Часть первая, в которой Элиас совершает ужасный проступок
Элиас проснулся так рано, что в ушах еще стоял голос матушки, желавшей ему спокойной ночи. Лежал, прислушиваясь к дыханию младшего брата и тихому, с посвистом - нянюшки. Пытался понять, что же его разбудило.
За окном послышались шаги. По свежему выпавшему снегу так приятно бежать! Он скрипит под башмаками, и если ты первый оставишь следы по всему переулку, то остальные ребята будут в этот день слушать твои распоряжения. Ну, не весь день, но хотя бы первые пару часов. Однако, кто это разгуливает по улице, когда еще так темно? Элиас вылез из-под теплого одеяла и быстро подбежал к окну. Не успел! Тускло светил единственный фонарь, Элиас увидел только цепочку следов посреди переулка, да за углом, вроде бы, мелькнул край плаща.
За завтраком он поинтересовался у отца: кто в их городе встает раньше всех? Господин бургомистр? Трубочисты? Стражники?
- Раньше всех, - сказал отец, - встают волшебники.
И пояснил: каждый город - огромный механизм. За ночь он останавливается, и чтобы снова завести главную пружину нужны мастера своего дела. Пятеро волшебников из пяти концов города. Они приходят в подвал под башней и все вместе раскручивают шестеренки города, чтобы тот никогда не останавливался.
- Будешь хорошо учиться - отдам тебе свой ключ от города, - пообещал отец. Элиас знал, о каком ключе идет речь: он лежал в верхнем ящике стола в отцовском кабинете и не подходил ни к одному замку в доме, так как был слишком большим.
Матушка сказала, что если забивать ребенку голову такими историями, он снова заболеет, у Элиаса и так слишком богатая фантазия. Все ведь знают, что ключ отец купил пять лет назад в самом Дрездене, вместе с замком, но замок оказался негодным, и его выбросили. Отец сказал, что конечно же он пошутил, и раньше всех встает господин бургомистр, днем и ночью пекущийся о благе города, а ключ он, пожалуй, уберет подальше, чтобы никому не мозолил глаза. Прозвучало это довольно сердито, так что Элиас не стал спрашивать дальше, а матушка перевела разговор на что-то еще.
Все неприятности начались со шкатулки с тенями. Ее подарил матушке дядюшка Францль - путешественник, добравшийся до самого Китая. Самого дядюшку Элиас никогда не видел, тот всё разъезжал по каким-то диковинным местам, а вот подарки от него приходили часто. Шкатулку матушка доставала по большим праздникам. В фигурную скважину, спрятанную за медным листком, вставлялся крошечный ключик, проворачивался три раза - и шкатулка вдруг распадалась, посреди стола возникал диковинный цветок с прорезными металлическими листьями. Тушили свечи, только одну, маленькую, ставили в центр шкатулки, зажигали, ключик делал еще один поворот, центральная часть шкатулки с фигурками-силуэтами на подставках вращалась все быстрее, и на стенах и шторах появлялись тени людей в странных одеждах.
Больших праздников было немного, а матушкин день ангела Элиас пропустил, потому что снова заболел. Выздоравливал он долго, так что снаружи уже было слышно, как падает с крыш тяжелый мокрый снег. Матушка все тревожилась о его здоровье, поэтому в гости к бабушке его не взяли. Ушли все, даже младшего брата переодели в бархатную курточку, отчего он едва не разревелся, а нянюшка достала расшитый платок и ушла на весь вечер в гости к дочери. Элиасу пообещали принести сладостей, он пообещал не скучать и быть хорошим мальчиком.
Он слышал, как захлопнулась входная дверь внизу, потом кое-как оделся и пошел в гостиную. Подтащил тяжелый стул к шкафу. Дверцы шкафа обычно тоже закрывались на ключ, но Элиас давно заметил, что замочек там расшатался. Все получилось просто: замок сам повернулся под рукой, как надо, створки шкафа, расписанные райскими птицами и пагодами, отворились, и Элиас дотянулся до шкатулки на верхней полке. Ключик лежал рядом в громадной ракушке - еще один подарок от дяди-путешественника.
Он не хотел ничего дурного, просто до Пасхи было так долго, а ему хотелось еще раз взглянуть на пляшущие тени. Очень трудно все время быть хорошим в двенадцать лет. Наверное, у взрослых это получается лучше, потому что они уже привыкли себя хорошо вести, а он, Элиас, только начинает. На улице темнело, Элиас задернул тяжелые шторы, поставил шкатулку в центр стола и повернул ключ.
Он не помнил, сколько просидел, глядя на кружение теней. Матушка никогда не разрешала смотреть так долго. А почему? А что будет, если повернуть ключ еще один раз? Всего один, вряд ли что изменится!
Элиас завороженно смотрел, как его собственная рука приближается к торчащему в шкатулке ключику. Было страшно и радостно, как когда он прошлой зимой скатился в бочке по спуску, и бочка едва не упала в реку Пегниц, да обошлось. И здесь обойдется. Рука повернула ключ.
Тонко прозвенел колокольчик, и тени на стенах понеслись со скоростью, раньше невиданной. У них наконец получилось догнать друг друга, теперь они кружились парами. Вот и славно, сказал чей-то взрослый голос в голове. Голос был очень похож на папин. Ты убедился, что твое предположение верно, можно заканчивать опыт. Честное слово, Элиас так и хотел сделать! Но рука почему-то снова повернула ключ не в ту сторону. Ох, еще матушка часто говорила, что он идет на поводу за своими желаниями, чтобы это ни значило.
