Хлам проникает незаметно. В виде нечищеной обуви, счетов, оплаченных в последний день, перенесённой с пятницы на субботу уборки, телевизора, как фона с утра до вечера в выходные и с вечера до ночи в будни, одежды не в шкафу, а по стульям, крошек на столе и немытых чашек, бездарно потраченного времени за компьютерными игрушками и неполитых цветов на окошке. Хлам имеет свойство увеличиваться в геометрической прогрессии и захватывать всё свободное пространство. И несвободное тоже. Мысли, эмоции, желания вязнут в хламе, как мухи в мёде, и ой как непросто вернуть всё на свои места. Хлам развращает, он имеет ту же природу, что и лень, с той лишь разницей, что лень первична, а хлам вторичен. Я ненавижу хлам. Избавляюсь от него, как только замечаю его первые робкие ростки и делаю это сразу и беспощадно. По-другому я не умею.
У меня удобная модель брака - сорок на пятьдесят. Сорок процентов эмпатии с моей стороны, пятьдесят - со стороны Алекса. Я не специально так выбирала, так получилось. Мы познакомились с Алексом, и сразу стало понятно, что из этого может что-то выйти. Мы похожи, но не слишком. Не так, как отражаются предметы в зеркале, а как они отражаются в речной воде - с рябью и искажениями. И всё же мы похожи. У нас одна суть. А это важно. Это не мешает делу, а даёт спокойствие и уверенность. Семья - это тыл, а тыл должен быть крепким. Я прихожу домой, чтобы отдыхать. От суеты, работы, дел, завистливых коллег и требовательного начальства, от случайной грубости и прицельных уколов. Я закрываю дверь, и оставляю за порогом всё чуждое и чужое, что составляет этот мир. Я закрываю дверь, и Алекс никогда мне не мешает. Мы садимся на кухне, пьём клубничный чай.
- Сегодня был Летушев, снова затянул все сроки по строительству. Такая проныра! Сумел таки поменять проект. Теперь пятый объект будет тридцатиэтажным, а нам делать новые расчёты.
- Да, Алекс, с Летушевым вам не повезло.
- А как у тебя?
- Нормально. Забавно, но некоторые пациенты больницу путают с парикмахерской. "Мне пожалуйста каре, а не полубокс! И чёлочку подлиннее!" Приходила Краснова - она хочет эпидуральную анастезию. При этом виде анастезии противопоказаны гепарины. А я не могу при её мерцалке отменить гепарин. Ещё бы под гипнозом захотела оперироваться!
- Ну ты же ей объяснила?
- Объяснила, конечно. Но она всё равно осталась недовольной.
- Солнышко, всегда найдутся люди, которые не способны понять, что два плюс два - четыре.
- Да, Алекс.
- Ещё чаю, Ирма?
Мы пьём чай и болтаем о разных вещах, и, несмотря на то, что работаем в разных сферах, нам не скучно слушать друг друга.
Сегодня я задержалась на работе. Я не люблю этого. Научно доказано, что хорош не тот работник, который перерабатывает, а тот, который всё успевает вовремя. Я всегда всё успеваю. И сегодня всё успела: сделала обход, показала заведующей сложных больных, напечатала дневники, скорректировала лечение, подготовила выписки. Копылова привезли без десяти четыре. Можно было уходить, дежурный врач уже пришёл. Я только заглянула в палату. Копылов лежал бледный, как и положено при инфаркте. И только синие-синие глаза въедливым буравящим взглядом царапали меня. "Доктор, вы ведь мой доктор, правда?"
Обычно в таких случаях я говорю, что мы увидимся завтра, а сегодня все вопросы - к дежурному врачу. Но в этот раз что-то меня зацепило. То ли то, что Копылов был слишком молод для инфаркта, то ли его синий взгляд. Я почувствовала не жалость, нет, а непонятное беспокойство. Я отчего-то подумала, что Пётр Иванович ещё повозится с отяжелевшим Шишевым, и прежде чем доберётся до Копылова. Я взяла новенькую, только что заведённую историю, фонендоскоп, тонометр и пошла описывать поступившего. Я задавала стандартные вопросы: когда появилась боль, где болит, каков характер боли (давящий, колющий, режущий, жмущий), но при этом почти физически ощущала, как он на меня смотрит. Будто погружает в свои синие озёра. Странно. Глаза как озёра. Никогда не встречала таких глубоких озёр.
- Милая, в "Искре" начался показ "Неженской работы". Хочешь, сходим?
- Хочу. Говорят, увлекательный триллер с претензией на оригинальность. Вика смотрела, ей понравилось.
Алекс заказал билеты, и мы отправились в кино. Кино, поп-корн и кока-кола. Почти как в прошлом веке. И хотя всё это можно прекрасно устроить дома, мне всё равно нравится выбираться в кино. Наверное, оттого, что такие походы создают иллюзию светской жизни.
Боже, как быстро пробежала неделя. Казалось, только началась, а уже суббота. Неделя промелькнула, как ёлки за окошком экспресса, а мне кажется, будто меня обокрали.
Я люблю размеренное течение времени. Это правильно, потому что время состоит из часов, минут и секунд. А секунда - совершенно определённая величина. Определённость - всегда лучше неопределённости. Неопределённость - недостаток начальных данных. Без начальных данных невозможно идти вперёд. Вокруг суета, и ты суетишься, и возрастает вероятность ошибки.
