Аннотация: 1931 год, брат и сестра гуляют по Гамбургу и ...
Это был небольшой, неприметный дом, выкрашенный светло-желтой краской. С улицы были видны только коричневая дверь, витрина магазина и небольшое окно второго этажа. На двери висел почтовый ящик, на котором было написано "г-н А.М., игрушечных дел мастер", а чуть ниже была прибита деревянная табличка "для гномов и волшебников вход с другой стороны". Под табличкой висел пожелтевший листок с припиской от руки "тролли принимаются по одному и только по средам".
"Хм, сегодня как раз среда", - улыбнувшись подумал Хайн, которого Литти, как на буксире, тащила через полгорода к заветной двери. Она никогда не заходила внутрь и ни за что бы не отважилась одна переступить порог такого дорогого магазина игрушек. Но старший брат казался ей достаточно смелым и вполне взрослым для того, чтобы взять основную роль на себя, в то время как она сможет просто увязаться за ним хвостиком.
Хайн остановился, рассматривая витрину.
Литти, посвящавшая этому увлекательному занятию практически все свое свободное время, знала ее наизусть.
На самом верху висели солнце, месяц и звезды из золотой и серебряной фольги. Чуть ниже стелились белые пушистые облака, сквозь которые по мосту пробивался красный поезд - паровоз, вагонетка с углем и три пассажирских вагона. На перроне толпились путешественники: зайцы в цилиндрах, медведи в старинных камзолах, барышни с кринолинами и кружевными зонтиками, солдатики. Чумазый чертенок в дырявом котелке и разноцветных митенках присел на скамейку. В здании вокзала играли музыканты и продавалось мороженное. Разноцветную тележку мороженщика было прекрасно видно сквозь крошечное окошко. Литти много раз бывала на вокзалах, ее семья часто переезжала, но ни разу она еще не видела такой красоты. За вокзалом начинался город с просторными светлыми улицами и нарядными домиками, на подоконниках которых круглый год цвела петунья. По улицам прохаживались степенные коммерсанты, мелкие дельцы, дамы в чепцах. Мальчишка газетчик выкрикивал заголовки свежих новостей. Все они были из фарфора, воска, шелка, плюша, дерева или бумаги. Они были набиты ватой, конским волосом или паклей, раскрашены свинцовыми белилами, охрой, киноварью и кобальтом. Но все они были живые. У каждого из них была своя история. Даже у бродячей кошки, примостившейся на трубе. По вечерам, когда на улице зажигали фонари, тени удлинялись и заполняли углы витрины. Тогда куклы по-тихоньку поворачивали друг к другу головы, пожимали плечами, перемигивались и неслышно шептались. Все это Литти много раз видела своими собственными глазами. Каждый раз выходя из дому, она старалась пройти мимо волшебного магазина, но удавалось ей это редко - они жили далеко, в трех кварталах от Мёнкебергштрассе.
Пару раз через стекло витрины она видела человека, стоявшего за прилавком. Он улыбался ей и кивал, словно приглашая зайти. Но мама однажды сказала "... что ты! Там, наверняка, каждый пустяк стоит целое состояние!" Мама Ангелика тоже долго стояла завороженная, любуясь на нежных красавиц и утонченных кавалеров, на зажиточные аккуратные дома и служанок в накрахмаленных передниках. Казалось, что из булочной с кренделем на вывеске доносится аромат сдобы с ванилью и корицей. Мама вздохнула, взяла Литти за руку и собралась идти дальше, когда вдруг дверь магазина открылась и из нее вышел высокий господин средних лет. Что-то в его лице и в фигуре показалось Ангелике знакомым, но углубляться в воспоминания она не стала - слишком они контрастировали с реальность - а поспешила с дочерью по своим делам. Тщетно она потом пыталась вспомнить, где могла видеть того человека, он был похож на кого-то, кого мы постоянно встречаем на улицах родного города, но давно не видели и никогда не знали, как зовут.
Литти же больше интересовало то , что находится внутри за таинственной коричневой дверью, чем сам незнакомец. Казалось, что там в глубине и полумраке толпятся какие-то неясные фигуры на тонких ногах, с длинными клювами, в огромных шляпах, в пиджаках со слишком длинными рукавами, с тыквами вместо голов, с крыльями, с хвостами, с пуговицами место глаз. Все они недовольно шумели, что их запирают на ночь, а хозяин лавки торопился поскорее захлопнуть дверь, чтобы кто-нибудь не сбежал на улицу.
