Огненный Дмитрий Владимирович : другие произведения.

На волнах безумия. Часть 2. "Дорога в никуда"

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение (Примечание. Все политические деятели, упомянутые в романе, и их сходство с реальными прототипами носит исключительно вымышленный характер, как и совпадение с некогда имевшими место реальными событиями следует считать просто совпадениями)


ЧАСТЬ 2: Дорога в никуда

  
   У него было время, чтобы подумать и все, как следует, оценить. Правда, не очень много. Он должен был составить какой-то план.
   Свежий воздух принес облегчение. В голове прояснилось. Мысли шли легко, хотя и довольно беспорядочно. Прежде всего, он не должен винить себя в том, что произошло. За всю свою жизнь он ни разу не поднял руки на женщину. И не потому, что это не принято в "культурном" обществе, а потому, что это было не в характере Толика бить, унижать слабейшего. Он угрюм, как в свое время еще подметила Марина, агрессивен, иногда зол -- это да, но зато и отходчив, добродушен -- этого у него тоже не отнять. Просто сейчас задели его больное место, совпали несколько неблагоприятных обстоятельств -- и все получилось само собой, на волне мгновенного безумия. Пистолет, попавшийся под руку. Выстрел. Смерть. Никто в этом не виноват, даже он. Но как это объяснишь милиции, суду, людям? Никак. У нас привыкли осуждать. Есть голый факт, убийство, большего им и не требуется. А то, что то же самое может, в принципе, произойти с каждым -- это никого не волнует. Суд! Сборище напыщенных идиотов, делающих вид, что они честны и беспристрастны. Им всегда нужен виноватый, даже тогда, когда его нет. "Подсудимый Караваев - виновен". Он уже в деталях видел перед собой эту сцену в зале суда, когда стукнет молоточек, и все встанут, а он останется сидеть, наедине со стуком своего сердца. "Виновен". Окончательно и бесповоротно. Никак не объяснишь всего даже Марине, хотя бы потому, что она мертва. Что же требовать от остальных?!
   Нет, черта с два. Он не пойдет в милицию и не сдастся, только не это. Неужели нельзя ничего придумать? Что ему делать дальше?.. Подсказал бы кто. Думай, думай идиот, если не хочешь сгнить в тюрьме. Вряд ли кто-то слышал выстрел, и уж тем более - не видел. Свидетелей не было. Но есть тело. Улика номер один. Необходимо сначала избавиться от тела. Лучше всего будет спрятать его туда, где ему и самое место -- в земле. Толя уже определенно знал место, где это можно будет сделать без особых проблем. Там, на Чумке, на самой горе, его (тело) будет найти довольно сложно. Если, конечно же, закопать как следует.
   Хотя вряд ли ему это поможет. Толю снова охватило уныние. Говорят, нет тела -- нет улики. Не все так просто! Всегда остаются какие-то следы, малозаметные штучки-дрючки, которые обычно и приводят к разоблачению преступника. Особенно таких дилетантов, как он. Несомненно, у него есть пару свободных дней. Все знакомые знают, что у него день рождения. Его не будут беспокоить максимум до вторника (а сегодня суббота), думая, что вновь сошедшаяся парочка празднично трахается в свое удовольствие. А потом последуют звонки, визиты. Ему потребуется как-то объяснить исчезновение жены. А как? Пошла за продуктами и не вернулась? НЛО сперло? Глупо. И совсем не правдоподобно. А ведь есть еще, черт бы его побрал, этот хахаль -- уж он-то наверняка не упустит возможности отыграться на нем, Толике. Не из любви к Марине, а из чувства глубоко оскорбленного мужского достоинства (было бы чего оскорблять?!) Вот его бы надо убрать! На секунду Толя ужаснулся своей мысли, а затем рассмеялся. Какой-то прохожий удивленно посмотрел на него. Да, Марина была права: он определенно изменился. Впрочем, какая разница?
   "Старый" и "новый" Анатолий явно находился в весьма затруднительном положении. Он не чувствовал себя готовым нагло врать в глаза знакомым, друзьям, близким Марины, милиции -- говоря, что не знает, где она. Горько лить крокодильи слезы, выдерживая нападки хахаля, едкие вопросы следователя. Он точно знал, что не выдержит всего этого. Толя никогда не был вруном. Еще в детстве, в школе, когда классная учительница грозно одевала на нос очки и, обводя всех взглядом, громко вопрошала: "Кто разбил стекло?" или "Кто носился в коридоре?", он обычно поднимался со своего места и, потупив глаза, хмуро отвечал: "Я". Если, конечно же, был виноват.
   В дальнейшем приходилось по-разному, жизнь научила кое-чему, но все равно выкручиваться, изворачиваться Толя не любил. Он всегда предпочитал верную, прямую дорогу. Как водитель тоже. А сейчас... Ради чего он должен изменять своим принципам?! Все было и так достаточно хреново. "Все потеряно, кроме чести?" Так, кажется, говорили эти чудаки-поэты? Они, небось, хорошо представляли себе, что такое честь. Как и то, что такое потеря... потерять все.
   Его старая жизнь была разрушена, новая так и не построилась. Его ближайшее неизбежное будущее его вовсе не прельщало. Он ведь не убийца по натуре! Даже если Толя, предположим, избежит тюрьмы (а это было крайне маловероятно), что с того? С чем ему жить дальше? Едкое отчаяние колыхалось у самого его горла, готовое выплеснуться наружу. У него ведь ничего не осталось. Ничего, кроме скромных сбережений, паршивого "жигуленка" и... этого пистолета.
   Последняя мысль заставила его встрепенуться. Толя испытал странное волнение, почти возбуждение. А почему бы ему не взять и не плюнуть на все это, а?! На все, что было. Совершенно очевидно, что вся его жизнь состояла из цепочки мелких и крупных ошибок. Но теперь... теперь у него был шанс исправить это. Шанс, подобный "бонус лайф" в компьютерной игре.
   Игра. Свобода. Жизнь. (щелк) Внезапно, точно кто-то нажал невидимый глазу пульт управления, его мысли дружно настроились на один канал.
   Деньги. Именно в них кроется корень зла -- его и других людей. Марина, обычная, нормальная женщина, красивая, не лишенная доброты и чуткости -- но все в ее жизни строилось вокруг денег. Из-за них она ушла от него. Из-за них, когда она вернулась (один раз в жизни поступив не по правилам), он был вынужден идти на эти мерзкие штучки. Если б не они, эти чертовы деньги, Марина была бы еще жива, и была бы рядом с ним. Именно из-за денег происходят самые нехорошие вещи вокруг. Толя не раз в этом убеждался, но почти никогда над этим не задумывался всерьез. А ведь виноваты в этом те же люди -- которые используют их, деньги, совсем не по тому назначению. Даже не ради личного блага, а чтобы другим было хуже. Как те парни, что пришли в песочницу не чтобы построить, а чтобы другим в песок нагадить. Сраные богатеи, те, что постоянно крутятся на телеэкранах в модных кюстюмчиках, толкая важные речи "за народ" и надувая сытые, жирные щеки. Только на это они и способны. Вместо того, чтобы приносить людям хоть какую-то, минимальную пользу - они ездят на дорогих иномарках и оббирают "народ" до нитки, вытягивая последние деньги. Если ты не один из них - то ты лишь дойная корова для их несметного брюха. Деньги, власть, политика, громкие слова - все это лишь способ насрать по-крупному, переработнанным отборным сыром и черной икрой... Почему кто-то, как он, должен горбатиться всю жизнь, а кто-то - ездить на чужих спинах и купаться в шампанском и дорогих духах, точно так заведено природой?.. Это неправильно. (Щелк)
   Внезапно обозримое будущее предстало перед Толиком совсем в ином свете. У него даже засосало под ложечкой -- но не противно, а приятно так, нежно. Черт возьми! Он жил всю жизнь для себя, заботясь только о своем личном благе и, в итоге, загубил все или почти все, что имел. Не пора ли сделать что-то для людей? Что-то нужное, полезное. Настоящее. Теперь, когда ему было нечего терять, он мог себе это позволить. Он стал убийцей, изгоем общества. Но, если отвлечься от частностей, это не столь уж и плохо. Точнее, это очень плохо, но зато теперь у него появилась свобода действий. Которой не было раньше. Раньше он даже не думал об этом. И у него не было пистолета. Не было желаний, кроме "не-трогайте-меня-и-я-никого-не-трону". Черт, он был настоящим дерьмом. Но теперь-то он был другим.
   И он по-прежнему кое-что мог. Что было совсем, совсем неплохо...
   То, что пришло ему в голову в эти минуты (щелк), потрясало своим размахом. Своей вызывающей дерзостью. Необычностью. Но разве это плохо? В детстве почти каждый мечтает стать космонавтом, летчиком, гонщиком -- в общем, героем. Толя же с самого детства хотел оказаться за рулем, стать таксистом. Он им и стал, по проторенной дорожке его отца. Первой девушкой, в которую он влюбился, была подругой его лучшего друга. Что неудивительно, поскольку именно ее он видел чаще всего -- в классе, на переменках, на обратном пути домой, на совместных прогулках. Он так никогда и не сказал ей о своих чувствах, а она, как Толик думал потом, конечно, догадывалась, но не подавала виду. Первая любовь ушла, так ни во что и не воплотившись. В итоге, в 21, сразу после армии, он женился на девушке, которую. в общем-то не любил, и довольно скоро развелся. Потом был еще один неудачный брак, а потом... потом была Марина, оставившая самый яркий след в его жизни. Марина, сейчас лежавшая мертвой на его кровати.
   Казалось, все он делал по расписанию, точно зная, каким будет следующий акт этой пьесы под идиотским названием "жизнь". Он ехал только по известным, объезженным вдоль и поперек маршрутам, не сворачивая ни вправо, ни влево. А сейчас он, кажется, заехал в тупик...
   Тупик? А не начало ли новой дороги? Которую заграждают огромные красно-черные щиты с надписью "Не ехать!", "Запрещено!". Кажется, впервые в жизни он мог сделать нечто новое -- выходящее за рамки дозволенного. Для этого у него было все самое необходимое.
   У него был пистолет.

