Демченко Оксана : другие произведения.

Ромашки для королевы. Текст

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 6.11*37  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая книга из мира Саймиль. Далее порядок чтения цикла #2 "Королевский маскарад", #3 "Убить эльфа", #4 - еще в планах. Озон, Литрес

  Ромашки для королевы
  
  ***
  Старый маг бережно протер крышку каменного ларца, облокотился на неё и поднялся с колен. С уважением тронул полированный камень еще раз. Бессчетно веков этому сосуду - и ни единой трещинки. Столь великое зло запереть могли только эльфы и маги прошлого, великие мастера. И они уважали силу Ордена.
  Когда-то давно Орден был многочислен и славен. Он хранил древние тайны, копил славу, наслаждался властью и придирчиво отбирал учеников. Неизмеримо давно, старик не застал те времена, да и следы их уже истерлись, как растрескавшиеся ступени. В его собственной полузабытой юности замок уже пустовал, ветер выл с тоски в каменных лабиринтах, а за осевшим глубоко в болотистый грунт крепостным валом волки охотно вторили эху.
  И учеников уже никто не искал. Весь Орден составлял из пятеро магов, таких же стариков, как он теперешний. Ничуть не капризных и славой не избалованных, какое там! Брошенные, иззябшие за зиму душой, соскучившиеся по молодым голосам и заботе, маги охотно приняли первого встречного - в глушь лесов, что залегли у самой Черной стены, давно не забредали люди. И он бы не пошел, слухи приписывали буреломным зарослям самые дурные и нелепые свойства. Мол, выходят из-за Стены дикие черные эльфы и уводят людей в рабство, от которого не спасает сама смерть. Даже звери в лесах - их тайные слуги, наделенные злой и могучей магией неумирающих, которых дремучие деревенские неучи часто именуют неупокоенными, намекая, что смерть давно прибрала их души, а вот о телах почему-то не позаботилась...
  Вот как все переворачивает время. Когда-то эльфов считали доброй былью, а теперь иногда зовут злой сказкой. И здесь, у Черной стены - все чаще.
  Ему, бежавшему в леса от гнева правителя, повелевшего уничтожить весь род Хориев до седьмого колена, выбирать не пришлось. Сперва думал вернуться, когда погоня потеряет след. Надеялся тихо и незаметно осесть чуть в стороне от крайних деревенек, в более безопасной глуши, где хоть раз в год люди проходят, их голоса звучат, не забываются... Стена башни выросла перед ним - как из сказки. Шел лесом, не было её. Потом раз - чуть носом не уперся. Это тоже древняя магия, так прятать теперь не умеют. Он осмотрел стену и пошел вдоль неё, удивляясь все более: эдакая силища - и кругом сплошное запустение. Ворота ему открыли, накормили, комнату хорошую дали, одежду, к общей работе допустили, ни в чем не выделяли, не ущемляли как младшего и недостойного. Зима прошла незаметно, лето промчалось и того быстрее. Уходить он иногда порывался, но каждый раз что-то мешало.
  Потом привык, привязался к старикам, а со временем сам начал учиться забытому искусству магии по книгам, какие не уцелели и в лучших королевских библиотеках.
  Старики хвалили, называли и одаренным, и усердным. Лес шумел, его голос постепенно становился все роднее и понятнее, а мир людей с их суетой и бестолковостью забывался, терял свою притягательность. А потом пришло время - и ему рассказали о главном деле Ордена. Стало понятно: это служение более некому передать. Маги ушли один за другим, а он принял бремя ответственности за тайну и честно исполнял свое дело, день за днем.
  Старик закашлялся и устало уселся на каменную крышку ларца. Таких вольностей в обращении с заклятым сосудом он себе не дозволял, но годы - они о церемониях не думают. И ему, последнему из Хориев, ученика ждать не приходится. Давно заросли все тропы к древней башне, и людские поселения под натиском суеверий отступили за хребет.
  А более предрассудков, само собой, постарались ведимы. Страшное племя! Хуже чумы и пожара, пришедших вместе и даже в сопровождении голода, наводнений и камнепада.
  Ведимы, или прирожденные маги - породнившиеся с демонами полулюди, черпающие магию из собственной крови, несущей темные токи глубинного зла. Сила их питается страхом и растит его, не зная границ.
  Хорий вздохнул, сокрушенно покачал головой, покрепче оперся о посох и поднялся на старые непослушные ноги. Орден выстроил башню, чтобы сокрыть ларец, древнейшую из своих тайн - и самую опасную. Род ведимов идет от неприкаянных демонов огня. И, как гласит пророчество, он пресечется, если не получит новых душ и не возродит демонов. Орден очень надеялся пережить ведимов и покончить с их злом. Почти преуспел - люди без малейшего дара в крови создали заклинания и подчинили себе силу почти так же прочно и уверенно, как их одаренные собратья. Но последней войны с ведимами, о которой люди вне круга посвященных и понятия не имеют, Орден не осилил. Он выстоял и сберег тайну. Но хранителей осталось так мало, что передать великое знание стало некому...
  Правда, и полулуди в войне пострадали. Истратили силы, заклиная беспрерывно огонь в поисках спрятанного ларца. Погибли в столкновениях с магами, унося и жизни людей Ордена.
  Когда Хорий пришел в обитель, немногочисленные старики-маги твердо знали: враги вымирают. Огонь более не горит в крови их женщин, именуемых в древних книгах Ордена 'углями силы'. И маги-мужчины, обозначенные там же как 'пляшущие огни' слабеют, теряют силу - и стареют. Каких-то сто лет, и все будет кончено...
  Хорий закряхтел и, тяжело шаря по стене, на ощупь двинулся вниз по винтовой лестнице. Он узнает, когда последний из Огней не найдет для себя достаточно силы, чтобы плясать, и след его растворится во мраке, откуда однажды пришел, чтобы проклясть этот мир. В тот день ларец станет обычным камнем, и рука, касаясь его, не будет более ощущать пытки льда и жара, рождаемой близостью душ трех последних демонов. Пока еще эти души не стали пеплом - и ведимы пляшут и воют, уговаривая ночь вернуть им полноту страха и силы.
  Давно, полвека назад, он остался в холодном старом кольце каменных стен, чтобы беречь тайну. Бремя ежедневного заклинания сосуда зла становилось с каждым годом все тяжелее. Но если не читать нужных слов, полулюди узнают, где укрыт ларец. Как гласит древняя легенда, достаточно поднять крышку, чтобы три демона вернулись в мир. Еще в книге сказано - 'в каждом роду живущих найдут обремененную ненавистью душу, и раздуют огонь, и большая война возжжет угли, даруя пляске Огней необоримое могущество, и иссякнет свет'.
  Хорий добрел до своей кельи и устало уселся на ложе. Слабо махнул рукой, затеплив колдовское пламя в очаге. Придвинул мисочку с жареными семечками и достал из корзины орехи. Белки наносили ему грибов и разносортных ядрышек, чищенных и в скорлупе, птицы отдали своё уважение ягодами. Жизнь мага не так уж плоха. Жаль лишь, старость подступила вплотную, и ни одно заклинание уже не распрямит спины, не вернет сил и не восполнит угасающую зоркость. Лет десять назад он приметил признаки идущей под гору жизни и очень боялся, что покинет мир - и некому станет продолжать дело Ордена. А потом решил: он в ответе лишь за то время, что отпущено ему богами. Делать должен посильное, а прочее - их забота, и нет у человека права и власти вмешиваться в высший промысел. Даже если боги задремали и недоглядели.
  В последние годы Хорий все чаще подозревал тайком, что бессмертные тоже не избежали гнета непомерности времени. Их слух ослаб, зрение притупилось, память дает сбои. А дети богов бегают невесть где и не желают принимать бремя ответственности за созданный родителями мир Саймилии, потому что это - чужая и непонятная игрушка.
  Старик закряхтел, укутываясь в войлочное одеяло.
  
  - Неслухи и недоросли, - пожаловался он старому ворону, своему единственному собеседнику. Тот пережил несколько поколений магов и давно обрел право считаться мудрым по-настоящему. - Недоглядят!
  - Прахом пустят, - хрипло отозвался клювастый.
  - Именно, - закивал старик. - Небось, налепили наспех мирков, криво да неумело, там своих бед предостаточно. Вот и стоит наша Саймилия без пригляда. Как старый сенной стог. И дела им нет, пока не заполыхает...
  - Страшно, - согласился ворон.
  - Демоны - они как грозовые огни или искры, - сонно прошамкал Хорий. - Здесь припрятаны и всем до поры не страшны, можно и не помнить о них. А как в силу войдут, и богам мало не покажется. Пока погасят - всю лужайку в пепел, а ведь не муравьи - люди, эльфы, гномы, целыми странами погорим. Дальше-хуже, мир за миром займутся войной, и кроме демонов и ведимов их окаянных, никому от этого пожара радости не будет.
  
  
  ***
  Сын рода Гррхон, от рождения первых гор правившего в глубочайших шахтах Гхросса, сердито и неодобрительно глянул в сторону солнечного горна, раскалившегося уже почти добела. Сощурился и отвернулся. У бога Опрокинутых озер золото не переводится, а сияние его горна озаряет весь мир поверхности. Хорошо хоть, ночами Труженик спит. Людям сияние его огня желанно, а для гномов оно мучительно. Как и Опрокинутые озера неба - без края, лишенные крепости настоящего каменного свода. Ни тебе опор, ни следа кирки. Колдовская работа! А гномы сами не колдуют и иным не советуют.
  Рртых прищурился и зашарил по карманам. Благо, в любимой куртке их десятка три, да и штаны походные не плохи, есть куда ценное барахло рассовать. И просто барахло. Пойди пойми, может, сегодня оно не полезно, а завтра к делу сгодится самый раз.
  Гном с сомнением изучил старый вощеный листок с узором. Ножны, заказ из южной Бильсы. Им коней подавай - да побольше, табуном. Из-за этого пришлось месяц к свету глаза приучать и лошадок рассматривать, день за днем. Спасибо, егеря человечьи помогли, не отказали. Заказчик как коней своих увидел, затрясся. Может, впрямь неплохи? Приятное было дельце, небольшое, но памятное. Год, как исполнен заказ, пивом с перцем запит и забыт, - а задумка все шуршит по карманам. Рртых повертел листок, усмехнулся и снова убрал. Гномы - они запасливы, а вощенка для растопки хороша. Как любая бумага.
  Ох и побегал Второй Рртых, его знаменитый тезка, покуда секретик у оллфов умыкнул! Да и после, как в погоню за ним пустились сторожа, архив оллфовский сберегающие... все как есть - маги, наисильнейшие. Но Рртых оказался хитер и проворен. Славное дело совершил, как без бумаги жить? О том есть песнь, и ведома она каждому жителю подгорья. Почти так же любима, как и большой сказ о Первом Рртыхе, великом бойце гномов.
  А он вот Третий, и пока ничьих добрых слов не заслужил, даже и без стихотворчества. Как тут отличишься, когда оллфы Стеной отгорожены, а люди, слабаки вершинники, не накопили достойных кражи тайн. Может, изобрести чего? Вот как прадед хотя бы. Малую войну умудрился в один день выиграть, без большой крови и долгих мстительных обид, а уж к старости вовсе род прославил. Очки выплавил, да не только темные, но и для улучшения зоркости годные. Вторые, слава Рудокопу, Рртыху без надобности, а вот чернью покрытые - самое оно, годны. Без них к вершинникам только мальчишка пустоголовый прямиком из шахт полезет.
  Славное и полезное изобретение - дымчатые очки! Одна беда - хрупкие они, нежные... У него, гнома обстоятельного и запасливого, было с собой три пары. Одна не вынесла последнего шкуродера. Всеж лазы не для его роста и сложения обустраивались. И так чуть не голый полз, вещи следом волок, так все одно - не сохранил кожаный чехол целости стекла. Вторая пара ухнула в щель с мешком провизии, сильно расстроив не склонного к голоданию гнома.
  Зато последние, любимые, бережно уложенные в медный узорный футляр его собственной чеканки, - выжили. И теперь гордо оседлали короткий нос, плотно и надежно угнездились под кустистыми бровями, оперлись золотом оправы в широкие скулы. Благодать!
  Еще бы, дурное дело - смотреть на чужую плавку, не защитив глаз. В давние времена гномы из-за беспечности слепли и к старости звались Кротами. Так и бродили по привычным, наизусть знакомым, пещерам, бормоча под нос глупости о ненужности и бессмысленности зрения. Всегда так: чего лишились - то и хаем! А как без него? Ни тебе руду распознать, ни камень оценить, да и девушки, проныры расчетливые, тоже пользуются. Сколь сказок среди гномов напридуманно, с грустной яви подсмотрено: сама тоща да уродлива, три фута с половиной роста в ней, - а слепому и не разобрать! И до богатства коварная пройдоха дотянется, и род испоганит.
  Тощий мелкий квелый гном - это же не просто позор, это настоящее несчастье! В шахтах такой никому не надобен. Выработки с него чуть, а трав на лечение уходит - как в трех здоровых. За золото у вершинников выменянных трав, между прочим! Так, по женской злобе, погибли, сошли до убогого жития в верхних пещерах, некогда славные Лттыхи и Пфттуры. Были в древние времена по пяти футов ростом, а теперь смотреть тошно! Четырехфутовые недомерки уже имеются, - и до того, по правде если, не дотягивают, каблуки в моду ввели! Тьфу, ну прям позор Древнего горняка!
  Рртых нервно дернул головой. Короткая шея еле позволяла это движение, вовлекая в него всю массу плечевых мышц. Если разобраться, то мысли глупые и недельные. Его работа ныне - не руду прошлого перемывать да сортировать, а выйти на поверхность и глянуть толком, что за беда у вершинников, отчего перевалы пусты. Тихо глянуть, тайком. Оттого и ползти пришлось старыми норами, узкими и ненадежными. Отец, вот уж королевская кровь взыграла некстати, взялся послать в дозор упомянутых Лттыхов. Недомерков бестолковых, которые против горного барса и вдвоем не встанут! Кошек они, вишь ты, опасаются... Рртых сердито хлопнул футляром и убрал вещицу в ближний нагрудный карман. Снова сердито фыркнул. Недомерки трусоватые, ничем славы не заслужившие - и все ж пошли наверх. Им и дорогу наладили, и припас полный дали, и проводников из наилучших - как же, слабаков теперь беречь принято. А что такие рассмотрят? Да ничего, у них в роду из любых пяти старших трое - Кроты! Как разгорится горн в Опрокинутых озерах, мордами в песок зароются и будут ныть до сумерек.
  Потому для него, для подгорного принца, верное дело - лично все проведать и собственное мнение бережно и без спешки выковать. Чтоб не с чужих слов узор-то угадывать, на россказни полагаясь.
  Он и отцу так объяснил план. Казалось - не понять невозможно! Рыжий Кныттф, правящий всего-то полвека, еще молодой и готовый к новым замыслам, как ни странно, не воспринял здравую идею. Точнее, очень даже воспринял, и своего обожаемого 'малыша', ростом как раз в упомянутые пять футов, да еще и с тремя дюймами сверх того, усердно запер в нижних штольнях.
  Запер!!!
  Рртых зарычал от мерзости воспоминания. Именно так и было, да еще хуже, отец объяснил негромко и сердито: когда из щелей сочится гремучий газ, для выяснения меры опасности используют птах, а сами - благо, разум есть - берегутся и наблюдают. Лттыхи и есть канарейки, чего их жалеть? Провернул ключ в засове, деловито проверил второй запор, третий, сердито зыркнул на охрану. И ушел, унося золотой фонарь вершинного света, недавнее изобретение гномов. С появлением ярких фонарей выходить на поверхность и привыкать у горну Труженика стало проще и быстрее. А отец оставил в шахтах только масляные лампы и факелы. Тоже - милая хитрость. После нескольких недель при тусклых светильниках лишь безумец сунется на поверхность. Враз Кротом сделаешься, да еще и рассудок вершинный Труженик отшибет, он мужик крепко обстоятельный. Ка-ак жахнет золоченым световым молотом по маковке... Рртых нервно уплотнил оправу, прижимая к скулам.
  Два месяца прошло с упомянутого разговора. Высочество мрачно долбил скалы и сердился все более, поскольку жила рубинов шла отменная, а радости от их добычи не проявлялось и малой.
  Может, Кроты и недомерки, но мыслимое ли дело - гнома равнять с разменной монетой и отсылать в безнадежное дело? Или отец себя перемудрил, или недоговаривает так крепко, что и подумать противно. Уж не война ли у вершинников? Или мор какой загадочный, или маги с ума посходили и шалят? Мысли крутились и шелестели, как шестеренки в хороших часах, передавая бегучую силу идеи тайного похода от колесика к колесику.
   Раз дело неладно - надо бы самому вызнать вдвойне - раз надо вызнать, пора из штольни наверх выбираться - а коли не пускают - им же хуже.
  Нашли, кого не пускать! Ключи он выковал в первые же дни, по свежей памяти. Очки умыкнул заранее, притащил с собой. А охрану успокоил, выбрав подходящий момент. Связал покрепче, чтоб ребят потом не шибко ругали. Собственно, они ему как раз успели вкратце пересказать то, что сами собирались услышать от величества. Отец в гневе многословен и разнообразен. Да и рука у него, надо признать, в полной силе. Ох, трудное будет возвращение. Вот разве - если с пользой, с большом важным сообщением. Рртых тяжело вздохнул и заранее потер шею. Чего там, и с сообщением будет больно.
  Но это - позже.
  Пока же проблемы вершинников действительно темны, как угольная штольня. Третий день он носится по горным тропам, постепенно привыкая к тому кошмару, который называют рассветом, и не нашел ни единой живой души! Только след то ли Лттыхов, то ли следующего посольства - свежий совсем. Вел он по тропе вниз, к большому торговому плато. И обрывался очень неприятно. Были там и кровь, и следы от добротных наконечников стрел лучшей гномьей ковки, глубоко изжаливших скалу. Только подгорников не нашлось, как и обычных меток хода боя, оставленных для своих, пришедших с подмогой поздно, не заставших драку. Им разбираться в таком неприятном случае только метки и позволят.
  Каждый гном знает нерушимый закон. Напали - отмахни секирой или киркой рядок зарубок: люди или гномы, с магами или без, сколько, а если успеешь - то укажи, с чего началась заварушка. Для всего есть простые внятные знаки. Пара движений опытной руки - и готово письмо. Охрана была знатная, из норников, те бойцы настоящие. Неужели и на это у них не нашлось времени? Гном решил посидеть возле следа и подумать, а заодно - понаблюдать за тропой. Тем более, пока его глаза не способны воспринять яркость раскаленного добела горна Опрокинутых озер.
  Рртых тяжело вздохнул и задернул полог, усердно уплотнил щели, уже нащупанные пальцами вездесущих лучей. Стало куда уютнее, обиталище в малой пещерке посетил привычный сумрак. Сперва зеленоватый после избыточной яркости внешнего света, но потом вполне уютный, домашний. Рртых вздохнул и поудобнее упихал за спину малый уцелевший от падения в трещину мешок. Надо сидеть и ждать так называемого заката, чтобы заново поупражнять глаза. И думать, коль времени полно. А объяснение, по первому впечатлению, всего-то одно и неприятное: раз бой был мгновенным, встретили гномов - маги. Маги есть лишь у людей, и такое начало разговора называется очень страшно: война... Нет, подобное утверждение слишком серьезно и не определяется одним днем. Гном нервно встряхнулся. Больших войн давно не было. Так, стычки из-за золота или наивные попытки людей вызнать, где гранят алмазы. Глупости, мелочь. Воров и разбойников ловили общими силами. Егеря страны Рониг - вообще люди толковые, без ржавчины на душе. Судили обычно достаточно справедливо.
  Да мыслимое ли дело - вершинникам воевать подгорных? Для них лабиринт ходов даже малого верхнего города незнаком и загадочен, какие там могут быть бои! Сила магов, и та в глубинах не обеспечит верной победы. Потому что есть обвалы, газы - сонный и рудничный взрывчатый, угольная пыль... да мало ли средств! Лезть вниз для людей - самоубийственно.
  Однако пропавшее посольство уже третье по счету, насколько ему, Рртыху, известно. Может, и не третье - папа отменно изучил слишком подвижный характер наследника и наверняка оградил его по мере сил от лишней информации. Ну и шлак с ними, с мыслями без достаточных знаний, резко выдохнул Рртых. Лучше выспаться.
  С такой здравой идеей гном ловко устроился в каменной нише, зевнул разок, прикрыл веки и обмяк. Бессонница - самое непонятное для пещерника слово. Настоящее оскорбление. Такой позор приключается лишь с лодырями. И лечится просто - двое суток с киркой, мимо всяких там смен и перерывов, и обязательно по твердой породе. Железное, как и сам гном, средство. Правда, Рртых полагал, это мягкая и слабая мера. Ему доводилось рубить уголь и по три дня - ничего особенного, чуток подуставал только. Впрочем, и про бессонницу в роду подгорного короля не слышали. Ленивые гномами не правят - кто таких послушается?
  Рртых открыл глаза парой секунд позже - по внутреннему ощущению - ибо сны народу гор неведомы. Довольно потянулся, отмечая, что яркий предзакатный свет в пещерке уже не мучителен для глаз. Еще неделя - и он вполне нормально освоится наверху. Футляр выплюнул на ладонь очки, темные стекла добавили закату пасмурности. Гном неспешно отодвинул полог до конца и осторожно раскрыл веки. Нормально, если на огненный горн не глядеть. Зато в тенях его гномье зрение куда сильнее любого иного. Мир сумерек виден ясно, в полном цвете, да еще если камни теплы - в объеме. Вот она, малая лощина, где подловили посольство, вся видна, как на ладони. Скалы жмут тропу с двух сторон, лишь одна площадка пошире имеется. Дорожка ровная, для конных обустроена, да и повозка по ней малая пройдет. Только давно уже не бывают тут торговцы. Тем более - к ночи. И лежит лощинка тихая, мирная, пустая.
  Пустая?
  Гном замер и осторожно нашарил свою секиру коротким движением кисти руки. Вот и встретил первого вершинника. Лазутчика!
  Человек двигался медленно и осторожно, грамотно хоронился за каждым камнем и то и дело замирал, вслушиваясь в вечернюю тишину гор. Достаточно рослый для племени людей, легкий - это оттого, что молод, - Рртых уже разобрался в людской худобе. Бывает болезненная, а случается и такая, она позже в хорошую добротную силу перерастает. Многие егеря худощавы. А этот - из них, сразу видно по темной одежке знакомого кроя, по сапогам тихим на ходу и удобным. Вершинник добрался до камней, иссеченных стрелами, еще раз осмотрелся и встал в рост. Недоуменно тронул следы, метнулся, припал к мелкому щебню тропы, изучил капли старой крови. Сел, принялся задумчиво смотреть по сторонам. Гном кивнул - так он сам делал два дня назад. Пытался понять, кто напал и откуда. И тоже не смог сообразить, глупые мысли в голову лезли, а умные так и застряли на входе. Будто люди - или иные загадочные враги - вышли из камня или ждали в засаде на глухой тропе, уводящей к обрыву, откуда нет пути далее. Он знал про тупик, а лазутчик - нет. До полуночи парень ползал по скалам, заслужив даже некоторое уважение со стороны Рртыха своим усердием и опытностью в горах. И полностью убедив принца рода Гррхон - человек сюда сунулся один. Не иначе, тоже поперек чьих-то важных указаний. Оно и видно - мальчишка, в кости легкий, в силу еще не вошел толком. Чуть не задохнулся в гномьих лапах.
  Утро лазутчик встретил в гостеприимной пещерке гнома, бережно упакованный в собственный плащ. Рот пленнику Рртых затыкать не стал. Просто предупредил - мол, кое-кого тут уже подловили, а если нас услышат, тоже не пожалеют. Человек оказался понятливым. И нудным.
  
  - Совести у тебя нет! - заныл он едким шепотом. - Говорят, вы камни грызете и тем сыты. А я нормальной еды хочу, понимаешь? Развяжи, ну куда я денусь!
  - Куда я денусь, вот что важнее, - буркнул гном. - Может, они тоже тебя развязали. А ты магов свистнул.
  - Уже свистнул бы, если б знал, как, - зло пообещал тот.
  - Логично. А вдруг ты сам колдуешь? Руками помашешь, и засну я, дурак дураком.
  - А так умный сидишь, - надулся пленник. - После пяти наших посольств, порванных в лоскуты, сюда никого ценнее пьяни подзаборной не отсылают.
  - Так ты еще и выпиваешь лишнее, в такие-то годы? - презрительно скривился гном. - Лентяй?
  - Потомственный, - огрызнулся парень. - Я стременной сотника горного егерского дозора. И его же сын, кстати. Так что придержи язык. Эх и врезал бы я тебе... ничего, наши подойдут, отквитаюсь.
  - Раньше надо было стараться, - беззлобно посоветовал гном, прищурился насмешливо. - Слушай, стременной, а где ваша сотня и та лошадь, у которой ты состоишь при стремени? Я этих зверюг отродясь не видывал, окромя как по делу, ради заказа с ножнами. Но стремена часто ковал, так что знаю. Должна быть лошадь. Здоровенная.
  - В конюшне она, - скис мстительный пленник. - Это ты точно подметил. Никто меня не посылал в дозор. Только через два дня сюда наши снова придут. Вот я и подумал, надо бы глянуть заранее, что и как. Засаду себе приглядеть.
  
  Гном ненадолго задумался. Интересное дело - и там потери, и здесь недосчет. Кто ж всем гадит? И крепко гадит, умело.
  Стременной терпеливо ждал, пока гномьи мысли выстроятся в цепочку решения. Знал - переупрямить подгорников нельзя, но убедить некоторых, давая настоящие факты, можно. Рртых глянул на пленника с растущим интересом. Егерь ему не враг, отродясь такого не случалось, и теперь, спасибо Труженику, не произошло. Вполне симпатичный парень. Загорелый, люди Ронига вообще в большинстве кожей - медные. Правда, это очень светлая медь, не то, что в Бильсе, степном южном краю. Волос у егеря курчавый и темно-коричневый. Глаза довольно крупные, озорные, переливчато-серые. Хороший цвет. Когда зол - сталь, а как к девкам выберется, в нижние селения - так, пожалуй, чистый шелк.
  Егерь тоже рассматривал гнома с интересом. Собственно, такого огромного подгорника он видел впервые. Отец говорил, что торговые гномы самые мелкие, и что торговля по меркам жителей Гхросса - ремесло неудачников. А настоящие гномы работают руками, они руду рубят, сталь куют и бою обучаются. Они куда выше торговцев и мощнее. Но чтобы настолько? Да же не стыдно, что в плен попал - такому пойди, возрази. Небось, ему и гномихи не возражают. Даже по меркам людей очень симпатичный гном. Волос рыжий в красное золото, глаза синие, острые, с хитрым прищуром. Кода светлая, но не бледная. Видно - и наверху он не первый раз, и возле горна стоял часто. Толковый гном, настоящий. И, кажется, уже что-то решил для себя.
  
  - У нас тоже три посольства пропало, если не больше. Так что можешь моей пещеркой пользоваться, - великодушно разрешил гном. - Я сам здесь тайком от своих. Но учти. Сидеть тихо, будить если что нехорошее начнется - честно. И как еще один-единственный раз скажешь, что я могу сытым быть, камни глодая, убью. Это не особенно приличная шутка, тем более - теперь. С едой у нас уже полгода туго, как с вами не ладим.
  - А у нас в зиму было холодно, - пожаловался стременной, выбираясь из плена плаща. - Сестренка кашляла, до сих пор ей худо. Уголь-то ваш в домах очень нужен, как не стало его, подвоз дров не успели наладить. Степь внизу, топить нечем. А зима была лютая. Кстати, звать меня Энтор. А если длинно - виконт...
  - Не надо длинно, знаю вашу нудность, - взмолился гном, торопливо соображая, как некстати было бы именовать себя полным титулом. - Рртых. Это мое имя.
  - Очень приятно, - кивнул стременной, развязывая свой мешок. - Козий сыр. Это мой завтрак. Присоединяйся.
  - Славно, - кивнул гном. - А то, будь неладна кривая кирка, почти все припасы мои ухнули в такую гнусную щель, что и не достать. Ух я злостью изошел: серые дикие крысы пируют, а сам я - хоть подыхай.
  
  Завтрак примирил лазутчиков. Сытость вообще настраивает на благодушный и спокойный лад. Без особых подначек они распределили дежурства. Гном оставил себе ночь, а человек - день, это устраивало обоих. И давало надежду, что неизвестные похитители и губители посольств не останутся незамеченными. Энтор уселся дежурить, активно одобрив систему маскировки гномьего логова и честно признав, что сам бы так не смог обустроить лаз. Рртых кивнул благосклонно, принимая похвалу - и рухнул в темный глухой сон.
  Разбудил его юноша незадолго до заката, усердно зажимая рот сложенным втрое плащом. Гном нервно поправил свои заплетенные в тройные короткие косицы усы, ощупал ленточку-завязку на бороде. Вроде, пока убивать не за что, прическа цела. Наспех устроил на носу очки и подобрался к пологу вплотную, недовольно щурясь на излишне яркий свет. Впрочем, сегодня с погодой везло. Дым верхней кузни тянулся через весь свод Озер и застил свет с отменным усердием.
  В лощине копошились двое.
  Едва различив их, Рртых задохнулся и плотнее вжался в камни. Рядом, бледнее мела, замер Энтор. Гномы не уважают магию и самих магов побаиваются. Люди опасаются гномьих знахарей, которых зовут шаманами бездны. Те и другие стараются не упоминать ведимов. Правда, люди их переиначили в ведьменей, а гномы - во вддыхров. Но и тех, и других к ночи не поминают. От таких и днем отбиться - большая удача.
  А уж в сумерках, когда они в полной силе...
  И без упоминания, незваные, на площадке, где оставил последние следы гномий отряд, усердно копались два ведима. Средних лет, жирноватые, не особенно рослые, в балахонах невнятно-серого тона. С неизбежными для их расы черными волосами и глазами, в глубокой тьме которых не различить зрачка. В руках - черные посохи из обугленный мертвой древесины. Из-под коротких рукавов видны локти. И черные узоры татуировки - до самых пальцев.
  Гном скосил взгляд на напарника. Тот на миг прикрыл веки. Оба никогда прежде не видели Черных, но описания знали крепко и согласились без слов: нет и малого повода к сомнениям, рядом, в полусотне саженей - они, полулюди, демоново семя. И творят они черное злое колдовство, против которого бессильны любые маги и шаманы. Чертят знаки на щебне, деловито перебрасываются короткими фразами на невнятном, чужом, шипящем наречии. Время от времени вслушиваются в тишину и осматривают горы. Опытные и осторожные, место знают, - отметил гном. Вон как точно и уверенно шарят взглядами по тропам, не упуская и малых, и тайных. А безопасные сплошные скалы пропускают при быстром повороте головы.
  Работа Черных затянулась до полуночи. Лежать без движения оказалось с отвычки от ратных уроков мучительно трудно, но и шевелиться столь близко от настороженного врага - невозможно.
  Наконец ведимы закончили свое злое дело и разошлись без единого слова, по короткому согласному движению рук. Один выбрал тропу вниз, другой двинулся вверх по склону. Гном согласно кивнул - перед тем, как наладить засаду, надо осмотреть подступы. То есть вернутся враги очень быстро. Отпущенной передышки засадникам хватило для многого необходимого. Рртых вручил человеку свой строенный малый арбалет. Тот осмотрел, восхищенно щелкнул языком и добавил человечий, более массивный и неуклюжий. Оба знали - ведимы очень быстры, но если бить с малого расстояния и двумя залпами, шанс есть. Грубым болтом людей напугать и отвлечь, а тройным ударом более мощных гномьих - постараться ранить.
  Рртых в несколько движений зачернил лицо, ладони и секиру особой пастой, передал баночку человеку. И коротко шепнул - он пойдет к скалам за тропой, там есть малая засидка, подготовленная заранее.
  
  - Не вступай в рисунок... - зашипел почти без звука Энтор.
  
  Рртых презрительно скривился, не разменивая тишину на слова: что он, мальчишка? Между прочим, вполне уже взрослый гном, сорок один год без малого. Под зиму отпраздновали в дворцовых пещерах совершеннолетие. Уж не чета человечьему мальчишке. Сколько ему? Да лет двадцать, не больше. Гномы бы до огранки худших камней серой воды не допустили такого.
  Наследник рода Гррхон заскользил по камням, обходя лощинку, юркнул за заслон шкур у неприметной ниши и замер. Хорошее место, он сразу присмотрел на случай боя. Если верить следам на камнях, вддыхры выйдут на посольство самое дальнее в десяти футах от этой скалы. Если повезет, он даже будет у врагов за спиной.
  Почти неразличимый шелест щебня отметил возвращение врагов. Гном стал дышать мелко и плавно, сократив последнюю возможность шума. Он точно представлял, где оба Черных. Сам рассматривал те щели, но счел неудобными. Он ведь не маг, для него оттуда до тропы далековато. Да плечи у боевого пятифутового гнома пошире человечьих - и заметно.
  Секира приятно грела правую руку, малый топор был приготовлен для первого движения. Гномов не зря зовут каменными. Кто с намеком на их упрямство, а иные - со знанием подлинной природы и некоторым опасливым уважением. Человек в такой вот позе простоит - при наилучшей подготовке - полчаса-час. А боевой гном - сутки. Гордый представитель рода Гррхон не без причин полагал себя способным выдержать и двое суток. Но так долго не устоят уже никакие вддыхры...
  Шум движения небольшого отряда донесся снизу, от долины, перед рассветом. Он был еще далеко, когда мимо скользнули тихие и ловкие разведчики, осмотрели лощину, нашли вполне безопасной и ушли дальше - вверх по тропе. Потом негромко процокали копыта четырех лошадей в полной боевой сбруе. Гном одобрительно прищурился - работа его народа, и не из худших. Наспех сказать трудно, но возможно - род Лыхм. Знатные оружейники, но буквально помешаны на нелепых лиственных узорах. Словно они - вершинники какие-то. Прям тошно, ведь напоказ стараются, клиенту в угоду, а не от души. Иной раз витки так кладут - приносят в передку заказчики. Красота велика, а удобство - оно для хорошего стремени тоже важно. Вот вещи с клеймом Гррхон ни разу не приносили на доработку. Короли не работают по-черновому.
  Звук копыт стих вдали.
  Пора, уже скоро. Рртых чуть наклонил голову - почти неприметно - и стал дышать несколько полнее, нагоняя свежую кровь. Люди так не умеют, многие гномы, особенно из торговых - тоже, а он сполна обучен. И руки будут крепче, и движения быстрее. Это самое главное в бою против вддыхров, которые чудовищно стремительны, словно мало того, что злобными и сильными магами все до единого урождаются.
  Основное посольство подъехало кучно. Охрана берегла седого невысокого человека на легком вертком коне. Старик, к удивлению гнома, не был обременен никаким оружием. Он ехал в центре группы очень спокойно, почти лениво, даже вроде бы прикрыв глаза. Зато два десятка воинов смотрели по сторонам тревожно и пристально. Да и с чего им быть спокойными? Насколько понятно со слов Энтора, им отлично известна страшная судьба прежних походников. Рртых уважительно изучал отряд. Достойные воины, знают, что участь их по сути предрешена, но службу несут честно.
  Сзади слева нечто почти неприметно шевельнулось - и щебень под копытами коней потек, рванулся вверх острыми шипами каменных игл.
  Старик широко раскрыл глаза и крикнул нечто резко и повелительно. Рртых усмехнулся. Вот мудрый дед всегда говорил - не суди о камне, пока он в корке, сперва в душу глянь. И то - надо же, как в жизни бывает! Он, гном, рад встрече с магом. А вот вддыхры - не рады. Оба вырвались из своих щелей и завизжали, потянулись горелыми посохами к пошатнувшемуся кудеснику.
  Из пещерки сухо щелкнул первый арбалет и сразу же второй, едва вддыхр выбрал направление для уклонения. Парнишка почти успел - все три болта прошли вплотную к боку, разорвав лишь серый просторный балахон. Но малый топор исправил положение, как гном и планировал. Шея - она топору самая лакомая мишень. В косом ударе лезвие ушло глубоко и удачно, до самой ключицы от спины прорубилось.
  А большая секира уже вынуждала второго Черного чародея прыгать. Жирным это, как известно, противопоказано. Рртых рявкнул и повторил урок для вддыхра. Он не рассчитывал попасть, но очень надеялся, что в охрану послов полных идиотов не берут. И не ошибся. Стрелы легли кучно, и одна напилась-таки крови. Подраненный вддыхр метнулся прочь, вверх по тропе. Конные малого передового отряда уже неслись оттуда, расслышав позади звуки боя, но Черный ловко скользнул прямо под копыта, извернулся, минуя шипы подков.
  Старый маг, о котором забыли все, кроме подхватившего его под плечи охранника, все же бросил последнее и, наверное, самое удачное, заклинание в своей жизни. Всего на долю мгновения оно притормозило стремительную темную тень. И копыта, уже почти безопасные для получеловека, оставленные им позади, все же смяли вддыхру спину.
  Гном кивнул и уверенно шагнул на тропу. Одним коротким движением вернул себе топорик, вторым - отделил голову первого Черного от тела. Согласно старым преданиям, это самый верный способ упокоить зло. Гном деловито пихнул голову носком сапога и зашагал ко второму телу. Кони шарахнулись, реагируя на смерть и запах крови. Их седоки удивленно охнули.
  Из пещерки выбрался Энтор и заспешил к отряду.
  
  - Отец!
  
  Гном тяжело выдохнул. Значит, сотником у егерей был маг. Что-то поздновато он завел семью, мальчишке едва исполнилось двадцать, а папаша-то уже крепко седой. Впрочем, итогом этого боя все обязаны именно ему, толковый оказался колдун. И расплатился за своих егерей - тоже он, что достойно командира.
  Рртых подобрал с камней брошенный юнцом арбалет. Свой, любимый, трехзарядный. За такое обращение с лучшим военным изделием его ковки парню можно и потом всыпать. А пока - нет времени. Гном на ходу бережно обмахнул секиру тряпицей и убрал в чехол, пристроил на поясе арбалет. Он уже вплотную подошел к скопившейся у тела сотника группе. Без глупых церемоний подвинул людей плечом и сел. Провел рукой над лицом умирающего, которого уже покинуло последнее дыхание, тронул пальцами веки над угасшими глазами.
  
  - Пошли все вон, три шага назад! Эй, стременной, тащи сюда мой мешок. Магом ему больше не быть, воином тоже. Но, если повезет, жизнь я ему отпою. Плохонькую, но хоть так...
  
  Парень кивнул и метнулся к лазу без лишних рассуждений. Приволок вещи одним мигом и замер, нервно размазывая по рукам жирную темную пасту. В голове у него бессмысленно метались короткие обрывки вопросов. На ответы времени и сил не осталось. Гном требовал все нового и нового - странного. Веревок, огня, светлых полотнищ, каких-то камней. Его слушались молча и быстро.
  Наконец маг оказался упакован в плотный кокон и устроен в круге из камней и рисунков, а его егеря усердно держали факелы в тех самых точках, куда ткнул короткий палец широкой руки гнома. Рртых уселся, отложил секиру, вдумчиво хлебнул из фляги и расстегнул куртку.
  Помолчал, недовольно глядя на светлый уже восток. Надел очки.
  Прикрыл глаза и затянул что-то заунывно-рычащее, выворачивающее наизнанку и рождающее почти неодолимое желание убраться от тропы, гнома и камней как можно дальше. Но егеря стояли и смотрели с надеждой. Гномы не любят магов. Люди - шаманов. А эта ночь выдалась странная, все как-то перевернулось и стало немного иным.
  Петь пришлось долго.
  Под веки уже лилось раскаленное золото горна вершинного Труженика, а старый маг все никак не мог выбраться из-под горы, куда вела последняя тропа людей. Рртых тащил и направлял его, затрачивая на путь куда больше сил, чем ушло бы на самую трудную ковку. Он знал, что сделали с человеком вддыхры, о таком ужасном непотребстве рассказывал ему дед Збыр, лучший из гномьих знахарей.
  Два посоха, направленные в грудь старого, буквально вышибли дух из тела. И не просто вышибли: разорвали нити жизненной связи. Достойно большого уважения то, что после страшного действа маг все же умудрился удержаться на каком-то последнем обрывке нити и сделать важное, спасшее весь отряд. Потому что подраненный вддыхр не ушел бы далеко, затаился и вернулся к ночи снова. Да еще, того и гляди, с подмогой. Раз они взялись за тропу - уже не отстанут, дело ясное. Что-то крепко в мире меняется, Черным потребовалась большая война. Вот и ссорят две расы всем своим злобным коварством. И, судя по настроению отца, гномов они изрядно убедили в непорядочности людей. Ну, отец хоть и король, но в роду Гррхон не сильнейший. Вот прадед - то гном из гномов. С ним бы поговорить - а уверен ли Эфрых в вине вершинников?
  Но - позже. Теперь вддыхр мертв, и знания о его засаде неизбежно станут доступны хотя бы одной из сторон, ввязываемых в ссору - людям. Хорошо бы маг выбрался в живой мир и сам рассказал, ему веры больше. Да и парнишку, бестолкового стременного, Рртыху было жаль. Двадцати лет, недорослем, без отца оставаться - мыслимое ли дело? Гномам куда как проще, у них род ведется от первого камня гор, и сирот нет. Да и жизнь длиннее, вот у него, Рртыха, жив дед, да и прадед так гоняет гранильщиков в мастерских алмазного дела - синяки с шей не сходят. Не ослабла рука, да и глаз вполне зоркий, все огрехи до последнего видит. А люди малой семьей живут, он это из свитков усвоил, да и на торге насмотрелся. Есть у них такое словцо мерзкое - приемыш.
  Маг, возможно, думал о том же, и брел в гору усердно, без передыхов. Жилы души рвал, а к свету тянулся. И утвердился-таки в своем остывающем теле прежде крайнего срока невозвратимости.
  Рртых тяжело ссутулился и укрыл горящие слепые глаза ладонями. Рядом шевельнулся стременной, укрыл плотным плащом с головой. Заботливый мальчишка.
  
