Прошло несколько дней. Жизнь поселка шла своим чередом. Четверо гостей, приехавших сюда в эти последние июльские дни, по-прежнему жили в старом доме. Теперь уже нельзя было сказать, что это какие-то совершенно чужие, посторонние люди, приехавшие сюда сами не зная зачем, в силу какой-то странной фантазии. Наши приезжие на новом месте почти освоились. Дом был старательно подметен и прибран. Пищу они готовили себе сами, по очереди управляясь с плитой, продукты закупали в соседнем магазине. Для ночлега они использовали весь дом. Виталий и Игорь устроились в общей комнате, на двух стоящих в разных ее углах кроватях, для Лены выделили отдельную веранду, а сам Иванов поместился на чердаке. Чердак пришлось лишь слегка прибрать - оставшаяся с прошлых лет обстановка как нельзя более подходила для ночлега. Там разгребли сено, соорудили какое-то подобие постели и сверху положили матрас. Но самым лучшим местом в доме была веранда. Ее деревянные стены создавали особый уют. Здесь тоже стояла кровать, с толстым матрасом, так что любой рад был бы здесь ночевать. Это помещение единодушно и предоставили Лене.
Обжив дом, стали обживать местность. На следующий день после приезда вместе отправились на прогулку, с целью все здесь осмотреть. Так обошли все знакомые Иванову с детства места. Побывали на детской площадке, на большом пустыре; через лес прошли к соседнему пруду, где когда-то любил бывать Иванов, и где на берегу росли такие прекрасные сосны. Все здесь также было по-прежнему. Дальше, также по-прежнему виднелась деревенька. Этот вид был особенно мил Иванову, он вдохнул в его душу какие-то особые мир и спокойствие. Все эти виды никому из приезжих ничего не говорили, кроме Иванова - он же, оказавшись здесь, вновь переживал целый ряд глубоких, трудноописуемых чувств. Скоро, обойдя все "ближние" места, вернулись. Прогулка, видимо, не прошла зря. Теперь знали достаточно скрупулезно местность, где им, возможно, придется провести ближайшие дни. А более детальный осмотр местности, в том числе и дальних, "больших" просторов, решили отложить до лучших времен, если в этом возникнет потребность.
Планов пока никаких у них не было. У Иванова они, может, и были, но он ими пока с ними не делился. Впрочем, уже скоро наметились некоторые планы, или, вернее, некоторое подобие планов.
Как уже было сказано, гости сами готовили себе пищу на маленькой кухне. Делали это они три раза в день - в завтрак, обед и ужин. Но особенно полюбила вся компания время ужина. В сущности, он состоял в основном из чая. Эта "традиция" возникла в первый же день - когда все они, не имея еще привычки готовить, просто сели на кухне пить чай. Так традиция и закрепилась на последующие дни.
Вечерами все вместе собирались на небольшой кухне. Ставили чайник, доставали из комода чашки. На столе стояло скромное угощение - сахар, легкие бутерброды, пряники. Вечером окно в кухню обычно было распахнуто. Прямо за окном росли кусты и деревья, видно было, как постепенно опускались сумерки.
Вот такое чаепитие и происходило, как обычно - кажется, на третий или четвертый день. Все было в самом деле как обычно, и как будто не предвещало ничего нового. Тем не менее, именно в этот вечер это новое и появилось - во всяком случае, в головах приехавших родилась некая новая идея.
- Третий день на исходе, - раздался среди чаепития голос Виталия, - Я сейчас посчитал - кажется, мы три дня назад приехали. Мы уже провели здесь достаточно много времени.
- Да, время летит, - отозвалась Лена, - Честно говоря, я уже иногда начинаю задумываться, когда нам отсюда ехать - или, по крайней мере, что нам здесь делать дальше.
- Да и я иногда начинаю скучать, - вступил в разговор Игорь, - Трудно проводить так много времени в незнакомом месте - или начинаешь скучать, или нужно какое-то занятие.
Они все трое посмотрели на Иванова. Тот задумчиво глядел на дно своей чашки.
- Да, нужно какое-то занятие, - вновь сказал Виталий, - То, которое бы наполнило смыслом наше пребывание здесь. Впрочем, нужно спросить у хозяина. Он ведь наверняка что-то имел в виду, приглашая нас сюда.
Все снова воззрились на Иванова. Он по-прежнему сохранял вид самый безразличный.
- Молодой человек, - как бы шутя начала Лена, - Что же Вы молчите? Гости ждут, что Вы скажете - а Вы словно в рот воды набрали. В самом деле Вы что-то имели в виду, приглашая нас сюда?
Иванов пожал плечами и покрутил ложечкой на дне своей чашки.
- Я же вам сказал еще в первый день, - неопределенно начал он, - Что любой из вас может уехать в любой момент. Мы здесь все совершенно свободны. Каждый пробудет здесь столько, сколько ему удобно.
Гости некоторое время обдумывали его слова.
— Но я вовсе не стремлюсь отсюда уезжать... - наконец, произнес Виталий.
— Здесь и в самом деле неплохо... - подтвердила его слова Лена.
— И меня в город ничто не тянет... - поддержал Игорь.
- Значит, все дело в том, чтобы нам здесь было чем заняться, - подхватил их слова Иванов, - Чем-то, что бы осмыслило нашу жизнь здесь. Если это появится - половина вопросов будет решена.
- Да, но что?.. - спросил Игорь, - Что могло бы наполнить нашу здешнюю жизнь? Ты хозяин - предложи что-нибудь.
- Нет, уж этот вопрос нам всем вместе решать, - улыбнулся Иванов, - Я здесь со своими целями, а над тем, как нам вместе организовать свое время, мы должны вместе думать.
Все приезжие спокойно размышляли. В первую очередь приходили очевидные дела - но они, конечно, не могли по-настоящему наполнить их жизнь здесь.
— Нет, это все не то... - вздохнула Лена, - Ремонт, уборка... Это все очевидные вещи, и на этом нельзя основываться.
— Дальние прогулки... - размышлял вслух Виталий, - Ягоды, грибы... Нет, все это не то - это слишком земное, практическое...
- Ах, так значит, вот чего нам нужно, - с некоторой ехидцей подхватил Игорь, - именно чего-то неземного, непрактического!.. Именно чего-то глубокого, духовного, внутреннего!..
Виталий смущенно пожал плечами.
Между прочим, на этот счет есть замечательное предложение, - оживленно заговорила Лена, - Давайте рассказывать что-нибудь друг другу. У каждого из нас своя жизнь, свой опыт. Вот этим и можно было бы в эти дни друг с другом поделиться.
Ее предложение вызвало интерес.
- А что ты предлагаешь рассказывать? - поинтересовался Виталий.