Хайн взялся за дверную ручку. Она была сделана в виде опущенной вниз человеческой кисти, держащей кончиками пальцев небольшое яблоко. Она не предлагала яблоко, она скорее не давала его. Пришедшему надо было самому захотеть.
Хайн толкнул дверь. Чьи-то умные недоброжелательные глаза на плоском белом лице окинули его колючим, проницательным взглядом. Полярная сова, сидевшая в клетке около двери, молчаливо оценивала его, слегка склонив голову на бок. Она так ничего и не сказала, а вот из-за массивного прилавка раздался человеческий голос:
- Здравствуйте, ребята!
Поскольку владельца голоса видно не было, то Хайн и Литти удивленно посмотрели по сторонам. Не успели они как следует оглядеться, как дверь открылась снова и впустила еще двоих: сухопарую пожилую даму и хрупкого светловолосого мальчика.
Дама была довольно заурядна в пальто мышиного цвета, с гладко зачесанными волосами и невыразительным лицом. Гувернантка, скорее всего. А вот мальчик, ровесник Литти, был необычным. Судя по всему, он был из тех мальчиков, которым каждый год покупали новые курточки и сапожки. Дома у таких обычно бывает своя комната, заставленная самыми лучшими игрушками из самых дорогих магазинов. Однако мальчик не походил на противного избалованного задаваку. В нем было что-то странное, что-то такое, отчего сердце у Литти сжималось от страха и боли, что-то такое, чего не должно быть никогда-никогда. Хотя Литти не смогла бы выразить это словами, сердцем она безошибочно угадала, что это нелюбимый ребенок. У него была комната, заваленная игрушками, и печальные глаза, в которых читалось одно единственное горькое "почему?" Не сговариваясь и не раздумывая, повинуясь лишь первому порыву, Хайн и Литти стали по бокам от вошедшего следом за ними мальчика, словно принимая его в свой круг, словно пытаясь залечить ту пустоту, которая билась у него в груди.
- Так-так... - снова раздался голос загадочного и все еще невидимого игрушечных дел мастера. - Вот так дела... что же это получается? Кто же это к нам пришел?
Тут он выпрямился во весь рост, поднимая с пола картонную коробку, набитую всякой всячиной, и над прилавком появились вполне обыкновенные голова, шея, плечи и туловище. Одет он был в белую рубашку, галстук-бабочку и черный передник. Были ли у него ноги Литти все еще не была уверена. Он принялся с увлечением рыться в коробке, вытаскивая из нее то чьи-то уши, то лапы, то хвосты, то непонятные колесики и трубки. При этом он что-то бормотал себе под нос.
- Для зайчишки - штанишки, для козленка - распашонка, для Марфушки - ватрушки, для Ванечки - саночки, а для Лизоньки...
Он запустил правую руку на самое дно коробки, пытаясь что-то там нашарить.
- А вам бы чего хотелось, барышня?
Его светлые глаза смотрели прямо на Литти, и та ни капельки не смутившись, потому что сумасшедший кукольник понравился ей сразу же, ответила:
- Куклу!
Она представила себе какую именно она хочет куклу. Вообще-то таких кукол не бывает. Ее звали Эльза, у нее были короткие стриженные волосы как у мальчишки, синий поношенный вельветовый жакет и белые холщовые штаны. Эльза была матросом. Мелькнувший перед глазами Литти образ был настолько ярким, что девочка даже охнула от сожаления, что никто не делает таких кукол. Розовощекие пупсы и пухленькие малышки в розовых платьицах ее мало привлекали.
- Хм... куклу? Может быть все-таки самолетик? - Кукольник достал из коробки ярко-красный "альбатрос". - Или вот, например, подводная лодка? Это такая лодка, которая плавает под водой. Здорово, правда? А еще у меня есть... хм, что еще тут есть? - Он перевернул и потряс коробку над прилавком. На деревянную столешницу посыпались винтовки, сабли, пулеметы, лошади, барабаны и даже целая артиллерийская батарея. Светловолосый мальчик открыл от восторга рот.
- Как? И это все? Нет, подождите, постойте, а как же... - Продавец еще раз как следует стукнул по перевернутому дну коробки. И морская волна выбросила на прилавок прекрасный чайный клипер с кипой белоснежных парусов.
- Ого! - только и смог проговорить Хайн, подходя вплотную к прилавку.
- Да, этот хорош, - довольно хмыкнул продавец, - но я лично больше люблю вот этот.