  - Костер жгите, тепло ему надобно, - тихо выдохнул гном. - Мех, фляги с кипятком в ноги, пиво горячее, перец - все сойдет. И мне еды любой, я уже камни жрать готов, клянусь кривой киркой.
  - Пошли, в пещерку отведу, - засуетился Энтор.
  - Возле отца сиди, говори с ним. Ответить не ответит, а слушать ему тебя полезно, - устало посоветовал гном. - Мало тут иных бездельников, пусть ведут. С вами, людьми, свяжешься - сам обленишься. Сутки без дела, и опять спать охота. Дрянь, больно то-как, ну прям молотом по макушечке, аж искры в мозг впечатались.
  - Тяжело шаманствовать? - посочувствовал незнакомый басок, крепкое плечо легло под руку.
  - Да еще и горн ваш вершинный, - пожаловался гном, чувствуя себя последним Кротом. - Который солнцем зовете. Все глаза мне пожег.
  - А мы положим примочечки травяные, - пообещал тот же бас. - Завтрак накрыт, господин гном. Сейчас полог плотненько прикроем - и все будет славно. Мы пошлем к воротам, чтоб ваши знали...
  - Нет! - резко оборвал Рртых, сжимая руку охнувшего провожатого, - извини, погорячился. Нельзя пока к воротам. Сам схожу, мало ли, что в нашем городе выдумали, оте... то есть король, шибко зол был еще два месяца назад. С тех пор, похоже, еще одно посольство сгинуло. Как бы не секирами встретили.
  - То есть и ваших бьют, и наших, - грустно вздохнул егерь, и гном удивился мимолетной странности его говора. Не местный?
  - Вддыхры, их демонская натура, - согласился Рртых. - Топор им в...
  - Мы видели, - рассмеялся человек. - Очень внушительно, господин гном.
  - Рртых.
  - А я воевода Брав, из северных земель. Может, слышал, княжество такое там имеется, Лесния? Моя родная земля. Тут большая часть людей - егеря Мартига, а передовые - мои ребята. Ну, как глаза?
  
  Гном блаженно вздохнул.
  В пещере было замечательно темно, вход, видимо, забросали с полным усердием. А примочки с травами оказались чудо как хороши. Зеленые кольца где-то в глубине глаз постепенно таяли, меняли цвет, как остывающий металл, освобождали рассудок от нестерпимой боли.
  Воевода уже деловито предлагал мазь. Она тоже оказалась недурна.
  Гном проморгался и довольно отметил, что все же не стал Кротом. И зрелище перед крепнущими глазами - достойно созерцания. Цельный кабаний бок, да пиво, да еще приправы, за которые в нижнем городе дерут золотом. Детскими наперстками меряют, а тут - целая плошка-ладошка.
  Рртых оживился и заулыбался. Плотнее поправил завязочку на бороде. И взялся за дело. После Песни возвращения лучшее средство от слабости - такой вот кабаний бок. Только внизу теперь с подвозом худо, там бы пришлось ограничиться жиденьким варевом из грибов. А разве на такой жратве прокормить его пять с лишним футов роста? Свои мысли гном мычал вслух, не переставая жевать и хвалить копчение. Воевода, надо отдать ему должное, слушал внимательно и не пытался урвать кусок из порции выздоравливающего. Только в питье пива составил компанию. И миролюбиво выслушал неизбежные гномьи сетования. Мол, вершинники его варить не умеют, только продуктам бестолковый перевод создают. Брав кивнул и пояснил: у них на севере варят куда лучше. И если бы достойный гном испробовал, он бы оценил. Рртых кивнул, ссыпал в кружку все специи и, не слушая охов и ахов, допил последки. Сыто потянулся и попросил разбудить перед закатом.
  На золото остывающего горна оказалось глядеть почти посильно.
  Гном довольно кивнул и занялся делами. Осмотрел мага, нашел его душу вполне уверенно и крепко связанной с телом и пообещал осунувшемуся за день от переживаний Энтору, что завтра его отец проснется с самого утра. А к обеду, если все пойдет хорошо, станет пробовать разговаривать. Велел делать для старого удобное ложе, в седле ему не место. Кивнул воеводе, которого сразу отметил, как вполне приятного и обстоятельного человека, и двинулся по тропе вверх. Шел и думал, как у людей порода разнится от родной земли. Этот вот с севера. Лицом светел, в плечах широк, такие плечи и боевому гному - не стыд показать. Глаза помельче, чем у Энтора, и сидят глубоко под бровными дугами, по-гномьи. Для боя удобная конструкция. Опять же руки длинные, сам крепок, а движется легко, по-звериному. Глаз серый, светлый, спокойный. Небось, жили бы на севере боевые гномы - были подобны. А так - нет у подгорников таких светлых волос, вроде некрашеного льна.
  Брав шел рядом с гномом вверх по тропе и правда - спокойно. Он прежде не бывал рядом с подгорной страной и находил горы очень интересными. И гном боевой ему по душе пришелся - неспешный, обстоятельный, да и боец - дай бог каждому воеводе таких хоть пяток на заставу. Оружия северянин с собой не взял, утверждая, что послам оно не положено. Коня тоже оставил внизу, чтоб не нервировать гномов.
  Рртых одобрил, хотя глубоко в душе тлела искорка недоброго предчувствия. Она разгорелась большим пожаром, когда за последним поворотом открылся скальный лоб на месте входа в гномий мир. Брав тихо охнул. Рртых тяжело вздохнул и остановился. Собственно, этого он и опасался. Отец запер его внизу, зная характер сына, неуемный и слишком подвижный для взрослого гнома. Запер, поскольку уже готовил это страшное и окончательное решение. Сам, может, себе не признавался, а злая мыслишка тлела где-то в ветоши накопившихся обид. И вспыхнула пожаром в один миг. Скальные плиты обрушены, входы закрыты, запечатаны безвозвратно. Все. Гном подошел к камням и осмотрел их, тронул крепкими пальцами свежие грани сколов.
  
  - Здесь лавину спустили, - сухо пояснил он. - В иных местах по-разному. Но, уж поверь мне, итог один.
  - Заперто, и нет никакого ключа, чтоб открыть, - кивнул человек. - Зачем?
  - Чтоб не передумать, - оскалился гном. - Эх, ну дед-то куда смотрел, кривая кирка? Что он, шею королю намять поленился? Или знахари теперь не в почете...
  - Не понимаю, - признался Брав.
  - Король объявил подготовку к войне, - холодно отчеканил гном. - Будут ковать оружие и собирать войска. Это должен одобрить шаман, как вы его зовете. И не абы какой, а самый наиглавнейший - Збыр Гррхон, Становой знахарь гномьей страны Гхросс. А я не верю, что он мог одобрить. Плохо, Брав. Чуется мне, вддыхры добрались до наших пещер. И распоряжаются, злобой сердца поят. Они уже раз так делали, если верить легендам.
  - Как же ты вернешься домой?
  - А что я там забыл? - усмехнулся Рртых. - Молот малый при мне, секира тож не утрачена. Да и мозги вроде целы, хоть от вашего горна плавиться начинают. Мне надо здесь правду искать. Внизу теперь не развернуться, ты наших порядков не знаешь. Когда бьет большой барабан, королю поперек и слова нельзя молвить. А он бьет. Я отсюда пальцами слышу.
  - И скоро война?
  - По нашим меркам - да. По вашим еще есть время. Мой дед говорил - железо для крови зреет два цикла по восемь лет. Железо - это мы, боевые гномы. От кирки теперь будем отвыкать, от гранильного дела. Ладошками рукоять секиры заполировывать до стеклянного блеска.
  
  Рртых резко отвернулся и пошел вниз.
  Воевода чуть постоял, задумчиво тронул скалу. Ничего не расслышал и не ощутил. Приложил к камню ухо, даже зажмурился от усердия. Пожал плечами разочарованно. Он знал, что жители подгорья куда чутче воспринимают малейшую дрожь камня. И слову Рртыха верил. Но сказанное звучало так страшно, что очень хотелось его оттолкнуть. Всего год назад в семье Брава родился мальчик. Назвали Ратичем, а только кто же думал для смертного боя его растить? Землю беречь, разбойников стращать - это понятно, это исконное дело рода. Но большую кровь беспричинно лить? Города пожженные оставлять, узнать страх бездомья и голода...
  Соседи, страна Эрхой, как-то воевали с гномами. По злому умыслу людей все вышло, сами золота подгорного возжелали - и за хотение свое расплатились. Давно это было. Но ужас схоронился в каждом слове старых летописей. Началось все с малого. Люди ограбили торговый поезд гномов. Охрану перебили, золото забрали, камни ссыпали в казну, мастеровых увели в плен. По подвалам рассадили, работой завалили дармовой.
  Три года жили и считали себя очень удачливыми.
  А потом в одну ночь под стены столицы подошла стальная вороненая змея гномьего войска. К утру уже камни внешнего вала лежали руинами, разорванные неведомой силой, иссеченные внезапной старостью крошева и трещин. Рубились гномы страшно. Очень слаженно, очень спокойно. Были они ниже людей на голову, а то и более. Но куда шире, и даже не в плечах, всем телом. А еще они были чудовищно, действительно нечеловечески, могучи и неутомимы. Маги города, те немногие, кто остался и признал неправедный грабеж, вышли на внутреннюю стену. За первым боевым порядком гномов тоже появился особый воин, их шаман. Не один, с помощниками. Впрочем, он и один бы, наверное, управился. Довольно голос Рртыха услышать - и уже воевать с гномами не хочется. К ночи маги признали свое поражение. Одни погибли, иных унесли, едва живых. Некоторые вечера и не стали дожидаться, сбежали.
  И тогда из общего строя вышел вперед король подгорного мира.
  Брав отвернулся от обвала и зашагал следом за Ртыхом по тропе. Нашел в сумерках широкую спину гнома. Так и описывали короля. Рыжий до красноты, как пожар кленов, синеглазый. Выше прочих на голову, могучий и стремительный обладатель двойной секиры, встречи с которой не пережил ни один воин, вставший на пути его величества.
  Король без всяких там рупоров и магии рявкнул, и его отменно услышали. Велел вернуть пленников, привезти ко входу в гномий мир украденное, выдать на суд всех до единого участников воровского похода, сменить князя и выплатить возмещение. Дал еще по доброте души целых десять минут на раздумья, пообещав до того город не стирать из памяти Труженика, как они зовут Солнцебога.
  Условия были приняты.
  А утром город ошарашено смотрел на пустое истоптанное поле и гадал, вросли ли гномы в землю или истаяли с утренним туманом. Их не было - ни единого. Ушли, как пришли: вся война в один день.
  Брав прибавил шаг и с трудом нагнал гнома.
  
  - А для чего война? Я слышал про одну, с княжеством Эрхоев. Пришли, выставили условия и ушли.
  - Знаю. Тогда правил дед нынешнего короля, мудрый Эфрых, - кивнул гном. - То была иная война. Просто восстановление правды. Год на сбор сведений, два на подготовку. Называется - малый поход. Ради него стен скальных не рушат. Мы, мил человек, в ином положении ныне. Война черного гнева, нет ничего страшнее. Их ни один король не решался объявлять. Это мерзкое дело, позорное.
  - И условия? - холодея, уточнил Брав.
  - Всех до единого под топор, - сухо бросил гном. - Города в пепел, и так всюду, где погибли наши послы. А шли они в пять больших стран, как я понимаю. Малые земли сгребут до кучи. Стыдно мне, человек, невыносимо стыдно, что мои родичи такое затеяли. Камнем на душу легло мне решение короля Кныттфа. Жить не смогу, если этот камень не сверну.
  - И нам не будет жизни, - кивнул Брав. - Только как их остановить и вразумить?
  - Прошлый раз, если верить легендам, в деле были еще и оллфы. Ну, вы их эльфами зовете, а мы переиначили на свой лад. Они долго живут, может, побольше нашего вспомнят?
  
  Брав попробовал отговориться тем, что Стена вокруг мира эльфов непреодолима. Гном хмуро кивнул: про Стену знают все. Но был еще и некий Круг мудрых, составленный из эльфов, вышедших из закрытой земли незадолго до окончательного воздвижения Стены и основавших свое поселение где-то необозримо далеко, вроде бы на юге. А некоторые летописи упоминают помимо него Орден. То и другое - вне страны эльфов, то есть здесь, в мире людей. И он, как обстоятельный и вполне разумный гном, начнет поиск с доступного. И не успокоится, пока есть хоть малая надежда.
  Воевода согласно кивнул. Задумался. Потом осторожно сообщил то, что обычно гномам не рассказывали. Лучшие боевые маги людей всегда учились у эльфов, у того мудрых самого Круга. Это и правда далеко на юге, и защита от проникновения посторонних обставлена не хуже, чем Черная стена. Но пойти и спросить можно. Тем более, старый Мартиг учился в неведомом мире вечных. Провел там два десятка лет. Десять дают всем ученикам, а на второй десяток лет оставляют только избранных. Его знают в числе лучших и, возможно, согласятся если не впустить, то хотя бы принять вне Круга.
  Гном кивнул, его густо-синие глаза разгорелись интересом. Первая цель понятна. А, как известно, - усмехнулся Брав, - гном подобен боевому тарану в своей гибкости и сговорчивости. То есть если нашел не к месту выстроенную стену поперек своего пути - он её прошибет. Не с наскока, нет. Все будет планомерно. Гном грамотно подготовится, соберется с силами - и прошибет. И повторит такое простое и логичное, с его точки зрения, действие, со всеми последующими преградами. Характер гномов вызывает немало насмешек и веселых историй. Мол, люди уже давно перелезли, обошли или отказались от бессмысленного пути, а гном все там же, и бараны в упрямстве тренируются, на него глядя. Три года именно такие веселые истории рассказывали в княжестве Эрхоев. А потом узнали их очень несмешной конец.
  
  - Гном, я отошлю своих воинов с отчетом домой и пойду с тобой.
  - На барана тренироваться? - поинтересовался рыжий знаток человечьих сплетен.
  - Видимо, самое время.
  - Завтра мага спросим.
  
  Брав согласно кивнул и смолк.
  За изгибом тропы уже виднелся лагерь. Точнее, походный порядок. Полусотник Рамиз выстроил людей и ждал лишь воеводу, чтобы объявить начало движения. Увидел гнома, хмуро покачал головой, предчувствуя дурное. Пояснил - никто не пожелал оставаться в погубившей многие посольства долинке. Как на погосте ночевать, разве для едва живого командира такое полезно? Рртых согласился: лучше уходить.
  Ему попытались предложить коня, вызвав законное недоумение и у гнома, и у лошади. Брав рассмеялся, отдал повод своего вороного безлошадному Энтору и пообещал, что не отстанет пешком от двужильного гнома. Мол, на севере тоже пешники ногами не слабы. Рртых сам с некоторым сомнением устроил любимую секиру за седлом, проверил мешок, еще раз глянул в лицо спящего мага и зашагал вперед. Он знал горы и обещал провести удобной для конных короткой дорожкой вниз. Торговые гости её не жалуют - для повозок узковата.
  Получасом позже долина опустела. Запятнанные кровью камни и щебень егеря усердно вынесли и бросили в указанные гномом щели, узоры стерли, следы боя спрятали. Обычная мирная лощинка. Когда пятью днями позже двое старых ведимов решили выяснить, куда делись пропавшие полулюди, им удалось понять ничуть не больше, чем Энтору и Рртыху - в отношении прежних засад. Отряд егерей к тому времени уже скакал холмами, вплотную приблизившись к малой крепости первой заставы людей. На равнине спешку позабыли и двинулись более спокойно, чтобы собраться с мыслями. И было от чего - один вид крепости настораживал.
  Обычно там стоял скромный гарнизон королевства Рониг, чья граница соприкасается с горным кряжем гномов. Но теперь шпили пестрели от флагов. Итогов похода егерей ждали сын короля, советники двух соседних государств, визир с юга, из Бильсы, племянник императора дальних западных земель. Рртых выдохнул сквозь зубы, изучая гербы и ленты. Война готова была разразиться, в неё уже поверили все. Если бы маг Нисий Мартиг и его егеря легли в долинке, гномам бы никто более не поверил, и надолго. И оружие ковали бы обе стороны, и крови жаждали, себя не помня и не жалея.
  Вддыхры умеют нашептывать злые желания, исполняя свои огненные пляски и завоевывая мысли вполне нормальных, разумных, правителей. Мол, у гномов - золота без меры. И камни бесценные, и уголь, и руды - наилучшие.
  Нисий лежал на носилках, удобно устроенных для него. Гном, преодолев природную нелюбовь к лошадям, устроился на спине правого крупного спокойного северного коня, уперся ногами в толстую жердь носилок и беседовал с магом. Старый ему очень понравился. Достойный человек, из которого бы получился вполне уважаемый гном при ином раскладе планов Труженика. Маг внимательно выслушал историю пропажи гномьих посольств, засады на вддыхров, тела и головы которых везли теперь в мешках, засыпав особой солью для сохранности. Егеря рассудили: с таким доказательством не поверить в засаду станет невозможно. Да и трофей редкостный - два Черных! Соли, кстати, велел набрать гном, а потом еще спел что-то рычащее над трупами.
  
  - Ты прав, - слабо кивнул Нисий. - Надо идти к мудрым. Только одно неверно в плане. Меня в Круг не пустят, таков их закон. Человек имеет право на одну встречу с вечными. И моя - в прошлом. Бери сына, воеводу Брава и скачи туда. В крепости вам делать нечего, время потеряете. К тому же, уж извини, кое-кто может счесть тебя отличным заложником, Рртых третий, сын рода Гррхон.
  - Знаешь, - сокрушенно вздохнул гном.
  - Тебя, шалуна, все знают на пограничье, - улыбнулся маг. - Не в лицо, так по описанию. Помню, лет двадцать назад отменный был скандал, когда ты с тремя такими же оболтусами перец уворовал.
  - Взаймы взял, - затосковал гном. - Мы же представились, попросили, все честь честью.
  - Да ясно, что взаймы, - согласился маг. - Мне. А того мужичка, возницу, убедить было потруднее. Четыре гнома при секирах, ночью, на узкой тропочке просят маленькую плошку перца - то еще зрелище. - Маг мечтательно улыбнулся вновь. - У него пес, и то заикался! Шаманы лечат от заикания?
  - Ага.
  - Ага, - порадовался Нисий. - А вот маги - с трудом, на будущее учти. Ох и намаялся я с ним, аж взмок! Зато с вами, недорослями несолидными, стало весело. И король ваш вроде не таким зверем глядел, уж он по молодости был больно строг этот Кныттф, еще мой отец много всякого рассказывал. И охрана ворот помягче сделалась, поразговорчивее. Увы, все пыль, все ушло. Но я полагаю, есть добрый знак в том, что ты с нами. Многие гномы упрямы, но ты менее иных, к тому же ты справедлив.
  - Спасибо.
  - Тебе спасибо. Жить всем хочется, и старикам вроде меня - тоже. Да и сына ты спас. Мы потомственные маги, ему уже время в Круг ехать. Это не честь, гном, это долг. Не хочу, а отсылаю.
  - Я тоже знахарем быть не желал. А дед Збыр ка-ак вразумил, до сих пор во всю шею внятно. Как он там, что с ним - душа ноет... эх, кривая кирка!
  - Кирка-то при чем?
  - Так согнул её дедушка, - покаянно вздохнул Рртых. - Вот аккурат здесь, об шею. И пошла наука впрок. До Станового знахаря мне не вырасти во век, но я рад, что вернул тебя. Отдыхай. И учти, магия тебе теперь недоступна, уж извини, так вышло. Неумеха я, первый раз всерьез пел. Половину жил жизненных стянул, а прочие не сошлись. Магия - она тонкая, а у меня пальчики - сам погляди, под секиру выкованы.
  - Это правда. Удачи тебе, Рртых.
  - И тебе здоровым жить да в покое, а за малышом я пригляжу в пути.
  
  Рослый серый в яблоках конь с очаровавшей гнома кличкой Сумрак принял неумелого седока покровительственно. Жеребцу исполнилось уже пятнадцать, и он смотрел на жизнь куда спокойнее, чем в юности. С добродушием, характерным для мохноногих леснийских коней, скушал темный хлеб с солью и терпеливо дождался, пока всадник заберется в седло, никак не менее, чем с пятой попытки. Людям гномья посадка тоже понравилась. Рртых от помощи отказывался с рычанием, и полз по конскому боку, как по трудной отвесной скале, при этом еще и ругался весьма разнообразно, то и дело поминая неких загадочных Лыхмов, которые не умеют ковать стремена.
  Главным достоинством серого Сумрака была иноходь, и её прелесть гном оценил сполна, гордо выпрямившись в седле и неодобрительно приглядываясь к резвой рыси вороного жеребца Брава. Аллюру, ничуть не пригодному для нормального передвижения гнома.
  Город со всеми его флагами и лентами остался в стороне.
  Рассвет опасно надвигался, требуя спешить, пока неокрепшее зрение еще терпит яркость Опрокинутых озер, наливающихся нежной синевой молодой бирюзы поверх плотного слоя огненных прожилок опалового востока, где греется горн.
  Энтор прекрасно знал местность и обещал устроить привал на замечательном постоялом дворе, где и свинина вкусна, а пиво варят свое, и получается у них вполне пристойно. Гном упрямо сам сполз наземь, отвел коня в денник и вычистил. Он не любил неуважения к спутникам, а Сумрака счел стоящим приятелем, с покладистым и мирным характером. Да и сила серого иноходца гнома впечатлила. Вес в нем, пятифутовом, немалый, а еще секира, молот, топорик и прочее всякое, мелочь. Но конь нес и не жаловался.
  Напоследок гном деловито рассмотрел подковы коня, поболтал немного с местным кузнецом и, изо всех сил сохраняя неспешность шага, нырнул в полутемный зал, ставни которого давно уже закрыли по просьбе Энтора. Пиво оказалось достойным внимания, свинина - бесподобной, количество перца привело гнома в восторг. А свежий, прежде невиданный, мелкий и отменно злой, буквально примирил с существованием неба. Гном так и сказал - мол, согласен именовать на вершинный лад: достойно, раз под ним растет эдакая вкуснотища.
  Коварный сын мага воспользовался случаем и рассказал о предстоящем пути, перемежая нудные перечисления городов, обычаев, племен и дорог сведениями о производимых там пряностях.
  Путь предстоял долгий.
  Сперва следовало идти вдоль южного отрога гномьего кряжа, затем по берегу широкой порожистой реки Ниги, рожденной ледниками гор, холодной и беспокойной. Двигаться надо до самого впадения её в полноводную Стовь. Там Энтор предлагал подумать о местах на больших баржах или сплавных плотах. Путь ведет к океану, ведь Круг расположен на полуострове, связанном с берегом одной тонкой длинной ниткой дороги. А сам этот клок земли лежит близ устья Стови, западнее основных торговых поселений, в тихом и безлюдном местечке. Брав кивнул согласно. Простые люди магии не любят, тут они с гномами вполне единодушны. И потому селятся от мудрых поодаль, чтобы на их чудеса взирать из безопасного, как кажется деревенскому жителю, удаления. А лучше того - и вовсе не знать и не видеть странного.
  
  - Согласен, - кивнул гном. - Спать надо, а не глупости городить. Карту я запомнил. Три тысячи верст, не менее, если все кривули дальней дороги перечесть, ох и работа башмакам!
  - Копытам и подковам, - поправил Энтор.
  - Ага, - задумался гном. - И то верно. Подковам. Уходим на закате?
  
  Ему кивнули, хотя рыжий уже не смотрел и не слушал, нацелившись на сон.
  Зато вечером услышали самого гнома. Стук молота разбудил сперва Энтора, а затем и Брава. Звучный, почти беспрерывный и спорый. Оба пытались бороться с напастью, но шум, дополняемый визгами, бранью и грохотом, их достаточно быстро одолел, поднял с кроватей и погнал во двор.
  Зрелище, надо отметить, того стоило. Большая часть жительниц поселка ругалась за место в очереди, пытаясь даже последний раз пустить в дело и без того сломанные и негодные предметы утвари.
  По одной женщины ныряли под плотный полог, натянутый в дверях кузни ради создания необходимого гному полумрака. Очередь на миг стихала, только голос новой просительницы разливался в предвечерье чистым медом. Потом звон и стук возобновлялись. И парой минут позже женщина, совершенно счастливая, покидала кузню. Энтор нашел несколько вполне очаровательных селянок в хвосте очереди и решил, что раздувать меха можно и нужно. За плату, само собой. Девушки захихикали и пообещали егерю свое полное внимание, если он ускорит работу кузнеца.
  Брав покачал головой и ушел ужинать. Он здраво рассудил, что все и любые подробности безобразия увидит из окна и вызнает у хозяйки постоялого двора. Так и получилось. Стосковавшийся по работе гном проснулся еще до обеда, надел свои очки, замотал голову плащом и потребовал дать ему хоть какую работу. За полчаса Рртых починил все, что нашлось в хозяйстве из безнадежного железного старья. Это заметила глазастая соседка, хитро выпытала у младшей дочери содержателя постоялого двора про слабость гостя к приправам - и приволокла вдвоем с сыном плуг, три лопаты, дырявый котел, сковороду...
  Острым к соседскому счастью зрением страдала не одна она, да и скрыть восстановление, например, большого медного котла - дело непосильное. Слух о том, что единственный на весь Рониг гном, отказавшийся участвовать в войне, способен починить буквально все - и мгновенно, облетел село и взволновал души. Известна умопомрачительная цена упомянутого большого котла, победно пронесенного по главной улице управляющим из дворянского дома, самого богатого на всю округу. И запрошенное за его ремонт в городе - тоже знакомо, на то и существуют сплетни. Но совершенно правдивый рассказ управляющего о том, что гном залатал котел всего-то за щепоть редкого восточного бордового перца... Да он похуже сплетни! Село всколыхнулось и по-новому взглянуло на безнадежный железный лом. Рртых стал обладателем редкостной коллекции приправ. И продолжал богатеть с каждой минутой.
  Когда горн небесного Труженика стал бледнеть и все отчетливее скользить к краю неба, очередь иссякла. Энтор вынырнул из кузни, голый по пояс и гордый собой. Его уже ждали девушки, вода и вышитые полотенца. Гном появился чуть позже, тоже весьма довольный, с пухлой холщевой сумой, до самого верха забитой мешочками и коробочками с драгоценными в его подгорной стране приправами. Брав с нескрываемым интересом изучил фигуру Рртыха. Ничего подобного ему видеть не доводилось. Широкий монолитный мужичина, связанный из сухих - кто бы мог подумать - жил. Длинных, выглядящих непривычно, и очень внушительных. Гном мылся долго и с удовольствием. А воевода забавлялся, наблюдая задумчивые вздохи дородной хозяйки постоялого двора. Женщину огорчало то, что посетители не задержатся еще немного, хоть на одну ночку. Столь же безмерно это обстоятельство радовало хозяина, тихо звереющего за стойкой.
  Рртых закончил плескаться, обмотал голову полотенцем и зашагал к дому. Он умел отменно помнить однажды пройденные маршруты и двигался уверенно, не глядя под ноги. В темном уюте зала синие глаза обрели долгожданный отдых от дневного света. Гном встряхнулся и подсел к столу воеводы. Брякнул по дереву связкой подков. Поманил ручищей хозяина.
  
  - Нож я тебе сделал, - важно сообщил гном. - У нас такими разделывают мясо, я ваши глянул - дрянь. Мясо отменное, а ножи - дрянь. Вот, смотри. Хорош ли? Ага, понял, сам покажу.
  
  Последний недовольный человек в поселке подошел, с сомнением тронул широкий тесак. Гном вскочил, схватил разделочную доску, зелень, копченый окорок и взялся пояснять, чем хорош его нож и как им пользоваться правильно.
  Десятью минутами позже хозяин пребывал в том же блаженном состоянии, что и все прочие. Брав даже заподозрил с легкой неприязнью, что за дополнительную пару ножей румяный детина простит еще одну ночевку с любыми её последствиями.
  Вот только гном тонкостей людской души не рассмотрел. Быстро убрал ужин, оделся в поход, заплел усы, перевязал тесемкой чуть подсохшую бороду и натянул куртку, обхлопав все её бессчетные карманы. К этому времени вернулся Энтор и сразу вывел лошадей. Благодаря его усердию путники покинули гостеприимный двор еще засветло.
  
  - Знаешь, кудрявый, - задумчиво сообщил гном, - а ты пожалуй женишься пораньше папаши. Хорошо меха раздуваешь, как на девок поглядишь. Самое время тебя к мудрым, под пудовый замок! Брав, присматривать за ним надо. А то целый поезд к Кругу приведем. И станут мудрые решать, кому наш парень более всего задолжал.
  - Просто двигаться надо быстрее, чтоб уставал и падал спать замертво, - предложил воевода.
  - Тоже дело, - согласился гном. - Вот не думал я, что конь может быть хорош, а привязался. Поедем быстро, согласен. Еще деньков пять - и я смогу на горн ваш полуденный в очках смотреть. А пока плащом замотаюсь.
  - Жестокие вы, - фальшиво возмутился стременной, чуть задумался. - Ну, ничего. Девушки магов еще больше уважают, чем егерей.
  
  Как ни спешили путники, но шпили башен Круга увидели лишь к исходу южной поздней осени, истратив на путь четыре с лишним месяца. Им пришлось переправиться через три крупных и десятки мелких рек, преодолеть четыре границы, где неизменно впадали в ступор при виде верхового гнома. И не просто гнома! Рост и стать Третьего Рртыха никак не соответствовали представлению вершинников о гномьей породе. Обретая дар речи, оберегающие границы донимали путников вопросами, досматривали с пристрастием - чтобы заново изумляться коллекции приправ, странности и мощи оружия, пестроте группы.
  Брав чуть вздыхал, прикрыв глаза, и начинал пояснять и разбираться. Именно благодаря его спокойной и мягкой манере общения, знанию всех и всяческих местных обычаев, дело очередной раз обходилось без особых осложнений. Но потерянного времени вернуть никто не мог, и его старались наверстать, - чтобы упереться в новый заслон.
  Тревога висела в воздухе и ощущалась всеми. Она копилась давно, это было очень заметно.
  Сплетни и слухи ползли, один другого нелепее. Старые и новые истории переплетались, путались и наслаивались, обрастали бесконечными домыслами. Гном хмурился, вслушиваясь в них, самые разные, в каждой местности свои и, увы, одинаково невеселые. До какой-то степени могло успокаивать лишь то, что о гномах плохого не говорили - не накопилось еще. Разве что досадовали на срыв старых договоров, отмену заказов и торговые убытки. И на то, что ювелирное дело без гномьих камней - немыслимо, а столичные модницы Ронига и Рэнии в голос стонут и требуют простить подгорникам все, лишь бы стали доступны столь желанные в этом сезоне рубины.
  Тревогу рождали иные слухи.
  Где-то видели ведьменей, и там сгорела деревня, дотла. Говорят, дети пропали, да взрослым повезло не больше - все как есть вымерли, помянуть многих некому.
  Странно болеет городской голова, зол и своих уже не узнает, а сменить его почему-то не торопятся. Уже и письма в столицу писали, и граф из соседнего уезда приезжал, был принят плохо и в гневе сказал, что сживет невежду со свету - и никак, не сживается. Зато сам поедом людей ест, извел придирками, а еще и ворует - страшно.
  На скот пал мор, звали мага, но в результате он нелепо погиб, теперь ищут второго, испытать удачу. Ночами в селе собаки воют, а к чему - неведомо...
  Все глупости, странности и страхи складывались в одну общую картину растущего непорядка. Заметного каждому, требующего внимания - и оставляющего, как кажется простому обывателю, равнодушными всех до единого правителей и их советников, министров, визирей - как не назови. Любых людей, наделенных полнотой власти. Есть беды - и нет спешащих на дознание отрядов охраны, нет дотошных опытных магов, нет и единого слова от мудрых, закрывшихся в своем малом мирке у берега. Зато копится, растет, шевелится невнятное озлобление, выплескиваясь в самых неожиданных формах. Бьют жен, пьют без меры, дерутся зло и до большой крови, соседей жгут. И ведьменей особенно нет, по крайней мере мертвых, чтоб прилюдно показать - вот, поймали, казнили. Мертвых нет, живых видели мельком и то - не точно, а их черное дело процветает...
  Круг путники увидели на восходе.
  Малый остров располагался в двух верстах от берега и связан был с основной сушей узкой - одному конному только-только проехать - каменной гривкой. Белый мрамор её плит сиял древним узором. Тонкая арка обозначала вход, и вместо ворот вился в ней лилейным узором туман. Тот же, что закрывал и остров от глаз, давая кое-как рассмотреть лишь самые высокие шпили трех башен. Узкие, серебряные, ажурные.
  Энтор спрыгнул с коня и подошел к туманным воротам. Тронул рукой их вязь, проступившую под пальцами стальной сизой ковкой. Уверенно назвал себя, род и отца, учившегося в Круге двадцать лет назад. Металл истаял, в нем качнулось некое сомнение. Все трое отчетливо ощутили взгляд, изучающий их. Пристальный, удивленный, прямой. Потом туман колыхнулся и распался, выпуская высокого человека в светлом одеянии. Явного южанина, это читалось в чертах смуглого лица и синеватой волнистой густоте черных волос, в гибкой грации незнакомого поклона-приветствия.
  
  - Вас примут, - сообщил пришедший. - Но учтите, уйти с острова не всегда возможно так быстро, как вы полагаете, входя. Маг проведет здесь десять лет. Гном останется на пять, его согласны учить. А воин сам решит, когда уходить. Я вот до сих пор не счел свое время истекшим.
  - Благодарим, - поклонился гном и чуть суетливо уточнил, удивляя спутников, - а коня моего вы не обидите?
  - Странные теперь гномы, прежде их к лошади и близко подвести не удавалось, - удивился южанин. - Коня можно держать в стойлах внешней школы. А обижать его, достойный гном, при вас и я бы не решился. Хотя это может дать интересный опыт боя.
  - Я тебе дам хороший веский повод, - недовольно буркнул Рртых, гладя бархатные губы своего Сумрака. - И опытом обеспечу, клянусь кривой киркой. Пошли, малыш, никто тебя не тронет. Выбьем мы из них овес, и ячмень выдавим. Сам пригляжу.
  
  Когда серый в яблоках получил все, что обещал ему хлопотливый гном, Рртых поднялся в большой зал центральной башни, где его уже ждали друзья.
  Их устроили в удобных креслах, на столиках у подлокотников оставили кубки с водой. Гном с интересом рассмотрел три кресла напротив, пока пустые. Что-либо спросить он не успел. Двери внутренних покоев распахнулись и впустили в зал тех, для кого предназначались пока свободные места.
  Эльфов, это Рртых понял сразу, - по танцующей легкости шага, по изящной гибкости слишком тонких фигур, незнакомому разрезу крупных глубоких глаз. Знаменитые длинноватые уши как раз в глаза не бросались, вопреки не особенно вежливому вниманию всех трех гостей.
  Двое вошедших были мужчинами, чей возраст в человеческом восприятии казался близким к тридцати пяти-сорока. Самый рослый и светловолосый выглядел чуть старше, более плотный и низкий обладатель черных, как ночь, прямых шелковых волос и болотно-серых глаз казался молодым.
  Женщине Брав не дал бы более тридцати, и её внешность, вопреки ожиданиям, не блистала 'неземной красотой' из легенд. Скорее это можно было описать, как очень живое и подвижное обаяние. Хотя назвать некрасивой светловолосую голубоглазую эльфийку не посмел бы и черный недоброжелатель. Но красота была чужая, непривычная, и в неё хотелось всматриваться, привыкая и находя все новые особенности. Взгляд голубых глаз смущал еще больше - слишком они глубоко проникали в душу. Гном даже головой тряхнул - вроде, говорить и не начинали, а уже есть ощущение общения.
  Именно женщина начала разговор.
  
  - Мы увидели вас и были опечалены. Есть древнее пророчество: когда сюда ступит нога гнома из рода Гррхон, мир погрузится в новую войну, исход которой не определен. Но и не пускать бессмысленно, так судьбу не обманешь. Потому приветствую вас, гости. Мы окажем любую помощь, на которую способны. Я Эриль, старшая из мудрых. И, пожалуйста, не думайте что мы себя возвеличиваем титулом в глупой гордыне. Просто так звался совет короля эльфов, в который мы входили очень давно - совет мудрых. И мы покинули край Лирро, когда Стена, прозванная позднее Черной, отгородила его от всех прочих земель. Мы не желали разделения, удаления вечных от мира, но там не желали слушать советов, лишь восхваления. Справа сидит советник и мастер боя, Кэльвиль. Слева наш маг, Лоэльви.
  
  Гном с некоторым подозрением изучил легкую фигуру светловолосого мастера боя. Как он с секирой управляется? Вздохнул, кивнул, глянул на спутников и, по их молчаливому согласию, взял на себя бремя представления гостей и основного рассказа. Затем дополнил известное ему о делах севера Брав, а Энтор передал то, что велел рассказать отец.
   Эльфы некоторое время молчали, задумавшись. И снова заговорила женщина.
  
  - Я могу твердо назвать причину изоляции гномов, хотя меня она ужасает, - дрогнувшим голосом молвила Эриль. - Это ведимы, и я подозреваю их руку также и в изоляции нашего народа, случившейся много раньше. Тогда король словно обезумел... А мы не совладали, он никого не слушал. Теперь вы повторяете наш горький путь, и они явно контролируют вашего короля. Как - не скажу, это почти невероятно, род гномов стоек и упорен. А уж семья Гррхон вне всяких упреков, достойный Рртых. Но я давно ощущаю силу ведимов, растущую в горах.
  - Увы, гном, - вздохнул светловолосый Кэльвиль. - Пойти и все выяснить, как желаешь ты, и это желание очень заметно, мы не в силах. Я далеко не лучший из воинов страны Лирро, и очень давно живу в покое, да и прежде войн не знал, настоящих, больших. Нас всего трое, и мы делаем то, что возможно. Учим, делимся и храним историю. Эльфы ушли в полную замкнутость, это наше горе. Одолеть ведимов без наших воинов трудно, но открыть Стену способен лишь король. А ведь именно он заклятие и замкнул.
  - Н-да, опять молотом по макушке, - вздохнул гном. - Что я тут буду делать пять лет?
  - Учиться у меня, - молвил третий эльф. - Древний ларец замкнул демонов лишь с помощью шамана вашего народа. И сила его песни была велика. Насколько я знаю, именно гномы не утратили секретов древней магии своего народа. Вы очень бережно храните знания, это достойно большого уважения. Мне ведомо, как соединить в тебе, пусть и в малой степени, магию эльфов и знахарство. Ведь короля страны Гхросс хотелось бы вернуть в сознание, а не убить.
  - Да уж, не могу не согласиться, речь все же о моем отце, - куда более охотно кивнул гном. - Но где нам искать силу? Настоящую, для боя там, для магии, чтоб ведимов, как вы зовете гнилых вдыххров, на все головы укоротить?
  - Не знаю, - горько вздохнула Эриль. - Мы оставили ларец Ордену, башня его в диких лесах на границе нынешней Леснии и гор, где проходит Стена. Если точнее, это стык границ Эрхоя, Леснии и дикого лева у Стены. Крепок ли Орден - мне неведомо, от них никто не приходит уже сотню лет. Возможно, тропу нащупали и отрезали ведимы. Прежде их проведывал тот, кому очень трудно заступить дорогу, он единственный из эльфов, кто помнит древнюю войну и умеет одолевать ведимов, и не только их. Но увы, его нет с нами уже пять сотен лет. Это пугает.
  - Учите, надо найти вашего эльфа престарелого - найдем, а до страхов мне нет дела. - Энергично потребовал гном. - И учтите, мне надо много внимания уделять, я до дела жадный.
  - Все мое время - ваше, достойный гном, - поклонился с улыбкой Лоэльви. Школой людей станет заниматься Эриль.
  - Отменно, - согласился гном, высверливая взглядом дырочку во лбу своего нового учителя. - Вот и начинайте. Мои пять лет уже пошли, а время дорого. Может, папаша там деду бороду выдрал, а я и не знаю.
  
