Егор был настолько зол, что даже работать не получалось. От негодования буквально трясло, а в голове так и крутились мысли в продолжение этого проклятого разговора. Еще и подмывало вернуться на балкон и высказать их Вере. Вот только смысл?
Помаявшись еще с час, Егор плюнул на все, свернул графический редактор и открыл файл с текстом романа Сазоновой. Испортить этот день еще сильнее, казалось, уже ничем было нельзя - так может, хоть отвлечется на чтиво.
Первые страницы шли тяжело. Егор постоянно перескакивал с сюжета на мысленную ругань с Верой. Приходилось возвращаться по тексту назад, перечитывать, через силу пытаясь вникнуть в смысл, продвигаться понемногу вперед, а в итоге все равно все обрывалось - и начинай сначала. А потом он сам не заметил, как увлекся, и как вокруг него сам собой вырос целый мир - похожий на привычную реальность и непохожий одновременно.
Сазоновой надо было отдать должное: хорошо написаны у нее были не только те отрывки, которые требовалось проиллюстрировать, но и все остальное. И юмор... юмор тоже присутствовал - только очень своеобразный, совсем не такой, как раньше, с первого взгляда и не заметишь: какая-то помесь реальности и абсурда. Или реальности, доведенной до абсурда. Или наоборот.
Вся история состояла из штампов, но как они были выкручены! Главный герой был молодым оборотнем-полупсом. Почему полупсом? Потому что мать его, волчица, сошлась с обычным человеком и... одомашнилась! А еще герой был студентом и учился на ветеринара. Ветеринара, мать вашу! Коровок в родимой деревне собирался спасать во время неудачных отелов и прочее. А героиня, та самая оборотень-кошка, была одинокой теткой под тридцать на вид, у которой дома была - да-да! - целая стая мурчащих животин! Ну, просто идеальный портрет сильной и независимой женщины, которой аист в клюве приносит котят вместо детей.
Интрига истории закручивалась вокруг козней обретшего силу древнеегипетского бога Сета, желавшего уничтожить творения своих коллег по пантеону. Героиня была созданием богини Бастет - одним из первых оборотней в мире и последней из своего рода, оставшейся в живых, и потому попала под раздачу.
Не обошлось, конечно, и без любовной истории между центральными персонажами с кучей аллюзий на известное "как кошка с собакой". Егор не слишком-то соврал Вере, что тема отношений между мужчинами и женщинами ему не интересна. В контексте литературы - уж точно это было так. А Сазонова, как он помнил, только о том в своих опусах и пела. Собственно, как и большинство авторов женского пола, у которых из-под пера выходит не фантастика, как таковая, а любовные романы в фантастическом антураже.
На первых порах сотрудничества с издательством Егор честно пытался читать тексты, по которым делал иллюстрации, полностью. Вот было мученье адово! Что-то стоящее попадалось редко, зато разносортных литературных отрыжек - хоть отбавляй! А потом один редактор подсказал ему, что можно рисовать исключительно по выбранным автором эпизодам, обговаривая заранее все детали. Стало легче. И с Сазоновой в том числе. Кто бы мог подумать, что спустя пять лет, он сам изъявит желание ознакомиться с ее творением целиком!
Своей привычке к живописанию романтических отношений она не изменила. В процессе совместных приключений (которые, кстати, ей всегда удавались неплохо) персонажи ссорились, мирились, пререкались, шли на компромиссы и, конечно же, привязывались друг к другу. Впрочем, главному герою и привязываться было не надо. К той самой кошке-оборотню он и без того воспылал с первого взгляда юношеской страстью, помешанной на щенячьем восхищении простого парня из глухой деревни красивой, утонченной и загадочной женщиной. А вот с героиней все было куда сложнее. Она не воспринимала его всерьез, и на все его простодушные выходки смотрела свысока - и в силу возраста, и в силу знаний, и в силу опыта. А опыта у нее хватало - за все девять прожитых на протяжении нескольких тысяч лет жизней.
Основной сюжет перемежался флешбеками, в которых раскрывалась тема оборотничества в различные эпохи, и рассказывалось о любовных историях героини. "Мужской сволочизм во всех формах и проявлениях, - подумал было Егор. - Все с вами, дамочка, понятно!" Очередная стерва, обиженная на мужиков. На себя бы сначала посмотрела! Что посеешь, то и пожнешь, и почему бабы этого понять не могут?
