Натура у Сергея Геннадьевича Шишанова была двойственной. На красные байки приятелей о гиперубойности и суперкучности импортных стволов он не велся и довольствовался простым ижевским карабином калибра семь шестьдесят две. Но вот машины отечественные не любил. И снегоход недавно приобрёл канадский, новейшей модели, с цифровым инфоцентром, подогревом рулевых ручек и подготовкой под индивидуальную раскраску.
Пересмотрев кучу картинок, изучив возможности современной аэрографии, решил пока оставить корпус девственно белым. Потом, после охоты, пригласить автохудожника на дом - похвастаться трофеем, и пусть с натуры делает свой дизайн-проект!
Да, была, была слабинка у Сергея Геннадьевича: любил Шишанов распустить хвост веером. Нравилось ему ловить восторженно-завистливые взгляды, нравилось удивлять. И особого значения не имело, у ровни его или у слесаря из салона полезут глаза на лоб от восторга и восхищения.
Вот и тогда, пятнадцать лет назад, запихал Надюшке в рюкзак резиновый матрас, да слегка надул его. Рюкзак получился лёгким, но громадным. Надюшка торопилась, бежала, пытаясь догнать, а рюкзак качался от ветра, застревал между деревьями на узкой тропинке. Она сердито вырывалась из цепких хвойных объятий и снова догоняла.
Шишанов испытывал необъяснимый кайф, когда редкие встречные ошалело оглядывались на него, рыжего, с бородой, как у Хемингуэя, ужасно старого и опытного в свои двадцать пять, а потом - на молоденькую беременную Надюшку с необъятным рюкзачиной.
Сейчас, с его-то возможностями, эпатировать можно не только надутым рюкзаком. Эх, был бы сын! Сын оценил бы этот новый снегоход! В пятнадцать лет каждому пацану понравилась бы такая игрушка. Да что там снегоход!
Шишанов закрыл гараж, вошёл в дом. Плеснул в широкий стакан коньяка, сел у камина. Чтобы не поддаться воспоминаниям, которые опять готовы были сделать этот вечер похожим на пять тысяч предыдущих вечеров, Шишанов включил видео о прошлогодней охоте.
В кадре - добротный таёжный дом его приятеля и конкурента Виталия Самойлова. Семеро мужчин за столом. Жестикулируют, деловито обсуждают предстоящее мероприятие. Вот и он сам, Шишанов. Ну и рожа! Красавчик! Хорошо, что глаз уцелел! Теперь, конечно, мог бы привести себя в порядок, сделать пластическую операцию. Ему уже не раз об этом намекали.
Сергей Геннадьевич усмехнулся. Зачем? Сначала было не до этого, потом привык. Безобразные шрамы на левой стороне лица, скомканное ухо и полуприкрытый наплывшим веком глаз потворствовали его привычке эпатировать. Работе это не мешало. Даже наоборот. Дисциплина на предприятиях Шершавого, как прозвали его подчинённые, была на высоте. Конкуренты тоже побаивались. Да и женщины не отказывали. Как ни странно, почему-то любили. Страстно и самозабвенно. Хотя и недолго, - честно признался себе Шершавый.
На экране мужчины в белых маскировочных костюмах вышли на крыльцо. Побежала под колёса заснеженная дорога. Остановка в лесу. Смеющийся Виталька выкатывает из машины снегоход. Потом охотники заняли позиции. Снимал кто-то из них. Обречённо притих лес. Замерли шапки снега на пихтах. Исступлённо залаяли собаки. Камера выхватила возбуждённо трепещущий хвост Варнака, который с Виталькиной Найдой азартно носился по рыхлому снегу. Хотя ждали его, всё равно неожиданно выскочил из сугроба медведь. "Здоровый, чёрт!" - вспомнил Шершавый.
Варнак подкатился под ноги зверю. Тот замотал головой, стряхивая с себя прерванный сон и назойливых лаек. Потом резко прыгнул в сторону Витальки, который стоял к нему ближе всех.
- Не стреляй! - услышал свой вскрик Шершавый.
Выстрелы всё же раздались, медведь вздрогнул, продолжая по инерции переть на Самойлова. Шершавый тоже тогда стрельнул, мысленно попрощавшись с глупым псом, по молодости не сумевшим справиться с азартом и вовремя отцепиться от медведя. Зверь распластался в нескольких шагах от Витальки. Камера показала крупным планом припорошенную снегом голову зверя, нестрашную уже, мёртвую морду. Довольные лица охотников. И лишь на лице Шершавого - досада, которая усиливалась съехавшим вбок шрамом.
Сергей Геннадьевич выключил видик, налил ещё коньяка.
Он так и не простил Витальке гибель Варнака. Подмял под себя незадачливого конкурента, как тот медведь подмял задетого пулей пса. И не сожалел об этом.
"Ну, это разве охота?" - раздумывал Шершавый, подкладывая в камин полешко.
"Столько много народу, а толку? Медведя завалили. Но чья, чья пуля его убила? До сих пор никто не знает. И ощущения не те. Эх, то ли дело тогда..."
