"... Наши женщины постепенно перестают рожать, среди наших детей все меньше желающих учиться "сложным наукам" - так говорят опросы. А ведь "сложными" они называют математику, физику, историю, литературу, что же тогда сказать о медицине, астрофизике, экономике? Их сердца и умы полонили компьютеры-игрушки, их тела отданы физическим забавам. наши спортивные достижения заметно выросли, но за счет чего? -- не за счет культуры ли? Мы изнежились морально; поскольку "хлебом" мы обеспечены, наверное, до Судного дня, захватив в свои руки штурвал управления мировой экономикой,то нам остаются только "зрелища". Но не дрогнут ли наши вялые, обезволенные руки, занятые аплодисментами?"
"... Нам не с кем бороться -- уже, нам не за что бороться -- пока, мы топчемся на месте и изображаем хорошую, благопристойную мину. У нас есть еще, чем гордиться. Но... "Нравы были испорчены, семья разлагалась, характеры были изнежены. Под рукой абсолютной власти выродившийся человек съеживался. Было столько ужасных притеснений, но никогда ни малейшего протеста..." - нет, это еще не о нас, это о Древнем Риме. Нас пока еще никто не "притесняет" - но, боже мой, с ужасом спрашиваю я себя, неужели настанет и это время?! Потому что первая часть описания подходит в точности. Изощреннейшее развитие наркотических средств, вседозволенность в сексе, полное отсутствие какой-либо творческой активности - мы живем старыми литераторами, музыкантами, поэтами, но не создаем новых - господи, неужели настолько велика пропасть грызущей нас духовной пустоты?"
Стэмптон: - "Вот она, эпоха измельчания. Мельчает все, добро и зло. Останется ветошь и апатия. Мне стыдно: сильное зло вырождается вместе с сильными людьми. Время благоразумных маньяков и импотентных насильников, оно пришло. Где они, счастливые безумцы? Где "черные плащи" из Литлтона, трое десятиклашек, молоденьких нацистов, возжелавших вдруг перестрелять пол-школы в день рождения своего фюрера? Где Мак Бартон из Атланты, обычный маклер, который однажды подошел к своим коллегам со словами "Надеюсь, это не испортит вам рабочий день", после чего последовали выстрелы, много выстрелов? Он просто устал от жизни, бедняга. Где Стив Майер, белокожий убийца с каменным сердцем, прикончивший четырех женщин, которых он посчитал ведьмами, ну и еще полсотни в придачу? Они ушли, вместе с 20-м веком. Там, где нет огня, нет и тепла; холодно мне и неуютно. Но что-то шепчет мне в уши: "то, что можно создать заново, должно быть уничтожено."
А.Д. "... Я помню времена похуже, но не было времен скучней," - так писал знаменитый русский поэт Лермонтов, и его слова я бы вынес эпиграфом к своей статье. Мы, американский народ, не голодаем, у нас честные выборы и лучшая в мире инфорационная сеть - казалось бы, чего еще желать? В то время как в Китае свирепствует чума, в России безуспешно борются с морозами и неурожаями, Франция сотрясаема внутренними неурядицами. У нас все спокойно. Но что-то подсказывает в этом миролюбивом спокойствии первые признаки грядущего окостевания, смертельного конца. Мы вырождаемся, таково мое убежденное и неутешительное мнение, которое наверняка вызовет споры и нарекания. Что ж, я только надеюсь на это: чего бы мне не хотелось, так это того, чтобы читатель отмахнулся от моего предостережения, прошел мимо, предаваясь повседневным заботам. Подчеркиваю: я не знаю, что необходимо, дабы исправить ситуацию, остановить наш поезд, мчащийся в тупик. И я бы многое отдал, чтобы оказаться неправым в своем горьком пессимизме. Пути господни неисповедимы. Будущее скрыто туманной завесой; пока же у нас нет и НАСТОЯЩЕГО, такого настоящего, каким мы вправе были бы гордиться. Но есть время..."
Стэмптон: - "Он не знает, но ведают другие. От загнивания и плесени полезны жесткие меры, нужно движение и огонь, хорошенькая встряска для забродившей жидкости. Америке нужен ТИРАН, Человек, который вновь дал бы людям цель и надежду."
И вслед за тем библиотека испарилась для Эдгара, и перед его глазами предстало БУДУЩЕЕ, не сетью туманных и расплывчатых видений, но яркими отчетливыми образами, вспыхнувшими перед его мысленным взором. они поражали:
- Вот он стоит у большой трибуны, возвышающейся над колышащимся морем людей, посреди открытого пространства. Миллионы глаз обращены к нему, в них - надежда и благоговение, миллионы ушей жадно внимают каждому его слову. Он - бесподобен, он бог и пророк. Рядом с ним Дженни, в платье светлого покроя, и... еще рядом светловолосый паренек, тоже внимательно слушающий отца, слегка приоткрыв рот. Взгляд его маленьких темно-зеленых глазок трогательно серьезен и чист.
Одобрительный шум. Аплодисменты. Народ любит его, о да, он верит ему. И он, Эдгар, в завершении речи высоко возносит над собой мальчика, а толпа восхищенно приветствует ЕГО, будущего наследника. Мальчик улыбается, чуть щурясь при этом. Он даже пробует помахать людям сверху своей маленькой ручкой, приводя толпу в неистовый восторг. Апофеоз.
- В следующем образе Эдгар уже не видит себя. Мальчик вырос, повзрослел. Его сын. Он нетерпеливо шагает взад-вперед, заложив руки за спину, по гладкому паркету президентского кабинета. Брови его нахмурены, он пребывает в раздумиях. Светлые волосы тщательным образом зачесаны назад. Взгляд кошачьих глаз сына Эдгара тяжеловат и предельно сосредоточен. На нем мундир, на плечах видны воинские знаки отличий. Он похож на человека, решившегося на что-то чрезвычайно опасное. и Эдгару становится немного не по себе от той яростной непоколебимости, которая написана у него на лице.
- Светлые волосы становятся просто седыми. Постаревший, обрюзгший, мрачноватый Президент одиноко восседает в большом красном кресле, которое чертовски смахивает на трон. Его зеленые глаза метают молнии, они ужасны. Это взгляд безумного человека. Загнанного в тупик, но непобежденного. Кулаки сжимаются и разжимаются в бессильном гневе. Затем лицо его разглаживается. Кажется, он нашел выход -- или думает, что нашел...
- Эдгар видит один-единственный огромный неоновый транспарант, расположенный, по-видимому, на одном из гигантских небоскребов будущего, поигрывающий ярко-синими и кроваво-красными буквами. Он гласит: "ДАЕШЬ МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО!"
- Дальше он видит что-то ненормальное, что-то ужасное: взрыв. Огонь. Очень много огня. Кричащие, протягивающие к небу руки люди, сражаемые огненными всплесками. Их не слышно, все заглушает грохот. Смерть, немая и безликая.
Запустение. Выжженная растительность. Разбитые, изувеченные здания. Нигде не видно людей. Пустыня. Картина всеобщего разрушения. Небо затянуто густой серой поволокой. Сумрак. На горизонте медленно расплывается угрожающего вида темно-малиновое зарево, похожее на перебродивший кисель из человеческой крови.
Мрак сгущается. В небесах мелькают странные голубые вспышки, яркие и тревожные. Дрожь земли. Рокот. Бездна неумолимо отверзает свои бескрайние объятия. Смешалось все, огонь и твердь, воздух и смерть. Кипящей лаве не видно конца и края. Снова огонь. Хаос. Мрак.
Эдгар очнулся. Ужасное прошлое осталось бесконечно далеко позади, вместе с его призрачным прошлым. он снова был в кабинете Стэмптона, сидящий на диване и неподвижно уставившийся на потухший кончик своей сигары. Он вернулся к себе, но... мир вокруг не стал для него обычным. Нет, комната были как бы объемнее... шире, пространство сохраняло странную подвижность, оно будто плыло перед его глазами тоненькими невидимыми ниточками, оно излучало пульсирующую энергию, проникающую ему под кожу и сладко щекочущую его нервные центры. Казалось, все чувства Эдгара обострились до крайности, это было то состояние, о котором кто-то когда-то сказал, что в нем он может "слышать пение ангелов и вопли грешников, поджариваемых на сковородках". Его испытание еще не закончилось, возможно, что оно только начиналось.
Эдгар поднял взгляд на Уильяма, и увидел, что тот чуть заметно улыбается. В этой улыбке скользило самодовольство и одновременно какая-то странная грусть. Руки Уильяма были скрещены на груди, сквозь полуприкрытые веки глаза смотрели с неясным застывшим выражением, которое невозможно было прочитать. На долю секунды Эдгар вдруг ощутил необъяснимую острую клокочущую ненависть к этому человеку-сфинксу, сидящему перед ним с вальяжным видом изнеженного сибарита, которому все в жизни безнадежно надоело. Впрочем, чувство это исчезло так же быстро, как и появилось.
("Интересно, каким он видит сейчас меня?.." - мелькнуло у Эдгара. - "Своими холодными ленивыми глазами, которые сильнее рентгеновских аппаратов, потому что они не только видят тебя насквозь, но и подталкивают, тихонько, постепенно, к чему-то важному, играют с тобой, как сытый довольный кот, для шутки придавивший за хвост маленькую несчастную мышку...")
- Что... что все это значит? - тихим голосом спросил он вслух, стараясь не выказать своего волнения.
- Мой дорогой Эдгар, а разве это должно ЧТО-ТО ЗНАЧИТЬ? - Уильям запрокинул голову и от души расхохотался. - Мы просто беседуем. Как культурные деловые люди за ланчем, которым необходимо договориться о небольшой сделке, так? Вам понравились эти сигары, Эдгар? Хотите еще?
Эдгар отрицательно покачал головой.
- Жаль. Уверяю вас, попробовать где-то в другом месте что-то подобное будет чрезвычайно затруднительно. Ну да ладно. О чем это я? - Уильям провел рукой по лбу, как бы вспоминая что-то. - Хм... кажется, я обещал познакомить вас с документами о Блаженном Августине? Да-да, конечно же, как я мог забыть. Это будет очень приятной, так сказать прелюдией, прежде чем мы немного поговорим о вашем и нашем будущем. - Уильям улыбнулся одними уголками рта и, протянув правую руку назад, взял со столика какой-то ветхий на вид пергамент. (У Эдгара создалось полное впечатление, что когда он только зашел, его там не было. Впрочем, он мог и ошибаться...) - Вот, возьмите. Очень любопытно, я бы сказал.
Эдгар взял из рук Стэмптона пергамент и прочел следующее, выведенное крупными рукописными латинскими буквами:
- Я, АВГУСТИН АВРЕЛИЙ. НАРЕЧЕННЫЙ БЛАЖЕННЫМ. БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ ЕПИСКОП ГИППОНСКИЙ, КЛЯНУСЬ ТЕБЕ, УИЦРАИЛ, КНЯЗЬ ТЬМЫ: Я НЕ НАРУШУ ДАННОГО ТЕБЕ ОБЕТА, ЧТО БЫ НЕ СКЛОНЯЛО МЕНЯ К ТОМУ. ИБО ДАН ОН ВО ЧИСТОМ УМЕ И СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ПО ДОБРОЙ ВОЛЕ И БЕЗ ЧЬЕГО НАУЩЕНИЯ, ЧЕМУ ПОРУКОЙ МОЯ ЛИЧНАЯ ПОДПИСЬ. Я ОБЕЩАЮ, ЧТО ОБРЕТЕННЫЕ СВЯЩЕННЫЕ ЗНАНИЯ, ПОЛУЧЕННЫЕ ЧРЕЗ ТЕБЯ, НАВСЕГДА ОСТАНУТСЯ ВО ХРАНИЛИЩАХ МОЕГО УМА И НЕ БУДУТ ПРЕДАНЫ ИНОМУ ОТРОКУ ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА. СВЕРШАЯ СИЙ ДОГОВОР, ДВИЖИМЫЙ ЛИШЬ СУРОВОЙ ВОЛЕЙ К ВЫСШЕМУ ЗНАНИЮ, НО НЕ ПРЕДАННОСТЬ. ТЕБЕ, ЖЕСТОКИЙ АНГЕЛ ЗЛА - ДА БУДЕТ ПРОКЛЯТО В ВЕКАХ ИМЯ ТВОЕ!
(далее шла широкая размашистая подпись)
подписано 397 года со дня рождества Христова
Эдгар оторвался от пергамента и с крайним изумлением взглянул на Уильяма. Тот невозмутимо взял лист из его рук, а затем неуловимо быстрым движением швырнул... прямо в камин, в огонь. Он вспыхнул, противно зашипел на угольях и почти мгновенно сгорел.
- Такого документа никогда не существовало, - сказал Стэмптон, отвечая на немой вопрос Эдгара, - и все же ОН БЫЛ - но только не на бумаге. Настоящие договора не пишутся на бумаге и не делаются на небесах, если хочешь знать. Они читаются сердцами и скрепляются разумом. Так было всегда. Хочешь, я расскажу тебе увлекательную историю о неком христианине по имени Августин? Очень правдивую историю.