  О худшем гном предпочитал не думать. Потому что очень боялся не застать дома ни деда, ни прадеда. Он знал, насколько оба против любых и всяческих скороспелых решений, а уж войн - особенно. И совершенно не понимал, как могли загреметь барабаны при живом дедушке. А если ведимы уничтожили деда Збыра, лучшего гнома на всем свете, а после свалили и это на людей - вот тогда многое понятно. Такое могло довести отца до крайнего и неконтролируемого гнева. не только отца - весь подгорный народ. Особенно при условии, что побег наследника сочтен похищением... А может, и его самого числят погибшим?
  Рыжий нервно фыркнул, отстегнул бесполезную секиру и решил учиться с полным усердием.
  
  ***
  Король эльфов шествовал через огромную главную залу старого дворца.
  Древняя архитектура завораживала даже его пресыщенный взгляд красотой забытой гармонии света, цвета и формы. А еще - звука. Покинутый дворец поет, даже эхо в нем - произведение искусства. Главный зал шумит многозвучными летними ветерками в листве, шелестит травами и звенит тихонько скрипками кузнечиков.
  Зал лугового полудня огромен, некогда здесь шумели балы. Зеленый мрамор и теперь не накопил ни единой трещинки, морщиной метящей его возраст. Не помутнел, не утратил глянца. Выглядел живой зрелой травой, покрытой утренними росами. От самого пола лозы свивались в колонны, они же взбирались по стенам прихотливым узором, меняющимся от малейшего движения так, словно ими играет ветерок. Прозрачные облака купола каждый день выглядели по-новому и ткали узоры, возбуждающие воображение. Водопады шептались с мраморными девушками и рассказывали им что-то очень приятное и приватное, судя по лицам красавиц. И шепот воды тоже - день ото дня иной, самые древние эльфы его понимают и слышат в звучании струй музыку.
  Теперь так не умеют строить. Прежние мастера ушли, а их талант не привился новым. Те глупые эльфы еще умирали. Сами! Иногда - в нелепых войнах чести. А чаще - по куда более абсурдным причинам. Например, строитель дворца Закатной чаши полюбил женщину людей и не перенес её смерти. Смешно и глупо!
  Отец, безусловно, принял самое верное в своей жизни решение, когда огородил мир эльфов стеной, дабы исключить для своих подданных сами причины к мыслям о невозвратном. Вечные так редко создают семьи, что воевать за расширение страны им не приходится. Зато стена отменно защищает от любопытства соседей, живущих унизительно мало. От людей и гномов, грязных и диких. Все время стремящихся украсть знания, позариться на золото или камни... что там у них еще в цене? Впрочем, не важно. И теперь волей короля - навсегда страна заперта и огорожена. заклятие запечатано королевской кровью и никому не преодолеть её.
  Лэйлирр бросил короткий взгляд в одно из зеркал.
  Он, именуемый Гласом истины и Указующим перстом судьбы, редко бывал в замке отца. Лэйлирр рассмеялся - странное воспоминание! У короля нет предков, он - начало рода и его основание. Когда-то началом и основанием был Лиррэль-а-Тэи, а теперь имя это не просто забыто - оно под полным запретом. Ибо нет никого выше и знатнее Первого гласа. Лиррэль правил страной с того дня, как эльфы ступили в эти земли: он был всегда и создал страну и её законы. Коварный, умный, непостоянный и очень опытный, - таким его помнил сын. Когда позволял себе помнить, само собой. Когда это казалось полезно или занятно. Наедине, в тихом тайном месте размышлений. Там он позволял себе и большее. С ярким и непроходящим восторгом смаковать день, когда стал взрослым. Ибо дети бессмертных королей - вечные принцы, недоросли без счета веков. Он прервал неправедный обычай. Отцу это стоило не только короны, но и головы, иначе трон не добыть.
  Зато теперь Лэйлирр-а-Тэи шествует по древнему дворцу как господин. Единственный и полновластный. Неоспоримый. И его слово решает судьбу любого подданного. Свита движется за королем в немом подобострастии. Каждое движение выверено, каждый жест исполнен почтения и оттренирован бессчетными веками.
  Он возвел почтение в ранг добродетели. И доказал, что в замкнутом мире за стеной надо быть добродетельным, надо искренне и глубоко любить короля, чтобы вечность не стала проклятием. Не осознавшие мудрости и силы его законов покинули жизнь. Но смерть - не самое страшное. Он доказал и это, не дозволив казни Орильра. И сегодня прибыл в древний заброшенный дворец, чтобы свита очередной раз вспомнила, что вечность - для некоторых настоящее проклятие. Непосильное.
  Пять сотен лет назад он стал зваться Первым гласом.
  А мерзавец, вернувшись из очередного запрещенного путешествия за пределы Стены, очень спокойно кивнул, выслушав новость, и с легкой, едва уловимой, насмешкой посоветовал исполнить весь ритуал восшествия на трон. Дело было в библиотеке нового дворца. Еще не законченной, но и там наглец быстро нашел и принес древний свиток с описанием закона, который никто не помнил. Встряхнул, сдул пыль на камзолы советников и зачитал вслух на безупречном древнейшем.
  Подлец получал немалое удовольствие намекая, что сохранил свою память нетронутой во все века страны Лирро. Еще бы, он такой - один... Каждый брак эльфа стирает часть прошлого, меняя сознание. Каждая смена рода занятий - тоже. А еще есть усталость, за которой приходит магический сон, подобный во многом человеческой смерти. Тело во сне омолаживается и освобождается от шрамов и болезней, а душа возвращается к состоянию младенческой простоты. Вечность давит и порабощает своей безмерностью, она непосильна, и в сон уходили все. Отец двенадцать раз объявлял новых королев, забывая прошлое начисто. А мерзкий Орильр пережил всех и не уставал, не забывал, не кланялся.
  Древний свиток, как ни смешно признать, давал ему право отказаться признать королем Лэйлирра-а-Тэи, надевшего чужой венец власти. Забытый закон, основанный на древнейшей магии самой природы эльфов, гласил: 'королем признается тот, кто создал страну, и если злая судьба унесет в небытие создателя, следует начать все с начала. Выбрать место, привести народ, соединить помыслы вечных и дождаться их приглашения править'.
  Лэйлирр ждать не стал. И уводить народ в новую страну - тоже. Куда проще чуть сместить столицу да выбрать новых советников. Покладистых, готовых верным образом соединять помыслы. А проклятый свиток, кстати, сделать недоступным для подданных.
  Конечно, стоило бы и Орильра отправить вслед за прежним королем. Но подлинное удовольствие - не одно мгновение торжества, изредка и блекло оживающее в воспоминаниях. Истинное наслаждение - длится.
  И потому уже почти пять веков он наведывается в древний заброшенный замок. И спрашивает отступника, готов ли тот склониться перед королем, тайно мечтая об очередном отказе. Впрочем, подонок умудряется подпортить и это совершенное удовольствие. Лэйлирр нахмурился на мгновение, вспоминая, какую казнь изобрел для непокорного пять десятков зим назад. Кажется, что-то очень простое. Ах, да - голод и тесноту. Король усмехнулся, глянул на своего младшего советника, предложившего нужный свиток. Услужливый мальчик, далеко пойдет. И теперь его пояс наверняка отягощен двумя-тремя древними пергаментами. Когда Лирро была молодой землей, здесь жили бурно и казнили изобретательно. Да и людские и гномьи обычаи записывали все, даже самые, как тогда говорили, дикие и бессмысленные.
  Советник понял взгляд по-своему и изогнулся в глубоком поклоне.
  
  - Высочайший останется доволен, смею надеяться. Этого червя вчера извлекли из заточения, чуть отмыли и доставили в зал Синего заката. Я позволил себе недозволительную дерзость и распорядился, чтобы его поместили в камин.
  - Оригинально, - рассмеялся король. - прямо в камин?
  - Извольте сами взглянуть, - скромно кивнул советник.
  
  Лэйлирр миновал высокую дверь, созданную из полупрозрачной золотой вязи лилий. Узор ковки жил и дышал, а цветы, как и пять веков назад, смыкали лепестки вечерами и распускались снова к утру. Никто не ухаживал за дворцом, но на золоте не лежала и единая пылинка! Король чуть нахмурился. В новом дворце пыль - это буквально проклятие, она всюду.
  Коридор северной галереи, всегда прохладный, темный и наполненный дыханием зимы, льдисто блеснул и лег под ноги черным мрамором в искрах снежинок. Король ускорил шаг, впереди уже приветливо распахнулись двери каминного зала. Синего до черноты, как небо над отстоявшимся брусничным морсом позднего заката.
  Камин полыхал живым огнем, отгоняющим холод. Огромный - король уже забыл, как он велик! Дрова выложены кругом, вдоль решетки, а каменная площадка в центре пуста. И достаточно велика, чтобы прикованный там коленопреклоненный пленник мог жить. Дышать обжигающим легкие огненным воздухом, слышать запах собственных паленых волос и все же - жить. Как приятно, что ему до сих пор не захотелось поклониться! Борьба так оттеняет скуку жизни! Вечную, неизбывную - истинно королевскую скуку.
   Король уселся в кресле у огня и рассмеялся снова, подбросив пару поленьев, и взялся рассматривать того, кому сегодня он выберет новую казнь.
  Пять веков упрямства превратили рослого и сильного Орильра в нечто, с трудом опознаваемое, как эльф. Шрамы на лице - старые, это было в самом начале, когда казалось, сломить его будет просто. Остатки спаленных в каминном жаре грязных волос поседели тоже давно, века два назад. Тогда бывшая жена этого ничтожества стала новой пассией короля. Здесь, в этом замке, в зале Весеннего рассвета. Красивая, довольно молодая по меркам вечных и неспособная долго грустить. Король улыбнулся. Не просто красивая. Она и до сих пор не знает отказа у тех, кого присмотрела для своих забав. А тогда... Да, скучно не было. Ни ему, ни Нильэсе. Ей понравилось управлять страной с вышитой золотом королевской подушки. И бывшему мужу она доказывала это охотно и весело, честно пожаловавшись новому возлюбленному - прежний слишком стар и донимал её своими малопонятными воспоминаниями. Умный эльф - это невыносимо скучно, не умеющий петь - и того омерзительнее. Тогда Орильр сидел в кресле всю ночь, его отмыли и одели, в полумраке выглядел он вполне здоровым, лучшие мастера старались ненадолго вернуть пленнику прежний облик. А выпившая больше обычного женщина кричала, смеялась, рассказывала то, что не принято говорить посторонним.
  Лэйлирру тогда показалось ненадолго, что проклятый эльф все же уйдет в сон забвения и проблема старого свитка решится - никто не будет помнить того, что в нем написано. А тем более того, что осталось не написанным и отягощает память лишь одного существа, присутствовавшего при самом пророчестве. Когда прежние советники покинули мир живых, а этот мерзавец висел в самом буквальном смысле между жизнью и смертью в пыточной камере, он умудрился очередной раз посмеяться над королем.
  'Неправедный король погубит страну, так предрешено, - сказал он, пытаясь улыбнуться своими разбитыми губами. - Неужели не видишь, что Лирро умирает, уходят знания и твои подданные все чаще посещают сон забвения. Можешь убить меня, но древнего миропорядка тебе не изменить. У новой станы будет иной король.' Тогда Лэйлирр поклялся не давать подлому насмешнику смерти. Даже самой трудной. А упрямец обещал не облегчать королю задачи, признавая его власть. Потому что если все эльфы Лирро склонятся перед самозванцем, он станет почти королем и проклятие существования под его властью уничтожит род вечных.
  Король усмехнулся.
  Тоже, нашелся спаситель соплеменников! Никому его жертвы не нужны, упрямство нелепо и напрасно. Эльфы действительно куда чаще уходят в сон теперь. Что с того? Только то, что этого самого Орильра никто не помнит, кроме свиты короля и дворцовой службы пыток. А сейчас, проведя полдня в жаркой топке камина, и сам он себя не осознает.
   Эльф действительно был в беспамятстве.
  Лэйлирр недовольно обернулся к младшему распорядителю пыточной службы. Тот расторопно кивнул и взялся за дело. Над камином раскрылся ледяной цветок каменного полога и прохлада спустилась в зал легким влажным туманом. Король с презрением смотрел на тело упрямца. Такого не назвать даже тощим - просто скелет, обтянутый серой старой взлохмаченной кожей, утратившей в сыром мраке подземелья обычные цвет и гладкость.
  Через редкие прутья верхней части каминной решетки к пленнику протянулся черпак на длинной ручке, вода выплеснулась из него на седую голову. Потом снова - на спину, сухие плечи, затылок. До тех пор, пока тлеющее тряпье на костях не зашевелилось. Мужчина попытался еще плотнее сжаться в комок как можно дальше от окружающего со всех сторон пламени. Тяжело облокотился на бессильные руки, сжигая кожу ладоней, попробовал поднять голову. Не вышло, и он просто повернул лицо в ту сторону, откуда доносился знакомый смех. Жадно напился из подсунутого снова черпака и стал щуриться, с трудом разлепляя гнойные веки, вынуждая отвыкшие от света глаза смотреть. Когда-то, - король еще смутно помнил это, - глаза были зелеными. Теперь неопределенно мутными и темными, словно лиственная зелень их взгляда перегнила и состарилась в каменном мешке темницы. Весь этот Орильр - сплошная гниль. Так и должен выглядеть поверженный враг.
  
  - Рад новой встрече, - улыбнулся король. - Ну, не передумал?
  
  Пленник не стал тратить силы на ответ.
  Не передумал, и так понятно.
  Лэйлирр обернулся к советнику, поманил пальцем, заранее радуясь развлечению. Мальчик вышел из сна всего-то лет сто назад, и новая жизнь ему вполне нравится. Он быстро поднялся до высокого места при дворе вечного короля и ценил расположение хозяина - искренне, глубоко и жадно. Память не обременила его глупостями вроде гордости или родовой чести. Только законами выживания про дворе. И он освоил их отменно. Вскочил, подбежал, упал на колени, радуясь возможности услужить и снова оказаться самым полезным, расторопным и умным, очень нужным королю. Достойным награды.
  
  - Извольте изучить, - руки чуть дрогнули, передавая тонкие листы пергамента. - Пытка водой.
  - Было, - недовольно нахмурился король. - Нормальные существа от этого сходят с ума, а у некоторых его от рождения, по-видимому, нет. Дальше.
  - Рассветная зелень...
  - Было, - почти сердито перебил король, не слушая подробности.
  
  Всё же малолетки, пусть и услужливые - ничтожны. Мог бы изучить записи о наказаниях за все пять веков, но поленился. Выскочка. Пленник закашлялся, и король нервно сжал подлокотники. Когда этот мерзкий тип разучится смеяться? Ведь ни малейших поводов! Хоть бы раз попросил о смерти, ведь не может он переносить свое состояние легко. Там, на раскаленном камне, невыносимо находиться. Одно лечение ожогов, при всей выносливости эльфа, лет на пять растянется. И то - при нормальном питании и уходе, в присутствии настоящих магов старой школы. Даже он, король, вынужден терпеть нескольких, кому же приятно болеть? Непокорные твари, недостойные внимания. Хорошо уже то, что он выселил их из столицы и приручил. Некоторых можно приручить. У них есть то, что боятся терять - вот хотя бы дети.
  
  - Осмелюсь предложить еще один вариант, - дрогнувшим голосом тихо шепнул мальчишка. - Черная оса.
  - Не было, - довольно кивнул король. - Рвение, малыш, вполне удачно заменяет тебе опыт. Когда-то этот ничтожный был отменным воином и я бы не решился оставить даже иглу возле его руки. Но теперь, когда он слабее и безобиднее мухи, можно попробовать. Эй, грязь костлявая, как суставы? Мне лекарь долго пытался объяснить, что такое ревматизм. Нашел в старой книге, еще из времен общения с людьми, это их болезнь. Говорит, у тебя необычное для эльфа почти полное разрушение суставов. Больно?
  - Очень, - порадовал короля пленник, задохнулся, немного помолчал и добавил совсем тихо: - но в тепле мне становится легче.
  - Значит, мы погасим камин, - ласково уточнил король. - Поручаю тебя своим лучшим специалистам, как обычно. Увы, мне пора: дела и заботы, я так опечален, что не могу уделить беседе больше времени. Скажу одно. 'Оса' требует выносливости. Тебя чуть откормят, прежде чем познакомят с жалом. Снова дадут нашей природной живучести стянуть раны и повторят, - ну, не мне рассказывать, ты у нас памятливый, сам знаешь все, полагаю? Займет лет десять. Потом свидимся. Постарайся не передумать, я очень огорчусь.
  - Сдаешь, - усмехнулся пленник. - Нервы шалят, сны донимают.
  - Замолчи! - прошипел король, дернувшись к решетке.
  - Совесть просыпается, когда засыпает разум, - горько закашлялся седой. - Это наше горе.
  
  Король резко встал и развернулся к пленнику спиной, передернул плечами и неприятно сузил глаза, рассматривая свою свиту. Эльфы склонились, как подрубленные. Те, кто расслышал лишнее в прошлый визит, пожалели о своем любопытстве. Нынешние предусмотрительнее - король рассмеялся - у всех в уши плотно загнаны золотые заглушки. Можно не сомневаться, если и слышали, сами языки попроглатывают. Это старое присловье - 'долгой тебе смерти'. И очень точное. Пугающе точное, особенно при новом дворе. Вот только боятся кары все, кроме того существа, страх которого жизненно необходим короне.
  
  Орильр прикрыл глаза и расслабился.
  Шаги свиты донимали гудящую голову, отдаваясь в камне, выстилающем камин. Или теперь мода на звучные подковки, как веков пятнадцать назад, или снова усталое сознание зло шутит с ним, донимая по пустякам. Может, от пытки водой он и не сошел с ума. Благо, сознание бережно хранит то, что теперь забыто напрочь прочими. В последнюю большую войну, еще до возникновения страны Лирро, дальние предки ведимов питали свою силу жизнью и болью эльфов. И были они ничуть не менее изобретательны, чем нынешний 'король'.
  Не сойти с ума в прошлый раз помог старый маг из людей, сам не вынес пыток, а ему вот помог. Тогда тоже было плохо, очень долго сознание двоилось и явь путалась с бредом. Но он выдержал. Значит, справится и второй раз. Теперь куда проще. В прошлом, которое теперь никто не помнит, он потерял всех, кого ценил и уважал. Их выносили из камер одного за другим. А он все ждал своего шанса и боролся, цепляясь за призрачные и несбыточные надежды: рано или поздно сочтут слабым и сделают глупость. Одну, хотя бы одну!
  Он знал и мог достаточно, чтобы переломить ход безнадежной войны - и про демонов, и про ловушку для них, и про плату, которую следует внести. Не знал лишь, что ларец уже подготовлен, жертва выбрана и кровью подтвердила свое согласие заплатить, а маги и шаманы спели все необходимое, завершили вязь заклятий на крышке ларца. Если бы догадывался - предпочел бы сойти с ума.
  Что может быть хуже для воина, избранного беречь королеву Тиэсу?
  Он не смог вывести её из ловушки ведимов, куда они сунулись малым числом в последней безнадежной попытке укротить пожар безумия, охватившего мир Саймиль.
  Он сам произнес невозвратные слова и опустил крышку ларца, соглашаясь на 'оговоренную плату', без которой сил на заточение демонов не хватало у всех магов Саймиль. А когда стих грохот чудовищной отдачи заклятия, в пустом лабиринте пещер жив остался он, один из всех. Тиэса лежала в своей камере, очень тихая и спокойная. Невозможно красивая, словно не было проклятой войны и долгих месяцев заточения. И окончательно, недопустимо мертвая. Много позже, когда похоронили погибших, когда его раны затянулись и боль утраты перестала сжигать сознание целиком, маги виновато объяснили ему, что для ларца нужна была только кровь королевы. Она все знала и строго запретила говорить о совершенном обряде личному охраннику. Потому что понимала: зная это, он никогда не поведет её в лабиринт ведимов, на верную смерть. Хуже того, постарается выкрасть и станет делать любые глупости, самые немыслимые, забыв про войну, демонов и угрозу всему миру.
  Тиэса была древней королевой, и подданные звали её 'Сердцем мира'. Увы, давно и безнадежно израненным. Ведь именно избранник королевы впустил в мир зло первых демонов: поддался черному зову духов, проникших в мир из неведомых глубин нездешнего, и предал свой народ, открыл ведимам секреты первозданной магии эльфов, сделав их безмерно опасными. Скорость тварей возросла, да и их заклятия обрели новую мощь. Король предал все, стремясь обрести власть над всеми существами мира Саймиль. И начал войну, которая в итоге стерла из этого самого мира эльфов, навсегда сделав их малым народом, ничего не решающим и живущим в жестокой изоляции. Не везет эльфам с королями, если разобраться. Вот и нынешнее ничтожество - чем лучше? Зато королева - она была безупречна.
  Орильр отменно помнил себя прежнего, из времени Древней войны - молодого упрямого дурака, тенью следующего за королевой, которую подданные оберегали и любили безмерно. Он тоже оберегал, заслонял и старался хоть немного облегчить бремя бед. И молчал, как истукан. Какой смысл говорить, что ты тоже её любишь? Будь счастлив, что признали лучшим воином и дозволили охранять, находиться рядом, видеть каждый день.
  Седой закашлялся в новом приступе удушья, вызванного каминным дымом и, куда больше, старой болью вины и утраты. И горьким смехом - тоже. Если бы 'король' знал, как он, не сохранивший королеву, казнил себя тогда, безмерно давно, как просил родичей о наказании. Он желал боли, чтобы хоть так утешить истерзанную душу. А его уговаривали, успокаивали и утешали. Хуже того, считали героем. Даже осмелились просить стать новым королем. Эльф усмехнулся. Хоть одно приятное воспоминание - как он их гонял по разрушенной площади прежней столицы! Впрочем, впрок не пошло. Королем быть предложили Лиррэлю-а-Тэи. Всего лишь за то, что он приходился племянником 'спасителю мира'. Только у вечных дядя может быть младше племянника на две сотни веков! Лиррэль охотно принял власть и наслаждался ею. Он, охранник, а точнее, Высший хран заплатившей за спасение мира королевы, прозванный Ключником - то есть закрывшим ларец - ушел из Лирро и долго бродил по странам людей и гномов.
  Между тем дома, в долине эльфов, уходили в сон забвения се чаще и проще, забыв, что это грех. А прежде считалось более того - преступлением. Что хуже для эльфов, всего их маленького сообщества, чем потеря знаний и памяти? А память таяла.
  Вернувшись, он не застал родных, способных узнать его, и обрадовался: никто более не назовет Ключником. Осталось лишь укоротить и подновить имя. Лильор-а-Тэи, его прежнее, до сих пор иногда упоминается в покрытых пылью пергаментах. Зато нового, совершенно не королевского, - Орильр - там нет. Окончательно разрушена связь этих двух имен в мире утративших память эльфов. Иначе глупый выскочка Лэйлирр знал бы, что он, невольно погубивший древнюю королеву, никогда не признавал иных носителей венца, переплавленного из её диадемы. Более того, алмазы диадемы он не отдал для новой короны.
  Племянник Лиррэль с трудом, но мирился с непокорностью уступившего корону родича, пока помнил о родстве. А позже - терпел просто по привычке. Это оказалось не так уж сложно: в столице новой страны, Лирро, назвавшийся Орильром почти не бывал, с утратившими память и личность соплеменниками общался неохотно.
  Правда, очень старался жить и 'не делать глупостей', с него взяла в свое время обещание Тиэса, и он честно исполнял хотя бы посильный последний долг. Даже пытался наладить эту самую жизнь.
  Однажды показалось, почти удачно - жена была чем-то похожа на древнее 'сердце эльфов'. Внешне, само собой, но и это грело душу, сладко обманывало рассудок: он обманывался охотно, выдумывая и взращивая нелепые мечтания. Мол, не случайно все, не лицо подобно, это душа королевы пытается вернуться в мир... Когда жена отказалась он него, выстроенные на песке замки рухнули. Самая удачная пытка 'короля', усмехнулся Орильр. Знал бы самозванец, насколько - порадовался бы.
  Тиэса-а-Роэль утрачена для мира, и эта боль не желает уходить. Её кровью и жизнью демоны заперты в ларце. И пока они не сгорели, пока пляшут черными злыми огнями ведимы, призывая тьму из бездны, душа королевы будет оберегать сохранность заклятия, слов которого уже никто не помнит. Да и нет более в мире магов, способных повторить прошлые деяния.
  Орильр устроился поудобнее, плотнее сжавшись на пятачке раскаленного каминного дна, почти пригодного для выживания. 'Король' обещал откормить и подлечить для новой пытки. Хорошо. Даже замечательно: первый шанс за долгие тягучие десятилетия боли, подтачивающей остатки желания жить.
  Он бы давно ушел в сон, лишающий бремени прошлого. Но забывать - то же самое, что предавать. Не самих друзей, а их память, и еще неизвестно, что хуже. Эльф попытался улыбнуться, сухие губы треснули, жажда стала донимать еще острее. Ничего, напоят - им велено беречь пленника и сохранять в нем малую искру жизни. Орильр снова упрямо улыбнулся. Тогда, безмерно давно, был один вечер. Гномы, обещавшие устроить вход в катакомбы ведимов, еще не закончили туннель. Образовалось немного свободного времени. Маги усердно копили силы, бойцы отсыпались впрок, и у людей, и у эльфов с гномами это получалось очень удачно и выразительно. Потолки дрожали от храпа! Он, воин охраны, тогда полагал, что именно спасаясь от усердия отдыхающих королева пожелала посетить старый водопад заброшенного парка.
  Тиэса гуляла, напевала что-то почти неразличимое для слуха. Смеялась, принимая слабые, вялые, на полусухих стеблях, поздние осенние цветы, которые усердный хран умудрялся находить в глухой темноте безлунной полуночи. Она была необычайно спокойной и даже веселой. Обряд уже прошел и плата объявлена, ларец сам возьмет её. Либо когда его закроет кто-то из идущих с ней, либо с последним вздохом королевы. Значит, старую вину эльфов, передавших ведимам опасные знания и возжелавших власти, можно счесть искупленной. А подобные счета всегда должны оплачивать короли, она была уверена. И раз сделано все возможное...
  
  - Ну-ка постой, самый молчаливый из моих подданных, - она поймала руку с очередным цветком.
  - Жду ваших приказов, Единственная, - мягко поклонился воин.
  - Ждет он, - с сомнением пожала плечами королева, изучая цветок. - Нормальные подданные так и делают. А не-нормальные умудряются на редкость не-тактично и выразительно молчать. Ты хоть понимаешь, что так громко и внятно думать комплименты не-пристойно.
  - Я не смею...
  - Нет, мысли я читать не умею, - рассмеялась королева, вызвав новые подозрения в этом утверждении. И добавила заговорщицким шепотом, вцепившись ноготками в ухо рослого охранника и вынудив его склонить голову. - Но у тебя же глаза светятся зеленью в темноте, как у кота. Да, не щурься, мне все равно видно! И я готова спорить со всеми гномами мира, хоть нет никого упрямее и памятливее на нашей Саймиль, которую они зовут Симиллой, а люди - Саймилией, что ты думаешь о королеве недопустимое.
  - Нн-е-ет, - охрип 'кот', попытался покачать головой и обнаружил, что королевские ноготки имеют отменно цепкую и твердую хватку.
  - Зовешь её в мыслях на 'ты', - сокрушенно продолжила Тиэса. - И даже полагаешь, что мальчишке трех веков от роду дозволено иметь мнение о глазах, руках или - страшное дело - талии королевы. И так далее, - обличающе кивнула Тиэса, дождалась нового покаянно-стонущего восклицания и нехотя отпустила ухо. - Ты с первого дня в свите действовал мне на нервы, ты вмешивался в дела, ты безобразно пристально смотрел и неподобающе отчетливо сочувствовал... Дикий и глупый, но советники говорили - полезный. Сначала я собиралась тебя удалить из королевского эскорта вопреки здравым доводам, но в наше время умение убивать, выживать и защищать действительно важнее иных качеств. А ты научился этому пугающе быстро и безошибочно, ты вырос в войну и знаешь её как главное свое предназначение. Я обязана тебе жизнью, кажется, даже дважды...
  
  Орильр кое-как перевел дух и остался стоять столбом, чувствуя себя окончательным дураком, ничего не понимающим в странном, - хуже того, - невозможном разговоре. Ведь королевы обычно с охраной не общаются, таков этикет. Для приказа вполне довольно и жеста. Правда, он действительно давно и бестактно вышел за рамки своих прав и этикета. Не допускал к королеве ночных гонцов с дурными и явно не требующими срочных решений вестями, гонял бестолковых просителей, отнимающих у неё редкие минуты отдыха, выискивал и подбрасывал в комнаты и походные шатры столь любимые Тиэсой луговые дикие ромашки. Цветы, строго недопустимые этикетом хотя бы за свою убогую, нищенскую простоту...
  Само собой, он думал про королеву и смотрел на неё. Уже пять с лишним десятков лет, немного по меркам эльфов, но опаленные пожаром общего безумия, они куда плотнее и ярче иных веков, пресных и размеренных. Он видел королеву в день, когда сгорела столица, когда они во второй раз оставили укрепления и ушли, не сумев даже похоронить погибших. И при первой встрече с давно разорвавшими союз гномами, начавшими разговор со свистящего замаха секиры... раненой он её тоже помнил, отчаявшейся, перешагнувшей через своё горе и снова готовой спасать то, что еще можно спасти. Но до сих пор не видел такой - беззаботной и какой-то недопустимо молодой. Он никогда не задумывался о возрасте королевы, это не имеет особого смысла в мире эльфов. Она была - Единственной, и для него, действительно мальчишки, она была - всегда.
  Ухо, смятое тонкими, но сильными, королевскими пальчиками, потихоньку перестало гореть и теперь тлело тихо и вполне терпимо, то есть - равномерно со вторым. Интересно, ей и это видно в темноте? Жутковатое зрелище - глаза горят, уши полыхают...
  
  - И, раз мой охранник возмутительно наблюдателен, он и о руках королевы все знает, - фыркнула Тиэса, почти не пытаясь сдержать смех, - а избавиться от него невозможно, мне пришлось мириться и привыкать к твоей бестактной опеке. Самое возмутительное - я и правда привыкла. Мне даже стало интересно, что никак не совместимо с моим положением, возрастом и обстоятельствами. Меня более не донимает прошлое, и мой голубоглазый предатель-король канул в бездну, даже снов не портит. Но сегодня ночь королевской мести. Я желаю сказать то, что думаю и получить одно обещание. Простое. Сейчас ты так полагаешь.
  - Любое, - решительно сообщил охранник.
  - По-детски опрометчиво, - улыбнулась королева. - Если ты уцелеешь, не делай грубостей и изволь жить. Это посильно, так что не выдумывай наперед отговорки. Я пережила и того, кого любила, и свою любовь к нему, и ненависть, и отчаяние.
  - Я-я..
  - Молчал полвека - и теперь прикуси язык, - сердито посоветовала Тиэса. - Все же мне во много раз больше веков, чем тебе. Молчать - умная тактика, ты пока и понятия не имеешь, какими восхитительными и сложными гирляндами слов пытались ублажить в прежние мирные времена мои милые ушки. Говорить комплименты ты едва ли научишься, нынешнее наречие много грубее изначального. А про книги, стихи и общее образование я из милосердия умолчу. С такими кулаками не играют на арфе, малыш... И все же, вот что я тебе хочу сказать. В этом мире и этой жизни твое место известно нам обоим и оно не изменится, даже если ты изведешь все на свете заросли моих обожаемых ромашек. Но в ином мире, который нам не дан, я была бы рада каждому цветку. Поэтому постарайся выжить и не забывай посматривать по сторонам. Может, найдешь, кому подарить уцелевшие ромашки. Поиск - тоже определенный смысл для долгой жизни. Потом поймешь.
  
  Орильр вздрогнул, покидая воспоминания.
  На спину снова лилась вода. Он медленно попытался сесть, поднимая от пола непосильно тяжелую голову. 'Король' в чем-то прав. Лучшим из воинов он, хран истиной королевы, был очень давно. Но упрямства не растерял, да и опыт с тех пор копил с полным усердием. Конечно, сейчас он едва ли сможет голыми руками уложить выставленную в каминном зале охрану - троих недотеп с арбалетами и пару бездарных мечников. Но их уверенность в собственной полной безопасности весьма занятна. Три тысячи лет не было войн, а изоляция добавила вовсе не опыта - скорее уж глупого самомнения. И презрительного высокомерия сытых и сильных к слабому и забитому. Орильр с интересом рассмотрел охрану из-под век и бессильно обмяк на камнях, втайне радуясь. Один толковый гном уделал бы всех. А сын короля Гррхона, который шел с ними тогда и остался в коридоре один, давая время спрятать ларец - тот бы смахнул и не заметил...
  Он, седой покалеченный эльф, пока не стоит и пол-гнома, обычного боевого норика, а на рыжего рослого наследника подгорных королей, так что надо лежать и отдыхать. Хорошее место - старый дворец. Все здесь знакомо, строилось лучшим из поздних друзей. Занятно - хоть кто-то из нынешних малолеток способен выяснить, что здесь, в центре ненормально огромного камина, есть люк? Кажется, на планах его никто не обозначал, обычная детская шалость. Влюбчивому парнишке было всего-то пятнадцать веков, его счастью так радовалась душа! За недопустимо короткую для вечного жизнь, - пятнадцать веков прошли как единый миг, - юноша построил всего один дворец. Пусть так, но ведь лучший из всех, живой и настоящий. Если слушать фонтаны внимательно, в них и теперь звучат голоса Бильоля и его жены. Единственной женщины рода людей, посетившей страну эльфов за три тысячи лет полной замкнутости. И похитившей у них лучшего художника. А вывел его за стену он, родич короля, о силе крови которого все давно забыли. Как было смешно смотреть на переполох с тройным пересчетом колец допуска во внешний мир! Интересно кстати, кто еще бывает там? Счет не сошелся, значит, пара колечек на руках у самых любопытных...
  Орильр лег поудобнее, с удовольствием отмечая - камни начинают остывать. Он прикрыл утомленные глаза и забылся сном. Обычным, не несущим угрозы забвения и утраты личности. Самым счастливым и редким из всех. Прежде он видел этот сон лишь однажды и не мог позже вызвать по своему желанию, как многие иные.
  Во сне молодой страж Лильор-а-Тэи сидел на холме, зеленом, полуденном и ярком. Спина его грелась о белый песчаник одинокой скалы. Внизу, под холмом, лежал луг, окруженный драгоценным поясом серебряных ив и огражденный ими от зеленого полога сплошного лиственного леса, который украшали багровые и золотые кроны кленов. Такой лес жил лишь в прежнем краю эльфов - Рэлло, в землях, где правила Тиэса. Тот мир сожгла древняя война.
  Но в видении лес шумел и танцевал, гибко покачивая мелкими ветками под ветерком. В пушистой зелени луга устроилась королева, одна, без свиты, и потому никто не мешал ей нарушать этикет. Сидеть босиком и плести венок из луговых ромашек. Как никто не мешал охраннику нахально полагать, что венок, едва он будет закончен, подарят ему. Если не подарят, можно улучить минутку и самому украсть королевское сокровище. Тиэса притворно хмурилась и качала головой, отчего её великолепные серебряные волосы рассыпались по плечам, мягко сияли и переливались под солнцем. Мысли наглого мальчишки читались совершенно отчетливо, но не вызывали порицания. И глаза у королевы были спокойные, ясно-серые и теплые, как летний полдень.
  Прошлый раз этот сон пришел перед самым выздоровлением. Орильра вынесли из развалин катакомб ведимов и усердно лечили, пытаясь уговорить остаться в мире живых. Старались и лекари людей, и знахари гномов, и маги всех трех рас, и немногие выжившие друзья - но задерживаться на опустевшей земле не хотелось. А во сне он припомнил, что однажды дал своей королеве слово, и сокрушенно признался себе, что обещание оказалось в исполнении совсем не простым. Как она и говорила - древняя и знающая многое наперед. Но увы, трудность осуществления не отменяет обязательств. Ни тогда, ни теперь.
  Поток ледяной воды окатил голову и плечи, смывая полуденный покой счастливого сна.
  Орильр нехотя вернулся в реальность старого заброшенного дворца. Тот же камин, остывший напрочь, те же камни под боком. Только охрана сменилась. Впрочем, число и умение у новых ничуть не менее позорные для древнего рода эльфов, чем у прежних.
  Седой с интересом пронаблюдал, как от дверей подошел слуга с ведерком и вылил вонючее содержимое емкости в устроенное в круге каминной ограды подобие скотного корыта. Помои, самые обыкновенные. 'Король' не оригинален, охотно унижает по мелочам. Но теперь это не важно. Впрочем, как и прежде.
   Его шанс уже совсем близко, а для побега требуются силы. Восстановить их можно, используя любую пищу. Орильр благодарно кивнул парнишке с ведром, явно смущенному своей причастностью к службе пыток, и медленно двинулся к пище. Он уговаривал руки дрожать как можно усерднее и не давать телу показать, что малые крохи прежней подвижности еще сохранились, как раз на один рывок. Есть хотелось до помутнения рассудка, но ползти следовало очень медленно, а выглядеть - совершенно жалко и обессилено. Дважды седой терял сознание и отлеживался, из последних сил выдерживая избранную заранее ничтожную скорость перемещения. Лишь к полудню он добрался до корыта и позволил себе есть жадно и неразборчиво, облизывая руки и пачкая помоями частично уцелевшие в жаре костра клочья длинных слипшихся волос, то и дело падающие в корыто. Он не тратил сил, чтобы убрать их. За уши не получится, уши ему укоротили еще в катакомбах ведимов. Помнится, так и сказали - чтоб не особенно верил, что отличается от людей внешностью, а заодно - и способностью жить долго. Мол, сегодня уши, ночь повисишь, - а завтра шею... Хороший план, он согласился. И занялся чужими шеями более чем основательно, зря они плохо закрепили тот крюк.
  Орильр выловил последний кусок густого месива и позволил себе отдышаться. Пусть презирают и смотрят, как на зверя в клетке. Диких считают глупыми, слабых - безопасными. Он очень глупый и совершенно безопасный: глуховатый, полуслепой, больной. А еще он когда-то был наставником следопытов и первым мечом короны, но этого тут не помнят. Есть своя польза и в снах забвения, если разобраться.
  
  - Животное, - выдохнул один из юнцов-арбалетчиков, отворачиваясь и с трудом сглатывая рвотный спазм. - Псих.
  - Терпи, завтра утром его переводят в подвалы, - сдавленно посоветовал не менее зеленый мечник. - Там своя охрана. Пыточные, они к такому привычнее. Слушай, а он точно - эльф? Уши сверху короче человечьих, как я их себе представляю.
  - Вроде да, - с сомнением отозвался третий охранник. - Тот важный чин, из сыскных, говорил - это выродок, его подловили и покусали бешеные твари внешнего злого мира у Защитной стены. С тех пор подлец служит им и готовит гибель для Лирро.
  - С советником всегда так, мне говорили совсем иное, - зло отрезал последний и шепотом добавил: - это, мол, и есть настоящий убийца нашего древнего истинного короля. И он будет жить, пока не назовет всех сообщников.
  - Вот как, - выдохнул первый. - А я его почти пожалел. Думал, зря мучается.
  - Не зря, - скривился самый осведомленный охранник. - И пока не мучается. Завтра им по-настоящему займутся, пусть говорит, что следует. Знаешь, что такое 'черная оса'? Эй, зверек, и тебе полезно будет послушать. Универсальный яд. День за днем, пока не проступит татуировкой. В каждом нерве, в каждой мышце. Наносится несколько лет, а выходит из тела веками. И во все эти века неотступна боль.
  - Тогда я уже не знаю, кто здесь животное, - засопел мальчишка и отвернулся. - И что мне дома не сиделось? Ах, столица! Вот как я думал. Дворец, балы, библиотека. Вот и получил свое. К пыточному делу оказался годен.
  - Предатели достойны наказания, - упрямо сообщил старший. - И презрения.
  