- Что-нибудь из прошлой жизни. Какие-нибудь события, которые особенно человеку запомнились.
Все некоторое время обдумывали эту мысль.
- Я вот что предлагаю, - сказал, наконец, Игорь, - Действительно, рассказывать - но что-то очень неслучайное, очень существенное. Какие-то вещи, которые очень важны человеку в жизни. Какие-то обстоятельства, которые оказали влияние на всю его жизнь, на теперешнее ее течение. В некотором смысле - рассказывать историю всей своей жизни.
- Или, быть может, ее заблуждений, - подхватил неожиданно Иванов, - Я поясню, что я имею в виду. Ведь не секрет, что все мы приехали сюда в некотором кризисе. За плечами каждого - свои заблуждения, ошибки. Быть может, что жизнь кого-то из нас в настоящее время зашла в тупик. Вот я и предлагаю - попробовать высказать каждому, что у него лежит на душе. Поговорить, обдумать, разобраться - может быть, что-то и понятнее станет.
За столом воцарилось молчание.
- Это что же, как будто... исповедь?.. - неуверенно спросил Игорь.
- Ну, до исповеди нам здесь далеко!.. - улыбнувшись, воскликнул Иванов, - Да и нет здесь того, перед кем можно исповедоваться. Нет, не исповедь, а просто рассказ - чтобы жизнь человека и слушающим, и ему самому стала более ясной. Просто хороший способ в себе разобраться.
Все на некоторое время замолчали.
- Ничего, конечно же, непонятно, - наконец воскликнул Виталий, - Но одно ясно - нам предлагают что-то про себя рассказывать. Что ж, я не против. Кажется, это на какое-то время могло бы нас здесь занять.
- Мысль немного странная, - подхватила Лена, - Но в принципе я - за. Это близко к тому, что я предлагала.
- Да и я, в сущности, тоже "за", - подтвердил Игорь, - Это, в общем-то, и моя мысль. Только все же... немного странно...
- В самом деле, как это - вот так просто вдруг свою жизнь рассказывать, - передернула плечами Лена, - Ты рассказываешь - и все тебя слушают... И потом непременный вопрос - кто начнет первым?
Этот вопрос вызвал некоторое замешательство. С интересом обсуждая новую идею, все теперь, когда дошло до дела, были смущены.
- Я думаю, этот вопрос надо решать практически, - предложил Игорь, - Разумеется, никаких жребиев. Думаю, в принципе любой мог бы начать - но, чтобы соблюдать порядок, предлагаю такую систему. Выберем просто порядок, в каком мы сюда приехали. Разумеется, исключая Иванова - он хозяин, отдельная статья. Мы ему предоставим последнее, почетное место. А начать нужно нам, точнее - Виталию. Я бы сам начал, но хочу просто соблюдать систему. Думаю, это будет самое естественное. И не будет никаких беспокойств и разногласий.
Все опять замолчали. Не всем, видимо, идея пришлась по вкусу - но, в сущности, она была здравая. Виталий задумался, но потом покорно кивнул.
- Что ж, значит действительно мне начинать, - вздохнул он, - Если так, то попробую... Только - уж простите меня за такой поворот - я ведь совершенно не знаю, о чем рассказывать...
- Нужно дать время на подготовку, - поспешил вступить Иванов, - Нужно дать человеку время все вспомнить и обдумать. И потом - почему непременно начинать надо сегодня вечером? Нужно всем нам подготовиться, успокоиться - чтоб подобный рассказ был для всех нас с пользой. Да и поздно уже сегодня начинать. Предлагаю перенести беседу на завтрашний вечер.
Все собравшиеся облегченно вздохнули. Как их ни заинтересовала идея - но они рады были отложить осуществление ее до завтра. В самом деле, было уже поздно. За окном было черно, воздух на улице стал прохладный. Быстро допили чай, слушая стрекот кузнечиков, вымыли чашки и разошлись спать.
2. Рассказ Виталия
Следующий день не принес ничего существенно нового. Снова ходили в лес, в этот раз набрав там малины. Ближе к обеду сходили в магазин. После обеда все делали, что хотели - Иванов не заботился о том, чтобы придумать какое-то общее занятие. В целом день прошел как обычно. Только ожидание предстоящего вечера вносило в него какой-то новый оттенок. Каждый невольно думал о предстоящей беседе. Виталий после обеда ушел в лес, где, видимо, что-то обдумывал.
К вечеру все, как обычно, собрались за столом. Вновь появились чашки, скромное угощение, в потолок из носика чайника устремилась струйка пара. Скоро уже пили чай. Тут через некоторое время и зашел разговор о вчерашней идее.
- Как насчет нашего вчерашнего договора? - сам первый спросил Иванов, - Вы не передумали? Ты что скажешь, Виталий? Ты готов?
Тот, кого спрашивали, немного помялся.
- Я весь день думал, - неуверенно сказал он, - Надо сказать, непростая задача... Но, мне кажется, я кое-что придумал и мог бы сегодня начать...
- Я тоже не против, - подхватила Лена, - Я сегодня весь день ждала вечера. Думаю, было бы неправильно, если бы эта наша идея пропала.
Также и Игорь подтвердил свою готовность.
Все теперь смотрели на Виталия. Он был задумчив и пока молчал. Видно было, как ему непросто начинать. Он в какой-то неуверенности и в смущении оглядывал собравшихся. Но вчера уже все решили, он сам выразил свою готовность - и теперь оставалось лишь выполнить общее решение.
- Хорошо, - произнес он, - я попробую... Не могу сказать, насколько это будет интересно - здесь вам судить. Я лишь надеюсь, что эта история вас не слишком огорчит или встревожит.
Он еще немного помолчал. Было слышно, как за окном стрекочут кузнечики. Там, на улице опускались уже поздние сумерки. Все сидели серьезные и притихшие. Наконец, Виталий вздохнул, снова оглядел всех - и начал свой рассказ.
- Я начну с того, что я коренной москвич, - начал он, - Ничего я в жизни не помню, кроме этого большого города. Я не буду рассказывать о моих ранних годах, потому что в это время личность человека только еще складывается. Первые мои сознательные воспоминания относятся уже к отрочеству. С этого времени я и начну.
- Что же это за воспоминания? - поинтересовался Игорь.
- Стойте, не перебивайте, дайте человеку сказать, - вступилась за Виталия Лена.
- Да нет, почему же, - спокойно заметил Иванов, - Может быть, так даже и лучше - рассказывать в беседе.Так может яснее быть видной суть.