Эдгар только кивнул.
- Итак, жил однажды умный человек, который всей душой верил в бога и в существование высшей истины. Правда, сначала не знал, в какого бога именно он верил. Тот представлялся ему живым светом, добром, неким абстрактным образом справедливости. Поэтому этого человека чрезвычайно увлекла идея пророка Мани о вечном противоборстве сил добра и зла. Он стал ярым манихейцем. Но постепенно иные образы и идеи, кажущиеся более верными, более величественными, стали наполнять его душу. Он уверовал во Христа, его рождение и Жертву. Уверовал горячо, пламенно, он вел за собой других, славил имя бога и заслужил в народе прозвище Блаженный. Он стал видным христианином, бог вел его своей тропой и обводил через все искусы и препятствия. Он стал знаменитым и уважаемым человеком, людским пастором, стоящим на ступень ближе к богу, чем остальные. Но ему было этого мало. - Стэмптон сделал паузу. - Кто удовольствуется лишь высохшей корочкой хлеба, когда перед тобою стол, который ломится от яств. Мир полон тайн, которые человек хотел бы разгадать. Бог давал Августину веру и надежду, а взамен требовал любви , но ха-ха! - коротко и неприятно рассмеялся Уильям, - Он и не думал о том, чтобы подарить ему ЗНАНИЕ. Полное и четкое представление того, зачем же все-таки он, человек, существует, зачем дана ему его короткая земная жизнь. Никаких ответов на вопросы; только жалкий суррогат. "Отказ от соблазнов", "любовь к ближнему", "великое смирение" ... какая несусветная чушь!
Рот Стэмптона болезненно искривился, в глазах мелькнул и потух скрытый огонь.
Этот бог был великим себялюбом. Потому что хорошо знал, что знание сметает все границы, оно убивает веру, а значит и веру в Него. Он всегда был боягузом, этот бог. Он создал человека, дал ему в руки костыль, надел на нос черные непроницаемые очки и сказал: "Иди!.. Дорогу осилит идущий." И человек идет, спотыкается и падает, снова встает и славит своего бога, который научил его ходить, но забыл объяснить, что очки можно снять -- и увидеть дорогу. Свою дорогу. Этот бог изначально отвергал даже мысль - невольный позыв к совершенству! - что кто-то может СТАТЬ ВЫШЕ ЕГО.
Именно поэтому он низверг в бездну преданного Ему ангела, которого звали Уицраил, и который захотел сотворить нечто СВОЕ. Этому богу не нужен был слишком способный ученик. Который лишен его старческого лицемерия и всегда готов предложить людям только то, что сам имеет. Великий Уицраил...
Стэмптон остановился, чтобы передохнуть. Щеки его порозовели. Было видно, что он с трудом сдерживает себя в рамках этого ленивого спокойного тона, которым он рассказывал. Но, сделав над собой усилие, он неторопливо продолжил:
- Августин хотел узнать о мире то. что скрывал от него Бог. И зов его ищущей души был услышан. Ему было поставлено одно условие: истина против его отречения. Отречения от своего христианского сана, со всеми соответствующими последствиями. По-моему, честная сделка, не так ли? Нельзя плыть сразу в двух лодках, одна из которых направляется в Вечность, а друга -- к краю обрыва. Кроме того, естественно, он не должен был разглашать кому-либо свои знания: человечество тогда, да и, пожалуй, сейчас в большинстве своем, конечно же, не готово к таким откровениям; они бы прозвучали для них как удар молнии посреди ясного тихого дня и оглушили бы их окончательно, отбив всякое желание куда-то идти - увы, таков человек... Поначалу Августин согласился. Он был готов и к большим жертвам -- лишь бы только стать посвященным. Он был одержим идеей Высшего Знания и идеями о Воле, силе, которая управляет действиями души и тела, которая есть у каждого. Каждого, из живущих на Земле.
И Уицраил выполнил свою часть обещания. Августин стал обладателем Знания. Но... - Стэмптон многозначительно помолчал, затем, бледно улыбнувшись, произнес: - ... человек не сдержал данного им слова. И все потому, что вмешался Бог. Почему-то Августин был важен для него, может быть, как игрушка, которая уже давно надоела, но которую так приятно считать своей. Или были другие причины. Он пришел к Августину в его сны и вынудил его забыть о чести, заставив вновь возлюбить Себя... О, в этом Ему нет равных, своим теплом Он способен растопить айсберг размером с самую высокую гору. - Стэмптон поморщился. - Он умеет быть убедительным, когда действительно этого хочет. Августин не устоял. Он остался христианином, более того, ревностным и преданнейшим слугой своего обожаемого Бога, чем кто бы то ни было. Человек... - с горечью в голосе воскликнул Стэмптон, кидая тяжелый взор на Эдгара.
- И он был... покаран? - тревожно спросил последний, охваченный внезапным чувством необъяснимого сочувствия к Аврелию Августину, его далекому человеческому предку.
- Нами? О нет! - несколько наиграно рассмеявшись, сказал Стэмптон, назидательно щелкнув при этом пальцами. - В этом не было нужды. Обуреваемый противоречиями и угрызениями совести, никуда не исчезнувшими и приходящими к нему долгими бессонными ночами, несчастный блаженный Августин медленно, но уверенно сходил с ума, терял остатки своего редкого природного дарования. Он жил еще целых пятнадцать с лишним лет после этого, но то, что видели люди, было лишь тенью, тенью настоящего Августина, постепенно увядающей телесной оболочкой без души. Печально. Он стал очередной жертвой своего "доброго" Бога...
Уильям замолчал и подчеркнуто медленным движением скрестил руки на груди, не отводя своего холодного немигающего взгляда от лица Эдгара. Тот тоже молчал. Неясные мыслеобразы плыли сейчас в его голове, качаясь и подмигивая, подобно огонькам ночного маяка в бурную морскую непогоду. И главное, основное место занимала в них плотная коричневая дубовая дверь -- дверь из его сна. Что-то было в ней такое... завораживающее, отчего Эдгару вовсе не хотелось прогонять это видение, напротив, она словно заслоняла, охраняла его от Стэмптона и его опасных откровений. Образ Двери -- ведущей КУДА?.. Мысли скользили и выныривали на поверхность, словно буйки среди стремительных волн, вновь и вновь возвращая его к этой странной реальности, в которой не было ни капли обычного; но, между тем, Эдгар отлично понимал, что все это происходит с ним на самом деле, и, быть может, это самые важные мгновения его жизни. Решающие. К счастью, он был почти спокоен. Удивлен, ошарашен и поколеблен, но бесценное хладнокровие, выработанное долгими годами преподавания, не покинуло его. Стэмптон и Августин, облики прошлого и будущего -- два моста через одну реку; туман, завеса над горизонтами, к которым они шли, потихоньку развеивался и открывал взору нечто неописуемое. Лучшим его оружием пока что было спасительное молчание. И все же сейчас нужно было что-то произнести, тишина множилась в этой неподвижной комнате, как отражения в безнадежно кривом зеркале.
- Почему вы это мне рассказываете? - сглотнув, выдавил он из себя.
- Наверное, потому, что вы, как и я, большой ценитель истории, - чуть пошевелив плечами, ответил Стэмптон. - И у вас есть замечательная возможность стать ее видной частью, оставить свое имя в веках, для потомков. Это то, о чем вы мечтаете, я ведь не ошибаюсь? - приподняв брови, небрежно спросил Уильям.
Эдгар не отвечал. Воздух комнаты плавно кружился вокруг него, заполненный неясными отголосками тихих шепотков. Они, казалось, стучались в его голову, стремясь донести что-то важное. Но он улавливал только отдельные бессвязные урывки. Голова Эдгара немного мутилась. "Ты ххх-хочешь... х-хо-оу-чешшшь..."
(... стать Президентом?..)
(Дверь. Она может открыться. открывается, если...)
(Посланник. Посланник. "Чей?.. Зачем?..)
В этом всем был какой-то смысл. Только он пока не мог, никак не мог его ухватить. Он витал близко, где-то на краешке его обостренного сознания и тех темных бездонных глубин, которые уходили своими корнями в бесконечность...
- Даже забавно, - сказал Стэмптон, неожиданно улыбнувшись при этом, отчего его бледное гладкое лицо показалось почти мальчишеским, выражавшем детское недоумение. - Почему-то люди испокон веков были твердо убеждены, что дьявол -- обязательно есть что-то отвратительное и ужасное. Что он всегда лжет, искушает, приносит одни беды и вообще его нужно остерегаться, как проказы. Все неприятности этого мира, конечно же, создал дьявол -- кто же еще?! Эти люди могли убивать, грабить, насиловать своих дочерей и чужих жен и утешать себя мыслью, что бог им простит, а дьявол просто-таки горит желанием упечь их на свою сковородку. Хотя, интересно: кому-то нужно чужое дерьмо?! Которое способно только на то, чтобы смердеть самым паршивым образом. Ха! - Стэмптон надменно прищурил левый глаз. - Зло плохо потому, что оно есть зло -- и точка. Никто даже не пытался подумать о том, что Дьявол, возможно, действует так, как это возможно в его положении. Положении поруганного и униженного, но полного сил и желания отомстить. Он считал ниже своего достоинства притворяться еще одним Богом. И если он предложил людям альтернативу, которую те назвали Злом, то почему нельзя предположить того, что при каких-то других условиях ее с тем же успехом не могли принять за "Добро"? - Стэмптон усмехнулся. - Людям всегда не хватало истинного размаха мышления, уж об этом-то с лихвой позаботился их светлый и распрекрасный Бог! Узость, мой дорогой Эдгар, узость и скудоумие, вот как я это называю. - Уильям вздохнул. - А между тем этот жалкий Бог никогда не обещал людям и половины того, что предлагает Великий Уицраил. Но речь сейчас не обо всех -- речь о тебе. Помимо власти, славы и богатства, которые придут к тебе, - когда ты станешь Президентом - Уильям тоном выделил "станешь", - а это должно произойти именно на этих выборах, сейчас или никогда, так расположены звезды, - он готов одарить ЗНАНИЕМ, высшим знанием. Если ты, конечно, захочешь. Вот почему я рассказал тебе об Августине. Ты можешь выбирать. Секреты богов и людей будут открыты тебе, почти полная власть над человеческим миром сосредоточится в твоих руках -- и ты не будешь связан никакими обязательствами, ущемляющими твою свободу. Почти никакими. Конечно, кое-что ты должен будешь выполнить - иначе, какая же это сделка? - блеснув искоркой в стальном взгляде, Стэмптон подмигнул Эдгару. - Все честно, одно твое слово -- и если это слово "да", то Америка очень скоро получит нового Президента -- и это будет не старикан Картер. Воля Уицраила свершится. Конечно, - Стэмптон презрительно дернул ртом, - Он будет пытаться помешать... но на сей раз у Него ничего не выйдет. - Взгляд Уильяма снова стал холоден и безжалостен. - Потому что все карты в наших руках, и мы их будем раздавать. Так долго ждать этого. Так долго... - легкая судорога исказила черты его овального лица, и за эти краткие мгновения Эдгар вдруг отчетливо понял, КАКИМ может быть Уильям Стэмптон -- человек-сфинкс... а может быть вовсе и не человек. Дрожь пронеслась по его жилам, но он тут же справился с собой. нельзя проявлять слабость, особенно сейчас. Когда он чувствовал себя зависшим над невидимой пропастью, и только самые верные шаги могли вывести его по тонко натянутой веревочке на другой берег.
- А как же Ричардсон, что будет с ним? - спросил он скорее для того, чтобы выиграть время и собраться с рассеявшимися по углам мыслями, чем желал услышать ответ. - Ведь вы фактически... как бы у него на службе, он вас нанял.
Стэмптон высокомерно вздернул заостренный подбородок и с удовольствием рассмеялся, неприятно блеснув темно-розовыми деснами коротких мелких зубов, идеально белых. Этот смех почему-то показался Эдгару фальшивым. - Увы, я не служу смертным. Некоторые из них думали по-другому, - в его глазах мелькнул тусклый огонек давно забытых воспоминаний. - но скоро они поняли свою ошибку. - Уильям с издевкой ухмыльнулся, точно потешаясь над кем-то невидимым. - И уж тем более я не вижу смысла прислуживать мертвецам. Ричардсон скоро умрет. - Эдгар невольно вздрогнул. - Еще до дня выборов его душа найдет себе, без сомнения, лучшее пристанище. О, пусть вас это не слишком заботит. Это будет легкая и быстрая смерть. Точнее, самоубийство. Некоторые предпочитают при этом мучаться, точно искупая свои грехи... например, удушение, - Стэмптон облизнул пересохшие губы, - Этот нет. Всего один выстрел в голову, - он иллюстративно поднес длинный худой указательный палец к своему стриженному поседевшему виску и издал ртом легкий хлопок, означавший выстрел. - Смерть военного. Хотя некоторые считают, что после провала Турции он потерял право носить мундир. Впрочем, неважно. В сущности, нам это даже на руку, думаю, не нужно объяснять, почему.
