Трудно было представить, чтобы в таком городе, как Риос, существовало милосердие. В городе очень богатых и слишком бедных, где вымощенные гладким кирпичем чистые, аккуратные улицы, на которых росли, устремляясь остроконечными верхушками в покрытое мглою небо, роскошные дома местной знати и представителей духовного сословия, без всякого перерыва сменяли огорожденные лишь высоченным железным забором чудовищно грязные, зачумленные кварталы, источники невыносимой вони и ходячие рассадники разнообразных болезней, где утлые одно-двухэтажные домишки лепились друг друга практически без промежутков, кое-где покосившие, с просевшей крышей; невероятно узкие улочки, забитые всевозможным мусором и тряпьем, торчащим из любой щели, трещины во влажной земле, из которой сочились струи мутной воды, словно кровь выступала из гигантского, изуродованного, почерневшего тела, перемывая горы ветхого отряпья под ногами, словно разорванных в предсмертной агонии одежд этого страшного великана - его искривленной в последней гримасе лицом, несомненно, был местный рынок, где мириады тошнотворно крупных иссиня-зеленых мух кружились в терпком воздухе, усеивая собою все вокруг, без исключения, в том числе почти всю продаваемую "пищу". И повсюду люди - такие же грязные, неопрятные, потерявшие человеческий вид, несчастные, отчаявшиеся во всем существа, для которых местное самодельное вино, мутная, неприятного вида брага, фактически, заменяла воду и бога, о котором без устали твердили священники даже здесь, находя, вероятно, особое наслаждение в том, чтобы быть миссионерами, добрыми и всеведущими пастырями для совершенно потерянного, заблудшего стада бедняцких районов Риоса. Над всем этим веял дух смиренного отчаяния, безнадежности, витающей в местном воздухе - людям не было нужды смотреть на грозное серое небо над их головами, чтобы чувствовать это, их жизнь звала к тому, чтобы склониться, упасть еще ниже, среди гор вонючего отрепья, раствориться среди "благоухающих" ошметок, кусков дохлого мяса, продуктов чужого стремительного облегчения - и забыть обо всем. Если это можно назвать счастьем - те редкие минуты безведения были им. Все остальное занимала грязная и тяжелая работа, частенько пьяные драки между собою, частенько убийства. В этом не было ничего особенного - "Повезло ему", говорили, если видели, что кого-то волокут на пустырь, накрытого рваной простыней. Прямо там и хоронили, где придется, где был хоть кусочек свободного места, порою сваливая по несколько трупов в одну яму. Все это было здесь - а где-то ста футах от этого места, за высоченным железным забором, могли преспокойно пировать нарядные, чистые, всем довольные люди, увешанные перстнями и побрякушками, поднимая изящные тосты за всеобщее процветание Риоса. Для них не существовало ничего, кроме потоков лучистого, легкого света от сверкающих лампад, звенящего женского смеха и всеобщего веселья. А еще чуть дальше, в позолоченных, гордых Храмах Господних увешенные тиарами инквизиторы в черных, пухлых рясах с капюшонами возносили строгие, речитативные молитвы в инкрустированные высокие потолки, украшенные назидательными гравюрами, звучала торжественная органная музыка, вводящая в экстаз всех находящихся в храме, ибо в этот момент, казалось, что сам Господь Бог спустился с небес и разговаривает с ними, отвечая на их молитвы. Лишь кое-где в Риосе существовали редкие оазисы, где бедность не становилась ужасом и нищетой и где богатство не низвергалось в зияющие бездны безумия и порока. Об одном из таких мест нам уже известно - это дома Рене де Агийара и его брата Филиппа. С другим, где слово "милосердие" еще не утратило своего смысла совсем юная Дани, только подозревающая об ужасе своего двойного существования, познакомилась более 10-ти лет в лице сенатора Ренато де Валенсии... который спас ее ужасной гибели. Она была оборотнем, и подлежала огненному погребению заживо, пламени костра на площади Шардан, где крики и мольбы гибнущих всегда заглушают одобрительные возгласы обезумевшей толпы. Но сенатор, употребив свое влияние и воспользовавшись своими тюремными связями, сумел спасти ее от этой участи. Насколько Дани могла знать, сенатор спасал и других людей, кроме нее, в том числе обладающих магическими навыками, с которыми Церковь не могла смириться - в этом Валенси полагал свой долг, практически отошедшего от реальных дел влиятельного чиновника. "Невинные не должны гибнуть", - запомнила она его фразу, сказанную в ночь, когда он отправлял ее, готовящуюся к очередному превращению, прочь от черных стен Риоса, отражающих днем солнце... которое тогда еще было над их головами. Дани навсегда запомнит лихорадочное, стремительное бегство в ту дикую, страшную ночь, удаляюшуюся маленькую фигурку сенатора у ворот, невидимое дыхание погони за ней, ее сжимающееся кольцо, которого Дани благодаря своим звериным навыком и развитой скорости огромной хищной кошки, гигантскими прыжками минующей безбрежные поля, сплетения лесных зарослей... Ее семья, погибнувшая после атаки инквизиторов, казалось, была с ней в эту ночь, показавшуюся бесконечной. Дани слышала, как мать и сестры разговаривают с ней, звучный говор отца, говорящего, что она сильная, и слезы стояли на ее звериных глазах... То был едва ли не единственный раз, единственная ночь - когда в своем обращении она была не только зверем, но и человеком. Она ушла, убежала от них в горы, и это ее спасло. Туда Инвизиция редко направляла своих представителей. Пока что редко. А теперь все это не имело никакого смысла - Камень позвал, и она сама пришла в лапы своих преследователей. Ее хватятся, ее найдут и сожгут, как должны были сжечь много лет тому назад... но это ее уже не пугало. Потому что она прожила эти десять вырванных у природы лет - и сенатор Валенси, замечательный, добрый, великодушный человек, совершенно не мог представить, КАК и ЧЕМ она их прожила. В его глазах она оставалась наивной девчушкой, по ошибке судьбы приобретшей свои звериные навыки, и не стремящейся употреблять их во зло... но она употребляла и убивала... она жила и мстила за свою семью, вот только черная, холодная дыра внутри нее, зародившаяся после гибели близких, росла и расширялась, заполняя собой все - и не было больше ни смысла, ни цели, ничего - пока не появился камень... И тогда она, одичавшая до невозможности, поняла, что все еще человек... и что у нее, возможно, все еще есть шанс.
