В доме, куда Филимон попал на этот раз, жили трое: молодая, лет 30-ти, баба, простоволосая, с бледно-белесыми бровями и ресницами, крепкий приземистый мужик с чёрными, как уголья, глазами из-под такого же чёрного, лохматого чуба и девочка лет 5-6-ти, юркая и чернявенькая.
На ночлег они пустили путника безропотно, даже с какой-то обречённой покорностью.
- Проходи, коли пришёл, - вздохнула молодуха.
- Гость пришёл! - радостно взвизгнула девчонка. - А у тебя подарок есть?
- Цыц, Лизка! - беззлобно прикрикнул на неё мужик. - Тебе бы только воду хлестать. Гостя накормить для порядку надо.
Филимон не понял, причём тут вода и подарок, но уточнять ничего не стал. Уже по опыту знал, что со временем всё само собой откроется.
За столом, освещённым тусклым светом чадящей керосиновой лампы, хозяева вели себя так, будто его, Филимона Изверова, и вовсе нет. Положили ему в алюминиевую миску картошки с растительным маслом, чуть присыпанную луком, поставили кружку молока и забыли про гостя. Вяло, как бы нехотя говорили между собой, а Изверова не замечали.
- Тань, ты чего картошку так пересолила? - это мужик.
Таня в ответ:
- Это тебе так попало.
- Значит, перемешала плохо.
- Чё прицепился? Сам готовь и перемешивай, сколько хочешь.
- Ведь пить захотим. Где воды-то столько напасешься? - хмуро бормотнул мужик.
- Потерпишь, не маленький, - сурово ответила Таня.
- Тань, завтра у Шлыковых баня. Пойдём?
- Чего спрашиваешь? Конечно, пойдём.
- А за мной в прошлый раз ихний Кузя подсматривал, - без стеснения сообщила девчонка Лизка. - Теперь я за ним подсмотрю.
- Ну-ка оботри, - сказал она как бы самой себе Лизке.
Лизка с недовольной мордочкой схватила тряпку и стала счищать остатки пищи с мисок.
- Да завтра ж воды с баньки принесём. Тогда б и помыли, - встрял отец.
- Ага, а скотина пущай без воды сидит? - зло зыркнула на мужа Таня. - Пусть скрябает, пока пища не засохла в мисках.
"Странная деревня, - подумал Филимон. - Куда же это я на этот раз угодил?"
Деревня и впрямь была странная. Навскидку дворов 7-8. Ни радио, ни телевидения, ни телефонов, ни электричества. Какой-то дикий, допотопный мир.
"Скорее бы уж х-идентичное пространство", - кольнула тоскливая мысль. За последний год он увидел столько чужих жизней и судеб, что хватит не ан один людской век. А может, прошло уже два года, или пять?.. Со счёта он давно сбился. Время везде текло по-разному.
Прошлый раз он вообще попал в пещерный век. И огромный детина, лохматый, бородатый и полуголый, чуть было не прибил его дубиной, выгоняя со своей территории. Хорошо, что Филимон вовремя вспомнил про зажигалку, чиркнул, и дикарь сразу же отпрянул в сторону, как ошпаренный, после чего ему разрешили переночевать в пещере и даже дали обглодать кость какого-то зверя.
Впрочем, этот дикарский мир был просто сказкой по сравнению с зоной военных действий, в которую умудрился попасть Филимон в один из недавних своих перемещений. В этой причудливой форме существования обретались маракузы, кеонийцы и майдены. Маракузия вела войну с Кеонией не на жизнь, а на смерть, каждая за свою идеологию. Маракузы провозгласили своим лозунгом свободу во всём и объявили себя свободолюбивым народом. Кеонийцы были приверженцами добродетели и считали себя добродетельными людьми. Свободолюбие маракузов было своего рода протестом против кеонийской идеологии добродетели. Ведь кеонийцы ввели в ранг закона практически все нормы нравственности и морали. Нарушил главную добродетель верность, ушёл от жены к другой - ты уже вне закона. Не донёс на вора за кражу куска хлебы - значит, преступил закон. Не проявляешь деятельного милосердия к обездоленным - значит, нарушаешь закон. Недобродетельные люди Маракузии сидели в тюрьмах и лагерях. Идеология Маракузии агитировала за крепкие семьи, за милосердие, за честное служение родине. Это были отличные лозунги, но кеонийцы считали их неправомерным ущемлением прав личности, и кстати, небезосновательно. Нейтралитет в этом вопросе соблюдала Майдения, не участвующая в военных действиях. Всё это Филимон узнал, побывав в плену у маракузов. Спас его от верной гибели нейтрал-майденец. Провозгласившая себя страной без идеологии, Майдения ставила перед собой весьма благородную задачу - спасти жизни как можно большему количеству людей вне зависимости от их принадлежности к той или другой идеологии. Благодаря мудрой позиции майденов Филимон тогда остался жив. Его просто выкрали из стана маракузов и отпустили на все четыре стороны. А вскоре колесо туннеля переместило его в следующий мир.
По сравнению с тем безумным театром военных действий, да и с пещерой дикарей, нынешняя странная деревня казалась раем. Здесь не стреляли, не размахивали дубиной, не грозились убить. Матрас, набитый соломой, куда мягче, чем камни, покрытые шкурой медведя, да и картошка с луком лучше, чем голодная смерть в плену у маракузов.
Филимон пригрелся возле печки и, сморённый незатейливым, но сытным ужином, мгновенно уснул.
Утром его разбудила хозяйка:
- В баню-то с нами пойдёшь?
- А удобно? - вопросом на вопрос ответил Филимон.
- Ну ты даёшь. А если неудобно, то чё, мыться не будешь?
- Надо бы, - промямлил Филимон. Он всё равно не знал, куда девать ему время, и уже привык к тому, что в чужих реальностях надо следовать за предлагаемыми событиями.
- Тогда вставай, засветло пойдём. Дай Бог, до сумерек дойти. Удобно, неудобно.... Мыться-то всё равно надо, - ворчала хозяйка себе под нос. - Следующий банный день только через полгода наступит.
- Как? - ошарашенно спросил гость.
- Ты что же, нездешний? - вступил в разговор мужчина. - Это из каких же ты краёв?
- Да уж, скажи, откуда прибыл, - проявила живой интерес Таня. - Нам бы туда перебраться. У нас-то большая вода только два раза в год бывает. Пропустишь - жди ещё полгода до малого звездопада.
"О, Господи, - вновь с тоской подумал Филимон, - куда меня занесло?" А вслух сказал:
- Я очень издалека и заблудился. Я сам не знаю, как вернуться обратно.