Колокольчик зазвенел как-то жалобно, потом что-то звякнуло, и тени остановились. Испуганный Элиас повернул ключик в обратном направлении, тот крутился, но без усилий, точно цепляться ему больше было не за что. Сломал, окатило его ледяным холодом, волосы встали дыбом.
Он убрал шкатулку и ключик на место, раздвинул шторы, оттащил на место стул. Добрел до детской, разделся, и успел накрыться одеялом с головой до того, как вошла веселая и румяная матушка.
На следующий день Элиас почти ничего не ел, отказался от сладостей, присланных бабушкой. После обеда снова пришла матушка и загадочно улыбаясь сказала, что они решили сегодня все вместе достать шкатулку дядюшки Францля, а то получается нечестно, что Элиас всё пропустил.
Он так испугался, что закричал, что не хочет никакой шкатулки, замолотил ногами, скинул подушку и одеяло на пол, а потом зарыдал. Рыдал долго, пнул старшую сестру Ленхен, которая хотела его утешить, Ленхен обиделась и ушла. Дома запахло мятными каплями, пришел отец и сказал, что Элиас наказан и должен выучить наизусть две главы из "Воспитания юношества", чтобы понять, как должен себя вести вежливый мальчик. От наказания стало легче, но он-то знал, что это - только отсрочка. Матушка может и простит, но ведь такая шкатулка всего одна на целом свете! И все всю жизнь будут знать, что это он ее сломал!
Часть вторая, в которой Элиас решает проблему со шкатулкой, но неожиданно оказывается в еще более запутанной ситуации
Избавление явилось на третье утро, как и положено - во сне. Элиас снова проснулся рано, а в голове звучала песенка:
"Колесо за колесом,
Ключ к замку,
Ключ к замку.
Эй охотник, где твой дом?
Знает белка на суку.
Колесо за колесом,
Город был,
Город есть.
Кто уходит за ключом -
Воротится ли, бог весть!"
Поначалу Элиас решил, что сам придумал эту песню, но потом вспомнил. Конечно! Ее распевал мастер-кукольник Игнаций Поммерфельдт, над чьей лавочкой висел вырезанный из жести огромный ключ, в знак того, что он изготавливал механические игрушки. В окнах его лавочки всегда стояли либо солдаты, бравшие под ружье, либо пастушки, вокруг которых кружились овечки. Вот кто сможет ему помочь!
Днем родители, взяв Ленхен, ушли на крестины к друзьям. Нянюшка укладывала спать братца. Элиас уже привычным способом достал шкатулку, бережно завернул ее в накидку, снятую с одного из стульев, и прокрался на улицу.
Лавка мастера Поммерфельдта была на соседней улице. Элиас быстро побежал, стараясь никого не задеть. Несколько раз он все равно врезался в прохожих - в тяжелые суконные плащи, военные и чиновничьи мундиры, - бормотал извинения и бежал дальше. Мундиры и плащи что-то кричали вслед.
В лавку он вошел вместе с толпой чудесно и богато разодетых дам и господ. Те разбрелись по комнате, рассматривая игрушки на полках, и говоря без умолку.
- Чего тебе? - послышался неприветливый голос. Элиас обернулся.
Перед ним стоял невысокий юноша в рабочем фартуке. Лицо у него было мрачное, вдобавок к этому, одно плечо было сильно выше другого.
- Мне к мастеру Поммерфельдту, - прошептал Элиас, крепче прижимая к груди шкатулку.
- Мастер! - крикнул юноша и вернулся за рабочий верстак.
Из внутренних комнат вышел мастер Игнациус Поммерфельдт.
- Кто это тут у нас? - спросил он, поднося к глазам огромную лупу. - А, юный Кристиан Элиас! Как поживает ваше семейство, как здоровье почтенного судьи?
- Хорошо, - ответил Элиас. С ним говорили, как со взрослым, не задавая глупых вопросов - сколько рек Европы он выучил, да как поживают его прописи, сколько там клякс, - и он хотел поддержать разговор. - А почему вы убрали солдатиков из окон, мастер Поммерфельдт?
- Ах! - всплеснул руками кукольник, - Это такая печальная история, юный Элиас! Сейчас такие времена, не знаешь, чьи мундиры могут прийтись не по сердцу. Так что вся моя гвардия, все мои гусары откочевали на зимние квартиры - вон на те полки.
Элиас кивнул. Даже он слышал разговоры, когда приходили друзья отца. Долго ли свободному имперскому городу таким оставаться? Вспомнив про отца, он снова заторопился.
- У меня - вот... - он вытащил на свет шкатулку, - я заплачу, правда!
- Об оплате пока речь не идет, - строго сказал мастер Поммерфельдт, - для начала пострадавшей надо поставить диагноз. Побудьте пока здесь, я скоро.
Он скрылся. Элиас покосился на подмастерье - может, тот тоже расскажет что-нибудь интересное? Но юноша посмотрел так хмуро, что все желание говорить пропало.
Комната была небольшой, но там было, на что поглядеть. Элиас шел вдоль полок с заводными медведями, барабанщиками, танцовщицами. Внимательно рассмотрел солдатиков на "зимних квартирах" - вид у них, честно говоря, был невеселый.
