Оладьи были вкусными, пусть и остывшие. Егор забыл убрать их в холодильник накануне, даже никакой тарелкой или пакетом сверху не накрыл. Они немного заветрели, но хуже от этого не стали.
Работая, Егор брал их по одной и отправлял в рот. Они казались каким-то волшебством, как и все, что готовила Вера. Да, ему и довелось-то, кроме них, попробовать всего два ее супа, но до сих пор он и подумать не мог, что сможет наслаждаться подобными блюдами. Раньше, пока не остался один, он всегда ел то, что готовила мать. После ее смерти стало трудно - во всех отношениях, и в плане еды в том числе. За последние семь лет Егор питался тем, что готовил сам, а сам он умел делать немногое: варить макароны, крупы и пельмени, разжаривать полуфабрикаты и, конечно, заваривать бомж-пакеты. И, да, делать бутерброды он тоже умел.
Все эти заморочки матери с точными дозировками продуктов, временем приготовления и всякими там консистенциями - этого он решительно не понимал. Даже открывал, бывало, ее большую кулинарную книгу, но все, что там было написано, представлялось формулами, похлеще тех, которыми пестрила высшая математика. Пытаться вникать было бессмысленно. Как это удавалось Вере - непонятно.
А как готовила Света? Егор никогда раньше не задумывался - слишком болезненно было все, что связано с ней. Впрочем, не вспоминать о ней все равно не удавалось. Но и взглянуть на нее под таким углом еще ни разу не приходило в голову. Егор частенько бывал у Светы дома (как и она у него), но там на кухне единолично властвовала ее мать. Он никогда не задавался вопросом, что будет, когда они наконец поженятся и начнут жить вместе - это всегда представлялось чем-то идеальным и счастливым по определению. Даже все их ссоры и обиды не зарождали подозрений в том, что может быть иначе. Каким же наивным идиотом он был! "В горе и в радости, в болезни и в здравии" - да, как же! - они не успели принести друг другу подобных клятв, но, если Егору, чтобы следовать им, не нужны были никакие слова, то Света предпочла более легкий путь. Вся их любовь закончилась, когда он оказался в инвалидной коляске.
От нахлынувших воспоминаний стало тошно - как и всегда - и затряслись руки. Сейчас бы принять на душу и успокоиться, вот только нечего. Егор уже успел проверить все нычки, где он припрятывал бутылки с недопитой водкой сам от себя - на черный день. Но в этот раз в доме кончилось вообще все - и еда, и выпивка. Проклятая весна! Она изводила и царапала изнутри своими острыми когтями болезненно яркого солнца и невыносимо свежего ветра. И даже в егорову квартиру с вечно полузадвинутыми тяжелыми шторами и плотно закрытыми окнами она сумела заползти.
Докурив, Егор отписал Сазоновой, что прочитает ее роман в ближайшее время. В данный момент настроения на это совершенно не было, тем более, что сроки с иллюстрациями не поджимали. И занялся опостылевшей уже за пару дней бесконечной обработкой фотографий.
Часов в пять - дня или вечера? - его позвала Вера. Егор не мог понять, ждал он этого или нет. Но балкон оставил слегка приоткрытым - на всякий случай.
Она дала ему пачку сигарет и тарелку с выложенной кругом вермишелью. По центру было что-то вроде фарша в каком-то соусе.
- Это что? - поинтересовался Егор.
Вера усмехнулась, щелкнув зажигалкой и прикурив:
- Считай, что болоньезе. Хотя рецепт не оригинальный. Там не должно быть грибов и вообще... технический процесс не соблюден.
Егор накрутил на вилку вермишель и весь этот соус с фаршем. Было чудесно - как и всегда. Сочетание чего-то мясного, томатов, чеснока и грибов - он даже и подумать не мог, что все вместе будет так вкусно.
- А какой рецепт оригинальный? - поинтересовался он.
- Хм... - Вера задумалась. - Точно не знаю. Но тоже что-то с макаронами и фаршем.
- То есть как? - Егор вскинул на нее взгляд. - Ты готовишь, не зная рецепта?
- Ну, да, - она изумленно приподняла брови. - А как еще?
- Что значит "как"? - взвился он. - Как можно готовить, не зная, что ты делаешь?
