С глухим постукиванием кости покатились по столу. Дружинники проводили их взглядами, дождавшись, пока каждая упадет на свою грань и остановится.
- Неплохо! - проговорил Даллий. - Записываем две двойки или пятерку? - Игрок выбрал пятерку, и Даллий аккуратно начертал заостренным углем на куске засаленной бумаги результат.
Он был выходцем из Аллирианты, светловолосый, с серого-голубыми глазами, как и большинство его земляков. Обучен грамоте и счету, что полагалось обычным, а то и вовсе непременным умением жителей Края поющих ручьев. Почему, Оран не имел представления. В тех местах ему никогда не доводилось бывать (впрочем, и тем, как много повидал в Даэрунском княжестве, он похвастаться не мог), но по слухам выходило, что Аллирианта была местом со множеством рек и озер, а жители ее селились в домах на высоких сваях, передвигались на лодках и промышляли рыболовством. Откуда там взяться наукам, он не знал, а спрашивать стыдился - в дружине его и так считали за отсталого дикаря, и добавлять новых поводов для насмешек не хотелось. Гервилу он пытался задавать такой вопрос, но тот, то ли сам не зная, то ли не принимая интерес друга всерьез, отшучивался, то заявляя, что аллириантцы изучили числа для подсчета рыб в улове, то утверждая, что письменность им была нужна, чтоб не забыть тексты песен, которыми так славится их земля.
- Четверть! - победоносно выкрикнул Карон. Его веснушчатое лицо засияло от предвкушения успеха.
- Четыре тройки у тебя уже было, - покачал головой Даллий. - Тебе нужна четверть из пятерок.
Карон сник и плотно поджал побелевшие губы. Это был последний ход, и по всему выходило, что победа достанется либо ему, либо Гервилу.
Лихим движением подкрутив усы, тот легко выхватил кожаный стаканчик для костей из рук Карона, подкинул его вверх и, поймав, подставил к краю стола, чтобы сгрести в него ладонью кости. Потряс и уверенным жестом опорожнил.
- Полководец! - воскликнули все дружинники разом. Все, кроме Карона (по понятным причинам) и Орана, который, как и обычно, предпочитал посидеть молча в сторонке.
Пять одинаковый костей - шестерок, в данном случае, - как раз то, чего не хватало Гервилу, чтобы закрыть свой список до конца игры. И он выбросил нужную комбинацию на последнем ходу. Впрочем, неудивительно - в кости ему всегда везло. Как и во многих других вещах.
Гервил сгреб кучу монет, лежащих в центре стола - свой выигрыш - и подозвал миловидную разносчицу, которая обслуживала компанию дружинников по какой-то там его договоренности с хозяином таверны.
- Медовухи на все! - махнул он рукой, отдавая деньги девице. - И на всех!
- Да, господин, - ответила она с легким поклоном и сгребла монеты в передник.
- Гервил, - премило улыбнулся он. - Зови меня по имени, красавица.
Ее собственное имя он даже спрашивать не стал - все равно забудет. Он запоминал имена только тех девиц, к которым питал действительно серьезный интерес - Оран знал за другом эту черту.
- Да, господин Гервил, - снова поклонилась разносчица и заторопилась в погреб за медовухой. Девица была явно из наторелых - и пожелание гостя выполнила, и не стала сокращать границ, оставив обращение 'господин' на своем месте.
Дружинники обрадованно загудели - спущенные в кости деньги не пропали втуне. Гервилу даже проигрывать было приятно, и это все знали. А с той поры, как его назначили десятником, на пользу всеобщего увеселения он старался как никогда раньше.
Настроения дружинников не разделял только Карон. Залпом он опорожнил кружку и недовольно тряхнул своей рыжей патлатой головой. О должности десятника он грезил и сам, а на Гервила, за все шуточки, которыми тот его удостаивал, зуб точил уже давно. Правда, вот, всерьез связываться с сыном воеводы не решался.