Вокруг стола у дальней стены столпились те самые дамы и господа, что вошли вместе с ним. Элиас протиснулся вперед, стараясь не заблудиться в широких юбках, расшитых бегущими оленями и скачущими охотниками. Он посмотрел на стол - и замер.
Там стояла огромная гора, на которой росли ели. По ветке одной из них скакала белка. От горы, точно от праздничного пирога, отрезали половину, и было видно, что внутри у нее рудник. Крошечные человечки в ярких шапочках размахивали кирками, еще часть возила тележки, полные яркой серебряной руды, к подъемнику. Наверху такие же человечки относили прибывшую руду к ярко горящей печи.
Элиас засмотрелся, и какое-то время спустя тонкий звон кирок превратился в непрерывное биение часов, а ровные движения человечков в горе стали загадкой, которую нужно решить. Он смотрел так, что глазам стало больно: вот эти идут три шага вправо, останавливаются. Этот человечек заносит кирку, в то время как его товарищ уже бьет по скале, и ни разу они не ударяют одновременно. Вверх-вниз ходит подъемник, на каждый его подъем и спуск все успевают совершить только определенное количество действий. Это было как задача по математике, самая прекрасная на свете, а не как обычно, про глупых овец, убежавших из одного стада в другое. Элиас напряг зрение: еще чуть-чуть, и он поймет всё!
В глазах потемнело.
- Бедный мальчик! - услышал он, когда пришел в себя.
Вокруг него суетились разряженные дамы, а одна, самая красивая и добрая, держала его голову у себя на коленях и размахивала перед ней хрустальным флаконом в золотой оплетке. Бабушка хранила в таком нюхательные соли, но пахли они у нее (Элиас как-то не удержался и открутил крышку) очень пронзительно, глаза слезились. От флакона дамы пахло корицей, имбирем, и свежей сдобой.
Элиаса тут же подняли на руки, куда-то понесли, и они оказались в другой комнате. Он готов был поклясться, что такой никогда не было в лавке мастера Поммерфельдта. На обоях был изображен зимний лес, то и дело между деревьями пробегала любопытная лиса или выглядывала из дупла куница. Элиас уже не удивлялся.
Его положили на диван, подсунув под голову и спину с десяток подушек, дама принялась отдавать распоряжения, а Элиас поневоле прислушивался к разговорам, которые вели остальные.
- Какие новости из Конфеттенбурга?
- Ничего нового. Мармеладное герцогство отказалось поддержать наши притязания.
- И пряничное пополнение не пришлют!
- А вы видели, какой был выезд? Прошлогодние плюмажи! И гончих вывели меньше, олень едва не улизнул...
- Ты любишь пряники? - спросила красивая дама.
Конечно, Элиас любил пряники. Особенно такие: фигурные, украшенные засахаренным миндалем и цукатами. Эти пряники были просто гигантскими, он просто не знал, с какой стороны к ним подступиться. Вдобавок вспомнились матушкины наставления о правильном поведении. Элиас вертел в руках пряник и рассказывал даме, которая внимательно слушала, обо всех своих бедах. Дама только ахала и смеялась, и сказала, что он очень находчивый мальчик.
- Если хочешь, можешь остаться при моем дворе, - предложила она. Элиас задумался. То-то удивятся и обрадуются родители, что не надо думать, куда его "пристроить". Судя по рассказам взрослых, "пристроить" кого-то было целой проблемой.
Добрая дама сама разрезала позолоченный апельсин и вложила ему в руку. Элиас замялся: был бы целым, можно спрятать в карман и отнести домой...
Сквозь шум разговоров в комнату прорвался бой часов, и все окружающие вдруг замерли. Дамы и господа в комнате стали далекими и расплывчатыми, словно он смотрел на них с неправильного конца подзорной трубы. Элиас повернулся к доброй даме. Она не изменилась, но кажется стала меньше ростом. Звери на обоях теперь стояли неподвижно, как и положено. Он не сразу заметил, что сжал апельсин в руке и забрызгался. Элиас хотел облизать пальцы, но это было невоспитанно. Он огляделся в поисках салфетки.
Дама с усилием рассмеялась и хлопнула в ладоши. Бой стих, все снова зашевелились.
- Покоя нет от этих гадких шестеренок, - сказала она. - Расскажи еще что-нибудь, милый мальчик. Что это за смешная история со старым ключом?
Элиас бы еще долго так сидел и беседовал, но тут в комнату вошла новая фигура. Хмурый ученик мастера Поммерфельдта, не обращая внимания на смешки и презрительные возгласы, подошел прямо к дивану и схватил Элиаса за руку.
- Мастер ждет, - сказал он, глядя куда-то в сторону, и потащил Элиаса за собой.
Он успел только махнуть на прощание доброй даме, и та послала ему воздушный поцелуй.
Они долго шли по темному и пыльному коридору. Элиас потер глаз кулаком и поморщился: апельсиновый сок щипался. Ученик мастера Поммерфельдта откинул дырявую занавеску, и внезапно они снова оказались в лавке.
- Ох и задержались вы, юный Элиас! - встретил их мастер.
Элиас взглянул на синеватый воздух за окошком. Уже вечер?
- А я осмотрел нашу больную, да, да. Ничего страшного, пружина соскочила. Только больше уж не напирайте на нее. Вещь легонькая, нежная.