Вера рассмеялась. Как-то уж слишком просто и весело.
- Тебе нравится то, что ты ешь?
- Ну... да, - признался Егор.
- А в чем тогда проблема? Готовка - это творчество. Если знаешь, какие продукты в сочетании друг с другом дают определенный вкус, комбинировать их - не проблема.
Егор посмотрел на нее с удивлением.
- Ты училась на повара?
Вера опять засмеялась.
- Разве что жизнь научила.
Егор недоверчиво глянул на нее. Ладно, пусть ей. Стряпня была действительно вкусной, а в его положении было глупо отказываться от еды - даже от самой противной.
- А какие тут грибы? - спросил Егор, когда тарелка была уже почти пуста. Они не были похожи на шампиньоны или вешенки, которые обычно покупала мать, - вкус был гораздо ярче и насыщенней.
- Маслята.
- Маринованные?
Егор знал, что в магазинах продаются такие. Они стоили недешево, но Михалыч иногда притаскивал что-то подобное на закуску.
- Зачем? - удивилась Вера. - Вареные, а потом замороженные. Теперь, вот, разжарила. Сама их собирала.
Егор поперхнулся. Мать всегда уверяла: нельзя есть грибы из лесу, они ядовиты! "Вот раньше, - говорила она, - их спокойно собирали. А теперь экология ухудшилась, они впитывают всю гадость из атмосферы. Посмотри, сколько отравлений случается каждый год. И сколько - со смертельным исходом. Это не шутки! Как люди этого не понимают?"
- От них же можно умереть! - воскликнул Егор.
Вера пожала плечами.
- Но я-то жива. Всю зиму ела.
- А вдруг это... совпадение? Или... или среди нормальных грибов попадется один ядовитый, похожий на остальные? - высказал Егор одну из версий матери, по которой травились и опытные грибники.
- Тогда бы я была уже мертва, - совершенно спокойно развела руками Вера. - Или хотя бы провалялась в больнице с отравлением. Я варила все грибы вместе, и это одна из последних порций, которые я заморозила в прошлом году.
Егор недоверчиво посмотрел на нее. Если она не врала, то бояться было, наверное, и вправду нечего. Но, если рассуждать логически, с ним теперь могло случиться, что угодно. Что теперь делать?
Он посмотрел на остатки остывавшей вермишели под хоть и подозрительным, но очень вкусным соусом. Он все равно съел достаточно, чтобы яд, если он там был, смог подействовать. Или - вдруг! - еще чуть-чуть - и его концентрация станет смертельной, а сейчас Егор еще сумеет выжить?
Он нервно потер висок пальцами левой руки, плюнул на все и решительно доел то, что оставалось в тарелке.
- Ну, а теперь засекаем четыре-шесть часов и смотрим на результат, - хохотнув, заявила Вера.
- Над такими вещами не шутят, - отозвался Егор, не сумев скрыть обиду в голосе. Она еще и издеваться будет!
- Разве? А я-то думала, это называется черным юмором. И даже не знала, что это запрещенная вещь.
Он глянул на Веру исподлобья: она уже откровенно насмехалась над ним!
- Надеюсь, ты ела свою стряпню! Вот я посмеюсь тогда на том свете! - процедил он сквозь зубы и резким движением развернул коляску с балконной двери.
- А, ты, оказывается, тоже так шутить умеешь! А говорил, нельзя. Ну, до встречи - в раю или в аду! - игриво бросила она ему в спину.
Вот ведь мерзкая баба! Впрочем, все они такие. Даже Света, которую столько лет он считал чуть ли не ангелом во плоти оказалась обыкновенной корыстной стервой! Егор поморщился - сегодня он слишком часто вспоминал ее. Не к добру.
И как же кстати сейчас было бы выпить - хоть немного. Вот если бы у Веры были не только сигареты, но и хоть чуть-чуть спиртного - цены бы ей не было! Впрочем, может и есть, почем ему знать? Он же не спрашивал, а она не предлагала. А, если спросить - вдруг?..
Егор тут же одернул себя: так не пойдет. Он уже очень обязан ей за все. Какая бы она ни была плохая, из благодарности ему стоило бы придерживать язык за зубами и не нарываться на перепалки. В конце концов свою благотворительность она может и свернуть, и что ему делать тогда?
