Огнева Вера Евгеньевна : другие произведения.

Диссида, цикл "Тихие создания"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   ДИССИДА
   повесть
   цикл "Тихие создания"
  
  
   Все совпадения случайны. Кто узнал себя, не расстраивайтесь, это не вы.
   Поэты, стихи которых использованы в повести, понятное дело, к
   описанным событиям, отношения не имеют. Вообще, все - выдумка.
  
  
  -- Романский стиль, - авторитетно заявил Сашик.
  -- Нет.
  -- А я говорю - романский.
  -- Ну, с чего ты взял?
   - Видишь, башенки? Все вытянуто к небу, рвется к Сферам. В пропорциях чувствуется возвышенность, одухотворенность, полет. Романский, точно.
   - Все ты врешь, - спокойно отозвался на взволнованную тираду приятеля Лешик. - Все, что ты мне сейчас перечислил - готика. Устремленность, возвышенность... а, что видишь, вообще - химера. Развешали на типовой коробке иллюминацию, а ты купился.
  -- Нет, ну посмотри: линии, вертикали, подсветка...
  -- А сейчас?
   В пылу спора Сашик отвернулся от здания. Пока он отстаивал свою правоту, гирлянды на фасаде, - в следствие аварии, либо происков Чубайса, - большей частью погасли. Остались две, окаймляющие башенки по краям крыши. Лешик заметил метаморфозу первым, на что и указал Сашику. Тот крутнулся на пятках. Вообще имел движения резкие, не всегда, четко координированные. Но Лешик привык и на дерганья и прыжки напарника не реагировал.
   - Н-да, - только и сказал Сашик. Вместо торжественного декора на него смотрела морда огромной твари. Башни на крыше - уши. Симметрично и кучно горящие окна верхних этажей - глаза. Лифтовая шахта - нос. Ртом служил портал супермаркета, оскалившегося в цокольном этаже.
   Сами они стояли в глухом, застроенном казенными зданиями тупике. Свет тут по ночам испускали только редкие, тусклые, синеватые фонари. Тупичок будто специально для них придумали: ни случайных прохожих, ни милиции, ни теней. Гуляй - не хочу. Свой ежевечерний обход района они начинали, как правило, с этой точки. Постоят, адаптируются, поговорят, покурят, потом идут на освещенные улицы.
   Погасли окна в левой половине здания - химерный зверь прикрыл один глаз. К супермаркету подкатили три, нарядно освещенные машины. Пассажиры неспешно выбрались на асфальт, их всосало в глотку чудовища. Следом, пугая редких прохожих синими проблесковыми маячками, подъехали два уаза. Из них люди дислоцировались не так степенно, наоборот, поскакали на асфальт горохом и тоже канули в пасти зверя.
  -- Пошли, - скомандовал старший.
  -- Пошли, - согласился младший.
   Но двинулись они в разные стороны.
  -- Ты куда?! - Сашик не сразу обнаружил пропажу.
  -- Подальше отсюда, - донесся из темноты спокойный голос. - Сам не видишь?
  -- Что?
  -- Сейчас стрелять начнут.
  -- Да с чего ты взял-то!!! - эхо запрыгало по стенам официозных хором как мячик: "Ток-ток-ток..."
   " Так-так-так", - ответила автоматная очередь из супермаркета. Следом - звон стекол и взрыв. Сашик вприпрыжку побежал догонять товарища; нагнал, пристроился рядом и зашептал сквозь одышку:
  -- Нет, ты только посмотри, до чего докатились. Среди бела дня разборки устраивают!
  -- Среди ночи, - поправил Лешик.
  -- Вечно ты перебиваешь!
  -- А ты врешь.
  -- Ну откуда ты узнал, что стрелять начнут?
  -- Пока ты на псевдоготику пялился, я на людей смотрел.
  -- Людовед!
   - Есть такое дело, - довольно отозвался Лешик. - И средневековую архитектуру, в отличие от тебя, не по книжкам изучал, а на натуре. Знаешь, что такое романский стиль? Это - каменная башня, стены метра три толщиной. На самом верху узкая бойница, чтобы, сидя внутри, день от ночи отличать. Еще: смолу лить. Ковшик на длинной ручке выставил, и поливай. Тем, кто на приступ лезет, не много надо. Даже если на доспехи попадет - мало не покажется. Но смолу чаще с крепостной стены лили. Из окон удобнее стрелы пускать. Другое дело, если стены уже пали, тогда запрись в донжоне и отбивайся, чем придется.
  -- Рассказываешь, будто самому приходилось в осаде сидеть?
  -- Приходилось.
   За разговором они подошли к дальнему концу тупика, свернули в арку и по очереди протиснулись сквозь прутья решетки. Дальше потянулись гулкие проходные дворы и щели, из которых они благополучно выбрались на темную улочку, годившуюся для поздней прогулки не хуже их родного тупика. В дальнем конце квартала мелькали огни редких машин. Приятели почистили припачканную одежду, постояли, еще покурили и двинулись на свет.
  -- А я в семьсот восемьдесят девятом на баррикадах... - начал вспоминать Сашик.
  -- Не ври, - оборвал его Лешик, - тебя тогда еще не было.
  -- В тысяча семьсот восемьдесят девятом, - обиженно уточнил приятель.
  -- А? Да, точно, была какая-то заварушка, если не ошибаюсь, в Париже.
  -- Заварушка? Революция!
  -- Не ори. Старушку напугаешь.
   Впереди ковыляла, время от времени, опираясь рукой о стены, согбенная фигурка в долгополой темной одежде.
   - Наверное, из аптеки идет, - жалостливо предположил Сашик. - Смотри, до чего коммуняки народ довели.
   - При чем тут коммуняки? Обычная старость. Не исключено, сбежала синильная бабушка из дому и ищет приключений на свой ветхий зад. Родственники, поди, уже МЧС по тревоге подняли.
  -- А я говорю: коммуняки!
  -- Их уже лет двадцать как отменили.
   - Наша старушка - последствия. Не родись она при тоталитарном режиме, не проработай всю жизнь в три погибели за гроши, ездила бы сейчас в собственном лимузине, фитнес посещала, с внуками телевизор смотрела.
   Они обогнали предмет своего спора. Несчастная даже не чухнулась, так и семенила себе по стеночке.
   - Синильный психоз существовал при всех формациях, - не сдавался Лешик. - Природе, друг мой, на политику и экономику плевать с высокой колокольни.
   - Не передергивайте, герцог. Да взять хоть ту же природу. Посмотрите, что сделали люди за последние семьдесят лет с нею, мамашей своею: леса вырублены, реки обмелели, поля загажены...
   - Закурить, не найдется? - раздался за спиной, остановившегося в пылу полемики Сашика, скрипучий женский баритон.
  -- А?!
  -- Закурить, говорю, не найдется?
   Приятели разом обернулись. Нагнавшая их престарелая леди, вид имела запущенный и даже, где-то, ветхий. Сдвинутая на затылок шляпка, знавала, похоже, императора Николая Александровича. Пальтишко - Иосифа Виссарионовича. Вместо редикюля через плечо висел истертый планшет военного образца. Из-под пальто выглядывали массивные ботинки на тракторном ходу. В переносицу буратинистого носа вдавилась дужка круглых темных очков.
   Сашик невольно попятился. Старушка качнулась за ним. Очки съехали на кончик носа. По лицам друзей пробежал красный огонек похожий на фокус лазерного прицела. Под очками глаза дамы светились угольями.
  -- Сдурела, Горыновна! Ты у кого закурить просишь? - опомнился первым Лешик.
  -- А, свои, - разочарованно пробасила бабка. - Вы, почему на чужой участок забрались?
  -- У нас форс-мажорные обстоятельства.
  -- Ничего знать не хочу! Платите штраф, или завтра пойдете под трибунал по жалобе.
  -- Стреляли у нас, - спокойно парировал гневную тираду Лешик.
  -- У всех стреляют. Платите!
   Старший полез было за портмоне, но младший дернулся, предотвращая необдуманный жест товарища:
  -- А это видела? - Перед носом старушки завертелась мосластая фига.
  -- Фу, как некультурно!
   - А не будешь мне трибуналом угрожать. Кто пьяного новораша с нашего участка уволок в прошлом месяце?
  -- Докажи.
   Старушка, хоть и напирала, но уже не так нагло, как вначале. Свирепая карга имела склонность нарушать конвенцию, за что Горыновну неоднократно карали. Последним постановлением ее даже приговорили к строгим ограничениям по времени. Теперь строптивая тварь могла выбираться из своей норы только в полнолуние и по тринадцатым числам. Все остальное время она сидела за стенами в, наглухо занавешенной, квартире. Но и при таком раскладе имелись, разумеется, определенные возможности. Однажды, доведенная бескормицей до белого каления, она залила соседей снизу. Те устроили капитальную разборку. ЖЕКа им показалось мало и они, ничтоже сумнящеся, подали на нее в суд. На бедную пенсионерку обрушились штрафные санкции.
   Горыновна все это пережила легко. Она по документам числилась парализованной онкобольной, страдающей, к тому же, вялотекущей шизофренией. Однако судьи, не посмотрели на увечья - пострадавшие ходили в серьезных людях. Ни те, ни другие и предположить не могли, во что им обойдется надругательство над бедной старушкой. Откуда у такой деньги? А раз так - в оплату астрономического штрафа должна была уйти квартира. Бабку - в приют. Метры - народу, то есть себе.
