самолично, с подчеркнутой
empressement[8] провел к нему гостя.
– Само собой разумеется, месье Пуаро, для вас всегда найдется
столик. Как бы мне хотелось, чтобы вы почаще оказывали нам эту
честь.
Эркюль Пуаро улыбнулся, вспомнив давний инцидент с участием
мертвого тела, официанта, самого месье Блондена и очень
привлекательной дамы.
– Вы очень любезны, месье Блонден, – сказал он.
– Вы один, месье Пуаро?
– Да, один.
– Не беда, Жюль попотчует вас не обедом, а настоящей поэмой.
Как ни очаровательны дамы, за ними есть один грешок:
они отвлекают от еды! Вы получите удовольствие от обеда, месье
Пуаро, я вам это обещаю. Итак, какое вино…
С подоспевшим Жюлем разговор принял специальный характер.
Еще задержавшись, месье Блонден спросил, понизив голос:
– Есть какие-нибудь серьезные дела?
Пуаро покачал головой.
– Увы, я теперь лентяй, – сказал он с грустью. – В свое время я
сделал кое-какие сбережения, и мне по средствам вести праздную
жизнь.
– Завидую вам.
– Что вы, завидовать мне неразумно. Уверяю вас, это только звучит
хорошо: праздность. – Он вздохнул. – Правду говорят, что человек
вынужден занимать себя работой, чтобы не думать.
Месье Блонден воздел руки:
– Но есть же масса другого! Есть путешествия!
– Да, есть путешествия. Я уже отдал им немалую дань. Этой зимой,
вероятно, посещу Египет. Климат, говорят, восхитительный. Сбежать
от туманов, пасмурного неба и однообразного бесконечного дождя.
– Египет… – вздохнул месье Блонден.
– Туда, по-моему, теперь можно добраться поездом, а не морем,
если не считать паром через Ла-Манш.
– Море – вы плохо переносите его?
Эркюль Пуаро кивнул и чуть передернулся.
– Так же я, – сочувственно сказал месье Блонден. – Занятно,
что это так действует на желудок.
– Но не на всякий желудок. Есть люди, на которых движение
совершенно не оказывает действия. Оно им даже в удовольствие.
– Не поровну милость божья, – сказал месье Блонден. Он печально
помотал головой и с этой греховной мыслью удалился.
Неслышные расторопные официанты накрывали столик. Сухарики
«мелба», масло, ведерко со льдом – все, что полагается
для первоклассного обеда.
Оглушительно и вразнобой грянул негритянский оркестр. Лондон
танцевал.
Эркюль Пуаро поднял глаза, размещая впечатления в своей ясной,
упорядоченной голове.
Сколько скучных усталых лиц! Хотя вон те крепыши веселятся
напропалую… при том что на лицах их спутниц застыло одно
стоическое терпение. Чему-то радуется толстая женщина в красном…
Вообще у толстяков есть свои радости в жизни… смаковать,
гурманствовать – кто позволит себе, следя за фигурой?
И молодежи порядочно пришло – безразличной, скучающей,
тоскующей. Считать юность счастливой порой – какая чушь! – ведь
юность более всего ранима.
Его взгляд размягченно остановился на одной паре. Прекрасно
они смотрелись рядом – широкоплечий мужчина и стройная хрупкая
девушка. В идеальном ритме счастья двигались их тела. Счастьем
было то, что они здесь в этот час – и вместе.
Танец оборвался. После аплодисментов он возобновился, и еще
раз оркестр играл на «бис», и только потом та пара вернулась
к своему столику недалеко от Пуаро. Раскрасневшаяся девушка
смеялась. Она так села против своего спутника, что Пуаро мог
хорошо разглядеть ее лицо.
Если бы только ее глаза смеялись! Пуаро с сомнением покачал
головой.
«Что-то заботит малышку, – сказал он про себя. – Что-то не так. Да-
да, не так».
Тут его слуха коснулось слово: Египет.
Он ясно слышал их голоса – девушки, молодой и свежий,
напористый, с чуть смягченным иностранным «р», и приятный,
негромкий голос хорошо воспитанного англичанина.
– Я знаю, что цыплят по осени считают, Саймон. Но говорю тебе:
Линит не подведет.
– Зато я могу ее подвести.
– Чепуха, это прямо для тебя работа.
– Честно говоря, мне тоже так кажется… Насчет своей пригодности
у меня нет сомнений. Тем более что я очень постараюсь – ради тебя.
Девушка тихо рассмеялась безоглядно счастливым смехом.
– Переждем три месяца, убедимся, что тебя не уволят, и…
– И я выделю тебе долю от нажитого добра[9] – я правильно
уловил мысль?
– И мы поедем в Египет в наш медовый месяц – вот что я хотела
сказать. Плевать, что дорого! Я всю жизнь хочу поехать в Египет.
Нил… пирамиды… пески…
Мужской голос прозвучал не очень отчетливо:
– Мы вдвоем увидим все это, Джеки… вдвоем. Будет дивно, да?
– Мне – да, а тебе? Интересно… ты правда этого хочешь так же
сильно, как я?
Ее голос напрягся, глаза округлились – и чуть ли не страх был
в них.
Ответ последовал быстрый и резковатый:
– Не глупи, Джеки.
– Интересно… – повторила девушка. И передернула плечами. –
Пойдем потанцуем.
Эркюль Пуаро пробормотал под нос:
– «Un qui aime et un qui se laisse aimer»[10]. М-да, мне тоже
интересно.
OceanofPDF.com
Глава 7
– А вдруг с ним чертовски трудно ладить? – сказала Джоанна
Саутвуд.
Линит покачала головой:
– Не думаю. Я доверяю вкусу Жаклин.
На это Джоанна заметила:
– В любви люди всегда другие.
Линит нетерпеливо мотнула головой и переменила тему:
– Мне надо к мистеру Пирсу – насчет проекта.
– Насчет проекта?
– Насчет развалюх. Я хочу их снести, а людей переселить.
– Какая ты у нас тонкая и сознательная, душка.
– Эти дома все равно надо убирать. Они испортят вид на мой
бассейн.
– А их обитатели согласятся выехать?
– Да многие за милую душу! А некоторые – такие зануды. Не могут
уразуметь, как сказочно изменятся их условия жизни.
– Я знаю, ты не упустишь поучить их уму-разуму.
– Ради их же пользы, дорогая Джоанна.
– Конечно, дорогая, я все понимаю. Принудительное благо.
Линит нахмурилась. Джоанна рассмеялась:
– Не отпирайся, ведь ты – тиран. Если угодно, тиран-благодетель.
– Я ни капельки не тиран!
– Но ты любишь настоять на своем.
– Не очень.
– Погляди мне в глаза, Линит Риджуэй, и назови хоть один раз,
когда тебе не удалось поступить по-своему.
– Я тебе назову тысячу раз.
– Вот-вот: «тысяча раз» – и ни одного конкретного примера.
Ты не придумаешь его, сколько ни старайся. Триумфальный проезд
Линит Риджуэй в золотом авто.
– Ты считаешь, я эгоистка? – резко бросила Линит.
– Нет, ты победительница – только и всего. Благодаря союзу денег
и обаяния. Все повергается перед тобой. Чего не купят деньги –
доставит улыбка. Вот это и означает: Линит Риджуэй – Девушка,
у Которой Все Есть.
– Не смеши меня, Джоанна.
– Разве не правда, что у тебя все есть?
– Пожалуй, правда… Дикость какая-то!
– Еще бы не дикость! Ты, наверное, иногда сатанеешь от скуки
и blasé[11]. А пока верши свой триумфальный проезд в золотом авто.
Но хотелось бы мне знать – даже очень! – что будет, когда ты
выедешь на улицу, а там знак: «Проезда нет».
– Не городи чушь, Джоанна. – Обернувшись к вошедшему лорду
Уиндлизему, Линит сказала: – Джоанна говорит обо мне страшные
гадости.
– Из вредности, дорогая, исключительно из вредности, – рассеянно
отозвалась та, поднимаясь с кресла.
Она ушла, не придумав повода. В глазах Уиндлизема она отметила
огонек.
Минуту-другую тот молчал. Потом прямо перешел к делу:
– Вы пришли к какому-нибудь решению, Линит?
Она медленно выговорила:
– Неужели придется быть жестокой? Ведь если я не уверена,
мне нужно сказать: нет…
Он остановил ее:
– Не говорите! Время терпит – у вас сколько угодно времени.
Только мне кажется, мы будем счастливы вместе.
– Понимаете, – виновато, с детской интонацией сказала Линит, –
мне сейчас так хорошо – да еще все это в придачу. – Она повела
рукой. – Мне хотелось сделать из Вуд-Холла идеальный загородный
дом, и, по-моему, получилось славно, вам не кажется?
– Здесь прекрасно. Прекрасная планировка. Все безукоризненно.
Вы умница, Линит. – Он помолчал минуту и продолжал: –
А Чарлтонбери – ведь он вам нравится? Конечно, требуется кое-что
подновить, но у вас все так замечательно выходит. Вам это доставит
удовольствие.
– Ну конечно, Чарлтонбери – это чудо.
Она охотно поддакнула ему, но на сердце лег холодок. Какая-то
посторонняя нота внесла диссонанс в ее полное приятие жизни.
Тогда она не стала углубляться в это чувство, но позже, когда
Уиндлизем ушел в дом, решила покопаться в себе.
Вот оно: Чарлтонбери – ей было неприятно, что о нем зашла речь.
Но почему? Весьма знаменитое место. Предки Уиндлизема владели
поместьем со времен Елизаветы[12]. Быть хозяйкой Чарлтонбери –
высокая честь. Уиндлизем был из самых желанных партий в Англии.
Понятно, он не может всерьез воспринимать Вуд… Даже
сравнивать смешно с Чарлтонбери.
Зато Вуд – это только ее! Она увидела поместье, купила его,
перестроила и все переделала, вложила пропасть денег. Это ее
собственность, ее королевство.
И оно утратит всякий смысл, выйди она замуж за Уиндлизема.
Что им делать с двумя загородными домами? И естественно,
отказаться придется от Вуд-Холла.
И от себя самой придется отказаться. Линит Риджуэй станет
графиней Уиндлизем, осчастливив своим приданым Чарлтонбери
и его хозяина. Она будет королевской супругой, но уже никак
не королевой.
«Я делаюсь смешной», – подумала она.
Но странно, что ей так ненавистна мысль лишиться Вуда…
И еще не давали покоя слова, что Джеки выговорила странным,
зыбким голосом: «Я умру, если не выйду за него замуж. Просто
умру…»
Какая решимость, сколько убежденности. А сама она, Линит,
чувствовала что-нибудь похожее к Уиндлизему? Ни в малой степени.
Возможно, она вообще ни к кому не могла испытывать таких чувств.
А должно быть, это замечательно по-своему – переживать такие
чувства…
В открытое окно донесся звук автомобиля.
Линит нетерпеливо передернула плечами. Скорее всего, это Джеки
со своим молодым человеком. Надо выйти и встретить их.
Она стояла на пороге, когда Жаклин и Саймон Дойл выходили
из машины.
– Линит! – Джеки подбежала к ней. – Это Саймон. Саймон,
это Линит. Самый замечательный человек на свете.
Линит увидела высокого, широкоплечего молодого человека
с темно-синими глазами, кудрявой каштановой головой,
с прямоугольным подбородком и обезоруживающе мальчишеской
улыбкой.
Она протянула ему руку. Его пожатие было крепким и теплым.
Ей понравился его взгляд, в нем светилось наивное, искреннее
восхищение.
Джеки сказала, что она замечательная, и он истово поверил в это.
Все ее тело охватила сладкая истома.
– Правда, здесь прелестно? – сказала она. – Входите, Саймон,
я хочу достойно принять своего нового управляющего.
Ведя их за собой в дом, она думала: «Мне ужасно, ужасно хорошо.
Мне нравится молодой человек Джеки… Страшно нравится».
И еще уколола мысль: «Повезло Джеки…»
OceanofPDF.com
Глава 8
Тим Аллертон откинулся в плетеном кресле и, взглянув в сторону
моря, зевнул. Потом бросил вороватый взгляд на мать.
Седовласая пятидесятилетняя миссис Аллертон была красивой
женщиной. Всякий раз, когда она смотрела на сына, она сурово
сжимала губы, чтобы скрыть горячую привязанность к нему. Даже
совершенно посторонние люди редко попадались на эту уловку, а уж
сам Тим отлично знал ей цену.
Сейчас он сказал:
– Мам, тебе правда нравится Майорка?[13]
– М-м, – задумалась миссис Аллертон. – Тут дешево.
– И холодно, – сказал Тим, зябко передернув плечами.
Это был высокий, худощавый молодой человек, темноволосый,
с узкой грудью. У него очень приятная линия рта, грустные глаза
и безвольный подбородок. Тонкие изящные руки.
Он никогда-то не был крепкого сложения, а несколько лет назад
вдруг подкралась чахотка. Молва утверждала, что «он пишет», однако
друзья знали, что интерес к его литературным делам не поощряется.
– Ты о чем думаешь, Тим?
Миссис Аллертон была начеку. Ее карие глаза смотрели на него
подозрительно.
Тим Аллертон ухмыльнулся:
– Я думаю о Египте.
– О Египте? – В ее голосе прозвучало недоверие.
– Там по-настоящему тепло, дорогая. Сонные золотые пески. Нил.
Мне всегда хотелось подняться по Нилу. А тебе?
– Еще как хотелось. – Голос ее стал сухим. – Но Египет – это
дорого, мой милый. Он не для тех, кто считает каждый пенни.
Тим рассмеялся. Он встал с кресла, потянулся. Он как-то сразу
поживел, ободрился. И голос у него окреп.
– Расходы я беру на себя. Да-да, дорогая! На бирже маленький
переполох. Результат в высшей степени благоприятен. Я узнал
сегодня утром.
– Сегодня утром? – резко переспросила миссис Аллертон. –
Ты получил только одно письмо, причем от…
Закусив губу, она смолкла.
Тим с минуту гадал, сердиться ему или обернуть все в шутку.
Победило хорошее настроение.
– Причем от Джоанны, – холодно договорил он. – Твоя правда,
матушка. Тебе бы королевой сыщиков быть! Пресловутому Эркюлю
Пуаро пришлось бы побороться с тобой за пальму первенства.
Миссис Аллертон казалась раздосадованной.
– Просто-напросто я увидела конверт…
– И поняла по почерку, что письмо не от маклера. О чем я
и толкую. Вообще-то биржевые новости я узнал вчера. А почерк
у Джоанны действительно приметный – пишет как курица лапой.
– Что пишет Джоанна? Что новенького?
Миссис Аллертон постаралась, чтобы голос ее прозвучал
безразлично и обыденно. Ее раздражала дружба сына с троюродной
сестрой Джоанной Саутвуд. Не то чтобы, как она это формулировала
«там что-то есть»: там, она была уверена, ничего не было. Никаких
теплых чувств к Джоанне Тим не выказывал – как и она к нему.
Их взаимная приязнь основывалась на любви к сплетням
и множестве общих друзей и знакомых. Им обоим были интересны
люди – и было интересно посудачить о них. У Джоанны был
язвительный, если не сказать злой язык.
И не то чтобы миссис Аллертон боялась, что Тим может влюбиться
в Джоанну, когда невольно напрягалась в ее присутствии или,
как сейчас, получая от нее вести.
Тут было другое, и не сразу скажешь что – может, неосознанная
ревность при виде удовольствия, которое Тим испытывал в обществе
Джоанны. Увлечение сына другой женщиной всегда отчасти
поражало миссис Аллертон: ведь они с сыном идеальные
собеседники. И еще: когда такое случалось, она чувствовала как бы
стену, вставшую между ней и молодыми людьми. Она не раз
заставала их бойко беседующими, и когда они со всем старанием,
но и как бы по обязанности втягивали ее в разговор, тот сразу
увядал. Спору нет, миссис Аллертон не любила Джоанну Саутвуд.
Она считала ее лицемерной и пустой, и бывало очень трудно
сдержаться и не выразить свое отношение к ней.
В ответ на ее вопрос Тим вытянул из кармана письмо и пробежал
его глазами. «Вон сколько понаписала», – отметила его мать.
– Новостей немного, – сказал он. – Девениши разводятся. Старину
Монти сцапали за вождение в пьяном виде. Уиндлизем уехал
в Канаду. Похоже, он не может опомниться, после того как Линит
Риджуэй отказала ему. Она выходит за своего управляющего.
– Каков сюрприз! Он совершенный монстр?
– Отнюдь нет. Он из девонширских Дойлов. Бедняк, разумеется,
притом он был обручен с лучшей подругой Линит. Крепко, крепко.
– Полное неприличие, – вспыхнув, сказала миссис Аллертон.
Тим послал в ее сторону любящий взгляд.
– Понимаю тебя, дорогая. Ты не одобряешь похищения чужих
мужей и вообще мошенничества.
– Мы в молодости имели принципы, – сказала миссис Аллертон. –
И слава богу! А нынешняя молодежь полагает, что может творить все,
что заблагорассудится.
Тим улыбнулся:
– Она не только полагает – она творит все это. Vide[14] Линит
Риджуэй.
– Так это ужас какой-то!
Тим подмигнул ей:
– Выше голову, пережиток прошлого! Может, я твой союзник.
Во всяком случае, я пока что не умыкал чужих жен или невест.
– И впредь, уверена, не сделаешь этого, – сказала миссис
Аллертон. – Я воспитывала тебя приличным человеком, – добавила
она с чувством.
– Так что заслуга в этом твоя, и я тут ни при чем.
Ехидно улыбнувшись, он сложил письмо и вернул его в карман.
Миссис Аллертон не удержалась от мысли: «Почти все письма он мне
показывает. А когда от Джоанны – только зачитывает куски».
Однако она прогнала эту недостойную мысль и привычно решила
явить широту души.
– Не скучает Джоанна? – спросила она.
– Когда как. Пишет, что хочет открыть магазин в Мэйфере[15].
– Она всегда жалуется на жизнь, – с легкой неприязнью сказала
миссис Аллертон, – а между тем ходит по гостям, и гардероб должен
ей стоить целое состояние. Она прекрасно одевается.
– Так она, скорее всего, не платит за это, – сказал Тим. – Нет-нет,
мам, я имею в виду совсем не то, что тебе подсказывает твое
эдвардианское мировоззрение[16]. Просто она не оплачивает счета,
только и всего.
Миссис Аллертон вздохнула:
– Не представляю, как людям удается это делать.
– Это в некотором роде особый талант, – сказал Тим. – Если иметь
достаточно экстравагантные вкусы при полном непонимании, чего
стоят деньги, – тебе откроют какой угодно кредит.
– Пусть, но в конечном счете тебя отправят в суд –
за неплатежеспособность, как сэра Джорджа Вуда, беднягу.
– У тебя какая-то слабость к этому конскому барышнику – уж
не оттого ли, что в тысяча восемьсот семьдесят девятом году, увидев
тебя на балу, он назвал тебя розанчиком?
– В тысяча восемьсот семьдесят девятом я еще не родилась! –
с чувством возразила миссис Аллертон. – У сэра Джорджа
обворожительные манеры, и не смей звать его барышником.
– Я слышал занятные истории про него от знающих людей.
– Тебе и Джоанне все равно, что пересказывать о людях, – чем
гаже, тем лучше.
Тим поднял брови:
– Дорогая, возьми себя в руки. Вот уж не представлял, что старина
Вуд у тебя в таком фаворе.
– Ты даже не можешь вообразить, чего ему стоило продать Вуд-
Холл. Он страшно дорожил поместьем.
Можно было возразить, но Тим сдержался. Кто он такой, в конце
концов, чтобы судить других? И он раздумчиво ответил:
– Насчет этого ты, пожалуй, права. Линит звала его приехать
и посмотреть, как она устроилась, – так он наотрез отказался.
– Еще бы! Надо было все-таки подумать, прежде чем звать его.
– Он, по-моему, затаил злобу на нее – всегда что-то бурчит
под нос, когда завидит ее. Не может простить, что за источенное
червями родовое гнездо она выложила немыслимые деньги.
– Ты и этого не можешь понять? – бросила ему миссис Аллертон.
– Честно говоря, – невозмутимо ответил Тим, – не могу. Зачем жить
прошлым? Липнуть к тому, что было, да сплыло?
– А что ты предложишь взамен?
Он пожал плечами:
– Что-нибудь живое. Новое. Ведь какая редкость – не знать,
что принесет завтрашний день. Что хорошего наследовать бросовый
клочок земли? Гораздо приятнее зарабатывать на свой страх и риск.
– Например, успешно провернуть дельце на бирже.
Он рассмеялся:
– Почему бы и нет?
– А если так же успешно прогореть на бирже?
– Довольно бестактное замечание, дорогая, и уж совсем некстати
сегодня… Как же насчет Египта?
– Ну, если…
Он с улыбкой прервал ее:
– Решено. Мы же всегда хотели побывать в Египте.
– Когда ты предлагаешь ехать?
– Да прямо в будущем месяце. Январь там – чуть ли не лучшее
время. А пока несколько недель еще потерпим замечательных
обитателей нашего отеля.
– Тим, – с упреком сказала миссис Аллертон и виновато
добавила: – Я почти обещала миссис Лич, что ты сходишь с ней
в полицейский участок. Она совсем не понимает по-испански.
Тим скорчил гримасу:
– Я обзавелся личной пиявкой. Это по поводу кольца? С кроваво-
красным рубином? Она продолжает думать, что его украли? Если
хочешь, я схожу, только это пустая трата времени. Она еще навлечет
неприятности на какую-нибудь горничную. Я отлично помню, как она
заходила в море и кольцо было у нее на руке. Она просто обронила
его в воде – и не заметила.
– А она уверена, что сняла и оставила на туалетном столике.
– Она ошибается. Я видел его собственными глазами. Надо быть
полной дурой, чтобы в декабре лезть в воду только потому, что ярко
светит солнышко. Толстухам вообще надо запретить купание,
в купальниках они отвратно выглядят.
– Придется, видимо, и мне отказаться от купаний, – пробормотала
миссис Аллертон.
Тим расхохотался:
– Это тебе-то? Да ты любую девицу обставишь.
Вздохнув, миссис Аллертон сказала:
– Тебе бы хорошо тут иметь молодую компанию.
Тим Аллертон решительно замотал головой:
– Ни в коем случае. Мы вполне хорошая компания вдвоем.
– Тебе не хватает Джоанны.
– Ничуть. – Странно, насколько категорично прозвучал его голос. –
Ты глубоко заблуждаешься. Джоанна забавляет меня, но теплых
чувств я к ней не питаю. Слава богу, что ее тут нет. Исчезни она
из моей жизни, я и не замечу. – И совсем тихо добавил: – На всем
свете есть только одна женщина, перед которой я преклоняюсь, и,
по-моему, миссис Аллертон, ты отлично знаешь, о ком идет речь.
Его мать совсем смешалась и покраснела.
– Не так уж много прекрасных женщин, – глубокомысленно
заключил Тим, – и ты одна из них.
OceanofPDF.com
Глава 9
В квартире, смотревшей окнами в нью-йоркский Центральный
парк, миссис Робсон воскликнула:
– Ну не чудесно ли, скажите! Ты просто счастливица, Корнелия.
В ответ Корнелия Робсон залилась краской. Крупная, угловатая
девушка с карими, преданно глядящими глазами.
– Сказочно, – выдохнула она.
Одобряя правильное поведение бедных родственников,
престарелая мисс Ван Шуйлер удовлетворенно кивнула.
– Я мечтала побывать в Европе, – вздохнула Корнелия, – но мне
казалось, что это никогда не сбудется.
– Разумеется, я, как обычно, беру с собой мисс Бауэрз, – сказала
мисс Ван Шуйлер, – но в качестве компаньонки она не годится,
совсем не годится. Корнелия поможет мне разбираться со всякими
мелочами.
– С огромной радостью, кузина Мари, – с готовностью отозвалась
Корнелия.
– Отлично, значит, договорились, – сказала мисс Ван Шуйлер. –
А теперь поищи мисс Бауэрз, дорогая. Мне пора пить эггног.
Корнелия вышла. Ее мать сказала:
– Моя дорогая Мари, я бесконечно тебе благодарна! Мне кажется,
Корнелия ужасно страдает, что она такая несветская. Чувствует себя
как бы ущербной. Мне бы ее повозить, показать мир, но ты знаешь
наши дела после смерти Неда.
– Я очень рада, что беру ее, – сказала мисс Ван Шуйлер. –
Корнелия – девушка расторопная, поручения исполняет охотно
и не эгоистка, как нынешняя молодежь.
Миссис Робсон поднялась и поцеловала богатую родственницу
в морщинистую восковую щеку.
– Вечно буду тебе благодарна, – с чувством сказала она.
На лестнице ей встретилась высокая, ответственного вида
женщина со стаканом желтого пенистого напитка.
– Итак, мисс Бауэрз, едете в Европу?
– Выходит, что да, миссис Робсон.
– Прекрасное путешествие!
– Да, похоже, приятная будет поездка.
– Вы ведь были прежде за границей?
– О да, миссис Робсон. Прошлой осенью я ездила с мисс Ван
Шуйлер в Париж.
– Надеюсь, – с запинкой выговорила миссис Робсон, – никаких
неприятностей не случится.
Она договорила, понизив голос; мисс Бауэрз, напротив, ответила
обычным голосом:
– Нет-нет, миссис Робсон, за этим прослежу. Я всегда начеку.
Однако облачко, набежавшее на лицо миссис Робсон,
так и оставалось на нем, пока она спускалась по лестнице.
Глава 10
У себя в конторе в центре города мистер Эндрю Пеннингтон
разбирал личную корреспонденцию. Вдруг его сжавшийся кулак
с грохотом обрушился на стол; лицо налилось кровью, на лбу
набухли жилы. Он надавил кнопку звонка, и с похвальной быстротой
явилась элегантная секретарша.
– Скажите мистеру Рокфорду, чтобы пришел.
– Слушаюсь, мистер Пеннингтон.
Через несколько минут в комнату вошел его компаньон, Стерндейл
Рокфорд. Компаньоны были одной породы: оба высокие, плотные,
седоголовые и чисто выбритые.
– В чем дело, Пеннингтон?
Пеннингтон поднял глаза от письма.
– Линит вышла замуж, – сказал он.
– Что?!
– То, что слышишь: Линит Риджуэй вышла замуж.
– Каким образом? Когда? Почему мы не знали?
Пеннингтон взглянул на настольный календарь.
– Когда она писала письмо, она не была замужем. Но теперь она
замужем. С четвертого числа. А это – сегодня.
Рокфорд присвистнул и упал в кресло.
– Не предупредив? Так сразу? Кто он хоть такой?
Пеннингтон заглянул в письмо:
– Дойл. Саймон Дойл.
– Что он собой представляет? Ты когда-нибудь слышал о нем?
– Никогда. И она не особо пишет. – Он пробежал страницу,
исписанную четким, прямым почерком. – Сдается мне, тут нечисто…
Только это уже неважно. Главное, она замужем.
Они обменялись взглядами. Рокфорд кивнул.
– Надо кое-что обдумать, – ровным голосом сказал он.
– Что мы собираемся предпринять?
– Об этом я тебя и спрашиваю.
Помолчали. Потом Рокфорд спросил:
– Не придумал?
Пеннингтон врастяжку сказал:
– Сегодня отплывает «Нормандия». Ты или я можем успеть.
– С ума сошел? Что ты задумал?
– Эти британские стряпчие… – начал Пеннингтон и осекся.
– Бог с ними! Неужели ты поедешь разбираться? Безумец.
– Я вовсе не думаю, чтобы кому-то из нас ехать в Англию.
– А что ты задумал?
Пеннингтон разгладил письмо рукой.
– На медовый месяц Линит едет в Египет. Думает пробыть там
месяц, если не больше.
– Хм… Египет?.. – Рокфорд задумался. Потом поднял глаза
на собеседника. – Так у тебя Египет на уме? – сказал он.
– Вот-вот: случайная встреча. Где-нибудь в пути. Молодожены…
витают в эмпиреях. Дело может выгореть.
Рокфорд усомнился:
– Она смекалистая, Линит, хотя…
– Я думаю, – мягко продолжал Пеннингтон, – можно будет
справиться – так или иначе.
Они снова обменялись взглядами. Рокфорд кивнул:
– Быть по сему, старина.
Пеннингтон взглянул на часы:
– Тогда кому-то из нас надо пошевеливаться.
– Тебе, – откликнулся Рокфорд. – Ты ее любимчик. «Дядя Эндрю».
Чего лучше?
Пеннингтон посуровел лицом.
– Надеюсь, – сказал он, – что-нибудь получится.
– Должно получиться, – сказал компаньон. – Положение
критическое…
Глава 11
Вопросительно смотревшему долговязому юноше, открывшему
дверь, Уильям Кармайкл сказал:
– Будьте любезны, пришлите ко мне мистера Джима.
Так же вопросительно взглянул на дядю и вошедший потом
в комнату Джим Фанторп. Старший, кивнув, крякнул и поднял на него
глаза:
– Явился.
– Звали?
– Взгляни-ка.
Молодой человек сел и взял протянутые ему бумаги. Старший
не отрываясь смотрел на него.
– Что скажешь?
Ответ последовал незамедлительно:
– Подозрительная история, сэр.
И опять старший компаньон фирмы «Кармайкл, Грант и Кармайкл»
характерным образом крякнул.
А Джим Фанторп перечел письмо, пришедшее авиапочтой
из Египта.
«…Большой грех – писать в такой день деловые письма. Мы жили
неделю в «Мена-Хаус», ездили в Эль-Файюм[17]. Послезавтра мы
собираемся пароходом подняться по Нилу до Луксора[18]
и Асуана[19], а может, и до Хартума[20]. Когда мы сегодня утром зашли
в Бюро Кука[21] насчет билетов, кого, Вы думаете, мы там увидели?
Моего американского опекуна, Эндрю Пеннингтона! Мне кажется, Вы
его видели два года назад, когда он приезжал в Англию. Я не знала,
что он в Египте, и он не знал, что я тут! Еще он не знал, что я
замужем! Должно быть, он разминулся с моим письмом, где я писала
ему о своем замужестве. Оказывается, он отправляется в то же самое
плавание по Нилу, что и мы. Бывают же такие совпадения! Большое
спасибо за то, что при Вашей загруженности Вы находите время
и для меня. Я…»
Молодой человек перевернул страницу, но тут мистер Кармайкл
забрал письмо.
– Достаточно, – сказал он. – Остальное не суть важно. Что ты
думаешь обо всем этом?
Племянник минуту подумал и сказал:
– Не совпадение это, я думаю…
Собеседник согласно кивнул.
– Хочешь в Египет? – вдруг гаркнул он.
– Вы полагаете, есть смысл?
– Я полагаю, что нам нельзя зевать.
– Но почему – я?
– Пошевели мозгами, сынок. Линит Риджуэй тебя никогда
не видела, как и Пеннингтон. Самолетом ты еще можешь застать их.
– М-м… мне это не нравится, сэр. Что я должен делать?
– Смотреть глазами. Слушать ушами. Шевелить мозгами, если они
у тебя есть. И если нужно – действовать.
– М-м… мне это не нравится.
– Допускаю, но делать нечего.
– Это действительно необходимо?
– Это крайне необходимо, – сказал мистер Кармайкл, – так мне
представляется.
OceanofPDF.com
Глава 12
Поправляя туземную тряпку, в виде тюрбана обернутую вокруг
головы, миссис Оттерборн капризно сказала:
– Я все-таки не понимаю, почему нам не поехать в Египет.
Мне осточертел Иерусалим.
Не получив от дочери ответа, она добавила:
– Отвечай все-таки, когда к тебе обращаются.
Розали Оттерборн смотрела на фотографию в газете, под которой
было напечатано:
«Миссис Саймон Дойл, до замужества известная светская
красавица Линит Риджуэй. Мистер и миссис Дойл сейчас отдыхают
в Египте».
– Тебе хочется в Египет, мама? – сказала Розали.
– Да, хочется, – отрезала миссис Оттерборн. – Я считаю, с нами
обращаются по-хамски. Для них реклама, что я тут остановилась,
и мне полагаются определенные уступки. Но стоило мне об этом
заикнуться, как они повели себя совершенно наглым образом. Я им
напрямую высказала все, что думаю о них.
Девушка вздохнула.
– Да все равно на что смотреть, – сказала она. – Давай
не откладывая уедем.
– А сегодня утром, – продолжала миссис Оттерборн, –
управляющий имел наглость сказать мне, что комнаты заказываются
заранее и, например, наши потребуются ему через два дня.
– Значит, все равно надо куда-то уезжать.
– Отнюдь нет. Я еще поборюсь за свои права.
– Вполне можно поехать и в Египет. Какая разница.
– Безусловно, это не вопрос жизни и смерти, – согласилась с ней
миссис Оттерборн.
Тут она сильно ошибалась: это был именно вопрос жизни
и смерти.
Часть вторая
Египет
Глава 1
– Это Эркюль Пуаро, детектив, – сказала миссис Аллертон.
Они сидели с сыном в ярко-красных плетеных креслах перед
отелем «У водоската» в Асуане. Две удаляющиеся фигуры привлекли
их внимание: невысокий мужчина в белом чесучовом[22] костюме
и долговязая девица.
С несвойственной для него живостью Тим Аллертон выпрямился
в кресле.
– Этот смешной коротышка? – недоверчиво спросил он.
– Да, этот смешной коротышка.
– А что он тут делает, интересно знать? – спросил Тим.
Мать рассмеялась:
– Смотри, как ты возбудился! Почему мужчин так влечет к себе
преступление? Я ненавижу детективные романы и никогда не беру
их в руки. Я не думаю, что месье Пуаро находится тут с какой-то
тайной целью. Он составил себе немалое состояние и теперь просто
живет в свое удовольствие, я полагаю.
– Во всяком случае, он высмотрел тут самую привлекательную
девушку.
Чуть склонив голову набок, миссис Аллертон задумчиво провожала
взглядом удалявшихся Пуаро и его спутницу.
Та была дюйма на три повыше его. Она хорошо держится –
не скованно и не горбясь.
– Она таки весьма привлекательна, – сказала миссис Аллертон.
Она искоса глянула на Тима. Даже смешно, как он сразу клюнул.
– Не то слово. Жаль только, вид у нее злой и надутый.
– Может, это напускное.
– Да нет, она стервоза. Хотя и привлекательная.
Между тем героиня их беседы плелась рядом с Пуаро, крутя
нераскрытый зонтик, и имела на лице то самое выражение,
что отметил Тим: надутое и злое. Брови нахмурены, опущены углы
ярко-алых губ.
Выйдя из ворот, они повернули налево и углубились под сень
прохладного парка.
Лицо Эркюля Пуаро излучало добродушие, неспешно журчала его
речь. Белый, отлично выглаженный чесучовый костюм, панама, в руке
богато изукрашенная мухобойка с набалдашником
из искусственного янтаря.
– Я очарован, – говорил он. – Черные скалы Слонового острова[23],
солнце, челны на реке. Нет, жить – это хорошо. – Помолчав,
он добавил: – Вы не находите, мадемуазель?
– Почему же нет? – кратко ответила Розали Оттерборн. – Только
уныло здесь, в Асуане. Отель наполовину пуст, а те, кто есть,
столетние…
Она оборвала себя, прикусив губу.
В его глазах зажглись огоньки.
– Совершенная правда, я сам одной ногой в могиле.
– Я… не вас имела в виду, – сказала девушка. – Извините.
Некрасиво получилось.
– Ничего страшного. Это нормально, что вам нужны ровесники
для компании. Постойте, по крайней мере один молодой человек
имеется.
– Это тот, что ни на шаг не отходит от своей матери? Она мне
нравится, а он, по-моему, ужасный – такой самодовольный!
Пуаро улыбнулся:
– А я – самодовольный?
– Нет, я бы не сказала.
Ясно, ей это безразлично, но Пуаро не стал обижаться,
а со спокойным удовлетворением заметил:
– Мой лучший друг говорит, что я очень самодоволен.
– Может быть, – рассеянно сказала Розали, – чем-то, наверное,
вы можете быть довольны. Меня, к сожалению, совсем не интересуют
преступления.
На это Пуаро с серьезным видом ответил:
– Рад узнать, что вам нет нужды скрывать что бы то ни было.
На секунду ее лицо оживилось, когда она вопросительно
стрельнула в его сторону глазами. Словно не заметив этого, Пуаро
продолжал:
– А что, ваша матушка не выходила к ленчу? Не потому,
что нездоровится, надеюсь?
– Не нравится ей тут, – коротко ответила Розали. – Я не дождусь,
когда мы уедем.
– Мы ведь вместе плывем, не так ли? Вместе поднимемся до Вади-
Хальфа и Второго порога?[24]
– Да.
Из тенистого парка они вышли на пыльное полотно прибрежной
дороги. Их тут же облепили глазастые продавцы бус, почтовых
открыток, гипсовых скарабеев, пара мальчишек с осликами и ватага
просто назойливых юных бездельников.
– Хотите бусы, сэр? Очень хорошие, сэр. Очень дешево…
– Хотите скарабея, леди? Смотрите: великая царица приносит
счастье…
– Смотрите, сэр: настоящий лазурит[25]. Очень хороший, очень
дешево…
– Хотите ослика для поездки, сэр? Это очень хороший ослик. Этого
ослика зовут Виски-сода, сэр…
– Хотите поехать в гранитный карьер, сэр? Вот очень хороший
ослик. Тот ослик очень плохой, сэр, он падает…
– Хотите открытки, очень дешево, очень красиво…
– Смотрите, леди… Всего десять пиастров[26]… очень дешево…
лазурит… вот слоновая кость…
– Вот очень хорошая мухобойка – это все из янтаря…
– Вам требуется лодка, сэр? У меня очень хорошая лодка, сэр…
– Хотите вернуться верхом в отель, леди? Вот первоклассный
ослик…
Помахивая рукой, Эркюль Пуаро отбивался от липнущего
человеческого роя. Розали шла сквозь толпу людей как сомнамбула.
– Лучше всего притвориться слепой и глухой, – заметила она.
Юные бездельники трусили сбоку, канюча:
– Бакшиш![27] Бакшиш! Гип-гип-ура! Очень хорошие, очень
красивые…
Они живописно трясли своими пестрыми лохмотьями, на ресницах
гроздьями сидели мухи. Эти были самые назойливые. Другие отстали
и уже взяли в оборот очередного путника.
Теперь, под вкрадчивые уговоры, Пуаро и Розали выдерживали
магазинный искус.
– Не зайдете в мою лавку, сэр?
– Не хотите крокодила из слоновой кости, сэр?
– Вы не были у меня в лавке, сэр? Я покажу вам очень красивые
вещи.
Зашли они только в пятую лавку, где Розали взяла несколько
фотопленок, ради чего и была затеяна эта прогулка.
Выйдя, они направились к берегу реки.
Как раз швартовался нильский пароход. Пуаро и Розали
с интересом глазели на пассажиров.
– Порядочно их, правда? – заметила Розали.
Она обернулась к подошедшему Тиму Аллертону.
Тот запыхался от спешки.
Постояв минуту-другую, Тим заговорил.
– Видимо, такая же жуткая публика, как всегда, –
пренебрежительно обронил он, кивнув в сторону высаживавшихся
пассажиров.
– Они обычно все кошмарные, – согласилась Розали. Все трое
взирали на вновь прибывших с превосходством уже обжившихся
на месте людей.
– Ба! – возбужденно воскликнул Тим. – Разрази меня гром, если
это не Линит Риджуэй!
Оставив равнодушным Пуаро, эта новость сильно заинтересовала
Розали. Брюзгливость разом сошла с ее лица, когда она спросила:
– Где? Вон та в белом?
– Ага, рядом с высоким мужчиной. Это они сейчас сходят.
Новоиспеченный муж, я полагаю. Забыл, как ее теперь величают.
– Дойл, – сказала Розали, – миссис Саймон Дойл. О них писали
во всех газетах. Она в самом деле богачка?
– Да, пожалуй, из богатейших девиц в Англии, – весело отозвался
Тим.
Все трое молча смотрели на сходивших пассажиров. Особа,
о которой шла речь, обратила на себя внимание Пуаро.
– Красивая, – пробормотал он.
– Некоторым все достается, – с горечью сказала Розали.
Ее лицо перекосила зависть, когда она смотрела, как та, другая,
шла по сходням.
Линит Дойл выглядела так, что хоть сейчас в премьерши какого-
нибудь ревю. Она и держалась с уверенностью обласканной славой
артистки. Она привыкла, что на нее смотрят, восхищаются ею,
привыкла быть в центре внимания.
Она знала, что на нее устремлены жадные взоры, и как бы
не замечала их: она принимала это как должное.
И сейчас, даже не отдавая себе в этом отчета, она играла роль:
богатая светская красавица-новобрачная проводит свой медовый
месяц. С легкой улыбкой она что-то вскользь сказала высокому
спутнику. Тот ответил, и при звуке его голоса Эркюль Пуаро
насторожился. Под сведенными бровями сверкнули его глаза.
Пара прошла совсем близко. Он услышал, как Саймон Дойл
говорил:
– Если постараться, мы успеем, дорогая. Ничто не мешает
задержаться на неделю-другую, раз тебе тут нравится.
Он глядел на нее жарко, любяще, преданно.
Пуаро задумчиво смерил его глазами: широкие плечи, бронзовое
от загара лицо, темно-голубые глаза, детская открытость улыбки.
– Счастливчик, – сказал им вслед Тим. – Подцепить наследницу
без аденоидов и плоскостопия!
– Смотрятся они страшно счастливыми, – с ноткой зависти сказала
Розали и неслышно для Тима добавила: – Несправедливо.
А Пуаро услышал. Согнав с лица нахмуренную озабоченность,
он мельком взглянул на нее.
– Пойду представлю маме сводку, – сказал Тим.
Он приподнял шляпу и ушел. Пуаро и Розали неспешно тронулись
в обратный путь к отелю, отмахиваясь от новых предложений
проехаться на осликах.
– Несправедливо, значит, мадемуазель? – мягко спросил Пуаро.
Девушка зло покраснела:
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Я просто повторяю ваши слова. Не отпирайтесь.
Розали Оттерборн пожала плечами:
– Действительно многовато для одного человека: деньги,
внешность, фигура и…
Она умолкла, и Пуаро договорил за нее:
– И еще любовь, да? Но откуда вы знаете – вдруг он женился на ее
деньгах?
– Разве вы не видели, как он смотрел на нее?
– Я видел, мадемуазель. Я видел все, что полагалось увидеть,
и чуточку больше.
– Что же именно?
Пуаро медленно выговорил:
– Я видел темные круги под ее глазами. Я видел, как побелели
костяшки пальцев на ручке зонтика…
Розали заглянула ему в глаза:
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что не все то золото, что блестит. Я хочу сказать,
что, хотя эта дама богата, красива и любима, не все там
благополучно. И еще я кое-что знаю.
– Неужели?
– Я знаю, – сказал Пуаро хмурясь, – что где-то я уже слышал этот
голос – голос месье Дойла, и мне очень хочется вспомнить – где.
Но Розали уже не слушала. Она замерла на месте. Концом зонтика
она чертила узоры на рыхлом песке. Потом ее прорвало:
– Я – гадина. Гнусная, отвратительная гадина. Я готова содрать
с нее платье и топтать ее прекрасное, надменное, самоуверенное
лицо. Я просто ревнивая кошка и ничего не могу поделать с собой.
Она дьявольски везучая, такая выдержанная и уверенная в себе.
Эркюль Пуаро был отчасти озадачен этой истерической вспышкой.
Он взял ее под руку, дружески тряхнул:
– Tenez[28] – выговоритесь, и вам станет легче.
– Ненавижу ее! Впервые так ненавижу человека с первого взгляда.
– Превосходно!
Она подозрительно взглянула на него. У нее дрогнули губы, и она
рассмеялась.
– Bien[29], – сказал Пуаро, также рассмеявшись.
И они мирно направились дальше к отелю.
– Мне надо найти маму, – сказала Розали, когда они вошли
в прохладный, сумрачный холл.
Пройдя холл, Пуаро вышел на террасу с видом на Нил. Несмотря
на раннее время, столики были накрыты к чаю. Поглядев на реку,
он спустился побродить по парку.
Там играли в теннис под палящим солнцем. Он задержался
посмотреть, потом сошел крутой тропкой вниз. На скамейке лицом
к Нилу сидела та самая девушка, что он видел в ресторане
«У тетушки». Он сразу узнал ее. В его памяти отчетливо
запечатлелось ее лицо, и как же оно переменилось! Бледное,
исхудавшее, с печатью неизбывной скуки и подавленности.
Он чуть отступил назад. Не замеченный ею, он мог смотреть
без помех. Она нетерпеливо постукивала по земле ножкой. Глаза,
как бы подернутые дымкой, вдруг странно оживляла горькая
радость. Она смотрела прямо перед собой, на Нил, где скользили
барки под белыми парусами.
Тот голос, это лицо – да, он вспомнил их. Вспомнил лицо этой
девушки и только что услышанный голос новоиспеченного мужа.
Он следил за ничего не подозревавшей девушкой, а между тем
в драме игралась очередная сцена.
Сверху послышались голоса. Девушку точно ветром сдуло с места.
По тропке сходили Линит Дойл с мужем. Счастье и уверенность
звенели в ее голосе. Ни следа недавнего напряжения и скованности
в фигуре. Она была счастлива.
Та девушка сделала пару шагов им навстречу, и они пораженно
застыли.
– Привет, Линит, – сказала Жаклин де Бельфор. – И ты тут,
оказывается. Похоже, мы так и будем всю жизнь сталкиваться лицом
к лицу. Привет, Саймон! Как поживаешь?
Вскрикнув, Линит отпрянула и вжалась в скалу. Красивое лицо
Саймона Дойла гневно передернулось. Он двинулся вперед, словно
намереваясь смести с дороги это худенькое тельце.
По-птичьи дернув головой в сторону, она показала, что не одинока
здесь. Саймон тоже повернулся и увидел Пуаро.
– Привет, Жаклин, – неловко сказал он. – Не думали тебя тут
встретить.
Слова прозвучали совершенно неубедительно. Девушка сверкнула
белозубой улыбкой.
– Полная неожиданность? – спросила она. Потом, едва заметно
кивнув, ушла вверх по тропинке.
Из деликатности Пуаро двинулся в противоположную сторону.
Уходя, он слышал, как Линит Дойл сказала:
– Боже мой, Саймон! Что же нам делать, Саймон?
OceanofPDF.com
Глава 2
Ужин кончился. Открытая веранда отеля «У водоската» была мягко
освещена. За столиками собрались почти все постояльцы.
Появились Саймон и Линит Дойл и с ними высокий,
представительный седоголовый господин со свежевыбритым,
американской выделки острым лицом.
Пока они мешкали в дверях, Тим Аллертон встал из-за столика
и направился к ним.
– Вы, разумеется, не помните меня, – учтиво сказал он. – Я кузен
Джоанны Саутвуд.
– Ну конечно, какая я глупая! Вы – Тим Аллертон. А это мой муж. –
Голос ее чуть дрогнул (от гордости? от застенчивости?). – И мой
американский опекун, мистер Пеннингтон.
– Разрешите познакомить вас с моей мамой, – сказал Тим.
Несколько минут спустя они все сидели одной компанией: в углу
Линит, по обе стороны от нее соловьями разливались Тим
и Пеннингтон. Миссис Аллертон разговаривала с Саймоном Дойлом.
Открылась дверь. Прелестная фигурка в углу напряглась. И тут же
расслабилась, когда вошел и пересек веранду невысокого роста
мужчина.
Миссис Аллертон сказала:
– Вы тут не единственная знаменитость, дорогая. Этот смешной
человечек – Эркюль Пуаро.
Она сказала это между прочим, как светская дама, желая
заполнить неловкую паузу, однако сообщение живо заинтересовало
Линит.
– Эркюль Пуаро? Ну как же, я слышала о нем.
Она погрузилась в задумчивость, и сидевшие по обе стороны
мужчины сразу увяли.
Пуаро был уже у края веранды, когда вдруг затребовали его
внимания.
– Присядьте, месье Пуаро. Какой прекрасный вечер.
Он послушно сел.
– Mais oui, madame[30], действительно красиво.
Он любезно улыбнулся миссис Оттерборн. Зрелище было
впечатляющее: черная шелковая хламида и дурацкий тюрбан
на голове. Миссис Оттерборн брюзгливо продолжала:
– Сколько знаменитостей подобралось! По нас скучает газетная
хроника. Светские красавицы, известные романистки…
Она хохотнула с деланой скромностью.
Пуаро даже не увидел, а почувствовал, как передернулась
сидевшая напротив сумрачная девица, еще больше покрасневшая.
– У вас сейчас есть в работе роман, мадам? – поинтересовался он.
Тот же стеснительный хохоток:
– Я дьявольски ленива. А пора, пора приниматься. Мои читатели
проявляют страшное нетерпение, не говоря уже о бедняге издателе.
Этот плачется в каждом письме. И даже по телефону.
Снова Пуаро почувствовал, как в тени шевельнулась девушка.
– Не стану скрывать от вас, месье Пуаро, что здесь я отчасти ради
местного колорита. «Снежный лик пустыни» – так называется моя
новая книга. Это сразу захватывает, будоражит мысль. Выпавший
в пустыне снег тает под жарким дыханием страсти.
Что-то пробормотав, Розали поднялась и ушла в темный парк.
– Нужно быть сильным, – продолжала миссис Оттерборн, мотая
тюрбаном. – На силе держатся все мои книги, важнее ее ничего нет.
Библиотеки отказываются брать? Пусть! Я выкладываю правду.
Секс – почему, месье Пуаро, все так страшатся секса? Это же основа
основ. Вы читали мои книги?
– Увы, нет, мадам. Изволите знать, я не много читаю романов.
Моя работа…
Миссис Оттерборн твердо объявила:
– Я должна дать вам экземпляр «Под фиговым деревом». Полагаю,
вы воздадите ей должное. Это откровенная, правдивая книга.
– Вы чрезвычайно любезны, мадам. Я прочту ее с удовольствием.
Минуту-другую миссис Оттерборн молчала. Теребя на шее
ожерелье в два ряда, она живо огляделась:
– Может… схожу-ка я за ней прямо сейчас.
– Умоляю, мадам, не затрудняйте себя. Потом…
– Нет-нет, ничего затруднительного. – Она поднялась. –
Мне хочется показать вам, как…
– Что случилось, мама?
Рядом возникла Розали.
– Ничего, дорогая. Просто хотела подняться за книгой для месье
Пуаро.
– «Под фиговым деревом»? Я принесу.
– Ты не знаешь, где она лежит. Я схожу сама.
– Нет, я знаю.
Через веранду девушка быстро ушла в отель.
– Позвольте поздравить вас, мадам, с такой прекрасной дочерью.
– Вы о Розали? Да, она прелесть, но какая же трудная, месье
Пуаро! Никакого сочувствия к немочи. Думает, что знает лучше всех.
Вообразила, что знает о моем здоровье лучше меня самой…
Пуаро остановил проходившего официанта:
– Ликер, мадам? Шартрез? Creme de menthe?[31]
Миссис Оттерборн энергично замотала головой:
– Ни-ни! В сущности, я трезвенница. Вы могли заметить, что я пью
только воду – ну, может, еще лимонад. Я не выношу спиртного.
– Тогда, может, я закажу для вас лимонный сок с содовой водой?
Он заказал один лимонный сок и один бенедиктин.
Открылась дверь. С книгой в руке к ним подошла Розали.
– Пожалуйста, – сказала она. Даже удивительно, какой у нее был
тусклый голос.
– Месье Пуаро заказал для меня лимонный сок с содовой, –
сказала мать.
– А вам, мадемуазель, что желательно?
– Ничего. – И, спохватившись, она добавила: – Благодарю вас.
Пуаро взял протянутую миссис Оттерборн книгу. Еще уцелела
суперобложка – яркое творение, на коем стриженная «под фокстрот»
дива с кроваво-красным маникюром в традиционном костюме Евы
сидела на тигровой шкуре. Тут же возвышалось дерево с дубовыми
листьями и громадными, неправдоподобного цвета яблоками
на ветвях.
Называлось все это: «Под фиговым деревом» Саломеи
Оттерборн». На клапане шла издательская реклама, в которой этот
очерк амуров современной женщины горячо превозносился
за редкую смелость и реализм. «Бесстрашная, неповторимая,
правдивая» – такие они нашли определения.
Склонив голову, Пуаро пробормотал:
– Я польщен, мадам.
Выпрямившись, он встретил взгляд писательской дочки и почти
непроизвольно подался в ее сторону. Его поразило и опечалило,
сколько боли стыло в этих глазах.
Поданные напитки доставили желанную разрядку.
Пуаро галантно поднял бокал:
– A votre santé, madame, mademoiselle[32].
Потягивая лимонад, миссис Оттерборн пробормотала:
– Восхитительно – как освежает!
Все трое молча созерцали нильские антрацитно сверкающие
утесы. Под лунным светом они являли фантастическую картину:
словно над водой горбились спины гигантских доисторических
чудищ. Потянул и тут же ослаб бриз. В повисшей тишине зрело
как бы ожидание чего-то.
Эркюль Пуаро перевел взгляд в глубь веранды на обедавших.
Ошибался он или там тоже пребывали в некоем ожидании? С таким
чувством зритель смотрит на сцену, когда вот-вот должна появиться
премьерша.
В эту самую минуту, словно с каким-то особым значением,
разошлись обе створки двери. Оборвав разговоры, все обернулись.
Вошла хрупкая смуглая девушка. Помедлив, она намеренно
прошла через всю веранду и села за пустовавший столик. В ее
манерах не было ничего вызывающего, необычайного. И все же это
был явно рассчитанный театральный выход.
– Да-а, – сказала миссис Оттерборн, вскинув голову в тюрбане. –
Высокого же мнения о себе эта девица!
Пуаро отмолчался. Он наблюдал за девушкой. Та специально села
так, чтобы через всю веранду глядеть в упор на Линит Дойл. Скоро,
заметил Пуаро, Линит, наклонившись, сказала что-то и переменила
место. Теперь она смотрела в другую сторону.
Пуаро в раздумье покачал головой.
Минут через пять та, другая, перешла на противоположный край
веранды. Выдыхая сигаретный дым и еле заметно улыбаясь,
она являла картину душевного покоя. Но и теперь ее раздумчивый
и словно невидящий взгляд был устремлен на жену Саймона Дойла.
Вытерпев четверть часа, Линит Дойл резко поднялась и ушла
в отель. Почти сразу за ней последовал муж.
Жаклин де Бельфор улыбнулась и развернула свой стул. Закурив,
она смотрела теперь на Нил. И продолжала улыбаться своим мыслям.
OceanofPDF.com
Глава 3
– Месье Пуаро.
Пуаро проворно поднялся. Он пересидел всех на веранде.
Погрузившись в размышления, он созерцал гладко отливавшую
черноту утесов, когда звук собственного имени вернул его на землю.
Это был культурный, уверенный и при некоторой надменности
даже приятный голос.
Вскочивший на ноги Пуаро встретил властный взгляд Линит Дойл.
Чтобы можно было выглядеть еще прекраснее и царственнее
в пурпурной бархатной накидке поверх белого шелкового платья –
такого Пуаро уже не мог себе представить.
– Вы – месье Эркюль Пуаро? – сказала Линит.
Прозвучало это скорее как утверждение.
– К вашим услугам, мадам.
– Меня вы, может быть, знаете?
– Да, мадам. Я слышал ваше имя. Я знаю, кто вы.
Линит кивнула. Другого ответа она не ожидала. В той же своей
обаятельно-повелительной манере она продолжала:
– Вы не пройдете со мной в комнату для карточной игры, месье
Пуаро? Мне не терпится переговорить с вами.
Она направилась в отель. Он шел следом. В пустой комнате она
знаком попросила его закрыть дверь, села за столик, а он
расположился напротив нее.
Она сразу, без околичностей, заговорила о своем. Она говорила
гладко и без запинки:
– Я много слышала о вас, месье Пуаро, и знаю, что вы очень умный
человек. Так случилось, что я крайне нуждаюсь в помощи, и мне
кажется вполне вероятным, что именно вы сможете ее оказать.
Пуаро наклонил голову:
– Вы очень любезны, мадам, но я, видите ли, на отдыхе,
а на отдыхе я не беру дел.
– Это можно уладить.
Сказано это было с неоскорбительной уверенностью молодой
женщины, всегда умевшей благополучно уладить свои дела.
Линит Дойл продолжала:
– Я стала жертвой несносного преследования, месье Пуаро.