Да и вообще: принимая от нее еду и сигареты он, видите ли, через свою гордость переступал. А за водкой чуть вприпрыжку не поскакал - даром, что на коляске. Как же противно! Докатился. Видела бы это мать!
Егор вывел компьютер из спящего режима, в который тот уже успел уйти, вытряхнул из пачки сигарету, закурил и принялся за работу. Может, хоть на нее отвлечется и перестанет думать. Сегодняшние нескончаемые мысли были похуже вчерашнего похмелья.
Через пару часов он услышал, что Вера опять зовет его. "Странно... для ужина было рановато", - подумал Егор и сразу обругал себя: стоило говорить спасибо, что его вообще кормят, а уж когда и как (и даже - чем!) - уж это он не вправе выбирать!
- Ну, как там твое грибное отравление? Процесс уже начался? - ехидно поинтересовалась она, заглядывая на его балкон.
- Рано еще, четыре часа не прошло, - буркнул Егор. Под ее внимательным взглядом становилось не по себе.
- Ой, и правда! Как я могла забыть? - она театрально всплеснула руками. - Как насчет дополнительной порции яда? Чтобы уж наверняка.
- А что? - Егор подозрительно покосился на нее.
- Да понимаешь, - она выкрутила переключатель ехидства до минимума, - ко мне сейчас подруга придет. На ужин я ничего не смогу приготовить, но макароны с фаршем остались. Тебе наложить тарелочку или побережешь здоровье?
Егор невольно усмехнулся. После их грызни пару часов назад Вера все еще заботилась, чтобы он был накормлен. Это что-то фантастическое!
- Накладывай, - на выдохе произнес он.
Когда Вера принесла тарелку с едой, он набрался наглости и попросил еще сигарет, успокаивая себя тем, что хотя бы не скатился до выпрашивания выпивки.
Отравления грибами не наступило ни через четыре часа, ни через шесть, ни позже. Даже несмотря на то, что Егор в течение вечера употребил еще порцию этого "болоньезе не по оригинальному рецепту".
Работа шла хорошо и от лишних мыслей действительно отвлекала. С соседнего балкона периодически доносились женские голоса и запах сигарет. Похоже, если Михалыч вдруг вознамерится устроить пьянку на открытом воздухе, против теперь никто не будет.
Странно все это... За последние годы улица стала для Егора чем-то не просто недоступным, но еще и запретным, даже если речь шла всего лишь о том, чтобы взирать на нее с высоты шестого этажа. А теперь торчи на балконе - не хочу, хоть кури, хоть выпивай. Егор не мог понять, рад ли он этому. Сидеть дома, в квартире, безвылазно стало привычкой. А, выбираясь на балкон, придется сталкиваться с Верой. Да, сейчас этого было не избежать, но уже через неделю (по крайней мере, он надеялся на такой срок) в этом не будет необходимости, без которой общаться с ней не хотелось.
Было уже далеко заполночь, когда снаружи снова потянуло табаком. Голосов слышно не было, наверное, верина подруга ушла. Егор не понял, что толкнуло его накинуть ветровку и вытащиться на балкон - ведь не хотел же общаться лишний раз!
- Сигареты кончились? - коротко глянув на него, поинтересовалась Вера.
- Нет, - Егор мотнул головой, взял в руки пачку, которую закинул на колени перед выходом, и потряс ей в воздухе.
- Осталась, - покачала головой она. - Напоила ее вискариком и мятным чаем и уложила спать.
Михалыч как-то давно притаскивал что-то с названием "вискарь" - безакцизное, купленное где-то с рук. Егор даже вкус не помнил, но сейчас при упоминании чуть не захлебнулся слюной. Ну уж нет, просить еще и это он не будет. Точка.
- Что-то случилось? - как можно беззаботнее поинтересовался он и посильнее затянулся от сигареты - может, хоть чуть-чуть перебьет желание выпить.
- Ага. Ее мужик из дома выгнал, - сообщила Вера. В тоне у нее проскользнуло недовольство, а пальцы, в которых она держала сигарету, подрагивали.
- Раз выгнал, значит, было за что, - рассудил Егор. Эти бабы вечно прикидываются невинными овечками, только почему-то все неприятности от них.