И ради этого, возможно, мизерного, невыполнимого шанса на лучшую судьбу она готова принять смерть... какой бы она не была.
"Я буду с Вами", - неслышно шептала она из отеческих объятий сенатора своим родным, чьи лица, казалось, улыбались, проступая в стенах ослепительно белой мраморной залы, в каменных изнеженных изваяниях статуй, исполненные чистого света. - "Что бы не случилось, я буду с Вами".
Возможно, что уже совсем скоро.
ХХХ
Дани уходила из дома сенатора успокоенной, почти умиротворенной. Сам Валенси вышел на крыльцо, чтобы проводить ее, и хотя внешне он сохранял самообладание и только напомнил лишний раз, чтобы она была очень осторожной, Дани ощущала, как его доброе сердце изнывает от тревоги за нее, часть его словно бы незримо осталась с ней, согревая ее своим теплом. На губах молодой золотоволосой девушки играла легкая улыбка, которая освещала ее лицо, словно солнце в миниатюре, она делала ее похожей на прекрасного ангела, сошедшего с небес... хотя над головой по-прежнему нависал унылый серый мешок, наполненный клокочущими тучами. Дани не была красавицей, скорее миловидной, но когда она улыбалась - казалось, нет женщины краше на земле. Полные, мягкие, чувственные губы, нежный девичий овал лица, обрамленный ниспадающими на плечи светлыми, слегка вьющимися волосами, маленький аккуратный носик, острый живой взор, словно постоянно бросающий собеседнику некий вызов, статная фигура, лишь слегка склонная к полноте и оттого еще более привлекательная - все это могло ранить сердце не одного десятка мужчин... при других обстоятельствах. Однако, Дани мало занимали мужчины - если только они не становились у нее на пути... и тогда этим особям мужеского пола можно было только посочувствовать... как служителям подземного храма. Она была еще юной девочкой, которая лишь внешне начинала походить на зрелую женщину, а сама оставалась столь же наивной и непосредственной... импульсивным диким зверем, дремлющим за приятной девичьей наружностью, и обретающим истинную свободу по ночам... дитя гор, познавшее так много тягот и лишений, потерявшая так рано семью, погибшую из-за тайны их общего происхождения... Между зверем и человеком - они были оборотнями, и оставили Дани расти в одиночестве, чудом спасшуюся от их общей судьбы. Она хотела от Камня столь малого и столь многого - сделать ее обычным человеком и вернуть ей семью. Камень близко, она чует это, и, возможно, этой ночью...
Уйдя в свои думы, уже свернув за переулок и отдалившись от дома сенатора, Дани была потрясена, словно оглушительным раскатом грома среди ясного неба, когда чья-то суровая рука внезапно опустилась на ее плечо. Сердце прыгнуло куда-то глубоко-глубоко (инквизиторские кандалы отчетливо промелькнули перед ее глазами и она даже ощутила на миг их тяжесть на своем теле), девушка резко отпрыгнула в сторону, освобождаясь от захвата и зашипела, как дикая кошка, выставив перед собою руки, словно с когтями... ярость и боль терзали ее разум ("сенатор ведь предупреждал!..") - но, к счастью, это был всего лишь Филипп... который сам испугался такой реакции беглянки и сделал шаг назад, успокоительно подняв руки на уровень плеч.
- Спокойно, спокойно, это я! - воскликнул он, укоризненно качая головой. - Никто никого не хочет убить, верно?!..
- Ты... ты что, следил за мной?! - захлебываясь от гнева и возмущения, и вместе с тем чувствуя облегчение, воскликнула девушка.
- Можно сказать и так, - с некоторым смущением сказал Филипп, разводя руками. - Но я не нарочно, так получилось. Ты так внезапно решила исчезнуть... больная, никому ничего не сказав!.. - перешел он в контратаку. - Я увидел, как ты уходишь, и последовал за тобой. Что ты делала в доме сенатора?
- Не твое дело! - резко осадило его Дани. - Ты кто мне, брат, или... - сказав эти слова, девушка неожиданно для себя запнулась и покраснела. - Куда хочу, туда иду! - выпалила она, чтобы скрыть смущение.
- И... куда ты сейчас направляешься? - спросил Филипп, досадуя на себя за то, что слова даются ему с трудом, а сам он невольно залюбовался красотой девушки - в гневе она раскраснелась, глаза блестели, коралловые губы-створки приоткрылись - "беглянка" в эти секунды была неимоверно красива, она просто зачаровывала Филиппа, и он не мог противостоять этим чарам.
- Я... я иду... "Боже, какая я дура!.. Я же решила вернуться к ним, к нему и его доброму брату домой, но не могу же я признаться в этом!" - подумала Дани. - Я просто иду... куда глаза глядят.