Разгорячённый коньяком мозг был больше не в состоянии справляться с тщательно отгоняемыми воспоминаниями.
****
Для Серёги пробежаться по тайге, подступающей к Поднебесным Зубьям, всегда было делом самым обычным. А Надюшке доктора говорили, что гулять беременным полезно. Никто тогда и предположить не мог, во что выльется та прогулка за черникой.
Зачем тогда Серёга прихватил с собой дедову двустволку? Никакой нужды нести её с собой в поход "за витаминами" не было. Да и тяжёлая она. Неужели, только для того, чтобы произвести впечатление на свою молодую жену? Показать, какой он взрослый, крутой? Или предчувствовал, что понадобится в лесу оружие?
Остановились на ночёвку на берегу таёжной речки. Серёга привычно установил палатку, развёл костёр, спустился по камням за водой. На большом валуне лежала Надюшкина одежда. Сама она тоненько визгнула, застенчиво прикрыла руками острые маленькие грудки и присела, плюхнулась в воду. Серёга побросал котелки и как был, в одежде, побежал к жене по скользким камням. Они хохотали и плескали друг в друга пригоршни прохладной воды, сверкающей в предзакатном солнце. Потом он согревал озябшие грудки ладонями и губами, гладил тугой выпуклый живот. Прикладывался к нему ухом, щекоча бородатой щекой и пытаясь уловить, почувствовать присутствие сына.
Они сидели у костра, пили чай. На Амзасской воде он был удивительный. В городе никогда такой не получается, даже из самой лучшей заварки!
Давно готовое к закату солнце всё медлило, не уходило, скользило жирным блеском по журчащей меж камней речке, ласково трогало прощальными лучами редкие пока вкрапления золота на малахитовой зелени леса, заставляло вспыхивать Надюшкины волосы при каждом повороте головы. Не понимая, отчего это с ним происходит, Серёга старался насмотреться, надышаться, напиться очарованием вечера, вобрать в себя ощущение покоя и умиротворения. Опять предчувствие? Оттого и запомнились обострённо все детали, будто произошло это только что, а не пятнадцать лет назад.
На тропинке со стороны горы появились двое. Надюшка испуганно прижалась. Парни сгибались под рюкзаками, по-настоящему тяжелыми.
- Здорово, ребята! Вы наверх или возвращаетесь? - приветливо спросил худой, долговязый, освобождаясь от ноши.
- За черникой идём! А вы сверху? Как там ягода? Есть? - спросил Серёга.
- Да нормально, нынче она крупная и рано созрела.
- Чайком не угостите? - подошёл к костру второй, плотный, парень, в мокрой от пота футболке. - Митя, - жизнерадостно представился он, - а тот, длинный - Димка.
- Конечно! Подсаживайтесь! Вот сахар, конфеты, - засуетилась Надюшка и натянуто засмеялась:
- Дима и Митя - это же одно и тоже!
- Ну, в общем, да. А хотите черники попробовать? Вам, вижу, витамины нужны, - заметил Дима Надюшкин живот и, сутулясь над рюкзаком, щедро нагрёб полную миску чёрной, с сизоватым отливом ягоды с прилипшими мелкими листиками.
- Да мы сами завтра наберём, - начал было отнекиваться Серёга.
- Да, ладно, не парься. Завтра своей наберёте, а сегодня нашей поешьте! - подмигнул Надюшке новый знакомый.
- А где вы брали ягоду? Выше зоны леса? - расспрашивал Серёга.
- Да там, на курумнике, у квадратного озера, полно её.
Два Дмитрия решили переночевать на этой же поляне, поставив палатку чуть дальше. Пока они занимались ужином, Серёга прямо у костра надул матрас, упал на него, проверяя упругость, потом растянулся, расправляя уставшее тело. Рядом присела с миской Надюшка, стала есть ягоды, выбирая их пальчиками, которые тут же окрасились лиловым соком.
Разговорились. Новые знакомые оказались из одного с ними города. Студенты, решившие подзаработать на чернике. Это была их третья ходка.
- А что? Бидончик черники как два ведра любой садовой ягоды стоит! Прям в электричке разбирают! - хвалился Митя.
- Ну, а вы? Медведей не боитесь? - неожиданно спросил Дима.
Надюшка медленно отставила миску и повернула к мужу слегка испачканное черникой лицо. Остановила на нём немигающие глазищи.
- Да какие сейчас медведи? Конец августа. Сытые они. От людей подальше держатся, - бодро сказал Серёга и с бравадой добавил:
- Ну, а если что, у меня вон ружьё есть!
- Покажь! - заинтересовался Митя.
Серёгу понесло. Он хвастливо демонстрировал старенькую двустволку, сбивчиво торопился рассказать о ней все охотничьи истории, которые слышал когда-то от деда. И сразу превратился из опытного и мудрого, каким себя мнил, в обыкновенного мальчишку, правда, с бородой, как у Хемингуэя, только не седой, а рыжеватой.