   Но явившийся, описывать площадь, судебный пристав, неожиданно, получил часть, причитающегося и расписку. Бабуля обещала рассчитаться с долгом в три приема. Идти на сугубое нарушение закона представитель фемиды побоялся. В прессе как раз шла компания по выявлению судей-вредителей. Поопасившись, переть на рожон, пристав явился еще раз, потом еще. После каждого его визита, сослуживцы и домашние отмечали то усталость, то раздражительность, то желтушность, которые постепенно сменились синей бледностью. А он все ходил. Однажды, когда до конца выплат оставались какие-то гроши, пристава нашли в злополучном подъезде мертвым. Судмедэксперт, на три раза перекопав худосочные внутренности умруна, постановил: злокачественная анемия, сап, хорея, синдром врожденного иммунодефицита.
   Залитым соседям в мягкой форме объяснили причину недовыплаты и попросили, обождать. Но те, раздосадованные, полным обломом своих надежд, решили действовать самостоятельно.
   Финал понятен? Учитывая, что жильцы дома в недалеком прошлом поголовно перезаселились - малоимущих выкинули на окраины, а квартиры ушли к более респектабельному народу - шума не последовало. Ну, жили какие-то мелкие новораши. Ну, пропали. Никто на их исчезновение внимания не обратил. Тем более, экспертиза останков показала у обоих супругов наличие тяжелых хронических заболеваний. Стрессы кругом. Ой, какие стрессы!
   Про них забыли. Но и к старушке-одуванчику при последнем издыхании, больше никто не наведывался. Горыновне оставалось, сидеть под домашним арестом и ждать следующего удобного случая. Зато, те два или три дня в месяц, когда она выбиралась на вольный воздух, тащила все, что плохо лежало, - вернее, пьяно валялось, - по подворотням и парадным. Пощипать соседские участки, Горыновна считала для себя доблестью. Однако попадаться, ей категорически не рекомендовалось.
   - Совсем обнаглела! Ты же прямо у нас под окнами взялась разбойничать. Хорошо, что у герцога, аппаратура для ночной съемки всегда под рукой.
   - Врешь! - визгнула старуха. - Нет у вас ничего. Думаешь, я не заметила, как твой дружок за деньгами полез? Правильно сделал. Лучше мне сейчас заплатите. Иначе я такой шум подниму, вас вообще из города выселят.
  -- Не выселят. Сашик, посторонись.
   Лешик таки забрался во внутренний карман и начал там что-то перебирать. Старушка нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
  -- Ну, давай же.
  -- На.
   В протянутую когтистую лапу лег кусочек картона. Горыновне достаточно было единственного взгляда.
   - Ой, не губите! Отслужу. Верите, нет, Ваше Высочество? Отслужу, отработаю. И ты, Сашик, прости. Не поняла, не знала, не участвовала, не привлекалась. Бес попутал. Пребывала в беспамятстве. Да что он вам этот новораш, родственник, чтобы из-за него старую беспомощную женщину губить? Совесть у вас есть? Да я такие на вас компроматы накопаю, век не отмоетесь. Так и знайте. Если на меня донесете, на изнанку вывернусь, а крамолу найду. Про вас давно поговаривают. Я слышала, только не обращала внимания. Так и знайте...
   Лешик с кряхтением наклонился подобрать, выкинутый старушкой картон. Отряхнул, аккуратно положил обратно в карман.
  -- Значит так, Горыновна, ты на нас не заявляешь, мы на тебя тоже.
  -- Что, испугался?
   - Нет, - сухо парировал Лешик. - Я тебе фото специально показал. Заявляй, если хочешь. Мы отбрешемся. Про перестрелку на нашем участке завтра весь город узнает. Трибунал в наше положение войдет и ничего нам не сделает. А ты погоришь. Так что, разойдемся красиво. Но ты помни, что у нас эта фотография есть. Помни, старая сволочь.
   - Сам сволочь, - тявкнула бабка, развернулась и рванула по улице со спринтерской скоростью. Фальшивая тень, запоздало, снялась с места и вскоре прилипла к хозяйке.
  -- Как только таких земля носит! - возмутился Сашик.
   - Еще и не таких носит, - отозвался Лешик. - Состарилась Горыновна. Я ее совсем девчонкой помню. Красивая была. Можно сказать: секс символ целого тысячелетия. Первая на помеле летать приспособилась. А влюблялась как! Перья с потрохами летели. Князья с графьями на эшафот за нее шли. А как подсела на кровушку - все! Видишь, до чего докатилась. Бочками лакала...
  -- Сейчас говорят: баррелями.
   - Одна холера. На проспект пойдем?
  -- Что там делать? Щас патрулей нагонят. Глянь, уже едут.
   Вдалеке промчались, завывая сиренам, милицейские машины. Район вот-вот должны были оцепить. Друзья как по команде свернули в проходной двор. Лучше убраться подальше. К утру всяко рассосется. Тогда они и домой попадут, беспрепятственно. А хорошо бы Гарыновна в облаву попала. Продержат бабку в обезьяннике до выяснения, утром глядь: только горстка пепла на нарах завивается. Ей много не надо, один единственный лучик солнца и все - кранты. Подпитывайся она чужой кровушкой чаще, имела бы соответствующий иммунитет. С хронической голодухи, много на свету не попрыгаешь. Но пока старая стерва от неприятностей уходила. Опыт. В городе с ней по возрасту мог сравниться только Лешик.
   В одном из проходных дворов Сашик чуть не споткнулся о, лежащее поперек дороги тело. Наклонился, пощупал:
   - Живой. Пьяный. Температура тридцать семь и два. Тахикардия. Гемоглобин сто шесть грамм на литр. Уровень алкоголя в крови две и четыре десятых промилле.
  -- Не смертельно, - констатировал Лешик. - Ты чего облизываешься?
  -- Подкрепиться бы.
  -- Ага, а потом мне тебя всю ночь пьяного на закорках таскать?
   Он решительно перешагнул через тело. Сашик, тихо ругаясь, двинулся следом. То, что следующий проходной двор разворочали и перекрыли выход на улицу, настроения не прибавило. Пришлось возвращаться.
   Над мужиком в арке стояли двое. Оба шатались, но были полны решимости, поднять друга до своего уровня. Сашик и Лешик схоронились в тень.
   - Видишь, - назидательно указал старший. - Сейчас клиента поднимут и до дому уведут. А если бы ты присосался? Накрыли бы нас тут, как пить дать.
  -- Вижу, - буркнул младший.
   Как только арка благополучно опустела, приятели двинулись на поиски выхода из лабиринта.
   Город засыпал. От света редких окон темные колодцы дворов казались еще глубже и опаснее. Шнырявшие под ногами кошки, замирали, светили проницательными глазами и мгновенно убирались с дороги. Так же быстро убирались от помоек хозяйственные бомжи. Прощуровать с вечера баки с отбросами - первое дело. Утром на их сокровища найдется ни одни охотник. При появлении двух темных, твердо ступающих, фигур возле помойных баков происходило стремительное движение. Охотники за ценными отходами ныряли в тень и затаивались. Сашик с Лешиком старались их не беспокоить - у каждого свой промысел.
   Наконец, долгое блуждание по перекопанным дворам вывело тихую парочку на бульвар. Прохожих не наблюдалось. Фонари светили в полнакала. По ту сторону шумели деревья. Друзья, не сговариваясь, перешли улицу и двинулись вдоль решетки парка. Асфальт кое-где подсох. В лужах плавали огромные кленовые листья. С залива тянуло сыростью. Сашик приуныл. Район, в который они забрели, славился тишиной, то есть отсутствием злачных мест. А внутри уже начинало подсасывать.
  -- Давай, вернемся, - предложил он Лешику.
   - Опять к Горыновне на участок? Там уже вовсю ментура шныряет. Заведения позакрывались. Ты номера на тех машинах, что первыми к супермаркету подкатили, видел?
  -- Нет.
  -- А я - да. О-го-го, номера. Осада, думаю, продлится до утра.
  -- Жрать охота, - выпалил Сашик.
  -- Давай, еще немного пройдемся. Есть тут одно теплое местечко.
  -- Так бы сразу и сказал, а-то водишь, водишь. Сусанин!
   - Вечно ты под всем видишь второй план. Вечно всех подозреваешь. Никуда я тебя не заводил. Не хочешь - вали, сам путешествуй. Найди себе другого напарника, и таскайся с ним по притонам!
  -- Ну, чего ты разозлился? Я же просто так сказал.
  -- Кто-то за нами наблюдает, - тихо сообщил Лешик.
  -- Пошли на ту сторону. Нас в тени домов видно не будет.
  -- Ага. При том, что ты разоделся как клоун!
   Одежка на Сашике, действительно, оставляла желать, в смысле конспирации, лучшего. Поверх ярко-оранжевой флуоресцентной ветровки, болталась светлая стеганая жилетка. Джинсы - тоже светлые. Белые кроссовки уже запачкались, но и они не выдержат конкуренции с тенью.
   - Мне что, как Горыновне, балахон напялить? Черный Плащ, с понтом. Я - Серая Безрукавка! Понял?
  -- Давно понял. Уймись. Вон он. Смотри.