- Так, быть может, пройдемся вместе? - предложил Филипп, галантно предлагая свой локоть. - И Вы, наконец, поведаете мне тайну... тайну своего имени, я имею в виду. "Сейчас она скажет "вот еще!" или что-то в этом роде... и что тогда?.." - с горечью подумалось Филиппу, которому до ужаса не хотелось расставаться с невероятно красивой и таинственной незнакомкой, которая вздрогнула от его жеста.
Дани колебалась. Чертик, вечно живущий в ее сердце, призывал ее сказать что-то грубое, развернуться и уйти, как она бы и сделала в любом другом случае... но что-то мешала ей это сделать. И ей не хотелось думать что, но что-то теплое и родное было в локте, в пальцах этого молодого черноволосого мужчины, которых она ненароком коснулась, и словно искра пронзила ее нервные окончания... казалось, нечто притягивало ее к нему, и бороться, противостоять этой силе, наперекор характеру, не было не возможности, ни желания. Дани впервые ощущала подобное тяготение к мужчине, хотя и ни за что не призналась бы себе в этом. Конечно же, все дело в том, что они помогли ей и спасли ее жизнь, он и его брат... она не должна быть, действительно, такой грубой, с некоторым раскаянием подумала она. "А, к черту!.." - мысленно махнула она рукой... и вложила свою правую руку в локоть Филиппа.
- Меня зовут... звали, Дани, - сказала она, невольно улыбнувшись, невзначай тряхнув копной золотистых волос. Филипп ошеломленно подумал, что никогда, никогда в жизни не видел такой волшебной красоты - когда улыбка, которая ей так шла, осветила милое лицо, и волосы рассыпались по плечам... это было как удар прикладом в живот, как вспышка молнии, словно магия, уснувшая в городе и Империи, возродилась вновь... он ослеплено заморгал, в горле разом пересохло.
- Филипп, - только и выдавил он из себя и на некоторое время замолчал... иногда слова бывают лишними, ненужными. Только касание их рук, некая связующая нить, стягивающая их прочнее стальных канатов, красивая девушка, идущая рядом с ним, и ее невероятно загадочная улыбка, таящая в себе целый мир. И весь этот серый мрачный день словно осветился изнутри, стал особенным, волшебным. Так бывает, черт возьми, так бывает в жизни. Эти мгновения остаются в памяти навсегда... что бы не было потом.
Двое молодых людей, девушка в простом светлом платье и юноша в нарядном, хотя и не самом модном, видавшем виды синем камзоле, неспешно шли по каменной мостовой, идущей под уклоном в гору, и притихший мрачный город, лишенный солнца, словно бы наблюдал за ними. Сперва они просто молча шагали, каждый прислушиваясь к своим странным и приятным ощущениям, к учащенному биению сердца в груди, а затем полились слова. Они говорили в общем-то о безделице, о каких-то пустяках, а может не совсем пустяках - но не было ничего важнее этих простых обычных слов.
И ничто не имело значения, кроме них и этого нежного прикосновения рук; даже небольшой затянувшийся шрамик чуть выше локтя на правой руке Филиппа, благополучно позабытый им и незамеченный его спутницей...
Наступил вечер. Городские кварталы Риоса заполнила сумеречная полутьма, лишь кое-где разбавляемая блеклым светом редких придорожных фонарей да бликами зажженных свечей в задернутых и наплотно закрытых окнах - хозяева блюли необходимую осторожность, ибо грабежи и убийства случались здесь много чаще, чем того хотелось рядовым жителям. А тем, кто занимал в общественной жизни место повыше, местной знати, дела до того, по сути, не было, так как безобразия происходили только в бедных кварталах; дома богачей охраняла прекрасно вооруженная стража, (на помощь которым по сигналу в любой момент мог прийти недремлющий городской патруль) они всегда были освещены и ограждены крепкой решеткой, за которой покой хозяев охраняли не только люди, но и злые вышколенные псы.
Основную же часть города, как уже говорилась, скрывала непроглядная тьма, и нехорошие дела иногда творились под ее прикрытием. Редкий смельчак решался в эти часы высунуть нос на улицу, а крики, которые порой раздавались среди ночи, горожане предпочитали относить на счет припозднившихся гуляк, и лишь плотнее запахивали ставни.
Руис Альфонсо, местный каменщик, не был ни отчаянным смельчаком, ни праздным гулякой, хотя и шел, точнее сказать, плелся по ночным улицам Риоса, будучи мертвецки пьяным, подметая время от времени и без того грязной рубахой стены близлежащих домов. Он задержался на своей работе дольше обычного, надо было довершить в срок небольшую пристройку для одного знатного человека, а после с друзьями и своим начальником, Педро Мандукой, главным каменщиком, они вместе решили в трактире пропустить по чарочке... и малость увлеклись за этим делом. Ни усталость, ни плохая погода не могли помешать им хорошо отдохнуть. Вот только теперь приходилось самому возвращаться в кромешной тьме (остальные жили в другой стороне), причем Руис плохо разбирал повороты, но шел в полной бравой уверенности, что идет в нужном направлении...
В голове царила бездумная легкость. Перед глазами все плясало, а тело само по себе выписывало безумные кренделя, которые казались вполне естественными, более того - необходимыми для поддержания равновесия. Пару раз он все-таки падал, но затем поднимался и брел дальше, к своему дому. Давненько уже Руис так не надирался! Ух, и достанется же ему от Луизы! Она его точно убьет. Впрочем, мысль об этом сейчас не тревожила его, скорее веселила; он попробовал было затянуть песню под настроение, но пересохшее горло только сипело и отказывалось выводить какие-то рулады.
