Размышляя над прошлым своим познаешь свое настоящее, и создаешь свое будущее, человек.
М-да, вот начало так начало!
Несмотря на название, несколько игривое, сразу разъясню, что касаюсь я довольно серьезных вопросов, однако, отходя от принятых по этому делу традиций, а может быть, возвращаясь, напротив, к истокам их -- "Метаморфозы" Апулея повествовали о довольно серьезных вещах -- я все же обсуждаю все эти "проклятые вопросы" с точки зрения, не скажу обывателя, а, скорее, со своей собственной -- человека, варящегося в котле всех этих "всемирно-исторических процессов" уж сорок один год, и на основе примеров, которые наблюдал лично, или же что-то знаю; коротко говоря: отвлекаясь от беспристрастности историка и публициста, изложу точку зрения более личную, хоть и не лишенную модного экзистенциализма, но что тут делать -- слава Богу, до экзистенциальных концепций я в свое время додумался сам, не читав ни Сартра, ни Камю тогда, впрочем, читав и Фолкнера, и Олдингтона; без хвастовства -- Камю и Сартр только подтвердили мне то, что я сообразил и до них, чему я, кстати, не обрадовался, просто отметил это себе, и все, ибо для меня экзистенциализм есть некий только мысленный эспандер, позволяющий синтезировать прямо противоречащие друг другу суждения в дуальные, а не в привычно диалектические построения; еще очень хорошо здесь помогает Специальная Теория Относительности, если кто измудряется ее вполне понимать, я, вроде, понимаю. Неопределенность, неодновременность и нетождественность позволяют делать такие выводы, которых с формальной логикой сроду не сделать, ну и, соответственно, анализируя всяческие загадки и путаницы, есть смысл пропускать их через такой вот перегонный куб -- получаются интересные на выходе эффекты.
Благодаря этому я мыслю особенными категориями, не так просто. И то и это, и за и против -- для меня нет только черного или только белого, для меня есть все сразу. И как-то сами у меня выходят некоторые логические игры, которые помогают мне так мыслить. Да, что далеко ходить: вот я летом шел домой с ночной тренировки, понимай -- ночной пьянки... Была бы охота пить? А была охота выть в пустой квартире? Все как по кругу, колесо какое-то беличье, да и только. И вот: в отходняке этаком, накушамшись, ест-стно, шел я по проспекту под ярким солнцем, на плече вещмешок, и было у меня полное ощущение, что иду я с войны -- с долгой войны, наконец, на дембель. Основания к этому были: вспомнил я, как по молодости, да по детству фактически, проклял я город, в котором живу -- проклял, и с тех пор не любил ни его, ни людей, его населяющих. Это было во времена первой моей любви, образца восьмого класса средней школы -- ох, времена, прямо скажем, для меня уж эпические... И осознал -- загадочка для психологов и психоложцев... осознал, что все это время я со своим городом находился в состоянии пусть вялотекущей, но вполне настоящей войны, и, как-то так получилось, что войне пришел конец, пришел сам собой, время вышло. Никто никого не победил, понятно: ни я не на кладбище, ни город не сгорел. Время вышло, тайм-лимит. Однако, досталось мне на орехи. Да, так пошел я туда, где она тогда жила, первая моя любовь, да, в общем, и не любовь, а генеральная репетиция оной (ох, лиха была беда началом!) -- постоял под ее бывшими окнами -- новые хозяева ее квартиры, что интересно, даже застекленного ее балкона не изменили, а лет-то прошло! -- постоял, и опричь того с городом своим вполне примирился. Бывает: каждый человек внутри себя содержит целый мир, да и не один я таков. Я вернулся.
Но Город при этом остался таким, как и был. Просто я теперь снова люблю его. И жалею.
Но к делу!
Давно, господи, еще во время службы в ВЧ 84520 услыхал я от офицеров шутливый тост, и с него и начну, пора уже его увековечить: "В стародавние времена на территории современного Точикистона жил великий Эмир. И когда он умирал, он созвал своих нукеров, и сказал им:
-- Дети мои, когда я умру, положите меня в золотой саркофаг, и закопайте меня на простом поле.
-- Зачем? -- сказали нукеры, -- Мы тебе построим такой мавзолей, который будет выше Гур-Амира, и шире дворца падишаха...
-- Вы не понимаете, -- сказал Эмир, -- Через тысячу лет простая девушка будет вскапывать свое поле, наткнется заступом на мой золотой саркофаг, откопает его, откроет, увидит, какой там шикарный мужчина, поцелует меня, я воскресну, исполню восемнадцать ее желаний, и порабощу ее страну!
Восхитившись мудростью своего Эмира нукеры так и сделали.
Через тысячу лет простая студентка Катя, археолог, наткнулась своей лопатой на золотой саркофаг Эмира. Она откопала саркофаг, открыла, увидела, какой там шикарный мужчина, поцеловала его, он встал из гроба, и сказал:
-- Девушка, сейчас я исполню восемнадцать твоих желаний, и порабощу твою страну!
-- Нет, -- сказала Катя, -- Ты исполни одно... но восемнадцать раз!
Этого великий Эмир исполнить не смог, и удалился, не поработив дружную семью народов СССР.
Так выпьем же за наших прекрасных женщин, которые каждый день спасают нашу великую социалистическую Родину от порабощения!"
Вот.
Ехал не так давно в маршрутке, видел на улице свою бывшую. Так себе бывшая, сильно не изменилась -- одета так же, выглядит так же. Новое счастье не счастливее старого.
Проехал мимо, и ничего не шевельнулось. Нигде. В сердце пустота и пепел.
Помню, когда она появилась в моей жизни, я очень болезненно расставался с предыдущей своей бабой, кстати, ее звали Катя, и она была археолог (!) -- расставался тяжело, и все ждал от нее звонка или СМС, так как не имел о ней информации. А СМС посылала Роксана, с какой-нибудь ерундой, призванной меня заинтересовать; и каждый раз, бросаясь к мобильному, и видя сообщения от нее, я кричал вслух: " -- Господи, только не ты!!!!"
А потом не мыслил своей жизни уже без нее.
А теперь не могу понять, как я смог два года терпеть ее сумасшедшую жизнь, которая стала моей.
А она год назад физически заболевала, если я пропадал больше чем на сутки. Приходилось уезжать с игр посередине, и никто не мог понять, зачем я это делаю.
А теперь она всем утверждает, что просто "играла в люблю", и "на самом деле ничего не было".
И когда и кому нам верить?
Да мы себе верить не можем -- потому что нельзя нам верить даже себе!
Бесполезно.
Что бы мы не сделали, себя сами уж мы всегда оправдаем.
Мы придумаем себе будущее, и извратим свое прошлое. Так, как нам удобно.
Вот такие мы.
Это такой экзистенциализм нашей жизни.
А проще сказать: мы сами не знаем, чего мы хотим.
Да разве в нас дело?
"Они -- как трава. Как трава, которая сейчас завянет. Которая к вечеру будет срезана и засохнет". (Талмуд).
Это про нас.
Мы -- как трава.
DOMINUS MEUS -- DOMINUS MUNDI ( Надпись на косе, которая принадлежит Смерти).
Владыка Мира, срезающий сухую траву -- Смерть.
"Что вложил ты в уста Его, то Его оживляет, что там, то дает Ему облик и образ, как там, то Его качество, сколько там, то Его жизнь". (Эсроэль Лев).