- Он глупый, - тыча пальцем в Филимона, взвизгнула Лизка. - Он не знает, сколько раз в году даётся большая вода.
- Мало того, - покаянно опустил голову гость, - я даже не знаю, причём тут малый звездопад.
- Звёзды падают - быть воде, - заученно сообщила девчонка. - А в твоих краях сколько раз в год вода бывает?
- У нас она всегда, - пожал плечами Филимон.
- Врёшь! - завопила Лизка.
- А ремня?! - привычно рявкнул Михаил. - Ты как со взрослыми разговариваешь?
Родители девочки переглянулись. По всему было видно, что они разделяют мнение дочери.
- Мы воду-то экономим, просто так не расходуем. Молоко пей, - бросила через плечо Таня, упихивая в мешок какие-то тряпки. - Там и простирну, - снова сообщила она самой себе.
Двинулись в путь. Тропка виляла по лесу средь чахлых длинноногих деревьев. Сухой стылый воздух будто скрипел над головой, разнося эхом хруст сучьев под ногами и голоса людей.
Лизка хныкала:
- Пить хочу. Мам, дай глотнуть.
- Потерпишь ещё, - буднично отмахнулась мать. - Дорога длинная впереди. Неча воду раньше времени хлестать.
Филимон достал из кармана куртки свою походную флягу, приобретённую в одном из миров, где ему пришлось подниматься с группой туристов в горы. Протянул хнычущей Лизке.
- Э-э, один глоток, - сурово предупредила мать ребёнка. - Надобно и гостю оставить.
Лизка отхлебнула два, и на минуту взгляд её смягчился: "Спасибо".
- Отчего у вас такой дефицит воды? - спросил Филимон.
- Да кабы знать, - Михаил сплюнул через плечо. - Сказывают, что давно когда-то в древние времена люди провинились перед водой, плохо с ней обращались, загрязняли, по трубам каким-то под землёй пропускали. Ну и наказал людей Господь - начал отпускать воду понемногу, чтобы ценить научились.
- Научились? - усмехнулся Филимон.
- Научились, - буркнул Михаил. - Да только так теперь и живём, каждую каплю экономим. Не отменяет Господь своё наказание.
- Дядь, а можно ещё один глоточек? - снова заканючила Лизка.
Филимон потянулся за флягой. Но Таня мгновенно перехватила его руку.
- Не давай. Путь не близкий, ещё пригодится.
Филимон пожал плечами, положил флягу в карман. Через три часа ходу он с лихвой оценил предусмотрительность женщины. Михаил объявил привал. Путники уселись на ствол поваленного дерева. Все очень устали, пить хотелось нещадно. Таня достала бутыль с водой и пустила её по кругу:
- Ровно по три глотка.
Лизка присосалась к бутылке, не удержалась - сделала четвёртый. За что получила по губам, но не обиделась, понимала, что за дело. Улучив момент, Филимон тайком сунул девчонке флягу: "Глотни быстро пару раз". Лизка не заставила себя долго ждать и глотнула, ровно два раза. Понимала, что и так нынче ей везение.
- А ты почему со мной водой делишься? - вдруг совсем по-взрослому спросила она. - Я ж тебя глупым назвала, а ты делишься.
Филимон растерялся. Буркнул что-то вроде того, что делится, потому что у него запас есть. Лизка удовлетворённо кивнула. Это объяснение ей было понятно.
Шли долго и трудно, целый день. Светло-серые краски дня начали уже сиренево темнеть, когда вдали, наконец, замаячили чёрные дома-скворечни чужой деревеньки.
- Вот и Банники видать, - возвестил Михаил.
Прежде чем попасть в деревню, путники обогнули огромной земляной резервуар, наполовину наполненный водой.
- Ишь ты, уже растащили водицу по домам, - мимоходом заметил мужчина.
- А ты как хотел? - встрепенулась Таня. - Если б у тебя под боком яма с водой была, ты что, домой бы не принёс?
- Да, везуха банникам, - охотно согласился муж и повернулся к Филимону: - Здесь у них главный источник. Вода прям из-под земли ключом бьёт. А у нас в Вершках совсем маленький родничок, и ямка ма-а-хонькая. Поэтому и бани в Вершках нет, в Банники помыться ходим.
- Чем же расплачиваетесь за помывку? - резонно спросил гость.
- Дровами. В нашем лесу дрова лучше, горят хорошо, а ихними печку не истопить.
На улице возле бани толпилась очередь. Филимон понял, что здесь моются не только Вершки, но и другие близлежащие деревеньки. Очередь соблюдалась строго и организованно. Каждому отводилось 15 минут ан помывку, если с дитём - полчаса.
В бане было парко, туманно. Хорошо пахло деревом, смолой и почему-то кострищем.
После баньки Михаил повёл семью на ночлег к кумовьям старшего брата. Те накрыли стол с чаепитием. Всем гостям налили по полкружки травяного ароматного чая. И надо было видеть, какими счастливыми были их лица, лоснящиеся румяной краснотой, с бисеринками чистого пота на лбах и носах. Чаепитие здесь было культом, праздником, а также знаком особо хорошего, родственного расположения к гостям и верной приметой гостеприимности хозяев. Однако вторую кружку никто не просил, даже Лизка. Тут царил свой этикет, свои правила приличия.
А утром отправились обратно. Теперь Филимон знал, что идти придётся целый день, и воду следует экономить. И всё же пару раз тайком от взрослых разрешил Лизке прильнуть пересохшими губами к своей фляжке.
Под вечер добрались до дома. И только тут заметили, что Лизка захворала. Мать напоила девочку кружкой кипятка с отваром трав и лесных ягод. Лизка заснула. Но ночью начала бредить и просить пить.
- Почему вы не даёте ей питья? - спросил Филимон. - Вы же привезли на братниной телеге воды впрок.
- На ночь давала, - отрезала мать. - Всё что ли за одну ночь отдать?
- Но ребёнок болен...
- Да она за зиму, знаешь, сколько ещё раз занеможет. Если я ей сейчас всю воду спою, то зимой-то чем лечить буду?
Таня промокнула губы девочки влажной тряпкой, и та затихла.
Когда всё в избе стихло, Филимон на цыпочках прокрался к постели ребёнка и, приподняв Лизкину голову, поднёс к её губам свою фляжку. Лизка с жадностью зачмокала губами. Потом открыла глаза и горячими сухими пальчиками дотронулась до руки Филимона.
- Ты добрый, - еле слышно прошептала она запёкшимися губами и вновь погрузилась в жаркий болезненный сон.
