Я НАУЧИЛАСЬ ЛЕТАТЬ

Мне приснился томительный, странный сон, влекущий в прошлое и тесно связанный с настоящим, которое предстает передо мной на экране телевизора. Я вижу себя со стороны, это я и не я: молодая, длинноногая и стройная, облаченная в пижаму грязно-розового цвета с такого же цвета кружевами, лежу на узкой кушетке, на спине, закинув голову, вытянув руки вдоль тела, со страстно напряженным лицом с ярко накрашенными губами. За моей головой стоит высокий мужчина, одетый в точно такую же, как у меня, розовую пижаму, медленно подходит ко мне сзади, берет меня за руки, резким движением откидывает их назад, еще дальше запрокидывает мою голову, так что она свисает с кушетки, и медленно наклоняется, глядит странным, притягивающим темным взором; его лицо все ближе, ближе, он склоняется то ли для поцелуя, то ли для убийства; скорее второе. Я это чувствую, но желаю, чтобы он был еще ближе, ближе...

Просыпаюсь, рывком сажусь в постели, все еще охваченная ощущением надвигающейся страсти, смешанной со страхом. Откидываю одеяло, нащупываю тапочки и плетусь на кухню, нисколько не напоминая себе ту женщину в розовой пижаме. Выжимаю апельсин в чашку с водой, и залпом выпиваю этот напиток. Взглянув в зеркало и увидев тусклое отражение своей помятой ночной физиономии и порадовавшись, что нет на мне розовой пижамы, медленно прихожу в себя. Возвращаюсь к себе, отворяю пошире форточку, укладываюсь вновь, закрываю глаза, но тут же понимаю, что со сном на сегодня покончено.

Встаю, одеваюсь и решаю выйти на улицу. Все спят, спят Катюша и ее муж, спят в своей маленькой комнате ребята, только собака, свернувшаяся светло-рыжим калачиком на коврике у двери, подняла голову, посмотрела на меня с удивлением - куда ты? Нехотя поднимается, чтобы дать мне дорогу. Выхожу на площадку и сразу понимаю, что я вовсе не у себя дома, да не только не дома, но и не в Москве, и не в России. Спускаюсь по неширокой винтовой лестнице. Открываю стеклянную дверь, пересекаю маленький асфальтированный чистый дворик, выхожу за ворота и, наконец, понимаю, где я нахожусь.

Я в Германии и именно во Франкфурте-на-Майне, выхожу из университетского общежития и направляюсь своим обычным маршрутом к университетской библиотеке. Уже светло, моросит слабый дождик. Библиотека, конечно, еще закрыта, но путь хорошо знаком, я сворачиваю направо и иду по тротуару, который почему-то даже в дождливую погоду всегда почти сухой, старательно обхожу велосипедную дорожку и наблюдаю, как стремительно несутся облака по весеннему апрельскому небу. Редкие машины мчатся по шоссе, вот справа у здания с турецким флагом толпится кучка чего-то ждущих людей восточного вида. На углу Мак-Доналдс, а за ним большой отель, которого я здесь раньше никогда не видела.

В библиотеку все равно еще рано, а я немножко озябла, можно погреться в гостиничном холле. Дверь сама бесшумно открывается мне навстречу, осматриваюсь, выбираю глубокое, уютное кресло, странно - оно обито той же материей, что и розовая пижама из моего сна, усаживаюсь удобно и, взглянув на часы, висящие высоко на стене, понимаю, что могу здесь посидеть в тишине и покое еще около двух часов. Дежурные за стойкой не обращают на меня никакого внимания, швейцар задремал в таком же, как у меня, кресле, в холле никого, только в дальнем углу у телефона переминается с ноги на ногу, очевидно, ожидая соединения, мальчик лет 15-ти. Я слишком рано встала и хочу спать. Откинув голову на спинку кресла, закрываю глаза...

Голова моя во сне неловко запрокинулась назад и вбок, и мне стало трудно дышать. Открыла глаза, было уже около 8-ми. В библиотеку все еще рано. Пойти позавтракать? Нет, лучше я сначала позвоню домой в Москву. Мальчик у телефона пребывал в прежнем положении, казалось, ему нужно позвонить, но он не решается это сделать - то поднимает, то опускает трубку, то поворачивается лицом к стене и покачивает головой, словно обдумывает или репетирует предстоящий разговор. Чем-то он меня заинтересовал, наверное, именно этим своим нерешительным поведением. На нем была красная курточка и белые кроссовки, без шапки, светлые волосы сзади собраны в хвостик. И вдруг я заметила, что тот кусок пола, на котором он стоит, как-то странно шевелится. В такт движениям мальчика пол то приподнимался, то опускался. Что это значит? Может быть, с глазами у меня что-то не так? Я встала и пошла посмотреть, что же происходит на самом деле.