   Сквозь прутья решетки на тротуар протискивался плотненький невысокий мен в щегольском, светлом пальто. Не комильфо, однако, в таком прикиде сквозь заборы лазать. Но факт был на лицо. Приятели остановились. Бежать и прятаться, не имело смысла, да, похоже, и необходимости. Мен вылез, встряхнулся, поправил кашне и, помахивая тросточкой, направился в их сторону.
   Ни фига, себе! Под фонарем окончательно разрешились все сомнения. Перед ними стоял Иннокентий.
  -- Рад приветствовать, вас, господа. Как здоровье? Какие планы на вечер?
   По лицу Иннокентия, диссонируя с бодрым тоном, струились слезы. Одутловатые щеки тряслись. Сашик принюхался, слезы были настоящие.
  -- Что с тобой случилось?
   - Лучше не спрашивайте. Не спрашивайте меня. Я сражен, я раздавлен. Мне не хочется жить.
  -- Ты и так не живешь, - пробормотал в кулак Лешик и громко откашлялся.
  -- Вы простужены? Ах, какая досада. Я тоже болен. Я страшно болен! Я умираю.
   Иннокентий развел руки в стороны. В одной трость, в другой перчатки. Полы пальто распахнулись. Несмотря на угрозу суицида, оделся старый знакомец по последнему слову: рубашечка, галстучек, костюмчик от Версаче. В сияющие ботинки можно морду смотреть.
   Людям Иннокентий обычно представлялся романтиком с деловыми наклонностями. Ах, в наше время уже забыли, что значит, быть романтиком. Котировки, поставки, проплаты... Да, разумеется, перезвоните мне завтра, все порешаем, перетрем... Представьте, некогда я сам писал стихи. Под псевдонимом, разумеется. Стихов сейчас, к сожалению, никто не читает. Да, да. В прежние времена... серебряный век, кокаиновый туман, пряный вкус греха на губах... Хотите, из сокровенного? "Упаду, смертельно затоскую. Прошлое увижу наяву, Кровь ключом захлещет на сухую, Пыльную и мятую траву". Или из позднего... усталость души, знаете ли, боль утрат: "Я сижу у окна, за окном - осина. Я любил немногих. Однако - сильно"...
   Несмотря на всеобщее образовательное потемнение, Иннокентия таки изредка ловили на вульгарном плагиате. За последнюю цитату он даже как-то получил по роже. Когда ему пеняли не столь радикально, Иннокентий оправдывался: ах, я уже не помню, где мои стихи, а где чужие. Он/она/они/ были моими самыми близкими друзьями. Вы себе представить не можете, на сколько близкими. Иных уж нет, а те далече. Я остался один. Я - романтик. Я, наверное, последний романтик, уходящей эпохи.
   Имея вековой опыт и соответствующий лексикон, он легко дурачил обывателя от самого низа, до, скажем так, верхних слоев общественной атмосферы. Ярко выраженная способность к мимикрии так же играли не последнюю роль. Он процветал даже при коммунистах. Что уж говорить о нынешних, свободных от морали и нравственности, временах? Иннокентия принимали и в культурной тусовке, и в масс-медиа. Пару раз он мелькнул на телевидении. Лешик, имеющий свои, хорошо законспирированные, источники информации, как-то обмолвился, что Иннокентий уж слишком высоко взлетел - падать, будет больно. И категорически перестал с ним общаться. А не так давно до приятелей дошел слух, что с Иннокентием произошла таки неприятность: зарвался и улетел с высот в глубокую... ссылку. Однако с той точки, на которую он успел взобраться, и полет случился ни куда-нибудь, а в сугубую заграницу. Сладкий кровосос в одночасье спланировал в качестве культур-атташе в маленькую африканскую страну. Дома хмыкнули и начали его помаленьку забывать. А он - вот он. К тому же плачет натуральными слезами. Приятели были заинтригованы.
   - Не зайти ли нам в ближайший бар? - в тон Иннокентию, запел Лешик. - Здесь сыро. И, вы верно заметили: я простужен.
   Той простуде было лет пятьсот. Но такие интимные подробности знали немногие.
   - Как вы добры. С вашей стороны, поддержать меня в трудную минуту участием - акт величайшего гуманизма.
  -- Тако, тако - гуманизма, а как же.
  -- Здесь, за углом, есть очаровательный подвальчик. Пойдемте.
   Полы пальто схлопнулись, трость застучала по асфальту. Иннокентий на ходу вытащил белейший носовой платок и отер лицо.
   Компания со стороны представляла несколько странноватое зрелище: первым, помахивая тростью, шествовал плотный коротышка в роскошном кашемировом пальто, за ним - длинноногий страшно сутулый старик в длинной темной куртке, поверх которой, несмотря на раннюю осень, был намотан теплый клетчатый шарф. Последним вприпрыжку, двигался сухощавый мужчина средних лет в молодежном прикиде. Вокруг его головы живописно развевались пегие кудри.
   За углом действительно тускло светились синие неоновые буквы.
  -- "Галерея Б...рей", - прочитал Лешик. - C "est le salon de coiffure?
  -- А? Простите, не владею.
  -- Заведение называется: "Брадобрей"? Вы привели нас в парикмахерскую?
  -- Что, вы! Просто, не все буквы горят.
   Какие именно, Иннокентий не сказал. Гадая, как все же называется кабачок, приятели спустились по крутым скользким ступеньками; прошли через выставочный зал, заполненный невразумительными глиняными поделками; и, наконец, оказались в, заставленном столиками, продымленном помещении. Оркестра не имелось. Динамики молчали. Уже хорошо. Иначе и половины не услышишь. Манера врубать в общественных местах музыку на полную мощность, раздражала обоих.
  -- Что будете пить? - спросил официант, прикидом походивший на Сашика.
  -- Кофе, - заказал Лешик.
  -- А мне...
   - Кофе, - перебил Сашика приятель. Тот было дернулся, но сник и только обиженно засопел.
  -- Ах, мне тоже кофе. Принесите, любезнейший.
   - Есть приличная трава, - сообщил официант, имея ввиду, разумеется, петрушку. Приятели отказались. Иннокентий побегал глазами, но тоже отрицательно мотнул головой. Официант не обиделся. Вскоре перед каждым стоял наперсток с изумительным по вкусу, густым черным напитком.
   - Единственное, я вас уверяю, единственное место в городе, где еще не разучились варить кофе, - заблеял Иннокентий. Ему вежливо покивали, но развития тема не получила. Они ждали. Иннокентий хлебнул из своей чашки, профессионально зыркнул по сторонам и только после этого распустил лицо в нюни. - Вы не представляете, как я попал. Как я попал! Из центра культуры, из храмов поэзии и музыки, из коридоров власти угодить в дикую, совершенно нецивилизованную страну! Африка: первобытные племена, чудовищные нравы, колдуны, в конце концов.
   - Что вы говорите! - поддакнул Сашик.
   - Не стану скрывать, в начале все складывалось более или менее удачно. Произошедший со мной скандал, мог обернуться гораздо более страшными последствиями. А так - приехал, устроился в посольстве. Персонал: половина - ссыльные дипломаты, половина - ссыльные гебисты. Все друг за другом следят. За мной - понятно - и те и другие. Но, опыт, господа! Опыт! Как-то все срослось, успокоилось и пошло своим чередом. Я уже начал присматривать объект для специфического использования. Ах, там прозябал совершенно очаровательный секретарь по особым поручениям. Романтик, медиум-любитель. Полнокровный, жизнерадостный...
   Лешик неделикатно кашлянул, чем перебил, замечтавшегося Иннокентия.
   - А? Да, да. Я продолжаю. Объект... сорвалось. Нас с ним застали во время спиритического сеанса, причем, донор уже находился в отключке. Я чуть-чуть не успел. Его - в психушку. Меня в приказном порядке - знакомиться с местной культурой. Меня! С их культурой! Где они ту культуру видели?! Но, учитывая, как я досадно засветился - поехал. Тут и случилось.
  -- Что? - нетерпеливо вякнул Сашик.
  -- Меня похитили местные дикари.
   - От племени хоть что-то осталось, после столь опрометчивого киднепинга? - деловым тоном поинтересовался Лешик.
   - Ах, я уже имел сообщить, вам, дражайший герцог: колдуны. Если быть точным - колдунья. Но - по порядку: сначала меня везли в машине, потом несли в мешке. Среди джунглей на вытоптанной их твердыми пятками площадке, возле хижины вождя, меня привязали к столбу.
   Мое тело страдало. Но что такое страдание бренной плоти по сравнению с открывшимися перспективами! Соображаю: сразу меня не съедят. Да и вообще, по части людоедства у нас тут большие предрассудки. Я стою притворяюсь, сломленным, думаю: ах, вы мои маленькие, вы мои черненькие, как вас много, какие вы живенькие. Представьте, начал даже облизываться. И тут из вигвама...
  -- Из хижины, - поправил Лешик.
   - Какая разница! Скажем так: из кучи соломы, которую они считают жилищем, выходит жирная черная тетка. Я на нее даже и внимания-то сначала не обратил. Мало ли черных теток вокруг? Следом - гигант. Сложен как бог, красавец...
  -- Губы вывернуты, нос приплюснут, в ноздре кольцо, - предположил Сашик.
  -- Вы с ним знакомы?
  -- Провидение миловало.
   - Ах, я отвлекся. Гигант на меня смотрит и тоже облизывается. Я уже было решил, что дело в шляпе. Осталось, уединиться этим сыном диких прерий.