На лице Лизки Филимон заметил едва различимую, как у Джоконды, улыбку. После нескольких глотков воды ей стало явно легче.
ГЛАВА 2. НЕ ВШИРЬ, И ВГЛУБЬ
С чего всё это началось и когда? - думал он, лёжа на топчане и невольно прислушиваясь к дыханию Лизы.
Наверное, ещё в детстве. Где-то в пятом классе Филимона Изверова озарило: а ведь мир - очень большой! Гораздо больше, чем двор, школа, дом, где он жил. Гораздо больше. Филимон даже прикрыл глаза от внезапности этого озарения. Потом посмотрел Высоков небо, прочерченное по гладкой синеве белыми, рыхлыми полосами-стрелами - следами от самолётов. Там, в глубине этой синевы, в салоне самолётов находились разные люди из разных стран, которые летели в разные стороны кто куда, чтобы встретиться там с разными людьми, у которых тоже были разные дела и заботы, а те с ещё другими людьми, и так далее до бесконечности.
Океаны и моря были тоже густо заселены мореплавателями, пассажирами пароходов, морскими офицерами и матросами на кораблях. Тысячи судов и судёнышек, малых и больших, бороздили морские и речные просторы планеты.
Земля, небо, воздух были плотно населены людьми разных стран, национальностей, разного цвета кожи, убеждений, вероисповеданий. И тот факт, что сам Филимон не видел их и ничего не знал о них, не имел никакого значения, потому что они всё равно были и жили помимо его воли и знания. И где-нибудь в Африке какой-нибудь чёрный мальчик вот так же, как он, смотрит сейчас на небо и думает, догадывается, что мир велик и вовсе не заканчивается Нилом с его вечно зелёными крокодилами. И эскимос, который погоняет свою повозку с оленями, мчащуюся сквозь дальние северные снега, тоже думает о том же самом - о том, что за этими бескрайними синими снегами живут, думают, о чём-то мечтают другие люди. И эскимос, и негритёнок, и сам Филимон ничего не знают друг о друге. Но у каждого из них своя яркая жизнь, не похожая на другие.
Мир, яркий, красочный, многоцветный, густо населённый и многоликий, нахлынул на маленького Изверова острым, пронзительным ощущением сопричастности ему. Стоило Филимону закрыть глаза, как перед ним возникала ярко-выпуклая картинка: огромный сине-жёлтый Земной шар крутится в небе, вокруг него в разные стороны, в разных направлениях летают самолёты, оборачивая его, как клубок шерстяными нитями, белыми самолётными полосами. Эти полосы вылетают из жерла самолётов с пассажирами на борту. А под самолётами, средь нитяного клубка , видны горы, леса, долины, степи, по которым снуют туда-сюда люди. И синие моря с лодками, кораблями и пароходами тоже видны. И там тоже люди - моряки, путешественники, рыбаки, туристы. Земной шар копошился как муравейник и виделся Филимону целиком, объёмно и как единое целое живое существо. Позднее, уже будучи студентом физмата, Изверов определит для себя этот образ, как единую живую систему в общей картине Мироздания.
В том муравейнике имелась и пространственно-временная точка, которой являлся он сам, Филимон Изверов. Он жил в общей системе планеты, в системе сложной, взаимосвязанной огромным количеством ниточек и нитей - географических, физических, химических, космических.
Филимон много читал. И очень скоро понял, что Земля является частью ещё большей системы под названием Вселенная, вобравшей в себя планеты, светила, галактики и метагалактики.
Изучая теории сужающейся и расширяющейся Вселенной, её происхождения от точки и до точки сингулярности, студента Изверова вдруг, как в детстве, озарило: Мироздание велико и беспредельно, но если оно распространяется вширь, отвоёвывая себе нескончаемые пространства, то оно наверняка развивается и внутрь, вглубь себя.
В то время многие его сокурсники были увлечены параллельными мирами. Филимон силился понять, что же это такое, но у него это слабо получалось. И однажды его вновь озарило: параллельный мир - это неправильный термин. Нет, миры, существующие рядом с нами, но невидимые нашему глазу, не параллельные. Любую параллель при достаточном приближении можно увидеть. Нет, невидимые и близкие нам миры - не параллельные. Они сквозные, иномерные. Они существуют по типу матрёшки - один в другом. Они распространяются не вширь, а вглубь пространства и существуют по типу один в другом.
И, как когда-то в детстве, он увидел вдруг живую картинку. Изверов в тот момент беспечно шагал по широкому проспекту Возрождения, и мысли его были заняты научными идеями. По бокам улицы правильными рядами возвышались тополя, а вдали проспект венчало высотное здание гостиницы "Гранд" с огромным количеством перламутрово-блестящих оконных квадратов.
Внезапно пространство перед Изверовым распоролось, будто кто-то ножом прорезал поверхность ткани, и в образовавшейся прорези, по краям которого были видны рваные части бетонно-стеклянного "Гранда", проявился другой мир. Совсем другой. В образовавшейся дыре сияло другое солнце, причудливо кудрявились невиданные деревья, свисали с веток экзотические сине-красные плоды.
Этот неправдоподобный мир приближался. Наезжал на Изверова и вдруг тоже прорвался, выплеснув наружу голубоватый свет сияющего безмолвия, которое тоже было вспорото невидимой всесильной рукой, открывая взору розовую пустыню с бредущим по ней караваном верблюдов. И этот пустынный мир тоже был вспорот изнутри, правда, в прорези уже трудно было различить очертания новой реальности. Ясно было одно: сквозные миры столь же бесконечны во времени и пространстве, как и сама Вселенная. Только видимая Вселенная распространяется вширь, а сквозные миры - вглубь, внутрь самих себя, уходя в бесконечный туннель иных реальностей и событий.
Картинка была очень наглядной, но держалась недолго. Один за другим сквозные миры, пронизывающие друг друга, начали схлопываться в обратной последовательности. Сначала закрылся едва мелькнувший вдалеке, еле различимый мирок, за ним сомкнулась пустыня с верблюдами, потом голубое пространство вечных снегов, а следом и мир кудрявых деревьев с экзотическими плодами. И перед глазами Филимона во всей своей полноте и целостности предстала гостиница "Гранд" со сросшимися рваными частями своего "тела".
Всё тот же проспект Возрождения, всё тот же парад гигантских тополей вдоль дороги, всё те же ослепительно сияющие окна "Гранда". Тольок теперь, после искромётного озарения, Филимон знал, что система Мироздания богата не только своей широтой, но и глубока внутренним сквозным туннелем иномерных реалий.