Это надо прекратить. Я предполагала обратиться в полицию по этому
поводу, но… мой муж считает, что полиция бессильна что-либо
сделать.
– Может, вы объяснитесь чуть подробнее? – вежливо вставил
Пуаро.
– Ну конечно, конечно. Дело-то самое простое.
Все так же она говорила как по писаному. У Линит Дойл была
ясная, толковая голова. И сейчас она потянула минуту только
для того, чтобы как можно короче представить все обстоятельства.
– До того как я познакомилась со своим мужем, он обручился
с некой мисс де Бельфор. При этом она была моей подругой.
Муж расторг помолвку – они были не пара друг другу. К сожалению,
она тяжело восприняла это… Очень сожалею, но тут ничего
не поделаешь. С ее стороны были угрозы, которым я почти
не придала значения, да и она, признаться, не пыталась привести их
в исполнение. Вместо этого она повела себя в высшей степени
странно, следуя за нами практически всюду, куда мы направляемся.
Пуаро поднял брови:
– Довольно необычная… э-э… месть.
– Весьма необычная – и смехотворная! И раздражает это, наконец.
Она прикусила губу.
Пуаро кивнул:
– Это я могу себе представить. У вас, как я понимаю, медовый
месяц?
– Да. Впервые это случилось в Венеции. Она остановилась там
в «Даниэлли». Я подумала, это просто совпадение. Малоприятно,
но не более того. Потом вдруг видим ее на пароходе в Бриндизи.
Мы так поняли, что она направляется в Палестину. Мы думали,
она осталась на пароходе. Но… но когда мы приехали в отель «Мена-
Хаус», она уже была там и поджидала нас.
Пуаро кивнул:
– А как было теперь?
– Мы плыли вверх по Нилу. Я почти ожидала, что она будет с нами
на пароходе. Когда ее там не оказалось, я подумала, что она
прекратила… свои дурачества. Но стоило нам сойти здесь, как она
уже поджидала нас.
Пуаро вгляделся в нее. Она все так же владела собой, но костяшки
пальцев, обжимавших края стола, побелели.
– И вы боитесь, – сказал Пуаро, – что это положение вещей
сохранится?
– Да. – Она помолчала. – Это идиотизм от начала до конца!
Жаклин выставляет себя на посмешище. Я поражена: где ее
гордость? Чувство собственного достоинства?
Пуаро чуть заметно пожал плечами:
– Бывают такие моменты, мадам, когда гордости и чувству
собственного достоинства дают отставку. Одерживают верх иные
чувства, посильнее.
– Возможно, – нетерпеливо перебила Линит. – Но какая ей от этого
польза?
– Не все сводится только к пользе, мадам.
Что-то в его голосе не понравилось Линит. Покраснев, она сказала:
– Вы правы. Мотивы ее поступков – дело десятое. Проблема в том,
чтобы прекратить все это.
– Как вы предполагаете осуществить это, мадам? – спросил Пуаро.
– Мы с мужем не желаем дольше терпеть это неудобство.
Должны же быть какие-то законные меры.
Она говорила уже с раздражением. Не спуская с нее задумчивых
глаз, Пуаро спросил:
– Она произносила при посторонних какие-нибудь угрожающие
слова? Вела оскорбительные речи? Делала попытки оскорбить
действием?
– Нет.
– Тогда, откровенно говоря, я не вижу, мадам, что бы вы могли
сделать. Если молодой даме желательно куда-то поехать и там
оказываетесь вы с мужем – eh bien[33], – что из того? У воздуха нет
хозяина. Ведь речь не о том, что она нарушает ваш семейный покой?
Эти встречи – они всегда бывают при посторонних?
– Вы хотите сказать, что я бессильна что-нибудь сделать? – В ее
голосе прозвучало недоверие.
– Совершенно бессильны, насколько я могу судить, – спокойно
объявил Пуаро. – Мадемуазель де Бельфор в своем праве.
– Но… это безумие! Мне непереносима мысль, что я должна буду
мириться со всем этим!
Пуаро сухо сказал в ответ:
– Я вам сочувствую, мадам, тем более что вы, как я представляю
себе, нечасто миритесь с чем бы то ни было.
Линит нахмурилась.
– Должно быть какое-то средство прекратить это, –
пробормотала она.
Пуаро пожал плечами.
– Вы всегда можете уехать – переехать куда-нибудь еще, –
предложил он.
– Она поедет за нами!
– Скорее всего – да.
– Чушь какая-то!
– Именно так.
– А главное, почему я… почему мы должны убегать? Словно мы…
Она осеклась.
– Вот именно, мадам: словно вы… В этом все дело, не так ли?
Линит вскинула голову и глянула ему прямо в глаза:
– Что вы хотите сказать?
Пуаро переменил тон. Чуть подавшись к ней, он заговорил
доверительно, с заклинающей интонацией, бережно. Он спросил:
– Почему это вам так неприятно, мадам?
– Неприятно?! От этого можно сойти с ума! Это раздражает
до крайней степени! А почему – я вам сказала.
Пуаро помотал головой:
– Не вполне.
– Что вы хотите сказать? – снова спросила Линит.
Пуаро откинулся на спинку стула, сложил руки на груди
и с бесстрастным видом заговорил:
– Ecoutez, madame[34]. Я поведаю вам маленькую историю.
Однажды – это уже месяц-два назад – я обедаю в лондонском
ресторане. За соседним столиком сидят двое – мужчина и девушка.
Они кажутся очень счастливыми, очень влюбленными. Они с верой
строят планы на будущее. Это не значит, что я слушаю
не полагающееся для моих ушей: просто они совершенно
не принимают в расчет, кто их слышит, а кто не слышит. Мужчина
сидит спиной ко мне, а лицо девушки я вижу. Оно очень
выразительно. Девушка беззаветно любит, предана душой и телом,
и она не из тех, кто влюбляется легко и часто. Для нее это,
безусловно, вопрос жизни и смерти. Они обручены, эти двое,
насколько я могу понять, и они обсуждают, куда отправиться в свой
медовый месяц. Они планируют поехать в Египет.
Он умолк.
– И что же? – отозвалась Линит.
Пуаро продолжал:
– Это было месяц-два назад, но ее лицо – это незабываемо. Я знал,
что вспомню его, если увижу еще раз. И мужской голос вспомню.
Вы, я думаю, догадываетесь, мадам, где я снова увидел это лицо
и услышал тот голос. Это случилось здесь, в Египте. У того мужчины
медовый месяц – это так, но он проводит его с другой женщиной.
– Так что же? – отозвалась Линит. – Я упоминала об этих
обстоятельствах.
– Да, вы упоминали.
– В чем же дело?
Растягивая слова, Пуаро сказал:
– Девушка в ресторане упоминала свою подругу, она была
убеждена, что подруга не подведет их. Этой подругой, я думаю,
были вы, мадам.
Линит залилась краской.
– Да. Я говорила вам, что мы дружили.
– Она верила в вас?
– Да.
В нетерпении покусывая губу, она молчала, но, поскольку Пуаро
не обнаруживал намерения заговорить, не выдержала и взорвалась:
– Конечно, все сложилось крайне неудачно! Всякое бывает
в жизни, месье Пуаро.
– О да, мадам, всякое бывает. – Он помолчал. – Вы, я полагаю,
англиканского вероисповедания?[35]
– Да. – Линит была слегка озадачена.
– Значит, вы слышали в церкви отрывки из Библии. Вы слышали
притчу о богатом человеке, у которого было много мелкого
и крупного скота, и о бедном, у которого была только одна овечка,
и как богатый отобрал ее у бедняка. Это как раз касается вас, мадам.
Линит выпрямилась на стуле. Гневно вспыхнули ее глаза.
– Я прекрасно вижу, куда вы клоните, месье Пуаро! Вы считаете,
что я, грубо говоря, украла у своей приятельницы молодого человека.
Если разводить сантименты, а ни на что другое ваше поколение
не способно, то, возможно, так оно и есть. Но истина еще
беспощаднее. Я не отрицаю, что Джеки была без ума от Саймона, но,
мне кажется, вы не допускаете, что он мог не питать к ней таких же
ответных чувств. Она ему нравилась, но, я думаю, еще до встречи
со мной он начал понимать, что делает ошибку. Взгляните на дело
непредвзято, месье Пуаро. Саймон обнаруживает, что любит меня,
а не Джеки. Как прикажете ему поступать? Благородно перебороть
себя, жениться на безразличной ему женщине и, скорее всего,
поломать все три жизни, потому что едва ли при таких
обстоятельствах он смог бы сделать Джеки счастливой? Будь он
женат на ней ко времени нашей встречи, тогда, согласна, он мог
видеть свой долг в том, чтобы оставаться с ней, – хотя я так
не думаю. Если один несчастлив, то и другой страдает. Помолвка еще
ни к чему не обязывает. Если совершается ошибка, то лучше
признать это, пока не поздно. Я понимаю, что для Джеки это был
удар, страшно жалко, что так вышло, но сделанного не воротишь.
Чему быть, того не миновать.
– Удивительно.
Она воззрилась на него:
– Простите?
– Очень разумно, очень логично все, что вы говорите. Но одну
вещь это все-таки не объясняет.
– Что именно?
– Ваше собственное отношение, мадам. Вот это преследование
вас – вы могли воспринимать его двояко. Оно могло досаждать вам –
это понятно, а могло пробудить жалость к подруге, которая в своей
глубокой обиде совершенно отбросила всякие условности. Однако
ничего подобного вы не переживаете. Для вас ее преследование
нетерпимо. А почему? Да только потому, что вы чувствуете себя
виноватой.
Линит вскочила со стула:
– Как вы смеете?! Право, месье Пуаро, это уже слишком.
– Смею, мадам, смею! Я хочу говорить с вами совершенно
откровенно. Смею думать, что, как бы вы ни старались в собственных
глазах приукрасить обстоятельства, вы сознательно отбили жениха
у своей подруги. Смею думать, что вы с первого взгляда увлеклись
им. Смею также предположить, что в какую-то минуту вы
заколебались, вы поняли, что стоите перед выбором: удержаться либо
сделать дальнейшие шаги. Смею думать, что инициатива исходила
от вас – не от месье Дойла. Вы красивы, мадам, богаты, вы умны,
проницательны, наконец, в вас есть обаяние. Вы могли пустить в ход
ваше обаяние, а могли умерить его. Жизнь одарила вас решительно
всем, мадам. А жизнь вашей подруги сошлась на одном-
единственном человеке. Вы это знали, но, поколебавшись,
не отдернули руки. Как тот библейский богач, вы отобрали у бедняка
его единственную овечку.
Повисло молчание. С усилием сдерживая себя, Линит холодно
сказала:
– Все это не имеет никакого отношения к делу.
– Нет, имеет. Я объясняю вам, почему неожиданные появления
мадемуазель де Бельфор так угнетают вас. Пусть она ведет себя
не по-женски, недостойно, однако в душе вы убеждены, что она
в своем праве.
– Неправда!
Пуаро пожал плечами:
– Вы не хотите признаться себе в этом.
– Чего ради?
– Вы жили счастливо, мадам, – мягко сказал Пуаро, – и наверняка
были великодушны и добры к другим.
– Я старалась, как могла, – сказала Линит. С ее лица сошло
нетерпеливо-раздраженное выражение, и голос прозвучал разве что
не жалобно.
– Вот поэтому сознание, что вы кому-то причинили боль,
так огорчает вас – и поэтому же вы не хотите признать этот факт.
Простите, если докучаю, но психология – ей принадлежит решающее
слово в вашем случае.
– Даже допустив, что сказанное вами правда, – медленно
выговорила Линит, – а я никоим образом так не считаю, – сейчас-то
что можно сделать? Прошлое не переменишь, надо считаться
с реальным положением дел.
Пуаро кивнул:
– У вас ясная голова. Да, прошлое нельзя отменить. Нужно принять
реальное положение дел. И хочешь не хочешь, мадам, принять также
последствия своих деяний.
– Иначе говоря, – недоверчиво спросила Линит, – я ничего не могу
сделать – ничего?!
– Мужайтесь, мадам, но я именно так это себе представляю.
– А не могли бы вы, – протянула Линит, – переговорить с Джеки…
с мисс де Бельфор? Вразумить ее?
– Отчего же, можно. Если вы пожелаете, я сделаю это.
Но не обольщайтесь. Мадемуазель де Бельфор, я полагаю, до такой
степени одержима своей идеей, что ее уже ничем не сбить.
– Но как-то мы можем из этого выпутаться?
– Вы можете, разумеется, вернуться в Англию и обитать
в собственном доме.
– Даже в этом случае Жаклин способна поселиться в деревне, и я
встречу ее всякий раз, когда выйду за порог.
– Совершенно верно.
– Кроме того, – медленно выговорила Линит, – я не уверена в том,
что Саймон согласится бежать отсюда.
– А как он вообще относится к этому?
– Он в бешенстве, буквально в бешенстве.
Пуаро в раздумье кивнул.
Линит сказала просительным тоном:
– Так вы… переговорите с ней?
– Да, я поговорю. Но вряд ли это что-нибудь переменит.
– Джеки такая странная! – взорвалась Линит. – Никогда не знаешь,
чего от нее ждать!
– Вы упомянули, что она вам угрожала. Вы не скажете, чем именно
угрожала?
Линит пожала плечами:
– Она грозилась… м-м… убить нас обоих. У Джеки… южный, знаете,
темперамент.
– Понятно, – мрачно сказал Пуаро.
Линит умоляюще взглянула на него:
– Вы не согласитесь действовать в моих интересах?
– Не соглашусь, мадам, – сказал он непреклонно. – Я не возьму
на себя такое поручение. Что могу, я сделаю из человечности. Только
так. Сложившаяся ситуация трудна и опасна. Я постараюсь, как могу,
уладить дело, но особой надежды на успех я не питаю.
– Значит, в моих интересах, – замедленно произнесла Линит, – вы
не будете действовать?
– Не буду, мадам, – сказал Эркюль Пуаро.
OceanofPDF.com
Глава 4
Жаклин де Бельфор Эркюль Пуаро нашел на скалах вблизи Нила.
Он так и думал, что она еще не ушла к себе спать и он отыщет ее
где-нибудь вблизи отеля.
Она сидела, опустив в ладони подбородок, и даже не шелохнулась,
когда он подошел.
– Мадемуазель де Бельфор? – спросил Пуаро. – Вы позволите
поговорить с вами?
Она чуть повернулась в его сторону. На ее губах скользнула беглая
улыбка.
– Конечно, – сказала она. – А вы – месье Эркюль Пуаро, да? Можно,
я выскажу одну догадку? Вы от миссис Дойл, которая пообещала вам
большой гонорар, если вы исполните ее поручение.
Пуаро подсел к ней на скамейку.
– Ваше предположение верно лишь отчасти, – сказал он,
улыбнувшись. – Я действительно иду от мадам Дойл, но, строго
говоря, без всякого поручения, а о гонораре вообще нет речи.
– Правда? – Жаклин внимательно взглянула на него. – Зачем же
вы пришли? – справилась она.
В ответ Эркюль Пуаро сам задал ей вопрос:
– Вы видели меня прежде, мадемуазель?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет, едва ли.
– А я вас видел. Однажды я сидел неподалеку от вас в ресторане
«У тетушки». Вы были там с месье Саймоном Дойлом.
Ее лицо застыло. Она сказала:
– Я помню тот вечер…
– Многое, – сказал Пуаро, – случилось с того времени.
– Ваша правда: многое случилось.
Ему резанули слух отчаяние и горечь в ее голосе.
– Мадемуазель, я говорю с вами как друг. Похороните своего
мертвеца!
Она испуганно воззрилась на него:
– Что вы имеете в виду?
– Откажитесь от прошлого! Повернитесь к будущему!
Что сделано – то сделано. Отчаиваться бесполезно.
– То-то драгоценная Линит будет довольна.
Пуаро чуть повел рукой:
– Я не думаю о ней в эту минуту. Я думаю о вас. Да, вы страдали,
но ведь то, что вы делаете сейчас, только продлит ваше страдание.
Она затрясла головой:
– Вы ошибаетесь. Иногда я испытываю почти наслаждение.
– Это как раз ужасно, мадемуазель.
Она быстро глянула на него.
– Вы неглупый человек, – сказала она. – И, наверное, –
добавила она, – вы желаете мне добра.
– Возвращайтесь к себе домой, мадемуазель. Вы молоды,
вы умница, впереди вся жизнь.
Жаклин медленно покачала головой:
– Вы не понимаете – и не поймете. Вся моя жизнь – в Саймоне.
– Любовь не самое главное в жизни, мадемуазель, – мягко сказал
Пуаро. – Мы думаем так только по молодости лет.
И опять она покачала головой:
– Вы не понимаете. – Она быстро глянула на него. – Вы все знаете?
Из разговора с Линит? Да, и в ресторане вы тогда были…
Мы с Саймоном любили друг друга.
– Я знаю, что вы любили его.
Тон, каким он это сказал, живо задел ее. Она с нажимом
повторила:
– Мы любили друг друга. И еще я любила Линит… Я верила ей.
Она была моим лучшим другом. Она всегда могла купить себе все,
что пожелает. Ни в чем себе не отказывала. Когда она увидела
Саймона, ей захотелось и его прибрать к рукам – и она отняла его
у меня.
– И он позволил, чтобы его купили?
Она так же медленно покачала головой:
– Нет, не совсем так. Если бы так, меня бы тут не было…
Вы считаете Саймона нестоящим человеком. Да, он бы плевка
не стоил, если бы женился на Линит из-за денег. А он не на деньгах
ее женился. Все гораздо сложнее. Есть такая штука, месье Пуаро,
как наваждение. Деньги ему только способствуют. Какой антураж
имела Линит: до кончиков ногтей принцесса. Не жизнь, а прямо
театр. Мир был у ее ног, за нее сватался, на зависть многим, один
из богатейших пэров Англии. А она снизошла до никому
не известного Саймона Дойла. Странно ли, что он совсем потерял
голову? – Она вскинула руку. – Смотрите: луна. Как ясно вы ее
видите, правда? Какая она взаправдашняя. Но засверкай сейчас
солнце – и вы не увидите ее совсем. Вот так оно и получилось.
Я была луной… Вышло солнце, и Саймон перестал меня видеть.
Он был ослеплен. Он видел только солнце – Линит…
Помолчав, она продолжала:
– Что же это, как не наваждение? Она завладела всеми его
мыслями. Прибавьте ее самонадеянность, привычку распоряжаться.
Она до такой степени уверена в себе, что и другие начинают в нее
верить. И Саймон не устоял – ведь он бесхитростная душа. Он бы так
и любил меня одну, не подвернись Линит со своей золотой
колесницей. Он бы, я знаю, просто уверена, не влюбился в нее,
если бы она его не вынудила.
– Да, так вам это представляется.
– Я знаю. Он любил меня – и всегда будет любить.
– Даже теперь? – сказал Пуаро.
С губ был готов сорваться ответ, но она его удержала.
Она взглянула на Пуаро и залилась румянцем. Отвернувшись,
она потупила голову и задушенным голосом сказала:
– Знаю… Теперь он меня ненавидит. Лучше бы ему не играть
с огнем. – Она пошарила в шелковой сумочке на коленях и извлекла
крохотный, с перламутровой рукояткой револьвер – на вид
совершенный «пугач». – Прелестная вещица, правда? –
сказала она. – Выглядит несерьезно, зато в деле очень серьезная
штука. Одной такой пулей можно убить мужчину или женщину. А я –
хороший стрелок. – Смутная, припоминающая улыбка тронула ее
губы. – Когда я девочкой приехала с мамой в Южную Каролину[36],
дедушка научил меня стрелять. Он был старых убеждений
и без ружья не ходил. А мой папа в молодости несколько раз дрался
на дуэли. Он был отличный фехтовальщик. Даже убил одного. Из-за
женщины. Как видите, месье Пуаро, – она прямо глянула ему
в глаза, – во мне течет горячая кровь. Я купила эту игрушку,
как только все случилось. Хотела убить кого-то одного, но не могла
решить кого. Убивать обоих мне было неинтересно. Знать бы,
что Линит перепугается напоследок! Но в ней достаточно мужества.
И тогда я решила: подожду! Мне все больше нравилась эта мысль.
Убить ее всегда успею. Интереснее выжидать и быть наготове. И уже
потом пришла идея преследовать их. Даже если они заберутся
на край света, первой их встречу я! И получилось замечательно.
Ничем другим, наверное, Линит не проймешь. А тут она стала
психовать… А мне, наоборот, одно удовольствие… И ведь она ничего
не может сделать! Веду я себя культурно, вежливо. Ни к одному
моему слову они не могут придраться. А жизнь я им отравляю.
Она залилась чистым, серебристым смехом.
Пуаро схватил ее за руку:
– Спокойно. Прошу вас: спокойно.
Жаклин перевела на него взгляд.
– А что такое? – Улыбаясь, она с вызовом смотрела на него.
– Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать.
– То есть оставить драгоценную Линит в покое?
– Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу.
Она озадаченно приоткрыла рот.
Пуаро сурово продолжал:
– Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно
явится… Оно завладеет вами, и выдворить его будет уже
невозможно.
Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало
смятение. Она сказала:
– Я не знаю… – И с вызовом выкрикнула: – Вы меня не удержите!
– Конечно, – сказал Эркюль Пуаро. – Я вас не удержу. – Голос
у него был грустный.
– Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня.
– Если вас не остановит расплата – да, не удержал бы.
Жаклин де Бельфор расхохоталась:
– А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-
вашему, это неправильно – убить своего обидчика? А если вас
лишили всего на свете?
Пуаро ответил твердо:
– Да, мадемуазель, по-моему, это непростительное злодеяние –
убить человека.
Снова Жаклин захохотала:
– Тогда вы должны одобрить мою нынешнюю месть: покуда она
действует, я не воспользуюсь этим револьвером… Но мне страшно…
знаете, иногда страшно… Я лопаюсь от злости, мне хочется сделать
ей больно, всадить в нее нож, навести на ее лоб револьвер
и легонько так нажать. А-а!
Она напугала его своим вскриком.
– Что с вами, мадемуазель?
Отвернув голову, она вглядывалась в сумерки:
– Там был кто-то. Сейчас ушел.
Эркюль Пуаро зорко огляделся. Место вроде бы безлюдное.
– Кроме нас, мадемуазель, никого, кажется, нет. – Он встал. –
Во всяком случае, я сказал все, ради чего приходил. Спокойной ночи.
Жаклин тоже поднялась. Она почти заискивающе сказала:
– Вы сами видите: я не могу отказаться от того, что делаю.
Пуаро замотал головой:
– Вы могли отказаться. Всегда выпадает такая минута. Она была
и у вашей подруги Линит, когда та могла остановиться
и не вмешиваться… Она упустила эту минуту. Потом уже человек
действует очертя голову, и одумываться поздно…
– Поздно… – отозвалась Жаклин де Бельфор.
Она еще постояла в раздумье, потом решительно тряхнула
головой:
– Спокойной ночи, месье Пуаро.
Он грустно покачал головой и тропинкой пошел за ней следом
к отелю.
OceanofPDF.com
Глава 5
На следующее утро, когда Эркюль Пуаро выходил из отеля,
намереваясь устроить себе прогулку по городу, его нагнал Саймон
Дойл.
– Доброе утро, месье Пуаро.
– Доброе утро, месье Дойл.
– Вы в город? Не возражаете, если я поброжу вместе с вами?
– Ну конечно! Вы меня осчастливите!
Выйдя за ворота, мужчины свернули в прохладную тень парка.
Тут Саймон вынул изо рта трубку и сказал:
– Насколько я знаю, месье Пуаро, моя жена беседовала с вами
вчера вечером.
– Совершенно верно.
Саймон Дойл сосредоточенно хмурился. Человек действия,
он трудно формулировал свои мысли, мучительно подбирал слова.
– Хоть то хорошо, – сказал он, – что вы заставили ее понять наше
бессилие в этом деле.
– Прекратить это законным образом невозможно, – согласился
Пуаро.
– Вот именно. А Линит не могла этого понять. – По его губам
скользнула улыбка. – Линит воспитали в убеждении, что со всякой
неприятностью должна разбираться полиция.
– Чего бы лучше – свалить на нее ваше дело, – сказал Пуаро.
Саймон стал пунцоветь лицом, и после недолгого молчания его
прорвало:
– Это подло, что ей приходится страдать! Она ничего не сделала!
Если кому хочется назвать меня скотиной – пожалуйста! Я скотина,
ладно. Но я не позволю, чтобы отыгрывались на Линит. Она тут
совершенно ни при чем.
Пуаро с серьезным видом кивнул, ничего не сказав в ответ.
– А вы поговорили… переговорили с Джеки… с мисс де Бельфор?
– Да, я разговаривал с ней.
– Вам удалось образумить ее?
– Боюсь, что нет.
Саймон разразился гневной тирадой:
– Неужели она не видит, в какое дурацкое положение себя
поставила? Неужели не понимает, что приличные женщины не ведут
себя так? Где ее гордость, чувство собственного достоинства?
Пуаро пожал плечами:
– Она знает только одно чувство – обиду, вы не допускаете?
– Пусть, но, черт возьми, приличные девушки так себя не ведут!
Я признаю, что кругом виноват. Я чертовски плохо поступил с ней,
и вообще. Возненавидеть меня, забыть, как я выгляжу, – это я могу
понять. Но зачем гоняться за мной повсюду? Это неприлично. Зачем
делать из себя посмешище? На что она может рассчитывать?
– Возможно, это месть.
– Дурацкая! Мне понятнее какая-нибудь ее мелодраматическая
выходка – бабахнуть в меня из револьвера, что ли.
– Вы считаете, это больше в ее духе, да?
– Честно говоря, да. Она порох, а не женщина, совершенно за себя
не отвечает. Когда она доходит до белого каления, я за нее
не поручусь. Но чтобы шпионить… – Он затряс головой.
– Да, это тоньше. Это умнее.
Дойл воззрился на него:
– Вы меня не поняли: это страшно действует на нервы Линит.
– А вам?
В глазах Саймона мелькнуло удивление.
– Мне?! Да я готов свернуть голову чертовке.
– От прежнего чувства, значит, ничего не осталось?
– Дражайший месье Пуаро… как бы вам это объяснить? Была луна,
потом вышло солнце. И никакой луны больше нет. Как только я
встретил Линит, Джеки перестала для меня существовать.
– Tiens, c’est drôle ça![37] – пробормотал Пуаро.
– Простите?
– Мне показалось интересным ваше сравнение.
Снова заливаясь краской, Саймон сказал:
– Джеки, наверное, сказала вам, что я женился на Линит из-за
денег? Так это вранье. Я бы ни на ком не стал жениться из-за денег.
Джеки не понимает, что мужчине в тягость, когда женщина любит его
так, как она меня любила.
– Что-что?
Пуаро остро взглянул на него.
Но Саймона уже несло:
– Свинство говорить такое, но Джеки слишком меня любила.
– Un qui aime et un qui se laisse aimer[38], – пробормотал Пуаро.
– А? Что вы сказали? Понимаете, мужчине не по себе, когда
женщина любит его сильнее, чем он ее. – Из его голоса уходило
раздражение. – Мужчине не хочется, чтобы им владели. Черт бы его
побрал, это собственническое чувство! Этот мужчина – мой,
он принадлежит мне! Я так не хочу – и никто не захочет! Сразу
хочется сбежать, освободиться. Мужчина должен владеть женщиной,
а не наоборот.
Он выговорился и подрагивающими пальцами поднес спичку
к трубке.
– Так вы такое чувство испытывали к мадемуазель Жаклин? –
сказал Пуаро.
– М-м? – Саймон поднял на него глаза и, помедлив, признался: –
М-м… да, вообще говоря – да. Она, конечно, не осознает этого,
а у меня язык не повернется сказать. Мне все время было не по себе,
а тут я встретил Линит и совсем потерял голову. В жизни не видел
такой красоты. Просто чудеса в решете. Ведь перед ней все
заискивают, а она выбирает простейшего парня.
Его голос звучал мальчишеским восторгом.
– Понимаю, – сказал Пуаро. Он задумчиво кивнул. – Да-да,
понимаю.
– Почему Джеки не может мужественно перенести это? –
возмущался Саймон.
Пуаро улыбчиво поджал губу:
– Прежде всего, месье Дойл, она не мужчина.
– Ну да… я имею в виду: стойко. И горькие пилюли приходится
глотать, ничего не поделаешь. Виноват во всем я один, каюсь.
Грешен! Но ведь это безумие – жениться на девушке, которую
разлюбил. А сейчас, когда я вижу, на что способна Джеки, я просто
рад, что унес ноги.
– На что она способна… – раздумчиво повторил за ним Пуаро. –
А вы представляете себе, на что она способна, месье Дойл?
Саймон нахмурился, потом замотал головой:
– Нет, а что вы, собственно, имеете в виду?
– Вы знаете, что она ходит с револьвером?
Саймон глядел на него испуганными глазами:
– Сейчас-то она вряд ли пустит его в ход. Раньше – да, могла.
А сейчас время упущено. Сейчас она вооружена только злобой –
чтобы получше отыграться на нас.
Пуаро пожал плечами.
– Может быть, – с сомнением в голосе сказал он.
– Я беспокоюсь за Линит, – без особой нужды напомнил Саймон.
– Я понимаю, понимаю, – сказал Пуаро.
– Если серьезно, я не жду от Джеки мелодрамы с пальбой, но это
шпионство и преследование уже сидят у Линит в печенках.
Я придумал один план – может, и вы что-нибудь посоветуете.
С самого начала, надо вам знать, я во всеуслышание объявил, что мы
пробудем здесь десять дней. А завтра из Шелала[39] в Вади-Хальф
уходит пароход «Карнак». Я хочу взять на него билеты – под чужим
именем. Завтра мы отправимся на экскурсию в Филы[40], а горничная
распорядится багажом. В Шелале мы сядем на «Карнак». Когда
Джеки выяснит, что мы не вернулись с экскурсии, мы уже будем
далеко. Она решит, что мы улизнули от нее в Каир. Можно подкупить
носильщика, чтобы он это говорил. Туристические конторы ей
не помогут, потому что нашей фамилии там не будет. Что вы думаете
на этот счет?
– Да, все хорошо придумано. А если она останется здесь до вашего
возвращения?
– А мы, может, не вернемся. Поднимемся до Хартума и дальше
самолетом – в Кению. Не станет же она гоняться за нами по всему
земному шару.
– Не станет, потому что в какой-то момент ее удержат финансовые
соображения. Я полагаю, у нее совсем немного денег.
Саймон наградил его восхищенным взглядом:
– Вот что значит умный человек. Я об этом даже не задумывался.
Какие у Джеки деньги!
– При этом она добралась за вами сюда?
Саймон стал гадать:
– Что-то ей, конечно, набегает с процентов. Сотни две в год,
я думаю. Но скорее всего – даже наверняка – она продала капитал,
чтобы обернуться с этой своей затеей.
– Значит, настанет такой момент, когда она исчерпает свои
возможности и останется без единого пенса?
– Да…
Саймон поежился от этой перспективы. Пуаро не сводил с него
глаз.
– Да, – заметил он, – не очень приятная мысль…
Не скрывая раздражения, Саймон сказал:
– В общем, я тут ничем не могу помочь. – И добавил: – Что вы
думаете о моем плане?
– Он может увенчаться успехом – вполне. Ценой отступления.
Саймон залился краской:
– Мы сбегаем, вы хотите сказать? Ну и пусть… Зато Линит…
Все так же не сводя с него глаз, Пуаро сдержанно кивнул:
– Возможно, вы правы, и это лучший выход из положения.
Не забывайте, однако, что мадемуазель де Бельфор имеет голову
на плечах.
– Я чувствую, мы еще сойдемся с ней на одной дорожке, и тогда
увидим, чья возьмет, – хмуро сказал Саймон. – Она ведет себя
неразумно.
– Неразумно! Mon Dieu![41] – воскликнул Пуаро.
– А почему, собственно, женщинам не вести себя разумно? –
настаивал Саймон.
– Весьма часто они ведут себя именно так, – сухо ответил Пуаро. –
Это приносит даже больше огорчений. Я тоже буду на «Карнаке», –
добавил он. – Нам по пути.
– Да? – Саймон смешался и, путаясь в словах, продолжал: –
Но это… но вы… не из-за нас? Мне бы не хотелось думать, что…
На этот счет Пуаро сразу успокоил его:
– Нет-нет, все это было подготовлено еще в Лондоне. Я всегда
строю свои планы заблаговременно.
– Вы не любите ездить куда глаза глядят? Так гораздо интереснее!
– Может быть. Но чтобы преуспеть в жизни, нужно заранее все
тщательно подготовить.
– Наверное, так поступают опытные убийцы, – рассмеялся Саймон.
– Да, хотя, признаться, на моей памяти самое яркое и чуть ли
не самое запутанное преступление было совершено без всякой
подготовки.
С ребячливой непосредственностью Саймон сказал:
– На «Карнаке» вы должны что-нибудь рассказать нам из своей
практики.
– Нет-нет, это значило бы, что называется, раскрыть перед вами
кухню.
– Так в нее страх как хочется заглянуть! И миссис Аллертон так
считает. Ей не терпится устроить вам допрос.
– Миссис Аллертон? Очаровательная седовласая дама
с преданным сыном?
– Она самая. Они тоже будут на «Карнаке».
– Она знает, что вы…
– Разумеется, нет, – вскипел Саймон. – Никто не знает. У меня такой
принцип: по возможности никому не доверяться.
– Замечательное убеждение, я сам его придерживаюсь. Кстати,
этот ваш попутчик, высокий седой мужчина…
– Пеннингтон?
– Да. Вы путешествуете втроем?
Саймон хмуро ответил:
– Довольно необычно, думаете вы, для медового месяца, да?
Пеннингтон – американский опекун Линит. Мы совершенно случайно
встретились с ним в Каире.
– Ah vraiment![42] Вы позволите один вопрос? Мадам, ваша жена, –
она совершеннолетняя?
Саймон озадаченно взглянул на него:
– Вообще-то ей нет пока двадцати одного года, но и просить
у кого бы то ни было согласия на брак со мной ей не требовалось.
Для Пеннингтона это была полная неожиданность. Он совершенно
ничего не знал: за два дня до письма Линит с новостью о нашей
свадьбе он отплыл из Нью-Йорка на «Карманике».
– «Карманик»… – пробормотал Пуаро.
– Для него было полной неожиданностью наткнуться на нас
в каирском «Пастухе».
– Надо же быть такому совпадению!
– Выяснилось, что он тоже поднимается по Нилу, – мы
и объединились, как-то неловко, знаете, обособляться. Да оно
и к лучшему. – Он снова смешался. – Линит все время была
в напряжении – того и гляди, объявится Джеки, и, пока мы были одни,
эта тема возникала постоянно. А с Эндрю Пеннингтоном мы
вздохнули свободнее, потому что приходится говорить
о постороннем.
– Ваша жена не доверилась мистеру Пеннингтону?
– Не доверилась. – Саймон вызывающе вздернул подбородок. –
Это вообще никого не касается. Кроме того, когда мы затевали это
нильское путешествие, мы думали, что эта история кончилась.
Пуаро покачал головой:
– Она не кончилась. Далеко не кончилась. Я убежден в этом.
– А вы неважный утешитель, месье Пуаро.
Пуаро взглянул на него с некоторым раздражением. Он думал
про себя: «Эти англосаксы – они ни к чему не относятся серьезно,
у них все игра. Они не взрослеют».
Линит Дойл, Жаклин де Бельфор – те достаточно серьезно
отнеслись к случившемуся. А Саймон обнаруживал только признаки
чисто мужского нетерпения и досады. Пуаро сказал:
– Простите за бестактность: это была ваша идея поехать в Египет
в свой медовый месяц?
Саймон покраснел:
– Конечно, нет. Я бы поехал куда-нибудь еще, но Линит желала
только сюда. И поэтому…
Он запнулся и умолк.
– Естественно, – помрачнев, сказал Пуаро.
Ему стало ясно, что любое желание Линит Дойл подлежит
исполнению.
Он думал про себя: «Все трое порознь отчитались передо мной:
Линит Дойл, Жаклин де Бельфор, Саймон Дойл. Чей отчет ближе
к истине?»
OceanofPDF.com
Глава 6
Назавтра утром, в одиннадцать часов, Саймон и Линит Дойл
отправились в Филы. С кресла на балконе отеля Жаклин де Бельфор
видела, как они садились в живописную шлюпку. Она не видела
другого: как от парадной двери отеля отъехал автомобиль с багажом
и чопорного вида горничной. Машина укатила направо, в сторону
Шелала.
Оставшуюся до ленча пару часов Эркюль Пуаро решил скоротать
на Слоновом острове – он лежал прямо против отеля.
Он направился к пристани. В лодку как раз садились двое мужчин,
и он присоединился к ним. Тот, что помоложе, приехал накануне
поездом; высокий, темноволосый, с волевым подбородком
на худощавом лице. На нем были невыразимо грязные штаны
из серой фланели и совершенно неуместный в этом климате свитер
с высоким воротом. Другой, толстячок средних лет, немедля
заговорил с Пуаро по-английски – бегло и не очень правильно.
Их молодой спутник от беседы уклонился и только хмуро
посматривал в их сторону, а потом и вовсе повернулся к ним спиной,
засмотревшись, как ловко лодочник-нубиец[43] толкает ногой
кормовое весло, одновременно управляясь с парусом.
На реке стояла полная тишь, медленно расступались темные,
осклизлые громады скал, ветерок овевал их лица. До острова
добрались очень скоро, и, сойдя на берег, Пуаро и его
словоохотливый знакомец прямиком направились в музей. Толстяк
на ходу достал визитную карточку и с полупоклоном вручил ее
Пуаро. Там значилось:
«Signor Guido Richetti, Archeologo»[44].
Пуаро не остался в долгу и также с поклоном извлек свою
карточку. Исполнив эти формальности, они вошли в музей,
и итальянец сразу завел высокоученый разговор. Сейчас они
говорили по-французски.
Молодой человек во фланелевых брюках, позевывая,
незаинтересованно обошел музей и поспешил наружу.
В конце концов его примеру последовали и Пуаро с синьором
Рикетти. Итальянец сразу зарылся в руины, а Пуаро, высмотрев
на скалах у реки знакомый солнечный зонтик в зеленую полоску,
улизнул в ту сторону.
С книгой на коленях и блокнотом под рукой миссис Аллертон
сидела на большом валуне.
Пуаро учтиво снял шляпу, и миссис Аллертон тотчас взяла слово.
– Доброе утро, – сказала она. – Боюсь, от этих жутких детей
совершенно невозможно отвязаться.
Темнокожая мелюзга лезла к ней, скаля зубы и кривляясь,
и канючила «бакшиш».
– Я надеялась, что надоем им, – пожаловалась она. – Они уже часа
два, если не больше, глазеют на меня и помаленьку окружают;
крикну им «имши», погрожу зонтиком – они разбегутся, а через
минуту-другую возвращаются и снова пялят на меня свои противные
глазищи, и носы у них тоже противные, и приходится признать, что я
не люблю детей – во всяком случае, неумытых и элементарно
невоспитанных.
Она виновато рассмеялась.
Пуаро предпринял безуспешную попытку разогнать ватагу.
Рассеявшись, ребятня снова собралась и взяла их в кольцо.
– Будь в Египте поспокойнее, цены бы ему не было, – сказала
миссис Аллертон. – Тут человеку не дают проходу. То клянчат деньги,
то навязывают ослика или бусы, то тянут в туземную деревню
или на утиную охоту.
– Огромный недостаток, это правда, – согласился Пуаро.
Он разложил на камне носовой платок и осторожненько опустился
на него.
– Вашего сына сегодня нет с вами? – продолжал он.
– Да, Тиму надо отправить письма до отъезда. Мы поднимаемся
до Второго порога.
– Я тоже.
– Очень рада. Признаться, я совершенно потрясена нашим
знакомством. Когда мы были на Майорке, некая миссис Лич
рассказывала о вас удивительные вещи. Она потеряла кольцо
во время купания и все переживала, что без вас его некому найти.
– Ah, parbleu[45], но я не тюлень, я не ныряю.
Оба рассмеялись.
Миссис Аллертон продолжала:
– Утром я видела из окна, как вы уходили с Саймоном Дойлом.
Скажите, как вы его находите? Мы все совершенно заинтригованы.
– Правда?
– Да. Понимаете, его женитьба на Линит Риджуэй была полнейшей
неожиданностью. Предполагалось, что она выходит за лорда
Уиндлизема, и вдруг она обручается с мужчиной, о котором никто
слыхом не слыхал.
– Вы хорошо знаете ее, мадам?
– Нет, но моя родственница, Джоанна Саутвуд, ходит у нее
в лучших подругах.
– А, да, я встречал эту фамилию в газетах. – Он продолжал после
паузы: – Хроника не обходится без молодой леди, вашей
мадемуазель Джоанны Саутвуд.
– О да, она умеет себя подать, – отрезала миссис Аллертон.
– Вы ее не любите, мадам?
– Невыдержанная на язык. – Миссис Аллертон была само
раскаяние. – Я человек старой закваски. Не очень я люблю Джоанну.
Зато с Тимом их водой не разлить.
– Понимаю, – сказал Пуаро.
Собеседница стрельнула в его сторону взглядом и сменила тему:
– Как же мало с нами молодежи! Прелестная девушка
с каштановыми волосами, что состоит при чудовищной матери
с тюрбаном, пожалуй, тут единственное юное существо. Я обратила
внимание, что у вас был долгий разговор с ней. Мне интересна эта
девушка.
– Отчего так, мадам?
– Мне ее жаль. Сколько страданий принимаешь в молодости, имея
чувствительное сердце! А она, мне кажется, страдает.
– Да, она несчастлива, бедняжка.
– Мы с Тимом зовем ее «букой». Пару раз я пыталась
разговорить ее, но она меня осадила. Ничего, она, по-моему, тоже
участвует в нашем нильском плавании, и уж в одной компании мы
как-нибудь сойдемся, правда?
– Вполне возможная вещь, мадам.
– Я очень легко схожусь с людьми – они мне чрезвычайно
интересны. Все такие разные. – После паузы она продолжала: –
Тим говорит, что смуглянка – ее зовут де Бельфор, – будто она та
самая девушка, с которой был помолвлен Саймон Дойл. Очень
некстати – вот так встретиться.
– Да, некстати, – согласился Пуаро.
Миссис Аллертон искоса глянула на него.
– Может, это глупо звучит, но она, знаете, почти напугала меня.
Вся как сжатая пружина!
Пуаро медленно кивнул:
– Вы не очень заблуждаетесь, мадам. Всегда пугает сильный накал
чувства.
– Вам тоже интересны люди, месье Пуаро? Или вы приберегаете
интерес для потенциальных преступников?
– Мадам… вне этой категории остается немного людей.
У миссис Аллертон был слегка озадаченный вид.
– Вы в самом деле так полагаете?
– Если к тому объявится особая побудительная причина, – добавил
Пуаро.
– Для всякого случая – своя?
– Естественно.
Миссис Аллертон помедлила, сдерживая улыбку.
– И я могла бы?
– Матери, мадам, в особенности безжалостны, когда опасность
грозит их детям.
Та вдумчиво ответила:
– Вероятно, да… да-да, вы совершенно правы.
Минуту-другую она молчала, потом с улыбкой призналась:
– Я сейчас примеряю к нашим постояльцам мотивы преступлений.
Очень забавно получается. Что вы, например, скажете о Саймоне
Дойле?
– Очень простое преступление, – улыбнулся Пуаро. – Кратчайший
путь к цели. Без выдумки.
– И так же легко его будет раскрыть?
– Да, он не проявит изобретательности.
– А Линит?
– Это будет в духе Королевы из вашей «Алисы в Стране чудес»[46]:
«Снять с нее голову!»
– Ну конечно: право помазанника Божьего! Что-то наподобие
виноградника Навуфея[47]. А эта опасная девушка, Жаклин де
Бельфор, – могла бы она пойти на убийство?
Подумав немного, Пуаро неуверенно сказал:
– Могла бы, я думаю.
– Но вы не уверены в этом?
– Нет. Эта малышка сбивает меня с толку.
– Не думаю, чтобы мистер Пеннингтон мог пойти на убийство. А вы
как считаете? Какой-то он усохший, дохлый – мужеством там
и не пахнет.
– Зато, может быть, в избытке чувство самосохранения.
– Пожалуй. А как насчет горемыки миссис Оттерборн в тюрбане?
– Она лопается от тщеславия.
– Оно может толкнуть на убийство?
– Мотивы убийства порой совершенно тривиальны, мадам.
– Какие же самые распространенные, месье Пуаро?
– Чаще всего – деньги, иначе говоря – корысть в том или ином
виде. Потом – месть, дальше – любовь, страх, жгучая ненависть,
благодеяние…
– Месье Пуаро!
– Да-да, мадам! Мне известно, как некий В избавился от А
исключительно во благо С. Часто под эту статью подгоняют
политические убийства. Некто объявляется врагом цивилизации –
и посему его устраняют. Забывают, что в жизни и смерти человека
волен один Господь Бог.
Он выговорил это суровым голосом.
Миссис Аллертон заметила:
– Я рада, что вы это сказали. И все же Господь определяет
исполнителей своей воли.
– Опасно думать так, мадам.
Она оставила серьезный тон:
– После такого разговора, месье Пуаро, будет чудом хоть кого-то
застать в живых. – Она поднялась. – Пора возвращаться. Мы же
отправляемся сразу после ленча.
Когда они подошли к пристани, молодой человек в свитере
как раз садился в лодку. Итальянец уже был там. Когда нубиец
наладил парус и они отплыли, Пуаро из вежливости заговорил
с незнакомцем:
– Прекрасные достопримечательности есть в Египте, не правда ли?
Молодой человек курил довольно вонючую трубку. Сейчас он
вынул ее изо рта и, удивляя образцовым произношением, ответил
коротко и резко:
– Меня тошнит от них.
Миссис Аллертон нацепила пенсне и благосклонно
заинтересовалась говорившим.
– Правда? А почему? – спросил Пуаро.
– Возьмите, к примеру, пирамиды. Колоссальные бессмысленные
сооружения, дань прихоти надменного деспота. Подумайте,
как массы людей, обливаясь потом, воздвигали их и умирали тут же.
Мне делается тошно при мысли об их страданиях и муках.
Миссис Аллертон задорно подхватила:
– По-вашему, лучше удовлетвориться знанием того, что люди
трижды в день принимали пищу и умирали у себя в постелях, нежели
иметь пирамиды, Парфенон[48], прекрасные гробницы и храмы?
Молодой человек хмуро глянул в ее сторону:
– Я думаю, человеческие существа поважнее камней.
– Но после них остаются как раз эти камни, – заметил Пуаро.
– Мне приятнее видеть сытого рабочего, чем так называемое
произведение искусства. Важно не прошлое, а будущее.
Тут лопнуло терпение у синьора Рикетти, разразившегося
горячечной и не вполне внятной речью.
В ответ молодой человек довел до их сведения все, что он думает
о капиталистической системе. Он буквально клокотал от ярости.
Он кончил свою тираду, когда они пристали к отелю.
Ступая на берег, миссис Аллертон со смешком пробормотала:
– Ну и ну!
Молодой человек проводил ее недобрым взглядом.
В вестибюле отеля Пуаро встретил Жаклин де Бельфор
в жокейском костюме. Она приветствовала его ироническим
полупоклоном:
– У меня прогулка на осликах. Вы советуете заглянуть в туземные
деревни, месье Пуаро?
– Туда у вас сегодня экскурсия, мадемуазель? Eh bien,
они живописны, только не переплачивайте за туземную экзотику.
– Которую понавезли сюда из Европы? Благодарю, я не настолько
легковерна.
Кивнув ему, она вышла на солнцепек.
Собрался Пуаро без всякого труда, поскольку свои вещи содержал
в отменном порядке. Потом он отправился в ресторан перекусить.
После ленча отправлявшихся на Второй порог автобус за десять
минут доставил на станцию, где надо было сесть в дневной экспресс
Каир – Шелал. В их числе были Аллертоны, Пуаро, молодой человек
в грязных фланелевых брюках и итальянец. Миссис Оттерборн
с дочерью уехали в Дам[49] и Филы и приедут в Шелал прямо
к пароходу.
Каирский поезд опоздал минут на двадцать. Когда он наконец
пришел, началось обычное светопреставление. Носильщики
давились, втаскивая вещи.
Наконец со своей ношей, а также с багажом Аллертонов
и совершенно незнакомой кладью запыхавшийся Пуаро оказался
в одном купе, а Тим с матерью и чьими-то вещами – где-то в другом.
В купе, где был Пуаро, обреталась преклонных лет дама
в негнущемся белом воротничке, в брильянтах, с выражением
безграничного презрения к человечеству на изрезанном морщинами
лице.
Бросив на Пуаро высокомерный взгляд, она снова загородилась
от всех обложкой американского журнала. Напротив нее сидела
крупная, угловатая женщина лет под тридцать. У нее большие
щенячьи карие глаза, опущенная голова и вымогательская
готовность угодить. Время от времени старуха взглядывала на нее
поверх журнала и отдавала приказания:
– Корнелия, собери пледы. Когда будем на месте, присмотри
за моим несессером. Чтобы никто его не хватал. Не забудь мой
ножик для бумаги.
Ехали недолго. Уже через десять минут они стояли на пристани,
где их ждал «Карнак». Оттерборны успели погрузиться.
«Карнак» был поменьше «Папируса» и «Лотоса» с Первого порога:
те из-за своей громоздкости не могли шлюзоваться в Асуане.
Пассажиры поднялись на борт, их развели по каютам. Загружен
пароход был не полностью, и большинство пассажиров разместили
на верхней палубе. Всю ее носовую часть занимал застекленный
салон, дабы пассажиры могли из кресел любоваться меняющимся
речным пейзажем. Ниже, на средней палубе, были курительная
и малая гостиная, а на нижней палубе – кают-компания.
Проследив, как разместили в купе его вещи, Пуаро снова вышел
на палубу, чтобы не пропустить отплытие. Он стал рядом с Розали
Оттерборн, облокотившейся на поручень.
– Итак, мы теперь направляемся в Нубию. Вы довольны,
мадемуазель?
Девушка глубоко вздохнула:
– Да. Наконец от всего этого освобождаешься. – Она повела рукой.
Жутковатый вид являли полоска воды, отделявшая их от берега,
подступившие к самой ее кромке голые громады скал, кое-где
видные развалины затопленных домов. Печальной, дикой красотой
веяло от этой картины. – Освобождаешься от людей.
– Только не от близких, мадемуазель?
Она пожала плечами. После паузы продолжала:
– Есть в этой стране что-то такое, отчего я чувствую себя дрянью.
Все, что накипело на душе, тут лезет наружу. Несправедливо все,
нечестно.
– Я сомневаюсь. У вас нет вещественных доказательств, чтобы так
судить.
Та пробормотала:
– Посмотрите, какие у других матери… и какая у меня. Нет бога,
кроме секса, и Саломея Оттерборн – его пророк. – Она смолкла. –
Зря я это сказала.
Пуаро протестующе воздел руки:
– Почему же не сказать – мне? Мне многое приходится слышать.
Если, как вы говорите, у вас накипело, то пусть пена и подымается
кверху, мы ее снимем ложкой – вот так! – Он выбросил вперед
руку. – Было – и нет ничего.
– Удивительный вы человек! – сказала Розали. Ее надутые губы
сложились в улыбку. Потом она воскликнула, напрягшись: –
Смотрите, здесь миссис Дойл с мужем! Я не знала, что они тоже
плывут с нами.
У своей каюты, ближе к центру палубы, стояла Линит. Следом
вышел Саймон. Пуаро поразился ее виду – сколько блеска,
уверенности в себе! Она буквально навязывала всем свое счастье.
Преобразился и Саймон Дойл. Он улыбался во весь рот и радовался
всему, как школьник.
– Грандиозно! – сказал он, ставя локти на поручень. – Я страшно
надеюсь на эту поездку, а ты, Линит? Такое чувство, словно мы
с туристического маршрута ступили на нехоженую тропу.
Его жена с готовностью отозвалась:
– Я тебя понимаю. Знаешь, у меня просто глаза разбегаются.
Она поймала его руку. Он крепко прижал ее к себе.
– Мы избавились, Лин, – проронил он.
Пароход отчаливал. Началось их недельное плавание до Второго
порога и обратно.
Сзади серебряным колокольчиком рассыпался смех. Линит быстро
обернулась.
За ними стояла приятно озадаченная Жаклин де Бельфор.
– Привет, Линит! Вот уж кого не ожидала увидеть! Вы же вроде
собирались задержаться в Асуане еще на десять дней. Приятный
сюрприз!
– Ты… а как же… – Язык не слушался Линит. Она выдавила
страдальчески-вежливую улыбку. – Я… тоже не ожидала увидеть тебя
здесь.
– Вот как?
Жаклин отошла к другому борту. Линит стиснула руку мужа:
– Саймон… Саймон…
Дойл сразу утратил благостное умиление. Его затопил гнев.
Не в силах сдержать себя, он сжал кулаки.
Они отошли чуть дальше. Оцепенелый Пуаро слышал обрывки
фраз:
– …вернуться, а как?.. а может… – И чуть громче – отчаявшийся,
мрачный голос Дойла: – Мы не можем все время убегать, Лин. Надо
пройти через это…
Прошло несколько часов. День угасал. Пуаро стоял в застекленном
салоне и смотрел вперед. «Карнак» шел узким ущельем. Скалы
свирепо караулили сильно и быстро текущую реку. Они были уже
в Нубии.
Послышались шаги, и рядом возникла Линит Дойл. У нее сами
собой сжимались и разжимались пальцы; такой он ее еще ни разу
не видел. Перед ним был запуганный ребенок. Она сказала:
– Месье Пуаро, я боюсь – всего боюсь. Ничего подобного со мной
не было прежде. Эти дикие скалы, все мрачное и голое. Куда мы
плывем? Что еще будет? Мне страшно. Меня все ненавидят. Такого
со мной никогда не было. Я всегда хорошо относилась к людям,
выручала их, а тут меня ненавидят – просто все. Кроме Саймона,
кругом одни враги… Ужасно знать, что есть люди, которые тебя
ненавидят…
– Что с вами происходит, мадам?
Она пожала плечами:
– Наверное, это нервы… У меня такое чувство, что мне отовсюду
угрожает опасность. – Пугливо оглянувшись через плечо, она бурно
продолжала: – Чем все это кончится? Мы тут в западне. В ловушке.
Отсюда некуда деться. Куда я попала?
Она соскользнула в кресло. Пуаро строго, хотя не без сочувствия,
глядел на нее.
– Как она узнала, что мы плывем на этом пароходе? –
сказала она. – Откуда она могла узнать?
Пуаро покачал головой в ответ:
– Она умна.
– Мне кажется, я уже никогда от нее не избавлюсь.
Пуаро сказал:
– У вас было такое средство. Вообще говоря, я удивлен, как это
не пришло вам в голову. Для вас, мадам, деньги не имеют значения.
Почему вы не заказали себе частный маршрут?
Линит потерянно покачала головой:
– Если бы знать… мы тогда не знали. А потом, это трудно… – Вдруг
она вспылила: – Ах, вы не знаете и половины моих трудностей.
Мне надо беречь Саймона… Он, знаете, такой щепетильный насчет
денег. Переживает, что у меня их много! Он хотел, чтобы я поехала
с ним в какую-то испанскую деревушку и чтобы он сам оплатил наше
свадебное путешествие. Как будто это имеет значение! Какие
мужчины глупые. Ему надо привыкнуть жить легко. О частном
маршруте он и слышать не хотел – лишние траты. Я должна
постепенно воспитывать его.
Она подняла голову и досадливо прикусила губу, словно
раскаиваясь в неосмотрительности, с какой пустилась обсуждать
свои затруднения.
Она встала.
– Мне надо переодеться. Извините меня, месье Пуаро. Боюсь,
я наговорила много глупостей.
OceanofPDF.com
Глава 7
В простом вечернем платье, отделанном черными кружевами, сама
выдержанность и благородство, миссис Аллертон спустилась
на нижнюю палубу в кают-компанию. У дверей ее нагнал сын.
– Извини, дорогая. Я уже думал: опоздал.
– Интересно, где мы сидим.
Помещение было заставлено столиками. Миссис Аллертон
медлила на пороге, ожидая, когда стюард рассадит людей
и займется ими.
– Кстати, – продолжала она, – я пригласила Эркюля Пуаро сесть
за наш столик.
– Перестань, мам! – Тим по-настоящему расстроился.
Мать удивленно глядела на него. С Тимом всегда было легко.
– Ты возражаешь?
