Совсем еще недавно на просторах нашей родины не было города, где не существовало бы улиц Советской и Ленина. В крошечном городке Малая Сеча, расположенном в центре одной из северо-западных нечерноземных российских областей, имена этих улиц сохранились, может быть, и поныне.
В те послевоенные времена, о которых пойдет речь, Малая Сеча насчитывала меньше 10 тыс. жителей и названа была городом только потому, что в какой-то момент существования Советской власти по установленной норме численности народонаселения подошла под определение города.
Он расположен в верховьях большой реки, в краю лесов и озер, близ Великих Лук и близ Белоруссии, и отзвуки белорусской речи слышатся в говоре людей этого Богом забытого края. Прекрасные, сыроватые смешанные леса, мягко спускаются к извилистой, еще неширокой в этих местах реке. На низкой ее стороне - луга, кустарники, или тихая болотистая низина с островками сухой земли и небольшими светлыми песчаными пляжами. На высоком берегу виднеются то краснеющая на закате роща высоких старых сосен, то блещущий зеленью роскошный лиственный лес, грибной и ягодный. А за поворотом реки открывается новый чудесной красоты вид - золотое пшеничное поле или посевы голубеющего льна.
А откуда такое название - Малая Сеча? 'Сеча' - старая лесная вырубка - сохранившаяся, говорят, где-то в верховьях реки; дала имя этому месту. Приятно отметить, что сейчас река представляет собой один из туристских маршрутов, по которым отправляются в путь любители спокойной среднерусской природы, останавливаясь по пути в таких местечках, как Малая Сеча. Достопримечательности? Ну, какие там достопримечательности!
Впрочем, на интернетском сайте Малой Сечи обозначено, что в городе существует 'старинная библиотека'. Названы имена ее основателей и заслуженных работников. Библиотека эта хорошо известна автору и представляет собой бывший парткабинет Малосеченского райкома КПСС. Партийные работники, которых, очевидно, и надо считать основателями 'старинной' библиотеки, в 40-50-х гг. пускали туда читателей только по особому разрешению для работы над бессмертными творениями основоположников марксизма-ленинизма или для чтения газет и журналов с целью подготовки к политинформациям. Но знает ли современный россиянин, что такое политинформация? Нет, не стану объяснять, пусть в словарях поищут это загадочное слово.
А какая еще старина в Малой Сече? Да может ли там быть старина, если город этот был основан вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года, ознаменованной здесь, по рассказам очевидцев, следующим образом. Граждане, желая достойно отметить великое событие, обнаружили в одном из железнодорожных составов - а Малая Сеча является довольно крупной железнодорожной станцией - запас спирта, и, ликуя по случаю утверждения свободы, равенства и братства, вскрыли пару бочек и спирт употребили под радостные возгласы 'Да здравствует Советская власть!'
Малая Сеча - районный центр большого сельскохозяйственного района. Типичные для тогдашнего Нечерноземья черты - лен, гибнущий в посевах еще осенью, не вырытый картофель, чахлые зерновые, худые грязные коровы, далекие, маленькие, бедные деревни...
В городе жили районные партийные и советские начальники различных рангов и многочисленные чиновники. Здесь был райком партии, райисполком, горисполком, суд, прокуратура, ЗАГС, заготзерно, райтоп (очень нужное учреждение, откуда по заявкам граждан, случалось, привозили дрова), торговые организации, столовые и т.д.
По сторонам немощеных улиц, вдоль домов, тянулись хорошо знакомые жителям многих российских районных городков деревянные тротуары. Свеженькие, они вкусно пахли и радовали глаз желтовато-розовыми красками. Но под ногами пешеходов, под дождями и ветрами темнели, становились серыми, тонкими и угрожающе прогибались под неосторожной и непривычной ногой. А человек привычный знал их, как свои пять пальцев, - где наступит свободно, где обойдет или перепрыгнет. Все дома деревянные: маленькие деревенские, с опрятными занавесочками на окнах, двухэтажные - нечто вроде бараков, с отдельными и коммунальными квартирами. Удобств, конечно, никаких и нигде. Две школы - средняя и семилетняя, несколько магазинов, столовые - 'грязная' и 'чистая', именуемая еще рестораном. На углу около ресторана - доска с афишей кино, а кино далеко, в клубе лесокомбината - единственного малосеченского предприятия. Станция оживленная, множество путей, заполненных составами; громко звучат голоса диспетчеров и дежурных, не всегда выражающихся достаточно сдержанно.
