Обломова Мари. Путь К Себе

Обломова Мари : другие произведения.

Путь К Себе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Оставить комментарий © Copyright Обломова Мари Размещен: 21/02/2006, изменен: 17/02/2009. 73k. Статистика. Глава: Лирика		Ваша оценка:

В ПОИСКАХ СЕБЯ.

Исповедальный МИКСТ.

Посвящается знающим.

ПРОЛОГ

Знаешь, любимый, я жду тебя вечно...

Нет, в этой жизни продолжился путь.

Мне говорили, что было замечено,

Что лишь в едином рождается суть.

Знаешь, я помню рожденье - созвездье,

Вспыхнув, расплакалось редким дождём -

Чудом, в его иссушённом безбрежье,

Каплями МЫ сохранились - ВДВОЁМ.

Помню, как горько, от страха, рыдала

Я, потерявшая взгляд твой в ночи.

Мудрая жизнью Луна подсказала:

- Стоит прислушаться, вновь застучит

Сердце ЕГО не в безбрежье, внутри.

Чуткою будь только - в душу смотри.

Коротко вместе - мильоны столетий...

Мы, не успев насладиться собой,

Искренность пили, как малые дети.

Но, смертьнесущий столкнул нас с бедой.

Выбор, предложенный, горек и болен -

Иль иссушиться, иль порознь...до встреч.

Каждый свой выбор вершить в жизни волен -

Нам либо смерть. Либо врозь, чтоб сберечь

Наши возможности - ВМЕСТЕ НАВЕКИ.

Выбор был сделан. Сомкнулися веки

Сердца с душою, что были едины.

И, к представленью, явились смотрины:

- Где-то вдали голубая планета -

Зеленью земли, меж ними - вода.

Если с любовью - рождается лето.

Злобою если - несётся беда

Сухостью ветра, бесснежьем мороза,

Что для любого живого - угроза.

Только Вселенной предложен был снова

Выбор, к которому я не готова:

- Эта планета звалася Землёй,

Что разлучила б навеки с тобой -

Ты, половиною НАС, оставался

Там, будто МНОЮ ВО МНЕ предавался.

Мне же, второй половине из НАС,

Выбором тем был предложен Парнас,

(Нет, не гора, восхваленная одой),

Это лишь МИР, что отвагою смел,

Там, где таланты - ни жертва, ни мода.

Только ТВОРЕНИЯ - жизни удел.

Да, я была. И хлебнула отваги.

Да, пожила. Но одной - ни к чему.

Мною подписаны были "бумаги" -

Я отпускалась к СЕБЕ, что к НЕМУ.

Вновь мне смотрины предложены были:

Белым покровом укрыты на мили

Земли, что ветром иссушены злобным.

Люди тощи, как подобие воблы...

Горечь в глазах...А улыбок - НИ СЛЕДА...

Но, счастьем полнилась - всё же - победа!

Пусть минимальная - ЧУДОМ, ИСКРОЙ, -

Только бы вместе с ТОБОЮ...

С СОБОЙ.

-- Часть ПЕРВАЯ. Встреча.

И, среди шумного мира, средь бала

Видела я мишуру карнавала:

Взглядов и жестов жеманных и хитрых,

Масок лукавых ЛЖЕправды палитры;

Похоть, как стиль, что навеян был модой

Тем, кто свершался для жизни, в угоду.

И, где неискренность светского бала,

Вижу - средь пыли злословья ступала

Нежною, тонкой, миниатюрной,

Статью корсетной сложённой фигурно,

ЧУДОМ красива, струившимся с выси,

Дева, над коею взгляды взвилися

Юных совсем, изнывающих жаром,

И умудрённых, что прежде, пожаром...

(Я назову их вот так - кавалеры,

Хоть в наказанье им пахли галеры...).

Дева, наивностью кроткого взгляда,

Сей маскарад лиц покинуть бы рада.

Только держалась рукою она

Злой и ревнивой, испившей до дна

Девственность свежую (стать бы порочной!..,

Чтоб не поить чистотой одиночной

Светлой и нежной души в этом мире

Тех, кто душою был предан сатире).

Ну же, вернёмся - средь шумного бала

Дева та рядом с мужчиной стояла.

Грудью вздымалось созвездье эдема

(Дева могла б быть звездою гарема!)

Только в руках оказалась жестоких....

Столько печали в её волооких...

Отчимом ей был мужчина, что рядом.

Но ни отцом, ни защитой, наградой

Доле сиротской. Ведь матушки нет

В юных (всего-то!) четырнадцать лет...

Деву свою назову я Иветтой.

В чёрное платье до полу одета.

Тонким запястьям украшенным быть бы,

Как и перстам. Но отверг о женитьбе

Просьбы прекрасного лорда "отец",

Перст свой "FINIE" наложив на венец:

- Дочерью горд. И живу только ею.

Не о богатстве - судьбою болею -

Партией ТОЙ награжу её я,

Чтобы щедра к ней и жизнь и семья.

Лорда младого Иветта любила

И об одном только Бога просила -

Чтобы оставил её, наконец,

Тот, кто ни муж ей, ни брат, ни отец.

II. Часть ВТОРАЯ. Всегда всё встаёт на свои места.

К вечеру тёмному время клонилось...

Жаждою грязной лицо оживилось.

Взгляд, ускользающий в легком поклоне,

Мог бы не мало сказать о персоне...