Егор хотел уже бросить эту ересь - хватило ему женской дури за прошедший вечер! - но интрига с кознями злобного Сета оказалось слишком интересной. Пришлось читать дальше.
И постепенно пришло понимание, что во всех описанных романтических историях все же не было хорошей бабы и плохих мужиков. Все были со своими достоинствами и недостатками, надеждами и страхами. Один любовник героини уходил на войну за славой и подвигами, другой воевал за идею, третий - за религию, четвертый - за родную страну. Еще один не рвался в герои, он мечтал о семейной пасторали, но притом стремился свою женщину ограничить во всем. Другой ни в чем ее не ограничивал - как и себя. А еще один кадр вообще, боясь предательства женщины, постоянно предавал сам - этаким авансом. Любовь (вот, как ни странно!) была во всех случаях - сильная и обоюдная. Но только одной любви оказывалось слишком мало для счастья.
Егор задумался: а чего и впрямь не хватало? Понимания? Доверия? Обоюдных компромиссов? Или весь смысл этих историй в принципе сводился к тому, что нет в жизни счастья, как ни крутись? Сазонова не давала никаких пояснений. Просто описывала события и персонажей - и понимай, как хочешь. И даже последняя любовь кошки-оборотня с главным героем ни к чему хорошему не привела. В конце романа та отдала свою последнюю, девятую, жизнь, чтобы защитить его. И, как ни странно, такой конец выглядел более чем логично. Ведь хэппи-энд с уходом в закат у них бы явно не случился, а так... героиня сделала молоденькому мальчику, к которому в итоге начала что-то испытывать, самый ценный подарок - жизнь.
Дочитав до конца, Егор еще некоторое время просидел, глядя в последние строки открытого текстового документа. Потом закурил.
Сквозь окно в комнату лился по-весеннему болезненно-слепящий солнечный свет. Было часов десять утра, и спать не хотелось совершенно. Егор за чтением даже не заметил, как пролетела ночь. Ныли затекшие плечи. Впрочем, меньше, чем обычно. После долгих часов работы боль все же была куда сильней и отдавала еще и в кисть правой руки.
Услышав голос Веры, он искренне удивился. Почему она не на работе в такую рань? Щелчок на иконку календаря в трее дал ответ - на дворе была суббота.
Приоткрыв балконную дверь, Егор осторожно выглянул наружу. От вчерашней перепалки остался крайне мерзкий осадок. Если бы была возможность больше не общаться с Верой - вообще, никогда - он бы с радостью ей воспользовался. Глядя правде в глаза, ведь и она могла чувствовать то же самое. А кормить его она вовсе была не обязана.
- А я думала, что ты спишь, - заявила она при виде Егора и скинула вниз за перила пепел с сигареты.
- Зачем звала тогда? - сквозь зубы бросил он, стараясь не встречаться с ней взглядом.
- На удачу, - пожала плечами Вера. - Мне показалось, ты курил. Ну, судя по запаху. Вот и проверила. Я как раз блины допекла. Будешь?
Егор сглотнул внезапно набежавшую слюну и потер лицо руками. Это было словно какое-то безумное наваждение. Зачем ей было все это? После этой их ругани... вообще после всех случаев, когда Егор явно показывал ей свою неприязнь, она продолжала натягивать на лицо маску приветливости и заботилась о том, чтобы он был сыт. А у него не хватало духу, чтобы отказаться от еды.
Он кивнул и, все так же не глядя Вере в глаза, взялся за дверной косяк, и уже ставшим привычным движением переложил нагрузку и заставил коляску преодолеть высокий порог.
- Ты с чем блины будешь: с сахаром, со сметаной или с вареньем? - поинтересовалась Вера, докуривая сигарету.
- С вареньем? - глупо переспросил Егор, сам не поняв, зачем.
Вера кивнула.
- С земляничным.
Егор не удержался - поднял на Веру удивленный взгляд. Такого он не ел никогда. Вот клубничное, да, приходилось, хотя Егор никогда особо его не любил. Но мать считала своим долгом закрывать по три-четыре банки каждое лето из ягод, купленных на рынке.