  Орильр лежал, прикрыв глаза, и слушал блаженную сытость, разливающуюся по телу. Приятно до головокружения, что мальчишки не так плохи, как можно было ожидать. И что убивать их не надо - тоже хорошо. Дурно лишь одно. Уходить надо сегодня, а сил почти нет. До Стены отсюда пешком ему не дойти и не доползти. Значит, надо лежать и думать. Кони наверняка есть и стоят в старой конюшне, как и прежде. Но там тоже охрана, и тех будет опять очень жаль. Глупых, запутавшихся, наивных.
  Может, попробовать путь через Зал южных песков? Там прежде жили пустынные ящеры, дикие и почти такие же вечные, как эльфы. Двоих он отлично знает. Мать племени Драконэль и её старшую дочь. Может, они еще живы и помогут. Настоящего разума у песчаных ящеров нет, но их память и сила велики. К югу от дворца старый заброшенный парк, за ним - лес.
  Если не будет его следов и запаха, никто туда не пойдет. И выбираться на волю, за выстроенную глупым племянником Черную стену, станет много проще. Древние и мудрые звали её удавкой смерти, а новые сговорчивые советники - Нерушимым щитом. Сколько раз говорили Лиррэлю, не уводи свой народ от общения с миром, в уединении нет развития. Но ему хотелось быть королем, не подлежащим сравнению. Зачем такому чужие посольства, к чему соседи их склоки, просьбы о помощи? Тогда, в год воздвижения Стены, Орильр расстался с последними старыми друзьями. Весь стоящий уважения совет короля покинул долину Лирро. А еще мудрые унесли ларец, опасаясь очередных чудачеств Лиррэля. Охраняемых душой королевы Тиэсы демонов передали людям. Для короткоживущих бремя непосильное, давно следует проведать их Орден и выяснить, целы ли маги и как им удается противостоять времени, жестокому к памяти и славе прошлого. А ведь до сих пор справляются! Иначе ведимы уже вернули бы демонов в мир.
  Мысли чуть успокоили. Орильр напился мутной жижи, устроился поудобнее и задремал по-настоящему. Скоро закат, а там и до ночи всего ничего. Надо копить силы. 'Король' не даст окрепнуть и отдышаться. Всего-то день выделил для восстановления, угрожающе мало!
  На закате тюремщики преподнесли своему пленнику внезапный подарок. Наловили в подвале несколько крыс и бросили их в корыто для еды, обварив кипятком. Чтобы было смешнее, сыпнули на камни две горсти приправ. И стали стучать по решетке, вынуждая седого проснуться.
  
  - Ужин, зверек! - усмехнулся самый 'умный'. - Жри. Их, может статься, отравили, ловить было слишком уж легко, но к ядам тебе так и так придется привыкать.
  
  Орильр сосчитал крыс и довольно улыбнулся. Полчаса на ужин, два - на отдых. К полуночи он будет куда сильнее. Хорошее начало многообещающего вечера. Эльф медленно подтянул свое сухое тело к краю корыта, сел, тяжело опираясь на руки и почти без усилий демонстрируя слабость. По крайней мере, головокружение было совершенно неподдельным. И приключилось оно от тошноты скороспелой сытости в смеси с гневом. Эльфы находят забавным кормить своего соплеменника крысятиной! И кто - охрана, а не палачи. Не просто охрана, истинные храны из службы Жаса!
  До чего добрел Лирро, светлые звезды! Стоит ли дальше стремиться к чему-то и бороться? Впрочем, сдаться никогда не поздно. А пока, раз некоторые хотят развлекаться, надо бы им помочь. Тем более - есть специи. Настоящие травы дикого леса, один их запах напоминает о свободе и дарит радость. Орильр взял щепоть и бережно понюхал. Потом лизнул, улыбнулся. Крысятина в его тюремном меню - вовсе не гадость. Но обваренную и даже со специями он её еще никогда не пробовал, должно быть весьма недурно. Седой благодарно кивнул мечнику и задумчиво глянул на свой ужин.
  Наивные ребята! Пять веков он сидит в клетках самого разного и одинаково мерзкого вида. Брезгливый бы там давно умер или дошел до окончательной слабости. А он - воин, он не может себе позволить прекратить тренировки. Сухость тела и чудовищная худоба обманули даже достаточно опытного Лэйлирра. Но это еще не окончательное бессилие. Просто выглядит его нынешняя внешность поистине удручающе именно на фоне сытой розовощекой беспечности окружающих. Седой выбрал самую аппетитную крысу и задумчиво покопался пальцами в приправах.
  
  - А слизней в подвалах не нашлось? - тихо и мечтательно спросил он. - Нежное, деликатесное мясо. Не хуже виноградных улиток.
  
  Самого младшего все же вырвало. Он зло и жалко всхлипнул и ушел в дальний угол обширного зала, бормоча что-то невнятное и почти бессвязное. Седой удивленно и почти благодарно отметил - малыш ругал не его странные слова, а жестокость своих напарников.
  Четверо старших молча и потрясенно смотрели. Им уже не было смешно. Когда пленник закончил ужин, арбалетчики сели и стали следить за ним куда пристальнее. 'Умный' мечник сходил и привел младшего из эльфов. Тот все еще всхлипывал и смотрел на страшное существо в клетке с каким-то окончательным отчаянием. Что могло так изуродовать эльфа, от природы - доброго и мягкого, если на нем действительно лежит известная каждому из стражей страшная вина? Правдивы ли обвинения в адрес пленника? Что надо сделать с эльфом, чтобы он ел столь мезкое - с настоящим удовольствием? Как король может радоваться мукам своего подданного, пусть и не самого верного? Теперь мальчик думал много, нервно и невнятно. И мысли, не всегда разборчивые для него самого, - Орильр чуть усмехнулся, припоминая королеву - действительно читались до смешного отчетливо на лице, в глазах, даже по неуловимым движениям рук и смене позы. Это и называется - разница в возрасте.
  Пленник улыбнулся. Может, он и поумнел. Но говорить комплименты и играть на арфе так и не научился. Как бы глядела на него Тиэса, узнай она, что у непутевого храна нет не только образования, но даже самой малой толики отпущенного каждому эльфу музыкального слуха? Наверное, она бы посочувствовала.
  
  - Не переживай, малыш, - мягко посоветовал седой. - Жизнь штука сложная, а вы так много спите и мало помните, что забыли и это. Глупые и злые шутки тоже идут от излишней простоты. Я не в обиде на этот нелепый ужин. Все лучше, чем голодать, уж поверь.
  - Не понимаю, - в полном отчаянии всхлипнул арбалетчик.
  - О, это куда честнее и взрослее, чем все и сразу понимать, - утешил его Орильр. - Прежде эльфы жили дольше и становились по-настоящему взрослыми. Они уважали королей не потому, что так им велели. Сами выбирали правителей и не исполняли злых и глупых приказов. Я свою королеву выбрал и присягал только Тиэсе-а-Роэль, древнему Сердцу эльфов. Лирро - не мой мир, я родился в прежнем нашем краю, Рэлло, и помню его. Здешние правители меня не интересуют, ни умершие, ни живые. Но я рад, что некоторые до сих стараются думать самостоятельно и растут.
  - Ты, как утверждает наш не слишком честный служитель, убил короля, - нервно прищурился старший, все более досадуя на странную беседу. - Это стоит наказания, и самого тяжкого.
  - Да сдался он мне! - тихо рассмеялся седой. - Ничтожество, огородившее страну стеной, лишившее вас радости и права познавать мир. И все же он был куда лучше нынешнего подлеца. Если бы я взялся за дело, начал бы с Лэйлирра. Скажи лучше, вас очень сильно накажут за мой побег?
  - Наглец, - почти восхитился младший, даже слезы высохли.
  - Если упустим в прямом бою, само собой не пощадят, - куда практичнее прикинул старший. - Но ты же двигаешься с трудом, зверек.
  - А если по недосмотру советника? - задумчиво уточнил пленник.
  - Тогда голову снесут советнику, - с явным удовольствием предположил мечник. - А нас в ссылку, во внешний дозор, в дикие леса. Хорошее дело, от дворца далеко.
  
  Орильр покачал головой. Смешная беседа. Кошки-мышки. Стоящие вне кружева каминной решетки полагают, что он, сухой седой старик, - жалкая безумная мышь. Младший даже жалеет сумасшедшего родича, теперь уже это совсем очевидно. Хороший добрый мальчик, в лесу ему будет и правда куда как уютнее. Мутные усталые глаза поймали взгляд синих наивных, которым весь мир в новинку.
  
  - Флягу не подаришь? - серьезно спросил седой.
  
  Малыш задумался. Неуверенно помялся, глянул на старшего, решительно качнувшего головой. Мол, нельзя. Да и к решетке подходить - строго запрещено. Малыш снова вздохнул, потом упрямо закусил губу и непослушными пальцами стащил флягу с длинным ремнем. Еще раз пожевал губу и зажмурился. Потом все же шагнул вперед, и еще, еще...
  Идти ему было страшно, а бросить флягу издали не позволяли ни воспитание, ни вполне способная вырасти в нечто стоящее пока еще детская и глупая храбрость. К тому же теперь он мог хоть немного ослабить бремя вины за шутку с крысиным ужином.
  Сухая рука пленника приняла флягу под донышко, не угрожая неосторожному стражу. Двое арбалетчиков, нервно выцеливавших врага, чуть расслабились. Синеглазый шагнул назад и выдохнул.
  
  - Зря ты тратишь время на арбалет, - задумчиво сказал Орильр. - Не твое, сразу видно. Ты из рода потомков фамилии Шаэль, это очень заметно. Вы всегда были хороши с парными клинками. Легкими, сабельного типа. Теперь, пожалуй, и не учат такому бою.
  - Не учат, - преодолевая дрожь голоса кивнул малыш. - Я думал - в главной библиотеке...
  - Нет там ничего путного, - сморщился Орильр, все более забавляясь беседой. - Зато если внимательно смотреть на узоры стен Зала туманного восхода, это отсюда в двух коридорах к востоку, можно кое-что и рассмотреть. Как-никак, строил это чудо старой столицы Бильоль-а-Шаэль. Он был отменным бойцом, хоть и сущим мальчишкой. Сходи, когда удастся сюда вернуться. Назови себя и попроси об уроках.
  - Слушай, зверек, - перебил старший, - мы сменимся через десять минут. Так что или заканчивай с трепом и совершай чудо. Или просто отдыхай. Позже не получится ни то, ни другое.
  - Значит, по счастью еще есть немного времени, а я чудовищно устал от молчания, - рассмеялся седой. - Дождусь, пока придут ваши сменщики. Вам же лучше, лишние свидетели, меньше вина и ответственность. Знаете, я очень рад, что мы так мило поболтали. Тяжело покидать Лирро, полагая своих соплеменников слабыми и гнусными слугами ничтожества. Увы, как бойцы вы не стоите ничего, уж извините. Но зато в остальном вполне нормальны, а это куда дороже и важнее.
  - Почему не стоим? - возмутился старший. - Меня учил сам Рольэри-а-Лоэ.
  - То-то и оно, - вздохнул седой. - Его учил Дольмиль, а малыша наставлял Шильосэль, которого кое-чему вразумлял относительно нормальный воин, хоть и не знавший настоящих боев, Кэльвиль,- седой с едва уловимой иронией добавил, - ученик самого Жависэля.
  - Точно, - удивился мечник. - Это не многие помнят.
  - Мне наоборот, трудно забыть, - рассмеялся Орильр. - Поскольку Жаса учил я. И тебя, придурка, тоже. Еще до прошлого твоего сна. Чем глаза лупить, попытался бы хоть теперь наскоро вспомнить то, что прежде неплохо знал. Ну как ты держишь клинок, смотреть тошно! Из всего, что я тебе дал, ты запомнил и странным образом выловил в своем пустом, как нутро барабана, сознании, только одно слово. Вот и цепляйся за него, пробуя восстановить прочее.
  - Ты опасный зверек, - замотал головой мечник. - То есть пленник.
  - Очень опасный, - уточнил Орильр. - Я говорил в твоей прошлой жизни, что настоящего бойца из тебя в мирное время не выйдет, нет практики. Но все же ты вполне юркий, опасный и хищный...
  - Зверек, - с усмешкой кивнул мечник. - Тогда хоть понятно, с чего ко мне это странное словцо привязалось... мастер.
  
  Орильр довольно кивнул, мягко встал и отошел к середине каминного круга. Синеглазый охнул и замотал головой, удивляясь новой и незнакомой легкости движений 'умирающего'.
  Потом резко обернулся - звук открывающейся двери застал юношу врасплох и показался ему грохотом. Впрочем, почти так и было. Из коридора появились, зазвенели цепями для пленника, служители пыточного дела. Они вошли деловито, осмотрели зал мрачно, с равным презрением мазнув взглядами по пленнику и его охране. Сегодня - охране, а завтра - кто знает, от визита в подвалы никто не гарантирован...
  Седой с насмешливым прищуром приветливо махнул прибывшим рукой. Эльфы резко остановились, заподозрив неладное. Весьма памятный Орильру по долгим и мучительным прежним 'беседам' Высокий служитель пыточного дела бросил звякнувшую инструментами сумку и торопливо рванул с плеча малый арбалет. Он даже почти успел. Болт звучно щелкнул по закрывающимся треугольным лепесткам камней в центре камина.
  Сопровождавший прибывших Высокий хран зарычал на своих подчиненных, требуя сделать хоть что-то, достойное внесения в отчет. Те усердно взялись обыскивать и обстукивать зал - полы, стены, колонны...
  
  - Хватит глупостей, - негромко и с отчетливым презрением приказал служитель. - Уводи своих бездарей, хран. Им, как и тебе, теперь столицы веков пять не видать. Проворонили вы королевского пленника.
  - Не мы, - безмятежно улыбнулся Высокий хран. - Мои эльфы сменились пять минут назад и сдали пост, что подтверждает твой разряженный арбалет. Идею с камином-клеткой предложил ваш мудрый советник. Я был против и отослал свои соображения Верховному. Полного плана дворца нет, а пленник старше и опытнее любого из нас, я обязательно отмечу это и в новом отчете. Да, поскольку вы позволили себе при свидетелях усомниться в способностях моих починенных, мы удаляемся. Ищите его сами, такого ловкого и опасного. Если понадобимся вновь - пусть советник направит письмо Верховному храну двора, прошение будет рассмотрено в кратчайший срок. С тем позвольте откланяться. Хотелось бы увидеть восход уже в лесу.
  
  Служитель отвернулся и сгорбился. Весьма прозрачный намек. Кое-кто от созерцания восходов будет отлучен надолго, если не навсегда! Место в подвалах есть, и даром совершенное сегодня не пройдет тем, кого признают виновными. Служитель нервно тряхнул головой, поежился. На охрану списать не получится! И, надо признать, их отбытие тоже будет наверняка признано его личной ошибкой. Грубой, оказавшей влияние на ход и успешность поиска бежавшего пленника. Высокий служитель зло выругался и почти бегом бросился за охранниками, на ходу извиняясь перед их начальником и с неподдельным отчаянием уговаривая помочь. Если пленника удастся вернуть - он, служитель, хотя бы умрет достаточно быстро...
  Хран это отлично знал. Он с самого начала не желал втягивать своих эльфов в грязное пыточное дело. Когда осознал неизбежность происходящего, выбрал весьма занятный состав охраны. Тех, кто не захочет выслужиться в грязном деле.
  И теперь ничуть не жалел мерзавца, которого считал позором дворца и нового короля. Палачи должны хоть когда-то в полной мере оценить то, что предлагали своим жертвам. Высокий хран подумал это и еще многое иное, но сказал, конечно же, предписанное этикетом. То есть всего лишь мягко выразил глубокое сожаление - он имеет прямой приказ и следует ему: охрана, сменившись, до распоряжения Верховного будет пребывать на первой западной лесной заставе у Стены. Контакты с внешним миром необходимо свести до минимума - таково веление самого советника, письменное...
  Орильр слышал весь разговор, шагая нижним тесным коридором, щупая слабыми пальцами темные стены. Мысленно он пожелал удачи своему забывчивому ученику и мальчишке, подарившему столь необходимую в дороге флягу. Хран своих в обиду не даст. Рольэри не лучший воин в древнем представлении, зато опытный обитатель дворца и довольно порядочный - что даже странно для приближенного короля - эльф. Приятно, что не все еще сгнило насквозь в Лирро!
  Идти было трудно, сил в сухом жилистом теле кое-как могло хватить на один короткий бой. Монотонное движение - дело совершенно иное, оно выматывало, требуя выносливости, которую седой давно и накрепко растерял, голодая. Свежие ожоги охватывали весь бок, ноги и локти горячим мучительным ознобом. Опять кожа станет линять и шелушиться, словно он удав или ящер, способный её менять. Ничего. Главное - добраться до южного зала. Если все удастся, его никто не выследит. Спасибо изворотливому и неглупому храну, и следить пока особенно некому: во всем дворце от силы десяток служителей пыточного дела. Безнадежных бездарей в лесной науке, не способных уверенно опознать и внятного следа на мокрой траве.
  До лаза в пески южного зала он дополз к утру. Взмокший, слабый и дрожащий. Ожоги еще вчера, на раскаленном полу, разрослись пузырями и лопнули, второй слой намокал сплошной горелой кровяной коркой. Жар все сильнее туманил сознание, лишая остатков сил и способностей внятно оценить окружающее. Орильр мучительно долго вслушивался, не доверяя своему полубредовому состоянию. Если рядом служители - он пропал. Даже драться он теперь уже не способен, даже на один хороший удар его не хватит. Еще час-другой - и все, боль погасит сознание и лишит последней надежды. Если найдут, второго шанса не будет. А не отыщут - он тут и погибнет, не выбравшись наверх.
  Крошечный куб в окончании лаза принял тело, плитка скользнула на свое место, отрезая путь назад, в нижний лабиринт. И сверху хлынул песок. Когда он закончил сыпаться, Орильр последним усилием рванулся вверх, стараясь встать, и вздохнул, кое-как дотянувшись лицом до поверхности.
  Когда он очнулся, сразу осознал - вокруг светло, а телу легко и жарко. Заставил себя открыть глаза и закашлялся в счастливом смехе. Драконэль по-прежнему жила здесь и помнила своего давнего приятеля. Она выросла до непостижимого размера - не менее двадцати саженей от носа до кончика хвоста. И стояла над бережно выкопанным из песка телом, заслоняя его от прямых лучей высокого солнца. И заодно от посторонних глаз, - благодарно отметил эльф. Приподнял голову последним усилием. Дворец виднелся у кромки песков. Там никто не высматривал беглеца. Хотя, кажется, пройти сюда пытались: несколько младших ящеров лениво патрулировали арку входа и иногда шипели в сторону запертой двери, пугая давно покинувших ужасное место чужаков. Седой снова усмехнулся, приметив в длинной пасти одного их охранников клок ткани. А может, кое-кто уже удачно пообедал служителем? Приятная мысль.
  Ящеры пришли в земли новой страны вместе с эльфами, неся на спинах поклажу и всадников. Особой скорости в дальних переходах от них ждать не приходилось, но выносливость и тяговитость огромных детей песка потрясали. Прежде, очень давно, они жили на юге страны Рэлло. И для их удобства в новом мире был построен этот огромный зал, который более правильно назвать грузовым двором старого замка. Наверняка теперь, когда знакомых с детства эльфов, кормивших её некогда с рук, у Драконэль в стране Лирро не осталось, сюда не рискуют заходить. Арбалетный болт не пробьет ороговелых пластин шкуры. Но разозлит. А на малых расстояниях ящер способен на стремительный рывок. К тому же племя ревностно оберегает свою территорию, она и так ничтожна, чужакам здесь не место.
  Орильр сел, усердно подпер руками гудящую голову. Удивленно осмотрел пожеванный плащ, рваный пояс с кинжалом, полусъеденный сапог, сандалию и остатки рубахи. Пожал плечами: не только пообедали, но и отчитались, в лучших традициях дворца...
  Он нащупал флягу синеглазого малыша, открыл и с наслаждением позволил себе несколько глотков настоящей чистой воды. Потом бережно укупорил пробкой. Наскоро соорудил пояс из ремня фляги, пристроил чужой кинжал. Позабавился тому, что сапог - левый, а сандалия правая, то есть вместе они удачно создают весьма оригинальную пару обуви. Натянул рубаху, прихватил плащ.
  Драконэль тем временем ловко шагнула в сторону, легла меж своих широко разведенных лап и стала зарываться в песок, чуть раскачивая длинное тело. Она любила катать гостей и соскучилась. А еще - одичала. Поэтому вдвойне желала прокатить приятеля в лес и там распрощаться с ним, предложив впредь не беспокоить. Старая дружба хороша и памятна, но в ней нет ни пользы, ни грядущей выгоды. Эльф виновато вздохнул и пожал плечами. Спасибо хоть, не забыла и не сочла врагом. Орильр кое-как заполз на широкую и замечательно плоскую спину. Устроился меж пластин и щелкнул языком. Мать всех ящеров Лирро еще помнила этот сигнал. Ложе, шириной более похожее на дворцовый коридор, мягко поднялось и поплыло к далекому лесу. Седой устроился на почти не пострадавшем от ожогов боку и забылся сном. Меж пластин его не видно. Да и смотреть в эту сторону теперь почти что некому, судя по разнообразию цветов и узора доставшихся ему обрывков одежды.
  На закате старая ящерица забралась в заросли мелкого ивняка и зашипела, намекая незваному гостю, что её терпение не безгранично, а спина не создана для сна усталых эльфов.
   Орильр тяжело скатился по глянцевому чешуйчатому боку, неловко упал и некоторое время лежал без сознания. Когда он очнулся, огромная мать песчаных ящеров уже шествовала к замершему навсегда бархану, возникшему здесь по воле архитектора замка. Там, на вершине, центр её маленькой страны. Мирной, свободной и очень хорошо охраняемой. Эльф улыбнулся и тихонько засвистел, благодаря напоследок. Хвост нервно дернулся, отмечая, что сигнал понят и принят. А новые визиты - не приветствуются.
  В сумерках седой уже шел по лесу. Его приметно пошатывало, озноб горбил плечи, сбивал шаг, затруднял дыхание. Но памятливые ноги, даже заплетаясь, не ступали на мягкий грунт и не оставляли явных следов. Если бы у них еще достало крепости нести высохшее легкое тело хоть немного быстрее! Но это уже мечты. Спасибо, вообще служат и помнят, что это такое - ходить. Несколько десятков лет в тесной камере подземелья едва не вытерли из памяти саму природу движения. Он, конечно, старался и занимался, как мог. Но много ли сделаешь без сил, при отсутствии пищи?
  Кашель согнул пополам и заставил остановиться. Сухое горло казалось шершавым, легкие до сих пор помнили ужас раскаленного камина, каждый вдох давался с огромным трудом. Но седой чуть отдышался и снова упрямо двинулся вперед, безмолвно уговаривая себя - пройдет, будет лучше, главное не останавливаться. Теперь самое страшное позади, и с каждым шагом оно все дальше.
  После полуночи он замерз окончательно и сделал первый привал, чтобы соорудить из плаща балахон с прорезями для рук. Встать снова казалось почти невозможно, но Орильр себя заставил. И опять заковылял глубже в лес, опираясь на кривоватую и не особенно удобную палку. Вырезать ровную не было ни сил, ни возможности. Слишком близко замок, и если станут искать - заметят. Ему ли не знать, каковы из заставников следопыты! Конечно, хран ему дал отменный запас времени. Пока приказ напишут, пока передадут Верховному, а там рассмотрят и одобрят, пока выберут и вызовут исполнителей... Седой усмехнулся. Он прекрасно понимал, что охрана не станет спешить. Дней пять уйдет на волокиту. Еще сутки - чтобы взять след. Но больше не будет ни минуты. Значит, надо уйти в старый дикий лес, туда малым отрядом не сунутся. Не то чтобы опасно - не принято. Сам 'король' так повелел: не бывать поодиночке вблизи Стены. Там она и правда рядом, хоть и за отвесным непроходимым склоном. Но охрана, если ему снова повезет, выполнит и этот приказ очень тщательно, запросит разрешение в письменном виде и дождется подмоги, выделив беглецу еще недельку. Если за это время еще и дождик пройдет, и листопад поможет...
  Орильр отменно помнил, как его ловили в прошлый раз. Он тогда еще не верил, что король именно убит, злонамеренно и сознательно. Потому что такая подлость совершенно не в обычаях эльфов, - народа, как правильно полагал синеглазый малыш, не склонного к злу. Казалось, возможен несчастный случай, путаница или стороннее участие. Вспоминались ведимы с их врожденным коварством. Он думал основательно и без опасной неточностями спешки разобраться и полагал, сразу его не станут так грубо и решительно преследовать. Но самозванец оказался проворным и ловким типом.
  Из библиотеки, где Орильр передал советникам свиток со старым законом наследования, седой бросился домой. Женщина, которую он почти готов был назвать женой по полному обычаю эльфов, встретила его приветливо и уговорила немного отдохнуть и выпить вина. Он пил, слушал её глупенькую болтовню, смотрел в милое лицо, до боли похожее на другое, давно утраченное. И терял время.
  То самое, что потребовалось новой власти долины. Жена унесла его оружие, добавила в вино несколько капель 'сладкого покоя'. А потом в дверь постучали стражи и тот же, что и теперь, Верховный хран, хмуро предложил пройти к королю. И смотрел на него Жас сердито и недоуменно: вроде не мальчик, дали тебе время ускользнуть, а коли не смог - теперь пеняй на себя... Впервые в жизни он не сумел нормально драться. Убивать эльфов рука не поднялась, а вырваться без пролития крови не получилось. 'Сладкий покой' сделал свое дело. Тогда он все еще полагал - хотя бы это случайность. Настой многие принимают после долгой дороги, чтобы поскорее восстановить силы, вот Нильэса и решила угодить. Почти так - только не ему угождала.
  Седой нервно тряхнул головой. Глупые бесполезные воспоминания! Второй раз его не догонят. И впредь он станет умнее. А беспечность, накопленная за долгие века жизни без войн, вся осталась в подвалах 'короля'. Так что надо двигаться и думать о теперешнем, хорошем и полезном. Например, что чужой сапог - бывает же такое счастье - не давит и не хлопает. Сандалия держится кое-как, но и это куда лучше, чем ничего. Язвы и ожоги к хождению босиком не располагают. Чуть позже, когда они закроются, чужие вещи можно будет выбросить. Он воин и мирное время закончилось. Надо вспоминать, чему его учили - ведь в свое время именно это он делал лучше прочих. Выживал, защищал и убивал. Пока, спасибо светлым звездам, требуется только первое. Жар отступил и притаился где-то в уголке сознания. Телом овладел знакомый азарт, подобный боевому, и он позволял на некоторое время забыть о боли и слабости. Почти здоровая левая рука играла удобным камешком. Дикий лес полон птиц, которые куда вкуснее упомянутых сгоряча слизней.
  Орильр шел всю ночь. К утру он позволил себе отдых, позавтракав парой сырых куропаток и напившись из фляги. Дышать свежим воздухом было упоительно приятно. Смотреть на забытый мир свободы - до опьянения радостно. Эльф даже позволил себе слабость и признал: выбраться из когтей 'короля' он давно не надеялся. Хотел, стремился, ловил шанс, - но не надеялся. Потому что устал, истрепался и высох. Обессилел, отчаялся, утратил цель и смысл своего существования. Теперь будет проще.
  Он выберется за Стену и там станет восстанавливать и копить утраченное здоровье, раздобудет или откует хорошее оружие, отточит заново боевые навыки. Потом походит и посмотрит, кто и чем живет. Отдохнет, отдышится, научится спокойно воспринимать имя Лэйлирра и удалится от ужаса проведенных в каменном мешке веков достаточно, чтобы объективно и без излишнего пристрастия рассмотреть жизнь родичей. И решить, насколько это верно и честно - оставлять их, неразумных, наивных и неопытных, в фактическом рабстве неправедного короля. И есть ли у него, никогда не признававшего Лирро своими истинным домом, право вмешиваться в жизнь этого края столь основательно, - меняя короля. Орильр улыбнулся и погладил флягу. Очень хорошо, что она есть и твердо лежит на второй чаше весов, перетягивая позор свиного корыта, брезгливости и пренебрежения.
  Лес южного удела Лирро радовал щедрой спелостью позднего лета. Там, за Стеной, уже готова вступить в дело осень, а здесь тепло куда щедрее. Орехи и ягоды поспели, и Орильр охотно рвал их горстями и ел, вспоминая забытые до самого основания ощущения: подвальная сырость отбила начисто обоняние и вкус. Зато научила радоваться каждому дню. Он давно изжил эту свежесть восприятия мира. Так полно и ярко он видел, слышал и осязал лишь в юности. Тогда все давалось впервые, а проклятая война угрожала отобрать едва обретенное немедленно, и он жил взахлеб, жадно.
  Пять недель миновали, когда Стена, давно огородившая южную, левую с точки зрения седого, часть мира выросла, приблизилась вплотную и разрезала небо надвое. Заклятие из долины выглядело, как войлок сумрачного тумана, плотный и упругий на ощупь.
  Орильр остановился и замер, вслушиваясь в лес. Удивленно пожал плечами: его никто так и попытался выследить. Или умельцы перевелись, что маловероятно, или 'короля' подданные любят еще меньше, чем он полагал. То есть охрана и следопыты усердно обшарили окрестности замка и сообщили, что пленником пообедала Драконэль. Пару обрывков ткани показали для наглядности, присягнули перед большим или малым кругом магов. И все это вранье сошло за правду? Если так, надо очень серьезно подумать о возвращении. Очень интересно глянуть и на нынешних магов... Но - позже. Когда он станет хоть немного похож на себя прежнего. Впрочем, следует признать, и за прошедшее малое время бывший пленник изменился разительно.
  По редкому еще ковру осенней листвы без малейшего шороха скользил рослый мужчина. Поджарый, как породистая борзая, с отменной грудной клеткой, позволяющей двигаться неутомимо и безостановочно особым бегом, которому веками учат своих лучших следопытов эльфы. Отросшие волосы криво обрезаны, самые длинные пряди пошли на тетиву простенького лука. Старые шрамы на довольно узком, плотно обтянутом чуть загорелой кожей лице едва намечены сухими нитями, новые пока свежи, но их корки уже не сочатся кровью и гноем. Неправдоподобно зеленые глаза блестят весело и заинтересованно. Ожоги уже отболели и затянулись первой молодой кожей, пока еще розовой и очень нежной, меченой струпьями последних открытых язв.
  Плотная и довольно тонкая, почти прямая, линия губ то и дело упруго гнется в легкой улыбке, отмечая мирный пожар рябинника, собравшегося кочевать на своей паутинке крошечного восьмилапого путешественника, красиво танцующий лист или удачный узор веток. Темные брови чуть вздрагивают, выслеживая пути движения косуль, изучая картину вчерашней погони лисы или мельком отмечая неприметную нору запасливого хомяка. Эльфы любят лес, и дикие кущи Лирро действительно красивы.
  Но Орильр ушел в сероватый плотный кисель заклятия, не обернувшись, чтобы проститься с долиной. Дела родичей, живущих долго, едва ли требуют спешки.
  Пока его планы впереди, по ту сторону Стены. Неодолимой, это ведомо даже королю. Её магия столь огромна, что гасит иные заклинания. Например, она неизбежно рассеет сложное и фактически непреодолимое, наложенное на Орильра пять веков назад, едва он оказался взят под стражу - полный запрет творить магию. Седой снова чуть улыбнулся. Беглец Орильр не в силах покинуть пределов страны, если у него нет перстня с заклятием и кровью короля. Зато Лильор-а-Тэи, забытый всеми дядюшка основателя Лирро, прекрасно обходился прежде и обойдется теперь без чудес и магии. Одной своей кровью, родственной погибшему Лиррэлю-а-Тэи и наделяющей его правом равного королям для заклятой Стены. Все же идея со сменой имени оказалась неплоха. Впрочем, согласись он принять корону, страна звалась бы скорее всего Иллор и жила совершенно иначе. Не пришлось бы мудрым просить людей о помощи в сокрытии ларца.
  Вот только у истории нет привычки разворачивать свое течение даже ради прихоти вечных.
  Значит, он должен бежать и очень спешить, чтобы проверить, как обошлись волны времени с демонами, запечатанными и охраняемыми силой души и крови Единственной. Пять веков тайна живет без пригляда. И это наполняет сознание мучительными сомнениями. Если зло одолело Стену и проникло в сердце 'короля', то каково иным народам и расам? Надо встретиться с людьми Ордена, навестить гномов, разыскать мудрых.
  Только одно дело можно считать принадлежащим прошлому. Может, слова Тиэсы о том, что в поиске есть смысл, были верны. Но искать замену королеве упрямый страж более не станет. Хватит! Внешнее сходство причиняет лишь боль, а внутренне подобие королеве невозможно. Приходится признать, что эльфы утратили свое Сердце. Поведение 'короля' - лучшее тому подтверждение.
  Орильр сердито встряхнул головой, сгоняя с волос сырость промозглого заклятого тумана. Когда демоны сгорят, её душа обретет свободу. Вот только найти пристанище королевы в огромном мире невозможно. Значит, ромашки для неё станет собирать кто-то другой. ИМ венок она наденет не на его седую голову. А он больше не согласится дарить цветы - никому. Будет уважать, ценить, оберегать - но не прирастать душой накрепко. Ничего, это не страшно. Главное - вернуть Единственную в мир. Он промаялся в каменном мешке пять жалких веков и ослаб до глубокого отчаяния, почти согласился признать поражение. Каково же королеве, бессменно стерегущей бессчетное число веков древнее зло?
  Седой выбрался из тени стены, бархатно-черной, поглощающей все лучи со своей внешней стороны. Взбежал на холм и ловко метнулся вверх по стволу сосны, вызвав восторженный переполох у пары белок. Они отродясь не видели таких проворных двуногих! Если разобраться, вообще знают всего одного, старого и неуклюжего. Губы шепнули слова поиска и прозрения. Зеленые глаза следопыта уверенно нашарили знакомый силуэт башни Ордена вдали. Брови с сомнением дрогнули: запустение заметно даже отсюда.
  Вниз он ссыпался в несколько гибких движений и побежал дальше, не жалея с трудом накопленных сил. Либо уже поздно, либо ларец более не хранит зла, сгоревшего наконец-то безвозвратно.
  Орильр замер у кромки опушки под древней кладкой внешней стены. Неодобрительно рассмотрел старые трещины, заросшие многослойным мхом, так и не узнавшие ремонта. Щербатые дыры вывалившихся камней тоже велики и никому из живущих здесь не интересны. Если здесь живут... Крепость казалась не просто брошенной, но перешедшей к глубокому запустению давно, две-три человечьих жизни назад. И все же слабый запах жилья еще витал в развалинах. Седой внимательно выслушал лес, перебрался через стену и осмотрел пустой тихий двор. Потом решительно двинулся к узкой боковой башне. Замер чуть поодаль от входа, поднял руки и покрутился на месте.
  
  - Один я, нечего прятаться.
  - Старику и один такой бугай опасен, - капризно сообщил Хорий, с трудом выбираясь на порог. - Чудно слова выводишь, старомодно. Белок моих перепугал. Говорят, ты шибко здоров по веткам прыгать.
  - Бдительная у тебя охрана, - похвалил эльф.
  - Какая есть, - невесело усмехнулся Хорий. - С чем пожаловал?
  - На ларец глянуть. Тут такое дело...
  - Может, я очень старый и плохонький маг, но эльфа от человека кой-как разберу, - возмутился старик и сокрушенно покачал головой. - Дело! Нет более дел. Все их без нас с тобой переделали, пока я лежал в горячке по весне, уже три года с тех пор отцвело.
  - Открыли. - Тихо уточнил Орильр.
  - Открыли, - обреченно согласился маг. - Пошли, покажу. Только наверх я долго забираться стану. Поможешь, кость обглоданная? И где так голодом морят, хотел бы я понять. Того и гляди, ветром тебя сдует.
  - Я за веточку удержусь, не переживай.
  - Во-во, цепляйся. А я уж добавлю веса, для надежности.
  
  Эльф нервно кивнул и подставил плечо. По старым щербатым ступеням и правда пришлось двигаться медленно, с частыми и длительными остановками. Старик использовал их, чтобы отдышаться и стонущим шепотом рассказать о страшном.
  Когда он простудился и слег, некому стало петь над ларцом. Ведимы пришли очень быстро, он даже не ожидал от них такой прыти. Двое. Это тоже странно - раз сильны, почему столь малочисленны? Первым беду заметил ворон. Он умудрился так ловко и больно расклевать старому магу руку, что вывел его из бредового забытья. Но делать что-либо оказалось уже поздно.
  Ведимы были наверху и уже возились с крышкой, ломая запоры, срезая магические печати, отражая и разрушая заклятия. Потом ларец выпустил своих пленников.
  
  - Они сплясали Огонь? - сухо уточнил эльф. - Ведимы, это важнее всего.
  - Ага, с медведем втроем, - огрызнулся старик. - Бурый сразу пришел, как позван был, да еще с семьей. Добрая душа, медом со мной делился. Вместо меня там и погиб, всем лесом его хоронили. А старшенький сынок мишки заломал-таки второго злодея. Но крышку они поднять успели.
  - Значит, время еще есть, - задумчиво кивнул эльф. - Слабыми демоны пришли, во взрослое тело не войдут. От рождения расти станут, силу получат лет через пятнадцать-двадцать. Спасибо тебе, дедушка.
  
  Хорий довольно кивнул. Приятно, что дело жизни оценено. И что пришлый знает, как действовать дальше. Старый маг уселся на пороге верхней комнатки башни и стал с интересом наблюдать, как эльф что-то поет почти без звука, нервно прощупывает края ларца сухими длинными пальцами, щурится, кивает. Еще маг с удивлением обнаружил свежие ожоги на щеке, руке и шее пришельца, признал его худобу чрезмерной, а цвет лица - удручающе бледным и нездоровым. Задумчиво пожал плечами. Интересно, каков этот эльф в своем настоящем, окрепшем облике, если и теперь его движения несколько смазаны и сложны для восприятия?
  Зеленоглазый довольно прищурился и осел на пол. Чуть помолчал, глянул задумчиво в узенькое высокое оконце.
  
  - Один только демон и вырвался, - наконец пояснил он. - Двое легли пеплом, выгорели дотла. И этот плох, не будет бесплотным. А во плоти я его уж как-нибудь... - хищно прищурился зеленоглазый. - Значит вы, люди, оказались покрепче вечных. Почти управились. Не обидишься, если я у тебя останусь пожить? Отдохнуть мне надо, в силу войти. У нас за Стеной не все ладно. Уж вернее сказать, неладно все.
  - Отдыхай, - милостиво согласился старик. - И делом займись на досуге. Книги надо толком попрятать от дурачков, подвалы засыпать. Будет тебе работа - на весь год, да не на один, наверное. Вы своим хотением Орден создали, а теперь тебе одному его косточки упокоивать. Мне доживать осталось недолго, тоже зароешь по-людски. Ведь последнюю осень вижу. Не хмурься, твердо знаю. Все же я - маг. Потом к гномам пойдешь. Неладно у них. Как бы не нашелся демон там. Любят эти твари лабиринты, если верить легендам.
  - Не прост ты, дедушка, - рассмеялся эльф.
  - Тебе и это в радость, - лениво согласился Хорий и лукаво прищурился. - Куропатку на ужин желаю. В грибном соусе. Мне, магу, все волшебные существа подчиняться обязаны, так в сказочках детских говорится. Ты как, не против?
  - Раз обязаны, - обреченно развел руками эльф. - Ужин на закате?
  - Именно. Иди, исполняй, - умиротворенно вздохнул Хорий. - Я тут пятерых обслуживал по молодости. И не надеялся на старости лет пожить беззаботно. Ох, повезло... Э-эй, камин затопи в нижнем зале, да пожарче, старые кости ноют, это к холодам. Я уж свечи по случаю праздника разыщу. И настойку брусничную тоже - извлеку. А завтра покажу тебе кузню старую. Одежонки насобираю, мазей от ожогов.
  - Волшебный ты старик, - обрадовался эльф.
  - Магический, - важно поправил Хорий.
  
