Томочка и Николай Иванович познакомились в шахматном кружке при Доме культуры железнодорожников. Очень скоро выяснилось, что живут они в соседних домах. И, значит, можно возвращаться с вечерних занятий кружка вместе.
Томочка выглядела совсем девочкой. Светлые разлетающиеся волосы. Добрые губы. Серьезные блестящие глаза. Она до глубоких холодов ходила в лёгкой яркой курточке и с непокрытой головой.
Николай Иванович был человеком серьезным. И поэтому, как только понял, что Томочка ему нравится, решил узнать её возраст. Для этого он украдкой заглянул в регистрационный журнал шахматного кружка. Ей оказаќлось не девятнадцать, не двадцать и даже не двадцать два, а целых двадцать пять лет. Это немного приободрило Николая Ивановича. Он очень боялся, что разница в летах будет слишком большой. Но между ними оказалось всего четырнадцать лет.
И, хотя вероятность того, что хорошенькая Томочка влюбится в немолодого, невысокого, кругленького, смешного и печального мужчину, оставалась ничтожной, Николай Иванович почему-то надеялся. И никогда не упусќкал случая проводить Томочку до подъезда.
Всю дорогу он говорил, говорил. Говорил обо всем на свете. Говорил со старанием и с увлечением. Но получалось монотонно и скучно. Томочка молчала и смотрела себе под ноги. Уже кончался ноябрь. Темнело рано. Под ногами были чёрные листья, мокрый асфальт, лужи, иногда ледок.
В Томочкином подъезде никогда не горела лампочка. И Николай Иванович стоял на крыльце и ждал, когда лифт отвезёт Томочку на шестой этаж и когда на её звонок мать откроет дверь.
Однажды Николай Иванович не удержался и на прощание крепко обнял Томочку. Она оттолкнула его, но не убежала, а осталась стоять рядом, растерянно глядя круглыми блестящими глазами.
- Прости, - сказал Николай Иванович, - прости, я люблю тебя.
- Давайте сядем, - сказала Томочка.
Она прошла вглубь двора и села на лавочку. Николай Иванович остановился рядом.
- Встань, холодно, - сказал он.
- Не могу, - ответила Томочка, - у меня коленки дрожат. Вы меня удивили.
Стукнула дверь подъезда. Вышел старик с собачкой. Собачка побегала по двору и подскочила к Томочке, виляя хвостиком. Томочка погладила ее. Шерсть у собачки была шелковистая, холодная. Томочка подняла глаза на Николая Ивановича и спросила:
- Что же мне теперь делать?
У неё на лице было недоумение. И радость. И как будто сожаление.
- Ничего, - ответил Николай Иванович и сел рядом, - просто знай, что я тебя люблю. Может быть, тебе будет приятно думать об этом.
"Мне будет только очень странно думать об этом", - хотела сказать Томочка, но лишь улыбнулась.
Хозяин позвал собачку, и она убежала. Томочка сказала "до свидания" и пошла в темный подъезд. И Николай Иванович подождал, пока она поднимется в квартиру и защелкнет замок.
На следующий вечер шёл дождь. Томочка возвращалась с работы поздно. Она сошла на своей остановке и пошла к дому. И вдруг кто-то догнал её и крепко взял под руку. Она дернулась, но тут же узнала Николая Ивановича.
- Я жду тебя, - сказал он, - пойдем погуляем.
- Дождь идет, - возразила Томочка, с удивлением чувствуя приятное волнение от предвкушения новых объяснений.
- Он слабый, не намокнем, - тихо и уверенно сказал Николай Иванович, так уверенно и твёрдо, что Томочка повернула за ним прочь от дома.
Они пошли через пустырь. В одном месте дорога была раскопана и размыта.
- Подожди, - сказал Николай Иванович, - я подам тебе руку.
- А у вас туфли не скользкие? - спросила Томочка.
- Скользкие, - ответил он, - но это неважно.
Томочка засмеялась и сама перепрыгнула опасное место. Они подошли к обрыву. Здесь кончался микрорайон, росла узкая посадка и была бетонированная площадка с видом на центр города. Центр был весь в размытых дождём огнях. Дул южный ветер, сильный, но мягкий. Стучали ветки голых деревьев. Пахло далеким морем.
Николай Иванович и Томочка стояли около каменного барьерчика и смотрели на огни внизу. У неопытной Томочки сильно билось сердце. Она чувствовала, что сейчас случится что-то необычное. И случилось. Николай Иванович снова обнял её и попытался поцеловать. Она отвернулась. Он поцеловал возле уха, в шею. Легко скользнул ладонью по Томочкиной груди, снова сомкнул руки на её талии.