Продовольственные магазины пусты, но у каждого малосеченца есть огород, и еще он в поле выращивает картошку на всю зиму. По воскресеньям базар. Продают обернутые в капустные листья продолговатые колобки сливочного масла по фунту, мясо продавец отрубает на глазах у покупателя, яйца, овощи, картошка мешками или мерами, что значит пуд. У коновязи лошади, ожидающие хозяев. На базар ходили нарядные, там и общение, и знакомства, и кружку свежего пива можно пропустить.. Другое место общения - крошечная баня, где иногда нужно долго стоять в очереди, чтобы пройти в тесную дымную мыльную. А потом, зимой, тепло закутавшись, мчаться домой к горячему чаю. Зима белая-белая, какой никогда не бывает в Москве, в зимней белой тишине снег так скрипит под ногами, как никогда не скрипит он в большом городе. И огромное, чистое звездное небо.
Одной из самых длинных улиц в Малой Сече была улица Ленина. Она начиналась у двухэтажного деревянного здания Малосеченской средней школы, а конец ее терялся среди полей, где улица плавно переходила в проселочную дорогу, ведущую к близким и дальним деревням. Осенние дожди превращали ее в цепочку луж, которые, учитывая их размеры и глубину, и озерами можно было бы назвать.
Примерно на середине улицы Ленина стоял на пригорке большой приземистый одноэтажный дом. Никакой ограды или палисадника. Дом не похож был ни на те многочисленные частные домики, составлявшие бòльшую часть жилищного фонда Малой Сечи, ни на длинные здания барачного типа. Из холодных сеней дверь вела в большую кухню; скупой свет проникал в нее через крошечное, узенькое окошко. По вечерам кухню охватывала кромешная тьма, и ходить приходилось на ощупь. И слава Богу, что в кухне не было освещения, потому что на свежего человека вид ее производил сильное впечатление. Посередине возвышалась огромная русская печь. Ее не топили, и служила она только для хранения на полатях и даже внутри самой печки не нужного жильцам барахла. Одни уезжали, другие приезжали, а барахло оставалось, копилось годами, и не только на печке, но и по темным, пыльным углам..
Из кухни пять дверей вели в комнаты разных размеров, и снаружи красовались еще две большие пристройки. Смешно даже подумать, что в этом доме могли существовать какие-либо 'удобства'. По соседству с ним на горке стояло сколоченное из щелястых досок сооружение, хорошо видное со всех сторон и потому охотно посещаемое прохожими - вот и все удобства. За водой ходили к колодцу. Электричество? Весной 1948 года электричество? Тусклый свет керосиновых ламп виднелся по вечерам в окнах дома на Ленинской. Радио даже не сразу провели! В каждой комнате была своя печка с плитой, ее теплом грелись, на ней готовили пищу. Попытки некоторых жильцов выставить в кухню керосинки дружно пресекались остальными из соображений пожарной безопасности.
Нелепый дом принадлежал школе. После войны его кое-как отремонтировали и заселили приезжими школьными учителями. Было бы утомительно знакомиться с каждым из жителей этого дома, хотя, быть может, они того и достойны. Несколько слов лишь о тех, кто сыграет свою роль в нашем повествовании.
Жила в этом доме весьма колоритная личность - учительница начальных классов Ирина Семеновна с маленьким сыном Толей. Весь день она проводила в школе, а Толя бОльшую часть времени находился у бабушки, владелицы собственного дома. Иногда мать запирала его в комнате, и ему приходилось дожидаться ее часами, потому что Ирина Семеновна не в силах была прервать в учительской интересную беседу. Она весьма ревностно относилась к воспитанию малолетних учеников. На стене в учительской висела желтая коробка телефона. Перед началом разговора и по его окончании нужно было покрутить ручку. Ирина Семеновна вызывала к себе какого-нибудь вихрастого второклассника, посылала его высморкаться, хорошенько заправить рубашку в штаны и застегнуть все пуговицы. Он стоял перед ней, опустив голову, и не отвечал на вопросы - то ли из упрямства, то ли просто не знал, что сказать в ответ на обвинения в плохой учебе и безобразном поведении. Ирина Семеновна ответов и не ожидала.