- Землянику тоже сама собирала? - спросил он, памятуя о грибах.
Егор снова посмотрел на нее, щурясь от яркого солнца. Он пытался понять, злится ли Вера из-за вчерашнего. Но кроме темных кругов, залегших у нее под глазами, он ничего не заметил.
- Любишь делать заготовки на зиму? - поинтересовался Егор. Не то чтобы ему это было действительно интересно, просто хотелось как-то поддержать разговор, дать Вере понять, что он может не только грубить и спорить.
Она с интересом посмотрела на него. Это у нее взгляд был какой-то особенный - настолько, что становилось не по себе - или Егор просто так давно не вылезал из дому и не сталкивался ни с кем, кроме Михалыча и, изредка, Димки, что ему некомфортно было рядом любым посторонним человеком?
- Если ты про соленья-варенья, то нет - не люблю и не делаю, - расслабленно прищурившись, словно кошка на теплой крыше, ответила она. - Еще время на это тратить - делать мне нечего! Я это варенье сварила, потому что прошлым летом с подругой насобирали на лугу рядом с ее дачей земляники, и девать ее было некуда. Я луговую не люблю, она слишком пресная и с неприятной горчинкой. Не то, что лесная - сочная, кисло-сладкая, такую горстями бы ела! Но вот варенье из нее отменное выходит, из луговой.
Егор про землянику знал настолько мало, что наличие двух ее разных видов стало для него откровением. Когда-то давно, еще в универе, его группа решила отметить окончание летней сессии пикником на природе. Девчонки нашли в траве какие-то ягоды и с упоением их уплетали. Егор тоже попробовал несколько, хотя мать ему с детства настрого запрещала есть немытое. Он рискнул тогда только потому, что шашлыки тоже готовились в не слишком-то санитарных условиях, и терять уже было нечего. Но вкуса той земляники он не запомнил совсем - то ли слишком мало съел, то ли слишком боялся за свое здоровье.
- Так все-таки с чем тебе блины? - спросила Вера, докурив.
- С вареньем, - после некоторых раздумий ответил Егор. Была - не была! Ее грибы он уже попробовал и остался жив. Пожалуй, стоило рискнуть и с земляникой. Тем более, что она все равно вареная.
Вера принесла ему тарелку с блинами, сложенными треугольничками и густо политыми вареньем, и чашку с чаем.
- Зеленый пьешь?
Егор задумался и неопределенно пожал плечами. Мать любила чайную экзотику, а Света, желая ее порадовать, частенько дарила красивые металлические банки с содержимым различных составов и вкусов. Егор этого не понимал. Ему все казалось одинаковым и каким-то ненатуральным, резко и неприятно бьющим по вкусовым рецепторам. Лучше простого черного чая с сахаром, который повар в армейской учебке разливал по граненым стаканам большим половником, он ничего не знал.
Уместить дымящуюся чашку на коленях вместе с тарелкой было невозможной задачей, и потому он поставил ее на пол рядом с колесом своей коляски. Вера опять ушла на кухню, за новой порцией блинов - для себя.
А Егор стряхнул лишнее варенье с тонкого блинного теста и откусил кусочек. Ягоды земляники похрустывали на зубах, сладко-ягодный вкус вместе со вкусом мягкого теста разливался во рту. Яркое солнце казалось уже не таким ядовитым, оно странным образом гармонировало и с блинами, и с вареньем, и с каким-то внезапным перемирием, установившимся с Верой этим утром. Даже запахи весны, которые пробивались сквозь городскую удушливую вонь неистребимыми ароматами свежести и влажной земли, казались уместными, как никогда.
Вера вернулась с еще одной тарелкой блинов и чашкой чая, которую поставила где-то на своем балконе. Она поправила пояс на махровом халате и откинулась на перила поясницей, оказавшись с Егором лицом к лицу.
Он нервно сглотнул. Опять оказываться под ее взглядом, словно микроб под микроскопом, было крайне неприятно. Чтобы хоть как-то отделаться от этого ощущения, он потянулся за чашкой и отлебнул чай большим глотком.
От ярких травяных ароматов его немного повело, будто от первого долгожданного глотка крепкого алкоголя. Вкус и запах смешались воедино, и трудно было разделить модальности ощущений.
