Аннотация: Это не Чехова рассказ. Заглавие, правда, у Чехова заимствовано.
В двухэтажном восьмиквартирном деревянном доме, на улице, носившей гордое название Культурная, в городе Малая Сеча, однажды уже мною описанном, жил знаменитый здешний доктор Павел Федорович Просовецкий. Не доктор он был, а всего лишь фельдшер, но иначе как доктором его не называли, и авторитет его среди родителей маленьких детей был непререкаем. Немало тому способствовала его импозантная внешность. Это был очень высокий полный мужчина лет 50-ти, с большим красным лицом, украшенным густыми усами, неразговорчивый, неулыбчивый и важный. Когда он шел по улице, многие жители Малой Сечи его приветствовали, а он отвечал им всего лишь кивком головы. Фамилия у него была странная. "Может быть, Просоветский", - смеялась Люся. "Да нет, - отвечал ей муж,- именно Просовецкий".
Доктор Просовецкий с женой Антониной Дмитриевной и десятилетним сыном Женей и Люся с Русланом и маленьким сыном Юрочкой были соседями. Двери их квартир выходили на площадку второго этажа. Люся и супруга Павла Федоровича в очередь с нижними соседями мыли скрипучую деревянную лестницу. Установлением очереди до поры до времени и ограничивались отношения женщин. Обе семьи к общению не стремились, здоровались при встрече - и все. Правда, как-то раз Люся попросила Павла Федоровича посмотреть внезапно заболевшего Юрочку, у которого с каждым часом стремительно поднималась температура. Доктор Просовецкий пришел, приложил к Юрочкиной груди старую деревянную трубочку, помял живот, попросил показать язык. Все это он проделал молча, с очень важным видом. Коротко посоветовал испуганным родителям: "чаем с малиной напоите, к завтрему все пройдет" - и удалился. Назавтра Юрочка был здоров, и Люся прониклась большим уважением к соседу.
Однажды поздним июньским вечером Люся сидела у открытого окошка, наслаждаясь прохладой и видом совсем еще свежей, блестящей зелени деревьев. Прелесть теплого летнего вечера портил только весьма неприятный запах, поднимавшийся из глубокой канавы, тянувшейся по одной стороне широких дощатых мостков, проложенных вдоль домов и составлявших, собственно, улицу Культурную. Начинало темнеть. Вечернюю тишину нарушали только лязг вагонных сцеплений и редкие паровозные гудки вдали - характерный звук железнодорожной станции.
Но вот и другие звуки: со стороны железнодорожного переезда кто-то шел по скрипучим мосткам - медленно и как-то неровно. Люся высунулась в окно и увидела вроде бы знакомую высокую мужскую фигуру, но совершенно черного цвета. Трудно было этого человека опознать, потому что буквально с ног до головы он был покрыт черной грязью. По мере приближения к дому определился и запах - это была грязь из здешней канавы. "Упал, что ли?" - сказала Люся заинтересовавшемуся Руслану.. Мужчина, между тем, медленно завернул в их двор. В ту же минуту хлопнула дверь у Просовецких, и послышались быстрые шаги вниз по лестнице. Люся выглянула на площадку и успела увидеть быстро бегущую вниз Антонину Дмитриевну. "Что случилось?" - спросила Люся. Соседка махнула рукой и бросила с некоторым раздражением: "Уйдите, пожалуйста". А по лестнице уже медленно поднималась эта высокая черная фигура, и тяжело скрипели под нею ступени. Теперь Антонина Дмитриевна шла сзади, поддерживала и подталкивала черного человека в спину. Закрывая дверь, Люся поняла, что это был собственной персоной доктор Просовецкий. Он выглядел так, словно с головой погрузился в вонючую грязь.
Дверь за соседями закрылась, и у них наступила полная тишина. "Что это было?" - недоумевала Люся. "Да очень просто, - сказал Руслан, - Пьян он в стельку и в канаву свалился, слава Богу, что не утонул".