"СЛОВА НЕ ПАДАЮТ В ПУСТОТУ" (Сэфер 'а Зогар).
Вот мне интересно, и я не боюсь тут показаться параноиком, так как не обо мне одном речь, нас таких немало, так вот: почему, стоит нам заняться каким-либо делом, и при этом задеть, прямо или косвенно, комплекс наших, этих самых, "проклятых вопросов", как тут же начинаются с нами всяческие неурядицы -- от доносов на работу, в результате чего мы работы лишаемся -- то есть лишаемся в буквальном смысле слова куска хлеба, и в личной жизни нашей появляется какой-нибудь очередной "нахал", который активно лезет в эту нашу личную жизнь с целью одной -- разрушить ее, лишить нас не просто подруги и регулярного секса -- это-то мелочь, но ощущения стабильности и "прикрытых тылов" -- это, кстати, в некоторых случаях приводит и к трагедиям, и уж точно -- к дискомфорту, отвлекает от дела. А? Почему так? Нет, вроде мелко и смешно, но великие Тайны Тайн, и трагедии, если разобраться, состоят ведь все из таких вот мелких и "смешных" мелочей. Хотя, в общем, не в нас дело, боюсь -- это общий принцип, в качестве иллюстрации которого можно стать настолько нескромным, что процитировать и самого себя:
"Мы живем в Городе Одиноких Людей. Город Одиноких Людей находится в Стране Одиноких Людей. Страна Одиноких Людей находится в Мире Одиноких Людей. Мир Одиноких Людей повис в Пустоте." (Игра в Воскресение).
Это было наблюдением с натуры. Это такая квинтэссенция -- да вы присмотритесь! -- всеобщей разобщенности всех и всея в нашем окружающем "Глобальном Информационном Обществе". И, думаю, это культивируется и делается нарочно -- пропагандой как индивидуализма, так и половой или потребительской распущенности -- лучший способ сделать всех людей "самими по себе", талмудистской "сухой травой". Еще этот эффект достигается эрзацем общения и социального поведения в Интернете -- уж коль скоро все перешло туда, в реальной жизни должен, обязан наступить больший или меньших аутизм отдельной личности, тут еще свою роль играют и навязываемые всем нам известнейшие страхи -- от СПИД до маньяков и торговцев мясом -- наши СМИ уже превратились просто в индустрию страхов, загоняющих население в безопасный и недорогой интернет или сетевой маркетинг... Один человек и есть один, один в поле не воин, и уж ночью-то, наедине с подушкой, он сознает, что один, никому даром не нужен, и положиться ему не на кого, и делать что-то, в общем, не для кого, стало быть, и незачем... А может, делается это и для разжигания зависти: у них-то, правильных и избранных, везде все в порядке, это ли не свидетельство их Истины? Получается вроде как заперли индивидуума в клетку, и морят голодом, так того мало -- у него же на глазах садятся, и организованно и вкусно жрут -- ничего не напоминает? А я напомню: цеппелиновцы в 42-м, сначала приказывали советских военнопленных три дня вообще не кормить, а потом приходили, и призывали идти в разведшколы или в РОА позднее, и согласившихся тут же, у всех на глазах, кормили кашей, для чего подгоняли, и ставили на видном месте полевую кухню. Тот же принцип, грубо -- но работает.
И так ли уж мелко и недейственно воздействие на личность с помощью пищи и женщины? Вспомним иранских маздакитов? Ведь стоило Маздаку декларировать, что любой человек имеет право НА ХЛЕБ И ЖЕНЩИНУ, как за ним поднялся весь Иран, вместе с шахом! -- и они тут же устроили по всему Ирану такой военный коммунизм, который и блаженной памяти Льву Троцкому не снился! Хлеб и женщина -- инструмент очень действенный, и если его своевременно применять, у всякого можно отбить всю охоту лезть не в свои дела, а что тут не применить -- это просто, достаточно иметь в резерве некий штат идеологически подкованных всего лишь соблазнителей и соблазнительниц, и еще доносчиков, самое главное, что и те и другие действуют всегда вполне добровольно и инициативно, причем совершенно бесплатно и в подготовке не нуждаются -- самоообучающиеся, и их деятельность -- их же просто стремление, да, психопатологическое, но очень и очень распространенное. И им нужно только прикрытие, защита, чтобы в случае, если их за их пакости призовут к ответу, было бы кому вступиться, и такие "стучали" в КГБ на соседей и коллег, а в девяностые -- бандитам, и они всегда сами хотят "стучать", им это нравится. И любое "коммьюнити", которое может пообещать им свою защиту и покровительство, получает их со всеми потрохами, и настолько, что даже не надо и трудиться, и указывать, кем им следует "заняться", сами соображают, опять-таки проявляя активную инициативу. Так что довольно просто предположить, что именно этот вот инструмент против всех бунтарей и несогласных во все времена и во всех народах использовался и используется, и, можно сказать, что если вы имели смелость что-то табуированное и тайное задеть, и наступить каким-то чертям на хвостики, то, что вы за этим лишились всего, сидите на пепелище, и пеплом посыпаете главу свою -- не случайно, совсем не случайно! Никто же точно не знает, о чем сговариваются ДВОЕ, когда вы их не слышите -- никто вам и не скажет, может сговариваются, а может -- нет, недоказуемо, никто не слышал. Но если есть посыл -- действие, есть и сила, действие произведшая, есть и заинтересованность. Случайностей в мире вообще не бывает, бывает лишь нечто, на случайность похожее.
И я теперь, с сердцем, в котором пустота и пепел, и ничего больше, во всяком случае знаю, за что мне это: я дерзнул подняться на борьбу с Истиной, которая должна быть принята всеми, что только и докажет истинность этой Истины... иначе все зря, все напрасно, вообще все. Слишком много напрасно, так что лучше таких как я растоптать, и нас можно и должно искренне ненавидеть.
Однако, я отвлекся.
Повторяю совершенно честно: увидел ее, и... и ничего. Пустота и пепел остались, но с ней уже даже и не связаны -- с глаз долой, из сердца вон. Обычное дело. Круг замкнулся, и противоречий нет, как говорят каббалисты. Вернулись к тому, с чего начали.
А что было делать, выскочить, что ли, из маршрутки, и запеть на манер муэдзина: "-- Сэстра нашя Рокша-ан!"?
Неудобно как-то.
Года четыре назад она так же стояла почти в том же месте, и я прошел мимо. Просто прошел и все.
Все вернулось на круги своя.
И что?
Обычное дело! Осталось имя в списке имен: Роксана.
Там еще есть Карина, множество Наташ, Лен, Тань, Кать, Оль, Свет, две Гали, Ира, Юля, Эля, господи, всех и не вспомнить! Гаянэ еще была. Лайла была. Суламифь даже. И теперь одна Роксана. Одна и останется -- редкое имя.
Вернулись к тому, с чего начали.
Мы всегда возвращаемся к нашему же началу, хотя нам хуже горькой редьки уже надоело это.
Мы возвращаемся.