- Что это за чай? - спросил Егор, смакуя во рту послевкусие.
- Зеленый, - пожала плечами Вера, - самый простой, крупнолистовой. Еще добавила туда мяты, душицы и чабреца. Вот и все.
- Что это: душица, чабрец? - Егору казалось, он когда-то слышал подобные слова, но совершенно не помнил, что они значат.
- Это травы. Лесные, - улыбнулась Вера, и ее ямочки-полумесяцы на щеках в солнечном свете этого утра показались наполненными какой-то особой теплотой.
- Тоже сама собирала? - решил подколоть ее Егор.
Вера кивнула.
- Да. Кроме мяты. Ее пришлось на рынке покупать. - Она макнула свернутый трубочкой блинчик в варенье, разлитое по тарелке, и отправила его в рот.
Егор смотрел на нее, смотрел в ее глаза. Он впервые обратил внимание на их цвет - карие, глубокого теплого оттенка. Будто свежевыкачанный гречишный мед, светящийся на солнце.
- Никогда раньше не пил такого чая, - признался Егор.
- Буду считать это комплиментом, - усмехнулась Вера.
Егор доел блины, уложенные несколькими слоями друг на друга, и понял, что сыт.
- Как твоя подруга? - спросил он, протягивая Вере тарелку и чашку - пустые.
- Когда проснулась, вызвала такси и поехала к матери. - Она улыбнулась. Одними уголками губ, совсем невесело, видимо, только ради приличий.
- Понятно... - выдохнул Егор. И, помедлив и пересиливая себя, добавил: - Слушай... может, ну его нахрен того мужика. Ну, подруги твоей. Любовь - любовью, но зачем себя мучить, если ей плохо с ним?
Вера хлопнула ресницами и вскинула на него свой пронзительный взгляд.
- С чего ты вдруг так переменил мнение?
С чего? Да Егор и сам не знал. Просто почему-то подумалось, что в отношениях иногда может не быть правых и виноватых. Просто разные люди, разные взгляды на жизнь - и от этого все сложности. Как в тех историях, что он читал у Сазоновой. Наверное, она понимала что-то в том, о чем говорила в своем романе. Иначе откуда такая реалистичность в описаниях?
- Да ни с чего! - огрызнулся Егор. - Я сказал, ты услышала - и все! И подруге твоей самой решать, что ей надо в жизни!
- О, вот в этом ты прав! - кивнула Вера, облизывая пальцы, измазанные в сиропе от варенья. - Последнее дело - лезть в чужие отношения. Поддержка - поддержкой, но, если гнуть свою линию, очень велик шанс оказаться крайним. Люди мирятся порой даже после самых фееричных скандалов. И все обиды в паре забываются сами собой. Зато слова друзей, настроенных против воссоединения, в памяти остаются. Плавали - знаем. Нет уж, уволь. Побыть жилеткой для слез я всегда готова, но решать за подругу, подходит мужик ей или нет - это, извините, не ко мне!
Егор с усилием потер виски большим и средним пальцами правой руки. Нет, он не собирался учить Веру жизни. Даже советы никакие давать не собирался. Просто все вышло само собой. И, если она сама все знает так хорошо - прекрасно! Пусть и разбирается со всем сама. Ему никакого дела до этого нет! Ни до ее подруги, ни до нее самой.
И больше не глядя ни в глаза Вере, ни на нее саму, он развернул коляску к балконной двери. Но, пытаясь преодолеть ненавистный высокий порог, он все еще чувствовал спиной - самым позвоночником и торчащими наружу из-за вечной сутулости лопатками - ее внимательный изучающий взгляд.
* * *
Говоря по правде, спать Егору не хотелось. Голова была тяжелая и будто ватой набита, но вот сна ни в одном глазу.