Кружек с медовухой оказалось так много, что миловидной разносчице донести их помогли две товарки и даже сам хозяин таверны. Поднявшись на ноги, Гервил произнес тост в честь этого замечательнейшего человека, который терпит в своем прекрасном заведении столь шумную и большую компанию. Дружинники радостно грохнули кружками, чокаясь. Даже раздосадованный Карон и Оран, вечно старавшийся держаться в стороне, решили не выделяться.
Медовуха была забористой и холодной - из бочек, находившихся в подвале - самое то в жаркую летнюю пору. Дело шло к закату, и зной стоял невыносимый - за день на солнце раскалился и воздух, и камень мостовых, и даже в тени было не сыскать желанной прохлады.
Гервил незаметно (ну, почти) сунул тавернщику монету, и спустя недолгое время одна из разносчиц принесла Орану кружку с медовухой и, ставя ее на стол, наклонилась так, чтобы в глубоком вырезе платья стала видна ложбинка меж ее пышных грудей, и премило улыбнулась при этом. Кажется, эта девица, в отличие от первой, была из тех, кого дозволялось затаскивать на колени и трогать, засовывая руки под одежду. Оран поблагодарил ее, широко улыбнувшись и погладив ладонью ее поясницу - и разрешил идти.
Жест Гервила он, конечно, оценил, но пользоваться его щедростью не собирался. Орана он пытался облагодетельствовать с тех пор, как сам впервые узнал женщину. Вот только, если девиц для себя он выбирал с завидной тщательностью и устраивал из этого целое приключение, то когда речь шла о друге, искал более легкие пути: таверны, трактиры, дома терпимости. Орану поначалу все было интересно, и отказываться от женского общества он и не думал. Но с годами стало приедаться. Удовлетворить похоть - не проблема, что с женщиной, что без (хотя с ней все же приятнее), но все это было таким пустым! Даже в похождениях Гервила было больше смысла. Оран же, хоть и таскался с ним повсюду, науку соблазнения девиц без оплаты монетами освоить так и не сумел.
- А к слову о нашей шумной и большой компании, - спохватился один из дружинников. - Где Ругвил и Стамир?
Гервил устроил сабантуй в таверне после того, как его десятка снялась с патруля в Западной четверти города. Эти двое ушли на обход вместе, и вместе с него не вернулись на перечет в Дружинный двор. Передавать патруль другой десятке, пока его собственная не собралась в полном составе, Гервил права не имел. Но никого из сотников в тот момент в Дружинном дворе не оказалось, и, воспользовавшись этим, он уболтал другого десятника принять смену. Он слишком торопился в 'Золотую птицу' - так называлась таверна - где всех уже ожидали сдвинутые вместе столы и выпивка, о которых он договорился с хозяином заранее. Вся его десятка знала о месте увеселений, и за опаздывающих парней никто не беспокоился. Вот только не было их уже и впрямь слишком долго.
- Хороший вопрос, - с ехидной усмешкой протянул Карон. - В самый раз для нашего доблестного десятника.
- Я десятник, а не мамочка, - заносчиво бросил Гервил. - Руга и Стам - большие мальчики. И искать их по всем тавернам и домам терпимости, где они уже, наверняка, осели, я не собираюсь. - И, хитро прищурившись, добавил: - Но ты, Карон, можешь попробовать. Ты ведь так грезишь о чине десятника!
- Будь я десятником, у меня бы дружинники так запросто не пропадали! - жестко отрезал тот.
- Эй, ребята, да угомонитесь вы! - примирительно воскликнул Даллий. - Ну что с ними и впрямь могло случиться? Нашли себе развлечение позанятней, а назавтра мы еще им завидовать будем!
Другие дружинники поддержали его, кто-то проговорил тост, подняли кружки с медом и об этой мелкой перебранке вскоре забыли.
К тому моменту, как на пороге таверны появился Лагрел - десятник, которому Гервил передавал смену, все были уже изрядно пьяны.
- А, дружище, проходи, присаживайся! - Увидев его, Гервил вскочил с места. - Сейчас кликну разносчицу с кружечкой медовухи.
- Я в патруле не пью, - холодно отозвался Лагрел. - А присесть тебе и самому не помешает.