Было ли это видение плодом его богатого воображения, или перед Филимоном и впрямь открылся космический сквозной туннель, ведущий вглубь подпространства, судить трудно. Но с того момента Изверов понял, что посвятит свою жизнь научному поиску сквозных миров.
По окончании института он сколотил группу энтузиастов от науки, нашёл спонсорские деньги на создание лаборатории и приступил к изучению пространственно-временных связей и точек "вспарывания" пространства в сквозной иномерный мир. По его представлениям, в пространственно-временном континууме изначально существуют наиболее приемлемые места для прохода в иную реальность. Как хирург находит скальпелем нужное для операции место на теле больного, так, по мнению Изверова, надо искать и оптимальное месторасположение потенциальной двери, чтобы занести над ним "нож" и вспороть пространственное полотно родного мира.
Через два года кропотливой работы он нащупал точки швов на полотне мироздания. Боже, какими счастливыми были эти два года! Работа увлекала, захватывала, манила дальними горизонтами тайн. Отвоевывать у пространства и времени новые, неизведанные глубины, войти в космически-глубинный вектор пространства - что может быть величественнее и значительнее этой цели! Разве что лаборантка Арина Дрогина, которую тоже надо было отвоёвывать у её многочисленных поклонников. И он отвоевал, влюбил в себя, влюбился сам.
Арина.... Знать бы сейчас, что с ней, где она. Да что там, хотя бы знать, сколько времени по земному хроноисчислению они не виделись. Родила она сына или ещё нет?
Они с Аришей сразу понравились друг другу. И сошлись очень быстро, не удосужившись скрепить свои отношения штампом в паспорте. Просто было некогда, недосуг, слишком много времени и души отнимала работа над научной идеей Изверова.
Когда Ариша забеременела, Изверов вдруг чего-то испугался. Ребёнок - это хлопоты, это - масса потерянного для науки времени, это - ответственность, к которой он не был готов. Он попытался сказать ей о нецелесообразности на данном этапе заводить ребёнка.
- Пойми, мы свяжем себя по рукам и ногам. У меня на подходе главное уравнение. Ещё немного, и я открою дверь в сквозные иномерные миры. Я должен буду сам вступить с ними в контакт. Это может быть небезопасно. Не ко времени сейчас пелёнки-распашонки. Давай пока повременим с детьми. Ещё успеем, у нас вся жизнь впереди.
Тогда Ариша только с грустью посмотрела на него. Не было ни слёз, никакой патетики. Она просто собрала свои вещи и ушла, обронив на прощание странные слова, которые не дают ему теперь покоя:
- Позаботься о своей безопасности, Филимон. А я буду заботиться о безопасности твоего сына.
Изверов так и не понял, что она хотела этим сказать. То ли она понимает и принимает доводы Изверова, то ли, наоборот, укоряет и винит его.
Поначалу Филимона даже устраивал внезапный уход Арины. Он как бы автоматически снимал с него ответственность за происходящее. В конце концов, Арина не ребёнок и имеет право принимать собственное решение, нравится или не нравится оно Филимону. Он, со своей стороны, честно выразил своё отношение к проблеме, никаких обещаний не давал, потому что отцовство на данном этапе в его планы не входило. Так что вольному воля....
Он каждый день видел Арину в лаборатории, но попыток поговорить и объясниться не делал. Но то, что она была на глазах, его устраивало. Рассуждал так: Арина должна понять, что на его, Филимона, свободу посягать нельзя, потому что он, Филимон Изверов, принадлежит, прежде всего, науке. Научные исследования и открытия - вот главное содержание его жизни. Ну а ребёнок.... Он не собирается отказываться от своего сына и будет, как сможет, помогать его растить. И очень скоро он с Аришей об этом поговорит. Только потом, чуть позднее, не прямо сейчас. Время ещё есть.
Но потом случилось то, что случилось. Так и не успели поговорить. Доведётся ли теперь? Да нет, это должно случиться. Он чувствует: его родной мир где-то близко. Уже скоро, очень скоро он проявится. Хотя, скорее всего, сначала откроется икс-идентичная реальность. Должна проявиться. Так получалось по его предварительным вычислениям. "Позаботься о своей безопасности, Филимон. А я позабочусь о безопасности твоего сына"....
ГЛАВА 3. МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
Только на пятый день пребывания в Лизкином обезвоженном мире Филимон увидел рвущееся полотно этого пространства и смело шагнул в образовавшуюся рваную дыру, без сожаления оставляя позади гротескно-трагичную реальность.
Пространство мгновенно захлопнулось за ним, поглотив Таню, Михаила, Лизу вместе с деревнями Вершки, Банники, с общественной баней и вырытым в земле резервуаром для воды.
Изверов стоял посреди обширной поляны, со всех сторон окружённой лесом. По опыту былых перемещений он знал, что где-то недалеко должны быть люди. Ещё ни один сквозной мир, посещённый им, не был безлюдным. Внимательно оглядевшись по сторонам, он заметил тропку, ведущую в лес, и пошёл по ней.
Шёл долго. Но к автостраде вышел до сумерек. Мелькнула шальная мысль: а что, если он попал сразу в свой родной мир. Уж больно похожа была автобусная остановка, к которой он вышел, на ту, что находится в пригороде его родного Каменецка. Сердце Изверова забилось тревожно и радостно.
Ещё дома, в своей научной лаборатории, они с коллегами вычислили возможную закономерность, при которой сквозные миры с определёнными энергетическими вибрациями могут быть очень похожи друг на друга. И шанс попасть в такой псевдо-родной мир был достаточно велик. Но всё же по теории вероятности был и более счастливый шанс - попасть сразу к себе домой, минуя волшебным образом похожее, но всё же не своё пространство.
По автостраде катил автобус. Совершенно обычный, сине-белый, лобастый и пузатый, с рекламой Терафлю на округлом боку. Филимон проголосовал, автобус остановился и распахнул передние двери. "Следующая остановка "Прибрежное", - раздался ровный, металлический голос. Сердце Изверова ёкнуло и замерло от предчувствия чуда. Неужели?! За "Прибрежным" будет "Зелёная", потом - Менделеевка, Копылово, а следом - родной Каменецк. Неужели вернулся?! Нет, подожди радоваться. А вдруг это всего лишь икс-идентичный мир. Внутри у Филимона всё трепетало от радости узнавания и надежды.
Сколько лет он здесь не был? Год? Два? Десять? В какой отрезок времени уместились все эти сквозные миры с войнами, засухой, природными катаклизмами и без оных, с людьми умными и глупыми, с розовыми и зелёными закатами и восходами, с разными идеологиями и политическими режимами? Ему казалось, что прошла вечность.