Маленький отважный бриг палил изо всех восемнадцати пушек. Он вел неравный бой, один против двух линейных кораблей. Пожары, пробоины, разорванные в клочья паруса, разнесенный в щепки рангоут. Раненные и убитые. Но он не сдавался. Кормовой флаг был гвоздями прибит к гафелю. Капитан и матросы были честью привязаны к своему кораблю. Не на жизнь, а на смерть. Капитан весь в копоти и саже под перекрестным огнем двух вражеских кораблей сам заряжал орудие. "Пли!" Правый борт полностью скрылся в дыму. Какие храбрецы, какие сумасшедшие, отчаянные храбрецы, на них невозможно смотреть равнодушно, невозможно смотреть и быть не в силах помочь! Не выдержав душевного напряжения, Хайн схватил кораблик руками и прижал к груди. Судно тут же замерло, превратившись в искусную, но неподвижную модель.
- Тут где-то еще парочка завалялась, - пробормотал необычный продавец, обводя глазами полки, - но мы ведь ищем не фрегат "Палладу", мы ведь ищем куклу. А с куклами, с ними сложнее. Да, с куклами не все так просто...
Никто из присутствовавших в магазине не решился ему возразить. Дети просто воспринимали все как должное, Хайн, считавший, что всему должно быть разумное объяснение, решил, что найдет это объяснение позже, сейчас же не было времени на какое-то объяснение, сейчас надо было как следует рассмотреть все чудеса, таившиеся в лавка. Ну а унылая гувернантка стояла со скучающим видом. То ли она вообще ничего не замечала, то ли видела все это уже тысячу раз и ничему не удивлялась.
- Давайте попробуем с кроликом, а? - как-то неуверенно сказал кукольник, закрыл глаза, быстро засунул руку в коробку и рывком вытащил за уши серого кролика с совершенно пиратской мордой. Он был одет в синий камзол, отделанный серебряными кружевами, на перевязи у него висела шпага, а за пояс была засунута пара пистолетов. Продавец поставил его на прилавок и нахлобучил на голову видавшую виды треуголку, которая была украшена линялым пером. Вид у кролика был воинственный и вызывающий. Хотя по сути это был добрый малый. Но так сложилась его жизнь, так повернулось колесо фортуны, что вместо того, чтобы грызть морковку в родовом замке где-то в Тюрингии, он бороздил океаны и ловил ветер в паруса.
- Это же капитан ван дер Меер, - воскликнула Литти и потянулась к игрушке.
Кролик подмигнул Литти, вытащил из кармана складную подзорную трубу, посмотрел в нее и сказал:
- Через час на горизонте должны показаться Багамы.
Продавец с облегчением улыбнулся, словно кролики давались ему легче, чем куклы. Если барышня согласная на кролика...
- А можно мне такого же? - тихо спросил светловолосый мальчик.
- М-м-м... знаешь, в чем вся штука, малыш... - игрушечных дел мастер замялся, - они все только в одном экземпляре. На свете есть только один капитан ван дер Меер, и я никак не могу тебе сделать другого. Давай лучше ...
- На! Держи! - Литти протягивала мальчику кролика. - Пусть он будет твоим. Его зовут Иоган. Он прославленный пират и охотник за сокровищами.
Мальчик схватил игрушку. Он был настолько взволнован, что даже не сказал спасибо. Литти подумала, что было бы здорово, если бы мальчику разрешили приходить к ним домой, они могли бы играть в Остров. Но только вряд ли родители его отпустят.
- Значит, все-таки кукла, - вздохнул кукольник. Он почесал подбородок левой рукой и тут все заметили, что левая рука у него механическая. Она была целиком сделана из железа. Шарниры-суставы, штифты-кости, хитроумные колесики, приводившие в движение тросы-мышцы, все это работало слаженно и беззвучно, но производило устрашающее впечатление. Литти ойкнула и слегка отшатнулась. Левый рукав рубашки не облегал человеческую плоть, а свободно висел на железном конструкте.
- А ... рука, - помрачнел кукольник. - Потерял я руку. Вот теперь ищу ее, ищу, а она все никак не находится. Много чего другого нашлось - дом вот этот нашелся, а руки все нет. На войне я ее, братцы, оставил. На войне.
Кукольник замолчал и постучал железными пальцами по темному лакированному дереву.
- А где вы сражались? На каком фронте? - спросил Хайн, думая, что речь идет о Великой войне.
- Я где только не сражался, сынок, - мягко проговорил мастер. - Может не стоит... хотя в прочем ладно. Дело было так.