- Так, - начинала она спектакль, - ну, что, не можешь ничего сказать? Ладно.
Снимет трубку телефона, покрутит ручку, произнесет мимо трубки какие-то цифры, якобы называя номер, подождет несколько секунд и говорит:
- Это больница? В школу, пожалуйста, Скорую помощь пришлите. Что? Да ничего особенного. Продувание мозог нужно сделать мальчику. Возраст 9 лет. Да, да, продувание мозог.
Учителя отворачиваются и покатываются со смеху. Чаще всего и сам ожидающий 'продувания мозог' потихоньку смеялся, но иногда эффект все же достигался - провинившийся плакал и обещал исправиться. Ирина Семеновна гасила очередную папиросу 'Беломор', грозила мальчишке длинным желтым прокуренным пальцем и отправляла его в класс.
В самой маленькой комнате площадью метров восемь, не больше, жили молодая учительница истории Людмила Сергеевна и ее мама. Две узенькие кровати, изрезанный перочинными ножиками стол из школы, лавка от парты - только эта 'мебель' могла уместиться здесь. На стене изготовленная мамой Людмилы Сергеевны полка для книг: небольшая фанерная дощечка, подвешенная на двух веревочках по краям
Людмила Сергеевна - будем для простоты называть ее Люсей - приехала сюда год назад из родной своей Москвы по институтскому распределению, больше похожему на ссылку. Судьба ее была не слишком редкостной. Отец погиб в застенках Лубянки в 1937 году, мама вернулась из лагерей, отсидев свой срок.
* * *
Люся работала много и с удовольствием. По вечерам она уходила на уроки в вечернюю школу. Вечерняя школа рабочей молодежи - так она называлась. Классы были маленькие, по пять-семь человек, ученики взрослые, иногда старше Люси.
Темными осенними вечерами добраться до школы не так-то просто. У самых школьных ворот Люсю встречала огромная глубокая лужа. Обойти невозможно, приходилось решительно ступать в нее, и невысокие резиновые ботики наполнялись грязной водой. Однажды, когда Люся в очередной раз пыталась нащупать в луже твердое место, она внезапно почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее под мышки и в один момент перенесли к воротам, на сухое место. В темноте она едва разглядела знакомое лицо ученика девятого класса Руслана Комарова. В школу вошли вместе. По коридору спешила с колокольчиком в руках уборщица тетя Маруся, возвещая начало урока. Люся поспешила в учительскую за картой, а Руслан понес в класс керосиновую лампу.
* * *
Руслан появился в классе однажды вечером, когда лишь одна лампа тускло горела на учительском столе, и язычок пламени медленно опускался - керосин в ней кончался. Люся почти и не разглядела в темноте нового ученика, записала в журнал его имя и спросила, почему он поступил в вечернюю школу. Оказалось, что Руслан только что демобилизовался из флотских частей и приехал из Германии в Малую Сечу, где живет его друг, здесь и собирается закончить прерванную войной учебу в школе.
Кончался учебный год, стояли прекрасные дни начала лета. Они всегда были связаны с запахами сирени, ученики приносили на экзамены целые охапки, и классы благоухали.
Был уже вечер, а еще совсем светло. Руслан и Людмила Сергеевна шли вдоль ограды городского сада, крупные свежие лиловые и белые гроздья цветов перевешивались через нее, и Люся старалась коснуться их лицом, а Руслан сорвал веточку, и они принялись искать цветочек с пятью лепестками.
- Загадаем? - спросил он и, наклонив голову, посмотрел ей в лицо.
- А на что? Сдадите ли Вы экзамен в будущем году?
Он смутился, не ответил, спрятал лицо в сирень, потом сказал:
- Вы сами знаете.
Пятилепестковый цветочек, однако, не нашелся. Они не сразу отправились домой, зашли в сад, сели на лавочку. В другом конце сада раздавались нестройные звуки труб - там духовой оркестр клуба лесокомбината готовился играть на танцах. Был вечер субботы, и малосеченские жители подтягивались к эстраде.