Однако, по мере того, как чернеющие узкие улицы сменяли одна другую, а его дом так и не появлялся, прохладный вечерний воздух потихоньку делал свою работу, и в голову Руиса стало закрадываться сомнение, в нужном ли направлении он шагает. Окружающие его темные дома и улочки были совсем незнакомые, хотя он не терял надежду увидеть знакомый силуэт слегка закругленной крыши, плавно переходящей в балкон, рядом с которым выпячивал уродливую пасть большой каменный лев. Но его все не было, улочки становились все уже, дома шли все реже и все больше походили они на какие-то зачумленные лачужки. Впервые некое подобие тревоги кольнуло Руиса прямо в сердце, его стало терзать смутное сомнение, постепенно переходящее в уверенность, что он заблудился.
Когда очередная улочка вывела его на какой-то абсолютно незнакомый заброшенный пустырь, он, наконец, остановился, слегка пошатываясь, и огляделся по сторонам. Сзади него распростерлась грязная куча песка, испещренного благоухающими отбросами, впереди стоял какой-то темный покосившийся дом, без признаков света, за ним, чудь поодаль - еще один, похожий, мимо него извивалась каменная улочка, которая привела его сюда. В небе, бережно зачехленном облаками, все же угадывался смутный силуэт Луны. Стояла необычная, плотная тишина. За его правым плечом раскинулся весь город, невесть как, он, очевидно, выбрался аж на его окраины. Руис покачал головой, мысленно зарекшись окончательно бросить с выпивкой. И что теперь делать? Наверное, стоит пойти в обратном направлении и поискать, где же он свернул не туда. Ох, вляпался!.. Руис поежился от возникшего ощущения холода. Что-то не нравилось ему в окружающем его темном ландшафте, что-то неясное смущало взор и другие имеющиеся чувства словно подсказывали: "Беги отсюда! Беги, пока можешь!.." Однако, он стоял, осоловело пошатываясь, и пытаясь сообразить, как ему быть. Сделал шаг, другой, в том направлении, в котором пришел... и в этот момент темное пространство за холмом пустыря внезапно зашевелилось, пришло в движение, и оттуда выступили очертания фигуры человека. Она пугающе беззвучно и с какой-то стремительной безобразной грацией двигалась к нему, словно сочилась сквозь тьму. Руис протер глаза, но темный человек (он видел теперь края шляпы... и больше ничего) не исчез, он стал ближе к нему. И от него по-прежнему исходила безмолвная угроза.
Руиса охватила паника. Как же ему захотелось в этот миг быть отсюда за тридевять земель, где-то в объятиях своей жгучей Луизы!.. Пары алкоголя куда-то резко улетучились, словно кто-то одним махом выпустил воздух из воздушного шарика. Создание стало ясным и отчетливым, вот только резвости в движениях не прибавилось, словно пудовые гири висели на обеих ногах. Руки машинально ощупали пояс, но никакого оружия и ничего близкого к этому у него не имелось, он шел налегке. "Кто ты?.." - неожиданно для себя выкрикнул Руис в сторону стремительно приближающейся к нему темной фигуры в каком-то бесформенном одеянии, напоминающем сутану, и широкополой шляпе. - "Что Вам нужно?.." Послышалось ли ему, или действительно из тьмы послышался в ответ хриплый смешок? Как бы то ни было, эти действительные или воображаемые звуки, плод напуганного донельзя разума, наконец, привели его ноги-колоды в движение, Руис сдвинулся с места, а затем шаг, другой - и он побежал, ринулся прочь от этого страшного места. Ноги понесли его назад, по той неизвестной тихой улице, которая, на беду, привела его сюда.
Его бег набирал силу и скорость, когда внезапная, резкая боль пронзила его спину, и Руис упал, как подрубленный на лету, царапая пальцами грязную мостовую. "Что... что со мной, боже?.." - пронеслось у него в голове. Острая боль ушла столь же быстро, как возникла, вот только все его тело быстро немело и теряло чувствительность, словно распадаясь на части, в ушах застучали отбойные молоточки; он хотел пошевелиться, но только кончики пальцев еще слушались его, а во рту стало горько и кисло, словно привкус ржавчины просочился на его немеющие губы... "Лу... и... за", - успел прошептать он напоследок, и словно сладкая картина их отдыха у теплого домашнего очага проникла в его душу, застилая все прочее, отодвигая стремительно сгущающуюся тьму... Руис еще успел увидеть темную фигуру, склонившуюся над его плечом и горящие глаза мелькнули перед ним... мелькнули и пропали. Пропало все, осталось хладное тело на мостовой. Руис Альфонсо был мертв, и лишь душа его, освободившаяся от гнетущего груза, летела домой, куда так и не дошел несчастный, потерявшийся каменщик...
Темный человек присел на корточки, начисто вытер лезвие кинжала об одежду мертвеца и устремил горячечный взор в беззвездное, мрачное небо, с которого скрылось даже тень бледноликой Луны. "Скоро, уже совсем скоро", - свистяще прошептал он.
Затем темный человек резко обернулся, точно что-то почуяв, и скользнул в тень переулка.