- Воспоминания довольно странные, - продолжал Виталий, слегка смущенный их разговором, - Вообще, насколько я понимаю, все это время у меня было довольно странное. Почти не помню обычных интересов, которые бывают у молодых людей в этом возрасте. Все интересы были, пожалуй, особого, "внутреннего" характера. В отрочестве я полюбил много читать. Вслед за художественной литературой, помню, пошла литература научного, философского характера. Вообще, интересы мои были тогда довольно широкие. Увлекался я тогда, в разные периоды и науками, и искусствами. Впрочем, дело не в этих внешних деталях - а в самом складе характера, в характере жизни. Думаю, что он тоже был довольно своеобразный.
- В чем же это заключалось? - вновь спросил Игорь.
- Трудно даже сразу сказать. Думаю, вот важнейшее - постоянные размышления, мечты, даже какие-то вдохновения и озарения. Жизнь, как я уже заметил, в основном была внутренняя. Часто любил гулять, непременно один, многое время проводил в лесу. В общем, был, как говорят, типичный "мечтатель".
- Почему же мечтатель? - серьезно заметила Лена, - Кажется, перед нами складывается образ одаренного подростка, способного и в искусствах, и в науках - но который еще не определился в жизни, не выбрал своего пути.
- Вот в этом-то была и проблема! - воскликнул Виталий, - Вернее, не в этом, а в обстоятельствах жизни, которые последовали затем. Или, вернее... не знаю, в чем!..
- Что же, мы очень внимательно тебя слушаем, чтобы разобраться, - поддержала его Лена.
- Все изменилось для меня с окончанием школы, - продолжал рассказчик, - Как и большинство моих сверстников, я счел необходимым поступить в институт. Не знаю, почему у нас большинство считает это необходимостью. Говорят, здесь и вопрос престижа, и способ для многих избежать армии, да и вообще - так принято... Скажу сразу, что и не от молодого человека это часто зависит - у нас в городе в момент окончания школы далеко не все достаточно зрелые, чтобы принимать самостоятельные решения... Так или иначе - но я тоже пошел по общей дорожке - и вот тут для меня началась совсем другая жизнь...
- Ничего удивительного, если с окончанием школы жизнь молодого человека меняется, - серьезно заметил Игорь, - Это многие отмечают, пожалуй, и не только в Москве - я это и сам по своей жизни помню.
- Действительно, - подхватил рассказчик, - До этого жизнь почти ничего не требовала от меня. Она не выходила за пределы обычного круга, где все было привычно и почти не требовало никаких усилий. А здесь произошло расширение этого привычного круга жизни. Я стал ездить на другой конец города, стал привыкать к новой системе занятий, к новым товарищам... В определенном смысле это было для меня началом нового жизненного этапа.
Игорь скептически хмыкнул.
- Меня смущает здесь некоторая узость этого круга, - вдруг вставил он, - Такой "домашний" городской молодой человек видит "начало нового жизненного этапа" в том, что просто перешел из одного учебного заведения в другое, из рангом пониже - в рангом повыше. Другие учебные программы, другой, новый круг людей - и вот я уже вижу завязку трагедии. Если не ошибаюсь, нам сейчас предстоит выслушать повесть о злоключениях студента, попавшего в сложный "технический" институт.
- Действительно, именно так, - открыто улыбнулся Виталий, - Я именно это и хочу вам рассказать. Но только я не понимаю твоего разочарованного и скептического настроения. Чего бы ты хотел - выслушать о злоключениях призывника в армии? Или заключенных в местах заключения? Конечно, в этом больше жизни, я согласен - но можно ли этого от меня требовать? Рассказываю, что могу, что сам пережил - а вместе со мной еще тысячи и миллионы молодых горожан. Так вот (продолжал он), обучение мое в институте оказалось действительно несладкое. Я попал на другой конец города, куда должен был ездить теперь каждый день. То, что нам рассказывали на занятиях, было мне чуждо и непонятно. Рядом были теперь новые товарищи, тоже смущенные и встревоженные, из-за новой обстановки и непомерных требований, как и я. Заводил я отношения трудно, общался тогда мало. Ничего не было, что бы скрасило для меня эти первые месяцы, хоть отчасти бы примирило меня с институтом. Это время - первые месяцы моего учения в институте - было, пожалуй, самым тяжелым временем в моей жизни.
- Снова меня здесь многое смущает, - перебил Виталий, - Вроде бы тяжелые времена жизни настают в каких-то других, более суровых местах. Снова узнаю городского интеллигента, который видит трагедию даже в довольно терпимых, я бы даже сказал, тепличных условиях.
- Может быть, и так! - снова с готовностью воскликнул Виталий, - Но я продолжаю. В тот, первый год я совсем зачах. Как бы кругом меня опустился мрак. Этому сильно способствовала и близость экзаменов. Сложность программ, непомерность требований, близкая возможность вылететь из института - вы представляете, как это может действовать на молодого человека. Моим товарищам было не лучше. Все, как я уже сказал, были смущены и подавлены. В институте была какая-то тяжелая, невыносимая обстановка. Все это чувствовали так же, как и я. Но всякое время проходит. Были сданы и первые, и вторые экзамены. На втором курсе мне вроде бы стало полегче. У меня появились какие-то просветы в жизни, здоровые интересы, новые друзья... Все прежнее вроде бы разрешилось, и в лучшую сторону. Я уже думал, что вздохну спокойно, что как-нибудь доживу остаток своей учебы. И тут вот случилась история с этим студентом...
- С каким студентом? - переспросила Лена.
Все остальные тоже собрались и прислушались, понимая, что сейчас, видимо, они услышат самое главное.
