Извилистый Восточный тракт раскинулся на добрую часть Даэрунского княжества. На западе он соединял друг с другом многие крупные города, не исключая столицу. А на востоке, огибая Северные горы, проходил морским побережьем и прятался под сумрачной сенью Верминских лесов. Там издревле жили племена полудикарей, до сих пор поклонявшихся духам и промышлявших охотой. Пушные звери, надо сказать, в тех краях водились отменные и в немалом числе. И потому не первую сотню зим кряду многие даэрунские купцы, презрев все различия в вере, снаряжали свои караваны и вели их в Верминские леса. Жрецы на такие вольности торгового люда смотрели сквозь пальцы - налоги и добровольные пожертвования делали свое дело. А в народе Восточный тракт уже давно стал зваться Пушным.
Когда Ивлонь скрылся за поворотом тракта, Шакал дернул поводья, заставив тяжело дышащую кобылу повернуть в лесок с краю дороги. Бедная животина с облегчением перешла с хромого галопа на не менее хромую рысцу.
Светлая роща, в какую местные девки наверняка ходили по грибы да по ягоды, довольно скоро сменилась чащобой. Не всякий сунется, а если сунется, не зная мест, далеко не пройдет. Шакал тоже их не знал, но выбора не было, оставалось лишь надеяться на умение определять верный путь по лесным приметам.
Восточный тракт давал приличный крюк, огибая местные леса. Считай от Ивлоня тот крюк и начинался. И, если день-другой проплутать по буеракам, стараясь идти на запад, можно было вновь оказаться на тракте. По крайней мере, на это хотелось надеться.
Шакал долго не желал верить такому умиротворению, не разрешая себе расслаблять зрение и слух.
Мелкая дрожь, нещадно бившая девчонку поначалу, уже прошла. Но больше всего он боялся, что спасенная примется рыдать. Женских слез он терпеть не мог! Однако своим спокойствием она его удивила. Даже колдовское клеймо не вызывало у нее закономерного страха, и от этого почему-то становилось обидно.
Девчонка попробовала что-то там высказать ему из благодарностей, но Шакал грубо перебил ее:
- Купцу своему ненаглядному 'спасибо' скажешь, если в погоню не отправится!
Девчонку передернуло, и она замолчала, отвернувшись.
Под плотным пологом дубовых крон было сумрачно и прохладно. Свет, просыпавшийся сквозь бреши меж листвой, мягкими тонкими струями ложился на землю, укрытую ковром прелых, не переваренных зимой листьев и желудей, сквозь которые, приподнимая и выворачивая их, рвалась к небу худенькая молодая поросль.
Между делом Шакал начал разглядывать девчонку. Роста она была невысокого: ему до середины груди не дотягивала. На голове - настоящее воронье гнездо из растрепанных волос, на плечах ободранными хвостами лежали остатки двух косичек. Макушка пахла дорожной пылью и травяным настоем.
Так пахли волосы матери...
Шакал сглотнул и отвел в сторону взгляд.
Девчонка поерзала в седле, и он, придерживая ее одной рукой под грудью, заметил, как легко прощупываются ребра под тканью платья. Да уж, жировать ей явно не приходилось! Интересно, откуда она все же родом, и как в этом проклятом Ивлоне оказалась?
Любопытство разгоралось все сильней, но девчонка, недавно им же облаянная, снова заводить разговор не пыталась. Шакалу тоже не улыбалось начинать беседу первым. Но делать нечего - придется. Так и этак повертев в голове разные слова, он не выбрал ничего путевого и потому спросил первое, что пришло в голову:
- Чем ты купцу так насолила?
Она вздрогнула. Медленно обернувшись, посмотрела на него. И Шакал первый раз обратил внимание на цвет ее глаз: зеленый, яркий. Он никогда не встречал такого.
- А ты как будто бы не знаешь? - с насмешкой ответила она, чуть покривившись из-за разбитой губы.
Он знал, конечно. Но не признаваться же в этом, тем более теперь, когда разинул пасть не к месту!
- И о чем же? - ощерился Шакал. - О том, как приближенный Ордена серых жрецов решил ведьму изловить, а та, не будь дурой, деру дала?
- Хм! - девчонка дернула плечом. - Ты только не забудь, как этой ведьме клейменный колдун помог по-свойски!
Шакал раздраженно скрипнул зубами и отвернулся. Клеймо было его уязвимым местом в прямом и переносном смысле. Благодаря всем его стараниям на эту больную мозоль наступали крайне редко, но если уж наступали...
'Прибил бы, мерзавку, если б столькими трудами не спасал только что!' - зло подумал он. И так же зло глянул на нее: пусть-ка подергается!
Не тут-то было! Эта нахалка безо всякого трепета смотрела на него, да еще и улыбалась при этом! На какое-то мгновение ему еще померещились бледнеющие отблески той сочной зелени, что он отметил ранее, но девчонка сморгнула, и все исчезло, как и не бывало. И привидится же такое!
