Аннотация: Пролог первой книги цикла, рабочее название которой "Сватовство царя Сивта". Это история о первой встрече раба Корда и прославленного воина Берена-Щитоносца, а также о том, как прошло сватовство царя Сивта к дочери свирепого Ягьяллы, правителя Бриады... Последнему ведьмы-ваджи предсказали, будто замужество дочери принесет ему гибель, и с тех пор ни один сват, прибывший ко двору Ягьяллы, не уносил оттуда ног. Но ни Корду, ни Берену выбирать не приходится...
ТЕМНЫЕ ОСТРОВА
ПРОЛОГ
Сегодня облака, наконец, разошлись, и впервые за несколько последних недель выглянуло солнце. Оно совсем не грело и выглядело бледным и неярким -- нечищеная серебряная тарелка, затерявшаяся среди грязно-серых клочьев облаков. Но все же люди ободрились и повеселили.
Даже те, кто вчера перебрал, и кого терзало жестокое похмелье после пира в чертогах Данехолха, выползли на улицу, чтобы не пропустить предвестие весны.
А мои старые кости заныли, предсказывая скорую смену погоды.
С сегодняшнего дня зима пойдет на убыль. Снег будет таять, появятся черные прогалины, из которых полезет первая зелень. В хлевах распахнут ворота, и на улицу потянется ослабевший и отощавший, пошатывающийся от недоедания скот.
Я видел много весен, но нынешняя обещает стать особой. Думаю, это будет моя последняя весна. Давно пора. Я итак задержался на этом свете слишком долго... так долго, что в последнее время начал задумываться -- а не позабыла ли обо мне Темная госпожа? Конечно, обидно будет умирать вот так, соломенной смертью, продавив тюфяк старым высохшим и немощным телом, но мне, как ни стыдно признаваться, уже не поднять ни секиры, ни щита.
Да и врагов вокруг Данехолха последние лет пять не видели.
Наступили спокойные, мирные времена.
Надеюсь, они не протянутся слишком долго, иначе нынешнее поколение мужчин забудет, как держать в руках оружие и очередные варвары из-за моря однажды явятся и без боя заберут у них серебро, скот и женщин. Мир делает мужчин мягкими и небрежными, а женщин напротив -- агрессивными и склочными, а потому неизбежен тот миг, когда боевые рога затрубят, созывая знамена и копья. Иногда я смотрю на этих увальней в кольчугах и шлемах, что Берен, молодой лорд Данехолха, кличет своими копьеносцами и меня берет отчаяние. В молодые годы мне я зарубил бы троих таких, прежде чем получить хотя бы рану в ответ.
Хокон Одноглазый, первый хевсхорт Данехолха гоняет их каждый день, но никакие упражнения, никакая муштра не научат тому, что дадут несколько мгновений в душной, пахнущей кровью и дерьмом тесноте хирда, когда кровь летит в лицо, а враг, тычущий в твой щит мечом, так близок, что можно ощутить вонь из его рта и увидеть блох в бороде. Недавно я поделился этой мыслью с Хоконом, и он со мной согласился.
Еще бы не согласиться! Он сам был мальчишкой, сосунком, когда стоял в моем хирде в битве при Белом камне. Там он и оставил свой глаз -- в своем первом сражении. Я сам вырвал его вместе с обломком стрелы.
Хокон -- достойный муж. Он был единственным, кто смеялся вчера над моей выходкой в пиршественном зале Данехолха, пока белый как полотно лорд Берен давился угрозами и проклятьями, сжимая и разжимая огромные кулаки, в то время как его женщины кричали и поносили меня, а мужчины недоуменно крутили головами, не зная, что сказать и сделать. Все вели себя, как дураки, и только Хокон Одноглазый -- правильно. Он заливисто хохотал и молотил обгрызенной костью по столу так, словно это был вражеский щит. Даже подавился и закашлялся, так что двум женщинам пришлось бить грозного вояку по спине, спасая ему жизнь.
Ну, вот... стоило вспомнить о вчерашнем, и оно дало о себе знать.
Дверь распахнулась, и в комнату без предупреждения и стука вошел Берен -- еще совсем юный, только входящий в силу, но уже огромный и осанистый, точно медведь. К своим девятнадцати годам он вымахал больше своего отца, а тот в те же годы уродился покрупнее своего.
Хорошее семя. И почва была вспахана благодатная.