- О, неужто меня ждет какая-то новость? - картинно всплеснул руками тот. - Хорошая или плохая, позволь узнать?
- Ругвил мертв, - бросил Лагрел. - Так, что сам суди, хорошо это или плохо.
С Гервила мигом слетела вся его напускная бравада. Побледнев, он последовал недавно озвученному совету: медленно и молча опустился на свой табурет. Зато Оран подобрался мгновенно. Поставив на стол кружку с недопитой медовухой, он потянулся за поясом с ножнами и стегой - все кольчуги перед походом в таверну оставили на складе в Дружинном дворе, но это хоть какая-то защита в случае опасности.
- Стамир? Что с ним? - спросил у Лагрела Карон.
- Жив, - коротко ответил тот. - Сейчас в Западной четверти, с моими ребятами.
- Что вообще произошло? - с трудом выдавил ошарашенный Гервил.
- Что произошло? - вспылил Ларгел. - Произошло то, что у тебя в патруле, Гер, погиб дружинник, а ты сдал смену и нажрался в таверне, будто ни в чем не бывало! И, что хуже, я у тебя эту проклятую смену принял! И по твоей милости и собственной глупости могу лишиться нашивок десятника теперь!
- Эй-эй! Успокойся! - подскочил к нему Оран. - Пока что никого ничего не лишили. Зато погиб человек, наш товарищ. Это куда важнее! - И, обратившись к Гервилу, скомандовал: - Поднимайся и бери вещи! Идем в Западную четверть. Ты ведь за нами сюда пришел, Лаг?
Лагрел кивнул, медленно и яростно выдыхая. Он был чуть старше Орана, из небогатой семьи, сам уже отец троих детей, и должность свою получил пару лет назад, заработав ее упорством и образцовой службой. Проблемы ему, ясное дело, были совершенно не нужны.
Улица, где погиб Руга, находилась в Ремесленной части. Там располагалась куча лавочек и мастерских - гончарных, литейных, портновских, ювелирных и прочих. В том месте собралась уже добрая часть зарьградской дружины, включая троих из четырех сотников. Для полного счастья только городового воеводы не хватало! Интересно, это потому что его еще не оповестили или потому что он слишком медленно тащил сюда свой толстый зад? Впрочем, зад его был не столь интересен, куда занимательней было бы взглянуть на его лицо, когда он узнал о случившемся или увидел бы все воочию.
В Гервила вцепились сразу же, как только он появился. Сотник Западной четверти, которому подчинялись все десятки, патрулировавшие там, орал, как оголтелый, на него и Ларгела. По его разумению, виноваты были оба, но, вот, если на последнего он мог вполне безнаказанно спустить собак, то с сыном воеводы явно осторожничал.
- Если бы не твой отец, я бы с тебя прямо здесь, на месте, нашивки посдирал, поганец! - в порыве чувств выдал наконец он. И замолк, переводя дыхание.
Гервил вздрогнул, как от пощечины, и сердце предательски заколотилось. И дался им всем его отец? Неужто нельзя все оценивать лишь беря в расчет его собственные поступки?
Ларгел стоял, будто изваяние покорности и послушания: руки плотно прижаты к бокам, спина прямая, голова полуопущена и взгляд - в землю, для пущей убедительности. Боится, небось, что с него-то как раз нашивки прямо тут и снимут.
- По-вашему, Ругвил оживет, если вы нас из десятников разжалуете, - процедил Гервил, глядя сотнику в глаза. - Или, может, от этого понятней станет, что здесь произошло?
- Поговори мне еще тут, молокосос! - рявкнул на него сотник.
- Да заткнись уже! - шепотом взмолился Ларгел.
Но Гервила это только подзадорило.
- Молоко не пью. И уже давно, - надменно заявил он. - Предпочитаю медовуху. Ну, или пиво - на крайний случай.
- Оно и заметно! - процедил сотник. - Накушался уже сегодня, как я посмотрю! - А потом смерил обоих десятников долгим тяжелым взглядом и гаркнул: - А, ну, пошли вон с глаз моих! Оба!