Мы никогда не хотим этого: вроде все сказано, и все ясно, и хоть мы кому-то и обещали вернуться, если честно, возвращаться мы не собирались -- обещание было дано походя, так, как надежда, которой не суждено сбыться. Обещать мы вообще умеем, умеем очень хорошо, особенно у нас получается с "любовью до гроба"... в сотый раз, и все до гроба, понимаешь... и так до гроба, ехарный бабай! После десятого это становится привычкой, и, кстати, чаще всего в это мало верят, и безусловно правильно делают. Мы обещалкины, все, причем все сразу. Обещаний своих мы как правило не сдерживаем, потому что не можем -- мы же несчастные, брошенные дети, мятущиеся в моментном настоящем между позором и болью нашего прошлого, и непредсказуемостью нашего будущего, которое может быть ЛЮБЫМ, только, почему-то, однозначно не тем, какого мы для себя планируем и ожидаем. Есть от чего ошалеть, и каждый раз то, что должно случиться по всей логике предыдущих событий, и о чем мы, кстати, отлично знаем, или догадываемся, тем не менее наступает для нас совершенно неожиданно, или уж, во всяком случае, совершенно не вовремя, и мы, стремясь уцелеть в очередной катастрофе квартирного масштаба, уходим в "аварийную защиту": ищем виноватого, и быстро находим виноватого, после чего стремимся "примениться к местности", замаскироваться под зеленый куст или кучу мусора, забыться, смешаться с толпой, и больше никого своими персонами не беспокоить, и своими суждениями не обижать. И каждый раз стремимся начать свою жизнь "с начала" -- только в начале мы писались в пеленки (памперсы), так начиная, надо начинать в том числе и с этого, это же логично! -- но этого мы себе не хотим, и ходим, как обычно, в унитаз или в раковину. Ну и никакого "с начала", естественно, не получается.
И не все оказывается сказано, и не все оказывается ясно, напротив, выясняется, что ничего не ясно, и ничего ровным счетом не сказано: то, что было выражено, толком никто не понял, предпочитая копаться в грязном белье, в то время как углубляться надо бы было в себя самих. Но в себя самих углубляться тоже чревато: тот, кто слишком долго смотрит в себя, начинает смотреть в бездну, если, конечно, ему хватает ума понять это. Но если долго смотреть в бездну, на дне ее увидишь себя, но уж на это, действительно, нужна и ума палата, и терпение, и даже, пожалуй, определенная отвага. Это выход для немногих, а большинство, не в силах вырваться из круга событий и неопределенных состояний, захваченные этим, возвращаются, чтобы расставить все точки над теми "I", которых сами и наплодили на свою голову, и, заодно, наставить новых "I" еще больше -- это ведь неизбежно, в конце концов. И объявляют нам: "Мы вернулись, берите нас за рупь за сорок, или идите на х...!" Коротко и со вкусом.
Я тоже все время откуда-то возвращаюсь куда-то, порой не очень представляя себе, зачем это делаю. А чем я лучше или хуже других? Так или иначе, подобно рыбе, стремящейся к месту нереста, мы всегда возвращаемся туда, откуда пришли, пусть нас порой здесь и забыли, и, тем более, что много воды утекло, все давно изменилось, и чего-то, или кого-то уже нет здесь, и часто -- больше никогда и не будет. Тем не менее, мы возвращаемся.
Так устроен мир.
Те, кого с нами уже нет, по той или иной причине, пусть сами хоронят своих мертвецов. О них нет речи, и нет возврата к прошлому, которого, тем более, уже нет. Так что о том, что было, но не имело последствий, и о тех, кто был, но это теперь безразлично, ныне разговора не будет. Бывает в жизни так, что следующий шаг служит той границей, за которой все становится по новому, и к прошедшему возврата нет: нет в этом ни нужды, ни смысла.
Да, вперед, и не возвращаясь никогда туда, откуда уже ушли -- нет от этого добра никому, и не будет. Бессмысленно бывшей подруге, как бы я ее ни любил до сего дня, прийти сейчас, и предложить начать все с начала -- зачем? -- говорил уже про начала и памперсы, тут то же самое -- фарш невозможно провернуть назад; и с начала не значит с нуля, и все мы, каждый раз, меняя свою так же и "личную жизнь", тоже пишем ее заново, рассчитывая на будущее, и переписывая прошлое -- порой и сочиняя легенды, а порой просто забывая или замалчивая, в настоящем же мы применяемся к текущим обстоятельствам, и к тому, что у нас действительно, реально есть, отвергая химеры и мечтания, которые есть те же химеры, так что старому и в "личной" нашей жизни просто нет места, вообще нет, и не должно его быть; топтание на месте никому не нужно, так что вперед, вперед, и черт нам не брат, только вперед, почти не замечая того, что двигаясь только вперед, мы возвращаемся, всегда возвращаемся, разве меняются лица, имена, запахи, и расходы с доходами, а суть остается неизменной, даже стереотипной -- программа тут одна, раз устоявшаяся уже она не меняется -- во всяком случае САМА НЕ МЕНЯЕТСЯ, но даже если ее и менять: на глазах у нас шоры, и мы не видим объективно того, что бежим мы по кругу, и здесь тоже бежим по кругу, или как белки в колесе -- все равно стоя на месте, крутится в этом случае только колесо, парадокс? -- а не все ли так? -- почему парадокс, в конце концов? -- ну, вперед, ну, возвращаемся, и что? -- так уж Мир устроен.
Плохо это, или хорошо, но мы возвращаемся к тому, с чего начали.
"Наг вышел из чрева матери моей, наг и возвращаюсь".
Мы уходим нагими, нагими возвращаемся, и снова уходим. Период, когда мы одеваемся, "поднимаемся", когда у нас "прикрыты тылы" -- недолговечен и нестабилен: у нас в миг это все могут отнять, или мы можем промотать это легко сами... Против нас тут все: от пули до женского каприза, и не теряет только тот, кто ничего не имеет. И лучше быстро все потерять, и успокоиться, чем годами бояться все потерять -- все равно потерять -- и успокоиться!
Успокоиться, и... вернуться к тому, с чего начал!
Мы, каждый, похожи на ободранного, с рваными ушами, черно-белого мордатого кота, который, пропав перед этим недели на три, приходит домой, терпеливо ждет у двери подъезда, когда пойдут НАШИ, бросается к ним, и, гордо подняв хвост, шествует к двери дома, впереди, хотя и знает, что его ждет; и, да, и в дверях нам показывают на ванную, и мы идем, не желая тратить силы на борьбу с неизбежным, мы опираемся передними лапами на кафельную стенку, и покорно даем себя мыть водой, мылом, и средством от блох; потом мы отъедаемся, сидя на холодильнике, и громко, радостно мурлычем, но уже через три дня радость простого и сытого бытия исчезает бесследно, и мы снова хотим, до трясучки хотим на ВОЛЮ, туда, где порой холодно или сыро, грязно и неприютно, но где мы оставили массу дел и нерешенных проблем. И мы бежим к двери, громко мякая, и, если нас не выпускают, устаиваем провокации и диверсии: можем нагадить на диван, или перегрызть компьютерный кабель, в расчете на то, что нас за это хватят за шкварник, и вышвырнут в качестве наказания в подлинную, настоящую жизнь; некоторые проходят этот путь и до конца, выпрыгивая в форточку, если не выпускают даже несмотря на провокации и диверсии, мы рискуем убиться, и даже почти наверное убиваемся, требуя лишь одного: ВОЛИ, ВОЛИ НАМ ДАЙТЕ! И мы берем ее, и бежим туда, где нам порвут уши или вышибут зубы, но где нам, во всяком случае, ЕСТЬ ЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ! И мы обещаем вернуться, и, в большинстве случаев, действительно возвращаемся.
