|
|
||
Тогда, в 40-е годы, в Кульдже тяжелое время было для всех нас, уйгуров. Но какой персиковый сад там был, весной, когда все цвело, этот сад напоминал нам рай. Хорошая семья там жила, Зайнап-апа и Махмуд-ака, и была у них только дочь Чинарям, которая росла как ангел в их персиковом саду. Других детей им Бог не дал. Много воды утекло с тех пор.
Вся деревня очень любила эту красавицу, похожую на лань. Всегда приветливая со всеми, она, обвораживая своей улыбкой, была похожа на персик из райского сада. Ее звонкий голосок часто слышался в саду, когда она пела, работая там.
Я видела птицу в райском саду,
Ее красоту описать не могу.
Она обжигает сердце огнем.
И каждый раз прихожу я сюда,
К ней любовь и надежду храня.
Но вот однажды Зайнап-апа пришла ко мне и принесла много отрезов дорогих тканей и попросила сшить на приданое разную одежду для Чинарям. Сама она плакала, что уж слишком далеко отдает свою дочь. Я понимала, что им с Махмуд-ака будет тяжело расставаться с единственной дочерью.
Свадьбу назначили на весну. Я несколько месяцев шила для невесты приданое. Старики ничего не жалели для своей нежной лани. Ковры Махмуд-ака выбирал у самых лучших торговцев на базаре, известному ювелиру он заказал золотые украшения: браслеты, серьги и кольца.
Весна в тот год пришла рано, зацвел персиковый сад, и в каждом доме говорили о свадьбе Чинарям. С каждым днем она все меньше улыбалась, не слышно было ее голоса в саду. Часто, глядя на свою дочь, Зайнап-апа торопливо вытирала навернувшиеся на глаза слезы. И вот настал день свадьбы. Из далекого горного селенья приехал жених со своими подарками. Видно было, новые родичи Зайнап-апа и Махмуд-ака не бедные. Они пригнали быка, корову и десяток овец, а для невесты дорогое платье и головной убор ручной работы. Четыре дня гуляли все в деревне на свадьбе у Чинарям, играли музыканты из большого города, танцующим дарили платочки, которые вышивала сама невеста. Прощальный день запомнили все. Вот лошади, запряженные, нагруженные приданым невесты, стоят у ворот. Махмуд-ака сказал последние пожелания для молодых и дал благословение в дальнюю дорогу, и вдруг Чинарям бросается в объятия родителей, судорожно рыдая, она опускается на колени перед ними, целует их ноги, нежно берет их старческие руки, прикасаясь губами, шепчет: "Простите меня!" На это было тяжело смотреть: слезы стариков, рыдание Чинарям. Вся деревня плакала, словно на похоронах. Вдруг поднялся сильный ветер, он словно успокаивал нас, осушая наши слезы и остужая боль в груди.
Зашумели деревья, и со стороны персикового сада появился розовый снег из лепестков. Этот поток необычного снега из розовых лепестков, нежно кружась, падал на наши головы. Чинарям, подняв заплаканное лицо, ловила розовый снег и говорила: "Спасибо вам, я буду скучать!" В этот момент она была похожа на ангела, осыпанная розовыми цветами персикового дерева.
В тот год персиковый сад не принес плодов, и Зайнап-апа нечем было угощать деревенских детей, которые часто прибегали во двор к старикам узнать о Чинарям. С нетерпением старики ожидали, что вот приедут от сватов посланцы с вестью о рождении внука, но прошел год, а вестей все не было. Несколько раз старики ездили навещать дочь, а с возвращением они становились все грустнее. Большое хозяйство у них, говорила Зайнап-апа, моя Чинарям все делает по хозяйству: ухаживает за скотом, доит десять коров, и за все дни, что гостила там, только мельком видела свою дочь, а мы ведь дома оберегали ее от тяжелой работы. Дома Махмуд-ака не давал подходить ей к конюшне, а там всю эту работу она делает наравне с батраками. От такой тяжелой работы не принести ей наследника, говорила она, утирая слезы. Махмуд-ака ходил теперь поникший, и часто можно было его видеть сидящим под персиковым деревом. Опустив голову, он тихо шептал: "Чинарям, Чинарям, что я наделал, как я мог отдать тебя так далеко. Пропади оно пропадом, их богатство, собранное слезами моей дочери. Прости меня, детка, я хотел как лучше..."