  Год спустя он ушел в последний путь людей.
  Тихо, очень мирно и с ощущением верно и полно прожитой жизни. Орильр проводил старика и долго сидел на полянке, чувствуя себя очередной раз чудовищно, окончательно одиноким. Такое ощущение доступно лишь вечному. И посильно - не каждому. Оно создает соблазн признать тяготы жизни ужасающими, а бремя памяти - безмерным. Пожалеть себя, отказаться от долга вечного. Закрыть глаза и уйти в сон забвения, чтобы снова узнать юность - наивную, чистую и - Орильр усмехнулся - глупую. Смерть не уничтожает опыта души эльфа, а вот сон забвения - да. Полностью и невозвратно...
  Каждый отвечает за то, что ему доверено. Людям - заселение мира, гномам - покорение гор и трудолюбие, точащее камень, эльфам - сохранение мудрости и памяти, природная магия и доброта к миру. Королева называла это изначальной магией рас. И считала, именно изначальное определяют боги. Не зря у эльфов поклоняются Творцу миров, гномы почитают Труженика, а люди... Эти умеют выбирать себе даже богов, меняя старых на новых. Они непостоянны и забывчивы, способны на благородство и подлость. Им особенно сильно нужны эльфы. Чтобы выбирать из двух сторон человеческой души - именно светлую.
  И он обязан хранить и оберегать, чтобы ни демоны, ни сами люди и гномы, не повторяли старых ошибок. Он обязан помнить. Хорий бы так и сказал.
  Впрочем, старый маг оставил завещание. В своей обычной, чуть насмешливой, манере. Позвал недавно, усадил у своего ложа и велел поискать ведимов в королевском дворце эльфов. Мол, раз там все нездорово, то и нездоровые - там же, сокрытые от мира и способные гадить безнаказанно.
  Орильр не глядя сгреб несколько цветных кленовых листьев, которые решили украсить траву чуть раньше времени, и стал их раскладывать. Золотой - это долина Лирро, вот он, пусть в серединке красуется. Тогда на востоке, за хребтом, удачно изображаемым травяной кочкой - большой багровый лист, это страна Рониг. А сама кочка - один из отрогов кряжа гор, где живут гномы. Эльф бросил коричневый мятый лист левее и выше золотого, то есть к северо-западу, отмечая Леснию, укрывшуюся за еще одной кочкой, снова очень к месту отобразившей горный отрог. Выкрошил кусочек из розового листа и отметил южнее Леснии малое княжество Эрхой, воткнул палку между Эрхоем, Леснией и Лирро, отмечая пустую теперь башню Ордена. И задумался.
  
  - Знаешь, Хорий, ты снова прав, - почти виновато сообщил Орильр палке. - Наш Лирро - самое удобное место для их логова. Сколько там эльфов? Хорошо, если полторы тысячи наберется, я так думаю. Из них две трети живут в столице. И я знаю, есть территории, куда король не велел даже случайно заглядывать, он не любит надолго терять подданных из виду, чтобы в их головы не закралась и тень самостоятельности. Например, старый лес пустует, а он огромен. Северный удел, прямо при слиянии отрогов гор, а рядом-то два перевала - на Леснию и Рониг. Там они и сидят. И я должен был сам понять. Ведь счет перстней доступа во внешний мир не сошелся, когда я увел Бэля. То есть их уже умыкнули. Выследили эльфа из молодых, напали, сделали из него нечто послушное и безвольное своей магией или уговорили посулами. А дальше все совсем просто. Идеальное убежище, никто им не помеха. Отсюда и страшные истории про пограничные дебри, наполненные злобными тварями. Про черных эльфов. Спасибо за совет. Я им такую Стену устрою - сами не обрадуются. Потому что теперь, когда моего племянника Лиррэля нет в живых, а коронован его убийца, кровь Лильора-а-Тэи дважды старшая для заговора Стены. И я обновлю условия допуска в Лирро. И выхода оттуда - тоже.
  
  Он рассмеялся, представив себе, как ведимы копошатся у Стены, пытаясь пройти её с бесполезными перстнями, не признаваемыми новым заклятием.
  Легко встал и пошел прочь, к башне.
  Год назад сюда кое-как добрел безоружный раздетый больной скелет. Теперь - иное дело. Вернуть всю полноту своих способностей за год невозможно, но Орильр старался, да и последний маг Ордена оказался силен в лекарском деле, дружен с лесом, обеспечен запасом очень полезных трав. Хорошее питание, тренировки и зеленый тихий край, дающий отдых душе эльфа, тоже помогли.
  О боли долгого плена напоминали только ставшие прямыми волосы, из которых седина не ушла, и Орильр привык воспринимать себя таким, постепенно отдавая прошлому и памяти прежние золотисто-каштановые, с крупными волнами. Зато глаза вобрали зелень леса и теперь опять могли соответствовать древнему определению королевы, назвавшей их кошачьими. Орильр помнил белых барсов страны Рэлло, чьи изумрудные глаза всегда следили за Тиэсой-а-Роэль. Её вообще любили все, даже род диких ящеров не смел спорить, если королева вежливо просила, а она никогда не решалась приказывать природе.
  Эльфы по рождению узки в кости и легки, даже худощавы, и на их фоне хран королевы выглядел куда мощнее и крепче. Его, желая обидеть, некогда презрительно звали полукровкой людей и даже родней гномов. Последнее - чудовищное преувеличение, а первое очень близко к истине. Орильр был шире в плечах, выше, массивнее обычного эльфа. Гномьих тяжелых мышц молотобойца он никогда не имел, обходясь сухими и куда менее рельефными, отменно растянутыми, созданными и для силы, и для выносливости, для стремительности движений. Лицо эльфа тоже давало основания заподозрить кровь людей - с довольно резкими скулами, жесткой линией подбородка и глазами, куда более мелкими, чем у многих иных вечных, к тому же посаженными достаточно глубоко.
  Такие, как он, рождались в первые годы древнего немирья. Теперь уже не восстановить забытых тайн, но эльфийские сплетни утверждали, что на облик и способности воинов повлияли маги. Вроде бы хотели добиться чего-то уникального, но многие дети погибли, а иные приобрели черты - не внешности, увы, а характера - несвойственные эльфам. Так бывает, когда берутся за дело, непонятное с начала до конца. Берутся с достойной детей простотой и такое создают - позже всем мудрым не расхлебать. Впрочем, война забрала всех, кого ей посвятили маги. Орильр порой с болью и тоской думал, что выжил исключительно благодаря упрямству королевы, пожелавшей заплатить и за него тоже.
  Орильр усмехнулся невесело. А может, его сохранили для этой, второй, войны с демонами. Потому что теперь их некому больше остановить. Слишком многое забыто и утрачено.
  Прежде эльфы из охраны королевы выходили один на один против воинов ведимов. Не нынешних жалких полудохлых тварей, а против тех, изначальных, у кого в крови горел огонь первых поколений перерождения. Он помнил их. Полуторасаженного роста гигантов, способных двигаться так быстро, что взгляд людей не замечал даже смазанного следа их перемещения. Носителей парных секир, которыми они работали, как легкими саблями. Настоящее пляшущее пламя - не удержать и не увернуться... Но он, встречавший Черных день за днем много лет, жив. Он научился не только уворачиваться, но и гасить это пламя.
  Седой тряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас мысли и воспоминания. Время дорого. Сегодня же он закроет башню, соберет свои вещи и выйдет в путь. Кузня Ордена примитивна, толкового железа нет, но и из ничего он сделал вполне сносное оружие. Пару легких клинков, потому что в бою с Черными скорость важнее силы удара. Небольшой топор - к гномьему снаряжению его пристрастил наглый наследник рода Гррхон, умудрявшийся давать советы даже магам, и всегда - безнаказанно. Лук, настоящий, сложный, из десятка разных материалов, на его изготовление ушло полгода. Еще один, малый, но тоже совсем не простой. И, само собой, много полезной мелочи - метательной, сторожевой, просто крепежной...
  На закате Орильр обхлопал куртку - опять гномья привычка и одежда. Тряхнул пару раз заплечный вьючок, убеждаясь в последний раз в его способности беречь тишину, пристроил туда же до обжитых мест с их обычаями сапоги, закинул на плечи груз. Поклонился пустой темной башне и побежал прочь.
   Старый ворон довольно долго провожал взглядом своего последнего собеседника, потом задумчиво потоптался по высокой ветке, чувствуя себя очень неуютно. Покидать обжитой лес нет ни малейшего желания, оставаться одному - тоже. Он мудрый, он нуждается в слушателях. Нельзя лишать людей права узнать то, что накопилось в его памяти за долгую жизнь. Маги - и те уважали, кормили, выслушивали. И эльф принял поучения с должным вниманием. Молодой еще, ну куда он один-то, пропадет!
  Эльф давно скрылся из виду, когда ворон принял решение и снялся со своей ветки. В конце концов, он не настолько стар, чтобы утомиться от небольшого путешествия.
  
  ***
  - Бархат небес, да за что мне это наказание? - Лоэльви в сотый раз изучил означенный бархат, но ответа не обнаружил. - Сам не спит, другим не дает, а пользы от наших бдений никакой. Ты с магией несовместим, гном!
  - Не умничай, - посоветовал Рртых. - Мы, подгорники, народ практичный. Не вижу пользы в том, чтоб камень висел, или там - вбок падал. Вот он и не слушается. Ты учи меня на примерах.
  - Тебя надо отослать нашему вечному королю, в советники, - обреченно вздохнул эльф. - Как секретное оружие. Через год за Стеной станет пусто, все сюда сбегут.
  - Не трать мое время впустую, - забеспокоился Рртых. - Учи с толком, куда его полезно и важно для гномов двигать. Ты же нудный, клянусь кривой киркой, как начнешь причитать - до полудня не уймешься.
  - Убью! В лепешку, этим вот камнем.
  - Ух ты, пробрало, - уважительно кивнул гном. - Давай-ка я схожу, принесу нам завтрак.
  
  Эльф обреченно покачал головой, сел и, почти неожиданно для себя, рассмеялся. Сорвался с места, добежал до перил, перегнулся и закричал вслед гному, прущему через нижний зал тараном, раздвигая плечами колонны, что в точности он, Лоэльви, желает получить на завтрак. Потому что уже знал - результат неконтролируемого выбора может сильно озадачить.
  Потом невысокий темноволосый маг вернулся к столику и стал собирать посуду, напевая под нос заклинания самым довольным тоном, будто это безобидные стишки. Чашки, ложки и салфетки охотно слушались, не обольщаясь беззаботностью тона.
  Три тысячи лет Лоэльви жил в мире людей, тоскуя по обществу и атмосфере Лирро с его певучей мелодичностью голосов, умными острыми шутками, магической аурой дикой первозданной земли, породнившейся с вечными. А еще там осталась навсегда утраченная для большого мира древняя библиотека, там были возможны беседы с магами, там бережно и благодарно принимали знания усердные ученики, постигающие науку заклинания веками. И сам он учился. Увы. Три тысячи лет между ним, одиноким магом, и родной долиной Лирро стоит Стена, непреодолимая и темная, как упрямство короля. Порой только она и удерживала Лоэльви от решения покинуть Круг. Что можно дать людям за жалкие десять лет, даже если они стараются из всех сил, и часто умудряются продвигаться в магии куда быстрее любого эльфа? Все равно - лишь азы и чуть глубже - один раздел. Обычно это бой и защита. Словно нет ничего иного! А ведь магия - основа безупречного строительства, обновления земель, возрождения плодородия, лечения...
  Он учил старательно, но, отдавая, не радовался, что знания нужны. Не искал благодарности и уважения. Он скучал по родичам, впадая все глубже и невозвратнее в странный покой, который пугал мудрую Эриль. Потому что за покоем следует равнодушие, позже подкрадывается скука, за ней следует апатия. Все они - предвестники Сна забвения. Лоэльви не желал забывать, но и помнить он очень устал. Потому что вся жизнь казалась оставленной далеко в прошлом, несравнимым красотой и яркостью с убогими буднями настоящего и жалкими обещаниями будущего.
  Так было, пока не появился самый рыжий и бездарный из его учеников, Рртых третий. Гном презирал магию, считал её бесполезной и требовал сделать хоть немного удобнее и приспособить, например, к раздуванию мехов. Прищурив мелкие синие глазки, он изводил учителя даже ночами, потому что магия не нагружает мышц и портит сон. Здоровенный рыжий наглец звал мага на ты, в большой злости от своих неудач мог поставить на стол или задвинуть в угол, а его удручающе частые и вдумчивые советы были особенно невыносимы.
  Результат перечисленных бед оказался парадоксальным и неожиданным, ибо к исходу второго года обучения Лоэльви признался себе, будучи трижды подряд не-разбуженным ночами, что без гнома - скучно. И что, обходясь при обучении семь сотен лет без единого повышения тона голоса, теперь он охотно и азартно орет на рыжего. И с удовольствием слушает ответный басовитый рев, лишенный гармонии или мелодичности эльфийского говора. Про такт и манеру выражать мысли лучше, само собой, и не вспоминать. В общем, рыжий пятифутовый гном - как любила повторять Эриль - оказался наилучшим и единственным действенным средством от тоски и скуки вечности. С его появлением размеренная жизнь Круга приобрела незнакомую прежде живость. Неутомимый молотобоец азартно гонял на разминках учеников мастера Кэльвиля, задирал молодых магов и норовил починить или усовершенствовать все, что по недосмотру не успели спрятать. Еще он чистил коней, мыл полы, окапывал деревья...
  Та же Эриль, задумчиво глядя на усердие рыжего из окна, предположила однажды, что у гномов нет магии именно потому, что они опасаются остаться без простой работы. А безделье делает их очень, очень опасными.
  Во всем перечисленном имелся один маленький изъян, портящий настроение: гном был совершенно несовместим с магией. Хуже того, эльф обнаружил после сложных опытов след заклятия старого шамана, от самого рождения лишившего Рртыха ряда важных способностей и задатков, необходимых сильному магу. Гном выслушал, подумал и согласился. Он наследник короны, а повелителю гор негоже колдовать - подданные не поймут. К тому же все, кому выпадало имя Рртых, рождались воинами, а не знахарями или магами. И чем больше дано одного, тем меньше Труженик добавит другого.
  С тем, казалось бы, можно было обучение прекратить, но третий из Рртыхов оказался в десятки раз упрямее самого усердного из прежних учеников эльфа и все же двигался, медленно оттесняя стену родового запрета. Хотя поверить в это казалось невозможно.
  Зато Лоэльви ничуть не удивился, обнаружив ученика, волокущего наверх по лестнице три короба яблок вместо одного-единственного запрошенного.
  
  - Я полагал, что обойдусь одним яблоком, - сообщил маг чуть раздраженно.
  - Здесь семь сортов, - важно возразил гном. - И вообще, одни крупные, другие мелкие, одни кислые - другие сладкие до отвратительности. Вон, это вообще смешное, кривое и с листиком. Тебе что, без разницы? Выбирай.
  - Вынуждать меня к выбору - это идея Эриль, - смутно заподозрил неладное эльф. - Она и тебя подговорила? Увы, всюду измена. Ученик идет против учителя, любимая наставница ему потакает.
  - Ага, с вами сам дойдешь до личных интриг, без всяких потаканий, - обозлился Рртых. - Это до чего надо магией дурную эльфийскую башку забить, чтобы три тыщи лет добавлять к слову любимая еще и глупости про наставницу? Зато я понял, отчего эльфов так мало. Вы все, слышишь? Все поголовно - кроты слепые, молотом по макушке стукнутые. Как еще хоть кто-то жив, не понимаю... Вот тебе отменное красное яблоко, и не ной про выбор. Я пошел.
  - Так я хотел зеленое...
  - Труженик, ну когда я научу этого эльфа вовремя решать, чего он хочет? - Насмешливо воззвал гном и добавил. - Хотя прогресс налицо, он думал всего пять минут, а не сто лет. Яблоки еще не высохли. Это - достаточно зеленое?
  - Злой ты. Я сам возьму.
  - Я практичный. Жуй свое яблоко и иди в садик, там Эриль гуляет, её довели наши маги, у них тоже что-то не получается, не один я бездарь. Поговори с ней о погоде, надежная тема, как раз для эльфов. Глядишь, не пройдет и сотни лет, как догадаешься зайти дальше и спросить, не согласится ли она поужинать и обсудить с тобой этого... да, как там вашего обожаемого поэта зовут? Или музыку вашу заунывную послушать, тоже дело. А я буду ронять камень. Не переживай, мое усердие ты отменно разберешь и оттуда, до успеха далеко, и грохот будет...
  - Регулярный, - рассмеялся маг, торопливо рассовывая по карманам еще три яблока, в запас. - Ладно, пойду, поговорю про музыку. Глупо это.
  - Глупо стоять тут. Иди уже, пока я тебя не вышиб в окошко, вместо камня. От злости может и получиться.
  
  Маг задумался на мгновение - и двинулся к лестнице.
  Увы, план музыкальных бесед не удалось реализовать незамедлительно. Вверх поднимались и Эриль, и рослый светловолосый учитель боя, и его - с некоторых пор любимый - ученик Брав. Последний коротко поклонился магу и гному именно он изложил причину визита.
  Брав очень хотел продолжить обучение, но не решался дольше задерживаться в Круге, слишком многое изменилось в мире, сильно и опасно пошатнулось, накренилось к большой войне. Теперь место воеводы дома. До Круга доползли слухи, что в горы вернулись все до единого гномы-торговцы, державшие лавки и ювелирные мастерские в городах. Их ждали и впустили, открыв один из входов. А еще оттуда вышел боевой гном, в вороненом стальном полном доспехе -гонец Черной войны гнева. Он спустился с гор и передал письма с объявлением войны для всех стран, куда не добрались погибшие посольства. В письмах странные и малопонятные намеки на коварство людей, желающих гибели рода Гррхон.
   А еще Брав внимательно и кропотливо изучил предполагаемые маршруты от южного побережья до башни Ордена, расположенной близ его родного княжества Лесния. И собирался, возвращаясь домой, пройти наиболее вероятным, чтобы попытаться найти тайное место и все же выяснить, отчего орденцы не дают о себе знать.
  Кэльвиль коротко кивнул, едва ученик закончил говорить - он считал план верным и своевременным.
  
  - Только одно уточнение, - мягко сказал эльф. - Я пойду с Бравом. Если там ведимы, нам и двоим будет худо, а одному ему - просто смертельно, никак не пройти. Места глухие, помощи ждать не приходится. А Орден - наша идея и наша ответственность.
  - Ты не маг, - Эриль явно повторила довод, уже однажды не сочтенный важным.
  - У вас школа, вы не имеете права уходить, - возразил светловолосый. - А я далеко не уникальный воин, к тому же устал от ограниченности Круга. Я следопыт, мне тошно без леса, - он посмотрел на обоих почти жалобно. - Там лето, потом зашуршит осень, мои любимые золотые клены воссияют. Не держите меня.
  - Только пожалуйста, помни о ведимах, рассматривая клены, - сокрушенно согласилась Эриль. - Мне очень неспокойно.
  - Эх, мне бы с вами, - расстроился гном. - Но на полпути дело не гоже бросать. Я должен хоть малому научиться, чтобы людей от заговора этих вдыххров будить, в сознание возвращать, чтобы камни текучие, как отец нашего Энтора сделал, заново успокаивать. Годик еще, я пробьюсь. Вы уж там не лезьте в самое жерло. Брав, ты ж разумный мужик, пригляди за эльфом, они все немного непутевые. Правда, этот получше прочих.
  
  Лоэльви рассмеялся и ушел, пообещав наскоро разыскать что-то полезное в дорогу.
  К полудню двух собранных в дорогу путников провожали все обитатели Круга. Застоявшийся без дела вороной нервно грыз удила и просил повод. Легкий золотисто-рыжий конь эльфа тоже красовался и гарцевал, радуясь, что для него нашлось дело.
  Белое южное солнце слепило глаза, но гном упрямо моргал и смотрел, то и дело стирая слезы, как два всадника удаляются по узкой тропе из узорного мрамора. Широкие лапы гнома нервно дергали отросшую бороду, а губы без звука шептали обещание одолеть проклятую магию, не желающую сдаваться, будто она из алмаза выточена. Непременно одолеть всю, до последней корки, чтобы извести вддыхров во веки веков.
  Брав уезжал с легким сердцем.
  Он соскучился по дому, где уже три года без отца рос малыш Ратич. А еще его ждали в Леснии воины, и воевода втайне очень надеялся уговорить своего учителя-эльфа хотя бы ненадолго остаться в гарнизоне, и погостить, и в ратном деле наставить его гарнизон. Место хорошее, и кленов там - как по заказу, целые рощи, да еще разносортных. Даже зовется городок близ заставы очень подходящее для слуха Кэльвиля - Клённики.
  Оказавшись на берегу, эльф направил коня на старую заросшую тропу, уводящую не к устью торговой реки Стови, а западнее, вдоль моря, до более мелкой и неудобной ладьям Пражицы. Путники заранее договорились, что поедут именно так. Эта дорога короче и вполне удобна для конного. Идет берегом реки, немного топкими местами, и нелюбима обозниками. А раз проезжих мало, селятся люди по Пражице не густо, живут бедно. Брав полагал, здесь почти нет шанса случайно натолкнуться на ведимов или встретить излишне холодный прием усиленных военных разъездов, которые весьма придирчиво относятся к крупным торговым путям.
  Кэльвиль настаивал на маршруте по иным причинам. Эльф по имени Орильр, время от времени навещавший круг, обычно пользовался указанным трактом. И если был хоть малый шанс встретиться, следопыт не желал его терять. К тому же он понимал, что отвык от шума людских дорог, и не желал резко выделяться своей неосведомленностью и чуть приметной странностью выговора, привлекая лишнее внимание. И так в первом же пыльном сухом селении люди с огромным интересом стали рассматривать великолепных коней, дивясь их стати и несхожести. А потом не обошли вниманием и богатую добротную одежду путников, и их очевидную торопливость.
  Брав хмурился и уже немного жалел, что выбрал короткую дорогу. Он, в отличие от эльфа, полагал, что в людной толпе прятать свою странность легче, чем в чистом поле. А Кэльвиль выглядел очень необычно. Слишком легкий, стремительный и гибкий, с незабываемыми для юга волосами цвета серебряной полыни, с тонкими красивыми чертами лица. Но это - полбеды. Поймав теплый внимательный взгляд серых глаз, люди почти невольно улыбались, кланялись приветливо - а потом долго смотрели вслед. И Брав буквально слышал, как они без звука шептали, что именно таков должен быть эльф.
  Зато сам учитель ничего необычного в поведении людей не замечал. Он радовался дороге, как узник, получивший свободу после долгого заточения. Смеялся, напевал, охотно болтал с окружающими, рассказывал воеводе, как путешествовал здесь прежде, в разное время, как изменились русло речушки и ползущая по заливному лугу дорога. Отдыхать останавливались, лишь когда этого требовали кони.
  Эльф честно признался, что лошадь взял исключительно потому, что так у людей принято. И - он очередной раз почти виновато улыбнулся - чтобы задерживаться на постоялых дворах. Брав махнул рукой на Кэльвиля, безнадежного в своем желании заново изучать мир и помогать всем, догадавшимся обратиться за помощью. В конце концов, светловолосый умудрялся помогать не только успешно, но и быстро. И, хотя соплеменники его не считали магом, он умел многое. Воевода видел, как длинные чуткие пальцы учителя гладят старую язву, высушивая её в несколько минут, как они собирают кости после сложного и неудачно сросшегося перелома, как следопыт уверенно показывает место, где надо искать воду, раз старый колодец высох. Каждый день эльф умудрялся найти себе новое дело. А Брав глядел и с тоской понимал, насколько много потерял мир людей, лишившись соседства совершенно чуждых ему во многих отношениях существ - эльфов. Ведь буквально каждое селение, покинутое Кэльвилем, стало хоть немного счастливее, избыв старую, нерешаемую проблему. А еще приятнее то, что, поговорив с эльфом, люди иначе улыбались, мягче и теплее. Словно отсвет его радости согревал их усталые души.
  Земля Бильса, широко раскинувшаяся по берегу океана, простирала свои сухие степи на пять сотен верст к северу. Миновать её удалось за два месяца, и эльф виновато признал - целиком его вина, не стоило так часто задерживаться. Впредь он станет осмотрительнее. Брав рассмеялся и предложил иное слово - 'невнимательнее'. Учитель пожал плечами и обещал подумать.
  Граница Бильсы и Рэнии проходила по притоку Пражицы. Собственно, так реку звали именно на севере, и Брав использовал привычное себе имя. Заставы пропустили путников на удивление легко, без расспросов и задержек. Обаяние эльфа оказалось, как понял воевода, неотразимо и для привыкших ко всему хранителей неспокойного приграничья.
  Земли Рэнии с каждым днем все более напоминали милую родину. Здесь степь то и дело мяли складки холмов, мелкие ручейки поили землю, собирались, сплетались в неширокие спокойные реки, а кустарник и деревья давали тень у воды. Скот по-прежнему пасся большими стадами, но появились уже и поля, и крупные села, куда более зажиточные, зеленые и уютные, чем пыльные стоянки южан, привыкших кочевать. Воевода довольно отметил - лето в зените, и до гор всего три сотни верст, месяц пути. Что особенно приятно - пути при хорошей погоде, когда дни еще длинны и ехать удобно вдвойне.
  Брав, стараясь ускорить движение, теперь уверенно обходил людные и шумные поселки. Там, он уже понял, непременно найдется хотя бы одно несчастье, способное задержать впечатлительного эльфа.
  
  - Мы восьмой день живем сухими припасами и охотой, - робко пожаловался Кэльвиль как-то. - Пирогов бы...
  - Тебе моя стряпня не по вкусу?
  - Так во-он там, на горочке, село, - с надеждой вздохнул неисправимый эльф. - Ну что ты вцепился в повод моего коня, будто я не могу с ним управиться сам!
  - Это не село, это еще один потерянный день, - резонно уточнил Брав. - Вами, эльфами, должен править гном. Представляешь себе результат?
  - С трудом, - рассмеялся Кэльвиль, тоскливо оглядываясь на аккуратные домики. - Рртых уже правит Кругом, если разобраться. Обещал гонять моих учеников без устали. Знаешь, у него очень странная и интересная школа боя. Я слышал, древние эльфы делились с гномами нашими приемами и смешивали стили. У нас не сохранилось итогов обмена, мой учитель был последним, знавшим тот бой. И он отказался в полной мере передать мне знания, я же из рода Шаэль, мы для тяжелого оружия не очень подходим.
  - Зато в своем деле ты так хорош, что учишь нас с трудом, мы слишком медлительны, заметно, как приходится менять приемы под реакцию и скорость движения людей.
  - Именно. Но я очень расстроен, что не могу в полной мере обучать иному бою, более вам подходящему. Чуть ли не заново его создаю. Прежде мне помогал Орильр. Он многое помнит. Иногда я думаю, он вообще помнит и знает больше нас всех, но отчего-то не слишком охотно делится. А теперь и он исчез, это очень беспокоит, да и тоскливо без него.
  - Думаешь, если имя упоминать десять раз на дню - он появится?
  - Эльфы чутки к зову, особенно древние. Брав, у нас соль кончается.
  - Еще бы, ты её вчера так старательно рассыпал! - недовольно нахмурился воевода. - А суеверия людей гласят: это к беде. Больше не создавай таким образом поводов к посещению обжитых мест, очень тебя прошу.
  - Извини. Я и правда взялся делать глупости, - смутился учитель. И добавил задумчиво, - у нас иное суеверие. Когда беда идет, она шлет о себе весть наблюдательному. Делаешь случайно, а выходит - со смыслом.
  - Тогда я пристегну меч.
  - И поедем мы не в это село. Мне неспокойно за иное, за холмами, что отсюда к закату. До ночи бы туда успеть, а?
  - Вряд ли, - покачал головой Брав, припоминая карту. - Но постараемся.
  
  Кони охотно прянули вперед. Вороной чуял, как с каждым днем удаляется неприятная ему сухая южная жара. И соглашался ускорить дорогу домой всегда, по первому требованию. Рыжий обычно не уставал, он был молод, горяч и нес легкого седока. Три часа поубавили прыти у обоих. Закат торопился, опережая путников, и седоки стали подхлестывать коней. Беспокойство эльфа передалось и его спутнику.
  Бледные огоньки поселения вытопили лунки в грязно-сером, как весенний снег, тумане, когда закат уже лежал на горизонте последними бликами остывших углей. Кэльвиль резко осадил коня, рыжий устало захрипел и пошел тяжелым шагом, не делая попыток танцевать и вскидываться на дыбы. Вороной тоже сменил аллюр охотно. Так они спустились с холма, и эльф жадно глядел на огни, медленно приближающиеся с каждым шагом, пытался разгадать причину свей тревоги, все растущей, ползущей давно забытым ознобом по спине. Он вслушался в вечер, потом напел несколько незнакомых Браву слов, чуть шевельнул рукой, словно ощупывая туман у домов, темный и невнятный. Воевода с удивлением отметил: в домах очень мало огней. А потом над холмом разнесся тоскливый собачий стон - и стих, словно обрезанный. В одном из окошек лучина мигнула, задрожала и погасла.
  
  - Один, - очень спокойно, тихо и быстро заговорил эльф. - На наше счастье - один, я теперь уверен. Если нет второго там, сзади, на подстраховке. Пришел недавно, но успел натворить бед. Он двигается по селу с севера, ты увидишь сразу, какие дома уже... пройдены. Да, коней пусти справа и слева от себя, все же заслон, точнее, задержка. Гном тебе подарил свой арбалет. Доставай, если заметишь хоть что-то, даже просто почудится - стреляй, и все три сразу, но помни - бей, если не надо разворачиваться, иначе все равно не успеешь. В правую - меч, и что с ним делать - сам знаешь. Но они любят нападать слева. Помни - если их двое, второй выйдет на тебя, или слева, или из-за спины. Иди большой улицей, хоть что-то рассмотришь.
  
  Светловолосый набросил на голову капюшон, спрыгнул с коня и растворился в вечере, даже туман не взвихрился там, где он только что метнулся к зарослям ив. Брав послушно спешился, взвел арбалет, достал меч и уговорил усталых коней идти ровно.
  В село он попал по широкой тропе, которой обычно возвращалось стадо. Вытоптанная еще по весне трава давно ссохлась, земля сбилась в плотную корку. Кони шли нервно, не пытаясь удаляться от знакомого человека. Их копыта щелкали предательски звучно. Брав усмехнулся. Если второй и правда есть - уже знает, что в селе появился гость. О ком торопливо бормотал эльф, гадать не приходилось - ведьмени, яснее ясного. Здесь, в Рэнии, встретить их воевода никак не ожидал. До первых отрогов кряжей большого хребта еще три сотни верст по прямой, как птицы летают. Людей мало, живут редко... Он усмехнулся, вслушиваясь в ползущую по земле ночь. Если здраво рассудить - им того и надо. Пришли, вырезали село, сплясали свой жуткий обряд, перегоняющий чужие смерти и страх в силу мышц и магии, да и ушли безнаказанно. Пока хватятся, пока погоню снарядят... Да нет у людей следопытов, способных разыскать Черного, если он достаточно крепок и хитер. Тем более - разыскать по старому, давнему следу.
  Тишина стала какой-то пронзительной, и Брав ощутил - впервые в жизни - то, в чем упорно наставлял его мастер: направление этой злой тишины. Её взгляд. Совершенно отчетливый, идущий слева, и рука сама сделала необходимое - чуть сместила арбалет и спустила все три крюка. Вслепую, не целя, на невнятное ощущение, взорвавшееся злым, наполненным магией, воем. Конь, шедший слева, споткнулся об этот звук всеми четырьмя и стал падать, как мягкий мешок. Первое движение клинком Брав отмахнул, не дожидаясь, над самым седлом, вспоров уже мертвую шею рыжего кончиком лезвия.
  Свист стали на миг изменился, когда её вскользь царапнуло нечто темное, неотличимое от ночи. И только тогда глаза, словно с них спало заклятие, увидели Черного, без малейшего намека на звук стелющегося над самой землей, обходя клинок и пытаясь достать в падении связки под коленом врага. Брав успел поставить блок, холодно сознавая, насколько нерасторопен и как чудовищно опаздывает видеть и реагировать. И еще: что следующее движение метнет ведьменя, подобного пружине, за круп вороного, где он и исчезнет, чтобы снова выйти на неуклюжего человека из ночи - и добить. В бою один на один ведьменю человек не страшен. Два года занятий с Кэльвивем изменили Брава сильно. Теперь он видел врага, понимал его действия и даже успевал - почти успевал - отвечать. Но эта ночь странным образом сковывала движения и делала тело непослушным, чужим, усталым. Черный уже почти лег и краем глаза уже не ловится в тени...
  Вот только распрямиться пружина не успела. Ведим тенью коснулся пыли, перекатился и стал вставать, почти исчезнув из поля зрения не успевающего повернуть голову Брава, когда его во встречном движении срезала пара темных узких клинков.
  Воевода резко выдохнул и замер неподвижно, чувствуя, как только что получил в подарок еще одну жизнь. Право дышать, слышать ночь и смотреть, как расползается темное пятно у смятого невнятным комком тела Черного. Ночь проредилась и посветлела, наполнилась малыми шумами. Где-то первая собака решилась оплакать хозяев, осторожно скрипнул ставень, чуть отведенный дрожащей рукой. Вороной тонко заржал, жалуясь на пережитый ужас. Только шаги эльфа остались беззвучны.
  Он склонился над конем и виновато тронул лоб рыжего, погладил шею. Брав нервно усмехнулся. Когда Кэльвиль добрался от тела Черного до головы своего коня, как протирал и убирал узкие клинки, как обходил по широкой дуге бестолкового ученика - ничего не осталось в памяти. Словно и не было этих мгновений. Мягкий голос эльфа сделал ночь понятнее, восстанавливая нормальное движение времени.
  
  - Ты молодец, управился. Это, в чем ты до сих пор стоишь, называется, если перевести с нашего старого на ваш нынешний по-простому, заклятием мешка. Глупо звучит. Смысл в том, что противник и само место, где он стоит, опутывается... ну, пусть нитями, хотя это более подобно слоям луковой шелухи для зрения мага. Звуки меркнут, свет бледнеет, движения тормозятся. Ты держался долго и успел многое. Но в другой раз, едва ощутишь полноту ночи, прыгай в сторону, уходи из мешка. Понял?
  - Да. Звезды-то какие...
  - С возвращением, - грустно улыбнулся Кэльвиль. - Коня жаль. Но из вас двоих, уж извини, рыжий мой Ласьи, я сразу выбрал Брава. Больно так говорить, но я знал, что одного из двух мы потерям в самом удачном случае.
  - А второй ведьмень?
  - Лежит в доме, там, - указал эльф, разгибаясь. - Это было просто, он уже готовил обряд и оттого стал невнимателен, уязвим.
  
  Капюшон упал на плечи, светлые волосы рассыпались, и Брав снова удивился тому, насколько же странные существа - вечные. Он, воин, все еще догорает коротким страшным боем, а этот 'юноша' несметных лет уже снова мягок и тих. Дыхания не сбил, разобравшись в пару минут с бедой, не всегда посильной и большому отряду особо обученных бойцов, и явно не особенно собой доволен - конь потерян. Да и в село они припозднились.
  Воевода осмотрел свой меч, на котором темнела кровь коня, но не ведьменя. Поднял голову и глянул вдоль улицы, считая дома без света - отсюда и до самой околицы, где жмется испуганно к земле редкий облезлый туман, последний знак отгоревшего темного колдовства. Ведьменева дюжина изб... И стены уже снизу до окошек черны, словно их съедает копоть пожара. Значит, не удалось доплясать Черному, не взял он у отнятых жизней всю силу.
  Из первой уцелевшей избы осторожно высунулся дюжий мужик с вилами, пригибаясь и вздрагивая оглядел улицу. Потом сосредоточенно - чужаков и черное тело. Шепотом, сорванным голосом спросил: 'неужто все?'. Светловолосый уже шел ему навстречу и что-то негромко говорил своим замечательно мягким и добрым голосом. И детина кивал, неотрывно глядя в серые глаза, где сосредоточилось все лучшее в этой злой и страшной ночи смерти - жизнь, надежа, готовность и способность помогать и утешать.
  Вторая дверь осторожно скрипнула, третья. Люди выходили, недоверчиво глядели на мертвого ведьменя и охали, рассмотрев копоть на избах. Заплакала женщина, называя имя соседки, теперь уже - бывшей. Брав приметил сельского старосту, явно бывшего вояку, хромого, вооруженного старым плохоньким мечом, бледного и сосредоточенного. За ним шли люди, еще десятка два, вооруженные кто чем. Брав подумал, что толковый у села оказался старший. Сообразил собирать людей в южных избах, там готовился последний заслон беде ставить, даже и высмотрел её вовремя, да только что они могли? Против этих тварей маг нужен, и не один. Или эльф.
  Кэльвиль вернулся к трупу, привел того самого, выглянувшего первым, селянина и стал ворочать Черного, деловито осматривая его руки, лицо, грудь. Потом жестом разрешил рубить голову, коль люди считают такой способ наиболее надежным. Подошел, и выражение задумчивости на его лице очень не понравилось воеводе. Староста уже стоял рядом, ожидая пояснений.
  
  - Брав, у него когти, - тихо и внятно сообщил эльф. - Понимаешь? Я очень удивился скорости твари и силе его магии, заподозрил, но верить не хотел до последнего. Кстати, надо и второго осмотреть.
  - Второго? - обреченно охнул староста и оперся на плечо одного из мужиков. - Пропало село, раз ополчились на нас. Кабы не вы, господа заезжие... Два ведьменя, да у нас их отродясь и не слышно было! Там, у Черной стены, баловали, но не шибко, а теперь вовсе худо, как я гляну.
  - Сжечь надо обоих до рассвета, - обернулся эльф. - Я нашепчу, что следует. Не переживайте, не узнают прочие, где и как эти сгинули. Пошли, Брав. Если и у второго когти... Да и рост, ты заметил?
  
  Он нервно передернул плечами и вздохнул.
  Воевода шел следом и пытался вспомнить, что означают эти проклятые когти. Но ничего подобного он не слышал. Ни от магов севера, ни даже из легенд. Обычно Черные внешне полностью подобны людям, и отличить их можно лишь по глазам, черным, как бездна. Только разве это верный и надежный признак? Бывало, из-за пустого страха забивали камнями или расстреливали издали из луков и арбалетов ни в чем не повинных гостей из южных земель, где подобный цвет глаз нельзя счесть необычным. Но когти? И рост. Брав смущено пожал плечами. Высокий здоровенный мужик, что правда, то правда. Очень высокий, если разобраться.
  В избу он шагнул, склонясь у низкой притолоки, и замер, споткнувшись. Собственно, по описаниям знал, каков их обряд и что для него требуется, но знать и видеть - это несравнимо. На лавках сидели дети. Живые, спасибо эльфу. Все в возрасте - по первому впечатлению - от трех до семи, тихие, с пустыми глазами. Ведьменева дюжина.
  Сам Черный лежал на полу, буквально вспоротый клинками. Он успел обернуться, но это было последнее движение. Руку с длинным узким ритуальным ножом даже не донес до начала блокирующего движения. Лег ничком, потом вывернулся на бок, и пальцы по-прежнему сжимали рукоять из обожженной древесины. Теперь воевода сам увидел то, о чем говорил эльф - действительно, когти. От верхнего сустава пальцев начинались роговые чешуйки, все более плотные, и вместо ногтей в дерево пола впивались длинные, плавно изогнутые, черные когти. Решительный мужик с топором оттеснил воеводу и рубанул, бросил в мешок голову и вышел. Страх одолевал село, почти сердито осознал Брав. И теперь они станут исполнять все нелепые обряды защиты, - поежился он. Зачерненные копотью дома пожгут, оставив сирот еще и без крова, скот и собак из пострадавших подворий вырежут. Хлебные поля пустят палом... И станут петь хвалы Солнцебогу, словно тому угодны пожары и сиротство. Свежими побегами лозы огородят уцелевшие дома, возьмутся рисовать знаки защиты... А детей могут объявить проклятыми, так уже случалось. Брав глянул на малышей и подумал - без эльфа или мага их уже не отнять у смерти.
  Эльф встал на колени и придирчиво изучил когти. Снова сокрушенно покачал головой. Попросил старосту выносить детей на воздух и обещал вызвать всех, по очереди, в мир живых. Его слушались беспрекословно. Ходили следом и смотрели с немой надеждой, не решаясь беспокоить вопросами и даже благодарностью - только кланялись, стоило светловолосому обернуться. Даже когда Кэльвиль запретил поджигать дома погибших - не возразили. Снова молча ходили следом, кланялись и смотрели, как странный незнакомец тихо напевает и творит магию. Как копоть уходит со стен, как светлеют лица детей.
  К утру ведимов спалили далеко за околицей, в костер сносили по велению эльфа даже землю, пропитанную их кровью и доски пола из выбранной для обряда избы. Утро рассеяло самые темные страхи. Староста вспомнил о насущном, устроил для гостей завтрак.
  