Куклою рядом Иветта кивала,

Будто бы платье не тело скрывало,

А полированный тонкий брусок.

Знал только отчим, как лаком кусок!

Молча Иветту он вывел из зала.

Взгляд опустившая, дева молчала.

Только слезинка горохом упала

Так, словно жемчуг об пол, застучала...

Ниткою жемчуг по полу тянулся,

Всех обходя, пока в ноги уткнулся...

Звоном рассыпалась мелкая крошка,

Маленькой став бриллиантовой брошкой.

Руки её подхватили, склонившись,

Приподнося к изумлённым глазам

Лорда младого, что таял, любивший,

Взгляд приковав к золотым волосам.

Волосы чьи на брильянте? Читатель,

Чтит твой вопрос сей легенды податель.

Дале продолжу рассказ по порядку,

Чтобы раскрыть на событья загадку.

Я возвращаюсь к брильянтовой броши.

Девушка, славная сердцем хорошим,

Доброй душой, милосердьем, улыбкой,

В мир окунулась таинственно-зыбкий -

Ночью к её приходила постели

Мать: тишиной баловала свирели,

Нежным журчаньям лесного ручья

Вторил концертом талант соловья.

Матушка дочь больше жизни любила.

В жизни своею любовью хранила.

И, после смерти, вернулась хранить

Ту, в ком осталась бескрайности нить.

Духом, не плотью, страдала с дочуркой...

Силы даря, чтоб прекрасной фигуркой

Не завладел чёрный дух сатаны,

Что погубил и её, без вины.

Матушка знала, что лорд и Иветта

Сердцем друг к другу стремятся и к свету -

Ей с высоты много больше видалось,

Чем людям смертной гордыней казалось.

Радостью полнился дух неспокойный,

Тела лишённый, в земле упокоенный...

В сон приходил, колыбельные пел,

Только лишь зло совершать не умел.

Ангелом белым, волшебницей Вечности

Дар дался ей, будто Знак Бесконечности:

Мысли, что Светом рождёны с Любовью,

Телом физическим полнились новью,

И, потерявшая тело для духа,

Двигать предметы, не веся ни пуха!

Вот и слеза в жемчуга и брильянты,

Как заточённая ножка в пуанты.

Словом, брильянту чистейшей воды -

Многокаратному чуду природы,

Мысль приняла фотокопии роды,

Чтобы Иветту сберечь от беды.

Лорд над любимым портретом склонился,

Видит, что в камне портрет изменился -

Ужасом полнились милые глазки...

Слёзы как кровь. Сердце билось в опаске

Юную деву свою потерять

С болью, которую в жизнь не унять.

Лестницы вниз пролетев, словно птица,

Лорд на коне по дороге стремится

К замку, где дева младая рыдает -

Сердце его обо всём сообщает.

Вдруг, среди тьмы, перед ним, как фонарь

Солнцем зажёгся огромный янтарь,

Что, словно мяч, по дороге катился,

Тьму разрывая, где светом светился.

Хмурым и мрачным стоял за стенами

Замок, уснувший тревожными снами.

Лишь в отдалённом предбашенном зале

Стены измученным стоном стенали:

Слёзы и кровь сквозь закушенность губ -

Отчим с Иветтой был жаден и груб -

Рваной одежды стонавшие звуки...

Грязные, липкие, грубые руки,

Пьяные губы, зловонное тело,

Плоть, что Иветту безумно хотела...

Зверем на деву набросился отчим,

Словно на куру взбесившийся кочет.

Скользкие, мокрые, жадные губы

Клеились к ней. Сквозь дрожащие зубы

Бился поганый вонючий язык.

Плотью своей меж ногами проник...

Остервенело, как молотом гвозди,

Член забивал, как в отхожий нужник.

В бешенстве зверем утробным рычалось -

Кровью не пахло, ему не кончалось...

Словно удав, вокруг шеи сомкнулись

Сильные руки, зажали в тиски,

Как по резьбе, меж собою замкнулись,

Хрустнули, скрученные позвонки.

Лорд оттолкнул бездыханное тело, -

Грязный тиран в преисподню попал, -

Всё получило оно, что хотело -

В адском огне сатанеющий бал.

Дева, лишившись сознанья, лежала.

Лорд, обернув её тёплым плащом,

Бережно вынес из жуткого зала,

Вновь янтарём по дороге влеком.

Года, не меньше, чем три, пролетело.

Вновь возвратилась в былые края

Трио - теперь уже наша семья:

Матушка, батюшка, месячный Я :)))

III. Часть ТРЕТЬЯ. Родители.

Матушка.

Прошло немало времени с тех пор.

Мой лорд-отец был человеком чести.

И благородством, неподкупным лести,

Он снял любовью с матушки позор.

А матушка моя, живописую, право,

Брильянтом истинным была -

Смела, легка и весела.

А труд ей был во сласть - забавой.

Умом своим блиставшая во днях,

И мудростью не женской, от природы,

Она, как первенец своей породы,

Слагала жизнь не прозой, а в стихах.

Она порхала бабочкой в дому,

И нежность восхищалась ею страстно:

Она была поистине прекрасной,

Что словом не расскажешь. По уму

Ей были бы века для родословной.

Но, сердцем чистым девичьим храня,

Она избаловала бы меня,

Коль мудрости не знала б безусловной.

Я рос в любви. Природы светлый лик,

Дарёный мне, в рассветах растворялся.

И глубиной небесной расплескался

В моих глазах неведомый родник.