Он зачерпнул из коробки полную горсть солдатиков в черной форме и бросил их перед собой на столешницу. Солдатики тут же вскочили на ноги и построились.
- Значит, вот здесь проходит речка Савостьянка, - купольник прочертил пальцем с севера на юг изгибающуюся линию. На столешнице заплескалась небольшая речушка.
- Здесь идет железная дорога. - Рельсы пролегли по левому берегу реки, образуя вилку.
- Здесь станция Мануйловка. - Указательный палец палец ткнул в то место, где рельсы и река сходились и откуда шли дальше параллельно.
Была зима девятнадцатого. Деникин вел наступление на Донбасс. Шестого ночью вернулась разведка и донесла, что два красных бронепоезда стоят на запасных путях верстах в десяти. Было решено идти и пытаться их захватить, либо вывести из строя.
Седьмого ранним утром от реки поднялся густой туман. Поезд плыл в нем малым ходом, скрытый, невидимый и призрачный. Затормозив не доезжая до станции, он выпустил из вагонов легкие бесшумные тени. Сонная зимняя тишина баюкала степь. Не верилось, что где-то рядом идет война. Что она идет прямо сейчас, в половине пятого, серой шинельной цепью, в строгом молчании, примкнув штыки.
Караульный захрипел и упал в снег, суча ногами. Раздались выстрелы. Отрывистые команды. Суматоха и неразбериха. Топот ног, ржание лошадей.
- Ах вы ж черти!
Стоны и ругань. Потом слева послышались мощные взрывы. Один за другим, их было пять или шесть. Затрещал огонь.
Хайн инстинктивно вжался в пол. Чуть стихло. Вдалеке заработал пулемет. Он лежал на дощатом полу будки, в которой продавались железнодорожные билеты. Дверь была настежь распахнута и холодный февральский ветер задувал внутрь струи снега. Сейчас, быстрее! Он дополз до двери. Дальше дорогу ему перегородил лежавший на пороге труп. Кто это, кто его убил, кто с кем воюет? Снаружи совсем близко раздались звуки борьбы. Надо было выбираться. Хайн отпихнул труп и осторожно выглянул за дверь. Перрон был усеян мертвыми телами. Слева виднелся горящий остов поезда, справа в тумане продолжался бой. Хайн хотел было вскочить и бежать, но его остановил чей-то взгляд. На земле, оперевшись на только что поверженного противника, сидел человек в черной гимнастерке. Весь левый рукав был разодран. Виднелись обломки кости, рука висела на лоскуте кожи.
Хайн вздрогнул и прикрыл рот рукой, чтобы сдержать крик. Он первый раз в жизни видел столько крови. Человек с перебитой рукой внимательно посмотрел на него и тихо сказал:
- Подсоби, сынок.
- Да-да... конечно, - с готовностью пробормотал Хайн. Его отец был врач, в детстве он научился обрабатывать ссадины раствором йода... Йод и бинты... где-то там, на полке у отца в кабинете... Какая чушь! Какие бинты? Разве здесь они есть? Разве здесь они помогут? Хайн был совершенно подавлен и растерян.
- Беги в Терновое. Скажи, что капитан Морозов с двумя ротам занял Мануйловку. - Раненый говорил с большими паузами, теряя силы на глазах. - Два броне... поезда взорваны. Пути повреждены. - Смертельная бледность разлилась по лицу капитана. - Несем. Потери. Ждем. Подкрепления.
Хайн закивал.
- Беги. Быстрее.
Хайн помчался со всех ног. Ему что-то кричали в след, стреляли, пытались остановить. Он не знал, что он делает, почему и откуда он знает, что именно надо делать. Он делал то, что был должен. Он нагнулся и на бегу подхватил с земли красно-черную фуражку, такую же как у раненого офицера. Ноги вязли в сугробе, тяжелое пальто стесняло движения. Казалось, что сердце стучит в ушах, а воздух ножом режет грудь.
В орешнике на берегу речки показался человек, державший под уздцы двух коней. Еще один конь под седлом был привязан поводьями к ветке.
- Ну как там наши? - встретил вопросом бегущего паренька красноармеец.
Не имея ни малейшего понятия, кто такие "наши", Хайн ничего не ответил. Он сбросил неудобное пальто, отвязал коня, вскочил в седло и надел фуражку.
- Куда, шельмец! - заорал солдат, стороживший лошадей. - Стой, кому сказал! - Он сдернул с плеча винтовку, молниеносно зарядил и выстрелил несколько раз, не целясь. Не попал. Пока он перезаряжал, Хайн поднял коня в рысь.
