Я гитару возьму, как бывало, как раньше, как прежде.
Непослушными пальцами тихо скользну по ладам.
Переборами струн возвращу позабытую нежность,
Одинокую душу на миг подарю Небесам.
Ах, как сердце болит, разрывается сердце, и мне бы
Отложить инструмент, и забыть, и забыться, но я
Обреченно играю волшебную "Лестницу в небо",
Безрассудно ищу приоткрытый предел бытия.
Воплощается музыка...
Вверх устремились ступени.
Шепчет голос чужой: "Попроси у Него, не молчи..."
Да гордыня подводит, никак не упасть на колени.
Я в бездонную пропасть роняю от рая ключи.
Их уже не вернуть, и зачем, на какую потребу?
Всё за нас решено у богов на бегу, на беду...
...Обреченно играю волшебную "Лестницу в небо".
Ты ведь слышишь, любимая?
"...Слышу, любимый...
...И жду..."
Владимир Плющиков "Лестница в небо"
1
Макс Мэлоун, мой товарищ в колледже, был весьма интересной личностью. Обладая совсем нетипичной для англичанина внешностью, для меня этот человек представлял огромный интерес, но, скорее в силу определенных особенностей его мышления и мировоззрения. И, в то время как большинство сокурсников видели странно одетого худощавого парня, я видел бесконечную библиотеку удивительных идей и водоворот фантазий, коими обладал Мэлоун. Хотя, не могу не вспомнить первые впечатления, когда я увидел его. Макс был высоким худеньким молодым человеком. Угольно-черные волосы чуть ниже плеч плавно сливались с цветом одежды, которую он всегда предпочитал. Был ли то длинный плащ или френч, его обязательно украшали какие-то неизвестные мне значки и брошки, напоминающие оккультную символику. Хотя, некоторые, такие как египетский Анх, я еще мог узнать.
Мы быстро сдружились. Макс, обладая потрясающим интеллектом, стал для меня отличной находкой, особенно, учитывая тот факт, что учился я не очень хорошо. Я бы ни за что не поверил, что он станет обычным библиотекарем - все пророчили ему карьеру программиста или блестящего инженера. Но, Боже, как низко они летали! Если бы все они, как и я, были свидетелями того, чего действительно достиг Мэлоун...
Годы в колледже пролетели быстро, и как-то само собой незаметно мы отдалились, сначала оказавшись по разным концам Лондона, а затем в совершенно разных городах - я в Йорке, мой друг в Оксфорде. Но все же мы поддерживали связь, и иногда приезжали, друг к другу в гости. Причем, я замечал, как быстро полки в его квартире заставлялись книгами, большинство из которых в простонародье называли "черной магией". Макс, конечно, не был ни сатанистом, ни каким иным сектантом, но магия определенно его увлекала. Признаться, и меня вместе с ним тоже.
Взрослея, он становился только интересней. Я до сих пор помню те вечера, когда я приезжал к нему. Мы садились за стол и медленно потягивали его любимый напиток - крепкий абсент. А уж поговорить нам всегда было о чем! Позже, захмелев, мы либо бесконечно шутили, либо, чаще, перелистывали его загадочные книги. Некоторые из них были особенно впечатляющими: старые, с потертыми изъеденными переплетами, частично исписанные какими-то рунами и неизвестными символами.
Позже Макс стал много путешествовать по другим странам, а я намеревался обзавестись семьей, познакомившись с девушкой, пленившую мое сердце навсегда. Ее звали Анетт. Я не буду разглагольствовать о том, как она была красива. Но главное, чем она покорила меня - это то, насколько схожими были наши взгляды. Прошло два счастливых года, прежде чем я, наконец, осмелился сделать ей предложение. Но из-за жестоких событий, которых я никогда не смогу забыть, так и не успел.
Знакомство с Анетт изменило мою жизнь, но не менее чем последующая за довольно длительным перерывом, встреча с давним другом. Когда мы встретились на конференции в Лондоне, я едва узнал его. Макс был в официальном костюме, хотя, по-прежнему, черном, в очках и с небольшой бородкой. Мы сразу же начали восполнять дефицит общения и перерыва, словно и не было. Теперь он, как оказалось, жил в столице и работал в национальной Британской библиотеке. Побродив по городу, - у нас была масса свободного времени, - мы в конечном итоге оказались у него дома. Это было небольшое, но очень уютное и комфортное место. Все стены в холле заполняли книжные стеллажи и полки. Было видно, с каким уважением он относится ко всем этим фолиантам: все они были аккуратно расставлены по категориям, подшиты и в твердых обложках. Пока мы пили чай, Макс рассказал мне много нового и удивительного. В его глазах горела искорка: такая, какая загорается у математика, выведшего новую формулу или фанатичного ученого, открывшего новый вид насекомых. Хотя, сравнение не самое уместное.