Копна волос волнистых золотилась

И прядями спадала на плечо.

И сердце моё было горячо.

И, зная это, матушка молилась...

ОТЕЦ.

Отец был строг со мной, но ровен и участлив.

Он другом стал, с которым под луной

Мой нрав мужской ковался не опаслив:

Он честен был и щедр всегда со мной.

И, благородства истинного, в духе

Испил я из его венца души,

Узнав, что НЕ ВСЕ (!) средства хороши,

Когда от жадности горишь - слона из мухи -

Лишь массой подавить, забыв о духе.

Он научил меня не чванству и злобе,

Но, окунаясь в безраздельность мира,

Не тешиться иллюзией сатира,

А Свет по жизни пронести в борьбе.

IV. Часть ЧЕТВЁРТАЯ.

Я. Детство. Отрочество.

Итак. Я рос. Не хуже и не лучше,

Чем сверстников мечтающий предел,

Где благородства слой слегка редел,

В сатирность одевая свою участь.

Приятелей число росло ко мне

Обратно - это верно говорится:

Коль ты НЕ в шабаше, то ты - НЕ птица.

Но птица ль волком воет при луне?!

Мой одиночеством нельзя назвать досуг.

Не важен был и список родословной:

Я знал, представьте, выходцев из слуг,

Кто благороднее графьёв...из уголовной.

Итак, читатель мой, я просто рос.

Как трепетно растёт под солнцем к небу

Многовековый кедр среди берёз.

Ну, а в краю берёз ещё я не был.

Мне сладок был торжественности миг,

Когда в зашедшем солнце тьма кружилась,

И ночь на залы облаком ложилась.

Со страхом я боролся и постиг,

Что силою души, как Солнцем в мире,

Любой бы мог препятствовать сатире.

Я был уверен: сердцем трепетав,

От жути и удушливого страха,

Я кожей, как ночная росомаха,

Стелил свой путь, как истинно удав -

Я тёк вперёд без факела и спичек,

Светя огнём, в чём ужас мой горел,

Своей наполнив генностью яичек

Чарующе безумный беспредел.

Со мной лишь меч из каменной берёзы,

Что тихо почивал в своём чехле.

На рукояти, словно на руле,

Моей руки истаяли морозы.

- Мой верный друг, - ему я говорил,

Укладываясь рядом на постели:

- Пускай мой замок заметут метели,

Но ты всегда останешься мне мил.

Юность. Становление. Клятва.

05.02.06

Промчались годы - миг Судьбы дарёный.

Я возмужал и телом, и умом.

Но страх мой, только внешне покорённый,

Как я в себе, так жил во мне самом.

Я не был ни балбесом, ни изгоем.

И пай-ребёнком тоже не был я.

Во мне всегда жило совсем другое,

О чём не ведали мои друзья.

Не чужд я стал услады и кутёжа.

Но, прозревая средь толпы хмельной,

Я, кто собой был ветреным вельможей,

Всё ж вопрошал: - Где я? И кто со мной?

И матушкины глазки потускнели.

Всё реже пели в доме соловьи.

Да что греха таить (?!) - совсем не пели,

Когда под утро я в грязи, в пыли,

Добредши в полусогнутых коленах,

Валился мордой в чистый пух белья...

И рвотой жуткой, где огонь и пена...

Какая ж прелесть здесь для соловья?!

Мне стыд признаний расковал оковы,

Что цепию закованы в ногах.

И крылья, распускаясь, были новы

И болью спину жгли. В шести слогах

Не описать то бремя жуткой брани,

Когда рождался я в себе самом:

Как будто перцы жарили мне в ране.

Как будто я горел в том, что содом...

И в это время, в духе воскресая,

Я уходил в берлоги и леса,

Где волком жил, где стать моя босая

К душе моей стремила голоса.

Но всё проходит: болью истлевая,

Я шёл домой, где матушка моя,

В любви ко мне безудержно больная,

Ни разу не сказала, что свинья

Бывает и добрей, и милосердней.

Поклоны богу бъя ещё усердней...

Я вновь кутил...Как будто что срывало

Волною мою крышу и несло...

Как будто матушке своей на зло

Я падал вниз... Она меня держала.

Отец был болен. Волею судьбы

Я вскоре стал владыкой и владельцем

Владений, где росли гробы,

Умножась во холмах малоземельцев.

И матушкины силы ото дня

Ко дню грядущему истаивали быстро...

Однажды вечером, обняв меня,

Она, застывшая, в моих руках повисла...

И горя не было предела моему,

Когда, чурбан был я, но, всё же, понял,

Что больше никогда не обниму

И то, что не сберёг брильянта в вони...

Ушёл в запой. Чернее тучи стал.

И мысль трусливой смертию ходила.

Но матушкин сердечный пьедестал-

Таможня - эти мысли отводила.

Я понял, что в безумстве НЕТ меня!

Отринул пьянство и былой кутёж.

И сам в себе, оковами звеня,

Заковывался я, коль невтерпёж.

Я воевал с собой не год. Но два.

Я страху изнуряющему НЕ дал,

Когда моя штормилась голова,

Над духом одержать моим победу!

Я постарел. Седой моя душа,

В лохмотья мыслей, прятавшись в морозы,

Своей дорогой, с палкой, не спеша,

К финалу подошла, презрев угрозы.

Я был готов предстать перед Судом.

Ушёл в леса - не волком! Как отшельник.