Возвращаются, впрочем, не все.
Кто-то ушел, и остался только в прошлом нашем, как смутное, противоречивое воспоминание. Ну, а поскольку прошлого у нас нет, а в настоящем нет речи о них, их, можно считать, тоже нет -- они, как бы, умерли -- (кстати, возможно и так -- откуда нам это знать точно?) -- и пусть мертвые хоронят своих мертвецов, мы же еще живы.
Мы существуем в настоящем, но настоящее есть результат прошлого -- а мы о прошлом судим по тому, что видели сами -- а объективно ли? -- слепому трудно объяснить, что такое слон, это уж как минимум, плюс чего-то мы не знаем, плюс что-то знаем не так, или не верно, плюс... тут много плюсов. Наше прошлое существует в наших же оценках и интерпретациях, и только, да еще что-то мы можем домысливать, часто неверно, или нам могут намеренно лгать, или тоже неверно домысливать -- в нашем настоящем такой бардак от того именно, что мы умеем мыслить, а значит -- умеем домысливать. И лгать. А ложь часто становится истиной, если в нее верят все. И тогда что есть истина?
" -- Что есть истина?" -- спрашиваю я усталым голосом Пилата, и, зная ответ на этот вопрос, опрокидываю полстакана коньячного спирту -- а что остается делать, если я знаю ответ на этот вопрос Пилата? Пить коньячный спирт, это неизбежно, как завтрашний день, которого, кстати, для нас именно, завтра может и не быть.
Завтра может не наступить. Совершенно для любого из нас.
Можно обладать железным здоровьем, и попасть просто под машину. Или сгореть в постели. Или угодить в перестрелку. Или свалиться с моста. Или оказаться похожим на Генерального Прокурора. Или... или... или...
У меня это бывает всегда во сне. В легких случаях просто просыпаешься оттого, что не дышишь, и какое-то время тебе, испуганному и шалому со сна, приходится сознательно заставлять себя дышать, порой и некоторое время, потому что не всегда можешь и вспомнить, как это делается. Вдох-выдох, вдох-выдох. Дышите -- не дышите, дышите -- не дышите, не дышите, не дышите, не дышите... уносите! -- следующий! После того, как раздышишься -- снова сваливаешься, и спишь. До следующего раза.
Тут главное проснуться.
В тяжелых случаях начинаешь умирать во сне. Это хуже, потому что труднее проснуться, нет явного посыла, такого, как прекращение дыхания, и гипоксия -- дыхание не останавливается, это сбоит сердце. Тогда наваливается прямо поверх сна тяжелое, страшное оцепенение, тяжесть, в ушах появляется вязкий, низкий звон, и начинаешь стремительно падать куда-то бесконечно вниз, вниз, быстрее и быстрее, причем не просто падать, а лететь вниз, толкаемый какой-то мощной, необоримой силой сверху. В этот момент отчетливо соображаешь, что умираешь, и начинаешь пытаться сопротивляться, выбарахтываться из этой комы, но все это трудно, медленно, как будто ты -- муха в вязком масле, но, если сильно хотеть выкарабкаться -- выкарабкиваешься. А вот если не захотеть, сдаться, хоть от нежелания, хоть и просто устать -- верно, умрешь.
Кстати, дети если во сне летают вверх -- они и правда, наверное, растут, а вот если падают вниз -- они умирают. Это называется, кажется, "синдром внезапной детской смерти".
Падать вниз всегда опасно.
Один раз я долетел и до низу, где обнаружил темные, мрачные скалы, и уже было начал там разговаривать о чем-то с какими-то чертями -- ну так, по крайней мере, мне виделось это, уже, в общем, добрался до места назначения, но откачали.
А так могут и не откачать.
Вообще, смерть во сне -- легкая смерть. Это особая везучесть, если подумать, всяко лучше, чем загибаться от рака, скажем, или еще чего хорошенького, или если впасть в маразм -- ну да тут, как говориться, каждому -- свое. Мне, по моему мнению, помирать еще рано, и я сопротивляюсь.
Давеча очередной "бывший друг", по погонялу Михалыч, вот так мне прямо и отморозил: "Тебе подыхать пора, ты уже свое отжил!" Орел! Типичная, кстати, мысль для двадцатипятилетнего, они вообще считают, что мир принадлежит им, сам знаю, сам считал так. Так вот не дождетесь! И мир вам не принадлежит, и я не подохну -- вот из принципа не подохну, назло, и хоть лопните все -- мне горя мало, а у кого с поля ветер, с ж... дым -- это его личное дело, и, однако, его же конституционное право.
Но, принципы принципами, а бывает, что нас и не спрашивают, и, понимая, что в любую ночь могу не суметь справиться, перед сном я каждый раз мысленно прощаюсь со всеми, кто мне дорог, а по утрам, когда просыпаюсь-таки, я всегда просыпаюсь с улыбкой.
Каждый новый день я воспринимаю как подарок лично себе. И поэтому же меня всегда трудно серьезно, по настоящему расстроить, или довести до слез: плачу я только тогда, когда в стельку пьян, но то слезы пьяные, и бывает это редко. Мои мотивы для слез в такие минуты: 1. " -- Ненавижу баб!" 2." -- С кем, с кем в бой идти? Не с кем ведь, бл-лятть! Прос..ли страну, и людей прос...ли!"
Бывает.
Что у трезвого на языке, то у пьяного на пиджаке.
Я просто устал умирать почти каждую ночь.
И мне нужно, чтобы за моим сном следили.
Но это непросто и... и страшно. Да можно, кстати, понять: и я не стал бы брать на себя такое!
Смешно, но факт: лучше всего за моим сном следит моя кошка: когда я перестаю дышать, она по полной впускает когти мне в ногу.
И она всегда спит у меня в ногах.
Она не боится, и ей это не трудно.
Кошки не похожи на людей.
"Если не можете заснуть, не впадайте в панику, расслабьтесь, закройте глаза, досчитайте медленно до ста, и засыпайте, стараясь громко не храпеть, чтобы не привлекать внимания к охраняемому вами объекту".
Меня многого лишили, но я не унываю -- боже упаси, я аскет по натуре, меня ничто не держит на месте, хоть завтра в бой, случись какая заваруха, мне что -- нищему собраться -- только подпоясаться. Да, у меня два высших образования -- второй диплом вообще "красный", а работаю я простым охранником ведомственной охраны минсвязи, мотивируя для публики это тем, что не желаю ни перед кем прогибаться, и делать карьеру -- действительно не желаю; я лучше буду тихо сидеть на посту напротив дома своего предка, то есть почти дома, прикармливать бродячих котов, и спокойно думать о своих, и, более того, чужих, проблемах, анализируя их, и принимая, как правило, довольно верные решения, впрочем, исходя из того, что мне сообщили, и только. Мои присные, коих вокруг не мало, называют меня за глаза "Батькой", и хрен с ними, с карьерой и успехом -- этот "Батька" дорогого стоит, право, дорогого. Впрочем, те, кто меня так называет, начинают меня ненавидеть смертно тогда, когда я перестаю с ними общаться. А делаю я такое частенько: не терплю, когда мне врут, или начинают волочиться за моими подругами -- а они у меня как правило молодые и красивые -- не терплю, мое, и не терплю, когда вообще что-то делают за спиной, не ставя в известность -- за это я сразу ликвидирую с такими "друзьями" и "подругами" все контакты, впрочем, не отказывая себе в удовольствии наткать человечка в его дермецо носом, порой ткаю долго, пока однозначно не определю, что наткал достаточно. Люди же, отлученные, так сказать, от покровительства, немедленно начинают чувствовать дискомфорт, ибо привыкли при мне чувствовать себя защищенными, как-то так, как жены бывают "как за каменной стеной", и лишившись этого, ощущают себя, по меткому выражению одной из моих бывших, как будто их "трахнули, и не поцеловали на дорожку".