- А патроны-то есть? - азартно спросил Митя.
Серёга оглянулся.
- Зачем ты?... - прошептали фиолетовые губы.
- Да, ладно, Надь, я сейчас, - мимоходом чмокнув жену, Серёга метнулся в палатку и вытащил патроны.
Солнце уже село, лес постепенно растворялся в синеватых сумерках.
Когда на поляну кубарем выкатился медведь, и завизжала Надюшка, ружьё было в руках у Мити. Он резко обернулся и выстрелил.
Парни оторопело переглянулись. Потом рванули к упавшему ничком телу. Дима протянул длинную ногу, тронул тёмную кучу носком ботинка. Медведь не шевелился. Когда притащили его поближе к костру, разглядели: мишка оказался совсем маленьким. Наверное, родился зимой, одно лето только и прожил.
- Ладно, Надя, ты это... иди спать. Что теперь поделаешь? - Серёга обнял жену, подтолкнул к палатке.
- Да испугался я, с испугу пальнул, - кисло оправдывался Митя, - этот вон, - кивнул он на долговязого, - всю дорогу медведями пугал, а тут ты со своим ружьём!
- Ладно, будешь сейчас всех обвинять! - огрызнулся Дима.
- А где мать-то его? - спросил Серёга, вглядываясь в темноту.
- А чёрт его знает! Сразу не вышла, значит, нету её, матери-то. Видать, заблудился, отстал, а, может, и убитая мать давно...
- Не факт. Придётся дежурить ночью. И с этим нужно что-то делать, - кивнул Серёга на трупик.
- Да ну, дежурить, - возмутился Митя, - мы за сегодняшний день так наломались, с ног валимся! А трофей - дарю! Дитёнку своему чуни сошьёшь!
- Завтра нам рано вставать, чтоб на электричку успеть, - виновато пояснил Дима и повернулся.
- Ну... спите, мужики! - растерянно сказал Серёга в сутулую спину.
Он оттащил медвежонка подальше в лес, завалил камнями. Сел на надувной матрас. Ружьё пристроил рядом, наготове. Сидел, облокотившись спиной о берёзовый ствол, и прислушивался к ночи.
В темноте речка журчала звонче. Покрикивала ночная птица. Шипели и потрескивали дрова в костре. Тревожными шорохами дышал лес. Всхлипывала в палатке Надюшка.
- Надя, не плачь! Хочешь - иди сюда, вместе подежурим! - негромко позвал Серёга.
Она пришла. Зарёванная, уткнулась мокрым носом в шею, зашептала:
- Что теперь будет, Серёжа? Он же маленький совсем, ребёнок.
- Ну, ну, полно, не расстраивайся, - с трудом подбирал слова Серёга, - нечаянно так получилось. Несчастный случай.
- А если бы нашего мальчика кто...
- Ну, вот что. Ты себя не накручивай. Тебе нельзя волноваться. Спи давай! - строго сказал Сергей, - утро вечера мудренее.
Сбегал в палатку за спальником, укрыл жену, прилёг рядом, прижал к себе, баюкая как маленькую, успокаивая. Вскоре Надюшка задышала ровно, лишь изредка всхлипывая во сне.
"Чёрт! И принесла же их нелёгкая! - чертыхался про себя Серёга. - Такой вечер испортили! Если бы не они, я бы и не вспомнил о ружье!"
Пощупал под краем матраса - здесь оно, на месте. Попробовал смотреть на небо, думать о звёздах, чтобы усыпить тревогу и не уснуть самому.
Медведица пришла под утро.
Солнца ещё не было. Лишь едва зарозовело небо на востоке. Над рекой неподвижно стоял холодный туман. Она и вышла из-под берега вместе с туманом, принеся его с собой на поляну. Бесшумно прошла мимо спящих людей, углубилась в лес, разрыла камни, наваленные на её детёныша. Лизнула запёкшуюся кровь под лопаткой своего малыша. Огромными скачками понеслась обратно. Обрушила мощный удар на голову Надюшки, лежащую на плече мужа, пробороздив когтями по его лицу. С силой шмякнула мужчину о ствол берёзы. Принялась остервенело трепать зубами и рвать когтями беременную женщину, пытаясь отнять обе сосредоточенные в ней жизни.
Потом метнулась по поляне, вмиг преодолев расстояние между палатками. Всё произошло слишком быстро.
Когда Серёга пришёл в себя, медведица стояла к нему боком, на том месте, где раньше была палатка студентов, и натаскивала лапой валежник, укрывала хворостом... что? Из-за тумана было плохо видно.