Врачи в больницах неизменно рассказывали о важности соблюдения режима во всем - от еды и сна до опорожнения. Мать в свое время дотошно следила за этим. Когда ее не стало, Егор плюнул на все. Не сразу, конечно. Под материнским контролем он с детства привык ложиться и вставать в одно время, хотя есть по часам он постепенно отучился в универе. С расписанием занятий была настоящая беда: то пар было по две в день, а то целых шесть, начинались занятия тоже не каждый день в одно время. Мать из-за этого сильно переживала и заворачивала Егору с собой бутерброды. Он даже ел их поначалу в перерывах, но видя, как смотрят на него одногруппники, вскоре начал стесняться и скармливал их бездомным собакам по дороге домой. Делать так казалось куда проще, чем убедить мать, что он сможет прожить полдня без еды или - хуже того - поест в буфете или столовой при универе. В армии, правда, все снова вернулось на круги своя - еда, сон и все прочее по расписанию.
А потом, спустя годы, оставшись один в четырех стенах в инвалидной коляске, Егор постепенно начал понимать, что есть и спать можно когда захочется. Или когда не есть и не спать было совсем невозможно. Ему даже приятно было нарушать режим. В жизни и без того появилось слишком много ограничений, и хотелось чувствовать свободу хотя бы в этом. С туалетом все было сложнее. Потребности в опорожнении он не чувствовал, в отличие от потребности в еде и сне. Расслабившись поначалу, Егор наплевал на режим и в этом - и угодил в больницу с воспалением мочевых путей. Там врачи запугали его недержанием, катетерами и прочими прелестями, после чего с регулярностью посещения туалета он больше не экспериментировал.
Кое-как устроившись в постели, Егор пытался заставить себя поспать. После ночи, проведенной за компьютером, стоило бы. Но у организма были свои выкрутасы. Полноценный сон так и не приходил, зато накатило этакое зыбкое ощущение, что бывает на стыке яви и грез, когда в голову лезут странные мысли, а перед глазами возникают диковинные образы, но при этом прекрасно чувствуешь и осознаешь все, что происходит в реальности. Под такое дело хорошо было бы хряпнуть с полстаканчика водки - и отключиться. Но о таком, увы, приходилось только мечтать.
Солнечный свет раздражал глаза даже сквозь закрытые веки. Стоило бы задвинуть шторы, но перелезать ради этого с дивана в инвалидное кресло, а потом назад было слишком утомительно. Егор натянул одеяло на голову - стало темнее. Но вскоре понял, что так слишком жарко и душно. Ни в одной позе лежать не было удобно, а менять их было сущей морокой. Да еще и приходилось думать о том, чтобы не пережать нароком ничего на парализованных ногах. Этого все равно не почувствуешь, зато мудохайся потом с пролежнями.
Когда удавалось приткнуться в относительно удобном (на некоторое время) положении, начинали мерещиться какие-то леса, залитые солнцем поляны, полные горсти земляники, просыпавшейся сквозь пальцы, кружащие над душистыми травами пчелы, черная кошка, дремавшая под березой, свернувшись в клубок. Если подойти к ней ближе и коснуться шерсти на холке пальцами, она вздрагивала, открывала свои темные медовые глаза и превращалась в Веру.
Промучившись несколько часов, Егор плюнул на все, откинул одеяло и перелез в инвалидную коляску. Он вывел компьютер из спящего режима, но чем заняться, не знал. В глаза был будто песок насыпан, а от необходимости смотреть в монитор резь в них становилась еще сильнее. Он с усилием потер веки - не помогло. Потряс в руках сигаретную пачку - в ней болталась еще пара сигарет. Вытряхнул одну. Покрутил в пальцах. Взял зажигалку в другую руку. Но медлил, не прикуривая.
За окном все еще было солнечно, но свет стал уже не таким ядовитым. Прохладный ветер, проникавший сквозь приоткрытую дверь, приносил запахи свежести.
Егор решился. Накинул на себя ветровку и направился на балкон. В конце концов Вера, в отличие от прошлых соседей, не имела ничего против его курящей морды. Так почему он должен дымить в квартире при хорошей погоде?
Разглядывая грязные сугробы на детской площадке во дворе, он наконец щелкнул зажигалкой и прикурил. На открытых солнечных участках уже проглядывала темная от влаги земля - местами немного коричневого прошлогоднего опада и местами легкий зеленый флер. Очевидно, молодая зелень, первая в этом году или удачно перезимовавшая под снегом. Егор мог только догадываться, что это именно она - разглядеть травинки с высоты шестого этажа было невозможно. Вероятно, раньше, это и получилось бы, но не теперь, после стольких лет, проведенных в обнимку с монитором, во время которых зрение хорошенько испортилось.