- Меня зовут Сагита, - сообщила она таким тоном, будто знакомилась с кем-то при княжеском дворе.
Она ждала, небось, что и Шакал ей назовется. 'Обойдешься, соплячка!' - подумал он. И молча отвернулся, наслаждаясь своей маленькой победой. Он даже убрал ладонь, которой придерживал ее под грудью, взявшись за поводья обеими руками. Пускай сама заботится, как не упасть из седла.
Однако она, кажется, и разницы не заметила.
- А тебя как зовут? - спросила она и опять обернулась, чтобы взглянуть Шакалу в глаза.
- А тебе что за дело? - огрызнулся он, в последний момент увернувшись от целившей в лицо ветки раскидистого дуба.
- Эм... - девчонка опешила. - Ну так... ты же спас меня... И теперь мы вместе... едем...
- А ты губешки-то не раскатывай! - процедил Шакал. - Я тебя за собой таскать не собираюсь! Мне обуза да лишний рот без надобности. Вот на тракт выберемся - и скатертью тебе дорожка на все четыре стороны!
- Дело хозяйское, - гордо объявила она, задрав повыше свой и без того курносый нос.
Лес стал гуще, а кобыла выбилась из сил, начала все чаще спотыкаться и вздыхала совсем уж обреченно.
- Слезаем! - скомандовал Шакал и спрыгнул на землю.
Он протянул руки, желая ссадить девчонку, но та только фыркнула, даже не удостоив его взглядом, и лихо соскочила с лошади без всякой помощи. Потом правда поморщилась и согнулась, обхватив рукам плечи - ивлонские побои явно давали о себе знать. Шакал шагнул было к ней помочь, но она глянула на него зло и предупреждающе, и он решил не связываться.
- Пошли, - сухо сказал он, потянув кобылу за поводья.
Девчонка медленно разогнулась, поправила обрывки платья на плечах и поплелась следом, с другого боку от вяло прядавшей ушами лошади.
Вскоре между дубовых крон обозначились просветы, и спустя недолгое время путники вышли к глубокому прорезавшему лес оврагу. По другую его сторону до горизонта темнело зеленое море, на самой поверхности волновавшееся от легкого ветра. Овраг казался сизоватым от вызревавшего терновника, который густым пологом покрыл его склоны. Идти поверху склона было куда проще, чем сквозь лесную чащобу, а чтобы пробираться через колючие кусты на другую сторону надо было слишком сильно себя ненавидеть. И к такому испытанию даже Шакал был не готов.
Уже не раз он косился на девчонку. Он понял, что погорячился, заставив ее идти пешком: это явно давалось ей тяжело, хотя она не жаловалась. Просто молча брела, опустив голову. Однако в каждом ее движении чувствовалось напряжение и усилие, с которым оно ей давалось.
Шакал не считал себя особо сердобольным, но и смотреть на то, как она гордо страдала, не собрался.
- А ну-ка, полезай обратно в седло! - приказал он ей.
- С чего вдруг? - Она удивленно посмотрела на него, а в ее глазах опять горела яркая зелень.
Разобраться с этой странностью цвета он не смог, ибо девчонка хлопнула ресницами и быстро отвела взгляд.
- Да ты едва тащишься! - рыкнул на нее Шакал. - Не хватало мне с тобой возиться, если и вовсе свалишься с ног!
- Ты все равно собираешься меня на тракте оставить. Так что тянуть? Оставь прямо здесь! - прошипела она и облизнула разбитую губу, соизволив даже быстро глянуть ему в лицо.
- Зар-раза! - злобно процедил Шакал. В одно движение он подскочил к ней, подхватил за талию и закинул в седло. Она только пискнуть успела - видать задел какой-то ушиб.
Проследив, чтобы она надежно уселась, он взял кобылу за поводья и повел дальше.
- А ты умеешь убеждать! - немного подрагивавшим голосом, но все же вполне дружелюбно усмехнулась девчонка.
Шакал даже не обернулся в ее сторону. Но отметил, как уголки его губ сами собой поползли вверх.
Солнце все ниже скатывалось по небосклону. День подходил к концу. Брюхо, раззадоренное дневными приключениями, урчало и просило еды. Но Шакал собирался пройти до темноты как можно больше, не отвлекаясь на привалы и перекусы, и потому упрямо шагал вперед, таща за поводья безропотную клячу.
Девчонкины возмущения о том, что он собирается бросить ее на тракте, вертелись в голове и не давали покоя. Да, собирается. И что? Он и так сделал для нее слишком много! От кого другого она еще дождалась бы заступничества в Ивлоне? А теперь жива, цела (почти) и вольна идти на все четыре стороны. О чем было еще мечтать в ее положении?
Овраг, петлявший и кривлявший так и эдак вот уже несколько верст наконец приятно удивил, явив место, где его удобно было перейти. Шакал подозревал, что с нужного направления они уже безнадежно сбились. Теперь придется выбираться к Пушному тракту дольше, чем он предполагал вначале.