ХХХ
Превращение всегда давалось ей с трудом. Хотя Дани редко могла уловить сам момент, она лишь чувствовала, что ЭТО накатывает, неудержимо, непреоборимо. Вначале всегда приходила боль. Жуткая боль, раздирающая ее суставы до основания. А потом, почти всегда следовало желанное забытье, провал, в котором не было ничего, кроме кромешной тьмы и беспамятства. Большей частью, но не всегда. Иногда обрывки о том, что было, вдруг всплывали в ее памяти, живые картинки ЧУЖОЙ, не ее жизни. Скачущее перевернутое небо, вкус крови во рту, разрываемая плоть... и безудержное, щемящее ощущение свободы. Такой, какой никогда не дано испытать обычному человеку. Это чувство дано лишь дикому зверю, и она и есть этот Зверь.
В этом было заложено жуткое, несправедливое противоречие. Она могла разделить со Зверем эту свободу, не не приемлила тот образ жизни, неразрывно связанный с убийствам, на которое это существо было обречено. Чем дальше, тем больше с годами ширилась пропасть между ними, между Дани и той другой, неизвестной Дани, что открывалась в ней по ночам. Она хотела жить, но не отнимать жизни. Но Зверь не то, чтобы не хотел - он просто не мог по-другому. Он, она, ее неразрывная, проклятая часть самой себя, порожденная причудливой природой, была рождена для того чтобы быть свободной и... убивать. Убивать, чтобы жить, питаясь сырой плотью, насыщая свою собственную.
Чем дальше, тем больше Дани была противна сама себе, тем ближе она приходила к смерти, но не к подобной жизни, сам смысл которой был для нее ужасаюшим. Пусть да, ее восхищала эта свобода, и, да, она чувствовала Зверя и где-то в глубине, вопреки своему ужасу, ощущала притягательность его бытия, эта бездумная сила и кровь... Но разум ее, душа противилась этому - и питали ее отчаянием и ядом, медленно отравляющим ее сознание и мысли. Дани больше так не могла - и вслед за надеждой постепенно теряла волю, таяла, словно воск, внутри своей страшной клетки уныния и душевной боли.
Однако, появился Он. Камень. Который сам позвал ее и подарил ей надежду. Она вновь обрела смысл. А теперь, после встречи с Филиппом, общение с которым принесло в ее внутренний мир некие новые, доселе неизведанные, ощущения, жар и румянец на юных щеках, она чувствовала в себе нечто большее: надежду снова стать Человеком. А не диким отрезанным ото всех Зверем, обреченным на проклятье. Жизнь снова бурлила в ней клокочущим вулканическим источником. Сегодня ночью... сегодня ночью она овладеет желанным Камнем, чего бы ей это не стоило. Или умрет. И это будет тоже не худшим вариантом...
Ибо желанный День Свершений наступает. Она чувствовала это сердцем. И теперь у Зверя и Человека появилось нечто общее, единая цель, к которой они оба стремятся. Превращение изменяла ее тело, но душа ее оставалась человеческой... и если Зверь жаждал битвы и овладения Камнем, то Дани искал в нем надежды и спасения. Эта ночь - ее ночь. Эта сила - ее сила.
Громадная тень хищный кошки скользнула меж притаившихся деревьев, устало склонивших в дремоте свои кудрявые кроны, в самую глубину ночи, навстречу окраинам Риоса.
Ххх
Ночь была неспокойная, напряжение витало в спертом воздухе, как это бывает перед грозой. Впрочем, та уже началась: шел мелкий теплый дождь, а безлунное ночное небо время от времени расцветало ослепительными вспышками, причудливым узором нитевидных, переплетенных молний, точно клобок ядовитых гадов, сцепившихся меж собою в смертной схватке, но раскатов грома не было слышно. Капли дождя завораживаюше медленно падали, скатывались по стеблям травы на раскинувшемся зеленом лугу, мириады маленьких тяжелых капелек не спеша проникали в землю, смягчая ее затвердевшую суть. Сам воздух был тяжелым и вязким, парило, перемежаемый отдельными холодными порывами ветра, идущего с северо-востока. На самом краю луга, огражденного небольшим леском, за которым на горизонте угадывались очертания Риоса, находился заброшенный склеп, густо обросший со временем бурьяном, и невысокие плотные деревья нависли над ним, простирая свои ветви, точно косматые монстры, готовые наброситься и поглотить. Собственно, так оно и было - каменная почивальня, творение рук людским, в незапамятные времена построивших это небольшое последнее убежище от мирских страстей, потихоньку пожиралось природой, медленно, но неукротимо, стиралось с лица земли. Сам склеп находился на небольшом склоне, так что походил на грот, каменную нишу, вырубленную в горе, маленькой горке, которая со временем становилась все меньше, тогда как окружающая растительность вздымалась все выше и шире. Внутри склеп был так же убог, как и снаружи - стены и потолки потрескались, разъеденные сыростью в углах, щебень усеивал почерневший каменный пол, словно прах, рассеянный наружу чьей-то нечестивой рукой; колонны покосились и кое-где держались только чудом. Только один каменный гроб находился внутри, хотя места было два, его состояние также оставляло желать много лучшего: буквы стерлись, отчего надпись-посвящение невозможно было прочесть, края пообсыпались, в одном из углов завелся паучок. Мрачно и неуютно было тут, в последнем пристанище какого-то безымянного графа и, возможно, его супруги, покинувших сей бренный мир уже очень много лет тому. Казалось, это место было идеально создано и спланировано именно для вечного, почти беззвучного покоя и одиночества чьих-то неприкаянных душ, далеко от людей, от суеты жизни, посреди дикой природы, как маленькое чистилище. Здесь время почти потеряло свою власть - века протекали незаметно, день сменял ночь, свет тьму - и только недвижимый покой царил тут, спертый чуть влажный воздух и крайне медленное старение камня, неспешно, как любимый десерт у сладкоежки, поедаемого им и лесной растительностью.