– Да, возражаю. Проныра чертов!
– Нет, Тим, я с тобой не согласна.
– Все равно, чего ради связываться с посторонним человеком?
Когда мы все вынуждены толочься на этой посудине, близкое
знакомство обременительно. Мы будем неразлучны с утра до вечера.
– Прости, милый. – Миссис Аллертон была расстроена. – Я думала,
тебе будет интересно. Он человек бывалый. И детективные романы
ты любишь.
Тим досадливо крякнул:
– В недобрый час тебя осенило, мама. Теперь, боюсь, от него
не освободиться.
– Не представляю, как это можно сделать, Тим.
– А-а, ладно, придется привыкать.
Подошел стюард и повел их к столику. Миссис Аллертон шла
за ним с озадаченным выражением на лице. Тим всегда такой
легкий, открытый. Подобные вспышки не в его характере. И не то
чтобы он, как истый британец, не любил иностранцев и не доверял
им: Тим – космополит. Ах, вздохнула она, мужчин не понять! Самые
близкие, самые родные – и те способны реагировать на что-нибудь
неожиданным образом.
Они уселись, когда в кают-компанию неслышно скользнул Эркюль
Пуаро. Он стал около них, положив руку на спинку свободного стула.
– Так вы позволите, мадам, воспользоваться вашим любезным
предложением?
– Конечно. Присаживайтесь, месье Пуаро.
– Вы очень любезны.
Она с чувством неловкости отметила, что, садясь, он быстро
взглянул на Тима, а тот даже не удосужился согнать с лица
угрюмость.
Миссис Аллертон решила разрядить атмосферу. После супа она
взяла список пассажиров, лежавший рядом с ее прибором.
– Может, поотгадываем фамилии? – весело предложила она. –
Обожаю это занятие. – И она стала читать: – Миссис Аллертон, мистер
Т. Аллертон. Ну, это просто. Мисс де Бельфор. Я вижу, ее посадили
за один столик с Оттерборнами. Интересно, как она поладит
с Розали. Кто тут дальше? Доктор Бесснер. Есть желающие опознать
доктора Бесснера? – Она скосила глаза на столик с четырьмя
мужчинами. – Мне кажется, это тот толстяк с гладко выбритой
головой и усами. Немец, должно быть. Как же он уплетает свой суп! –
Аппетитное чавканье доносилось оттуда.
Миссис Аллертон продолжала:
– Мисс Бауэрз. Можем мы определить, кто это? Женщины у нас
наперечет. Ладно, пока отложим мисс Бауэрз. Мистер и миссис Дойл.
Ну, это наши герои дня. Какая она все-таки красавица, и платье какое
чудесное!
Тим крутанулся на стуле. Линит с мужем и Эндрю Пеннингтоном
сидели за угловым столиком. Линит была в белом платье, на шее
нитка жемчуга.
– Решительно не нахожу ничего особенного, – сказал Тим. – Кусок
ткани, перехваченный в талии чем-то вроде шнурка.
– Браво, дорогой, – сказала мать. – Ты прекрасно выразил мужской
взгляд на модель стоимостью восемьдесят гиней.
– Не представляю, зачем женщины так тратятся на тряпки, – сказал
Тим. – Глупость, по-моему.
Миссис Аллертон между тем продолжала перебирать попутчиков:
– Мистер Фанторп, очевидно, из четверки за тем столом. Тихоня
и молчун. Довольно приятное лицо, внимательное, умное.
Пуаро согласился с ней:
– Он умный – это так. Он помалкивает, зато очень внимательно
слушает и приглядывается. О да, он умеет смотреть. Странно
встретить такого субъекта в увеселительной поездке на край света.
Интересно, что он здесь делает.
– Мистер Фергюсон, – продолжала читать миссис Аллертон. –
Сдается мне, это наш друг – антикапиталист. Миссис Оттерборн, мисс
Оттерборн – этих мы уже хорошо знаем. Мистер Пеннингтон, иначе –
дядюшка Эндрю. Интересный мужчина, по-моему…
– Возьми себя в руки, мам, – сказал Тим.
– С виду суховат, но очень, по-моему, интересный, – настаивала
миссис Аллертон. – Какой волевой подбородок. О таких вот,
наверное, мы читаем в газетах – как они орудуют у себя на Уолл-
стрит. Убеждена, что он сказочно богат. Следующий – месье Эркюль
Пуаро, чьи таланты остаются невостребованными. Тим,
ты не взялся бы организовать какое-нибудь преступление для месье
Пуаро?
Однако эта безобидная шутка пришлась не по вкусу ее сыну.
Он зло глянул на нее, и она зачастила дальше:
– Мистер Рикетти. Наш друг – археолог, итальянец. И последними
идут мисс Робсон и мисс Ван Шуйлер. Насчет второй все просто.
Это жуткая старуха американка, которая считает себя здесь главной
и намерена сохранять неприступность, удостаивая беседой лишь тех,
кто удовлетворяет самым строгим критериям. В своем роде она
чудо – правда? Памятник эпохи. А две женщины с ней – это
наверняка мисс Бауэрз и мисс Робсон: худенькая, в пенсне, –
наверное, секретарь, а трогательная молодая женщина, что всем
довольна, хотя ее гоняют, как черную рабыню, – какая-нибудь бедная
родственница. Я думаю, Робсон – секретарь, а Бауэрз – бедная
родственница.
– Ошибаешься, мама, – ухмыльнулся Тим. К нему вернулось
хорошее настроение.
– Из чего ты это заключил?
– Я зашел в гостиную перед обедом, а там бабуся говорит
компаньонке: «Где мисс Бауэрз? Сбегай за ней, Корнелия».
И потрусила Корнелия, как послушная собачонка.
– Интересно будет поговорить с мисс Ван Шуйлер, – раздумчиво
сказала миссис Аллертон.
Тим снова ухмыльнулся:
– Мам, она тебя поставит на место.
– Отнюдь нет. Для начала я подсяду к ней и негромко, но уверенно
заведу разговор о титулованных родственниках и друзьях, каких
смогу вспомнить. Я думаю, что, назвав как бы между прочим твоего
троюродного племянника, герцога Глазго, я скорее всего добьюсь
своего.
– Мама, где твои принципы?
В том, что произошло после обеда, исследователь человеческой
природы нашел бы для себя кое-что забавное.
Просоциалистически настроенный молодой человек (он
действительно оказался мистером Фергюсоном), гнушаясь
обществом, повалившим в обзорный салон на верхней палубе,
удалился в курительную.
Мисс Ван Шуйлер, как и полагается, обеспечила себе лучшее,
подальше от сквозняков, местечко, прямо направившись к столику,
за которым сидела миссис Оттерборн.
– Прошу прощения, – сказала она ей, – мне кажется, я оставляла
здесь свое вязанье.
Под ее сверлящим взглядом тюрбан встал и ретировался. Мисс
Ван Шуйлер расположилась за столиком вместе со своей свитой.
Миссис Оттерборн отсела недалеко и рискнула о чем-то завести
речь, но ее выслушали с такой ледяной вежливостью, что она скоро
замолкла. И в дальнейшем мисс Ван Шуйлер пребывала
в блистательном одиночестве.
Супруги Дойл сидели с Аллертонами. Доктор Бесснер не отлипал
от тишайшего мистера Фанторпа. Жаклин де Бельфор села
в сторонке от всех с книгой. Розали Оттерборн о чем-то тревожилась.
Миссис Аллертон заговорила с ней раз-другой, пытаясь подключить
ее к своей компании, но та повела себя невежливо.
Месье Эркюль Пуаро весь вечер слушал писательские байки
миссис Оттерборн.
Поздно уже, возвращаясь к себе в каюту, он увидел
облокотившуюся на перила Жаклин де Бельфор. Когда она
повернулась в его сторону, его поразило страдальческое выражение
ее лица. Деланое безразличие, злой вызов, мрачное торжество – куда
все девалось?
– Добрый вечер, мадемуазель.
– Добрый вечер, месье Пуаро. – Она помедлила и спросила: –
Вы удивились, что я оказалась здесь?
– Не столько удивился, сколько пожалел… очень пожалел… – Голос
у него был печальный.
– Обо мне пожалели?
– Именно так. Вы ступили на опасную дорожку, мадемуазель…
Мы вот просто путешествуем на этом пароходе, а вы пустились
в собственное плавание по стремительной порожистой реке
навстречу гибельной пучине…
– Почему вы так говорите?
– Потому что знаю. Вы порвали сдерживавшие вас спасительные
узы. Пожелай вы пойти на попятный, вам это уже едва ли удастся
сделать.
– Так оно и есть, – медленно выговорила Жаклин. Она откинула
голову назад. – Ну и пусть! Нужно идти за своей звездой, а уж она
куда-нибудь выведет.
– Смотрите, мадемуазель, как бы эта звезда не оказалась ложной…
Она захохотала и, дурачась, скрипуче выкрикнула голосом
попугая, бессменного спутника мальчика с осликом:
– Та очень плохая звезда, сэр! Та звезда упала…
Он уже засыпал, когда его разбудили неясные голоса. Он узнал
голос Саймона Дойла, повторившего те самые слова, что он сказал,
когда пароход уходил из Шелала:
– Надо пройти через это…
«Да, – думал про себя Эркюль Пуаро, – надо через это пройти».
На душе у него было скверно.
OceanofPDF.com
Глава 8
Рано утром пароход пришел в Эз-Зебуа.
С сияющим лицом, в шляпе с трепещущими широкими полями,
одной из первых на берег устремилась Корнелия Робсон.
Пренебрегать людьми было не в характере Корнелии. У нее было
открытое, любящее сердце.
В отличие от аристократки мисс Ван Шуйлер, ее не шокировал
внешний вид Эркюля Пуаро: белый костюм, розовая сорочка, черный
галстук-бабочка и белый тропический шлем. На проспекте,
обставленном сфинксами, она охотно поддержала светский
разговор:
– Ваши спутницы не сойдут с парохода посмотреть храм?
– Понимаете, кузина Мари – это мисс Ван Шуйлер – не встает так
рано. Ей надо очень, очень следить за своим здоровьем. А для этого
надо, чтобы рядом была мисс Бауэрз – это ее сиделка. Потом,
она говорит, этот храм не из самых лучших, но она страшно добрая,
сказала, что я могу пойти и посмотреть.
– Очень мило с ее стороны, – сухо заметил Пуаро.
Бесхитростная Корнелия доверчиво согласилась с ним.
– Да, она очень добрая. Это просто замечательно, что она взяла
меня с собой в это путешествие. Я такая везучая! Я ушам своим
не поверила, когда она предложила маме отпустить меня с ней.
– И поездка вам нравится – да?
– Она чудесная! Я видела Италию – Венецию, Падую, Пизу – и еще
Каир, хотя в Каире кузина Мари занемогла и я мало что видела,
а теперь это чудесное плавание в Вади-Хальф и обратно.
Улыбнувшись, Пуаро сказал:
– У вас счастливый характер, мадемуазель.
Он задумчиво перевел взгляд на молчаливую, хмурую Розали,
одиноко шедшую чуть впереди них.
– Она прелестная, правда? – сказала Корнелия, перехватив его
взгляд. – Только смотрит на всех как-то презрительно. Она, конечно,
очень англичанка. Но миссис Дойл красивее. Другой такой красивой
и элегантной женщины я просто не встречала. Ее муж боготворит
землю, по которой она ступает, правда? А ваша седовласая
знакомая – какая важная дама! У нее в родне, я знаю, есть герцог.
Она говорила о нем вчера вечером, а мы рядом сидели. Но у нее
самой титула нет – да?
Ее заставила умолкнуть скороговорка нанятого драгомана[50],
велевшего всем остановиться:
– Этот храм был посвящен египетскому богу Амону и богу солнца
Ра-Гарахути, чьим символом была голова сокола…
Он говорил как заведенный. Доктор Бесснер, глядя в бедекер[51],
бормотал под нос по-немецки. Он предпочитал печатное слово.
Тим Аллертон не пошел с группой, зато его матушка пыталась
разговорить замкнутого мистера Фанторпа. Эндрю Пеннингтон,
держа под руку Линит Дойл, слушал внимательно, проявляя сугубый
интерес к цифрам, которые называл гид.
– Он говорит, шестьдесят пять футов в высоту? По-моему, меньше.
А молодчага этот Рамзес![52] Хваткий, хоть и египтянин.
– Большого размаха бизнесмен, дядя Эндрю.
Эндрю Пеннингтон одобрительно скосился на нее:
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, Линит. А то я было
забеспокоился: совсем с лица спала.
Обмениваясь впечатлениями, группа вернулась на пароход. Снова
«Карнак» плавно двинулся вверх по реке. Смягчился и пейзаж:
появились пальмы, возделанные поля.
И, словно откликаясь на эти внешние перемены, какая-то тайная
подавленность отпустила пассажиров. Тим Аллертон преодолел свою
меланхолию. Немного встряхнулась Розали. Повеселела Линит.
– Бестактно говорить с новобрачной о делах, – говорил ей
Пеннингтон, – но есть пара моментов…
– Разумеется, дядя Эндрю. – Линит мгновенно приняла деловой
вид. – Мой брак принес кое-какие перемены.
– Вот именно. Я выберу время, и ты подпишешь несколько бумаг.
– А почему не сейчас?
Эндрю Пеннингтон огляделся. Поблизости никого не было.
Пассажиры в основном сгрудились на палубе, между салоном
и каютами. А в салоне остались мистер Фергюсон – этот, насвистывая,
потягивал пиво за центральным столиком, выставив напоказ ноги
в грязных фланелевых брюках; месье Эркюль Пуаро, прильнувший
к стеклу, созерцая движущуюся панораму; и мисс Ван Шуйлер,
сидевшая в дальнем углу с книгой о Египте.
– Прекрасно, – сказал Пеннингтон и вышел из салона.
Линит и Саймон улыбнулись друг другу долгой, добрую минуту
расцветавшей улыбкой.
– Тебе хорошо, милая? – спросил он.
– Да, несмотря ни на что… Забавно, что я ничего не боюсь.
– Ты – чудо, – убежденно сказал Саймон.
Вернулся Пеннингтон. В руках у него была пачка густо исписанных
бумаг.
– Боже милосердный! – воскликнула Линит. – И все это я должна
подписать?
Лицо Пеннингтона приняло виноватое выражение.
– Я понимаю, какая это морока, но хорошо бы навести порядок
в делах. Во-первых, аренда участка на Пятой авеню… потом
концессии на Западе…
Он долго говорил, шелестя бумагами. Саймон зевнул.
С палубы в салон вошел мистер Фанторп. Незаинтересованно
оглядевшись, он прошел вперед, к Пуаро, и также уставился
на бледно-голубую воду и желтые пески по обе стороны.
– Вот тут подпиши, – заключил Пеннингтон, положив на стол
документ и показав где.
Линит взяла бумаги, пробежала глазами страницу, другую,
вернулась к началу, взяла авторучку, подсунутую Пеннингтоном,
и подписалась: Линит Дойл.
Пеннингтон забрал документ и выложил следующий. Что-то
на берегу заинтересовало Фанторпа, и, желая разглядеть получше,
он перешел в их угол.
– Это трансферт[53], – сказал Пеннингтон, – можешь не читать.
Линит тем не менее заглянула в бумагу. Пеннингтон выложил
очередную, и ее Линит внимательно прочла.
– Дела-то все простейшие, – сказал Пеннингтон. – Ничего
особенного. Только изложены юридическим языком.
Саймон снова зевнул:
– Дорогая, ты что, собираешься читать всю эту пачку? Эдак ты
провозишься до ленча, если не дольше.
– Я всегда все читаю, – сказала Линит. – Меня так учил папа.
Он говорил: а вдруг там опечатка?
Пеннингтон неприятно рассмеялся:
– Ты страх какая деловая женщина, Линит.
– Мне никогда не стать таким сознательным, – рассмеялся в ответ
Саймон. – Я просто не могу читать деловые бумаги. Мне говорят:
подпиши где прочерк – и я подписываю.
– Страшная безответственность, – неодобрительно заметила
Линит.
– Непрактичный я человек, – беспечно объявил Саймон. – И всегда
такой был. Мне кто скажет: надо подписать – я и подписываю. Чего
проще!
Задумчиво смотревший на него Пеннингтон помял верхнюю губу
и суховато спросил:
– А не рискованно это, Дойл?
– Чепуха, – отвечал Саймон. – Я не из тех, кто думает, что весь мир
собирается обхитрить их. Я доверчивый человек – и это окупается.
Со мной еще никто не хитрил.
Тут, к всеобщему удивлению, к ним обернулся молчавший доселе
мистер Фанторп и сказал Линит следующие слова:
– Простите мою бесцеремонность, но я не могу не выразить
восхищение вашими деловыми качествами. По роду занятий я
адвокат – мне приходится с грустью убеждаться, до какой степени
непрактичны дамы. Не ставить подпись на незнакомом документе –
это замечательно, просто замечательно!
Он уважительно склонил голову. Потом, зардевшись, отвернулся
и снова устремил взгляд на нильский берег.
– М-м… благодарю вас, – растерянно проговорила Линит
и прикусила губу, сдерживая смех. Молодой человек произвел
необыкновенно глубокое впечатление: Эндрю Пеннингтон по-
настоящему встревожился. А Саймон Дойл – тот не знал, тревожиться
ему или смеяться.
У молодого же человека огненно пылали уши.
– Пошли дальше, – с улыбкой сказала Линит Пеннингтону.
А у того вдруг пропала охота продолжать.
– Отложим до другого раза, – решил он. – Дойл прав: если ты
будешь читать все подряд, мы тут застрянем до ленча. И ничего
не увидим вдобавок. Первые две бумаги – там действительно
горящие дела. Так что поработаем как-нибудь потом.
– Здесь страшно жарко, – сказала Линит. – Давайте выйдем.
Все трое вышли на палубу. Повернувшись, Эркюль Пуаро
задумчиво оглядел со спины мистера Фанторпа, потом перевел
взгляд на раскинувшегося в кресле мистера Фергюсона: тот,
запрокинув голову, что-то тихо насвистывал.
Последней он зацепил взглядом мисс Ван Шуйлер, старательно
прямившую спину в своем углу. Сама же мисс Ван Шуйлер
испепеляла взглядом мистера Фергюсона.
С левого борта, толкнув дверь, стремительно вошла Корнелия
Робсон.
– Ты очень задержалась, – накинулась на нее старуха. – Где ты
пропадала?
– Извините меня, кузина Мари. Я не нашла шерсть, где вы сказали.
Она была совсем в другой коробке…
– Тебя ни за чем нельзя посылать, моя дорогая. Я понимаю – ты
не нарочно, но надо же хоть немного соображать и не копаться.
А для этого надо сосредоточиться.
– Извините меня, кузина Мари, наверное, я просто глупая.
– Глупость – это когда не стараешься, моя дорогая. Я взяла тебя
в эту поездку и рассчитываю на твою отзывчивость.
Корнелия залилась краской:
– Извините меня, кузина Мари.
– И где, наконец, мисс Бауэрз? Уже десять минут, как я должна
была принять капли. Будь любезна отыскать ее. Доктор особенно
настаивал, чтобы…
В эту самую минуту в салоне появилась мисс Бауэрз с мензуркой
в руке.
– Капли, мисс Ван Шуйлер.
– Я должна принимать их ровно в одиннадцать, – заскрипела
старуха. – Больше всего на свете ненавижу неточность.
– И правильно делаете, – заметила мисс Бауэрз, взглянув
на ручные часики. – Сейчас как раз без одной минуты одиннадцать.
– По моим часам уже десять минут двенадцатого.
– Я полагаю, вам придется поверить моим часам. Они безупречно
ходят. Никогда не отстают и не спешат. – Мисс Бауэрз держалась
совершенно невозмутимо.
Мисс Ван Шуйлер залпом выпила содержимое мензурки.
– Я определенно чувствую себя хуже, – сказала она раздраженно.
– Грустно это слышать, мисс Ван Шуйлер.
Никакой грусти, однако, в ее голосе не слышалось. В нем было
полное безразличие. Она не задумываясь произносила
полагающиеся фразы.
– Здесь очень жарко, – продолжала накручивать себя мисс Ван
Шуйлер. – Найдите мне кресло на палубе, мисс Бауэрз. Корнелия,
возьми вязанье. Осторожнее, уронишь! Потом смотаешь мне клубок.
И вся эта компания удалилась.
Мистер Фергюсон вздохнул, пошевелил ногами и оповестил
человечество:
– Придушить мало эту особу.
Пуаро заинтересованно спросил:
– Вам такие не нравятся, да?
– Еще как не нравятся. Кому и какой прок от этой женщины? Весь
век не работала, палец о палец не ударила. Жила за чужой счет.
Она – паразит, причем самого мерзкого разбора. На этом пароходе
болтается много народу, без которого можно обойтись.
– В самом деле?
– Конечно. Взять хоть эту девицу, что подписывала тут бумаги
и воображала себя главнее всех. Сотни тысяч бедолаг за гроши
ломают спину, чтобы она разгуливала в шелковых чулках и вообще
купалась в роскоши. Мне один говорил: чуть ли не самая богатая
женщина в Европе; а ведь она для этого пальцем не пошевелила.
– Это кто же вам сказал, что она чуть ли не самая богатая женщина
в Европе?
Мистер Фергюсон колюче взглянул на него:
– Мой собеседник не из вашей компании. Мой собеседник
собственными руками зарабатывает себе на жизнь – и не стыдится
этого. Не то что ваши разодетые в пух и прах бездельники.
Его взгляд неодобрительно задержался на пышной бабочке Пуаро,
на его розовой сорочке.
– Что касается меня, то я зарабатываю на жизнь собственной
головой – и не стыжусь этого, – ответил на его взгляд Пуаро.
Мистер Фергюсон отозвался глухим рычанием.
– Расстрелять бы всю эту братию! – объявил он.
– Милый юноша, – сказал Пуаро, – откуда у вас эта страсть
к насилию?
– А без насилия, скажите, что хорошего? Надо все сломать
и порушить, а уж потом что-то строить.
– Так, конечно, проще, больше шума и есть на что посмотреть.
– А чем, собственно, вы занимаетесь в жизни? Готов спорить –
ничем. Или тоже кому-нибудь бумаги носите подписывать.
– Ну зачем же, я – сам себе хозяин, – раздражаясь, отвечал Эркюль
Пуаро.
– Так кто же вы?
– Я – детектив, – объявил Эркюль Пуаро с той скромностью,
что приличествует заявлению: «Я – король».
– Боже милостивый! – Молодой человек был несказанно
поражен. – То есть эта девица держит при себе еще и сыщика?!
Это она так дрожит за свою драгоценную шкуру?
– Я никоим образом не связан с супругами Дойл, – отрезал
Пуаро. – Я просто отдыхаю.
– Судебные каникулы, ага?
– А вы – разве вы здесь не на отдыхе?
– Отдых! – фыркнул мистер Фергюсон и загадочно пояснил: –
Я изучаю обстановку.
– Очень интересно, – обронил Пуаро, легким шагом выходя
на палубу.
Мисс Ван Шуйлер перехватила себе лучшее место. Перед ней
на коленях, распялив на вытянутых руках шерстяную пряжу, стояла
Корнелия. Мисс Бауэрз, тщательно следя за осанкой, читала
субботнюю «Ивнинг пост».
Пуаро неспешно шествовал по палубе с правого борта. На корме
он едва не наткнулся на женщину, обратившую к нему перепуганное
лицо – смуглое, смазливое, романского типа. На ней было ладно
сидевшее черное платье, и о чем-то она беседовала с плотным,
в форменной одежде мужчиной – механиком, судя по всему.
Странное выражение было на их лицах – испуганное и тревожное.
Любопытно, о чем они там беседуют, подумал Пуаро.
Обогнув корму, он перешел на левый борт. Вдруг распахнулась
дверь каюты, выбежавшая миссис Оттерборн едва не упала ему
на руки. Она была в пунцовом шелковом халате.
– Ах, извините, – вскрикнула она, – извините меня, милейший
месье Пуаро. Это из-за качки. Я никудышный моряк. Когда же он
встанет, этот пароход… – Она ухватила его за руку. – Совершенно
не переношу качку… Море не моя стихия… И при этом часами сижу
одна. Чтобы родная дочь не жалела, не понимала старуху мать,
которая жизнь на нее положила… – Миссис Оттерборн залилась
слезами. – Работала ради нее как каторжная… до кровавого пота.
Мне, может, grand amour[54] была написана на роду, а я всем
пожертвовала… И никому до меня никакого дела! Но я всем скажу…
прямо сейчас скажу, как она со мной обращается, какой она тяжелый
человек, вытащила меня в эту поездку, когда мне все опостылело…
Пойду и скажу всем…
Она попыталась уйти. Пуаро мягко удержал ее:
– Я пришлю ее к вам, мадам. Вернитесь к себе. Так будет лучше…
– Нет, я хочу всем сказать… пусть все знают…
– Сейчас опасно, мадам. Море неспокойно. Вас может смыть
за борт.
Миссис Оттерборн недоверчиво смотрела на него:
– Вы так думаете? Вы так думаете?
– Да.
Это решило дело. Поколебавшись, миссис Оттерборн вернулась
в каюту.
У Пуаро дрогнули крылья носа. Он утвердительно кивнул своим
мыслям и, пройдя дальше, увидел Розали Оттерборн – та сидела
между миссис Аллертон и Тимом.
– Ваша матушка спрашивала вас, мадемуазель.
Разом оборвался ее счастливый смех. Лицо омрачилось. Бросив
на него подозрительный взгляд, она спешно ушла.
– Не пойму я эту девочку, – сказала миссис Аллертон. –
Ее не угадать. Сегодня она само дружелюбие, завтра – отъявленная
грубиянка.
– Просто капризная злюка, – сказал Тим.
Миссис Аллертон покачала головой:
– Нет, не думаю. Мне кажется, она несчастна.
Тим пожал плечами:
– Да всем хватает своих неприятностей. – Он жестко это сказал,
резко.
Послышался гул множества голосов.
– Ленч! – обрадованно воскликнула миссис Аллертон. –
Я проголодалась.
В тот вечер, отметил Пуаро, миссис Аллертон подсела к мисс Ван
Шуйлер и завела с ней беседу. Когда он проходил мимо,
она подмигнула ему.
– Разумеется, – говорила она, – в Калфрисском замке… душка-
герцог…
Получив передышку, на палубу вышла Корнелия. Она жадно
внимала доктору Бесснеру, не без апломба просвещавшему ее
в египтологии по бедекеру.
Облокотившись на поручень, Тим Аллертон говорил:
– А вообще жизнь – дрянная штука…
На это Розали Оттерборн отвечала:
– Она – несправедливая… Кому-то все достается.
Пуаро вздохнул. Как хорошо, что он не молод.
OceanofPDF.com
Глава 9
В понедельник утром палуба «Карнака» огласилась
восторженными криками. Пароход пристал к берегу. В нескольких
сотнях ярдов от них сверкал на солнце вырубленный в скале
величественный храм. Из глубины веков взирали на Нил,
приветствуя всходившее солнце, четыре каменных колосса.
Путаясь в словах, Корнелия Робсон говорила:
– Ах, месье Пуаро, разве это не изумительно? Такие великаны,
а сколько в них покоя, и когда смотришь, то чувствуешь себя совсем
крохотной, вроде букашки, и всерьез уже ничего не волнует, правда?
Стоявший тут же мистер Фанторп обронил:
– Очень… м-м… впечатляюще.
– Грандиозно, да? – сказал проходивший Саймон Дойл.
Уже одному Пуаро он доверчиво признался: – Мне, знаете, от храмов
и всяких достопримечательностей ни тепло ни холодно, но такое вот
место – поймите меня правильно – кого хочешь проймет.
Замечательные ребята были фараоны.
Соседи отошли. Саймон продолжал, понизив голос:
– Я безумно рад, что мы отправились в эту поездку. Все как-то
встало на место. Вроде бы – с чего? – но это факт. К Линит вернулось
самообладание. Она говорит – потому, что наконец занялась делом.
– Весьма возможно, – сказал Пуаро.
– Она говорит, у нее сердце оборвалось, когда она увидела Джеки
на пароходе, – и вдруг это стало ей безразлично. Мы договорились
больше не прятаться от Джеки. Наоборот – пусть видит, что ее
дурацкое упрямство нас ни капельки не волнует. Человек не умеет
себя вести – только и всего. Она думала, что вконец затравила нас,
но с этим покончено. Пусть сама убедится.
– Конечно, – сказал задумавшийся Пуаро.
– Замечательная идея, правда?
– Да-да.
На палубе в светло-оранжевом платье появилась Линит.
Она улыбалась. Без особой радости, прохладным кивком
поздоровавшись с Пуаро, она увела мужа с собой.
Пуаро позабавила мысль, что его настороженное отношение
уронило его в глазах Линит. Та привыкла к тому, чтобы ее слепо
обожали. Эркюль Пуаро посмел не примкнуть к свите обожателей.
Подошедшая миссис Аллертон сказала негромко:
– Ее просто не узнать! В Асуане – какая была затравленная!
А сейчас вся светится от счастья, как бы не на свою голову ей это
веселье.
Пуаро не успел ей ответить: группу призвали к тишине. Драгоман,
главный их распорядитель, повел всех берегом к Абу-Симбел[55].
Пуаро поравнялся с Эндрю Пеннингтоном.
– Вы впервые в Египте, да? – спросил он.
– Почему же, нет – я был здесь в двадцать третьем году. То есть
не здесь именно, а в Каире. Но в верховья Нила действительно еще
не поднимался.
– Из Америки вы плыли на «Карманике», по-моему, – миссис Дойл
мне так говорила.
Пеннингтон настороженно стрельнул глазами в его сторону.
– Да, это так, – подтвердил он.
– А вы случайно не встречались с моими друзьями, они тоже
плыли на «Карманике», – с Вашингтоном Смитом и его супругой?
– Нет, ни с кем эта фамилия у меня не связывается. Пассажиров
было множество, погода – скверная. Мало кто выходил на палубу,
и потом, за такой маленький срок не успеваешь разобраться, кто там
с тобой плывет.
– Да, это совершенная правда. Какой приятный сюрприз, что вы
встретили мадам Дойл с мужем. Вы не знали, что они женаты?
– Не знал. Миссис Дойл мне написала, но письмо гуляло за мной
следом, я получил его только в Каире, через несколько дней после
нашей неожиданной встречи.
– Вы, насколько я понимаю, знаете ее много лет?
– Да уж больше некуда, месье Пуаро. Я знал Линит Риджуэй вот
такой проказницей. – Он показал рукой. – Меня с ее отцом было
не разлить водой. Редкий он был человек, Мелиш Риджуэй, и до чего
везучий.
– Она вступает в обладание солидным состоянием, насколько я
понимаю… Или, pardon, бестактно об этом говорить?
Эндрю Пеннингтон чуть повеселел:
– Да кто же об этом не знает! Конечно, Линит богатая женщина.
– Нынешний спад, я полагаю, коснется всех капиталов. Как вы
считаете, выдержим? – спросил Пуаро.
Пеннингтон помедлил с ответом.
– В определенном отношении вы правы, – сказал он. – Время
сейчас и впрямь трудное.
– Впрочем, мне представляется, – заметил Пуаро, – что у мадам
Дойл ясная, здравая голова.
– Да, это именно так. Ума и хватки ей не занимать.
Все встали. Гид принялся толковать о храме, который воздвиг
великий Рамзес. Четыре гигантские статуи фараона, высеченные
в скале, – по две с каждой стороны входа, – взирали на сбившихся
в кучку туристов.
Пропуская мимо ушей объяснения драгомана, синьор Рикетти
приник к рельефам у подножия скульптур-близнецов,
где изображались пленные нубийцы и сирийцы.
Потом все вошли в храм, и сумрачный покой объял их.
Еще не погасли краски на рельефах, но группа уже не ходила
гурьбой за проводником.
Доктор Бесснер, зычно огласив по-немецки кусок из бедекера,
тут же переводил его прилипшей к нему Корнелии. Однако учение
было недолгим. Опираясь на руку безучастной мисс Бауэрз, явилась
мисс Ван Шуйлер, скомандовала: «Корнелия, сюда!» – и наука
прекратилась. Лучащимися за толстыми стеклами глазами доктор
Бесснер потерянно глядел ей вслед.
– Прелестная девушка, очень, – объявил он Пуаро. – И не такая
отощавшая, как другие. Прелестные формы, да. И слушать умеет,
вникает, учить ее – одно удовольствие.
«Такая, видно, у нее судьба, – мельком подумал Пуаро, – ее либо
шпыняют, либо учат – и в том и в другом случае она только
слушатель, а не собеседник».
Востребованная Корнелия тут же сменила мисс Бауэрз, и та, став
в самом центре храма, с холодным равнодушием огляделась.
Она сдержанно высказалась о чудесах древности:
– Гид сказал, что кого-то из этих богов – или богиню? – звали
Мут[56]. Можете себе представить?
В святилище несли вечную стражу четыре сидящие фигуры, дивно
величавые, холодно-равнодушные.
Перед ними стояли Дойлы. Держа мужа за руку, Линит смотрела
на них глазами новой цивилизации – глазами умными, пытливыми
и не помнящими родства.
– Пойдем отсюда. Мне не нравятся эти ребята – особенно тот,
в высокой шапке, – сказал вдруг Саймон.
– Это, должно быть, Амон. А это Рамзес. Почему они тебе
не нравятся? Такие видные.
– Даже очень видные, до жути. Пошли на свет.
Линит рассмеялась и уступила.
Они вышли из храма на солнце, ступили на теплый золотистый
песок. И тут Линит снова рассмеялась. Пугающе лишенные тела,
торчали из песка рядком несколько нубийских мальчишеских
голов – прямо у них под ногами. Вращая глазами, головы мерно
качались из стороны в сторону, губы возглашали здравицу:
– Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Очень хорошо, очень красиво. Большое
спасибо!
– Какая чушь. Как они это сделали? Они во весь рост зарыты?
Саймон достал из кармана мелочь.
– Очень хорошо, очень красиво, очень дорого, – передразнил
он их.
Два малыша, ответственные за «цирк», благовоспитанно приняли
деньги.
Линит и Саймон пошли дальше. Возвращаться на пароход
не хотелось, от достопримечательностей они устали. Привалившись
спинами к скале, они подставили лица палящему солнцу.
«Какое чудо – солнце, – думала Линит. – Как тепло… как покойно…
Какое чудо – быть счастливой… Быть собой, быть Линит».
Она закрыла глаза. В полудреме ее мысли струились, как песок –
сыпучий, летучий.
У Саймона, наоборот, глаза были открыты. В них тоже светилось
довольство. Какой он был дурак, что запаниковал в первый вечер.
Не из-за чего было паниковать… Все очень славно. В конце концов,
на Джеки можно положиться…
Он услышал крик: к ним, размахивая руками, бежали, кричали.
Саймон оторопело смотрел на бежавших. Потом он отлепился
от скалы и дернул за собой Линит.
И очень вовремя. Сверху сорвался и грохнул у них за спиной
огромный валун. Замешкайся Линит – от нее бы осталось мокрое
место.
Без кровинки в лице они стояли, вцепившись друг в друга.
Подбежали Эркюль Пуаро и Тим Аллертон.
– Ma foi, madame[57], вы чудом спаслись.
Все четверо, как по команде, задрали головы. Но что там увидишь?
Правда, на самой вершине утеса вилась тропка. Пуаро вспомнил, как,
впервые сходя здесь на берег, он видел на ней бредущих туземцев.
Он бросил взгляд на супругов. Линит еще не стряхнула дремотного
оцепенения и смотрела озадаченно. Саймон же был вне себя
от ярости.
– Черт бы ее побрал! – выдохнул он. Взглянув на Тима Аллертона,
он тут же взял себя в руки.
А тот сказал:
– Просто жуть! Интересно, он сам оттуда сверзился или какой-
нибудь болван его столкнул?
На Линит не было лица. Она с трудом выговорила:
– Какой-нибудь болван, наверное.
– Он бы вас как пить дать укокошил. Но врагов же у вас нет,
Линит?
Но, даже сглотнув и раз и другой, Линит не нашла в себе сил
поддержать шутливый тон.
– Давайте вернемся на пароход, мадам, – вставил Пуаро. –
Вам нужно принять что-нибудь взбадривающее.
Все заспешили в обратный путь. В Саймоне клокотала ярость, Тим
балагурил, стараясь отвлечь Линит от мыслей о пережитой
опасности, Пуаро хмурился.
Они уже подходили к сходням, когда вдруг Саймон пораженно
замер на месте. Его лицо выражало изумление.
С парохода спускалась на берег Жаклин де Бельфор. На ней был
простенький льняной костюм, в котором она выглядела
совершенным подростком.
– Господи, – прошептал Саймон, – так это в самом деле была
случайность.
Его лицо просветлело. Выразившееся на нем чувство невероятного
облегчения озадачило Жаклин.
– Доброе утро, – сказала она. – Боюсь, я проспала все на свете.
Она кивнула всем, ступила на землю и направилась к храму.
Саймон схватил Пуаро за руку. Тим и Линит уже поднимались
на пароход.
– Боже, какое облегчение. Я-то думал… я думал…
Пуаро кивнул:
– Да-да, я знаю, о чем вы думали. – Самого его не покидала хмурая
озабоченность. Обернувшись, он внимательно вгляделся
в разбредшихся пассажиров.
Опираясь на руку мисс Бауэрз, плелась в их сторону мисс Ван
Шуйлер.
Чуть дальше миссис Аллертон смеялась над торчавшими из песка
нубийскими головками. Рядом с ней стояла миссис Оттерборн.
Остальных не было видно.
Пуаро помотал головой и следом за Саймоном медленно поднялся
на борт.
OceanofPDF.com
Глава 10
– Мадам, вы сказали недавно: как бы не на свою голову ей это
веселье. Что это значит?
Миссис Аллертон слегка призадумалась. Они с Пуаро неспешно
брели к утесу, с которого открывался вид на Второй порог. Другие
пассажиры отправились на верблюдах. Пуаро отговорился тем,
что с него достаточно корабельной качки. А миссис Аллертон сочла
неприличным расслабляться.
В Вади-Хальф прибыли накануне вечером. Утром два баркаса
доставили сюда, ко Второму порогу, всех пассажиров, кроме синьора
Рикетти, в одиночестве отправившегося в местечко под названием
Семне[58], которое, по его словам, представляло исключительный
интерес, будучи во времена Аменемхета III[59] воротами в Нубию,
что подтверждала и тамошняя стела с надписью, обязывавшей
темнокожих платить дань, въезжая в Египет. Проявление
самостоятельности со стороны синьора Рикетти пытались пресечь,
однако без успеха. Синьор Рикетти был настроен решительно
и отмел все возражения, как-то: 1) поездка не стоит того, чтобы ее
затевать; 2) поездка невозможна, потому что туда не пройдет
автомобиль; 3) тут негде достать автомобиль; 4) автомобиль будет
стоить чудовищно дорого. Высмеяв пункт 1, высказав недоверие
пункту 2, вызвавшись найти автомобиль (пункт 3) и на беглом
арабском сторговавшись о цене (пункт 4), синьор Рикетти
благополучно отбыл, причем в обстановке крайней секретности,
боясь, что с ним увяжутся другие, кому наскучили обязательные
туристские маршруты.
– Веселье на свою голову? – Раздумывая над ответом, миссис
Аллертон чуть склонила голову набок. – Вообще – это просторечие.
Это означает состояние восторженного счастья перед бедой.
Неправдоподобного, избыточного счастья.
Она еще порассуждала на сей предмет. Пуаро внимательно
слушал.
– Благодарю вас, мадам. Теперь понимаю. Как это странно: вчера
вы сказали это, а сегодня мадам Дойл едва избежала смерти.
Миссис Аллертон передернула плечами:
– Действительно, едва избежала. Вы думаете, тот камень скатил
для смеха какой-нибудь из этих бесенят? Мальчишки способны
на такую вещь, не замышляя при этом ничего дурного.
Пуаро пожал плечами:
– Возможно, мадам.
Он сменил тему и заговорил о Майорке, на случай возможной
поездки выведывая разные подробности.
К этому невысокому господину миссис Аллертон постепенно
проникалась очень теплыми чувствами – отчасти из тайного
противоречия. Тим, видела она, постоянно пытался расстроить ее
дружбу с Эркюлем Пуаро, упорно зачисляя его в «последние
прохвосты». Она же его таковым никак не считала; причину
предвзятого отношения сына она видела в том, что иностранец
несколько экзотически одевался. Она находила, что он умный
и интересный собеседник. И человек отзывчивый. Совершенно
неожиданно для себя она поведала ему о своей нелюбви к Джоанне
Саутвуд. Она выговорилась – и ей сделалось легче. Почему
не поговорить с человеком? Он не знает Джоанны – может, никогда
вообще ее не увидит. Почему не облегчить душу, усмирив
неотпускающую ревность?
Как раз в эту минуту о ней самой говорили Тим и Розали
Оттерборн. Тим, отчасти рисуясь, плакался на судьбу. Со здоровьем
скверно, хотя не настолько плохо, чтобы всего себя посвятить ему,
но и не так хорошо, чтобы жить как хочется. Денег кот наплакал,
подходящего занятия – никакого.
– В общем, вялое, пресное существование, – с досадой
подытожил он.
– Не прибедняйтесь, – бросила ему Розали, – многие вам
позавидуют.
– Чему это?
– Тому, что у вас такая матушка.
Тим был приятно удивлен.
– Да, она редкостный человек. Замечательно, что вы оценили ее.
– По-моему, она чудесная. На нее приятно смотреть – такая
спокойная, выдержанная, как будто ее ничто не касается, и при этом
всегда готова подметить смешное…
Расчувствовавшись, Розали даже стала заикаться.
Тим проникся горячей симпатией к девушке. Хотелось отплатить ей
той же монетой, но, увы, миссис Оттерборн олицетворяла для него
вселенское зло. Он смешался, чувствуя себя в долгу перед Розали.
Мисс Ван Шуйлер оставалась в барке. Она не отважилась тащиться
в гору ни на верблюде, ни на своих двоих. Она брюзжала:
– Не обессудьте, что я попросила вас остаться, мисс Бауэрз.
Я рассчитывала, что пойдете вы, а Корнелия побудет со мной,
но девчонки все эгоистки. Она упорхнула, даже не сказавшись мне.
Я своими глазами видела, как она говорила с этим пренеприятным
и невоспитанным молодым человеком, Фергюсоном. Корнелия
крепко разочаровала меня. Она якшается бог знает с кем.
Мисс Бауэрз, по обыкновению, дала бесхитростный ответ:
– Не извольте беспокоиться, мисс Ван Шуйлер. Самой идти –
упаришься, а на эти седла верблюжьи мне смотреть страх. Там блохи
наверняка кишмя кишат. – Поправив очки, она перевела взгляд
на группу, спускавшуюся с горы, и заметила: – Мисс Робсон уже
не с тем молодым человеком. Она с доктором Бесснером.
Мисс Ван Шуйлер что-то проворчала.
Узнав стороной, что доктор Бесснер – врач с европейской
известностью и у него большая клиника в Чехословакии, она решила
удостоить его благосклонного отношения. Тем более что в поездке ей
может понадобиться его помощь.
Когда все вернулись на «Карнак», из толпы вдруг раздался
удивленный возглас Линит:
– Мне телеграмма! – Сорвав обертку, она развернула бланк. –
Что такое… не понимаю… картошка, свекла… что это значит, Саймон?
Саймон уже тянулся заглянуть через ее плечо, когда с воплем:
– Извините, это мне! – синьор Рикетти вырвал телеграмму из рук
Линит, испепеляя ее взором.
Недоумевая, Линит вертела оставшуюся у нее обертку.
– Какая я дура, Саймон. Тут же написано: Рикетти, а не Риджуэй, и,
уж во всяком случае, я больше не Риджуэй. Надо извиниться.
Она поспешила за коротышкой-археологом на корму:
– Извините меня, синьор Рикетти. Понимаете, моя девичья
фамилия Риджуэй, и я совсем недавно замужем, чтобы…
Она умолкла, лучась улыбкой и приглашая его тоже посмеяться
над faux pas[60] новоиспеченной жены.
Однако Рикетти было явно не до смеха. Вряд ли сама королева
Виктория, вынося порицание, имела столь осуждающий вид.
– Нужно внимательно читать фамилии. Небрежность в таких вещах
непростительна.
Линит прикусила губу и залилась краской. Она не привыкла к тому,
чтобы ее извинения принимались подобным образом. Вернувшись
к Саймону, она в сердцах сказала:
– Итальянцы – несносные люди.
– Не обращай внимания, дорогая, пойдем еще раз посмотрим
крокодила из слоновой кости, что тебе понравился.
Они сошли на берег.
Глядя, как они идут по пристани, Пуаро услышал за спиной
прерывистый вздох. Он оглянулся – рядом, уцепившись руками
за поручень, стояла Жаклин де Бельфор. Когда она взглянула на него,
его поразило выражение ее лица. Ни радости на нем, ни злобы.
Какая-то опустошительная мысль снедала ее.
– Им безразлично, – глухо сказала она. – Они как-то выскользнули.
Я упустила их… Им все равно, здесь я или меня уже нет… Я уже
не могу изводить их…
Ее обжимавшие поручень руки дрожали.
– Мадемуазель…
– Не надо об этом, – оборвала она его, – поздно уже… Конечно,
вы были правы: не надо мне было ехать… Как вы тогда сказали?
«Скитания души»? Пути назад у меня нет – только вперед. И я
не остановлюсь. Им не видать счастья, не видать… Скорее я
убью его…
Резко отвернувшись, она отошла. Смотревший ей вслед Пуаро
почувствовал руку на своем плече.
– Ваша подружка чем-то огорчена, месье Пуаро.
Пуаро обернулся. Не веря своим глазам, он увидел перед собой
старого знакомого.
– Полковник Рейс!
Бронзоволицый высокий человек улыбнулся:
– Что, немного удивлены?
С полковником Рейсом Эркюль Пуаро свел знакомство в прошлом
году, в Лондоне. Они встретились на одном званом обеде, который
для их странного хозяина завершился смертью.
Пуаро знал, что такие люди, как Рейс, не афишируют свои поездки.
Обычно он объявлялся в тех краях империи, где назревали
беспорядки.
– Так вот вы где – в Вади-Хальфе, – задумчиво сказал Пуаро.
– Я плыву на этом пароходе.
– Что вы хотите сказать?
– Я возвращаюсь с вами в Шелал.
Эркюль Пуаро удивленно поднял брови:
– Как интересно. Может, отметим нашу встречу?
Они прошли в салон, совершенно пустой в это время. Полковнику
Пуаро заказал виски, а себе двойной подслащенный оранжад[61].
– Итак, вы возвращаетесь с нами, – отхлебнув напиток, сказал
Пуаро. – Но ведь быстрее плыть рейсовым пароходом, они ходят
и днем и ночью.
Полковник Рейс скроил довольную мину.
– Правильно мыслите, месье Пуаро, – сказал он любезным тоном.
– Вопрос, значит, упирается в пассажиров?
– В одного.
– Кто бы это, интересно? – вопросил лепнину на потолке Эркюль
Пуаро.
– К сожалению, я и сам не знаю, – уныло сообщил Рейс.
Пуаро смотрел на него озадаченно.
– Для вас я не буду напускать туману, – сказал Рейс. – У нас тут
было довольно неспокойно. Нам не нужны бузотеры, которые
на виду. Нужны те, кто очень вовремя поднес спичку к бочке
с порохом. Их было трое. Один уже покойник, другой – в тюрьме.
Я ищу третьего. За ним уже числится пять или шесть преднамеренных
убийств. Он головастый, этот платный агент, другого такого
не сыскать… Он на этом пароходе. Мы перехватили одно письмо,
расшифровали, и там такие слова: «С седьмого по тринадцатое
февраля Икс плывет туристом на «Карнаке». А под каким именем
плывет этот Икс – неведомо.
– Какие-нибудь приметы имеются?
– Никаких. Американец, ирландец, француз – в нем всякой крови
намешано. Только нам какая с этого польза? У вас есть соображения?
– Соображения – это всегда хорошо, – раздумчиво сказал Пуаро.
Они понимали друг друга с полуслова, и Рейс не стал задавать
других вопросов. Он знал, что Эркюль Пуаро только тогда говорит,
когда отвечает за свои слова.
Пуаро потеребил нос и горько посетовал:
– Тут и без того происходит нечто такое, что внушает мне
сильнейшую тревогу.
Рейс вопросительно смотрел на него.
– Представьте себе, – продолжал Пуаро, – что некто А совершил
вопиющую несправедливость в отношении Б. Этот Б замыслил месть.
Угрожает.
– Они оба на пароходе?
Пуаро кивнул:
– Точно так.
– И Б, если я правильно догадываюсь, – женщина?
– Именно.
Рейс закурил.
– Я бы не стал тревожиться. Если человек вовсю трубит о том,
что он собирается сделать, он, как правило, ничего не сделает.
– Можете добавить: тем более если это женщина.
– Да, это так.
Озабоченность не покидала Пуаро.
– У вас что-то еще? – спросил Рейс.
– Да, кое-что есть. Вчера упомянутый А чудом избежал смерти,
причем эту смерть легко было объявить несчастным случаем.
– Этот случай подстроила Б?
– В том-то и дело, что нет. Б никаким образом не могла быть
причастна к этому.
– Тогда это действительно случай.
– Я тоже так думаю, но мне не нравятся такие случайности.
– Вы совершенно уверены, что Б никак не могла быть причастна
к этой истории?
– Абсолютно уверен.
– Ну что же, всякое бывает. А кто этот А, кстати? Очень
мерзопакостный тип?
– Напротив. Это очаровательная молодая женщина, богатая
и красивая.
Рейс ухмыльнулся:
– Прямо как в романе.
– Peut-être[62]. Но, признаться, мне не по себе, мой друг. Если я
прав, а я в конечном счете всегда прав, – при этом характерном
признании Рейс улыбнулся в усы, – то здесь есть из-за чего
тревожиться. А теперь вы добавляете хлопот. На «Карнаке»,
говорите вы, плывет убийца.
– Очаровательных молодых дам он обычно не убивает.
Пуаро недовольно покачал головой.
– Мне страшно, мой друг, – сказал он, – мне страшно… Сегодня я
посоветовал этой даме, миссис Дойл, отправляться с мужем дальше,
в Хартум, не возвращаться этим пароходом. Но они ведь
не послушаются. Молю бога, чтобы до Шелала не произошло беды.
– А вы не нагнетаете?
Пуаро покачал головой.
– Мне страшно, – сказал он просто. – Да-да, мне, Эркюлю Пуаро,
страшно…
OceanofPDF.com
Глава 11
На следующий день вечером Корнелия Робсон стояла в храме
в Абу-Симбеле. Вечер был душный, тихий. «Карнак» вторично бросил
якорь в Абу-Симбеле, чтобы желающие могли посмотреть храм
при искусственном освещении. Новое впечатление разительно
отличалось от прежнего, и Корнелия поделилась своим изумлением
с мистером Фергюсоном, стоявшим рядом.
– Ведь гораздо лучше все видно! – воскликнула она. –
Эти неприятельские солдаты, которых обезглавливает царь, – они
как вылеплены. И какая оригинальная крепость, я впервые такую
вижу. Жаль, нет доктора Бесснера, он бы все объяснил.
– Не представляю, как вы терпите этого старого болвана, –
сумрачно объявил Фергюсон.
– Что вы, он добрейший человек!
– Воображала и зануда.
– Мне кажется, вам не пристало так говорить.
Собеседник грубо схватил ее за руку. Они вышли из храма, светила
луна.
– Чем вас держит это старичье – один донимает скукой, другая
брюзжанием?
– Не смейте, мистер Фергюсон.
– Неужели у вас совсем нет характера? Вы что, хуже ее?
– Конечно, хуже! – с полнейшей убежденностью сказала Корнелия.
– У вас нет ее денег – вы это имеете в виду?
– Отнюдь нет. Кузина Мари очень интеллигентная и…
– Интеллигентная! – Собеседник отпустил ее руку так же
неожиданно, как прежде схватил. – Меня тошнит от этого слова.
Корнелия подняла на него встревоженные глаза.
– Ей не нравится, когда вы говорите со мной, правда? – спросил
молодой человек.
Корнелия покраснела и смешалась.
– А почему? Да потому, что я, как она считает, ей не ровня. Тьфу!
Неужели это вас не бесит?
Корнелия запинаясь проговорила:
– Зря вы так переживаете это.
– Неужели вы не сознаете – американка! – что люди рождены
свободными и равными.
– Это не так, – взвешенно и убежденно сказала Корнелия.
– Милочка, это записано в вашей конституции.
– Кузина Мари не считает политиков джентльменами, – сказала
Корнелия. – Конечно, люди не равны. С какой стати? Я знаю,
что выгляжу простушкой, я ужасно мучилась из-за этого, но сейчас я
это преодолела. Хорошо бы родиться стройной и прекрасной,
как миссис Дойл, но так не вышло, значит, я думаю, нечего
и расстраиваться.
– Миссис Дойл! – с величайшим презрением воскликнул
Фергюсон. – Таких надо расстреливать в назидание другим.
Корнелия испуганно взглянула на него.
– Вы что-нибудь не то съели, – сказала она по-доброму. – У меня
есть какой-то особенный пепсин[63], кузина Мари принимала его
однажды. Хотите попробовать?
– Вы невозможны, – сказал мистер Фергюсон.
Он развернулся и зашагал прочь. Корнелия побрела дальше
к пароходу. Она уже была на сходнях, когда он нагнал ее и снова
схватил за руку.
– Вы тут самый замечательный человек, – сказал он. – Пожалуйста,
не забывайте об этом.
Зардевшись от удовольствия, Корнелия отправилась в салон. Мисс
Ван Шуйлер беседовала там с доктором Бесснером, вела приличный
ее положению разговор о его пациентах королевской крови.
Корнелия повинилась:
– Надеюсь, я не очень долго отсутствовала, кузина Мари?
Взглянув на часы, старуха бранчливо заметила:
– Ты не очень торопилась, моя дорогая. Куда делась моя бархатная
накидка?
Корнелия огляделась кругом:
– Я посмотрю – может, она в каюте, кузина Мари?
– Не может ее там быть! Она была здесь после ужина, и я никуда
не выходила. Она была вон на том стуле.
Корнелия бестолково потыкалась туда-сюда.
– Нигде не вижу, кузина Мари.
– Чушь, – сказала мисс Ван Шуйлер. – Ищи.
Такая команда годится разве что для собаки, и с той же прытью
Корнелия повиновалась. Сидевший за столиком неподалеку
молчаливый мистер Фанторн поднялся и стал ей помогать. Накидка
как сквозь землю провалилась.
День выдался такой знойный и душный, что, вернувшись с берега,
большинство пассажиров разошлись по каютам. За угловым
столиком играли в бридж супруги Дойл и Пеннингтон с Рейсом.
Еще в салоне был Эркюль Пуаро, безбожно зевавший за столиком
у двери.
Царственно следуя почивать в сопровождении Корнелии и мисс
Бауэрз, мисс Ван Шуйлер остановилась у его стула.
Он учтиво встал, давя чудовищной силы зевоту.
Мисс Ван Шуйлер сказала:
– Я только сейчас осознала, кто вы такой, месье Пуаро. С вашего
позволения, я слышала о вас от моего старого друга, Руфуса Ван
Олдина. При случае поведайте мне, как вы раскрывали
преступления.
В сонных глазах Пуаро зажглась искорка, и он преувеличенно
вежливо склонил голову. Милостиво кивнув в ответ, мисс Ван
Шуйлер вышла.
Пуаро откровенно зевнул. Его клонило в сон, мысли путались,
слипались глаза. Он взглянул на сосредоточенных игроков, перевел
взгляд на Фанторпа, углубившегося в книгу. Больше в салоне никого
не было.
Пуаро толкнул дверь и вышел на палубу. Там его едва не сбила
с ног спешившая навстречу Жаклин де Бельфор.
– Простите, мадемуазель.
– Какой у вас сонный вид, месье Пуаро, – сказала она.
Он не стал отрицать.
– Mais oui[64] – мне до смерти хочется спать. У меня слипаются
глаза. Какой душный, тяжкий был день.
– Да. – Казалось, она обдумывает его слова. – В такой день что-
нибудь – крак! – ломается. Кто-то не выдерживает.
У нее тихий, напитанный чувством голос. Смотрит в сторону,
на песчаный берег. Пальцы туго сжаты в кулачки…
Она расслабилась и обронила:
– Спокойной ночи, месье Пуаро.
– Спокойной ночи, мадемуазель.