- С самым обычным, - устало вздохнул Виталий, - Который учился со мной на курсе. Это случилось действительно, по-моему, курсе на втором. Был у нас в группе один студент. Был такой тихий, незаметный, совершенно ничем не выделялся. Слова почти не вытянешь - помню, мне так и не пришлось с ним, кажется, толком ни о чем поговорить. Это я теперь знаю, что он иногородний - а тогда, кажется, даже этого не знал. В нашем институте были как местные, москвичи, так и иногородние. Те селились в общежитии и оттуда ходили на занятия. Вот и он приехал из какого-то городка - и тоже там поселился. Уж не знаю, как он там, в этих условиях жил. Думаю, было не сладко - из-за его характера, и необщительности, да еще к тому же плохого здоровья. Здоровье в самом деле было неважное - слабый он был какой-то, невзрачный, с физкультурой всегда трудности. В общежитии, как я потом понял, главные проблемы со сном. Люди собрались разные, каждый живет своей жизнью - трудно выкроить время, чтобы как следует выспаться. Вот он и ходил все время невыспавшийся - на занятия, помню, приходил какой-то желтый. С учебой тоже было не все в порядке. Я сказал уже, что было непросто, а тут еще такие условия - когда заниматься? Помню, с первой сессией были сложности, потом со второй. Все на пересдачи ходил. Помню, все тогда в читалке сидел - желтый, усталый, видно, что уже ничего не понимает, а все равно сидит. Я тогда это заметил, но у меня у самого были сложности. В общем, так получилось, что я тогда не стал в его жизнь вникать, да и вообще не слишком тогда во многое вникал. Жизнь такая была - у всех трудности, да и как в другом человеке разберешься... Так я с ним тогда и не познакомился. И уже никогда не познакомился. Потому что очень скоро этот студент нас всех... удивил. Было это как раз в середине второго курса. Прихожу как-то зимой в институт - а на самом видном месте, где всегда объявления - фотография в черной рамке и подпись под ней. Фотография как раз его. И, как сейчас помню, народ около этого плаката толпится. Мне тогда так нехорошо стало, что я ничего не стал расспрашивать, ушел - а подробности уже после узнал, в ближайшие дни. Оказалось все то же, что и раньше можно было предположить. Эту сессию он тоже не сдал. Перед этим, предчувствуя, что не сдаст, пробовал как-то выкрутиться, и для этого в больнице лежал. А больница известно какая - та, в которой оказываются переутомленные студенты, когда больше у них ничего не болит - разумеется, связанная со психикой. Уж не знаю, почему, но наши студенты, если оказывались в такой ситуации, все непременно там оказывались. В общем, картина открывалась безрадостная. Не удивительно, что этим все кончилось. А как кончилось, тоже представить можно - он просто повесился у себя в общежитии, в туалете. Мы тогда его похоронили, мать его из провинции приезжала. Те товарищи, которые жили с ним в комнате, тоже через какое-то время оправились. В общем, история эта прошла и ушла в прошлое - невозможно же с этим все время жить. Все вошло через пару недель в свою колею, и его мы почти уже не вспоминали. А вот я после этого на все как-то иначе взглянул...
Все слушали молча, не перебивая. Видно было, что не нужно ничего говорить - а только слушать рассказчика дальше.
- Я ко всей нашей институтской жизни по-новому присмотрелся, - продолжал Виталий, - Я и раньше многое замечал - но теперь вдруг как-то все особенно ясно стало. Я узнал скоро, что такой случай у нас далеко не единственный - в нашем ВУЗе каждый год два или три студента так же кончали. И что про больницу все было правда. И что пили, курили, и что в комнатах был разврат. Все мне это в тот год как-то особенно вырисовалось и в глаза бросилось. Я как будто нарочно именно это замечал. Я как будто, вместо учебы, каким-то "исследованием" задался. И еще - я тогда старался очень помогать. Ловко или неловко, умело или неумело - но я старался найти людей, которые были несчастны, и хоть как-то облегчить их жизнь. В этом и прошли средние годы учебы. Уж не знаю, помог ли я кому тогда - но мне это очень казалось важным...
Он устало, задумавшись замолчал. Некоторое время он, не видя, смотрел на собравшихся, как бы что-то вспоминая.
- А... потом?.. - наконец, робко прервала молчание Лена.
- А потом, - вновь вернулся к реальности Виталий, - началась апатия. Человек не может долго находиться под властью каких-то высоких чувств. Старшие курсы прошли бессмысленно и тоскливо. Никто уже не учился, все просто "добывали срок", единства и общности между студентами никаких не было. Все как-то разбрелись по углам, оставалось только получить диплом - чтоб навсегда расстаться. Я тоже был "сам по себе", хотя все еще размышлял - но уже не как прежде, а бездеятельно и тоскливо. Я тогда увлекся как бы "анализом" институтской жизни, и вообще всей системы образования - но уже все это было как-то не так жизненно. Так я и закончил "свой срок", и оставил, наконец, эти стены - чтобы выйти из стен института в "большую жизнь". Вот на этом, собственно, и кончается история моей учебы.
Некоторое время помолчали. То, что сказал Виталий, видимо, собравшихся взволновало. Все сидели тихо, как бы обдумывая то, что услыхали сейчас.
- Это... все, что ты собирался нам рассказать? - наконец, спросил Игорь, - Но... как же наше решение, наша договоренность о том... чтобы был из всего какой-то вывод, чтобы прослеживалась связь с теперешней жизнью?..
Виталий опомнился от забытья и снова поднял на них глаза.
- Ах, да, я совсем забыл, - произнес он, - Это-то самое главное. Да ведь в чем связь - в том, что моя теперешняя жизнь - в сущности, продолжение той, прежней. То, что по-прежнему, как это и следует из моего образования, я занимаюсь научной деятельностью. Сколько я ни пытался с этим кругом, с этой жизнью порвать - ничего у меня не выходило. Все оказывался я в тех местах, или среди тех людей, так или иначе с этим кругом связанных. Никакие мои попытки изменения жизни не увенчались успехом. Я теперь понял - просто я теперь пленник этого круга.
- Непонятно, из-за чего ты так переживаешь, - сказал Александр, - Что в этом всем такого уж плохого? Умные, интеллигентные люди. Не бессмысленно, не просто так живут - а имеют какую-то цель. Ты же сам говорил, что с детства имел склонность к наукам. Видимо, то и случилось, к чему ты всю жизнь шел - ты стал частью научной среды. А уж как именно это произошло, через какие несовершенные и больные обстоятельства - может быть, это не так и важно?.. Так что я немножко не понимаю последних твоих слов, и из-за чего такая необычная буря чувств.
Виталий болезненно улыбнулся.
- Ты попал в самую точку, - грустно сказал он, - Именно эти доводы отчасти и побуждают меня там оставаться. А еще - спокойная обстановка, возможность спокойно жить, уйма свободного времени. Эти удобства, быть может, и пленяют меня. Но не в том дело. Дело в том, что я, по сути, к этому кругу не принадлежу, что я посторонний там! Это следствие, быть может, какой-то ошибки, что я принадлежу к этому кругу - может быть, тогда, с моим поступлением в институт! Я отнюдь не ощущаю себя частью этого круга, не являюсь органической его частью. А реальность такова, что я постоянно нахожусь именно там.
- Можно ли предъявлять такие требования к жизни? - вновь спросил Игорь, - Возможность работы, сложившийся круг людей... Что еще надо человеку? А какие-то особые требования, мысль о том, чтобы в жизни в "самую точку" попасть - это, по-моему, что-то уже излишнее.