У Копылова непроникающий инфаркт. Через пять дней, если всё будет нормально, можно выписывать. Он такой странный. Всегда очень серьёзный на обходе. А сегодня : "Ирма Илларионовна, улыбнитесь, пожалуйста. У вас потрясающая улыбка". Я растерялась и улыбнулась. А он сказал: "Ну, теперь я поправлюсь в два раза быстрее". Как будто рубцы формируются под действием улыбок, а не времени! Странно, что я о нём думаю. У меня же правило не думать о работе дома. А сейчас я сижу и опять улыбаюсь. Улыбаюсь просто так.
- Дорогая, Алевтина звонила, она с Федом собирается на выставку импрессионистов. Звали нас. Пойдём?
- Почему бы и нет. Пойдём!
Забавная выставка. Огромные полотна в пятнах цвета. Множество мазков, крупных и мелких. Мане, Моне, Сезанн, Кайботт, Ренуар. Какое счастье, я не могу быть художницей! Я бы никогда не поняла, зачем люди платят импрессионистам. Издалека - зачатки гармонии, вблизи - сплошной хаос. Получается, гармония возникает из хаоса. Но ведь это неправда. Хаос захватывает всё вокруг и ему всегда мало. А гармония борется с хаосом, в этом суть. Что до меня, то я на стороне гармонии.
Завтра выписывать Копылова. Динамика хорошая, ферменты почти в норме, кардиограмма, будто ничего не бывало. Я его "любимый доктор". Так он утверждает. Сегодня на обходе так и сказал: "Ирма Илларионовна - вы мой любимый доктор". Я ничего не ответила, а теперь мне почему-то приятно вспоминать об этом. А голос у Копылова подстать взгляду, незаметно проникает. Так странно! Нельзя чувствовать взгляд и нельзя чувствовать голос. Голос можно услышать, а взгляд увидеть. А мне кажется, будто я чувствую.
Для чего-то люди заводят домашних животных. От них нет проку, но считается, они создают уют. Так я всегда считала. А сейчас мне хочется, чтобы у меня был кот. Я бы держала его на руках, и в котовом тепле и котовом урчании спряталась от глаз и голоса Копылова. Глупости. Непонятно вообще, к чему я думаю о работе, находясь дома.
- Алекс, может, заведём кошку?
- Кошку?! Это так неожиданно. Ну, если ты хочешь...
- Да нет, я просто так...
Когда я шла с работы, у дверей больницы встретила Копылова. Он меня ждал. Я удивилась, даже вздрогнула. А он сказал: "Ирма Илларионовна, если вы мне не позвоните, мне придётся переносить второй инфаркт, чтобы увидеть вас". И сунул в руку бумажку. Ладонь у него тёплая и сухая. Когда он поступал, вряд ли у него были такие ладони. Я взяла бумажку с телефоном и быстро-быстро пошла прочь. А сердце билось тоже быстро-быстро. И, кажется, проскочила экстрасистола. Но у меня ведь не может быть экстрасистол! А потом я не пошла домой, а отправилась в парк и села на скамейку. И в голове был такой сумбур. Наверное, я впервые поняла, что такое сумбур. Я просто сидела на скамье, и ни о чём не думала. Мне было хорошо. В голове звучал голос Копылова: "Ирма Илларионовна - вы мой любимый доктор". Мне не хотелось домой. А хотелось сидеть на скамейке. И чтоб рядом был Копылов, и смотреть в его синие, как берлинская лазурь глаза. И слышать эти слова по-настоящему. И чувствовать тепло рук. И просто быть рядом. Если бы мы поженились, это был брак сто на... сколько? И тут мне стало страшно, потому, что я не знаю степень его эмпатии. А степень моей эмпатии меня ужаснула. Потому что ненормально, когда степень возможной эмпатии превышает пятьдесят. Я не предполагала, что такое случится со мной. Я была уверена, что сорок - максимальная степень эмпатии для меня. Я так создана.
- Ты сегодня поздно.
- Да, Алекс, погуляла немножко. Погода тёплая, как летом. Захотелось пройти.
- Жаль, не позвонила мне, я бы заехал за тобой, погуляли бы вместе.
- Мне тоже жаль, Алекс.
А сейчас я закрылась в кабинете и не знаю, что делать. Такое странное, ноющее, тревожное чувство. Необычное и приятное. Что же это такое? Но так невозможно. В голове сумбур. Мысли скачут как белки, и мне приходится держать голову руками. Так невозможно, не-воз-мож-но. Странные люди, как они справляются со стопроцентной эмпатией? Не понимаю. Как справиться мне? Ведь это бардак, жуткий бардак. Это ненормально. Это всё меняет, всё рушит. Разрушает порядок. Я думала пыль - это хлам. То, что обозначается старомодным словом "любовь" - вот настоящий хлам. Она захватывает всё, что только может, и ей мало! Боже, как это мерзко, гадко, отвратительно. Это хлам, который разрушает изнутри, это страшно.
Я сидела в кресле, свернувшись калачиком. Когда я поняла суть происходящего, я успокоилась. Появилась ясность, и от неё спокойствие. Слава создателю, среди людей встречаются умные индивидуумы. Тот, что сделал меня, безусловно, умён. Счастье, что последние двадцать лет выпускаются только усовершенствованные модели биороботов. Иначе где окажется мир? С таким беспорядком?
Я расстегнула кофточку, выдвинула левую панель. Определила степень моей эмпатии. Так и есть - сто процентов. Кто бы мог подумать! Было грустно - чуть чуть. Красным цветом обозначила шестьдесят из ста. Выбрала опцию "убрать хлам", и нажала кнопку.