Похороны

  
   Он вернулся домой спустя полчаса. Квартира встретила его пустой бездонной тишиной. Свечи его праздничного торта потухли, стало совсем темно. Марина все так же лежала, уткнувшись лицом в изголовье. Было около 8-ми вечера. Через пару часов ему нужно будет попрощаться с Мариной. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Толе было что сказать своей жене. В последний раз, перед расставанием. Кто знает, встретятся ли они еще когда-нибудь, в иной жизни, в ином миру?.. Она должна понять его. Не простить, а хотя бы понять. То, что он сделал и что собирался сделать. Он подошел к столу и снова зажег свечи. Сумерки за окном продолжали сгущаться. "С днем рожденья, дорогой Анатолий!" - громко пропел он и отправился на кухню чего-то перекусить. Желудок, вопреки всему, настойчиво требовал свое. Марина осталась лежать, тихо и недвижимо. Праздник продолжался.
  
   Около часу ночи он, наконец, решил: "Пора!". До этого времени он уже приготовил необходимое: хорошую лопату и большой крепкий мешок. Хорошо, когда у тебя есть под рукой то, что нужно! Толя открыл окно и, вытянув голову, посмотрел по сторонам. Вокруг было тихо, в других окнах справа и слева было темно. Он ощущал лишь спокойное, безмятежное дыхание ночи, вступившей в свои права. Что ж, любопытствующие взоры ему (им) сейчас совсем ни к чему. Закрыв окно, он взвалил на плечи мешок с телом Марины и лопату, и вышел из квартиры. Осторожно, стараясь не шуметь, спустился с этим добром вниз. На улице было прохладно и безлюдно. Только сверчки заливались сухими мелодичными трелями, оживляя ночной эфир. До горки, служившей последним пристанищем для умерших при давней эпидемии чумы, было совсем недалеко. Он преодолел это расстояние без помех, лишь слегка запыхавшись на крутом подъеме.
   Мешок не был таким уж тяжелым. К счастью, Марина, будучи отнюдь не великанского роста, берегла при этом свою стройную фигуру от плотных калорийных блюд, а соответственно и от лишнего веса. Хотя вегетарианкой она не была. Да и покушать любила. Но чего не сделает женщина ради красоты? Марина была... была красивой. Толик почувствовал, как непрошенные слезы снова подходят к горлу и отодвинул от себя эти мысли.
   А вот и Чумка. На небе вовсю сияли звезды. Тишина, изредка нарушаемая шумом автомашин, наполняла все вокруг. Он выбрал место как раз за бугорком, окруженное плотными зарослями дикого кустарника, скрытое от посторонних взглядов. Впрочем, откуда им было взяться? Идеальное место для похорон. Главное, земля тут выглядела не слишком затвердевшей и сухой. Толя работал быстро, энергично, не отвлекаясь и не останавливаясь. Почва на удивление легко поддавалась его усилиям. Она была мягкой и упругой, точно волейбольный мячик.
   Что это? Внизу раздались чьи-то голоса. Толя затаился. Это были три пьяных (судя по движениям) бомжа, громко беседующих о чем-то бессвязном. Шатаясь, они прошли вдоль стены Чумки и свернули в сторону вокзала. Можно было продолжать...
   Яма была готова. У него ушло на это минут двадцать. Он вытянул тело жены из мешка и аккуратно уложил его в относительно неглубоко (сколько хватило сил) вырытое четырехугольное отверстие. Оно пришлось точно по размерам, тютелька в тютельку. "Словно весь век тут лежала", - мелькнула у него какая-то дикая мысль, и он стал издавать сдавленные, скрипящие звуки, точно кто-то давился. Но это был нервный смех, его трясло и при этом в сознании царило возбуждение, точно он накурился какого-то веселящего угарного газа, в висках давило. "Я схожу с ума", - подумал он, унимая смех. Нет, к черту. Осталось только забросать яму землей и выровнять. Но перед этим необходимо сделать кое-что важное: попрощаться. Толя разогнул спину и, вздохнув, посмотрел в небо. Звезды перемигивались между собой, словно электрические лампочки на новогодней елке. Воздух был очень чистым и свежим, несмотря на близость дороги. И было такое ощущение, что дух Марины витает где-то поблизости, рядом с ее телом. Еще раз вздохнув, Толя начал говорить:
   - Я виноват перед тобой, Марина. Я лгал тебе. Я лгал, когда сказал, что смогу сделать тебя счастливой. Ты поверила мне, и пошла за мной, а я привел тебя... привел к этой яме. Это был самообман, мой и твой. Я думал, я смогу наладить наши отношения, у нас с тобой будет нормальная семья, появятся дети, мальчик... Я правда в это верил. Я почти простил тебя за то, что ты бросила меня тогда, в прошлом. Может быть, я действительно этого заслуживал. Впрочем, это неважно: я прощаю тебя. Ты вернулась ко мне, а я сплоховал. Я был почти счастлив с тобой, но полного счастья нам, видно, не дано было судьбой... Прости и ты меня, прости за этот невольный обман. Я снова пришел к тебе, потому что я хотел вернуть тебя. Не знаю, любил ли я тебя. Не хочу врать тебе у твоей могилы - не знаю. Я использовал тебя, пытаясь построить то, о чем я всегда мечтал: дом, семью, нормальную жизнь. Я думал, что люблю и делаю, как лучше. Теперь у меня нет ничего. А ты мертва. Я ошибся, когда пришел к тебе во второй раз. Еще раз прости меня за обман. И за то, что я выстрелил в тебя. Если б я мог вернуть все назад!.. - Толик с силой стиснул руки на черенке лопаты. - Но это никому не дано. Поэтому хочу сказать только одно: мы с тобой многое вместе пережили, и я ни о чем не жалею. Ты была частью меня, хорошей частью. Порой нам с тобой было действительно хорошо вместе. Надеюсь, обоим, мне так почему-то кажется. И еще: в постели ты всегда была просто великолепна. Спи же с миром!
   Закончив такими словами свою импровизированную эпитафию, он принялся засыпать тело. Ему стало легче, когда он высказал то, что было на душе. Надо полагать, Марина его поняла. Закончив процедуру, хорошенько все утрамбовав, он с лопатой и пустым мешком спустился вниз. Теперь совесть его была почти чиста. Почти чиста, насколько может быть чистой совесть грязного убийцы. Придя домой, он лег, не раздеваясь, и быстро уснул.
   Он не запомнил, что ему снилось в эту ночь.
  