  -- Саванн, - поправил Лешик
   - А? Может быть. Но вперед выступает тетка и начинает завывать. Клянусь подгузником Франкенштейна, то, что за этим последовало, иначе как групповым психозом, не назовешь. Они орали, они скакали, они замахивались на меня копьями. Я сделал серьезное лицо и попытался вступить с ними в контакт. Но стоило мне заговорить, тетка достала амулет и... все, господа: каюк, звиздец и полная амба. Полезли зубы. Кто бы мог подумать, что от примитивной, самодельной фигни, может приключиться такая неприятность?
   - Быстро она тебя вычислила, - резюмировал Лешик. - Но в этом, как раз, ничего странного нет. Примитивные племена изначально ориентированы на трансцендентальную агрессию. Культурологические особенности, уважаемый Иннокентий. Как раз по вашей части. Но я вас перебил, прошу великодушно простить. Судя по тому, что вы пребываете в полном здравии, все как-то обошлось?
  -- Ах, в этом-то и заключается квинтэссенция моего горя.
  -- Стоп, стоп, - влез Сашик. - Тебя же не съели. Ты в претензии?
  -- Меня изнасиловали.
  -- Ни фига, себе!
  -- Всем племенем? - уточнил Лешик.
  -- Нет, - зарделся Иннокентий. - Вождь...
  -- Он хором дирижировал? - хихикнул неделикатный Сашик.
   - Он вырвал меня из лап грязных дикарей и увел к себе в шатер. О, если бы мы остались одни! Но за ним следом притащилась старая черная ведьма, надела мне на шею амулет и начала давать вождю советы. Я оказался бессилен, помешать надругательству.
  -- Да ладно, тебе. Не впервой, поди?
   - Вы не представляете, как это было ужасно. Он меня терзал, как коршун, а в углу сидела тетка и мерзко хихикала. В конце концов, силы меня оставили и я впервые в жизни потерял сознание.
   Очнулся в посольстве. Со мной не разговаривают и первым же рейсом отправляют домой. Спороводиловка такая - можно сразу заказывать надгробье и переходить на нелегальное положение.
  -- Откуда знаешь?
  -- Мне удалось ее перехватить. В МИДе остались друзья...
   - Погодите, уважаемый Иннокентий, получается, вы прибыли домой, легально? - уточнил Лешик.
  -- Да.
  -- Вы здоровы?
  -- Да.
  -- Кроме нас кому-нибудь еще про свои приключения рассказывали?
  -- Нет.
   - Тогда, стоит ли, так убиваться? Не говорите никому, что вас опустил черный дикарь, а сами постарайтесь забыть. Не мне вам объяснять: время - лучший лекарь.
  -- Не в том дело, - слезы вновь заструились по румяному лицу Иннокентия. - Он...он...
  -- Что?!
  -- Он даже ни разу мне не позвонил.
  
   - А все ты! - кричал Сашик. - Уважаемый Иннокентий! Уважаемый Иннокентий! Пидор гнойный, вот он кто. Еще кофе заставил меня с ним пить.
  -- Ну и что?
  -- Как что! Если узнают...
   - Это в тебе проснулся голос бывшего узника совести, сиречь - тюремный менталитет.
  -- Тьфу! - плюнул Сашик. - Три дня есть не буду. По сей момент мутит.
   - Не преувеличивай. Приятного мало, кто спорит, зато мы теперь можем беспрепятственно разгуливать по его участку.
  -- Что тут делать-то?
  -- Именно здесь, согласен, нечего. Зато следующий квартал небезинтересен.
  -- А? Ага. О! Точно!
  -- И заметь, предложение исходило от него. Мы его ни о чем не просили.
  -- Герцог, а не кажется ли вам, что Кешин широкий жест, отнюдь не случаен?
   - Разумеется. Уважаемый Иннокентий с нашей помощью надеется поправить собственные аховые дела. Репутация подмочена, прежние связи утеряны - в такой ситуации не то что с нами, с Горыновной задружишь.
  -- А не устроит ли он нам в будущем какой-нибудь пакости?
   - Обязательно, если мы не войдем в его положение и не уступим некоторую малость, из того, чем сами владеем. Как тебе ресторан "Черная моль"?
   - Фешенебельный притон. ВИП-номера. Годовой оборот два лимона. Контингент: мелкие продюсеры их попсюшки, госчиновники средней руки и, разумеется, крышуки.
  -- Отдадим?
  -- С легким сердцем.
  -- Тогда пошли, пройдемся в сторону наших будущих интересов.
   Они обогнули парк, проскользнули мимо театрального подъезда, из которого выходили редкие зрители. Трезвые, одухотворенные. Что с такими делать? Разве, поговорить. Сашик с тоской посмотрел из глухой тени на освещенный фасад. В животе урчало, настроение упорно сворачивало в депресняк.
   За театром, в полуквартале, улочка вливалась в неширокую набережную. Фонари на ней отсутствовали напрочь. Приятели, в силу давней привычки, именно такие улицы и предпочитали. Народу, опять же - ноль. Человека на такую набережную можно заманить только в пору белых ночей. Темень. Закодированные парадные стоят насмерть. Случись что, не достучишься и не докричишься, хоть оборись.
   О! Что значит, редко посещать чужие участки. Спокойной прогулки не вышло. За поворотом, перед слегка отреставрированным зданием бывшего кинотеатра "Дружба", в ряд выстроились пассажирские "Газельки". У каждой, подпирая борт, стоял мордоворот в косухе. Двери таксюшек держали открытыми. А как иначе, если внутри тусовалось до десятка потрясающе красивых девочек? Из некоторых торчали, не поместившиеся головы. Вместо целомудренной "Дружбы" над входом в бывший кинотеатр рдело новое, более актуальное на сегодняшний день название: "Красная устрица".
  -- Ну вот, - сказал Лешик. - От дружбы до любви - один шаг.
  -- Ты о чем?
  -- Помнишь, передача была: "Шаги перестройки"?
  -- Обойдем?
  -- А зачем? Жизнь такова, какова она есть.
  -- Избавь меня, пожалуйста, от пошлых сентенций.
  -- Тем более, нас уже заметили.
   Путешествуя сквозь строй, они получили не меньше десятка предложений. Злой Сашик тихо огрызался. Воспитанный Лешик раскланивался с, заступающими дорогу сутенерами: мы, типа, только посмотреть.
   Один мордоворот недопонял беззлобной шутки и попытался ухватить старика за рукав. Ему оказалось достаточно единственного взгляда, брошенного поверх темных очков. Качек на глазах сдулся. Когда миновали шеренгу, Сашик для верности глянул: крайняя машина осталась без подпорки.
   Канал изогнулся. Друзья уже собрались, облегченно вздохнуть, когда из-за угла на них выпала размалеванная девица:
  -- Мальчики...
   - Мадам, вы нам льстите, - отпарировал Лешик. Девица иронии не уловила. Пришлось применить силу. Сашик оттеснил путану к стене, дал пройти товарищу, а ей пискляво пояснил:
  -- Не видишь, клиент уже занят.
  -- А, голубки, - скривилась девица.
  -- Тако, тако, - подтвердил Лешик. Сашик послал ей на прощание воздушный поцелуй.
   Благо, поднимать шум той было не с руки - тотчас набегут регулярные силы конкурентов и вколотят в асфальт.
   Чем дальше они прогуливались. Тем медленнее шел Лешик.
  -- Только не говори мне, что ты устал, - сварливо пробубнил напарник.
  -- Да... вот... думаю. Чаю бы выпить.
  -- Ой, темнишь, старый.
  -- Не без того.
  -- Тут недалеко, помнится, был подвальчик, но с набережной придется уходить.
  -- А на кой она тебе?
  -- Нет, ну вы посмотрите. Сам меня сюда затащил и сам же пеняет.
   - Что ты разорался? Веди в свой подвал. Чаю-то хоть там нальют? Пиво я с тобой пить не собираюсь. У меня горло.
  -- Знаю я твое горло.
  -- Кстати, ты давно у Дереца был?
  -- Месяца два назад.
  -- Как он?
  -- Забурел.
  -- Переведи.
  -- На прием за месяц записывает. Берет только зелеными. Женился.
  -- Опять?!
  -- Не бреется.
  -- С ума сойти. Интересно, с какой женской тоски, можно польстится на Синюю Бороду?
   - Ты от жизни оторвался. Витаешь, аки бумажный змей. Прикинь: стоматолог с обширной частной практикой, к которому депутаты на прием в очередь становятся, красавец; денег куры не клюют. Потенция - тоже не последнее дело. Когда он в последний раз овдовел, женщины в очередь встали, как при совке за курями. Никто на синюю бороду внимания не обратил. Подумаешь! У другого голова в крапинку и глаза в клеточку, но вытащит лопатник - бабы косяком прут. А книжек они сейчас просто не читают, даже в детстве. Так живут.
   Пылкая тирада Сашика стучала в стены узкого переулка набатом. Ну, какого бы орать на весь околоток? Лешик поморщился и начал оглядываться. Вот же черт, за ними по пятам топали две девицы с набережной. И у них обеденный перерыв. Идут девочки в ту же забегаловку, поскольку, других поблизости не наблюдается.
   Лешик, отступив к стене, слился с чернотой. Сашик - следом. Занятые собственным разговором дамы, их не заметили.
  -- Много ты в своей деревне видела! - поучала длинная, вихлястая девица подругу.
  -- Кыштым не деревня, а поселок городского типа, - поправила та.