Гервил невозмутимо пожал плечами и развернулся, медленным, прогулочным шагом направившись в противоположную от сотника сторону. На ходу он распутывал завязки на стеганке, которую в панике заставил напялить на себя Оран. Ларгел постоял немного, как вкопанный, а потом, опустив плечи, поплелся прочь. Если Гервил был только рад тому, что дурацкую ругань сотника больше не придется выслушивать, то для Ларгела явно проще было узнать прямо здесь и сейчас, лишится ли он нашивок десятника, чем мучиться сомнениями еще какое-то время.
Гервила, впрочем, все это положение только забавляло. Медовуха и впрямь давала знать о себе, хорошенько разгорячив кровь и прибавив задора. Перед тем, как на него накинулся сотник, он успел услать Орана выяснять подробности произошедшего. Пока что очевидны были только всеобщее недоумение и суеверный страх, и кучка пепла, смутно напоминающая очертания человека, на мостовой - все, что осталось от Ругвила.
Оран обнаружился возле Стамира. Они сидели прямо на тротуаре, оперевшись спинами о стену дома какого-то ювелира. Стамир - уже в одной пропотевшей рубашке, без кольчуги и стеги - с отрешенным взглядом отхлебывал из фляги нечто явно хмельное (видать, кто-то дал ему для успокоения), Оран что-то тихо говорил, глядя в землю. Гервила он заметил, когда тот еще не успел подойти слишком близко. Похлопав Стама по плечу, поднялся на ноги и заторопился навстречу.
- Поговорил с ним? - Гервил указал взглядом в сторону сидящего на мостовой дружинника.
- Да, - кивнул Оран.
- Так, расскажи мне все в двух словах, - деловито распорядился Гервил, - и я тоже пойду с ним поболтаю.
- Не нужно! - Оран жестко схватил его за локоть и развернул в другую сторону. - Я выяснил все. А Стам и так уже пересказал все много раз. Хватит с него! Ему в себя нужно прийти.
Гервил пожал плечами. Что ж, так даже проще, хоть он и уверен был, что должен, как десятник, со всем разбираться сам. Но сейчас ему нужно было действовать, и действовать быстро. И отвлекаться на утешения дружинника ему не хотелось совершено.
Стам и Руга были давнишними приятелями... или даже друзьями - Гервил точно не знал, он никогда не вдавался в подробности, но, когда получил чин десятника, стал их ставить вместе в патрули. Они, вроде, были довольны. А теперь вот как все обернулось...
- Что тут все-таки произошло? - спросил он у Орана, отойдя с ним в сторонку - подальше от чужих ушей и глаз - и спрятавшись в тени раскидистого дуба.
- Да никто толком и не знает, - развел руками друг. - Вернее как. Стамир и еще пара свидетелей могут рассказать, что видели. Но вот объяснить это ни у кого не получается.
- Что объяснить? Что дружинник сгорел дотла средь бела дня? - раздраженно бросил Гервил, обмахиваясь краями распахнутой стеганки. Солнце клонилось уже к закату, но жара стояла такая, что казалось, еще немного - и он сам воспламенится подобно покойному Руге.
- Да нет же! - устало вздохнул Оран, потирая свою гладко выбритую голову. Ему, смуглокожему южанину, местное знойное лето наверняка было - что в его родных краях зима. - Вопрос не в том, что случилось с Ругой, а в том, как это произошло! Ни с того, ни с сего. Стам говорит, они закончили патрулирование и направлялись уже в Дружинный двор. Руге что-то обожгло плечо, где-то внутри, под кольчугой и стегой. Он принялся ругаться и тереть плечо. А потом сквозь звенья кольчуги показался огонек, небольшой - как от лучины или свечи. Ребята пытались сбить его - не выходило. Он разгорался только сильней. Сбивали руками. Стам обжегся, что понятно. А у Руги загорелась ладонь. Один из местных, сын ювелира, увидел это, выбежал из дому то ли с покрывалом, то ли с завеской какой. Пытался сбить пламя ей - тоже не помогло. Та тряпка полыхнула и вмиг превратилась в пепел. Парнишка говорит, едва успел от себя отбросить. А Руга был весь уже в огне. На крики сбежались еще люди. Спасибо, Стама оттащили подальше - он, говорят, к другу рвался, да только скорей бы сам сгорел, чем помог. Под конец успели даже ведро воды принести и выплеснуть, да только бесполезно. Стам говорит, Руга тогда уже по земле катался, но был еще жив - кричал. А от воды пламя полыхнуло, будто от масла - вверх столбом метнулось - и все, конец. Все в пепел выгорело - и сам Руга, и кольчуга, и оружие его.