И как только я приблизилась к телефонному углу и вступила на довольно обширный квадрат пола, где свободно умещались мы с мальчиком, этот квадрат потихоньку зашевелился. Я обернулась, чтобы все-таки обратиться к дежурным, и увидела, что совсем близко от меня стоит тот мужчина в розовой пижаме, смотрит на качающийся пол и делает какие-то жесты, словно указывает кому-то под полом, что надо делать. И вот наш квадрат очень-очень медленно пополз вверх. Розовый мужчина, язвительно улыбаясь, послал мне воздушный поцелуй, а вокруг нас с четырех сторон встали стеклянные стены; заключенные еще в железные сетки. Это было нечто вроде лифта, дверь которого открывается с грохотом, хорошо знакомым жителям старых московских домов. Мальчик, как ни странно, не замечал меня, а лифт начал ускорять свое движение и помчался, не останавливаясь. Что-то подсказывало мне, что нужно выйти на 4-м этаже, но мимо промелькнули уже шестой и седьмой, а дальше различать их стало уже невозможно - так быстро неслась эта проклятая машина. Мелькали бесконечные этажи, и вдруг - стоп! Мы остановились, я взялась за ручку двери и вышла на огромную блестящую стальным блеском крышу.

Мальчик, ничего не понимая, шагнул за мной.

- Где это мы? - спросил он встревоженно, - мне же позвонить нужно, куда это мы приехали?

Тут я, наконец, увидела его лицо - миловидное, но в юношеских красноватых прыщиках.

- Если я сейчас не позвоню, она меня не простит.

- Кто?

- Да Лени. Вчера шли с дискотеки, я заговорился с Куртом, и этот остолоп Вернер стал к ней приставать. Она меня дернула за руку, а я отмахнулся, не обратил внимания. Тогда она опять дернула так, что я повернулся к ней, а она закричала, что я ей больше не нужен, никогда, и убежала.

- Ну, давай, звони скорее.

Мы оба обернулись к лифту, но он в ту же минуту плавно двинулся, и мы услышали, как он, снова ускоряя свое движение, с шумом понесся вниз. На гладкой крыше не осталось никакого следа, даже квадрата на поверхности не было. Вот это да... Получалось так, что я несу какую-то ответственность за этого мальчика - причем даже не знаю, как его зовут . Надо что-то делать.

- Ну, пошли.

- Куда?!

- Где-то должна же быть либо лестница пожарная, либо какой-нибудь вход в здание.

Мы пошли, и я вдруг преисполнилась детской надеждой, что просто спрыгну вниз - не так уж и высоко - и он спрыгнет тоже. Но когда мы стали приближаться к краю крыши, я увидела, что и люди, и машины внизу - микроскопические, и среди них, между прочим, двигался микроскопический мужчина в розовом. А под ногами был пологий скат, и чем ближе к краю, тем он круче, а на самом краю пришлось изо всех сил напрячь ноги, чтобы не соскользнуть вниз. А там шла обычная утренняя городская жизнь, машин было уже гораздо больше, а у турецкого представительства мелькали флаги и слышались возбужденные голоса - какой-то митинг разворачивался. Чтобы удержаться на краю, я села и, упираясь руками, медленно поползла вверх, где не было этой проклятой покатости. А красная курточка моего спутника виднелась где-то далеко - мальчик побежал, очевидно, искать какой-нибудь способ выбраться отсюда. И, кажется нашел, потому что повернул и направился ко мне.

- Послушайте, фрау - не знаю, как Вас зовут, тут действительно есть лестница - снаружи на стене до самого низа. Пошли.

А я не могла ответить сразу. Мне вдруг вспомнилась бессмертная книга - как они стояли на закате солнца на крыше одного из красивейших зданий Москвы, и каменная терраса этой крыши была окружена балюстрадой с гипсовыми вазами и гипсовыми цветами.

- Нет, - сказала я мальчику, - лестница длинная и крутая, у меня голова закружится, иди один, ты доберешься.

- А Вы как же? Ладно, я сейчас же пожарных вызову.

- Конечно. Прощай. Лени привет.

- До свидания. Мы с Лени вместе придем.

И красная курточка умчалась в другой конец крыши, только белые кроссовки мелькали, мелькали-мелькали и исчезли. А я встала и увидела, что я в Москве, на той самой желанной крыше, и каменная балюстрада, и башня посередине, и вазы на месте, только не все они целы, у гипсовых цветов отвалились куски, всё чуть не в прах рассыпается. И вот еще что: из-за башни осторожно выглядывал человек в розовом. Но внизу все было прекрасно - зеленеющий пригорок, Кремль, Боровицкие ворота, река, мост, сзади золотые купола Храма. Портили этот знакомый чудный вид только мрачная громада Дома на Набережной да чудовище в виде памятника Петру. Ладно, прощаю Москве эту безвкусицу!

Я подошла к балюстраде. Оказалось, что в одном месте, прямо напротив Кремля, в ней есть проем. Жалко, конечно, что не удастся взлететь, как взлетели Воланд и его свита, жаль, что для антуража не будет грозы, которая укрыла их полет. Ну, да ладно, и так сойдет. Я вышла за балюстраду, раскинула руки и с громким криком "Свободна!" шагнула с крыши. Воздушный поток отнес меня подальше от стены. Замирая от счастья, я услышала дивную музыку, кажется, это был Бах, вступление к "Страстям по Иоанну". Достойные проводы! И даже если я упаду, как далеко еще лететь!

И еще хорошо, что мальчик в красной курточке, конечно, успеет позвонить своей Лени, и они помирятся. Жаль только, что мы не увидимся, ведь он остался во Франкфурте, и я даже не спросила, как его зовут.