- Может быть, и так, - покорно сказал Виталий, - А только я не могу от этого ощущения избавиться. Я смотрю на этих людей - и, мне кажется, вижу скрытые пружины их жизни. Что здесь все построено на амбициях. Что здесь все в основном только "делают вид". Что здесь все придают такое значение внешности - статьи в журналах, ученые степени, эти симпозиумы... Мне иногда приходит в голову, что огромный мир выстроен... вокруг пустоты. Вы посмотрели бы, что эта обстановка делает с людьми, какие они становятся суетливые, пустые - и в то же время преисполненные сознания собственной важности, особой ценности своей деятельности, своей работы. Нет, я всего этого внутренне не принимаю. Я бы хотел какой-то другой жизни.
Все молчали, не зная, как поддержать разговор.
- В сущности же для меня, быть может, вот что главное, - продолжал задумчиво Виталий, - Вновь все возвращается к тому же студенту. Ведь если моя теперешняя жизнь - продолжение прежней, студенческой - то и он имеет и к ней самое прямое отношение. Вот так в мире все связано. Ведь студенчество - по крайней мере, то, с каким я столкнулся - как бы "дверь" в эту научную, интеллектуальную жизнь. Это все - отдельная область, и внутри в ней все должно быть связано. И вот что же встречает нас, так сказать, "у дверей"? Юный человек, который приехал в столицу, чтоб начать здесь новую жизнь. Который был достаточно одарен - ведь не зря же он поехал в столицу и попал в этот непростой институт. Который был увлечен наукой - ведь не зря же он просиживал целые дни над книгами! Дальше - известная обстановка, с которой все сталкиваются и в которой вряд ли можно кого-то обвинять. Повреждение в уме от недосыпания, от этой обстановки, от излишних требований своих старших ученых "коллег". Наконец, больница, отчаяние, полная безвыходность положения. И что самое удивительное - никого рядом в этот момент. Ни преподавателей, занимавшихся в это время своими учеными изысканиями, ни товарищей, оказавшихся, правда, примерно в той же ситуации, что и он. Никого, кто бы оказался рядом в момент созревания решения - или, хотя бы, остановил его в последний момент. Кто здесь виноват? У кого теперь спросить? О процессе, который мог перед тем произойти в его душе, я стараюсь теперь даже и не думать. Как развивается подобное в мыслях, как человек приходит к этому?.. пусть уж останется для меня навсегда тайной. Но почему, почему?.. как допустили до этого?.. Впрочем, ведь и я допустил - я ведь тоже был рядом... Но всегда, когда я размышляю об этом, чувствую, что за этим стоит некая система. Система, в которой покусились на слишком многое - на особые знания, на то, чтобы владеть миром - и не видят простого, страдающего человека. Где на первом месте схемы и теории - а свою жизнь не могут устроить, друг о друге позаботиться. Вот для меня цена всех этих званий, диссертаций и симпозиумов. Вот опора и основа всей этой жизни. Все студент, везде тот студент... Я прекрасно понимаю, что сейчас несправедливо говорю, что нельзя на все так смотреть. Но поделать ничего с собой не могу. Здесь, на той истории для меня все сошлось, соединилось. А поэтому, хоть и есть в моем подходе некоторая предвзятость, тем не менее я твердо говорю - в глубине души я этой жизни не принимаю. Не могу принять той области жизни, у дверей в которую - могила этого студента. Не хочу к ней принадлежать. А в действительности принадлежу. Вот в чем, может быть, главное мое отношение к этой истории.
Он, наконец, закончил. Все сидели тихо, задумчиво. Из окна в комнату влетел ночной мотылек и стал кружиться около лампы. Было совсем тихо. Все сидели и молча смотрели на рассказчика. Видимо, теперь предстояло как-то высказаться - но никто пока не решался первый начать. Наконец Иванов, вынужденный, как хозяин, играть также роль и "ведущего", оглядел всех и тихо спросил:
- Ну, кто желает еще что-нибудь сказать?
3. Обсуждение. Сны и прогулки.
Снова некоторое время молчали. Наконец, Лена, слушавшая особенно внимательно, сказала:
- Видимо, я понимаю Виталия. Он действительно не прижился в этой области жизни. Уж какие причины - не нам судить, но я эти чувства вполне понимаю.
- Эта история студента мне показалась вполне реальной, - сказал Игорь, - Такие истории действительно происходят в институтах. И то, что это могло произвести такое впечатление на молодую, ранимую душу, тоже вполне возможно.
- Я, честное слово, чего-то подобного ожидала, - сказала Лена, - В моей студенческой жизни тоже было возможно что-то такое...
Опять помолчали. Ночной мотылек все кружился по комнате, его тень быстро металась по углам.
- Но меня по-прежнему удивляет, при всей жизненности этой истории, некоторая ее узость, - продолжал Игорь, - Где же общее значение этой истории? Какой может быть из нее сделан вывод, важный для всех? Я боюсь, что с этим некоторая беда у рассказчика. В самом деле, ведь далеко не все люди живут в Москве; далеко не все из них поступают в институт - даже из молодежи; вовсе не все институты отличаются столь сложной программой и, так сказать, "техническим" направлением; наконец, и среди поступивших далеко не все отличаются столь тонким и ранимым характером, который побуждает именно так на все это смотреть; вот и получается. Что вся эта история имеет отношение к очень узкой, специфической области жизни, увиденной к тому же особым, очень специфическим взглядом.
Все слушали его с удивлением. Видимо, слова его всем показались странными.
- Постой, - оживленно воскликнула Лена, - А чего же ты ожидал? Разве мы ожидали от нашего дорогого Виталия, что он непременно расскажет нам что-то "глобальное", что в его рассказе непременно будет какой-то высший, общезначимый смысл?.. Разве не договорились мы специально, что каждый будет рассказывать именно о своей жизни, о том, что его самого в прошлом особенно затронуло, особенно отразилось именно на его судьбе? А в этом смысле Виталий, видимо, далеко превысил предложенные требования, не только о себе рассказал, но и о целой области жизни - быть может, не общезначимой, но все же достаточно значимой!..
- По-моему, насчет значения подобных наблюдений можно еще и поспорить, - сказал неожиданно сам Виталий, - Я рассказал вам об области жизни пусть и не самой значительной, но все же достаточно распространенной. Не все живут в городах, но города - это средоточие всей наиболее существенной общественной жизни. Да, далеко не все идут в институты - но если идут, то именно лучшая молодежь, самая талантливая и неординарная. Наука - не самая важная часть общественной жизни, и все же в нашем сознании с ней связано нечто особое. Пожалуй, это если не вершина общественной жизни, то одна из вершин. Да, мой характер в то время был необычный - но, может быть, именно такой характер и позволяет часто увидеть что-то существенное в жизни, выделить что-то важное. Вот и получается, что я описал вам область жизни - пусть и не самую высшую и важную, но одну из высших, и реальную, в течение многих лет, судьбу человека в ней - и к тому же все это, увиденное внимательным, неравнодушным взглядом. Что еще большее я вам мог предложить? Может быть, оно и существует - но, по крайней мере, ждать и требовать этого от меня было бы неправильно. Нет, Игорь, я не могу принять твою мысль.