Если спускаться по одному склону оврага было относительно легко, то, чтобы подняться на другой, пришлось буквально тащить за собой тяжело дышавшую кобылу. Взобравшись на вершину, Шакал понял, что запыхался, и полез в седельную сумку за флягой с водой. Достал, открыл, приложил было ко рту, но вспомнил про девчонку и протянул ей.
Она принялась хлебать воду жадными глотками. За полноту фляги беспокоиться не приходилось: на дне седельных сумок болталась еще пара наполненных под завязку. Но Шакала передернуло. Не хотелось думать, что из-за него девчонка страдала от жажды. Впрочем, какое ему до этого дело? Могла бы сама о себе позаботиться и попросить у него воды.
- Спасибо, - тихо поблагодарила она.
Шакал напился сам, утер губы и хмыкнул в ответ. Пришлось немного попоить из ладоней еще и кобылу, бока которой вздымались уж слишком тяжко.
Лес по эту сторону был довольно редким, и для лошади вполне проходимым. Сквозь кроны деревьев начинало разгораться зарево заката. Нужно было пройти сейчас как можно больше на запад и найти удобное место для ночлега, пока не стемнело.
Правда сейчас Шакала больше занимала другая проблема.
- Где твоя родня? - спросил он у девчонки, чуть покосившись на нее снизу вверх. Не то, чтобы он решился доставить ее домой... Но, если ее родственники жили где-то неподалеку или вообще по пути, это было бы не так уж и трудно.
- Мой дед умер несколько седмиц назад, - нехотя сообщила она, даже не взглянув в его сторону.
Он помолчал. Тут по всем правилам полагалось пособолезновать. Но сделать это искренне у него бы не вышло, а лицемерить быть противно.
- А другая родня? - спросил он.
Девчонка помедлила, но все же ответила:
- У меня больше никого нет.
Вот ведь зараза! И что теперь делать с ней?
- Так, постой! - развел он руками и при этом сам остановился и уставился на девчонку, старательно прятавшую глаза. - Семьи у тебя нет. Не весело, но бывает. Но сама-то ты откуда родом? Не из Ивлоня же, ясно!
- Не из Ивлоня, - подтвердила она. Помолчала. Покосилась на Шакала, который стоял, скрестив на груди руки, в твердом намерении дождаться ответа. Вздохнула. - У нас с дедом не было дома. Вообще.
- Бродяги что ли? - презрительно бросил он.
Но девчонка не стушевалась. Гордо вздернула носик и с достоинством заявила:
- Не бродяги. Сказители. Странствующие.
Шакал хохотнул - не удержался. По его разумению, между его версией и девчонкиной разницы не было никакой.
На сей раз эта заноза, кажется, оскорбилась. По крайней мере, губы надула очень картинно.
- Ой, да брось! - развел руками Шакал. - Обиделась лиса на волка за то, что он кумой ее величает! У меня самого ни кола, ни двора, и все пожитки в этих сумках седельных.
Девчонка покосилась на него, и он отметил, как уголки ее губ дрогнули в улыбке. Сочтя проблему разрешенной, он отвернулся, тронул кобылу за поводья и продолжил путь.
- И давно вы так... странствуете? - спросил он, оглядев мох на очередном дереве, чтобы прикинуть направление. Любителем поболтать он никогда не был, но девчонка была и впрямь интересная, уж лучше ее послушать, чем тащиться в молчании, имея под боком 'настоящую сказительницу'.
- Сколько себя помню, - ответила она. - Дед всю свою жизнь путешествовал, собирал сказки, легенды, байки - со всех концов княжества, из соседних земель и не только. Ох и много он их знал! А сколько еще сам придумывал! А потом, когда я подросла, и меня научил...
Каким таким хитрым образом этому самому деду с его бродячей жизнью удалось обзавестись внучкой, Шакалу было непонятно. По всему получалось, что где-то должна была крыться история по меньшей мере с одним дедовым отпрыском, от которого получился еще один отпрыск... Либо девчонка была этому хрычу внучкой весьма условной - для простоты понимания и красного словца. Пригрел видать, под старость лет какую-то сиротку, чтоб, когда время придет, было кому чарку воды подать. Умно! Глядишь, через несколько десятков зим и самому придется такое проворачивать.
- А от чего умер твой дед? - Шакал подозревал, что с такими вопросами надо быть поосторожнее, но он этого не умел, и потому спрашивал то, что приходило в голову.
Девчонка усмехнулась, - он не понял, то ли горько, то ли с издевкой.
- Умер... от невозможности жить дальше, - сказала она. - Так случается со стариками.
Шакал кашлянул. Мерзавка! Даже тут подколола.
- Я не хотел задеть, - честно признался он.