- Ха! Ну, конечно! Было, - с издевкой подтвердила Вера. - Он напился на дне рождения ее сестры, полез по пьяной бычке в драку и огреб за это. Она привезла его домой, обработала его разбитую рожу и переодела, а потом стала вдруг виновата во всем случившемся: притащила к родне, которая его терпеть не может (хотя до этого он никогда не делал таких выводов), и не проконтролировала, сколько он там употребил алкоголя.
Егор оценивающе посмотрел на нее. Вся эта история смахивала на выдумку - Веры или ее подруги - неважно, кто там приврал. Но логики не было точно: как мужик до такого додумался?
Хотя Михалыч несколько раз допивался до "белочки". Ему мерещились то черти, то жена - и их, и ее он боялся одинаково. Забивался в панике в угол и принимался выть или умолял его не трогать, или носился по квартире. Один раз схватился за нож и кинулся на Егора. Нож удалось отобрать, но Михалыч вытащил Егора из коляски и они еще долго боролись на полу в кухне, круша все вокруг. Обеденный стол с тех пор так и шатается на подломленной ножке, а дверца на одном из шкафчиков оторвана. Михалыч тогда крепко приложился обо что-то головой, а когда пришел в себя, подуспокоился. У Егора были разбиты губы и бровь, куча синяков по всему телу. Зато протрезвел он тогда разом. И с той поры начал опасаться таких вот приходов своего товарища по стакану. Впрочем, пить вместе они все равно не перестали.
- Так пусть радуется, что отделалась от мужика, который может такое наворочать, - подытожил Егор свои размышления на тему пьяных драк и их последствий.
- Будь все так просто, она бы не ревела весь вечер, - возразила Вера. - Чувства к нему она не возьмет - и никуда не денет. Да и вообще, она зависит от него во многом - и в плане финансов, и в плане жилья.
- А-а, так вот оно что! - процедил Егор. - Деньги, квартира - все ясно! Обычная бабская корысть! Ты сама-то хоть веришь в те чувства, про которые говоришь?
Вера облизнула губы и посмотрела на него - так, будто хотела пришпилить его, словно дохлую бабочку булавкой.
- О, какие разговоры пошли! - наигранно восхитилась она. - И что ж все мужики, которые не могут предложить бабам ничего, кроме своих старых тапочек и продавленного дивана, так пеняют им на корысть? А?
- Что?! - У Егора в один миг все внутри закипело.
Перепалки перепалками, но тут уж дело дошло до оскорблений. "Ничего, кроме старых тапочек и продавленного дивана" - ага! - спасибо, хоть так, хоть инвалидную коляску не стала приплетать!
- Только попробуй, скажи тут про любовь и чувства! - выкрикнул он - даром, что ночь на дворе, и весь дом спит. - Где замешаны деньги, квартиры, машины - какая может быть любовь?! Любовь всегда бескорыстна, а это все - просто продажа себя мужику, который может дать подороже!
Вера закатила глаза и покачала головой. Она что, пыталась показать, что не воспринимает его всерьез?!
- Знаешь, что, - строго начала она, затягиваясь от истлевшей почти до фильтра сигареты, - бескорыстная любовь, когда с милым рай и в шалаше, хороша в пятнадцать лет. Ну, ладно, в двадцать еще тоже ничего. А вот потом уже понимаешь, что любовь любовью, но от быта ты никуда не денешься. И в неустроенном быте даже самая пылкая любовь увядает. А есть еще и дети. Их, между прочим, надо кормить, одевать, лечить, водить в детский сад и школу - а это по нынешним временам очень дорогое удовольствие. Тянуть на себе и ребенка, и мужа в тапочках и на диване - прелесть та еще! А ты не забывай, что первые как минимум полтора года с ребенком сидишь в декрете, и декретные - лишь часть от твоей зарплаты. Попробуй, проживи на них одна - не то, что с малышом. Да сейчас даже коляски в цену средней зарплаты, не говоря обо всем остальном, что еще нужно ребенку. И, если мужик не сможет в этот момент семью обеспечить - вот тогда и взвоешь, какая бы ни была там раньше бескорыстная любовь!