Снова воцарилось молчание. Мотылек, кружившийся около лампы, подлетел к окну и стал биться в стекло. За окном была ночь, слышался стрекот кузнечиков. Слово решил, наконец, взять все время молчавший до сих пор Иванов.
- Я с вами почти во всем согласен, - задумчиво сказал он, - Рассказ нашего друга меня тоже очень сильно взволновал. Но я воздержусь слишком много его комментировать. Я лучше вернусь к мысли Виталия насчет "вершины". В самом деле, наука - это, в некотором смысле, одна из "вершин" жизни. И мы ведь, в какой-то степени, все представители подобных "вершин". Вот, Игорь, к примеру, связан с искусствами, у Лены... у нее тоже своя, особая вершина... (Она в этот момент сделалась серьезной. Они с Ивановым обменялись взглядами, и она сдержанно кивнула.) Вот это, может быть, тоже могло бы стать одной из тем наших "вечеров". Такой же взгляд на эти вершины изнутри. Опыт людей, побывавших там и в собственном опыте составивших о них впечатление...
Игорь и Лена задумчиво кивнули. Идея хозяина, видимо, была им близка.
Уже никто не хотел говорить - видимо, все было уже сказано. Ночной мотылек, бившийся в стекло, наконец, нашел выход и вылетел в темноту. Еще выпили по чашке чая, глядя в чернеющее окно и слушая стрекот кузнечиков.
- Может быть, еще кто хочет сказать? - спросил под конец хозяин, - Ты, Виталий? Что-нибудь скажешь в заключение?
- Нет, - ответил рассказчик, допив свою чашку, - Все, что хотел сказал. Думаю, нам всем пора спать.
Убрали чашки, вымыли посуду, потушили на кухне свет и скоро разошлись по своим комнатам. Первый вечерний разговор был окончен.
Иванову в эту ночь не спалось. Происшедшая беседа его взволновала. Он был сам за эту идею, он был рад, что их вечера здесь как-то наполнились - но его смущало волнение, которое пришлось пережить рассказчику. Он бы рад был, чтобы их пребывание здесь обрело смысл и цель - но такой ли ценой?.. Вновь и вновь размышлял он о цели поездки, о том, как все это себе представлял. Впрочем, от него теперь уже почти ничего не зависело - все шло своим чередом. Знай он, чего хочет или не знай, прикладывай какие-то усилия или не прикладывай - все равно гости уже вели себя вполне самостоятельно и практически сами распоряжались здешней своей жизнью.
Этим мыслям он и предавался, отправившись спать. Он ночевал на чердаке, на старом матрасе, положенном прямо посреди сена. Вызвано это было тем, что в доме было недостаточно места, что он хотел предоставить гостям удобный ночлег - а также тем, что его что-то неопределенное сюда тянуло. Здесь в самом деле была какая-то особая, таинственная обстановка. Было тихо, темно - только слышались какие-то слабые шорохи, да в раскрытое чердачное окно проникал лунный свет. Он теперь полюбил эту обстановку - что-то она ему напоминала, как-то особенно его успокаивала.
Но ему не спалось. Не в силах заснуть, он поднялся и подошел к чердачному окну. Он уже давно, еще в первый день его раскрыл, чтобы старый чердак мог проветриваться - так что и теперь оно было распахнуто. За окном виднелась часть их двора. Росли старые большие деревья, из-за них выглядывала крыша соседнего дома. Небо было чистое, звездное, в нем ярко светила луна. Прямо перед ним росла большая старая ель, ее старые лапы четко виднелись на фоне ночного неба. Весь поселок спал. Слышался стрекот кузнечиков, изредка издалека доносился лай собак. За окном было свежо - в него проникал слабый прохладный ветер. Весь пейзаж был пропитан миром и тишиной.
Иванов загляделся на эту картину, как бы забыв обо всем, кроме нее. Наконец, отвернулся от окна и вгляделся в помещение чердака. Скоро его глаза привыкли к темноте, и он в отблесках лунного света стал замечать здесь отдельные предметы. Здесь как прежде, были собраны и свалены разные старые вещи. Вот знакомый стул, на котором он сам когда-то сидел, с отвалившейся спинкой и сломанной ножкой. Вот остатки шкафа, ящик с детскими книгами. Вот старый проигрыватель, на котором когда-то он слушал свои детские пластинка. Вот и ящик с пластинками - здесь же, поблизости. Он взглянул в дальний угол - там тоже что-то лежало. Днем он видел, что это была его собственная игрушка - старый плюшевый мишка, у которого он когда-то сам оторвал лапу, что и сделало его давним обитателем чердака. Все здесь напоминало о прошлом. Но теперь это не смущало Иванова, не вызывало прежнего грустного, тяжелого чувства - он, напротив, теперь чувствовал какое-то спокойствие и умиротворение.
Перебравшись через копны сена к своему матрасу, он сел на него. Спать по-прежнему не хотелось, и он стал прислушиваться. Весь чердак был наполнен множеством слабых, еле заметных звуков. Под матрасом слабо шуршало сено. В глубине, у стены что-то скреблось. В доме, внизу кто-то тихо ходил.
Вдруг до него донесся какой-то слабый странный шум. Он не мог понять сначала причину этого шума, но потом догадался и улыбнулся - это проехал вдалеке ночной поезд. Он и прежде, двадцать лет назад, часто слышал по ночам этот звук и частенько под него засыпал. Странно, что теперь, в этот приезд он только сейчас его заметил. Видимо, в прежние дни он еще полон был городских впечатлений. А теперь, когда но услышал этот звук, сердце его вновь наполнилось каким-то особым миром и спокойствием.
"Все как тогда, - вновь подумал он, - И этот шум поезда ночью... Все здесь то же, все возвращается..."
Он почувствовал какую-то особую, детскую радость от этих мыслей. Этот дом, этот чердак - вообще все это место - вдруг стали для него какими-то особо уютными и родными. Он как будто не пять дней назад приехал, а всегда был здесь, будто и не уезжал никогда!.. Господи, неужели все это было? Он ведь этого последние годы совсем не вспоминал, будто этого и не было никогда - а вот теперь вдруг все это так ярко вернулось!..
Он вновь устроился на своем матрасе. "Все-таки не зря пришла мне эта мысль," - вновь подумал он. Снова вдалеке прошумел тихий ночной поезд. И под эти звуки, глядя на лунный свет и вдыхая знакомые запахи, Иванов, наконец, заснул.