На секунду-другую их взгляды встретились. Припоминая
на следующий день их встречу, он осознал, что в ее глазах стыла
мольба. И он еще вспомнит об этом…
Пуаро пошел к себе в каюту, а Жаклин направилась в салон.
Исполнив все просьбы и прихоти мисс Ван Шуйлер, Корнелия
с вязаньем вернулась в салон. У нее не было ни малейшего желания
спать – напротив, она чувствовала свежесть и легкое волнение.
Те четверо еще играли в бридж. Молчаливый Фанторп читал книгу
в кресле. Корнелия тоже села и выложила на колени вязанье.
Распахнулась дверь, и в салон ступила Жаклин де Бельфор.
Откинув голову, она помедлила на пороге, потом дернула шнурок
звонка, прошла к Корнелии и села рядом.
– Были на берегу? – спросила она.
– Была. В лунном свете это просто сказка.
Жаклин кивнула:
– Да, прелестная ночь… на радость молодоженам.
Она посмотрела на игравших, задержав взгляд на Линит Дойл.
На звонок явился мальчик. Жаклин заказала двойной джин. Когда
она делала заказ, Саймон Дойл стрельнул в ее сторону глазами
и чуть заметно нахмурился.
Жена напомнила ему:
– Саймон, мы ждем, когда ты объявишь.
Жаклин что-то напевала про себя. Когда принесли спиртное,
она подняла стакан и со словами: «За то, чтобы рука не дрогнула» –
выпила и заказала еще.
Снова Саймон через всю комнату посмотрел на нее.
Он невнимательно объявил козыри, и его партнер, Пеннингтон,
призвал его к порядку.
В мурлыканье Жаклин можно было разобрать слова: «Он любил
ее – и погубил ее…»
– Прошу прощения, – сказал Саймон Пеннингтону. – Идиотизм,
что я не пошел в масть. Теперь у них роббер.
Линит поднялась из-за стола:
– Я уже носом клюю. Пора идти спать.
– Да, пора на боковую, – сказал полковник Рейс.
– Мне тоже, – поддержал Пеннингтон.
– Ты идешь, Саймон?
Дойл протянул:
– Чуть погодя. Может, я пропущу стаканчик на ночь.
Линит кивнула и вышла. За ней последовал Рейс.
Пеннингтон, допив свой стакан, ушел замыкающим.
Корнелия стала собирать свое вязанье.
– Не уходите, мисс Робсон, – сказала Жаклин. – Пожалуйста.
Мне хочется пополуночничать. Не бросайте меня одну.
Корнелия снова села.
– Девушки должны держаться друг друга, – сказала Жаклин.
Она откинула голову и захохотала пронзительно и невесело.
Принесли ужин.
– Давайте что-нибудь вам закажу, – сказала Жаклин.
– Нет-нет, большое спасибо, – ответила Корнелия.
Жаклин откинулась на спинку стула, качнув его. Теперь она уже
внятно напевала:
– «Он любил ее – и погубил ее…»
Мистер Фанторп перевернул страницу «Европы изнутри».
Саймон Дойл взял в руки журнал.
– Право, мне пора ложиться, – сказала Корнелия. – Уже очень
поздно.
– Вы не пойдете спать, – объявила Жаклин. – Я запрещаю.
Расскажите о себе – все-все.
– Право, не знаю… Мне особенно нечего рассказывать, –
промямлила Корнелия. – Жила дома, почти никуда не выбиралась.
Сейчас я впервые в Европе. Я упиваюсь тут буквально каждой
минутой.
Жаклин рассмеялась:
– Да вы просто счастливица! Как бы я хотела быть на вашем месте.
– Правда? То есть… я, конечно…
Корнелия забеспокоилась. Мисс де Бельфор явно выпила лишнее.
Особого открытия тут не было для Корнелии: за время «сухого
закона»[65] она перевидала множество пьяных сцен – и однако…
Жаклин де Бельфор обращалась к ней, глядела на нее, и, однако,
у Корнелии было такое чувство, словно та каким-то косвенным
образом говорила с кем-то еще.
Но, кроме них, в комнате были только двое – мистер Фанторп
и мистер Дойл. Мистер Фанторп с головой ушел в книгу, а мистер
Дойл… какая-то настороженность сохранялась на его лице…
Жаклин повторила:
– Расскажите о себе все.
Что и постаралась сделать привыкшая слушаться Корнелия.
Про свое житье-бытье она рассказывала канительно, с ненужными
подробностями. Роль рассказчицы была ей внове. Обычно она только
слушала. А тут мисс де Бельфор пожелала ее выслушать. Когда
Корнелия, выговорившись, запнулась, та поторопила:
– Продолжайте. Говорите еще.
И Корнелия продолжала («Конечно, у мамы очень хрупкое
здоровье – бывают дни, когда она ничего не ест, кроме овсянки…»),
с горечью чувствуя, как скучны ее излияния, и все же польщенная
тем, что ее слушают, даже вроде бы с интересом. Впрочем, так ли это?
Не прислушивается ли ее слушательница… Нет, не вслушивается ли
она во что-то еще? Да, она смотрит на Корнелию, но, может,
в комнате есть кто-то еще…
– У нас очень хорошие курсы по искусству, прошлой зимой я
слушала лекции по…
(Сколько сейчас времени? Наверняка очень поздно. А она все
говорит и говорит. Хоть бы случилось что-нибудь…)
И, словно вняв ее желанию, это «что-то» и случилось. Только тогда
это не осозналось как что-то особенное.
Повернувшись к Саймону Дойлу, Жаклин заговорила с ним:
– Позвони, Саймон. Мне хочется еще джина.
Саймон Дойл оторвался от журнала и ровным голосом сказал:
– Стюарды легли. Время уже ночь.
– Говорю тебе, мне хочется.
– Ты уже достаточно выпила, Джеки, – сказал Саймон.
Она всем корпусом крутанулась в его сторону:
– А тебе какое дело?
Он пожал плечами:
– Никакого.
С минуту она молча смотрела на него. Потом сказала:
– Что случилось, Саймон? Ты боишься?
Саймон промолчал. Он снова с деланым интересом взял в руки
журнал.
Корнелия пробормотала:
– Боже, как я задержалась… мне нужно…
Она затеребила свое вязанье, уронила наперсток…
– Не уходите спать, – сказала Жаклин. – Мне тут нужна женская
поддержка. – Она снова рассмеялась. – А вы знаете, чего этот Саймон
боится? Он боится, что я могу рассказать вам историю своей жизни.
– Э-э… м-м… – мямлила Корнелия.
А Жаклин ясным голосом сказала:
– Понимаете, в свое время мы были помолвлены.
– Правда?
Корнелию раздирали противоречивые чувства. Ей было крайне
неловко, и в то же время она была приятно возбуждена. В каком
мрачном свете представал Саймон Дойл!
– Да, это очень грустная история, – сказала Жаклин; в ее негромко
звучавший мягкий голос вкрались поддразнивающие нотки. –
Неважно он со мной обошелся, правда, Саймон?
– Иди спать, Джеки, – отрезал Саймон Дойл. – Ты пьяная.
– Если ты стесняешься меня, дорогой, уходи сам.
Саймон Дойл поднял на нее глаза. Рука с журналом подрагивала,
но голос прозвучал жестко.
– Никуда я не пойду, – сказал он.
– Мне в самом деле… уже так поздно… – снова принялась
канючить Корнелия.
– Никуда вы не пойдете, – сказала Жаклин. Она потянулась к ней
и удержала девушку на стуле. – Оставайтесь и слушайте, что я скажу.
– Джеки! – взорвался Саймон. – Не позорься. Иди спать, ради
Христа.
Жаклин так и взвилась на стуле. Прорвавшись, свистящим потоком
заструились слова:
– Ты боишься, что я устрою сцену, да? Поэтому ты так по-английски
держишься – такой ты сдержанный! Ты хочешь, чтобы я себя
прилично вела, да? А мне плевать, прилично я себя веду или нет.
Убирайся отсюда – и поживее, потому что я хочу выговориться.
Джим Фанторп аккуратно закрыл книгу, зевнул, бросил взгляд
на часы, встал и неторопливо вышел. Очень английское –
и абсолютно неубедительное поведение.
Снова повернувшись к нему, Жаклин уставила на Саймона яростно
сверкающие глаза.
– Ты дурак, – заговорила она заплетающимся языком, – если
думаешь, что я оставлю тебя в покое после такого обращения
со мной.
Саймон Дойл открыл и закрыл рот. Он сидел, сохраняя выдержку,
словно надеясь на то, что ее вспышка погаснет сама собой, если он
не подольет масла в огонь, промолчит.
Речь Жаклин стала совсем нечленораздельной. Непривычная
к столь откровенным излияниям чувств, Корнелия сидела обмерев.
– Я тебе говорила, – продолжала Жаклин, – что скорее убью тебя,
чем отдам другой женщине… Думаешь, это были пустые слова?
Ошибаешься. Я выжидала. Ты – мой. Слышишь? Мой собственный…
Саймон по-прежнему отмалчивался. Подавшись вперед, Жаклин
шарила у себя в юбке.
– Я говорила, что убью тебя, значит, убью… – Она вздернула руку,
что-то блеснуло, сверкнуло в ней. – Я застрелю тебя как собаку,
ты умрешь собачьей смертью…
Тут только Саймон пробудился. Он вскочил на ноги, и в ту же
минуту она спустила курок.
Саймон переломился и рухнул на стул. Вскрикнув, Корнелия
выбежала за дверь. На палубе, держась за поручень, стоял Джим
Фанторп. Она позвала:
– Мистер Фанторп!
Тот уже бежал к ней; не помня себя, она схватила его за руку.
– Она застрелила его, застрелила!
Саймон Дойл лежал, перевесившись, на стуле. Жаклин стояла
обеспамятев. Ее колотило, выкатившимися от ужаса глазами она
смотрела, как на брючине, под коленом, где Саймон прижимал
носовой платок, набухало алое пятно.
Запинаясь, она повторяла:
– Я не хотела… Господи, я же не хотела…
Из дрожащих пальцев выпал, стукнув об пол, револьвер.
Она отшвырнула его ногой. Револьвер скользнул под диван.
Саймон еле слышно сказал:
– Фанторп, заклинаю – там уже кто-то идет… Скажите, что все
обошлось, что это случайность, – что угодно. Нельзя, чтобы это
получило огласку.
Фанторп понимающе кивнул. Он обернулся к двери, в которую уже
просунул голову перепуганный нубиец.
– Все в порядке, – сказал он. – Мы шутим.
Опаска и озадаченность на темном лице изгладились, белозубо
сверкнула широкая ухмылка. Мальчик кивнул и пропал.
– Тут уладили, – сказал Фанторп. – Не думаю, чтобы кто-нибудь
еще слышал. Это было не громче хлопнувшей пробки. Теперь вот
что…
Но теперь, пугая его, Жаклин разразилась истерикой:
– Господи, я хочу умереть… Я убью себя! Мне лучше умереть.
Что же я наделала… что я наделала…
К ней поспешила Корнелия:
– Тише, дорогая, тише.
Подняв искаженное болью, взмокшее лицо, Саймон твердо сказал:
– Уведите ее отсюда. Ради бога, уведите! Отведите ее в каюту,
Фанторп. Мисс Робсон, пожалуйста, приведите к ней вашу сиделку. –
Он с мольбой глядел на них обоих. – Не оставляйте ее, пока
не убедитесь, что сиделка смотрит за ней и она в безопасности.
Потом поднимайте старину Бесснера и ведите сюда. И не дай бог,
если что-нибудь узнает моя жена.
Джим Фанторп понятливо кивнул. В крайних обстоятельствах
молодой человек проявил выдержку и расторопность.
Взяв Жаклин под руки, они с Корнелией вывели ее, рыдающую
и отбивающуюся, из салона и довели до каюты. Тут с ней стало
совсем трудно справиться. Она вырывалась, все безутешнее рыдала:
– Утоплюсь… утоплюсь… Какая мне теперь жизнь… Ах, Саймон…
Саймон…
Фанторп сказал Корнелии:
– Ступайте-ка за мисс Бауэрз. Я пока побуду с ней.
Кивнув, Корнелия убежала.
Тут же Жаклин вцепилась в Фанторпа:
– Нога! У него идет кровь… Он умрет от потери крови. Мне надо
к нему… Ах, Саймон, Саймон… Как же я могла?
Снова она сорвалась в крик. Фанторп твердым голосом сказал:
– Спокойно. Спокойно. С ним все обойдется.
Она стала вырываться:
– Пустите! Я брошусь в воду… Дайте мне убить себя!
Держа ее за плечи, Фанторп усадил ее на постель.
– Вы должны остаться здесь. Не шумите. Возьмите себя в руки.
Говорю вам, все будет хорошо.
Утешало, что безумица как-то совладала с собой, но вздохнул он
с облегчением лишь тогда, когда портьеры раздвинулись
и в сопровождении Корнелии вошла знающая свое дело мисс
Бауэрз, затянутая в ужасающее кимоно.
– Так, – сказала мисс Бауэрз бодрым голосом, – что тут у вас?
Она приступила к своим обязанностям, не выказав и тени тревоги
или удивления.
Поручив девушку умелому надзору, Фанторп, успокоившись,
поспешил к каюте доктора Бесснера. Он постучал и сразу вошел.
– Доктор Бесснер?
Громогласный храп, затем испуганный голос откликнулся:
– So?[66] Что такое?
Фанторп уже включил свет. Доктор смотрел на него, по-совиному
моргая.
– Дойл. В него стреляли. Мисс де Бельфор стреляла. Он в салоне.
Вы можете пойти?
Тучный доктор среагировал незамедлительно. Он задал несколько
отрывистых вопросов, натянул халат, сунул ноги в шлепанцы, взял
обязательный саквояжик и вместе с Фанторпом направился в салон.
Между тем Саймон смог открыть ближайшее к нему окно.
Прислонив к раме голову, он вдыхал свежий воздух. Лицо у него
было мертвенно-бледным.
Доктор Бесснер подошел к нему:
– So? Что у нас здесь?
Набухший от крови носовой платок лежал на ковре,
уже отмеченном темным пятном.
Осмотр сопровождался ворчанием и восклицаниями на немецком
языке:
– Да, дело плохо… Кость задета. Большая потеря крови. Герр
Фанторп, мы должны оба отвести его в мою каюту. So – вот так.
Он не может идти. Мы должны нести его – вот так.
Они уже подняли его, когда в дверях появилась Корнелия.
– А-а, это вы. Gut[67]. Идите с нами. Мне нужна помощь.
Вы справитесь лучше, чем мой товарищ. Он заранее бледнеет.
Фанторп выдавил слабую улыбку.
– Не нужно позвать мисс Бауэрз? – спросил он.
Доктор Бесснер бросил на Корнелию оценивающий взгляд.
– Вы очень хорошо справитесь, фройляйн, – объявил он. –
Вы не падаете в обморок, не делаете глупостей – nein[68].
– Я все сделаю, как вы скажете, – с готовностью подтвердила
Корнелия.
Доктор Бесснер удовлетворенно кивнул.
Процессия вышла на палубу.
Следующие десять минут были посвящены хирургическим
манипуляциям, и они совсем не пришлись по вкусу мистеру Джиму
Фанторпу. Ему было неловко, что Корнелия обнаружила большее
присутствие духа.
– So, на большее я не способен, – заявил доктор Бесснер,
окончив. – Вы держались героем, мой друг. – Он одобрительно
потрепал Саймона по плечу. Потом закатал ему рукав сорочки
и достал шприц. – Сейчас я сделаю вам укол для сна. Ваша жена –
как быть с ней?
Саймон слабо отозвался:
– Она не должна знать до утра. И, – продолжал он, – не вините
ни в чем Джеки. Я сам виноват. Я безобразно обошелся с ней.
Бедняга… она не ведала, что творит.
Доктор Бесснер кивнул:
– Да-да, я понимаю…
– Я виноват… – настаивал Саймон. Он перевел взгляд
на Корнелию. – Кому-нибудь нужно остаться с ней. Она может…
навредить себе…
Доктор Бесснер ввел иглу. Ровным, уверенным голосом Корнелия
сказала:
– Не беспокойтесь, мистер Дойл. Мисс Бауэрз останется с ней
на всю ночь.
На просветлевшем лице Саймона выразилась признательность.
Он расслабился. Закрылись глаза. Вдруг он широко распахнул их.
– Фанторп!
– Да, Дойл?
– Револьвер… нельзя, чтобы он оставался там. Утром его найдет
прислуга.
Фанторп кивнул:
– Правильно. Сейчас же пойду и заберу его.
Он вышел. У каюты Жаклин его перехватила мисс Бауэрз.
– Все обойдется, – заявила она. – Я сделала ей укол морфия.
– Вы останетесь?
– Конечно. На некоторых морфий действует возбуждающе.
Я останусь на всю ночь.
Фанторп пошел дальше.
Минуты через три к доктору Бесснеру постучали.
– Доктор Бесснер!
– Да? – Толстяк открыл дверь.
Фанторп поманил его на палубу.
– Послушайте… Я не могу найти револьвер…
– Что такое?
– Револьвер. Он выпал из ее руки. Она ногой отшвырнула его
под диван. Сейчас его там нет.
Оба уставились друг на друга.
– Кто же мог его взять?
Фанторп пожал плечами.
Бесснер сказал:
– Любопытно, да. Но я не представляю, что мы можем сделать
в этом случае.
Они расстались озадаченные, в смутной тревоге.
OceanofPDF.com
Глава 12
Эркюль Пуаро вытирал свежевыбритое лицо, когда в дверь
нетерпеливо постучали и, не дождавшись ответа, в каюту вошел
полковник Рейс. Войдя, он притворил за собой дверь.
– Чутье вас не обмануло, – сказал он. – Это случилось.
Пуаро выпрямился и отрывисто спросил:
– Что?
– Линит Дойл погибла – ей прострелили голову ночью.
С минуту Пуаро молчал, ему живо вспомнились две сцены – Асуан,
парк, свистящий девичий шепот: «Я бы хотела приставить мой
пистолетик к ее голове и спустить курок»; и недавняя, голос тот же:
«Чувствуется, что так продолжаться не может, это такой день, когда
что-то случается»; и это странное выражение мольбы в ее глазах.
Что же сталось с ним, что он не откликнулся на эту мольбу? Из-за
этого своего полусна он ослеп, оглох и поглупел…
Рейс продолжал:
– Я тут до некоторой степени официальное лицо; за мной послали,
просили разобраться. Через полчаса пароход должен сниматься
с якоря, но без моего распоряжения он никуда не тронется. Конечно,
есть вероятность, что убийца пришел с берега.
Пуаро замотал головой.
Рейс согласно кивнул в ответ:
– Я тоже так думаю. Это можно смело исключить. Вам решать,
старина. Сейчас ваш выход.
Пуаро между тем расторопно приводил себя в порядок.
– Я в вашем распоряжении, – сказал он.
– Там сейчас должен быть Бесснер, я послал за ним стюарда.
Всего на пароходе было четыре каюты люкс. Две по левому борту
занимали доктор Бесснер и Эндрю Пеннингтон; по правому борту
в первой располагалась мисс Ван Шуйлер, во второй – Линит Дойл.
Следующая за ней была гардеробная ее мужа.
У каюты Линит Дойл стоял белый от страха стюард. Он открыл
дверь и пропустил Пуаро и Рейса. Над постелью склонился доктор
Бесснер. Подняв глаза на входящих, он что-то пробурчал.
– Что вы можете нам сказать, доктор? – спросил Рейс.
Бесснер в раздумье скреб небритый подбородок.
– Ach! Ее застрелили с близкого расстояния. Смотрите: вот, прямо
над ухом – здесь вошла пуля. Очень мелкая пуля, я думаю, двадцать
второго калибра. Револьвер – его держали почти вплотную к голове,
видите – темное пятно, это обгорела кожа.
Снова накатило тошнотворное воспоминание о тех словах
в Асуане.
Бесснер продолжал:
– Она спала, нет никаких следов борьбы, убийца в темноте
прокрался к лежавшей и выстрелил.
– Ah! Non! – выкрикнул Пуаро. Пропадавший в нем психолог был
глубоко оскорблен. Чтобы Жаклин де Бельфор с револьвером в руке
кралась по темной каюте – нет, концы не сходились.
Бесснер уставился на него сквозь толстые стекла очков:
– Но именно так это случилось, уверяю вас.
– Да-да. Я отвечал своим мыслям. С вами я не спорю.
Удовлетворенная воркотня в ответ.
Пуаро подошел и стал рядом. Линит Дойл лежала на боку. Такая
естественная, покойная поза. А над ухом крохотная дырочка с коркой
запекшейся крови.
Пуаро грустно покачал головой. Тут его взгляд упал на белую стену,
и он буквально задохнулся. На ее опрятной поверхности чем-то
буровато-красным была коряво выписана буква Ж.
Насмотревшись, Пуаро нагнулся к телу и очень осторожно взял
правую руку. На одном пальце осталось буровато-красное пятнышко.
– Nom d’un, nom d’un nom![69] – воскликнул Эркюль Пуаро.
– Э-э! Что такое?
И доктор Бесснер взглянул на стену:
– Ach! Это…
Рейс сказал:
– Дьявольщина! Что вы на это скажете, Пуаро?
Пуаро несколько раз пружинисто поднялся и опустился на носках.
– Вы спрашиваете, что я скажу по этому поводу. Eh bien, это очень
просто, не так ли? Мадам Дойл умирает, она хочет указать на убийцу,
и вот она смачивает палец своей кровью и пишет инициал убийцы.
Да, это поразительно просто.
– Ach! Но…
Доктор Бесснер готовился заговорить, но Рейс жестом призвал его
к молчанию.
– Такое, значит, у вас складывается впечатление? – врастяжку
спросил он.
Повернувшись к нему, Пуаро кивнул:
– Да, все это, я говорю, поражает своей простотой. И очень
знакомо, не так ли? Такое часто случается на страницах детективного
романа. Сейчас это и впрямь vieux jeu[70]. Невольно начинаешь
думать, что у нашего убийцы старомодный вкус.
Рейс перевел дух.
– Понятно, – сказал он. – А то я было подумал… – Он оборвал себя.
Бегло улыбнувшись, Пуаро сказал:
– Что я верю в избитые штампы мелодрамы? Однако извините,
доктор Бесснер, вы что-то хотели сказать.
Бесснер возмущенно заклекотал:
– Что хотел сказать! Ф-фу! Что это все абсурд! Нонсенс.
Несчастная дама умерла мгновенно. Чтобы обмакнуть палец в кровь
(а здесь, как видите, и крови мало) и написать на стене букву Ж – ф-
фу! – это нонсенс, мелодраматический нонсенс!
– C’est de penfantillage[71], – согласился Пуаро.
– Но сделано это с каким-то намерением, – рассудил Рейс.
– Естественно, – согласился помрачневший Пуаро.
– Интересно, что стоит за буквой «Ж»? – спросил Рейс.
На это Пуаро незамедлительно ответил:
– За ней стоит Жаклин де Бельфор, молодая дама, которая
несколько дней назад объявила мне, что больше всего на свете
желает… – Он остановился и потом размеренно процитировал: –
«Приставить к ее голове маленький пистолетик и спустить курок».
– Gott in Himmel![72] – воскликнул доктор Бесснер.
С минуту все молчали. Рейс глубоко вздохнул и сказал:
– То есть именно то, что и произошло здесь?
Бесснер кивнул:
– Именно так, да. Это был револьвер очень малого калибра,
возможно, как я сказал, двадцать второй. Чтобы сказать точно, нужно
прежде извлечь пулю.
Понятливо кивнув, Рейс спросил:
– А когда наступила смерть?
Бесснер снова поскреб подбородок:
– Я не претендую на особенную точность. Сейчас восемь часов.
Учитывая температуру воздуха вчера вечером, скажу, что она
определенно мертва шесть часов, но не более восьми, пожалуй.
– Получается между полуночью и двумя часами.
– Именно так.
Помолчали. Рейс огляделся.
– Как быть с ее мужем? Я полагаю, он еще спит у себя.
– В настоящую минуту, – сказал доктор Бесснер, – он еще спит
в моей каюте.
Пуаро и Рейс недоуменно переглянулись.
Бесснер закивал:
– Ach, so. Я вижу, вам не сказали. В мистера Дойла ночью стреляли
в салоне.
– Стреляли? Кто?
– Молодая дама, Жаклин де Бельфор.
– Он серьезно пострадал? – спросил Рейс.
– Да, задета кость. Что можно было – я сделал, но срочно нужен
рентген и правильное лечение, которое на этом судне невозможно
провести.
Пуаро пробормотал:
– Жаклин де Бельфор.
Его взгляд снова потянулся к букве Ж.
– Если нам тут делать уже нечего, давайте спустимся, – предложил
Рейс. – В наше распоряжение отдана курительная комната. Нужна
подробная картина всего, что тут было ночью.
Все вышли. Рейс запер дверь и положил ключ в карман.
– Мы еще вернемся сюда, – сказал он. – Первым делом надо
прояснить все обстоятельства.
Они спустились на среднюю палубу, где у дверей курительной
нетерпеливо переминался администратор «Карнака».
Бедняга был совершенно выбит из колеи случившимся и желал
поскорее сбыть бразды правления полковнику Рейсу.
– Лучшее, чем я могу помочь, – это предоставить действовать вам,
сэр, поскольку вы официальное лицо. Я уже имею распоряжение
во всем слушаться вас – относительно того… другого дела. Если вы
возьметесь и за это, я прослежу, чтобы вам во всем содействовали.
– Молодчага! Для начала оставьте за мной и месье Пуаро это
помещение на все время расследования.
– Конечно, сэр.
– И пока – все. Занимайтесь своими обязанностями. Я знаю,
где вас найти.
Не скрывая облегчения, администратор вышел из комнаты.
Рейс сказал:
– Садитесь, Бесснер, и выкладывайте, что тут случилось ночью.
Они молча слушали рокочущий голос доктора.
– Все более или менее ясно, – сказал Рейс, когда тот кончил. –
Девушка взвинтила себя, еще подогрелась горячительным – ну
и пульнула в человека из двадцать второго калибра. А потом пошла
в каюту Линит Дойл и ту прикончила заодно.
Доктор Бесснер затряс головой:
– Нет-нет! Не думаю. Не думаю, что это было возможно. Прежде
всего, она не стала бы писать свой инициал на стене, это было бы
смешно, nicht wahr?[73]
– Вполне могла, – заявил Рейс, – если не помнила себя
от ревности, о чем она твердит, то вполне могла заверить
автографом, так сказать, свое преступление.
Пуаро помотал головой:
– Нет-нет, не думаю, что она может быть настолько примитивной.
– Тогда остается лишь одно объяснение для этого инициала. Кто-то
специально вывел его на стене, чтобы бросить подозрение
на девушку.
Бесснер кивнул:
– Да, и преступник просчитался, ибо не только вряд ли фройляйн
могла совершить преступление, но это, я полагаю, просто
невозможно.
– Почему же?
Бесснер рассказал об истерике Жаклин и обстоятельствах,
что вынудили сдать ее под надзор мисс Бауэрз.
– И я думаю, что мисс Бауэрз – я уверен! – оставалась с ней всю
ночь.
– Если так, это упрощает дело.
– Кто обнаружил преступление? – спросил Пуаро.
– Горничная миссис Дойл, Луиза Бурже. Как обычно, она пришла ее
будить, нашла мертвой, выбежала и без чувств упала на руки
проходившему стюарду. Тот пошел к администратору,
администратор – ко мне. Я вызвал Бесснера и направился к вам.
Пуаро кивнул.
Рейс сказал:
– Надо известить Дойла. Вы говорите, он еще спит?
Бесснер кивнул:
– Да, он еще спит у меня в каюте. Я дал ему сильное снотворное
ночью.
Рейс повернулся к Пуаро.
– Что ж, – сказал он, – больше нет нужды задерживать доктора, да?
Благодарю вас, доктор.
Бесснер встал:
– Я пойду завтракать, да. Потом я вернусь к себе в каюту
и посмотрю, не проснулся ли мистер Дойл.
– Благодарю вас.
Бесснер вышел. Оставшиеся подняли глаза друг на друга.
– Итак, какие соображения, Пуаро? – спросил Рейс. – Вы тут
главный. Жду распоряжений. Говорите, что делать.
Пуаро поклоном выразил согласие.
– Eh bien, – сказал он, – нам нужно наладить следственную
комиссию. В первую очередь, я полагаю, нужно восстановить
истинную картину происшедшего этой ночью. То есть нам следует
расспросить Фанторпа и мисс Робсон, действительных свидетелей
случившегося. Исчезновение револьвера – это очень существенно.
Рейс позвонил и отдал стюарду поручение.
Вздохнув, Пуаро покачал головой.
– Скверно, – пробормотал он. – Скверно.
– У вас есть какие-нибудь соображения? – полюбопытствовал
Рейс.
– Они противоречат одно другому. Я пока не утряс их, не привел
в порядок. Факт остается фактом: эта девушка ненавидела Линит
Дойл и хотела ее убить.
– Вы думаете, она способна на это?
– Я думаю – да. – В голосе Пуаро звучало сомнение.
– Но не таким способом – это вас и сбивает с толку, верно?
Не могла она в темноте прокрасться в каюту и пристрелить спящую.
Такое хладнокровие кажется вам неправдоподобным, да?
– В известном смысле.
– Вы считаете, что эта девушка, Жаклин де Бельфор, не способна
на преднамеренное хладнокровное убийство?
– Знаете, я не уверен, – медленно произнес Пуаро. – Задумать –
да, могла. Но я не уверен, что она могла исполнить это…
Рейс кивнул:
– Понятно… Бесснер говорит, что она никак не могла это сделать.
– Если так, то здесь все чисто. Будем надеяться, что это так. – Пуаро
помедлил и простодушно добавил: – Я буду рад, если это так, потому
что я очень сочувствую малышке.
Открылась дверь, и вошли Фанторп и Корнелия, за ними – Бесснер.
Задыхаясь от волнения, Корнелия заговорила:
– Ужас какой! Бедная, бедная миссис Дойл! Такая прелестная.
Каким злодеем надо быть, чтобы поднять на нее руку. А мистер
Дойл – он сойдет с ума, когда узнает! Как он боялся ночью, чтобы
она не узнала о его ране!
– Мы как раз хотим, чтобы вы рассказали нам обо всем, мисс
Робсон, – сказал Рейс. – Мы хотим точно знать, что случилось ночью.
Сначала Корнелия сбивалась, но два-три вопроса Пуаро
выправили дело.
– Да-да, понимаю: после бриджа мадам Дойл ушла к себе в каюту.
Только сразу ли она пошла в каюту?
– Сразу, – сказал Рейс. – Я сам видел. У ее двери я пожелал ей
доброй ночи.
– Когда это было?
– Господи, я не знаю, – ответила Корнелия.
– Было двадцать минут двенадцатого, – сказал Рейс.
– Bien. Значит, в двадцать минут двенадцатого мадам Дойл была
жива и невредима. В это время в салоне были – кто?
Фанторп ответил:
– Дойл был. Мисс де Бельфор. И мы с мисс Робсон.
– Правильно, – подтвердила Корнелия. – Пеннингтон допил свой
стакан и ушел следом.
– Не намного позже?
– Нет, три-четыре минуты спустя.
– Стало быть, до половины двенадцатого?
– О да!
– Итак, в салоне остались вы, мадемуазель Робсон, мадемуазель де
Бельфор, месье Дойл и месье Фанторп. Чем вы все занимались?
– Мистер Фанторп читал. У меня была вышивка. Мисс де Бельфор…
она…
Фанторп пришел на выручку:
– Она много пила.
– Да, – подтвердила Корнелия. – Она в основном говорила
со мной, расспрашивала про домашнюю жизнь. А сама обращалась
хоть и ко мне, но как бы в расчете на мистера Дойла. Он злился
на нее, но ничего не говорил. Я думаю, он думал, что она сама
остынет, если он отмолчится.
– А она не остывала?
Корнелия помотала головой:
– Раз-другой я пыталась уйти, но она задержала меня, и мне все
время было очень не по себе. Потом мистер Фанторп встал
и вышел…
– Неудобно получалось, – сказал Фанторп. – Я подумал: лучше я
тихо уйду. Мисс де Бельфор откровенно устраивала сцену.
– И тут она вынула револьвер, – продолжала Корнелия, – мистер
Дойл вскочил, чтобы отобрать, но произошел выстрел, и его ранило
в ногу; тогда она разрыдалась, стала кричать, а я перепугалась
до смерти и побежала за мистером Фанторпом, и он вернулся
со мной, и мистер Дойл просил не поднимать шума, но мальчик-
нубиец услышал выстрел и пришел, и мистер Фанторп сказал ему,
что все обошлось; потом мы отвели Жаклин в ее каюту, и мистер
Фанторп оставался с ней, пока я ходила за мисс Бауэрз.
Корнелия смолкла и перевела дух.
– В какое время это было? – спросил Рейс.
– Господи, я не знаю, – сказала Корнелия, но Фанторп
незамедлительно ответил:
– Что-нибудь около двадцати минут первого. Я знаю, что было
ровно половина первого, когда я наконец добрался до своей каюты.
– Относительно некоторых вещей я должен быть совершенно
уверен, – сказал Пуаро. – Когда мадам Дойл ушла, кто-нибудь из вас
выходил из салона?
– Никто.
– Вы совершенно уверены в том, что мадемуазель де Бельфор
вообще не выходила из салона?
– Абсолютно уверен, – сразу ответил Фанторп. – Ни Дойл, ни мисс
де Бельфор, ни мы с мисс Робсон – никто не выходил из салона.
– Хорошо. Из этого следует, что, скажем, до двадцати минут
первого мадемуазель де Бельфор никак не могла застрелить мадам
Дойл. Вы, мадемуазель Робсон, ходили за мадемуазель Бауэрз.
Все это время мадемуазель де Бельфор была одна у себя в каюте?
– Нет, с ней оставался мистер Фанторп.
– Хорошо. Пока у мадемуазель де Бельфор полное алиби.
Следующей мы пригласим мадемуазель Бауэрз, но прежде мне
нужно спросить вас еще кое о чем. Месье Дойл, вы говорите, очень
тревожился о том, чтобы мадемуазель де Бельфор не оставляли одну.
Как вы считаете, он боялся, что она задумывает еще какое-нибудь
безрассудство?
– Именно так, – сказал Фанторп.
– Он, очевидно, боялся, что она представляет опасность для мадам
Дойл?
– Нет. – Фанторп замотал головой. – Вряд ли он об этом
задумывался. Я думаю, он боялся, что она… э-э… может что-нибудь
сделать с собой.
– Самоубийство?
– Да. Понимаете, хмель слетел, и она рвала на себе волосы. Была
само раскаяние. Все время повторяла, что хочет умереть.
Корнелия вставила, смущаясь:
– Мне кажется, он сильно тревожился за нее. Он говорил
замечательные слова. Говорил, что это его вина – он плохо обошелся
с ней. Он… в самом деле замечательно себя вел.
Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.
– Теперь насчет револьвера, – продолжал он. – Как с ним было?
– Она его выронила, – сказала Корнелия.
– А потом?
Фанторп рассказал, как он вернулся за ним, но нигде не мог найти.
– Ага! – сказал Пуаро. – Потихоньку добираемся. Прошу вас, будьте
очень внимательны. Опишите в точности, как все было.
– Мисс де Бельфор уронила револьвер. Потом ногой
отшвырнула его.
– Он был ей ненавистен, – объяснила Корнелия. – Я представляю
себе, что она чувствовала.
– И револьвер, вы говорите, скользнул под диван. Теперь –
внимание. Прежде чем уйти, мадемуазель де Бельфор не брала
оттуда револьвер?
Фанторп и Корнелия в один голос отвечали отрицательно.
– Précisément[74]. Поймите, я только добиваюсь точности. Итак,
выясняется: когда мадемуазель де Бельфор ушла из салона,
револьвер лежал под диваном, а поскольку мадемуазель де Бельфор
не оставляли одну – с ней были по очереди месье Фанторп,
мадемуазель Робсон и мадемуазель Бауэрз, – завладеть им позже
она тоже не могла. В какое время вы вернулись за ним, месье
Фанторп?
– Почти в половине первого.
– А пока вы с доктором Бесснером несли Дойла из салона в каюту
и потом вернулись за револьвером – сколько времени прошло?
– Минут пять – может, чуть больше.
– Значит, в эти пять минут кто-то забрал револьвер из-под дивана.
И этот «кто-то» не мадемуазель де Бельфор. Кто же? По всей
вероятности, забравший револьвер и был убийцей мадам Дойл.
Можно также допустить, что предшествующую сцену этот человек
подслушал либо подглядел.
– Не понимаю, из чего вы это заключаете, – возразил Фанторп.
– Я заключаю это, – сказал Эркюль Пуаро, – из ваших слов:
что револьвер был под диваном, его не было видно. Поэтому
маловероятно, что его обнаружили случайно. Забравший знал, где он
лежит. Значит, кто-то еще участвовал в этом эпизоде.
Фанторп замотал головой:
– Я никого не видел, когда перед самым выстрелом вышел
на палубу.
– Вы ведь вышли на правый борт?
– Да, по этому борту моя каюта.
– А если бы кто-то заглядывал в салон с левого борта, вы бы его
не увидели?
– Не увидел бы, – признал Фанторп.
– Кто-нибудь слышал выстрел, кроме мальчика-нубийца?
– Никто, насколько я знаю.
Фанторп продолжал:
– Понимаете, все окна там были закрыты. Мисс Ван Шуйлер
с вечера жаловалась на сквозняк. Двери тоже были закрыты.
Я вообще сомневаюсь, чтобы в том звуке можно было распознать
выстрел. Так, пробка хлопнула.
Рейс сказал:
– И никто, насколько я понимаю, не слышал другого выстрела,
которым была убита миссис Дойл.
– Этим займемся чуть позже, – сказал Пуаро. – Пока же мы
разбираемся с мадемуазель де Бельфор. Пора переговорить
с мадемуазель Бауэрз. Но прежде чем вы уйдете, – он жестом
остановил Фанторпа и Корнелию, – скажите о себе несколько слов,
чтобы не было нужды посылать за вами снова. Сначала вы, месье, –
ваше полное имя?
– Джеймс Лечдейл Фанторп.
– Адрес?
– Гласмор-Хаус, Маркит-Доннингтон, Нортгемптоншир.
– Ваша профессия?
– Я адвокат.
– С какой целью приехали в эту страну?
Наступила пауза. Впервые апатичный мистер Фанторп казался
озадаченным. Наконец он только что не промямлил:
– Э-э… с развлекательной… целью.
– Ага! – сказал Пуаро. – Вы в отпуске, так?
– Э-э… да.
– Очень хорошо, месье Фанторп. Будьте любезны, изложите
вкратце, что вы делали ночью после событий, о которых тут шла
речь?
– Отправился спать.
– Это было?..
– Сразу после половины первого.
– Ваша каюта – двадцать вторая, по правому борту, ближайшая
к салону?
– Да.
– Я задам вам еще один вопрос. Когда вы были у себя в каюте,
вы ничего не слышали – ничего решительно?
Фанторп задумался.
– Я быстро лег. Кажется, я слышал что-то вроде всплеска, прежде
чем уснул. Больше ничего.
– Вы слышали что-то вроде всплеска. А близко?
Фанторп покачал головой:
– Право, не могу сказать. Я почти спал.
– Когда бы это могло быть?
– Что-нибудь около часа. Точно не скажу.
– Благодарю вас, месье Фанторп. Это все.
Теперь внимание Пуаро переключилось на Корнелию.
– Итак, мадемуазель Робсон, ваше полное имя?
– Корнелия Рут. Мой адрес – Ред-Хаус, Белфилд, штат Коннектикут.
– Что вас привело в Египет?
– Меня взяла в путешествие кузина Мари, мисс Ван Шуйлер.
– Прежде вы виделись с мадам Дойл?
– Нет, никогда.
– Что вы делали этой ночью?
– Я помогла доктору Бесснеру обработать ногу мистера Дойла
и потом сразу пошла спать.
– Ваша каюта?..
– Сорок первая, по левому борту, рядом с мисс де Бельфор.
– А вы что-нибудь слышали?
Корнелия покачала головой:
– Ничего.
– Никакого всплеска?
– Нет, но и слышать было нечего, потому что с моей стороны берег.
Пуаро кивнул:
– Благодарю, мадемуазель Робсон. Окажите любезность, попросите
мадемуазель Бауэрз прийти сюда.
Фанторп и Корнелия вышли.
– Дело проясняется, – сказал Рейс. – Если трое свидетелей
не сговорились, Жаклин де Бельфор никак не могла завладеть
револьвером. Но ведь кто-то завладел! И кто-то слышал все,
что происходило в салоне. И этот кто-то из самых дружеских чувств
вывел инициал «Ж» на стене.
В дверь постучали, и вошла мисс Бауэрз. Сиделка опустилась
на стул, как всегда собранная, деловитая. Отвечая Пуаро,
она назвалась, сообщила адрес и профессию – и добавила:
– Я приглядываю за мисс Ван Шуйлер уже больше двух лет.
– У мадемуазель Ван Шуйлер скверно со здоровьем?
– Да нет, я бы не сказала, – ответила мисс Бауэрз. – Она немолода,
тревожится за себя, и ей хочется, чтобы рядом постоянно была
сиделка. Ничего серьезного с ней не происходит. Просто она требует
к себе много внимания – и готова за него платить.
Пуаро понимающе кивнул. Потом он сказал:
– Итак, этой ночью мадемуазель Робсон пришла за вами.
– Да, это так.
– Будьте любезны, расскажите, как все было.
– Мисс Робсон в общих чертах рассказала о случившемся, и я
пошла с ней. Мисс де Бельфор я обнаружила в очень возбужденном,
истерическом состоянии.
– Она чем-нибудь грозила мадам Дойл?
– Нет, ничего подобного. Она была охвачена горьким раскаянием.
Она довольно много выпила, кстати сказать, страдала еще и от этого.
Я не решилась оставить ее одну. Я сделала ей укол морфия
и осталась сидеть с ней.
– Ответьте мне на один вопрос, мадемуазель Бауэрз. Мадемуазель
де Бельфор не выходила из каюты?
– Нет, не выходила.
– А вы сами?
– Я оставалась с ней до самого утра.
– Вы совершенно уверены в этом?
– Абсолютно уверена.
– Благодарю вас, мадемуазель Бауэрз.
Сиделка вышла. Пуаро и Рейс обменялись взглядами.
Жаклин де Бельфор определенно была непричастна
к преступлению. Кто же тогда застрелил Линит Дойл?
OceanofPDF.com
Глава 13
– Кто-то похитил этот револьвер, – сказал Рейс, – Жаклин де
Бельфор его не трогала. Это был осведомленный человек, он знал,
что его преступление припишут ей. Но он не знал, что сиделка
сделает ей укол морфия и останется с ней на всю ночь. И еще: ведь
кто-то уже пытался убить Линит Дойл, скатив валун с утеса. И опять
Жаклин де Бельфор оказалась ни при чем. Кто же это был?
– Легче сказать, кто им не был, – ответил Пуаро, – месье Дойл,
мадам Аллертон, месье Тим Аллертон, мадемуазель Ван Шуйлер
и мадемуазель Бауэрз – они не могли иметь к этому отношения. Я их
всех видел.
– Хм, – подытожил Рейс, – загадок от этого не стало меньше.
Что вы думаете о мотиве?
– Вот тут я надеюсь на помощь месье Дойла. Было два-три
эпизода…
Открылась дверь, и вошла Жаклин де Бельфор. Бледная
как смерть, она нетвердо направилась к ним.
– Это не я, – сказала она голосом перепуганного ребенка. – Не я.
Пожалуйста, поверьте мне. Все подумают на меня, но это не я… не я.
Это ужасно. Какой ужас, что это случилось. Вечером я чуть не убила
Саймона – наверное, я сошла с ума. Но ее я не…
Она упала на стул и разрыдалась.
Пуаро потрепал ее по плечу:
– Ну-ну, мы знаем, что не вы убили мадам Дойл. Это доказано – да,
доказано, mon enfant[75]. Это были не вы.
Сжав в кулачке мокрый платок, Джеки резко выпрямилась:
– Кто же тогда?
– Это как раз тот вопрос, – сказал Пуаро, – который мы себе
задаем. Не поможете нам, детка?
Джеки затрясла головой:
– Я не знаю… не могу представить… Ничто не приходит в голову. –
Она старательно нахмурилась. – Нет, – повторила она, –
не представляю, кому нужно, чтобы она умерла, – тут ее голос чуть
дрогнул, – кроме меня.
Рейс сказал:
– Простите, я должен отлучиться. – Он спешно вышел из каюты.
Жаклин де Бельфор сидела с опущенной головой и нервно ломала
пальцы. Вдруг ее прорвало:
– Смерть – такая гадость. Мне противно думать о ней.
– Да, – сказал Пуаро, – мало приятного сознавать, что кто-то в эту
самую минуту радуется удаче своего замысла.
– Не надо, не надо! – вскричала Джеки. – Вы так страшно это
говорите.
Пуаро пожал плечами:
– Это так.
Еле слышно Джеки сказала:
– Я… хотела ее смерти… и вот она мертвая… И хуже всего, что я
накликала ей такую смерть.
– Да, мадемуазель. Ей прострелили голову.
Опять она сорвалась на крик:
– Значит, я была права в тот вечер – в отеле «У водоската»! Кто-то
нас подслушивал!
– А-а… – Пуаро кивнул. – Я ждал, когда вы вспомните. Чтобы мадам
Дойл убили именно таким образом, как вы тогда сказали,
это чересчур для простого совпадения.
Джеки передернула плечами:
– Кто же мог быть тот мужчина?
Помолчав с минуту, Пуаро каким-то чужим голосом спросил:
– Вы уверены, что это был мужчина, мадемуазель?
Джеки удивленно вскинула на него глаза:
– Конечно. По крайней мере…
– Да, мадемуазель?
Она нахмурилась, припоминающе сощурила глаза.
– Мне казалось, – протянула она, – это был мужчина.
– Но сейчас у вас нет такой уверенности?
– Да, – заторможенно продолжала Джеки, – сейчас я не скажу
определенно. Я почему-то решила: мужчина, хотя это была просто
тень…
Она замолчала, и Пуаро молчал, и тогда она спросила:
– А вы думаете – женщина? Но какой женщине на этом пароходе
могло понадобиться убивать Линит?
В ответ Пуаро только перекатил голову с одного плеча на другое.
Открылась дверь, и вошел Бесснер.
– Вас не затруднит поговорить с мистером Дойлом, месье Пуаро?
Ему нужно увидеться с вами.
Джеки вскочила со стула. Она схватила Бесснера за руку:
– Как он? Обошлось?
– Естественно, не обошлось, – с упреком в голосе ответил
Бесснер. – Задета кость.
– Он не умрет? – вскрикнула Джеки.
– Ach, кто сказал, что умрет? Доберемся до цивилизованного
места, сделаем рентген, будем лечить.
– А-а! – сцепив руки, девушка упала на стул.
Пуаро с доктором вышли на палубу, и там к ним присоединился
Рейс. Все трое направились к каюте Бесснера.
Саймон Дойл лежал, обложенный подушками, его нога покоилась
в самодельном лубке. Мертвенно-бледное лицо было опустошено
физическими и добавившимися душевными страданиями. Но всего
выразительнее на нем была растерянность – горькая детская
растерянность.
Он чуть слышно сказал:
– Входите, пожалуйста. Доктор… сказал мне о Линит… Не могу
поверить. Просто не могу в это поверить.
– Я понимаю. Такой удар, – сказал Рейс.
Саймон запинаясь продолжал:
– Понимаете, это не Джеки. Я уверен: не Джеки. Все против нее,
я знаю, но это не она. Вчера вечером она немного перебрала,
разнервничалась, и я попал ей под горячую руку. Но она не способна
на убийство… хладнокровное убийство…
Пуаро мягко остановил его:
– Не тревожьтесь понапрасну, месье Дойл. Кто бы ни был убийца,
это не мадемуазель де Бельфор.
Саймон недоверчиво взглянул на него:
– Вы правду говорите?
– И поскольку это не мадемуазель де Бельфор, – продолжал
Пуаро, – не подскажете ли вы, кто мог им быть?
Саймон затряс головой. Выражение растерянности не сходило
с его лица.
– Это безумие, этого не может быть. Кроме Джеки, это никому
не было нужно.
– А вы подумайте, месье Дойл. У нее нет врагов? Никто не держит
на нее зла?
С тем же беспомощным выражением Саймон покачал головой:
– Совершенно немыслимая вещь. Допустим – Уиндлизем.
Она как бы бросила его и вышла замуж за меня, но я
не представляю, чтобы такой приличный человек мог пойти
на убийство – к тому же он далеко отсюда. Или старина сэр Джордж
Вуд. У него был зуб на Линит из-за дома, ему не нравилось, как она
все переделала; но он черт-те где – в Лондоне, и, уж во всяком
случае, немыслимо из-за этого задумать убийство.
– Послушайте, месье Дойл. – Пуаро взял серьезный тон. –
В первый же день на «Карнаке» я получил сильное впечатление
от разговора с вашей супругой. Она была встревожена – напугана.
Она сказала – обратите на это внимание, – что все ее ненавидят.
Сказала, что боится, не чувствует себя в безопасности, словно вокруг
нее одни враги.
– Она очень расстроилась, когда увидела на борту Джеки. И я
расстроился, – сказал Саймон.
– Это так, но тем не менее ее слова остаются загадочными. Когда
она говорила, что окружена врагами, она, конечно, преувеличивала –
и все равно она имела в виду не одного человека.
– Может быть, вы правы, – согласился Саймон. – Кажется, я могу
объяснить, что она имела в виду. Ее расстроила какая-то фамилия
в списке пассажиров.
– В списке? Какая фамилия?
– Вы знаете, она не сказала. Честно говоря, я не очень вникал.
У меня голова была занята Джеки. Помню только, Линит говорила,
что в делах бывают невезучие люди и что неприятно встречать
человека, который имеет зуб против твоей семьи. Я не очень хорошо
знаю их семейные дела, но, как я понимаю, мать Линит была
дочерью миллионера. Отец был просто богатый человек, а после
женитьбы он, естественно, стал спекулировать на бирже –
или как там это называется. В результате некоторые люди, само
собой, пострадали. Знаете, как это бывает: сегодня – густо, завтра –
пусто. И я так понимаю, что на корабле оказался человек, чей отец
нарвался на отца Линит и вылетел в трубу. Я помню, Линит сказала:
«Это ужасно, когда люди заочно ненавидят тебя».
– М-да, – задумчиво сказал Пуаро. – Теперь мне понятны ее слова.
Она впервые почувствовала не только преимущество, но и тяготы
своего положения богатой наследницы. Вы уверены, месье Дойл,
что она не назвала фамилии этого человека?
Саймон удрученно покачал головой:
– Я действительно слушал вполуха. Я сказал: «Да никому сейчас
не интересно, как там было с отцами. Тут своя жизнь несется
как угорелая». Что-то в этом роде я сказал.
Бесснер сухо проговорил:
– Ach, я могу высказать догадку. Есть такой недовольный человек
на борту.
– Вы имеете в виду Фергюсона? – спросил Пуаро.
– Да. Раз-другой он высказывался против миссис Дойл. Я сам
слышал.
– Как же во всем этом разобраться? – спросил Саймон.
– Мы с полковником Рейсом должны расспросить всех
пассажиров, – ответил Пуаро. – Пока мы всех не выслушаем, строить
предположения неразумно. Кроме них, имеется горничная. Ее нужно
выслушать в первую очередь, и, может быть, лучше всего выслушать
ее здесь. Присутствие месье Дойла может помочь делу.
– Это хорошая мысль, – сказал Саймон.
– Она давно служила у миссис Дойл?
– Всего пару месяцев.
– Только пару месяцев! – воскликнул Пуаро.
– А что, разве…
– У мадам были драгоценности?
– Жемчуг, – сказал Саймон. – Она как-то сказала, что он стоит не то
сорок, не то пятьдесят тысяч. – Его передернуло. – Господи, неужели,
вы думаете, из-за проклятого жемчуга…
– Кража не исключена как мотив преступления, – сказал Пуаро, –
хотя это весьма сомнительно… Впрочем, увидим. Давайте пригласим
сюда горничную.
Луиза Бурже была та самая живая брюнетка романского типа,
которую Пуаро уже отметил.
Сейчас, впрочем, от ее живого вида ничего не осталось –
заплаканная, перепуганная. При этом взгляд у нее был с хитрецой,
и это не расположило в ее пользу Рейса и Пуаро.
– Вы Луиза Бурже?
– Да, месье.
– Когда в последний раз вы видели мадам Дойл?
– Вчера вечером, месье. Я ждала ее в каюте, потом раздела.
– Когда это было?
– Что-то после одиннадцати, месье. Не могу сказать точно.
Я раздела мадам, уложила и ушла.
– Сколько времени все это заняло?
– Десять минут, месье. Мадам устала. Она велела выключить свет,
когда я уходила.
– Что вы делали потом?
– Пошла к себе в каюту, месье, это на средней палубе.
– Ничего заслуживающего внимания не слышали, не видели?
– Каким образом, месье?
– Вам лучше знать, мадемуазель, – одернул ее Эркюль Пуаро.
Она бросила на него косой взгляд.
– Но, месье, меня не было поблизости… Что я могла видеть
или слышать? Я была у себя внизу, и даже каюта у меня по другому
борту. Ничего я не могла слышать. Вот если бы мне не спалось и я
поднялась наверх, тогда я, может, увидела бы, как в каюту мадам
входит – или выходит из нее – этот убийца, это чудовище; а так… –
Она моляще протянула к Саймону руки: – Месье, заступитесь – что же
это такое?! Что мне еще сказать?
– Дорогуша, – оборвал ее Саймон, – не валяйте дурака. Никто
и не думает, что вы видели или слышали что-то. Вам ничто не грозит.
Я позабочусь о вас. Никто вас ни в чем не обвиняет.
Луиза обронила:
– Месье очень добр, – и скромно потупила глаза.
– То есть мы так понимаем, что вы ничего не видели
и не слышали, – нетерпеливо сказал Рейс.
– Я это и сказала, месье.
– И вы не знаете никого, кто испытывал неприязнь к вашей
госпоже?
К общему удивлению, Луиза энергично закивала:
– О да, это я знаю. На этот вопрос я решительно отвечу «да».
Пуаро сказал:
– Вы имеете в виду мадемуазель де Бельфор?
– Ее, конечно, но я говорю не про нее. На пароходе есть еще один
человек, который не любил мадам, злился за то, что она
навредила ему.
– Господи! – воскликнул Саймон. – Что все это значит?
Так же утвердительно и с той же энергией кивая, Луиза
продолжала:
– Да, да, да – это именно так! Это касается прежней горничной
мадам, моей предшественницы. Один мужчина – он механик на этом
пароходе – хотел жениться на ней. И моя предшественница, ее зовут
Мари, была не против. А мадам Дойл навела справки и выяснила,
что этот Флитвуд уже женат – у него жена цветная, отсюда. Она потом
вернулась к своим, но он-то считался женатым – понимаете?
И мадам рассказала все это Мари, Мари расстроилась и запретила
Флитвуду показываться ей на глаза. Так этот Флитвуд – он пришел
в ярость, и, когда выяснилось, что мадам Дойл и мадемуазель Линит
Риджуэй – это одно лицо, он прямо сказал мне, что готов ее убить.
Он сказал, что своим вмешательством она поломала ему жизнь.
Луиза победно замолчала.
– Интересно, – обронил Рейс.
Пуаро повернулся к Саймону:
– Вы что-нибудь знали об этом?
– Ничего, – чистосердечно ответил Саймон. – Вряд ли даже Линит
подозревала, что этот человек на пароходе. Она, скорее всего,
забыла этот эпизод. – Он обернулся в сторону горничной: – Вы что-
нибудь говорили об этом миссис Дойл?
– Нет, месье, конечно, не говорила.
Пуаро спросил:
– Вы что-нибудь знаете о жемчуге вашей госпожи?
– Ее ожерелье? – Луиза округлила глаза. – Оно было на ней вчера
вечером.
– Вы видели его, когда она ложилась спать?
– Да, месье.
– Куда она его положила?
– На столик у постели – как всегда.
– Там вы и видели его в последний раз?
– Да, сэр.
– Видели вы его сегодня утром?
Ее лицо приняло испуганное выражение.
– Mon Dieu![76] Я даже не поглядела. Я сразу подошла к постели,
увидела мадам; потом я закричала, выбежала за дверь и упала
в обморок.