Выбор

  
   Пробуждение было очень противным. Так бывает, когда просыпаться совсем не хочется, цепляешься за остатки сна, а затем все-таки встаешь с ощущениями головной боли и сухости во рту. Почти как при похмелье. Но он отлично вспомнил почти сразу все события прошедшего дня, вплоть до ночных похорон. Правда, те припоминались точно в тумане, какими-то размытыми.
   Видимо, даже во сне его мозг отчаянно обсасывал вчерашнее, пытаясь выдать на-гора какой-то выход. Но его не было. И он проснулся разбитый, уставший, в испарине, тупо посмотрел в серый потолок. Как все было ужасно, все было просто отвратительно. Не хотелось жить, хотелось закрыть глаза и провалиться в пустоту. Где ничего нет - совсем, совсем ничего.
   И тут внезапно он вспомнил, и ему сразу стало чуть лучше. Те мысли, что пришли вчера ему в голову, после убийства. Плохие, странные мысли. Но сейчас, на заре нового дня, дня после совершенного убийства, они, эти мысли, показались ему заманчивыми и (как бы подобрать нужное слово...) правильными. Словно освежающий глоток чистой родниковой воды после мутный, кислой бурды. Эти мысли... Они ужасали и восхищали одновременно. Но, как бы то ни было, именно они воспринимались им сейчас, как спасительная соломка для утопающего, брезжащий яркий свет в конце тоннеля для усталого путника. Он вряд ли смог бы объяснить себе, в чем причина их подобной притягательности. Но он сейчас и не пытался. Зачем?
   Слишком многое пришлось бы объяснять. Слишком многое из того, что объяснять бы не хотелось, а хотелось просто оставить таким, как есть -- частью его самого и его жизни. Его поганой, долбаной жизни, которая катилась в откос. И сейчас все, что ему нужно - это просто цель. План. То, что ему нужно, чтобы окончательно не развалиться.
   Почти на полуавтомате умывшись, почистив зубы "свежестью нового дня" -- скомканным тюбиком "Колгэйта", наполнившим ванную приятным мятным ароматом, побрившись скорострельным "Виком" (вот уж поистине мощная машина -- если не рвет, то режет), Толя включил телевизор и уселся в нескольких метрах напротив него, приспособив для этого дела один из четырех имеющихся в комнате стульев, настроившись на программу, передающую городские новости, он погрузился в созерцание. Сейчас ему было необходимо посмотреть что-то такое, услышать свежие новости. Тем временем, план действий медленно вызревал в его подавленном сознании.
  
   Город стоял на пороге очередных внеочередных выборов на должность "головы". Основная борьба разворачивалась между бывшим мэром, Иосифом Цигуром, несколько месяцев тому отстраненного от своих обязанностей, и Борисом Русовым, бывшим председателем облгосадминистрации, покинувшим свою должность, дабы стать мэром. Правда, на это раз Цигур не мог участвовать в выборах, поэтому он передал свои голоса Константину Алексеенко, его главному противнику на позапрошлых выборах. В итоге, все оказывалось закрученным предельно лихо. Алексеенко был дружненько предан анафеме сторонниками Русова, в чьих рядах он ранее состоял. Русов сколотил общественный фонд "Развитие города", и от его имени проводил свою агитационную компанию, в которой он, по сути, особо и не нуждался. За долгие годы работы в администрации он успел сформировать устойчивый электорат, состоящий на 75% из пожилых людей. Цигур, хотя и не мог участвовать в выборах, на каждом углу вещал о пороках Русова и других кандидатов, преподнося в пику им свои собственные многочисленные достоинства. Алексеенко, всерьез могущий рассчитывать лишь на электорат Цигура, в свою очередь, громогласно объявлял, что он независимый кандидат и будет проводить такую же независимую политику. Других кандидатов, по большому счету, никто не принимал в расчет -- за ними не было ни большой силы, ни больших денег, ни реальной программы. Они шли на выборы лишь с целью отметиться, поставить свою маленькую галочку на политическом небосклоне.
   Анатолий был слегка знаком с Русовым -- как-то раз, несколько лет назад, ему приходилось обращаться в обладминистрацию по ряду имущественных вопросов (квартира мамы, наследство) и беседовать непосредственно с Борисом Борисовичем. Тот произвел на него двойственное, мягко говоря, впечатление. С одной стороны, Русов держался солидно, толково вникал в вопросы Толика, говорил четко и по делу, но, в то же время, общался с ним, как с мелкой сошкой -- не то, чтобы высокомерно, а просто... никак. Неприятно, что ни говори, когда тебя держат за пустое место. Это деревянное лицо-маска перед тобой - а за ним холод и незаинтересованность. Так потом ничего и сделано было по его делу, другим способом решилось.
   Цигура Толик никогда не видел вживую - многие говорили, что это и невозможно - три четверти года тот, якобы, проводил в Израиле. Так или иначе, и к нему Толя не питал ни особого доверия, ни уважения, поскольку, как ему казалось, за мэра говорило его лицо. Ну как, скажите на милость, человек с ТАКИМ лицом может быть честным гражданином?! "Конечно, внешность иногда бывает обманчива", - говорил себе Толик, - "но в данном случае, по-моему, все ясно. надо быть идиотом или слепым." Впрочем, по большому счету, Толика мало интересовала политическая жизнь города, в основном н ограничивался теле-радио новостями, а также тем, что на каждых выборах он с завидным постоянством ставил свой крестик в дерзкую графу "ПРОТИВ ВСЕХ".
   Однако сегодня жизнь Толика существенно изменилась. Подобно снежному вихрю, нежданно налетевшему на человека, преодолевающего опасный горный перевал, череда событий последних дней (и особенно последнего дня) заставила его зависнуть над пропастью, балансируя на одной ноге, повернула образ его мыслей невообразимо причудливым и, вместе с тем, по-своему естественным в таких условиях образом. У него уже не было времени ждать приближающихся выборов. Ему нужно делать свой выбор СЕГОДНЯ. Пока он еще имеет право и возможность, чтобы его сделать...
   (... Или не делать?.. Поистине, гамлетовский вопрос.)
   По крайней мере, ему так казалось.
  
   Посмотрев телевизор около получаса, Толик выключил его. Здесь полезного было мало. Огромное количество рекламных роликов кандидатов, сплошные обращения к народу. Чушь.
   Все это помогало лишь настроиться на нужную волну. Что было не так-то просто. Мысли Толика шли вразнобой, то и дело сбиваясь в сторону от политики. Вчера произошло слишком многое, чтобы он мог это игнорировать. Вольно и невольно Толя возвращался к произошедшему. Его подсознание, подобно трепетной лани, застигнутой жестокими охотниками, судорожно билось в сетях смешанных, пугающих образов и мыслей. Возникающих словно сами по себе, ниоткуда, из темных недр человеческого мозга. Он вряд ли это осознавал, наоборот, он пытался не думать, вообще не думать, и... не мог. Различные "ПОЧЕМУ??.." разламывали голову. Но Толя надеялся, что сможет справиться с этим позже. Ведь сегодня ему предстоит решать очень сложные задачи. Понадобится ясная голова. Разве что...
   Толя резко обернулся в сторону. Возле двери, в своем обычном розовом домашнем платьице стояла Марина. Только необычайно бледная, и...
   Он резко мотнул головой и снова взглянул туда же. Разумеется, никого не было. Только грязновато-серые обои и контрастирующая с ними белая прикрытая дверь. Разыгралось воображение, мать его. Толя хмыкнул и потянул пальцами свою нижнюю губу вперед, а затем отпустил. Раздался негромкий чмокающий звук. В пустой комнате он прозвучал довольно уныло, и напомнил Толику тот короткий хлопок, который решил судьбу его жены. Нет, пожалуй, ему нужно ехать. Пора.
   Ему предстоял нелегкий день. Он взял пистолет, все еще лежащий на столе, правда, уже без соседства с праздничным тортом, и аккуратно засунул его под куртку. Может, его мысли и не самые удачные, но не всем быть гениями. Нужно просто знать, чего ты хочешь, а главное -- что ты можешь. Оглянувшись вокруг, он вышел из квартиры и запер дверь на двойной замок.
   Только очень поспешно. Когда он смотрел, то напротив шкафа, у дальней стены, снова мелькнуло лицо Марины, яркое и бледное, как зимнее солнце. Не было времени разбираться с этой причудливой игрой света и тени. Его трясло.
  