Да, Эдгар понимал, о чем идет речь. Благополучно забытый Президент неожиданно кончает жизнь самоубийством в самый канун выборов... и сразу о нем вспоминают. Начинают запоздало жалеть и оплакивать. "Ах, он был так молод..." - восклицают дамы. "У всех бывают ошибки..." - вторят им не зачерствевшие сердцем мужчины, или не желающие показать этого. А на выборах, разумеется симпатии склонятся на сторону того, кто по своему имиджу и программе больше походил на покойного. То есть, на него, Эдгара Мэйли, кандидата от штата Кентукки.
Конечно, все это звучало ужасно, но... Какой-то своей частью Эдгар не мог не признать, что план был безупречен и не мог не сработать. он почти не сомневался, что Ричардсон должен покинуть этот мир отнюдь не по своей воле. Кто-то, а точнее что-то, чья-то страшная сила поможет ему в этом. "О мой бог!.." - мысленно воскликнул в эту секунду Эдгар, пораженный неожиданно пришедшей ему в голову неприятной догадкой. Он медленно поднял голову и посмотрел на Стьжмптона, ощущая, как пальцы рук невольно сжимаются в кулак.
- Это вы убили О.Брайена... и Степлера? Это вы?.. - с трудом выговорил он, чувствуя, как омерзение подкатывает к горлу.
Уильям Стэмптон запрокинул голову и негромко расхохотался. С наслаждением человека, услышавшего что-то необычайно забавное. - Мой дорогой Эдгар, к чему такие пассажи? - шутливо спросил Уильям, открыто посмотрев в лицо Эдгара. Его серые глаза при этом не смеялись, в них ровно мерцал маленький дикий огонек, безжалостный, словно вытащенная из ножен сталь короткого зазубренного клинка. - Да, мы устранили тех, кто нам мешал. НАМ, - с нажимом произнес Стэмптон. - Все, что я делаю здесь - это в твоих же интересах, Эдгар. Ибо я здесь - чтобы служить и помогать тебе. Ты должен знать это. Степлер, О.Брайен -- оба они уже выполнили свою миссию в этой жизни. Президентом станешь ты, а не они, и никто другой. Я многое могу, - небрежно проговорил Уильям, элегантно согнув мизинец на левой руке, а правой потирая ладонь. Под обшлагом халата призывно сверкнул огонь -- это был свет обруча. - Если бы я захотел, мне достаточно было бы сделать так, - Стэмптон легко повел мизинцем в воздухе, по-прежнему придерживая ладонь, - и все это, весь этот город обратился бы в прах. - Уильям усмехнулся. - Прямо как Содом и Гоморра, не правда ли?
Стэмптон сидел такой же спокойный и выдержанный, завороженно поглаживая свою левую руку, и только в его глазах разгорался этот маленький пугающий огонек -- в котором не было безумия, а только холодная разумная решимость античного сфинкса. Древняя языческая сила, вечная, как сама жизнь, проступала в нем, сквозь благообразную внешность безупречного джентельмена. Эдгар содрогнулся и опустил взгляд.
- Материя ничто, идея -- все, - будто подводя некую черту, сказал Стэмптон. Спустя мгновение, он осторожно разогнул мизинец, точно разрядив невидимый пистолет, и плавным движением снова скрестил руки на груди.
- Но к чему все это, - тихо спросил Эдгар, не решаясь поднять глаза, - бесконечные разрушения, жертвы? Это похоже на бессмыслицу. Вы и ваш Уицраил только разрушаете, ничего не созидая. Вы сеете смерть. Ради чего все это... ради чего?!
- ЦЕЛЬ, - совершенно спокойно ответил Стэмптон. Ни один мускул не дрогнул на его кажущемся бесстрастным лице. - Все ничто перед величием конечной цели. Это делается ради НОВОГО, ЛУЧШЕГО МИРА. Ради НОВОГО ЧЕЛОВЕКА -- энергичного, здорового, сильного, не знающего сомнений и ложного стыда. Цель оправдывает средства, как говорили иезуиты. эти величайшие лицемеры на свете. Мы не убиваем, мы лишь исполняем приговор Судьбы. Этот мир и это общество -- обречены. - Щеки Стэмптона слегка порозовели, точно у стеснительной девушки на первом свидании. - С самого начала своего существования. Чем скорее наступит конец, тем лучше. Ибо он станет новым началом, началом Эры Великого Уицраила. О, Эдгар, - в голове Стэмптона послышалась тихая ностальгия, - ты не представляешь, как я мечтаю об этом! Каким прекрасным будет торжество гибнущего мира! Его агония станет моментом сладостного оплодотворения -- ибо чтобы возродиться, необходимо умереть! Ты должен это понять.
Стэмптон на секунду закрыл глаза, с силой сдавил кулаки, так, что побелели костяшки, очевидно, борясь с собой -- а когда открыл их, то взор его снова был чист и невозмутим, без брызжущих огненных искр. - Ты зря беспокоишься за других, Эдгар. Разве молодую луну должны заботить проблемы заходящего Солнца?.. Поверь мне, когда ты обретешь высшее знание, ты будешь смотреть на эти вещи совсем по-другому. Ты будешь обладать всем, чем способен человек, и даже большим. Разве этого недостаточно, чтобы не опускаться до нечистот морали? Ноя, кажется, не договорил об ответных условиях. О том, что необходимо будет сделать тебе, как можно быстрее.
- Что это? - одними губами спросил Эдгар, охваченный нехорошим чувством, словно струна, которую слишком сильно натянули и готовятся отпустить.
- Ничего особенного, - успокаивающим, мягким тоном произнес Уильям, слегка подаваясь телом вперед и буравя Эдгара пронизывающим взглядом, так сильно контрастирующим с голосом. - Ничего такого, чего бы не хотел ты сам. Это принцип Великого Уицраила, во всяком случае, один из его принципов. Ты должен расстаться с Полли и жениться на Дженни.
- Но... зачем? - полным недоумения голосом спросил Эдгар. Он ожидал чего угодно, только не этого. затем, пораженный ужасающей догадкой, спросил: - Что будет с Полли?..
- Ты правда хочешь знать это? Что ж, я скажу тебе. Когда ты станешь Президентом, незадолго вслед за тем у Дженни родится мальчик. Со временем он будет великим... как и ты, Эдгар, - Стэмптон тонко улыбнулся, бросив взгляд на кончики своих ногтей. - А судьба Полли не должна тебя беспокоить. Ты же ее совсем не любишь, верно?..
- Не ваше дело, - раздраженно воскликнул Эдгар. - Отвечайте, что с ней будет?!..
Стэмптон несколько искусственно вздохнул и холодно произнес:
- Ты прав, она умрет, она должна умереть. Чтобы не было скандалов и разговоров. Все пройдет тихо. Она просто не выдержит свалившегося стресса, примет слишком много снотворного. Видишь, я совсем ничего от тебя не утаиваю. Будущее читается легко, если раскрывать эту книгу на нужной странице и внимательно вдумываться в смысл. Спокойно, - остановил он Эдгара, покрывшегося гневными пятнами, - не нужно лишних эмоций. Все мы что-то приобретаем, что-то теряем. Это же так естественно. Подумай в прошедшем времени: ты -- Президент Америки, самой великой и сильной державы, миллионы, нет, миллиарды людей подчиняются тебе, боготворят тебя. Ты можешь реализовать все свои помыслы. Тебе ведома тайна познания. Ты -- на вершине мира, и гордо взираешь оттуда вниз, как горный орел, покоривший небеса; неужели, представив все это хоть на секунду, ты станешь тревожиться по столь ничтожному поводу, как чей-то переход в иную реинкарнацию?! - Брови Стэмптона высоко взлетели вверх, причудливо изогнувшись, лоб покрылся сетью морщин. - Разве ты должен думать о мертвых? Нет, ибо тебя зовут живые! Думай о славе. Думай о величии. думай о священной силе знания, зовущей тебя. Думай о себе. Думай о Дженни! - точно призывая то, о чем он говорил, Стэмптон взмахнул руками. Золотой обруч на его правом запястьи засветился вызывающе ярко.
И воздух комнаты, отозвавшись на его жест, вспыхнул золотистыми искорками надежд. Они летали вокруг Эдгара, пели, смеялись, касались его, приятно щекоча кожу. Странная тихая мелодия сопровождала их мелькание, напоминавшее перезвон колокольчиков. Это было чудесно. Это завораживало. Стэмптон был прав: ради всего этого стоило жить!
И стоило согласиться на что угодно, даже на сделку с дьяволом.
- Итак, сказал Уильям, поворачиваясь к нему и заглядывая ему в глаза, глубоко-глубоко, с немым вопросом. - "Твой выбор?.."
Эдгар открыл рот, чтобы ответить, и...
В это мгновение он точно провалился внутрь самого себя, в какое-то непонятное подпространство.
* * *
И оттуда, из глубины провала. он услышал голос. это был голос его матери, он звучал ласково и увещевающе, как часто было в детстве, когда он делал что-нибудь не так. она говорила ему, а он слушал:
"Не торопись, Эд, вот что я тебе скажу. Ты, конечно, стал уже взрослым и умным, но послушай все же свою мать. Ты знаешь, я забочусь о тебе, хотя ты думал, что когда я... ушла, т перестала это делать. Ты почувствовал себя одиноким, но это не так. Я всегда с тобой, что бы ни случилось. Просто у тебя такой путь -- путь странника. Тут узнаешь такие вещи... Ты волен выбирать, Эд, но мне бы не хотелось, чтобы мой мальчик поступал опрометчиво. Тебе не кажется, что с этим Стэмптоном что-то не так? Присмотрись к нему повнимательнее. Он жутко похож на игрока, у которого на руках крапленые карты, верно? Да, он большей частью говорит правду, но постоянно примешивает к ней немного лжи. Говорю тебе, Эд, дела тут нечисты. Подумай о том, что он предлагает. Но не о том, что ты приобретешь, а как раз о том, что ты должен отдать.
Подумай о Дженни. Каково ей оказаться матерью Антихриста? Она никогда не согласится и не сможет смириться с этим, а ты -- ты сможешь лгать ей в лицо, обманывать каждый день и каждую ночь?!.. Так ты потеряешь ее, а еще потеряешь себя. Свою лучшую часть. Твой ребенок станет пешкой в чьих-то раскладах, его судьба будет предрешена с самого рождения. Он не будет дарить и принимать любовь, потому что его удел -- служение темным силам. Неужели тебя, Эд, может это устроить? Тогда я плохо знаю своего гордого сына.
Подумай о Полли, мой мальчик. Ты провел с ней, без малого, восемь лет своей жизни. Не самых плохих лет, как бы там ни было. Вы жили под одним кровом, пили и ели из одной посуды, спали на одной кровати. Ты никогда не знал от нее плохого слова или дела, она была по-своему очень хорошей женой. Ты не любишь ее, но она дорога тебе, ведь так? А ты ей. Неужели ты позволишь ей умереть только потому, что кто-то очень неприятный предлагает помочь тебе в том, чего ты можешь добиться сам?..
Почему бы тебе не попробовать стать Президентом без всех этих штучек? Не сейчас, а через четыре года, например, когда мой сын станет еще опытнее и умнее? Ты прирожденный лидер, мне ли этого не знать! А то знание -- знание, о котором он говорит: сдается мне, что это черное знание, которое рождает безысходность. Не зря он, этот демон, предлагает его тебе как бы в довесок!.. Оно уничтожит тебя, мой замечательный сын, скорее и вернее, чем яд неограниченной власти и пресыщение. Ты очень сильный, Эд, но зачем ломать самого себя лишней тяжестью?
Приглядись к нему повнимательнее, Эд! Неужели ты не помнишь этого демона?.. Жаль, ведь ты знал его неоднократно, увы, ваши пути завязаны в узелок, как бы мне не хотелось обратного! Ведь он -- всего лишь твой посланник! Твой посредник между тем миром, где Уицраил пожелал обрести свою власть, и этим... в котором сейчас я. И, Эд, он лишь корчит из себя дьявола, на деле, давно уже мечтая занять его место. Он блефует, этот недостойный бес! Он не властен над тобою. Он не может причинить тебе прямого вреда, мой мальчик, это ему воспрещено. Не спрашивай, кем. Но будь очень осторожен! Он будет пытаться воздействовать на тебя и, мой мальчик, это будет нелегко... Но заключив с ним сделку, ты станешь полностью зависеть от него. А это опасно! Он сам погряз в неудачах, и Уицраил ждет - не дождется его в преисподней, чтобы задать хорошенькую взбучку; он метит на его место, презренный, в чем редко признается даже себе. Ему нужен ты, как ключ к его дурным планам. Он явно ведет двойную игру, и даже я, мой мальчик, не знаю, куда его перетянет в конечном счете.