Так проходили годы. Только один раз как-то зимой приезжала Чинарям к родителям. Все с трудом узнавали ее: худая, сгорбившаяся, она была похожа на тень, только ее большие глаза говорили: это - я. Каждой осенью Махмуд-ака отправлял большие корзины с персиками для Чинарям и молил Бога дать ему внука, надеясь, что хоть сорок дней после рождения ребенка она будет рядом с ним. Но с каждым годом надежда на это таяла.
Прошло долгих семь лет. Как бы ни тяжело было старикам, но по обычаю они должны были забрать дочь. Говорят, она бесплодная - так, сокрушаясь, судачили женщины в деревне. Ее возвращение было как освобождение. Но неудавшаяся жизнь - это трагедия для любой девушки. После возвращения почти месяц мы не видели ее. Но вот однажды рано утром она заглянула ко мне. "Заходи, милая, садись, вот, получила письмо из города, прочти", - и я усадила ее за стол, хотя это письмо было прочитано давно. Чинарям, стесняясь, присела. Только теперь я увидела, что к ней вернулась былая красота, она словно расцвела во второй раз. И вдруг у меня мелькнула догадка: да она ведь беременна, но я тут же отогнала эту мысль. Прочитав мне письмо, она тихо спросила: "У вас нет лекарств от болезни желудка, или я персиков объелась, что-то с желудком, все время тошнит". Я подсела ближе к ней, погладила ее живот. Да, я не ошиблась, она беременна, даже знаю, кого она ждет, - это мальчик. Она сразу поймала мой взгляд: "Вы не ошибаетесь? Этого не может быть! Все эти семь лет... и, выходит, я вернулась, имея уже ребенка под сердцем". Она бросилась ко мне и заплакала. Это были слезы отчаяния, обиды и радости. Как радовались старики! Махмуд-ака зарезал барана, послал новость сватам и ждал со дня на день зятя в гости, а как суетилась с приготовлениями Зайнап-апа, она наготовила сладостей, напекла лепешек. Ожидание гостей, радость долгожданного дня захватили все село, но вот странно, муж Чинарям не спешил, прошло два дня, его все нет. Наверно, хозяйство не с кем оставить, оправдывал его Махмуд-ака, все поглядывая на дорогу. Так и не дождавшись гостей, они разделили мясо между соседями и раздали сладости детям. Поздней осенью Чинарям родила мальчика: красивого, с темными волосами и большими глазами, как у матери. Весной Махмуд-ака повесил люльку в саду среди персиков: "Вот, теперь у меня еще сын, есть кому заступиться за нас", - говорил он, ласково глядя на дочь. Снова запела Чинарям, в саду укачивая сына в люльке, она сияла от счастья. То, что муж ее женился на другой, ее не сильно огорчило, но в душе у нее был страх, ведь если у него не родится наследник, то он может забрать ее сына (это обычай наших предков). Почему так жестока к ней судьба? Никто не мог понять.