Эркюль Пуаро кивнул:
– Вы не поглядели. А я приметливый. На том столике рядом
с постелью сегодня утром не было жемчуга.
OceanofPDF.com
Глава 14
Наблюдательность не подвела Эркюля Пуаро. На столике у постели
Линит Дойл не было жемчуга.
Луизе Бурже велели посмотреть вещи Линит. По ее докладу
выходило, что все на своих местах. Пропал только жемчуг.
Когда они вышли из каюты, ожидавший стюард сказал, что завтрак
подан им в курительную.
На палубе Рейс задержался и поглядел на воду.
– А-а, я вижу, вас посетила мысль, мой друг.
– Да. Когда Фанторп упомянул, что будто бы слышал какой-то
всплеск, мне вдруг припомнилось, что я тоже проснулся ночью
от какого-то всплеска. Ведь вполне возможно, что после убийства
преступник выбросил револьвер за борт.
– Вы действительно считаете это возможным? – раздумчиво
спросил Пуаро.
Рейс пожал плечами:
– Просто предполагаю. В каюте миссис Дойл его нет. Уж как я его
искал!
– Тем не менее, – сказал Пуаро, – невероятно, чтобы его
выбросили за борт.
– Тогда где он?
Пуаро ответил в раздумье:
– Если его нет в каюте мадам Дойл, то, логически рассуждая,
он может быть только в одном месте.
– Где же?
– В каюте мадемуазель де Бельфор.
Так же задумавшись, Рейс сказал:
– Понятно… – Вдруг он встал. – Ее сейчас нет в каюте. Может, пойти
посмотреть?
Пуаро покачал головой:
– Не суетитесь, мой друг. Его могли еще не подложить.
– А если прямо сейчас устроить повальный обыск на пароходе?
– Так мы раскроем свои карты. Нам нужно работать очень
осторожно. Наше положение очень деликатное. Давайте обсудим
ситуацию за завтраком.
Рейс согласился. Они прошли в курительную комнату.
– У нас, – сказал Рейс, налив себе чашку кофе, – есть два ключика.
Первый – исчезнувший жемчуг; второй – этот Флитвуд. Что касается
жемчуга, то налицо вроде бы кража, но… не знаю, согласитесь ли вы
со мной…
– Неподходящий момент для нее? – вставил Пуаро.
– Вот именно. Кража жемчуга в таких обстоятельствах влечет
за собой обыск всех пассажиров и экипажа. Как рассчитывал
похититель ускользнуть со своей добычей?
– Может, он сошел на берег и сунул нитку в какой-нибудь мусор.
– Ночью по берегу ходит вахтенный.
– Значит, вариант не проходит. А может, убийство должно было
отвлечь внимание от кражи? Нет, не годится, ни в какие ворота
не лезет. А если допустить, что мадам Дойл проснулась и увидела
вора?
– А вор ее застрелил? Но она спала, когда ее застрелили.
– Значит, тоже не проходит… Знаете, у меня есть мыслишка насчет
жемчуга, хотя… нет, это невозможная вещь. Потому что жемчуг
не должен исчезнуть, если моя мысль верна. Скажите, что вы думаете
о горничной?
– У меня возник вопрос, – сказал Рейс, – не знает ли она больше,
чем сказала.
– А-а, у вас тоже сложилось такое впечатление.
– Девица не из приятных, конечно, – сказал Рейс.
Эркюль Пуаро кивнул:
– Да, не вызывает доверия.
– Думаете, она имеет отношение к убийству?
– Нет, я бы не сказал.
– Тогда – к краже жемчуга?
– Это – скорее. Она очень недолго прослужила у мадам Дойл.
Может, она связана с бандой, которая специализируется на краже
драгоценностей. В таких делах часто фигурирует горничная
с превосходными рекомендациями… Жаль, в нашем положении мы
не можем добыть необходимую информацию. Впрочем, эта версия
не вполне меня удовлетворяет… Жемчуг – ah, sacré[77], она должна
быть верной, моя мысль! Но тогда каким же безумцем… –
Он оборвал себя.
– Как быть с Флитвудом?
– Его надо расспросить. Может, все сразу разъяснится. Если Луиза
Бурже говорит правду, у него есть конкретный повод для мести.
Он мог слышать перепалку между Жаклин и месье Дойлом, мог, когда
их уже не было в салоне, скользнуть туда и завладеть револьвером.
Да, все это вполне возможно. И эта буква Ж, написанная кровью, –
на такое способна простая, грубоватая натура.
– Получается, это тот, кого мы ищем?
– Да… только… – Пуаро потер переносицу и, дернув щекой,
продолжал: – Знаете, я отдаю отчет в своих слабостях. Обо мне
сказали как-то, что я люблю усложнять. Решение, которое вы
предлагаете, слишком простое, слишком легкое. Мне не верится,
что все вот так и случилось. Но, может быть, это мой предрассудок.
– Давайте-ка вызовем этого парня.
Рейс позвонил и распорядился. Потом он спросил:
– А другие… варианты?
– Их много, мой друг. К примеру, этот американский опекун.
– Пеннингтон?
– Да, Пеннингтон. На днях я был свидетелем любопытной
сценки. – Он пересказал случившееся Рейсу. – Это о многом говорит.
Мадам хотела прежде прочесть документ – и уже потом подписать.
Тогда он откладывает дело на другой день. И тут муж подает очень
важную реплику.
– Что он сказал?
– Он говорит: «Я никогда не читаю. Подписываю, где скажут».
Вы понимаете важность такого заявления? И Пеннингтон понял.
Я увидел это по его глазам. Он взглянул на Дойла как прозревший
человек. Вообразите, мой друг: вы становитесь опекуном дочери
чрезвычайно богатого человека. Допустим, вы пускаете эти деньги
в оборот. Я знаю, про это пишут во всех детективных романах, но вы
читаете об этом и в газетах. Такое случается, мой друг, случается.
– Я не спорю, – сказал Рейс.
– Допустим, у вас еще достаточно времени, чтобы хорошо
нажиться на этих махинациях. Ваша подопечная –
несовершеннолетняя. И вдруг она выходит замуж. Все моментально
выходит из-под вашего контроля. Катастрофа! Но еще не все
потеряно. У новобрачной медовый месяц. Станет она думать о делах!
Сунуть с документами лишнюю бумагу, получить рассеянную
подпись… Но не такова была Линит Дойл. Она была деловой
женщиной, и никакой медовый месяц не мог сбить ее с толку. А тут
встревает муж со своим замечанием, и перед несчастным забрезжил
свет. Умри Линит Дойл – и ее состояние перейдет к мужу, а с ним
будет просто управиться; у такого хитреца, как Эндрю Пеннингтон,
он будет ходить по струнке. Говорю вам, mon cher полковник,
я буквально прочел эту мысль в его глазах. «Если бы пришлось иметь
дело с Дойлом…» Вот он о чем задумался.
– Допускаю, – сухо сказал Рейс, – но у вас нет доказательств.
– Увы, нет.
– Теперь этот молодчик – Фергюсон, – сказал Рейс. – Он довольно
несдержан на язык. Я, конечно, не всяким речам поверю. Но он
может быть сыном человека, пострадавшего от старика Риджуэя. Хоть
это и за уши притянуто, но чего не бывает. А люди не забывают
прошлых обид. – Он помолчал и договорил: – Ну и, конечно, – мой
человек.
– Да, еще «ваш» человек.
– Он убийца, – сказал Рейс. – Это мы знаем. Однако я не могу
представить, где и как Линит Дойл могла перейти ему дорогу.
Их орбиты не пересекаются.
Пуаро медленно проговорил:
– Если только к ней не попало свидетельство, устанавливающее
его личность.
– Возможная вещь, но уж очень маловероятная. – В дверь
постучали. – Ага, вот и наш несостоявшийся двоеженец.
Флитвуд был крупный, свирепого вида мужчина. Войдя, он обвел
всех настороженным взглядом. Пуаро признал в нем человека,
говорившего с Луизой Бурже.
– Звали? – осторожно спросил Флитвуд.
– Звали, – сказал Рейс. – Возможно, вы знаете, что этой ночью
на пароходе совершено убийство?
Флитвуд кивнул.
– Я прихожу к убеждению, что у вас были основания ненавидеть
убитую женщину.
Флитвуд тревожно вскинул глаза:
– Кто вам сказал?
– Вы считали, что миссис Дойл встала между вами и некой
молодой женщиной.
– Я знаю, кто вам сказал, – эта французская вертихвостка и врунья.
Она слова без вранья не скажет.
– Но в данном случае она сказала правду.
– Вранье!
– Вы говорите «вранье», даже не зная, что она сказала.
Это подействовало. Флитвуд покраснел и с трудом сглотнул.
– Ведь это правда, что вы хотели жениться на девице Мари,
а миссис Дойл помешала, узнав, что вы уже женаты?
– А какое ее дело?
– То есть какое дело было миссис Дойл до всего этого? Ну как,
двоеженство есть двоеженство.
– Это было совсем не так. Я женился на одной здешней, а жизни
не вышло. Она вернулась к своим. Я не видел ее уже несколько лет.
– Все равно вы считаетесь женатым.
Тот молчал. Рейс продолжал:
– Значит, миссис Дойл, или мисс Риджуэй, как ее тогда звали,
вывела вас на чистую воду?
– Да, черт бы ее побрал. Сует нос, куда ее не просят. А Мари
было бы хорошо со мной. Я бы все для нее сделал. Про ту, другую,
она бы никогда не узнала, не впутайся ее хозяйка в наши дела.
Я не скрываю: да, злился на нее, а когда увидел ее на пароходе –
прямо взбесился, – ходит, понимаете, вся в жемчугах и брильянтах,
командует и даже не задумается, что поломала человеку жизнь.
Пусть я злобствовал на нее, но, если вы считаете меня убийцей
и думаете, что я так просто мог пойти и пристрелить ее, – это чушь
собачья. Я ее пальцем не тронул. Святая правда.
Он смолк. По его лицу катился пот.
– Где вы были этой ночью между двенадцатью и двумя часами?
– Спал на своей койке – мой напарник подтвердит.
– Это мы выясним, – сказал Рейс. Коротко кивнув, он отпустил
Флитвуда: – Достаточно…
– Eh bien? – спросил Пуаро, когда за Флитвудом закрылась дверь.
Рейс пожал плечами:
– Вполне правдоподобная история. Он нервничает, конечно, но это
в порядке вещей. Надо будет проверить его алиби, хотя не верю,
чтобы оно было доказательным. Наш приятель мог тихо выйти
из каюты и вернуться, пока его напарник спал. Вот если его еще кто-
нибудь видел – тогда другое дело.
– Да, это надо будет выяснить.
– Дальше, – продолжал Рейс, – чтобы выяснить время совершения
преступления, нужно знать, кто и что слышал. Бесснер говорит:
между двенадцатью и двумя часами. Как знать, может, кто-то
из пассажиров слышал выстрел, даже не сознавая, что это выстрел.
Я, например, ничего похожего не слышал. А вы?
Пуаро покачал головой:
– Я спал как убитый. Я ничего не слышал, решительно ничего.
Меня словно опоили – так крепко я спал.
– Жаль, – сказал Рейс. – Будем надеяться, что нам повезет
с пассажирами по правому борту. С Фанторпом мы разбирались.
Следующими идут Аллертоны. Я пошлю стюарда за ними.
Миссис Аллертон не заставила себя ждать. На ней было светло-
серое шелковое платье в полоску. Ее лицо выражало страдание.
– Как это ужасно, – сказала она, опускаясь на стул, предложенный
Пуаро. – Я не в силах этому поверить. Такое прелестное создание,
жить бы да радоваться – и погибла. Просто не могу поверить.
– Я представляю, что вы чувствуете, мадам, – отозвался Пуаро.
– Как хорошо, что вы тут, – сказала миссис Аллертон. – Уж вы-то
найдете, кто это сделал. И хорошо, что эта несчастная не виновата.
– Вы имеете в виду мадемуазель де Бельфор? Кто вам это сказал?
– Корнелия Робсон, – ответила миссис Аллертон, чуть заметно
улыбнувшись. – Вся эта история вскружила ей голову. Похоже, ничего
более увлекательного в ее жизни не было – и не будет. Но она
прелесть – стыдится своего возбуждения. Считает, что это дурно. –
Миссис Аллертон перевела взгляд на Пуаро и добавила: – Что же я
несу вздор, у вас ведь ко мне вопросы.
– С вашего позволения. Вы легли спать в какое время, мадам?
– В половине одиннадцатого.
– И скоро заснули?
– Сразу. Я очень хотела спать.
– А вы ничего не слышали – хотя бы что-нибудь – ночью?
Миссис Аллертон наморщила лоб:
– Да, мне кажется, я слышала всплеск и как кто-то пробежал.
Или наоборот? Трудно сказать. Мне представилось – приснилось,
что ли, – будто кто-то упал за борт, в море, я проснулась и послушала,
но все было тихо.
– В какое время это было – не знаете?
– Боюсь, что нет. Но не думаю, что я долго спала. Что-нибудь час –
не больше.
– Увы, это далеко от точности, мадам.
– Да, конечно, но зачем гадать, если я просто не знаю?
– Это все, что вы можете нам сказать, мадам?
– Боюсь, что да.
– Вы прежде знали мадам Дойл?
– Нет, Тим был с ней знаком. Еще я много слышала о ней от нашей
кузины Джоанны Саутвуд, а познакомились мы только в Асуане.
– Если позволите, мадам, у меня еще один вопрос.
Еле заметно улыбнувшись, миссис Аллертон тихо обронила:
– С удовольствием отвечу на нескромный вопрос.
– Вопрос вот какой: не потерпели вы сами либо ваша семья урона
от финансовых операций отца мадам Дойл, Мелиша Риджуэя?
На лице миссис Аллертон выразилось крайнее изумление.
– Нет, что вы! Наши финансы тают – это да… падают проценты
от вложений. А чтобы драматически впасть в бедность – этого
не было. Муж мало оставил, но сколько оставил – столько и остается,
хотя, конечно, это уже не те деньги, что прежде.
– Благодарю вас, мадам. Вы не попросите сына спуститься к нам?
Вернувшуюся мать Тим спросил беспечно:
– Отмучилась? Теперь моя очередь. Что хоть они спрашивают?
– Что я слышала ночью, – сказала миссис Аллертон. – А я,
к сожалению, ничего не слышала. И не пойму – почему. Ведь каюта
Линит через одну от моей. Я просто обязана была услышать звук
выстрела. Ступай, Тим, тебя ждут.
Тиму Аллертону Пуаро задал те же вопросы, что его матери.
– Я рано лег спать, что-нибудь в половине одиннадцатого, –
отвечал Тим. – Немного почитал. Сразу после одиннадцати выключил
свет.
– После этого что-нибудь слышали?
– Неподалеку от моей каюты мужской голос, по-моему, пожелал
кому-то спокойной ночи.
– Это я прощался с миссис Дойл, – сказал Рейс.
– Вот. После этого заснул. Потом, уже позже, услышал крики, кто-то
звал Фанторпа, насколько помню.
– Это мадемуазель Робсон выбежала из салона.
– Да, по-моему, это была она. Потом были еще голоса. Потом кто-
то пробежал по палубе. А потом был всплеск. И тогда я услышал
старину Бесснера, он гудел что-то вроде «Осторожно», «Не так
быстро».
– Вы слышали всплеск?
– Да, что-то в этом роде.
– А не мог так прозвучать выстрел?
– А что, может быть… Словно хлопнула пробка. Может, это и был
выстрел. А всплеск я мог домыслить: хлопнула пробка, напиток
заструился в бокал… У меня была смутная мысль, что где-то гуляют,
и очень хотелось, чтобы все разошлись и замолкли.
– Что-нибудь еще после этого было?
Тим подумал.
– Фанторп гремел у себя в каюте. Мы соседи. Я думал, он никогда
не угомонится.
– А потом что?
Тим пожал плечами:
– Потом – забвение.
– Ничего больше не слышали?
– Абсолютно.
– Благодарю вас, месье Аллертон.
Тим встал и вышел.
OceanofPDF.com
Глава 15
Рейс задумчиво склонился над планом верхней палубы
«Карнака».
– Фанторп, молодой Аллертон, миссис Аллертон. Потом пустая
каюта – это Саймон Дойл. Кто у нас дальше, за миссис Дойл? Старуха
американка. Если кто и слышал что-нибудь, так это она. Если она
встала, надо ее звать.
Мисс Ван Шуйлер вошла в курительную. В это утро у нее было
совсем старое, пергаментное лицо. В темных глазах тлел злобный
огонек.
Рейс встал и поклонился:
– Простите за беспокойство, мисс Ван Шуйлер. Вы очень любезны.
Садитесь, пожалуйста.
Мисс Ван Шуйлер раздраженно заговорила:
– Противно впутываться во все это. Возмутительная история.
Не желаю никаким образом быть связанной с этим… неприятным
событием.
– Естественно, естественно. Я как раз говорил месье Пуаро,
что надо поскорее выслушать вас, чтобы потом уже не беспокоить.
Мисс Ван Шуйлер удостоила Пуаро почти милостивым взглядом.
– Я рада, что вы понимаете мои чувства, я не привыкла к таким
вещам.
– Конечно, мадемуазель, поэтому мы и хотим избавить вас
от неприятностей как можно скорее, – успокоил ее Пуаро. – Итак,
вы легли спать вчера – в какое время?
– Обычно я ложусь в десять часов. Вчера, по милости Корнелии
Робсон, заставившей себя ждать, легла позже.
– Très bien, mademoiselle[78]. Так что вы слышали, когда улеглись?
– Я сплю очень чутко, – ответила мисс Ван Шуйлер.
– A merveille![79] Как раз то, что нам надо.
– Меня разбудила эта бесцеремонная дамочка, горничная миссис
Дойл, – она пожелала своей госпоже «доброй ночи» неприлично
громким голосом.
– А после этого?
– Я опять заснула. И снова проснулась от ощущения, что у меня
в каюте кто-то находится, но потом поняла, что это в соседней каюте.
– У мадам Дойл?
– Да. И тут же услышала шаги на палубе и всплеск.
– Не представляете, когда это было?
– Я вам точно скажу когда. Было десять минут второго.
– Вы уверены в этом?
– Конечно. Я взглянула на часики, они у меня в головах.
– Вы не слышали выстрела?
– Нет, ничего похожего.
– А не могло быть так, что вас разбудил звук выстрела?
Склонив жабью голову к плечу, мисс Ван Шуйлер задумалась.
– Может такое быть, – признала она неохотно.
– Но что было причиной этого всплеска, вы, конечно, не знаете?
– Почему же, прекрасно знаю.
Полковник Рейс напрягся:
– Знаете?
– Конечно. Мне не понравились эти хождения на палубе. Я встала
и подошла к двери. Мисс Оттерборн стояла, перегнувшись через
перила. Она что-то бросила в воду.
– Мисс Оттерборн? – У Рейса перехватило горло от изумления.
– Да.
– Вы совершенно уверены, что это была мисс Оттерборн?
– Я видела ее лицо.
– А она вас не видела?
– Думаю, не видела.
Пуаро подался вперед:
– А что выражало ее лицо, мадемуазель?
– Оно выражало сильное чувство.
Рейс и Пуаро быстро переглянулись.
– Что было потом? – поторопил ее Рейс.
– Мисс Оттерборн ушла на корму, а я вернулась в постель.
В дверь постучали, и вошел администратор. В руках у него был
струивший воду комок.
– Нашли, полковник.
Рейс взял сверток, развернул вымокшую бархатную ткань. Внутри
оказался грубой выделки, в расплывшихся алых пятнах носовой
платок, в который был замотан маленький револьвер
с перламутровой рукояткой.
Рейс взглянул на Пуаро не без зловредного торжества.
– Смотрите, – сказал он, – я был прав. Его таки отправили за борт. –
Он выложил револьвер на ладонь. – Что скажете, месье Пуаро?
Это не тот ли, что вы видели той ночью в отеле «У водоската»?
Пуаро внимательно рассмотрел его и ровным голосом сказал:
– Да, тот самый. Тут есть гравировка – инициалы «Ж. Б.». Это article
de luxe[80], очень дамская вещица, и при этом смертоносное оружие.
– Двадцать второй, – пробормотал Рейс. Он вынул обойму. –
Не хватает двух пуль. Да-а, вроде бы никаких сомнений не остается.
Со значением кашлянула мисс Ван Шуйлер.
– Что вы думаете о моей накидке? – призвала она их к ответу.
– О вашей накидке, мадемуазель?
– Да, у вас на столе моя бархатная накидка.
Рейс поднял мокрую тряпицу.
– Это – ваше, мисс Ван Шуйлер?
– Да мое же! – взорвалась та. – Я обыскалась ее вчера вечером.
Кого только не спрашивала.
Пуаро призывно взглянул на Рейса, и тот едва заметно кивнул.
– Где вы видели ее последний раз, мисс Ван Шуйлер?
– Она была при мне в салоне вчера вечером. А когда я уходила
спать, ее нигде не было.
Рейс ровно спросил:
– Вы догадываетесь, для чего она понадобилась? – Расправив
накидку, он показал подпалины и дырочки на ней. – Убийца замотал
в нее револьвер, чтобы заглушить звук выстрела.
– Какая наглость! – вспыхнула мисс Ван Шуйлер. Ее сморщенные
щеки зарумянились.
Рейс сказал:
– Соблаговолите сказать, мисс Ван Шуйлер, сколько времени вы
были знакомы с миссис Дойл.
– Вообще не была с ней знакома.
– Но вы знали о ее существовании?
– Конечно, я знала, кто она такая.
– И домами вы никак не были связаны?
– Наша семья всегда дорожила принадлежностью к немногим
избранным, полковник Рейс. Матушке в голову не пришло бы позвать
кого-нибудь из Хатсов, потому что они никто, нувориши[81].
– Вам больше нечего сказать нам, мисс Ван Шуйлер?
– К тому, что я сказала, мне нечего добавить. Линит Риджуэй
выросла в Англии, и впервые я увидела ее на борту этого парохода.
Она встала. Пуаро открыл дверь перед ней, и она удалилась.
Мужчины переглянулись.
– Вот и весь ее сказ, – заметил Рейс, – другого не будет. Может,
правду говорит. Не знаю. Розали Оттерборн – каково! Не ожидал.
Пуаро растерянно помотал головой. И с размаху хватил ладонью
по столу.
– В этом нет никакого смысла! – воскликнул он. – Nom d’un, nom
d’un nom! Никакого смысла!
Рейс взглянул на него:
– Что конкретно вы имеете в виду?
– Что до определенного момента картина ясная. Кому-то нужно
убить Линит Дойл. Кто-то вчера вечером слышал скандал в салоне.
Кто-то выкрал оттуда револьвер. Принадлежавший, прошу заметить,
Жаклин де Бельфор. Кто-то застрелил из него Линит Дойл и вывел
букву Ж на стене. Все ясно, правда? Все изобличает Жаклин де
Бельфор. Теперь смотрите, что делает убийца. Он оставляет
пресловутый револьвер на месте, где его наверняка найдут, – да?
Нет! Он – или она – выбрасывает его за борт – такую улику! Зачем,
мой друг, зачем?
Рейс покачал головой:
– Непонятно.
– Тут нечего понимать: это невозможно.
– Как невозможно, раз это случилось?
– Я не об этом. Невозможно такое развитие событий. Где-то
ошибка.
OceanofPDF.com
Глава 16
Полковник не сводил любопытных глаз с коллеги. Он уважал,
и не без оснований, интеллект Эркюля Пуаро. Однако в настоящий
момент он не мог уловить его мысль. И спрашивать он не стал.
Он редко задавал вопросы. Просто перешел к следующему пункту
повестки дня:
– Что у нас на очереди? Расспросим девицу Оттерборн?
– Да, это может продвинуть дело.
Розали Оттерборн неохотно вошла к ним. Не то чтобы она
нервничала или боялась чего-то – просто держалась замкнуто,
нелюдимо.
– Что вам угодно?
Слово взял Рейс.
– Мы расследуем обстоятельства смерти миссис Дойл, –
объяснил он.
Розали кивнула.
– Вы не скажете, что вы делали вчера вечером?
Розали с минуту думала.
– Мы с мамой легли рано, не было одиннадцати. Ничего
особенного не слышали, если не считать возню возле каюты доктора
Бесснера. Я слышала, как старик что-то гудел по-немецки. Из-за чего
был этот шум, я узнала только утром.
– Вы не слышали выстрела?
– Нет.
– Из каюты больше не выходили ночью?
– Нет.
– Вы вполне уверены в этом?
Розали изумленно воззрилась на него:
– Как вас понимать? Конечно, уверена.
– Вы, например, не переходили на правый борт, ничего не бросали
в воду?
Ее лицо порозовело.
– А что, вышел запрет бросать вещи в воду?
– Такого запрета нет. Вы, значит, бросали?
– Нет, не бросала. Я же говорю: я не выходила из каюты.
– Значит, если говорят, что вас видели…
Она прервала его:
– Кто меня видел?
– Мисс Ван Шуйлер.
– Мисс Ван Шуйлер? – В ее голосе звучало непритворное
удивление.
– Мисс Ван Шуйлер говорит, что она выглянула из своей каюты
и увидела, как вы бросаете что-то за борт.
– Это гнусная ложь, – объявила Розали ясным голосом. Потом,
как бы вдогонку пришедшей мысли, она спросила: – А во сколько это
было?
– В десять минут второго, мадемуазель, – ответил на ее вопрос
Пуаро.
Она вдумчиво кивнула.
– А что-нибудь еще она видела?
Пуаро с интересом смотрел на нее, поглаживая подбородок.
– Еще, – ответил он, – она кое-что слышала.
– Что она слышала?
– Кто-то передвигался в каюте мадам Дойл.
– Понятно, – обронила Розали.
Теперь ее лицо было мертвенно-бледным.
– Так вы настаиваете на том, что ничего не бросали в воду,
мадемуазель?
– Да с какой стати я буду бегать по палубе среди ночи и бросать
в воду что бы то ни было?
– Причина может быть самая невинная.
– Невинная? – отозвалась девушка.
– Именно так я сказал. Понимаете, мадемуазель, этой ночью
действительно кое-что выбросили за борт, и это была далеко
не невинная вещь.
Рейс молча развернул перед ней запятнанный бархат, открыл
содержимое свертка.
Розали Оттерборн в ужасе отпрянула.
– Из этого ее убили?
– Да, мадемуазель.
– Вы думаете, что я это сделала? Это совершенная чушь! С какой
стати мне убивать Линит Дойл? Мы даже не знакомы с ней. –
Она рассмеялась и презрительно вздернула голову. – Смешно
говорить об этом.
– Не забывайте, мисс Оттерборн, – сказал Рейс, – что мисс Ван
Шуйлер готова присягнуть, что отчетливо видела ваше лицо – была
луна.
Розали снова рассмеялась:
– Готова присягнуть? Пусть очки сначала протрет. Она не меня
видела. – Розали помолчала. – Могу я теперь идти?
Рейс кивнул, и Розали Оттерборн вышла.
Мужчины обменялись взглядами. Рейс закурил.
– Вот так. Полное противоречие. Кому же верить?
Пуаро покачал головой:
– Я подозреваю, что ни та ни другая не говорят всей правды.
– Проклятая наша работа, – сокрушенно сказал Рейс. – Бывает,
люди утаивают правду по глупейшей причине. Что делаем дальше?
Продолжаем с пассажирами?
– Я полагаю – да. Всегда полезно придерживаться порядка
и системы.
Рейс кивнул.
За дочерью последовала миссис Оттерборн в пестром батиковом
размахае. Она подтвердила заявление Розали о том, что обе легли
около одиннадцати. Сама она ничего примечательного ночью
не слышала. Она не могла сказать наверняка, выходила ночью
Розали или не выходила. Относительно же убийства она обнаружила
желание поговорить подробнее.
– Crime passionnel?[82] – воскликнула она. – Первобытный
инстинкт – убить! – об руку с половым инстинктом. Эта Жаклин,
в чьих жилах течет жаркая, наполовину романская кровь, повинуясь
глухому позыву естества, прокрадывается с револьвером в руке…
– Жаклин де Бельфор не убивала мадам Дойл. Это мы знаем
наверняка. Это доказано, – объяснил Пуаро.
– Тогда – ее муж, – отразила удар миссис Оттерборн. – Жажда
крови и половой инстинкт – вот вам и преступление на сексуальной
почве. Известна масса случаев.
– Мистеру Дойлу прострелили ногу, он не мог передвигаться, у него
задета кость, – объяснил полковник Рейс. – Доктор Бесснер провел
с ним всю ночь.
Миссис Оттерборн приуныла. Ее мысль, не сдаваясь, искала
дальше.
– Ну конечно! – сказала она. – Какая я глупая. Это мисс Бауэрз.
– Мисс Бауэрз?
– Ну естественно! Психологически это совершенно ясно.
Репрессия! Подавленная девственность. А тут, как красная тряпка,
эти страстно любящие друг друга молодожены. Она, конечно, она!
Известный тип: сексуально непривлекательная, закоснело
порядочная. В моей книге «Бесплодная лоза»…
Полковник Рейс деликатно прервал:
– Вы очень помогли нам своими догадками, миссис Оттерборн.
Нас торопят другие дела. Весьма вам признательны.
Он вежливо проводил ее до двери и вернулся, вытирая пот со лба.
– Какая же противная женщина! Бр-р! Как это на нее никто еще
не поднял руку?
– Это никогда не поздно, – успокоил его Пуаро.
– Тут был бы хоть какой-то смысл. Кто у нас остался? Пеннингтон –
его прибережем на закуску, я считаю. Рикетти, Фергюсон.
Синьор Рикетти был говорлив и возбужден.
– Какой ужас, какая низость – такая молодая, такая красивая –
поистине бесчеловечное преступление!
Синьор Рикетти выразительно вздымал руки.
Он без запинки ответил на все вопросы. Он лег рано – очень рано.
Фактически сразу после ужина. Немного почитал – очень интересная,
совсем свежая брошюра «Prähistorische Forschung in Kleinasien»[83],
бросает совершенно новый свет на гончарное дело в Анатолийских
предгорьях[84].
Не было одиннадцати, когда он выключил свет. Нет, выстрела он
не слышал. И звука хлопнувшей пробки – тоже. Единственное, что он
слышал, но это позже, глубокой ночью, – он слышал всплеск,
большой всплеск – прямо у него под иллюминатором.
– Ваша каюта на нижней палубе по правому борту – так?
– Да-да. Большой такой всплеск. – Он показал руками.
– Вы можете сказать, в какое время это было?
Синьор Рикетти задумался.
– Я уже спал – час, два, три? Наверное, два часа я спал.
– Минут десять второго подойдет?
– Да, очень может быть. Ах, какое ужасное преступление – какое
бесчеловечное… Такая очаровательная женщина…
Размахивая руками, синьор Рикетти ушел.
Рейс взглянул на Пуаро. Тот выразительно поднял брови, пожал
плечами. Перешли к следующему: мистер Фергюсон.
С ним, нахально развалившимся в кресле, было нелегко.
– Шуму-то! – ухмыльнулся он. – А что, собственно, произошло?
Баба с возу…
Рейс холодно сказал:
– Нельзя ли получить отчет о ваших действиях вчера вечером,
мистер Фергюсон?
– Не считаю нужным отчитываться перед вами, но – извольте.
Убивал время. Ходил на берег с мисс Робсон. Когда она вернулась
на пароход, убивал время в одиночестве. Потом вернулся к себе
и около полуночи улегся.
– Ваша каюта на нижней палубе по правому борту?
– Да. До чистой публики не поднялся.
– Вы слышали выстрел? Он мог прозвучать как хлопнувшая
пробка.
Фергюсон задумался.
– Что-то такое слышал… Не вспомню – когда, но я еще не спал.
Вообще наверху еще толокся народ, бегали по палубе.
– Это, вероятно, был переполох после выстрела мисс де Бельфор.
Другого выстрела не слышали?
Фергюсон отрицательно качнул головой.
– Всплеска не слышали?
– Всплеска? Пожалуй, да – был всплеск. Хотя наверху был такой
гвалт, что точно не скажу.
– Вы выходили ночью из каюты?
Фергюсон ухмыльнулся:
– Не выходил. И самое обидное – непричастен к благому делу.
– Полно, полно, не ребячьтесь, мистер Фергюсон.
В ответ молодой человек вспылил:
– Почему я не должен говорить, что думаю? Я верю в насилие.
– Но вы не проводите в жизнь свои убеждения? – тихо молвил
Пуаро. – Хотелось бы надеяться. – Он подался вперед. – Ведь это
Флитвуд – правда? – он сказал вам, что Линит Дойл – одна
из богатейших женщин в Англии?
– При чем здесь Флитвуд?
– У Флитвуда, мой друг, был отличный мотив для убийства Линит
Дойл. У него была личная обида на нее.
Мистер Фергюсон подскочил, как на пружине.
– Так вот вы что затеяли! – яростно выкрикнул он. – Свалить все
на безответного Флитвуда, который не может защитить себя,
у которого нет денег, чтобы нанять адвокатов! Но я вам так скажу:
если вы потянете в эту историю Флитвуда, вы будете иметь дело
со мной.
– А кто вы такой? – вкрадчиво спросил Пуаро.
Мистер Фергюсон покраснел.
– Я не бросаю друзей в беде, – буркнул он.
– Хорошо, мистер Фергюсон, у нас пока все, – сказал Рейс.
Когда за Фергюсоном закрылась дверь, он вполне неожиданно
сказал:
– А что, довольно симпатичный дикарь.
– Вам не кажется, что этого молодчика вы ищете? – спросил
Пуаро.
– Вряд ли. Хотя тот, скорее всего, на пароходе. Сведения были
очень точные. Но не будем гнаться за двумя зайцами. Попытаем
счастья с Пеннингтоном.
OceanofPDF.com
Глава 17
Эндрю Пеннингтон выказал все полагающиеся знаки скорби
и потрясения. Как всегда, он был продуманно одет – на сей раз
в черном галстуке. На его чисто выбритом лошадином лице застыло
потерянное выражение.
– Джентльмены, – сказал он печально, – эта история меня
доконала. Чтобы Линит… ведь я ее совсем крохой знал. А как Мелиш
Риджуэй ею гордился! Да что теперь вспоминать. Скажите, чем я могу
быть полезен.
Рейс сказал:
– Для начала, мистер Пеннингтон: вы ничего не слышали вчера
вечером?
– По-моему, ничего, сэр. Моя каюта рядом с доктором Бесснером,
и там действительно была какая-то возня около полуночи. Конечно,
я тогда понятия не имел, что там происходит.
– Больше – ничего? Выстрелов не слышали?
Эндрю Пеннингтон покачал головой:
– Ничего похожего.
– А легли вы в какое время?
– Что-нибудь сразу после одиннадцати. Думаю, вы не от меня
первого узнаете, что по судну идут всякие слухи. Эта девица,
наполовину француженка, Жаклин де Бельфор, не внушает доверия.
Линит не говорила, но у меня самого есть глаза и уши. Было у нее,
было что-то с Саймоном! Cherchez la femme[85] – вот уж
действительно! – и поверьте, вам не придется далеко chercher.
– То есть вы считаете, что Жаклин де Бельфор застрелила мадам
Дойл? – спросил Пуаро.
– Другого варианта не вижу. Конечно, я не могу знать наверняка…
– К сожалению, мы кое-что знаем.
– М-м?.. – Мистер Пеннингтон смотрел на него большими глазами.
– Мы знаем, что у мадемуазель де Бельфор не было никакой
возможности застрелить мадам Дойл.
И он подробно изложил все обстоятельства дела. Мистер
Пеннингтон не спешил принять их на веру.
– На первый взгляд убедительно, но эта ваша сиделка… Готов
поспорить, она не бодрствовала всю ночь напролет. Она, конечно,
прикорнула, а девушка выскользнула – и снова вернулась.
– Маловероятно, месье Пеннингтон. Не забывайте, ей дали
сильное снотворное. И потом, у сиделок легкий сон,
они просыпаются вместе с больными.
– Сомнительно это все, – объявил мистер Пеннингтон.
Ровным, не терпящим возражений голосом Рейс сказал:
– Вам придется поверить мне на слово, мистер Пеннингтон,
мы внимательнейшим образом и всесторонне исследовали это дело.
Вывод однозначен: Жаклин де Бельфор не убивала мисс Дойл. Надо
искать в другом месте. И тут мы надеялись на вашу помощь.
– На мою помощь? – нервно дернулся Пеннингтон.
– Конечно. Вы близкий друг покойной. Обстоятельства ее жизни вы
знаете, может, даже лучше ее мужа, потому что они только несколько
месяцев были знакомы. Например, вы можете знать, что кто-то
затаил зло на нее. Можете знать, что у кого-то были причины желать
ее смерти.
Эндрю Пеннингтон облизнул пересохшие губы.
– Не имею представления, уверяю вас… Понимаете, Линит
выросла в Англии. Ее окружение, связи я знаю очень плохо.
– И все-таки, – в раздумье протянул Пуаро, – на борту был некто,
желавший устранения мадам Дойл. Вы помните, как в этом самом
месте она чудом избежала смерти, когда с горы скатился валун, – а-а,
да вас, кажется, не было рядом?
– Не было. Я был в храме. Потом-то я обо всем узнал.
Действительно, она чудом уцелела. Но вроде бы камень сам
свалился?
Пуаро пожал плечами:
– Мы так и подумали тогда. А сейчас – сомнительно.
– Да-да, конечно. – Пеннингтон вытер лицо тонким шелковым
платком.
Полковник Рейс продолжал:
– Миссис Дойл как-то обронила, что на пароходе находится ее
недоброжелатель – не личный даже враг, а доставшийся ей
по наследству. Кто бы это мог быть – не знаете?
Взгляд Пеннингтона выразил самое искреннее изумление.
– Не представляю.
– Об этом вы не говорили?
– Нет.
– Вы были близким другом ее отца; вам не припоминается какая-
нибудь его операция, разорившая конкурента?
Пеннингтон безнадежно помотал головой:
– В этом нет ничего из ряда вон выходящего. Его операции
частенько этим кончались, но не припомню, чтобы кто-то ему
угрожал. Ничего похожего.
– Короче говоря, мистер Пеннингтон, вы нам не можете помочь?
– Похоже, не могу. Сожалею, что не пригодился вам, джентльмены.
Рейс обменялся взглядом с Пуаро и сказал:
– Жаль. Мы рассчитывали на вас.
Он встал, давая знак, что разговор окончен.
Эндрю Пеннингтон сказал:
– Раз Дойл прикован к постели, он, скорее всего, захочет, чтобы я
за всем проследил. Извините заранее, полковник, но что конкретно
делается?
– Вот снимемся с якоря и без остановок пойдем в Шелал, будем
там завтра утром.
– А как быть с телом?
– Перенесут в холодильную камеру.
Эндрю Пеннингтон уронил голову на грудь. Потом он вышел.
Снова Пуаро и Рейс переглянулись.
– Мистер Пеннингтон, – сказал, закуривая, Рейс, – был не в своей
тарелке.
Пуаро кивнул.
– Еще, – сказал он, – мистер Пеннингтон с перепугу сказал глупую
ложь. Его не было в храме Абу-Симбел, когда с горы упал валун.
В этом могу поклясться я – moi qui vous parle[86]. Я тогда как раз
вышел из храма.
– Очень глупая ложь, – сказал Рейс, – и разоблачительная притом.
Пуаро снова кивнул.
– Но пока что, – улыбнулся он, – мы работали с ним в лайковых
перчатках.
– Деликатно, – согласился Рейс.
– Mon ami[87], мы на удивление хорошо понимаем друг друга.
Раздался скрежет, задрожал пол. «Карнак» двинулся в обратный
путь – в Шелал.
– Жемчуг, – сказал Рейс, – теперь нужно с ним разбираться.
– У вас есть план?
– Да. – Рейс бросил взгляд на часы. – Через полчаса – ленч. Что,
если за десертом я сделаю сообщение – просто скажу, что похищен
жемчуг и что я вынужден просить всех остаться на местах, пока будут
обыскиваться каюты?
Пуаро одобрительно кивнул:
– Хорошо придумано. Жемчуг пока что у того, кто его взял.
Действуя врасплох, мы лишаем его возможности сплавить жемчуг
за борт.
Рейс потянул к себе несколько листков бумаги.
– В работе, – извиняющимся тоном сказал он, – я предпочитаю
кратко изложить все известные факты. Тогда и в голове будет меньше
путаницы.
– И правильно делаете. Система и порядок – в этом все, – ответил
Пуаро.
Несколько минут Рейс заполнял страницы своим мелким,
аккуратным почерком. Кончив, он предложил Пуаро плоды своих
усилий.
– Какие будут замечания?
Пуаро взял листы. Опус назывался:
Убийство Миссис Дойл
Последней видела живой миссис Дойл ее горничная, Луиза
Бурже. Время: 11.30 (приблизит.).
С 11.30 до 12.20 следующие лица имеют алиби: Корнелия
Робсон, Джеймс Фанторп, Саймон Дойл, Жаклин де Бельфор –
и никто, кроме них; однако преступление почти наверняка было
совершено позже, поскольку практически наверняка
для убийства использовался револьвер Жаклин де Бельфор,
который в то время был у нее в сумочке. До вскрытия
и заключения баллистика не может быть абсолютной
уверенности, что это был именно тот револьвер, однако
допустить это можно с самой высокой степенью вероятности.
Возможный ход событий: Икс (убийца) оказался свидетелем
скандала между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом
в обзорном салоне и заметил, как револьвер отлетел
под диванчик. Когда салон опустел, Икс завладел (завладела)
револьвером, рассчитывая на то, что подозрение в убийстве
падет на Жаклин де Бельфор. По этой версии несколько
человек автоматически оказываются вне подозрения:
Корнелия Робсон, поскольку у нее не было возможности
завладеть револьвером до того, как Фанторп отправился его
искать.
Мисс Бауэрз – на том же основании.
Доктор Бесснер – на том же основании.
Nota bene. От Фанторпа нельзя со всей определенностью
отвести подозрение, поскольку он мог положить револьвер
в карман, а всем объявить, что не смог его найти.
Все остальные лица могли взять револьвер в этот
десятиминутный промежуток времени.
Возможные мотивы убийства.
Эндрю Пеннингтон. Мотив выводится из предположения о его
причастности к денежным махинациям. Есть свидетельства
в пользу этого предположения, но их недостаточно, чтобы
обосновать доказательность дела. Если это он столкнул камень
с горы, то такой человек не упустит случая, когда тот
подвернется.
Если преступление было задумано заранее, то, конечно,
в самом общем плане. Вчерашняя сцена со стрельбой в салоне
предоставила идеальную возможность.
Недостаток версии о виновности Пеннингтона: зачем
выбрасывать револьвер в воду, если он давал ценную улику
против Ж. Б.?
Флитвуд. Мотив – месть.
Флитвуд считал себя обиженным Линит Дойл. Мог слышать
сцену в салоне и заметить, куда отлетел револьвер. Он мог взять
его просто потому, что тот оказался под рукой, не думая
переложить вину на Жаклин. Тогда нет противоречия с тем,
чтобы выбросить его за борт. Но если дело обстояло таким
образом, зачем он написал кровью инициал «Ж» на стене?
Nota bene. Найденный с револьвером простой носовой
платок мог, скорее всего, принадлежать кому-то вроде
Флитвуда, а не человеку состоятельному.
Розали Оттерборн. Что предпочесть: свидетельство мисс Ван
Шуйлер или отпирательство Розали? Что-то, безусловно, было
брошено тогда в воду, и этим «что-то» мог быть револьвер,
обернутый в бархатную накидку.
Принять к сведению. Какие мотивы могли быть у Розали?
Пусть у нее вызывала неприязнь и даже зависть Линит Дойл,
но назвать это мотивом убийства будет натяжкой. Убедительно
свидетельствовать против нее можно, только найдя подходящий
мотив. Насколько известно, Розали Оттерборн и Линит Дойл
прежде не знали друг друга и никак не были связаны.
Мисс Ван Шуйлер. Бархатная накидка, в которую был
завернут револьвер, принадлежит мисс Ван Шуйлер. По ее
собственному признанию, в последний раз она видела ее
в салоне. Тогда же вечером она хватилась ее, но поиски
ни к чему не привели.
Каким образом завладел накидкой Икс? Похитил ее еще
в начале вечера? Если так, то зачем? Ведь никто не мог знать
заранее, что между Жаклин и Саймоном произойдет ссора.
Или Икс нашел накидку, когда зашел в салон забрать револьвер
из-под дивана? Если так, то почему ее не нашли, когда искали
специально? Может, мисс Ван Шуйлер вообще ее не теряла.
Иначе говоря: не она ли убийца Линит Дойл? И не оговорила ли
она Розали Оттерборн? А тогда – какие у нее были мотивы
убивать Линит Дойл?
Другие варианты:
Убийство ради ограбления. Возможная вещь, поскольку
жемчуг пропал, а вчера вечером он точно был на Линит Дойл.
Враждебное отношение к семейству Риджуэев. Также
возможно, но опять никаких доказательств.
Мы знаем, что на борту находится опасный преступник,
профессиональный убийца. В нашем случае тоже есть убийца.
Не одно ли это лицо? Тогда нужно доказать, что Линит Дойл,
на свою беду, что-то знала об этом человеке.
Выводы. Плывущих на этом пароходе можно разбить на две
группы: те, кто может иметь мотивы для убийства либо
определенно подозревается, и те, кто вне подозрений.
Группа I
Эндрю Пеннингтон
Флитвуд
Розали Оттерборн
Мисс Ван Шуйлер
Луиза Бурже (ограбление?)
Фергюсон (политические убеждения?)
Группа II
Миссис Аллертон
Тим Аллертон
Корнелия Робсон
Мисс Бауэрз
Миссис Оттерборн
Джеймс Фанторп
Доктор Бесснер
Синьор Рикетти
Пуаро вернул автору листки.
– То, что вы здесь написали, очень правильно, очень точно.
– Вы со всем согласны?
– Да.
– А что добавите от себя?
Пуаро приосанился.
– Я ставлю перед собой один вопрос: зачем выбросили за борт
револьвер?
– И это все?
– В настоящий момент – да. Пока я не получу удовлетворительного
ответа на этот вопрос, я ни в чем не вижу смысла. Тут наш исходный
рубеж – тут он должен быть. И заметьте, мой друг: в своей краткой
сводке вы даже не попытались ответить на этот вопрос.
Рейс пожал плечами:
– Испугались – и выбросили.
Пуаро растерянно покачал головой. Он взял в руки сырую
бархатную накидку, разложил и расправил ее на столе. Пальцем
обвел горелые пятна и опаленные дырки.
– Скажите-ка, мой друг, – заговорил он. – Вы лучше меня
разбираетесь в огнестрельном оружии. Может такая вещица, если ее
намотать на револьвер, заглушить выстрел?
– Не может. Другое дело – глушитель.
Пуаро кивнул:
– И мужчина, имеющий навык в обращении с оружием, это знает.
А женщина – та не знает.
Рейс посмотрел на него с любопытством:
– Может быть, и не знает.
– Не знает. Она начиталась детективных рассказов, а там не все
благополучно с деталями.
Рейс постучал пальцем по перламутровой рукоятке револьвера.
– Во всяком случае, этот выстрел не из шумных, – сказал он. –
Вы слышите простой хлопок. А если вокруг шумят, то вообще ничего
не слышно.
– Да, об этом я тоже подумал.
Пуаро взял платок, повертел его.
– Мужской носовой платок – но не из кармашка джентльмена.
Думаю, се cher[88] Вулворт! От силы три пенса.
– Таким пользуется публика вроде Флитвуда.
– Вот-вот. У Эндрю Пеннингтона, я заметил, платок очень тонкого
шелка.
– Фергюсон? – предположил Рейс.
– Возможно. С целью эпатажа[89]. Но тогда понятнее бандана[90].
– Им воспользовались вместо перчатки, я думаю, чтобы
не оставить отпечатки пальцев. – Усмехнувшись, Рейс прибавил: –
«Разгадка скромного платочка».
– В кулачке застенчивой jeune fille[91] – да?
Он положил платок на стол и снова взял накидку, вглядываясь
в пороховые отметины.
– Странно, – бормотал он, – все-таки странно…
– Что именно?
Пуаро сокрушенно продолжал:
– Cette pauvre madame Doyle[92]. Лежит себе мирно… и только
дырочка в голове. Вы помните, как она лежала?
Рейс пытливо глядел на него.
– Знаете, – сказал он, – мне кажется, вы что-то хотите мне сказать,
но, убейте, не могу догадаться – что!
OceanofPDF.com
Глава 18
В дверь постучали.
– Войдите, – отозвался Рейс.
Вошел стюард.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он Пуаро, – вас зовет мистер
Дойл.
– Иду.
Пуаро встал. Он вышел из курительной, поднялся по сходням
на верхнюю палубу и направился к каюте доктора Бесснера.
Саймон сидел на постели, обложенный подушками.
Его лихорадочно пылавшее лицо выражало смущение.
– Ужасно мило, что вы пришли, месье Пуаро. Мне, знаете, нужно
вас кое о чем попросить.
– Да?
Саймон стал совсем пунцовым.
– Это… насчет Джеки. Мне нужно ее видеть. Как вы думаете… вы
не будете против… она не будет против… если вы попросите ее
прийти ко мне? Понимаете, я тут все время думаю… Несчастное
дитя – она же совсем ребенок… а я так безобразно обошелся с ней…
и… – Он запнулся и смолк.
Пуаро с интересом смотрел на него:
– Вы желаете видеть мадемуазель Жаклин? Я приведу ее.
– Спасибо. Ужасно мило с вашей стороны.
Пуаро отправился на поиски. Он нашел Жаклин де Бельфор
в салоне забившейся в самый угол. На коленях у нее лежала
ненужная открытая книга.
Пуаро сказал мягко:
– Не желаете пройти со мной, мадемуазель? Месье Дойл хочет
видеть вас.
Она вскочила со стула. Лицо вспыхнуло, потом покрылось
бледностью. Она глядела непонимающе.
– Саймон? Он хочет видеть меня!
Ее неспособность поверить этому умилила Пуаро.
– Вы идете, мадемуазель?
– Я… конечно, иду!
Она шла послушно, как дитя – сбитое с толку дитя.
Пуаро вошел в каюту.
– Вот ваша мадемуазель.
Она выступила из-за его спины, пошатнулась, замерла… и стояла
немым истуканом, не сводя глаз с лица Саймона.
– Привет, Джеки. – Он тоже смутился. – Ужасно мило, что ты
пришла. Я хотел сказать… то есть я имел в виду…
Тут она его прервала. Она заговорила не переводя дыхания –
бурно, отчаянно:
– Саймон, я не убивала Линит. Ты знаешь, что не убивала. Вчера я…
сошла с ума. Ты простишь меня когда-нибудь?
Овладев собой, он отвечал сразу:
– Конечно! Со мной порядок. Полный порядок! Я это и хотел тебе
сказать. Подумал, вдруг ты беспокоишься…
– Беспокоюсь? Ах, Саймон!..
– Для этого я тебя и звал. Все в порядке, старина. Ты вчера
пособачилась немного – хватила лишку. С кем не бывает.
– Ах, Саймон, я же могла тебя убить.
– Прямо! Из этого «пугача»?
– А нога?! Еще как ты будешь ходить…
– Слушай, Джеки, не разводи сырость. В Асуане мне сразу сделают
рентген, выковырнут твою оловянную пуговицу – и я запрыгаю.
Жаклин всхлипнула раз, другой, рванувшись вперед, упала
на колени перед койкой, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась.
Саймон неловко поворошил ей волосы. Он поймал взгляд Пуаро,
и тот, неохотно вздохнув, вышел из каюты.
Он еще слышал приглушенные стенания:
– Как же я оказалась такой гадиной? Ах, Саймон… я так
раскаиваюсь…
На палубе стояла Корнелия Робсон, опершись на поручень.
Она повернулась в его сторону:
– А-а, это вы, месье Пуаро. Какая все-таки дикость, что именно
сегодня такой прелестный день.
Пуаро посмотрел на небо.
– Когда сверкает солнце, мы не видим луны, – сказал он. – А когда
солнце ушло… м-да, когда солнце ушло…
Корнелия смотрела на него, раскрыв рот.
– Простите?
– Я говорю, мадемуазель, что, когда солнце ушло, мы наконец
видим луну. Разве не так?
– Так, конечно… Конечно, так.
Пуаро тихо рассмеялся.
– Я несу околесицу, – сказал он. – Не обращайте внимания.
И он двинулся дальше, к корме. У следующей каюты он
задержался. Из-за двери доносились обрывки разговора.
– Полнейшая неблагодарность – после всего, что я сделала
для тебя, никакого внимания к несчастной матери, ни малейшего
представления, как я страдаю.
У Пуаро жестко подобрались губы. Он поднял руку и постучал.
За дверью испуганно умолкли, и голос миссис Оттерборн
отозвался:
– Кто там?
– Мадемуазель Розали у себя?
В дверях возникла Розали. Пуаро содрогнулся от ее вида: темные
круги под глазами, скорбные линии у рта.
– В чем дело? – нелюбезно сказала она. – Что вам угодно?
– Доставить себе удовольствие от краткой беседы с вами,
мадемуазель. Вы выйдете?
Она сразу надула губы. Метнула на него подозрительный взгляд.
– Это обязательно?
– Я умоляю вас, мадемуазель.
– Ну, если…
Она вышла на палубу и закрыла за собой дверь.
– Так что?
Пуаро осторожно взял ее под руку и повлек к корме.
Они миновали душевые комнаты и свернули. На корме никого
не было. Позади бурлил Нил.
Пуаро облокотился на поручень. Розали напряженно застыла
рядом.
– Так – что? – повторила она тем же нелюбезным тоном.
Следя за своими словами, Пуаро говорил медленно:
– Я могу задать вам некоторые вопросы, мадемуазель, но я
ни минуты не сомневаюсь в том, что вы откажетесь отвечать.
– Тогда зачем было тащить меня сюда?
Пуаро погладил пальцем деревянный поручень.
– Вы привыкли, мадемуазель, сами нести свое бремя. Но вы
можете надорваться. Нагрузка чрезмерна. Для вас, мадемуазель,
она уже чрезмерна.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказала Розали.
– Я говорю правду, мадемуазель, простую и неприглядную правду.
Давайте назовем вещи своими именами – просто и ясно: ваша мать
пьет, мадемуазель.
Розали не отвечала. Она открыла рот, закрыла – казалось,
она потеряла дар речи.
– Вам ничего не надо говорить, мадемуазель: я все скажу сам.
В Асуане я заинтересовался, как вы относитесь друг к другу. Я сразу
увидел, что, несмотря на нарочитую резкость с матерью, вы отчаянно
оберегаете ее от чего-то. И очень скоро я узнал – от чего. Уже потом,
как-то утром, я застал ее в явном состоянии опьянения. Больше того,
я понял, что она запойная пьяница, а с такими всего труднее иметь
дело. Вы вели себя по-настоящему мужественно. Но, как все
скрытные пьяницы, она хитра. Она обзавелась запасом спиртного
и успешно прятала его от вас. Не удивлюсь, если только вчера вы
обнаружили тайник. И тогда получается, что этой ночью, как только
ваша матушка заснула, вы выскользнули из каюты с содержимым
этого cache[93], перешли на другой борт, поскольку с вашей стороны
был берег, и выбросили все это в Нил.
Он смолк.
– Я прав, не так ли?
– Конечно, правы, – пылко заговорила Розали, – а я дура,
что не сказала сразу! Но я не хотела, чтобы все знали. Пошли бы
разговоры. И уж совсем глупость… такая глупость, что…
– Такая глупость, что вас вынуждены были заподозрить
в убийстве? – договорил Пуаро.
Розали кивнула. Снова ее прорвало:
– Я так старалась, чтобы никто не знал… Ведь это даже не ее вина.
Ее выбили из колеи. Ее книги не расходятся. Всем надоел этот
дешевый сексуальный бред… Это мучило ее, страшно мучило.
И тогда она… начала пить. Я долго не могла понять, почему она такая
странная. А когда поняла, пыталась остановить. Какое-то время она
держится, потом – все сначала: скандалы с людьми, ссоры. Ужас! –
Она передернула плечами. – Надо было все время караулить ее –
чтобы удержать… А потом… потом появилась неприязнь ко мне.
Она настроилась против меня. Еще немного, и она меня
возненавидит…
– Pauvre petite[94], – сказал Пуаро.
Она резко одернула его:
– Не жалейте меня. Не сочувствуйте. Так мне проще. – И она
тяжело, всем изболевшим сердцем, вздохнула: – Как же я устала…
Смертельно.