   - Тем хуже. Смотри, если ночью попался клиент в темных очках, лучше с ним не связывайся. Либо псих, либо еще хуже.
  -- Кого?
  -- Что, кого?
  -- Хуже - кто?
  -- Вампир.
  -- Сказки.
   - Ага! А Светка, помнишь, к нам две недели назад подходила, хвасталась, что надыбала богатого папика? Дохвасталась. Мне Левка рассказал по секрету: он ей сам клиента нашел. Тот потребовал девочку в теле и в возрасте. Левка ее два раза к нему возил. Говорит, все было нормально. Третий раз отвез, смотался по другим точкам, вернулся в назначенное время - нет Светки. Он подождал и пошел проверять. На лестнице встретил того мужика. Левка говорит: у него живот раздулся, и рожу платком вытирает. А платок в крови! Заходит Левка в квартиру, там Светка мертвая. Мужик из нее всю кровь высосал.
  -- Не ври.
  -- Да пошла ты! Кыштым! У нее на шее два прокуса было. Левка рассказывал, весь трясся.
   Недоверчивая провинциалка сама спорила, а сама теснее прижималась к подруге. Они ускорили шаги, и пропали за поворотом.
  -- Как тебе новости? - спросил Лешик.
  -- Обычные бабские страшлики.
   - Не уверен. Гуляет такой слушок. Другое дело, что люди в большинстве своем находятся в непроходимом заблуждении.
  -- Ты о потреблении субстрата под названием кровь?
  -- Я о способе.
  -- Ха-ха.
   - Тако, тако. Феномену эндогенной подпитки много тысяч лет, а они до сих пор считают, что имеет место акт простого поедания реципиентом ближнего своего. Вот дураки-то!
  -- Пошли, догоним девочек, объясним, - захихикал Сашик.
  -- Ты о чем? - угрожающе протянул Лешик.
  -- Уж и помечтать нельзя.
  -- Я тебе помечтаю! Терпи. Дерец тебе зубы смотрел?
  -- Зачем бы еще я к нему таскался?
  -- Кариеса, надеюсь, не нашел?
  -- Нет. Все в полном порядке: каналы чистые, клапаны в рабочем состоянии.
  -- Помповая система?
  -- Говорю же - в порядке, - отмахнулся Сашик. - О, пришли, сворачивай.
   Подвальчик являлся обыкновенной "стекляшкой" советской традиции, пристроенной к старому дому, что позволяло работать всю ночь, а не только до одиннадцати. Внутри оказалось задымлено и тесновато. Приятели поискали столик. Свободного не нашлось, но рядом с теми самыми девицами пустовали два стула. Сашик споткнулся, Лешик подтолкнул его в спину:
  -- Пошли. Я чаю выпью, а ты ликбез проведешь.
  -- Рехнулись, герцог?
   - Что, сдрейфил? - закудахтал мелким смехом Лешик. - Пора, пора развенчать многовековой гастрономический миф.
  -- Девушки, у вас не занято?
   Вихлястая профессионально осклабилась. Глаза сверкнули, но блеск тут же и пропал - не клиенты. Кыштымская, увидев темные очки, насторожилась.
   - Мы тут прогуливались перед сном, - заговорил Лешик, усаживаясь. - И, представьте, случайно услышали ваш разговор. Не вежливо, с нашей стороны, но - ночь-с, тишина-с. Прошу великодушно простить. А потом, у слепых слух обострен.
  -- Вы слепые? - брезгливо сморщилась вихлястая.
   - Я - полностью, а мой товарищ только наполовину. Сходи, пожалуйста, принеси мне чаю, - Лешик нетвердой рукой прошелся по столу, нащупал дружескую руку и похлопал. Получилось натуральнее некуда. Кыштымская расслабилась, а вихлястая, наоборот, насторожилась:
  -- А зачем вам ночью очки?
  -- Привычка, - покладисто сообщил Лешик.
  -- А почему вы так поздно гуляете? - не унималась подозрительная ночная бабочка.
   - Днем на улицах людно, мы мешаем, нам мешают. А ночью, практически - никого. К тому же, за версту слышно любого прохожего. Вот и вас, прошу, еще раз простить, услышали и от души посмеялись.
   - Над чем это?! - вихлястая от возмущения даже подпрыгнула. Нет, вы только посмотрите: уроды какие-то, а смеются над нормальными девочками.
   - У вас, потрясающие духи, - ввернул Лешик необходимую компоненту. Будь она трижды блядь, пройди все огни, воды и медные трубы, все равно, купится. - Что-то тропическое? Я не ошибся?
   - Кензо "Джунгли" - сообщила польщенная девица, отодвинулась и закинула ногу на ногу. В глазах опять мелькнула коммерческая искра: может все-таки клиент?
   Сашик принес чай. Повторив цирк с ощупыванием, Лешик осторожно взял стакан, отхлебнул, улыбнулся:
  -- Спасибо, коллега.
  -- Всегда к вашим услугам, профессор.
  -- Вы ученые, - догадалась провинциалка.
   - Да: предания, мифы, сказки; мы занимаемся переводами с древних языков. - Можно было врать невозбранно. Девицы "Мастера и Маргариты", ни в жисть, не читали. А если где-то, что-то, когда-то... так Лешик с Сашиком на Воланда не тянули ни вместе, ни порознь.
  -- И как это кормит? - вкрадчиво спросила старшая девица.
  -- Отменно, - заверил ее Лешик.
   Глаза у вихлястой вспыхнули фарами. Не теряя времени даром, она пододвинулась к Сашику:
   - Какая у вас рука красивая. - Девушка накрыла ладонью его клешнястую лапу и слегка погладила. Сашик натурально порозовел. Лешик ухмыльнулся. На лицо имелся комплексный производственный процесс: съем клиента для себя и мастер-класс для начинающей. Но вторая девочка отвлеклась. На товарку надо было смотреть, как та под столом другой рукой теребит Сашика за коленку, а она на Лешика уставилась, ожидая продолжения. Не иначе - абитуриентка-неудачница, провалила вступительные в институт, осталась в Самом Прекрасном Городе Мира и, за неимением специальности, денег и жизненного опыта, попала на панель.
   - Мне тут недавно попался один трактат, написанный лет, наверное, семьсот назад, - проникновенно заговорил Лешик. - Из которого стало понятно, что человечество находится в глубочайшем заблуждении относительно вампиров.
  -- Что! - дернулась вихлястая. - Опять вампиры?
  -- Они, они. Вам интересно?
  -- Ну.
  -- Так вот, должен вас разочаровать: вампиры кровь не пьют.
   - Как это? Мне один парень рассказывал, он своими глазами видел: пузо, говорит, раздулось, и морда вся в крови.
   - Уверяю вас, это либо враки, либо заблуждение. При попадании крови в желудочно-кишечный тракт, - проще говоря, при поедании, - она превращается в простой белковый продукт, крайне вредный для здоровья. От одного единственного стакана крови, выпитого натощак, такой понос может приключиться - ваш кровосос три дня с горшка не встанет.
   Вихлястая особо не прислушивалась. Ее рука под столом жила своей особой профессиональной жизнью. Розовые прожилки на щечках Сашика заполыхали. Однако сидел и кивал: а как же, профессор, а как же. Зато "абитуриентка" вся подалась вперед:
  -- Я в одной книге читала... - заблеяла она на "профессора".
   - Книги врут, деточка. Все гораздо сложнее. Просто ни один вампир, пока не попадал на стол к патологоанатому. Не было у человечества возможности изучить их доподлинной анатомии.
  -- Почему? - округлила глаза девушка.
   - Погибая, он сгорает. Нечего исследовать. Что до крови: она нужна для поддержания гомеостазиса, означенного существа. Но он отнюдь не питается ею, как вы бутербродами. В зубах вампиров имеются каналы, которые напрямую перекачивают кровь донора в кровеносную систему реципиента, и... возвращают обратно.
  -- Не может быть?
   - Уверяю, вас. Другое дело, что в процессе кровообмена в организме реципиента происходит абсорбция важных для поддержания жизни веществ и даже сущностей: иммунные клетки, энзимы и коэнзимы, а главное - то, что принято называть жизненной силой. Жалкие пол литра крови, которые остаются реципиенту в качестве носителя, для донора практического значения не имеют, а вот то, что с ними ушло - по истине, бесценно. Вампир...
  -- Мы, пожалуй, прогуляемся, - вихлястая поднялась из-за стола. Сашик - за ней.
   По лицу проститутки блуждала довольная улыбочка. Какие такие трактаты? Какие такие жуткие открытия?! Чихать она хотела на всякие выдумки - клиент созрел.
  -- Тако, тако, - покивал Лешик сладкой парочке и вернулся к разговору.
  -- А если его поймать? - предложила Кыштымская.
  -- Кого?
  -- Вампира.
  -- Зачем?
  -- Ну... исследовать.
  -- Деточка, вы пробовали когда-нибудь ловить тень?
  -- Нет. Солнечного зайчика - пробовала, - она совершенно по-детски улыбнулась.
   - Насчет зайчика, не уверен, а вот тень поймать невозможно. Да и опасно, уверяю вас. Ты что так быстро? - спросил старик, вернувшегося Сашика. Девицы при нем не наблюдалось.
   - Там работы на один укус, - нехотя промямлил тот и ковырнул желтым ногтем меду зубами.