Ведь был по жизни (истинно!) бездельник,

Своим огнём поддерживал Содом.

Но матушкин огонь всегда со мной,

За мною по пятам и в дождь, и в стужу.

И понял только здесь, кто был мне нужен,

За кем стремился в Вечности душой!

О, я баран! Я проклинал тот час,

Когда был слеп при солнце сердцем я.

И я поклялся смыслом бытия,

Что Я НАЙДУ в соединенье НАС!

Часть ШЕСТАЯ. Снова ОНА.

Но страх, как вирус, всё же жил во мне,

Прикидываясь ласковой собакой:

Он волком выл при полной ли луне,

То зажимал, как смерч, своей атакой.

Он ликом женщин приходил ко мне:

Безумствуя и в страсти разрываясь,

То хитрым бесом, то немой вполне,

То в жалкости ничтожной отдаваясь.

Я знал, что нет любви - утех одних

Срывали эти дамы, как награды,

Что в ублаженьях своих деньгам рады,

Какие, не скупясь, платил за них.

И я платил, надеждою живя,

Что среди тысячи отыщется она...

Но падал вновь. И, достигая дна,

Стремился вверх - она, меня любя,

Собой целила. Берегла собой.

Ведь мы одной повязаны душой.

Я вновь баран, идущий напролом,

Где мне небесные поставлены запреты:

Красивые и менее одетты,

Меня вполне могли отдать на слом.

Я понимал. Но я НЕ МОГ НЕ ждать!

Я просыпался пред рассветом солнца,

Сбежав к земле, я слышал пенье звонцев

И замирал - струилась благодать!

Я думал так: владея телом, душу

Я распознаю в таинстве любви.

И мысль моя, живущая в крови,

Одну себя могла лишь только слушать.

Я был упрям и мудростью гордец.

Спокойных взглядов мне не замечалось.

Но так уже по жизни моей сталось,

Что с девой поступил я, как подлец.

Она была прохладна и умна,

Таинственностью взора проникала

Куда-то вглубь, где из меня алкала

ТО, ЧТО Я ЕСТЬ (и я не вру). Сполна.

В глазах её читался не упрёк,

Но нечто ТО, что душу теребило...

Какое дэ жа вю?! Но что-то было -

Меня к ней будто силой кто-то влёк.

Признаюсь, что утехой искушён.

И, будучи в миру красив собою,

Владея слогом нежным и душою,

Я женщинами (мягко) - развращён.

Я не петух, чтоб мчаться за овцой.

Отара подойдёт. И я узрею

(Ведь я пастух. И голос свой имею!),

Что есть у всех под тряпкой...золотой.

Так вот. Она была собой:

Не тщила себя лучше показаться,

И платьев золотых на ней (признаться),

Не смог бы я нащупать под луной.

Я чувствовал, что НЕбезынтересен.

Но так привык из шума выбирать,

Что плещется к ногам. Но мир наш тесен.

И я не знал, что предо мною мать...

Я уязвлён был. Это ль не обида,

Когда средь шума, что в ногах моих,

Её не встретил. И из нас двоих

Никто другому не дал даже вида.

И, вопреки, обычаям своим,

Я стал искать, хоть это мне не льстило.

Зачем? - Чтоб место указать

В ногах моих, как это прежде было.

Я знал одно - что, переспав со мной,

Любая, из мной виденных, сдаётся.

И мной победа снова ухмыльнётся

На ложе под неистовой луной.

И я открыл театр, хоть не сезон.

И на подмостках я навёл порядок.

Ах, если б знал я, как мне будет гадок

Спектакль, что начинать-то не резон!

Но глуп был я. И к знакам слеп, признаюсь.

Я, ног своих исхоженных, мечтал

Умыть на ней и осушив, не каясь,

Пятою раздавить тот "идеал".

Увы, облом. Войной во мраке скрылся

Тот образ, что положен был судьбой.

И снова разлучился я с тобой.

Хоть образ твой всегда во мне хранился.

Вот так...Пронзила взглядом и ушла.

Как будто унесла меня с собою.

И, только потеряв, узнал - другою,

Уже не в первый раз она меня спасла...

И был сломлён. Таинственной судьбою

Я навсегда обезоружен был.

Но я уверен, что я был ей мил,

И знаю то, что я уйду с тобою.

И снова клятва прозвучала эхом:

Найду - узнаю сразу, навсегда!

Ведь предо мною долгие года,

Что мне Судьба наполнила успехом.

Часть седьмая. Прощание.

И горек опыт мой казался мне.

Но, чтобы истины просить, - молиться.

И я решил от мира удалиться,

Чтобы себя найти в кромешной тьме.

ДА, я погряз. Лишь солнце скрыло тучей,

В сравнении я понял, как итог,

Что я, дурак, опять лишился лучшей

Частей души, что сотворил мне Бог.

И я простился с слугами и домом.

Котомку на плечо, а в ней блокнот.

Ни слова не сказав своим знакомым,

Ведь знал, что люди скажут: - Идиот!

Не взяв еды умышленно - гордыни

Избавиться своей настал мне срок:

В молении с рукой для милостыни

Я Богу отработаю урок.

Всё, в чём я был - сапог одна лишь пара,

Из меха, хоть не нов, но тёпл, кафтан.

Со мною гусли, что почти гитара,

И сам не худ, не мал, не слаб, не пьян.