- Спасибо! - Элиас снова прижал шкатулку к груди. На этот раз совсем осторожно, и она тихо прозвенела в благодарность за заботу. - У меня есть деньги, в копилке! Я сейчас достану и вернусь!
- Не стоит, юный Элиас. Эта работа не из-за денег, да и мы за вами не уследили. Так что я бы на вашем месте поторопился домой.
Элиас кивнул и выбежал на улицу. Шкатулка заняла прежнее место в шкафу, а он впервые за неделю спал спокойно, и видел, как оживший олень на платье доброй дамы бежит за деревьями, спасаясь от охотников.
Часть третья, в которой Элиас наблюдает вещи, недоступные окружающим
Утром Элиас увидел сильфиду. Она сидела на вывеске аптеки господина Зильберштайна и чего-то ждала. Падал редкий искрящийся снег, улицу празднично освещало солнце, а сильфида заметила, что Элиас на нее смотрит, и вежливо наклонила голову. Ему не оставалось ничего другого, как тоже поклониться в ответ.
- Что ты там делаешь? - спросила Ленхен, и он смог только что-то пробормотать в ответ. Хорошо, что остальная семья еще была занята завтраком.
После завтрака он попросился погулять, и после многочисленных наказов матушки - не снимать перчатки, сразу идти домой, когда замерзнет, - был свободен.
В игрушечную лавку Элиас влетел.
- Дверь закрой! - раздался из угла сердитый окрик.
Элиас быстро захлопнул дверь, повернулся к подмастерью - и с воплем подпрыгнул. В темном углу светились два ярко-желтых глаза.
Подмастерье только вздохнул.
- Мастер! - позвал он, будто и это было делом обычным.
Мастер Поммерфельдт отнесся к Элиасу как к новой головоломке.
- Так-так, - бормотал он, разворачивая мальчика к свету и вытаскивая лупу, - и чем же вас вчера угощала ее светлость?
- Пряниками... И еще апельсины принесли. Только я ничего не попробовал.
Апельсины, значит, - мастер щелкнул пальцами и повернулся к верстаку, напевая под нос свою песню про ключ и замок.
Тут щелкнуло уже в голове у Элиаса. Ему не приснилось, а послышалось!
- Это же вы ходите утром через наш переулок! - выпалил он. - Совсем рано, когда все еще спят? Я спросил у отца, кто бы это мог быть, а он отговорился историей о волшебниках!
- Вот как? - отозвался мастер и приложил к правому глазу Элиаса кружок из плотной черной бумаги. - Рюдигер, подойди пожалуйста.
Подмастерье вышел на свет, и глаза у него больше не светились. Обычный человек, бледный, сутулый. Недовольный.
- А так? - кружочек теперь закрывал Элиасу левый глаз.
- Ох, - сказал он.
Перед ними стоял кобольд. Очень похожий на подмастерье, но все-таки не он. Кожа у него теперь была не бледной, а скорее серой, глаза снова светились, точно две свечки, и плечи были гораздо шире.
- Что и требовалось доказать! - с гордостью объявил кукольный мастер. - В гостях вам что-то попало в глаз, юный Элиас, и теперь вы способны разом видеть и наш, обыденный мир, и всякие... эфирные материи. Кофе?
- Да, пожалуйста, - слабым голосом согласился Элиас.
Кобольда он не боялся. Поэтому присел к нему за верстак, не обращая внимания на сердитые взгляды, и сказал:
- Спасибо, что забрал меня вчера... оттуда. А откуда ты меня забрал?
- Из... - кобольд зашевелил длинными гибкими пальцами и фыркнул, как кот, - нет у вас в языке такого слова.
- Скоро появится, - сообщил мастер Поммерфельдт, ставя на верстак чашки, - если есть место - то и слово для него найдется, так ведь? Лавку я закрыл пока, угощайтесь, юный Элиас. Мы с Рюдигером перед вами виноваты, упустили из вида. Хорошо, что он в тех покоях может разгуливать, где пожелает.
- А почему?
Серая кожа Рюдигера чуть порозовела.
- Потому что он - сын рудного короля, Маркабрюна Пятого, - сообщил мастер. - А такой древней крови не запретишь ходить, где ей захочется, даже если принц наш отрекся от трона предков.
- А почему? - Элиас попытался придумать вопрос поумнее, но не вышло.
- В горе сидеть скучно, - ответил кобольд. - Если подняться слишком близко к поверхности - там уже вы все изрыли штольнями. А спустишься ниже - отец со старшими сидят и вспоминают, как раньше было хорошо. Он до сих пор жалуется, что римляне срубили какие-то его любимые дубы на Рейне. До сих пор! Они так долго сидели вместе в тронном зале и жалели о былых временах, что все их бороды запутались в один узел. Так что когда я решил уйти, меня никто не смог остановить.
Римляне были ужасно давно, тысячу или больше лет назад, попробовал вспомнить Элиас, но без особой уверенности.
- В городах сейчас весело, время крутится быстрее. Нас таких здесь много. Главное - придумать, зачем ты живешь.
- Как - придумать?
- Мы, кобольды, живем желанием духа. Только жажда обладать чем-то необыкновенным или совершить что-то невероятное, может заставить нас существовать дальше. Те, у кого в сердце гаснет огонь, каменеют, или становятся куском руды, иногда даже с золотыми вкраплениями. Но тогда тебя расплавят, дело верное.