Филимон огляделся. Народу в автобусе было немного. Мода вроде не изменилась, подумал он, разглядывая девчушку в обтянутых джинсах, мужика в потёртой кожанке, женщин в привычных брюках. Всё вроде бы, как было при нём. Но это ещё ничего не значит. Материала для окончательного вывода было пока маловато.
- За проезд, пожалуйста, - услышал он небрежно-настойчивый голос кондуктора.
Изверов машинально постучал по карманам и тут вспомнил, что денег у него нет, давно нет. Он даже не помнил, в какой реальности по счёту истратил последние рубли. Кажется, во время землетрясения на острове Вита. Он тогда ещё удивился, откуда там их российские рубли.
Филимон нарочито, напоказ вывернул карманы брюк.
- Сойдёте на следующей остановке, - безучастно-беззлобным голосом сказала кондукторша.
- Девушка, но если даже я сойду на следующей остановке, денег у меня в кармане не прибавится, - иронично и подобострастно одновременно пробормотал Изверов. - А мне позарез, вот так вот, - он резанул ребром ладони под подбородком, - просто до жути надо в Каменецк.
- Тогда платите, - бесстрастно заявила женщина.
- Рад бы, да нечем, - развёл руками Филимон, демонстрируя свою полную денежную несостоятельность и покорность судьбе.
- Вижу, - презрительно глянула на него кондукторша. - Постеснялись бы в таком виде в общественный транспорт залазить. Напьются, изгваздаются, а потом в автобус лезут, - гневное высокомерие брызнуло из неё во все стороны.
Только тут Филимон вспомнил, что одет далеко не респектабельно. Было бы странным предположить, что, пройдя сквозь сонмище чужих реальностей, можно остаться в гламурно-фешенебельном виде. Да, брюки за годы странствий у него поизносились, некогда белая рубашка стала серой, край воротничка был оторван, ботинки стоптались и стали похожи на разношенные тапки.
- За вид извиняюсь, граждане дорогие, - виновато запел Филимон. - Обокрали меня в дороге. Люди добрые, Христом Богом прошу, разрешите доехать до Каменецка.
- И правда, что мы, нелюди что ли, - раздался сердобольно-энергичный голос толстухи, стоявшей в проходе. - Дайте парню до дома доехать. Видно же, что не пьяница и не хулиган какой. Беда с ним случилась. Надо помочь.
Пассажиры одобрительно загудели.
- Ва-ань, - крикнула шофёру через весь салон кондукторша, - здесь заяц обокраденный. Что делать будем?
- Пусть едет, - снисходительно разрешил шофёр.
"Нет, это мой родной мир! - подумал Филимон с радостным отчаянием. - Только у нас такой доверчивый, сердобольный народ".
Страсти в автобусе сразу улеглись. Пассажиры тут же забыли про бомжеватого Филимона. Автобус катил дальше по дороге. А сердце Изверова отстукивало бешеный ритм Встречного марша, каким встречают победителей с войны.
Люди входили и выходили на остановках. Филимон смотрел в окно, стараясь уловить приметы времени и места. Пока всё свидетельствовало о том, что он попал в нужную ему реальность. А это значит, что через час с небольшим он встретится с Ариной. И узнает, наконец, всё, о чём мучительно думал в годы скитаний.
Предположение о том, что мир может оказаться чужим, хотелось гнать от себя поганой метлой. И, похоже, ему это удавалось.
За окном замелькали невысокие домишки пригорода, а потом и блочно-кирпичные одеяния Каменецка.
Филимон легко спрыгнул с подножки автобуса, приветливо и счастливо помахал кондукторше и пассажирам и, ускоряя шаг, почти побежал в сторону улицы Брамса.
Дом Арины Дрогиной таинственно блестел тёмным, вечерним перламутром окон. Лишь три жёлтых квадрата светились на стене пятиэтажки. Один из них, на 4-ом этаже, был окном Арины. По крайней мере, в том мире, откуда он родом.
Не помня себя от страха и тревожного нетерпения, Филимон одним махом взлетел на четвёртый этаж и нажал на кнопку звонка. Сердце захолонуло, кровь бросилась в лицо: только бы была дома, только бы была дома!
Дверь отворилась почти сразу, и на пороге появилась... Арина.
- Ариша, это я, - только и вымолвил Изверов.
- Вижу, - строго сказала женщина. - Чем обязана?
- Может, впустишь?
- Заходи.
В комнате почти ничего не изменилось. Та же клетчатая скатерть на столе, бордово-бархатные шторы, пушистый бежевый плед на диване. Вот тольок в углу, за резным деревянным комодом притулилась маленькая детская кроватка, в которой стоял, держась за поручни и перебирая пухлыми ножками, бело-розовый, крепенький, как грибок, младенец.
- Сын? - зачем-то спросил Филимон, хотя и так видел, что сын.
Арина кивнула и тем же бесстрастным голосом спросила:
- Так чем обязана?
- Хотел узнать, как ты и... ребёнок, - невнятно бормотнул Филимон, понимая, что выглядит глупо.
- С чего вдруг такой интерес? - саркастично усмехнулась Арина.
- Ариша, я.... Ты не поверишь... Короче, я застрял в сквозном туннеле.
- Угу, эту версию я уже слышала, - скрестила руки на груди женщина. - В лаборатории её обсосали со всех сторон. Ты мне-то хоть не заливай. Твои коллеги давно высчитали невозможность находиться в сквозном туннеле более нескольких часов. Критическая масса столь высока, что ты должен был, как пробка от шампанского, вылететь из туннеля наружу.
- А я почему-то не вылетел, - невесело пошутил Филимон. - Плохо посчитали коллеги, неправильно.
- Хватит валять дурака, Фил, - осадила его женщина. - Признайся, что сбежал от ответственности. Можешь бежать и дальше. Мы с Димкой умеем обходиться без посторонней помощи.
- Но я не посторонний! - вскричал Изверов. - и я говорю тебе правду. За годы скитаний пор чужим мирам и домам я понял, что хочу иметь свой дом в своём мире со своей женщиной и своим ребёнком. Ты - моя женщина. Не гони меня прочь, Ариша. Я был дурак тогда. Я ещё не знал, что счастье не в свободе, а именно в зависимости от родных людей. Давай жить вместе и вместе растить сына. Ты не представляешь себе, как часто я мечтал об этом в чужих краях. Я буду очень хорошим мужем и отцом. Это я знаю теперь точно.