   - И нам пора, - поднялся во весь свой немалый рост Лешик. - Пойдемте, деточка, на улице договорим.
   - Я... - девушка сжалась в комок. Лицо и даже кулачки побелели. - Я...не... п-о-о-й-д-у-у, - она хотела крикнуть, но получилось тихо, одними губами.
  -- Пойдем, моя хорошая, - Лешик снял очки.
   Из девушки мгновенно ушла вся сила. Она поднялась, дернулась, как марионетка на ослабевших ниточках, и потянулась за ними к выходу.
   На улице было темно, свежо и чисто. В переулок смотрела луна. Лешик отвел девушку за угол, взял за плечи и повернул к себе. В ней не осталось ничего кроме беспомощного ужаса.
  -- Подержи ее, - попросил напарника.
  -- Мне оставь, - причмокнул тот.
  -- Ты уже поел. Погоди, очки надену. Луна мешает... Какой ты неловкий!
   Сашик споткнулся. Руки разжались. И...
  -- А-а-а-а!
   Завыв сиреной, она рванула по переулку, рождая обвальное эхо. Секунда, мгновение, и ее не стало. След простыл. Испарилась. Только грохот еще некоторое время гулял по каменным стенам, но и он стих.
   На случай непредвиденных разборок, приятели отступили в тень. Но таковых не случилось. Дома спали каменным сном. В стекляшке продолжалось смурное веселье.
   Лешик похохатывал.
  -- Считаете, герцог, подействует? - спросил Сашик.
  -- Еще как. Завтра же соберет вещички и - обратно, в свой Кыштым.
   - А если проспится, и на солнышке обо всем забудет? Или подруга надоумит, мол, в кофе отравы подмешали?
   - Я ей, пока выходили из заведения, успел шепнуть, чтобы не вздумала от нас удирать. В городе, дескать, я ее всяко найду. А твоя где?
  -- Спит в сортире. Проснется, ничерта не вспомнит.
  -- Надеюсь, ты ее не...
  -- По какому праву, герцог, вы лезете в мою личную жизнь!? - отчеканил Сашик.
   - Прошу извинить, - церемонно парировал Лешик, шаркнув ножкой. - Только хочу предупредить, коллега, в зависимости от того, как сию даму использовать, можно на ней поймать либо триппер, либо все тот же кариес. А вы мне нужны здоровым.
  -- Зачем?!!!
  -- Не ори. Люди спят. И вообще, пошли обратно на набережную.
  -- Не пойду! - топнул ногой Сашик. - Пока не объяснишь, что задумал, никуда не пойду.
  -- Я пытаюсь, только ты меня не слушаешь.
   - Ну, вы, герцог, даете! Да я только тем и занимаюсь, что слушаю. Но пока ничего толкового не услышал.
   - Зато я кое-что уловил. Вспомни, старшая кокотка рассказывала про жуткие кровопития.
  -- Бабьи пересуды.
   - Может быть. Но есть и другое объяснение. Не исключено, какой-то некромант ладит короткоживущего. Бесхозных трупов полно. Накачай кровью, пошепчи и - готово.
  -- Для чего?
  -- Это я и собираюсь выяснить.
  -- Без меня, пожалуйста.
  -- Без тебя мне не обойтись.
  -- Нет! Только чертовщины мне не хватало!
  -- Ну, я тебя прошу. Хочешь, на колени встану?
  -- Ты с ума сошел?!
  -- Надо. Понимаешь, надо.
   Лешик отвернулся и, шаркающей походкой смертельно усталого человека, двинулся в сторону канала. Над почти голым черепом топорщились жиденькие белые волоски. Сашик вприпрыжку кинулся его догонять.
   Девочки с набережной исчезли, остались: пустынная, стылая рябь воды, мокрый асфальт, да разделяющий их гранитный парапет.
   Сашик поежился. Лешик туже намотал шарф.
  -- Мы, вроде, спешили, - напомнил молодой.
  -- Тако, тако. Давай, остановимся, - покивал старый.
   У парапета нашлась скамейка. Лешик потащил к ней недоумевающего приятеля и усадил.
  -- Ты свою девушку хоть для порядка куснул?
  -- Не поверишь, побрезговал.
   - Плохо. Попадемся мы когда-нибудь. Чище работать надо. Иначе - трибунал. И домашним арестом, как Горыновна, фиг отделаешься.
  -- Делов-то. Перейдем на нелегальное положение: склеп, саркофаг...
   - Ты что, атомный реактор, чтобы тебе саркофаг построили? Боюсь, даже домовины на перекрестке не дождемся. Пустят нас с тобой враспыл.
   - Да что ты издергался весь? Меня винишь, что во всем вижу подвох, всех подозреваю, а сам? Что тебя гложет?
   - Год кончается. Скоро День всех Святых, - понуро сообщил Лешик. - Чем мы будем встречать такой популярный в последнее время, практически, всенародный, праздник? Молчишь. То-то и он, что нечем.
   - О! Запел. Мы, между прочим, никаких соцобязательств не брали, конвенцию соблюдаем. По крайней мере, делаем вид. Ни разу не попались...
   - Я не про то, - Лешик потыкал пальцем в ночное небо. - Как думаешь, Он нам льготу продлит?
   - До сих пор же продлевал, - но абсолютной уверенности в голосе Сашика не чувствовалось.
  -- Нехорошо вокруг, - поежился Лешик. - А что - не пойму.
  -- Может, в самом деле, горло?
   Лешик не ответил, вскинулся, завертел головой. Сашик, враз, подобрался и стал похож на старого, потрепанного, но еще очень опасного волка.
   - Есть! Пошли, - легко поднялся его товарищ. - Оно где-то рядом. Вставай, что расселся!
   Достаточно, оказалось, свернуть за угол. В конце квартала, под разбитым фонарем, у парапета колебалось синее свечение. В него закручивалась ветреная тьма. И еще звуки. Охвостья тьмы и шорохи втягивались в синюшную муть.
  -- Нелегалка! - охнул Сашик. - Это в центре-то города!
  -- Я тебе больше скажу: она вышла на охоту.
  -- Беспредел!
  -- Ой! - Лешик пошел медленнее. - Да она сама - живец.
  -- Что-то я домой захочиваю, - пожаловался Сашик.
  -- Очко сыграло? Это тебе не девок в сортире усыплять.
  -- Как вы выражаетесь, герцог?!
  -- Как умею, так и выражаюсь. В соответствии с моментом.
   На низенькой каменной тумбе у парапета сидела девушка в рваных джинсах и легкой майке. По спине и плечам распластались мокрые волосы. С нее натекло. У тумбы маслянисто поблескивала большая лужа. Приятели остановились в двух шагах. Девушка вскользь на них глянула и вернулась к своему занятию.
   Она играла куклой. Обычная крестьянская забава - соломенный человечек. Только игрушка была сверчена из человеческих волос. Девушка ее баюкала, прижимала к груди, шептала и накручивала на середку красную светящуюся нить.
   Налицо была черная-причерная ворожба. Конец нити тянулся через улицу и пропадал в кирпичной кладке здания. Тяжелый фасад со слепыми окнами, облупленная двустворчатая дверь, затертое крыльцо, неприметная вывеска. Сашик по буквам прочитал: "Хит-клуб". Тако, тако, покивал герцог, сюда и шли. За стеной свечение тускнело, тянулось пунктиром. Эфемерная связь мерцала через микроскопический, темный холл, через зал с низким потолком, заставленный столиками, и заполненный людьми и сладким дымом к сцене. Там сидел парень. Не парень - мужчина. Грузноватый, не очень красивый, уже усталый. Он пел. На спинке стула болталось мокрое полотенце. Время от времени он отставлял гитару, брал полотенце и вытирал потное лицо. Зал взрывался. Но стоило вечному мальчику взять в руки инструмент, люди замолкали... а девочка-утопленица делала еще один виток красной нитки. Щуп тянулся не к нему, а от него. Вокруг певца закручивалось много разноцветных, мерцающих нитей. Искристая кудель над головой напоминала нимб. Только один, уловленный чужой силой, лучик утекал за пределы душного человеческого зала.
  -- Кхм, - подал голос Лешик.
   Девушка вздрогнула и быстро сунула куклу себе под майку.
  -- Приятный вечер, - поклонился старик.
  -- Вы люди? - голос глуховат, но модуляции сохранились.
   Свежая, определил Лешик. На девятиденку не походит. Значит - сорокаденка. Одета легко. Не иначе, в конце августа утонула. А ее подняли. Не просто подняли - жизнь вдохнули! Зомбоделы, долбанные!
  -- Раз мы тебя видим, значит: не люди, - отозвался Сашик.
   - Люди, люди, - верхняя губа утопленницы задергалась, глаза сверкнули фиолетовым. - От нелюдей пахнет землей или тиной. От вас - чаем и табаком.
  -- Мы на легальном положении.
  -- Как это?
   - Кто же это тебя сюда привел, а таких простых вещей не объяснил? - тихо спросил Лешик.
  -- Никто! Я - сама!
   Девушка дернулась; кукла вывалилась из-под майки; красная нить упала в лужу. Та нарядно засветилась. Хозяйка подхватила свою игрушку и начала проворно сматывать слабину. Голос за стеной дрогнул, но выровнялся, закончил фразу, всхлипнул тоской. Музыка всхлипнула вслед за голосом и ушла в тишину. Зал взорвался.