- И ты придумал?
Рюдигер только вздохнул.
- Наш юный принц, - строго сказал мастер Поммерфельдт, - не нашел ничего лучше, как влюбиться, чтобы прославлять имя своей прекрасной дамы.
- Ой, это рыцари, я знаю! - обрадовался Элиас. - Но они тоже все давно умерли!
- У нас время идет гораздо медленнее, - пробурчал Рюдигер, - рыцарские романы многие любят, знаешь ли.
Влюбиться было очень глупой идеей, но Элиас вслух этого не сказал, только спросил, кто же у кобольда дама сердца. Оказалось - София, дочь купца Винтерхальта. Тут уж он замолчал изо всех сил. Даже Ленхен, которая была очень неплохой для старшей сестры, как-то обмолвилась, что трудно найти девушку капризнее и заносчивее. Элиас с сочувствием посмотрел на Рюдигера: убежать из отцовского королевства, добраться до города, столько всего преодолеть - чтобы в конце концов влюбиться в Фюсхен Винтерхальт!
Элиас глотнул остывающий кофе и спросил, что же будет, если "дама" не признает великих дел Рюдигера или откажется выходить за него замуж.
- Окаменею, наверное, - пожал тот плечами, - превращусь в статую. Знаешь старые соборы? Часть скульптур там - это мастера вырезали. А часть - наши, окаменелые. Становится жить невмоготу, ищешь собор позамысловатее, садишься там среди остальных, и...
- Рано расстраиваться, - сказал мастер, заметив, как у Элиаса опустились уголки губ, - что-нибудь придумаем. Только и вы, юный Элиас, будьте пока осторожнее.
- А та дама? - спросил наконец Элиас. - Она такая добрая, может, она поможет?
Кобольд подавился кофе.
- "Та дама" была стара, когда батюшка нашего принца только начал проливать слезы о своих ненаглядных дубах. Она никогда не оказывает услугу просто так, зато любит собирать тех, кто ей чем-то обязан. Вы же ничего не успели ей пообещать?
Элиас помотал головой.
- Вот и славно. А теперь, хоть мы и закрыты, придется поработать. Не желаете помочь?
Элиас желал. Сначала он помогал раскладывать солдатиков в одинаковые деревянные коробки: в каждую по дюжине, переложить стружками и тонкой бумагой. Потом пересчитывал заводных мышек. Почему-то, если идти с левого конца полки их получалось тридцать семь, а когда он пошел с правого - тридцать шесть. Потом мастер Поммерфельдт сказал, что договариваться с медведями он будет сам, а молодежь пусть отдохнет.
Рюдигер снова включил гору с рудником, снова застучали кирки, задвигались человечки, но голова у Элиаса больше не кружилась.
- Ты все это сам сделал? - с почтением спросил он.
- Рудник - да, а с горой мастер помогал. Я живое не очень хорошо умею изображать.
- Вот бы мне так...
- Приходи учиться, мастер будет только рад. Он за то, чтобы упорядочиванием мира занималось как можно больше... всех.
Про упорядочивание Элиас не очень понял, но не стал переспрашивать.
- А ты видел шестеренки под городом?
- Один раз, - признался Рюдигер, - мастер меня взял туда после Рождества. Все ленились после праздников, крутились медленнее, пришлось подзавести.
И правда, подумал Элиас, бывают ведь дни, которые тянутся, словно год, а бывают - только проснулся, а уже пора спать. Да и отец жаловался тогда, что дел накопилось столько, он еле успевает со всеми справиться, времени не хватает.
- А... а ты знаешь, у кого еще есть ключи?
- Не мое дело, - отрезал кобольд, - такое знать опасно.
Элиас кивнул, но не мог не думать об истории, рассказанной отцом. Мастер Поммерфельдт ее не подтвердил, но ведь и не опроверг же!
Часть четвертая, в которой все становится совсем плохо
Дома никто даже не ругался на его опоздание.
- Что же ты, Элиас, - только и сказала матушка, - госпожа тайная советница уже дважды о тебе спрашивала. Скорее иди поздоровайся.
- Кто? - единственная госпожа советница, которую он знал, была сестрой бабушки, жила в Лейпциге, и о ее приезде все бы начали говорить за месяц. Двоюродная бабушка привозила трех мопсов, двух служанок, и Элиасу с Ленхен надо было каждый день ходить к ней в гости, чтобы по очереди читать вслух всякие скучные истории.
Матушка не ответила, только еще раз смахнула невидимые пылинки с его камзола и подтолкнула вперед.
- Какой милый мальчик! - сказала госпожа тайная советница и протянула к нему руки.
Сегодня добрая дама была одета в атласное розовое платье с невероятным количеством бантов и лент. Высокий кружевной чепец на напудренных волосах тоже украшали ленты. На широких юбках (настолько широких, что дама одна заняла кушетку, а вся семья Элиаса сидела вокруг на стульях) лежала пушистая кошка дымчатого окраса и тщательно вылизывала переднюю лапу.
Элиас поклонился, что-то пробормотал, сел подальше. На него, впрочем, никто больше не обращал внимания. Взрослые разговоры. Только госпожа тайная советница иногда смотрела на него и улыбалась, словно они оба делили общую тайну.
- Какие новости из Баварии?
- Новый наследник скорее всего поддержит Австрию, император обещал прислать пополнение.
- И Пруссия, не забывайте о Пруссии!