Склонился на могиле к изголовью

К отцу и матушке, в себе найдя слова:

- И хоть седою стала голова,

Я по дороге к ВАМ иду с любовью...

Я понял, что учили вы всему,

Что духу моему и телу надо.

Вот только сердцу не было награды -

Ведь без любви быть сердцу одному.

Своей Любовью ВЫ меня крестили.

В Любви при ВАС взросли мои крыла.

Вы ВСЁ отдали, но не научили

Любить то сердце, в ком она жила

При ВАС. Без вас - уснувшая в надежде,

что пробужденье принесёт ей свет.

Без вас - осознанная мною прежде,

Чем в этом сердце наступил рассвет.

Склонив колени, целовал надгробья...

- Простите же меня, что не берёг,

Когда имел...Лишь глядя исподлобья

В разврате с пьянством находился "бог".

Я так устал. И жизнь не мила стала.

Хоть я не проиграл отцовский дом.

И мной казна наполнена немало,

Но нет мне счастья и покоя в нём.

Я в деньгах не считался при затратах:

Я ел и пил из лучших погребов.

Искал я восполнение утраты,

Но сам не жил. А был во тьме гробов.

Мой мир наполнился моим лишь только духом,

Он был прекраснее и лучше на земле.

И я не верил (более по слухам),

Что кто-то есть со мною наравне.

Смеялся я, когда меня хотели

"Обуть", "одеть" и прочей ерунды.

Я просто знал наитьем - "от балды",

Когда, на сколько, как меня имели.

И я корыстен был, как все вокруг.

И я хотел иметь всё стадо сразу,

Чтоб месть свою, как чёрную проказу,

Отдать за страхом слова "Я люблю..."

Я не смешон: ни был, ни есть, ни буду.

Да, я - паяц, но королём в балу.

Я щедрым буду, если верить чуду?

И счастлив я, коль страстен я в пылу?

Плывя по жизни пьяною рекою,

Я вдруг наткнулся в степи на курган,

Где увидал над входом, под сосною

Накинутый на крюк стальной аркан.

А из кургана песни доносились

И стонов вожделенных забытьё.

И знаком я принял, как бытиё,

Где ноги у свободы подкосились.

С тех пор я полон недоверием любым:

В постели, в деле, в дружбе или страсти.

Мой "пёс" цепной, что в теле молодым,

Меня уберегает от напасти.

И в высохших глазах светилось зло.

Я встал, рукой простившийся с могилой,

И я подумал, что не повезло

Кому-то той, что мне придётся милой.

Что я отмщенье проведу сполна,

Пусть не она - вина, и не её вина...

Затем зашёл в конюшню попрощаться,

Где мой стоял буланый удалой.

И надо же - слезы из глаз касаться

Своею растревоженной рукой.

А он мне, на плечо, сваливши, морду,

Губами мягкими мне в ухо зашептал:

- А как же без меня пройдёт привал?! -

На слово скуп, поскольку очень гордый (с).

- Окей, на сборы пять минут, -

Ему сказал я, выйдя из конюшни.

А он, родимый мой, не просто ушлый -

Гляжу, уже подкованным ведут.

На нём - коллекционная попона,

Мешки с овсом и всякого хламья.

К нему я: - Ты не очень против трона,

Чтоб трон к тебе? На троне буду я!

Я не совру - и глазом не моргнул.

Лишь только улыбнулся и лизнул.

Часть ВОСЬМАЯ. Проводник.

Прошло, без малого порядка, двадцать лет.

Со мной буланого коня давно уж нет.

И сам уж я давно не молод, хоть не стар.

И бес в ребро, конечно, в голод и угар.

Но не о том хочу вести я разговор,

Хотя порою мой язык весьма остёр.

Я возвращусь в то, что недоброе пока...

Мой меч со мной был, и крепка моя рука.

Но если помнит мой читатель - лишь сума

Да гусли, чтобы петь, коль нет ума...

Итак, таких я долгих лет пяток

С конём моим тащился на восток.

Ты не ошибся, дорогой, не на коне,

А только рядом, но не клячей на ремне.

Таков зарок мой был - пройти пешком

Весь этот путь. Коль встречен водоём,

Мы бок-о-бок держались, как друзья,

Он братом был. Ему же братом - Я.

Мы оба похудели от дорог,

Когда слабел я и идти не мог,

Он свою спину мне упорно предлагал,

Я лишь шутил, что заслужил привал.

Погоде тёплой и траве густой

Мы часто становились на постой:

Мой конь ослаб. И мне не стало сил

Просить его, когда он не просил.

Итак, с конём мы были наравне.

Но вместе, также, были "на коне".

Всего мы встретили вдвоём - и дождь, и зной,

И зимней скудости пурги дождь проливной.

И волков нападение в ночи,

И звон стальной, когда секут мечи.

Но мы пришли, хоть был наш путь далёк,

На длинный замечательный восток,

Где купол неба радужно высок.

Кроваво-красный и пылающий закат.

Но окончанию пути был я не рад:

Передо мной лежал заоблачный Тибет,

А силы у коня давно уж нет.

Я заплатил за корм, уход, постой,

Но конь мой, словно выстрел холостой -

Он из последних сил за мною полз.

И я не выдержал тех выпущенных слёз,

Когда молил он об одном: - Убей меня -

Не как родного или друга. А коня...

- Ты что, ослеп? - ему я говорю.

- Ты что, не видишь восходящую зарю?!

Сидеть здесь две недели - малый срок.