Я, по общему мнению, бабник, хотя на самом деле я просто ищу и не могу найти ту единственную, на которую мог бы вполне положиться, и которой мог бы безгранично верить. Так или иначе, "земную жизнь пройдя до половины" я хоть и не очутился в сумрачном лесу -- это грех до такого допиваться, но вот того, что мне надо, все никак найти не могу. Похоже, таких и нет, но в это я пока верить не желаю, вот и бабничаю, каждую новую свою пассию облекая своим доверием, так сказать, авансом, после чего волнуясь, и дергая себе нервы, жду, когда пассия этого доверия не оправдает. Если ждать приходится слишком долго, могу и спровоцировать: та же Роксана, которая, казалось, прошла уже со мной и Крым и Рим, а я ее сам свел со своим приятелем из оружейного магазина, который ни одной юбки в своей жизни просто так не пропускал, и весьма знал свое дело, после чего я ненадолго пропал, и на тебе: оказывается, "никогда ничего не было, я просто хотела проверить -- как это быть с тобой". "Медных труб" в виде поклонничества и воздыхательства, а так же швыряния денег на ветер девушка не выдержала, и сама предложила "достойно расстаться" -- вот формулировочки у них, обхохочешься! Ну, я ей, конечно, высказал, кто она такая, ибо наобещать мне кренделей небесных она уже успела, в том числе и то, что будет мне верна до гроба, и.т.д: известное дело -- языком чесать -- не мешки ворочать, а слово не воробей, кстати; при таком повороте обычно начинают контрскандал, чтобы доказать хотя бы себе свою правоту, и я, под шумок ответных обвинений, упреков и логики в духе "за наши же пряники мы же и казел", гордо пошел на выход, в общем, с облегчением, ибо дело едва тут до детей и свадьбы не дошло! Однако потом по ней скучал, и озверел оттого настолько, что и на людей стал бросаться, впрочем, недолго это было, месяца три, теперь прошло. Не напоминает о себе, и слава Богу, и, наверное, и не хочет напоминать, всем давно известно, что я действую на женщин только в пределах прямой моей видимости: в этом случае они ходят за мной, как крысы за гаммельнским крысоловом, не сводя с меня шалых глаз, но вот стоит мне пропасть с них -- с глаз то есть, как они и сами не могут понять, в чем, собственно, дело, ибо я на деле-то настолько "ничего особенного", что в толпе меня и близкие знакомые порой не узнают, сливаюсь я с толпой, умею, да и на открытом пространстве меня порой в двух метрах не замечают -- умею и это. К тому же у меня очень злые глаза, и взгляд неприятный, нет половины зубов во рту -- я их и не вставляю, все равно вылетят, и кудри мои давно стали тем прошлым, которого нет, впрочем, этого мне абсолютно не жаль, как и Роксаны -- она прошлое, и ее в настоящей реальности нет, и мне абсолютно все равно, где она, с кем, и что с ней будет без того, что я вытащу ее за шиворот из какой-нибудь лужи, в которую девушку занесет по молодости и неопытности, что бесспорно, ибо ныне у молоденьких девочек появилась манера, уж коль скоро они барахтаются по уши в грязи, не выбарахтываться, а внушать себе, что это не грязь, а сливочный крем.
И, поскольку подмена понятий имеет массовую тенденцию, грязь действительно превращается в сливочный крем, или, вернее, одно становится неотличимо от другого. Но это проблемы, слава Богу, не мои, тем более и самому приходилось в грязи быть, и подружки окунали, и в буквальном смысле: засел раз в засаду в выгребной яме сортира, и сидел, что мне сделается: с погани не треснешь, с чистоты не воскреснешь, была бы голова на месте, остальное приложится.
Я порой не брезглив -- когда мне это надо.
Еще одна неприятная для окружающих моя черта -- я излишне любознателен, и все стремлюсь про всех знать. И, рано или поздно, все про всех узнаю, тем более, что мне порой сами все рассказывают, и при этом отнюдь не "стучат" -- просто надо уметь поить людей, а потом правильно поддерживать с ними типа такие пьяные разговорчики.
Я не хвастаюсь, кстати. Просто вот я такой, и это ведь не заслуга, а свойство, чем хвалиться-то? Один деньги умеет из воздуха вышибать, другой в преферанс выигрывает, я людей разматываю -- не сложнее преферанса, люди предсказуемы, и действуют всегда по шаблонным схемам поведения, и главный секрет-то прост: из всех схем надо всегда выбирать самую простую, не ошибешься. То есть не ошибешься, если не имеешь дела с профессионалом, который сам все это на зубок знает: вот тут он тебя поводит за нос, эх, поводит! А обыватель... да господи, там же символ веры тривиален: "ХОЧУ И ДАЙ"! И желания его не сложнее, чем те, что подсказываются его предшествующими поступками. Ну, исключая психов.
И я как правило знаю все про всех, за редкими исключениями, когда я не хочу ничего вообще знать, или верю на слово -- это обычно в провокационных, или воспитательных целях. И никогда не поймешь, верю ли я, провоцирую ли... Это многих утомляет, и они уходят из моей жизни. После чего в лучшем случае -- молчат как рыбы. В худшем -- начинают где-то как-то нелицеприятно оценивать, ибо мстят, словно обиженные дети, да, впрочем, обиженные дети и есть, ибо дети. Нет, я не педофил, просто все мы дети, в разной степени, и еще одни чуть умнее, другие чуть наивнее... Иной до пятидесяти лет -- дите, иной -- в четырнадцать взрослый, не в возрасте дело, а в зрелости ума. Так вот обиженные дети мстят, ибо каждому напоследок мы не преминем высказать, кто есть кто таков, и чем с ним дело кончится, и чем больше степень схождения сказанного с действительностью, тем больше и обида -- больше всего мне нравится обида на то, что все знал, понимал, но, понимаешь, не остановил, не пресек! Психологический тип такой, весьма частый: дело ведь не в том, что вокруг нас рабство, дело в том, что вокруг нас рабы! Психологический тип раба, за которого все надо решать, и все ему надо подсказывать, тогда он тебе руки целовать станет, а нет если -- вслед наплюет, и ударится рысью нового хозяина себе искать.
Кое кто, впрочем, остается. Но в основном я растрачиваю себя на тех, кто этого, по чести, не стоит, но тут пан или пропал: повезет, так будет то, что надо, а нет -- тут, как говориться, риск благородное дело. И к тем, кто остался, я могу спокойно в бане задницей поворачиваться, ну, или, вернее -- я так считаю.
Может, кто-то вокруг меня и хотел бы загнать меня в гроб -- есть такая мотивация -- по носу щелкнуть, доказать человеку, что он не так крут, как представляется, но, повторяю, не дождутся -- я вообще здоровее многих, все мои болячки благоприобретенные.