Не уступай ему! Иди своим путем, как подсказывает тебе сердце... и разум. Бог может быть и старый дуралей, прости меня Господи, но мне сдается -- башка у него покрепче. Подумай хорошенько, сынок," - голос стал затихать, - "... и помни, что я всегда тут. Рядом."
Голос исчез. "Спасибо, мам", - громко сказал Эдгар, светлея лицом и ощущая, как в него вливается некая внутренняя убежденность. Теперь он знал, как ему поступить.
* * *
... и почти тут же он вынырнул на поверхность, снова оказавшись в комнате, наедине с серым немигающим взором Стэмптона, устремленным на него. Он твердо вынес этот взгляд.
- Нет, - сказал он вслух. Короткое слово далось ему с огромным трудом, точно сам язык сопротивлялся, не желая его произносить. И сразу почувствовал, как волна напряжения, стиснувшая его виски, спадает.
- Что? - с выражением крайнего изумления на еще сильнее побледневшем лице переспросил тот. Острый взгляд его потускнел и остановился, глаза расширились.
- Я не желаю заключать с тобой сделку, - звучно сказал Эдгар, чувствуя, что каждое новое слово дается ему все легче. - Теперь я знаю, кто ты, и мне достаточно одного этого, чтобы отказаться. Я не хочу такой судьбы не себе, ни своему будущему сыну. Я не собираюсь в настоящее время жениться на Дженни и заводить детей, это может подождать. Я собираюсь честно выполнить нашу договоренность с Ричардсоном, и не более того! И хотел бы, чтобы ты, - Эдгар указал на окаменевшего Уильяма, - также исполнил ее. Иначе я разрушу все твои планы. Все, до единого.
- Я на твоем месте не был бы столь уверенным. Ты не знаешь того, что знаю я. И Ричардсон, и Рейнольдс -- они оба в моих руках, они мои. И другие... Если ты откажешься, то ничего не добьешься, и напротив...
- Не трать свое красноречие понапрасну, - насмешливо прервал его Эдгар, поднимаясь с дивана. Он ощущал себя удивительно легко и свободно. - Тебе не уговорить меня. Мой тебе совет: отправляйся обратно в Нью-Йорк, ты здесь не нужен. А еще лучше -- в преисподню, под крылышко своего Уицраила. Хотя, мне кажется, он не сильно будет рад тебя видеть.
Стэмптон вздрогнул и перекривился. Эдгар задел его больное место.
- Не буду далее утруждать вас своим присутствием, - иронично сказал Эдгар, поворачиваясь, чтобы уйти. Он даже не думал подавать Уильяму руки. Теперь, когда очарование закончилось. Комната стала просто комнатой. Все -- все встало на свои положенные места. Эдгар был в отличном состоянии духа.
- Нет, подожди!.. - пронзительно воскликнул Стэмптон. Его голос лишился былого мягкого кошачьего обаяния, теперь он походил скорее на вой раненного зверя. - Куда ты? Разве ты забыл... о своей матери? О том, как она жила? И как умерла?.. Ты же поклялся -- поклялся отомстить за это!.. - Уильям говорил сбивчиво, скороговоркой, поколебленный в своем абсолютном спокойствии. Оно покинуло его. - Так вот твой шанс, сделай это! Отомсти! Запомни, может ты и прав -- насчет меня, но ты никогда не станешь Президентом без нашего соглашения -- никогда! И Апокалипсис не поразит это мерзкое человечество, которое УБИЛО твою мать! Именно так! Неужели ты откажешься от собственной матери?! Ведь ты можешь стать чашей возмездия -- все ангелы мести, все силы Бездны к твоим услугам, все, что угодно. Разве это того не стоит, скажи?!..
На какое-то мгновение Эдгар заколебался. Воспоминания о своей матери, о ее последних днях, всегда будили в нем боль, сдерживаемое отчаяние и ненависть. Поэтому-то он старался не думать об этом. У него получалось. Теперь же... Мысли вернулись, чувства противились бездействию. ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ БЫ ОТОМСТИТЬ ИМ ВСЕМ, обществу, которое ее погубило своими бесчеловечными, акульими правилами. И эта мысль завораживала.
НО затем перед его мысленным взором проплыло милое лицо Дженни, и он опомнился. "Ради чего я буду ворошить старые обиды?" - подумалось ему. - "Только для того, чтобы позволить упрячь себя в чью-то колесницу, мчащуюся к пропасти? Из которой не будет возврата. Нет, это мерзко... и глупо." Это не для него.
- Нет, я уже сказал -- нет, - отчеканил он, оглянувшись назад, к Стэмптону. - Ничего не выйдет. Возможно, вы слишком бедны, чтобы меня купить. А может быть, я старею. Как бы то ни было, меня ждут завтрашние дебаты, и это то, к чему я хочу подготовиться в одиночестве. Прощайте. Надеюсь, мы поняли друг друга, Уильям -- простите, что не знаю вашего настоящего имени, Если оно есть. - С этими словами он направился к двери. Но перед нею остановился:
- Да, вот еще что: небольшая просьба. Никогда больше не смей вспоминать о моей матери!..
Вслед за этим Эдгар вышел и плотно прикрыл за собою дверь.
* * *
Уильям Стэмптон остался сидеть в наступившей полутьме, держа в руке давно потухшую сигару. Его глаза без всякого выражения отрешенно смотрели перед собой. он выглядел совершенно обессиленным и враз постаревшим лет на двадцать.
наконец, спустя очень длительное время, в его глазах появилась жизнь, и он подобрался всем телом, словно дикая кошка перед прыжком. Похоже, он пришел к какому-то решению. Усмехнувшись, Стэмптон пробормотал себе под нос: "Нет, Эдгар, это ты так ничего и не понял. Когда некуда отступать, идешь обычно только в одном направлении -- вперед. Я знаю твое слабое место, мой самоуверенный друг. Ты будешь играть по моим правилам, хочешь ты того или нет. Тебе придется, Эдгар. Придется..."
Его улыбка, больше смахивающая на звериный оскал, разрезала вечернюю тьму пополам красноватым отсветом, и тот, кто видел бы ее сейчас, наверняка дал бы очень дорого, чтобы оказаться за тысячу верст от ее неподвижного обладателя.
* * *
Вернувшись домой, Эдгар ощутил глубокое удовлетворение собой. Сегодня был нелегкий день, но он справился. А завтра предстояло тоже прилично потрудиться. Ему необходимо отдохнуть.
... Лишь одна мысль тревожила его, мешая заснуть: Стэмптон говорил обо всем, но он и полусловом не обмолвился о его сне с дверью. Почему? Ведь это был отличный способ если не убедить, то здорово подействовать на него. Образ Двери постоянно, неотступно вертелся у него в голове, вызывая подчас странные, необычные ассоциации. Что-то тут крылось. Что-то действительно важное для него. Отчего же Стэмптон не воспользовался этим?.. Возможно ли - ему трудно было в это поверить, но все же - что он просто НЕ ЗНАЛ ОБ ЭТОМ? Он, показавший ему прошлое и будущее?.. Тот еще вопрос.
Сон, сморивший Эдгара, был крепким и спокойным. Здоровый организм взял свое, отложив неприятные проблемы и вопросы в сторону, по крайней мере, до завтрашнего утра.
... а под утро ему опять приснилась эта Дверь.
* * *
Эдгар сидел за продолговатым вогнутым столом, напоминающим опрокинутую трибуну, опираясь локтями о его перламутровую поверхность. Сидел, стараясь сохранить прямое и ровное положение плеч, которое находился в свете пюпитров и телекамер -- хотя они сейчас были устремлены на него. Выступал Ник Кулхэм, кандидат от либералов, от медоточивых речей которого так и клонило в сон. Сдерживая зевоту и стремясь соблюсти на лице легкую вежливую улыбку, он подумал, что с такой харизмой надо идти кандидатом в священники, а не в Президенты. А ведь надо же -- третий рейтинг в списке!..
Всего в студии находились восьмеро кандидатов. Прямая трансляция шла на всю страну по 42 телеканалам, не считая спутниковых, и еще на 42 страны мира. Вначале это было короткое программное выступление-рекомендация, которое, например, Кулхэм уже затянул на минут пятнадцать. Или это ему только кажется от нетерпения, ведь затем говорить ему. После выступления шли ответы на вопросы аудитории, а затем соль программы -- дебаты между собой. Там Картер и постарается расправиться с ним, как с основным соперником, выставить на всеобщее посмешище. Он это умеет. Ничего, у него, Эдгара, утром как раз мелькнуло еще несколько неплохих задумок...Главное -- хорошо начать, там будет легче.
На лицах всех без исключения присутствующих кандидатов играли широкие солнечные улыбки, но за ними стояло огромное внутреннее напряжение и скрытая работа умов, поскрипывающих и побулькивающих в узких черепных коробках. Основной рецепт успеха прост -- побольше самообладания, остроумия и раскрепощенности, при этом важно вести свою манеру, чтобы не потеряться на фоне других кандидатов; в это время компьютерное жюри подсчитывает набранное по глобальной сети количество "голосов" -- пусть и не имеющих юридической силы, но чрезвычайно важных. Опыт показал, что, как правило, кто побеждал в дебатах -- финишировал первым и на "настоящих" выборах. Это -- Супершоу, которое умело ведет известнейший Дон Кэмелот, самый популярный ведущий последнего десятилетия. Все на высшем уровне; остается только ему соответствовать.
Кстати, о присутствующих. Президента Ричардсона так и не дождались. Что, в общем-то , неудивительно. Ходят слухи, что он сейчас уехал куда-то на загородную дачу, отдыхать от неприятностей. Разумно с его стороны. Здесь бы он ничего не приобрел, а скорее наоборот... Публика шустра, и вопросы задает не промах. жесткие, острые, требующие мгновенной реакции и недюжинного самообладания. С расстроенными нервами тут делать нечего. Вот даже Кулхэм: нуден, но последователен. Соответствует имиджу. И электорат у него соответственный. Нет, он ему не соперник. В смысле, Эдгар не оставит от Кулхэма и мокрого места. А Картер... Спокоен, невозмутим, слегка потирает руки. Видно, что настроен обличать, как подобает консерватору. Что ж, в споре рождается истина -- и побеждает сильнейший. Он потратил много сил и энергии на подготовку и не допустит, чтоб какой-то старый кляузник все ему испортил. Нет.
Вот и его черед. Аплодисменты оглушают. Камеры слепят глаза. Ничего, это только приятно. Он делает свой характерный жест правой рукой, вызывая новый прилив хлопков. Хорошо. "Это почти как мои студенты," - мелькнуло у него перед тем, как он открыл рот. И начал говорить...
* * *
... - Что он с ним делает! - восторженно прошептал Бен Паркер, закулисный режиссер "Амэрикэн телдебатс", находящийся выше всех, на верхнем закруглении студии и контролирующий запись программы. - Что он с ним делает!..
Бен никогда не сочувствовал Картеру, которого считал порядочным козлом, но сейчас что-то похожее на злорадную жалость шевелилось в его волосатой груди, едва прикрываемой цветной шелковой рубахой. Мэйли был просто неподражаем! Картер отсюда не уйдет, нет, его вынесут. В демонстрационном гробу, с подушечкой для геморроя под головой. Крупным планом капли пота на лице консерватора! Вот это шик, вот это шоу. Старый скоморох уже и не знает, что сказать. Даже ведущий лыбится, хотя это и против правил, наш обаяшка Кэмелот. Бен уже подсчитывал в уме, сколько денег принесут эти дебаты. Студии и ему лично, что немаловажно. О.Кэй, ребята! Пятую камеру влево, до предела. Чуть громче музыку. Все слишком хорошо, чтобы можно было в это верить. Зрители балдеют, сеть разрывается от сообщений. Бен приложился к небольшой бутылочке виски, стоящей перед ним на одном из телевизоров, который он использовал как подставку. Вообще-то это неправильно, но от избытка ощущений можно.
Все, до этого он еще колебался, думал - молодой, сопляк! - но теперь пойдет голосовать только за Мэйли и будет усердно побуждать к этому всех знакомых. Потому что он - да-да, ПРОСТО БЕСПОДОБЕН.
Бен нервно икнул и снова уставился на спаянные экраны. Шоу продолжалось.
* * *
Из вечернего выпуска новостей: "... А сегодня в комфортабельной студии "Вега-Телевижинс" прошли так долго ожидаемые теледебаты между кандидатами на пост Президента. По своему накалу они превзошли все ожидания, набрав просто-таки рекордное количество телезаявок зрителей: 53 миллиона 145 тысяч 207 человек! ... наиболее успешным стало выступление 37-летнего кандидата от штата Кентукки профессора социальных наук Кентуккского Университета Эдгара Мэйли. Он просто поразил и обаял американцев своим виртуозным умением налаживать контакт с публикой и необыкновенным напором в лучшем значении этого слова. На его фоне откровенно бледным выглядело выступление считавшегося до этого главным кандидатом на пост лидера консерватор Роберта Картера. ...