А когда оркестр заиграл, громко и грубо, Руслан поморщился и сказал:
- Людмила Сергеевна, это не музыка, вот я бы Вам сыграл!
- Каким образом?
- А давайте отсюда уйдем, пойдемте ко мне.
Вошли в маленькую комнату, которую Руслан снимал вместе с другом Леней. На табуретке стоял большой предмет в черном чехле. 'Баян, - подумала Люся, - ой, лучше не надо'. Руслан открыл чехол и осторожно извлек из него большой красивый аккордеон, отделанный золотистым перламутром, действительно похожий на баян, но с лентой черно-белых клавиш на одной стороне.
Руслан заиграл не сразу; некоторое время, отвернув голову и глядя в сторону, перебирал потихоньку клавиши, а потом действительно заиграл вальс 'Амурские волны'. Он играл прекрасно, Люся тотчас почувствовала это. Он весь отдавался музыке, и это совсем не походило на баян, звучавший иногда на школьных вечеринках. Она громко вздохнула, и Руслан тотчас остановился. На глазах у него Люся увидела слезы, не очень-то соответствовавшие моменту, но такой уж он был сентиментальный человек.
Тут на столе возникла бутылка. Лёнина подруга Катя принесла деревенской засолки огурчики и капусту, картошка задымилась на большом блюде, и все принялись закусывать. В Малой Сече странным образом водку именовали иногда белым вином, а красное вино - красной водкой. Вот они и выпили бутылку белого вина и бутылку красной водки. Катя усадила Руслана рядом с Люсей и уговорила подругу позволить ему называть ее по имени. К концу вечера дело дошло до брудершафта, и из-за стола Руслан и Людмила встали уже 'на ты'. За столом Руслан то и дело как бы случайно приобнимал Люсю, а когда пошел провожать ее домой, крепко обхватил за плечи, и она не возражала. Они остановились у дверей дома на Ленинской, и Руслан наклонился и быстро ее поцеловал - быстро, потому что в окне Ирины Семеновны раздвинулись занавесочки, и явилось освещенное сзади светом лампы любопытствующее лицо соседки, а рядом - лицо мальчика Толи.
Через несколько дней начинались каникулы и Люсин отпуск. Руслан приходил каждый день. Мама, посидев с ними за чаем, куда-нибудь уходила, и они проводили час-другой, как проводят его все влюбленные. А когда начался Люсин отпуск, целыми днями гуляли по окрестным лесам, купались, катались на лодке. Как они были счастливы - лето, отпуск, вольный воздух, свобода!
И к Новому году Руслан и Людмила поженились. По случаю замужества Люсе выделили в доме на Ленинской большую комнату, откуда недавно уехал вышедший на пенсию учитель физики, и они стали жить втроем с мамой, а потом и вчетвером, потому что у Люси родился сыночек. Родился он несколько месяцев спустя после смерти тирана, и это казалось добрым предзнаменованием для крошечного мальчика.
Ну, умер тиран, а в повседневной жизни пока что не менялось ровно ничего, и для Люси важнее всего была ее семейная жизнь - как сыночек растет, как складывается их жизнь с мужем и с мамой.
Руслан любил повторять слова, кажется, из Тургенева: 'Он был охотник, следовательно, прекрасный человек' и, произнося их, бросал подозрительный взгляд на тещу. Теща с сомнением качала головой и не могла припомнить этих слов у любимого писателя. А Руслан был страстный охотник, и хотя Люся подвергала сомнению тезис классика, она знала, что охотничья страсть составляла значительную часть обаяния ее мужа. Она не разделяла ее, но понимала, что эта страсть неотделима от любви к природе и придает этой любви какие-то дополнительные краски.
И, действительно, что может быть, например, прекраснее весенней охоты, тяги вальдшнепов. Руслан познакомил с ней Люсю в первую же весну их совместной жизни. Они долго стояли в молодой осиновой рощице, нежной и обнаженной по весне, в тонкой тишине ловили странные звуки, издаваемые летящими в поисках подруги птицами. К вечеру холодало, вот-вот должна была взойти луна. Люся держала руку на шее черно-белой Джильды, гладила длинные шелковые собачьи уши, удерживала ее, готовую ринуться в чащу. Вот раздается выстрел, и Джильда стремительно, с шумом, скрывается в сыреющем к ночи кустарнике, долго ищет там добычу и осторожно несет хозяину длинноклювую жалобную птицу.