   В машине спокойствие вернулось к Толику. Он взял себя в руки. Да, он испугался, пусть на несколько мгновений, но испугался. Это было глупо. Бояться Марины, живой или мертвой?! С тем же успехом можно было бояться Деда Мороза на детсадовском утреннике. К тому же он прекрасно знает, что все это только кажется. Что не удивительно -- не каждому приходиться убивать свою жену и ночью закапывать ее на безлюдном местечке. Человек и с менее крепкими нервами, чем он, вполне мог облажаться. Могли начаться всякие видения похуже -- чертики, бабаежки... С ним же все нормально (Толя чувствовал странную, почти идиотскую, невольную гордость, думая об этом), а то, что он задумал... пусть и выглядит безумным (чертовски безумным) -- но на самом деле едва ли не лучшее, что может предпринять человек в его ситуации: помочь не себе, но людям! Нормальным людям. При помощи вот этой нехитрой штуки (Толя похлопал себя по куртке в том месте, где расположено сердце и ухмыльнулся; нехорошая вышла улыбка, если бы кто мог посмотреть со стороны, но, к счастью, такой возможности не было). Толя вдруг ощутил необычный прилив сил, а себя - сильным, и, в то же время, совершенно безрассудным. Он почувствовал себя сродни излюбленному герою детских сказок, Иванушке (дурачку там, или нет), которому приказали принести ТО, НЕ ЗНАЮ ЧТО, и он одухотворенно прется в неведомые дали за этим заморским чудом. Толик и вправду не знал, отчего же он все-таки идет, вернее, едет туда, куда он едет, и ощущает это таким правильным. Удивительное состояние, хотя и идиотское. Легко и приятно, что ни говори, плыть по течению, будучи убежденным, что ты сам же им и управляешь! Проще говоря, контролируешь ситуацию. На мгновение Толик был почти готов громко рассмеяться от непонятной радости, охватившей его при мысли об этом. Но он сдержал свой порыв.
   Кажется, он сходит с ума. Хотя нет, он абсолютно разумен. Будь он сумашедшим, то уже давно лил бы сопли где-то в тюрьме, бессмысленно уставившись на тени от решетки, раздавленный и оглушенный всем случившимся. А он - соображает и действует. Пытается что-то сделать. И у него есть план.
   Он бросит вызов гавнюкам-богатеям, готовым всегда насрать в чужой песочнице. Покажет, что их собственный мир, полный самодовольной уверенности, что все подчиняется им и их сытой отрыжки, мать их, стоит на песке. Пусть понюхают, чем пахнет. Он им поможет в этом.
   Плохо было лишь то, что времени оставалось мало. Конечно, он надеялся, что до среды ничто не обнаружится, но, по здравом размышлении, Толя мог рассчитывать только до вторника -- люди нетерпеливы, а значит, подружки наверняка захотят навестить Марину ранее, чем обещали. А значит, у него точно есть в запасе лишь два дня, вернее, две темные домашние ночи. А потом...
   Что ж, потом придется отвечать за свои поступки. Без всяких там хитростей и выкрутасов -- за все, как оно будет. Ведь, судя по тому, что он узнал из новостей, у него есть все шансы уложиться в срок.
   И будет суд. Человеческий, разумеется, суд. Там он выскажет людям, все, что он думает. Для этого есть газеты, телевидение -- господи, они же накинутся на него, как на Аллу Пугачеву после женитьбы с Киркоровым! Он будет их блюдом на закуску -- в каждом доме, в каждой семье. Но это нужно не ему -- это нужно им всем. Он скажет - а они выслушают.
   Потому что, как начинал понимать сейчас Толик, только в экстремальных ситуациях, когда человек зависает над пропастью, откуда возврата нет и не будет, он начинает по-настоящему мыслить и действовать. Потому что если бы с ним не случилось все это -- плохое и хорошее, начиная с появления пистолета - он до сих пор бы жил в своей берлоге, считая ее единственно возможным обиталищем. Этой берлогой был ВЕСЬ ЕГО МИР - машина, мамина квартира, спертый воздух дороги, пассажиры, похожие один на другого, как две капли воды, старенький "Электрон", вещающий одни и те же новости, паскудная головная боль, перемешанная с желаниями поднакопить деньжат и найти женщину, пустые бессодержательные сны. Мир, похожий на могилу замедленного действия, лишенный красок жизни. Он никогда бы не выбрался из него, если бы не ЭТО. Поэтому он не жалеет. Почти не жалеет о том, что свершилось. И Толик должен объяснить ЭТО людям. Чтобы хотя бы немногие из них смогли ПОНЯТЬ. Может, они найдут иной выход из той ловушки, в которую все мы иногда попадаем, а некоторых (как Толика) она захватывает надежно, целиком и не отпускает. И когда мы это осознаем, становится уже поздно. Ужасающая ловушка скуки и пустоты -- двух унылых дам в отдающих сыростью и гнилью саванах.
   Он должен рассказать об этом людям. О том, что он неожиданно для себя узнал и понял. Пожалуй, ради этого стоит жить.
   Прерывая свой поток абстрактных и несколько хаотичых размышлений, Толя резко затормозил. Сработал старый инстинкт таксиста: на обочине стоял одинокий мужчина, остановивший его машину принятым общенародным жестом -- поднятием руки. Мужчина открыл переднюю дверцу и, ничего не спрашивая, уселся на сиденье.
   Толя обомлел. Это же был хахаль! Он самый, с гадливенькой улыбочкой на лице. Только, в отличии от их последней встречи, одетого почти как на парад, в сером, где-то даже элегантном костюме. Но все такой же небритый. Тот сказал:
   - Ну, здравствуй, друг! Подвезешь?
   - Не понял? - ответил Толик, быстро приходя в себя. - А ну вон из моей машины!
   - Та-а-к... кажется, нечто подобное я недавно говорил тебе по поводу моей квартиры, - насмешливо сказал хахаль. - Но ты ведь не послушался!
   - Это не твоя квартира, а Марины! - резко сказал Толя.
   - Ну зачем такие детали... У нас с ней было все общее. Как во всякой нормальной семье. А ты -- увел ее от меня. Я ведь ничего не преувеличиваю? Кстати, а где сейчас Марина? - неожиданно громко спросил хахаль, поправляя на голове шляпу. На нем была какая-то дурацкая шляпа, старого фасона, с цветочком.
   - Не твое дело! - отрезал Толя. - Теперь она со мной.
   - Ой ли?.. - глумливо удивился хахаль. - А не лежит ли она в сырой земличке с ма-а-ленькой такой дырочкой? - хахаль снял шляпу. - Почтим же ее светлую память!.. - и, склонив голову к груди, он противно захихикал. - Посмотри-ка налево.
   Повернув голову, Толя увидел, что он остановился как раз на переулке перед домом Марины. Как же он мог так задуматься?..
   - Вот тут бы она и жила, если бы не ты, УБИЙЦА, - хахаль точно выплюнул это слово.
   - Да откуда ты знаешь?!.. - взбешенно заорал Толик, дрожа от смеси изумления и бессильного гнева.
   - Я все знаю. Я ведь следил за тобой! - с заговорщицкой интонацией сказал хахаль и подмигнул.
   Толя внезапно успокоился. Мельком оглянувшись в зеркальце, он не увидел вблизи машины людей. Окна были закрыты. Что ж... Кто много знает, тот, как известно, рискует очень рано состариться. Быстрым движением Толя выхватил из-под куртки пистолет и направил его на хахаля. Но тот только рассмеялся:
   - Посмотри, что ты держишь! - Толя с удивлением понял, что он держит в руке обычную деревянную рогатку, какой любят играться дети.
   - Да, напугал, - откровенно издеваясь, сказал хахаль.
   Толя судорожно стал нащупывать пистолет в куртке, посмотрел на пол, не выпал ли он. бесполезно. Пистолета не было.
   - Не это ли ищешь? - глумливо вопросил хахаль и, обратив взор в его сторону, Толя увидел прямо перед ним пистолет, нацеленный ему в об. Это был ЕГО пистолет! Черный, неумолимый, с продолговатым глушителем. От изумления Тоя потерял дар речи.
   - Жаль, Анатолий, но видимо ты не умеешь обращаться с вещами. Что ж, я покажу тебе, как это делается. По счету три, верно?..
   Толя сидел, как завороженный, не находя сил пошевелиться. Дуло колебалось в миллиметрах от его лба.
  -- Р-а-аз... - насмешливо протянул хахаль, - два... - палец начал стискивать курок, - ...
   Толя попытался хотя бы зажмуриться, но не успел.
   - Трри!..
   Толя почти физически ощутил, как его голова треснула, точно переспелый арбуз, и ярко-красными осколками мозгов плеснула по ветровому стеклу...
  