- Бред! Не бывает такого! - изумленно воскликнул Гервил. Не в привычках Орана было шутить и приукрашивать, но сейчас он явно что-то заливал!
- Не бывает, - согласил он, пожав плечами. - Но случилось. Я уже всех расспросил. И Стама, и свидетелей. Все одно говорят, только разными словами. Говорят, тут жар был, как в кузне. Своими глазами видели, как металл сначала оплавился и стек, а после и вовсе в труху превратился.
Гервил нервно выдохнул, утер пот со лба, поправил пояс с ножнами и проверил, как выходит из них меч. Было не по себе.
На улице по обе стороны собрались уже толпы зевак. Дружинники встали плотными рядами, не пуская никого к месту, где все случилось. Там, впрочем, и без того хватало народу. Всех, кто хоть что-то видел, напротив, не выпускали. Их допрашивали сами сотники, не доверяя это дело никому другому.
- Как ты умудрился всех опросить? - поинтересовался Гервил у Орана.
- Да легко! - широко улыбнулся Оран, обнажив свои такие белые в сравнении с темной кожей зубы. - Разделся до штанов и рубахи, оставил оружие и стегу под присмотром одного парня из десятки Лагрела и затесался в толпу, пока сотники с каждым отдельно возились. Там все в таких чувствах были, что и упорствовать не требовалось - только заикнись - сами все в красках распишут. А Стама уже после отловил, когда с его допросом закончили, дали флягу с самогоном и отпустили.
- А ты молодец! - похвалил его Гервил, хлопнув ладонью по плечу.
Стало обидно: если бы сотник не мурыжил их с Лагрелом так долго, он бы и сам провернул что-то подобное. А теперь все почести за остроумие и смекалку достанутся Орану. Впрочем, друг был не из хвастливых и навряд ли стал бы трепаться об этом в дружине, да и где-то еще - тоже. А все остальное он все равно выяснит сам!
- Еще что-то интересное слышал? - осведомился Гервил.
- Слышал, - подтвердил Оран. - Говорят, в доме портного, здесь, неподалеку, тоже странные дела с огнем творятся. Вещи загораются сами собой. Пару мгновений - и все, кучка пепла остается. И, что удивительно, пожаров не случается. Сгорает только то, что полыхнуло - и ничего больше рядом.
- Что за чушь! - ошарашенно воскликнул Гервил. Нет, он, конечно, слышал много белиберды про чудеса - и религиозной, и самой обычной, из разряда пьяных наваждений, но всегда считал это пустыми россказнями суеверных дураков. - Ладно, - вздохнул он, бросив взгляд в сторону сотников, все еще пытавшихся добиться чего-то от свидетелей. - Здесь нам, похоже, делать больше нечего. Пойдем-ка навестим того портного. Ты ведь узнал, где он живет?
- Куда ты меня тянешь? - в очередной раз возмутился Гервил заплетающимся языком. Ноги у него тоже заплетались, поэтому Орану пришлось подхватить его под грудь и буквально тащить на себе. И его самого, и стегу, которую он никак не хотел надевать, и ножны с мечом, которые пришлось перецепить на свой собственный пояс.
- Домой, в постельку! - из последних сил выдавил Оран. Гервил не то, чтобы был очень тяжелым, но дорога от трактира была не из ближних, а он, помимо прочего, еще и сопротивлялся по пути. Вот на это, как и на не стихавшие возмущения, в отличие от способности идти на своих ногах, ему сил хватало!
- В постельку? Она же не согрета! - С недовольным видом он остановился прямо посреди коридора. - Так не пойдет! Вереса! Где Вереса? - завопил он.