Оказалось, мой друг много размышляет и занимается "овеществлением материи". Я могу говорить неверно, ибо столь огромным был поток информации, что мой мозг просто не в состоянии всего осмыслить. Он рассказывал о материализации тонкого мира в плотный; что-то о египетских учениях о вечности и бессмертном Ка; о душах и о собственных исследованиях. Причем, даже порой самые безумные его размышления были, весьма, хорошо аргументированы и не лишены здравого смысла! Здесь мне он чем-то напоминал персонажа романа Джина Брюера - прота.
Не одна чашка чая была выпита, прежде чем разговор перешел в физическую форму его восприятия. Он провел меня в комнату за резной деревянной дверью с крепкими замками. Это была его, как он выразился, "лаборатория душ" - то место, которое ему, видя мою искреннюю заинтересованность, не терпелось показать мне. Я с благоговением переступил порог этой небольшой комнаты, погруженной в приятный синий полумрак, мысленно расшифровывая странное словосочетание. Макс включил несколько тускловатое освещение, и перед моим взором предстало зрелище еще более странное, чем я ожидал. В конце комнаты стоял письменный стол, на котором все так же упорядоченно были разложены несколько книг, а все стены заполняли деревянные полки с какими-то круглыми прозрачными сосудами. Он позволил мне все рассмотреть, но очень осторожно. При этом он медленно, с энтузиазмом ученого, рассказывал мне вещи, которые никак не помещались в здравом уме простого человека.
- Габриель, друг мой! Это открытие, которое сможет перевернуть известный нам мир! Оно не поддается этим простым и бледным законам логики, но, фактически, об этом знали еще древние цивилизации! Египтяне, например, верили в существование вечного Ка, которое покидало низший мир после смерти человека. Более того, известно, что они пытались сохранить нетленные плотные оболочки и даже поместить туда отделившееся, бодрствовавшее Ка! И частично у них это получалось! Гэйб, только представь, как близки были наши предки к истине! Им не хватило лишь времени, чтобы создать идеальный материал для сохранения тонкой сущности...Хрусталь, Габриель, хрусталь. Но идеальный. Очень тонкий. С особыми резонансными свойствами и абсолютно прозрачный. Так же необходима особая форма для идеального его нахождения в пространстве. Я нашел этот материал...
Макс взглядом указал мне на полки, заставленные прозрачными шарами, на которые я, и без того, пялился все это время. Да, сосуды были действительно идеально прозрачные и чистые. Все сферические.
- Это пустые. Пройди сюда, ближе.
Макс потянул меня к концу комнаты и осторожно указал на стоящие вверху шары, под которыми, в отличие от остальных, имелись какие-то аббревиатуры и даты: "Р.Д. - 13.03.10", "Г.Ф. - 20.08.11" и другие.
- Рон Джексон, умер 13 марта 2010 года, - серийный убийца. Я присутствовал на казни. Генри Фэлон, сердечный приступ в больнице, - мой коллега. Я был на похоронах. Габриель, в этих сосудах их Ка... Их бестелесные сущности, их души, - называй, как хочешь.
В прозрачных сферах витал какой-то пар разного цвета: бледно-розового, бирюзового, зеленого.
- Это окрашенная пыль, - пояснил друг. Для того чтобы видеть их. Она есть во всех сосудах, Гэйб, но..., думаю, ты и сам уже все понял.
Сначала я думал, что это какой-то розыгрыш. Хотя, такое поведение было и не свойственно моему другу. Что бы то ни было, но цветной пар в сосудах с подписями беспорядочно извивался. Он двигался неестественно: сворачивался кольцами, бился о стенки сфер. То плавно, то, словно пульсировал. Я и сам частично верю тому, что говорю, но пар был живым! Тем более что в комнате не было ни малейшего сквозняка, а сосуды были сплошные, без единого отверстия.
Мэлоун тихо опустился в кресло у стола и посмотрел на меня.
- Ты можешь думать, что я сумасшедший, или, что все это глупая шутка, но я могу словить душу...
2
Следующие несколько месяцев мы проводили много времени в доме моего старого друга. Мэлоун рассказывал мне о своих исследованиях, показывал книги, о существовании которых я даже не подозревал. Многие из них он собирал в разных частях света. Эти древние, черные фолианты с иссушенными временем страницами, вызывали у меня удивление, наравне с подступающим потаенным страхом. Макс был абсолютно открыт, и с каждой встречей он развеивал мои наивные сомнения о том, что такие исследования и факты можно было сфабриковать. Мой здравый смысл поддался, я не имел больше аргументов, которые мог противопоставить этой мистической, но, - черт побери! - верной информации. В душной комнате за деревянной дверью, в хрустальных сферах были...человеческие души. Они кружились в окрашенной пыли, пытаясь вырваться в свет, разбить тонкий хрусталь и унестись туда, где их истинная обитель.