Серёга вытер рукавом кровь, заливающую левый глаз, медленно, стараясь не дышать, подполз к матрасу, нашарил валяющуюся в траве двустволку. Тщательно прицелился и выстрелил дуплетом в горбатый загривок. Тут же вскочил, с силой переломил ружьё, отбросил дымящиеся гильзы и вогнал в стволы ещё два патрона. Медведица завалилась набок, потом села, мотая огромной башкой и вскидывая лапу, будто хотела опереться на невидимую стену, а цепляла лишь зыбкий туман. Маленькие пронзительные глазки жгли насквозь ненавистью и злобой. С усилием поднялась на задние лапы и стала надвигаться чёрной громадиной. В холодной ярости всадил Серёга и эти две пули в раскрытое мощное тело. Зарядил стволы снова. Но зверь уже остановился, покачнулся и рухнул в двух шагах от него. Огромная лапа судорожно дергалась, тянулась к своему обидчику, когти со скрежетом скоблили каменистую землю. В поверженную медведицу выпустил оставшиеся пули.
****
Вот, вот каких ощущений не хватило Шершавому на прошлогодней охоте! Мести, жажды убийства смертельного врага, вмиг отнявшего у него счастье, любовь, жену и нерождённого сына, клокочущей ярости, рождающей холодный расчёт в выборе тактики. Праведной злости, пробуждающей инстинкт открытого противоборства человека и зверя. Опьянения от схватки не на жизнь, а на смерть.
Это не то, что там, в десятиминутном фильме, - семеро на одного, да ещё и с собаками! Нет! В этот раз он пойдёт один.
Шершавый смотрел в иллюминатор, но не видел ни сверкающей белизны снега, ни красот зимней тайги. Теперь он не прогонял воспоминания, от которых убегал все эти пятнадцать лет. Убегал в работу до одури. В свой не всегда чистый бизнес. В покупку новых игрушек вроде снегохода или очередного автомобиля.
Почему сейчас? Да кто его знает! Достигнув определённого положения и зарабатывая столько, что уже и придумать не мог, на что ещё потратить, ощутил вдруг какую-то пустоту, собственную ненужность, никчёмность существования. Говорят, клин клином вышибают. Может, эта авантюра вернёт утраченный вкус к жизни.
Теперь он разрешил себе вспоминать.
Ноздри Шершавого затрепетали. Он даже почувствовал вновь этот запах. Сыроватый запах багрово-фиолетового месива растоптанной черники из опрокинутых рюкзаков смешался с приторным запахом крови. Изломанное тело долговязого Димы скрючилось нелепым зигзагом. Его вывернутая нога лежала поперёк груди второго студента. Из-под этой длинной ноги из разодранного живота коренастого медленно выползали сизовато-белые перламутровые кишки. Зуммером гудели, приноравливаясь сесть, жирные изумрудные мухи. И кровь. Всюду кровь.
Вот и Надюшка. Голова жены свёрнута набок. Золотистой осталась только прядка, остальные волосы намокли и стали красно-бурыми. Тело тоже в крови. Удивлённо и обиженно распахнуты огромные глазищи. А губы... Губы все ещё перепачканы черникой.
Никогда. Никогда потом Серёга не мог есть эту ягоду.
Шершавый выкатил снегоход. Забрал рюкзачок у охранника. Тот выпрыгнул было следом, всё ещё не веря, что его не возьмут с собой. Сергей Геннадьевич махнул рукой, сваливайте, мол. Вертолёт поднялся, унося разочарованного охранника и невозмутимого егеря. Петрович - молодец! Привык уже. Деньги, которые платили ему охотники, приучили старого ничему не удивляться. И сейчас Петрович не удивился необычной просьбе показать ему только квадрат на карте. Сказал лишь:
- Покажу, на местности. Сам. Там главное, к Усе поближе держаться. Нынче медведи у реки спать залегли. Чуют, что не затопит весной. Там и найдёшь, если повезёт. Вечером жду тебя. Баньку истоплю жарко, как ты любишь! Подруливай!
Чего там высмотрел Петрович из иллюминатора, не понятно, только велел садиться здесь, на большой поляне на берегу. Шершавый осмотрелся. Ещё только середина декабря, а снегу уже навалило прилично. Слева поляна круто обрывалась в заснеженную реку. Впереди и справа синел лес.
Вот это техника! Снегоход взревел, как свора мотоциклов. Шершавый слишком сильно поддал газу и тут же оказался в снегу, не поспев за выскочившей из-под него машиной. Хорошо, что выдернутая при падении чека заглушила двигатель! А то ищи-свищи в поле этого необузданного мустанга! Со смехом над собой выбрался из глубокого снега. Вскоре приспособился к норовистому "канадцу" и неожиданно для себя стал с упоением носиться на нём по поляне. Взлетал на пригорки, летел, как птица, в свободном полёте, с замиранием сердца обрушивался вниз, с мальчишеским азартом закладывал крутые виражи, взметая шлейфы снежных брызг. И испытывая настоящий кайф от гонки... С кем? Эх, жаль, что его никто здесь не видит!
"Однако пора подумать и о наших баранах, в смысле, медведях", - напомнил себе Сергей Геннадьевич. И вновь им овладело состояние мстительной решимости, которое пригнало его сюда. "Убью, суку!" - обещал он всему тёмному лесу с его дикой жестокостью, которая в одночасье сломала ему жизнь, обрекла на ставшее невыносимым одиночество и сделала его самого таким же жестоким.