... А Виталий в эту ночь, наоборот, почти сразу заснул. Он слишком устал после беседы, ему нужно было отдохнуть, "отключиться". Они с Игорем спали в общей комнате, на стоящих вдоль разных ее стен кроватях. Для Виталия выбрали дальнюю кровать, у окна. Так как ночь ожидалась теплая, это окно, перед тем, как лечь спать, открыли.
Но, проспав около часа, он вдруг проснулся. Ему вдруг показалось, что его кто-то зовет. Он сел на кровати, прислушался - зов раздавался будто бы с улицы. Было прохладно, рядом темнело открытое окно. Ветер, влетающий с улицы, колыхал занавеску. Кажется, было тихо. Но он знал, что его кто-то звал, что ему кто-то нужен, что он должен сейчас что-то сделать, куда-то идти. Тихо, чтобы не разбудить Игоря, он встал, накинул на себя что-то и вышел из комнаты. Так же тихо, мимо двери, за которой спала Лена, он вышел из дома и на крыльцо. Кажется, звали его из поселка. Еще постояв, как бы прислушиваясь, он притворил дверь и пошел в темноту. Рядом виднелись притихшие окраинные дома. Было уже, как он заметил, не так темно - занималось уже раннее утро, край неба над дальним лесом слегка посветлел. Он шел по дорожке на дальнюю половину поселка. Вот уж и эти, тихие сбившиеся в кучку дома. Все еще спит, заперты окна и двери. Все здесь погружено в сумрак раннего утра. Но он знал почему-то, что ему нужно именно сюда. Он какое-то время смотрел на дома с неким странным чувством, будто какою-то болью. Потом вдруг подошел к ближайшему дому и постучал. Но никто ему не ответил. Он постоял немного и подошел к соседнему дому - тоже попробовать. Им овладело вдруг какое-то возбуждение. Не разбирая, не обращая внимания, что ему никто не отвечает, он вдруг стал стучаться во все дома, перебегая от одного к другому, натойчиво дергать за двери, ставни. Никто не откликался. Весь тихий поселок спал.
Он стал настойчиво приговаривать:
- Люди, откройте! Люди, отзовитесь! Я вас ищу, потому что вы мне нужны. Жизнь моя незаметно зашла не туда. Я пошел в жизни не тем путем. Теперь я ищу выхода. Но для этого мне в первую очередь нужно людей. Вот для этого вы мне нужны. Я должен вас, вашу жизнь понять. Я хочу понять, как еще, по-другому можно. Помогите мне, покажите путь. Люди, отзовитесь! Люди, откликнитесь!
Он все стучал и стучал в двери и приговаривал, не надеясь уже получить никакого ответа. Лишь один раз из окна высунулось чье-то заспанное лицо и глаза незнакомого человека на минуту оглядели его. Не узнав его и не найдя, видимо, в нем ничего интересного, человек повернулся и сказал кому-то внутри:
- А, какой-то чудак. Все кричит - сам не знает, чего кричит. Странный какой-то, дикий - сразу видно, не наш.
"Странный чудак" было обрадовался, хотел броситься на это единственное проявление к нему внимания - но последние слова его будто подкосили. Он вдруг сразу остановился, как-то поник и, поникший, понурый, устремился прочь от окна.
- Я не ваш... - про себя приговаривал он, - не ваш... Как я сразу не сообразил!.. И какую смелость имел надеяться!.. Да, конечно - здесь непроходимая стена. Разные миры. Этой стены никогда не перейду. "Ты не наш..." Я не ваш...
Хмуро, как подбитая собака, он заковылял прочь от дома. Больше он уже никуда не пробовал стучаться. Вновь взглянув на сбившиеся в кучку дома, он пошел куда глаза глядят. Но он шел как-то странно. Он как будто забыл дорогу назад к дому. Кроме того, здесь рядом вдруг оказался лес, которого, кажется, раньше не было. Вот он уже идет по этому лесу. Узкая тропинка ведет его все дальше в чащу. Вот уже и тропинка кончилась, кругом бурелом. Он не знает, как выйти, не знает дороги. Лес здесь какой-то незнакомый, чужой. Узкая тропинка совсем потерялась. Он начал вновь бегать, кричать, звать - никакого результата. Лес не тот, дорога не та... вся жизнь не туда зашла... Он куда-то побежал через лес, обо что-то ударился и... проснулся.
По-прежнему вокруг были стены комнаты в доме Иванова. рядом по-прежнему было раскрытое окно, колыхалась на ветру занавеска. За окном в самом деле уже светлело. Он взглянул в светлеющее окно, подивился на причудливое течение своих мыслей, натянул поплотнее на голову одеяло от ветра, он опять заснул - теперь уже до утра.
...В эту ночь и Коленька испытал некоторое приключение. С другом Витькой они заранее договорились об одном деле, которое самое удобное было определить на ночь. Поскольку такие дела не слишком поощрялись родителями, решено было их в свои планы не посвящать.
Вечером он лег ночевать не в комнате, а на веранде, сказав, что ему так удобнее. Но, ложась в постель, он даже не стал раздеваться. До полночи он лежал в темноте, ожидая, когда же раздастся условленный стук. Наконец, уже глубокой ночью, снаружи в окно тихо постучали. Стряхнув с себя сон, Коленька еще раз прислушался, тихо ли в доме и, взяв у стены приготовленные заранее вещи, тихо пошел к входной двери. За дверями, на улице уже ждал его Витя. Тихо прикрыв дверь, чтобы никого не разбудить, мальчики пошли в темноту.
Шли до места довольно долго. Им пришлось миновать поселок, выйти за крайние дома. Здесь они перешли тихую ночную улицу. Дальше пошли совсем другие места - какие-то огороды, кусты... Мальчики спустились со склона и углубились в кусты. Было довольно прохладно. Еле заметно вилась в темноте тропинка. Скоро запахло влагой, впереди уже слышался плеск ручья. Мальчики сделали последние шаги - и вышли к воде. Перед ними плескался довольно широкий ручей. Рядом с трудом различались какие-то мостки. Впереди за кустами поднималась какая-то высокая насыпь.
Скинув сандалии, мальчики вошли в воду и принялись шарить руками по дну. Они будто что-то искали в воде, только они одни знали, что. Иногда в темноте раздавался радостный возглас. Ценная добыча складывалась в пакет, положенный тут же на берегу, у мостков.
Скоро пакет был полон их маленьких "драгоценностей" - длинных, закованных в длинные узенькие трубочки личинок ручейников. Ручейники нужны были им для завтрашней рыбалки. Они, без сомненья, могли набрать их и днем - но делали это теперь ради приключений и "для таинственности".