Все уличные шумы казались каким-то странными, слишком звучными и гулкими - так явственно выделяло их эхо, не поглощаемое ни снегом, ни листвой. Егор осознал, что и раньше обращал внимание на эту весеннюю особенность, но за годы безвылазного домоседства благополучно забыл свои наблюдения.
С вериной кухни потянуло запахом чего-то мясного и очень знакомого. Егор никак не мог вспомнить, чего. Он слишком давно не ел домашней пищи, такой, чтобы была приготовлена "от" и "до" ("Ну, или почти", - подумал он, вспомнив про лапшу из магазина). Все те полуфабрикаты со вкусом глутамата натрия, слипшиеся макароны и крупы, которые он так и не научился правильно варить, - были не в счет. Что там Вера на сей раз делала?
Егор докурил сигарету, раздумывая, как быть дальше. Звать Веру и напрашиваться на кормежку было неудобно. Возвращаться в квартиру и дожидаться, пока она сама его позовет, не было никаких сил - настолько аппетитным был запах ее еды.
По счастью, проблема решилась сама собой: Вера вышла на балкон и, заглянув за лист ДСП, улыбнулась:
- А, ты тут! Ну, и замечательно. У меня как раз котлеты готовы.
Котлеты... Вот что это был за запах! И как его можно было забыть?
- Слушай, Егор, - торопливо продолжила Вера, - мне нужно уехать до завтра, поэтому я тебе еду оставлю с запасом. Сам себе разогреешь, хорошо?
- Хорошо... - слегка ошарашенно повторил Егор. И опомнившись в последний момент окликнул ее: - Вер... у тебя что-то случилось?
Вера удивленно хлопнула ресницами и замерла, так и не успев развернуться в сторону кухни.
- Нет, - она тряхнула головой. - Все в порядке.
Егор понимал, что следующий вопрос, скорее всего, получится из разряда "не твое собачье дело", но решил, что должен задать его - хотя бы в качестве благодарности за заботу.
- Ты, вроде, никуда не собиралась. А тут вдруг говоришь, что надо уехать до завтра. Разве это нормально?
- Нормально? - Вера рассмеялась. - Оригинальная формулировка. Особенно с учетом, что норма - вообще вещь относительная. Но... - она усмехнулась и моргнула, кажется, несколько смущенно, - спасибо за беспокойство. У меня действительно все хорошо. Просто внезапно позвонили друзья и предложили поехать на дачу. Так что я закругляюсь с готовкой и уматываю.
- Это та дача, где ты землянику собирала? - вырвалось у Егора. Какая ему вообще разница?
Вера помотала головой:
- Другая. Тебя послушать, так получается, что в мире не существует ничего, кроме того, о чем я успела упомянуть.
Егор вспыхнул, но смолчал. Только возмущенно поджал губы и отвернулся. Откуда ему вообще знать, куда там Вера ездит на досуге и с кем? Ну, ляпнул глупость, и что теперь?
Пока он злился, она вернулась с небольшой кастрюлькой, полной котлет. Пахли она настолько потрясающе, что Егор мигом забыл о своем недовольстве.
- Так много? - удивился он.
- Это только часть от всех, - пожала плечами Вера. - Сейчас еще пюре принесу.
Она снова нырнула в кухню, а Егор не удержался - открыл крышку и вытащил котлету. Горячая, пышная, с мясным соком, стекавшим по пальцам, если надкусишь. Егор даже глаза прикрыл от удовольствия.
- Ну как? - спросила Вера, держа в руках еще одну кастрюльку, очевидно, с пюре.
- Очень... вкусно, - признался Егор. - Большое спасибо тебе.
И понял, что первый раз похвалил еду Веры. А еще первый раз поблагодарил ее саму совершенно искренне.
- Спасибо за комплимент, - улыбнулась она.
Егор поймал себя на том, что невольно залюбовался ее ямочками на щеках, и тут же отвернулся, смущенный.
Вера передала ему вторую кастрюльку - ту, что с пюре - вместе с новой, нераспакованной, пачкой сигарет и, торопливо распрощавшись, умчалась к себе. А он, помедлив немного, тряхнул головой, желая развеять задумчивость, и потянулся еще за одной котлетой.