- Меня сложно задеть, - заносчиво парировала девчонка. И, помолчав, добавила: - Ты ведь хочешь знать, как я оказалась в Ивлоне? Все просто. Дед разболелся вконец, и мне пришлось тащить его на постоялый двор, которых он отродясь не признавал. Как раз в тот самый 'Сытный карп'. Я выхаживала его, как умела. И потратила все деньги, что были припасены. Сначала на лечение, потом на похороны. Залезла в итоге в долги. Карад, хозяин 'Сытного карпа' давал взаймы охотно. С последующей отработкой. После смерти деда я могла бы плюнуть на все и сбежать, но идти мне было некуда. И я осталась. Прислуживать постояльцам, еду разносить, со столов убирать.
Как бывает, когда некуда идти, Шакал понимал очень хорошо, и потому не мог судить ее. Он остался без матери, когда ему было десять зим от роду. Девчонка была старше, конечно, но каково ей было, он представлял.
- Вчера вечером остановился у нас на ночлег тот самый купец Даммар со своим караванчиком, - продолжала меж тем она. - Сегодня перед обедом я протирала столы. Протираю, значит, и слышу: подходит кто-то сзади. Я напряглась, но не стала оборачиваться, - ждала, что дальше будет. А купец подышал мне в затылок, да и принялся лапать. Не дергайся, говорит, и не кричи - бесполезно. С Карадом, мол, договорился, что поможет тебе долг поскорей отработать. Ну да не на ту напал! Я ему, не долго думая, прямо в морду и плюнула. А он меня в ответ кулаком по зубам угостил. Спасибо, что не сильно, только губу разбил. - Она облизнулась, чуть морщась от боли. - А пока я в себя приходила, купец уже рвал на мне платье. Я, само собой, начала отбиваться, морду ему расцарапала, вырвалась кое-как - и на улицу. Ну, а потом... потом ты и сам все видел...
На не успевшем еще потемнеть окончательно небе забелел месяц. Сумерки серым туманом затопили лес.
Кобыла вздыхала совсем уж нехорошо. Нужно было искать место для ночлега и как можно быстрее.
В первый момент Шакал не поверил, когда услышал шум бегущей воды. Но вскоре они и впрямь выбрели на уютную поляну, окруженную, словно крепостной стеной, старыми яблонями-дичками и плотным кустарником. За ней пологий глиняный откос плавно переходил в каменистый берег быстрой речушки. Как знать, быть может, тот овраг, оставшийся позади, был ее старицей. И когда-то эта безымянная речка была глубже и полноводнее.
- Здесь заночуем, - бросил он и привязал уздечку к крепкой ветви, нагнувшейся к самой земле под тяжестью зеленых яблок-кулачков.
На сей раз девчонка позволила помочь ей спешиться. По тому, как она сжала пальцами его предплечья в момент приземления, он понял, что ей было больно. Коротко поблагодарив, она побрела к реке. Шакал занялся сбором хвороста, краем глаза наблюдая, как она осторожно спускалась по невысокому, усыпанному сиреневыми чашечками герани откосу, выбрав самое пологое место.
Насобирав охапку веток и притоптав поросль на месте предполагаемой ночевки, он глянул сквозь кустарник на присевшую у воды девчонку. Цыкнул зубом и быстрым шагом направился к седельным сумкам, которые успел уже снять и бросить на землю. Порывшись там, достал маленький, покрытый гарью котелок, завернутый в несколько тряпиц, кусок мыла и свою сменную одежду.
Стоя на коленях у самой кромки воды, девчонка осторожно оттирала кровь с разбитой губы. При каждом движении вздрагивали оторванные клоки ее платья, предательски открывая некоторые части тела и растекшиеся лиловые кляксы синяков на коже.
Шакала передернуло.
Были времена, когда он без малейшей жалости и угрызений совести превращал живых людей в куски мяса. Но среди них не было женщин. И это было той гранью, которую даже он не мог перейти.
Он подошел к девчонке, сел на корточки рядом, глянул на воду. Оттуда смотрел седой угрюмый верзила с застарелым клеймом на лбу. Шакал только теперь вспомнил, что так и позабыл вновь прикрыть лоб повязкой, как это делал обычно.
А ведь за всю свою жизнь он видел лишь двадцать шесть зим. Хотя какие там зимы в Южных Землях?!
Кто теперь, глядя на него, назвал бы этот возраст, не поверив ни шрамам, ни седым волосам, ни судьбе, что так здорово потрепала его, прибавив добрый десяток непрожитых зим?
Всплеск − и поверхность воды покрылась мелкой рябью. В лицо ударили редкие брызги.
Девчонка медленно приподняла мокрую руку. Хлопнула ресницами и игриво улыбнулась.
Зараза!
Шакал грозно вдохнул и выдохнул. Смерил ее тяжелым взглядом, плавно перетекшим в оценивающий.
- Тебе сколько зим-то вышло? - спросил он.
- Девятнадцать.
Вот ведь дела! На вид ей было меньше. Этак семнадцать - возраст, что называется, 'на выданье', когда девицы набирают самый свой сок, обретают округлые, женственные формы. Эта же заноза была тощей, с острыми плечами и локтями и похожей на мальчишечью фигурой. Со стороны и те же семнадцать дашь с натяжкой, не то, что девятнадцать.