Вскоре я вынужден был ненадолго оставить друга - срочная командировка в Мэйдстон. Однако обстоятельства, при которых мы встретились в следующий раз, оставили отпечаток на всю мою жизнь. Когда мне позвонили, я долго не мог прийти в себя и действовал как-то механически. Анетт, моя Анетт попала в жуткую автокатастрофу. Повреждения, не совместимые с жизнью - объяснил мне врач. Она умерла мгновенно. Я ничего не успел сказать ей. Ничего сделать...
В тот день я ужасно напился. Возможно, моя тяжелая голова, возможно, горечь утраты толкнула меня на безумный поступок, в последствия которого мне самому трудно поверить. Проще говоря, я не соображал, поддаваясь глупым эмоциям.
Макс встретил меня на пороге своего дома. Он, видя мое состояние, пытался всячески вразумить меня и отговорить от действий, о которых я его, буквально умолял.
- Ты не понимаешь, Гэйб! Мне очень жаль, но это безумие. Это не даст тебе ничего. Я не могу! Пока не могу ничего сделать, с материей, которая помещается в сосуд. Я знаю, что в будущем, скорее всего, смогу, но сейчас... Она не говорит, не слышит. Только хаотично двигается. С ней нельзя вступить в связь. Габриель, я не могу поймать душу Анетт!
Но я был неуемен. Я в крике просил его провести ритуал, с помощью которого он поместил те души в хрустальные сферы. Теперь я знаю, насколько я был нерационален, но, в конечном итоге, Макс согласился.
- Я должен читать слова, прежде чем пастор дочитает молитву. Меня никто не должен видеть. Габриель, я сделаю это, но прошу тебя, подумай еще раз и измени свое решение.
Мы встретились с Максом на следующее утро, как раз перед похоронами. Он был с рюкзаком, и я знал, что в нем находится. Он спрятался в склепе, метрах в двухстах от могилы Анетт. После церемонии Макса уже там не было.
Прошли поминки, которых я практически не помню, ибо и тогда я изрядно напился. Я очень плохо соображал, но все-таки умудрился сесть в такси и приехать к другу. Он позволил мне войти и завел беседу, но я весьма грубо напросился показать мне ее. Мы снова вошли в комнату за резной дверью, и Макс провел меня туда, где находился сосуд с душой Анетт. Сфера стояла отдельно от всех, внутри ее я заметил метающиеся пылинки нежно-оранжевого цвета. Я долго времени смотрел на нее, пытался что-то говорить. Конечно, все это было бесполезно. Как только мог дойти я до такого, чтобы позволить запереть мою Анетт там, - в холодной стеклянной сфере. И была ли там Анетт вообще? Алкоголь сильно размягчил мой мозг, ибо я абсолютно не контролировал свои мысли, свои действия. Я помню только, что между мной и другом возник спор. Я начал кричать на Макса, - он оправдывался. Какой же я был идиот! Но горечь утраты так облагораживает обыкновенно глупые, бесполезные эмоции. Я совершенно не понимал ситуацию. Эти сферы с плавающим в них паром, этот ритуал, души, и Анетт! А в следующую секунду произошло то, что врезалось в мою память навсегда.
Макс, в попытке вразумить не вполне адекватного меня, ударил мне пощечину. Каким-то ненормальным способом я споткнулся... Был виден ужас в глазах моего друга, когда я падал, беспорядочно хватая руками воздух. Он пытался удержать меня, но я уцепился за одну из полок, и та сорвалась с одной стороны. Хрустальные сферы одна за другой полетели на пол.
Я мгновенно протрезвел. Мне казалось, что мир раскололся на тысячу частей. Что пучина темной пустоты разверзлась и повергла комнату в абсолютный хаос. Эти звуки! Какие-то жуткие крики, гул, ураганный ветер! Но, лежа тогда на полу, я клянусь, что среди всей этой жуткой какофонии я четко и разборчиво услышал ее голос. Самый теплый для моих ушей голос! Это был шепот, но мне он показался самым долгожданным криком в холодной тьме. Голос Анетт.
"Я люблю тебя, Габриель..."
Когда я очнулся, мой друг лежал на полу с выражением ужаса на лице. Дверь была распахнута, пол был усыпан мелкими осколками. Я думал, что Макс Мэлоун умер, но это было не совсем так, хотя я считаю, что это - то же самое.
Вот уже семь лет я навещаю своего друга в больнице. Он лежит в глубокой коме, но я знаю, что это лишь материальный сосуд его сущности. До этого момента я не рассказывал своих предположений, но я абсолютно уверен, что Макса Мэлоуна, моего друга, великого мистика и ученого, сгубили те души, которые он пленил еще до нашей, многозначащей для меня, встречи в Лондоне. Точно так же я уверен в том, что шепот, который я тогда услышал, принадлежит Анетт. Я знаю это! И я буду вечно хранить ей верность, ведь там, - в обители наших душ, она ждет меня.