Времени здесь почти не существовало... но именно оно, и только оно, жестокое, неумолимое время имели теперь значение для Изабел. Она стояла, прислонившись к серой стене склепа, и ее холодный, ледяной лик (более холодный, чем эти стены) проступал из полутьмы, точно воплощение самого рока. Наступало время исполнения желаний, и Солнечный Камень был с ней, был у нее. Она извлекла его из своего живота, после того, как Гильерме ушел, покинул ее; извлекла, вспоров его себе ножом, точно разрезая полотняную материю, и выудила сияющий чистый пламенем камень из своих кишков - прекрасная, милая сцена, увидь ее кто со стороны. Необычайно прекрасная молодая девушка, деловито ковыряющаяся в своих внутренностях - ах, что бы сказали на это многочисленные герольды и поэты! А ей плевать - ведь она вампир, и почти не чувствует боли. Телесные раны затянутся, стоит ей только отдохнуть. Она не человек, так, не человек.
Но очень хочет им снова стать.
И время это так близко. Почему же ничего, кроме горечи, не наполняет сейчас ее душу (если, конечно, допустить тот абсурдный факт, будто у вампиров есть душа)?.. Не потому ли, что она увидела Гильерме, осколок своего прошлого, чей призрак вновь встал на ее пути? Как бы она хотела вернуть те славные, далекие времена, до того, как она узнала Старого Герцога и познала его проклятие... Те времена, когда она была вдвоем с Мигелем и была счастлива... невинная, наивная юность, лучше которой нет ничего на этом свете. Но Мигель умер, а молодость и радость у нее отобрали. Ей подарили взамен вечность... но не ту вечность, которую бы она желала хоть в малейшей степени; она бы сказала "нет", повторила бы это тысячекратно, предоставь ей хоть кто-то возможность, малейший шанс выбирать...
Но этого шанса у нее не было. Старый Герцог был мертв (о, он дорого заплатил за свое зло и насилие, она сожгла его; и как же он кричал, пока горел! Как грозил, клял всеми силами Ада, требовал подчиниться ему и погасить пламя - но она научилась контролировать свою волю, незаметно для него - как мрачно, зловеще полыхали его глаза, точно два рубина, а крючковатые руки яростно рвали путы; как медленно покидали его силы, как он в конце уже не угрожал - просил, молил о пощаде, надрывно, судорожно, как в последний раз содрогнулись и обвисли его члены, изъеденные пламенем, как навеки потухли эти страшные глаза под косматыми бровями... она никогда его не забудет его взгляд, исполненный неимоверной, нечеловеческой ненависти и злобы, взор тысячелетнего вампира), а она жива, если это можно счесть жизнью... и теперь у нее был шанс все вернуть. Камень поможет ей. Она больше не будет пить кровь и скитаться по ночам, тщетно борясь со своей природой, положит конец этому безумию. Но до встречи с Гильерме она даже не задумывалась над тем, что, собственно, будет дальше, после того, как она перестанет быть вампиром. Есть ли у нее прошлое - и есть ли к чему возвращаться?.. Оттого ли ей теперь так холодно и одиноко, как даже не было раньше, а мрачным мыслям нет просвета? Все, кого она знала, и кого любила, мертвы... исключая только Вольдемара, ее спасителя и... Гильерме. Как он стал суровым воином, этот тихий, задумчивый мальчишка? Могла ли она тогда, в своей чистой юности представить себе такое, какая судьба их сведет много лет спустя, и какими они будут? Да никогда, даже в самых далеких своих фантазиях. Но это было - она вампир, а он, последняя ее ниточка к прежней жизни - наемник. Он пощадил ее, какими бы не были его причины, ей больно было даже думать над этим... он презирает ее, но оставил жить, даже зная, что она вампир, а он - охотник за вампирами... Но готова ли она сама принять это милосердие?!..
Из крупного темного глаза вновь выползла одинокая непрошеная слеза. Огромным усилием воли Изабел заставила себя не думать об этом, прогнать дурные мысли. Да, она должна жить, и должна избавиться от своего проклятия. Пусть даже ей некуда, не к чему возвращаться. Лучше сумрак неопределенности, чем терпеть долее подобную участь.
По дороге сюда она "подкрепилась" еще одним несчастным. Бедным крестьянином, еще не старым мужчиной с сапой, невовремя решившим отдохнуть у дерева при дороге, очевидно, по пути домой с поля, где он работал; он спал, накрыв лицо полями шляпы. Она так и не стала снимать ее, чтобы смотреть ему в лицо - это было уже слишком, ей просто необходимо было выпить крови, чтобы поддержать силы. Изабел тешила надеждой, что не убила его, только ослабила, но знать наверняка не могла - насытившись, она как можно скорей покинула место "трапезы", чтобы ее никто не успел обнаружить. Было уже почти утро, деревня просыпалась. Ей необходимо было найти пристанище.
Ей повезло с этим склепом - уютное и незаметное убежище среди леса, здесь ее никто и ничто не найдет. А в следующую ночь она отправится навстречу долгожданному избавлению (возможно, даже не навестив сенатора, что ж, она найдет его позже. Другой) Озеро ждет ее и Камень, она чувствовала и знала это столь же отчетливо, как если бы кто-то, находящийся совсем рядом, нашептывал ей в самое ухо.
...Казалось, Изабелл уловила какой-то далекий трубный отзвук с той стороны, снаружи из-за стен склепа. Возможно, гром? Но звук был немного иным, непохожим, и Изабелл решила выглянуть на порог, проверить, в чем дело.