   Девушку трясло. Лешик сел рядом, снял шарф, укутал ей на плечи. По щекам утопленницы катились слезы:
   - Он меня не замечал. Я приходила сюда каждый день. Иногда я его видела. Однажды мне удалось коснуться его рукава. Меня оттеснили. Рядом всегда кто-то толкался. Как ты думаешь, - девушка развернулась, - если бы мы остались одни, он бы меня полюбил?
  -- Нет, - помолчав, отозвался седой сгорбленный вампир.
  -- Почему?!!
   - Он не мог тебя полюбить, так как хочешь ты. Ты ведь хотела быть единственной, а он любит всех, поет для всех и кричит не только от своей боли. От вашей тоже.
  -- Он пел для меня!
  -- Конечно, для тебя. Но и для других.
  -- Теперь он станет только моим. Мне обещали.
  -- Тебя обманули.
  -- Черный Мастер не мог солгать. Это ты врешь!
   - Есть! - Сашик завертелся на месте. - Где-то тут, рядом. Представляешь, он ее привязал. Вот сволочь!
  -- Чем? - поднялся Лешик.
  -- Дохлой кошкой. Он ее привязал свежим трупом.
   - Деточка, - наклонился Лешик над утопленницей, - встань, пожалуйста, я выкину эту гадость и ты будешь свободна.
  -- Но... он... мне сказал... Нет! Нельзя. Нитка оборвется. Уходите!
  -- Что тебе наболтал Мастер? - в свою очередь заорал Сашик.
   - Он сказал, что самоубийцы имеют страшную власть. Надо только правильно ею воспользоваться. Я буду сматывать нить, пока она ни натянется. И - все. Мы навсегда останемся вместе.
  -- На дне канала?
  -- Пусть! Зато мы будем лежать рядом.
  -- Он больше никогда не сможет петь. И он тебя все равно не полюбит.
   Из-за стены донеслось:
  
   " Облака плывут за туманами.
   Не оставь меня одиночеству..."
  
   - Я должна быть рядом с тобой, - едва слышно подхватила девушка. - Все очень просто я твоя, а ты мой...
   Ее пальцы опять потянули нить.
   - Я должна ждать. Так сказал Мастер. Он пришел, когда я еще... Я сидела тут, на этой самой тумбе. Он принес траву, потом порошок. Он приходил каждый день. Он мне все объяснил. Он не мог солгать! - заорала утопленница. - Меня тошнило. Я наклонилась над водой... дальше не помню.
  -- Вспоминай! - приказал старик. - Вспоминай!
   - А? Да. Я забыла... Трава, потом порошок... Я наклонилась... вспомнила! Он подошел сзади и толкнул меня в воду. Я тонула, а Мастер стоял и смотрел.
  -- Ты все поняла? Ты поняла? Он тебя убил.
  -- Ну и что?! Зато теперь я буду вместе с любимым. Пусть так, лишь бы вместе.
  -- Ты упустила самое главное, - печально прошептал Лешик. - Ты не самоубийца.
   Кукла выпала из ослабевших рук. Девушка посмотрела на свои мокрые ладони, на волосяной трупик, валяющийся под ногами, на две темные фигуры.
  -- Зачем?! Зачем ему это понадобилось?
   - Заманить музыканта в ловушку. Ты принесла свою любовь с Той Стороны. Это - приманка. Прости, девочка, но такова страшная правда: Черный Мастер - обыкновенный грязный некромант, а тот, кто сегодня придет убить музыканта - просто фантом. Мастер воспользовался твоей любовью и твоей доверчивостью. Когда твои сороковины?
  -- Завтра.
   Девушка опустила лицо в ладони и согнулась. Мерцающая кукла валялась в луже под ногами.
   - Плохо. Если до утра не успеешь освободиться, вечно будешь скитаться и вечно тосковать. Только в сто раз сильнее.
  -- А он?
   По кукле пробежал синий гнилушечный огонек.
   - Кто-то решил с ним разделаться самым мерзким образом. И, поверь, они своего добьются, если... Деточка, помочь ему можешь только ты.
  -- Что я должна сделать?
  -- Встань!
   Она поднималась медленно, рывками. За ней тянулись тысячи тонких липких нитей. Она стонала и выла. У Сашика заложило уши. Лешик поднял над ней руки, стараясь помочь. Седые волосы прилипли к черепу. Он весь трясся от напряжения. Был момент, когда у нее кончились силы.
  -- Помоги - простонал старик.
   Сашик встал рядом, зажмурился и тоже протянул руки.
   Вспышка. Короткий хлопок.
   Девушка упала на асфальт. Лешик чуть не свалился рядом. Товарищ подхватил, усадил на тумбу, потом полез за камень и вытащил оттуда исковерканный кошачий трупик. У самого руки тряслись, но добычу не выпускал.
  -- Дед, ты меня слышишь?
  -- Уже.
  -- Я ее выкину?
  -- С ума сошел! Положи в сторонке - пригодится. Садись.
   Блаженную минутку они посидели, выравнивая дыхание. А потом девушка зашевелилась, очнулась, полежала еще немного и легко поднялась. Очень красивая, очень печальная; значительная, какой ни когда не была при жизни:
  -- Что со мной теперь будет?
   - До утра погуляешь по городу, а утром тебя заберут. Не бойся. Жизнь не кончается.
  -- И я всегда буду его помнить?
   - Да. Ты думала Ад это раскаленная сковородка? Нет, деточка, Ад это память, которая остается тем, кто прошел земную юдоль.
  -- Что остается кроме памяти?
  -- Не знаю. Мне не дано.
   Девушка вдруг упала на колени и поползла к Лешику. Она стала похожа на текучую воду, способную, унести неосторожного.
   - Я слышала, в городе есть старик, который может... После, не будет уже ничего. Я не хочу помнить. Отведи меня к нему! Я ведь сделала все, что ты приказал. Музыкант останется жив. Я сама от него отказалась. Отведи меня к старику, который избавляет от посмертия.
  -- Так, - прошипел Сашик. - Вот тебе еще один слух. Что будем делать?
  -- Уйди, - глухо приказал Лешик. - Убирайся!
  -- Как что, так - помоги, а как что, так - проваливай.
  -- Время!
  -- Все, ушел, ушел уже.
   Сашик скачками метнулся в подворотню, там прижался к каменной стене и замер. Со стороны набережной долго ничего не было слышно, потом - низкий рокот и стон. Стонал Лешик.
   Дед лежал, привалившись к парапету, холодный и страшный как прошлогодний покойник. Девушки нигде не было видно.
  -- Герцог! Герцог! Да что с тобой? Сейчас. Сейчас.
   Сашик достал из внутреннего кармана плоскую микроскопическую фляжку, развинтил, плеснул в крышку коньяку.
   - На. Ты не умер? Эй, дед, кончай, придуриваться. Пей, давай! - Руки у Сашика ходили ходуном. Капли шлепали на асфальт. - Ну, пей же. О! Давай: за папу, за маму...
   Старик глотнул. С лица поползла серая бледность. Запавшие щеки, если и не округлились, то обрели приемлемую форму.
  -- Себе - ни капли, - пробормотал из обморочного далека.
  -- Понял уже.
   А дальше они просто сидели в потоке, струящегося из клуба ля минора.
  -- Пора в засаду, - наконец сказал Лешик.
  -- Давай, отложим. На себя посмотри, ты же на ногах не устоишь.
   - Все путем. I am o"key, - как говорят наши заклятые друзья. - Лешик оперся на подставленное плечо и кое-как доковылял до входа во двор клуба. - Пошли в тенек. Туда, на лавочку. У нас еще минут двадцать, пока народ разойдется.
   Из клуба и вправду повалили люди. На набережной сразу стало не протолкнуться. Но не задержались. Сказался поздний час и общее подавленное состояние. Носилось нечто в воздусях. Их бард сегодня не развеял, наоборот, сгустил черный флер. Так что, настроения не случилось.
   Открылась, осветив крыльцо, задняя дверь. Вышли двое. Один крикнул себе за спину:
  -- Ты идешь?
  -- Я задержусь, - донеслось из помещения.
  -- Может, хватит?
   Там молчали.
  -- Такси вызовет, - сказал другой.
  -- Не нравится он мне сегодня.
  -- Он мне и вчера не нравился.
  -- Не перебрал бы дозу.
  -- Ты его что, не знаешь? Отваляется, завтра будет как огурчик.
  -- Ага, зеленый и в пупырышках.
   Они ушли. Двор опустел. Не до конца прикрытая дверь, походила на вход в преисподнюю. За ней ворочалось красноватое свечение. Там еще жило. Во вне все замерло. Камни молчали. Живое оледенело от страха.
   Но вот свет померк, дверь распахнулась.
   Они появились одновременно: музыкант на пороге и размытый силуэт в арке. Музыкант качнулся и сделал шаг. Силуэт тоже качнулся. Со стороны набережной донеслось шипение - фантом обнаружил пропажу наживки; нагнулся подобрать, брошенную игрушку, но кукла рассыпалась, коротко вспыхнув. Фантом ойкнул и отскочил.
   - О! - сказал Сашик, поднимаясь со скамейки. - Мы тут сидим как два партизана, ждем противника, а оно и не противник вовсе. Ха, парень, да ты просто гандон, накачанный чужой кровью.
   Сашик легче тени заскользил вдоль стены.
   Музыкант так и застрял на пороге. Он, похоже, не мог толком двигаться.
   Сашик выметнулся на набережную.