- На, вот, возьми. - Шакал протянул ей сверток, который держал в руках. - Здесь мыло и одежда чистая.
Затем он зачерпнул воду котелком и заторопился прочь.
Он успел утвердить закопченную посудину над небольшим костерком, оторвать кусок полотна от рубахи, чтобы повязать его на лоб и спрятать клеймо, когда ветви прибрежного кустарника раздвинулись, впустив на поляну девчонку. Ее мокрые волосы рассыпались темными кольцами по плечам. В одной руке она несла обернутый в промокшую тряпку кусок мыла, другой же придерживала непомерно большие, то и дело норовившие слететь портки - слишком длинные - из-за чего идти ей приходилось, почти не поднимая ног, чтобы не запутаться в штанинах. Рубаха, там, где не была подобрана вместе с портками, путалась возле колена, широкий ворот болтался, оголив одно плечо, слегка прикрытое волосами. Отдавая свою одежду, Шакал, конечно, не учел, такую мелочь, как разницу в размерах.
Он залез в седельную сумку и, ухмыльнувшись от пришедшей в голову идеи, извлек оттуда внушительного вида нож и плотно смотанную бечевку. Состроив рожу пожутче, он решительно двинулся на девчонку.
- Ну, что, богомерзкая ведьма, допрыгалась! - с полубезумным видом прорычал он.
Глаза у девчонки расширились, она попятилась и выставила вперед руку, совсем позабыв о широких штанах. Те, конечно, сразу сложились гармошкой вокруг ее ног.
- Э-э... - Челюсть Шакала упала следом за портками. На счастье, рубаха девчонке доходила чуть не до колен и причинные места прикрывала более, чем успешно. - Да пошутил я, - сознался он, примирительно разведя руками. - Ты так больше не дергайся, ладно?
Девчонка ничего не ответила. Только прищурилась, и спустя мгновение Шакалу пришлось пригнуться от летящего в него мыла. Он оценил ее меткость по достоинству: не успей он увернуться, стал бы радостным обладателем шишки на лбу. Как будто клейма для полного счастья было мало!
- Эй, а если я в тебя ножом так же швырну? - он сурово глянул на нее, угрожающе подкинув в руке упомянутый предмет.
- Да я же пошутила! - она невинно развела руками и наклонилась, чтобы поднять портки.
Шакал цыкнул, вздохнул и принялся за работу. Несколько раз обойдя ее вокруг, так и этак примерившись, он проделал дырки в вороте рубахи и на поясе портков, пропустил в дырки аккуратно отмеренные куски бечевки, стянув отверстия в одежде до нужного размера. Лишнюю длину рукавов и штанин он попросту отрезал. Рубаху подпоясал еще одним куском бечевки. Отойдя на пару шагов, осмотрел плоды своих трудов и остался доволен.
Портки и рубаху, почти новые, между прочим, ему, конечно, было жаль. Но себя он жалел больше: после его долгого воздержания смотреть спокойно на девчонку с то и дело оголявшимися телесами было, мягко сказать, сложновато.
В котелок с закипевшей к тому времени водой Шакал кинул по горсти чабреца и мяты. Разложил съестные припасы на расстеленной тряпице. Налил в единственную деревянную кружку получившийся травяной настой.
Девчонка нетерпеливо ерзала и сглатывала слюнки во время всех приготовлений. А когда поняла, что они окончены, схватила краюху хлеба и шмат кровяной колбасы и уплела их так быстро, что Шакал и глазом моргнуть не успел. Видать, хорошо оголодала за день!
Шакал отправил в рот очередной кусок и потянулся за кружкой. Девчонка выхватила ее прямо у него из-под руки, выхлебала в несколько глотков и принялась за вареные яйца. Их он не очень-то любил, а прикончить их следовало, пока не пропали. Пускай ест, чего уж там!
Но за яйцами последовал кусок сыра, а за сыром еще полкраюхи хлеба...
Таким путем ему светило остаться без тех припасов, что он планировал растянуть на несколько дней! Он уже открыл было рот, раздумывая, рявкнуть на девчонку или попробовать как-то объяснить. Но она потянулась к лежащим вдалеке огурцам и дернулась, зашипев от боли: какой-то ушиб, видать потревожила.
Шакал вздохнул и решил отложить разборки из-за еды на потом. В очередной раз порылся в седельной сумке, извлек оттуда замотанную в пару тряпиц деревянную баночку, открыл ее и протянул девчонке:
- Возьми, помажь ушибы.
Она взяла баночку, принюхалась, хмыкнула.
- Сушеница, мережник, истод, кровохлебка и... и живельник болотный. Ну и жир свиной.
- Верно... - опешил Шакал. - Откуда знаешь?
- Я же ведьма! - хитро прищурилась она. И, улыбнувшись пояснила: - Мой дед такую мазь составлял. Хорошая мазь. Только если в основу добавлять не один жир, но и масло какое-нибудь, льняное, к примеру, она будет лучше наноситься и впитываться. А ты откуда такой рецепт знаешь?