С дыханием проблемы после такого удара в голову, что другой бы на моем месте давно бы червей кормил, а я отлежался, и пошел дальше своим ходом.
Да, левая рука перебита в плече, и подвижность ее значительно ограничена.
Правым глазом вижу очень плохо, и сильно боюсь, что глаз ослепнет совсем: лазерный ожог -- и не указкой, а генератором 1 класса, три ультрафиолетовых поражения -- ну это по обоим глазам, и в правом же два химических ожога. И еще Роксана как-то по пьянке плеснула мне именно в правый глаз стакан горилки. Вот не везет моему правому глазу. Стреляю я с левого, с левой или правой руки, или навскидку. Могу и с двух рук, если из пистолетов.
Жизнь была богата на события -- "баба Яга в тылу врага", и теперь еще я могу кое-чего насоветовать по организации саботажа или дестабилизации ближних тылов противника. Умею распускать направленные слухи, устраивать дезинформации и "игры", и вести контрразведывательную работу. При очень настойчивых расспросах, где я этого набрался, "прокачиваю" одну из нескольких, всем своим уже известных, легенд, которые ничего общего с действительностью не имеют, и делаю я это просто так, чтобы отстали. Истина же в... но что есть истина? Зачем она? Бог с ней, не помню ничего, пьян был все время.
Стоит в поле теремок, он не низок, не высок, а кто в теремочке живет -- непонятно. Так вот это -- я.
Я родился в Москве, но в полтора года меня сдали в Ленинград, бабке, которая меня и растила до шести лет, потом я снова рос в Москве, катаясь очень часто в Ленинград, или в Горький -- к деду по матери. Дед горьковский был крут со всеми внуками -- а было их у него пятнадцать душ -- настолько, что они его боялись как огня -- все, кроме меня. Я с детства не умел бояться -- не научили. Осторожен, да, был, но... Дед сам, бывший шифровальщик СМЕРШ, полковник, и, по мнению соседей, еще и шаман, меня, ребенка, как-то сам побаивался, что ли -- не связывался, но и не любил, особенно после того, как я, крепко поругавшись с дедом по поводу политики СССР в Латинской Америке, обиделся, и вырубил деду на даче под корень лопатой всю его сортовую малину. Было мне тогда лет десять, и до смерти дед меня знать не желал, только перед смертью что-то возгордился своим "диверсантом-вредителем", призвал к себе, и кое-какие вещи мне рассказал, до смерти молчал, а тут поделился.
Дед мой по отцу был главным конструктором военных кораблей.
Отец мой был не пришей к м...де бубенчик, а мать -- красавица. Это исчерпывающая характеристика.
Остального объективно нет, ибо это -- прошлое, которое знаю только я, и я не хочу его касаться, я его хочу забыть, и пусть оно исчезнет. Но про меня ходит масса слухов, которые я сам и запускаю, потому что среди всех известных мне методов информационной борьбы я больше всего люблю "карусель": метод, когда нескольким разработчикам запускается несколько разных, противоречащих друг другу версий, и они сцепляются уже друг с другом, начиная выяснять, чья же версия правильна, отвлекаясь при этом от объекта разработки напрочь. "Карусель" хороша еще тем, что подрывает кредит доверия к стукачам, и тем, что даже, каким-то образом, честно накопанная истинная информация может быть принята за очередное темнилово.
То, что я не скрываю, это что не минула меня настоящая, сильная любовь, уже в 37 лет, до этого Бог этим миловал, или, вернее, я думал, что люблю, но на самом деле не знал, что это такое. Любовь эту звали Полиной, она была много моложе, и что-то там у нас сразу не срослось: вернее всего, что мы просто друг друга не поняли, ибо влюблены были оба, а влюбленные, как известно, суть вещей, действий, и понятий оценивают крайне неадекватно. В общем, ничего не вышло, и с тех пор я Полины не видел, и не стремился видеть, полгода очень страдал, разошелся с женой, заработал себе злую сердечную болезнь, потерял из-за этой болезни работу -- нервная была слишком, поссорился с лучшим другом -- Мишей, навсегда, и, оставшись на бобах, вдруг кардинально изменился как человек вообще. Именно с той поры я стал пытаться работать с молодежью в смысле военно-патриотического воспитания, доказывая сам себе сначала, что МОГУ БЫТЬ ИМ ПОЛЕЗЕН, а потом увлекся, и дело это пошло гладко -- глаже остального всего.
А Полину забыть я не смог, и продолжал ее любить, уже не так ярко и явно, а то бы помер, но все равно засела эта любовь у меня как слепая пуля где-то в середине грудины, и ноет, и щемит постоянно.
По старой традиции называть оружие женскими именами я нарек свой имитатор автомата Томпсона "Полиной", несмотря на всю брутальность этого образца. Впрочем, явись сейчас мне Полина навстречу, я точно не знаю, как бы поступил в этом случае, но скорее всего прошел бы мимо, сделав вид, что не узнал.
У меня двое сыновей от двух разных жен, причем старший тяжело болен. Недавно я с ним виделся, и впечатления из этого вынес самые тягостные: я и с женой разошелся из-за того, что настаивал, что парень должен бегать, прыгать, ходить на голове, и так далее, а жена все ахала: " -- ах, Олеженька ударится, ах, Олеженька испачкается..." Парень все детство просидел за компьютером, его и сейчас из него не вытащить -- это его привычный с детства мирок. Он так никому не мешал, и за него не надо было волноваться -- о! святая материнская любовь! -- порой лучше бы тебя не было! -- в двенадцать лет парень вымахал выше отца, стремительно, а у него сердце осталось маленьким, и не было мышц, чтобы держать внутренние органы. В результате: опущение почек, кардиостимулятор в 15 лет, и замкнутость, ибо парень чуть не умер, но когда не умер, беречь его стали еще пуще... Я за три дня перемолвился с сыном лишь десятком слов, после чего почернел лицом, пил, и первый раз, пожалуй, в жизни, стал действительно жаловаться товарищам.
Вот, собственно, все. Автобиографии пишу еще короче.
У нас на посту трагически погиб кот. Собаки бродячие разорвали, бегает такая стая голов в сорок по Центральному району, и никому до этого нет дела.
Дед Редько подобрал кота разбитым -- из окна наверное выпал, и выходил на свою зарплату. Кот отъелся, поздоровел, получил погоняло Рейман, и прижился. Редько его обожал, до сих пор сидит и смотрит видеозаписи камер слежения с котом в главной роли. Очень трогательно.
Картинка из нашей невыдуманной, обыденной жизни еще двухнедельной давности: дед часами тоскует по погибшему коту, я -- по ушедшей женщине. Дед говорит о нем часами, я часами молчу. Каждый из нас потерял дорогое, деду лучше -- любовь к умершим не имеет обид и исхода, и от того становится вечной.
Объект наш представляет из себя центральный кросс телефонной сети, и, как рассказывал старик Редько, который был тут главным инженером, ушел на пенсию, озверел там с тоски, и вернулся сюда же охранником -- в виде исключения взяли на полсмены младшим постовым, так как он здесь все знает на зубок, каждый кабель -- так вот Редько рассказывал, что в сороковые годы этот кросс охранял взвод энкаведешников при четырех пулеметах. Ныне же его охраняют: я, казачка Оксана, старый финн Семеныч, отставной мичман Сорокин, и бессменный Редько. Впрочем, взрывать этот кросс по новой памяти никто ни разу еще не стремился.