Молодой лорд Данехолха выглядел сердито. Он долго молчал, войдя в комнату -- только крутил талисман на шее и поглядывал на меня -- со значением, как ему казалось.
-- Так нельзя, -- наконец сказал он, и голос его ломался между почтительностью и гневом.
Я скрипуче рассмеялся.
Молодым всегда неприятен старческий смех, поэтому лорд Берен дернулся, но снова сдержался.
-- Так нельзя, -- повторил он. -- Тот, кто наносит обиду менестрелям -- плюет в свое будущее. Это знает каждый, кто носил браслеты лорда.
-- Я видел твоего обиженного желторотика в окно. Его тошнило на стену конюшни. Думаю, он так надрался прошлым вечером, что едва ли помнит вчерашнее.
-- Ты одел ему на голову котел с похлебкой. Такое не забывается.
-- Если ты боишься, что мастер ак Ронд дурным словом припомнит твой пир -- убей его.
Молодой лорд недоверчиво посмотрел на меня.
-- О чем ты говоришь?
-- Не здесь. Пусть скопытится в дороге. За пределами твоей земли, где-нибудь на меже...
Берен нахмурился.
-- Не ты ли учил меня чтить законы гостеприимства? И не забирать жизнь, если тому нет должных оснований.
-- Тогда не приставай к старику! -- рассердился я. -- Я умру уже к следующей зиме, и песенки этого виршеплета не моя, а твоя проблема, о, лорд Данехолха.
Берен покраснел, по его лицу пошли желваки, но он сдержался в третий раз. Потом молодой лорд глубоко вздохнул, сел рядом, одернув длинный плащ на волчьем меху, и положил мне руку на плечо. В этом движении сквозила искренняя нежность.
-- Люди считают тебя дурным стариком, который пережил свой век и растерял ум. Но я знаю, ты не таков. Я знаю, что была причина так поступить. Однако как бы то ни было, это может привести к плохим последствиям. Менестрели -- злопамятный народ. Будет нехорошо, если о Данехолхе пойдет дурная слава.
-- Менестрели -- крысы и паразиты! -- рассердился я. -- Они не сеют, не пашут, не сражаются и даже не рожают детей. Только жрут в три горла и распевают песенки, в которых чем дальше, тем больше лжи. Золотой Щит не предавал и не убивал царя Эдвина, как пищал вчера твой крысеныш, и я тому порукой. И на свадьбе царя Сивта...
-- Я знаю это, дед, -- смягчившимся голосом сказал Берен Бак Борна, мой внук, моя родная кровь, моя гордость. -- Я слышал эту историю от тебя не раз и не два. Но людям свойственно забывать детали и упрощать события.
-- Это происходит из-за таких как твой мастер ак Ронд, чтоб вороны выклевали ему глаза, -- проворчал я. -- Такие пустозвоны и пустобрехи, как он, готовы оболгать и перетолковать истину, лишь бы их песенки выходили звонче. Удар перевернутым котелком по голове -- самое малое, чего он достоин.
-- Я думал об этом вчера вечером. И решил, что тебе стоит рассказать свою правду. О том, как все было на самом деле.
Берен заглянул мне в глаза. Я в ответ лишь пожал плечами.
-- Я не менестрель, чтобы сочинять песенки. А тебе рассказал уже все.
-- А теперь ты расскажешь это многим, -- терпеливо сказал внук. -- Слова, записанные на бумаге, переживают несколько поколений людей. Ты был в Старой империи, видел их библиотеки, ты сам это знаешь.
Его слова были мудры, но я молча поднял правую руку, на которой осталось только два пальца. Такой не удержать перо. Сын лишь улыбнулся.
-- Я подумал и об этом.
Он громко хлопнул в ладоши, и в комнату бочком, чтобы не запускать холодный воздух, протиснулась рыжая конопатая девка со вздернутым носиком и большими, широко расставленными глазами. На ней было длинное платье и тяжелый шерстяной плащ, от которого комната тут же наполнилась тяжелым духом. Но это ничего -- ведь сама она хорошенькая и свежая, как дыхание весны.
Из-за таких как она мужчина способен наделать долгов и глупостей.
Я сам делал и то и другое, когда был молод.
Кажется, я видел ее вчера -- это новая рабыня, купленная нашим управляющим.
-- Ее имя Зольта, она из южных альтов. Мы выкупили ее у Сигруна-Ловца.
-- Господин, -- слегка присела Зольта из южных альтов.
Голосок у нее оказался ожидаемо приятный.