В лесу скорость пришлось снизить. Шершавый лавировал между обвешенными снегом пихтами, иногда слезал со снегохода, делал круг-другой на лыжах, присматривался к безмолвным холмикам в чащобе, под которыми мог, по его представлениям, хорониться в зимней спячке медведь. Потом возвращался, опять заводил "канадца", выруливал на поляны, чтобы, развернувшись, снова с разбегу вгрызаться в тайгу. Медведь на поединок выходить не спешил. Или не было здесь медведей? Видно, пошутить решил Петрович. Покатается, мол, Шершавый, да прикатит в баньке париться.
Густым лохматым снегопадом навалились сумерки. Зимний день короток! Снег не только понизил видимость, но и заметно глушил звуки. Словно сквозь вату продирался снегоход по лесу, наматывая километры разочарования. Шершавый разозлился. Он не хотел думать, что он будет делать один на один с медведем в кромешной темноте. Вопреки здравому смыслу гнали его вперёд ощущение незавершённости задуманного и горечь предвкушения возможного проигрыша. Ну, не мог, никак не мог он вернуться ни с чем!
Шершавый включил свет. Мощная фара-искатель пробивала в сумерках блуждающий светлый коридор, по бокам которого быстро сгущалась синяя темнота. Выскочив в очередной раз на полянку, Шершавый только теперь вспомнил наставления Петровича искать ближе к речке. Заложил вираж, чтобы въехать в лес по самой кромке высокого берега, но не рассчитал в темноте расстояние и с разгону выскочил на гребень нависшего над ним карниза. Снегоход тяжело закувыркался вниз вместе с обрушенным снегом, с маху пробил тонкий здесь лёд и ухнул в ледяную воду.
Мгновенно обожгло холодом. Снегоход тут же потащило под лёд сильным течением. Инстинктивно Шершавый схватился за ещё теплый руль. "Ну, и на кой чёрт мне этот подогрев?" - пришла в голову нелепая мысль. Канадская машина вместе с отечественным карабином скрылась в чёрной воде.
В быстро намокшей одежде Шершавого потянуло ко дну, до которого было метра два. Он оттолкнулся ногами и вынырнул. Скинул рюкзак и мешающий видеть шлем, вцепился в припорошенную снегом скользкую кромку льда, пытаясь вылезти из промоины. Слабый декабрьский лёд подломился под тяжестью тела.
- Врёшь! Меня взять не так-то просто! - рычал Шершавый, выныривая из быстрины и вновь наваливаясь на крошащийся лёд.
Наконец, ближе к берегу, от седьмой или восьмой попытки, он не сломался, выдержал вес. Шершавый выполз из воды и в изнеможении откатился в пухлый снег. Сверху продолжали сыпаться ватные хлопья.
- Так и завалить, на хрен, может! - встрепенулся он и начал карабкаться на высокий берег. Это было непросто: рыхлый снег съезжал с крутого склона, увлекая человека снова и снова вниз, к реке.
Кое-как выбравшись наверх, прислонился к стволу дерева, пытаясь отдышаться и обдумать выход из ситуации. В мокрой одежде, начинающей покрываться твёрдой коркой с налипшим снегом, становилось невыносимо холодно.
- А что делать? Трясти надо! - отлепился Шершавый от ствола, намереваясь выйти хотя бы на свой след от снегохода, по которому его могли бы найти. Ноги утопали в рыхлом снегу. Кое-где приходилось брести по пояс. Холод пробрал уже до костей, до самой маленькой косточки... "Не останавливаться! Идти!" - приказывал себе Шершавый и уже в полуобморочном состоянии полз дальше. Всё! Сил больше нет! Навалилось какое-то странное безразличие. "А может, ну его, на хрен. Смерть от холода, говорят, самая лёгкая. Уснул и всё, все твои проблемы одним махом..." - вяло зашевелилась в голове заманчивая мыслишка. Прижался спиной к толстому стволу. "Сейчас, отдохну чуток..." Прикрыл глаза, воображение тут же нарисовало картинку. Как уснул он под деревом, лохматый снег тут же завалил, замаскировал так, что никакой Петрович не сможет найти. А весной вытает из-под снега уродливое, обгрызенное лесными мышами тело, тронет его ласковое солнышко, и на гнилостный запах придет тот, кого он сегодня так долго искал...
- Ну, уж хрен тебе! - поднял себя рывком Шершавый, - Кто это может знать, какая смерть лёгкая, а какая...- Сделав шаг в сторону от дерева, он вдруг ушёл с головой куда-то вниз.
- Чёрт! Пещера какая-то! - негнущиеся пальцы нащупали корявую стенку, корни. - А тут тепло! - не успев толком понять, где он очутился, Шершавый мгновенно уснул. Сработала защитная реакция измученного организма.
****
Утром вокруг берлоги звонко залаяли собаки.
- Вот он, тут, - послышались голоса охотников.
В бок Шершавого уткнулась свежевырубленная берёзовая палка с развилкой на конце и больно зашибла рёбра.
- Вылезай, мишка, конец тебе! - орали снаружи.