- Я же колдун! - в тон ей ответил он. - Забыла?
Девчонка посмотрела на него пристально и покачала головой:
- Нет, ты не колдун.
Шакал опешил от такого заявления! В Даэрунском княжестве при виде его клейма вряд ли кто-то бы усомнился в богомерзком происхождении его носителя.
- Чего-о?! - рыкнул он. И для верности приподнял повязку на лбу: - А это видала?!
- Ага, - кивнула она. - Еще в Ивлоне. Только от того, что собаке поставить клеймо на брюхе, в волка она не превратится.
Шакал помолчал. Девчонкино спокойное отношение к нему, клейменному колдуну, он до сих пор списывал на что угодно: благодарность за спасение, безвыходность ее положения, когда лучше он, чем купец Даммар или плутание по лесу в одиночку...
Но чтобы кто-то просто не верил в то, что он колдун?! Нет, такое с ним было впервые.
- И с чего вдруг ты в этом так уверена? - осторожно поинтересовался он.
- Да видела я настоящих колдунов, - пожала плечами девчонка. - В Верминских лесах и в Аллирианте. Мы туда с дедом не раз ходили. Там ведь до сих пор поклоняются духам, как делали у нас пять сотен зим назад. В Аллирианте, конечно, это сейчас скрывают, но все же. Не похож ты на настоящих колдунов ни капли, вот что.
- Хм... - только и подивился Шакал, почесывая затылок.
В Крае поющих ручьев, как звали еще Аллирианту, Шакал не бывал. Зато молчаливых крепких старичков с бездонными глазами, присутствовавших при любых сделках с даэрунскими купцами, помнил хорошо. Верминцы называли их идридами с сыновним почтением, чужаки - вещунами, с суеверным трепетом. Поговаривали, от одного их едва заметного жеста, кивка головы зависел и результат сделки, и то, состоится ли она вообще.
Шакала от этих вещунов всегда передергивало: мерещилось, будто они и не люди вовсе. Рядом с ними он особенно остро ощущал верность старого правила: если понимаешь, что человек опасен - будь настороже, если не понимаешь человека - будь настороже вдвойне.
- И ты не боялась их, тамошних колдунов? - с интересом спросил он.
- Мы приходили к ним с добром, и нам нечего было бояться, - развела руками девчонка.
Шакал хотел было что-то ответить... Но это все было слишком странно. Слишком противоречило всему, что он раньше знал о жизни. И не то, чтобы он не нашел слов, - просто даже мысли не смог собрать в кучу для достойного ответа. Зато вспомнил про баночку с мазью, которую девчонка до сих пор вертела в руках.
- Тебе помочь? - он кивнул на баночку.
Девчонка застенчиво отвела глаза. Было так странно видеть ее смущение вместо привычной заносчивости!
- У меня на спине ушиб. И я сама не дотянусь, - призналась она.
- Показывай, - вздохнул Шакал.
Он попросил девчонку подсесть ближе к костру, ибо стемнело уже окончательно. Она повернулась к нему спиной и задрала рубаху.
М-да... ушиб - это было мягко сказано. Густо-темное пятно, цвет которого в отсветах костра различить было невозможно, красовалось между лопаток.
Кончиками пальцев Шакал загреб из баночки мазь и очень осторожно, стараясь причинять поменьше боли, принялся наносить ее на кожу.
Походя он отметил, что, несмотря на свою худобу, девчонка была довольно крепкой. На спине у нее ощущались мышцы, какие бывают только от долгих тренировок или тяжелой работы.
А вот опасения Шакала на счет собственного долгого воздержания оправдывались. Одной только задранной рубахи ему вполне хватало, чтобы чувствовать себя неуютно рядом с девчонкой. Впрочем, он закончил настолько быстро, насколько мог и отсел подальше.
- Когда выберемся из леса, куда ты пойдешь? - спросил он.
Она пожала плечами.
- Дорог в мире много. Выберу какую-нибудь.
Шакал помолчал. Это было сложное решение: брать на себя лишнюю ответственность не улыбалось вовсе. Но девчонку, оставшуюся совсем одну, которой идти было просто-напросто некуда, он понимал. И понимал слишком хорошо.
Он понаблюдал за неровными сполохами догоравшего костерка.
- Я думал пойти в Зарьград. Там всегда легче наняться на работу, - признался он. И, помедлив, произнес: - Ты можешь пойти со мной.
- В Зарьград? - удивилась она. - И что я там буду делать, по-твоему? Столы протирать, как в Ивлоне? Или сразу наняться в местный дом увеселений?
Шакал открыл было рот, но так ничего и не сказал. Она была права: здоровый работящий мужик без проблем нашел бы способ заиметь денег в столице, но это было не место для юной девицы-сироты. Хотя лучшего варианта он все равно предложить не мог.