Теперь с уверенностью можно сделать вывод, что расстановка сил накануне выборов претерпит изменения в пользу более молодого из претендентов -- профессора Мэйли, чью кандидатуру еще несколько месяцев назад воспринимали со скепсисом некоторые специалисты. Как оказалось, зря. Наши эксперты с самого начала отмечали яркие достоинства и несомненный профессионализм Мэйли, во многом напоминающего легендарного Президента Америки прошлого века -- Джона Кеннеди... Так и не принял участия в теледебатах нынешний Президент Ричардсон, к сожалению многочисленных телезрителей. Наша студия продолжает информировать вас о развитии событий в предвыборной гонке. Следующий выпуск -- ровно через два часа. А теперь о других событиях дня.
Вчера, в Майами, штат Аризона, произошло грандиозное землетрясение..."
* * *
Президент Ричардсон уныло смотрел в чистое, без единого облачка, голубое небо перед собою. Этот пейзаж нагонял на него тоску. Правду сказать, все в последнее время нагоняло на него эту незваную гостью. Поездка в загородный дом не принесла ожидаемого облегчения, скорее наоборот. Шевеля губами, он считал минуты и секунды, проходящие мимо него, и совершенно не представляя, чем бы ему их можно было заполнить. Он совсем потерял вкус к жизни. Ничто не приносило утешения, будущее казалось беспросветным серым полотном без единого цветного пятнышка. Ему было ужасно одиноко. Хотя он сам решил оставить жену и детей, приехав сюда отдохнуть один. А теперь он не мог изменить этого, взять трубку и позвонить им, пригласить сюда, не мог... потому что не хотел. Странная апатия навалилась на него, лишая малейшего желания что-либо делать. Он только размышлял... размышлял и пил. В мыслях общение с близкими выглядело необходимым -- но затем он прокручивал ситуацию дальше, как они приедут, что он скажет, о чем они с Карен будут говорить и т.д., и т.п., и он понимал, что это ему не поможет, нет. Это было бы ... да, именно так, безнадежно скучно, как все вокруг.
Все вокруг, которое словно бы так и подталкивало его к тому, чего он так ужасно боялся. "Господи, как же мне плохо!.." - мучительно скривившись, подумал Ричардсон, наливая себе еще виски. Пука его чуть-чуть дрожала. Осунувшееся, заросшее легкой щетиной лицо с ввалившимися щеками и выразительными синими кругами под глазами со стороны казалось почти невменяемым. К счастью, рядом никого не было. Никто не видел Президента в таком состоянии.
"Что со мною?.." - спросил он вслух, вращая по сторонам посоловевшим взглядом, в котором можно было прочесть отчаяние. - "Я так долго не продержусь..." Его совсем придавила эта необъяснимая депрессия, какая-то тяжесть стягивала грудную клетку и никуда не хотела уходить, невзирая на спиртное. Несколько пустых бутылок из-под виски, стоящих рядом, на столике. Он даже не снял их, лень было протянуть руку. Его внутренний мир точно мутировал, превратившись в ежеминутно возвращающийся болезненный бумеранг, раздирающий его на части.
Ричардсон совсем позабыл о проходящих дебатах. Ему было не до них. Голова болела со страшной силой, и эта физическая боль не была самым плохим, она даже как-то радовала его, являясь той ниточкой, которая связывала его с реальностью. Сейчас к этому добавились еще и позывы к рвоте.
С трудом поднявшись на ноги и свалив при этом часть сервировки - несколько блюдец треснули с жалобным звуком - он побрел по направлению к туалету, шатаясь и хватаясь руками за все, что под них попадалось. "Провались оно все..." - успел еще вяловато подумать он, отталкивая белую дверь и наклоняясь над крышкой унитаза.
Спустя секунду из туалета понеслись натужные звуки, обычно сопровождающие опустошение желудка.
* * *
Покидая светлую, начищенную до боли в глазах, можно даже сказать, надраенную, как палуба на образцовом корабле, уборную, Эдгар был чрезвычайно доволен. Даже здесь у него все прошло быстро и легко, как и должно бывать у здорового крепкого мужчины зрелых лет. Сегодняшний день -- просто подарок судьбы. Он подумал, что, наверное, на всю оставшуюся жизнь запомнит запотевшую плешь Картера, которая приняла у него нелицеприятный вид (усердно показанный телекамерами под всевозможными углами), когда их дискуссия на тему будущего страны достигла апогея. Эдгар, ты был великолепен, сказал он себе. Как в боксе, "за явным преимуществом"... Ощущение победителя -- есть ли что-либо более прекрасное? А как его приветствовали эти американцы!.. Прекрасный народ, прекрасная страна. Страна больших, может быть даже неограниченных возможностей. Хотя далеко не все способны ими воспользоваться... на секунду (только на секунду) Эдгар помрачнел, вспомнив о судьбе своей матери, которая отдала жизнь этой стране -- тихо, робко, не сопротивляясь. Вернее, вся эта страна без грамма стеснения забрала ее жизнь. как вор, забравшийся в чужой дом и деловито вынесший самое ценное. даже не по праву сильного -- нет, по праву вора. Да, и...
Эдгар грубо оборвал себя. Как глупо рассуждать об этом, особенно сейчас, когда он победил. Что толку в борьбе с ветряными мельницами? Система есть система. Когда он станет Президентом, если он им станет - без помощи Стэмптона, своими силами, в будущем - он тоже ничего с этим не поделает, ничего не изменит. Система приносит плоды, а то, что из-за нее гибнут люди... - Эдгар сжал губы, - это, увы, неизбежно. Лес рубят, летят щепки. Главное -- самому следить за тем, чтобы вовремя уворачиваться в сторону.
Его ждет Дженни. Милая, любимая Дженни, с которой он первой поделится радостными новостями, расскажет, как все происходило. Его имя отныне, что бы не случилось -- будет на слуху у всего мира. Он умолчит о Стэмптоне и об их разговоре. Эдгару казалось, что он был ужасно давно. Уильям теперь не опасен. Вовсе незачем, чтобы Дженни знала обо всем этом.
А потом он встретится и все расскажет Полли. Уже дома. Обязательно. Она что-то хандрила в последнее время -- нужно повысить ей тонус. Обе эти женщины дороги ему, каждая по своему. "С такой двойной поддержкой я не пропаду", - пошутил он про себя, открывая дверцу и садясь в ожидающую его машину. Мыслями он был уже у Дженни.
* * *
Роберт Картер в глубокой тишине ехал в своем длинном коричневом "Линкольне" по направлению к личной резиденции. Он приказал шоферу выключить музыку. Никакой музыки. Картер все еще, по инерции, вытирал сложенным атласным платочком свой усеянный крупными морщинами лоб. Он ненавидел в душе запах пота. И, как будто назло, в критических ситуациях обычно сильно потел, от чего помогали только лучшие респиранты. Но сейчас, хотя он уже успокоился, ему казалось, что этот гнусный запах, пронзивший его обоняние в студии. собственный запах, еще витает где-то в машине.
"Этот Мэйли оказался вовсе не сосунком," - неохотно признался он себе. - "С ним трудно будет справиться." Фактически, он натыкал его, Роберта Картера - проклятие! - перед всеми носом в дерьмо на этих чертовых дебатах. Он проиграл, но это еще не конец. Картер рассеянно посмотрел сквозь затемненное стекло на стремительно проносящихся мимо людей, шагающих по тротуару. Они казались почти букашками. Он вспоминал те слова, мудрые слова, которые ему не раз говорил его отец: "Пока не потеряно все -- не потеряно ничего". Да, вот именно, Дебаты -- это еще не выборы. Ему необходимо во что бы то ни стало дискредитировать Мэйли за оставшееся время. Унизить его, разочаровать в глазах добропорядочных американцев. Любой ценой. Он станет Президентом, даже если для этого ему придется прибегнуть к не совсем честным средствам.
Вытянув из длинного светло-коричневого портсигара одну сигару - свои любимые, кубинские - Картер не спеша закурил.
* * *
Примерно в то же время, послеобеденное, если быть точным, Полли Мэйли еще только собиралась совершить свой очередной вояж по супермаркетам. Это было ее не самой худшей привычкой -- любовь к путешествиям с целью приобретения всяких полезных и бесполезных мелочей. Ей нравилось это по ряду причин. И не последней в этом ряду стояло то, что называют простым человеческим общением, которое неизменно сопровождало эти покупки. Полли вообще была очень общительным человеком. Зачем же оказывать себе в такой простой и доступной радости?
Настроение с самого утра у нее, на удивление, было отличным. В отличие от большинства предыдущих дней. Возможно, это потому, что она посмотрела по телевизору дебаты (по сложившейся традиции, они начались в одиннадцать, а Полли как раз уже встала), на которых ее муж выглядел просто великолепно. Она искренне порадовалась за него. А, может быть, причина ее душевного подъема лежала в чем-то другом. какая разница? день обещал выдаться отличным. она уже успела соскучиться по таким дням. Эдгар же, наверное, будет только к вечеру, не раньше. на секунду она почувствовала невольную обиду на него, но тут же приказала себе успокоиться. Пусть проводит время, как ему хочется. она не старая брюзжалка, нет. Напротив, когда он вернется, она покажет, как рада ему, если он будет расположен. Он так устает, когда так работает. Но зато -- результаты налицо! Если бы все жены имели мужей - кандидатов в президенты...
Полли продолжала прихорашиваться у зеркала. она не знала, каким необычным будет этот день. Не знала, с каким интересным мужчиной ей доведется познакомиться. И уж, конечно, не могла знать, к чему это приведет. Она ничего не подозревала. И безмятежная улыбка не сходила с ее уст.
* * *
Направляясь домой, к Полли, Эдгар все еще думал о Дженни. Был еще не поздний вечер. Он решил на сей раз быть пораньше, и это ему удалось, хотя уходить от Дженни, пусть и на короткое время разлуки, было невыносимо трудно. Наверняка, ей тоже. Эти минуты прощания... Именно они, в конечном итоге, наполняют влюбленных таким сладостным ядом ожидания новой встречи.
Подъезжая по дорожке к дому, он посигналил. Так, на всякий случай. Затем завел "Опел" в гараж. Экономичные алюминиевые перегородки легко сдвинулись, когда он нажал на кнопку на своем пульте. Размеренным шагом Эдгар направился в дом.
(Он не заметил, как за его спиной, на противоположной стороне дороги притормозило синее авто, оттуда выскользнул маленький человечек и сразу воровито нырнул в сторону.)
Входная дверь, к его удивлению, была приоткрыта. Странно, это было не в привычках Полли. Но эта деталь не насторожила Эдгара. Он очень устал и был полон эйфории; ему хотелось побыстрее обнять Полли и сказать ей, что она дорога ему. Сказать от всей души. А затем отдохнуть. Может быть, заняться с ней любовью. Он не видел в этом ничего плохого - заниматься любовью со своей женой, хотя любил Дженни. Она - Полли - заслужила его внимание, в конце концов, и он постарается доказать, как он благодарен ей за все. За терпение. за ласку, за поддержку.
Эдгару было приятно осознавать себя таким. Хорошим и сильным. Он чувствовал себя окрыленным.
Он прошел вовнутрь. Там почему-то было темно и тихо. (Маленький человечек, увидев, что хозяин скрылся внутри, торопливо побежал по дорожке к дому, держа в руках что-то блестящее.)
В гостиной тоже. Свет шел из спальни, и оттуда же слышались какие-то звуки.
Эта дверь тоже была приоткрыта. Эдгар заглянул в нее.
И увидел Полли.
Обнаженную.
Разгоряченную.
занимающуюся любовью в их кровати с незнакомым мужчиной. Впрочем, нет; этот мужчина был ему хорошо знаком.
ЭТО БЫЛ УИЛЬЯМ СТЭМПТОН.
...
Сердце Эдгара точно провалилось в какую-то бездонную дыру, и оттуда следовали оглушающие удары: БУМ, БУМ-БУМ, БУМ. Он не верил своим глазам, замерев на месте. Но это было. И с каждой секундой промедление становилось все невыносимей.
Мысленно он ринулся на Стэмптона. Схватил его и стал бить. Головой -- об угол кровати.
Но вместо этого какая-то сила развернула его тело и направила в противоположную сторону. К выходу. Он ушел быстрее, чем сообразил, что делает.
* * *
Полли находилась в состоянии, близком наркотическому экстазу. Ее тело трепетало. Она жадно вдыхала аромат, исходящий от Гарри (так он себя назвал), странный запах, так пахнет что-то старинное, но невероятно возбуждающий. Все ее чувства были всецело сосредоточены на 15 мм своего красивого женского тела. Полли стонала от наслаждения, извиваясь в объятиях незнакомца.