- Не стреляйте! Я тут, я! Человек, а не мишка, - что есть мочи завопил Шершавый и начал выбираться из ямы.
- В первый раз вижу такое! Кто ты, человек? - заржал охотник, отгоняя лаек.
- Не стреляйте! Я это! Шишанов моя фамилия!
- Это который Шишанов? Шершавый, что ли? - продолжал веселиться охотник, лица которого Шершавый никак не мог разглядеть.
- Ложись! - заорал вдруг второй охотник.
Шершавый рухнул плашмя и закрыл голову руками, вжимаясь в снег всем телом. Следом за ним из берлоги вылез медведь и сонно озираясь, замотал головой. Выстрел сбил медведя с ног. Опять подскочили собаки, вцепились в зверя. Тот ещё шевелился, отмахивался от них, силился подняться.
- Эй, Шершавый! Или как там тебя? Добивать будешь? Держи карабин! Твоя добыча! - сказал охотник и протянул оружие.
Шершавый поднялся, принял его, машинально прицелился. Медведь обречённо смотрел маленькими глазками, как показалось, с тоской и укоризной. Шершавый замешкался.
- Не ссы, стреляй, ну!
Шершавый выстрелил. Медведь ничком тюкнулся в снег.
- Он же спас меня, мужики, - виновато пояснил Шершавый свою нерешительность, - без него пропал бы, замёрз на хрен...
- Ему так и так конец! А ты спасибо скажи, что мы в тебя не пальнули! Человек, мать твою...
Шершавый повернулся к охотнику - отдать карабин. И увидел лицо.
- Виталька? Самойлов? Ты же мёртвый! Я же сам твои похороны...
- Сам ты мёртвый! - осклабился Самойлов и наставил на Шершавого чёрное дуло.
- Тьфу, чёрт! Приснится же такое... Виталька...
Год назад, вскоре после той охоты, когда спасая Витальку от перевшего на него медведя, нечаянно подстрелили Варнака, Шершавому стало известно, что Самойлов затевает против него нечестные игры, договариваясь с третьими лицами. Шершавый сработал тогда быстро. Кого-то перекупил, с кем-то поделился. Молодой и азартный, Самойлов не смог пережить неудачу. Вмиг оказавшись без денег и бизнеса, быстро опустился, запил, потом сел на иглу сам и подсадил жену. Обоих нашли с передозой. Совсем недавно, сорок дней не прошло ещё. Шершавый устроил супругам пышные похороны...
А потом, дней через десять поехал на окраину города к Виталькиной тёще. Это она забрала ребёнка, когда ещё были живы родители, но вели непотребный образ жизни. На улице, немного не доехав до нужного адреса, увидел, что пацан лет трёх-четырёх колотит палкой по луже, в которой шевелится мокрый комок. Велел водителю остановиться.
- Мальчик, зачем ты котёнка обижаешь?
Пацанёнок втянул в крохотный носик длинную соплину и деловито сказал:
- Да он у бабки все половики обоссал!
- Ему же больно! - Шершавый вытащил из лужи дрожащего котёнка, с которого текла грязная вода, и посадил в свою дорогую шляпу: ничего более подходящего под рукой не оказалось.
Маленький разбойник вдруг истошно завопил:
- Ты, дядька, - бабайка! Вот и иди себе в лес, а нашего котёнка не трогай!
Разговор с Виталькиной тёщей был неприятным. Она обвиняла Шершавого в смерти зятя и дочери, и никаких денег брать у него не хотела.
Обескураженный, вышел тогда Сергей Геннадьевич из дома, сел в машину. Водитель что-то спросил про котёнка.
- А вот ты и пристрой его в хорошие руки! - буркнул тогда он.
- Но где я? - пошарил в темноте рукой Шершавый.
Какие-то корни, корявые стены... Почему-то болели рёбра. В глубине пещеры раздался негромкий звук. Будто вздохнул кто-то большой. И начал шевелиться, потягиваясь. По стене струйкой посыпалась потревоженная глина, порскнули испуганные мыши.
Шершавый вспомнил вчерашний день, детский восторг от гонок на снегоходе, неудачное падение в речку, вспомнил, как выкарабкался с трудом из-под заснеженного берега, промёрз до самых костей и провалился...
Понял он, и кто там зашевелился рядом с ним, большой, потягивается и вздыхает, готовясь проснуться. Как говорится, сон в руку.
Теперь Шершавому стало страшно по-настоящему. Он замер, не то что стараясь - не в силах шелохнуться, парализованный ужасом. Страх заморозил позвоночник, сделал деревянными ноги. Ощущение безысходности сковало тело и разум. "Один на один хотел? На, вот тебе! Разве ты сейчас не один на один?" - вкрадчиво нашёптывал внутренний голос. Но ведь попасть в берлогу, на территорию зверя, без оружия - это совсем не то, к чему стремился Шершавый. "А к чему ты стремился? Вломиться в лес на орущем снегоходе, выманить мирно спящего зверя и расстрелять, не пришедшего в себя от сна, в упор? Эка доблесть!"