– Я знаю, – сказал Пуаро.
– Про меня ужас что думают: высокомерная, злая, со скверным
характером. А что я могу? Быть приветливой? Я забыла, что это такое.
– Именно это я сказал: вы слишком долго несли свое бремя
в одиночестве.
Розали медленно проговорила:
– Какое это облегчение – выговориться… Вы… вы всегда были
добры ко мне, месье Пуаро. А я вам грубила.
– La politesse[95] между друзьями – это лишнее.
Снова ее черты выразили подозрительность.
– А вы… вы всем расскажете? Наверное, вы должны, раз я
выбросила за борт эти проклятые бутылки.
– Нет-нет, в этом нет необходимости. А нужно мне знать вот что:
когда это было? В десять минут второго?
– Примерно – да. Точно не помню.
– Скажите мне теперь, мадемуазель: мадемуазель Ван Шуйлер вас
видела, а вы ее?
Розали покачала головой:
– Нет, не видела.
– Она говорит, что выглядывала из своей каюты.
– Вряд ли я могла ее увидеть. Я сначала поглядела вдоль палубы,
потом на реку.
Пуаро кивнул:
– А кого-нибудь вообще вы видели, когда глядели на палубу?
Повисло молчание – долгое молчание. Розали хмурилась, словно
старательно припоминала.
Наконец она решительно затрясла головой.
– Нет, – сказала она. – Никого не видела.
Эркюль Пуаро медленно кивнул. Глаза у него были печальные.
OceanofPDF.com
Глава 19
В кают-компанию пассажиры стекались порознь и парами,
стараясь не привлекать к себе внимания. У всех было такое чувство,
что целеустремленно явиться к столу значило выказать неприличное
бездушие. И рассаживались все почти с виноватым видом.
Через несколько минут после матери пришел и сел за стол Тим
Аллертон. Настроение у него было самое скверное.
– Черт нас дернул пуститься в это путешествие, – буркнул он.
Миссис Аллертон печально покачала головой:
– Да, дорогой, я согласна. Такая красавица! Такая потеря. Как могла
подняться рука?! Мне жутко делается, когда подумаю, что такое
возможно. И еще эта бедная крошка.
– Ты о Жаклин?
– Да, у меня сердце разрывается, когда думаю о ней. Она же места
себе не находит.
– Скажи ей лучше, чтобы не разгуливала с огнестрельными
игрушками и не теряла их, – сказал бесчувственный Тим, намазывая
хлеб маслом.
– Недостаток воспитания, я думаю.
– Ради бога, мам, не лезь туда с материнской заботой.
– У тебя безобразно плохое настроение, Тим.
– Да, как у любого в нашем положении.
– Не вижу, на что тут сердиться. Просто все ужасно грустно.
– Тебе все видится в романтическом свете, – сварливо сказал
Тим. – Ты словно не отдаешь себе отчета в том, насколько серьезно
влипнуть в убийство.
Миссис Аллертон подняла на него изумленные глаза:
– Но ясно же…
– Так я и знал. Тут никаких «ясно»! Все на этом чертовом пароходе,
и мы с тобой в том числе, – все под подозрением.
– Формально, может быть, да, но по существу – это смешно, –
возразила миссис Аллертон.
– Смешного не бывает в деле об убийстве. Ты можешь сколько
угодно слыть образцом добродетели, только малоприятные
полицейские из Шелала или Асуана с этим не посчитаются.
– Может, к тому времени все раскроется.
– Это как же?
– Может, месье Пуаро найдет убийцу.
– Этот шут гороховый? Никого он не найдет. Он способен только
трепать языком и шевелить усами.
– Полно, Тим, – сказала миссис Аллертон. – Пусть все, что ты
сказал, правда – пусть, но мы должны с этим справиться, и, значит,
так и надо настроиться и легко все пережить.
Однако у сына не поубавилось мрачности.
– Еще эта неприятность с пропавшим жемчугом.
– С жемчугом Линит?
– Да. Похоже, кто-то его стянул.
– Может, он и стал причиной преступления, – сказала миссис
Аллертон.
– Это почему же? Ты путаешь совершенно разные вещи.
– Тебе кто сказал о жемчуге?
– Фергюсон. Он узнал от своего сомнительного дружка
из машинного отделения, а тот – от горничной.
– Прекрасный был жемчуг, – высказалась миссис Аллертон.
Поклонившись ей, за стол сел Пуаро.
– Я немного задержался, – сказал он.
– Очевидно, вас задержали дела, – заметила миссис Аллертон.
– Да, я был весьма загружен.
Он попросил официанта принести бутылку вина.
– Какие у нас разные вкусы, – сказала миссис Аллертон. –
Вы всегда пьете вино, Тим пьет виски с содовой, а я каждый раз
пробую новую минеральную воду.
– Tiens![96] – сказал Пуаро. Не сводя с нее глаз, он пробормотал: –
А ведь это идея…
Потом, нетерпеливо передернув плечами, он прогнал
постороннюю мысль и включился в застольный разговор.
– Очень плох мистер Дойл? – спросила миссис Аллертон.
– Да, он получил весьма серьезное повреждение. Доктору
Бесснеру не терпится добраться до Асуана, чтобы сделать рентген
ноги и удалить пулю. Он все-таки надеется, что Дойл не останется
хромым.
– Бедный Саймон, – сказала миссис Аллертон. – Еще вчера был
такой счастливый, всем довольный. А теперь и красавица жена лежит
убитая, и сам к постели прикован. Надеюсь все же…
– На что вы надеетесь, мадам? – спросил Пуаро смолкнувшую
миссис Аллертон.
– Надеюсь, он не очень злится на бедную девочку.
– На мадемуазель Жаклин? Совсем наоборот. Он полон тревоги
за нее. – Пуаро повернулся к Тиму: – Вот вам маленькая
психологическая задача. Все время, пока мадемуазель Жаклин
преследовала их, он рвал и метал; а теперь, когда она стреляла
в него и опасно ранила – может, оставила хромым на всю жизнь, –
весь его гнев улетучился. Вы можете это понять?
– Могу, – сказал Тим, задумавшись. – Думаю, что могу. В первом
случае он чувствовал себя дураком.
Пуаро кивнул:
– Вы правы. Это оскорбляло его мужское достоинство.
– А теперь… в известном смысле она себя поставила в дурацкое
положение. Все к ней вяжутся, и он…
– Может великодушно простить ее, – договорила миссис
Аллертон. – Мужчины – такие дети!
– Глубоко неверное суждение, свойственное всем женщинам, –
пробормотал Тим.
Пуаро улыбнулся. Потом он сказал Тиму:
– Скажите, кузина мадам Дойл, мисс Джоанна Саутвуд, чем-нибудь
на нее похожа?
– Вы немного напутали, месье Пуаро. Она наша кузина, а с Линит
она дружила.
– Ah, pardon – я ошибся. Ее имя часто попадается в светской
хронике. Одно время я интересовался ею.
– С какой стати? – резко спросил Тим.
Оторвавшись от стула, Пуаро поклонился Жаклин де Бельфор,
мимо них направлявшейся к своему столику. Ее щеки полыхали
румянцем, глаза горели, она неровно дышала. Снова опустившись
на стул, Пуаро, казалось, забыл вопрос Тима. Он проговорил едва
слышно:
– Интересно, все ли молодые леди так же беспечны со своими
драгоценностями, как мадам Дойл?
– Так это правда, что жемчуг украли? – спросила миссис Аллертон.
– Кто вам сказал, мадам?
– Фергюсон, – встрял Тим.
Пуаро строго кивнул:
– Совершенная правда.
– Вероятно, – волнуясь, сказала миссис Аллертон, – это повлечет
массу неприятностей для всех нас. Тим так говорит.
Тим недобро взглянул на нее, но Пуаро уже повернулся к нему:
– А-а, вам, может, уже случалось сталкиваться с такими
неприятностями? Вы бывали в доме, где произошло ограбление?
– Никогда не бывал, – сказал Тим.
– Ну как же, дорогой, ты был у Портарлингтона, когда украли
бриллианты у той кошмарной женщины.
– Мама, ты безнадежно путаешь все на свете. Я был там в тот
вечер, когда обнаружилось, что на своей толстой шее она носила
не бриллианты, а стразы[97]. А подменили их, может, год назад.
Вообще говоря, многие утверждали, что она сама подменила.
– Наверное, Джоанна это утверждала.
– Джоанны там не было.
– Но она хорошо знакома с теми людьми, и строить такие
предположения очень в ее духе.
– Мама, ты всегда вешаешь собак на Джоанну.
Пуаро поспешил сменить тему. Он, видите ли, задумал крупную
покупку в одной асуанской лавочке. Купец-индус продавал очень
привлекательную пурпурно-золотую парчу. Конечно, придется
платить пошлину, однако…
– Мне говорят в лавке, что могут сами переправить посылку. И что
расходы будут не очень велики. Как вы думаете, она благополучно
дойдет?
Миссис Аллертон сказала, что, насколько она знает, подобные
лавки часто отсылают вещи прямо в Англию, и все они благополучно
доходят.
– Bien. Тогда я так и сделаю. Но когда ездишь с места на место,
одна мысль продолжает беспокоить: возможно ли потом из Англии
получить посылку? У вас не было такого опыта? Вы получали когда-
нибудь посылки, находясь в разъездах?
– Не думаю – ты как считаешь, Тим? Хотя книги ты иногда получал,
но с книгами не бывает сложностей.
– Да, книги – это другое.
Подали десерт. Тогда-то, без предварительного уведомления,
и встал полковник и сделал свое заявление.
Он приоткрыл обстоятельства преступления и объявил о краже
жемчуга. Предстоит обыскать судно, и до окончания обыска
пассажиров покорнейше просят оставаться в салоне. Затем,
с любезного согласия пассажиров, они сами подвергнутся личному
досмотру.
Пуаро встал и скользнул к полковнику. Вокруг стоял шум, гам.
Раздавались неверящие, возмущенные, возбужденные голоса.
Пуаро задержал собиравшегося уходить Рейса и что-то
шепнул ему.
Рейс выслушал, согласно кивнул и подозвал стюарда. Что-то
коротко ему сказав, он вместе с Пуаро вышел на палубу и закрыл
за собой дверь.
Минуту-другую они стояли у поручней. Рейс закурил.
– Это вы неплохо придумали, – сказал он. – Сейчас проверим,
клюнут или нет. Я даю им три минуты.
Дверь отворилась, и вышел тот самый стюард. Кивнув Рейсу,
он сказал:
– Все так и есть, сэр. Там одна дама настоятельно заявляет, что ей
необходимо срочно переговорить с вами.
– Ага! – На лице Рейса выразилось удовлетворение. – Кто это?
– Мисс Бауэрз, сэр, сиделка.
По лицу Рейса скользнула тень удивления. Он сказал:
– Ведите ее в курительную. И пусть никто больше не выходит.
– Никто не выйдет, сэр: за этим проследит другой стюард.
И стюард вернулся в салон.
Пуаро и Рейс направились в курительную.
– Каково! Бауэрз, – пробормотал Рейс.
Едва они вошли в курительную, как следом явились стюард и мисс
Бауэрз. Доставив ее, стюард вышел и закрыл за собой дверь.
– Итак, мисс Бауэрз? – Полковник Рейс пытливо глядел на нее. –
В чем дело?
Мисс Бауэрз, как всегда, была собранна и невозмутима. И никаких
особых чувств не выказывала.
– Извините меня, полковник Рейс, – сказала она, –
но в сложившихся обстоятельствах я сочла за лучшее сразу
переговорить с вами, – она открыла черную сумочку, – и вернуть вам
это.
Она вынула нитку жемчуга и выложила ее на стол.
OceanofPDF.com
Глава 20
Будь мисс Бауэрз любительницей производить сенсацию,
достигнутый результат вознаградил бы ее сполна.
Величайшее изумление отразилось на лице полковника Рейса,
когда его руки потянули жемчуг со стола.
– Чудеса, – сказал он. – Будьте любезны, объяснитесь, мисс Бауэрз.
– Конечно, за этим я и пришла. – Мисс Бауэрз удобно устроилась
в кресле. – Разумеется, мне было не совсем просто решить,
как лучше поступить. Любая огласка неприемлема для семейства Ван
Шуйлеров, и они полагаются на мое благоразумие, но обстоятельства
сложились таким необычным образом, что у меня практически нет
выбора. Когда вы ничего не найдете в каютах, вы, конечно, устроите
личный досмотр пассажиров, и когда в этом случае жемчуг найдут
у меня, создастся совсем неловкое положение, и правда так
или иначе выйдет наружу.
– Так какая же она, эта правда? Вы взяли жемчуг из каюты миссис
Дойл?
– Ну конечно, нет, полковник Рейс. Взяла мисс Ван Шуйлер.
– Мисс Ван Шуйлер?
– Да. Понимаете, она не может удержаться и… берет чужие вещи.
Особенно – драгоценности. Поэтому, собственно говоря, я всегда
при ней. Только из-за этой ее слабости, а здоровье тут ни при чем.
Я все время начеку, и сколько я с ней – ни разу не было никаких
неприятностей. Просто за ней надо следить в оба. Взятые вещи она
всегда прячет в одно и то же место – в чулки, поэтому я не знаю
никаких трудностей, каждое утро я просто проверяю. При этом
у меня чуткий сон, я сплю в соседней комнате, дверь всегда открыта,
если мы останавливаемся в отеле, и я обычно слышу. Я иду к ней
и отвожу ее обратно в постель. На пароходе, естественно,
добавились трудности. Впрочем, ночью она обычно этого не делает.
По сути дела, она прихватывает то, что другие забыли. А к жемчугу
у нее всегда была слабость.
Мисс Бауэрз смолкла.
– Как вы обнаружили, что его взяли? – спросил Рейс.
– Утром нашла его в чулке. Конечно, я узнала его. Я часто видела
его на миссис Дойл. И я пошла положить его обратно, надеясь,
что миссис Дойл еще не встала и не спохватилась. А там уже стоял
стюард, он сказал, что произошло убийство и никому нельзя входить.
Я оказалась в форменном затруднении. Впрочем, я еще надеялась
как-нибудь подбросить его в каюту, прежде чем заметят его пропажу.
Поверьте, у меня было очень неспокойное утро, я просто
не представляла, как лучше поступить. Видите ли, семейство Ван
Шуйлеров – люди особые, избранные. Никоим образом нельзя
допустить, чтобы это происшествие попало в газеты. Но в этом и нет
надобности, правда?
Мисс Бауэрз была серьезно встревожена.
– Это зависит от обстоятельств, – уклончиво сказал полковник
Рейс. – Но мы, конечно, постараемся пойти вам навстречу. А что
говорит в таких случаях мисс Ван Шуйлер?
– Она будет отрицать, разумеется. Она всегда отрицает. Говорит:
какой-то подлец подбросил. Она в жизни не признается, что взяла
чужое. Поэтому, если ее вовремя перехватить, она, как овечка,
послушно идет в постель. Объясняет, что вышла посмотреть на луну.
Или еще что-нибудь.
– Мисс Робсон знает об этом… м-м… недостатке?
– Не знает. Знает ее мать, а дочь такая бесхитростная, что мать
сочла за лучшее не говорить. Я вполне справлялась с мисс Ван
Шуйлер, – заключила знающая свое дело мисс Бауэрз.
– Мы признательны вам, мадемуазель, что вы так своевременно
пришли, – сказал Пуаро.
Мисс Бауэрз встала:
– Смею надеяться, я сделала как лучше.
– Будьте совершенно в этом уверены.
– Когда при этом еще случается убийство…
Полковник Рейс прервал ее. Его голос посуровел:
– Мисс Бауэрз, я должен задать вам вопрос и хочу, чтобы вы
осознали, как важно ответить на него искренне. Мисс Ван Шуйлер
страдает душевным расстройством в форме клептомании.
Она не обнаруживает никаких признаков мании убийства?
Мисс Бауэрз отвечала незамедлительно:
– Господь с вами! Ничего похожего, поверьте мне! Старая дама
не обидит и мухи.
В ее ответе прозвучало столько убежденности, что говорить,
казалось, было уже не о чем. Тем не менее Пуаро без нажима задал
свой вопрос:
– Мисс Ван Шуйлер страдает в какой-нибудь степени глухотой?
– Действительно страдает, месье Пуаро. Не так чтобы это было
заметно, то есть в разговоре с ней вы бы этого не заметили. Зато она
частенько не слышит, как входят в комнату. Или еще что-нибудь.
– Как вы думаете, она услышала бы движение в каюте миссис
Дойл, это за стеной?
– Нет, не думаю. Ведь ее койка даже не у этой стены, а в другом
углу каюты. Нет-нет, не думаю, чтобы она могла что-нибудь услышать.
– Благодарю вас, мисс Бауэрз.
– Вам, видимо, будет лучше вернуться в салон и ждать вместе
с остальными, – сказал Рейс.
Открыв дверь, он проследил, как она спустилась по лестнице
и вошла в салон. Потом закрыл дверь и вернулся к столу. Пуаро
вертел в руках нитку жемчуга.
– Вот так, – объявил Рейс, – отличная реакция. У молодой женщины
ясная и холодная голова, и, будь это в ее интересах, она бы нас
и дальше вытерпела. Как же теперь быть с мисс Мари Ван Шуйлер?
Не думаю, что ее можно исключить из списка возможных
подозреваемых. Она могла совершить убийство, чтобы завладеть
этим жемчугом. Мы не можем верить сиделке на слово. Она будет
из кожи лезть, защищая семейство Ван Шуйлеров.
Пуаро согласно кивнул. Его внимание было поглощено жемчугом:
он перебирал зерна пальцами, подносил к глазам.
– Я думаю, можно остановиться на том, что часть рассказа старой
леди была правдой, – сказал он. – Она действительно выглянула
из своей каюты и действительно видела Розали Оттерборн. Однако я
не думаю, что она слышала что-нибудь из каюты Линит Дойл. Она,
я думаю, выглядывала из своей каюты, выжидая время, когда можно
будет выскользнуть и взять жемчуг.
– Так девица Оттерборн точно была на палубе?
– Была. Она бросала в воду найденный у матери запас спиртного.
Полковник Рейс сочувственно покачал головой:
– Вот оно что. Не повезло девочке.
– Да, не очень веселая жизнь у cette pauvre petite Rosalie[98].
– Я рад, что тут прояснилось. Она-то ничего не видела, ничего
не слышала?
– Я спросил. Прежде чем ответить, что она ничего не видела,
она молчала целых двадцать секунд.
– Вот как? – насторожился Рейс.
– Да, это наводит на размышления.
Рейс неспешно рассуждал:
– Если Линит Дойл застрелили где-то в десять минут второго,
а вообще говоря, в любое время после того, как пароход угомонился,
меня не перестает удивлять, что никто не слышал выстрела.
Я допускаю, что такой маленький револьвер не наделает большого
шума, но все-таки: на пароходе стоит мертвая тишина, и любой звук,
пусть даже легкий хлопок, будет слышен. Теперь я начинаю
понимать. Следующая за миссис Дойл каюта пустовала, потому что ее
муж был в каюте доктора Бесснера. Каюту с другой стороны
занимает мисс Ван Шуйлер, а она туга на ухо. И тогда остается…
Он выжидающе смотрел на Пуаро; тот кивнул:
– Остается соседняя каюта по другому борту. Иначе говоря,
остается Пеннингтон. Мы постоянно выходим на Пеннингтона.
– Мы скоро примемся за него, сняв лайковые перчатки. Да-да,
я предвкушаю это приятное занятие.
– А пока, я думаю, займемся обыском судна. Жемчуг остается
удобным предлогом, хотя его и вернули: мисс Бауэрз вряд ли будет
трубить об этом.
– А-а, да, жемчуг. – Пуаро снова посмотрел нитку на свет.
Он лизнул зерно, осторожно прикусил его – и, вздохнув, бросил
нитку на стол. – У нас новые осложнения, мой друг, – сказал он. –
Я не эксперт, но в свое время я имел дело с драгоценными камнями.
И я знаю, что говорю. Этот жемчуг всего-навсего ловкая подделка.
OceanofPDF.com
Глава 21
Полковник Рейс смачно выругался:
– Чертово дело – оно все больше запутывается. – Он поднял нитку
жемчуга. – Надеюсь, вы не ошибаетесь? На мой взгляд, жемчуг
как жемчуг.
– Очень хорошая подделка – да.
– Что же мы теперь имеем? Не думаю, чтобы Линит Дойл сама
заказала эту подделку и ради безопасности взяла с собой
за границу. Хотя многие так делают.
– Если так, ее муж, полагаю, знал бы об этом.
– Она могла не сказать ему.
Пуаро недовольно замотал головой:
– Нет-нет, не думаю, чтобы это было так. В первый же вечер
на пароходе я восхищался жемчугом Линит Дойл, помню его
замечательный переливистый блеск. Я уверен, что тогда на ней был
настоящий жемчуг.
– Тут возможны два допущения. Первое: что мисс Ван Шуйлер
похитила нитку поддельного жемчуга, а настоящий был похищен
до нее кем-то другим. Второе допущение: что вся история
о клептомании – вымысел. Либо мисс Бауэрз воровка, и тогда она
на скорую руку сочиняет историю и снимает с себя подозрение,
подсунув поддельный жемчуг; либо в деле участвует вся компания.
Иначе говоря, они все одна шайка, промышляющая кражей
драгоценностей, и только рядятся под избранное американское
семейство.
– Да-а, – обронил Пуаро. – Трудно сказать. Но я бы хотел обратить
ваше внимание на одну вещь: чтобы сделать совершенную копию
нитки жемчуга, застежки и прочего и ввести в заблуждение миссис
Дойл, требуется в высшей степени искусная работа. Это не делается
в спешке. Тот, кто мастерил эту подделку, должен был иметь
возможность хорошо изучить оригинал.
Рейс встал из-за стола.
– Рассуждать на эти темы сейчас бесполезно. Продолжим нашу
работу. Нужно найти настоящий жемчуг. И при этом не проглядеть
главное.
Сначала они решили разделаться с каютами на нижней палубе.
В каюте синьора Рикетти оказались археологические труды
на нескольких языках, пестрый набор одежды, до невозможности
пахучие жидкости для волос и два личных письма – одно
из археологической экспедиции в Сирии, другое, судя по всему, –
от сестры из Рима. Его носовые платки были из цветного шелка.
Пуаро и Рейс перешли в каюту Фергюсона. Там их глазам
предстали россыпи коммунистической литературы, множество
фотографий, «Едгин» Сэмюэла Батлера и дешевое издание дневника
Пипса[99]. Личных вещей было немного. Большая часть верхней
одежды была заношенная и грязная, зато нижнее белье было
отличного качества, а носовые платки из дорогого полотна.
– Любопытные неувязки, – пробормотал Пуаро.
Рейс кивнул:
– Довольно странно, что нет решительно никаких бумаг, писем.
– Да, и это заставляет задуматься. Странный молодой человек, этот
месье Фергюсон.
Он задумчиво повертел в пальцах кольцо-печатку, потом положил
его на место в ящик стола.
Пошли дальше, к каюте Луизы Бурже. Горничная питалась после
пассажиров, но Рейс распорядился, чтобы ее пригласили в салон
вместе со всеми. Их встретил стюард.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но я нигде не могу отыскать
девушку. Не представляю, куда она подевалась.
Рейс заглянул в каюту. Она была пуста. Они поднялись на верхнюю
палубу и перешли на правый борт. Первую по ходу каюту занимал
Джеймс Фанторп. В ней царил образцовый порядок. Мистер Фанторп
путешествовал налегке, но то немногое, что он брал в дорогу, было
хорошего качества.
– И никаких писем, – задумчиво сказал Пуаро. – Из осторожности
наш мистер Фанторп уничтожает корреспонденцию.
Потом они прошли в соседнюю каюту, к Тиму Аллертону.
Тут наличествовали признаки католических склонностей. Тонкой
работы маленький триптих, крупные резные четки. Кроме личных
вещей, имелась правленая-переправленая, испещренная пометками
рукопись и недурное собрание книг, в основном новинок. Изрядное
количество писем было кое-как свалено в ящик стола. Не отличаясь
похвальной щепетильностью в отношении чужой переписки, Пуаро
быстро просмотрел письма. Он отметил, что писем от Джоанны
Саутвуд среди них не было. Подобрав тюбик с клеем, он рассеянно
повертел его, потом сказал:
– Пойдемте дальше.
– Носовых платков от Вулворта не обнаружено, – сообщил Рейс,
возвращая содержимое в платяной шкаф.
Следующей была каюта миссис Аллертон. В каюте была
безупречная чистота и порядок, витал несовременный запах
лаванды. Мужчины скоро закончили осмотр. Выходя, Рейс заметил:
– Славная женщина.
Следующую каюту Саймон Дойл использовал как гардеробную.
В каюту Бесснера перенесли все, что требовалось иметь под рукой:
пижаму, туалетные принадлежности и прочее, – а здесь еще
оставались два больших кожаных чемодана и саквояж. И кое-какие
вещи в шкафу.
– Здесь, мой друг, мы должны все осмотреть внимательно, – сказал
Пуаро, – поскольку весьма возможно, что похититель спрятал тут
жемчуг.
– Вы считаете это возможным?
– Разумеется. Задумайтесь! Кто бы ни был похититель
или похитительница, он должен предполагать, что рано или поздно
будет устроен обыск, и потому чрезвычайно неразумно устраивать
тайник в своей собственной каюте. Гостиные представляют трудности
другого рода. Но есть каюта, которую ее владелец не имеет никакой
возможности посетить. И поэтому, если здесь будет обнаружен
жемчуг, это нам не скажет решительно ничего.
Однако самый внимательный осмотр не обнаружил ни малейших
следов исчезнувшего жемчуга. Пуаро буркнул под нос: «Zut!»[100],
и они снова вышли на палубу.
После того как тело Линит Дойл вынесли из каюты, дверь заперли,
но у Рейса был ключ. Он отпер каюту, и они вошли.
Тут все оставалось на своих местах, как утром, не было только тела
погибшей.
– Пуаро, – сказал Рейс, – если здесь есть что искать, ищите, ради
бога, и найдите. У вас получится, если это вообще мыслимая вещь.
– Вы сейчас не жемчуг имеете в виду, mon ami?
– Нет. Главное сейчас – убийца. Я мог проглядеть что-нибудь утром.
Пуаро производил осмотр спокойно и споро. Опустившись
на колени, он методично, дюйм за дюймом, исследовал пол.
Посмотрел под кровать. Он перетряс платяной шкаф. Перерыл
сундук и два роскошных чемодана. Заглянул в дорогой,
инкрустированный золотом несессер. Наконец он внимательно
приник к умывальнику. Там были наставлены кремы, пудры, жидкости
для лица, лосьоны. Пуаро заинтересовали только два флакончика
с лаком для ногтей. Повертев их, он вернулся с ними к туалетному
столику. Один, с надписью «Роза», был пуст, на дне оставалась только
капля-другая темно-красной жидкости. Другой такой же флакончик,
с надписью «Кардинал», был едва почат. Пуаро вынул пробки
из одного, из другого, осторожно понюхал.
По каюте распространился запах грушевых леденцов. Скривив рот,
Пуаро закрыл флакончики пробками.
– Нашли что-нибудь? – спросил Рейс.
– «On ne prend pas les mouches avec le vinaigre»[101], – ответил
Пуаро французской пословицей. Вздохнув, он продолжал: – Удача
не сопутствовала нам, мой друг. Убийца не пошел нам навстречу.
Он не обронил запонки, окурка сигареты, сигарного пепла. А если это
женщина, она не обронила ни платка, ни губной помады,
ни расчески.
– Единственная зацепка – флакончик лака?
Пуаро пожал плечами:
– Надо спросить горничную. Что-то… да, что-то там настораживает.
– Куда, черт бы ее подрал, делась эта девица? – сказал Рейс.
Они вышли, заперли каюту и отправились к мисс Ван Шуйлер.
И здесь были налицо все приметы благосостояния. Дорогие
туалетные принадлежности, хороший багаж, пачки писем
и документов – все в отменном порядке.
Следующую двойную каюту занимал Пуаро, а рядом была каюта
Рейса.
– У нас вряд ли что будут прятать, – сказал Рейс.
Пуаро не согласился:
– Как знать! Однажды я расследовал убийство в «Восточном
экспрессе». Возникло недоразумение с красным кимоно.
Оно исчезло, и при этом оно должно было находиться в поезде.
Я обнаружил его – где бы вы думали? – в моем собственном
запертом чемодане. Вот это была дерзость!
– Что же, посмотрим, способен ли кто-нибудь здесь на такую
дерзость.
Однако похититель воздержался от дерзких выпадов против Пуаро
или полковника Рейса.
Обогнув корму, они так же внимательно осмотрели каюту мисс
Бауэрз и тоже не нашли ничего подозрительного. Ее носовые платки
были из простого полотна с вышитым инициалом.
Следующей была каюта матери и дочери Оттерборн. И здесь
Пуаро все тщательнейше осмотрел, и также безрезультатно.
Они вошли в каюту доктора Бесснера. Саймон Дойл лежал, рядом
стоял поднос с нетронутой едой.
– Нет аппетита, – извиняющимся голосом сказал он.
Его лихорадило, он выглядел гораздо хуже, чем утром.
Пуаро вполне оценил тревожное желание доктора Бесснера
поскорее доставить пациента в больницу и обеспечить ему
квалифицированный уход.
Бельгиец объяснил, чем они оба занимаются, и Саймон
удовлетворенно кивнул. Узнав, что жемчуг вернула мисс Бауэрз и тот
оказался фальшивым, он выказал крайнее изумление.
– Вы твердо уверены, мистер Дойл, что у вашей жены не было
нитки поддельного жемчуга, который она брала с собой за границу
вместо подлинного?
Саймон убежденно кивнул:
– Нет-нет, я совершенно в этом уверен. Линит любила этот жемчуг
и везде носила его. Нитка была застрахована от всех возможных
неприятностей, из-за чего, я думаю, она и потеряла осторожность.
– В таком случае мы продолжим наш обыск.
Он принялся выдвигать ящики стола. Рейс занялся чемоданом.
Саймон недоуменно смотрел на них.
– Послушайте, вы подозреваете старину Бесснера?
Пуаро пожал плечами:
– Все возможно. В конце концов, что мы знаем о докторе
Бесснере? Только то, что он сам о себе сказал.
– Он же не мог спрятать его здесь на моих глазах.
– Сегодня не мог, но мы не знаем, когда была сделана подмена.
Он мог подменить жемчуг несколько дней назад.
– Об этом я не подумал.
Однако поиски оказались тщетными.
Следующей была каюта Пеннингтона. Пуаро и Рейс не пожалели
времени на ее осмотр. Особенно тщательно они осмотрели портфель
с юридическими документами и деловыми бумагами, большая часть
которых требовала подписи Линит.
Пуаро уныло покачал головой:
– Кажется, тут все по правилам и честно. Согласны?
– Совершенно. Но он ведь не полный дурак. Если у него был
какой-нибудь компрометирующий документ, например,
доверенность, он должен был уничтожить его.
– Да, это так.
Пуаро достал из верхнего ящика стола тяжелый «кольт», осмотрел
его и положил обратно.
– Еще один путешествует с револьвером, – обронил он.
– Да, это, конечно, настораживает. Но все же Линит Дойл
застрелили не из этой пушки. – Помолчав, Рейс продолжал: –
Вы знаете, я обдумал ваш вопрос: зачем бросать револьвер
за борт, – и вот возможный ответ. Что, если убийца действительно
оставил револьвер в каюте Линит Дойл? А кто-то еще, совсем другое
лицо, забрал его и выбросил в реку?
– Да, это возможно. Я думал об этом. Тогда выстраивается цепочка
вопросов. Кто это другое лицо? Кому было выгодно пытаться
выгородить Жаклин де Бельфор, выбросив этот револьвер? Чем оно
вообще занималось, это другое лицо? Единственная, кто, мы знаем,
заходила в каюту, – это мадемуазель Ван Шуйлер. Следует допустить,
что револьвер забрала мадемуазель Ван Шуйлер. Зачем ей нужно
было выгораживать Жаклин де Бельфор? И наконец: по какой еще
причине могли забрать револьвер?
Рейс предположил:
– Она могла узнать свою накидку и уже по этой причине швырнуть
за борт все хозяйство.
– Накидку – может быть. Но стала бы она освобождаться также
от револьвера? Тем не менее я согласен: это возможное решение.
Но как это громоздко – bon Dieu, как это громоздко. И вы пока
не осознали одно обстоятельство, связанное с этой накидкой…
Когда они вышли от Пеннингтона, Пуаро предложил Рейсу одному
осмотреть оставшиеся каюты – Жаклин, Корнелии и две пустовавшие
у носа; самому же ему нужно переброситься парой слов с Саймоном
Дойлом.
Он повернул назад и вошел в каюту Бесснера.
Саймон сказал:
– Знаете, я все время думал. Так вот, я совершенно уверен,
что вчера с этим жемчугом все было в полном порядке.
– Почему вы так думаете, мистер Дойл?
– Потому что Линит, – он страдальчески сморщился, произнося имя
жены, – она перед самым ужином перебирала нитку в руках
и говорила о жемчуге. А уж она в этом разбиралась. Я уверен,
подделку она бы отличила.
– Это была очень хорошая подделка. Скажите, мадам Дойл
не случалось расставаться с этим жемчугом? Она не давала поносить
его кому-нибудь из подруг?
Саймон от смущения стал пунцовым.
– Понимаете, месье, я затрудняюсь ответить. Ведь я мало времени
знал Линит.
– У вас был быстрый роман.
Саймон продолжал:
– Поэтому я действительно не знаю ничего такого. Вообще Линит
страшно легко относилась к своим вещам. Я думаю, она могла дать
кому-нибудь поносить.
– Она не давала, – у Пуаро сделался совсем вкрадчивый голос, –
не давала его, например, мадемуазель де Бельфор?
– Что вы хотите сказать? – Побагровев, Саймон попытался сесть и,
страдальчески морщась, снова упал на подушки. – Куда вы клоните?
Что Джеки украла этот жемчуг? Она не брала. Я поклянусь,
что не брала. Джеки честная, как не знаю кто. Смешно подумать,
что она могла украсть.
Пуаро, помаргивая, глядел на него.
– О-ля-ля! – вдруг выпалил он. – Своим предположением я
растревожил осиное гнездо.
Не поддаваясь на его шутливый тон, Саймон упрямо повторил:
– Джеки – честный человек!
Пуаро вспомнил Асуан, Нил, голос девушки: «Я люблю Саймона,
и он любит меня».
Он задумался, в каком из трех заявлений, сделанных в ту ночь,
заключалась правда, и вроде бы получалось, что ближе всех к ней
подошла Жаклин.
Дверь открылась, вошел Рейс.
– Ничего, – бросил он. – Впрочем, мы ни на что и не рассчитывали.
Я смотрю, идут стюарды, узнаем, что нашли у пассажиров.
Вошли стюард и горничная. Стюард заговорил первым:
– Ничего не нашли, сэр.
– Джентльмены вели себя спокойно?
– За исключением джентльмена из Италии, сэр. Он буквально рвал
и метал, называл это позором. При нем тоже был револьвер.
– Какой марки?
– «Маузер» двадцать пятого калибра, автоматический, сэр.
– Итальянцы – очень вспыльчивый народ, – сказал Саймон. –
В Вади-Хальфе Рикетти очень кипятился из-за простой накладки
с телеграммой. Из-за нее он по-хамски вел себя с Линит.
Рейс повернулся к горничной, крупной, красивой женщине.
– При дамах ничего не найдено, сэр. Вели они себя все очень
неспокойно. Все, кроме миссис Аллертон, та была просто молодец.
Никаких следов жемчуга. Между прочим, у молодой дамы, мисс
Розали Оттерборн, в сумочке лежит маленький револьвер.
– Какой?
– Очень маленький, сэр. С перламутровой рукояткой. Вроде
«пугача».
Рейс изумленно уставился перед собой.
– Тут сам черт ногу сломит, – пробормотал он под нос. – Я уж
думал, что мы вывели ее из-под подозрения, а тут… Что тут, на этом
чертовом пароходе, у каждой девицы «пугач» с перламутровой
ручкой? Как она реагировала, когда вы нашли его? – обратился он
к горничной.
– Не думаю, что она заметила. Я стояла к ней спиной, когда
осматривала сумочку.
– Все равно, она должна была понять, что вы его нашли. Ладно,
у меня голова идет кругом от всего этого. Что слышно о горничной
миссис Дойл?
– Мы искали ее по всему пароходу, сэр, и нигде не нашли.
– Что такое? – спросил Саймон.
– Речь идет о горничной миссис Дойл – Луизе Бурже. Она пропала.
– Пропала?
– Может, она и украла жемчуг? – раздумчиво сказал Рейс. –
Она единственная имела реальную возможность подготовить
дубликат.
– Может, она узнала, что будет обыск, и выбросилась за борт? –
предположил Саймон.
– Чушь, – раздраженно ответил Рейс. – Как броситься в воду среди
бела дня, да еще с такого суденышка – и никому не попасться
на глаза? Она, безусловно, где-то на судне. – Он снова повернулся
к горничной. – Когда ее видели в последний раз?
– Примерно за полчаса до ленча, сэр.
– В общем, надо осмотреть ее каюту, – сказал Рейс. – Вдруг что
и выяснится.
Он отправился на нижнюю палубу. Пуаро шел следом. Они отперли
дверь и вошли в каюту. Призванная содержать хозяйские вещи
в порядке, в собственном хозяйстве Луиза Бурже праздновала
лентяя. На комоде лежали какие-то тряпки, чемодан прикусил платье
и не закрывался, со стульев понуро свисало нижнее белье.
Пока Пуаро проворно и ловко разбирался в ящиках комода, Рейс
осмотрел содержимое чемодана.
Из-под койки выставились туфли. Одна, из черной замши, торчала,
казалось, без всякой поддержки. Это было так странно, что Рейс
заинтересовался. Закрыв чемодан, он склонился над обувью –
и тут же выкрикнул что-то.
Пуаро резко обернулся:
– Qu’est ce qu’il у а?[102]
Рейс сумрачно буркнул:
– Никуда она не пропала. Вот она – под кроватью.
OceanofPDF.com
Глава 22
Тело женщины, при жизни звавшейся Луизой Бурже, лежало
на полу каюты. Мужчины склонились над ним. Рейс выпрямился
первым.
– Думаю, она час как мертва. Надо звать Бесснера. Ударили ножом
прямо в сердце. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно. Скверно
она выглядит, правда?
– Скверно.
Передернувшись, Пуаро покачал головой. На смуглой, по-кошачьи
ощерившейся физиономии застыли изумление и ярость.
Склонившись над телом, Пуаро поднял ее правую руку: что-то было
зажато в пальцах. Он высвободил и передал Рейсу крошечный
клочок радужной бумаги.
– Догадываетесь, что это такое?
– Банкнота, – сказал Рейс.
– Уголок тысячефранковой ассигнации, я полагаю.
– Теперь все ясно. Она что-то знала и стала шантажировать убийцу.
То-то нам показалось утром, что она виляет.
– Полные идиоты, круглые дураки! – взорвался Пуаро. – Уже тогда
надо было все понять. Как она сказала? «Что я могла увидеть
или услышать? Я была внизу. Конечно, если бы мне не спалось
и если бы я поднялась наверх, тогда, может быть, я бы увидела,
как убийца, это чудовище, входит или выходит из каюты мадам,
а так…» Да ясно же, что именно так все и произошло. Она таки
поднялась наверх, она таки видела, как кто-то скользнул в каюту
Линит Дойл – или выскользнул из нее. И вот она лежит тут из-за
своей ненасытной алчности…
– И кто убил Линит Дойл, мы так и не знаем, – недовольно кончил
Рейс.
Пуаро замотал головой:
– Ну нет, теперь мы знаем гораздо больше. Мы знаем… мы почти
все знаем. Хотя то, что мы знаем, не умещается в сознании. Однако
это так. Только я не могу понять – тьфу! – как же я утром мог быть
таким дураком?! Мы же оба чувствовали: она что-то утаивает, и ответ
напрашивался: она будет шантажировать.
– Видимо, она потребовала денег за свое молчание, – сказал
Рейс, – стала угрожать. Убийца был вынужден принять ее условия
и расплатился французскими банкнотами. Как вам такой вариант?
Пуаро задумчиво покачал головой:
– Вряд ли это так. Многие путешествуют, имея при себе деньги –
пятифунтовые бумажки, доллары, и частенько прихватывают еще
французские банкноты. Возможно, убийца отдал ей все, что у него
было, всю валюту сразу. Но продолжим восстанавливать картину.
– Убийца заходит к ней в каюту, отдает деньги и…
– И она начинает их считать, – подхватил Пуаро. – О, я знаю эту
категорию людей. Она непременно пересчитает их, и пока она
считала, она не береглась. Убийца ударил ножом. Сделав свое дело,
он подобрал деньги и убежал, не заметив, что у одной банкноты
оторвался уголок.
– Может, мы его найдем по этой улике… – неуверенно
предположил Рейс.
– Сомневаюсь, – сказал Пуаро. – Он проверит банкноты и найдет
изъян. Конечно, будь он скуповат, ему не достанет духа уничтожить
тысячефранковую банкноту. Боюсь, однако, и серьезно боюсь, что он
человек противоположного склада.
– Из чего вы это заключаете?
– Убийство мадам Дойл, а теперь и это, требовали определенных
качеств – смелости, больше того – дерзости, молниеносной реакции,
и эти качества не вяжутся с натурой алчной, скаредной.
Рейс грустно покачал головой.
– Пойду за Бесснером, – сказал он.
Ахая и охая, тучный доктор не затянул с осмотром.
– Она мертва не более часа, – объявил он. – Смерть очень быстро
наступила – мгновенно.
– Как вы думаете, какое оружие использовалось?
– Ach, вот это интересно, да. Это было что-то острое
и миниатюрное. Я покажу, на что это похоже.
Вернувшись с ними к себе в каюту, он открыл саквояж и извлек
длинный тонкий скальпель.
– Что-то в этом роде, мой друг, там не был обычный столовый нож.
– Надеюсь, – ровным голосом предположил Рейс, – что ваши
скальпели, доктор, все на месте?
Багровея от негодования, Бесснер выкатил на него глаза:
– Что такое вы говорите? Вы смеете думать, что я… известный всей
Австрии Карл Бесснер… моими клиниками и знатными пациентами…
что я убил ничтожную femme de chambre?[103] Это смешно,
абсурдно – то, что вы говорите. Все мои скальпели целы – все
до одного. Вот они, все на своих местах. Можете сами убедиться.
Вы оскорбили мое звание врача, и я не забуду этого.
Доктор Бесснер, щелкнув, закрыл саквояж, брякнул его на стул
и топоча вышел на палубу.
– Ого! – сказал Саймон. – Рассердили вы старика.
Пуаро пожал плечами:
– Сожалею.
– Вы не там копаете. Старик Бесснер – классный парень, хотя
и немчура.
Тут в каюту воротился Бесснер.
– Будьте любезны, освободите мою каюту. Я должен
перебинтовать ногу моему пациенту.
Явившаяся с ним расторопная и ответственная мисс Бауэрз ждала,
когда они выйдут.
Рейс и Пуаро стушевались и выскользнули из каюты. Что-то
буркнув, Рейс ушел. Пуаро свернул налево. Он услышал девичий
щебет, смех. В каюте Розали были она сама и Жаклин.
Девушки стояли близко к открытой двери. Тень Пуаро упала
на них, и они подняли глаза. Он впервые увидел улыбку Розали
Оттерборн, застенчивую и приветливую, неуверенно, как все новое
и непривычное, блуждавшую на лице.
– Сплетничаете, барышни? – укорил он их.
– Отнюдь нет, – сказала Розали. – Мы сравниваем нашу губную
помаду.
Пуаро улыбнулся.
– …les chiffons d’aujourdhui[104], – промолвил он.
Не очень естественно он улыбнулся, и быстрее соображавшая,
наблюдательная Жаклин де Бельфор сразу это отметила.
Она бросила на стол губную помаду и вышла на палубу.
– Что… что-нибудь случилось?
– Вы правильно догадываетесь, мадемуазель, – случилось.
– Что случилось? – подошла к ним Розали.
– Случилась еще одна смерть, – сказал Пуаро.
Розали коротко вздохнула. Пуаро глянул на нее. В ее глазах
мелькнула тревога – и страх как будто?
– Убита горничная мадам Дойл, – объявил он им.
– Убита? – вскричала Жаклин. – Вы говорите – убита?
– Да, я именно это говорю. – Отвечая ей, он продолжал смотреть
на Розали, и дальнейшие слова были обращены к ней: –
Эта горничная, изволите знать, видела что-то такое, чего ей
не полагалось видеть. И тогда, боясь, что она проболтается, ей навеки
заткнули рот.
– Что же такое она видела?
Спросила опять Жаклин, и опять Пуаро ответил не ей, а Розали.
Странная у них складывалась партия из трех участников.
– Я полагаю, не приходится гадать о том, что она видела, – сказал
Пуаро. – В ту роковую ночь она видела, как кто-то вошел в каюту
Линит Дойл – и потом вышел.
Он был начеку – и не упустил ни краткого вздоха, ни дрогнувших
ресниц. Розали Оттерборн реагировала именно так, как, по его
расчетам, ей и полагалось реагировать.
– Она сказала, кого она видела? – спросила Розали.
Пуаро скорбно покачал головой.
Рядом застучали каблучки. К ним шла, испуганно тараща глаза,
Корнелия Робсон.
– Жаклин, – позвала она, – случилось нечто ужасное! Еще один
кошмар!
Жаклин повернулась к ней, и они отошли. Пуаро и Розали
Оттерборн, не сговариваясь, направили шаги в другую сторону.
– Почему вы все время смотрите на меня? – резко заговорила
Розали. – Что вы надумали?
– Вы задали мне два вопроса. В ответ я спрошу у вас только одну
вещь: почему вы не сказали мне всю правду, мадемуазель?
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я вам все рассказала еще
утром.
– Нет, кое-чего вы мне не сказали. Вы не сказали, что носите
с собой в сумочке малокалиберный револьвер с перламутровой
рукояткой. И вы не рассказали всего, что видели прошлой ночью.
Она залилась краской.
– Это ложь, – отрезала она. – Никакого пистолета у меня нет.
– Я не сказал: пистолет. Я сказал, что в сумке вы носите маленький
револьвер.
Развернувшись, она забежала к себе в каюту и тут же, выскочив,
ткнула ему в руки серую кожаную сумочку.
– Вы несете околесицу. Смотрите, если вам хочется.
Пуаро открыл сумочку. Револьвера там не было.
Выдерживая ее неприязненный, торжествующий взгляд, он вернул
ей сумочку.
– Да, – сказал он любезным тоном, – тут его нет.
– Вот именно. Вы не всегда правы, месье Пуаро. И другое ваше
смехотворное утверждение – оно тоже несправедливо.
– Нет, не думаю.
– С вами можно сойти с ума! – Она гневно топнула ногой. –
Вы что-то вбили себе в голову и носитесь с этим!
– Потому что я хочу, чтобы вы сказали мне правду.
– Какую правду?! Такое впечатление, что вы знаете ее лучше меня
самой.
– Хотите, я скажу, что вы видели? – сказал Пуаро. – Если я прав,
вы подтвердите мою правду? Я думаю, что, огибая корму,
вы придержали шаг, поскольку из каюты ближе к центру – наутро вы
узнали, что это была каюта Линит Дойл, – вышел мужчина. Вы видели,
как он вышел, закрыл за собой дверь и пошел дальше – может,
вошел в какую-нибудь каюту на другом конце. Что скажете,
мадемуазель, я прав?
Она молчала.
– Вы, наверное, думаете, что разумнее промолчать, – сказал
Пуаро. – Вы, наверное, боитесь, что, если вы скажете, вас тоже убьют.
Ему показалось, что она клюнула на приманку, что обвинение
в трусости проймет ее сильнее увещеваний.
Разомкнув задрожавшие губы, Розали Оттерборн сказала:
– Я никого не видела.
OceanofPDF.com
Глава 23
Оправляя манжеты, мисс Бауэрз вышла из каюты доктора
Бесснера.
Жаклин тут же покинула Корнелию и заговорила с сиделкой.
– Как он? – спросила она.
Подоспевший Пуаро услышал ответ. Выглядела мисс Бауэрз
встревоженно.
– Не то чтобы очень плохо, – сказала она.
– Ему хуже, значит? – воскликнула Жаклин.
– Что говорить, скорее бы добраться до места, сделать рентген
и с обезболиванием почистить рану. Когда, вы думаете, мы будем
в Шелале, месье Пуаро?
– Завтра утром.
Поджав губы, мисс Бауэрз покачала головой:
– Как нескладно получается! Мы делаем все, что в наших силах,
но опасность сепсиса[105] остается.
Жаклин вцепилась в ее руку:
– Он умрет? Умрет?
– Что вы, мисс де Бельфор! Надеюсь – уверена, что нет. Сама
по себе рана неопасна, но, конечно, надо поскорее сделать рентген.
И, конечно, мистеру Дойлу нужен сегодня абсолютный покой.
Он переволновался, перевозбудился. Ничего странного,
что подскочила температура. Перенести смерть жены, да еще эти
треволнения…
Жаклин отпустила ее руку и отвернулась. Привалившись к бортику,
она стояла спиной к ним.
– Нужно всегда надеяться на лучшее, – продолжала мисс Бауэрз. –
У мистера Дойла сильный организм, это видно, он, может, слова
такого не знает: болеть. Так что это в его пользу. Но и закрывать глаза
на такой скверный признак, как поднявшаяся температура…
Она затрясла головой, снова оправила манжеты и быстро ушла.
От слез ничего не видя перед собой, Жаклин побрела к своей
каюте. Ее поддержала и повела ухватившая за локоть рука.
Она подняла глаза: это был Пуаро. Приникнув к нему, она дала
увести себя в каюту.
Там она опустилась на койку и, не сдерживаясь, бурно зарыдала:
– Он умрет! Умрет! Попомните меня: умрет… И умрет от моей руки.
Да-да, от моей руки…
Пуаро пожал плечами. Потом скорбно уронил голову.
– Что сделано, то сделано, мадемуазель. Сделанного не вернуть.
Поздно теперь убиваться.
Она отчаянно выкрикнула:
– Он умрет от моей руки! А я так его люблю… Так люблю!
Пуаро вздохнул:
– Даже слишком.
Давно уже, с того вечера в ресторане месье Блондена, он жил
с этой мыслью.
Сейчас, запинаясь, он говорил:
– Ни в коем случае не поддавайтесь тому, что говорит мисс Бауэрз.
Сиделки – я их знаю, – они всегда такие мрачные! Ночная сиделка –
обязательно! – удивится, что больной дожил до вечера; дневная –
обязательно! – удивится, что он протянул до утра. Понимаете,
они многое видели и всего опасаются. Когда человек ведет
автомобиль, у него в голове могут мелькать такие мысли: «Если
на тот перекресток вывернется из-за угла автомобиль… если
у встречной машины отвалится колесо… если из кустов мне на руки
прыгнет собака – ehbien, я, скорее всего погибну!» Но человек
внушает себе – и правильно делает, – что ничего подобного
не случится и он благополучно доберется до нужного места. Вот если
он побывал в аварии или ему приходилось видеть, как в нее
попадали другие, он, конечно, будет держаться противоположной
точки зрения.
Пытаясь улыбнуться сквозь слезы, Жаклин спросила:
– Вы стараетесь успокоить меня, месье Пуаро?
– Bon Dieu знает, что я стараюсь сделать! Не надо было вам ехать
в это путешествие.
– Я сама жалею, что поехала. Все было так страшно. Но… скоро все
кончится.
– Mais oui – mais oui.
– Саймона положат в больницу, наладят за ним уход – и все будет
замечательно.
– Вы рассуждаете как ребенок: «И стали они жить-поживать…»
Она густо покраснела.
– Поверьте, месье Пуаро, я не имела в виду…
– «Об этом не время думать». А вы не слышите лицемерия в этих
словах? Ведь в вас частица романской крови, мадемуазель.
Вы примете действительность и без прикрас. Le roi est mort – vive
le roi![106] Солнце зашло – и вышла луна. Ведь так?
– Вы заблуждаетесь. Просто он жалеет меня, страшно жалеет,
потому что знает, каково мне жить с мыслью, что я причинила ему
столько зла.
Он взглянул на нее насмешливо – и с каким-то еще чувством.
Чуть слышно он бормотал себе под нос:
La vie est vaine.
Un peu d’amour,
Un peu de haine,
Et puis bonjour.
La vie est brève.
Un peu d’espoir,
Un peu de rêve,
Et puis bonsoir[107].
Он вернулся на палубу. Там уже вышагивал полковник Рейс, сразу
его окликнувший:
– Пуаро! Отлично. Вы-то мне и нужны. У меня появилась одна
мысль.
Взяв Пуаро под руку, он увлек его за собой.
– Дойл обронил слова, на которые я тогда не обратил внимания, –
что-то насчет телеграммы.
– Tiens, c’est vrai[108].
– Может, там пусто, но не бросать же на полпути. Ведь два
убийства, дружище, а мы все еще бродим впотьмах.
Пуаро замотал головой:
– Не впотьмах. Уже светло.
Рейс заинтересованно взглянул на него:
– Есть какое-нибудь соображение?
– Уже не соображение: уверенность.
– С какого же времени?
– Со смерти горничной, Луизы Бурже.
– Ни черта не понимаю!
– Между тем все ясно, мой друг, совершенно ясно. Но какие
трудности, шероховатости, осложнения! Над такими людьми,
как Линит Дойл, со всех сторон схлестываются ненависть и зависть,
злоба и алчность. Словно туча мух – и гудят, гудят…
– Но вы думаете, что знаете! – Собеседник смотрел на него
с любопытством. – Без уверенности вы не скажете. А я, честно говоря,
ничего впереди не вижу. Какие-то подозрения, конечно, есть…
Пуаро встал и выразительно сжал руку Рейса.
– Вы великий человек, mon colonel…[109] Вы не говорите мне:
«Скажите, о чем вы сейчас думаете?» Вы знаете, что, если бы я мог
сказать, я бы сказал это. Но еще многое надо прояснить.
Поразмыслите, однако, в направлении, которое я укажу. Там кое-что
есть… Есть заявление мадемуазель де Бельфор о том, что кто-то
подслушивал наш с ней ночной разговор в Асуане. Есть заявление
месье Тима Аллертона относительно того, что он слышал и что делал
в злосчастную ночь. Есть знаменательные ответы Луизы Бурже
на наши вопросы сегодня утром. Есть то обстоятельство, что мадам
Аллертон пьет воду, ее сын – виски с содовой, а я – вино. Прибавьте
к этому два пузырька с лаком для ногтей и пословицу, которую я
тогда вспомнил. Теперь мы подходим к самому загадочному в этой
истории – к тому, что револьвер завернули в простой носовой
платок, потом в бархатную накидку и выбросили за борт…
С минуту помолчав, Рейс покачал головой.
– Нет, – сказал он, – не улавливаю. Смутно понимаю, к чему вы
меня подталкиваете, но ухватить не могу.
– Ну да, да. Вы видите лишь половину истины. И запомните:
мы должны все начать сначала, поскольку наше первое
представление было ошибочным.
Рейс скривился:
– Дело привычное. Работа детектива, думаю я частенько, в том
и состоит, что бракуешь начатое – и начинаешь сначала.
– Верно, верно. А некоторые не понимают этого. Придумывают
теорию – и к ней все подстраивают. Если какой-нибудь
незначительный факт не подходит, они его отбрасывают. При этом
важны как раз неподходящие факты. Мне все время казалось
важным то обстоятельство, что с места преступления пропал
револьвер. Я понимал, что это не случайно, но вполне осознал это
лишь полчаса назад.
– А я до сих пор не понимаю.
– Поймете! Вы, главное, думайте в том направлении, что я
подсказал. А теперь давайте разбираться с телеграммой. Если,
конечно, не будет возражать герр доктор.
Доктор Бесснер еще не остыл. Открыв на стук, он нахмурился:
– В чем дело? Вы опять хотите видеть моего пациента?
Это неразумно, говорю вам. У него жар. Он возбудился сегодня более
чем достаточно.
– Мы зададим только один вопрос, – сказал Рейс, – только один,
обещаю вам.
С недовольным ворчанием доктор отступил, и они вошли,
сам же он, брюзжа под нос, протиснулся в дверь.
– Я вернусь через три минуты, – сказал он, – и тогда вы уйдете –
категорически!