-- Мне казалось, тебе есть, кому греть постель, -- проворчал я с деланным недовольством в голосе.
Мой внук женился только год назад, и партия была достойной. Слишком быстро он начал заглядываться на других девок. Не дело это для молодого лорда... особенно пока не заделал себе наследника.
-- Я купил ее не для своей постели, отец, а для твоей. Не думаю, что ты сумеешь в ней кувыркаться, но сидеть у изголовья и вытирать твои слюни она может, -- рассмеялся Берен. -- Она будет присматривать за тобой. Следить, чтобы ты ел, а не выливал тайком похлебку на пол, и чтобы почивал днем, как велит мастер Уиллабад. А еще Зольта обучена грамоте. Ты расскажешь ей все, как рассказывал мне, она запишет твою историю, и мы будем хранить ее в нашей семье, чтобы ни один менестрель не переврал, как все было на самом деле. А копии разошлем по всему царству.
Я внимательно посмотрел на девушку. Такая молодая, а уже разумеет в грамоте? Не иначе, как обучалась при монастыре или среди Бичующих.
-- Расскажи ей, -- настойчиво сказал Берен. -- Пусть запишет. Пусть запишет все. А когда твой рассказ закончится, я освобожу ее. Достойная плата за достойный труд.
-- О, господин, -- девушка кинулась к ногам молодого лорда, но тот властным жестом остановил ее.
-- В Данехолхе рабами остаются только глупые и ленивые. Так постановил мой отец, а до него -- мой дед, Корд Бак Борна. И это правило действует, пока правит наш род, -- пафосно заявил он.
Вот так и получилось, что в свою последнюю весну я начал рассказ о Тьме над островами, и о тех, кто встал как за нее, так и против, и стоял, принимая удары судьбы, пока время, войны и болезни не забрали всех.
Нынче остался лишь я, Корд Бак Борна, седой сварливый старик, переживший время и близкий к старческому слабоумию.
Никого из тех, о ком я рассказываю молоденькой Зольте уже нет в живых.
Но когда я закрываю глаза, я вижу их всех.
Вижу смешливого и справедливого царя Сифта по прозвищу Широкая Душа. Он улыбается себе в бороду и кричит, требуя подать вина. Вижу могучего Ахака Ужасного, самого сильного человека на свете -- как он стоит, опираясь на Костогрыз, свой огромный боевой топор, и медленно загибает пальцы, хмурясь в попытках сосчитать, сколько человек уложил в очередном сражении. Вижу сияющее лицо Дейи, Губительницы мужчин, обрамленное золотом волос и такое красивое, даже в печали. Ее улыбки страшились, ибо Дейи не было и семнадцати лет, когда начали ходить слухи, будто она способна отправить на смерть сотни копьеносцев. Отчасти правда. Я бился за эту улыбку.
И, конечно, я вижу ироничный прищур Берена ва Хира, Золотого Щита.
Берена-Щитоносца.
Человека, в чью честь я назвал своего внука.
Менестрели много поют. О них, и о других хевсхортах прошлого, но чем дальше уходит эпоха героев, тем меньше в песнях правды, а свидетелей -- таких как я -- почти не осталось. Иногда мне кажется, что только я и остался из тех, кто помнит, как все было.
Помнит о том, как утонул проклятый остров Элла.
О том, как триста лучших мужей Патрии пали от женских рук.
О страшном пире царя Эфия, чьи чертоги покинули лишь немногие.
О дикой охоте на Кверийского вепря, обернувшейся избиением хевсхортов и войной пяти царей.
О поисках сокровищ О`Зулы, потерять которые снова оказалось много труднее, чем найти.
И о том, как Берен ва Хир убил Вернувшегося бога.
Я, Корд Бак Борна, сын раба, раб, хевсхорт и первый лорд Данехолха помню, потому что все это видел своими глазами. События прошлого вереницей проходят перед моими глазами, стоит мне лишь смежить веки, и это не бред выжившего из ума старца.
Мой внук прав, мне нужно рассказать все еще раз -- прежде чем смерть придет за мной и оборвет тонкую нить памяти, хранящей историю нескольких поколений.
Я начну свое повествование с рассказа о сватовстве царя Сифта по прозвищу Широкая Душа. Ведь именно тогда я встретил Берена ва Хира и дал ему две клятвы, определившие нашу жизнь и жизни многих других: служить Золотому Щиту верой и правдой и убить его, когда придет время.