- Да тише ты! - шикнул на него Оран, хорошенько встряхнув.
Оран даже не заметил, как и откуда она появилась. Очевидно, выскочила на шум.
- Спит?! - удивился Гервил. - Уже? Ну, так разбуди!
- Разбужу-разбужу! Непременно! - прощебетала Ивис, подхватывая брата под руку с другой стороны. - Сейчас ты дойдешь к себе, а я ее позову.
- Правда? - Гервил с надеждой заглянул в ее глаза.
- Конечно! - подтвердила она.
Само собой, никого Ивис будить была не намерена. И, в первую очередь, отца. Если до воеводы уже дошли слухи о случившемся, наутро Гервила и без того ждала грандиозная взбучка. Еще не хватало ему проснуться посреди ночи от воплей пьяного сына.
Вместе они дотащили Гервила до покоев и уложили в постель. Ивис бережно укутала его, надавав при этом еще кучу обещаний, которые не собиралась выполнять. Что неизменно радовало в Гервиле, так это то, что оказавшись на подушках и мягких перинах, засыпал он быстро, как бы сильно перед этим ни буянил.
Осторожно, почти на цыпочках, страшась скрипучих половиц, они вышли из покоев. Ивис плотно прикрыла дверь, осмотрелась вокруг и внимательно прислушалась, и, не заметив ничего, что свидетельствовало бы о том, что отец проснулся, с облегчением выдохнула.
- Опять набедокурили? - Она строго покачала головой, глядя на Орана.
- Сегодня был повод, - шепотом заверил он. - Серьезный.
- У вас каждый повод напиться - серьезный! - фыркнула Ивис, поморщив носик так же, как и Гервил всегда, когда был чем-то недоволен.
- Нет, правда... - начал было Оран, но понял, что слишком устал сегодня - и от всей этой истории, и от выходок друга - и рассказывать ничего не хочет совершенно. Голова просто разламывалась: от целого вороха вопросов и от отсутствия ответов, хотя, каких еще ответов - даже просто разумных объяснений.
Того портного, как и хоть кого-то из его семьи, дома они так и не застали. Они, видать, ушли поглазеть, как и большинство их соседей, на случившееся и затесались где-то в той толпе по обе стороны улицы, которую сдерживали дружинники. В лицо их ни Оран, ни Гервил, понятно, не знали, и искать их, надеясь на случай, не было смысла. Потому они вернулись в 'Золотую птицу', к ребятам из десятки, которые все, кроме Карона, еще сидели там, и продолжили пить. Разговоров хватило на весь вечер: и поминальных речей, и обращений к богам, и безумных объяснений не менее безумному событию.
Гервил, слава Вседержителям, ушел из таверны на своих ногах, не уронив столь оберегаемого в глазах дружинников достоинства. Но сил его хватило ненадолго.
- Завтра все сама узнаешь, - со вздохом пообещал Оран.
- От отца? - осторожно уточнила Ивис, поправив ворот тонкой ночной рубахи, который соскользнул вниз, оголив плечо.
- В том числе, - кивнул он.
- Ой, беда-а... - протянула она. - Они и так после княжеского бала в молчанку играют. Когда все это кончится?
Оран беспомощно пожал плечами. Когда все это кончится, не знал никто - ни он, ни кто-либо другой. Зато он прекрасно помнил те времена, когда все было иначе.
Тогда воевода Дорон выкупив его, привез в Даэрунское княжество. В свое дарованное князем имение в тихом городке Белокамне, где росли вдали от столичной суеты двое его детей. Пока они плыли морем, с материка на материк, он поручил толмачу выучить Орана местному языку. Те седмицы вспоминались с ужасом и тошнотой - притом неясно, что было хуже: постоянная, бесконечная качка или новые, незнакомые слова, которые требовалось запоминать и повторять.