Медведь зашевелился сильнее, заворочался. До ноздрей дошёл тошнотворный псиный запах медвежьей шкуры, смешанный с его собственным запахом - страха. Приближение когтистой лапы он почувствовал кожей. В панике Шершавый рванул из берлоги, развивая бешеную скорость. Но хозяин тайги, даже полусонный, бегал по глубоким сугробам гораздо быстрее перепуганного насмерть мужика. Шершавый ощутил смрадный запах из хриплой пасти за спиной. Тяжелое, подскочившее к горлу сердце, готово было вот-вот разорваться.
Поняв, что человек безоружен, и деться ему некуда, медведь остановился. По-собачьи присел на белый снег и стал с любопытством глядеть на глупого человека, нелепой раскорякой лезшего на дерево.
Совершенно обезумев от ужаса, Шершавый полз по толстой, почти горизонтальной ветке, пытаясь хоть на несколько минут оттянуть, отсрочить свою ужасную гибель.
Медведь зарычал и начал ловко карабкаться вслед за шустрой добычей. Добравшись до ветки, по которой отползал Шершавый, медведь залезать на неё не спешил. Цепко держась за берёзовый ствол тремя лапами, четвёртую длинно протягивал, заставляя человека отодвигаться ещё и ещё на несколько сантиметров - забавлялся как кот с мышкой.
****
Полина оставила снегоход на опушке и ходко шла по лесу на лыжах, костеря на чём свет стоит и отца, и этого урода, который не вернулся вчера вечером, и теперь его нужно спасать.
У отца, как назло, в спину вступило. Баню топил, неловко поскользнулся на крыльце с ведром воды. Теперь лежит, мается. Вечером порывался искать идти. Да куда там, намазала барсучьим жиром, уснул, как ребёнок.
Вчера, когда вернулась из дальнего леса, сразу поняла, что отец чем-то озабочен: Петрович колол дрова, хотя вон их сколько, наколотых с осени, лежит! Потом отец всё же признался, что отправил Шершавого, так все зовут этого типа, охотиться на медведя.
- Кто? Крепыш? - интуитивно спросила Полина.
- Ну не на Змея же Горыныча его пускать! - виновато огрызнулся отец и ворчливо добавил:
- С Горынычем ему не справиться, знаешь ведь, какой хитрован. А Серёгу жалко. Если б не его деньги, на что тебя учить-то было?
- Ты теперь меня всю жизнь будешь попрекать его деньгами? Я уже три года как окончила, диссертацию вон пишу, - вспылила Полина. - Смотри-ка, жалко ему! Пожалела овца волка! Ему миллионы ляжку жгут! А Крепыш тут при чём?
Вот тут-то Петрович и понёс ведро в баню, да упал, расплескав воду.
- Тьфу, что за напасть! - заругался он, пытаясь подняться.
Однако сам справиться не смог, кряхтел и стонал, пока дочь ему помогала.
- Пойми, пап, мы ему ничего не должны, он оплачивает свои прихоти. А ты его деньги в дело тратишь, - приговаривала Полина, растирая старому спину.
- Ладно, - Петровичу было неловко перед дочерью за то, что выдал он место зимовки её любимца, которого оба знали ещё косолапым медвежонком, - да, может и не найдёт он его. Я же саму берлогу-то не показывал, так, квадрат на карте. Покатается, да приедет не солоно хлебавши, в бане париться. Ты это, дровишек подкинь...
- А на вертолёте летал?
- Летал, - признался Петрович, - на поляне высадил и сказал у речки искать.
- Эх ты, а ещё егерь...
Когда Шершавый не появился к ночи, оба заволновались. Потом натёртый жиром и принявший спасительные сто грамм Петрович уснул, а Полина долго ещё ворочалась, строя предположения, что могло произойти с Шершавым. Нашёл ли он берлогу? И что было потом? Да, отец прав, для Шершавого лучше Крепыш, а не его предполагаемый папаша, известный своим злобным нравом восьмилетний Змей Горыныч. Горыныч-то знал, что такое человек. И старую пулю в теле носил: ушёл когда-то раненый от охотников. Рана зажила, а злоба на людей осталась. Но и Крепыш - тоже медведь, а не комнатная собачка. До сих пор это был игривый добродушный мишка, но вдруг папашины гены начали действовать? Как непредсказуемо могут вести себя медведи, поднятые среди зимы из берлоги, Полине было хорошо известно. Недаром её научная работа называлась: "Влияние различных антропогенных факторов на структуру популяции бурых медведей". Навидалась она, этих самых факторов! Тут и охотники, и лесные пожары, и вырубки эти, законные и незаконные. Лесов уже почти не осталось. Скоро зверя вообще только в зоопарках увидишь! Хотя, откуда в зоопарке-то? В неволе мало кто способен размножаться... Эх, человек! Паскуднее самого дикого зверя!