А однажды синим весенним вечером, возвращаясь из леса домой, они увидели совсем близко от дороги двух лосей. Лоси стояли неподвижно, словно изваяния: один положил голову на шею другого. Так и замерли - будто специально для Люси с Русланом позировали.
Вот только одно нарушало поэтичность охотничьих занятий. Сомневаясь в точности тургеневского определения, Люся самостоятельно пришла к бесспорному выводу, что всякий охотник любит выпить, и это еще мягко сказано. Да и то сказать - как обогреться, если, желая достать добычу в воде, а собаки нет, охотнику случается, раздевшись догола, бросаться в воду самому - весной или осенью - и вылезать синим от холода? И возможен ли без бутылки так правдиво изображенный художником Перовым сладостный момент рассказа об охотничьих удачах и подвигах? В общем, пьют охотники очень не слабо.
Руслан был, вероятно, самым умелым и самым удачливым охотником в Малой Сече. Все, что требуется для охоты, прежде всего ружье, у него было первоклассное, и он очень заботился о том, чтобы регулярно обновлять и, как сказали бы сейчас, оптимизировать свое охотничье снаряжение. И вот в ряду предполагаемых усовершенствований появилась у Руслана мечта завести подсадную утку. Во время весенней охоты, когда у уток наступает брачный период, охотник высаживает в воду недалеко от берега утку с подрезанными крыльями (чтобы не улетела) и осторожно привязывает ее короткую лапку длинной веревочкой к колышку, вкопанном на берегу. А ранним утром, когда еще туман стелется по воде, или в предвечернее время, когда вот-вот наступят сумерки, но пока еще видно, приближается сладостный момент пролета уток. Укрывшись в кустах и соблюдая тишину, охотник ждет. Он еще ничего не слышит, а подсадная утка заслышала полет селезня и начинает быстро передвигаться и крякать, призывая селезня и указывая свое местонахождение. И вот раздается шум крыльев - это, услышал призыв, приближается селезень. Еще немного выждать - и выстрел. Красавец селезень с ярко-синим ожерельем на шейке падает в воду, собака устремляется за ним, а бедная подсадная утка, не понимая, что произошло, сиротливо мечется и не сразу успокаивается, готовая, впрочем, к очередному акту предательства.
Но она нужна только во время весенней охоты, а дальше что? Куда охотнику девать эту утку на долгую зиму? В деревне это, конечно, не проблема. А в городе? Руслан, охваченный соблазнительной идеей, особенно не задумывался. Как-нибудь устроится! Люся все чаще стала слышать в разговорах своего мужа с охотничьими приятелями, что надо непременно купить осенью утку (осенью они дешевеют, ибо где же держать их зимой?) и встретить ни с чем не сравнимую весеннюю охоту совсем уже во всеоружии. Уже и цены обсуждались, и условия содержания утки. Люся, конечно, возражала, Руслан умолкал.
Возвращается однажды Люся из школы домой и, открывая дверь в сени, слышит какие-то непонятные, надсадные хриплые звуки. Глаза быстро привыкли к полутьме, и она увидела, что рядом с дверью стоит большая клетка, а в ней беспокойно крякает утка. В кухню выбежал счастливый Руслан и, как-то не глядя на жену, произнес:
- Ух ты, как она беспокоится. Сейчас я с ней погуляю!
Люся застыла на месте.
- Откуда это? - только и произнесла она.
- Как это откуда? Володька продавал очень дешево, мы же с тобой говорили... Ты иди, там Юрка плачет.
- Ты с ума сошел, что ли?
- Ну вот, опять! Я с ней погулять выйду.
- Да что она, собака, что ли, выгуливать ее?
- Ну, я ее к забору привяжу, пусть травку пощиплет.
Люся вошла в комнату. За столом перед наполовину опорожненной поллитровкой сидел не менее счастливый, чем Руслан, Володька, а мама играла с Юрочкой. Володька встал и галантно приветствовал хозяйку дома:
- Людмила Сергеевна, с удачной покупкой!
- Меня поздравляешь??