- Я хочу, Оран, чтобы ты стал хорошим другом для моего сына, - сказал воевода, когда они уже подъезжали к Белокамню. Дорон ехал верхом, в сопровождении десятка дружинников, а Оран находился перед ним в седле. Он никогда раньше, пока не попал в Даэрунское княжество, не сидел на лошади и немного побаивался этих животных, хоть и не показывал виду. - Мой Гервил - ужасный проныра. Для него влезть в неприятности - любимое дело! Ему нужен тот, кто присмотрит за ним, отговорит от глупостей... или хотя бы позаботится о нем, если не сумеет отговорить. Ты сможешь это, Оран?
- Да, шан! - пылко пообещал он, еще даже не до конца понимая, на что соглашается.
- Воевода, - поправил Дорон. - Зови меня так, я уже говорил. Запомни это.
Оран усердно закивал.
Гервил выскочил отцу навстречу, прямо за ворота имения, как бы ни пытались остановить его кормилицы и слуги. Бойкий озорной мальчишка, которому все было нипочем.
Воевода соскочил с коня и подхватил его на руки, закружив. Гервил заливисто хохотал и дрыгал ногами.
- В каком сражении ты свое ранение получил? - Ставя его на землю, воевода подмигнул, указав взглядом на заключенную в лубки правую руку.
- Не в сражении, - обиженно произнес Гервил. - Всего-навсего с крыши упал.
- Ничего, - улыбнулся воевода, поворошив рукой черные непослушные волосы сына. - На твою долю еще хватит сражений, когда подрастешь.
Оран помнил, как ощутил тогда что-то странное, похожее на обиду. Уже много после он понял, что это была ревность. Он привязался к воеводе Дорону, и за время пути из Южных земель успел напридумывать себе что-то вроде отеческих чувств с его стороны. Но у воеводы всегда был один сын - и в жизни, и в сердце. А Оран был просто мальчишкой, которого он спас от смерти на Равхайре и который должен был стать другом его сына, но не сыном.
- Раньше они так тянулись друг к другу... - покачал головой Оран, пока они с Ивис медленно, крадучись шли по коридору.
- Да, - вздохнула она. - Зря отец отправил нас в Белокамень. Он хотел как лучше, хотел, чтобы мы росли вдали от столичных соблазнов. А закончилось все большой проблемой. Брат с детства видел в нем великого воина, жизнь которого полна приключений и побед. А отец в Гере - смышленого мальчика, который, по его разумению, должен был вырасти в мудрого мужчину. Вот только они слишком редко виделись и слишком мало общались, чтобы понять, как оба ошибаются. Они придумали себе героев, каждый - своего, и теперь не могут простить друг другу несоответствий. И не могут принять друг друга такими, как есть.
Они остановились возле высокого распахнутого настежь окна. Ночь была светлая, и Оран не без интереса разглядывал Ивис. Она так похожа была на Гервила - и в чертах, и в мимике - но при этом было в ней что-то иное, какое-то спокойствие, сквозившее во всем, которого так не хватало брату.
- И все же Гервил иной раз перегибает палку, - признался Оран. Он никогда не говорил о друге плохо за глаза, но с Ивис, наверное, можно было себе позволить немного откровенности? - Куда больше, чем воевода. Не знаю, как объяснить ему это...
- Никто не знает, - печально сказала Ивис, поведя плечом, и широкий ворот рубахи снова предательски соскользнул с него. А она не придала этому значения, задумчиво глядя за окно, где слабый теплый ветер легонько шевелил ветви деревьев.
Они выросли втроем: Оран, Гервил и Ивис, и к брату и его другу она привыкла относиться, как к подругам, которых у нее никогда толком и не было, если не считать служанок. И стесняться их тоже не привыкла. Орана никогда не задевала эта ее черта, он очень долго видел в Ивис маленькую тихую девочку, которую кормилица вывела за руку встречать отца к воротам имения в Белокамне в тот памятный день. И только недавно стал замечать, что из ребенка она как-то совсем незаметно превратилась в юную привлекательную девушку.
- Откуда эта традиция - брить голову налысо? - спросила она вдруг, посмотрев на Орана.
- В Сулинаре так многие делают, я же рассказывал, - ответил он. - В моем селении и в селениях окрест все мужчины сбривали волосы.