Вот и этот, урод шершавый. Ну чего ему не хватает? Богат. Машины меняет, снегоходы. Бабы вьются. Так нет, ему всё мало! Ощущений острых захотелось! Крови! Почему мужики такие? Почему им нравятся войны, убийства и разрушение? А самого теперь спасать надо!
Но выходить на поиски сейчас, в ночь - не справится она: устала очень, целый день добиралась с дальнего зимовья. Отец теперь не меньше, чем на неделю вышел из строя. Лежала без сна, прислушиваясь, не загудит ли снегоход Сергея, Сережи. Так называла изредка Полина Шершавого в своих девичьих мыслях. Давно выделила его среди других охотников. И отличался Серёжа не только уродливой внешностью. Было в нём что-то, печаль затаённая. По молодости несчастный случай с его женой приключился. Наверное, до сих пор любит. И страдает. Петрович нашёл его тогда в лесу, обезумевшего. И гору изуродованных трупов. Вызвал вертолёт, помог увести их. Ей тогда одиннадцать лет было, и мама ещё жива. Сергей после похорон несколько месяцев жил у них, никого не видел, ни с кем не говорил. По ночам только слышала Полина жуткие стоны да скрежет зубов. Потом, когда тайга подлечила его, исчез надолго. Лет пять назад объявился, богатый уже. С тех пор помогает Петровичу, отстёгивает денег на нужды заказника, не жалеет. А на неё, Полину, и не смотрит совсем, считает маленькой, пацанкой. И чем она хуже городских? Ладно, утро вечера мудренее. С тем и уснула.
А утром, ещё по темноте, завела "Буран" и выехала на поиски.
И вот теперь угрожающе рычит Крепыш. Его Полина давно научилась узнавать по голосу. Недаром с самого начала следила за медведицей с двумя славными медвежатами, потом отдельно за каждым из них. Крепыш уже вторую зиму живёт самостоятельно. Вот только не дали ему в этот раз спокойно поспать. Нашёл-таки Шершавый её любимого мишку!
Девушка прибавила шагу. Успеть, не дать наломать дров! Обоих ведь жалко!
Когда она вышла к большой берёзе, Шершавый висел на самом конце горизонтальной ветки, там, где ветка была уже не толстой и качалась от ветра. Крепыш, примостившись ближе к стволу, забавлялся: протягивал длинную лапу и с силой ударял по ветке, заставляя её дрожать и вибрировать. Видно было, что мужик держится на онемевших руках из последних сил.
Полина достала карабин, это на всякий случай. Быстро вставила в арбалет специальную ампулу и выстрелила в медведя. Потом пальнула из карабина в воздух. Крепыш от неожиданности коротко тявкнул и мешком свалился с дерева. Лекарство начинает действовать быстро, но всё же девушка продолжала держать его на мушке: мало ли что! Медведь сделал несколько шагов, лапы его начали заплетаться - сейчас упадёт.
Но упал с берёзы мужик. И угодил сверху прямо на медведя! Уже почти уснувший от дозы снотворного зверь встрепенулся, стряхнул с себя бедолагу. Потом уткнулся носом в снег, побежал на нетвёрдых лапах по своим следам и инстинктивно юркнул в недавно оставленную им берлогу.
- Молодец, Крепыш! - с облегчением рассмеялась Полина, - сама не увидела - ни за что бы не поверила, что бывает такое!
На Шершавом не было лица. Багровые шрамы выглядели на побелевшей от ужаса коже особенно уродливо, даже зловеще. Глаза. На Полину смотрели глаза смертельно уставшего человека. Впрочем, один глаз почти не видно под нависшим веком.
- Ты как? Сам идти сможешь? - почему-то обращаясь на ты, спросила Полина. - Тут недалеко, до снегохода только.
Шершавый молча кивнул.
****
Прошла зима. Ласковое солнышко растопило жухлые сугробы и весело играло в звонких ручьях, в витринах магазинов, в улыбках уставших от зимы людей.
Вот и домик Виталькиной тёщи. Пацан узнал сразу, крикнул громко:
- Баба, иди сюда! Бабайка опять приехал! - и строго спросил:
- Ты куда нашего котёнка дел?
- Да, у Коли, водителя моего, живёт твой котёнок. Можно и назад забрать. Ты его обижать не будешь?
Пацан насупился и сказал:
- Не буду. Бабушка сказала, бить маленьких не-пе-де-гично!
- Непедагогично! - поправила его Виталькина тёща.
- Вы, Галина Ивановна, и ты, Валерка! Слушайте внимательно и не перебивайте! Вы меня знаете хорошо, да всё же не очень. Предлагаю познакомиться поближе. Вы одни, и у меня родни нет. Давайте подружимся, а там, глядишь, вместе жить будем! Вместе-то оно, веселее!
Виталькина тёща оторопело молчала, а Валерка сказал:
- Ты, что, бабайка, папой моим хочешь стать? А мамой кто будет? - шмыгнул он носом и оглянулся на бабушку. - Маму тоже надо, да, баб?
- Ну, маму я тоже почти нашёл! - засмеялся Шершавый. - Предлагаю поехать знакомиться!