Я не пошел на "оружейный" пост, так как оружие, если соблюдать все законы, на самом деле только мешается, и создает еще и соблазн его отобрать. Ну не применишь как надо оружие, хоть ты тресни, так, побрякушка получается. Да и страшно было брать оружие в таком состоянии, особенно КЕДР -- в руке лежит, удобен. И я всегда всем повторяю знаменитое армейское "Отче Наш": подальше от начальства, поближе к кухне, и если не понял, лучше ляг спать. Мне захотелось наконец покоя, и я обрел его, причем, хитрецу, мне за покой еще и платят деньги.
Я ходил еще и на другие посты, практически на все, так как начальство, бывшее со мною в дружбе, сообразило, что раз мужик в тоске, и ему противно сидеть одному дома, так им можно затыкать все дыры в караулах -- не бесплатно, понятно, но бывало, что я стоял по три суточных караула кряду, потом сутки спал, и по новой. Я глушил себя службой, выматывал до конца, чтобы спать без снов, как мертвый, и стремился забыть, забыть, забыть... Я пошел по кругу, как все, а чем я лучше других? Я перед многими был прав, перед многими виноват, но, вместо того, чтобы кому-то что-то доказывать, или извиняться, решил все ненужное забыть, и жизнь свою путанную начать на хрен сначала.
Ага, с памперсов.
Просто нет иного выхода, чем убедить себя в том, что жизнь начинается снова. Продолжается она, продолжается!
Опасность на объекте представляют аккумуляторная и выпрямительная, которые размещены к тому же в утопленном цоколе здания. Оттуда по цоколю распространялся свободный водород, и это опасно: надо бы поглядывать за газоанализатором, но его нет, и своевременно включать вытяжку: кто служил на дизельных подлодках, отлично поймет, о чем тут речь. Газоанализатор мне лично не нужен, я водород чую носом, но хлопотать каждые два часа по этому поводу мне лень, а тут как раз кстати появился кот Рейман. Как только кот отъелся до здорового состояния, я тут же его использовал в пользу себе: кот мотался по всему первому этажу всю ночь, и как только водорода становилось слишком много, начинал беспокоиться, метаться по коридору, и громко орать. Кот -- зверюга полезная, это знает каждый моряк, ну, тут Рейман стал уже отрабатывать свою пайку -- пакеты "мясных кусочков в соусе", которые дед Редько покупал коту, а я прикармливал кота колбасой и йогуртом из своего запаса, приговаривая, что тот, кто не разделяет своей пищи с котами, тот этой пищи совсем не достоин.
А теперь кота нет, и дед Редько, который всю свою жизнь делал только хорошее, а в ответ получал одно дермо, снова страдает, можно подумать, ему и так мало!
"Мне осталась одна забава -- пальцы в рот, и веселый свист, покатилась дурная слава, что похабник я, и скандалист, ах, какая смешная потеря -- много в жизни смешных потерь, говорят, что я в Бога не верил, жалко мне, что не верю теперь." (С.Есенин).
Да?
Да.
Не ко мне.
Да разве?
-- У вас не будет сигареты? -- подошла незнакомая девушка.
Я молча протянул пачку, девушка взяла сигарету, закурила, и осталась на месте.
-- Что-то еще?
Девушка смутилась, и отошла.
-- Знай наших! -- сам себе рассмеялся я, и быстрым шагом пошел на маршрутку.
А куда я так торопился? Дома меня никто не ждал, кроме кошки Барбары.
Не помню автора, но песенка явно претендует:
"Явились они во царствие, А Петр от ворот им речет:
Шли бы вы на х..., братие, вас здесь никто не ждет!"
Вот это точно, право, точно!
Там нас точно никто не ждет. Да и нигде, и никто.
Начнете возражать? Но то, что может кончиться, никогда и не начиналось, а там где есть начало, всегда есть конец (Дашрут). Все временное есть иллюзия (Дзен). Короче, того, что мы можем потерять, у нас нет, а значит, у нас нет ничего. Вообще ничего. Если брать за точку отсчета то, с чем мы в конечном итоге ОСТАНЕМСЯ.
Внимание, вопрос: ЧТО ОСТАНЕТСЯ У НАС В ПЕРВУЮ СЕКУНДУ ПОСЛЕ НАШЕЙ СМЕРТИ?
Примите как данность то, что у нас ничего нет.
Ничего?
Да, ничего.
Только суррогаты.
Разве?
Ну, давайте посмотрим!
Вернемся к классике: Вера, Надежда, Любовь.
Веры нет, ибо не во что нам верить.
И некому.
Надежды нет, ибо на что нам надеяться?
И не на кого.
Любовь? Да, еще встречается, но в наше время она из ангела превращается в чудовище с огромной вагиной, но без головы и сердца -- честь и верность ее голова и сердце, честь и верность, и будь что будет... а вот чего не маем, того уже не маем, ни того, ни другого, и давно не маем. Мы растерялись, да и не нужна нам Любовь после дедушки Фрейда. У нас ее принято или смешивать с сексом, в результате чего последнее подменяет первое, (а это все же разные вещи!) -- или разделять совсем первое и второе, в результате чего у нас, по меткому выражению сатирика, "любят одних, спят с другими, а с третьими идут в ЗАГС." Комплексно у нас никак не получается, потому что комплексное мышление у нас отравлено математикой, и деградировало. И еще мы читать разучились -- да-да, представьте -- и от этого, а если точнее -- мы разучились читать, писать письма, и скучать друг по другу. Мы не творим образы, мы их потребляем из СМИ, вот так, и от этого у нас вечно мухи отдельно, а котлеты отдельно. И любить мы не просто не умеем, мы уже и не можем этого, мы все в этом смысле этакие импотенты.
Ну, хорошо: на смену классическим "счастьям" у нас пришло новое, буржуазно-либеральное: УСПЕХ!!! Но ведь это же выдвижение наверх за счет других, это хождение по головам и трупам, разве нет? И что это дает? А ничего, разве комфорт и гламур. Приемы, да? Виллы, яхты, да? Суета сует и всяческая суета, а случись ядерная война, ничего не останется, а все мы под этим богом ходим! И на самом деле все это дает только возможность купить все, что ты хочешь, или купить всех, а зря в корень -- купить себе сексуального партнера, или нескольких, кого на что хватит. Но это не дает удовлетворения, ибо каждый знает, что, когда платишь за любовь, ты крупными буквами расписываешься в том, что больше тебе взять уже нечем...
Что-то еще? Ах, ИСКУССТВО!!!!!
А вот вам эпиграмма на меня, Роксанина, кстати:
Не друг поэтов и поэток,
Но впрочем, кажется, не враг.
Наивно верящий в приметы
Не то чудак, не то м...к,
Искатель запредельных истин,
Носитель злого языка,
На главные вопросы жизни
Свои ответы отыскав,
Ты возвратишься несмышлёным
В утробу суетной земли,
Смотреть впервые удивлённо,
И возглашать: "Или, Или,
Лама савафхани"...
Ну, правильнее: "Эли, эли, лама сабат'а ани" -- "Боже, боже, что ты оставил Меня".
Троечница.