И ты за время отоспишься впрок.

Но знали оба, знали он и я,

Что баснями не кормят соловья.

И что отпущенный ему судьбою срок

Намного раньше, чем сейчас, истёк...

. . . . . . . . .

Я, как мальчишка, над конём своим рыдал,

Когда закат в его глазищах увядал...

Я обнимал его, как мать или отца,

Которые простили подлеца...

И снова ощутил себя одним...

Я всех утратил... Всех, кем был любим.

И я вскричал: - О, Господи, прости

За всё то зло, что сделал по пути...

Но я не знал, что путь лежит к Тебе

В моей отчаявшейся, брошенной судьбе.

Прости, был слеп...

- Так будь же им всегда,

Пока в себе ты даже не вода,

А горькая трясина из болот,

Суть - от которой падалью несёт...

Я удивился тем словам и сник.

Я знал, что наш Отец - людей родник,

Я знал, что не накажет, не продаст,

Как я продал и предал...и не раз.

Но предо мной стоял сухой старик,

Одежд, что солнца. Ростом не велик.

С седою бородой, но не большой.

В глазах плескалось озеро душой.

Он на меня смотрел: не зол, не рад.

И был он ни хозяин мне, ни раб.

Но взглядом я потупился в песок...

- Твоя душа - один дерьма кусок... -

Сказал так и отправился вперёд.

А я, бараном, вслед, закрывши рот.

Дней десять мы скитались среди гор.

Но он не удосужился костёр

Разжечь в пути, чтоб я согреться мог...

Хотя и сам изрядно он продрог.

Весь первый день ни есть, ни пить пришлось.

Я сам не знаю, как нам удалось -

Ведь серпантином тянется тропа

В такую высь, где нет следов пока.

Вторые сутки были тяжелы...

Давно уж горы стали не милы.

И силы вдруг обрушились в ногах,

И пусто сразу стало в сапогах...

От изумленья - я ему в глаза.

Но рот молчит. Лишь, крадучись, слеза

Сползает не щекой, а изнутри.

А про себя молю: - Ну, посмотри!...

И сразу мой старик, как вкопан столб.

Оборотился - предо мной - Эзоп:

Лучи из глаз (орёл свободен!) - запредел.

И чёрный волос там, где прежде он седел.

Всё так же сух. Хотя постой, скорей - атлет.

И мышц вокруг упругой кожею корсет.

В улыбке губы: не в сарказме, - дружелюб.

А мой язык уже бормочет "душегуб"...

Глазами обращается ко мне,

Ни слова не роняя в тишине:

- Ты голоден, устал. И очень зол.

Я за собой тебя не звал, ты не осёл.

Присядь, поешь... -

листок зелёный протянул.

Я, будь ослом, его б сейчас лягнул!

Но взора чистого из глаз струится ток.

Мне показалось, - пью чудесный сок.

И голод одолел, и мочи нет,

Как будто я не ел две сотни лет.

А он на листик молча глазом мне...

Я в рот его... - что устрица в вине.

Через мгновенье - полон свежих сил,

Язык молчит, а взглядом вопросил.

Но улыбнулся странный проводник.

И вновь передо мной стоит старик...

И снова в путь, по тропке, в облака...

А где-то там, за тучей, свысока,

Как будто солнце бьётся родником

Под самым, под небесным потолком.

И так, пока мы не пришли туда,

Где выше лишь небесная вода.

Последний предо мною был уступ.

Он руку протянул, на слово скуп.

Взмахнул рукой, и я увидел склеп...

- Неужто правда - я уже ослеп?

Он мысленно сказал: - Иди вперёд,

За этим камнем будет поворот.

И там найдёшь, что ты искал давно. -

И растворился...спецэффект кино?

Часть ДЕВЯТАЯ. Спасение..

И я пошёл. Но взгляд оборотил -

Того, кто вёл сюда, и след простыл...

И, в правду, был за камнем поворот.

И тропка, что вела меня вперёд.

Но путь мой продолжался вглубь горы.

А это значит - солнца до поры

Мне не видать. А, может, навсегда...

Но отступать мне НЕ было куда.

И замер я пред входом... Мир молчал,

Как будто все грехи мои собрал...

Я - в ожиданьи Страшного Суда.

Ведь верно - не идёт одна беда.

И снова страх...ТОТ, липкий, проливной,

Что бок о бок по жизни шёл со мной.

Мой милый детский меч давно забыт.

А я, хоть стар и сед, и не убит,

Всё тот же мальчик в замке матушки моей...

Вдруг...слышу шум листвы. Хоть нет ветвей.

В руке (О, БОГИ, Милостью Своей!)

Я ощутил, давно забытой, рукоять.

И вопль восторга из души моей:

Я НЕ один! И воин я опять.

Я меч, что деревянный был, прижал

К груди своей, хоть сам листком дрожал.

Не скуп я стал и волю дал слезам.

И на колени пал: за всё теперь воздам

Тому, кто мной в миру не сбережён.

И понял - сам душевно прокажён.

И я кричал, рыдая среди скал,

Чтоб кто-нибудь подал бы мне кинжал.

И я пронзил бы грудь свою клинком

За всё, что в жизни сделал дураком.

Я в исступленье бился сам в себе,

Свои остатки сил отдав борьбе.

И, опустевший, я уснул меж скал...

И вдруг услышал голос - он позвал...