И его тяжелая поступь стихла на палубе. Саймон Дойл переводил
вопросительный взгляд с одного на другого.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– Ничего особенного, – ответил Рейс. – Когда стюарды
представляли мне отчет, они обмолвились, что громче всех
скандалил синьор Рикетти. Вы же сказали, что вас это не удивляет,
поскольку вы знаете, какой у него скверный характер: в связи
с какой-то телеграммой он нахамил вашей жене. Вы не могли бы
сейчас рассказать об этом случае?
– Охотно. Это было в Вади-Хальфе. Мы вернулись со Второго
порога. Линит показалось, что в почте на борту она увидела
телеграмму на свое имя. Она, понимаете, совсем забыла, что ее
фамилия больше не Риджуэй, а Рикетти и Риджуэй, если их написать
куриной лапой, довольно похожи между собой. Она надорвала
телеграмму, таращится в нее, ничего не понимая, и тут налетает этот
Рикетти, буквально вырывает телеграмму и бешено орет. Она пошла
за ним извиняться, а он ей нахамил.
Рейс глубоко вздохнул.
– А что было в телеграмме, мистер Дойл, не знаете?
– Знаю, Линит кое-что успела прочесть вслух. Там…
Он смолк. Снаружи донесся шум. К каюте приближался
пронзительно кричавший голос:
– Где месье Пуаро и полковник Рейс? Мне нужно немедленно
видеть их! Это чрезвычайно важно. У меня для них ценная
информация. Я… Они у мистера Дойла?
Бесснер не прикрыл за собой дверь, портьера преграждала доступ
в каюту. Миссис Оттерборн откинула ее в сторону и влетела,
как смерч. Она разрумянилась, не очень твердо держалась на ногах
и плохо ворочала языком.
– Мистер Дойл, – сказала она сценическим голосом, – я знаю,
кто убил вашу жену!
– Что?!
Саймон смотрел на нее во все глаза – как и оба его посетителя.
Миссис Оттерборн обвела всю троицу победным взглядом.
Она была счастлива – безгранично счастлива.
– Да, – сказала она, – мои теории полностью подтвердились. Пусть
говорят: немыслимо, фантастично, но глубинные, первобытные
импульсы – это реальность.
Рейс оборвал ее:
– Нужно ли понимать, что вы располагаете доказательствами,
которые уличают убийцу миссис Дойл?
Миссис Оттерборн уселась в кресло и, подавшись вперед,
решительно затрясла головой:
– Да, располагаю. Вы же не станете отрицать, что убийца Луизы
Бурже убил также Линит Дойл? Что оба преступления совершил один
человек?
– Конечно, – заторопил ее Саймон, – это резонно. Продолжайте.
– Тогда мое утверждение остается в силе, я знаю, кто убил Луизу
Бурже, – значит, я знаю, кто убил Линит Дойл.
– То есть вы теоретически знаете, кто убил Луизу Бурже, –
недоверчиво заключил Рейс.
Миссис Оттерборн взвилась:
– Я точно знаю! Своими глазами видела!
Саймон возбужденно закричал:
– Ради бога, рассказывайте по порядку! Вы, говорите, видели,
кто убил Луизу Бурже?
Миссис Оттерборн кивнула:
– Я расскажу, как все это было.
Она буквально светилась от счастья. То была минута ее торжества.
Пусть ее книги плохо расходятся, пусть жадно поглощавшая их
публика предпочла ей новых любимцев – Саломея Оттерборн снова
будет в центре внимания. Ее имя попадет во все газеты. Она будет
главной свидетельницей на судебном процессе.
Она набрала воздуху в легкие и отверзла уста:
– Это случилось, когда я шла на ленч. Мне совсем не хотелось
есть – после всех ужасов – впрочем, не вам объяснять. На полпути я
вспомнила, что… м-м… забыла кое-что в каюте. Я велела Розали идти
пока одной.
Миссис Оттерборн смолкла.
Портьера на двери шевельнулась, словно от сквозняка,
но слушавшие этого не заметили.
– У меня… – Миссис Оттерборн замялась. Обозначились
подводные камни, которые надо было миновать. – У меня была
договоренность… с одним членом экипажа. Он должен был
передать мне… одну вещь, но я не хотела, чтобы дочь знала об этом.
Она не переносит… некоторые вещи…
Не очень гладкая история, но до суда есть время придумать что-
нибудь получше.
Рейс перевел взгляд на Пуаро и вопросительно поднял брови.
Тот чуть заметно кивнул и беззвучно, одними губами, сказал: виски.
Снова шевельнулась портьера. В щели между ней и косяком что-то
тускло, матово отливало.
Миссис Оттерборн продолжала:
– С тем человеком мы договорились встретиться на средней
палубе, на корме. Я шла по нашей палубе, когда в одной каюте
открылась дверь и выглянула эта самая девушка – Луиза Бурже,
вы говорите, ее звали? Видимо, она кого-то ждала. Увидев меня,
она скроила разочарованную гримасу и быстро захлопнула дверь.
Но я тогда об этом не задумалась. Я пришла в назначенное место,
взяла… что принес тот человек, расплатилась, обменялась с ним
парой слов. И пошла к себе. На нашей палубе я выхожу с кормы
и вижу, как в дверь этой горничной стучит и входит…
– Кто? – сказал Рейс.
Бах!
Грохот выстрела наполнил каюту. Едко запахло пороховой гарью.
Миссис Оттерборн медленно, как на обследовании, повернулась
боком, грузно подалась вперед и свалилась на пол. Из дырочки
за ухом струилась кровь.
На минуту все оторопели. Потом оба дееспособных мужчины
вскочили на ноги. Тело загораживало им проход. Рейс склонился
над ним, а Пуаро, как кошка, прыгнул к двери и выбежал на палубу.
Никого. На полу, у порожка, лежал большой «кольт».
Пуаро глянул в обе стороны. Никого! Он побежал к корме. Он уже
сворачивал, когда, спеша с того борта, на него налетел Тим Аллертон.
– Что, к черту, случилось? – выдохнул Тим.
– Вам никто не встретился? – резко выкрикнул Пуаро.
– Мне? Никто.
– Тогда идемте со мной. – Он взял молодого человека под руку
и зашагал обратно. Там уже собрались люди. Из своих кают
прибежали Розали, Жаклин и Корнелия. Со стороны салона шли
Фергюсон, Джим Фанторп и миссис Аллертон.
Над «кольтом» стоял Рейс. Повернувшись к Тиму Аллертону, Пуаро
резко спросил:
– У вас есть перчатки?
Тот порылся в карманах:
– Есть.
Пуаро выхватил их, надел и нагнулся к «кольту». Рядом опустился
на корточки Рейс. Публика затаила дыхание.
– В ту сторону он не уходил, – сказал Рейс. – Фанторп и Фергюсон
сидели в гостиной – они бы видели.
– А мистер Аллертон встретил бы его, если бы он побежал
на корму, – ответил Пуаро.
Указывая на «кольт», Рейс сказал:
– Занятно, что совсем недавно мы его видели. Впрочем, это надо
проверить.
Он постучал в каюту Пеннингтона. Оттуда не ответили. В каюте
никого не было. Рейс прошел к комоду и открыл правый ящик. Пусто.
– Ясно, – сказал Рейс. – Где же сам Пеннингтон?
Снова они вышли на палубу. Увидев в группе толпившихся миссис
Аллертон, Пуаро сразу направился к ней.
– Мадам, заберите к себе мисс Оттерборн, приглядите за ней.
Ее мать, – он взглядом спросил Рейса, тот кивнул, – убили.
К ним спешно шел доктор Бесснер.
– Gott in Himmel! Что тут теперь?
Его пропустили. Рейс показал на дверь. Бесснер вошел.
– Ищем Пеннингтона, – сказал Рейс. – Отпечатки есть на «кольте»?
– Нет, – сказал Пуаро.
Они нашли Пеннингтона на средней палубе. Тот уединился
в маленькой гостиной – писал письма. Навстречу вошедшим он
обернул красивое, чисто выбритое лицо.
– Что-нибудь стряслось? – спросил он.
– Вы не слышали выстрела?
– Погодите… теперь я вспоминаю, что вроде бы слышал какой-то
грохот. Но мне в голову не пришло… Кого теперь?..
– Миссис Оттерборн.
– Миссис Оттерборн? – В его голосе прозвучало неприкрытое
удивление. – Вы меня поражаете. Миссис Оттерборн! – Он покрутил
головой. – Отказываюсь понимать. – Он понизил голос: –
Сдается мне, джентльмены, что на судне находится маньяк-убийца.
Надо придумать, как защищаться.
– Мистер Пеннингтон, – сказал Рейс, – сколько времени вы в этой
комнате?
– Дайте подумать. – Он потер подбородок. – Минут двадцать,
наверное.
– Вы никуда не выходили?
– Нет, никуда.
Он вопросительно смотрел на них.
– Видите ли, мистер Пеннингтон, – сказал Рейс, – миссис
Оттерборн застрелили из вашего пистолета.
OceanofPDF.com
Глава 24
Мистер Пеннингтон был потрясен. Мистер Пеннингтон был
не в силах этому поверить.
– Позвольте, джентльмены, – сказал он, – это очень серьезное
дело. Очень серьезное.
– Чрезвычайно серьезное для вас, мистер Пеннингтон.
– Для меня? – У него встревоженно полезли вверх брови. –
Но, уважаемый сэр, когда там стреляли, я тут спокойно писал свои
письма.
– У вас и свидетель есть?
Пеннингтон помотал головой:
– Откуда? Наверное, нет. Но ведь это невозможная вещь, чтобы я
поднялся на палубу, застрелил эту бедную женщину (непонятно
зачем) и спустился вниз, никем не замеченный. В это время
множество людей отдыхают в шезлонгах.
– А как вы объясните, что стреляли из вашего пистолета?
– Вот тут, боюсь, я заслуживаю порицания. Как-то в первые дни,
в салоне, помнится, зашел разговор об оружии, и я ляпнул, что всегда
путешествую с пистолетом.
– Кто был тогда в салоне?
– Сейчас точно не вспомню. Много народу было. Чуть ли не все. –
Он грустно покачал головой. – Да, – сказал он, – тут я определенно
дал маху. – Он продолжал: – Сначала Линит, потом горничная Линит,
теперь миссис Оттерборн – и без всякой причины.
– Причина была, – сказал Рейс.
– Правда?
– Конечно. Миссис Оттерборн собиралась рассказать, как видела
кого-то входящим в каюту Луизы. Ей оставалось назвать только имя,
и тут ее пристрелили.
Эндрю Пеннингтон промокнул шелковым платком лоб.
– Какой ужас, – обронил он.
– Месье Пеннингтон, – сказал Пуаро, – в связи с этим делом я
хотел бы кое-что обсудить с вами. Вас не затруднит подойти ко мне
через полчаса?
– С большим удовольствием.
Ни голосом, ни видом он, впрочем, не выразил никакого
удовольствия. Рейс и Пуаро переглянулись и быстро вышли.
– Хитрый черт, – сказал Рейс. – А ведь испугался!
Пуаро кивнул:
– Да, у него нерадостно на душе, у нашего месье Пеннингтона.
Когда они поднялись на верхнюю палубу, из своей каюты вышла
миссис Аллертон и кивком головы позвала Пуаро.
– Мадам?
– Бедное дитя! Скажите, месье Пуаро, здесь нет двойной каюты,
чтобы я была при ней? Ей не надо возвращаться к себе, где она была
с матерью, а у меня только одна койка.
– Это можно устроить, мадам. Вы очень добры.
– Да ничего особенного, тем более я к ней так привязалась.
Она мне всегда нравилась.
– Она очень расстроена?
– Ужасно. Похоже, она всей душой была предана этой
малоприятной женщине. Об этом нельзя думать без слез.
Тим считает, что она пила. Это правда?
Пуаро кивнул.
– Бедняга. Не нам ее судить, но жизнь у девочки, наверное, была
несладкая.
– Несладкая, мадам. Она – гордый и очень верный человек.
– Вот это я ценю – верность. Сегодня она не в чести. Трудный
характер у девочки. Гордая, замкнутая, упрямая – и вместе с тем
такая отзывчивая, по-моему.
– Я вижу, что передал ее в хорошие руки, мадам.
– Да, не тревожьтесь. Я за ней пригляжу. Она так трогательно
тянется ко мне.
Миссис Аллертон вернулась к себе в каюту.
Пуаро отправился на место трагедии.
Таращившая глаза Корнелия еще была там. Она сказала:
– Месье Пуаро, каким образом никто из нас не видел сбегавшего
убийцу?
– В самом деле, – подхватила Жаклин.
– Ах, – сказал Пуаро, – это совсем не фокус с исчезновением,
как вам представляется, мадемуазель. Убийца имел три возможности
уйти.
– Три? – удивилась Жаклин.
– Он мог уйти либо в правую сторону, либо в левую, а третьего
пути я не вижу, – терялась Корнелия.
И Жаклин нахмурила брови. Потом ее лицо прояснилось.
– Ну конечно, – сказала она, – он мог уйти в обе стороны
по горизонтали, но ведь есть еще вертикаль. Если вверх уйти трудно,
то вниз – пожалуйста.
Пуаро улыбнулся:
– Вы умница, мадемуазель.
– Я, конечно, полная тупица и ничего не понимаю, – сказала
Корнелия.
Жаклин пояснила:
– Дорогая, месье Пуаро считает, что он мог перемахнуть через
поручень и спрыгнуть на среднюю палубу.
– Господи! – задохнулась Корнелия. – Мне это в голову не пришло.
Но какое же нужно проворство для этого! Видимо, он так и сделал?
– Вполне мог, – сказал Тим Аллертон. – В такие минуты,
не забывайте, люди переживают потрясение, стресс. После выстрела
на них находит столбняк.
– С вами именно так и было, месье Аллертон?
– Именно так. Я встал как вкопанный, потом уже побежал к корме.
Из каюты Бесснера вышел Рейс и начальственным голосом сказал:
– Соблаговолите разойтись, нам надо вынести тело.
Все тут же разошлись. Пуаро тоже отошел в сторону. Корнелия
с грустной убежденностью сказала ему:
– Я до конца дней буду помнить это путешествие. Три смерти!..
Как в кошмарном сне.
Ее услышал Фергюсон.
– Это вас культура заела, – резко бросил он. – Учитесь у Востока
принимать смерть: эпизод, не заслуживающий внимания.
– Пусть себе, – сказала Корнелия. – Они непросвещенные. Их жаль.
– И хорошо, что непросвещенные. Просвещение обескровило
белую расу. Посмотрите на Америку – они же свихнулись
на культуре. Гадость какая.
– По-моему, вы говорите чушь, – залилась краской Корнелия. –
Я каждую зиму хожу на лекции по греческому искусству,
Ренессансу[110] и про знаменитых исторических деятельниц слушала
цикл.
Мистер Фергюсон яростно застонал:
– Греческое искусство! Ренессанс! Исторические деятельницы!
Тошно слушать! Только будущее, девушка, имеет значение,
не прошлое. Три покойницы на борту – ну и что? Велика потеря!
Линит Дойл с ее деньгами, тунеядка горничная, бессмысленная
дурища миссис Оттерборн. Неужели вы думаете, что кому-то
интересно, живы они или нет? Мне – неинтересно. Я считаю: и слава
богу!
– И неправильно считаете, – вскипела Корнелия. – Противно
слушать, как вы говорите, говорите – и все о себе, о себе.
Я недолюбливала миссис Оттерборн, но ее дочь обожала ее, смерть
матери сломила несчастную. Я ничего не знаю про горничную-
француженку, но кто-то ее, наверное, тоже любил. А что касается
Линит Дойл, то, не говоря о всем прочем, она была прекрасна.
Она была такая красивая, что, когда входила в комнату, дыхание
перехватывало. Я дурнушка и тем более ценю красоту. Она была
такая красивая – чисто по-женски, – что только в греческом
искусстве найдется с чем ее сравнить. Когда погибает красота,
это потеря для всех. Вот так.
Мистер Фергюсон отпрянул назад. Он вцепился себе в волосы
и яростно рванул их.
– Все, сдаюсь, – сказал он. – Вы невозможны. Вы даже не можете
по-женски затаить обиду. – Он повернулся к Пуаро: –
Известно ли вам, сэр, что родитель Линит Риджуэй фактически
погубил отца Корнелии? И что же, она скрипит зубами, видя,
как наследница в жемчугах и парижских туалетах плывет по Нилу?
Как бы не так! Подобно сказочной овечке, она блаженно блеет:
«Какая красивая!» Не думаю, чтобы она хоть чуть сердилась на нее.
Корнелия покраснела.
– Да нет, сердилась немного. Папа умер, потому что разуверился
во всем – у него ничего не получалось.
– Изволите видеть: немного сердилась.
– А не вы ли сейчас твердили, что будущее важнее прошлого? –
вскипела Корнелия. – То было в прошлом, с ним покончено.
– Опять сдаюсь, – сказал Фергюсон. – Корнелия Робсон, я впервые
встречаю такую замечательную женщину. Вы не пойдете за меня
замуж?
– Не говорите чушь.
– Хотя при сем присутствует почтенный сыщик, предложение
мое – искреннее. Кстати, будьте свидетелем, месье Пуаро.
Я ответственно предлагаю этой женщине замужество, поступаясь,
прошу заметить, своими принципами, поскольку ни во что не ставлю
брачные узы; другого рода договоренностей она не примет, поэтому
пусть будет замужество. Прошу вас, Корнелия, скажите «да».
– Не выставляйте себя на посмешище, – краснея, сказала
Корнелия.
– Да почему же вы не хотите за меня замуж?
– Потому что несерьезно.
– Что несерьезно? Мое предложение или я сам?
– И то и другое, хотя больше вы сами. Для вас нет ничего святого.
Вы смеетесь над просвещением, над культурой – даже над смертью.
На вас нельзя будет положиться.
Она оборвала себя, снова покраснела и убежала к себе в каюту.
Фергюсон проводил ее взглядом.
– Ну и девица! Главное, она говорит правду. Ей нужен
положительный человек. На которого можно положиться – мой бог! –
Помолчав, он заинтересованно спросил: – Что с вами, месье Пуаро?
Вы о чем-то глубоко задумались.
Пуаро тряхнул головой:
– Я думаю – только и всего.
– «Мысли о Смерти». «Смерть, или Дурная бесконечность».
Сочинение Эркюля Пуаро. Нашумевшая монография.
– Месье Фергюсон, – продолжал Пуаро, – вы очень нахальный
юноша.
– Будьте снисходительны. Я люблю нападать на признанные
институты.
– А я, по-вашему, признанный институт?
– Безусловно. Как вы находите эту девушку?
– Мисс Робсон?
– Да.
– Я думаю, она девушка с характером.
– Совершенно верно. Решительная девушка. На вид кроткая
овечка, а на поверку – кремень. Она… Черт! Я хочу эту девушку.
Нелишне, по-моему, подразнить старуху. Если по-серьезному
настроить ее против себя, Корнелии это может понравиться.
Он развернулся и пошел в салон. В углу, на своем обычном месте,
сидела мисс Ван Шуйлер. Высокомерия в ней сегодня было больше
обычного. Она вязала. Фергюсон решительным шагом направился
в ее угол. За ним, не привлекая внимания, вошел Эркюль Пуаро и сел
в благоразумной отдаленности, уткнувшись в журнал.
– Добрый день, мисс Ван Шуйлер.
Мисс Ван Шуйлер подняла глаза, немедленно их опустила
и холодно обронила:
– М-м-м… Добрый день.
– Послушайте, мисс Ван Шуйлер, мне надо переговорить с вами
на крайне важную тему. Дело, собственно, вот в чем. Я хочу жениться
на вашей кузине.
Мисс Ван Шуйлер уронила моток, и тот укатился к стене.
Она язвительно процедила:
– Вы не в своем уме, молодой человек.
– Отнюдь нет. Я решительно настроен жениться на ней. Я сделал ей
предложение.
Мисс Ван Шуйлер оглядела его с холодным интересом, какого
заслуживает диковинный жук.
– В самом деле? Я полагаю, она дала вам от ворот поворот.
– Она отказала мне.
– Естественно.
– Ничуть не «естественно». Я буду просить ее руки до тех пор, пока
она не согласится.
– Уверяю вас, сэр, что смогу оградить мою юную кузину
от приставаний этого рода, – отрезала мисс Ван Шуйлер.
– А что вы имеете против меня? – наседал мистер Фергюсон.
В ответ мисс Ван Шуйлер чуть подняла брови и затеребила нитку,
намереваясь подтянуть к себе клубок и прекратить разговор.
– Нет, правда, – настаивал Фергюсон, – что вы имеете против
меня?
– Я полагаю, ответ ясен, мистер… извините…
– Фергюсон.
– …мистер Фергюсон. – Мисс Ван Шуйлер с отчетливым
неудовольствием произнесла его имя. – Выбросьте эти мысли
из головы.
– Иначе говоря, я ей не подхожу?
– Вы сами должны это понимать.
– А в каком смысле я ей не подхожу?
Снова мисс Ван Шуйлер не удостоила его ответом.
– У меня две руки, две ноги, хорошее здоровье и вполне
нормальные мозги. В чем, собственно, дело?
– Есть еще такая вещь, как положение в обществе, мистер
Фергюсон.
– Чихать на положение в обществе.
Распахнулась дверь, и вошла Корнелия. При виде грозной кузины
Мари, беседующей с ее нежданным поклонником, она застыла
на пороге.
Разошедшийся Фергюсон обернулся и с широкой улыбкой
позвал ее:
– Подходите, Корнелия. Я тут самым светским образом прошу
вашей руки.
– Корнелия, – страшным голосом проскрежетала мисс Ван
Шуйлер, – ты поощряла этого молодого человека?
– Нет, конечно… во всяком случае… не то чтобы… то есть…
– Что «то есть»?
– Она меня не поощряла, – пришел на помощь Фергюсон. – Я сам
решился. Только по доброте сердечной она не съездила мне
по физиономии… Корнелия, ваша кузина говорит, что я вам
не подхожу. Это, разумеется, так, но не в том смысле, какой она
вкладывает в это. В нравственном отношении мне далеко до вас,
но она-то считает, что и в социальном плане я вам не пара.
– Точно так же думает и Корнелия, я полагаю, – сказала мисс Ван
Шуйлер.
– Это правда? – Мистер Фергюсон испытующе посмотрел
на Корнелию. – Вы из-за этого не хотите выходить за меня?
– Нет, не из-за этого. – Корнелия покраснела. – Если бы вы мне
нравились, я бы пошла за вас.
– Я вам не нравлюсь?
– Вы… жестокий. Вы такое говорите… и так беспардонно…
Я впервые встречаю такого человека.
На глазах у нее вскипели слезы. Она выбежала на палубу.
– Вообще говоря, – заключил мистер Фергюсон, – для начала
неплохо. – Он откинулся на спинку стула, оглядел потолок, посвистел,
скрестил ноги в немыслимых брюках и сообщил: – Теперь я буду
звать вас кузиной.
Мисс Ван Шуйлер трясло от ярости.
– Извольте выйти отсюда, сэр, иначе я позвоню стюарду.
– Я оплатил свой проезд. Не представляю, как меня можно
выставить из места общего пользования. Но я уступаю вам. –
Напевая под нос «Йо-хо-хо и бутылка рому»[111], он встал,
развинченной походкой прошел к двери и вышел.
Задыхаясь от гнева, мисс Ван Шуйлер выбиралась из кресла.
Осторожно отложив ненужный больше журнал, Пуаро вскочил
и принес ей клубок шерсти.
– Благодарю вас, месье Пуаро. Не откажите в любезности послать
ко мне мисс Бауэрз – я в совершенном расстройстве. Этот наглый
молодой человек…
– Да, весьма эксцентричен, – согласился Пуаро. – У них вся семья
такая. Избалован, конечно, любит помахать кулаками. – И как бы
между прочим добавил: – Вы, конечно, его узнали?
– Кого узнала?
– Из-за своих прогрессивных взглядов он пренебрегает титулом
и называет себя Фергюсоном.
– Титулом? – пронзительно вскрикнула мисс Ван Шуйлер.
– Да, это же молодой лорд Долиш. Денежный мешок,
но в Оксфорде успел заделаться коммунистом.
Выражая лицом полную сумятицу чувств, мисс Ван Шуйлер
спросила:
– Вы давно это знаете, месье Пуаро?
Пуаро пожал плечами:
– Видел на днях фотографию в газете, очень похож на себя.
Во время обыска обнаружил печатку с гербом. Нет, тут нет сомнений,
уверяю вас.
Ему доставило большое удовольствие наблюдать смену
выражений на лице мисс Ван Шуйлер. Наконец она милостиво
кивнула ему и произнесла:
– Весьма признательна вам, месье Пуаро.
Пуаро, улыбаясь, проводил ее взглядом. Когда она вышла
из салона, он опустился в кресло и лицо его снова омрачилось.
Он сидел, перебирая мысли, и время от времени кивал.
– Mais oui, – сказал он наконец. – Все сходится.
OceanofPDF.com
Глава 25
В салоне его и нашел Рейс.
– Что будем делать, Пуаро? Через десять минут явится Пеннингтон.
Поручаю его вашим заботам.
Пуаро быстро поднялся.
– Сначала доставьте мне Фанторпа.
– Фанторпа? – У Рейса был удивленный вид.
– Да, приведите его ко мне.
Рейс кивнул и вышел. Пуаро прошел в свою каюту, куда вскоре
подошли Рейс и Фанторп.
Пуаро указал на стул, предложил сигарету.
– Итак, мистер Фанторп, – сказал он, – к делу. Вы, я вижу, носите
такой же галстук, как и мой друг Гастингс.
Джим Фанторп озадаченно скосил глаза на галстук.
– Это галстук выпускника Итона, – сказал он.
– Вот именно. Примите к сведению, что я отчасти знаю английские
порядки, хотя я и иностранец. Я знаю, например, что существуют
такие вещи: «что следует делать» и «чего не следует делать».
Здесь Джим Фанторп усмехнулся:
– Теперь нечасто услышишь подобные слова, сэр.
– Возможно, однако сама заповедь остается в силе. Выпускник
старой школы – это выпускник старой школы, и я по собственному
опыту знаю, что он отлично помнит, «чего не следует делать».
Не следует, например, без спросу встревать в разговор, который
ведут незнакомые ему люди.
Фанторп озадаченно смотрел на него. Пуаро продолжал:
– А на днях, месье Фанторп, вы именно это сделали. Группа лиц
вполголоса обсуждала свои дела в салоне. Вы слонялись неподалеку
с очевидным намерением подслушать, о чем они говорят. А потом вы
просто повернулись к ним и отвесили даме комплимент – это была
мадам Саймон Дойл – по поводу ее благоразумного отношения
к делам.
Джим Фанторп густо покраснел. Не оставляя ему времени
возразить, Пуаро повел речь дальше:
– Согласитесь, Фанторп: так не поведет себя человек с галстуком,
какой на моем друге Гастингсе. Гастингс – сама деликатность,
он скорее умрет от стыда, чем сделает такое. Я связываю ваш
поступок с тем, что вы слишком молоды для дорогостоящего
путешествия, что вы работаете в сельской юридической конторе
и вряд ли крепко стоите на ногах и что, наконец, вы не выказываете
признаков заболевания, из-за которого было бы необходимо столь
продолжительное зарубежное путешествие, – я связываю все это
воедино и не могу не задаться вопросом, а теперь задаю его вам:
по какой, собственно говоря, причине вы находитесь на борту этого
судна?
Джим Фанторп резко вскинул голову:
– Я отказываюсь сообщать вам что бы то ни было, месье Пуаро.
Я считаю, что вы просто сошли с ума.
– Нет, я не сошел с ума. Я в полном здравии рассудка.
Где находится ваша контора – в Нортгемптоне? Это не очень далеко
от Вуд-Холла. Какой разговор вы хотели подслушать? Разговор шел
о юридических документах. С какой целью вы сделали ваше
сумбурное и лихорадочное заявление? Вашей целью было помешать
мадам Дойл подписывать документы, не читая.
Он помолчал.
– На этом пароходе произошло убийство. За ним очень скоро
последовали еще два. Если я добавлю к этому, что миссис Оттерборн
была застрелена из пистолета месье Эндрю Пеннингтона, вы, может
быть, поймете, что ваш прямой долг – сказать нам все, что вам есть
сказать.
Несколько минут Джим Фанторп хранил молчание. Потом он
заговорил:
– Вы ходите вокруг да около, месье Пуаро. Но я проникся
серьезностью ваших замечаний. Беда в том, что я не могу сообщить
вам ничего конкретного.
– Иначе говоря, у вас есть только подозрения.
– Да.
– И делиться ими, вы считаете, неразумно? По букве закона,
может, так оно и есть, но мы не в судебном заседании.
Мы с полковником Рейсом пытаемся выйти на убийцу. Тут ценно все,
что может помочь нам.
Джим Фанторп снова задумался, потом сказал:
– Ладно. Что вас интересует?
– Зачем вы отправились в эту поездку?
– Меня послал дядюшка, мистер Кармайкл, он английский
стряпчий миссис Дойл. Через его руки прошло множество ее дел.
В этом качестве он регулярно переписывался с мистером Эндрю
Пеннингтоном, американским опекуном миссис Дойл. Некоторые
обстоятельства – я не стану их перечислять – насторожили дядю.
– Попросту говоря, ваш дядя заподозрил Пеннингтона
в мошенничестве?
Сдержанно улыбнувшись, Джим Фанторп кивнул:
– Вы чуть огрубили мою мысль, но в целом – да. Многочисленные
разъяснения Пеннингтона, благовидные предлоги для перемещения
денежных средств – все это вызывало у дяди недоверие. Узнав
о скоропалительном замужестве мисс Риджуэй и медовом месяце
в Египте, дядя наконец свободно вздохнул. Он понимал, что, когда
она вернется в Англию, наследство обревизуют, чтобы перевести
на нее.
Тут она шлет ему письмо из Каира и между прочим сообщает,
что неожиданно встретила Эндрю Пеннингтона. Дядины подозрения
укрепились. Он подумал: если Пеннингтон загнал себя в угол, то он
постарается получить от нее подписи и скрыть растрату.
Не располагая определенными доказательствами, дядя попал
в трудное положение. Единственное, что он мог придумать, – это
послать меня сюда самолетом – посмотреть, что вообще происходит.
Я должен был смотреть во все глаза и в случае необходимости
незамедлительно действовать – крайне неприятная миссия, смею вас
уверить. В том случае, что вы упомянули, я хамски повел себя. Очень
неприятно, но в целом я доволен результатом.
– Вы хотите сказать, что предостерегли мадам Дойл? – спросил
Рейс.
– Вряд ли предостерег, но точно нагнал страху на Пеннингтона.
Я был уверен, что он на время прекратит свои фокусы, а я между тем
сойдусь ближе с супругами Дойл и как-нибудь смогу их остеречь.
Вообще говоря, я рассчитывал на мистера Дойла. Миссис Дойл так
привязана к Пеннингтону, что вбивать клин между ними было бы
не совсем правильно. Проще действовать через мужа.
Рейс кивнул.
Пуаро сказал:
– Не откажите в откровенности по одному вопросу, месье
Фанторп. Если бы вам пришлось обманывать, кого вы избрали бы
своей жертвой – мадам Дойл или месье Дойла?
Фанторп бегло улыбнулся:
– Какой может быть разговор? Мистера Дойла. Линит Дойл
отлично разбиралась в делах. А ее муж представляется мне
доверчивым парнем, который ничего не смыслит в делах и легко
подмахнет там, где оставлен прочерк, – это его собственные слова.
– Я согласен с вами, – сказал Пуаро. Он поднял глаза на Рейса: –
Вот вам и мотив.
– Но все это только домыслы. Это же не доказательства, – сказал
Джим Фанторп.
– Ах, у нас будут доказательства, – отмахнулся Пуаро.
– Откуда?
– Возможно, от самого мистера Пеннингтона.
Фанторп скроил недоверчивую мину:
– Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.
Рейс взглянул на часы:
– Пора бы ему подойти.
Джим Фанторп понял намек и оставил их.
Через пару минут явился Эндрю Пеннингтон –
предупредительный, светский. Только поджатая линия рта
и настороженный взгляд свидетельствовали о том, что старый боец
готов к схватке.
Он сел и вопросительно взглянул на них.
– Мы просили прийти вас, месье Пеннингтон, – начал Пуаро, –
поскольку очевидно, что это дело касается вас близко и совершенно
особенным образом.
Пеннингтон чуть поднял брови:
– Вы так ставите вопрос?
– Ну конечно, – продолжал Пуаро ровным голосом. – Вы знали
Линит Риджуэй, как я понимаю, еще ребенком.
– А-а, это… – Тревога слетела с его лица. – Прошу прощения,
я не сразу понял. Да, я говорил вам утром, что знал Линит совсем
малявкой в слюнявчике.
– У вас были близкие отношения с ее отцом?
– Именно так. С Мелишем Риджуэем мы были в самых близких
отношениях.
– Настолько близких, что по завещанию он приставил вас к делам
своей дочери и назначил опекуном весьма обширного состояния.
– В общих чертах – да. – Он снова насторожился. Стал сдержаннее
в словах. – Я был не единственным опекуном, естественно. Были
и другие.
– Кто-нибудь из них уже умер?
– Двое. Третий, мистер Стерндейл Рокфорд, здравствует.
– Это ваш компаньон?
– Да.
– Как я понимаю, к моменту замужества мадемуазель Риджуэй
не достигла совершеннолетия.
– В июле ей бы исполнился двадцать один год.
– И в этом случае она естественным образом вступила бы
во владение наследством?
– Да.
– А женитьба поторопила эти обстоятельства, да?
У Пеннингтона напрягся рот. Он воинственно вскинул подбородок.
– Извините, джентльмены, но какое дело вам до всего этого?
– Если вам не хочется отвечать на вопрос…
– Да пожалуйста, я не возражаю – спрашивайте. Только я не вижу
смысла во всем этом.
– Ну как же, месье Пеннингтон… – Пуаро наклонился вперед
и сверкнул своими зелеными кошачьими глазами. – Встает вопрос
о мотивах убийства. В этом случае всегда принимаются в расчет
финансовые аспекты.
Пеннингтон нехотя сказал:
– По завещанию Риджуэя Линит получала право распоряжаться
своим капиталом по достижении двадцати одного года или выйдя
замуж.
– Без каких-либо оговорок?
– Без оговорок.
– А речь идет, меня заверяют, о миллионах?
– Да, о миллионах.
– Большая ответственность лежала на вас и вашем компаньоне,
мистер Пеннингтон, – сказал негромко Пуаро.
– Нам не привыкать к ответственности, – огрызнулся тот. – Она нас
не страшит.
– Интересно.
Что-то в тоне Пуаро задело собеседника.
– Что, к черту, вы имеете в виду? – вскинулся он.
С подкупающей прямотой Пуаро ответил:
– Интересно знать, мистер Пеннингтон: неожиданное замужество
Линит Риджуэй – оно не внесло… м-м… переполоха в ваши дела?
– Переполоха?
– Я именно так сказал.
– Чего вы добиваетесь, черт возьми?
– Узнать одну простую вещь. Находятся ли дела Линит Дойл в том
превосходном порядке, в котором им надлежит быть.
Пеннингтон встал.
– Довольно. Мне надоело. – Он направился к двери.
– Но вы все-таки ответите на мой вопрос?
– Ее дела находятся в превосходном порядке, – выпалил
Пеннингтон.
– То есть замужество Линит Риджуэй не встревожило вас до такой
степени, чтобы кинуться в Европу на первом же пароходе и потом
инсценировать неожиданную встречу в Египте?
Пеннингтон вернулся к столу. Он снова взял себя в руки.
– Вы говорите совершенный вздор. До встречи в Каире я даже
не знал, что Линит вышла замуж. Я был безмерно удивлен. Должно
быть, я на день разминулся с ее письмом. Его потом отправили
из Нью-Йорка за мной следом, я получил его неделей позже.
– Вы плыли, говорите, на «Карманике»?
– Совершенно верно.
– И письмо пришло в Нью-Йорк, когда «Карманик» уже отплыл?
– Сколько раз это можно повторять?
– Странно, – сказал Пуаро.
– Что тут странного?
– Странно, что на вашем багаже нет наклеек «Карманика».
Последним из трансатлантических лайнеров у вас отметилась
«Нормандия», а «Нормандия», сколько я помню, отплыла двумя
днями позже «Карманика».
Собеседник растерялся. У него забегали глаза.
Со своей стороны добавил полковник Рейс.
– Полно, мистер Пеннингтон, – вступил он. – У нас есть все
основания полагать, что вы плыли на «Нормандии»,
а не на «Карманике», как вы говорите. В этом случае вы получили
письмо миссис Дойл еще в Нью-Йорке. Не запирайтесь, ведь это
самое простое дело – справиться в пароходных компаниях.
Пеннингтон невидяще нащупал стул и сел. Его лицо стало
безжизненной маской, но живой ум лихорадочно искал выхода.
– Ваша взяла, джентльмены, – сказал он. – Не мне тягаться с вами.
У меня были причины вести себя подобным образом.
– Не сомневаемся, – вставил Рейс.
– Я открою их при условии, что это останется между нами.
– Можете не сомневаться, что мы поведем себя должным образом.
Но заведомо я ничего не могу обещать.
– Ладно, – вздохнул Пеннингтон. – Скажу начистоту. В Англии
затеялись скверные дела. Я забеспокоился. От переписки какой толк?
Выход один: ехать и смотреть самому.
– Что вы называете скверными делами?
– У меня появились основания думать, что Линит обманывают.
– Кто же?
– Ее английский адвокат. Такими обвинениями так просто
не бросаются. Я решил поехать туда и самолично во всем
разобраться.
– Это заслуживает всяческих похвал, но к чему этот маленький
обман с письмом, которое вы будто бы не получали?
– А что было делать? – Пеннингтон развел руками. – Как свалиться
молодоженам на голову и не открыть своих карт? Я подумал,
что лучше будет разыграть случайную встречу. Потом, я ничего
не знал про ее мужа. Он вполне мог участвовать в этом
мошенничестве.
– Ваши действия, таким образом, были продиктованы самыми
бескорыстными побуждениями, – сухо сказал полковник Рейс.
– Правильно, полковник.
Помолчали. Рейс бросил взгляд на Пуаро. Тот подался вперед.
– Месье Пеннингтон, – сказал он, – мы не верим ни единому
вашему слову.
– И черт с вами. Чему вы, интересно, поверите?
– Мы поверим тому, что замужество Линит поставило вас
в затруднительное финансовое положение; что вы самым срочным
образом стали искать способ выбраться из своих неприятностей –
выиграть время, другими словами; что с этой целью вы старались
заполучить от мадам Дойл подпись на неких документах –
и потерпели неудачу; что, прогуливаясь по вершине утеса в Абу-
Симбеле, вы раскачали и столкнули вниз валун, который чудом
не прихлопнул кого надо.
– Вы сошли с ума.
– Мы поверим тому, что на обратном пути сложились сходные
обстоятельства, – другими словами, представилась возможность
устранить мадам Дойл в такой момент, что ее смерть наверняка
припишут кое-кому другому. И мы уже не просто уверены – мы
знаем, что из вашего револьвера была убита женщина, готовая
назвать имя человека, которого она обоснованно считала убийцей
и Линит Дойл, и горничной Луизы.
– Дьявольщина! – Зычный выкрик Пеннингтона прервал поток
красноречия Пуаро. – Чего вы добиваетесь? Вы совсем сошли с ума?
Какие у меня могут быть мотивы? Ведь я не получу денег Линит,
они отойдут ее мужу. Почему вы к нему не вяжетесь? Он от этого
выигрывает, не я.
Рейс холодно ответил:
– В тот вечер Дойл безвыходно сидел в салоне, пока ему самому
не прострелили ногу. То, что после этого он не мог сделать и шагу,
подтверждают доктор и сиделка – свидетели незаинтересованные
и заслуживающие доверия. Саймон Дойл не мог убить свою жену.
Он не мог убить Луизу Бурже, и ясно как божий день, что он
не убивал миссис Оттерборн. Вы знаете это не хуже нас.
– Я знаю, что он не убивал Линит. – Пеннингтон держался уже
спокойнее. – Я только спрашиваю, зачем вязаться ко мне, когда я
ничего не выигрываю от ее смерти.
– С этим, любезнейший, – мурлычущим голосом завел Пуаро, –
можно поспорить. Линит была проницательнейшей деловой дамой.
Она досконально знала свое хозяйство и быстро находила любой
непорядок. Получив доступ к своей собственности, для чего ей всего-
навсего надо было вернуться в Англию, она бы сразу заподозрила
неладное. Но тут она умирает, ее состояние, как вы только что
заметили, наследует ее муж – и это существенно меняет картину.
Сверх того, что его жена была богатой женщиной, Саймон Дойл
не имеет никакого представления о ее делах. У него простой,
доверчивый характер. Легче легкого подсунуть ему запутанные
отчеты, скрыть реальный итог в столбцах цифр и отсрочить
имущественные распоряжения, сославшись на юридические
формальности и недавний кризис. Я думаю, что для вас имеет
громадное значение, с кем иметь дело – с мужем или женой.
Пеннингтон пожал плечами:
– Ваши мысли бредовые.
– Время покажет.
– Что вы сказали?
– Я сказал: время покажет. Речь идет о трех смертях. О трех
убийствах! Закон потребует тщательнейшим образом вникнуть
в состояние дел мадам Дойл.
Он увидел, как у его vis-a-vis[112] опали плечи, и понял,
что победил. Подозрения Джима Фанторпа были выстроены
не на песке.
Пуаро продолжал:
– Игра проиграна. Блефовать бесполезно.
– Вам не понять, – пробормотал Пеннингтон. – Никакой аферы тут
нет. Это кризис виноват, на Уолл-стрит совсем ума решились. Но я
подстраховался. В июне, даст бог, все будет о’кей.
Трясущимися пальцами он взял сигарету, но так и не раскурил ее.
– Вероятно, – в задумчивости протянул Пуаро, – камень просто
ввел вас в искушение. Вы полагали, что вас никто не видит.
– Случайность! – вскричал Пеннингтон. – Уверяю вас, это была
случайность! – Он тянул к ним подергивающееся лицо со стылыми
от ужаса глазами. – Я споткнулся и упал на него. Говорю вам,
это была случайность.
Те двое не отвечали.
И снова Пеннингтон взял себя в руки. Сломленный человек,
он не желал складывать оружие. Поднявшись, он направился
к двери.
– Вы не пришьете мне этого, джентльмены. Это была случайность.
И не я стрелял в нее, слышите? Этого вы тоже мне не пришьете.
Он вышел.
OceanofPDF.com
Глава 26
Когда за Пеннингтоном закрылась дверь, Рейс глубоко вздохнул:
– Мы продвинулись дальше, чем я рассчитывал. Признание
в мошенничестве, признание в покушении на жизнь. На большее
и надеяться не приходится. Если в покушении человек как-то
сознается, то мокрое дело он никогда на себя не возьмет.
– Бывает, что возьмет, – сказал Пуаро. Его глаза, как у кошки,
подернулись дымкой.
Рейс с любопытством взглянул на него:
– У вас есть план?
Пуаро кивнул. Он зажимал пальцы:
– Парк в Асуане. Заявление мистера Аллертона. Два флакона
с лаком для ногтей. Моя бутылка вина. Бархатная накидка. Носовой
платок в пятнах. Револьвер, оставленный на месте преступления.
Смерть Луизы. Смерть мадам Оттерборн… Да, одно к одному.
Пеннингтон никого не убивал, Рейс.
– Как! – поразился Рейс.
– Не убивал. Да, у него были мотивы. Да, у него было желание. Он
даже предпринял попытку. Mais c’est tout[113]. Для этого
преступления требовалось нечто такое, чего у Пеннингтона нет.
Для такого преступления нужны дерзость, безошибочное и быстрое
исполнение, храбрость, безразличие к опасности и при всем том
находчивый и сметливый ум. Всех этих качеств Пеннингтон лишен.
Он пойдет на преступление, если будет знать, что ничем не рискует.
А наш преступник очень и очень рисковал. Он ходил по краю
пропасти. Тут нужно быть смелым человеком. Пеннингтон не смелый,
а просто хитрец.
Рейс смотрел на него с профессиональным уважением.
– Вы отлично разложили все по полочкам, – сказал он.
– Пожалуй, да. Кое-что нужно еще добрать. Например, телеграмма,
которую читала Линит Дойл. Хотелось бы это прояснить.
– Господи, мы же забыли спросить Дойла! Он заговорил о ней,
когда прибежала эта несчастная мамаша Оттерборн. Надо опять
спросить.
– Это потом. Прежде мне хочется поговорить кое с кем.
– С кем же?
– С Тимом Аллертоном.
Рейс поднял брови:
– Хорошо, давайте вызовем его сюда.
Он нажал звонок и отдал распоряжение стюарду.
С вопросительным видом вошел Тим Аллертон.
– Стюард говорит, вы хотели меня видеть?
– Именно так, месье. Садитесь.
Тим сел. Его скучающее лицо выразило внимание.
– От меня что-нибудь требуется? – У него вежливый, прохладный
голос.
– В известном смысле. Мне нужно, чтобы вы меня выслушали.
У Тима удивленно поползли вверх брови.
– Извольте. Другого такого благодарного слушателя нет на всем
белом свете. Будьте уверены, что в нужный момент я буду говорить
«Ух ты!».
– Совсем хорошо. «Ух ты!» нам очень подойдет. Eh bien.
Приступим. Когда я встретил вас с матушкой в Асуане, месье
Аллертон, меня чрезвычайно привлекло ваше общество. Прежде
всего, я не встречал человека очаровательнее вашей матушки.
Скучающее лицо дрогнуло, осветилось теплым чувством.
– Она – особенная, – сказал Тим.
– И еще одно обстоятельство потянуло меня к вам: вы упомянули
некую даму.
– В самом деле?
– Да. Вы упомянули мадемуазель Джоанну Саутвуд. Не так давно я
слышал это имя, – продолжал он. – Уже три года Скотленд-Ярд
изрядно беспокоят особого рода кражи драгоценностей. Их можно
назвать «салонными кражами». Способ всегда один: оригинал
заменяют подделкой. Главный инспектор Джепп – он мой приятель –
пришел к заключению, что эти кражи совершает не одиночка,
а превосходно сработавшаяся пара. На основании множества
косвенных данных он уверился в том, что эта пара принадлежит
к хорошему обществу. В конечном счете его внимание
сосредоточилось на мадемуазель Джоанне Саутвуд.
Всякий раз жертва доводилась ей подругой или хорошей
знакомой. Всякий раз искомую драгоценность она хоть однажды
держала в руках или ей давали ее поносить. К тому же ее образ
жизни значительно превосходил ее доходы. Однако всякий раз было
ясно, что сама кража, точнее сказать – подмена, не была делом ее
рук. Ее попросту не оказывалось в Англии, когда драгоценность
заменяли подделкой.
Постепенно в голове главного инспектора Джеппа сложилась
примерно такая картина. В свое время мадемуазель Саутвуд была
связана с Гильдией современных ювелиров. Получая на руки
драгоценности, она тщательно зарисовывала их, и какой-нибудь
потерявший совесть ювелир делал по ее рисункам копии, которыми
на третьем этапе, по догадке Джеппа, ее напарник по «салонным
кражам» заменял подлинные образцы. Он никогда прежде не брал
в руки драгоценности, что всегда можно было доказать, как и то,
что он никогда не имел отношения к фальшивкам и подделкам
драгоценных камней. Личность этого напарника Джеппу не удалось
установить.
В вашем разговоре меня заинтересовали некоторые обмолвки.
Пропавшее при вас кольцо на Майорке; ваше присутствие
на приеме, где обнаружилось, что подлинные драгоценности
заменены на поддельные; ваша близкая дружба с мадемуазель
Саутвуд. Имело значение и то, что вам явно было не по душе мое
присутствие и вы всячески старались настроить против меня вашу
матушку. Это, конечно, можно было объяснить простой неприязнью,
но я отвел эту мысль. Уж очень старательно вы прятали эту неприязнь
под маской радушия.
Eh bien. Убивают Линит Дойл, и обнаруживается, что пропал ее
жемчуг. Как вы понимаете, я сразу думаю на вас, но уверенности
у меня нет. Ведь если вы, как я полагаю, работаете с мадемуазель
Саутвуд, близкой подругой мадам Дойл, то должна иметь место
подмена, а не наглая кража. Вдруг жемчуг возвращают – и что же я
вижу? Что он не настоящий, это подделка.
И тогда я понимаю, кто тут истинный вор. Украли и вернули
поддельную нитку, которой вы еще раньше заменили настоящее
ожерелье.
Пуаро взглянул на сидящего против него молодого человека. Загар
не мог скрыть, как он побледнел. Боец он был неважный, не то что
цепкий Пеннингтон. Выдерживая роль пересмешника, Тим сказал:
– В самом деле? Куда же я его дел в таком случае?
– Это я тоже знаю.
У Тима сразу опало, увяло лицо. Пуаро размеренно продолжал:
– Ожерелье может находиться только в одном месте. Я долго
размышлял, и мой рассудок ручается в правоте. Жемчужины, месье
Аллертон, спрятаны в четках, что висят у вас в каюте. Их бусины
очень искусно вырезаны – я думаю, их делали по вашему заказу.
Бусины разымаются на половинки – по их виду не догадаешься, –
и внутри каждой в клею лежит жемчужина. При обыске полиция
обычно уважительно относится к религиозным символам, если
не усмотрит в них ничего подозрительного. И вы это учли. Я пытался
выяснить, каким образом мадемуазель Саутвуд переслала вам
поддельное ожерелье. Она непременно должна была это сделать,
поскольку вы приехали сюда с Майорки, услышав, что здесь будет
проводить свой медовый месяц мадам Дойл. Я мыслю так: ожерелье
прислали в книге, в страницах вырезав квадратную нишу. Обрезы
книги видны, а под обложку на почте никто не заглянет.
Настало долгое молчание. Потом Тим ровным голосом сказал:
– Вы победили. Покуролесил – и хватит. Пора расхлебывать эту
кашу.
Пуаро чуть заметно кивнул:
– А вы знаете, что вас видели в ту ночь?
– Меня видели? – вздрогнул Тим.
– Да, в ту ночь, когда погибла Линит Дойл, один человек видел,
как вы уходили от нее после часа ночи.
Тим сказал:
– Слушайте, вы же не думаете… Это не я ее убил, клянусь вам!
Я места себе не нахожу. Надо же было выбрать именно ту ночь!
Это просто ужас какой-то.
– Да, – сказал Пуаро, – вам пришлось понервничать. Зато теперь,
когда правда вышла наружу, вы можете нам помочь. Когда вы брали
ее жемчуг, мадам Дойл была жива или мертва?
– Не знаю, – хрипло выдавил Тим. – Ей-богу, не знаю, месье Пуаро.
Я заранее выяснил, куда она кладет его на ночь, – на столик
у изголовья. Я прокрался в каюту, ощупал столик, забрал жемчуг,
положил поддельный и выскользнул наружу. Естественно, я думал,
что она спит.
– Вы слышали ее дыхание? Вы же наверняка прислушивались.
Тим добросовестно задумался.
– Было очень тихо – действительно, очень тихо, но чтобы слышать
ее дыхание… нет, не помню.
– Не пахло гарью, как после недавнего выстрела из пистолета?
– Не думаю. Не помню.
Пуаро вздохнул:
– Значит, мы не продвинулись.
Тим заинтересованно спросил:
– А кто меня видел?
– Розали Оттерборн. Она шла с другого борта и видела, как вы
вышли из каюты Линит Дойл и прошли к себе.
– Так это она вам сказала.
Пуаро тихо возразил:
– Извините. Она мне ничего не говорила.
– Тогда как же вы узнали?
– Не зря же я Эркюль Пуаро! Я не нуждаюсь в том, чтобы мне
рассказывали. Когда я оказал на нее давление, знаете, что она
сказала? Она сказала: «Я никого не видела». Она солгала мне.
– Почему же она не призналась?
Пуаро бесстрастным голосом сказал:
– Возможно, потому, что считала убийцей того, кого она увидела
тогда. Согласитесь, это было похоже на правду.
– Тем больше, по-моему, оснований рассказать вам.
Пуаро пожал плечами:
– Значит, она думала иначе.
Дрогнувшим голосом Тим сказал:
– Удивительная девушка. Много, наверное, натерпелась она
от своей матери.
– Да, жизнь была неласкова к ней.
– Бедная, – обронил Тим и поднял глаза на Рейса. – Что будем
делать, сэр? Я признаюсь в том, что забрал из каюты Линит нитку
жемчуга, вы найдете ее там, где было сказано. Я виновен в полной
мере. Что же касается мисс Саутвуд, то тут я ничего не признаю.
Против нее нет никаких доказательств. Это мое личное дело, где я
раздобыл фальшивое ожерелье.
– Очень правильная позиция, – пробормотал Пуаро.
Тим, кривляясь, сказал:
– Джентльмен есть джентльмен! Теперь вообразите мои муки,
когда матушка начала обхаживать вас. Не настолько же я
закоренелый злодей, чтобы накануне весьма рискованного
предприятия безмятежно сидеть бок о бок с удачливым детективом!
Кому-то, может, это по вкусу, но мне – нет. Честно говоря, я сидел
и обливался холодным потом.
– Однако это не удержало вас.
Тим пожал плечами:
– До такой степени я не дал себе распуститься. Когда-то надо было
подменить ожерелье, а на пароходе представилась редкая
возможность: ее каюта третья от меня, и сама Линит настолько
погружена в собственные заботы, что вряд ли заметит подмену.
– Сомневаюсь, что все так и было.
Тим внимательно взглянул на него:
– Что вы хотите сказать?
Пуаро нажал кнопку звонка.
– Я бы хотел пригласить сюда мисс Оттерборн.
Тим нахмурился и ничего не сказал. Пришел стюард, выслушал
распоряжение и удалился.
Через несколько минут явилась Розали. При виде Тима ее
покрасневшие от недавних слез глаза округлились; в ней не было
и следа былого недовольства, колючести. Она села
и с новообретенной кротостью перевела взгляд с Рейса на Пуаро.
– Извините, что пришлось вас потревожить, мисс Оттерборн, –
негромко сказал Рейс. Он был не очень доволен настойчивостью
Пуаро.
– Ничего, – в тон ему сказала девушка.
– Нужно прояснить немногие моменты, – сказал Пуаро. – Когда я
спросил вас, не видели ли вы кого-нибудь на палубе с правого борта
в десять минут второго, вы ответили, что никого не видели. К счастью,
я дознался до правды без вашей помощи. Месье Аллертон
признался, что ночью был в каюте Линит Дойл.
Она бросила взгляд на убитое, каменное лицо Тима; тот коротко
кивнул.
– Я правильно назвал время, месье Аллертон?
– Совершенно правильно, – ответил Аллертон.
Розали не сводила с него глаз. У нее дрожали помертвелые губы.
– Но вы не…
Он ответил сразу:
– Нет-нет, я не убивал. Я вор, а не убийца. Все равно об этом скоро
все узнают. Я охотился за ее жемчугом.
– По словам мистера Аллертона, прошлой ночью он вошел в ее
каюту и подменил жемчужное ожерелье подделкой, – вмешался
Пуаро.
– Правда? – спросила Розали. Ее грустные, младенчески
беззащитные глаза вопрошающе смотрели на него.
– Да, – сказал Тим.
Все молчали. Полковник Рейс смущенно ерзнул на стуле.
Пуаро продолжал фальшивым голосом:
– Это, повторяю, версия самого месье Аллертона, которую частично
подтверждает ваше свидетельство. Иначе говоря, доказано,
что прошлой ночью он был в каюте Линит Дойл, но нет никаких
доказательств того, что он там делал.
Тим изумленно выкатил на него глаза:
– Но вы же знаете!
– Что я знаю?
– Что я взял жемчуг.
– Mais oui – mais oui. Я знаю, что жемчуг у вас, но я не знаю, когда
вы его взяли. Может статься, что вы его взяли не прошлой ночью,
а раньше. Вы сказали, что Линит Дойл вряд ли бы заметила подмену.
Я отнюдь не уверен в этом. Допустим, она ее заметила. Допустим
далее, что она знала, кто подменил жемчуг. Допустим, что вчера
вечером она грозила разоблачением, и вы поняли, что она
не преминет это сделать. Допустим также, что вы слышали с палубы
ссору между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом и, когда салон
опустел, вошли и забрали пистолет, а час спустя, когда пароход утих,
пробрались в каюту Линит Дойл и сделали так, чтобы никакое
разоблачение вам более не грозило.
– Боже мой! – сказал Тим. На его пепельном лице в немом ужасе
стыли глаза, уставленные на Эркюля Пуаро.