   Вздрогнув, Толя очнулся. Господи!.. Его передергивало. Сердце гулко стучало, грозя выпрыгнуть из груди. Он быстро дернул руль вправо, избежав столкновения с идущей впереди машиной. Как он мог так задремать?.. Ч-черт, за рулем, придурок! Весь содрогаясь мелкой дрожью, он медленно приходил в себя. Ощупав, он, как и положено, нашел пистолет под курткой. пот стекал по его лбу противными липкими струйками. Он был уже в районе Левитана, до площади Конституции оставалось совсем немного.
  
   Он сделал остановку на кольце, по диагонали напротив концертного клуба "Чикаго", где находилась резиденция Русова. Приглушив мотор, Толя откинулся на спинку сиденья и закурил. Руки почти не дрожали. Он в порядке. В полном порядке.
   "Можешь ли ты?" - спросил он себя. "Да, могу", - прозвучал невысказанный ответ. "А нужно ли это?" Однозначного ответа на это не было. Одна часть Толи с ужасом протестовала, крича: "Ты сумасшедший! Остановись, одумайся! Дороги назад уже не будет." Но другая его часть, более энергичная, более сильная, более настойчивая презрительно парировала: "Подумаешь, велика беда! Назад и так уже дороги нет. Позади тебя только тюрьма и безумие. Ты можешь быть мужчиной или нет? Докажи это. Пусть они увидят." И та, другая его часть, утихала, не в силах вести спор далее. Сам Толя отстраненно внимал дискуссии двух своих "Я", думая о другом. О Марине, лежащей под утрамбованной земляной толщей. О Хахале с его диковинной шляпой. О Пистолете, лежащем на его груди. О том, как все могло быть. О том, как все складывается, если хотя бы ЧТО-ТО выходит из-под твоего контроля.
   Как бы то ни было, сейчас именно он контролирует ситуацию. Именно он -- та гиря, которая перетянет чашу весов в ту или иную сторону. Настало время вспомнить школу -- решить простое алгебраическое уравнение с двумя неизвестными, максимум, с тремя. А возможно, их и намного больше, неважно. Главное, у него есть ключ к его решению. Он тут, у самого его сердца.
   Как ни странно, ему вдруг захотелось, чтобы Марина сейчас была рядом с ним. С некоторой (абсурдной, надо сказать) надеждой он взглянул на соседнее сиденье, но оно, конечно же, было пусто. Абсолютно пусто. Он был в машине совершенно один. Тоя взглянул в зеркальце и увидел там пару уверенных, полных решимости глаз. Это были его глаза. "Ладно. Если уж на сцене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить", - хрипло смеясь, проговорил Толя. - "И ничего тут не попишешь". Сейчас он сам был этим ружьем, готовым к действию. Ему оставалось только ждать.
  
   Где-то около 12-ти воскресного дня к "Чикаго" подкатила черная "Волга", из которой вышел Русов в сопровождении нескольких людей. Они поднялись по ступенькам и исчезли из поля видимости Толика. Все складывалось как нельзя лучше. Интуиция его не подвела.
   Подождав еще минут пятнадцать, Толя потушил очередную сигарету и вышел из машины. Он не запер за собой дверцы. Зачем? Он собирался вернуться сюда как можно быстрее. Вряд ли кто-то успеет потревожить его машину.
   Он осмотрелся кругом. Яркий солнечный день, но, вместе с тем, довольно прохладный. Людей было относительно немного. Его машина стояла довольно удачно -- и близко, и не очень заметно для любопытствующих взоров. Толя был одет в просторную кожаную куртку, уже довольно потертую, и яркие синие джинсы. Это хорошо. В лучшем случае они запомнят его одежду, -- но не его лицо. А без лица, как известно, можно опознать только Джона Траволту в одноименном фильме. Не мешкая больше, он пошел по направлению к "Чикаго".
   Ему почему-то казалось, что он не идет, а буквально несется с сумасшедшей скоростью. Опять всплыло ощущение некой нереальности: все выглядело каким-то картонным, искусственным. Впрочем, у него не было времени размышлять над этим. Поднявшись по ступенькам, он вошел в просторный холл. На стуле напротив двери сидел вахтер, читавший газету, кажется, "СПИД-Инфо". Услышав шаги, он отложил ее и спросил; "Вам куда?"
   - Мне? В "Развитие города", - медленно ответил Толя.
   - По диагонали и прямо. Вы увидите, - сказал вахтер и снова взялся за газету. "Определенно", - подумал Толя. Собственно, он уже видел приоткрытую дверь, из-за которой явственно слышался густой тембр Русова.
   Он сделал ровно 14 шагов (Толя специально посчитал их, чтобы сосредоточиться) и оказался на пороге комнаты, в которой находилось 8 человек. Большинство сидели за своими столами и, положив на них локти, обсуждали друг с другом что-то насущное, сопровождая это смехом и возгласами. Кроме Русова. Толик узнал еще 2-3 лица, знакомых ему по телепередачам. Среди них была и одна пожилая женщина, наверное, секретарь. Она стояла возле ближнего к Толику стола, и единственная обратила внимание на его появление. "Вы к кому?" - деловито осведомилась она у Толика, держа в руках лист бумаги. Он не удостоил ее ответом.
   Они еще продолжали говорить, не смотря в его сторону, когда Толик сделал первый выстрел. Он достался черноволосому мужику с противным выражением лица, будто он проглотил 200 грамм без закуски и его заклинило, склонившемуся над Русовым. Не останавливаясь, Толя произвел еще девять выстрелов (спасибо многозарядному оружию!), прозвучавших негромкими короткими щелчками.
   Русову пуля попала в грудь, и он вяло склонился лицом на стол, словно пьяница, неприлично уснувший во время праздничного ужина. Вслед за ним столь же послушно уткнулись носами в воображаемые тарелки и другие "гости", получившие свою причитающуюся долю свинца.
   Прошел какой-то десяток-другой секунд, и в комнате "Развития" уже находились не лидеры видного политического движения, а 7 трупов мужчин и 1 живая женщина. Та, видимо не понимая, что же произошло, подбежала к Русову и, причитая, стала энергично трясти его за плечо: "Борис Борисович, что с вами?.." Правда, в комнате остался еще один живой человек, медленно опускавший руку с пистолетом. На его лице было написано глубокое удовлетворение. Дело было сделано. Толя развернулся и вышел из комнаты.
   Навстречу ему выбежал удивленный вахтер, видимо, все-таки что-то услышавший. "А что там происходит?" - запыхавшись, спросил он. Толя улыбнулся. "Ничего особенного", - ответил он. - "Убийство". И выпустил вахтеру в грудь еще один беззвучный выстрел. Тот мягко осел на пол, все еще держа в руке скомканную газетенку. На его лице застыло несказанное удивление. Из комнаты донесся протяжный женский вопль: "Уби-ииили!.." Пожав плечами, Толя перешагнув через тело вахтера и быстро вышел из "Чикаго", предварительно спрятав пистолет под куртку. Прежде чем охранники спохватятся (а они были здесь, в этом он не сомневался - просто дулись себе в "очко" в каком-то уединенном уголке), у него было немного времени.
   Спускаясь по ступенькам, он бросил мимолетный взгляд вокруг. Пару человек на автобусной остановке даже не смотрели в его сторону. Продавщица газет сидела возле лотка и что-то увлеченно читала. Сегодня что, День Чтения, что ли?! Слева приближались несколько прохожих. Машины благочинно проносились мимо. Оценив все это. Толя быстрым (но не бегом, чтобы не привлечь внимание) шагом направился к своей машине. На этот раз метры показались ему километрами. Но крика в спину "Стоять, руки вверх!" он так и не дождался.
   Заведя машину, он плавно разогнал ее ("Жигуль" подчинился, подобно хорошо выдрессированной скаковой лошади), перешел на третью передачу и рванул по проспекту Димитрова по направлению к Фонтану. Уже отъехав на приличное расстояние, в зеркальце заднего вида он увидел, как на порог "Чикаго" выскочила группа людей, растерянно озираясь по сторонам. Слишком поздно! Толя рассмеялся. Похоже, у него были все шансы продлить свое пребывание на свободе. И он не собирался их упускать.
   Чувствуя большое облегчение, он мчался по Фонтанской дороге. По ней он выедет к вокзалу, а уже оттуда -- к своему дому. Предосторожности не помешают. Внезапно он ощутил на своем затылке чей-то взгляд. Еще раз взглянув в зеркальце, он снова увидел пару глаз, полных горячей уверенности. Только на этот раз ЭТО БЫЛИ НЕ ЕГО ГЛАЗА... Резко обернувшись, Толя обнаружил, что у него в машине едут трое пассажиров -- тех самых парней, которых он подвез в тот памятный вечер. Которые оставили ему этот пистолет...
  