И голос тот был тих и нежен мне,

Как матушка, качая при луне,

Мне пела колыбельные свои,

Чтоб жили в доме вечно соловьи.

И я пошёл на голос... наугад.

Пусть это был лишь сон. Но я был рад,

Что снова я любим. И что ОНА

Любви своей и Мудрости верна.

И я вошёл туда, где тронный зал.

И кто-то: - Здравствуй!- мне во тьме сказал.

Я оглянулся и увидел лишь туман,

В котором лиц, как прежде я, таил обман.

В них было всё, что я боготворил:

Стремленье сладко жить, что я любил.

Меж лиц пылала похотью гроза.

И чресл нагих слияний смрад кипел...

Но чья-то закипевшая слеза

Мне обожгла висок. И я прозрел:

Средь зала белый мрамор - эшафот.

Путём к Голгофе выстроились тени.

И чёрный кто-то шёл - из средостений

Рукою загребал души оплот...

И мой черёд настал пред ним предстать....

На белый мрамор девушку ложили...

И сердцем понял я, что им служила,

Как жертва на алтарь, Любовь и Мать.

Но тенью чёрная рука ко мне...

- Зачем тебе, исчадье, наши души?

- Затем, что ты собой покой нарушил,

Что нами дан тебе был при луне.

И час расплаты твой настал, увы...

- Я оплачу предательства позоры!

И чёрные взметнули свои взоры,

Чтоб бунт не развязал язык молвы.

И снова тянется ко мне рука -

Туманной плотностью мне грудь она щекочет.

А сердце моё словно кровоточит,

И грудь пред телом стала вдруг легка...

И сердце моё разразилось болью,

Отправленное к множеству сердец...

И понял Я, что всё - пришёл конец.

И в своей жизни боле я НЕ волен...

Я, что из страха потерять

Свою свободу призрачную, предал

И опозорил ТУ, что, как и МАТЬ,

Была моей Любовью и Победой,

Я, что лелеял грозный лик,

Когда МОЕЙ СВОБОДЕ возражали,

...я...перед чёрными поник...

А чёрные, как кони, нагло ржали...

Собрав корзину полную сердец,

Вложив сердца в утробу мясорубки,

Один из чёрных вкусно вытер губки

И провернул для фарша... Всё! Конец...

И чёрной смуты жуткий беспредел

Посуду подставлял под наши раны:

Сердечный фарш тёк в руки и карманы...

И ряд, стоявших без души, редел.

Впитавшие кровавых брызг с лица,

Что разлетались веером сердечным,

Мы все, кто волей предали Отца,

В аду приговорились быть навечно.

Но ритуал, увы, не завершён...

На белом ложе дева ожидала...

О, НЕТ! Она слезами не рыдала,

Как плачет тот, кто к мукам обречён.

В глазах огромных - озеро Небес.

Златоволосье по полу струится,

Но мне казалось - дева не боится,

Что ей осталось жить, покуда бес,

Насытя свой живот душевной ленью,

Вкусить изволит красоту оленью.

А круг теней вокруг меня редел

Всё больше. Наступило время,

Когда один Я, понимая, - бремя

Бездушным жить есть мой удел.

И страх сковал конечности и члены.

И крик, застывший в сердце - в вечность канул.

И ноги, как подкошены, в коленах.

И боли вкус узнал стать безымянным.

А чёрный, водрузивши нож мне в руки,

Велел мне деву избавлять от муки.

Я подошёл. А нож в руке, со мной.

Она лежала, тихая, прекрасна.

И, взором своим солнечным и ясным,

Делилась со мной огненной душой.

И сил прибавил взгляд её сердечный.

И мысль проникла в тайны бытия.

Молча, она сказала: - Я твоя,

Твоим убита мерзкочеловечьем,

Любовь и Мать, что берегли тебя...

И дух Её (воистину!) светился.

И облаком плыла Её душа -

Она была легка и хороша.

А в пустоте груди огонь забился....

Я НЕ МОГУ ОСТАТЬСЯ БЕЗ ТЕБЯ!!!

Во мне дождём стучали мои чувства.

И я просил волшебного искусства,

Чтоб к Ней вернуть Её души огня.

И всё сильнее полыхало пламя

В моей, уже совсем пустой, груди.

Но ВЕРИЛ Я, что будет впереди

Единство душ огромное меж нами.

Я жив ТОБОЙ. И я всегда с ТОБОЙ,

О ДЕВА, мне раскрывшая объятья

Своей Любви, где души наши - братья,

Ведомые единственной Судьбой.

Глава ДЕСЯТАЯ. НОВО-рождение.

Я помню, я кричал. А за плечо

Держался кто-то очень тёплым взглядом.

Как будто в мире нет другой награды,

Как кто с Любовью смотрит горячо.

Я вскинул взор и поднялся с колен -

Я спал, склонённый головой к коленам,

Как плод в утробе, чуждый переменам,

Пред катастрофою рожденья перемен.

Мой меч держал меня за руку и во сне.

Не глядя, с ужасом груди рукой коснулся,

И (БОГИ!) я от счастья задохнулся,

Что сердце и душа со мной, во мне.

Я, как больной, оправившись от шока,

Счастливый брёл средь каменных глубин.

И верил Я, что больше НЕ ОДИН.

И счастлив был принять слезу упрёка.

О, мой Отец Небесный, пред Тобой

Открылось моё низкое сознанье.

И мне явился лучик пониманья,

Что дух мой был не дружен с головой.