- Да ведь это Вы Руслана торопили с уткой, другие покупатели были, зверь редкий.
- Я?!
- Ну, конечно, разве Руслан без Вас может решение принять?
Люся подошла к Юрочке, а мама шепнула ей:
- Ирина Семеновна рвет и мечет, говорит, что в кухне утку держать не позволит, в милицию жаловаться будет.
Вернулся Руслан и сообщил, что утка уже снова водворена в клетку. В это время в кухне хлопнула дверь, и послышался громкий голос Ирины Семеновны:
- Толя, близко к этой клетке не подходи, от нее зараза всякая.
Руслан вышел.
- Ирина Семеновна, Вы что? Какая зараза? Клетку мы чистить будем, никакого запаха не будет, верно, Люся?
- Я Вам покажу запах! Я в санэпидстанцию иду, а потом в милицию. И пусть заодно барахло Ваше тут посмотрят. Может, у вас порох хранится. Развели арсенал, а теперь еще и тварь эта... Идем, Толечка.
И Ирина Семеновна удалилась, громко повторяя проклятия в адрес охоты, охотников и их безвольных жен.
- Руслан, - сказала Люся, - или утка, или мы. Выбирай, пусть Володя тут же ее забирает обратно.
- Людмилаа Сергеевна, - широко ухмыляясь, возразил Володя, - так ведь и денег уже мало осталось, вернуть не смогу.
Он указал на бутылку и закуску.
- Наплевать мне на деньги, а утки чтоб сейчас не было!
В кухне раздались шаги, это вернулась из школы соседка. Люся выглянула, и та поманила ее:
- Имейте в виду, Ирина Семеновна там уже скандал устраивает, в санэпидстанцию звонит и в райком. И никто эту утку одобрить не может, в том числе и я.
- Вот стервоза, - громко завопил высунувшийся в дверь и все слышавший Руслан, - ну, я ей покажу, этой поганке. Она еще у нас тут порядки наводить будет!
Люся втолкнула его обратно в комнату. Володька стоял у стола, допивая остаток водки в стакане и явно намереваясь покинуть поле боя.
- Руслан, - обратилась Люся к мужу, - ты видишь, что получается? Ирина Семеновна - дама не шуточная.
Руслан сел к столу, потом встал, потянулся к висевшему в красном углу ружью, вынул его из чехла, любовно погладил и, не глядя на жену, обратился к приятелю:
- Ничего, Володька, мы еще с тобой уток постреляем, не навек же меня посадят! И в тюрьме люди живут. Пока что давай по последней, и ты уходи от греха, я тут сам разберусь. Надо приготовиться, стерва эта, змея желтоглазая скоро вернется.
Люся похолодела:
- Ты что, с ума сошел?
- А ты, жена называется...Всего хочешь меня лишить...- всхлипнул Руслан.
Володька незаметно ретировался, так же незаметно исчезла Люсина мама. Юрочка заснул в своей кроватке. Руслан положил ружье рядом с собой и сел у стола. Люсе было и страшно и очень смешно - она знала, что ружье не заряжено, и что все это - спектакль для нее.. Руслан встал, подошел к кроватке.
- Ну что, сыночек, прощаться будем. Заберут твоего папку. А ее я все равно убью, пусть только в дом войдет, - обратился он к Люсе.
Люся молчала. Руслан еще несколько раз, поглядывая на жену, прощался с сыном, а потом умолк, опустив голову на руки, изображая печаль предстоящей разлуки и поминутно задремывая. Вернулась мама и шепотом сообщила, что Ирина Семеновна предупреждена, и они с Толей пойдут ночевать к бабушке. А вскоре пришел из школы Николай Николаевич, молодой учитель физкультуры, растолкал уснувшего Руслана, спокойно взял у него из рук ружье и со всей сердечностью предложил ему еще раз поднять тост за удачную покупку, а затем лечь и поспать в свое удовольствие. Руслан выпил и мирно захрапел на широкой супружеской кровати.
Все затихло, мама заснула. Измученная происшедшим Люся взяла Юрочку на руки, вышла с ним во двор. 'Что мне делать, что делать? - билось в растревоженном сознании, - Разве дело в этой смешной утке? Уйти от него? Уйти из темноты и затхлости этого дома, уехать из Малой Сечи? Господи, но я люблю его, и он любит меня, и сын у нас...'.