  - Не думай даже, мил человек, - хрипло ворчал он на сомнения светловолосого. - Сироток у нас не обидят, родными примем, в крепкие семьи, сам пригляжу. Ни в чем им отказа не будет. Дома их выдержим три года с дверьми настежь, как велел, да и заново заселим, раз ты все очистил. Только как нам вас отблагодарить - и ума не приложу.
  - Коня моего заройте там, на дальнем холме, - попросил эльф. - Хорошее место. И творога нам в дорогу выделите, уж очень вкусный. А больше ничего не надо. Живите спокойно, не придут они второй раз. Так их магия устроена, лет десять сюда не заглянут, словно нет вас в мире. А то и двадцать. Но к тому времени уже все решится, и надеюсь, их не станет.
  - Ох, утешил! Мы уже с зимы не спим спокойно. Все мерещится невесть что, дети плачут.
  - Успокоятся. Они сперва страх пьют, а потом жизнь, - грустно кивнул эльф. - Я рад, что мы свернули сюда. Жаль, чуть позже, чем следовало.
  - И как вы их вдвоем спроворили, - снова восхитился староста. - Благодарствую.
  
  Кэльвиль мягко улыбнулся и выложил на стол золотые монеты - по одной на найденного в избе околдованного ребенка, окончательно смутив старосту. И отказаться нельзя - сиротам на черный день предложено. Потом эльф порылся в своем мешке, собранном из заседельных вьюков рыжего коня и бережно ссыпал на блюдце мелких зерен.
  
  - Это наговаривал маг куда более толковый, чем я. Если дети станут сильно плакать, у вас или у соседей, в ином селе - по одному в изголовье. Как успокоится малыш - сажайте зернышко у дома. Ростки у них тоже добрые.
  
  Староста кивнул молча, сил и слов для благодарности у него уже не осталось.
  Провожали Брава и его учителя всем селом. Долго махали вслед, просили заходить еще, если дорога приведет в Рэнию.
  Когда холмы отгородили село и путники снова остались вдвоем на всем огромном поле от горизонта до горизонта, Кэльвиль стал говорить, неспешно излагая свои опасения. Он понял, что спутник ничего не знает о когтях и росте. Он неторопливо пересказывал древнейшие записи из библиотеки Лирро, хранящие описания давней войны, забытой людьми. Породнившиеся с демонами ведимы описывались там очень подробно. Они менялись от поколения к поколению, обретая полноту силы. Сперва были подобны людям, потом в них стала расти злая магия, а затем и тело исказилось, подстраиваясь под черное нутро. Рост стал огромным - до полутора саженей, скорость движений увеличилась настолько, что стала непосильна и большинству эльфов. А обычные руки сменялись в бою 'звериными', когти которых подобны кинжалам остротой и длиной.
  Светловолосый вздохнул. Тех демонов могли одолеть лишь лучшие, охрана древней королевы. Их более нет в мире, почти все погибли, стараясь донести ларец в катакомбы демонов. Там последний, именуемый в летописях Ключником, сумел закрыть его, замкнув заклятие и обеспечив нездешним тварям надежную темницу. И тогда ведимы, лишенные поддержки своих хозяев, стали слабеть и снова меняться, уже в обратную сторону. Спустя три поколения они выглядели, как обычные люди.
  
  - То есть ларец... - прошептал Брав.
  - Открыт, - уверенно кивнул Кэльвиль. - Судя по состоянию их когтей, хоть я и не могу быть уверенным, но полагаю, это случилось несколько лет назад. Я пробовал использовать доступную мне магию, выясняя время начала изменений. С определенной уверенностью можно назвать срок в четыре года.
  - Три года назад гномы закрыли свои пещеры, - кивнул Брав.
  - Именно, - еще мрачнее подтвердил эльф. - Полагаю, демоны там. Теперь нам совершенно обязательно надо найти башню Ордена. Если ведимы сплясали огонь, демоны пришли в полной силе и у нас нет времени. И, уж извини, надежды тоже нет, хоть мы и сделаем все возможное. А если им помешали хотя бы в этом, пляски не было или она не завершилась, - есть небольшой шанс.
  - У эльфов своеобразный оптимизм, - рассмеялся Брав.
  - Возможно, - согласился без тени улыбки Кэльвиль. - Но прошлая война вычеркнула именно нас из числа активно живущих рас. Мы потеряли девять из десяти - и не воинов, а всего народа. Это был по сути конец. Нас осталось слишком мало, мы устали, утратили тот самый оптимизм, само желание жить, способность надеяться. Я родился позже. Было трудное время, прошлое забывалось каждый день, мы теряли знания и память. Вырождались. Да еще наш король, помешанный на самовозвеличивании. Он поощрял забвение, проснувшимся ведь можно внушить что угодно, они умом - дети.
  - Но Круг мудрых сохранил память. И магию, и бой, и историю, вы учите нас, - не согласился Брав. - Разве можно так мало ценить свои труды?
  - Магию... - улыбнулся Кэльвиль горько. - Всё обломки, от нашего прошлого осталась одна Эриль, не уходившая в сон ни разу. Хотя она потеряла там, в древней войне, весь свой род, мужа и даже родину, наш исконный край, Рэлло. Мы с Лоэльви - недоросли, недоучки. Я не лучший из бойцов, я ученик мастера Жависэля, оставшегося за Стеной.
  - Ох, не гоже так убиваться, - забеспокоился Брав. - Никуда мы не опоздаем, потеряв пару деньков. Заведу-ка я тебя на летнюю ярмарку, в Старый мох, глупый праздный городок на границе с Леснией. Там варят пиво, торгуют всем на свете и не верят в магию, предпочитая ей ярмарочные фокусы. Полагаю, канатоходцы людей тебя развеселят. Такие неловкие по меркам эльфа, что нельзя не рассмеяться. Заодно сплетен на баек про дикий лес у стены насобираю, не все они лживые. Может, и стоящие внимания найдутся.
  
  Кэльвиль кивнул задумчиво. Посоветовал воеводе сесть в седло и не переживать - пеший следопыт вполне успешно держит темп быстрой рыси, не отказывая себе в беседах и изучении окрестностей. Брав помялся - и согласился.
  Он более не отказывал погрустневшему эльфу в визитах на любые постоялые дворы, но радость новизны и яркости мира ушла, а тревога копилась, и Кэльвиль уже не так пристально смотрел по сторонам. Он стал спешить едва ли не сильнее Брава.
  Старый мох, отрывшийся взорам путников на исходе последнего месяца лета, пестрел флагами и гремел какофонией звуков. Тут и правда не желали знать о войнах и бедах. И несчастья странным образом не добирались до городка. Целый день эльф бродил по ярмарке и даже улыбался, а вечером сам выбрал постоялый двор и устроился ужинать совершенно довольный.
  
  - Хорошее место, - улыбнулся он. - Спасибо. Тут они еще ничего не испоганили. Люди приветливые, и праздник у них настоящий. Брав, как пойдем дальше, что скажешь? Можно малым перевалом к востоку свернуть, а еще есть, вроде бы, дорожка чуть западнее, по самой границе. Так мы с тобой именно её в Круге смотрели и решали?
  - Так, - кивнул Брав. - Западным путем. Я потолкался по рядам, поспрашивал. Деревенька там в лесу выгорела. Аккурат на нашу дорогу укладывается. Проверить бы, глянуть.
  - Давно?
  - Четыре года назад, - задумчиво вздохнул Брав. - По весне.
  - Ох и толковый ты человек, воевода, - восхитился эльф. - Пока я боролся с удушьем, наблюдая канатоходцев, ты все нужное разузнал. Дальше рассказывай.
  - Родня деревенских живет в Старой гари. Тоже название неприятное, но они уцелели в этот раз. Там есть корчма, хозяйкина приемная дочь родом из погорелого села.
  - Знаешь, я начинаю думать, что рано распереживался, - улыбнулся Кэльвиль прежней мягкой улыбкой. - Вы, люди, на многое и без нас способны. Может, и устроится все толком. В Орден я верю.
  - Я тоже, - согласился Брав. - Семьдесят верст нам до Гари. Два дня, и если там ночевать оставаться, то уж не стоит спешить.
  
  ***
  Сэльви еще раз осмотрела пол и осталась довольна результатом.
  Конечно, дубовые доски положили здесь ради клиентов. Привезли от хорошего мастера, из далекого северного удела соседней Леснии, чтобы каждый мог видеть - дела у мастера и правда хороши. Не каждый может такое позволить, заказать в комнату полированный дуб, да еще с укладкой. Дивное дело - доски прижаты так плотно, что и ноготь не войдет меж соседними. Глянцевые, светлые, с безупречно красивым узором. Ей на погибель, не иначе. Потому что каждый день их надо натирать особым воском. Каждый! Нет, сама работа была бы не особенно трудна. Если бы не муж.
  Девушка кое-как доползла до стены и без сил облокотилась грудью на низкую скамеечку, тоскливо глядя на золотой солнечный свет, льющийся из окна на красивый дорогой пол. Поднимать голову пока невозможно, спина требует хоть малого отдыха. И так - изо дня в день, глаза в пол, рот на замок, и на лице угрюмая серьезность. Даже когда она выпрямится и встанет, должна в синь летнего неба глядеть без улыбки. А жизнь просто обязана хоть немножко, хоть иногда радовать! И разрешать ей радоваться - тоже.
  Но пока не получается.
  Взять хоть сны, донимающие её ночь за ночью, особенно в полнолуние. Она много раз выслушивала чужие истории, кто что видел ночью и к чему это, не вещий ли сон. А еще и выспрашивала, особенно у теткиных посетителей. Ничего подобного другие люди не видят, у них сны нормальные. Самые везучие летают, как осенние журавли. иные недоделанные за день дела довершают. Тетка, например, и во сне метлой по ребрам известно кого охаживает. Видят и страхи, и небылицы сказочные. Но обычно разные день ото дня и не такие ужасные и настоящие. А ей не повезло. Из ночи в ночь - одно то же.
  Будто на голых скалах огромным кругом танцуют, прыгают, вертятся злые черные люди, а в центре пустует кострище. Холодное, старое. Она прячется за скалой и твердо знает, именно из-за неё тут собрались. Её пожгут, и тем огнем согреются. Вот разыщут, в пустое серединное кострище введут, привяжут - и кончится жизнь.
  Только пока найти не могут.
  Пляшут, визжат заунывно, пропитывая кожу ледяным страхом. Лицами все, кто не крутится, повернуты от кострища, черные глаза полыхают тьмой. Только во сне можно такое увидеть - чтобы тьма казалась огненной и полыхала. И черные эти бессветные лучи взглядов шарят, щупают камни, даже щели проверяют. Все ближе. Еще немного - и они дотянутся, оледенят до того, что пальцем не шевельнуть. И она попадется так, что не вырваться больше.
  Она всегда чувствует момент, когда угроза приближается вплотную. Когда дольше ждать и надеяться на чудо нельзя, надо самой спасаться. Тогда Сэльви больше не ждет ни рассвета, ни помощи и осторожно отползает, стараясь не шуметь. И не бояться - потому что страх и так ледяным камнем вмерзает в затылок. Если ему уступить - погубит. Не даст сбежать.
  Она уговаривает себя и ползет, потом встает за грядой камней и бежит - только воздух вязкий, он не пускает, ветер вцепляется в волосы и рвет, тянет назад. А тени преследователей, легко несущихся следом, все ближе. Ближе...
  Она просыпалась утром после каждого длинного кошмара - а не все были длинны, спасибо и на этом - до крови закусив губы, чтобы не закричать, ведь тогда они услышат и найдут.
  Но страшнее ночных снов то, что некому их даже рассказать, поделиться, выплакаться. Совета спросить. К кому пойти сироте?
  Она не помнила свое детство. Там, в маленькой лесной деревушке, у которой теперь нет и названия, навсегда осталось невозвратное. В выгоревшей до тла родной избе, за изломанными головешками бывшего плетня. Как выглядела мама, что делала она сама, чем жила семья - ничего не уцелело в памяти. Только жирная черная сажа на лице и руках, на всей одежде - первое воспоминание. Когда люди добрались до выгоревшего села, её одну и нашли - живую. Говорят, и прежде была не особенно умна, вот и не удивились, что говорить не способна.
  Она молчала почти год. Впрочем, в доме тетки её способность разговаривать никого не интересовала. Довольно того, что понимает простые приказы - подай, принеси, вымой, убери, приготовь... Понимание тетушка ей вбивала черенком старой метлы, который не жаль и сломать об спину нерадивой приемышки. Крепко вбивала, старалась, потея и задыхаясь. Говорят, очень давно, еще когда тетка была молода и умещалась в любой двери, даже самой узкой, она завидовала матери Сэльви. Красивой, веселой, работящей, наделенной звучным голосом, выводившим песни на всех праздниках. Дядька проговорился однажды - её даже звали специально, из других сел приезжали, потому что голос был и правда удивительный.
  А теперь у безголосой и бесформенной тетушки появилась возможность расквитаться и за прошлое, и за настоящее. Родные дети - все трое - тоже отличались тучностью и леностью. А сирота вполне удачно подвернулась, за всех ответить годна.
  Когда в зиму, полгода назад, тетка выросла в проеме сарая, выстуживая последние жалкие крохи тепла, накопившиеся за ночь, Сэльви испугалась по-настоящему. Такой искристой пьяной радости в заплывших глазках она никогда не видела. Если тетка встала до зари, пришла и улыбается, - это начало чего-то ужасного.
  Десяток подбородков победно дрогнул, взволновался, как потревоженный лопаточкой раньше срока, еще жидкий, холодец. Улыбка расползлась шире. Теткина красная толстая рука поманила, заставляя выбираться из-под вороха старых мешков, на холод. Вцепилась в плечо и поволокла в большой теплый дом. Обычно её туда пускали лишь убираться и топить печь.
  Теперь вынудили в неурочный час войти в парадную комнату. Там, у большого стола, накрытого лучшей белой вышитой скатертью, сидел кожевник Хрым. Уже прилично пьяный, как и счастливый не менее тетки хозяин дома. Сэльви сжалась в комок.
  
  - Шестнадцатый годик, самое время, - подтвердил её худшие подозрения дядька, пьяно хихикая. - Домовитая, усердная, если спуску не давать. Ну, с этим вы управитесь. Говорят, еще по осени приглядели? Что ж не спешили, соседушка? Мы её ужо всяко сбывали с рук, да кому нужна ведьма, ведь глазом черна и строптива. Думали, и вы откажете, побрезгуете - расстроились.
  - Откуп собирал, - прищурился Хрым. - Добром она мне отказала, я спрашивал. Вот и решил иначе подкатиться. Ничье - оно выкупается. Эй, ведьма, слышишь? За тебя заплачено, как мне твой достойный дядя назначил, сполна. Конская упряжь парадная, полный набор, - взялся перечислять жених. - Тулуп, лисья шуба хозяюшке да душегрейка из песца. Недешево ты мне встала. И вернешь до последней монетки, я уж расстараюсь.
  - Истинно, - ласково улыбнулась тетка. - Вы мужчина видный, опытный, выгоду свою знаете, да и сами бабе угодить можете. В хорошие руки отдаю, с чистой душой. Княгиней ходить будет.
  - Да, - спокойно прищурился Хрым. - Уж не в синяках напоказ, как у вас. Пошли, ведьма. Откуп я привез, немалый, так что на гулянке и твоем платье могу и сэкономить. Марш в возок, княгиня.
  
  Тогда она не поняла насмешки.
  Казалось, хуже, чем у тетки, быть уже не может. Напрасно. Женой Хрыма она стала там же, в возке, буднично и как-то по скотски, иначе и не сказать. Но потом ненадолго подумалось - и это можно пережить. Дом кожевника был теплым и добротным. Соседи приняли её вполне мирно. Все же новая хозяйка крепкого, уважаемого дома. В большом селе жизнь шла бойчее, у них что ни день бывали заказчики, гости. С ней разговаривали - уже хорошо, сколько может человек молчать?
  Через неделю Хрым пояснил: молчать надо всегда.
  Пришел вечером, по обыкновению слегка пьяный. И сказал, что гостям улыбаться не следует, она мужняя жена. Сэльви попыталась возразить, - она просто хотела пожелать удачи, ведь большая покупка, польза делу. Он ударил коротко и действительно умело. Потом еще раз, и мир померк. Синяков, как он и обещал, не осталось. По крайней мере - заметных. Зато убирать полы стало невыносимо трудно.
  А потом мужу второй раз показалось, что Сэльви кому-то улыбнулась. Третий - и она окончательно поняла, что по-иному уже не сложится.
  Спустя три месяца соседи сочти её нелюдимой и странной, в гости больше не спешили и к себе особо не зазывали. Стали шептаться, жалея Хрыма. Человек он обстоятельный, домовитый, вежливый, во всем хорош и работящ. Сильно не пьет, уважает порядки села. Но - несчастный, бывает же так! Второй раз женится, и опять не везет мастеровому с выбором. Вроде и работящая, и собой хороша - но неприветливая, неулыбчивая, то и дело лицо гримасой перекашивает - уж здорова ли головой? Вон, тетка и соседи её, из Старой гари, в один голос твердят: с детства с умом не дружила. Казалось бы, из нищеты взял, в дом хозяйкой ввел - ноги мужу должна целовать, в пояс кланяться за его доброту. А она все молчит и хмурится. Да и детей у несчастного кожевника не было в первом браке, и теперь, пожалуй, не случится.
  Сэльви отдышалась и осторожно поднялась, опираясь о скамеечку, потом о край прилавка. Постояла, стараясь не тревожить спину. Ничего. Страшные черные люди во сне до сих пор её не поймали. И муж тем более не найдет. Вещи уже собраны, даже несколько медных монет накоплено. Да много ли ей надо? После теткиного воспитания и мужней доброты - любое место покажется княжеским дворцом.
  Дверь отворилась, впуская посетителя. Сэльви обернулась, поправляя передник. И вцепилась в высокий прилавок так, что пальцы побелели.
  Высокий человек едва протиснулся в дверь. Немолодой, рыхлый, с бледным и болезненным одутловатым лицом. Одетый довольно богато, - по крайней мере, добротно. Она отметила это мельком, по выработанной за полгода торговой привычке.
  Потому что одного взгляда ей хватило, чтобы теперь исправно, как муж велел, изучать только рисунок дубового пола, хоть так скрывая свой ужас.
  Черные глаза незнакомца горели торжеством и шарили по комнате знакомыми темными лучами, подбираясь все ближе. Он уже нашел, но теперь желал получить удовольствие от её страха. Он знал, что вызывает ужас и пил его, как самое лучшее пиво. Сэльви привычно закусила губы и выпрямилась. Вот еще! Она тетке не сдалась, а некоторые рассчитывают тут захмелеть бесплатно.
  
  - Что привело вас в лавку, добрый господин? - она чуть поклонилась и улыбнулась, радуясь тому, что голос не подвел. - Извините, я так растерялась, у нас не убрано. Я мигом.
  - Ничего, - проскрипел чужак с легким сомнением. - Мне бы седло справить.
  - У нас и готовые есть, - снова улыбнулась Сэльви. - Даже с серебряной отделкой, для знатного господина в самый раз. Желаете посмотреть?
  - Твоя мать с юга? - задумался черный человек.
  - Бабушка, как говорят, происходит из Бильсы, - кивнула Сэльви, радуясь его ошибке. - А мама уже местная, да и папа из тутошних, эрхоец.
  - Седло господину я сам охотно покажу, - нехорошим голосом заверил Хрым, тенью возникая в дверях. - Иди, милая, ужин пора собирать. Итак, вам с отделкой серебром. Хороший выбор, у меня их даже воевода приезжал смотреть, по осень будет заказывать.
  
  Она юркнула в коридор, прикрыла дверь и кое-как разжала руку, в которой держала найденную на полу старую иголку. Всхлипнула, выдирая жало из ладони. Как иногда полезно уколоться - вот и снова не поймал её черный! Сам себе не поверил. Оказывается, его всего-то и надо - не бояться.
  Сэльви взяла любимый тонкий нож и принялась разделывать рыбу. Она даже напевала, радуясь своей победе.
  Потом за спиной тихо стукнула дверь кухни, и петь стало невозможно. Хрым подошел со спины замер задумчиво. По его тяжелому клокочущему гневом дыханию Сэльви отлично знала, что будет дальше. Она улыбалась клиенту. Три раза.
  Крупная ладонь вывернула руку, уже не заботясь, останутся ли синяки. Вторая рванула с плеча платье.
  
  - Знаешь, как метят неверных жен? - очень мягко спросил кожевник. - Я покажу. Вот сюда прижимают каленое железо. И после этого выводят за порог. Все гости с этого вечера твои, ведьма. Все, кому приглянешься. Я сам соседей позову и расскажу, что ты вытворяла у меня в доме, прямо возле стойки. Думала, уедет чужак, я ничего и не прознаю? Полагала, не из нашего села, заезжий, так и дело сладится по тихому?
  
  Сэльви молчала. Она уже знала - оправдываться бесполезно. Охнула она лишь когда до конца осознала - железо, о котором говорил муж, уже греется на плите. Тонкий нож все еще лежал в руке, раздавленной тисками пальцев кожевника. Девушка перехватила его, почти не помня себя от гнева: незнакомого, холодного и расчетливого. Лезвие смотрело назад, в её локоть, и ловко ушло за спину, дотянувшись до бока Хрыма и ужалив его глубоко и болезненно. Капкан стальных пальцев разжался, и Сэльви метнулась мимо ревущего, старающегося сгрести и убить жену прямо на месте, кожевника, удивляясь своему проворству. И более того - спокойствию, достойному того самого сна. Впрочем, после ставшей явью пляски черных у костра угрозы мужа - не так и страшны.
  Дверь, лестница, чулан - одним движением прихватить давно заготовленный легкий мешок - и снова бежать. Коридор, лестница черного хода, ведущая вниз, дверь. Она открыла её, выглянула во двор. Пусто. Вышла, заперла висячий замок. Уложила ключ на перила крыльца и пошла прочь, ровным уверенным шагом. Через двор, в калитку, на улицу. Вниз, к ближнему повороту. Направо, оттуда до леса недалеко.
  Ничего с Хрымом не станется, уверенно улыбалась Сэльви, зная это с удивительной точностью. Поревет, повоет, перетянет царапину тряпицей и сядет думать, как её выловить поскорее, пока соседи не проведали. Только зря. Не поймает!
  Сэльви рассмеялась впервые за много дней, искренне и счастливо - не поймает! Она уверена. Может, муж и прав. Наверняка прав, она - настоящая ведьма, сколько бы от себя самой этого не прятала. Не злая, но и не бездарная. Она знает наперед, совершенно точно, - самое страшное позади.
  Лес сомкнулся над головой, пряча от людской злобы своими зелеными ладонями. Узкая лента тропки вилась, прыгала, играла в прятки. Но Сэльви заплутать не боялась. Как можно потеряться, если ты никуда в особенности и не идешь, ничего не ищешь? Зачем ей бояться быть потерянной, если этого и надо - чтобы не нашли?
  Заночевала она на холме, где трава казалась особенно мягкой и ласковой, её было удивительно приятно гладить. Елки неодобрительно качали ветками и советовали спешить, но она упрямо не послушалась. Теперь ничего плохого уже не случится.
  Утром Сэльви поняла, что елки были правы.
  Вчерашний черный человек сидел рядом и смотрел насмешливо и победно. Она рванулась прочь - и на первом же шаге упала. Обреченно охнула, обнаружив, что руку держит цепочка, тонкая, но очень крепкая. Короткая. Черный подтянул её к себе одним движением.
  
  - Долго ты от нас бегала, ведьма. От нас, твоих единственных кровных родичей. От семьи, если разобраться.
  
  Голос оказался глухим и низким, опасно спокойным. Черный знал, теперь она уже никуда не денется. Попалась.
  Он поправил плотный браслет на своей руке, показывая, что цепь начинается именно от него. Сэльви с ужасом смотрела на черный узор рисунка на руках, такой был и во сне. Поймавший её человек охотно дернул рукав выше и дал рассмотреть темное плетение - уходи еще выше и вьется странной вязью, в которой мерещится недоброе. Чуть помолчал, одернул рукав и стал рассказывать. Слушать оказалось очень страшно. По словам Черного выходило, что в её жилах течет кровь каких-то жутких демонов, и теперь надо покориться судьбе и идти на поклон к тому, кого ведьмень - уже нет сомнений, что именно он - зовет своим и её, ведьмы, - Хозяином. И если Сэльви пойдет по доброй воле, станет очень важной особой. Матерью новых людей этого мира. Потому что прежние плохи, глупы и слабы, их время кончилось. Они теперь - всего лишь пища для нового народа Саймилии.
  Черный усмехнулся, видя, что блистательные с его точки зрения перспективы не вдохновили упрямицу.
  
  - Тебе же хуже. Снился костер? Знаю, снился. Я тоже плясал, тебя выслеживая. Долго плясал, ты была ловка. Но мы сильнее и умнее. Костром дело и кончится. Ведьмы, если они несговорчивы, зовутся углями силы. Догадываешься, почему?
  
  Сэльви не ответила. Какой смысл? Ох, ну почему она не послушалась умных старых елок, когда еще можно было убежать, спастись...
  Ведьмень рассмеялся, встал и рванул вверх за волосы. Раз не согласна - и жалеть не стоит. Пихнул вперед и велел идти. Она пошла. А сзади, за спиной, холодный насмешливый голос рассказывал, куда и зачем они идут, и его слова подкашивали ноги. В ближайшее большое село, а лучше того - на заставу. Там ведьмень сдаст её ничтожным людям, которые глупой девчонке показались достойными жить в мире. Он назовет пленницу ведьмой, скажет, что она творила злое колдовство и потом вовсе - убила мужа. Ему поверят. Сутки она простоит у столба, пока деревенские дурачки будут петь глупые и бессильные заклятия. Потом еще сутки, городок небольшой, развлечений мало, надо дать всем возможность плюнуть в ведьму! Это важно - два дня погодить. Время необходимо, чтобы дождаться еще четверых Черных, они рядом и тоже хотят погреться возле угля силы.
  
  - У тебя есть время подумать, - мягко посоветовал Черный. - Сегодня, пока идем. Кстати, питье я на тебя переводить не стану, не кашляй и не хрипи. Думай! Завтра, когда будешь днем без воды под солнышком маяться. И еще ночью, дело к осени, померзнешь, тоже полезно. Потом еще денек без воды, ночка в холоде. А утром уже станет поздно перерешать. Пойми, мы - твоя судьба. Высокая, славная, настоящая.
  - Нет, - упрямо всхлипнула Сэльви.
  - Тогда зови иную судьбу, - рассмеялся Черный. - Может, докричишься. Смешно даже представить такое! В этом мире уже нет никого, способного нам возражать. Просто люди пока не знают силы ведьменей, а мы не спешим их расстраивать. Еще не время.
  - Значит, нет у вас силы, - обрадовалась девушка. - И я буду звать судьбу. До сих пор выворачивалась - и теперь по-вашему не выйдет.
  
  Она кричала весь день, и даже охрипла. А под вечер из тумана появился еще один Черный и насмешливо уточнил, не его ли зовут? Потому что больше в глухом лесу никого нет.
  То, что поймавший Сэльви назвал селом, более походило в её представлении на город. Имелась добротная стена из тесаных бревен, золотая в уже довольно низком солнечном свете. Вал в рост человека, заполненный густой вечерней тенью сухой ров, сторожевые башенки. Девушка догадалась - это действительно пограничная застава Эрхоя, как и говорил Черный. Тут стоит один из трех больших гарнизонов, прикрывающих страну от опасностей дикого леса близ Черной стены. Надежда съежилась до ничтожного размера. Здесь поверят в ведьму. Они только и ждут случая отличиться, доказать самым главным воеводам и самому князю в далекой столице, что несут службу не зря. И немалые денежки получают не напрасно.
  Черный крикнул, что добыл ведьму, даже не добравшись до ворот. Он победно тряс цепочкой, рвал волосы, намотанные на кулак, и выл о злобности 'твари', о том, что убила мужа, что родную деревню прокляла, дотла выжгла. Называл имена тетки и Хрыма, Черную гарь упомянуть тоже не забыл, из чего следовало - искал он девушку усердно, все про неё заранее вызнал. Сэльви слушала и обреченно понимала - звучит убедительно. Названия знакомы, людей тоже кое-кто встречал. А кожевника тут вовсе хорошо знают: у него многие сбрую заказывали. Да и сам воевода местный по осени за седлом приедет, Хрым верно сказал Черному, не обманул.
  Словно в ответ на её тяжелые мысли, на стене засвистел, зашумел сторожевой дозор, обвиняя подлую ведьму во всех бедах края.
  Десятью минутами позже она уже стояла у столба, глядя в пыль под ногами. Потому что смотреть на людей оказалось страшно. Никто не пожалел её, ни одним взглядом, ни единой мыслью. Ругали черными словами, норовили угодить в лицо хоть яблочным огрызком, раз камни, тухлые яйца и прочие весомые выражения презрения запретил местный воевода. Не её пожалел - двух охранников, выставленных следить, чтобы злобная ведьма не сбежала. Рассудительный воевода прикинул: целить люди не умеют, попадут в служивого - и пойдет побоище, на радость твари, которая наверняка шепчет под нос проклятия.
  Она не проклинала. Хотела бы, давно тетку извела, да и мужа постылого - тоже. Знала, что может, и даже вполне безнаказанно. Как-то раз случайно пожелала тетке после очередного знакомства с черенком метлы: на ноги не встать. И лежала краснорожая, выла, себя от ужаса не помнила. Как споткнулась у порога - так и отнялись, не сдержали, разъехались ноги. На Сэльви никто и не подумал, она была далеко, в своем сарае после побоев пряталась. И подумала тихо, без слов. А потом неделю уговаривала всех известных богов вернуть ненавистной тетке здоровье. Страшно это - людей уродовать.
  Сэльви стояла и упрямо уговаривала свою запропавшую судьбу сделать хоть что-нибудь. Всю жизнь она не смела даже улыбаться - неужели не заслужила и малой милости? Неужели ей на роду написано умереть так страшно? А Черные сидели в трактире, окна которого выходили на площадь. Болтали, смеялись, пили пиво. И поглядывали вопросительно: не передумала? Вот они, твои люди - стоят ли того, чтобы их беречь?
  К ночи все жители заставы до сыта нагляделись на ведьму. Кинули в неё по огрызку, плюнули под ноги, пожелали сдохнуть - словом, провели вечер с пользой. Когда стемнело, площадь опустела. Охрана удалилась в трактир, не сумевшую никого проклясть ведьму уже не уважали - то есть не боялись.
  Черный предпринял новую попытку уговорить.
  Встал рядом, участливо стер с лица грязь и пот.
  
  - Я бы звал тебя Хозяйкой и Великой матерью, ноги целовал, - с сожалением вздохнул он. - Пошли, какой смысл умирать тут? Твои дети станут такими, какими ты их воспитаешь. Ничего ужасного в моем предложении нет. Мы все - семья. Ты не более человек, чем любой из нас.
  
  Подошел второй, допил яблочный компот, насмешливо глядя на пересохшие, не знавшие с утра и капли влаги, губы пленницы. Прищурился, явно прикидывая, как ей испортить последние две ночи перед казнью, а заодно и дни.
  Оба были так заняты собой и жаждой, которую в них рождала она - названная углем силы - что появление третьего существа на площади заметили позже, чем Сэльви. Но тотчас хищно развернулись, и девушка с ужасом увидела, как их руки становятся лапами, ногти удлиняются, превращаясь в клинки длиной по целой пяди. Она удивилась еще и тому, что воздух замер, а отброшенный Черным кубок с последними каплями компота на кромке, все еще нелепо и необъяснимо висит, медленно смещаясь к земле. Она и подумать не могла, что между мгновениями эти жуткие ведьмени могут успеть так много! Оба согласно скользнули в стороны и ударили, когда первая капля компота коснулась пыли.
  Успеть спастись бегством незнакомец не мог. Впрочем, он и не пытался. Не понимая, как она может поспевать видеть, Сэльви следила за каждым движением. Стремительным, едва уловимым - но она понимала, что для нормального восприятия здесь, наверное, вообще - пусто. Такое нельзя даже заметить!
  Когда пыль дрогнула, принимая каплю, незнакомец, у которого в руках уже тускло мелькнули длинные клинки, скользнул меж двух ведимов, лишив правого четырех когтей-ножей и распоров левому плащ. И развернулся, закрыв спиной почти всю площадь от взгляда Сэльви. Той пришлось извернуться в своих веревках и наклониться, насколько возможно, чтобы не терять из вида Черных. От резкого движения заныли все мышцы, не привыкшие к такой скорости рывка.
  Кубок коснулся камней, по разрисованной пестрой глине побежали снизу вверх неспешные трещины, кроша зелень листьев, раздергивая рябиновую гроздь по ягодке.
  Потерявший пальцы ведьмень завизжал, призывая проклятия на незнакомца, а его сосед не успел их выдохнуть, клинки порвали ему горло и грудь еще на вдохе. Сэльви извернулась снова, не обращая внимание на острую боль в спине, зашипела, отвечая ведьменю первым в её жизни настоящим очень, очень темным пожеланием. Сила её и ведьменя голосов, столкнувшись, странно сплелась и рухнула, превратив несчастный кубок, уже почти закончивший падение, в невесомую пыль. Клинки использовали короткое замешательство беспалого, лишив его головы.
  И стало тихо.
  Время вернулось к нормальному течению. Два тела мягко сползли на камни. В корчме зашумел охранник ведьмы, требуя принести ему, возмутительно трезвому герою дня, очередное бесплатное пиво. Ветерок скрипнул ставнем.
  Сэльви упрямо смотрела в широкую спину и ждала, когда же незнакомец развернется. Она уже давно потеряла надежду вызвать свою настоящую судьбу, но теперь точно знала - дозвалась. Откликнулся, пришел, успел.
  Рослый 'судьба' тряхнул головой, сбрасывая темный капюшон, и обернулся. Девушка расстроилась - он стоял против света, падающего из окошка корчмы. Видно лишь, что волосы очень светлые, неровные и расчесаны небрежно.
  
  - Надо же, настоящая ведьма. Не думал, что ты звала и дозвалась, иного кого-то ждал... Не представлял, что однажды возьмусь спасать такую черноглазую. И, вдвойне не ожидал, что она станет мне помогать, - удивился незнакомец. - Ну что, ведьмочка, пошли?
  
  Сэльви удивленно осознала, что веревки более не держат её, а момент, когда незнакомец снова воспользовался клинком, разрезая их, остался на сей раз незамеченным. Попробовала шагнуть - и упала. Затекшее за несколько часов тело болело и не слушалось. Но светловолосый управился, поймал и устроил на сгибе руки, не замечая веса легкого тела. Донес до темной безопасной подворотни, опустил. Придирчиво осмотрел клинки и вытер их, убрал в ножны. Снял плащ, укутал свою добычу и снова подхватив, молча пошел по улице к стене. Сэльви хотела сказать, что там нет выхода из городища, но не решилась. На руках у странного темного человека было очень уютно, плащ еще хранил его тепло, и незнакомое ощущение окончательной безопасности, когда ничто не может не то что повредить - даже расстроить - кружило голову.
  Светловолосый подошел к стене, перебросил свою добычу на плечо и метнулся вверх. Как он спускался - Сэльви тоже не поняла. Просто минутой позже странный человек уже шел к лесу, и она снова удобно сидела на его руках. Завозилась, устраиваясь - и задремала.
  Очнулась Сэльви у костра, жаркого, но невысокого. Открыла глаза и стала, наконец-то, с удовольствием рассматривать своего спасителя. Её очень расстроило то, что волосы оказались явно седыми - значит, и его обижали люди. Сильно и неоднократно: тонкие старые шрамы едва заметно меняли рельеф кожи. Были и свежие, более глубокие и отчетливые. Зато глаза оказались дивными, она прежде таких никогда не видела. Зеленых, словно светящихся изнутри. Теплых, внимательных. Девушка улыбнулась. Теперь она поняла то, что следовало бы оценить давно: её спаситель не человек. Такие глаза могут быть только у духа леса. И двигаться, как он, люди не в состоянии. А лес был всегда к ней добр. Вспомнить хотя бы те елки, предупреждавшие о беде!
  От догадки стало неуютно. Духи уходят, едва исполнив самое необходимое, так рассказывают сказки. И этот, получается, рассеется до зари...
  
  - Я отвар трав настоял, - сказал дух. - И как ты в такое безобразие угодила? А еще того интереснее, как умудрилась меня вызвать?
  - Спасибо, - она выпила терпкий настой жадно, до последней капли. - Вкусно. Я весь день звала, а ведьмени эти гадкие говорили - бесполезно. Никто с ними не справится, - девушка рассмеялась. - Но я не верила. Я упрямая, честное слово.
  - Заметно, - развеселился дух. - Меня, кстати, зовут Орильр. Впрочем, не уверен, что кстати... Вообще не понимаю, куда тебя теперь девать, ведьмочка?
  - Сэльви, - представилась она. - И не надо меня девать, я с тобой пойду. Духи ведь живут в лесу?
  - Духи? - удивился недогадливый лесовик. - Понятия не имею. Ни разу не видел их во плоти, достаточно долго и близко, чтобы толком расспросить. Я не дух, я эльф.
  - Глупости! - Сэльви даже вылезла из-под плаща. - Эльфы маленькие, черненькие, злые и вообще - с крылышками. Ты меня не запутывай! Ты дух, и это очень плохо, вы к утру того, растворяетесь. Туманом, кажется. Я слышала, дедушка в нашем селе пел про вас.
  
  Она расстроилась от своих же слов и снова полезла в теплые складки плаща. Дух рассмеялся, обещал не растворяться и попробовал поискать на спине крылышки - вдруг да есть, раз в приметах числятся? Сэльви тоже рассмеялась. Ей было удивительно хорошо, как никогда в жизни. И очень страшно. Потому что прежде любая улыбка оплачивалась болью. Во что же обойдется эта ночь? Впрочем, какая разница!
  Заботливый дух укутал в плащ и строго велел спать. Сэльви тоже важно и деловито распорядилась - не растворяться и никуда не исчезать. Послушный дух обещал постараться.
  Проснулась Сэльви поздно, солнышко уже на треть выбралось из-за края неба, дома ей бы все бока за такую леность отбили. А тут - благодать, никто не ругается... Девушка вскочила, путаясь в плаще и нервно озираясь. Дух сидел у ствола старого вяза и насмешливо щурился - вот, смотри, не растворился. Днем глаза у него казались еще зеленее, если такое вообще возможно.
  
  - И ничего это не доказывает, - обрадовалась Сэльви. - Доброе утро.
  - Ты и правда упрямая, - вздохнул эльф. - Пошли, накормлю по дороге. Я тут побегал, нашел в пятнадцати верстах глухую деревеньку. Старушка там подходящая имеется, тебя примет.
  