Арина отрешённо молчала, скосив взгляд в сторону. И не зная, как убедить женщину в истинности своих слов, Филимон в отчаянии выпалил:
- Мне много-много раз снилась наша встреча. В снах ты всегда прощала меня. Прости и сейчас, прошу.
- Почему я должна прощать тебя? - замедленно и грустно спросила она.
- Потому что я люблю тебя! - выкрикнул Изверов. - И если и ты любишь меня, будет преступной беспечностью потерять друг друга.
- Правда? - прошептала Арина изменившимся голосом. - Это правда, что ты меня любишь? - и вдруг заплакала: - Я так ждала тебя, так ждала. А ты всё не приходил и не приходил. А когда ребята высчитали, что тебя там не может быть, я... я чуть руки на себя не наложила. Димка спас, - она потянулась к сыну, взяла агукающего малыша на руки.
Филимон сделал шаг и скульптурно навис своим длинным худым телом над матерью с ребёнком, заключив их в кольцо своих рук. Так и стояли, молча прижавшись друг к другу, затаив дыхание, лелея вспыхнувшую искру счастья и понимания.
Потом они сидели за столом, чаёвничали, рассказывали друг другу о прожитых длинных днях и ночах, агукали с ребёнком.
Некоторая неловкость в их поведении всё же была. За полтора земных года, которые они прожили врозь, по разные стороны пространственного полотна, каждому пришлось пройти свой отрезок пути, и у каждого за плечами был свой опыт и своя боль. Но на коленях у Филимона сидел мальчик по имени Дмитрий. Он пускал пузыри, производил странные звонко-раскатистые звуки, хлопал в ладоши, теребил оставшиеся пуговицы на рубашке Изверова. И от этих пузырей, от детского восторга, от домашности всего происходящего Филимон был счастлив, просто купался в этом бордово-бархатном уюте Арининого дома, в её текуче-плавном, тихом голосе, в беспечном смехе своего сына.
Годы вынужденного одиночества отшлифовали в нём потребность любить. К тому же он очень устал от чужих людей, чуждых идей и идеологий. И не было ничего прекраснее вот этой минуты воссоединения со своими родными людьми. Ему хотелось, чтобы это мгновение длилось долго, как можно дольше.
Ариша пошла укладывать мальчугана в кроватку. А Филимон, предвкушая ночь вдвоём, судорожно размышлял, позволит ли Арина близость, или для начала "выдержит паузу".
Арина позволила. Видимо, изголодавшись по мужскому телу, она была в эту ночь необыкновенно нежной и порывистой. Сытый, удовлетворённый, в тёплой и чистой постели рядом с любимой женщиной... Чего ещё нужно для счастья? Теперь-то он знал цену таким простым вещам, как чистые простыни, вкусная еда, тепло своей женщины.
Среди ночи заплакал Димка. Ариша включила бра, укачала малыша и снова легла рядом с Филимоном. Хотела выключить свет, но Изверов остановил:
- Подожди, не выключай. Дай мне посмотреть на тебя. Ты не поверишь, но я стал забывать твоё лицо. Хочу запомнить тебя заново.
Он привстал над женщиной на локтях, провёл рукой по шелковистым волосам, заглянул в глаза и... ужаснулся, отпрянув назад. Арина смотрела на него совершенно чужими, прозрачно-голубыми глазами. У той, его Ариши, глаза были зелёные, с золотистыми искорками. Как он сразу не заметил?! Это была не его Арина.
Тревога болью сжала сердце. Он опять попал не в свой мир, очень похожий на его, но другой, чужой.
- Что-то не так, Фил? - спросила Арина дрогнувшим голосом, почувствовав неладное.
- Всё так, всё так, - обнял он её за плечи.
Соврал, конечно. Всё было теперь не так. Очарование домашнего уюта мгновенно улетучилось. На душе снова скребли кошки. Его путешествие во времени и пространстве сквозного туннеля продолжалось. Будет ли когда-нибудь этому конец?
ГЛАВА 4. ЗЕЛЁНЫЕ ГЛАЗА
Постепенно Изверов привыкал к этому миру. Не считая цвета глаз, Арина была точной копией его Арины. И судьбы их были похожи, как две капли воды. И Филимон был готов прикипеть сердцем к этой женщине и этому ребёнку. Но ощущение временности происходящего, иллюзорной зыбкости этой сквозной реальности отравляли его жизнь. Филимон понимал, что он здесь гость, такой же случайный путник, каким был в Кеонии, в стране тотального дефицита воды и в сотнях других миров.
Рассказывать Арине правду он не стал. Язык не поворачивался. Пусть хоть она немного поживёт спокойно. Кому она нужна, эта правда? Откровенно говоря, если б знать, что в этом мире он останется навсегда, Изверов был бы рад остаться. Слишком надоели ему мытарства странника. Конечно, жалко свою Арину. Но где гарантия, что Филимон этой Арины не попал в его реальность. Может быть, они просто поменялись местами.
"Что мы, собственно, знаем о пространстве сквозного туннеля, кроме самого факта его существования? - размышлял Филимон. - Какие правила, порядки, законы царят в иномерном пространстве? Кто и с какой целью ведёт путника по туннелю? И хватит ли вообще его жизни, чтобы найти, наконец, свой родной мир?" Неизвестность, нестабильность ситуации отчаянно мучили Изверова.
Сегодня он впервые пошёл в свою лабораторию. До этого четыре дня отлёживался и отъедался на Аришиных харчах.
Его появление в лаборатории произвело фурор. Коллеги забросали его вопросами, а он, в свою очередь, дотошно расспрашивал их о нынешней исследовательской работе.
Филимон очень скоро понял, что эта лаборатория, в отличие от его настоящей, допустила серьёзную ошибку в расчётах. Отсюда и ложный вывод о невозможности длительного контакта с иномиром. Изверов сам лично проверил вычисления и с неопровержимостью доказал коллегам физическую правомерность пребывания человека в туннеле иновременья. Ни один из его коллег не усомнился, что Изверов - тот самый, настоящий Изверов. Хотя разговор о похожих мирах всё-таки зашёл. Но разговор, в основном теоретический. Ведь о существовании икс-идентичных реальностей в лаборатории знали только теоретически, и лишь Изверов обладал опытом практического контакта с ними. Все друзья и знакомые принимали Изверова за человека своего мира. И он не пытался кого-либо переубеждать.
Но однажды вечером, когда рабочий день уже подходил к концу, к нему в кабинет зашёл молодой учёный Анисим Кравцов и напрямую заявил:
- Филимон, я предполагаю, что ты - человек, попавший не в свою реальность.
- С чего ты это взял? - насторожился Изверов.