Где находится Терновое, Хайн не знал, а спросить было не у кого. Конь сам перешел по льду речку и понес его на север вдоль русла. Через полчаса скачки по бесконечным заснеженным полям, сливавшимся с низким серым небом, впереди показался дым от печных труб и Хайн подъехал к небольшой деревушке.
- От капитана Морозова. Срочное донесение.
Лошадь схватили под уздцы.
- Тпру!
- Ты кто такой?
Двое дюжих молодцов тут же стащили его с седла.
- От капитана Морозова, - повторял Хайн замерзшими посиневшими губами.
- Что с капитаном?
- Взял Мануйловку. Взорвал бронепоезд, - Хайн заикался от холода, - два, два бронепоезда. Просит подкрепления.
- Доложите полковнику, тут новости от Морозова.
- Дайте мальчишке согреться.
Хайну в руки сунули стакан с какой-то мутной вонючей жидкостью. Он поморщился, но выбирать было не из чего. Он глотнул, и самогон обжег глотку.
- Капитан тяжело ранен. Руку оторвало.
Хайна затолкали в одну из хат на главной улице. Посередине стоял стол с картой, согнувшись над которой стоял молодой человек с моноклем и тщательно зачесанными назад волосами, которого все называли полковником.
От тепла у Хайна стало покалывать в обмороженных конечностях, а от самогона закружилось в голове. Вокруг него мелькали офицеры в черных кителях и гимнастерках, наплечные щитки с черепами и скрещенными костями, казалось, дружески улыбались и подмигивали. Со всех сторон сыпались отрывки непонятных фраз.
- Какое еще подкрепление! Мы и так сильно растянуты...
- ... лошадей нет...
- Опять Морозов пошел без приказа...
Хайну хотелось, чтобы его поскорее оставили в покое, чтобы можно было сесть и в тишине обдумать, что же с ним случилось. Но тишины не было нигде. Грохотали шпоры, скрипели половицы, ревел теленок, хлопали двери, цокали копыта, за окном по улице промчался конный отряд. Происходит ли это все на самом деле? Происходило ли в прошлом, произойдет ли в будущем? Думать не было сил. Хайн закрыл глаза и обхватил голову руками. Смертельно хотелось спать. Кто-то гулко пробасил "С нами Бог!" Все эти люди, такие далекие, такие непонятные, но в то же время такие близкие и родные со смертельно уставшими бледными лицами были похожи на детей, которые совершенно серьезно играют в свои игры - бессмысленные и опасные, не понимая, что небо и степь все уже давно решили за них. Стучали колеса, паровоз набирал обороты. Хайн летел сквозь облака, а внизу простиралось небо, рыхлое, грязно-белое, как слежавшийся февральский сугроб.
- ... потом подошли наши, - спокойно продолжал рассказ капитан Морозов, сшивая что-то быстрыми мелкими стежками, - меня спасли, а руку нет. Ну вот, - он закончил работу и поднял голову, - как вам такая кукла, барышня?
Литти с восторгом подхватила Эльзу и запрыгала в обнимку с ней.
- Сколько мы вам должны? - спросил Хайн, опуская руку в карман пальто. Вместо кошелька он вытащил мятую красно-черную фуражку.
Кукольник улыбнулся и забрал фуражку у Хайна из рук.
- Ничего вы мне не должны, - просто и категорично сказал необыкновенный продавец. - Заходите время от времени проведать старика и принесите сушеных горох, а то мне не из чего ядра для пушек делать. А если встретите комиссара Давыденко, - он посмотрел на Хайна, - передавайте ему привет от капитана Морозова.
- Хорошие дети, - сказал кукольник, проводив посетителей и закрыв за ними дверь.
- Хранитель слишком молод, - возразила Сова, расправляя крылья.
- Он еще вырастет, - пообещал кукольник, - он еще натворит дел.
Но Сова недовольно нахохлилась и ничего не ответила. Она сделала круг по комнате и вылетела в открытое окно.
На улице уже стемнело. Люди торопились домой, расставляли тарелки и рассказывали друг другу о случившемся за день. Светловолосый мальчик по имени Рихард с тревогой думал о страшном комиссаре Давыденко с черной бородой и горящими угольно-черными глазами и о новых друзьях, одного из которых он увидит через двенадцать лет посреди заснеженной степи, а другую - через тринадцать с половиной на Центральном вокзале в Берлине.