- Ладно, - девчонка нанесла мазь на разбитую губу, а до этого на несколько ушибов на боку и плечах, закрыла баночку и отдала Шакалу. - Я пойду с тобой. Дорога до Зарьграда длинная, кто знает, быть может, я найду себе место по душе и раньше. Но только у меня одно условие. - И она одарила его долгим таинственным взглядом.
- Н-ну? - подозрительно покосился на нее Шакал.
- Я хочу все же знать, как тебя зовут?
Что ж, резонно, если они решили идти дальше вместе.
- Зовут... - он почесал затылок, - Шакалом меня зовут.
- Шакал?! - изумилась девчонка. - Это ведь не имя!
Он должен был признать, что она не уставала преподносить сюрпризы! Конечно, это было не имя! Это было прозвище, привязавшееся к нему много зим назад еще в Южных Землях. Вот только даэрунцам оно ничего не говорило, и за какое-то заморское имя его принимали легко. А если кто и не принимал, то не удосуживался интересоваться истинным смыслом и происхождением. Сложнее приходилось с купцами из Южных Земель, караваны которых он порой нанимался сопровождать. Заинтересованные взгляды, перешептывания и осторожные вопросы были ему обеспечены!
- А что ж это, по-твоему, если не имя? - с угрозой ощерился на девчонку Шакал, уперев руки в бока.
- Животное такое. В Южных Землях водится, - пожала плечами девчонка, как ни в чем не бывало.
То, что она не боялась его, что бы он ни делал, неизменно ставило в тупик.
- А ты, я смотрю, и это знаешь! - проворчал Шакал.
- Да, - гордо вздернув носик, подтвердила она. - Мне дед мой рассказывал.
- А что он еще тебе рассказывал? - процедил он. - Про шакалов?
Девчонка помолчала, облизнула разбитую губу.
- Да ничего, собственно... - раздумчиво произнесла она. - Ничего хорошего. По правде говоря. Хищник-падальщик, - она оценивающе глянула ему в лицо. И добавила: - Но в природе и такие звери нужны.
Шакал не знал, что ответить. Вся эта история с его прозвищем была слишком личной и слишком неприятной. И потому отбрить эту занозу так едко, как следовало бы, у него бы не вышло.
- Больно много ты знаешь! - фыркнул он. - Ложись лучше спать. Я возле яблони уже постелил. А я искупаюсь пока.
Он подхватил мыло (которое, кстати, пришлось выискивать впотьмах по кустам) и направился к реке. Холодная проточная вода имеет свойство смывать не только дорожную пыль и многодневную усталость, но и тяжелые, терзающие мысли.
Раскатисто ухал филин, озабоченно поквакивали лягушки, шуршала мышь в опаде листьев, шумел ветер в кронах деревьев, всхлипывали сгибаемые им ветви, трещали, бились друг о друга листья. Симфонию довершали неугомонные голоса сверчков, до боли ввинчивавшиеся в сознание.
В отдалении то и дело осыпался на землю яблочный град. Ошибочность идеи с ночевкой на облюбованной поляне стала ясна, когда ветер разгулялся вовсю, грозя наставить незадачливым путникам кучу синяков и шишек сбрасываемыми вниз плодами. Пришлось наспех собирать уже разложенные вещички и тащиться в темноте вдоль реки на поиски лучшей доли.
Шакал сидел, оперевшись спиной о ствол ивы. Узел от налобной повязки давил на затылок, в волосы забились мелкие щепки от коры и теперь раздражающе покусывали кожу.
Рядом, укрывшись его плащом вместо одеяла, на затасканной шерстяной подстилке, с одной из седельных сумок вместо подушки под головой мерно дышала девчонка. Когда ветер разгонял набегавшие то и дело тучи, в свете месяца и звезд виднелись ее рассыпавшиеся по сторонам от лица темные волосы и острый курносый нос. Она даже во сне выглядела задиристо.
Шакал поерзал, меняя позу. Все тело затекло. Ему, в отличие от девчонки, сладкий сон мог только сниться, какой бы чушью это ни звучало.
Голова казалась тяжелой и отупевшей, в глаза будто набился песок. Но закрыть их и забыться - не получалось.
Бессонница - частая спутница Шакала. Она всегда приходила без спросу и изводила его по ночам своей удушливой неизбежностью.
Девчонке он сам предложил воспользоваться своими спальными принадлежностями, благородно заявив, что прекрасно покимарит и привалившись к дереву. О, как он теперь ненавидел себя за этот порыв!
Она-то спала - и в ус не дула! А он мучился наедине с собой ночью, когда самые мерзкие духи выползают из темноты, чтобы поиздеваться.
Иной раз Шакала захлестывало желание подойти к девчонке, растормошить ее, накричать, сорвав беспомощную злобу. И раз за разом он тряс головой, прогоняя прочь этот морок.
Рванул ветер, все усиливавшийся с каждым своим порывом. Такой же яростный в жажде дождя, как человек посреди леса в жажде сна. И такой же бессильный.
Шакал прикрыл болезненно сухие глаза, вытянул поудобнее ноги, проверил уложенный рядом меч. Судя по ощущениям, бессонница вот-вот должна была шагнуть на новый свой виток.