  Сэльви нахмурилась и промолчала. Ей не нужна старушка! Все равно от Черных не скрыться, ни в какой глуши, даже самой дикой и дальней. Найдут, а второй раз духа ей не дозваться, это и самой глупой деревенщине понятно. Значит, надо перехитрить, пока не сгинул. Девушка решительно глянула на эльфа. Она и мечтать не смела о такой симпатичной и надежной судьбе, способной защитить от любых бед. Нет уж, дух или эльф - не важно. Главное не дать раствориться в лесу, который явно благоволит зеленоглазому. Примет - и уже не выдаст, хоть кричи, хоть плачь.
  Орильр даже поежился под взглядом, полыхнувшим опасной решительностью. Вот еще шуточка звезд, даже не понять, светлых или темных! Девица с упрямством, достойным гнома. И главное - нельзя же её вот так, запросто, бросить в диком лесу? Нельзя. Он обреченно-вежливо поклонился и указал рукой направление к деревушке.
  Идти по лесу нравилось обоим, эльф удивленно отметил, что девушка двигается легко и быстро, не шумит и явно слышит лес. Даже разговаривает с ним в своей странной манере похожих на приказы просьб: говорит решительно, а смотрит умоляюще, снизу вверх. Сэльви нашла общество эльфа восхитительным. Он знал про лес все! Если подумать - он, наверное, вообще знал все. И - удивительно и небывалое дело - не сердился, что ей надо объяснять очень просто. На языке эрхойцев эльф говорил со странным нездешним выговором, а леснийская речь удавалась ему бесподобно. Сэльви тоже знала северное наречие не хуже эрхойского и охотно на него перешла.
  Пока тропка бежала под ноги, видимая лишь им двоим, а голоса шелестели, почти не тревожа тишину леса, в темноволосой голове зрел коварный план. Главной надеждой для себя Сэльви мудро сочла порядочность эльфа. Для неё качество совершенно новое, но весьма перспективное. Если бы седой хоть в малой степени осознавал, как далеко распространяются в его отношении планы маленькой ведьмы - сбежал бы, не оглядываясь. Но её внимание к лесу, живой интерес и умение слушать завораживали. Орильр обнаружил, что соскучился по собеседникам, не обремененным избытком усталой мудрости, не требующим ничего и готовым наивно радоваться каждому маленькому чуду. И он охотно делился. Показывал следы зайца, добывал с ветки не желающие падать красивые цветные листья, подсаживал на крупные сучья, давая рассмотреть покинутое гнездо с сухими скорлупками удивительного цвета, рассказывал о птицах, чьи голоса украшали раннюю осень. А Сэльви все спрашивала, взахлеб. Шли они быстро, как и планировал седой. Но - не прямо. Гнезда и следы ведь надо и найти, и показать...
  Первая часть её хитрого плана уже исполнилась, когда седой наконец осознал коварство своей спутницы. Вечер уже заставил солнышко зябко тянуть на себя шаль пухового тумана, а до деревушки осталось еще версты три. Черные глаза победно смеялись, когда девушка самым капризным тоном сообщила, что очень, очень устала.
  
  - Нет уж, вперед, к людям, - забеспокоился эльф.
  - Я постараюсь, - жалобно вздохнула обманщица. - Дохромаю.
  - Никогда больше не стану спасать ведьмочек, даже выглядящих такими беззащитными, - пообещал Орильр. - Что-то там опасно булькает и варится у тебя в голове, аж глаза горят. Я думал - милый несчастный ребенок...
  - Я милая, но взрослая. У меня был муж, я от него сбежала, - гордо сообщила Сэльви. - Черный сказал, я Хрыма зарезала, но это не правда, только поцарапала. Он был злой, бил меня и вообще, хотел выставить на улицу. Обвинить в неверности и опозорить.
  - Да, с семьями нам обоим не повезло, - вздохнул эльф более мирно. - Моя жена меня предала по-настоящему. Правда, мы не заключали брака по полному обряду, хоть это радует. А почему ты не использовала свою силу, когда решила сбежать? Нож - штука ненадежная.
  - Людей нельзя проклинать. Никогда, - уверенно сообщила Сэльви. - Это как оса. Погонишь её, ударишь - и сама пострадаешь. А хуже того, если без вины обижен будет кто-то третий, вообще случайный человек. Я никому не желала зла, честно. Только тому типу, на площади. Но ему можно, он и так весь в корке из копоти. К нему прямо липнет!
  - Да уж, - задумался эльф. - Так лепить, чтобы само липло, лет триста учат, ребенок. Видеть в моем темпе боя - и того дольше, и только эльфов, между прочим. А у тебя все просто. Забавная вышла смесь на крови ведимов. Можешь убивать, но не хочешь... Знаешь хоть, чем он в нас кинул?
  - Откуда? - виновато вздохнула Сэльви. - Я даже понятия не имею, что ему пожелала. Вроде бы сдохнуть поскорее, - сникла она окончательно.
  - Светлые звезды, и зачем мы напридумывали заклинаний? - возмутился эльф. - 'Чтоб ты сдох' - и все дела. Главное, вопреки здравому смыслу, подействовало. Если умудришься восстановить, что и как желала, то повторяя, имей ввиду, это была полная парализация. Ты его выключила на два движения. Очень, надо признать, кстати. Спасибо.
  - Пожалуйста, - счастливо вздохнула Сэльви.
  
  Орильр снова подозрительно покосился на неё.
  Смеркалось стремительно, и деревенька в семь изб встретила их золотистым теплом лучинного света в тусклых окошках, затянутых бычьими пузырями. Эльф постучал и ему открыли, а минуту спустя зеленоглазому уже улыбались, забыв всякую подозрительность. Сэльви смотрела на разговор со стороны и думала, что её спаситель и правда существо волшебное, ему невозможно не верить. Ночью в лесу дикого края постучался, назвался охотником, поклонился с порога, улыбнулся - и получил ночлег и даже ужин. Правда, хозяева уже ложились и кашу выдали с собой, на сеновал, в теплом еще глиняном горшочке. Орильр поблагодарил и растворился в сумерках.
  
  - Проходи, девонька, - ласково поманила обещанная старушка. - Тебя-то мы устроим в доме, холодно уже ночами, негоже мерзнуть.
  - Спасибо, добрая госпожа, - поклонилась вежливая гостья, входя в сени. И добавила, едва дверь прикрылась достаточно плотно, - но мне только умыться, я к мужу пойду.
  - А он и не сказал, что вы семья, - удивилась старушка.
  - Хотел меня в тепле устроить, - улыбнулась Сэльви. - Заботливый.
  - Это сразу видно, он хороший человек, - согласилась хозяйка покладисто.
  
  Сэльви умылась, с удовольствием выпила молока, еще теплого, - в доме держали коз. Рассказала новости своего села, здесь не знали ничего, кроме леса. Посидела вежливо, как подобает, спела пару колыбельных младшему сынишке хозяев, радуя их своим тихим ясным голосом. Ребенок заснул, улыбаясь. Его мама очень обрадовалась - у малыша резались зубки и он уже неделю не давал никому отдохнуть, а добрая тетя спела, и все прошло.
  За помощь ей вручили пару пирожков и кувшин ягодного взвара. Сэльви поблагодарила и вышла в тихую темную ночь. Без звука прошла к сеновалу, села у порога и запела - так тихо, что и лесному духу не разобрать. Черные глаза азартно смеялись. Заснет, как миленький! Детей уговаривать куда труднее, она много раз проверяла. Да и вообще - сонные песни ей удаются. Тем и от тетки спасалась, и от мужа. Когда тишина в деревне стала хрустальной, когда мягкие пушинки сна осели на всех подушках, Сэльви встала и открыла дверь сарая, жмурясь от страха. Вдруг на эльфов её песни не действуют? Ух и отлупит ей седой! Да хуже того, вскинет мешок на спину и уйдет.
  Он спал. Улыбался, явно смотрел очень хороший сон. Девушка тоже довольно улыбнулась. Пока она болтала с хозяйкой, эльф устроил уютное ложе из выданных ему двух тулупов. Вымылся в бочке за домом и устроился под отвоеванным у наглой ведьмочки плащом в одной рубахе.
  
  - Все, ты попался, - хищно сообщила спящему Сэльви. - Я такого утром тебе наплету...
  
  Бочка стояла на том же месте, и воды в ней было предостаточно. Девушка долго мылась, сгоняя с тела ужас ненависти людей, жадных взглядов ведьменей и всей своей постылой жизни в доме Хрыма и тетки.
  Потом она вернулась в сарай, пристроила выстиранное платье сохнуть и заползла под плащ, тихо напевая мелодию сна. Эльф дважды почти просыпался - но снова успокаивался, стоило замереть ненадолго. Потом он вздохнул, повернулся на бок и сам плотнее обнял 'жену', устраивая её голову на руке. А Сэльви все пела, зевая и понимая, что сама насквозь пропитана сном. Не было сил даже подумать, что утром сотворит седой, обнаружив обман. Но нельзя ведь просто так сказать ему - я звала судьбу, а пришел ты. Не поверит. А если и поверит - он-то никакой Сэльви не звал и не искал...
  
  - Ну прямо голубки, - заворковала хозяйка от порога. - Конечно, дело молодое, но крепко же проспали вы рассвет, птахи! Вот я и пришла, завтрак стынет. И я не подглядываю! Я уже ушла.
  
  Седой зевнул, улыбнулся - он давно уже не спал так беззаботно, не слушая лес и не ожидая бед. С тех пор, пожалуй, как последний рас гостил в Круге мудрых. И вот, надо же - провалился, отоспался. Вся усталость, нехотя и по капле покидавшая тело последний год, схлынула. Легко, светло...
  Он попытался шевельнуться, удивлено открыл глаза и охнул. Внимательно изучил совсем рядом со своим лицом упрямую морщинку меж темных бровей, усердно зажмуренные глаза и прикушенную губу. Упрямейшая из ведьмочек не желала жить в деревне, это он и вчера понял. Но чтобы настолько - и представить не мог. Чуть пожал плечами и дунул ей в лицо. Сбившаяся прядь темных волос сместилась, защекотала нос и вынудила-таки девушку открыть глаза, вздохнуть, чихнуть... - и снова усердно зажмуриться.
  
  - То есть мое мнение никого не интересует? - уточнил эльф.
  - Почему? - она отважилась приоткрыть левый глаз. - Можешь меня отлупить, это будет честно. Или оттаскать за волосы - тетке от всех расстройств крепко помогало. Но учти, я упрямая.
  - Надо было сразу относиться к этому заявлению с должной осторожностью, - рассмеялся эльф, падая на спину и довольно потягиваясь. - Что бы ты вчера ни спела, я великолепно отоспался. Спасибо. Если разобраться, я так не спал пятьсот тридцать... нет, пятьсот сорок три года. И два месяца, тогда была макушка лета, а теперь уже закат.
  - Ужас, - она открыла второй глаз и села, нервно натягивая плащ. - Ты ведь это серьезно. А я думала наговорить с утра глупостей, то да се... Не поверишь.
  - Не-а, - согласился Орильр, снова зевая. - Давай дальше по плану, что после глупостей? Не расстраивайся, говори, как придумала, разберемся.
  - Я тебя не предам, - тоскливо вздохнула Сэльви. - Я лучше твоей бывшей, которая коварная эльфа. Можно мне с тобой? Ну, не по вашим обычаям и обрядам, просто так. В Эрхое это называется - походная жена. Пойми, они меня искали четыре года. И не отступятся. Мне не хочется стать углем для их силы. И никто не поможет, кроме тебя, я твердо знаю.
  - Допустим.
  
  Орильр сел и посмотрел на черноглазую с сочувствием. Откуда ей было знать, что он за существо? И про прошлое - тоже. Например, что в давней войне от уже встречал такую вот тонкую маленькую черноглазую женщину, которая была опаснее любого ведима. Прорвалась через ряды охраны, срубив троих и уложив своими проклятиями опытного мага, как мальчишку. Тогда он успел. Повезло - последним стоял, возле королевы, закрыл её и срезал тварь. Она жила еще долго, и очень хотела убивать до последнего мгновения. Потом маги сказали - это была мать всех ведимов, так её звали Черные.
  А десятью днями позднее он увел королеву в катакомбы, и все кончилось. И прошлое, и желание строить будущее.
  Когда он увидел эту девочку у столба - едва удержал руку, потянувшуюся зарубить её первой, прежде Черных. Все не мог поверить, что звала именно она. И проклинала, оставшись за спиной - именно ведимов, а не его, лишь случайно промахнувшись. Ночью, на первом же привале, он спешно собрал и заварил ей травы. Безобидные для человека и смертельно ядовитые демону. Она охотно выпила, не заметив подвоха, и живет. Так кто она? И кто из них двоих нагородил больше глупостей вчера и сегодня? Если бы она хотя бы перестала так нелепо и наивно обманывать его!
  
  - Я буду помогать, я умею их проклинать, как выяснилось, - совсем жалобно вздохнула Сэльви, прерывая молчание. - Я полезная ведьма.
  - Говори правду, - нахмурился эльф. - Я очень, очень старый эльф, и оттого вижу и отчетливо слышу, что ты думаешь иное, и то, другое, куда важнее. Вот это и рассказывай. Перестань шмыгать носом! Тоже мне, ребенок! Сама сюда заползла, отступать поздно.
  - Ладно, - она кивнула и выпрямилась. - Он сказал, что меня никто не спасет, и что не надо звать, но я все равно... Я охрипла, но очень старалась. И совсем уже решила, что нет её, а потом вот ты... Вот.
  - Н-да, уже лучше, - улыбнулся Орильр. - Теперь ты сказала честно. Но я не вполне понял, что это за 'она', которой нет?
  - Все ты понял, - обреченно прошептала Сэльви. - Лучше бы отлупил. Не так тяжело, как говорить. Синяком больше - синяком меньше, они проходят. А скажу я тебе - это когда еще зарастет. Это не на коже.
  - Но и мы теперь не по лесу идем, - упрямо прищурился эльф.
  - Ладно, - повторила Сэльви. - Судьбу я звала. И лучше бы ты меня убил там, чем допрашивать и потом бросать. Иди, я сама найду, где поселиться. Деревень много, а я работящая.
  
  Она уронила плащ и поднялась, почти на ощупь нашла свое платье и стала одеваться, руки упорно не желали попадать в рукава. Маленькая, тощая, лохматая, с цветастыми синяками на руке, спине и ногах. Она не врала, понял седой, муж её и правда бил, и делал это умело и зло. Вон старые следы, а эти совсем свежие.
  Орильр смотрел и думал, что идти ей действительно некуда. Черноглазую рано или поздно обвинят, снова объявят ведьмой. Он сам усомнился, а люди куда проще и жестче. Разбираться не станут - кому важна и дорога эта сирота? Без единой медяшки, а снег упадет через пару месяцев. В лучшем случае её вернут домой, мужу. По закону, она говорила - за неё выкуп тетке дан. И бегство ничуть не улучшит жизни после возвращения и не защитит ни от побоев, ни от нащупавших её след ведимов.
  Глупые мысли крутились, хороводом окружали, прятали главный страх. Он сам вынудил черноглазую говорить до конца, честно. И выяснил то единственное, что объясняло, как она дозвалась.
  Что теперь делать с тем, что он, эльф, - глупое дело - судьба этой девочки из рода людей? Он не искал такого, не просил и не звал. Но теперь-то что делать, раз уже поздно отрицать сказанное и отменять сделанное? Его позвали, он услышал и пришел, и ему признались, полностью и до конца...
  Упрямое платье наконец уступило своей куда более упрямой хозяйке.
  
  - Сэльви, я не могу взять тебя в жены по полному обряду эльфов, - серьезно сказал Орильр. - Мы слишком мало знакомы. Наши полные браки вообще редки, это слияние душ, я пока не способен с тобой срастись. Не объяснить проще, уж извини. Если бы я смог срастись, один из нас стал бы меняться. Либо я прожил жизнь человека с тобой, как мой друг очень давно, либо ты - вечность эльфа. Никто не знает заранее выбора звезд. Но я буду считать тебя обычной человеческой женой, а там будь что будет. По крайней мере, ты меня действительно не предашь. В это я верю.
  - Честно? - спросила она очень серьезно, и когда эльф кивнул, заулыбалась. - Я тебя переупрямила!
  - Да. Ума не приложу, как ты собираешься за мной успевать по лесу?
  - Я буду стараться. Дорогой.
  - Ох, ну что за ужас! Только не дорогой, - загрустил Орильр. - Те, кому я разрешаю, зовут меня Рир. Я точно излуплю тебя, если еще раз...
  - Понятно, когда мне захочется быть отлупленной, я это вспомню, - хищно прищурилась Сэльви. - А петь ты умеешь? Маленькие злобные черненькие крылатые в сказках - они поют.
  - Я неправильный эльф. Не пою, не танцую и не играю на всяких там скрипках-арфах и прочем музыкальном. Но тебя готов слушать, у тебя приятный голос, как мне вспоминается сквозь сон.
  
  Она кивнула и убежала в дом. Голос скоро донесся уже оттуда, девушка пела что-то замечательно звонкое и веселое. За завтраком эльф не переставал удивляться сиянию её глаз, вроде бы даже чуть посветлевших. И тому, как эта радость греет душу.
  Их провожали всей деревенькой. Старая хозяйка махала вслед дольше всех, смахивая слезинки - ей очень понравилась семья молодого охотника. Конечно, не дело тащить жену в лес, на свой промысел, но и разлучать такую красивую пару - грех. Старушка глядела им вслед и кивала. Очень складные. Девочка на полторы головы ниже мужа, легкая, веселая, как огонек. А охотник человек обстоятельный, душевный, видно - уже пожил, а доброты не растерял.
  Сэльви и правда прыгала, не в силах унять свою радость.
  Замечательный день разогревал туман, выпаривая осень из воздуха. Ворон, с которым её познакомил муж, иногда пролетал совсем рядом и важно изучал своих подопечных. Он говорил на леснийском и эрхойском, а еще знал обрывки настоящих заклинаний на неизвестных Сэльви языках. И охотно советовал - 'причешись' или 'смотри под ноги'. Девушка кивала, благодарила и снова смеялась. Солнце играло с мелкими верткими тучками в салки, и лес то вспыхивал пронзительной зеленью, то успокаивался в тени.
  Одно из облаков несколько мгновений плыло так, что Сэльви удавалось бежать по кромке тени. Когда глянцевые черные волосы скрылись в тени, девушка резко вздрогнула и остановилась, едва не споткнувшись.
  
  - Рир, я очень плохая и глупая, я забыла! Ох, ну что теперь-то делать?
  - Говори, - предложил эльф.
  - Те, которых ты зарубил в городе, они ждали еще троих или даже четверых. завтра утром меня должны были сжечь, и эти Черные как раз успевали. Они рядом.
  
  Сэльви умоляюще глянула в зеленые глаза. Может, он и это способен исправить? Даже очень злой город, куда она едва ли согласится вернуться, не заслуживает гибели. Седой коротко кивнул и позвал ворона. Птица прошла над самыми головами и хрипло каркнула - мол, погляжу. Эльф прикрыл глаза и пропел короткую фразу на незнакомом языке. Тихо, едва слышно. Но девушка разобрала - это для поиска. И осторожно положила руку на широкое плечо, стараясь помочь. Уж на Черных-то она настроит, это не трудно.
  Зеленые глаза удивленно раскрылись.
  
  - Ты и правда полезный человек, жена, - похвалил седой. - Не думал, что необученная магии вадьмочка может и это... Там, чуть правее. Еще до заката их встретим. Но надо очень спешить. Как я теперь понимаю, не одна ты меня звала в эти места.
  - Мы только сегодня поженились, а ты мне про других, - закапризничала Сэльви испуганно. - Красивые эльфы все такие ветреные?
  - Ох, я, оказывается, красивый, - приятно удивился Орильр. - Там мой друг, старинный.
  - Вы не виделись пятьсот сорок два года, - сморщила носик ведьма, весело блеснув глазами. - И два месяца.
  - Ты опасный человек, жена, - изменил свое мнение эльф. - Все верно.
  
  Он уже проверял свой мешок, крепил сверху легкий груз со спины Сэльви. И пояснял, как надо правильно бежать. И когда подавать сигнал к отдыху, потому что на месте надо быть не только вовремя, но и достаточно свежими, чтобы драться.
  Сэльви сосредоточенно бежала, стараясь как велено, не оставлять следов на мягкой земле, и слушала очень внимательно, усердно глотая многочисленные вопросы, чтобы не сбить дыхание. Впрочем, её эльф умел улавливать неспрошенное и без слов, немедленно разъясняя и уточняя. Двигаться, как учил Орильр, оказалось удобно, тем более он хвалил и даже удивлялся её ловкости - приятно, сразу добавляет сил. А седой скользил рядом, явно не прилагая и малых усилий, и говорил. О магии, о том, чего ждать от Черных и как правильно отражать их заклятия. Что самое опасное, как ей правильно стоять, чтобы не мешать бою, а помогать.
  Уставать Сэльви начала после полудня и седой понял это сразу, и немедленно объявил отдых.
  
  - Я...
  - Молчи, дыши. Еще можешь бежать, вижу, но так ты быстрее и полнее восстановишься, - эльф бережно усадил девушку на ствол поваленного дерева, достал флягу. - Два глотка, не больше. Ты хоть что-то понимаешь в оружии, ведьмочка моя упрямая?
  
  Она виновато качнула головой, усердно успокаивая дыхание. Орильр улыбнулся. Кажется, он снова путает эту девушку с иной, у которой тьма была не просто в волосах, а куда глубже, в душе. Кивнул, достал из мешка длинный узкий нож, сел пристраивать на пояс. Велел попробовать, удобно ли ложится рука. Нож оказался великолепным, он сам, как показалось Сэльви, подсказывал, как следует двигаться. А догадливый эльф снова кивнул - да, это его работа. Недавняя ковка, не из лучшего материала - но он старался. И магия в ноже есть, чуткой руке он поможет, постарается.
  Ворон упал на плечо седого и нервно захрипел - 'пор-ра', 'вр-ремя'.
  Седой нахмурился, взял руку Сэльви и сказал что-то очень доброе и теплое. Дышать стало куда легче.
  
  - Я не возьму, тебе еще драться! - заспорила она, убирая ладошку за спину. - Нельзя так бездумно силой делиться.
  - Ох, все-то ты знаешь, - обеспокоился эльф. - Надо, малыш. Мы опаздываем. Вставай.
  
  Она кивнула, увидела, что муж оставляет мешки, еще раз проверяет оружие, и поняла окончательно: не просто опаздывают, а почти опоздали. Седой подал руку и уже не отпустил. Он бежал и тащил за собой Сэльви, которая едва успевала понять, каким чудом уклоняются от встречи с её до сих пор целым носом кусты и стволы. Поверить, что это она огибает их, изворачивается, обтекает, было невозможно. А еще девушка наконец осознала, как двигаются настоящие эльфы по лесу. И виновато сочла себя тяжкой обузой.
  
  - Зря, - расслышал и эту мысль седой. - Ты справляешься. И еще - ты легкая.
  
  На миг стало очень приятно, что её опять хвалят, даже теперь, в отчаянной спешке. В прежней жизни это никому не приходило в голову!
  Они нырнули в низинку, вылетели на холм, снова прыгнули, сбежали, поднялись. 'Четверо', - оскалился Орильр, и Сэльви поняла - уже рядом. Она расслышала знакомый визг, донимавший её ночами, в кошмарах. Седой резко отпустил руку и выпрыгнул на вершину нового холма, в полете извлекая свои узкие мечи. Это было красиво, и снова - медленно. Сэльви успела подумать, что время останавливается, именно когда дерется муж. Значит, они так крепко связаны?
  Колени подломились, сама она не могла двигаться с нужной скоростью, но в падении хватило времени удачно выбрать место в мягком мху, лечь на бок и перекатиться, чтобы сразу встать на колени и глянуть вниз, на склон.
  Черные стаей волков кружили возле двух фигур. Застигнутые ими либо успели выбрать неплохое место для боя, либо оказались везучими не в меру, - но теперь именно благодаря своей удаче еще жили. Они двигались в узком треугольнике трех сосен, две росли плотно и между ними Черные пролезть не пытались. Третья - чуть в стороне, оставляя место только для одного врага в каждом древесном проеме. Впрочем, Черные - не просто воины. Двое скользили, жалили и уворачивались от ответных ударов, вновь отступая, - почти играли, - они понимали, что добыча уже не уйдет, и ждали усталости. Неизбежной при заданном темпе боя и очень скорой. Оставшиеся издавали тот самый вой, атакуя с расстояния в десяток шагов проклятиями.
  Пока зажатые в кольцо держались, и Сэльви приметила, что оба ведьменя, стоящие позади и проклинающее, - ранены, один довольно серьезно. Но и человек был уже дважды ранен, когти тварей буквально вырвали у него из руки и плеча плоть, мужчина двигался очень медленно, с каждым мгновением теряя силы. Второй - эльф, как определила Сэльви с первого взгляда - был еще быстр и свеж, но именно его обстреливали воем с дальнего расстояния, пытаясь смять и затормозить.
  Седой в каких-то два прыжка добрался до заклинателей, к нему обернулись - и снова один не успел, подавившись сталью. А второго, не желая тратить время на глупые опыты, Сэльви остановила уже знакомым пожеланием на доступные ей два движения. Сработало, она даже успела увидеть легкий кивок оценившего помощь мужа.
  А человек уже падал, медленно и страшно, лапа с когтями разорвала ему ногу ниже колена. Вторая косо поднималась вверх, резать наотмашь незащищенное горло, но седой снова успел. Как - Сэльви не понимала, он размазался в воздухе, охнув от непосильной скорости движения. Достал: прямо в затылок так и не обернувшегося врага, уже на излете, кончиком клинка.
  Девушка заставила себя перебросить внимание на последнего из Черных и от всей души пожелала ему все того же, - скорейшей кончины. Эльф использовал свой шанс немедленно.
  И снова время стало вязким, воздух уплотнился, а ловкость движений ушла, растворилась в усталости и боли. Сэльви упрямо тряхнула головой и торопливо поползла к седому, удивляясь тому, что левая нога подламывается и не желает слушаться.
  Зеленоглазый лежал, прикрыв глаза и стараясь не шевелиться.
  
  - Руку порвал? - жалобно сообщила свой вариант травмы ведьма, наскоро ощупывая тело чутьем и пальцами. Седой едва заметно дрогнул веками. - И плечо! Ну, кто из нас упрямый?
  - Брав! - позвал незнакомый эльф и отвернулся, приметив, что рука одного из ведимов чуть дернулась. Уже на ходу бросил Орильру - Рир, как ты кстати!
  - Помогите раненому, я подожду, - кое-как разжал зубы Орильр.
  - У-у, до чего докатился, тебя можно звать'дорогим' совсем безнаказанно! Потерпи. Я скоро.
  
  Светловолосый незнакомый эльф теперь усердно обходил и добивал Черных, мельком с сомнением поглядывая на их явную родственницу. Вполне живую, нахально ругающую самого мастера!
  А ведьма уже сидела возле Брава и напевала что-то детски-беззаботное ясным и чистым голосом. Воевода почти мгновенно заснул, кровь, толчками выходившая их порванных сосудов, тоже утихла. Черные глаза посмотрели на эльфа жалобно.
  
  - Я плохо умею такие раны сращивать, - виновато сообщила ведьма. - У нас в деревне все больше простуды там, или если лошадь лягнет, приходилось лечить. А раны - никогда. Может, ты знаешь слова, тогда говори, а я просто помогу. Сильная я, как выходит, но пока очень глупая.
  
  Седой закашлялся мучительным смехом. Ему понравилась такая оценка. Светловолосый без раздумий бросил клинки и упал на колени рядом с человеком. Длинные пальцы заскользили над рваными ранами, девушка устроила свои ладони возле запястий и усердно делилась даром магии. Могучим - удивленно покачал головой эльф, наблюдая, как раны закрываются, розовеют, ссыхаются корочками. Если бы он попытался собственными жалкими возможностями лечить такие страшные повреждения, уже лежал бы без памяти. А черноволосая даже не заметила расхода сил.
  Эльф покачнулся и попытался отдохнуть, прикрыв веки, но бессовестная ведьма сердито дернула за плечо и указала на мастера. Человека лечить надо, но ей куда важнее убрать иную боль.
  Седой облегченно вздохнул и лег поудобнее, едва стало возможно. Глянул на суетливую Сэльви, толково и расторопно хлопочущую возле названного Бравом с клоками тряпок и мазями. Девушка хромала, зло закусив губу - и молчала, не думая жаловаться. Орильр жестом отозвал своего бывшего ученика.
  
  - Кэль, она еле на ногах стоит. Займись.
  - Мигом, - покладисто кивнул тот. И добавил, устроившись рядом с Сэльви, втирающей мазь в ногу Брава, - обойдется, растяжение. Могу обезболить... вот так.
  - Спасибо, - улыбнулась девушка.
  
  Орильр попытался пожать плечами и зашипел от новой боли. Его позабавило то, как легко Сэльви приняла сам бой и гибель Черных. Еще один повод признать, что из неё может получиться очень толковая жена. Седой попытался вспомнить, откуда у запасливой взялись мази? Видимо, в деревеньке догадалась выпросить. Оказывается, она еще и практичная.
  
  - Сильно тебе досталось, - изложил свои наблюдения Кэльвиль и недоверчиво тронул седую прядь. - Ведимы так обработали?
  - Куда им, - усмехнулся Орильр. - Наш новый король и моя бывшая жена расстарались. Не пытайся так усердно хлопать глазами, я сам понимаю, новости дикие. Лэйлирр убил своего папу-короля и сел на его место. У нас дома теперь все устроено куда веселее, чем у людей. Палачи, застенки, доносы. Тайный приказ следит за каждым и собирает слухи.
  - У тебя горячка, - понадеялся Кэльвиль.
  - Именно, - сердито кивнула Сэльви, плюхая на лоб седому мокрую холодную тряпку, бережно её расправила. - Дурнее меня дурак! Чуть руки не лишился. Сам себе связки порвал, ну разве мыслимое дело? Ух и устрою я тебе, когда магию выучу толком! А пока буду сидеть и гордиться, как ты их, а? Родич твой куда как поплоше дерется. Ты у меня лучший, самый-самый.
  - Это кто? - потряс головой несчастный эльф, шалея от манер ведьмы. - По виду типичная демоница, по речи - тоже. Я её чуть не зарубил.
  - Имел бы дело со мной, - усомнился Орильр, блаженно щурясь. Руки девушки гладили плечо и боль уходила. - Знакомься, это Сэльви, моя жена. Будь повежливее, ты ей сегодня жизнью обязан.
  
  Мастер боя задохнулся и молча кивнул, пытаясь усвоить совсем уже невозможную новую информацию. Зато Сэльви окончательно вернулась в свое обычное, с точки зрения знающего её второй день Орильра, солнечное настроение и щебетала, напевала и вертела головой, рассматривая лес и прикидывая, где остался мешок с вещами. Убедившись, что без её помощи муж проживет часок-другой и не сойдет с ума от боли, Сэльви ушла за мешком, то и дело окликая ворона и требуя уточнять дорогу.
  Вернулась она двумя часами позже, пыхтя и вздыхая. Хромота почти прошла, и тяжелый вьюк выносливая Сэльви тащила уверенно. А еще - она была горда собой до последней крайности. На плече болталась тушка зайца, уравновешенная двумя утками. На вопрос 'откуда?', без труда читаемый во взглядах эльфов, добытчица презрительно фыркнула и показала малый лук.
  
  - Ох, что-то с тобой сильно не так, - засомневался Орильр. - У вас с деревушке что, всех детей учат стрельбе из эльфийского лука? Этот сделан с большим усердием, весьма сложен. Видишь, плечи неравные?
  - Я думала от небрежности, - весело блеснула глазами Сэльви.
  - Кстати, наши женщины всегда использовали именно такие, - припомнил Кэльвиль. - Легкие и удобные, но люди их не знают.
  - Ты глупый муж! - фыркнула Сэльви, игнорируя второго собеседника. - Я чувствую все твои вещи, они меня учат. Сам говорил. Один разок ушибла руку, больно, а потом приспособилась. Хороший лук. Сам целится, сам дичь ищет.
  - Сам ощипывает, свежует и разделывает, - рассмеялся Орильр, осторожно усаживаясь и позволяя Кэльвилю помочь, подпихнуть под спину мешок и придержать плечи.
  - Вам жаркое или пироги с зайчатиной? Мне добрая бабушка подарила сковороду. Сказала - мы хорошая семья.
  
  Идея пирогов окончательно примирила Кэльвиля с темноглазой ведьмой. Эльф признал её право распоряжаться лагерем и усердно носил воду, собирал травы и жег длинный костер, отгребая подходящие угли для приготовления обещанных пирогов.
  Пироги спели, распространяя удивительный и, по словам Орильра, целительный, запах. Тем временем Кэльвиль коротко рассказал о дороге с юга и делах гномов. Вороного коня путники оставили в деревушке, похожей на приютившую Орильра. Дикий лес мало подходил для лошади, приходилось ради коня вырубать тропу и искать обходы многих завалов и лощин. Потом Кэльвиль выслушал историю злоключений угодившего в темницу мастера, сокращенную радикально, чтобы не беспокоить и так готовую заплакать Сэльви.
  Какой-то король унижал и морил голодом её мужа! Ненадолго ведьма даже задумалась - не сделать ли для него исключение, пожелав неприятностей, как самому настоящему и гнусному ведиму? Что-нибудь не особенно зловредное, но неприятное и неудобное - типа бесконечной икоты. Или расстройства желудка. Седой поймал задумчивый взгляд жены, уточнил причину и долго не мог успокоиться, то и дело хихикал, представляя икающий двор эльфов на золотых горшках.
  
  - Нет, это слишком страшно, - кое-как отдышался он. - Лучше уж я сам займусь королем. Пора его смещать. И Стену убирать - тоже.
  - Теперь её никто не сдвинет, - затосковал Кэльвиль. - Кровь убийцы для заклятия бесполезна, Стена его даже не пропустит. А старшая кровь мертва.
  - Спасибо за идею, - обрадовался Орильр. - Удивительно, как я сам не вспомнил это вовремя? Теперь попался наш Лэйлирр. Он-то наверняка и не ведает своего бессилия, голова от величия здорово мутится.
  - От голода, - гордо поправила Сэльви, разрезая пирог, вкладывая на деревянные дощечки и усердно украшая. - Приправа из трав с грибами, еще ягоды толченые и утиный супчик. Но придется прямо из котелка есть, его мало и вообще, вышло густовато. Еще я решила закоптить часть мяса, а печеночку вот, отдельно подаю. Пробуйте.
  
  Она нервно мяла остатки запасной рубахи Кэльвиля, разорванной на повязки и теперь сгодившейся для салфеток. Любой муж выгонит жену, не способную угодить с обедом. Тем более такой - эльф, наилучший боец и вообще умница. К тому же недопустимо, возмутительно красивый. Может, его дрянная эльфа только своей кухней и держала? Что тогда делать ей, в деревне не изучают королевское меню...
  Вопреки опасениям Сэльви, оба эльфа ели и хвалили совершенно искренне. А еще приятнее то, что Орильр первым заметил, - она себе не положила ни кусочка.
  
  - Отравлено? - насмешливо возмутился он.
  - Жена ест то, что ей оставят, - вразумила его девушка с некоторым удивлением. - Так положено. Вы дрались, ведьменей кучу порубили, а я только под ногами без пользы путалась.
  - Прогоню, - пригрозил Орильр. - Надоели мне твои деревенские порядки. Ешь, как все. Вон, Кэль подавился из-за твоих глупостей. Он же безнадежный эльф, его Эриль из Круга не выпускает. Так и норовит всех поголовно спасти и осчастливить.
  - Ладно.
  
  Сэльви положила себе самый маленький кусочек и заулыбалась. Получила подзатыльник и другой кусок, большой и сочный. И гордо блеснула глазами. Вот у неё какой муж - ничего ему не жаль для своей Сэльви.
  Кэльвиль воспользовался семейной сценой и утянул не глядевшийся мастеру кусочек. Потом он с трудом впихнул в себя несколько ломтиков копченого мяса. И блаженно вздохнул, жмурясь от счастья. Среди людей попадаются такие, как эта ведьма, способные готовить куда вкуснее любого эльфа. Они от души стараются, угодить хотят, и это для вечного очень заметно.
  
  - А где ты нашел эту замечательную жену? - задумался светловолосый.
  - Я одна такая, - вспыхнула радостью Сэльви. - И это я его нашла. Вы уж ночуйте, за раненым следите, а я схожу за конем.
  
  Орильр попытался возразить - и махнул рукой. В чем-то девушка права. Кэльвиль должен сидеть возле раненого. К тому же, хоть он и не признается, от заклятий Черных пострадал изрядно, оттого и ест за троих. Сам седой пока ни на что не годен, плечо делает вид, что вот-вот заживет, лишь пока его не тревожишь и малым движением. А человеку, до сих пор лежащему без памяти, нужны покой, уход и тепло. Черных теперь в округе нет, наверняка все ближние знали новость и шли туда, к заставе, 'греться' у костра ведьмы. Звери Сэльви не обидят, в этом он не сомневался.
  Девушка собралась быстро, благодарно кивнула, принимая флягу, с важным видом и как минимум трижды повторила Кэльвилю рецепт овсяной каши, велела усердно отдыхать и приглядывать за её драгоценным Риром.
  Пепельно-розовый закат уже остыл, когда девушка закончила процедуру воспитания эльфов и обучения их жизни в лесу. Оба молча и усердно кивали. Для них, следопытов, наставления были забавны, но зато забота в голосе читалась настоящая и вслушиваться в её звучание оказалось очень приятно. Орильр напоследок снял с шеи цветную нитку со сложным узлом и надел жене, велев если что случится - дергать и звать, так легче будет услышать.
  Черноглазая заулыбалась и с самым невинным видом уточнила - а если она просто соскучится? И, не дожидаясь возмущения, вскочила, пошла прочь. Не глядя, поманила пальцем ворона и старый слетел и сел на плечо, довольный тем, что о нем помнят. Потрохами угостили, мясом, а теперь зовут руководить походом.
  Орильр своим чутким слухом еще долго ловил каркающие замечания мудрого. Было похоже, что ворон дословно повторят один из уроков основ магии для начинающих.
  Когда тишина очистилась от лишних шумов, он обернулся к Кэльвилю.
  
  - Не смотри так. За Стену я не возьму ни тебя, ни её. Страшно там, Кэль. В ночь отдохну и уйду, не хочу вашими головами рисковать. Давай сразу уговоримся, где я вас стану искать. Весной, не раньше, ты совсем бледный. Чем они тебя?
  - Всем, - вздохнул эльф. - Спасибо Лоэльви, он мне наговорил отменную многослойную защиту, она выгорела, а свое дело сделала. Лучше ты мне поясни: как ты умудрился научить девочку Алмазному щиту? Это же невозможно. А когда ты рубил первого, она так играючи второго выключила... чудо, как ловка. И быстра.
  - Не учил я её, - удивил друга седой. - Из этой очаровательной ведьмочки заклинания сыплются случайным образом. Прошлый раз был Цепень, и при том полный. Сегодня еще и Удавка, если успел заметить. Кажется, в её варианте это звучит 'Чтоб ты подавился'. И никакой школы. А по силе - хорошо, если третья ступень. Может, и четвертая.
  - Сколько надо, не меньше, но и не больше, - кивнул задумчиво Кэльвиль. - Выходит, она для Черных - как мед для ос. Не просто уголь силы, а настоящий костер. Вот они и слетелись погреться.
  - Береги её.
  
  Светловолосый задумчиво кивнул. Подбросил дров, проверил мирно спящего Брава и помог Орильру устроиться поуютнее. Безветренная ночь у костра тепла, она убаюкивает, шлет добрые сны. И долгие.
  Орильр проснулся в послеполуденном жарком мареве, совсем летнем. Некоторое время седой недоуменно глядел в синее небо. Второй день он спал без тревог, глубоко и тихо. И второй день, можно спорить на что угодно, его успешно околдовывала хитрая ведьма. Такое ощущение, что обман эльфов - это обычное дело у них в деревне, с младенчества этому обучают...
  Черная усатая конская морда заслонила солнце и попробовала пожевать капюшон. Знакомая маленькая рука ласково отшлепала хулигана по храпу. И темные кудри укрыли остаток неба.
  
  - Ух, как я бежала! - честно призналась ведьма. - Опять ведь хотел меня бросить? Я сразу догадалась, когда ты легко отпустил за конем. Обманщик!
  - У тебя красивые волосы, - зевнул Орильр. - Мягкие. В отличие от характера.
  - Ты мне зубы не заговаривай, - обрадовалась Сэльви, роняя голову на грудь седого. - Правда красивые?
  - Да.
  - За Стену мы пойдем вдвоем. Ты - королю морду бить, а я, по деревенскому обычаю, лохмы гнусной эльфе драть. Это семейное дело, Рир. И вообще: никуда ты больше один не пойдешь. И только попробуй меня оставить на этой стороне своими дурацкими уловками! Я упрямая, или в лепешку об Стену расшибусь, или все же дырочку в ней проковыряю. Понял?
  