- Госпожа советница видела семью кронпринца в Берлине? Говорят, на последнем балу было совсем мало украшений!
- Элиас, прекрати гримасничать, - строго сказала матушка.
А что делать, если теперь смотреть обоими глазами было невероятно трудно? Госпожа тайная советница, она же добрая дама внезапно стала двоиться: ее вежливое лицо повисло в воздухе рядом со вторым, очень похожим, но у этого второго черты были острее, и оно совсем не улыбалось. Банты на ее платье шевелились, поворачиваясь, как цветы за солнцем. Одна кошка не изменилась, но зато она не отрываясь смотрела на Элиаса и издевательски щурилась.
Через два дня в доме все встало с ног на голову, но замечал это, похоже, только Элиас. Госпожа тайная советница осталась погостить, заняв пустующие комнаты. Обои дома ожили, как в тех чудесных покоях, где Элиас как-то оказался. Правда, леса на них не появилось, но за полосками и цветами двигались какие-то фигуры. Элиас был уверен, что одна из них - трубочист; он как раз приходил проверить дымоход, и кухарка клялась, что не видела, чтобы он уходил. Наверняка, это обои его съели, и Элиас старался близко к стенам не подходить. Ленхен жаловалась на сквозняки, в коридорах запахло хвоей и постоянно слышался шелест веток. Грифоны, подпирающие каминную решетку в гостиной, хлопали крыльями, когда тайная советница входила, но когда Элиас сказал об этом родителям, его оставили без сладкого и назвали лгуном. Любимые матушкины часы в фарфоровом футляре скинула с полки кошка. Матушка даже не расстроилась, только спросила, не поранилась ли бедняжка. Остальные часы били невпопад.
Хуже всего стало после еще одного разговора вечером. Прямо в гостиной, попивая кофе, госпожа тайная советница спросила, не покажет ли господин судья тот старый ключ, который у него хранится. Элиас думал, что отец рассердится, как в прошлый раз, но тот только молча встал и принес замшевый футляр, из которого достал большой медный ключ с резной бородкой. Видно было, что выпускать ключ из рук отцу не хочется, но тайная советница смотрела так выжидающе, и так мило улыбалась, что он уже сделал шаг вперед.
Элиас был уверен, что скоро всем кузенам, даже невыносимому Закариусу, о нем будут рассказывать, как о самом невоспитанном мальчишке на свете, и никто никогда не узнает, какой он на самом деле герой. Он вздохнул и потянул скатерть на себя.
Это был любимый матушкин сервиз.
Отец за ухо довел его до детской, и сказал, что ему запрещено выходить до особого разрешения. Зато про ключ все забыли.
Перед сном в детскую пришла матушка. За ее спиной стояла добрая дама.
- Элиас, - сказала матушка так грустно и торжественно, что у него в носу защипало, - госпожа тайная советница желает с тобой поговорить. Несмотря на то, что ты залил ей платье шоколадом, и нам пришлось отмывать кошку от варенья, она верит, что у тебя доброе сердце. Я рассказала, что ты сам страдаешь от своих буйных фантазий, а еще это плохо отражается на твоем здоровье.
Добрая дама подошла и опустилась на колени, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
- Милый мальчик, - сказала она, - почему ты так хочешь мне помешать? Ты уверен, что выбрал правильную сторону?
Элиас взглянул на матушку, но та смотрела в сторону, прижимая к глазам кружевной платочек.
- Конечно она не слышит, - подтвердила дама, и улыбнулась, обнажив острые зубы, - люди часто пропускают мимо ушей то, что не понимают. Не видят того, чего боятся.
- Отец не отдаст вам ключ!
- Сегодня - не отдаст. Я не нарушу законов гостеприимства, дождусь, чтобы ключ мне отдали добровольно, хоть господин судья невероятно упрям. Но впереди еще другие вечера.
- Мастер Поммерфельдт...
- ...тебе не поможет. Он никому не помогает. А между тем, у твоего приятеля скоро разобьется сердце, он окаменеет. Твой мастер хоть что-то сделал? Подумай об этом. Я все еще готова предложить тебе место при своем дворе.
Тайная советница очаровательно улыбнулась, и ушла вместе с матушкой. Подождав немного, Элиас приоткрыл дверь детской. У лестницы сидела дымчатая кошка.
Часть пятая, в которой Элиас действует
Самым главным сейчас было - найти ключ. Если у отца его не будет, то и отдать он его никому не сможет. Элиас думал так, что голова разболелась, но все планы разбивались о кошку, терпеливо сторожащую дверь.
Пришла нянюшка, принялась укладывать младшего брата, тот, вопреки обыкновению, даже не хныкал.
- Няня, - шепотом спросил Элиас, - а что, кошка все еще сидит?
- Сидит, куда ж она денется, - сердито ответила нянюшка. - Ложитесь-ка спать, господин Элиас.
- Я только разочек выгляну, - сказал Элиас и снова отворил дверь. Он зажмурил левый глаз и посмотрел на кошку. Она и правда не менялась, как на нее ни гляди.
- И одежду незачем так комкать, аккуратным надо быть, господин Элиас, - говорила за спиной нянюшка, - вот, расправьте, да повесьте на крючок, любо-дорого посмотреть... Батюшки!
Элиас захлопнул дверь и обернулся. Нянюшка дрожащей рукой указывала на что-то маленькое и темное на полу.