Я понял! Я обмяк в Твоей Любви.

А слёзы очищенья градом мчались

И каплями горячими стучались

В сознанье, что рождёно на крови.

ГДЕ Я в сознанье душу окунул,

Крылами её белыми мараясь?

Теперь сознаньем в душу, горько каясь,

Что поздно, но я, всё-таки, взглянул...

И МИР своей красой вернулся мне.

И радуги, как в детстве, заиграли

В моём сознаньи, где-то в глубине

Из светлых чувств, как мёртвые, восстали.

И, вдруг, в чулке из камня брызнул свет.

И я, добравшись до его простора,

Пил счастья солнца с жадностью и скоро,

Как тот, кто был лишён на сотни лет.

И снова слёзы полнили меня.

И счастья слёз своих я не стеснялся -

Ведь я от прежней скверны очищался,

Себя лучом сознанья слепо мня.

Ещё глоток от солнца. И ребёнок,

Проснувшийся в моей больной душе,

Свои мечты, хранивший в шалаше,

Что чудом стал свободен от пелёнок,

Как Я - вЗ-орал рожденью своему.

И эхом разнеслись раскаты грома.

А я кричал просторам незнакомым

От боли счастья, что пришёл к Нему.

И, истощённый криком, я упал...

И, в белизне пушистости постели,

Как мне казалось, вечности летели,

Покуда я, рождённый, сладко спал...

И пробужденье сладким стало мне:

От ужаса былого открестившись,

Я пьян был Счастьем! Но не как в вине.

И дух был трезв: не как всегда - почившим...

И пробужденье счастьем стало вновь.

Вокруг меня (без прежнего комфорта)

Мой мир несла в волнах своих Любовь,

И прекратилось разделенье сорта

Из чувств и наслаждений на "авось".

Ведь Чудо Счастья Истины сбылось!

И похоти страстей слепой угар

Был смыт дождём из огненного рая.

И, кто был рядом, на меня взирая,

Мне говорили, будто я Икар,

Что в бездну брошен был, но не разбился.

И дух мой, ото дня ко дню, светился

Той силою, что Небом напоён,

В которой был в Любви НОВО-рождён.

И мне на Мир открылись вновь глаза:

Когда, огнём метущая, гроза

Погубленных дерев стволы сожжёт,

Когда листва в земле перегниёт,

Когда растают зимние снега,

Начнутся сока вешние бега -

Сквозь разум, как чрез вековой капкан,

Что (истинно!) свободе, как аркан,

Что видел у кургана, под сосной,

Блеснёт лучами мысли молодой,

Что ВСЁ ПРОХОДИТ в завершенье лет.

Но лишь ЛЮБВИ, что Свыше, КРАЯ НЕТ!

Часть ОДИННАДЦАТАЯ. Возвращение.

Пятнадцать лет промчались, как сезон.

Я был, как все: работал и учился.

Я счастлив был в ашраме, не томился.

И врать об этом, право, не резон.

И возраст мой вернул меня назад,

Когда я телом, не ценя, бросался

Во тяжкие. И ими разрушался.

И молодости я, признаюсь, рад.

НО! Только с духом мудрым, вековым,

Что в жизни стал мне верным постовым.

И час настал вернуться мне домой,

Чтоб в мир людей, как прежде, возродиться,

Водой Забвения реки напиться,

Чтоб позабылся сон мой вековой.

Но мне предложен выбор был опять:

Вернуться, как я есть сейчас, в мир прежде.

И я, ведомый Верой и Надеждой,

Решил, что ВРЕМЯ нечего терять:

Я долгом полнился и клятвою горел,

Чтоб искупить грехи, как я хотел.

И выбор моим гуру принят был.

И Я, гонимый Знаньем, рвался к людям,

Чтоб среди них найти ОДНУ, кто чуден.

И о которой я НЕ позабыл.

Я молод стал, прекрасен и силён,

Как прежде. Но значительно мудрее.

И знамя Знаний надо мною реет.

И клятвою своей заворожён.

Соблазны, как песок, у ног моих:

Шагнуть в них - что в трясине раствориться.

А я мечтаю воздухом напиться

И утонуть опять в глазах Твоих.

Прижать к груди, как некогда, во сне,

И радость жизни разделить меж нами,

Чтоб не подвластно бешеным цунами

Твой образ уничтожить им во мне.

Я духом твёрд, в отличие от ПРЕЖДЕ.

И поступь моя чётка и крепка.

И силою полна моя рука,

Чтоб защитить от посягательств вежды

Моей Любви дворца, где Ты близка.

И шёл к Тебе я, день за днём, всегда

Любовью окрыляя Твои мысли,

Чтобы они в пространстве не зависли,

И чтоб в дому не прижилась беда.

Ты маяком светила мне сама.

Никто не смог назвать мне место встречи.

И я, наверное, сойду с ума,

Коль я Тобой останусь не замечен.

В Тебе одной молитвы Смысл и Сила.

Тобой ОДНОЙ живу, светясь в ночи.

И я молю, чтоб Ты меня простила.

Бранись, ругай, но только НЕ молчи!

Верни надежду вырваться, где плен

Моей Любви отравлен был корыстью.

Дай руку мне, чтоб смог бы встать с колен,

Где ошибался в том, что ненавистно...

Продолжение следует...

Может быть.

Оставить комментарий
Размещен: 21/02/2006, изменен: 17/02/2009. 73k. Статистика.
Глава: Лирика

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"