На другое утро Люся видела, как Антонина Дмитриевна пошла на речку, с ворохом белья в тазу, а затем развешивала во дворе брюки, рубашки, кальсоны, принадлежавшие, несомненно, ее мужу. Через некоторое время она постучала к Люсе и попросила сказать Жене, когда тот вернется из школы, чтобы шел к тете Лизе. "А что..." - начала Люся. Но соседка повернулась и пошла вниз, держа в руках большую сумку, набитую какими-то вещами. Пришел Женя и был отправлен по назначению, Люся сходила на занятия в школу во вторую смену, забрала Юрочку из садика. Пришел Руслан, поужинали. Надвигался вечер.
Весь день в соседней квартире стояла полная тишина, но к вечеру там началось шевеление. Доктор Просовецкий бродил по комнатам, громко вздыхал и охал, иногда произносил что-то невнятное с матерным оттенком, умолкал, затихал, затем снова начинал ходить. Скрипела дверца шкафа, что-то глухо падало, звенела посуда. Потом послышался стук в дверь. Люся с Русланом решили, что доктор, наконец, надумал выйти. Но стук повторялся, а дверь не открывалась. "Посмотри, Руслан, что там происходит", - попросила Люся. Руслан вышел на площадку. Изнутри квартиры Просовецких мерно стучали в дверь, не сильно, но настойчиво.
Руслан подошел к двери: "Павел Федорович, это Вы? Вам помочь?" В ту же минуту за дверью все стихло, как будто там никого не было. Воцарилась полная тишина, и озадаченные Люся с Русланом вернулись к себе. Потом они услышали, как к дверям Просовецких подошла нижняя соседка тетя Шура и через закрытую дверь тихо и недолго поговорила с доктором. Люся выглянула и поманила к себе тетю Шуру. Та охотно вошла в кухню, высокая, с папироской в губах, присела, очень расположенная поговорить.
- Что происходит-то? - спросила Люся.
- Ну, что? Просил передать, а как передашь, да и Антонины боязно.
- Что передать?
- Ну, водочки, конечно. Легко ли ему там с такого перепою-то. Надо бы поправиться.
И тетя Шура охотно рассказала, что важный доктор Просовецкий - запойный пьяница.
- Может месяц, может два не пить, может и полгода. Тогда он - король в Малой Сече, и детский доктор с ним советуется, никто лучше его болезнь не определит. Из деревни иногда приезжают, он едет на вызов, оттуда всегда что-нибудь привезет домой - масла, яичек, мяса. Женьку очень любит - он, видишь, у них поздний, так они над ним дрожат. А вот придет час, выпьет хотя чуть-чуть, и все тогда - понеслось... Из дому уходит, может дня по 3-4 пропадать. Антонина его найдет, домой заведет, вымоет, вычистит, спать уложит, а сама уйдет, дверь запрет, ключи унесет, и одежду, и ботинки унесет, чтоб не ушел. Ведро помойное ему поставит. А как иначе по нужде-то ходить? Вот он там и бродит в исподнем. Она завтра к вечеру придет, недолгий запой был в этот раз, суток хватит. Вас он стесняется, вы тут новенькие еще, говорить не стал и затаился, будто нет его. А иногда он кричать принимается и в дверь ломится, видно, когда уж невмоготу. Один раз замок сломал и ушел.
Все так и вышло, как объяснила тетя Шура. На другой день к вечеру явились Антонина Дмитриевна с Женей, и следующим утром во двор вышел, как ни в чем не бывало, важный доктор Просовецкий, отправился по своим докторским делам.
Летние месяцы прошли спокойно. Стояла ровная теплая погода, и Люся наслаждалась отпускным временем. Ходили в недалекие походы с Русланом и Юрочкой. Руслан бродил со спиннингом вдоль реки, а Люся с Юркой сидели на высоком берегу, часто пели песни, бродили по опушке леса, а если найдут парочку грибов, разводили костерок и варили в закопченном котелке нехитрый лесной супчик. Возвращались домой к вечеру, Юрку - спать, а сами за обычны отпускные дела - Люся на диван с книжкой, Руслан доставал охотничьи принадлежности, проверял боеприпасы и начинал подготовку к осеннему сезону - патроны набивал, чистил ружье. Такая стояла летняя идиллия...