Усталость прихлопнула его глухим колпаком, вмиг утяжелив конечности, лишив воли и эмоций, овладев разумом и телом. Так и не принеся отдыха и сновидений, она подменила их сладостной недвижимостью и навязчивыми образами, обрывками воспоминаний и мыслей, которые так легко было прогнать прочь днем, на свежую голову, но которые невозможно отодрать от себя теперь.
Уже нельзя отличить явь от видений, реальность от бреда...
И нет больше ни густой ночной темноты, ни лесной прохлады, ни взбесившегося ветра... Только яркий до слепоты свет. Свет от полуденного солнца, что таращится с прозрачной выси безоблачно-стеклянного неба. И жарит, жарит, жарит...
Жарит безразличное светило, жарит раскаленный его стараниями гранит. И не спасают убогие тени от каменных плит, к которым все равно жмутся, теснятся изможденные жарой рабы. Ведь иллюзия прохлады может приносить облегчение, если верить в него. И каждый раб в пышущем жаром каменном брюхе Сулинарской каменоломни знает это, если не разумом, то чутьем.
Свист и хлопок плети. Резкий окрик. А после − еще много хлопков и разноголосых окриков с разных сторон.
Отдых окончен.
Снова свист, оборвавшийся уже не хлопком, а стоном. Стоном замешкавшегося невольника. И еще не один свист и стон после...
Плеск воды на дне болтаемого бурдюка. Многозначительный взгляд и азартная ухмылка надсмотрщика. Его рука, поигрывающая с бурдюком и, как бы невзначай, предлагающе вытянутая вперед.
Сухие потрескавшиеся губы. И ощущение влаги во рту, в горле, почти настоящее.
- Шайге, шакал! Шайге! - Губы надсмотрщика высокомерно изгибаются, выплевывая приказ. От мелкого раба на каменоломне пока мало толку. Вот разве что с друзьями позабавиться. - Шайге, ш-шакал!
И мелкий раб, не говорящий по-сулинарски, уже понимает, что 'шайге', значит 'ползи', а 'шакал' − это он сам. И он встает на колени и ползет, обдирая их о камни, ползет, откликаясь на приставшую к нему кличку, ползет, заливая огонь обиды и злости в своих глазах и душе той водой, которую он так хочет заслужить. И обязательно заслужит. Ведь этот надсмотрщик справедлив и даже по-своему добр. Он знает, как приручать диких щенков и обучать их командам.
... Все то же светило, с годами не меняющее ни свой накал, ни свое безразличие... Желтый песок, горячий от солнечного жара и пролившейся крови.
Ликующий вопль человеческой стены, единым порывом взметнувшейся вверх с трибун. Вопль, усиленный эхом от кругом выстроенной арены.
Равхайр вопил и рукоплескал своему кумиру, в очередной раз завораживающе жестоко убившему, уничтожившему своего противника. Да что там противника - жертву! Ведь никто не сомневался в таком исходе. Ведь ради права лицезреть такой исход и набились сюда полные трибуны зевак.
Равхайр вопил и рукоплескал, и вопли и овации слились-таки в дружное скандирование:
- Ша-кал! Ша-кал! Ша-кал!
Окровавленный меч в окровавленной руке, мгновения назад терзавший человеческую плоть с легкостью раскаленного ножа, пронзающего масло. Вкус крови во рту от разбитой о зубы губы, сладковатый, приятный. И еще один, более приятный, вкус. Приятный до одури, до злой звериной радости. Вкус, которого не существует, но который чувствуешь так ясно, так отчетливо, как никакой другой.
Рука, вскинутая вверх. И другая, сжимающая меч, что припоздала на долю мгновения.
И новый шквал криков и оваций, грянувших с удвоенной силой, хотя и предыдущая казалась пределом возможного.
И расползающееся в душе клокочущее счастье, и рвущаяся наружу самодовольная гордость!
И едва заметный червячок страха, уже вгрызавшийся в его существо. Страха от всегда приходящего осознания, что скоро, совсем скоро он покинет арену под неутихающее ликование, и тогда привычно схлынет этот яростный накал чувств. И тогда угаснет, потухнет и этот вкус, и это счастье, и эта гордость...
И тогда он снова будет ждать права выйти на бой. Он будет ждать этого права каждое мгновение своего существования. Будет ждать со страстью изголодавшегося зверя, учуявшего добычу и медленно, неотвратимо сокращающего расстояние между ней и собой...
Шорох. Резкий, неожиданный. И виденья - как не бывало.
Рывок - и рука уже сжимает рукоять меча, а тело, вмиг подобравшееся, уже напряжено и готово к прыжку.
Девчонка перевернулась с боку на бок и что-то пропищала. Кажется, сон был не из приятных...
А Шакал, переведя дыхание, еще долго не мог заставить себя расслабиться, выпустить клинок из вмиг окаменевшей кисти и усесться, как прежде, вытянув ноги.