С самого момента знакомства с Гарри ее жизнь потекла, словно какой-то удивительный сон. Она смутно помнила, как они разговаривали, смеялись, затем он слегка прижал ее к себе. Его рука опустилась на ее попу. она не возражала почему-то, ей было приятно и легко, хотя разум и пытался возмущаться. Гарри был настоящим обаяшкой, от него исходила неуловимая притягательная сила, подчиняться которой было просто и казалось правильным. Хотя она видела его белозубую ослепительную улыбку, статную фигуру с выправкой военного, умелые тонкие руки -- а вот внутренний образ как-то не складывался. Странно, Полли сама привела его домой, на чашечку кофе ("Ведь Эдгар придет поздно", - еще подумала она, - "ничего непристойного в этом нет...") И не было, пока он не начал ее раздевать. Опять, как сквозь сон, он целовал ее везде и всюду, трогал и тискал, она не сопротивлялась, медленно и сладко уплывали в никуда остатки рассудка. Так чудесно, так хорошо...
... а сейчас он входил в нее снова, и она с безумной силой притягивала тело Гарри, желая продлить это невыразимое удовольствие...
"Еще пара фрикций - и хватит", - хладнокровно думал Уильям, чувствуя, как его сперма готовится извергнуться наружу, горячим, пламенным потоком. Эта идиотка совсем спятила, она хочет трахаться, как кошка. Он не находил Полли ни особо сексуальной, ни привлекательной. Уильям даже удивлялся про себя, что Мэйли нашел в ней, зачем женился на этой жеманной дурочке, готовой на все ради большого мужского пениса. Так пусть же радуется -- сейчас с ней в постели не просто мужчина... Нечто большее.
Нет, ему просто скучно делать это с ней. Более интересно жевать резинку или курить сигару. Вот с той, ДРУГОЙ
(Дженни)
- совсем другое дело. Ее он бы трахнул с большим удовольствием. Но увы, нельзя. Приходится довольствоваться тем, что есть. Тем более, что он уже давно не спал со смертной (проклятый поляк! Лишить его таких удовольствий...) Века два или три. Любопытно вспомнить эти ощущения.
Наконец, сперма нашла себе выход. Сладкая расслабленность охватила Уильяма. Как ему сейчас хорошо!.. Он как раз увидел в проеме двери побледневшее лицо Эдгара, смотрящего на то, как он прочищает трубы его женушке. Мысль об этом придала оргазму Стэмптона особого очарования.
* * *
... Как в том анекдоте: "О, господи, за что ты караешь меня?!.." - подумал смертный. "Даже не знаю. Даже не знаю..." - подумал бог.
* * *
Пробудившийся вулкан, подобно голодному злому псу, сорвавшемуся с цепи, становится неукротимым. Его расплавленный огонь, если он не может истечь по старому руслу, находит себе новое. Вдохновенный источник Бездны -- вулкан. Это, пожалуй, и есть самое страшное, и в чем-то страшно притягательное -- наблюдать, как огромная, ни с чем не сравнимая сила рвется туда, снося все на своем пути, сбегая вниз со злорадным удовольствием разрушения. Сила изживающая все, даже саму себя. безумная ярость -- вот что остается ей, столь долго удерживаемой внутри, запертой за семью печатями чьего-то магического заклинания. Она мстит за свое вынужденное заточение, отрезая себе путь назад, наделяя все живущее смертью...
* * *
У всего происходящего есть своя скрытая логика. Не та человеческая логика, которая говорит: "Мы кушаем, значит мы сыты" или "Мы любим, значит, имеем право на взаимность". Эта логика -- лишь слепой дубликат надежды, выдаваемый за что-то иное. Существуют законы, общие для всего сущего. Жизнь его -- есть испытание. Тот, кто не выдерживает его, отрекается от самого себя. К счастью, в своем ослеплении повседневностью, мы не замечаем этого. Мы много не замечаем. Мир летит, а мы ползем, как призрачная черепаха на влажном песке. Мы выполняем Сизифов труд, ища легкие пути. Кто-нибудь знает, как зовут настоящего Бога этого мира? Нет? Его имя - Сизиф; и все мы ходим под ним, теми путями, которых не существует. Наши камни, которые мы таскаем -- это месть несбывшимся надеждам.
Мы -- только люди. И заблуждение есть наша вечная юдоль и пристанище.
* * *
Идя вдоль малоосвещенной дороги, ведущей к Ланскому парку, Эдгар плохо соображал, где он находится, двигаясь почти на автопилоте; его голову раздирали мысли. Мозг отчаянно пульсировал, обнимая ее опоясывающей изнутри болью, словно раскаленная лава. Он и не знал, даже не подозревал, что ему может быть ТАК больно.
У Полли были мужчины -- и до, и после, и во время него. Он прекрасно знал об этом и воспринимал вполне нормально, без истерик и ссор. Так почему же то, что случилось сейчас, задело его столь сильно, почти разрушив его внутренний мир? Тому было несколько причин.
Во-первых, это было в ИХ кровати. Их общей с Полли, они делили ее уже семь лет. так грубо и вульгарно -- В ИХ КРОВАТИ. Эти слова жгли, как раскаленное клеймо. Никогда еще Полли не приводила любовников сюда. Во-вторых, это беспощадно раздавило в нем те лучшие устремления, с которыми он вернулся к Полли пораньше. Совесть пыталась напомнить, что вспомнил он о них поздновато, но горечь обиды затмевала любые возражения.
А, в-третьих, она делала это не с кем угодно, а с Уильямом Стэмптоном. Его Посланником, и его врагом. Отныне, и до смерти. И одной этой третьей причины хватало с головой... которую спаивал огненный обруч.
Уильям нашел его уязвимое место. И ударил в него, метко и безошибочно.
Измена. Хуже того-- предательство. Дыхание Эдгара сделалось шумным и пронзительным. Да, ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Только так он мог охарактеризовать то, что случилось. Неужели Полли не могла понять, почувствовать (она же женщина, наконец!..), что ее используют! Используют, чтобы причинить боль ее мужу, заставить его отступиться от своих принципов. Уильям наверняка станет его шантажировать, пока только неизвестно, каким образом.
Его мысли снова вернулись к Полли. Она вела себя, как шлюха с улицы. От нее же не требовали верности! Не требовали вообще ничего! Он кормит и поит ее, дает ей все, а она... Подобно жене Синей Бороды, открывает ту самую единственную дверь, которую ее вполне по-человечески просили не открывать! Неужели нельзя было... воздержаться?! Не ставить все под угрозу именно тогда, когда у него все наладилось?.. Ярость рвалась из Эдгара, кипя в его груди неудержимым грозовым облаком. Впервые в жизни, если не брать раннего детства, он не мог, не обладал резервами, чтобы контролировать, сдерживать себя. Как ты могла, Полли?!..
Слабая женщина. Но это не оправдание. Это -- диагноз. Бессовестная, ничтожная женщина. Ведь он считал ее своим единственным, единственным настоящим ДРУГОМ...
Она не заслуживала его доверия. Она выставила его полнейшим идиотом, надругалась над его чувствами.
В своем ослеплении яростью Эдгар совершенно потерял ощущение реальности. Он был страшно зол, и уже не мог сдерживать себя. Ту бурлящую, обжигающую силу, которая клокотала в его груди. Он утратил самоконтроль.
И вулкан уже нашел себе новое русло.
Резко развернувшись на месте, на 180 градусов, Эдгар зашагал в обратном направлении. Небо тихо темнело над его головой. Он не задумывался зачем, но ноги сами несли его домой. Эдгар шел очень быстро. Мелкие камушки со стуком разлетались в стороны под его лакированными туфлями.
* * *
В каком-то оцепенении, Полли вышла из ванной, медленно потирая ладонями щеки. На ней был только тонкий кружевной халатик. она чувствовала себя, как человек, выходящий из длительного похмелья, странная отстраненность в ощущениях постепенно улетучивалась. Гарри ушел. Сейчас она не могла понять, что же все-таки произошло между ними и как - самое главное - она умудрилась привести его сюда, в их дом. Ее и Эдгара. Почему она это сделала, эту глупость? Как она вообще оказалась с Гарри в одной кровати? Полли даже не могла вспомнить его лица. Она медленно гладила свои щеки, словно пытаясь успокоиться. Фу, какое мерзкое чувство. Вздрогнув, она оторвала руки от лица и начала теребить поясок халатика, бесцельно двигаясь по комнате узкими кругами. Все происшедшее вспоминалось странным сном, который медленно исчезал из ее сознания. Яркие образы гасли и растворялись. Удовольствие от их с Гарри сексом казалось нереальным, призрачным. Может быть, всего этого не было? И Гарри ей только привиделся?.. Полли хотелось бы поверить в это. Но запах... запах чужого мужского тела... он остался где-то глубоко внутри ее, вызывая чуть ли не тошноту, подкатывающую к горлу.
В гостиной послышались шаги. Почти машинально Полли подняла глаза... и обомлела. Это был Эдгар. Но она посмотрела на его лицо... и это был НЕ ЭДГАР, увидев его у нее отнялся язык, а сердце отчаянно и резко забилось. Господи, в этом испепеляющем, ненавидящем взгляде, одеревеневшем мертвом лице не было НИЧЕГО от ее мужа, того Эдгара, которого она знала. Он был похож на невменяемого.
И прежде, чем Полли успела что-то сказать или даже почувствовать, этот НЕ-ЭДГАР, жуткий человек-зомби, набросился на нее и повалил на пол.
* * *
Еще никогда Эдгар не чувствовал себя таким раскованным и уверенным. Хотя, это была уверенность особого рода. Он знал, чего он хотел, и больше не хотел ничего знать. Это было страшно. Страшно весело и дико. Что-то древнее, атавистическое правило в нем свой бал. Мир плясал вокруг, разбрызгивая яркие краски. Но преобладающим оттенком был темно-розовый, густой пеленой окутывающий все перед ним. Его сердце отбивало набат, но он не слышал этого. Диапазон чувств и ощущений сузился, сосредоточившись на одном. Невыносимо остром желании, которое требовало немедленного удовлетворения. Он свалил ее на пол и буквально содрал ее халатик, одновременно расстегивая ширинку и стягивая левой рукой брюки. Желание пело в нем. Полли пыталась сопротивляться, но это было равносильно тому, что пытаться остановить вышедшую из повиновения стихию. Он придавил ее собой, игнорируя крики и стоны Полли, и грубо, настойчиво вошел в нее, сильными резкими толчками. Еще никогда он не чувствовал по отношению к Полли такой всепоглощающей страсти. Хотя он даже не думал о ней, как о женщине, человеке, сейчас, используя ее по прямому, природному назначению. Она была для него тем сосудом, куда он вымещал свои распаленные животные чувства. Его оргазм был подобен десятибалльному шторму.
Эдгара больше не было. бушующий поток огненной лавы нес его по течению, расчищая себе дорогу.
* * *
Когда разум, мало-помалу, стал возвращаться к нему, он первым делом, еще не осознавая, что произошло, невольно отодвинулся от обмякшего тела Полли, перенеся тяжесть на руки. Его взгляд бессмысленно блуждал перед собою, и ничего не видел. Постепенно он приходил в себя, тяжело дыша. Расколотые кусочки картины стали складываться в единое целое. "Ну вот, ты сделал это," - с любопытством сказал внутренний голос. - "Что же ты теперь будешь делать, хотел бы я знать?.." Сделал -- ЧТО?
И вдруг Эдгар понял. Вспышка пробуждающегося сознания осветила собою темный лабиринт, в который он забрел. Ему захотелось проклинать этот голос. Ему захотелось проклинать себя. И все, что было вокруг. запоздалое раскаяние и стыд потрясли его грудную клетку. Эдгар издал полувсхлип-полурычание, которое, однако, ничего не могло изменить.
ОН ИЗНАСИЛОВАЛ СВОЮ ЖЕНУ. Мерзко, как мерзко!..
Полли лежала тихая и неподвижная, по-видимому, без сознания. Ее светлая головка была запрокинута назад. Он не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Но она была жива, слава богу жива, он чувствовал ее дыхание. Он отклонился еще сильнее и дернулся в сторону, почти упав рядом с ней. Машинально потянул вверх полуспущенные трусы и брюки, опираясь на локоть правой руки. Он был отвратителен самому себе... и все же, несмотря ни на что, чувствовал облегчение. Душившее его чувство спало, улеглось. Его голова уже не болела.
Он был стерилен и чист, как после хирургической операции. Мысли шли четкие и ясные, одна за другой. И главная среди них -- ЧТО ЕМУ ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ?
Ответа пока не было.