Однажды утром, выйдя на лестничную площадку, Люся увидела странную картину. Антонина Дмитриевна двумя длинными деревянными рейками крест накрест забивала свою дверь. Женя стоял рядом и подавал ей большие гвозди. Она уже заканчивала свою непонятную работу и недовольно оглянулась на Люсю. Но Люся все же не могла не поздороваться и отважилась спросить:
- Вы уезжаете, Антонина Дмитриевна?
Та молча забила последний гвоздь, повернулась к Люсе.
- Иди, Женя, во двор, подожди меня там, я сейчас приду.
Женя охотно убежал, а Антонина Дмитриевна сказала:
- Ладно, Людмила Сергеевна, что уж в прятки играть. Да Вам, верно, уже кое-что порассказали, и про мое средство от запоя тоже. Павел Федорович в запое два дня уже. Вчера ночью ребята с железной дороги чуть ли не на руках его приволокли. Третьего дня из деревни приехал, там ему, видно, деньгами заплатили.Так он домой не пошел, а прямо в Железнодорожную (так в Малой сече звалась столовая, расположенная на самой окраине, у переезда через железнодорожные пути), и там не только все деньги оставил, а и часы, плащ, пиджак, рубашку - ну все. До пояса голый явился. Слава Богу, брюки не сняли. Теперь спать будет до вечера. Но я уж знаю, на этот раз запил он нешуточно, если сегодня опять примет, то тогда может и месяц подряд пить. А если перетерпеть пару дней, будет опять важный доктор. Вот я его одежду и обувь собрала, еды ему оставила, а чтобы, не дай Бог, дверь не высадил, ее забила. Мы с Женей к сестре уходим на два дня. Вы тут смотрите, как бы не запалил чего с больной головы. А я завтра зайду, под дверью послушаю, что он там делает.
Люся кивнула, не зная, что сказать, а Антонина Дмитриевна взяла большую сумку, в которую были, очевидно, сложены вещи мужа, и ушла. День прошел тихо, но к вечеру в квартире Просовецких возникло уже понятное Люсе движение. Охи, вздохи, стук в дверь, потом даже звуки, похожие на рыдание. И вдруг все там словно взорвалось. Павел Федорович стал громко стучать в дверь, потом, по-видимому, стал бросаться на нее всем телом, пытаясь взломать, потом принялся громко кричать. "Люди! - кричал он - помогите, помогите! Имейте жалость к своему доктору, мать вашу так!" И дальше послышались до такой степени затейливые обороты известной разновидности русского языка, что автор не решается воспроизвести их здесь, хотя бы даже заменяя отточием наиболее цветистые места. Тут как раз и подошла Антонина Дмитриевна проведать заключенного. Она совершенно хладнокровно слушала крики доктора и уже собралась уходить, но допустила роковую ошибку. Услыхав особенно смачный речевой оборот, она сама стукнула в дверь и сказала:
- Уймись, Павел Федорович! Люди кругом!
- Ах ты, сука этакая, - раздалось из-за двери. - Люди кругом? Люди добрые, они помогут! Женьку зовите, пусть отца освободит!
На минуту все стихло, потом раздался сильный удар в дверь. Но не кулаками стучал доктор. Наверное, он разбежался и с размаху навалился на дверь плечом. Антонина Дмитриевна критическим взором оглядела рейки и, промолвив: "ничего, выдержат", повернулась и ушла. Ни тетя Шура, ни другие соседи снизу не появлялись, да и что, спрашивается, могли они сделать? Люся ушла к себе, прислушивалась некоторое время, потом отвлеклась, да и тихо стало у Просовецких.
Но часа два спустя она услышала, что там тихо отворилось окошко, выходившее не во двор, а на Культурную улицу. Люся выглянула и увидела, что из окна вываливаются наружу связанные друг с другом простыни. До самой земли они не доставали, но узника это, очевидно, не смущало. Затем на землю полетели какие-то два странных небольших предмета. Теперь, стараясь, по-видимому, не производить сильного шума, доктор Просовецкий начал медленно выбираться на волю. Долго примерялся, как протащить большое, грузное тело в небольшое пространство окна, вздыхал, шепотом матерился, но все-таки вылез и повис на простынях. Люся зажала рот, чтобы не закричать, решила позвать тетю Шуру. Но Павел Федорович, проявляя завидную ловкость, кое-как спускался, длинные его ноги достали до земли.