После этого мальчики не торопились возвращаться домой, а, оставив пакет, прямо по воде пошли вниз, по ручью. Ручей вился среди кустов и подходил ближе к насыпи. Оба знали, что это за насыпь - наверху ее проходило шоссе. Подойдя к насыпи, ручей скрывался в тоннеле. В нем было темно и гулко. Камни здесь обросли еще сильнее водорослями, и по ним в воде скользила нога. Мальчики долго бродили по тоннелю, иногда переговариваясь в сыром и гулком помещении. Вдруг над их головами пронеслась машина. Оба как-то невольно вжались в стену и притихли. Рядом с ними в отверстие тоннеля было видно, как машина, проехав, осветила прибрежные кусты.
Набродившись по тоннелю, мальчики вновь вернулись к прежнему месту, где у мостков взяли пакет и обулись. Оба уже хотели возвращаться. Прежним путем, через кусты, огороды, через поселок они вернулись к центральной площадке, где и расстались. Коленька быстро пошел в сторону своего дома. Незаметно приоткрыв свою дверь (она так и осталась незаперта), он вошел в коридор и тихо пробрался на веранду. В доме по-прежнему все спали. Он теперь уже окончательно разделся и юркнул в свою постель. Было темно, тихо. Сквозь прозрачную тюлевую занавеску через окно заглядывала на веранду полная луна. В досчатой, пахнущей деревом и сухой травой веранде было тихо, тепло и уютно. Мальчик некоторое время смотрел на луну, слушал звуки и шорохи в доме и за окном - и потом, наконец, заснул безмятежным, здоровым, спокойным и чистым детским сном. Никто из взрослых их с Витенькой ночного приключения, кажется, так и не заметил.
4. Снова дети.
Жизнь в поселке шла своим чередом. Взрослые днем работали, дети играли на дорожках поселка. Лето уже перевалило за половину и неотвратимо двигалось к осени. Все чаще местные семьи отправлялись в лес за грибами - в этих походах принимали участие и маленькие жители поселка.
Про таинственный дом не забыли, просто отложили его посещение до более удачных времен. А пока над ним как бы негласно установили наблюдение. Дети ходили вокруг дома, заглядывали в окна, наблюдали исподтишка за приезжими. Иногда самые отчаянные оставляли на крыльце или на подоконнике "гостинцы", в виде комка репейников или собачьего помета. Делалось это с бессознательной целью хоть как-то привлечь внимание этих странных и непонятных приезжих.
В доме же Иванова на эти выходки пока не обращали никакого внимания. К ним как-то привыкли, как к неизбежной детали здешней жизни, и не пытались никак вступить в общение с юными жителями поселка. У них самих, в конце концов, были свои интересы, поважнее. Им нужно было свои вопросы решить - зачем им была эта маленькая шумящая ватага!..
Между тем жизнь детей от этого совершенно не страдала. Они тоже не могли понять забот и волнений этих странных приезжих - но, видимо, вовсе не были от этого несчастны. Дни проходили за днями, и, может быть, никто из детей не смог бы сказать, чем именно эти дни были наполнены - но, тем не менее, это и была, очевидно, самая настоящая и полноценная их жизнь. Вот и этот, очередной день для Коленьки с Витей прошел будто бы как обычно, ничем не примечательно - а, между тем, это и был один из образцов этой яркой, настоящей и полноценной их жизни.
С утра они снова встретились и, как обычно, пошли бродить по поселку. Зайдя на детскую площадку и проведя некоторое время там, они скоро оставили всех и снова отправились бродить вдвоем. Так скоро зашли они на самую окраину поселка. Здесь около забора стоял полуразрушенный сарай, а все место вокруг заросло крапивой и лебедой. Мальчики бродили вокруг, среди зарослей крапивы, разыскивая дыру в заборе, по которой они могли бы пробраться в расположенный сразу за территорией поселка гараж. Не найдя дыры, они от нечего делать забрались сквозь неплотно закрытую дверь в сарай. Место это было совершенно безлюдное и заброшенное. Кроме кучи старого угля, здесь лежали какие-то тряпки, старые ненужные вещи, подсыхал старый собачий помет. День был жаркий, и в сарае тоже было жарко, и лучи солнца пробивались сквозь щели.
Осмотрев сарай, мальчики вновь вышли на улицу и устроились прямо на траве, на сухой небольшой поляне, прямо около стены сарая. Здесь было удобное уютное место, заросшее сухой травой и какими-то мелкими цветочками, и здесь очень уютно было сидеть. Мальчики, поглядев на цветы, скоро легли на спины, и принялись рассматривать проплывающие в высоком небе облака. День был ясный, солнце очень ярко светило, но и облака уже собирались - огромные, ватные, как белоснежные горы плывущие в вышине. Одно облако было похоже на зайца, другое - на медведя. Как-то незаметно мальчики стали наблюдать за облаками, какое из них на что было похоже. Было жарко, летние кузнечики звенели в сухой траве, на окраине поселка была полная тишина.
После обеда, ближе к вечеру снова встретились. В этот раз побежали на другой край поселка, ближе к лесу. Здесь какое-то время провели в старой, выкопанной у самого края леса землянке. После этого бродили в кустах, в зарослях малины, высматривая еще растущие кое-где ягоды. После этого остановились за крайними домами, около бывшей здесь большой свалки. День уже клонился к вечеру. Солнце опускалось над растущими по другую сторону свалки кустами. Рядом росли заросли иван-чая, крапивы. Большая, выкопанная, видимо, экскаватором яма была полна самого разнообразного мусора. Рядом с мусором вились большие, блестящие под вечерним солнцем зеленые мухи.
Дети больше уже ничего не собирались делать сегодня. Постояв еще около свалки, глядя на заходящее солнце и на мух, они не торопясь пошли в поселок. Каждому из них предстоял вечер дома, ужин, встреча с родителями... Только, зайдя уже в поселок, они еще задержались немного на небольшом лугу около крайнего дома. Луг зарос невысокой травой и усеян был весь самыми разнообразными мелкими цветами. Чего здесь только не было - и сиреневые маленькие колокольчики, и высокие, терпко пахнущие ромашки, и розовые мелкие лесные гвоздички, и белые, еле видные в траве маргаритки, и еще много-много других, неизвестного названия цветов!.. Все это так и сверкало и горело среди травы в начинающихся сумерках.
Мальчики еще долго ходили по лугу, пускались на корточки и рассматривали цветы, как бы находя в них что-то непостижимое и удивительное. Их притягивали эти разноцветные созданья, с венчиками самых разных лепестков, с самыми разнообразными листьями, пестиками и тычинками. Здесь была огромная пища для их любознательности, для их детского стремления находить в мире прекрасное и необычное, удивляться и восхищаться.
Только в поздних сумерках, когда небо стало темнеть и ничего уже почти не было видно, они расстались.