- Видишь ли, я сделал кое-какие расчёты на основании имеющихся данных о ритмичности прорыва пространственного сквозного туннеля и амплитуде вибрационных колебаний энергии при переходе из одного измерения в другое. По моим подсчётам получается, что странник не может сразу резко попасть из чуждого мира в свой, привычный. Колебания энергий в иномирье слишком сильные, учащённые по сравнению с изначальным, родным миром. Человек просто не выдержит резкого перехода из параметрально-чуждой ему реальности. Сквозной туннель просто обязан постепенно выводить странника их чуждого мира, из чуждой энергии, чтобы ввести его в свою родную стихию живым и здоровым. Ты, Филимон, выскочил сюда к нам из какого-то дико организованного пространства, и это для тебя лишь перевалочная база, где тебе дают адаптироваться к другой энергии, слегка приближенной к той, в которой ты когда-то родился и жил. А сразу шагнуть из "диких прерий" чужого пространства в своё родное невозможно. Это всё равно, что прыгнуть в котёл с кипящей водой. Воду-то следует слегка остудить, или приспособить организм к другому температурному режиму. Ты понимаешь, о чём я говорю?
Филимон понимал. Очень даже хорошо понимал. Он и сам уже думал ан эту тему. Конечно же, сквозной туннель, как и всё сущее, есть порождение Высшего разума, Абсолюта. И значит, он должен быть устроен таким образом, чтобы, образно говоря, подготовить странствующего Изверова к "прыжку в кипящую воду". Логика в этих рассуждениях, безусловно, есть. "А парень-то талантливый, - подумал он о Кравцове. - На голых вычислениях такую идею соорудить!" Но вслух сказал:
- Ты, Анисим, не горячись. Я уже думал на эту тему. Мы же не замеряли параметры энергетических структур различных чужих миров. Почему не предположить, что чужие миры раз за разом видоизменяли свои энергоинформационные показатели, постепенно приближая странника к конечной, искомой точке пути.
- Именно так и было! - азартно воскликнул Анисим. - В каждом новом мире, скажем так, температура воды понижалась на несколько градусов, приближая атмосферу всё ближе и ближе к удобоваримой для странника. Но главным буфером между чужим и своим миром должен стать мир идентичной структуры, наиболее приближенный к отправной точке пути. И раз ты, Фил, сразу скакнул к нам, значит, по своей системе координат ты находишься пока не в своём мире. Моя реальность для тебя лишь трамплин в твою реальность. Я предполагаю, что перевалочных пунктов будет ещё много.
- Ты думаешь, что анфилада икс-идентичных миров окажется нескончаемо долгой? - ужаснулся Изверов.
- Я не утверждаю, я только предполагаю, - твёрдо сказал Кравцов. - Вполне вероятно, что и одной икс-идентичной реальности хватит для полной адаптации твоего организма и смикширует резкость перехода в родные пенаты. Но один икс-идентичный мир на твоём пути должен быть обязательно! Вот почему я абсолютно твёрдо уверен, что ты, Фил, сейчас не дома.
- Похоже, ты прав, - грустно произнёс Изверов. - Я и сам уже жду перехода. Только давай договоримся, что пока я здесь, ты не будешь обнародовать своё открытие. Это моя личная просьба. Мне так будет проще обретаться в этом мире, чисто психологически легче. Да и не хотелось бы раньше времени травмировать Арину. Могу я на тебя рассчитывать?
- Да, - немного подумав, ответил Кравцов.
Филимон, конечно, лукавил. Не только психологическое состояние Арины заботило его в эту минуту. Он думал о том, что у него сейчас есть выбор. Когда вновь прорвётся пространство сквозного мира, он может или войти в открывшуюся дверь или остаться в этой реальности.
А почему бы и нет? Ну, сколько ещё можно бродить по чужбине? Где гарантия, что следующий мир окажется идентичным без икса? Ну и что, что эта реальность имеет отличие? Зелёные глаза Арины? Эта, голубоглазая, нежна и добра к нему, горяча в постели. Подумаешь, цвет глаз. Зато спокойная осёдлая жизнь, семейный уют, Димка, к которому он успел прикипеть душой, и любимое дело, которое стоит продолжать. Как было бы здорово уловить закономерности прорыва пространства в том или ином месте пространственно-временного континуума. Но для этого надо работать, каждодневно, методично работать в своей лаборатории, а не скакать по икс-реальностям, как кузнечик. Пора, пора остановиться! Этот мир не хуже того, в котором он жил прежде, и много лучше тех, в которых уже побывал.
Судьба даёт ему шанс остановиться и наладить свой быт, отношения в семье, исследовательскую работу в лаборатории. Стоит ли упускать этот шанс? Ведь другого такого может и не представиться. А главное заключалось в том, что здесь он был нужен. Нужен Арише, которая ждала его и простила, нужен Димке, да и коллегам тоже нужен. Ведь он принес с собой уникальный материал о сквозном туннеле и его мирах. Во всех предыдущих реальностях он был никому не нужен. Пришёл, пожил, ушёл. И всё, и был благополучно забыт, как безвозвратно забываются попутчики купе скорого поезда, лишь только выходят из вагона не перрон. А здесь его считают своим. Здесь его любят и ценят.
Кравцов со своей теорией? А что Кравцов? Мог и ошибиться Кравцов. Надо ещё десять раз перепроверить его вычисления. Впрочем, для окружающих, наверное, не столь уж и важно, какой Филимон к ним пожаловал, если это идентичный Филимон.
Так уговаривал сам себя Изверов, так пытался примирить себя с существующей реальностью. И всё же в глубине души, в какой-то потаённой точке его подсознания зрела смута. Ведь где-то была его Арина. И его сын. И его лаборатория. Не просто похожие, а его. И это обстоятельство мешало ему быть спокойно-счастливым здесь. И потом, ему так не хватало зелёных, с золотистыми искорками глаз Ариши. Просто катастрофически не хватало.
Поэтому, когда на седьмой день пребывания в этом мире лопнуло и разъехалось по шву полотно пространства, и в его проёме мелькнул силуэт знакомого города, Изверов неожиданно для себя и вполне прогнозируемо с точки зрения Его Величества Судьбы, резко шагнул в "открытую дверь".
ГЛАВА 5. ОПАСНАЯ ИЛЛЮЗИЯ
Да, это был снова Каменецк. На сей раз Филимон сразу же оказался на улице Брамса перед Арининым домом. И снова одним махом взлетел на 4-ый этаж и с бьющимся сердцем позвонил в дверь. И снова ему открыла Арина. Секунду стояла перед ним молча, а потом, всплеснув руками, бросилась ему ан шею и полушёпотом выдохнула в ухо:
- Наконец-то, я так ждала.