Люся ахнула. Доктор Просовецкий вступил на мостки, облаченный только в нижнее белье - белая рубашка с завязками у горла и белые кальсоны с завязками на щиколотках. На ногах у него были калоши, которые он заблаговременно выбросил из окна. В сумерках лица его было не разобрать, видно было только, что были взлохмачены седые волосы, всегда аккуратно причесанные на пробор. Трясущимися руками он подтянул кальсоны и быстрым шагом устремился к переезду, к спасительной Железнодорожной столовой. Калоши громко хлюпали на каждом шагу.
Люся побежала к тете Шуре, постучала в дверь, но там все уже спали. Весь дом спал. А Руслана не было, и Люся вполне обоснованно предполагала, что он вернется не слишком скоро и сможет поведать что-нибудь о бедном докторе. Так оно и вышло, Люся хорошо знала своего мужа. Правда, узнать новости она смогла только на следующее утро, потому что Руслан явился глубокой ночью, был почти невменяем и на вопросы жены о том, видел ли он Павла Федоровича, отвечал только громким смехом, а затем повалился на диван и заснул безмятежным сном сильно нагрузившегося и удовлетворенного проведенным вечером человека.
Поздним утром Руслан, рассчитывавший избежать объяснений, стал увлеченно рассказывать Люсе о вчерашнем вечере. Он, Руслан, зашел в Железнодорожную столовую, а там сидят приятели - охотники. Стали обсуждать предстоящий сезон. Ну, выпили, конечно, но совсем немного, так, со встречей. Сидели, беседовали о важных охотничьих делах.
А часов в 11 с шумом распахнулась дверь, и в темном дверном проеме встала фигура человека в белых одеждах. Это был доктор Просовецкий в нижнем белье. Он прихрамывал, потому что на одной ноге была у него калоша, а другая была босая и вся в грязи. Не поздоровавшись, не сказав ни слова, он уселся за стол, словно чего-то ожидая. Буфетчица Татьяна Степановна, уже дремавшая у себя за стойкой, тут же поднялась и, тоже не говоря ни слова, налила почетному посетителю стакан водки. Он выпил залпом, ни на кого не глядя, и по его встревоженному лицу разлилось выражение успокоения. Ну, тут охотники не могли не пригласить его к своему столу и стали его расспрашивать. "Калошу я потерял, в канаву она упала", - сказал Павел Федорович и на некоторое время горестно замолчал. Ему налили еще, он выпил живительную влагу и рассказал присутствующим горькую историю своего заключения. На жену не жаловался, а на соседей, чьих деток ему приходилось пользовать, сетовал. Он им так, а они его в беде покинули...
Так просидели они часа два, пили, закусывали, обсуждали, что лучше - запои или просто постоянно выпивать, без чего русскому человеку нельзя же, а потом заметили, что Павел Федорович клюет носом. Они, конечно, заплатили буфетчице за все и передали ей доктора. Она его куда-то в недра столовой увела и спать уложила. А они по домам пошли. "И как хорошо, - закончил свое сообщение Руслан, - что эта Железнодорожная, пусть ее грязной называют, круглосуточно работает, это для железнодорожников, которые на дежурстве ночном. А то куда бы Павел Федорович пошел! А мы ему помогли Верно, Люш?" И он обнял жену, в надежде, что все обошлось. Люся промолчала.
Дальнейшее развитие событий ей было неизвестно. По-видимому, на сей раз, вопроки предположениям Антонины Дмитриевны, запой доктора оказался непродолжительным. На следующий день дверь была распечатана, супруга доктора вернулась домой.
Кончался август, кончались летние каникулы, кончался учительский отпуск. В школьном саду цвели георгины и настурции. В торжественный день 1 сентября Люся среди остальных учителей встречала учеников во дворе школы. Она думала о том, что скоро и Юрочка вот так, с цветами в руках, будет стоять в ряду трогательных первоклашек.
А к дверям школы приближался со своим сыном, четвероклассником Женей, доктор Просовецкий, в сером костюме с галстуком в горошек, важный, неулыбчивый, сознающий свою значимость в этом сложном, очень неоднозначном мире.