   - Ну что, батя? не ждал? - полунасмешливо спросил его Лысый, сверля Толю своими холодными и почти безжизненными глазами.
   - А зря! Вот они мы! - пискляво завопил тот, что сидел сзади, прямо за Толиком и захихикал. Тот, что с изъеденным лицом, Слон, только ухмыльнулся.
   Толя почувствовал себя так, будто его огрели по затылку чем-то тяжелым. За шиворот хлынула горячая волна паники и расползлась по телу, отдаваясь частыми отчаянными толчками сердца.
   - Заткнись, Перец! - коротко кинул писклявому Лысый и, обращаясь к Толику, сказал:
   - Значит, так вот мы себя ведем, да? Нехорошо, батя. Ей-богу, нехорошо.
   - Совсем нехорошо, - поддакнул Перец.
   - Заграбастал нашу пушку и думаешь, что так и надо? - продолжил Лысый, мрачно улыбаясь. От его улыбки у Толи по коже пошли мурашки. - А знаешь, что мы делаем с такими писюками?
   - Только даже не думай вытаскивать ее, - сказал Слон, нервно потирая руки, - Мы тебя, падлу, кончим, ты и пикнуть не успеешь.
   Толя, наконец, обрел дар речи и, с трудом ворочая языком, прилипшим к гортани, произнес:
   - Послушайте, парни, откуда вы взялись?
   - Так уж все хочешь знать? - ухмыльнулся Лысый. - Запомни: вопросы здесь задавать будем мы. Понял? - и он так посмотрел на Толю, что тот сразу поспешно закивал головой.
   - Водила-мудила, закуси удила! - ввернул свои пять копеек все тот же Перец.
   - Так-то лучше. Мы ведь знаем, что ты сделал с нашей пушкой. Хотел все на нас списать, зараза? - Толя съежился в крошечный комочек под свирепым взглядом Лысого и двух его напарников. - Не получится. Посмотри на свой рукав, батя.
   Взглянув на свой правый локоть, Толя ничего не обнаружил, а вот на левом... На изгибе куртки виднелось большое засохшее кровавое пятно неправильной формы.
   - По нему все видно, - сказал Лысый. - Ты чертов маньяк!
   Все трое дружно засмеялись.
   - Ишь, как замарался! Но не бойся, мы не собираемся предавать тебя в руки закона.
   - Мы сами себе Закон! - подскакивая, завопил Перец. Уголок его рта и левый глаз заметно подергивались.
   - Ты знаешь, что такое боль? - мягко, даже мечтательно спросил Лысый несчастного Толика. - Боль -- это когда мы отрежем твой маленький отросток и заставим хорошенько разжевать его. Это когда мы вспорем тебе жилы и развесим на твоих ушах. Это когда мы отрежем тебе ручки и ножки и заставим жить как можно дольше со всеми этими прелестями -- вот, что такое боль! Понимаешь меня, ублюдок? - и он кивнул Слону, а тот вытащил из-за пазухи здоровенный раскладной нож.
   - А теперь ты скажешь "А-а-а-а!" - проговорил Слон, приближаясь к Толику со своим грозным орудием.
   "Ах вы, суки!" - дико заорал Толик и ударил по тормозам. Машина резко вздрогнула, точно удивленная этому неожиданному приказанию, и, проехав всего несколько метров, остановилась. Волна отдачи швырнула Толика вперед, и он больно стукнулся грудью о руль, но при этом куртка смягчила удар. Сразу после этого Толя нащупал пистолет и вскинул голову, готовый бороться до конца, продать свою жизнь подороже. Но...
   МАШИНА БЫЛА АБСОЛЮТНО ПУСТА. Не веря глазам, он перегнулся через спинку сиденья и посмотрел вниз. Ничего. Никого. Он взглянул на рукав. Никакого пятна крови не было и в помине.
   Водитель проезжавшей мимо машины, чудом избежавший столкновения с затормозившим "Жигуленком", высунулся в окошко и, погрозив кулаком, выкрикнул что-то непечатное. Но Толя не отреагировал. Мутными глазами он смотрел вокруг, пытаясь унять бешеный бой своего сердца. Он был совершенно один.
   "Ч-черт!" - только так Толик мог охарактеризовать все это дерьмо. Он попытался рассмеяться. Получилось нечто среднее между кудахтаньем озабоченной наседки и побулькиванием супа в кастрюльке: "Пх-пх-пх!". Толя откашлялся и уже вслух сказал: "Черт!" Было странно слышать свой изменившийся голос, эхом отозвавшийся в пустом пространстве машины. "Черт!" - сказало ветровое стекло. "Черт!" - повторила за ним дверца. "Черт!" - низким тоном, похожим на простуженный голос оперного певца, пробурчал руль. "Черт!" - нежно проворковал переключатель передач. Толя потер ушибленную грудь. Нет, все это решительно никуда не годится. Полное дерьмо.
   Внезапно Толя таки рассмеялся, ощутив нелепость создавшейся ситуации. Одновременно, он почувствовал растущую явную злость: "Нет, это уже слишком!" - прокричал он сквозь смех, - "Ничего у вас не выйдет!" Его не запугать. Все, что он делает -- это хорошо и правильно, и ничьи происки
   (Мертвой Марины)
   его не остановят. Особенно если это происки его собственной разгулявшейся фантазии. Нервы. Плевать он хотел на все это. Ему нельзя сейчас терять времени. Нужно ехать. Его ждут дела. Все еще смеясь, он завел машину и тронулся с места. Занудливо фурыча, желтый "Жигуленок" помчался по направлению к вокзалу.
   Вцепившись в руль, он неотрывно смотрел перед собой на дорогу. Он видел ее четко и ясно, вплоть до мельчайших деталей -- щербинок на асфальте, густых облачков пыли, вздымающейся в воздух, полузатертых указательных знаков. Она уходила, теряясь в бесконечности -- его дорога, прямо перед ним. Почему-то только прямо -- все, находящееся слева и справа. точно превратилось в безликую пелену - потеряло для него свой смысл и значение. Форма без содержания, бумажные кораблики, беспомощно тонущие в грязной черной луже. Он сам был этой лужей, глубокой и бездонной, отражающей глупый солнечный свет наружу. Только темнота... и эта дорога. Вот что действительно важно. Поворот за поворотом, очертания теряются во мгле. И он должен доехать до конца.
   Толя встрепенулся. Вот, уже вокзал. Сейчас налево. Еще чуть-чуть, и он будет дома. Толя сбавил скорость. Внезапно возникшее где-то в центре лба чувство заставило его оглянуться вправо. Рядом с ним, на кресле "мертвеца" (забавно, не правда ли?) сидела Марина, держа в руке небольшой букетик фиалок. Увядших фиалок. Ничуть не удивившись, Толя хмыкнул и, продолжая рулить, вслух произнес: "Ну что, хренова жена, довольна? Все идет как нельзя лучше. Только выбрось, прошу тебя, эту дрянь -- у меня от нее аллергия." - Он небрежно кивнул в сторону цветов. Марина улыбнулась, подмигнула Толику и неуловимо быстро исчезла, растворилась в воздухе. "Нет, определенно я ей еще нравлюсь!" - игриво подумал Толик, притормаживая около трамвайной остановки за остановку до Канатки. Так и нужно относиться ко всему этому. Здоровое чувство юмора ему поможет. Если хотя бы что-то еще в силах ему помочь...
   Он остановился, чтобы зайти в магазин и взять там чего-то перекусить. Он не ел уже с самого утра. Надо держать себя в норме, и все будет хорошо. Он сумеет поладить с собственной женой. Будь то живой, будь то мертвой.
   В магазине он пробыл недолго. Толя купил у молоденькой продавщицы хлеб, шпроты и остановился у витрины, просто посмотреть, что тут есть. "Вам что-то еще?" - спросила продавщица, несимпатичная брюнетка низенького роста, переминаясь с ноги на ногу. Ей определенно не терпелось вернуться к оставленному на столике около прилавка дамскому журналу. "Да, что-то еще. Но, боюсь, тебе, сучка, это не совсем понравится", - ответил Толя и, выхватив пистолет, всадил ей пулю в лоб. Девушка мгновенно рухнула на пол. Как убитая.
   "Нет, спасибо, ничего", - медленно ответил Толя, в уме живо представивший себе эту любопытную картину. Мозги, растекающиеся по прилавку. Как негигиенично! Девушка тотчас взялась за журнал, а Толя побрел к выходу. "Откуда у меня эта злость?" - спросил он себя. Ведь он же хочет делать людям только что-то хорошее, желает сделать мир чище и лучше. Причем искренне, от всей души. Почему же его так разозлила эта в общем-то обычная девушка? "Видимо, все дело в журнале", - решил Толик, залезая в машину. - "С детства не люблю эти дурацкие журналы. И кто их делает, мать его?!"
   Сейчас Толик просто хотел попасть домой, и больше ничего. Покушать и отдохнуть -- такие обычные и естественные вещи. У него немного болела голова, и состояние было такое, как у человека, пробудившегося от летаргического сна, но все еще находящегося в его власти. Мутное, короче, состояние. И все же ему пришлось немного задержаться. На улице он встретил своего соседа, Ивана Кузьмича Филиппова.
   Иван Кузьмич был в числе тех немногих соседей, с которыми он, Толя, поддерживал более-менее тесные контакты. Возможно потому, что они не были особо навязчивыми. Обычный трудолюбивый пенсионер, обожавший копаться на досуге в своем маленьком садике. Жил со столь же пожилой и мирной старушенцией, Марией Яковлевной. Эдакая парочка "божих одуванчиков", живущая в свое удовольствие. Толе нравились и Иван Кузьмич, и его супруга. Он неоднократно загонял с ним "козла", перебрасывался порой бутылкой-другой пивка, а то и чего покрепче. Как сосед с соседом.