Егор слушал ее, нервно докуривая свою сигарету. Мать воспитывала его одна. Наверное, тоже трудно было, но она не жаловалась. Сколько вообще таких вот матерей-одиночек по всей стране, по всему миру даже - и что ж, все из-за мужиков, которые не смогли их содержать? Бред!
- Ага, давай, оправдывай все благородными материнскими чувствами! - зло процедил он. - Вы, конечно же, заботитесь о детях - прекрасное обоснование собственной алчности и желанию устроиться получше!
Света, вон, тоже, как только выскочила замуж за своего "принца", быстренько родила ему сына - ровно через девять месяцев. А через два года - еще и дочку. Позаботилась о детях - молодец!
Вера устало вздохнула и затушила сигарету.
- Ты, Егор, во-первых, не греби всех под одну гребенку, - уже почти спокойно сказала она. - У всех мотивы разные. Кому-то и устроиться получше надо - чего скрывать? А во-вторых, против природы не попрешь, как ты там свои мотивы не рационализируй. В животном мире самка выбирает сильнейшего самца - из-за потомства. И у людей это все в подсознании. Разница лишь в том, что в наших реалиях не сила - залог выживаемости, а способность содержать семью.
- И ты еще утверждаешь, что это не корысть? - презрительно бросил Егор.
- Ха! Тебя послушать, так бабы должны подбирать лентяев и алкашей, нянчиться с ними всю жизнь и тешить себя тем, что служат великой цели бескорыстной любви, так?
- Нет! - огрызнулся Егор. - Пусть ищут себе мужиков побогаче, раздвигают перед ними ноги, а потом терпят их оскорбления и побои и радуются, что отхватили самца посильнее!
- Ну да, а голодранцы в коммуналках по пьяни своих баб на руках носят, в любви признаются и на коленях благодарят за то, как те украсили своей любовью их беспросветную мрачную жизнь! - выпалила Вера и зло хохотнула.
- Да что ты привязалась к этим алкашам?! - взбеленился Егор. - Не все мужики пьют! У многих нет просто кучи денег и... и вообще... - "И возможности ходить", - чуть было не ляпнул он, но сдержался. Это бы очень лицемерно прозвучало из его уст, потому что обвинения в алкашизме по отношению к нему сейчас были очень уместны. Сейчас - но не тогда, десять лет назад, когда Света решила бросить его.
- Ага, - кивнула Вера. - Не все мужики пьют. Не все мужики имеют хороший достаток. И не все мужики унижают и бьют своих женщин. Мне это напоминает диаграмму Эйлера с пересекающимися понятиями, а тебе? Пить, бить и унижать может любой, и от достатка это никак не зависит.
- Только, наверное, побои в роскошном особняке будут приятнее, чем в вонючей коммуналке, да? - бросил ей Егор.
Вера криво усмехнулась.
- Побои везде одинаковы. И моральные уроды есть везде: и среди бедных, и среди богатых. Я тебе даже больше скажу - это и от пола не зависит. Ты одно пойми: женщина в мужчине ищет надежность и опору - всегда. И это не сводится к компромиссу между достатком и насилием.
Егор осознал, что его уже трясет. К чему в итоге свелся весь разговор? К бабским идеалам и философии о плохих и хороших людях? А правда так и осталась правдой: никто в трезвом уме не сделал бы выбор в пользу него, инвалида, пусть даже не нынешнего, а тогдашнего - парня двадцати двух лет, если бы рядом был здоровый мужик, к тому же, при деньгах. Впрочем, рядом со Светой такого мужика тогда еще не было. А Егор был, но уже не на своих ногах - а значит, никакую надежность и опору он не мог обеспечить. Что ж, все логично и правильно. Вот только, почему это нельзя было назвать корыстью, он не знал. Как не знал и то, куда делась та большая и чистая любовь, про которую Света пела ему еще со школы. И почему, если эта любовь и вправду была, то исчезла так быстро?
- Меня не интересуют все эти подробности про отношения, - заявил он Вере. - Пускай про них пишут в женских журналах. И пускай читают те, кому это нужно. Мне это все равно не пригодится!
Он не желал больше продолжать разговор - ни об этом, ни о чем другом. Поэтому просто развернул коляску и поторопился убраться с этого проклятого балкона.