- Я люблю тебя, Тамара. Выходи за меня замуж.
- Всё это ерунда, - тихо и добро сказала Томочка, освобождаясь от его объятий, - это пройдет. Пойдемте домой. Поздно
- Любовь не проходит, - возразил Николай Иванович.
Его слова прозвучали совсем просто и в то же время очень значительно.
Томочке было весело и странно. Этот смешной и печальный человек, сам не ведая того, выручал её из беды, спасал от безответной любви. Предметом этой любви был Томочкин начальник, наглаженный и надушенный, краќсивый и высокий, умный и женатый. Эта дурацкая, девчоночья не по годам, любовь измучила Томочку до слёз, и она рада была отвлечься. И была благодарна Николаю Ивановичу, хотя с непривычки не могла принять его объяснение всерьёз, относилась к происходящему как к игре.
Но дома, засыпая под шум дождя, Томочка вдруг подумала, что ведь Николай Иванович вполне может быть влюблён в неё так же жестоко, как она в своего начальника. И тогда она должна избегать встреч с ним. Иначе он будет страдать ещё больше. Ведь ответить ему так, как он хочет, она всё равно не сможет.
И на другой день, когда Николай Иванович позвонил ей на работу, Томочка сказала, что занята и сегодня, и завтра, и в субботу. Но вечером он снова ждал её на остановке. Они молча дошли до тёмного подъезда, и Тоќмочка, чувствуя жалость и к нему, и к себе и с силой давя эту жалость, сказала:
- Николай Иванович, не надо больше меня провожать.
Он сразу всё понял, но не отступил. Чуть улыбнулся и сказал:
- Но у вас в подъезде так темно.
Глаза его смотрели грустно и упрямо. Это упрямство вдруг рассердило Томочку. Он потянулся к её руке. Она выдернула свои пальцы и сказала:
- Это опасные игры, Николай Иванович. Мы больше не будем видеться. Я не могу.
И ушла. А он подождал, пока хлопнет её дверь, и пошел в свою тёплую и пустую квартиру.
Ещё несколько вечеров он встречал её у тёмного подъезда. Его рабочий день начинался рано и заканчивался рано. И вечера у него были свободны и пусты. Томочка здоровалась с ним на ходу и скрывалась в подъезде. Николай Иванович слушал гудение лифта, щелчок замка и медленно шел домой.
Потом в Томочкином подъезде вкрутили лампочку, и Николай Иванович исчез. Лампочка перегорала, её очень быстро заменяли. Подъезд перестал быть тёмным. Шахматный кружок закрылся, потому что его руководитель неожиданно умер. Николаю Ивановичу и Томочке стало совсем негде встречаться. У них не осталось никаких поводов.
Томочка иногда вспоминала Николая Ивановича среди своих напрасных душевных мучений, и ей делалось легче. Постепенно она стала подумывать о нём всё больше и даже начала скучать по нему.
Легла зима. Томочкиного начальника перевели на повышение. Он уехал в Москву. Но Томочка почему-то не умерла и не сошла с ума. На душе у неё стало пусто и немо. По вечерам она возвращалась домой одна. Медленно входила в ярко освещенный подъезд и с усмешкой думала: "Вот что такое любовь. Уехал, и я вроде бы уже и могу жить без него. Или вот Николай Иванович. "Ах, люблю, люблю", а получил отказ и враз успокоился".
Может, от этих мыслей, а может, от недостатка витаминов Томочка в конце зимы заболела простудой. Несколько дней она почти все время спала. А однажды утром проснулась и почувствовала себя здоровой. Встала, пошла на кухню, съела оставленный матерью завтрак, выпила лекарство. За окном раскисала оттепель. Всё было серое. Под ветром качались голые деревья. В открытую форточку веяло запахом моря. Во дворе гулял старик с маленькой белой собачкой. Собачка носилась вокруг хозяина, и уши её развевались по ветру.
Томочка оделась и спустилась к почтовому ящику. На нижней площадке кто-то, стоя на табуретке, менял лампочку. Томочка взяла газеты и пошла к лифту. Человек спрыгнул с табуретки и, пробуя лампочку, щёлкнул выключателем. И при ярком свете Томочка узнала Николая Ивановича.
- Николай Иванович? Что вы здесь делаете? Почему? - растерянно и бестолково забормотала Томочка, чувствуя, что у нее от удивления, радости и благодарности кружится голова.
А он смутился, как застигнутый на месте преступления неопытный воришка. И так понятно было Томочке его смятение, так мило он вспыхнул, так ласково и гневно взглянул на неё, что она засмеялась, а потом заплакала.