   Иван Кузьмич встретил Толю во дворе, уже на подходе к парадной. Остановившись, по-видимому сильно обрадованный, старичок сказал: "Здравствуйте, Анатолий! А я как раз к вам заходил. Звонил, стучал. А вы -- вот. Я, знаете ли, хотел позаимствовать у вас на время вашу лопату." "Лопату? Как? И вам?" - спросил Толик и расхохотался.
   "Да, да лопату", - заторопился старичок, не обратив внимания на странные слова Толика. - "У меня, понимаете ли, моя сломалась, а я как раз хотел трохи поработать. А у вас, я знаю, отличная такая есть, крепкая, вот она-то мне и нужна." "Для работы? Да, для работы она очень подходит!" - немного истерично смеясь, проговорил Толик. - "Я дам вам ее. Только вы получше закапывайте, ладно? А то, знаете, всякое бывает!" "Что-что?" - приложив руку к уху, переспросил Иван Кузьмич. "Ничего", - заорал Толя ему в самое ухо, что тот аж вздрогнул. - "Сейчас принесу!"
   Он стремительными шагами взбежал наверх, к себе, открыл дверь и, взяв лопату, (благо она была под рукой -- так и осталась стоять в коридоре, вместе с обмякшим мешком) потащил ее вниз. Пенсионер деловито осмотрел ее, прикопнул, и, повернувшись, направился к себе в сад. Толя снова расхохотался. К нему определенно вернулось хорошее настроение. "Всем нужна лопата", - пробормотал он себе под нос, опять поднимаясь наверх по деревянной лестнице, - "Любому нормальному человеку хотя бы раз в жизни понадобится лопата. И ничего необычного в этом нет". Он переоделся в домашнее, накинул тапочки, пошел на кухню и принялся за свой скромный обед.
   "Я на тебе никогда не женюсь..." - беззаботно напевал себе под нос Толик, вскрывая тугую консерву и постукивая в такт левой ногой по дощатому деревянному полу. Марина возилась поблизости, в розовом домашнем халатике, легкая, воздушная и молчаливая. Толик был даже рад ее присутствию. Так, рад. Обидно только, что ему опять хотелось почувствовать ее тело. Обнять за талию, сбросить этот прозрачный халатик и... Но это было ну никак невозможно. Толя ясно понимал это. Марина была лишь тенью. Не исключено, что ее даже не было. Так-то. Но Толя считал это второстепенным. Главное сейчас -- хорошо поесть и набраться сил. Сперва ему необходимо решить более важные проблемы, а затем, если хватит времени, он обязательно разберется с Мариной и со всем этим. Если хватит. И Толя продолжал весело напевать мелодию из известного шлягера Укупника.
   После обеда Толик включил телевизор. Как раз на новости. Взволнованная дикторша произнесла: "Самой главной новостью сегодняшнего воскресного дня безусловно стали страшные убийства, происшедшие в общественной организации "Развитие города". Как нам оперативно сообщили наши корреспонденты с места событий, в районе половины первого дня неизвестный ворвался в центральный офис организации на площади Конституции и рядом выстрелов из мелкокалиберного огнестрельного оружия убил шестерых ее членов, двое были тяжко ранены. В числе получивших тяжкие ранения, -- Толя обомлел, охваченный нехорошим предчувствием - оказался и ее председатель, кандидат в мэры города, Борис Русов, на которого, судя по всему, и было рассчитано это покушение. Он и Николай Дадыба госпитализированы. Состояние обоих критическое, но, как нам только что сообщили из больницы, угроза для жизни миновала. Общественность города глубоко возмущена этим терактом, который..." Толя выключил телевизор и остановился посреди комнаты.
   "Черт, черт!" - завопил он и изо всей силы ударил кулаком по дубовому столу, который аж содрогнулся от этого бурного проявления эмоций. - "Черт, черт, черт!" Других слов он просто не мог найти. Ну надо же, а?! Вот это уже действительно полное дерьмо! Все остальное -- пустяки и мелочи, и Марина, и та троица, и прочее - пережить можно. Но это... Ну почему, почему как только собрался сделать людям что-то хорошее всегда так не везет?! И ведь теперь он этого Русова уже никак не достанет, не дадут! И тот наверняка станет мэром, гад... Может, все-таки сдохнет? Нет, вряд ли. Если не везет -- то не везет по-крупному...
   Толя успокоился минут через десять. Его вырвало только что съеденным обедом, и сразу стало легче. Мозг снова заработал. Нет, с Русовым все -- баста. Пробовать еще разок добраться до него было бы чистым безумием. Хотя... Толя от души рассмеялся внезапно возникшей мысли: а разве он, Толик, не сумасшедший?! По крайней мере, таковым бы его с легкостью признали люди, ради которых, кстати, он так старается. забавно. Однако - как бы это сказали философы - безумие безумию рознь. Нет. Пока его еще не вычислили, он должен действовать по плану -- четкому и разумному, как теорема Пифагора. Дважды он не ошибется.
   Он посмотрел на часы. Двадцать минут пятого. Что ж, до митинга еще чуть больше часа. Он успеет. Все пройдет, как по маслу. Потому что никому и в голову не придет... Толя вновь рассмеялся, запрокинув голову вверх. Разве можно хотя бы представить...
   Сзади раздался тихий голос Марины: "Толик, что будешь, чай или кофе?" Толя обернулся, как ужаленный. В приоткрытой двери стояла его жена, все в том же халатике, с подносом в руках, на котором дымился беленький чайничек. Полсекунды она стояла так, с улыбкой взирая на Толю, а затем и Марина, и поднос начали медленно таять в воздухе. Не успел Толя моргнуть, как перед его глазами была только дверь, и больше ничего. Закрытая дверь. У Толи нервно дернулся левый глаз. "Оставь меня в покое, сука!" - заорал он и швырнул в дверь первое, что попалось под руку. Этим оказалась небольшая хрустальная вазочка. Звучно грохнувшись о дверь, хрусталь разбрызнулся по комнате мелкими блестящими звездочками. В каждом из них Толику мило улыбалось лицо Марины. "Мы с тобой еще поговорим! Как муж с женой", - многозначительно пообещал Толик и торопливо стал собираться.
   "Я скоро вернусь", - громко заявил он перед самым уходом, обращаясь в пространство. Квартира выжидательно промолчала. - "Тогда мы посмотрим". Толя захлопнул дверь и запер ее на ключ.
   У него все под контролем. Это самое главное. Он твердил себе это, залезая в машину и поворачивая ключ зажигания. Солнце ярко светило над его головой. Небо вовсе не казалось по-осеннему хмурым, а наоборот, восторженно сияло всеми красками жизни. Хорошая погода. Хотя Толика не покидало странное ощущение, что все эти краски и радужные солнечные лучи словно отражаются от него в разные стороны, не проникая вовнутрь и не согревая его. Вообще, если бы Толя прислушался к себе повнимательнее, он наверняка обнаружил бы целый ряд любопытных ощущений. Но, видит бог, у него не было на это времени. Ему необходимо было действовать, решительно и четко, и на этом задании сосредоточился, сконцентрировался его организм, все его энергосистемы были подчинены этому действию. Словно тугая резинка, Цель стягивала Толика в единое целое, объединяла его расколотое сознание. Он был сейчас наконечником стрелы, летящей точно в "яблоко", и это было неплохо. Его телу оставалась лишь самая малость: выполнять. И руки послушно вертели руль, а ноги успешно руководили потертыми педалями. "Жигуленок" набрал скорость в противоположном от центра города направлении. Пока можно немного попутешествовать. Он приедет на Куликово поле точно по расписанию, не раньше. Тогда будет и праздник, и бенгальские свечи, и все остальное. Он убьет Цигура, если тот приедет. Главное, чтоб хватило патронов, десять он уже израсходовал. А мертвая Марина пусть подождет. Настанет и ее время.
   Он ехал медленно, не спеша. Окрестности и вид вокруг его совершенно не интересовали. Сам процесс езды доставлял ему удовольствие. Он ни к чему особо внутренне не готовился -- все было уже решено, а ехать было легко и приятно. Разве что... Мыслями он невольно возвращался к Марине. К тому, какая она все-таки сучка, и, наперекор этому, к тому, как ему все-таки хотелось бы снова обнять ее, почувствовать запах ее нежного тела, мягкую приятность линий... Как пять лет назад, как три года назад, как несколько дней тому... Он не мог не подумать с удивлением, что он все-таки чертовски к ней привык. Странно, когда она была жива, он над этим даже не задумывался. Просто жена. Женщина, которая убирает за тобой мусор, готовит тебе на стол, спит с тобой и все время чего-то требует. Но, когда ее нет, тебе почему-то становится плохо. Парадокс, да и только. Толя вздохнул и потянулся, чтобы закурить, когда справа вновь раздался знакомый голос.
  