Вынырнув из каменной ниши, она тут же оказалась среди лесных дебрей, ветви хлестали ей по лицу, пронзительный горячечный ветер обдувал ее своими струями, осыпал маленькими каплями дождя; казалось, начиналась небольшая буря. Молнии беззвучно сверкали на черном небосводе, освещая местность. Ветер снова завыл, что-то инородное вновь почудилось Изабелл в этом звуке, не связанное с природными силами. Точно чей-то враждебный рык, идущий откуда-то с востока... она присмотрелась в этом направлении, только стволы больших деревьев трясли своей листвой, мокрая зеленая поляна... и вдруг Изабелл обомлела: точно гигантская тень нарастала с той стороны, просачиваясь меж листвой, закрывая собою все большее пространство. Тревожная волна захлестнула ее, все чувства вампира вмиг обострились.
И, спустя несколько секунд, она увидела его, Чудовище. Огромный косматый черный зверь, точно Пес-призрак, вырвавшийся из адских застенков на свободу, несся на нее по поляне с немыслимой быстротой разрезая ночь; не то гигантская собака, не то лев, порождение-химера с горящими глазами и огромными когтистыми лапами. Изабелл был неведом страх (она сама наводила ужас на своих жертв, хоть и не хотела этого), но в этот миг она словно снова стала человеком, маленьким и незащищенным, ничтожным перед этим кошмарным созданием, пространство вокруг ужалось до жалкого клочка земли, на которой она стояла; но только на миг.
Ибо затем вампир взял вверх, и Изабу овладела собой. Похоже, сам Ад стремится завладеть этим Камнем; но ему придется здорово потрудиться.
Она взмахнула руками в сторону, вздымая темную накидку за плечами - и стала меняться. Милая девушка исчезла без остатка, глаза покраснели, изо рта выдвинулись мощные кривоватые клыки, фигура ее словно чуть раздвинулась, стала мощнее и шире в плечах - для этой схватки Изабелл вызывала всю свою Силу, обращаясь к еле видимому бледному диску Луны над головой. Серебристые нити, скользнувшие с небес, были невидимы обычному человеческому глазу, но она чувствовала их, чувствовала, как Сила наполняет ее тело. Ее тело в развевающейся на ветру накидке точно слегка парило над землей в ночном воздухе, схожее силуэтом на гигантскую летучую мышь.
Мелькнула очередная яркая беззвучная молния, вспоровшая черноту неба. Страшный зверь был уже тут, совсем рядом, он несся, преодолевая пространство огромными скачками. Достигнув края поляны, он прыгнул, распластав в воздухе чудовищное косматое тело, накрыв все вокруг своей тенью - и битва двух нечеловеческих созданий началась.
Вампир необычайно легко уклонился от первой попытки зверя обрушиться на него, и тот с размаху врезался в стену старого склепа, проломив его, и с жутким звуком и воем рухнул вовнутрь, срезая на лету своими лапами, как свечки, мощные колонны. Миг - и вампир без промедления последовал за ним туда, вовнутрь, в образовавшийся разлом. Зверь уже снова был на лапах, отряхиваясь от обломков и пыли. Он свирепо зарычал. Огромные, как чаши, иссиня-черные глаза были исполнены жажды крови, большие волосатые ноздри втягивали воздух, точно кузнечные меха. Он (она?..) был голоден и, казалось, чуял Камень. Невысокая фигура вампира-женщины в плаще-накидке, возникшая перед ним, казалась тщедушной, хрупкой перед этим адским созданием. Тем не менее, на лице Изабу не дрогнул ни один мускул, оно, казалось, было высечено из гранита, а красноватые глаза сияли, как два рубина. Она улыбнулась, приятного в этой улыбке было мало, хищный оскал, и негромко проговорила: "Приди и возьми его".
Зверю не надо было особого предложения. Могучее тело гигантской кошки взвилось в воздухе, занося заточенные острые лапы, и... внезапно отлетело в обратную сторону, кувыркаясь по полу аж до стены склепа. Незаметно, неуловимо для глаза вампир нанес свой удар, вложив в него Силу. Дикая кошка завыла от боли, но тут же вскочила на лапы, издав устрашающий, жуткий рык, от которого шаткие стены старого склепа, и без того подвергшиеся нежданному вторжению и разрушению, впервые за сотни лет, заходили ходуном. И схватка, Великая Схватка, подобной которой не было на свете уже много, много лет, продолжилась...
- Расскажи мне об этом Камне, - сказал Волк, прерывая ночную тишину, нарушаемую лишь размеренным цокотом копыт. Два всадника, двое одиноких путников вступили на узкую каменную тропу, уводящую их вдаль от города, все выше в горы. - Расскажи мне все, что ты знаешь о нем. Я должен это знать.