От неожиданности Изверов не мог вымолвить ни слова. Он не ожидал такого приёма. Обиженная Ариша не могла вести себя так активно-радостно. Это было не в её характере. Ариша в любом случае сначала бы надула губки, ждала бы объяснений, извинений и лишь после этого необходимого ритуала простила бы и подпустила к себе. А тут неподдельная радость, безо всякого намёка на обиду, восторг и горячность долгожданной встречи. С чего вдруг.
Придя в себя, Филимон осторожно взял женщину за плечи, немного отстранил от себя и заглянул ей в глаза. Желудёво-зелёным огнём полыхнул знакомый взгляд. Сердце Филимона ёкнуло: Ариша! Его Ариша!
Она, повиснув на нём и слегка подталкивая, провела Изверова в комнату.
- Ого! - невольно вырвалось у Филимона. Он увидел дверь в стене, разделяющей их квартиру с соседской.
- А-а, ты же не знаешь, - засмеялась Арина. - Мама, когда ты ушёл, поменяла свою квартиру на квартиру моих соседей. И к рождению Владика мы с мамой съехались и прорубили дверь в стене. Так было удобнее с маленьким. Теперь у нас одна большая совместная квартира вместо двух маленьких. Мама мне очень помогает с Владиком.
"Там Димка, здесь Владик", - подумал Филимон растерянно. Но поскольку он не знал, как назвала сына его Ариша, имя в данном случае не имело значения, так как не могло являться отличительным свойством этого мира. Вполне вероятно, что именно мир с Владиком и есть его настоящий мир. Вот только почему Арина вся светиться от счастья, вместо того, чтобы негодовать и обиженно надувать губки, как сделала бы любая женщина на её месте?
- Так ты теперь живёшь с мамой? - зачем-то уточнил Изверов.
- Да, Фил. Так удобнее. Влад требует постоянного внимания. Я ведь много работаю, а мама постоянно с ним.
Это было тоже непонятно. Филимон никак не ожидал, что Арина выйдет на работу раньше положенного срока. Может, он попал в другую временную точку?
- А что, декретный отпуск уже закончился? - спросил он.
- Нет ещё. Но знаешь, когда ты исчез в пространстве туннеля, я вдруг поняла, что должна продолжить твоё дело. Фил, я открыла закон ритмичности проявлений сквозных миров. Анисим говорит, что моё открытие тянет на Нобелевскую премию. Кстати, Анисим рассчитал приблизительное время твоего возвращения. Правда, видимо, немного ошибся в вычислениях. Мы ждали тебя не раньше, чем через полгода.
- Да ты - гений, Ариша! - искренне восхитился Изверов. - Ты мне никогда не рассказывала, что работаешь в этом направлении.
- Так я раньше и не работала. Это я с перепугу, что ты исчез, открытие сделала. Мой психолог вообще утверждает, что у меня проявился настоящий "синдром адреналиновой гениальности".
- Это как? - не понял Изверов.
- От страха организм выбросил в кровь очень большое количество адреналина. И это повлияло на мои умственные способности. То есть я сделала открытие от страха, - женщина счастливо рассмеялась.
- Как чувствует себя Ольга Михайловна? - осторожно, будто прощупывая почву под ногами, спросил Изверов.
- С рождением Владика у мамы открылось второе дыхание, - радостно сообщила Арина. - Теперь у неё ни сердце не болит, ни давление не скачет.
- Здорово, - как-то не очень оптимистично промямлил Изверов.
С Ольгой Михайловной у него были сложные отношения. Она не любила Изверова. Ещё бы! Бросил беременную дочь, трусливо скрылся. Так это должно было выглядеть со стороны. Теперь Изверов не знал, как аккуратно подойти к этой щекотливой теме, но всё-таки решился и спросил:
- Наверное, вы с Ольгой Михайловной очень обижены на меня? - и видя недоуменный взгляд Арины, добавил: - Ариша, прости меня.
- За что?! - в голосе женщины звучало искренне удивление.
- Ну... за моё трусливое поведение. За то, что дураком был, испугался ответственности, отцовства, семейных уз. Короче, за всё прости. Видит Бог, я изменился. И я люблю вас.
- Я не понимаю, о чём ты? - она полыхнула на него испуганным зелёным взглядом. - Ты же не специально исчез в сквозном туннеле. Ты ставил грандиозный по своим масштабам эксперимент. Никто не мог тогда предсказать его последствий. И я, как твоя жена, знала на какой риск ты идёшь. Я обещала ждать тебя и дождалась. Дорогой, нам не в чем с тобой упрекать друг друга.
- Жена? - потеряно бормотнул Изверов, уже понимая, что происходит. - Мы с тобой никогда не были женаты, Арина.
- Как?! - воскликнула женщина и бросилась к секретеру. Извлекла оттуда свидетельство о заключении брака и протянула документ Филимону. - Мы поженились сразу же, как только узнали о моей беременности. Ты был инициатором свадьбы. Я согласилась, хотя понимала степень риска предстоящего эксперимента. Мы всей лабораторией гуляли....
Арина вдруг осеклась и пристально посмотрела Филимону в глаза. Потом отвела взгляд. Её плечи жалко опустились и слегка подрагивали.
- Мы из разных реальностей, - она понуро опустила голову. - Как жаль...
- Ну да, из разных, - Филимон мягко коснулся её руки. - Но у тебя нет повода расстраиваться. Значит, Анисим всё правильно вычислил. Так что через полгода твой Филимон вернётся к тебе.
- Да, ты прав, - женщина потихоньку приходила в себя от разочарования. - Пойдём, я постелю тебе в спальне. До следующего перемещения поживёшь у нас.
- Спасибо, - с чувством сказал Изверов.
Из двери показалась дородная фигура Ольги Михайловны в объемном махровом халате.
- Мама, это Филимон из другой сквозной реальности, - предупреждая все вопросы, объявила Арина. - Он немного заблудился в коридорах мироздания.
- Очень жаль, очень, - разочарованно произнесла Ольга Михайловна.
И тут до Изверова дошло:
- Арина, так значит, Анисим может вычислить и дату моего возвращения в родной мир?!
- Увы, - печально ответила Арина. - Расчёты ведутся от точки данной реальности. Мы же не знаем месторасположения и параметров твоего мира в туннеле сквозного пространства. Но ты не волнуйся. Рано или поздно всё равно вернёшься к своим. Надо только набраться терпения и ждать.