Она сидела на большом пне, служившем колодой для рубки дров и долго смотрела в темное небо, расцветающее звездным покрывалом, слушала тишину, изредка нарушаемую далекими паровозными гудками.
Запах дыма заставил Люсю взглянуть на дом. Она вскочила. Из трубы на проржавевшей крыше показался дым, сначала слабенький, узкий дымок, потом сильнее, сильнее. Что-то загудело, раздался какой-то железный звук, словно что-то лопнуло (это прутья клетки лопнули, догадалась Люся) и, громко крякая, из трубы пулей вылетела подсадная утка, расправила свои подрезанные крылья и полетела, полетела куда-то вдаль, к покрывающимся белесым туманом рекам и озерам, где уже, наверное, ее товарищи готовились к отлету в теплые края.
А вслед за уткой в трубу полетели, отбрасывая во все стороны старые кирпичи, какие-то непонятные вещи - старые телогрейки, рваные валенки, резиновые сапоги, примус, закопченные кастрюльки и сковородки, бутылки, какие-то темные узлы, старые газеты и книжки. И сам дом на улице Ленина стал съеживаться, съеживаться, стены выгнулись внутрь и потянулись вверх, лопались стекла окон. Все, все вылетало в трубу. И осталась одна только нелепая русская печь, да и она к утру исчезла. Только сортир из щелястых досок стоял на пригорке, а над ним рябина склонила свои красные кисти. Осень разгоралась желтыми и красными огнями, раскрашивая все вокруг и скрывая нелепицу существовавшей здесь жизни
* * *
- Ну что, Руслан, весна наступает?
- Ой, Люшка, весна, ты посмотри, какая в этом году ранняя. У меня, знаешь, какие планы. Я рыбалкой всерьез займусь, только все купить надо.
- Денег, Руслан, нет.
- Ну, на это-то найдем, верно, Люш?
- Слушай, давай уедем отсюда. Не век же нам куковать в этой Малой Сече.
- Да лучше Малой Сечи ничего на свете нет! И зачем уезжать, Юрка подрастет, в твою школу пойдет.
- Ты так думаешь? А у нас с тобой как все будет?
- А что у нас? Руслан и Людмила. Всегда вместе будем. Я тебя ни на кого не променяю.
- А что, претендентки есть?
- Ой, не смеши меня.
- Руслан, давай серьезно. Все переменилось, мама в Москву зовет, если сейчас не уедем, потом трудно будет - с пропиской, квартирой. Юрочке там учиться лучше. И тебе лучше будет - расстанешься со своей компанией.
- А что компания? Ты про выпивку? Так, во-первых, в Москве это не хуже налажено, и компания везде найдется, а во- вторых, если я захочу, брошу в ту же секунду.
- Ну, захоти!
- Нет, Людмила, я никуда отсюда не уеду, и давай больше об этом не говорить. Хочешь - уезжай сама, если без своей Москвы жить не можешь. А я тут останусь.
* * *
А Малая Сеча продолжала жить своей нехитрой жизнью. По-прежнему работали многочисленные конторы, призванные обеспечивать нормальное течение этой жизни. По-прежнему дымила труба лесокомбината, переименованного, правда, в комбинат стандартного домостроения.
Райком партии существовал, но двухэтажное деревянное здание, где он размещался, порой как-то содрогалось в предчувствии перемен и перспективы вылететь в трубу наподобие дома на Ленинской. Впрочем, ничего такого не произошло. Парткабинет переделали в старинную библиотеку, и дом был спасен.
Мало что менялось в Малой Сече, где так и остались жить-поживать и добра наживать Руслан и Людмила со своим сыном Юрочкой. А стоит ли сетовать на неизменность этой тихой жизни? Ведь неизменной осталась в Малосеченском районе дивная среднерусская природа. По великому счастью, ее почти не коснулись цивилизационные усовершенствования, и по-прежнему стоят нетронутыми сыроватые смешанные леса, и не обмелели озера, тихо течет река, и на одном ее берегу - широкий зеленый луг, а на другом - высокий обрыв, кое-где поросший редкими соснами, и в реке до сих пор водится рыба, и в болотистых местах весной и осенью крякают утки.