Тот продолжал:
– Но один человек видел вас – горничная Луиза. Утром она
явилась к вам и стала шантажировать. Она назначила большую цену
за свое молчание. Вы поняли, что если поддаться шантажу, то это
будет началом конца. Вы притворно согласились, обещали перед
ленчем прийти к ней в каюту с деньгами. И когда она считала
банкноты, вы ее закололи.
Но опять удача изменила вам. Когда вы шли к горничной,
вас видели, – Пуаро повернулся к Розали, – ваша матушка его
видела. Снова вам приходится действовать очертя голову – выбора
у вас нет. Раньше вы слышали, как Пеннингтон рассказывал о своем
пистолете. Вы бросаетесь в его каюту, берете из стола пистолет,
подслушиваете у каюты доктора Бесснера, и когда мадам Оттерборн
готова произнести ваше имя, вы стреляете в нее.
– Нет! – вскричала Розали. – Это не он!
– После этого вы сделали единственное, что могли сделать:
побежали на корму. Когда я бросился за вами, вы уже развернулись
и сделали вид, что идете с противоположной стороны. Пистолет вы
брали перчатками: они были у вас в кармане, когда я спросил их…
– Клянусь богом, это неправда, – сказал Тим. – В этом нет ни слова
правды. – Его подавленный голос звучал неубедительно.
Тут всех удивила Розали Оттерборн.
– Конечно, неправда! Месье Пуаро прекрасно это знает!
Он говорит так с какой-то целью.
Пуаро поднял на нее глаза. Слабая улыбка тронула его губы.
Признавая свое поражение, он поднял руки:
– Вы умница, мадемуазель. Но, согласитесь, улики – одна к одной!
– Какого дьявола… – начал закипать Тим, но Пуаро остановил его
движением руки:
– Против вас очень сильные улики, месье Аллертон. Я хочу, чтобы
вы осознали это. Теперь я вам скажу кое-что более приятное. Я ведь
еще не обследовал ваши четки. Может так случиться, что,
разобрав их, я ничего в них не найду. Поскольку мадемуазель
Оттерборн стоит на том, что прошлой ночью никого не видела
на палубе, eh bien, против вас нет никаких свидетельств. Жемчужное
ожерелье взяла и уже вернула клептоманка, оно в той коробочке
на столе, у двери, вы можете посмотреть, если интересно.
Тим встал. С минуту он безмолвствовал. Последовавшие слова
могли показаться странными, но, может, они удовлетворили его
собеседников.
– Спасибо, – сказал он. – Вы не раскаетесь.
Он придержал дверь, пока выходила девушка, и, прихватив
картонную коробочку, тоже вышел. Они шли рядом. Тим открыл
коробку, достал нитку фальшивого жемчуга и, размахнувшись, далеко
швырнул ее в нильские воды.
– Вот так, – сказал он. – Кончено. Когда я верну коробочку Пуаро,
в ней будет настоящий жемчуг. Каким же дураком я был!
Розали тихо спросила:
– Как случилось, что вы это сделали?
– Как я этим занялся, вы хотите сказать? Ну, не знаю. От скуки,
от лени, ради интереса. Интереснее же так зарабатывать,
чем таскаться на службу. Вы, конечно, содрогаетесь от омерзения,
но тут есть своя прелесть – риск хотя бы.
– Это я понимаю.
– Да, но сами-то вы так никогда не сделаете.
С минуту Розали раздумывала, склонив невеселую голову.
– Да, я бы так не сделала.
Он сказал:
– Ах, моя дорогая… такая славная. Почему вы не сказали,
что видели меня той ночью?
– Я подумала: они будут вас подозревать, – сказала Розали.
– А вы меня подозревали?
– Нет, я и вообразить не могла, что вы можете кого-то убить.
– Да, для убийцы я жидковат. Я просто жалкий воришка.
Она робко коснулась его руки:
– Не говорите так.
Он сжал ее руку:
– Розали, вы не согласитесь… или вы всю жизнь будете помнить
и презирать меня?
Она слабо улыбнулась:
– Вы мне тоже можете кое-что припомнить.
– Дорогая…
Она еще не выговорилась.
– А как же… ваша Джоанна…
Тим издал отчаянный вопль:
– Джоанна?! Вы прямо вторая матушка! Плевать мне на Джоанну
с ее лошадиной челюстью и вороватым глазом. Жуткая женщина.
Через некоторое время Розали сказала:
– Вашей маме не надо знать.
– Не уверен, – протянул Тим, – наверное, я скажу ей. Мама у меня
не робкого десятка. Она перенесет. Да, лучше я развею ее
родительские иллюзии. Она с таким облегчением узнает, что мои
отношения с Джоанной были чисто деловыми, что простит все
остальное.
Они подошли к каюте миссис Аллертон, и Тим постучал. Дверь
открылась, на пороге стояла миссис Аллертон.
– Мы с Розали, – начал Тим – и смолк.
– Дорогие вы мои, – сказала миссис Аллертон, принимая Розали
в объятия. – Милое дитя… Я не теряла надежды… С Тимом так трудно,
да еще он притворялся, что вы ему не нравитесь. Но меня
не проведешь!
Розали сказала дрогнувшим голосом:
– Вы были так добры ко мне. Мне так хотелось, чтобы…
И она счастливо зарыдала на плече у миссис Аллертон.
OceanofPDF.com
Глава 27
Когда за Тимом и Розали закрылась дверь, Пуаро бросил
на полковника виноватый взгляд. Тот хмурился.
– Вы не возражаете, как я все устроил? – просящим тоном
обратился к нему Пуаро. – Это непорядок, я знаю, но я высоко ставлю
человеческое счастье.
– Мои чувства вы ни во что не ставите, – сказал Рейс.
– Эта jeune fille – я питаю к ней нежность. А как она любит своего
молодого человека. Это будет замечательная пара. В ней есть
твердость, которой ему недостает; его матушка ее любит. Все очень
хорошо подобралось.
– Об этом браке, можно сказать, позаботились небеса и Эркюль
Пуаро. Мне остается только отказаться от возбуждения уголовного
дела.
– Но, mon ami, я же сказал, что это были только мои
предположения.
Рейс расцвел улыбкой.
– Я не в претензии, – сказал он. – Не полицейский же я, прости
господи! Этот юный балбес, надеюсь, уже не собьется с пути.
Девушка ему досталась правильная. А не нравится мне, как вы
обращаетесь со мной. Я терпеливый человек, но всему есть предел.
Знаете вы, кто совершил эти три убийства на пароходе?
Или не знаете?
– Знаю.
– Зачем тогда ходить вокруг да около?
– Вы думаете, мне нравится размениваться на мелочи? Это вас
беспокоит? Но это все не мелочи. Однажды я работал
в археологической экспедиции – и вот чему я там выучился.
Во время раскопок, когда из грунта извлекают какой-то предмет,
его тщательно расчищают, удаляют землю, тут и там подскабливают
ножом, чтобы находка предстала в своем истинном виде и ее можно
было зарисовать и сфотографировать без привходящих
обстоятельств. Именно этим я и занимался – удалял привходящие
обстоятельства, дабы мы могли увидеть истину – нагую, неотразимую
истину.
– Прекрасно, – сказал Рейс. – Представьте же нам эту нагую,
неотразимую истину. Пеннингтон не убивал. Молодой Аллертон тоже.
Вероятно, не убивал и Флитвуд. Скажите ради интереса, кто это
сделал.
– Мой друг, я как раз собираюсь сказать.
В дверь постучали. Рейс глухо чертыхнулся. Вошли доктор Бесснер
и Корнелия. У девушки был расстроенный вид.
– Ах, полковник Рейс! – воскликнула она. – Мисс Бауэрз только что
рассказала мне о кузине Мари. Для меня это такой удар!
Она сказала, что не может больше нести ответственность одна и что
я – как член семьи – тоже должна знать. Сначала я не могла этому
поверить, но доктор Бесснер такой замечательный умница…
– Ну-ну, – заскромничал доктор.
– Он так хорошо все объяснил, что эти несчастные не могут
удержаться. У него в клинике были клептоманы. Он говорит, что часто
это происходит из-за глубоко укоренившегося невроза. – Корнелия
с благоговением выговаривала эти слова. – Болезнь коренится
глубоко в подсознании; иногда это сущая мелочь, случившаяся
в раннем детстве. Он вылечивал их тем, что заставлял вспоминать
и припоминать, какая это была мелочь. – Корнелия перевела дух
и погнала дальше: – Меня страшно беспокоит, что это все может
выйти наружу. Ужасно подумать, если это дойдет до Нью-Йорка.
Это же попадет во все газеты, мы же все сгорим от стыда: кузина
Мари, мама.
Рейс вздохнул.
– Не тревожьтесь, – сказал он. – На этом будет гриф «совершенно
секретно».
– Простите, полковник Рейс?
– Я хочу сказать, что только убийству будет дана огласка.
– Ой, – Корнелия всплеснула руками, – как хорошо! Я совершенно
извелась.
– У вас слишком доброе сердце, – сказал Бесснер
и покровительственно похлопал ее по плечу. Рейсу и Пуаро он
объяснил: – У нее очень впечатлительная и гармоничная природа.
– Ой, что вы! Вы очень добры.
– Не видели больше мистера Фергюсона? – тихо спросил Пуаро.
Корнелия залилась краской.
– Нет, зато кузина Мари говорит о нем постоянно.
– Похоже, молодой человек благородного происхождения, –
сказал доктор Бесснер. – По его внешности, признаюсь, этого нельзя
сказать. Он ужасно одет и совсем не похож на воспитанного
человека.
– А вы что скажете, мадемуазель?
– По-моему, он просто сумасшедший, – сказала Корнелия.
Пуаро повернулся к доктору:
– Как ваш пациент?
– Ach, он замечательно держится. Я только что успокоил эту
крошку, фройляйн де Бельфор. Поверите ли, она была в отчаянии
только из-за того, что у человека подскочила днем температура!
Но это же естественно! Поразительно, что у него нет жара. Он похож
на наших крестьян. У него великолепный организм – воловье
здоровье. Вол легко переносит глубокую рану – я сам видел.
Таков же мистер Дойл. У него ровный пульс, температура чуть выше
нормальной. Я сумел развеять страхи этой малышки. Все-таки
забавно, nicht wahr?[114] Сейчас она стреляет, а через минуту бьется
в истерике оттого, что ему нездоровится.
– Она его страшно любит, – сказала Корнелия.
– Ach! Но где тут здравый смысл? Если бы вы любили человека,
стали бы вы в него стрелять? Не стали бы, вы здравомыслящая
девушка.
– Я вообще не люблю, когда стреляют, – сказала Корнелия.
– Естественно, не любите. В вас очень сильно женское начало.
Рейс прекратил это беззастенчивое славословие.
– Раз он в форме, я, пожалуй, пойду к нему и продолжу давешний
разговор. Он начал рассказывать про телеграмму.
Доктор Бесснер заколыхался от смеха.
– Да, это очень смешно. Он рассказывал мне. Вся телеграмма была
про овощи: картофель, артишоки, лук… Что с вами?
Поперхнувшись сдавленным криком, Рейс дернулся со стула.
– Боже мой! – сказал он. – Вот вам: Рикетти!
Все трое глядели на него непонимающими глазами.
– Это новый шифр. Его испробовали в Южной Африке, когда там
были беспорядки. Картофель – это пулеметы, артишоки – взрывчатка
и так далее. Рикетти такой же археолог, как я. Это очень опасный
террорист. За ним тянется кровавый след, и, разрази меня гром, у нас
он тоже отметился. Миссис Дойл по ошибке распечатала его
телеграмму. Скажи она при мне, что ей удалось там прочесть,
его песенка была бы спета. И он это понимал. – Он повернулся
к Пуаро. – Я прав? – спросил он. – Ведь это – Рикетти?
– Да, это ваш герой, – сказал Пуаро. – Что-то меня постоянно
коробило в нем. Уж очень назубок барабанил он свою роль. С ног
до головы археолог, а человека и не видно. – Помолчав,
он продолжал: – Но Линит Дойл убил не Рикетти. Уже некоторое
время я знаю, так сказать, «первую половину» убийцы. Теперь я знаю
и «вторую». Все встало на свои места. Вы убедитесь, однако, что, зная,
как должно было все случиться, я не имею никаких доказательств
тому, что все случилось именно так. Логически дело не оставляет
сомнений. Фактически же оно все сомнительно. Вся надежда на то,
что убийца сознается.
Доктор Бесснер скептически пожал плечами:
– Ach! Это значит надеяться на чудо.
– Не думаю. Не те обстоятельства.
Корнелия не выдержала:
– Вы не скажете нам?
Пуаро обвел взглядом всех троих: язвительно улыбается Рейс,
скептически хмурится Бесснер, приоткрыв рот, таращит глаза
Корнелия.
– Mais oui, – сказал он, – признаться, я люблю публику. Тщеславный
человек! Я лопаюсь от самомнения. Мне хочется сказать: «Смотрите,
какой он умница, Эркюль Пуаро!»
Рейс ерзнул на стуле.
– Отлично, – молвил он, – чем же он умница, этот Эркюль Пуаро?
Сокрушенно покачивая головой, Пуаро сказал:
– Поначалу я был глуп – немыслимо глуп. Камнем преткновения
для меня стал этот револьвер Жаклин де Бельфор. Почему его
не оставили на месте преступления? Совершенно ясно, что убийца
хотел свалить преступление на Жаклин де Бельфор. Зачем тогда он
забрал пистолет? Чего я только не нафантазировал по глупости!
А причина была очень простая. Он потому его забрал, что не мог
не забрать. Ничего другого ему не оставалось.
OceanofPDF.com
Глава 28
– Мой друг! – обратился Пуаро к Рейсу. – Мы начали наше
расследование с предвзятой мыслью, а именно: мы думали,
что преступление было совершено внезапно, без предварительного
плана. Кому-то надо было устранить Линит Дойл, и он
воспользовался удобным случаем, когда преступление почти
наверняка спишут на Жаклин де Бельфор. Отсюда следовало,
что человек, о котором идет речь, подслушал ссору между Жаклин
и Саймоном Дойлом и, когда все ушли из салона, завладел
револьвером.
Но, друзья мои, если эта предвзятая идея неверна, тогда все
случившееся предстанет в другом свете. И она неверна!
Преступление не было совершено по наитию. Оно было тщательно
спланировано и искусно приурочено к определенному времени,
причем заранее были приняты все необходимые меры, вплоть
до того, что в вино Эркюля Пуаро в злополучную ночь подсыпали
снотворное.
Да-да, так оно и было! Чтобы наверняка устранить меня
из событий той ночи, меня усыпили. Я допустил такую возможность.
Я пью вино, мои соседи по столу – соответственно виски
и минеральную воду. Проще простого подсыпать неопасное
снотворное в мою бутылку – весь день бутылки стоят на столе. Но я
отбросил эту мысль. День был жаркий, я невероятно устал – что
странного, если вместо легкого сна я проваливаюсь в тяжелое
забытье?
Видите? Я все еще был в плену предубеждения. Если мне дали
снотворное, значит, убийство было преднамеренным и к половине
восьмого, когда мы обедаем, оно было решенным делом, а это
с точки зрения моей предубежденности – абсурд. Когда из Нила
выудили револьвер, мое предвзятое отношение впервые
поколебалось. Ведь если наши предположения были верны,
то револьвер никоим образом нельзя было выбрасывать за борт.
И если бы только это!.. – Он повернулся к доктору Бесснеру: –
Вы обследовали тело Линит Дойл. Вспомните: кожа вокруг ранки
обгорела – иными словами, стреляя, револьвер приставили почти
вплотную к голове.
Бесснер кивнул:
– Да, совершенно точно.
– Но пистолет нашли обернутым в бархатную накидку, и следы
на накидке свидетельствовали о том, что стреляли сквозь нее,
видимо рассчитывая приглушить звук. Если стрелять сквозь
бархатную ткань, на коже не должно оставаться никаких следов
ожога. Следовательно, выстрел сквозь эту ткань не был тем
выстрелом, который покончил с Линит Дойл. Так, может, это был
первый выстрел, которым Жаклин де Бельфор ранила Саймона
Дойла? Опять нет, поскольку имеются два свидетеля того выстрела,
и мы знаем, как это произошло. Получается, что должен быть еще
один выстрел, третий, о котором мы ничего не знаем. Но стреляли
из этого пистолета только дважды, и никакому третьему выстрелу
неоткуда взяться.
И тут мы столкнулись с очень любопытным, необъяснимым
обстоятельством. В каюте Линит Дойл мне подвернулась
интереснейшая деталь: два флакона с цветным лаком для ногтей.
Вообще дамы часто меняют цвет лака, Линит же Дойл хранила
верность «Кардиналу» – ярко-пунцовому лаку. На другом
флакончике значилось: «Роза». Это бледно-розовый состав, однако
остатки на дне флакона были ярко-красного цвета.
Я заинтересовался и, вынув пробку, понюхал. Пахло не грушей,
как полагается, а уксусом. Иными словами, на дне была капля-другая
красной туши. Ничто не мешало мадам Дойл иметь пузырек красной
туши, но тогда правильнее держать эту тушь в своем пузырьке,
а не в склянке от лака. Тут потянулась ниточка к запятнанному
носовому платку, в который был обернут револьвер. Красная тушь
легко смывается, но она обязательно оставит бледно-розовое пятно.
Даже с этой слабой подсказки я мог подойти к истине. Новое
событие развеяло последние сомнения. В обстоятельствах,
обличающих в ней шантажистку, была убита Луиза Бурже.
В дополнение к зажатому в руке обрывку тысячефранковой
банкноты я вспомнил очень красноречивые слова, сказанные ею
нынче утром.
Слушайте внимательно, поскольку тут-то и зарыта собака. Когда я
спросил, не видела ли она кого накануне ночью на палубе, она дала
вот такой любопытный ответ: «Конечно, если бы мне не спалось,
если бы я поднялась на палубу, тогда, возможно, я могла бы увидеть
убийцу, который входил в каюту мадам или выходил из нее».
Что говорят нам эти слова?
Морща нос от умственного напряжения, Бесснер сразу сказал:
– Они говорят, что она поднялась на палубу.
– Нет-нет, вы не поняли. Зачем она говорила это нам?
– Чтобы намекнуть.
– Но зачем намекать нам? Если она знает убийцу, у нее два
варианта: либо сказать правду, либо потребовать денег
с заинтересованного лица. Она не делает ни того ни другого.
Она не объявляет: «Я никого не видела. Я спала». И она не говорит:
«Я видела того-то. Это было таким-то образом». Зачем она
со значением несет маловразумительный вздор? Parbleu, здесь
могла быть только одна причина: ее намеки предназначались
убийце. Следовательно, убийца находился среди нас. Но, кроме меня
и полковника Рейса, там были еще только двое – Саймон Дойл
и доктор Бесснер.
С диким ревом воспрянул доктор Бесснер:
– Ach! Что вы такое говорите! Вы обвиняете меня? Опять?
Это смешно и не стоит даже презрения.
Пуаро одернул его:
– Помолчите! Я говорю, что думал в то время. Будем объективны.
– Он не говорит, что сейчас думает на вас, – примирительно
сказала Корнелия.
Пуаро без паузы продолжал:
– Так что выбирать приходилось между Саймоном Дойлом
и доктором Бесснером. Но какой смысл доктору Бесснеру убивать
Линит Дойл? Никакого, насколько я знаю. Значит – Саймон Дойл?
А это невозможно. Множество свидетелей клятвенно подтвердят,
что до ссоры Саймон Дойл не покидал салона. Во время же ссоры он
был ранен и просто физически не мог выйти. Располагал я
убедительными свидетельствами на этот счет? Да, по первому пункту
у меня были показания мадемуазель Робсон, Фанторпа и Жаклин де
Бельфор, а по второму представили квалифицированные
свидетельства доктор Бесснер и мадемуазель Бауэрз. Сомнениям
просто не оставалось места.
Виноватым, таким образом, должен быть доктор Бесснер. В пользу
этого говорит и то, что горничная была заколота скальпелем. Правда,
внимание к этому обстоятельству привлек сам Бесснер.
Вот тут, друзья мои, мне вдруг уяснилась одна совершенно
бесспорная вещь. Намеки Луизы Бурже не предназначались доктору
Бесснеру, поскольку она превосходно могла переговорить с ним
наедине в любое время. Ей нужно было, чтобы из всех нас ее понял
только один человек: Саймон Дойл! Саймон Дойл ранен,
его постоянно опекает доктор, он лежит в его каюте. Именно ему она
спешила высказать свои темные намеки, поскольку другого случая
могло и не представиться. Я вспомнил, как она к нему взывала:
«Месье, умоляю, – вы видите, что происходит? Что мне сказать?» А он
ответил: «Дорогая моя, не будьте дурой. Никто и не думает, что вы
что-то там видели или слышали. Все будет хорошо, я прослежу. Никто
вас ни в чем не обвиняет». Ей нужны были эти гарантии – и она их
получила.
Оглушительно фыркнул Бесснер:
– Ach, это глупость! Неужели вы думаете, что с переломанной
костью и в лубке можно расхаживать по пароходу и закалывать
людей? Говорю вам: Саймон Дойл не мог покинуть каюту.
Пуаро негромко сказал:
– Вы правы: не мог. И тем не менее я тоже прав! Ни в какую
другую сторону нельзя истолковать слова Луизы Бурже.
И тогда я вернулся к началу и в новом свете рассмотрел
преступление. Может быть, Саймон Дойл выходил из салона
до ссоры, а другие не заметили этого или просто забыли потом? Нет,
едва ли. Тогда, может быть, неосновательны свидетельства доктора
Бесснера и мадемуазель Бауэрз? И этого я не смог допустить. И тут я
вспомнил, что между этими двумя пунктами есть маленький
интервал. В течение пяти минут Саймон Дойл оставался в салоне
один, и лишь к последующему времени относится
квалифицированное свидетельство доктора Бесснера. Что касается
предыдущей сцены, мы располагали только зрительными
впечатлениями, и хотя они казались вполне надежными, полагаться
на них уже было нельзя. В самом деле, оставляя в стороне всяческие
предположения, что видели люди?
Мадемуазель Робсон видела, как мадемуазель де Бельфор
выстрелила из револьвера, видела, как Саймон Дойл упал на стул,
видела, как он прижал платок к ноге и тот постепенно превратился
в красный комок. Что видел месье Фанторп? Он услышал звук
выстрела и застал Дойла с перепачканным платком, прижатым
к ноге. Что происходит потом? Дойл настоятельно требует, чтобы
мадемуазель де Бельфор увели из салона и не оставляли одну.
В последнюю очередь он просит Фанторпа привести врача.
Соответственно, мадемуазель Робсон и месье Фанторп уводят
мадемуазель де Бельфор на палубу по правому борту и в ближайшие
пять минут им ни до чего. Каюты мадемуазель Бауэрз, доктора
Бесснера и Жаклин де Бельфор – все по правому борту. Саймону
Дойлу вполне достаточно двух минут. Он достает из-под диванчика
револьвер, снимает туфли, бежит на левый борт, входит в каюту
своей жены, прокрадывается к спящей, стреляет ей в голову, ставит
на рукомойник пузырек из-под красной туши (чтобы его потом
не нашли при нем), бежит обратно в салон, берет заблаговременно
припрятанную накидку мадемуазель Ван Шуйлер, заворачивает в нее
револьвер и стреляет себе в ногу. Стул, на который он теперь падает
от настоящей боли, стоит у окна. Он поднимает раму и бросает
револьвер, завернутый в уличающий его носовой платок
и бархатную накидку.
– Невозможно, – сказал Рейс.
– Нет-нет, мой друг, не так уж невозможно. Помните свидетельство
Тима Аллертона? Он услышал хлопок и следом за ним всплеск.
Он еще кое-что слышал: пробегавшего мимо его двери человека.
Бегать по правому борту было некому! Это он услышал, как мимо его
каюты в одних носках пробежал Саймон Дойл.
– И все-таки я повторяю: это невозможно, – сказал Рейс. –
Не в силах человек провернуть все это в один момент, особенно
такой тугодум, как Дойл.
– Физически он очень ловок и подвижен.
– Это – да, но рассчитать все он не способен.
– А он сам и не рассчитывал, мой друг. Вот где мы все ошибались.
Нам казалось, что преступление совершено под влиянием минуты,
а оно не было совершено под влиянием минуты. Это, повторяю, была
искусно спланированная и хорошо продуманная операция. Далеко
не случайность, что у Саймона Дойла в кармане был пузырек
с красной тушью. Так было задумано. Далеко не случайность,
что у него был чистый, без метки, носовой платок. Далеко
не случайность, что мадемуазель де Бельфор ногой зашвырнула
револьвер под диванчик, где он никому не будет мозолить глаза
и о нем вспомнят много позже.
– Жаклин, вы сказали?
– Ну конечно. Вот они, две половины убийцы. Чем докажет Саймон
свое алиби? Тем, что в него стреляла Жаклин. Чем Жаклин докажет
свое алиби? Тем, что, по настоянию Саймона, с ней всю ночь
оставалась сиделка. Вдвоем они имеют все необходимые качества:
холодный, все рассчитывающий наперед интеллект Жаклин де
Бельфор – и человек действия с немыслимой быстротой и точностью
реакции.
Взгляните на дело с правильной точки – и сами собой отпадут все
вопросы. Саймон Дойл и Жаклин были любовниками. Допустите,
что они по-прежнему любят друг друга, и все становится ясно.
Саймон избавляется от богатой жены, наследует ее деньги
и в положенный срок женится на старой подруге. И как все искусно
разыграно! Жаклин преследует мадам Дойл, Саймон исходит
притворным гневом – все было расписано как по нотам… Но были
и промахи. Саймон как-то разглагольствовал передо мной
о женщинах с собственническим инстинктом – и говорил с такой
горечью! Конечно, я должен был догадаться, что он имеет в виду
не Жаклин, а свою жену. Или его обращение с женой на людях.
Средний английский мямля, каковым является Саймон Дойл, всегда
очень сдержан в проявлении чувств. Он переигрывал с обожанием.
Нет, хорошим актером Саймон не был. Или взять мой разговор
с Жаклин, когда она притворилась, что кто-то нас подслушивал.
Я никого не видел. Да никого там и не было! Зато после это мне
путало карты. Как-то ночью из своей каюты я услышал Саймона
и Линит. Он говорил: «Мы должны пройти через это». Говорил-то
Дойл, но была с ним Жаклин.
Заключительный акт драмы был превосходно задуман и рассчитан
по минутам. Мне подсыпали снотворное, чтобы я ненароком
не вмешался; выбрали свидетельницу – мадемуазель Робсон;
разыграли сцену; мадемуазель де Бельфор ударилась в раскаяние
и закатила истерику. Она изрядно пошумела, привлекая внимание
к выстрелу. En vérité[115], все было умнейшим образом продумано.
Жаклин признается, что стреляла в Дойла; это же говорит
мадемуазель Робсон; это же говорит Фанторп; и когда Саймон
предъявляет ногу – она таки прострелена! Какие тут могут быть
вопросы?! У обоих несокрушимое алиби. Для этого, правда, Саймону
Дойлу пришлось рискнуть здоровьем и помучиться, зато ранение
надежно уложило его в постель.
И вдруг операция дает сбой. Луизе Бурже в ту ночь не спалось.
Она поднялась на палубу и увидела, как Саймон Дойл забежал
в каюту своей жены и выбежал потом. Наутро она без труда связала
концы с концами и потребовала платы за свое молчание,
чем и подписала себе смертный приговор.
– Ее-то как мог убить мистер Дойл! – возразила Корнелия.
– Убила напарница. Саймон Дойл при первой возможности
попросил привести к нему Жаклин. Даже попросил меня оставить их
наедине. Он сказал ей, откуда им грозит новая опасность. Надо было
незамедлительно действовать. Он знает, где Бесснер держит свои
скальпели. После преступления скальпель вымыли и положили
на место. И, чуть опоздав и немного запыхавшись, Жаклин де
Бельфор прибежала на ленч.
И опять неладно: теперь мадам Оттерборн видела, как Жаклин
вошла в каюту Луизы Бурже. Она со всех ног спешит сказать
Саймону: Жаклин – убийца. Вы помните, как Саймон стал кричать
на несчастную. Мы думали: нервы. Нет, дверь на палубу была
открыта, и он хотел докричаться до сообщницы о новой опасности.
Она услышала и стала действовать – молниеносно. Она вспомнила,
как Пеннингтон говорил о пистолете, достала его у него из стола,
подкралась к двери, прислушалась и в решающий момент
выстрелила. Она как-то хвасталась, что была неплохим стрелком.
Ее похвальба не была пустой.
После этого третьего убийства я сказал, что у преступника было
три пути отхода. Что я имел в виду? Он мог уйти на корму (в этом
случае преступником оказывается Тим Аллертон), мог через перила
спрыгнуть на среднюю палубу (весьма маловероятно), и, наконец,
он просто мог укрыться в каюте. Каюта Жаклин через одну от каюты
Бесснера. Долго ли бросить пистолет, юркнуть к себе в каюту,
взъерошить волосы и повалиться на койку! Она рисковала,
но другого выхода у нее не было.
Последовало молчание, потом Рейс спросил:
– А куда девалась первая пуля, которой она стреляла в Дойла?
– Я думаю, она угодила в стол. Сейчас там свежая дырка. Думаю,
Дойл выковырнул ее ножиком и выбросил в окно. У него, конечно,
была запасная, он вложил ее в барабан, чтобы казалось, что сделано
всего два выстрела.
Корнелия вздохнула.
– Они все учли, – сказала она. – Какой ужас!
Пуаро промолчал – не из скромности, конечно. Его глаза кричали:
«Неправда! Они не учли Эркюля Пуаро».
Вслух же он сказал:
– А теперь, доктор, пойдемте и переговорим с вашим пациентом.
OceanofPDF.com
Глава 29
Уже поздно вечером Эркюль Пуаро постучал в дверь каюты.
Оттуда сказали: «Войдите» – и он вошел.
Жаклин де Бельфор сидела на стуле, на другом стуле, у стены,
расположилась крупная горничная. Задумчиво окинув Пуаро
взглядом, Жаклин указала на горничную:
– Можно она уйдет?
Пуаро утвердительно кивнул, и женщина вышла. Пуаро потянул
к себе стул и сел поближе к Жаклин. Оба молчали. У Пуаро был
убитый вид.
Первой заговорила девушка.
– Вот все и кончено, – сказала она. – Куда нам против вас, месье
Пуаро.
Пуаро вздохнул. Он потерянно развел руками. Какая-то немота
нашла на него.
– Вообще говоря, – задумчиво глядя на него, сказала Жаклин, – я
не вижу, чтобы у вас было много доказательств. Вы, безусловно,
правы, но если бы мы стали упираться…
– Только так и не иначе могло все это произойти, мадемуазель.
– Логически это все доказательно, но я не думаю, чтобы это
убедило присяжных. Ну, что теперь говорить! Вы так навалились
на Саймона, что он упал как сноп. Бедняга совсем потерял голову
и во всем признался. – Жаклин покачала головой. – Он не умеет
проигрывать.
– Зато вы, мадемуазель, умеете.
Она вдруг залилась отчаянным, дерзким смехом.
– О да, я хорошо умею проигрывать. – Она подняла на него глаза
и порывисто сказала: – Не расстраивайтесь из-за меня, месье Пуаро.
Ведь вы расстроены?
– Да, мадемуазель.
– А вам не хотелось меня простить?
Эркюль Пуаро тихо сказал:
– Нет.
Она согласно кивнула головой:
– Да, нельзя поддаваться чувству. Я снова могу это сделать.
Я теперь опасный человек и сама это чувствую. – Она продолжала: –
Это страшно легко – убить. Перестаешь придавать этому значение…
Думаешь только о себе. А это опасно. – Помолчав, она усмехнулась. –
Вы так старались помочь мне. В тот вечер в Асуане вы сказали мне,
чтобы я не располагала сердце ко злу. Вы догадывались, что́ было
у меня на уме?
Он покачал головой:
– Я только сознавал, что говорю вам правильные вещи.
– Конечно, правильные. Ведь я могла остановиться тогда,
вы знаете. И я почти остановилась… Я могла сказать Саймону,
что не в силах это продолжать, но… тогда… – Она оборвала себя,
потом сказала: – Хотите узнать все с самого начала?
– Если вам самой хочется рассказать, мадемуазель.
– По-моему, хочется. На самом деле все очень просто.
Мы с Саймоном любили друг друга…
За обыденностью высказывания, за легкостью ее тона он услышал
эхо далеких голосов и продолжил:
– Только вам хватало этой любви, а ему – нет.
– Можно и так сказать. Хотя вы не совсем понимаете Саймона.
Знаете, ему всегда хотелось денег. Он любит все, что доступно
за деньги, – лошадей, яхты, спорт. Все это превосходные вещи,
мужчины сходят по ним с ума, и ничего этого у него никогда не было.
Он страшно простой, Саймон. Если он чего-то хочет, ему вынь да
положь, как маленькому.
При этом ему и в голову не приходило жениться на богатой
уродине. Он не такой. И когда мы встретились, все вроде бы пришло
в порядок. Единственно, мы не представляли, когда сможем
пожениться. У него была вполне приличная работа, но он ее потерял.
В общем-то, по собственной вине: как-то он там попробовал
схитрить и сразу попался. Не думаю, что он сознательно пошел
на преступление. Просто он считал, что в Сити[116] все так поступают.
У слушателя дрогнуло лицо, но прерывать ее он не стал.
– Что-то надо было делать, и тут я вспомнила о Линит с ее новой
усадьбой – и кинулась к ней. Я любила Линит, месье Пуаро. Правда
любила. Она была моей лучшей подругой. У меня мысли такой
не было, что мы можем не поделить чего-нибудь. Тогда я думала:
«Как удачно, что она богатая». Наши дела с Саймоном могли сильно
поправиться, если она даст ему работу. И она так хорошо отнеслась
к этому, велела привезти и показать Саймона. Примерно тогда вы
видели нас вечером в ресторане «У тетушки». Мы устроили гулянку,
хотя нам было это не по карману.
Помолчав, она вздохнула и продолжала:
– Я сейчас хочу вам сказать чистую правду, месье Пуаро. То, что
Линит умерла, ничего не меняет. Даже сейчас мне ее не жалко.
Она чего только не делала, отрывая от меня Саймона. Правда-
правда! Она ни минуты не задумывалась над тем, что она делает.
Ведь она была моей подругой, и это ее не остановило. Ей нужен был
Саймон, и она шла напролом…
А Саймону она была совсем не нужна! Я много толковала вам
о чарах, но все это, конечно, неправда. Ему не нужна была Линит.
Он признавал: красивая, а вообще – мужик в юбке. Он таких
не переносит. Он чувствовал себя жутко неудобно в этой ситуации.
Хотя ему нравилось думать о ее деньгах.
Я, конечно, все понимала… и в конце концов я сказала, что, может,
будет правильнее оставить меня и жениться на Линит. Он забраковал
эту идею. Он говорил: «Жениться на ней – это никаких денег
не захочешь». Ему нужны были деньги в чистом виде, а не в виде
богатой жены, дающей ему на расходы. Он так и сказал: «На черта
мне роль принца-консорта![117] Кроме тебя, – сказал, – мне никто
не нужен…»
Мне кажется, я знаю, когда к нему впервые пришла эта
злосчастная мысль. Он сказал как-то: «Как бы так устроить, чтобы
жениться на ней, а через год она умирает и оставляет мне всю
кубышку». И глаза у него сделались такие странные, испуганные.
Вот когда впервые пришла эта мысль…
Он на все лады склонял ее – и так и эдак: как было бы хорошо,
если бы Линит умерла. Я сказала – ужасно так думать, и он замолчал.
А еще раз застаю его – он читает о мышьяке. Я его пристыдила,
он засмеялся: «Не рискуя, не добудешь. Раз в жизни подвернулся
случай, когда в руки плывут большие деньги».
Спустя немного времени я поняла, что у него созрело решение.
И меня охватил ужас! Я сознавала, что он не справится с этим делом.
Соображение у него как у младенца. Ни хитрости у него, ни капли
воображения. С него могло статься накормить ее мышьяком
и понадеяться на то, что доктор установит смерть от гастрита.
Он считал, что как-нибудь все обойдется. И чтобы
контролировать его, я подключилась к его планам.
Просто – и с какой верой сказано. Пуаро не сомневался,
что именно по этой причине она решилась на соучастие.
Ей не нужны были деньги Линит Риджуэй, но она любила Саймона
Дойла. Любила, презрев рассудок, мораль и сострадание.
– Я извелась, обдумывая разные варианты. Я решила, что все
должно быть построено на двойном алиби. То есть мы с Саймоном
тем или иным способом свидетельствуем друг против друга, однако
эти свидетельства полностью оправдывают нас. Нетрудно было
притвориться, что я ненавижу Саймона. В наших обстоятельствах это
было вполне правдоподобно. Поэтому, если Линит убьют, меня,
скорее всего, заподозрят. И лучше всего, чтобы меня заподозрили
сразу. Постепенно мы отработали все детали. Я старалась, чтобы
в случае неудачи взяли меня, а не Саймона, а Саймон тревожился
за меня.
Во всем этом хорошо было то, что не мне предстояло ее убить.
Я бы не смогла это сделать. Хладнокровно войти и убить ее спящую?
Нет. Понимаете, я ее не простила, и, случись нам сойтись лицом
к лицу, я бы ее убила – открыто, не исподтишка.
Мы все продумали и предусмотрели, а Саймон взял и написал
кровью букву Ж. Глупо и мелодраматично. Представляете, что у него
в голове? Но все сошло удачно.
Пуаро кивнул:
– Не ваша вина, что Луизе Бурже в ту ночь не спалось… Потом,
мадемуазель?..
Она выдержала его взгляд.
– Да, – сказала она, – это ужасно, правда? Не могу поверить,
что сделала это я. Теперь мне понятно, что вы имели в виду, не велев
допускать в сердце зла… Вы сами знаете, как все произошло. Луиза
прозрачно намекнула Саймону, что ей все известно. Саймон
попросил вас привести меня к нему. Как только мы остались одни,
он мне все рассказал и объяснил, что нужно сделать. А я даже
не ужаснулась – так я была напугана… смертельно напугана.
Вот как убийство коверкает человека. Мы с Саймоном были в полной
безопасности, если бы не эта жалкая шантажистка. Я отнесла ей все
деньги, какие у нас были. Я делала вид, что подлизываюсь к ней, и,
когда она стала пересчитывать деньги, я убила ее. Оказалось – так
просто! В этом весь ужас. Это страшно просто.
И опять мы не были в безопасности. Меня видела миссис
Оттерборн. Она победно неслась по палубе доложить вам
и полковнику Рейсу. У меня не было времени раздумывать.
Я действовала как заведенная. Даже интересно было: ведь все
повисло на волоске! И вроде еще можно было поправить…
Снова она помолчала.
– Помните, как вы зашли тогда ко мне в каюту? Вы еще сказали,
что не совсем понимаете, зачем пришли. Я была такая жалкая,
насмерть перепуганная. Я думала, что Саймон умрет…
– А я надеялся на это, – сказал Пуаро.
Жаклин кивнула:
– Да, так для него было бы лучше.
– Я не об этом тревожился.
Жаклин взглянула на его ставшее строгим лицо. Она тихо сказала:
– Не переживайте из-за меня так, месье Пуаро. В конце концов,
мне всегда жилось трудно. Выгори у нас это дело, и я была бы
совершенно счастлива, всему бы радовалась и, может, никогда
ни о чем не пожалела. А так – ладно, пройдем и через это.
Горничную мне, наверное, подсадили, чтобы я не повесилась
и не глотнула синильной кислоты, как это делают в книгах.
Не беспокойтесь, я не сделаю этого. Саймону будет легче, если я буду
рядом.
Пуаро встал, встала и Жаклин. Она улыбнулась и сказала:
– Вы помните, я говорила, что последую за своей звездой?
Вы сказали, что она может оказаться ложной, а я сказала: «Очень
плохая звезда, вот она закатилась».
Под ее звонкий смех он вышел на палубу.
OceanofPDF.com
Глава 30
Рассветало, когда они вошли в Шелал. К самой кромке воды
сумрачно подсунулись скалы. Пуаро пробормотал:
– Quel pays sauvage![118]
Рядом стоял Рейс.
– Ну что же, – сказал он, – мы свое дело сделали. Я распорядился,
чтобы Рикетти первым свели на берег. Рад, что мы его взяли. Редкий
негодяй! Сколько раз он уходил от нас. Надо приготовить носилки
для Дойла, – продолжал он. – Поразительно, как быстро он распался
на куски.
– Нисколько. Преступники с подростковой психологией слишком
много мнят о себе. Ткните пальцем в мыльный пузырь их
самомнения – и все, конец. Они распадаются на куски.
– Заслуживает веревки, – сказал Рейс. – Бесчувственный негодяй.
Мне жалко девушку, но ей уже ничем не помочь.
Пуаро покачал головой:
– Говорят, любовь оправдывает все… Это враки! Женщины опасны,
когда они любят так, как Жаклин любит Саймона Дойла. Я сказал это
себе, когда впервые увидел ее: «Она слишком любит его,
эта малышка». И это так.
К ним подошла Корнелия Робсон.
– Сейчас пристанем. – Минуту помолчав, она сказала: – Я была
у нее.
– У мадемуазель де Бельфор?
– Да. Ужасно, что ей навязали эту горничную. Кузина Мари, боюсь,
на меня очень рассердилась.
Мисс Ван Шуйлер как раз тащилась в их сторону. Глазки у нее были
злые.
– Корнелия, – заскрипела она, – ты безобразно себя ведешь.
Я немедленно отошлю тебя домой.
Корнелия глубоко вздохнула:
– Простите, кузина Мари, но домой я не поеду. Я выхожу замуж.
– Поумнела наконец, – молвила старуха.
Из-за угла вывернулся Фергюсон.
– Что я слышу, Корнелия? – сказал он. – Это неправда.
– Это правда. Я выхожу замуж за доктора Бесснера. Он просил
моей руки вчера.
– Знаете, почему вы идете за него? – вскипел Фергюсон. – Потому
что он богатый.
– Совсем не поэтому, – возмутилась Корнелия. – Он мне нравится,
он добрый и все на свете знает. Меня всегда тянули к себе больные
люди, клиники. У нас будет замечательная жизнь.
– Вы хотите сказать, – неверяще спросил Фергюсон, – что
предпочтете этого противного старика мне?
– Конечно, предпочту. Вы неосновательный человек.
Не представляю, как с вами можно было бы ужиться. И потом,
он не старый, ему еще нет пятидесяти.
– У него большой живот, – вклеил Фергюсон.
– А у меня круглые плечи, – парировала Корнелия. – Внешность
не имеет никакого значения. Он говорит, что я буду хорошей
помощницей, обещает обучить меня лечить неврозы.
Она ушла.
– Вы думаете, она – серьезно? – спросил Фергюсон Пуаро.
– Конечно.
– Этого напыщенного зануду она предпочитает мне?
– Несомненно.
– Девушка не в своем уме, – заключил Фергюсон.
В глазах у Пуаро вспыхнул огонек.
– Оригинальная девушка, – сказал он. – Возможно, вы такую
впервые встречаете.
Пароход швартовался к пристани. На борт поднялись полицейские,
пассажиров попросили не спешить с высадкой. В сопровождении
двух механиков к сходням угрюмо прошел Рикетти.
После задержки не сразу появились носилки. Потом на них
вынесли Саймона Дойла и направились к сходням.
Это был уже другой человек – с заискивающим, перепуганным
взглядом, без следа мальчишеского наплевательства.
За носилками шла Жаклин де Бельфор, бок о бок с горничной.
Если бы не бледность, она выглядела как обычно. Она подошла
к носилкам.
– Привет, Саймон, – сказала она.
Он поднял на нее взгляд, и на мгновение на его лице появилось
прежнее мальчишеское выражение.
– Я все напортил, – сказал он. – Потерял голову и во всем
признался. Прости, Джеки, я тебя подвел.
– Не переживай, Саймон, – улыбнулась она. – Мы сваляли дурака
и поплатились за это. Только и всего.
Она отступила, санитары подняли носилки. Жаклин нагнулась
подтянуть шнурок на ботинке, поправила резинку чулка
и выпрямилась.
Резко хлопнул выстрел. Саймон Дойл дернулся и затих.
Жаклин де Бельфор кивнула, в руке у нее был револьвер.
Она послала Пуаро мимолетную улыбку.
К ней рванулся Рейс, но она уже наставила свою красивую
игрушку против сердца и спустила курок.
Она мягко осела и свернулась на палубе калачиком.
– Кто, к черту, дал ей этот револьвер?! – кричал Рейс.
Пуаро почувствовал, как его трогают за локоть. Миссис Аллертон
тихо сказала:
– Вы – знали?
Он кивнул:
– У нее было два таких револьвера. Я это понял, когда узнал,
что при обыске в сумочке Розали Оттерборн нашли револьвер.
Жаклин сидела за одним столиком с ними. Поняв, что будет обыск,
она подложила револьвер в сумочку Розали. Позже она отправилась
к ней в каюту и забрала его, разыграв соревнование на лучшую
помаду. Поскольку и сама она, и ее каюта вчера обыскивались,
повторять эту процедуру не было необходимости.
– Вы хотели, чтобы она ушла таким образом? – спросила миссис
Аллертон.
– Да. Но одна она не уйдет. Поэтому Саймон Дойл умер
незаслуженно легкой смертью.
Миссис Аллертон передернула плечами:
– Какой страшной бывает любовь.
– Поэтому в большинстве своем великие любовные истории суть
трагедии.
Миссис Аллертон перевела взгляд на облитых солнцем Тима
и Розали и с неожиданным чувством сказала:
– Слава богу, что на свете еще бывает счастье!
– Ваша правда, мадам: слава богу.
Скоро пассажиры сошли на берег.
После них с борта «Карнака» вынесли тела Луизы Бурже и миссис
Оттерборн.
Последним на берег доставили тело Линит Дойл, и по всему миру
загудели провода, извещая о том, что Линит Дойл, некогда Линит
Риджуэй, знаменитая, прекрасная богачка Линит Дойл умерла…
Об этом прочтут в своем лондонском клубе сэр Джордж Вуд,
в Нью-Йорке – Стерндейл Рокфорд, в Швейцарии – Джоанна
Саутвуд; об этом посудачат в «Трех коронах» в Молтон-андер-Вуде.
А тощий приятель мистера Барнэби скажет:
– Несправедливо, что у нее одной было все.
А мистер Барнэби одернет его:
– Не очень ей это пошло на пользу, сердечной.
Немного еще поговорив о ней, они заспорят о победителе уже
близких национальных скачек. Ибо прав был мистер Фергюсон, в эту
самую минуту говоривший в Луксоре, что важно не прошлое,
а будущее.
OceanofPDF.com

OceanofPDF.com
Сноски
1
Влюбленным (фр.).
Вернуться
2
«Вулвортс» – универмаги американской компании «Ф.-У. Вулворт»,
имеющей филиалы в Англии.
Вернуться
3
Уолл-стрит – улица в Нью-Йорке, на которой расположены здания
фондовой биржи и многих банков; символ финансовой олигархии
США.
Вернуться
4
Пешая охота с шотландскими борзыми (дирхаундами).
Вернуться
5
Ее величество королева, Линит златокудрая! (фр.)
Вернуться
6
Ирония этого вопроса в том, что «королевское пособие»
полагается матери, родившей троих и более близнецов.
Вернуться
7
Клиентуру (фр.).
Вернуться
8
Услужливостью (фр.).
Вернуться
9
Слегка измененная фраза из Книги общей молитвы –
молитвенника и требника англиканской церкви.
Вернуться
10
«Один любит, другой позволяет себя любить» (фр.).
Вернуться
11
Пресыщенности (фр.).
Вернуться
12
Елизавета (1533–1603) – английская королева с 1558 г.,
из династии Тюдоров.
Вернуться
13
Майорка – остров в Средиземном море, славится климатическими
курортами. Территория Испании.
Вернуться
14
Смотри (лат.).
Вернуться
15
Мэйфер – фешенебельный район Лондона с дорогими магазинами
и гостиницами.
Вернуться
16
Отличительной чертой его была чопорность. Относится ко времени
правления Эдуарда VII (1901–1910), когда нравы оставались еще
«викторианскими».
Вернуться
17
Эль-Файюм – крупный город на севере Египта, неподалеку
от которого находится древний город Кракадилополис, активно
посещаемый иностранными туристами.
Вернуться
18
Луксор – город в Египте, на территории древних Фив, в среднем
течении реки Нил; основная достопримечательность – храм богов
Амона Ра, Мут, Хонсу (XVI–XV вв. до н. э.), соединенный аллеей
сфинксов с комплексом древнеегипетских храмов Карнак,
названных по одноименному арабскому селению.
Вернуться
19
Асуан – крупный город на юге Египта, порт на реке Нил,
климатический курорт.
Вернуться
20
Хартум – столица Судана, расположен у слияния в Нил рек Белый
Нил и Голубой Нил.
Вернуться
21
Бюро Кука – туристическое агентство, имеющее отделения
во многих странах.
Вернуться
22
Чесуча – плотная шелковая ткань.
Вернуться
23
Слоновый остров – на Ниле напротив Асуана.
Вернуться
24
Вади-Хальф – город на севере современного Судана в низовьях
Второго порога – одного из шести порогов на Ниле.
Вернуться
25
Лазурит – ценный поделочный минерал синего (кобальт) цвета.
Вернуться
26
Пиастр – разменная монета в Египте.
Вернуться
27
Подарок (перс.).
Вернуться
28
Ну вот (фр.).
Вернуться
29
Хорошо (фр.).
Вернуться
30
Да, конечно, мадам (фр.).
Вернуться
31
Мятный ликер (фр.).
Вернуться
32
Ваше здоровье, мадам, мадемуазель (фр.).
Вернуться
33
Ну что же (фр.).
Вернуться
34
Послушайте, мадам (фр.).
Вернуться
35
Государственное вероисповедание в Великобритании.
Протестантское по сути, оно ближе к католическому, чем другие
протестантские учения.
Вернуться
36
Штат на юго-востоке США.
Вернуться
37
Забавно! (фр.)
Вернуться
38
Один любит, другой позволяет себя любить (фр.)
Вернуться
39
Шелал – селение и порт в верховьях Первого порога.
Вернуться
40
Филы – остров на Ниле южнее Асуана.
Вернуться
41
Боже мой! (фр.)
Вернуться
42
Вот оно что! (фр.)
Вернуться
43
Нубийцы – народ, населявший Нубию (Куш) – страну,
расположенную между Первым и Шестым порогами Нила и далее
к югу на территории современного Судана и части Египта.
Вернуться
44
«Господин Гвидо Рикетти, археолог» (ит.).
Вернуться
45
Черт побери (фр.).
Вернуться
46
Повесть-сказка английского писателя Льюиса Кэрролла.
Вернуться
47
Согласно Библии, царь Ахав, оклеветав и погубив Навуфея,
прибрал к рукам приглянувшийся ему виноградник.
Вернуться
48
Парфенон – главный храм на Акрополе в Афинах, памятник
древнегреческой архитектуры периода высокой классики.
Вернуться
49
Дам – остров на Ниле, южнее Асуана.
Вернуться
50
Драгоман – переводчик при европейском посольском
или консульском представительстве, преимущественно в странах
Востока.
Вернуться
51
Бедекер – название широко распространенных путеводителей.
Вернуться
52
Рамзес II – египетский фараон в 1290–1224 годах до н. э.
Его правление отличалось многочисленными войнами;
он восстановил власть Египта в Палестине, вел большое храмовое
строительство.
Вернуться
53
Трансферт – передача права владения ценными бумагами одним
лицом другому.
Вернуться
54
Большая страсть (фр.).
Вернуться
55
Абу-Симбел – местность на западном берегу реки Нил, на границе
Египта и Судана, где находятся два скальных храма Рамзеса II
и главных древнеегипетских богов со статуями и рельефами
на фасадах. В связи со строительством Асуанской плотины
перенесены на плато над старым руслом реки.
Вернуться
56
Мут – в египетской мифологии богиня неба, жена бога Амона.
Изображалась в виде женщины.
Вернуться
57
Честное слово, мадам (фр.).
Вернуться
58
Семне – селение на севере Судана в верховьях Второго порога
на реке Нил.
Вернуться
59
Аменемхет III – египетский фараон (около 1849–1801 гг. до н. э.)
из XII династии.
Вернуться
60
Оплошностью (фр.).
Вернуться
61
Оранжад – прохладительный напиток с апельсиновым соком.
Вернуться
62
Может быть (фр.).
Вернуться
63
Пепсин – пищеварительный фермент, расщепляющий белки.
Вернуться
64
Ну да (фр.).
Вернуться
65
Действовал в США в 1920–1933 годах.
Вернуться
66
Здесь: Что? (нем.)
Вернуться
67
Хорошо (нем.).
Вернуться
68
Ничего такого (нем.).
Вернуться
69
Черт возьми, черт возьми! (фр.)
Вернуться
70
Старая игра (фр.).
Вернуться
71
Ребячество (фр.).
Вернуться
72
Силы небесные! (нем.)
Вернуться
73
Не так ли? (нем.)
Вернуться
74
Так. Точно! (фр.).
Вернуться
75
Дитя мое (фр.).
Вернуться
76
Боже мой! (фр.)
Вернуться
77
Проклятие (фр).
Вернуться
78
Очень хорошо, мадемуазель (фр.).
Вернуться
79
Чудесно! (фр.)
Вернуться
80
Предмет роскоши (фр.)
Вернуться
81
Нувориш – разбогатевший на спекуляциях богач-выскочка.
Вернуться
82
Преступление, совершенное в состоянии аффекта (фр.).
Вернуться
83
«Доисторическое изыскание в Малой Азии» (нем.).
Вернуться
84
Анатолийские предгорья – внутренняя часть азиатского нагорья
на территории Турции.
Вернуться
85
Ищите женщину (фр.).
Вернуться
86
Говорящий вам это (фр.).
Вернуться
87
Мой друг (фр.).
Вернуться
88
Наш милейший (фр.).
Вернуться
89
Эпатаж – поведение, нарушающее общепризнанные нормы
и правила.
Вернуться
90
Бандана – ситцевый платок, обычно в горошек.
Вернуться
91
Барышни (фр.).
Вернуться
92
Бедняжка мадам Дойл (фр.).
Вернуться
93
Тайника (фр.).
Вернуться
94
Бедное дитя (фр.).
Вернуться
95
Церемонии (фр.).
Вернуться
96
Вот как! (фр.)
Вернуться
97
Страз – искусственный камень, блеском и игрой похожий
на драгоценный. Назван по имени изобретателя.
Вернуться
98
Этой бедной крошки Розали (фр.).
Вернуться
99
«Едгин» – сатирическая дилогия английского писателя Сэмюэла
Батлера (1835–1902). Перевертыш слова «нигде». Дневник –
историко-литературный памятник Сэмюэла Пипса (1633–1703).
Вернуться
100
Эхма! (выражение досады, огорчения) (фр.).
Вернуться
101
«Мух на уксус не ловят» (фр.).
Вернуться
102
Что такое? (фр.)
Вернуться
103
Горничную (фр.).
Вернуться
104
Помада нынче – вещь не менее важная, чем весь наряд (фр.).
Вернуться
105
Сепсис – тяжелое инфекционное заболевание, развивающееся
вследствие заражения крови.
Вернуться
106
Король умер – да здравствует король! (фр.)
Вернуться
107
Нелепа жизнь.
Любви немного.
Немного лжи,
И сон до срока.
Жизнь коротка.
Глоток надежды,
Мечты бокал,
И смежи вежды.
Леон Монтенекен (бельгийский поэт XIX века)
Вернуться
108
Да-да, конечно (фр.).
Вернуться
109
Мой полковник (фр.).
Вернуться
110
Ренессанс – период подъема, расцвета в культурном и духовном
развитии стран Западной и Центральной Европы.
Вернуться
111
Песня пиратов из знаменитого романа Роберта Льюиса
Стивенсона «Остров сокровищ».
Вернуться
112
Собеседника (фр.).
Вернуться
113
Но это все (фр.).
Вернуться
114
Вы не находите? (нем.)
Вернуться
115
В самом деле, действительно (фр.).
Вернуться
116
Сити – исторический центр Лондона, один из крупнейших
финансовых и коммерческих центров мира.
Вернуться
117
Принц-консорт – в Великобритании муж царствующей королевы,
сам не являющийся монархом.
Вернуться
118
Какая дикая страна! (фр.)
Вернуться
OceanofPDF.com