Полли пошевелилась. Ритм дыхания изменился, что свидетельствовало о том, что она очнулась. Кончики пальцев, распростертых на полу, вздрогнули... и все. Эдгар вынудил себя приподняться и посмотреть ей в запрокинутое лицо. Оно было похоже на восковую маску, глаза были открыты, но их взгляд ничего не выражал. Он был пуст. Внезапно Эдгар услышал шелест. Нет, это был голос, Полли заговорила. Губы почти не двигались при этом: "Уходи. Не хочу... видеть тебя." Она тихо засмеялась. Это было жутко и дико. Ее глаза неотрывно смотрели в потолок, а оголенная грудь содрогалась от странных бессмысленных звуков. Эдгар ощутил, как у него по коже побежали мурашки. Он подумал, что она сошла с ума. И отшатнулся, не решаясь встать, все еще опираясь на одну руку. "Ты преподал мне хороший урок," - все так же тихо и монотонно сказала она, прекратив смех. - "Не беспокойся, со мной все будет хорошо. Только уйди." "Ты уверена?.." - хрипловатым голосом спросил Эдгар, лихорадочно перебирая в уме возможные варианты. Если он останется с ней, то ничем не сможет помочь, будет только растравливать рану. она права, ей надо отдохнуть от него. Чтобы забыть. "Да. Ты найдешь дверь." Эдгар вздохнул. Только через мгновение он понял, о какой двери она говорит. Он встал и, торопливо заправляясь на ходу, направился к выходу. Уже взявшись за ручку, он остановился. Что-то во всем этом было безумно неправильное. Ему хотелось что-то сказать Полли, все также недвижимо лежащей и не делающей даже попытки приподняться и укрыться, с разметанными в стороны ногами... что-то сделать, как-то все исправить. Но -- что?.. Он был опустошен, физически и нравственно, нужные слова, без которых всегда так сложно, не приходили ему в голову. Да и что он мог сказать? "Дорогая, прости меня, я больше не буду?.." Грустно и мерзко. Никогда в жизни он даже не предполагал, что может оказаться в подобной ситуации, перед жестоко униженной им женщиной, когда любое слово или поступок могут лишь добавить камешков на чашу его вины. Так и не сказав ни слова, он вышел.
* * *
Уже стемнело. Молчаливая Луна взошла над небом, подернутым легкой облачной завесой. Эдгар завел машину и почти тут же уехал, не оглядываясь по сторонам. он не заметил ни синенького авто, притаившегося на обочине с выключенными фарами, ни его владельца. Ему было не до этого.
...Маленький человечек уже спустился по карнизу, с помощью которого он добрался до окна гостиной дома Мэйли и заснял все случившееся на пленку. Он чувствовал себя так, будто получил подарок с небес.
Правда, он не предполагал, что стал свидетелем изнасилования. Любовные игры семейства Мэйли, но... какой материал! За это ему заплатят очень хорошо, еще бы! Стоит прокрутить это где-то на телевидении, и рейтинг кандидата упадет пунктов на двадцать, если не больше. Такая удача, и в первый же день! Маленький человечек улыбался, он ощущал счастье, греющее его тщедушную грудь. Камеру он сжимал в правой руке (она целиком умещалась в ней, похожая на обычный фотоаппарат для любительских съемок. Однако на деле штука была серьезной, на штуку баксов -- последнее слово техники, не дай бог ее испортить), торопливо надевая черненький футлярчик. Все оказалось так просто. Теперь надо сматывать удочки, и дело на мази... Он сегодня же передаст пленку заказчику. В планах, человечек был уже в престижном ресторане, отмечающим с друзьями его успех. У него будет много денег!
Маленький человечек сначала даже не почувствовал легкого, неслышного прикосновения к своему левому плечу. Он обернулся чисто по наитию, все еще блаженно улыбаясь... но эта улыбка быстро погасла, натолкнувшись на ответную, широкую и по-отечески одобрительную.
- Привет! - нежно проворковал Уильям Стэмптон, своей прохладной, почти ледяной ладонью накрывая камеру в руке ошалевшего репортера.
Его глаза загадочно лиловели среди сгущающихся сумерек.
РАЗЛОМ
Машина стремительно неслась по малоосвещенной ночной магистрали, прорезаемой короткими вспышками фар-прожекторов, крупные сильные руки водителя сильно сдавливали гибкий послушный обод руля серебристого "Опеля". Лицо его выглядело спокойным, но это был лишь внешне благопристойный фасад здания, в котором произошел погром. Как никогда в жизни он был близок к полному смятению чувств, хотя и не хотел себе в этом признаваться. Да нет, наверное, просто не мог. Все в его жизни было построено на этом стабильном ощущении безмятежной внутренней уверенности, сопровождающей его поступки и действия. Ему не раз приходилось нелегко, но спокойствие неизменно было с ним -- его сила, его ключ к любой ситуации. Он верил в себя, ка не верил более ни во что иное. Но сейчас эта уверенность была существенным образом поколеблена.
Сейчас он больше напоминал себе какой-то хорошо отлаженный механизм, вдруг попавший в крупную аварию, и продолжающий работать скорее по инерции. Он не просто совершил отвратительный поступок, причинив боль своей жене -- происшедшее нарушило что-то в нем самом, став катализатором каких-то неведомых реакций внутри его телесной оболочки. Он одним махом стер все то хорошее, что было до этого дня между ним и Полли... и теперь туда пришла пустота. Она вгрызалась в него своими огромными бесчувственными клешнями.
Ранее он почти никогда не испытывал угрызений совести, не чувствовал себя таким беспомощным. теперь внутри его мозга ядовитым червем поселились сомнения и тревога. И ситуация совершенно выходила из-под контроля.
ПОЧЕМУ ОН ТАК ПОСТУПИЛ? ПОЧЕМУ? И ЧТО ПРОИСХОДИТ С НИМ СЕЙЧАС?
(... рельсы разъехались в разные стороны, утонув в тумане, а поезд остался посередине, одинокий странник...)
(ДВЕРЬ)
Он не мог исправить того, что произошло по его вине. И не знал, как ему теперь быть со всем этим. как он посмотрит в лицо Дженни?..
(Тем не менее, он ехал к ней. Кто еще мог приютить на ночь бездомного кандидата в Президенты?!..
Ему не хотелось оставаться одному. И, в то же время, он должен был побыть один, просто ОБЯЗАН. Поэтому он и направлялся к Дженни.)
А Полли?.. Что ему делать с этим проклятым Уильямом?!.. С собой, наконец.
... он исподволь ощущал, как погасшее было зарево ярости начинает потихоньку снова закипать в его груди.
Плохо. Очень плохо.
Что-то внутри его настойчиво подсказывало, что он вряд ли сможет оставаться тем привычным Эдгаром, которым был до этого. Он изменился. И ужасная, леденящая душу мысль об этом заставляла его гнать машину все быстрее и быстрее.
* * *
Можно ли словами описать боль? Боль не физическую, а нравственную, глубокую, пронзающую все твое естество невыносимой испепеляющей мукой. Боль, выворачивающую тебя наизнанку. Нет сил, нет надежды. И есть только одно желание -- скорее умереть, забыться, заснуть, спрятаться от позора и гложущих душу мыслей.
Полли находилась на грани. Остались двое, она и эта боль, боль глубокого нравственного унижения. Все прочее ушло, ненужное и бессмысленное. Она жила по инерции. Время остановилось для нее на том моменте, когда Эдгар, вернее Не-Эдгар (она не могла чисто инстинктивно не отталкивать мысль, что это был ее муж; она не могла не попытаться невольно защитить его -- от того страшного человека) с безумными глазами накидывается на нее и валит на пол. Падение. И все, больше ничего.
Не думать о будущем. не думать о настоящем. не думать ни о чем, вот что действительно важно. Она лежала на кровати (сама не помня, как туда добралась), по-прежнему неодетая и пустыми глазами смотрела в потолок. В темноту.
Она не спала, но и не бодрствовала в эту ночь.
* * *
Дженни без лишних слов приняла Эдгара под свой кров и постелила ему в отдельной комнате. она прекрасно видела, что с ним что-то не так, но видела и то, что он не желает говорить об этом. Дженни была чуткой женщиной. эдгар был странно подавлен и молчалив, избегал смотреть ей в глаза. Его сейчас лучше не тревожить. Она поцеловала его и помогла раздеться. затем, незаметно вздохнув, вышла из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями. Она тоже сегодня устала, им обоим нужен отдых.
Вряд ли Дженни догадывалась, чем сейчас столь опечален Эдгар. К счастью для себя. Тем не менее, нехорошее предчувствие надвигающейся беды проникало в нее все глубже и глубже. По мере того, как ночь полновластно вступала в свои права. невзирая на все самоуговоры, она так и не смогла заснуть в эту лунную ночь.
... Не спал и Эдгар. Его мозг лихорадочно работал, метался в поисках выхода, мешая организму предаться отдыху. Мысли мелькали одна за другой, оставляя в голове лишь яркие расплывчатые следы. Волны ярости, отчаяния, раскаяния, ненависти, облегчения попеременно терзали его воображение, сменяясь равнодушными черными провалами, когда он просто лежал с широко раскрытыми глазами. Только около 4-х утра он, наконец, уснул, так и не прийдя к чему-то определенному. Лабиринт, его лабиринт оставался запутанным ребусом, в конце которого, без сомнения, его ждал и жаждал ненасытный Минотавр. И еще не были утеряны последние шансы победить его и увидеть свет...
Твердая убежденность в этом пришла к нему во сне, где он, казалось, обрел спокойствие и прощение. И уже на рассвете бледная улыбка осенила изможденное лицо спящего.
* * *
Лишь один человек имел полное право в эту ночь на спокойный и довольный сон. Однако, как это не удивительно, он тоже не спал. В отеле "Космос" давно миновала полночь. за молчаливыми темными проемами продолговатых окон царила тишина, застывшие без движения тени предались самосозерцанию. И только в одном из них, на 7-ом этаже в дальнем правом крыле мерцал слабый застенчивый огонек. Он исходил от небольшой настольной лампы, чуть в глубине от окна, сгорбленная, словно сведенная страшным приступом радикулита Хрупкая конструкция лампы находилась своим круглым подножием на идеально гладкой черной поверхности стола, напоминающего своим видом вытянутый уютный гробик, в левом его углу. Свет был тусклый, с чуть зеленоватым оттенком. Впрочем, находящийся за этим столом, судя по всему, не боялся испортить себе зрение.
Уильям Стэмптон сидел, подперев левой рукой, упругим стиснутым кулаком выдающуюся вперед скулу. (Его спина при этом каким-то чудом сохраняла ровное вертикальное положение, полезное для позвоночника) Он писал. В его правой руке была небольшая темно-синяя ручка с золотистым отливом в виде изящной надписи: "Леттер колл". Перо стремительно двигалось по листу бумаги, временами замирая над его белоснежной пустотой и точно пребывая в раздумиях. Полстраницы уже были исписаны мелким каллиграфическим почерком. Уильяма не мучала бессоница, нет, скорее это было нечто вроде... развлечения -- его рукопись. Позволим себе осторожно заглянуть туда:
"... Возможно, я слишком устал, чтобы быть циничным. Эта мышиная возня чрезвычайно утомила меня. Я так долго и старательно заплетал эту сеть - вокруг одного человека! - и что получил в итоге? Ничего. Ровным счетом ничего. Людские законы, следование Пути... Я начинаю зевать, когда думаю об этом. ЦЕЛЬ - вот где средоточие смысла и движения; мое человеческое сердце замирает, когда я представляю себе эту картину: мириады звезд, сцепившихся в последнем смертельном экстазе... расцветающие бездонными провалами костры Вечности... Я ощущаю, как сочное, струящееся влажным жаром возбуждение прокатывается во мне, точно у сопливого пятнадцатилетнего юнца, стучащего в дверь к объекту своего вожделения. Я снова молод -- я счастлив! (...) И все же еще слишком рано.
Эдгар должен стать моим. Жаль, что нельзя применить несколько приличных фокусов, как в старые времена. Ничего не поделаешь, времена меняются. Люди... да, они остаются теми же. Но ставки нынче очень высоки, я бы сказал, на кону стоит нечто большее, чем просто судьба этого мира. Так говорят звезды. И только сейчас я начинаю понимать, насколько шатко мое нынешнее положение. Я -- Посланник, черт бы побрал эту идиотскую миссию. Она связывает меня по рукам и ногам, ка какого-то паршивого демона. Я уже раз нарушил Правила. Уицраилу нужен результат, и он не склонен прощать. Это -- ха-ха! -- не в его духе.
Хорошо придумано, просто замечательно. Я должен таскать каштаны из огня для других, причем со связанными руками. Это то, что я называю "выполнять черную работу". Кто-то должен ее выполнять -- но это не мой уровень. Я заслуживаю большего.
Впрочем, все скоро изменится -- как только у меня будет "ключ".
(...)
Вероятно, возникает вопрос: что я имею в виду, когда говорю "я", "у меня"? Вопрос существенный! Хорошо. Я скажу.