  -- Кого потеряли?
   На него из жидкой тени глянули два слабо мерцающих глаза. Темный силуэт шарахнулся. Но Сашик не дал ему уйти.
  -- Девочку, на заклание оставил, козел! С людьми сговорился? Знаешь, что за это бывает?
  -- Мне ничего не будет, - пискнула тень. - Меня попросили.
  -- А ты и рад стараться. Вторую жизнь обещали? Щас ты ее получишь!
   Еще пока сидели на тумбе, он обмотал кошачий трупик леской, на конце которой болтался серебряный крючок. Ухватив кошку за хвост, Сашик размахнулся, зацепил крючком сгусток мрака, и кинул трупик в канал. Тень легко улькнула следом.
  -- На вечное поселение, - пробормотал Сашик и понесся обратно во двор.
   Музыкант стоял посреди асфальтового пятачка, со всех сторон омываемого волнующимися кустами. Длинные темные волосы падали на лицо. Глаза он плотно зажмурил. Грузноватое, тело покачивалось на широко расставленных ногах. Губы беззвучно выводили:
  -- Вы до меня, все-таки, добрались. Добрались. Добрались...
   Над ним, против него, возвышался старый сутулый вампир. Очки он снял. По смуглому лицу музыканта чертили огоньки, похожие на лазерный прицел.
   - Смотри-ка, - пробормотал Сашик, вставая рядом, - наркотой накачан под самое немогу, а еще сопротивляется.
  -- Пошли! - скомандовал герцог музыканту.
  -- Нет!
   Но сил у него не было. Они это прекрасно знали. У него не могло быть сил. Он их растратил, растранжирил. Не экономил. Жил на всю катушку. И ничего не осталось на страшный последний момент.
   И все же он стоял. Пока Лешик ни потянул за злополучную нитку. Она почти истаяла, но еще тлела, едва различимым красным свечением. Старый вампир дернул, музыкант, не открывая глаз, шагнул в черную тень. Молодой ловко подсек жертву и уложил на траву газона. Лешик, обжигая руки, разорвал нить. Бард трепыхнулся, вкладывая в рывок остатки самого себя, но его уже придавили. Старик навалился на ноги. Руки оказались зажаты стальным захватом. Молодой встал рядом на колени, ухватил голову и отвел в сторону, обнажая шею.
  -- Быстрее, - крикнул старик.
  -- Выключи его, - пробормотал молодой.
  -- Пока не буду. Пусть запомнит.
   Клыки легко пропороли кожу и нашли вену. По телу человека прошла конвульсия, похожая на смертельную судорогу.
   Кровь рванулась по узким каналам зубов. Доктор де Рец не зря считался лучшим в своем деле специалистом. Помповый аппарат реципиента работал отменно. Еще несколько мгновений тело дергалось, но наступил окончательный предел - или Лешик сжалился? - и человек обмяк.
   Минут через десять обмяк Сашик. Старик подхватил товарища и проворно поволок в дальний угол глухого двора, в черную, непроглядную темноту. Оттуда он увидел, как в арку вбежали двое приятелей музыканта, проскочили к двери, подергали, начали лупить ногами. С той стороны не отзывались. Один закричал. Второй спустился с единственной ступеньки крыльца, чтобы разбежаться.
  -- Не ори, - крикнул он ополоумевшему товарищу. - Он здесь.
  -- Живой?
  -- Да, вроде. Теплый. Сердце бьется.
   Вместе они выволокли музыканта на асфальт и занялись реанимацией.
   Как барда приводили в чувство, Лешику досмотреть не удалось. Сашик начал подавать признаки жизни. Старик навалился, запечатал рот ладонью. Сашик затих. На открытом пространстве двора бормотали.
  -- Ты зачем нас напугал? - тряс друга один из спасителей.
  -- Да пошел ты. Никого я не пугал. Вырубился. Не тряси. Меня сейчас вырвет.
  -- Ага, давай, поблюй. Быстрее соскочишь.
  -- Погоди, Ник. Он же трезвый. Смотри. Он трезвей нас.
  -- Вы заткнетесь оба, или мне вам морды набить?! - заорал музыкант.
  -- Ты что завелся?
  -- Я на такую измену попал!
  -- И протрезвел? Не гони.
   Музыкант сел и начал тереть себе щеки. Его трясли, что-то спрашивали. Он больше не отзывался. Потом первым и без всякой помощи встал.
  -- Пошли, тачку ловить.
   Товарищи, шатаясь, потянулись за ним в арку.
   - Голову побрей наголо, - для него одного пробормотал Лешик. Музыкант услышал, дернулся. Его друзья остались в счастливом неведении.
   Двор опустел.
   Вовремя!
   - "Через невидимый глазу забор, с кем-то о чем-то веду разговор. Я знаю, что вена - моя эрогенная зона..." - истошно заорал Сашик и затрепыхался, вывинчиваясь из железной хватки товарища.
  -- Тако, тако, - покивал Лешик. - Кто б спорил.
   Он прижал к себе буйную седую голову вервольфа и начал шептать над ним, только им одним понятные слова. С каждым произнесенным звуком, Сашик затихал, пока совсем ни обмяк.
  -- Молодец. Сейчас все быстренько закончим.
   Лешик достал из кармана плоский стерилизатор, вынул оттуда тонкую прозрачную трубку с иглами на концах; одну иголку вогнал в вену себе, другую Сашику.
   - Ну и гадость они себе колют, - пробормотал старик, когда кровь потекла по трубочке. - Как ты только вытерпел?
  -- Ты-то выдержишь? - отозвался, быстро трезвеющий Сашик.
   - Я-то все выдержу. Я всех выдержу. И не такое выдержу... А здорово мы его подловили! " Я был рожден, чтобы бежа-а-ать...", - фальшиво затянул старик. Язык у него заплетался.
   - Стоп! Хватит, - остановил его молодой товарищ, - Разбежался, гляди, а то и в правду отъедешь.
  -- Считаешь, дезинтоксикация закончена?
  -- Ага. Я уже - почти.
  -- А я... Сейчас, минуточку, только сосредоточусь... Все! Отключаюсь.
   Лешик вытащил иглы, аккуратно смотал трубку и положил обратно в блестящую металлическую коробочку.
  -- Ты идти можешь? - спросил Сашик.
  -- Нет.
  -- И я не могу. Посидим?
  -- Холодно, а у меня радикулит и горло.
  -- А у меня в животе кошки поцапались. Требую бифштекс и рюмку водки. Жрать хочу.
  -- Печень как?
   - Побаливает. За один сеанс такого быка с иглы снять, это вам, герцог, не фигушки воробьям показывать.
  -- Ты ему жизненно важные функции не зацепил?
  -- Старался, как мог. Но депрессуха его какое-то время поломает. Куда без нее.
  -- Знал бы наш трибунал, чем мы тут по ночам занимаемся, - хмыкнул Лешик.
  -- Обрыбятся, - отрезал Сашик.
  -- Тако, тако.
  -- А мы сейчас встанем... Встанем? О, уже встаем...
   Сашик перекатился на живот, потом встал на четвереньки. Лицо начало вытягиваться, на руках полезла жесткая серая шерсть.
  -- Стой! Куда?!
   - Пардон, герцог, в полнолуние бывает. И потом, попрошу учесть, я не всю дозу тебе сбросил, оставил немного для личного пользования. Гуляем!
  -- Гуляем, гуляем. Только на двух. Договорились?
   Сашик, наконец, распрямился, а там и Лешика поднял. Старика мотало из стороны в сторону. Шаркая и пошатываясь, они кое-как выбрались на набережную. В луже перед каменной тумбой валялся клетчатый шарф. Сашик не поленился, поднял и закинул мокрую тряпку в канал. А когда обернулся, увидел на гранитной поверхности тумбы белый казенного вида листочек.
  -- Прочитай, - голос у Лешика непривычно дрогнул.
   - "Алексу, герцогу Фебу и вервольфу Александру. НАИВЫСОЧАЙШИМ Соизволением ваша льгота продлевается на пять лет". Подпись. Печать.
  -- Личная?
  -- А-то!
  -- На пять лет?!
  -- Ага.
  -- Напьюсь, - всхлипнул Лешик.
  -- Тако, тако, - подтвердил Сашик. - Щас и отметим.
  
  
   Подвальный кабачок под странным названием "Пир духа" работал всю ночь. Очень немолодой страшно сутулый мужчина, потоптавшись у входа, выбрал столик у дальней стены. Его друг проводил старика, усадил на место и пошел к стойке. Бармен с сомнением оглядел мятую кое-где запачканную одежду позднего гостя, его седые растрепанные кудри и темные очки.
  -- Платить чем будешь?
   Сашик покопавшись во внутреннем кармане, вытащил на свет пачку зеленых бумажек.
  -- Понял, - ласково улыбнулся бармен.
  -- Коньяк настоящий есть?
  -- За эти, найдем.
   - Бутылку, бифштекс с кровью и колбаски сырокопченой. Слышь, только порежь ее тоненько-тоненько. Чтобы - прозрачная. И водички...
   Лешик налепил на палец легкое колечко колбасы, положил на язык, почмокал и проглотил. Палец потянулся за следующим. Очки валялись на столе. Смакуя, он блаженно прикрыл глаза.
   Сашик вздохнул. У Лешика давным-давно не было ни одного зуба.
  
   К О Н Е Ц
  
  
  
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"