- Я знаю меньше, чем хотелось бы... но, возможно, больше, чем кто-либо другой. - после паузы откликнулся Рашид. Он поплотнее запахнулся в ткань плаща, который одолжил ему Волк - прохлада ночи донимала его пожилые кости. - Как я и говорил, я считал это всего лишь красивой легендой, одной из тех многих, что мне довелось услышать в разговорах у костров в разных городах и деревнях, у разных народов, где я в свое время останавливался, гонимый жаждой знаний. Эту историю я слышал несколько раз, на севере и крайнем западе, причем звучала она практически одинаково. Легенда говорит о том, что существуют Камни, которым по силам исполнять любые, самые сокровенные желания его владельца, если тот умеет обращаться с ним. Эти Камни - источники Силы. Они прибыли к нам из другого Мира, совсем другого, нежели наш, куда более высокого и развитого, жители которого стояли на высшей ступени Разума и Посвящения в самую суть вещей, их знанию, поистине, не было предела... но этот Мир, увы, погиб. Как, почему - можно только гадать, - Рашид вздохнул и посмотрел на беззвездное небо. - Как бы то ни было, эти Камни - кристаллы, наделенные совершенно особым составом и свойствами, какие невозможно обрести на Терре, в нашем мире, никоим образом, тут бессильна и магия, и алхимия. Эти Камни - уникальны. Да, я говорю во множественном числе. По легенде, некогда эти Камней было больше, в очень давние времена; их собрали маги одной очень старой и великой страны, существовавшей в древности. Они постигли значение этих кристаллов, ибо были очень мудрыми и сильными магами, в результате, сила и могущество этой морской державы достигли немыслимых границ. Страна эта стала повелевать всеми остальными, в мире воцарилась диктатура Айталов, как они сами себя называли; эти Маги, высшие мудрецы, правившие миром, достигли, казалось, невозможного. Они умели летать, законы притяжения не были над ними властны, ибо они могли истончать материальное, совершая немыслимые путешествия и перемещения без участия своей плоти, сила мысли их была поразительной, они могли видеть насквозь и умели быть невидимыми; все тайны природы, казалось, лежали перед ними, как на ладони, а прочие народы поклонялись им, как Богам. Они и были почти Богами... и все же они оставались людьми, и это привело к величайшей трагедии. Ибо со временем мысли и души этих магов все сильней склонялись к темной стороне, к удовлетворению собственных желаний и потребностей, они не считались ни с чем, и ни с кем, грубо попирая все естественные законы. Их влекла Энергия. Большая часть магов выделилась в особую секту, они стали Темными Магами - Поглотилями Энергии. По сути, теми же вампирами, но пища их была нематериальна, а добывали ее они при помощи этих кристаллов, заставляя те своими лучами все глубже и плотнее уходить, вгрызаться в земную толщу, истончая саму основу, нарушая земное равновесие. Светлые Маги пытались противостоять этому, но в результате военного противостояния с применением оружия страшной силы, они проиграли и были почти поголовно истреблены, вместе со значительной частью мирного населения; земля задыхалась в огне и стонах всего живого. Тогда случилось первое большое трясение земли... многие города погибли, здания и дома были разрушены, некоторые земли ушли под воду.
Но маги-победители не вняли предупреждению. Уже ничто не могло их остановить в их непреоборимом желании завладеть все большей Энергией, она влекла их, точно вода задыхающегося от жажды путника в пустыне; и кристаллы продолжили свою разрушительную работу... Люди Айталов предчувствовали недоброе, но изменить ничего не могли.
По легенде, в последнее лето этой страны... - Рашид остановился и вздохнул, после короткой заминки продолжил, - так вот, в течение всего лета Солнце скрывалось за тучами, точно не желая смотреть на землю.
- Как у нас сейчас?.. - спросил, молчавший доселе Волк.
- Да, почти... - снова вздохнул Рашид. - В стране Айталов настала необычайно глухая тишина над израненными полями, равнинами и селениями, влажный туман, точно мокрый парус, нависал над жилищами и нивами. Воздух был тяжелым и гнетущим, люди не знали радости и веселья, и только Маги ничего не замечали, увлеченные своими кристаллами... Внезапно, без предупреждения, началось страшное землетрясение, куда ужаснее и сильнее, чем после войны. Горы извергли пламя. Иногда они проваливались в недра, а иногда вырастали еще выше.
Затем гигантские волны поднялись над горами, и те, кто избежал смерти в огне, поглотила морская бездна. Леса пылали, вся оставшаяся земля была устлана густым слоем черного пепла, реки изменили свое русло - вся природа взбунтовалась и пошла войной на своих мучителей... людей. Почти никто не спасся, погибли все Маги... Кристаллы вместе с башнями также погибли в огне и пучине. Все, кроме одного. Этот Камень...
- Это он и есть?.. - спросил Волк. - Тот самый Солнечный Камень, из короны Наместника?
- Да, - кивнул Рашид. - Неведомо, кто и где нашел его, сохранил, обработал. Возможно, это и был тот орден монахов, что написал Пророчество. Это сделал кто-то Посвященный. Кто-то, проникший в тайну сего тайну, и сумевший донести послание о Камне до потомков; знавший его Силу и предвидевший, что время еще придет...
- И вот оно настало, - сказал Волк. - Безсолнечное тревожное лето, морока над головой... парад планет, и охота за Камнем, накануне Пророчества. Так что ли, выходит?
- Ты сам все понимаешь, - сказал Рашид. - Если мы не остановим ЭТО, то всего этого, - он обвел руками темнеющий горный ландшафт, - может больше не быть. И всех нас тоже.
- Но почему мы должны верить этому Пророчеству? Почему мы скачем к этому озеру, а если Камень вместе с Изабелл сейчас движется в противоположном направлении?.. - мрачно поинтересовался Волк.
- Потому что другого выхода нет, - тихо сказал Рашид. - Или мы два идиота, поверивших в красивую сказку, как и все остальные, что гоняются за Камнем... или Пророчество исполнится. А мы еще можем повлиять на то, как именно это произойдет. Ибо в Пророчестве нет слов о неизбежной гибели... значит, есть еще шанс. И мы должны перехватить Камень у самого озера, ибо времени осталось мало. Они придут туда, не сомневайся.
- Каким же образом? - высказал сомнение Волк, поправляя сбрую.
- Камень приведет их, - просто ответил Рашид.
ХХХ
...долго продолжалась битва в мрачном склепе, а победителя все не было.