- Да, рассказывал, - кивнула Ивис. - Но откуда это вообще пошло? И с чем связано? Должны быть какие-то причины. Ну, чтобы вшей не было, к примеру.
Оран задумался. Это всегда было для него простым жестом, который помогал почтить память о родине. Или не простым, а все же в чем-то очень дорогим. Но откуда пошла эта традиция, он не помнил... или ему и попросту не объясняли. Возможно, корни ее затерялись где-то в глубокой древности, и найти их никто из его земляков не пытался.
- Да, со вшами бед хватало - это я помню, - согласился он с Ивис. - Наши женщины тоже коротко стриглись, хоть и не налысо. Может, и из-за них.
- Так ты не знаешь? - изумилась Ивис. Она тряхнула головой, и на грудь ей упал темный струящийся локон. Оран и понимал, что должен отвести взгляд, но не мог пересилить себя.
Он отрицательно покачал головой, отвечая на ее вопрос.
- А мужчин у вас обривают с самого детства? - поинтересовалась она.
Ему показалось, что Ивис поняла смысл его взгляда, потому что поежилась, будто от холодного ветра, поправила ворот рубахи и обняла себя руками. Оран оперся плечом о стену, ощущая кожей прохладу каменной кладки, и уставился в окно с таким видом, будто ничто не привлекало его сильнее картины усыпанного звездами неба.
- С четырнадцати лет, - коротко ответил он.
- Лет? - задумчиво переспросила Ивис. А потом спохватилась: - Ах, да, у вас же летами меряются годы! А как звучит 'лето' по-вашему? - У нее явно проснулся новый интерес, и она расслабилась, опустив руки и с любопытством глядя на Орана.
- Шами, - улыбнулся он, не без удовольствия произнося слово из родного языка. - Так говорят в Сулинаре, - пояснил он. - А в Вархинаре - шамаи.
- Красиво, - улыбнулась Ивис. - Значит, сейчас у нас шами.
- Верно, - кивнул Оран.
Он не знал, намеренно ли она выбрала слово именно из сулинарского наречия, но было приятно. От всего вархинарского его неизменно воротило, даже спустя столько лет. Он рад был, что тема с его первым обриванием замялась. Ее очень не хотелось поднимать - ни сейчас, ни вообще когда-либо.
Оран сделал это в тот день, когда воевода Дорон выкупил его. Сделал бы и раньше, но кто бы в Равхайре позволил юному рабу взять в руки бритву?
В его родном поселении в честь совершеннолетия устраивался праздник, и отец семейства вместе со старшими сыновьями сам обривал того, кто назывался в тот день мужчиной. Оран был еще мал для таких ритуалов, но по всем правилам снять волосы с его головы все равно было некому, он остался последним мужчиной в роду: отца и двоих старших братьев забрал Равхайр. Их всех, по очереди, одного за другим, убил тот самый зверь в человеческом обличье, которому рукоплескали трибуны, имя которого выкрикивали в исступлении после каждого боя, когда песок арены становился бурым от крови его противников... или жертв - Шакал. Так его звали, и имя это как нельзя лучше характеризовало его.
- Что-то случилось? - тихо поинтересовалась Ивис.
Очевидно отголоски той ненависти, которая захлестнула Орана, как и всегда бывало при этих воспоминаниях, отразились на лице.
- Ничего, - мотнул он головой. - Тебе пора спать. Пошли, я провожу тебя.
- Я, по-твоему, ребенок и не дойду сама? - возмутилась Ивис. Совсем как недавно возмущался Гервил - тем же тоном, с теми же обиженно сведенными к переносице бровями.
- Хорошо. Иди тогда сама, - развел руками Оран.
Ивис медленно выдохнула и поджала губы. Очевидно, такой поворот событий ее тоже в чем-то не устраивал. Но спорить она не стала. Сдержанно пожелала доброй ночи и ушла в свои покои.
А Оран направился в свои - небольшие, в конце коридора, но все же на господском этаже. Воевода Дорон делал, что мог, чтобы он не чувствовал себя обделенным. Что ж, Оран тоже держал свое слово и, насколько умел, старался быть для Гервила хорошим другом.