Когда мальчику исполнилось пять лет, приехал его отец, от второго брака родились одни девочки, он приехал за наследником. Старики не могли противиться обычаям, решили, что мальчик должен жить с отцом. Если человек умирает заживо от горя - то именно так умирала на глазах у людей Чинарям, когда разлучали ее с сыном. Она рвала свои волосы, царапала до крови лицо и выла, как волчица, потерявшая своих волчат. Люди, стоявшие вокруг, не могли удержать слез. Вот муж посадил ребенка на лошадь, Чинарям схватилась за мальчика, который от страха не понимал, что происходит, он плакал, тянулся к ней ручонками, но муж грубо вырвал его из рук матери, отшвырнув ее. Она упала прямо в грязную лужу и стала биться в судорогах, голос ее охрип, она каталась в истерике. К ней подбежали ее родители, но она смотрела на них обезумевшими глазами. Она ползала на коленях перед мужем, умоляя его оставить сына. Как велика любовь матери к ребенку! А потерять его при жизни не пожелаешь даже врагу. До сих пор сельчане вспоминают этот страшный день. Не каждый отваживался проходить мимо их двора, оттуда слышался плач Чинарям. От горя у нее помутился разум, она все время звала сына и говорила всем: "Вот он вырастет и придет к нам, а я его персиками угощу, вот смотрите, сколько для него я собрала", - и с полным подолом персиков она ходила по деревне. Бедный Махмуд-ака каждый раз возвращал ее домой, приговаривая: "Что ты, милая, давай его дома подождем", - и она, как ребенок, соглашаясь, шла рядом с ним. Смотря на нее, мы прятали слезы от стариков. Не долго продержалась Зайнап-апа, она скончалась, не выдержав мучений дочери. Махмуд-ака все еще надеялся на выздоровление Чинарям, к каким только знахарям он ни водил ее. Однажды зимой Чинарям убежала из дома в поисках своего сына. Бедный Махмуд-ака обежал все село, спрашивая о дочери, а нашли ее далеко от деревни, ночью. Старик сильно замерз в этот день и всю зиму пролежал в постели, его душил кашель, а ранней весной он покинул этот мир. Он просил перед смертью: "Не оставляйте мою дочь одну, даст бог, вернется к ней разум". На похоронах отца Чинарям как-то странно поникла, села в уголок и тихо заплакала. Соседи очень жалели сироту, помогали, чем могли, но разум к ней не вернулся. Она снова и снова переживала тот прощальный день с сыном, словно время остановилась для нее.
Как-то осенью я встретила ее на мосту, она придерживала свой подол, где лежали красивые спелые персики, она брала в руки по одному персику и бросала в воду, приговаривая: "Вот этот попробуй, мой козленок! Какие они спелые, кушай, это все для тебя, мой сынок, пусть эта вода донесет тебе мой подарок". Ее волосы были растрепаны, ноги босые, в ссадинах. Я нежно обняла ее: "Пойдем, доченька, в дом, ты вся холодная". Искупала ее, привела в порядок ее одежду, она все время смотрела на дверь, словно ждала кого-то. Силы ее покидали с каждым днем, по ночам она стонала, звала то мать, то отца, а иногда, просыпаясь, пела колыбельные песни. Это было тяжело видеть. Она таяла на глазах. Все реже вставала с постели. Однажды ночью она с криком проснулась, прося: "Откройте дверь, это мама с папой пришли, вы слышите? Они зовут меня". - Сказав так, она положила голову на подушку и начала молиться, просить прощение и долгой жизни для сына. Потом ясно и четко сказала мне, протягивая маленький сверток: "Это для невесты моего сына, передайте ему, я вас очень прошу, и наш персиковый сад с домом". Она ушла в мир иной под утро, так и не дождавшись встречи с сыном. С собой унесла огонь любви, с которым не справился ее разум. За могилками этой семьи ухаживает твой дедушка, а сын так и не появился в наших краях, ему уже лет восемнадцать, наверно. Видно, сердце у него, как у его отца, каменное, а вот тот сверток для него храню: это ее золотой браслет, серьги и кольца, которые она надевала на свадьбе.
- Чинара, Чинара! Деточка, вставай! Дедушка пришел, ужинать пора.
Я открыла глаза и увидела лицо бабушки. Я нежно обняла ее и тихо шепнула ей на ухо:
- Бабуля, вы никогда, слышишь, никогда не умирайте с дедушкой, я вас очень люблю и буду всегда слушать вас.