И это кукиш в кармане. С претензией на интеллектуальность, впрочем, она что ж, талантлива, но это еще не все -- надо и работать, а вот работать-то и неохота. Охота все и сразу.
Опять же уровень образования не ахти.
А теперь проведем кривую от Ломоносова, через Пушкина, Блока, к: "вместо красного вина, белые кайфушки".
Бездонна бездна, звезд полна -- на Кавказе тоже прут чудо колотушьки!
"И похабничал я, и скандалил для того, чтобы ярче гореть...."
Искусство? Не вижу что-то ничего такого. Похабничают, скандалят, и горят: то им Черный Человек, то слоник с крыльями, то человек без лица -- и понятно, что все психиатрички набиты ими под завязку!
Или я ослеп?
Про искусство формальное повторяться не будем, и без нас многое изложено, а вот про неформальное, сиречь -- андерграунд, три примера, выборка, но похоже, что всегда и везде так:
-- девочки писают кипятком от того, что фотограф снимает их голенькими. Это почти оргазм, и они "служат искусству", причем и фотограф с ними. А.Сафокин ставил своих моделей к себе спиной, спускал джинсы или трусы, вставлял им в зад цветочек, и писал в манере истинного реализма -- с прыщами. Но он хотя бы писал маслом!
-- гитарист Женя, который умеет лабать "хеви-метал", хотя и вполуха не слышал "Египшн-данза" Аля ди-Меолы, валяется на диване с двумя малолетками, которые насасывают ему пальцы, и грызут уши. Наконец Женя решается одной из них вставить, но, по пьянке, вставляет не туда, и, не поняв, что вставил однозначно не туда, изумленно восклицает: "-- Оксана, ты что, девственница?!!!" Мы тоже были гитаристами, но мы гоняли "креветки" по одиннадцать часов кряду, чтобы потом все это однозначно бросить, ибо нам не было места, а уж если пели на Арбате, так это была такая антисоветчина!!!!
-- саксофонист, играющий на Дворцовой у Столпа ночами, за мелочь в шляпу. Девочка, падкая до "искусства", вчера ночью бывшая здесь с "любимым", теперь приезжает сюда одна, и готова тут же, на Дворцовой, дать ему за то, что он хотя бы как-то играет... Но за это денег не положат, и саксофонист бормочет что-то о свободе и несвободе... какая вокруг грязь, Господи!!!!!!!!!
Вот вам и все искусство.
Бардак это, а не искусство!
"И похабничал я, и скандалил для того, чтобы ярче гореть...."
Да горите ж вы синим пламенем!
Эту деградацию больно видеть.
Хотели править миром, да сгнили.
Да, и музыканты хотят править -- для того им все эти поклонники и поклонницы -- я сам по молодости втихаря мечтал, чтобы на моих концертах поклонники кончали с собой -- была такая мысль, слава Богу, быстро из головы выветрилась. Видно, всем свойственно, но все это скрывают, ибо, когда я это озвучиваю вслух, в глазах "мастеров искусств" вижу однозначное понимание.
Слава Богу же, что "мастера искусств" управлять никем не умеют -- бодливой корове Бог рог не дает.
Дает другим.
Обычно в деловых костюмах. Или с погонами.
Скажем, человек, которым занимались люди полковника Спиркина обладает одной очень интересной способностью: ему никто не может ни в чем отказать. Собственно, и не пытается. Способность вот так подавлять чью-то волю, и заставлять людей делать то, что им необходимо, видимо, у них есть с рождения, ее потом просто развили, и развили хорошо: электричка 18-08 из Алабина в конце восьмидесятых пользовалась весьма дурной славой, потому что на ней в Москву ехали этакие "курсанты" в штатском -- они, ради пущего шика, все носили белые джинсы "Lacoste", это у них была такая неформальная форма одежды, и Москва полнилась дурными слухами про "белые штаны", такими, что помня их, я утверждаю: "Мастер и Маргарита" есть московский фотографический реализм! А штаны, откровенно и не стесняясь, влезали в 18-08 в один из вагонов, после чего делали с пассажирами этого вагона решительно что хотели. Впрочем, безвредно, на уровне "неразлучной парочки" Коровьева и Бегемота. Развлекались по молодости лет.
Но потом выросли, и не надо думать, что их это все сильно радовало когда-нибудь: зная, чего они могут добиться от любого человека, при условии лишь близкого контакта, и неготовности объекта к немедленному сопротивлению, они быстро переставали вообще чего-то хотеть, и их боялись как огня, ни семью построить, ни работу нормальную найти -- какому начальнику на хрен нужны такие подчиненные -- ему и молоденьких секретарш хватает, и так вертят им, как кошка хвостом. Их способность и их самих порой пугала, и доводила до бешенства, когда они начинали сами с собой рассуждать, способны ли вообще люди к каким-либо самостоятельным действиям, или нет, или это всегда чье-то влияние? Мало ли вокруг таких ясных соколов? И они спивались, гибли в 90-е будучи поездными каталами и мелкими бандитами, или шли добровольцами на войны -- там все уравнивалось, как говорится, пуля виноватого найдет.
И все как-то сгинули, сколько знаю. Или нет?
Ну и кому можно верить, когда эти послушные души и послушные тела так охотно подчиняются всего лишь одной сильной руке, которой, сколько знаю, в данном случае, и хотя бы, слава Богу, это все не особенно-то и надо? Хотя я могу и ошибаться, может и надо. Не могу отвечать за других, могу только за себя. Мне не надо. Все равно ничем хорошим это не кончается: невозможно держать никого на контроле круглые сутки. А помимо контроля рано или поздно наступает срыв, и результат его всегда совершенно непредсказуем.
Люди управляемы, но в этом еще полбеды -- вся беда в том, что люди очень легко управляемы, и управляемы, так сказать, многоканально. Достаточно одного канала, и поэтому часто бывает так, что по одному каналу идет одна программа, а по другому -- другая, они вступают в противоречие, в конфликт, и начинается черт-те что. Никто не может понять 1991 года, хотя понимать здесь что? -- долбили со всех сторон одно, и, в то время, как большинство млело перед "голубыми экранами" наблюдая за действом "уважаемый товарищ Кашпировский, после Вашего сеанса у меня рассосалась жена", другие сжимали кулаки от гнева при виде магазинных полок -- там были именно полки, и больше ничего -- пустые полки, и минимум по карточкам. А в это время Невзоров с гневом показывал тонны колбасы, гниющие на свалке. Случайно это?
В 1964 году, когда Брежнев решил свалить Хрущева, по приказу председателя КГБ Семичастного начали убирать из свободной продажи товары народного потребления, чтобы вызвать против Хрущева народный гнев.
А "Пражская Весна"? Что, ее спровоцировало "свободолюбие чешского народа"? Да как бы ни так: колбаса исчезла из продажи, и исчезла она не просто так, сами понимаете!
Ах, демократы мои, демократы!
Люди управляются уже колбасой, что говорить про методы более тонкие -- тонкими методами управляются другие люди, которым колбаса не в новость. Но управляются все... а большинство -- колбасой, господа мои, колбасой, да и баста!
Господи, как все просто-то!
Пособие террористам: взрывать надо не мосты, не школы захватывать -- взрывать надо колбасные цеха, и по телевизору не красоваться в черных масках с новейшими автоматами, надо организованно, всей группой, от пуза жрать колбасу! Это будет иметь больший психологический резонанс.