Скромная семейная пара фермеров со Среднего Запада порождает на свет смышленого трудолюбивого парня, который с самого детства отлично знает, чего хочет в этой жизни. Он хочет выбиться в люди. Правда, выбирает для этой цели, казалось бы, не самый лучший путь -- он поступает на службу в полицию. Там он настойчиво трудится, переезжает в город, обзаводится семьей, наградами, мало-помалу связями. Он неуклонно продвигается вверх по карьерной лесенке. И вот, выпадает счастливый билет: его примечает одна небезызвестная правительственная организация. Конечно, такие служаки на дороге не валяются. парень, а вернее уже солидный мужчина средних лет, оказывается достаточно умен и сметлив, чтобы прижиться и там. он живет сложной и опасной жизнью Индианы Джонс, полной приключений, своеобразной романтики, лишенной правда, целого ряда мирских утех, доступных простым смертным. Он неоднократно доказывает свои способности... пока, наконец, его не посылают на одно из секретных заданий -- которое окончательно и бесповоротно меняет его жизнь.
Поиски и преследование опаснейшего преступника приводят его в окрестности загородного заброшенного дома, имеющего дурную славу. Его считали, подозревали тайным местом сходки воров, приютом для бомжей, наркоманов и все тех же беглых преступников. оказалось -- не только.
Сырой, промозглый подвал, куда ведут следы беглеца. Внезапно, на ровном месте, они исчезают. Честолюбивый малый, движимый чувством собственного достоинства, решает самолично исследовать подвал. Он не верит в потусторонщину, с пистолетом в руке, напряженно всматриваясь в низкие покатые своды, он ищет тайник, лазейку, но находит нечто иное. Тоннель. наполовину подтопленный водой, у правой стены которого он, пройдя чуть вперед, замечает обезображенный труп своего "подопечного". Что могло убить его? Следов ран, которые могли бы стать причиной смерти, не видно. Похоже, что тело преступника будто... лопнуло изнутри, под действием какой-то чудовищной силы. Страх начинает закрадываться в его душу, но все же он решает продолжить осмотр. Что-то подталкивает его к этому. Тоннель постепенно сужается, вода почти достигает пояса. Ему кажется, что разгадка близка. Цепляясь за своды, он карабкается дальше, преодолевая тревогу и холод... и, наконец, замечает нечто удивительное: правильной формы четырехугольный камень, буквально вдавленный в противоположную стену, которой, очевидно, и заканчивается тоннель. Чувствуя почти разочарование (вот и все? просто камень?), офицер Стэмптон протягивает к нему руку, дотрагивается до обжигающе-холодной тверди... и так сталкивается с Неведомым.
Он многое узнает в этом подвале. И выходит внутренне преображенным. Он -- я. Так я снова обрел свободу. И получил в придачу нечто поистине бесценное: бессмертную человеческую душу.
Тот, кто заточил меня сюда (был такой неприятный и очень старательный священник-семинаристишка, Рудольф Барзинский, так его звали, настоящий фанатик своего дела, скажу я вам. У нас с ним были особые отношения, особого рода... но это отдельная история. Может быть, как-нибудь в другой раз), не мог меня убить, поэтому отделался заклятием: Меня мог освободить только действительно хороший человек. Остроумно, надо сказать. Ибо откуда тому взяться в воровском притоне, подвале заброшенного богом и людьми дома? Я потерял здесь без малого 140 лет. Но мой соперник (чье тело уже давно сгнило, а душа, увы, растворилась в неизвестном направлении... но я найду ее. После) не учел одного: силы Фатума и воздаяния. Парень оказался крепким. А я ослаб за проведенные в каменной "бутылке" годы. Поэтому я не просто овладел им. Мы слились в единое целое, соединяющее в себе бессмертный осколок Хаоса и священную человеческую искру. Вместе мы стали сильнее. Гораздо сильнее, чем каждый по отдельности. Я помню Прошлое, я пронзаю своим взглядом Настоящее, я созерцаю Будущее. Меня зовут мистер Уильям Стэмптон.
До этого у меня было много имен, но это -- единственное и единственно верное. Я был во Франции, Польше, Испании, Монголии во времена Орды; жил среди инков и кельтов; видел, как рушилась империя; Ассирия, Вавилон, Урарту и легендарная Атлантида -- воспоминания о них хранятся в дальних уголках моей истории; Древний Египет -- не там ли мы встречались с Эдгаром? Впрочем, не только. Перу и Мексика; скифы и хетты; иудеи, породившие "распятого" бога. Как давно это было? не знаю; время не имеет значения для того, кто путешествует вне его притяжения. Мое преимущество в том, что я объединяю в себе Человеческое и Нечеловеческое. Эдгар лишь человек, а даже Великий Уицраил -- всего только повелитель Бездны. Я нахожусь на грани двух миров. Я несу в себе вековую силу тьмы, таящуюся внутри, надежно и тесно переплетенную с моим человеческим "я". Это союз, который обречен на признание Вечностью. И я не собираюсь зарывать в землю свой талант.
(Если Великий Уицраил счел возможным бросить вызов самому Богу, то отчего же... когда последний исчезнет... кому-то еще... не вмешаться в спор... и не попробовать... заместить... Уицраила? Любопытно.)
Однако же, сперва должен быть Ключ.
(...)
Жаль, жаль. Я не думаю, что делаю что-нибудь не так -- мой ум удесятерен по сравнению с человеческим, а возможности ВИДЕТЬ И ПРОЗРЕВАТЬ простираются сквозь время и пространство, до средоточия бесконечности - Бездны - но некоторые сомнения все же не покидают меня. Не все прочитывается наверняка. Есть и слепые пятна. Как я не люблю эти взрывные случайности!.. Неужели этот всенебесный пенсионер еще не отучился лезть своим носом в чужие дела? Неважно. Все равно уже поздно отступать. Эдгар будет моим -- и тогда Правила изменятся. Остается действовать, согласно плану. Моему.
Я не опасаюсь мести Уицраила. Как бы то ни было, я ему нужен. Я -- одно из лучших его творений за все века. Цветок тьмы, взращенный во мне, стоит слишком дорого, чтобы его можно было позволить себе вырвать с корнем. В нем -- сила Нового Творения, сверхчеловек, который будет править Бесконечностью, после падения этого мира в Бездну. Скоро, скоро, скоро..."
Перо отставлено в сторону. зеленоватый огонек продолжал потихоньку мерцать, словно чья-то скрываемая надежда. В той же позе, недвижимо, как труп, с подузакрытыми, точно в трансе, глазами, Уильям просидел до самого рассвета.
* * *
Ночь. Самое тихое время суток, позволяющее Неведомому заглядывать в наши души. Из всех известных человеческих чувств - только страх является по-настоящему реальным, остальные - лишь бледные иллюзии, хрупкие соломинки, за которые цепляются люди, стремясь сделать свою жизнь более легкой... и более бессмысленной. Только наедине со своими страхами человек может по-настоящему познать себя, обрести свою истину. Ибо мир стар и порочен, но все же способен на отдельные сюрпризы. И никогда не знаешь, где же находится следующий. За углом? В темной комнате? А может быть, прямо здесь, прямо сейчас, но мы не видим, не замечаем этого? Неведомое, скользя, проплывает мимо нас, обдавая своим леденящим ветерком, вселяющим панический страх. Страх необъяснимого, неизведанного. Мы не склонны бояться того, что знаем. Где тот порог, за которым начинается падение в Бездну? И что следует считать Ключом -- к Двери? ночь не дает ответа, а задает вопросы. незаметно, капля за каплей, ночь проникает в сердце человека, заставляя его безудержно трепетать перед своими загадками.
Вот оно, вы слышите это прерывистое, странное дыхание?
Чьи это очертания виднеются за окном?..
Очень многие жители Луисвилла не спали в ту ночь. В ту лунную ночь, за три недели до дня Президентских выборов. Многие из них позже могли бы поклясться на Библии, что за окнами, в ночной тьме, отчетливо слышали хриплое карканье ворона, сильно смахивающее на пронзительный злорадный смех. Звуки, от которых мороз продирал по коже, заставляя натягивать до ушей теплые одеяла, чувствуя, как пот струится по осажденному бессонницей телу. Более смелые замечали, как странно ползли по луне белесые туманные дымки, похожие на покойничьи саваны, развевающиеся над сине-черным небом. Что-то завораживающее и пугающее было в этом небесном хороводе. А кое-кто, совсем немногие, даже видели громадную двуглавую тень, якобы проносящуюся над домами, накрывающую их своими широченными крыльями. Страх витал над городом.
(Луисвиллу не впервой было становиться ареной загадочных событий. Уже давно, более ста лет назад, 7 марта 1911 на целый час город погрузился в густую непроницаемую тьму... об этом сохранились предания. Жители Луисвилла не стремились поведать миру о том, что именно они смогли увидеть тогда, за тот бесконечно долгий час, прошедший по человеческому времени. Их можно было понять. Но -- не было ли ЭТО всего лишь предупреждением, знаком?..)
Впрочем, то вполне могли быть досужие россказни любителей всякой всячины, обман зрения, магнитные бури, несущие бессонницу и галлюцинации. Все всегда можно объяснить по-научному, без лишних фантазий и домыслов. Как бы там ни было, на рассвете Луисвилл по обыкновению выглядел мирным просыпающимся американским городком. Хотя многие (очень многие) только в это время и смогли забыться, наконец, коротким сном. Это было отнюдь не лишним с их стороны.
Их ожидал тяжелый, трудный день.
* * *
Эдгар рывком оторвал голову от подушки и огляделся вокруг. Поначалу его взгляд выражал лишь сонное недоумение, однако мгновением позже оно сменилось облегчением узнавания. он был не у себя дома, нет, но там, где было совершенно спокойно и безопасно -- в маленькой уютной комнате Дженни. после его сна было приятно очутиться здесь. Правда, он уже почти не помнил, что ему снилось, остатки его ночных видений быстро таяли в его голове, словно снежные хлопья на теплом асфальте. Это было что-то волнующее... необычное... Эдгар поморщил брови, отгоняя тревожные мысли. Он встал на ноги и подошел к окну, ощущая тягучую усталость во всем теле, будто он не спал, а выполнял тяжелую ломовую работу. Реальность вернулась со всеми своими проблемами... которые необходимо было как-то решать.
Было еще рано. Помимо широкой двуспальной кровати в комнатке находился небольшой светло-коричневый шкафик для белья у правой стены и комод, сразу за дверью слева. Эдгар распахнул форточку и стал жадными глотками вдыхать прохладный утренний воздух. бледные оранжевые лучи косо скользили по его лицу, словно тончайшая паутина, и расползались по комнате, расцвечивая комод в ультрафиолетовые тона. Шкафик еще всецело находился в царстве тени, светлая полоса пересекала кровать почти наполовину.
Из окна открывался прекрасный вид. По крайней мере, сейчас он показался Эдгару прекрасным. Напротив широкой сетью раскинулись каменные дома и домики, еще тихо дремлющие с приходом зари. Серо-голубое небо постепенно очищалось от туч, подернутое солнечными бликами. Людей не было видно. Ни на улицах, ни на балконах близлежащих домов (энергично занимающихся утренней зарядкой). Внизу отрывисто жужжали машины, уносящие их владельцев по уходящей на запад дороге навстречу ранним делам. Машин было немного. Через некоторое время наступала пауза, и легкая щебечущая тишина заполняла собой пространство. Затем шум повторялся. Эдгар стоял так, наверное, минут десять, не в силах оторваться от очаровывающей картины.
Где-то вдали каркнул ворон. Эдгар криво усмехнулся. затем не выдержал, и рассмеялся, но почти сразу оборвал свой смех. Ему не хотелось разбудить Дженни, но причина была не только и не столько в этом. Его смех звучал как-то не так. нехорошо. Надорванно. Будто фальшивый звук, исторгнутый из старинного, с виду отличного музыкального инструмента. Ему это совсем не понравилось.
Он отвернулся от окна, и тут его глаза, словно притянутые невидимым магнитом, обратились к двери... и он увидел. Не сразу, через несколько секунд. Сердце забилось ритмично и часто. Под дверью...
("Но как же это возможно?...")
... отчетливо виднелся просунутый под нее лист бумаги. Записка. Еще до того, как его ноги сделали несколько шагов по направлению к ней, туловище нагнулось, а руки подняли ее и предоставили глазам возможность узреть содержимое, Эдгар уже знал, что он в ней прочтет.
ЭДГАР, ТЫ ОШИБСЯ, НО ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО ВСЕ ИСПРАВИТЬ. У МЕНЯ ВИДЕОПЛЕНКА С ЗАПИСЬЮ. ИХ УВИДИТ ВСЯ АМЕРИКА... ЕСЛИ МЫ НЕ ПРИДЕМ К СОГЛАСИЮ. КАК ТЫ ПОНИМАЕШЬ, Я НЕ ПРИЧИНЮ ТЕБЕ ВРЕДА. И ТВОЕЙ ЖЕНУШКЕ. НО ЕЕ ЖИЗНЬ И ТВОЕ ПРЕЗИДЕНТСТВО В РУКАХ РОКА... НЕОТВРАТИМОГО, КАК БОЛЬ. ВСЕ ЗАВИСИТ ТОЛЬКО ОТ ТЕБЯ. КОГДА ПРИМЕШЬ ВЕРНОЕ РЕШЕНИЕ - Я ЖДУ ТЕБЯ В ОТЕЛЕ.