- Мышь! - неожиданно тонким голосом произнесла она.
Элиас подошел ближе, наклонился - и со вздохом облегчения провел по бархатной спинке мышки пальцем. Тридцать седьмая!
- Она заводная, няня, - сказал он.
Пришлось просить прощения.
Когда нянюшка заснула, Элиас снова выбрался из-под одеяла, наскоро оделся. Подкрался к двери, осторожно открыл, чтобы получилась узкая щель - и спустил с ладони заведенную мышь. За дверью сначала было тихо, потом раздалось удивленное "мурр".
Пару минут спустя Элиас вышел, держа в руке огарок свечи в плошке. Первая, кого он увидел, была дымчатая кошка, прижимающая к полу разодранную механическую мышь. Кошка посмотрела на него, как на идиота.
- Хочешь есть? - спросил Элиас. Кошка не отводила взгляда, но хвост ее дернулся.
Элиас нагнулся, подхватил ее прямо под передними лапами и стал спускаться. Кошка висела, не делая попыток вырваться, и с каждым шагом делалась все тяжелее. Элиас подумал, что может ей и не стоит есть сейчас, но решил держать эти мысли при себе.
На кухне он ее выпустил. Было темно, но Элиас знал, что миску со сливками кухарка оставляет не в сундуке со льдом, а на окошке, там тоже холодно. Он щедро поставил перед кошкой всю миску, и, когда та принялась лакать сливки, тихо отошел.
Он открыл дверь кухни и вошел в лес. Первый же порыв ветра задул его свечной огарок. Элиас испугался, но оказалось, если продолжать закрывать левый глаз, то видно не так уж и плохо. Под ногами мягко пружинила хвоя, вокруг поднимались необъятные черные стволы, пахло осенью. Лес был очень старым; Элиас долго стоял, задрав голову, и так и не понял - померещились ему звездные точки над сплетенными ветвями, или нет. Где-то впереди загорелись два зеленых глаза. Сова? Рысь? Волк?! Он сжал кулаки.
Глаза впереди погасли, а Элиас все шел. Вскоре он стал слышать за деревьями тихие голоса и стук копыт. Кто-то ехал верхом. Если это лес доброй дамы, вряд ли по нему будут разъезжать те, кто захочет ему помочь, и Элиас свернул в самую глушь, где на лошадях было не проехать.
В конце концов, подумал он, даже если добрая дама притащила свой лес сюда, находится-то он внутри его, Элиаса, дома! Стало теплее, он зашагал с новыми силами... и споткнулся о кочку.
Потирая коленку, он протянул руку к кочке. Она заворочалась. Он придвинулся ближе и стал срывать оплетавшую ее траву. "Кочка" поднялась на две львиные лапы и признательно захлопала крыльями. Грифон! Точно такой же, как те, что подпирали дома каминную решетку, только раз в пять больше.
- Значит, мы в гостиной? - спросил Элиас.
Грифон открывал и закрывал клюв, но оттуда не доносилось ни звука. Отец пошутил как-то, что мастер ковавший решетку, пожалел чугуна на языки грифонам, чтобы те зря не болтали. Вот так помог.
- А где лестница наверх, покажешь?
Элиас положил руку на чугунную холку и пошел рядом с грифоном. Они остановились у дуба, с которого непрерывно падали желтые листья. Грифон поднял крыло и ударил им по дубу. Теперь кроме листьев сверху на них падали еще и желуди, было больно. Раздалось верещание, желуди посыпались чаще и больнее. На самую ближнюю к земле ветку прыгнула белка. Раньше Элиас особо не задумывался о том, что белки из себя представляют, знал только, что они маленькие и пушистые, бабушка говорила, что для хорошей муфты нужно не меньше дюжины шкурок. Эта белка тоже была в несколько раз крупнее обычной, так что зубы было видно очень хорошо. И когти. Вряд ли бы она по своей воле рассталась с собственной шубой.
Элиас поклонился, белка заверещала еще громче и сердитей, но тут грифон снова занес крыло для удара. Белка ускакала, только на прощание кинула в них самым большим желудем. Сверху опустился витой шнур с толстой кистью на конце. Элиас дернул за него, и в стволе дуба открылся ход.
- Дальше я сам, да? - сказал он грифону. - Ты не пролезешь.
Тот кивнул, признавая его правоту, и замер посреди поляны.
По узкой винтовой лестнице Элиас поднимался в полной темноте. Пока рука, которой он вел по стене, не провалилась в пустоту. Из дыры - дупла! - задувало. Элиас перелез наружу, опустил ноги на широкую ветку и пошел, стараясь не смотреть вниз. Вот здесь хватало и звезд, и пустоты вокруг. На дальнем конце ветки стоял отцовский письменный стол, такой знакомый, родной, ни во что не превратившийся.
Элиас дошел до стола под издевательское стрекотание белки где-то в ветвях. Открыл ящик, нащупал знакомый замшевый футляр. Запустил руку внутрь и счастливо выдохнул. Ключ был на месте. Элиас зажмурил оба глаза, открыл их - и он стоял посреди отцовского кабинета, было темно, но пахло домом, и половицы скрипели, как обычно.
Часть шестая, в которой все решается
Надо было торопиться. Он был уверен, что, как ни прячь ключ дома, госпожа тайная советница его обнаружит. Не одеваясь, он выскочил на улицу, прямо в холодный сырой воздух и побежал к лавке мастера Поммерфельдта.