ДРУЖЕСКАЯ БЕСЕДА

  
   - Ты забыл их дома. На, возьми. - Это был голос Хахаля. Он комфортно развалился на переднем сидении, протягивая Толе пачку "Президента". На сей раз он был без той дурацкой шляпы, в обычном зелено-белом спортивном костюме, в каких часто бегают по улицам, пугая друзей и случайных прохожих, помешанные на своем здоровье.
   - Какого черта вы все ко мне пристали?! - заорал Толик, вполоборота проворачиваясь к нему, но не выпуская из поля зрения руль и дорогу. - Что я вам сделал?! Тебя не существует. Сгинь отсюда!
   - Ну, не кипятись, - урезонивающе произнес Хахаль. - Я так же реален, как ты и все в этой машине. не веришь? На, возьми! - он еще ближе поднес коробку сигарет.
   Толя осторожно протянул правую руку и взял ее, одновременно дотронувшись и до ладони Хахаля. Та была теплая и весьма реальная на ощупь. Как, впрочем, и сигареты. Немного трясущимися руками Толя вытащил сигарету и положил в рот. Хахаль предупредительно вытащил оранжевую зажигалку и щелкнул ей. Толик слегка нагнулся и прикурил.
   - Вот видишь! - успокоительно сказал Хахаль и похлопал Толю по плечу. Тоже вполне реально. Толя резко отдернулся и скривился.
   - Не смей меня касаться, ты, мерзкий ублюдок! Все вы ублюдки! - чуть не плача закричал Толик. - Не мешайте мне!
   - Анатолий, мне кажется, ты все неправильно понял, - тихо сказал хахаль, пряча зажигалку в карман штанов. - Мы тебе не враги. Напротив, мы хотим тебе помочь. Верно, Марина? - спросил Хахаль, оглядываясь назад.
   Толя вскинул глаза на зеркальце. Там, на заднем сиденье, справа от него действительно сидела Марина, причем в одном из своих лучших платьев -- голубое, атласное, с впечатляющим разрезом. Ух, какая она была красивая! Толя аж зажмурился.
   - Марина -- твоя жена, а я -- твой друг. И мы оба хотим, чтобы у тебя все получилось, - доверительно пояснил хахаль, закладывая ногу на ногу.
   - А эти трое подонков? Они что, тоже этого хотят??? - опять закричал Толик, обиженно выпятив вперед нижнюю губу. - Я что, идиот?
   - Толя, это была обычная шутка. Розыгрыш, - примирительно сказал Хахаль. - Ну, извини, если переборщили парни. Они просто заводятся иногда. Но поверь, они тоже на твоей стороне. - Толя попытался что-то сказать, но Хахаль жестом остановил его. - И еще... - он чуть помедлил, а затем сказал: "Ты знаешь, мне трудно это говорить. Надеюсь, как мужчина мужчину ты меня понимаешь... Марина... к сожалению, ей трудно говорить (Марина улыбнулась и кивнула), но она просила меня сказать тебе... в общем, она по-прежнему хочет быть с тобой. Чтобы все было по-старому. Ты и она. Так что, - хахаль несколько натянуто улыбнулся, - я в стороне. И давай без обид, а?..
   Толя подозрительно посмотрел на него: "Ты врешь!"
   - Нет. - Хахаль сокрушенно покачал головой. - Я бы рад, да не могу. И что я?.. Ты посмотри на нее!
   Толя осторожно посмотрел в зеркальце. Марина, улыбаясь, смотрела на него, такая красивая и... необычайно сексуальная. Черт, да он бы взял ее прямо сейчас, на этом заднем сиденье!.. И, вместе с тем, его не покидало ощущение, что сейчас Марина выглядела какой-то странной. Будто неживая. А, ну да, он же убил ее! Но все равно, это была его Марина, он чувствовал это каждой клеточкой своего тела.
   - Почему ты молчишь, Марин? Скажи что-нибудь! - попросил Толик.
   Марина попыталась что-то сказать, ее прелестный ротик дернулся в напряжении, точно удерживаемый изнутри какой-то силой, но... В этот момент она вдруг взглянула мимо Толика и взволнованно взмахнула рукой, а Хахаль тревожно закричал: "Берегись!" Толя резво перевел глаза на дорогу и тут же стал выворачивать руль вправо. ему повезло. Мимо, в считанных миллиметрах пронеслась "иномарка", недовольно просигналив. оказывается, он выехал на встречную полосу и еще бы секунда, и... На такой скорости, врезаясь во что-либо, машина со всем содержимым обычно превращается в такую себе скомканную лепешку, наподобие чересчур сильно спрессованной котлете соответствующих размеров. "Все в порядке", - громко объявил Толя, переведя дыхание, и обернулся. Но в машине уже никого не было.
   (продолжение следует)

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"