У лавки стоял Рюдигер.
- Побыстрее нельзя было? - спросил он, кидая Элиасу теплый плащ. - Там уже все собрались, давай бегом.
Они пробежали несколько улиц, но тут кобольд сам остановился и привалился к стене дома.
- Отдышаться надо, - пояснил он. Элиас с тревогой заметил, что кожа у него серее обычного, да и дышал он тяжело.
- Что случилось? - спросил Элиас.
- Фюсхен Винтерхальт заходила в лавку днем. Увидела гору...
- И?
- Сказала, что это глупая детская придумка, - кобольд слабо усмехнулся, - ну вот, кажется, я и начал каменеть. Застываю иногда.
- Чепуха! - Элиас схватил его за руку. - Мастер Поммерфельдт обязательно что-нибудь придумает, бежим!
Они снова бежали сквозь стылый воздух, стараясь не вслушиваться в стук подков за спиной, подскальзывались на мокром снегу, поднимали друг друга и бежали дальше, пока перед ними не встала круглая башня. Рюдигер отворил маленькую дверь в основании, и они кубарем слетели по лестнице. Там, внизу, под башней, Элиас впервые увидел шестеренки, которые вращали город.
Они были огромные, всех оттенков золота и меди. Не нарядные и легкие часовые - нет, это были рабочие потертые колеса, крутящиеся без остановки. Правда, кое-где им мешали громадные черные корни, протянувшиеся из земли. В нескольких местах колеса их просто размололи, но в других им удалось уцепиться за зубцы и затормозить вращение.
- Рад вас видеть, юный Элиас! Рюдигер, молодец! - приветствовал их мастер Поммерфельдт. - Давайте приступим! Дамы, прошу!
Элиас только заметил, что внизу они были не одни. Он не узнал молодой улыбчивой женщины в мещанском платье, от которой пахло сдобой, но та кивнула ему, как старому знакомому. Рядом стояла баронесса фон Штернблут - седая, строгая, в жестком парчовом платье. Она единственная спорила с бургомистром, и возле ее дома никто не решался шуметь. За ними стоял мужчина в простом черном камзоле. Кажется, англичанин, который изучает звезды, а еще постоянно говорит, что он не астролог, только курфюрсту не смог отказать. Это рассказывал отец, который, выходит, был тем самым пятым владельцем ключа, нужного городу.
- А ведь я помню времена, когда этот город весь стоял на живых корнях, а не на каких-то шестеренках, - раздалось от лестницы.
Добрая дама все же догнала их. На ее платье снова вырастал лес, и прятался за стволами белый олень.
- Не имею чести быть представленной, сударыня... - сурово начала баронесса фон Штернблут, но дама взмахнула рукой и баронесса, забыв о ней, повернулась к остальным двум держателям ключей.
- Любезная госпожа тайная советница, - мастер Поммерфельдт склонился в вежливом поклоне.
- Старый хитрец, - сказала добрая дама, - ты радуешься здесь только потому, что придумал занять этот город раньше, но в чем твоя-то заслуга?
С их разговором происходило что-то странное. Элиас был уверен, что слышал добрую даму, как есть, а вот мастер Поммерфельдт говорил одно, а имел в виду определенно другое. Наверное, чтобы по-настоящему услышать кукольного мастера, надо было, чтобы и с ушами Элиаса тоже случилось какое-нибудь волшебство, но где его взять?
- Что же до моих девяти дочерей, - говорил мастер, - о которых вы были столь добры вспомнить, то они обучаются в пансионе в Дрездене, но будут рады приехать ко мне на помощь в любой момент.
- Уверен, что они встанут на твою сторону, если ты и их желаешь превратить в то же, чем стала я? - дама ткнула тонким пальчиком в свою высокую напудренную прическу и поморщилась. - Марципановая кукла! А ты, гнавший бури, нянчишься с людьми, гладишь их по головке, когда тебе приносят очередную жалкую поделку?
- Таков век, дражайшая моя, к нему стоит приспособиться.
- Не желаю! У меня осталась всего одна кошка, и та бестолковая!
Дальше по звучанию их разговор стал напоминать утренние пререкания отца и матушки, так что Элиас отвлекся. Он посмотрел на Рюдигера. Кобольд снова посерел.
- Подождите! - Элиас закричал так, что замолчали все. - Мастер Поммерфельдт, он окаменеет сейчас!
- Это мы посмотрим! - бодро воскликнул мастер и опустился на колени рядом с кобольдом. - Да и не беда, проблема же в сердце, а у меня для него давно готово механическое. Будет заводить его ключом каждый день и горя знать!
- Очень разумно, - фыркнула дама, присаживаясь напротив, так что спорили они теперь поверх головы потерявшего сознание Рюдигера, - а если он потеряет ключ? Если ваши драгоценные колесики и пружины дадут сбой? С таким сердцем прожить еще труднее, чем с каменным!
- И что же ты предлагаешь?
- С чего мне предлагать хоть что-то, если мне за это ничего не будет?!
- Пожалуйста! - воскликнул Элиас. - Можете забрать меня. Вы же спрашивали, хочу ли я служить при вашем дворе!
Дама, прищурив глаза, посмотрела на него.
- Это было давно, милый мальчик. В тебе слишком силен дух города, чтобы скакать на охоту в моей свите.