  Орильр кивнул, с удивлением понимая, что рад упрямству жены. Возвращаться в Лирро ему не хотелось ничуть. Более того, на душе копилась такая темная и мрачная обида за прошлое, что с ней пускаться в путь просто опасно. Или себя угробишь, или других, и не обязательно виноватых. Да и плечо, если честно, пока не располагало не то что к дракам - даже к стрельбе из лука.
  Во сне завозился Кэльвиль, потянулся, замер. Вскочил, удивленно осмотрелся. И рассмеялся. А довольная Сэльви уже доставала из вьюков козий сыр и творог, купленные в деревне для позднего завтрака. И, хитро щурясь, поясняла. Никакой магии к эльфам она не применяла вчера, вот еще! Сама додумалась - учуют. И не обманывала их, скажут тоже! Так и сказала - ягоды давленые, приправа из трав с грибами. Кэльвиль захихикал и ушел проверять состояние Брава. Воевода по-прежнему спал, но дышал куда свободнее и спокойнее, чем вчера. Эльф заново осмотрел раны, нашептал слова лечения и втер мази.
  А Сэльви тем временем усаживала своего мужа и, как выразился тот, окружала сплошной заботой. Умывала, кормила, расчесывала его седые волосы, гладила плечо, заново прогоняя боль, и получилось даже лучше вчерашнего. Наконец она осталась довольна результатом, встала и важно сообщила, что идет на охоту. Эльфы молча стерпели и это оскорбление. Лишь когда черноглазая скрылась в лесу, Кэльвиль пожаловался.
  
  - Рир, мы с тобой выродились. Нас, следопытов, в лесу кормит человеческий ребенок.
  - Она не ребенок, она ведьма, - беззаботно усмехнулся седой. - И к тому же умная. Знаешь, я её начинаю уважать. Обычно людям требуется куда больше времени, чтобы я в них поверил. И чтобы начал понимать - тоже. Она ушла думать, Кэль. И плакать, у неё зверски болит рука. Потому я и не возразил. Могу добавить: у неё не только рука болит.
  - Вот как? - вскинул брови эльф.
  - Да, - вздохнул Орильр. - Девочка куда сложнее, чем положено жительнице села. Она видит, насколько мы иные. И очень старается быть... достойной. Ужин этот королевский, на пять блюд. Когда я увидел утиную печень отдельным блюдом, чуть не задохнулся.
  - Кстати, у неё и это получилось отменно.
  - Да, прямо осенний бал. Салфетки, листики узором. У неё жуткий синяк. Лук тугой, и упирался он, пока не согласился помогать, весьма сильно. Но она упрямее. Я отдал ей твою перчатку, а не то всю руку порвет. Взял не спросив. Не сердишься?
  - Нет, конечно. Если позволишь, я спрошу - что натворила Нильэса? Ты вроде не обижал её, да и она, по твоим словам...
  - Давай уж я скажу правду, - сморщился Орильр. - Сделал глупость, женился на внешнем сходстве, думая о другой, вот и получил, что заслужил. Её род попросил у меня разделить с женой все права. Больно думать, но ей всего лишь хотелось получить камни. У меня была дивная коллекция побрякушек, накопились, знаешь ли. Гномьи подарки, ранние работы Бэля, еще до увлечения архитектурой. Часть алмазов короны Рэлло. Много всего. Когда меня объявили изменником, она унаследовала настоящее состояние, по любым меркам.
  - Алмазы Рэлло? - охнул Кэльвиль. - Откуда?
  - Ох, - загрустил Орильр, - это я ляпнул сгоряча. Старая история.
  - Я полагал, ты несколько моложе ЭТОЙ истории, - с подозрением сообщил светловолосый. - Пока не увидел, как ты положил вчера троих ведимов. Полагаю, такого боя никто уже очень, очень давно не наблюдал. Со времен, когда еще живы были храны древней королевы. Зато теперь я понимаю, как ты пробираешься за Стену. И почему у имени Орильр нет второй части - указания на род. Эриль о тебе знает?
  - Ну слова не скажи, уже остальное додумывает! - сердито хлопнул себя по колену Орильр. - Эриль слишком хорошая наставница. Занялся бы ты костром, а? Догадливый...
  
  Кэльвиль рассмеялся и встал, церемонно поклонился, почтительно шепнул 'как пожелаете, ваше величество' и ловко скользнул в лес, уворачиваясь от двух пущенных в спину лучин. Слишком легкие и медленные для копий, они не догнали расторопного эльфа, еще более расстроив седого. И растравив боль в плече. Пофыркав и повздыхав для порядка, Орильр взялся укладывать вещи в заплечный мешок, придирчиво отбирая лишь самое необходимое. Стена рядом, а на той стороне отсиживаться в дебрях не придется.
  Мешок уже был завязан и готов к дороге, а костер горел жарко и ровно, когда вернулась Сэльви и небрежно бросила на траву трех зайцев и утку. Эльфы переглянулись, дружно и шумно восхитились. Смотреть, как девушка краснеет и моргает от удовольствия, обоим очень понравилось. А добытчица стремительно разделала мясо и обеспечила Кэльвиля новыми указаниями - как хранить и готовить. Особенно внимательно эльф выслушал часть рассказа про снотворное из ягод и трав - безвредное, вполне подходящее для Брава. Сэльви еще раз спела над воеводой странную простенькую песенку, которая, как уже поняли эльфы, могла сопровождать любые заклинания. Ведьма часто сама не знала, что у неё получится на сей раз - просто старалась сделать как можно лучше, и со временем запоминала наиболее удачные движения послушной ей силы.
  Орильр неспешно устроил на спине мешок, осторожно встал и разогнулся, довольно отметил, что боль уже совсем невелика. Его Сэльви вылечила очень ловко. И, пристроившись рядом, продолжила свое дело, гладя пострадавшее плечо прямо на ходу.
  Ворон топтался у мяса и задумчиво глядел на эльфов - уходящего и сидящего рядом. Ведьма просила приглядеть за раненным и беречь его спутника. Еда тоже здесь, - отменная, много. Выходит, можно остаться. Места знакомые, а для дальних путешествий он, старый, уже не годен. Как погоняли его вчера, разыскивая злых людей, так и выдохся, устал. Не тот он теперь, что в прежние годы, ослаб... То есть - заслужил отдых.
  Определившись, ворон довольно отвернулся от леса, плотнее пристроил мясо у кочки и взялся за ужин.
  
  ***
  Диаль-а-Шаэль напился и неодобрительно осмотрел свою новую флягу. Серебро, дарующее ясность мыслей и зоркость к нездешнему. Аметисты темной глубокой воды без единого облачка мути. Магический узор, сберегающий воду свежей и прохладной. Вроде бы все как надо, но - не то. Прежняя фляга была проще, без камней и узоров, в добротной потертой кожаной оплетке, сберегающей её от рождающего звук соприкосновения с иным снаряжением.
  Чеканку нынешние эльфы не уважают, - проста и лишена магии.
  Сотен семь лет назад, когда он еще не родился, жили проще. Вещи ценили за их полезность, а не за украшения и дороговизну. И уважали превыше прочего доброту рук, создавших и подаривших вещь. Фляга жила в роду Шаэль давно, и создал её сам Кэльвиль, еще мальчишкой. Говорят, в подарок маме. Кузнецом и ювелиром мастер боя не стал, фляга вышла у него простой, чеканка не слишком изыскана. К тому же за века постоянного использования серебро исцарапалось, вытерлось, Кое-где смялось, теряя нанесенные тонкими штрихами фрагменты картинки. Да и чернение сильно пострадало. А еще имелись следы починки.
  Над старой флягой посмеивались при дворе, но это их дело. Они ведь не знали, что и без магии вода оставалась свежей и сладкой, берегла от сна в долгих ночных дежурствах, дарила радость. Новую флягу заказал для него Вэриль. Почти друг. А может, и совсем настоящий друг. Теперь трудно разобраться в этом, все стараются не болтать лишнего. Особенно в последний год.
  Диаль убрал флягу в нелепый для службы на пограничье замшевый футляр. Вся застава смеялась над этим дивным изобретением столичных модников. Как же! Полированное серебро надо беречь от малейших царапин... После первой же ночевки в низинах лиловый нежный мешочек с многоцветной вышивкой задубел и сморщился. Сменил цвет и теперь выглядел как нечто невнятное, буро-серое, слегка пятнистое. Фляга неохотно заползала в неказистый кожух и жалобно скрипела по накопившемуся в замше песку, обдирая полировку.
  
  - Опять ты распугиваешь белок этой гнилой сливой! - старший хран вынырнул из тумана беззвучно, как всегда. - Ну что ты мучаешься, малыш. Оставь её в лагере и сделай себе нормальную, сам. Ты уже половину отряда обеспечил кубками. Кстати, вода в них отменная, а вино и того лучше. Я проверил свой, спасибо. У тебя рука легкая.
  - Так она мне в подарок дана, - виновато вздохнул Диаль. - Неудобно.
  - В знак наличия общих интересов, - презрительно скривился хран. - Знаю я твоего 'друга'. Он отсюда в две недели в столицу вылетел, как стрела с тетивы. У меня доносов не пишут. Вот и вышло, знаешь ли, странное дело. Места топкие, и кое-кто чуть не утоп... Потом приезжали важные эльфы из тайного приказа. Но, - хран рассмеялся, - до болота не дошли. Там же грязь на сапоги липнет! На замшевые. Представляешь себе эльфа в лесу, в замшевых сапогах на высоком каблуке?
  - Нет, - рассмеялся Диаль.
  - Вот и сделай себе нормальную флягу, малыш. Жить станет веселее с хорошей водой. Современная магия - она вся на фокусы изошла. И на двусмысленность. Ты пьешь, а мысли крутятся. Ты, добрая душа, считаешь, что в опальном роду а-Шаэль ему нет причин искать выгоды. А он иного ищет. Застава моя многим покоя не дает. Понял ли?
  - Спасибо, теперь - да.
  - Идем, сменили тебя, уже вечереет. Куда дел старую флягу, кстати? Твой дед Кэльвиль её очень славно украсил. Виноградом и корицей. Ты, бедняга, и не знаешь, что такое корица, у нас в Лирро она не растет. А я еще застал большой мир. И помню, в старой фляге вода всегда была немного пряной.
  - Подарил, я же рассказывал. Как раз про неё.
  - Это правильно, - неожиданно для Диаля согласился хран. - Хорошие вещи надо отдавать с добротой и без сожаления. Увы, не с нами твой дед. Отменный был следопыт. Но как его жена погибла в северных дебрях, совсем с ума сходить стал. С королем повздорил и больше в Лирро не появлялся. Давно, еще Стены не было.
  
  а-Шаэль кивнул и пошел следом за храном. Он знал грустную и темную историю деда. Мама рассказывала. Она вообще любила вспоминать прошлое, хотя теперь это не принято. Современный эльф, если он желает достичь успеха при дворе, должен смотреть вперед, - в спину, а лучше в пятки, короля, - любила уточнять мама с презрением. Кто передал эту фразу в столицу, а-Шаэль так и не выяснил. Но уже пять десятков лет мама живет в маленьком поселении в диких гнилых местах северо-восточного удела. Там содержат - вот ведь гадкое слово - тех, кто недостоин лучшей участи. Говорят, провинившихся плохо кормят и заставляют работать до изнеможения. Но точно ничего не известно. Оттуда не просачиваются даже слухи. И мама не вернется. Она останется на полях, где растет голубой лен, до конца этой своей жизни. То есть пока не смирится и не согласится уйти в сон забвения.
  Пятьдесят лет назад одной фразы было недостаточно, чтобы стать в представлении тайной службы полноценным заговорщиком. Хоть в этом маме повезло. Он содрогнулся, сознавая, что могло быть в худшем случае. До встречи с седым эльфом Диалю казалось, что окончательно бессмысленными и необоснованными приказы короля не могут быть. И что заговор действительно существует, просто иногда трудно отличить настоящих хитрых недругов от иных эльфов, просто неудачно и не вовремя высказавших свои мысли. Для нас шутка, а им, тайному приказы - чудится умысел... и есть отчего. Ведь погиб же прежний король! Это - горькая и неоспоримая правда. Значит, правда и то, что в кольце Стены живет его убийца. Пять сотен лет, и до сих пор - не найден. Любая тайная служба начнет лютовать, если столкнется с таким коварством!
  Диаль вспомнил мертвую выгоревшую кожу седого и его жуткий спокойный взгляд. Нет, этот эльф не убивал короля. Зато король убивал своего подданного, медленно, страшно и с удовольствием. И мог так же убивать маму. Ему ведь все равно, теперь Шаэль не сомневается. Главное - не заговор. Главное - возможность контролировать всех. И Стена в таком случае не преграда, а благо. Как можно не покориться, если нет выхода из кошмара? Поля льна, рудники, подвалы - все это нескончаемо. Душа устает и сон одолевает самых упорных. Раньше или позже, вот и вся разница. Эльфы, увы, живут вечно...
  По-настоящему хорошо и спокойно после того, как увели маму, Диаль прожил лишь последний год. В лесу есть настоящее дело - охрана обжитых земель от хищных зверей, например. Да и тренировки с оружием у а-Виля отменные. Застава, куда его сослали, разжаловав до рядового охранника, к тому же без права бывать при дворе, - лучшее место в Лирро. Диаль усмехнулся. Год назад у него отобрали остатки имущества, уцелевшие после того, как увели в поселения маму. И старый родовой дом отошел во владение короны. Хотели сделать больно, но не вышло. Не жаль вещей, а дом - он без мамы пустой. Зато у храна Жильвэ все младшие - как родные дети. Здесь тепло, уютно и нет предателей, готовых служить тайному приказу.
  Зато слухи из столицы такое доносят до чутких ушей!
  Говорят, советника, выдумавшего для седого пытку в камине, в том же самом камине и уморили. Король сидел и лениво спрашивал, как открывается тайный ход. И куда он выводит? Снова и снова, изредка подбрасывая дрова. А советник метался и искал, обжигая пальцы, выл, корчился, умолял... Нет, его не жаль. Тот, кто предложил для другого 'Черную осу' должен умереть. Его, насквозь гнилого, и сон забвения уже не исправит.
  Потом тряхнули пыточный приказ. Тем, кому не повезло стать обедом забытых всеми древних ящеров, пришлось умирать долго и тяжело. Но и этого королю показалось мало. Придворные стонали от страха и уходили в сон целыми семьями, пытаясь спасти жизнь. Доносы засыпали тайный приказ до самой крыши, туда набрали немало новых служителей для их чтения. Эльфов теперь хватали среди ночи и белым днем. Цены на лен упали до небывалого уровня - поля все до малого клока ухожены. И подвалы не пустуют, а король все более сходит с ума. Говорят, Рольэри тоже сослан. Его в последний момент успел спрятать далеко на юге Верховный хран. Единственный, кто пока цел из толковых порядочных эльфов. Потому что ему верит даже король. Ненавидит, но знает - этот не умеет готовить яды и бить в спину. Зато обучен охранять. Даже тех, кто неприятен - присяга превыше симпатий... А охрана короля присягает даже не ему - самой стране, Лирро. И потому не может пойти против короля, что угнетает Верховного, как сказал однажды а-Виль. Ему виднее, он древнейшему из воинов долины - брат. Поздний, рожденный матерью во втором браке, после сна забвения. Но признанный и любимый Жависэлем.
  Диаль шел и думал: что же все-таки знал седой? Вот загадка - из всех самая интересная. Это нечто огромное и важное. Потому что ищут его до сих пор. Тайный приказ, следопыты, маги... Интересно, где можно спрятаться в Лирро так надежно? Хотя он говорил, что уйдет отсюда, тогда как и куда? И как можно покинуть страну, огороженную Стеной магии? Вопросов много. Жаль, ответов к ним нет и не предвидится. Диаль честно рассказал старшему храну всю историю своего позорного дежурства в старом дворце, не утаив ни ужина из крысятины, ни подаренной седому фляги. а-Виль слушал с большим интересом. Тогда старший специально устроил 'проверку новенького', уволок на болота, там нельзя ничего подслушать. Да и подойти невозможно, топи приграничья обширны и опасны, их знают единицы, и все они - надежные эльфы.
  Интересно, седому пришлась по вкусу вода из фляги Кэльвиля? Хоть это бы знать. Все же дедова вещь, родовая. Кроме неё, из принадлежащего Шаэлям ничто не уцелело. И уже никогда не вернется, даже если король вдруг одумается и маму признают ни в чем не виноватой. Ценности предателей плавят, тем 'очищая'. Дикость, полная и нелепая, как все новые идеи короля. Да и прежние - не лучше.
  Шедший первым хран остановился. Более того - замер, затем поднял руку, требуя слушать лес. Мягко погладил рукоять длинного меча, родового оружия а-Виль. Чуть наклонил голову и положил вторую руку на лук, но не стал извлекать ни того, ни другого оружия. Шаги явно женские, это понял уже и сам Диаль. Легкие, уверенные, быстрые - и определенно они приближаются от вершины лесистого сухого холма так точно, словно незнакомка знает, где искать храна. Хотя найти в лесу следопыта...
  Она вынырнула из-под низкой ветки ивы и довольно кивнула, отмечая успех невозможного поиска. Хран возмущенно тряхнул головой, гоня наваждение. Мало того, что не эльф - а это немыслимо. Так еще и явная демоница - так их описывают легенды. Тонкая, гибкая маленькая женщина с волосами и глазами цвета безлунной ночи. Злая и смертоносная... В мире людей их звали, кажется, ведьмами.
  Ведьма презрительно фыркнула, прочтя на лицах эльфов явно знакомый ей портрет не-себя.
  
  - Как я рада вам! Теперь он уже никуда не денется, будет терпеть, как я ему волосы расчесываю, полный месяц, - победно, но непонятно, сообщила она, улыбаясь. - Ну, радуйтесь, я злобная ведьма Сэльви. Хотите, подниму руки и покричу 'у-у-у'?
  - Как-то ты не похожа на опасную злодейку, - возмутился хран. - И, даже без 'у-у-у', за эльфийскую женщину точно не сойдешь. А людей в круге Стены нет и не может быть.
  - А я? - резонно возразила черноглазая. - Вот еще глупости! Я очень даже есть. Как вам мое произношение, кстати? Ух и трудный язык, ну жу-уть. Рир меня чуть не отлупил за глупость. Полагаю, к роду Шаль принадлежит младшенький. Синеглазый, Кэль бы гордился. Ничего, еще успеет. Ты ему кем доводишься? Племянником там, или подальше?
  - Внуком, - Диаль кое-как ошарашено сообразил, что ведьма зовет так неподобающе непочтительно 'Кэль' именно великого деда.
  - Очень приятно. Ну, я рада, что вы явно не злобные эльфы. Мужа моего не обижайте, договорились?
  - Стоп, - нашел возможность вмешаться в болтовню хран. - Кого вы, госпожа, искали? И как нас нашли?
  - Шаэля, ясное дело. На спор, я же ведьма, вот и взялась найти по предмету его хозяина. Вообще-то шансов было мало, я раньше не пробовала. Но я упрямая.
  
  Хран задумчиво кивнул и с растущим интересом пригляделся к тонкому мечу на поясе ведьмы. Таких в Лирро не ковали уже веков... да тридцать, никак не меньше! Секрет утратили, как и записи, и сам сплав. Да и стиль боя - тоже. Нечто дикое и бессмысленное по самому своему названию - 'оса в осиннике', кажется. Женский стиль. И явно подходящий для этой особы. Угадать любое её следующее слово невозможно. В движениях, наверное, такая же неразбериха. Не приведи небо испробовать.
  
  - Так как насчет мужа? - возмутилась затянувшемуся молчанию черноглазая. - А то я нервничаю.
  - Под луком стоять - не нервничаешь,.. - начал хран.
  - Он лучше стреляет, - гордо вскинула голову ведьма. - Он у меня вообще, самый наилучший. Соглашайтесь на мир, а то ему родню убивать противно, нежный, как вы все. Ну, в душе. Глубоко.
  - Мир так мир, - заинтересованно кивнул хран. - Где муж?
  - У-у, отспорил право звать меня Сэль, хотя мне это имя не нравится, - блеснула глазами ведьма, притворно огорчаясь. - Не услышали вы его, такое было условие. Обернитесь.
  
  Хран сокрушенно покачал головой. В лесу его еще ни разу не позорили так сокрушительно и страшно. Рослый зеленоглазый эльф стоял в двух шагах за спиной Диаля. В двух!!! На болотистой низине. Да в чахлом кустарнике, из которого они выбрались только что, водяную крысу не утаить!
  а-Шаэль охнул и шагнул вперед, хран чуть расслабился: знает. Явно рад встрече, и еще - удивлен. Жильвэ присмотрелся и задумчиво склонил голову чуть влево, по старой привычке. Тот самый седой эльф, которого год ищут всей страной. На листки с его описанием все запасы бумаги извели. Там указано - изможден, тяжело ранен, возможно болен и не дружит с рассудком. Полумертвый, как же! Он и для вполне живого слишком хорош. Вымершая порода, настоящий хран, в древнем понимании. Синеглазый радостно заулыбался, недоверчиво изучая свою старую флягу, пристегнутую возле чужого пояса.
  
  - Не верну, - рассмеялся седой, поймав взгляд. - Тебе дед передал новую. Держи.
  - У нас рядом шалашик имеется, на случай дождей, - деловито сообщил Жильвэ, стряхивая недоумение и вспоминая о важном. - Пошли, там говорить уютнее. Как вас называть, странные гости?
  - Я Орильр, моя жена - Сэльви, - поклонился седой. - И разговор, ты прав, будет долгий. Мне надо не просто во дворец, достойный а-Виль. Мне необходимо застать в одном зале вашего паскудного короля и Верховного храна.
  - Нашего? - прищурился хран удивленно. - Знаешь, его никто не выбирал. Мы угодили в ловушку. Стена неодолима, а он - последний обладатель крови а-Тэи. Тогда казалось - разберемся, выловим убийцу, Стену как-нибудь одолеем, да и выберем постоянного правителя. Жависэль его признал наместником, не более. А потом все пошло криво, и хуже год от года.
  - Ты отчаянный эльф, - усмехнулся Орильр. - Наговорил уже столько, что доносы писать - одно удовольствие. Но у тебя здесь, кажется, единственное место в Лирро, где этого не делают.
  - Именно, - гордо согласился а-Виль.
  
  И вежливо кивнул, пропуская гостей в шалаш. Сэльви нырнула первой и довольно завозилась внутри, наспех организуя уют. Орильр смотрел на её старания в ликвидации пыли и листьев, в расстилании салфеточек и распаковке припасов - и улыбался. Соглашаясь признать право черноглазой назвать его 'судьбой', он понятия не имел о своей удаче. Сэльви с самого начала мало походила на деревенскую простушку. И в её любимой присказке 'у нас в деревне делают так' была настоящая ирония - уже слишком сложное и тонкое для этой самой деревни понятие. Она обладала природным живым умом, удивительно легко и усердно училась. И менялась, буквально каждый день. Даже внешне, если припомнить. Впрочем, в её шестнадцать и точно, с каждым днем становятся все симпатичнее. Орильр подозревал, что годам к двадцати пяти Сэльви станет настоящей красавицей. Избавится от своих синяков, от худобы и забитости. Он уже приучил её ходить, расправив плечи и голову держать высоко и гордо. А как иначе, при такой-то замечательной шее? Сэльви освоила не только походку эльфа, она стала внутренне куда свободнее и прямее. Смотрела без робости и не пыталась кивать и соглашаться с каждым словом, скрывая свой характер. Впрочем, и упрямство у неё замечательное, веселое и не через край.
  Еще с ней уютно. Тепло, он и забыл, как это хорошо - когда не один. А может, и не знал. Потому что прежние подруги были только красивы или милы, они годились для балов, размеренной жизни и столичного общества. Эта - другая. Она умеет быть по-настоящему преданной. Не грустит, и не упрекает его тяготами пути, хотя через дикий лес им пришлось двигаться и быстро, и сложными дорожками. Одно болото чего стоит! Но она просто шла и усердно делала каждый привал едва ли не праздником. Как и теперь: в две минуты обжила шалаш, даже хран выглядит потрясенным. Его, следопыта, сперва подстереги в лесу, а теперь пытаются накормить. И, как всегда, вкусно.
  До утра хран слушал и думал. Предлагал, выбирал варианты, хмурился недоверчиво. Уговаривал не спешить - у короля сильные маги, сомнут, и снова окажется седой в подвалах, да и жену его некому станет защитить от бед. Но гости твердо стояли на своем, - приходится спешить. У эльфов вечность впереди, как им наивно кажется. А за Стеной мир в большой беде и там ведимы куют новую большую войну, не дают никому времени на раздумья. И отсидеться за кольцом черных стен не получится. Отсиживаться хран вовсе не желал, и потому с трудом, нехотя, принял план гостей. Поспешный, - недовольно отметил он, глядя на ведьму и подозревая, что именно она так испортила характер седого, заразив его человеческим пороком, необдуманностью в решениях.
  Короткую записку для Верховного написал седой, а Сэльви долго пела над ней свои наивные стишки, приводя в окончательное изумление эльфов. Что она делает - сама не знает, но видно: очень старается. Муж велел скрыть надпись от глаз любого, кроме того, кому по доброй воле будет передан в руки листок. Он и сам мог бы надежно спрятать текст - но опасался, что след магии эльфов обнаружат. Тем более след его магии, самого разыскиваемого существа в Лирро. А дикий деревенский метод Сэльви никому не понять, а значит, и не заметить. Сила нынешних магов не подкреплена гибкостью ума и наблюдательностью, это просто природный дар и туповатое усердие, необходимое для продвижения по службе. В ходу два-три раздела древних знаний - поиск беглых 'заговорщиков', обнаружение ядов, боевая магия, именуемые дознанием пытки, да еще украшение праздников, пожалуй. Все по книгам, как положено.
  Хран смотрел на ведьму, весело поющую нечто бессмысленное про осень кленов и туманный вечер. Как это может сработать? Сам он не маг, знает только необходимое следопыту - поиск, дальнее наблюдение, сокрытие следов, несколько несложных боевых заклинаний. Сэльви довольно изучила бумажку и заулыбалась похвале мужа.
  Листок лег в руки а-Виля. Пустой, слегка помятый и украшенный парой жирных пятен. Хран смущенно добавил еще пару отпечатков пальцев. Готовила ведьма отменно, этого у неё не отнять. Хран искренне обрадовался, получив в дорогу весь запас холодных копчений из мешка седого.
  
  - Ждите, - велел он, укладывая листок среди нескольких таких же. - Я постараюсь вернуться скоро. Два дня до конюшен. При хорошем коне до столицы пять дней, еще один - чтобы застать Жависэля. Обратно будет не так быстро... не вернусь до первого снега - значит, надо вам самим добираться.
  - Глупости, - рассердилась ведьма. - Все будет хорошо. Хочешь, поспорим? Ну давай, потом решим, на что...
  - Не соглашайся, - быстро посоветовал Орильр. - Она не только упряма, как гном. Она еще и везучая. И условия споров страшные. Я вот допрыгался, меня будут месяц причесывать по три раза на дню.
  - Седину счесывать, - поправила черноглазая. - У меня получится. Хочешь, поспорим? Нет? То-то же, я стр-рашня ведьма.
  
  Хран задумчиво глянул на своих неожиданных гостей. Простился коротко и покинул шалаш. Уже на бегу он продолжал думать о седом и его жене. Чего греха таить, о поимке беглеца доводилось задумываться и прежде. Он несколько раз пытался представить себе после рассказа молодого Шаэля о пытках и побеге седого, что станет делать, случись ему найти опасного эльфа. И каждый раз в мыслях без боя не обходилось. Тот, кого так страшно предали, унизили, лишили всего, не может ждать от соплеменников ни добра, ни справедливости. Загнанный зверь. Холодный, расчетливый, хитрый, опытный. Может быть, не виновный в гибели короля. Даже наверняка, по мнению Жильвэ. Но накопившегося за пять веком заточения хватит с лихвой, чтобы теперь, считая долго и залечивая раны, возненавидеть весь род эльфов.
  Он, хран а-Виль, вполне оправданно боялся этой ненависти - и встречи. Тот, кто сумел уйти из древнего дворца, не имея и тени надежды на успех, без пищи и отдыха, сожженный, голодный - смертельно опасен. Он будет мстить, не разделяя вооруженных на правых и виноватых. Хран опасался потерять половину своей заставы.
  И теперь усмехнулся на бегу. Половину! Бой! Да возьмись седой мстить - вырежет всех, как младенцев. Он из иного времени, когда еще цвело величие эльфов. Подлинное, а не современное - придворное, жалкое, фальшивое, ничтожное.
  Правда, тогда и сами эльфы были иными, и это тоже забылось, ушло из сознания нынешнего жителя Лирро. Древние умели хранить в душе добро и прощать. Знали - вечным нельзя жить злобой, это их уничтожает. Седой вернулся не мстить, он понял и даже простил тех, кто этого заслуживает. Он пришел спасать задохнувшихся в гнилой лжи родичей. И его замечательная жена - тоже удача, её торопливые и резковатые слова всего лишь от живости характера. Настоящей злобы в ведьме нет. Именно благодаря этой женщине бой стал совершенно невозможен. Оказывается, и так бывает...
  В конюшни Жильвэ попал поздним вечером, добравшись к малому поселку, где заканчивались торные тропы, за полтора дня: скорость, достойная давно минувшего времени великих следопытов. И дело - важнейшее. Из-за столика не вставая поклонился серенький эльфик - служба дознания держала таких комаров при каждой конюшне, желая отслеживать передвижения хранов. Сам-то он и в бою таков, что одной ладошкой прихлопнуть можно, а кровь пьет исправно, оттого и зовется у следопытов комаром. Сегодня его будут гонять, это тоже приятно. Ребята обещали все устроить наилучшим образом, хорошо, что трое из его личного десятка оказались тут. Кстати.
  
  - Измена! - сделал страшные глаза Жильвэ, переводя дух и торопливо хватая сбрую. Он говорил непрерывно, торопливо седлая коня. - У нас, в рядах следопытов, на юге и еще кое-где. Сообщи магам, самым проверенным, лучше в городе, на местных надежды нет, а я поскачу известить Верховного и совет. Король в опасности! Но мы с тобой спасем Лирро. Главное - это мужество. Они могут даже здесь, у нас, объявиться и напасть, будь внимателен. Держись, помощь придет. Коней береги.
  
  'Комарик' едва не упал со своей лавочки, задохнувшись и закашлявшись. Со сна ему уже казалось, что кошмарный заговор раскрыл именно он, и высокие служители это отметят. Главное - все донести до них, не расплескав.
  Серебряный бок лучшего скакуна мелькнул в проеме, копыта суматошно забили набатом - галоп. Эльф ошарашено смотрел вслед храну, ежась от свежего ночного сквозняка, постепенно выветривающего туман из сознания и тепло из конюшни. Как же так? Что, собственно, следует сказать магам? Где и в чем измена? И как вообще он отдал коня, не спросив цели поездки, маршрута, приказа или поручителя?
  Чувствуя себя глубоко несчастным, эльф задумался. Кого теперь ни позови, объявят крайним - его, недосмотревшего. Так стоит ли шуметь? Хран самому Верховному родня, от него лучше подальше держаться, это уже давно понятно. Хотя не только в родне угроза. Известное дело - столица невесть где, а лес вот он, рядом, со всех сторон обступает селение. Эльф встал, торопливо закрыл ворота и заложил засов. А если измена, если коварные следопыты придут за конями? Попробуй им не отдать!
  Словно в доказательство страшных подозрений, снаружи тихо прошел кто-то и мягко, без стука, попробовал, заперта ли дверь. Потом шаги удалились... Доносчик тихо застонал. Сообщи магам! До города еще добраться надо! Будь он постарше, поопытнее, знай он магию дальнего общения... да её теперь всего трое помнят в тайной службе, и до ближнего два дня скачки.
  Шаги снова потревожили мелкий щебень, уже за боковой стеной конюшни.
  Эльф охнул и рысью вернулся к двери, проверил засов и набросил крюк фиксатора. Заговор! Настоящий и опасный. Теперь это очевидно. Но - не у него в приказе, у мерзких хранов со следопытами! Серенький хитро хихикнул. а-Виль не зря так шумел, хотел на него все дело свалить. Зря, не на дурачка напал! Пусть сами разгребают, что бы ни было. Его дело - сторона. Хран Жильвэ-а-Виль крепкий воин, доскачет до столицы и там поднимет, кого следует.
  За дальней стеной раздался отчетливый шепот двух голосов. Что-то лязгнуло, сухо и неприятно. Мужественный 'сторож' охнул, торопливо скользнул в свободный денник и устроился там, в самом темном углу. В конце концов, его дело - наблюдение. Главное - выжить и доложить. А коней украсть нельзя, куда их денешь в Лирро, замкнутом мире внутри Стены?
  
  Жильвэ был уже далеко, но мысли нелепого существа чувствовал все до последней. И улыбался, представляя комарика в углу денника. Завтра утром никто не сообщит магам ничего важного и ценного. А потом станет уже поздно. Он осознал, что доберется в столицу без приключений, едва увидел в первом стойле этого коня. Своего любимого, - резвого, злого и понятливого. Его охотно брали три всадника, те самые, которых он согласился признать. Прочие обходили серебряного десятой дорогой. И потому конь обычно отдыхал больше прочих. Если повезет, уже к исходу четвертого дня он доскачет до дворца.
  а-Виль почти угадал со временем. Закат выгнал на улицы фонарщиков, когда усталый конь гордо прошел по главной аллее дворцового парка. В конюшнях хранов его знали и приметили издали. Жильвэ покинул седло в паре десятков аршин от ворот, за густым заборчиком из туи, рядом вырос дежурный и увел коня, кивнув - не переживай. Местный 'комарик' спит, он узнает о госте не ранее, чем через час. Усталого жеребца надо как следует выводить, и, пожалуй, вычистить, и лишь затем вести в стойло, мимо зевающего соглядатая.
  Верховный хран в это время всегда принимает доклады. Это тоже кстати, потому что рядом. Жильвэ прошел знакомым коридором, показал перстень, выданный ему для экстренных случаев и означающий, что Верховного надо будить, выводить с приема у короля и отрывать от любых иных дел. Высокий хран, берегущий покой приемной, кивнул и сделал приглашающий жест - значит, Сам на месте и задержек снова не случится. Жильве усмехнулся. Удачно, что он не поспорил с ведьмой!
  Жависэль скучал в старом походном кресле, слушая бессмысленные дворцовые сплетни и с тоской рассматривая свое оружие, уже давно пылящееся на ковре парадной стены. Рассохшийся узорный дуб спинки и поручней скрипел и жаловался, стоило эльфу чуть сменить позу. Он вывез вещицу из древнего дворца. Говорят, это подарок, - припомнил а-Виль, - и веков ему поболее, чем Лирро. Три раза кресло восстанавливали лучшие мастера, и Верховный сердито изучал их работу - не обновили ли слишком сильно? Или хуже того, магией оплели. Магию, нововведения короля и нынешних мастеров по дереву, Жависэль не уважал.
  Жильвэ улыбнулся брату. Единственному эльфу Лирро, чем-то подобному в повадках и стати седому. Отцом 'непогрешимого' был один из хранов древней королевы. Говорят, именно его гибели не перенесла мать и ушла в сон, по сути бросив сына сиротой в возрасте пятнадцати лет. Его воспитывали гномы - как это вышло, теперь уже никто не скажет. И вернули домой, в Лирро, только через полторы сотни лет. С этим самым креслом, секирой темной стали и неприятной привычкой поминать не к месту чужих богов. Потом король Лиррэль сообразил, что упрямство и преданность стране тоже сполна перешли к воину от его воспитателей-подгорников. Даже цвет волос у юноши вроде бы изменился. Те, кто знал его ребенком, упоминали светло-каштановые кудри, а у взрослого они стали рыжими. Король сделал мальчишку Верховным храном, именуемым также Шитом Лирро. Жависэль принес присягу и до сих пор ей верен. Хотя отчаянно тоскует по пещерам подгорного племени. Он не напрасно считается лучшим воином страны. И владеет стилями боя, давно утраченными народом эльфов. а-Вилю брат отдал два любимые. А вот обращению с секирой отказался учить.
  Жильве прошел через зал, отмечая хмурый вид брата. Значит, опять король чудит. Последнее время он все активнее посягает на свободу эльфов Верховного, и чем это кончится, никто не знает. Если бы не древняя клятва...
  а-Виль вручил листок, как следовало - из рук в руки. Буквы проступили на бумаге, едва её развернула рука, в которую записи попали по доброй воле гонца. Про что бы не пела ведьма, это сработало, надо же! Жависэль прочел, улыбнулся, как долгожданному, встал и бережно устроил листок на углях камина. Перемешал пепел, делая сообщение невосстановимым для магии, и задумчиво пощелкал короткими ногтями по старому мрамору.
  
  - У тебя?
  - Да.
  - Бери сотню а-Тиса и моих магов - тоже. Двух. Надеюсь, этого хватит. Отдохнешь, когда вернешься. Я его знаю, стеречь бесполезно. Но беречь - следует. Бегом, хран.
  
  Бегом в устах Жависэля - это значит, что вся дежурная сотня покидает город через полчаса. А кто не успел - тому под его началом служить не следовало с самого начала. Бедняжка а-Тис буквально прыгал в седле и пожирал глазами Жильвэ, явного хранителя знания о тайной цели их похода. Прочие выглядели не менее смешно. Они очень давно надеялись на перемены. И поняли - уже, наконец-то, началось. А раз непогрешимый Жас так торопит - дело стоящее, ради прихоти короля он бы своих эльфов в ночь не погнал.
  а-Виль хмурился и прикидывал, как вывести Орильра из болот без шума и под охраной. Занятные идеи были, но все несколько нелепые, словно их в ухо нашептала проказливая черноглазая ведьма.
  Может, так и было. Все, кого следовало охранять, обнаружились возле дороги, в десятке верст вглубь страны от окраинного поселения, куда теперь не надо даже ехать! Судя по красиво разложенной льняной скатерти - недавно сытно покушали. Хран усмехнулся. Словно не их по всей стране ищут! Зато сотне охраны хватило впечатлений с лихвой. Как же! И беглый преступник, и настоящая ведьма, и отлученный от столицы а-Шаэль до кучи: Орильр забавлялся, эту самую кучу устраивая. Его жена и синеглазый эльф дружно нападали на седого, а он лениво отбивался, явно не прилагая к бою и малых усилий. Зато получал большое удовольствие. И не отказывал себе в праве сообщать ученикам о мере их несовершенства.
  
  - Диаль, хватит спать. Двумя клинками надо работать быстро, осознанно, но без этого щенячьего пыла, а ты ими остервенело масло пилишь, к тому же мороженное. Сэль, реши уже наконец, кого ты собираешься убить - меня, этого недотепу или дальний клен... Ах, тебе самой жить надоело? Возможно, тебя это обрадует - с таким решением я не согласен.
  
  Повалив очередной раз обоих, Орильр убрал клинки и кивнул прибывшим, рассматривая их лица с немалым любопытством. Жильвэ понял - ищет знакомых. И виновато вздохнул. Это очень трудно и больно: узнавать и не быть узнанным. В последнее время эльфы стали забывать очень часто и охотно. Хуже того, многие привыкли сном решать любые сложные проблемы. Не повезло с друзьями, не сложилась карьера при дворе, красивая девушка предпочла другого, таланта не хватило и сравнение со сверстниками не в твою пользу - не беда, закрой глаза и сотрутся все печали. Правда, расстаться придется и с прежними радостями, и с памятью, и со знаниями. А еще причинить боль тем, кто тебя любит. Потому что для них заснувший еще хуже умершего. Трудно и страшно смотреть на обновленное глупое детское лицо с прежними чертами, замечать, что даже манера двигаться и характерные жесты сохранились. Но личность - нет...
   Впрочем, Верховный 'младенцев' не ценил и брал в охрану очень редко. Так что Орильру не пришлось сильно расстраиваться - его узнали пятеро, и ни один не счел встречу неприятной, требующей извлечь оружие. Какое там! Воспользовались возможностью и стали выяснять, ломая строй и пробиваясь вперед, как наглой ведьме удалось прорваться в ученицы к упрямому и необщительному мастеру.
  
  - На что мы спорили? - кое-как отдышалась черноглазая, с надеждой глядя на возможный источник новых договоров и обязательств. - Я хочу...
  - Мы не спорили, - заверил её Жильвэ. - Сэльви, это храны, сотня Высокого а-Тиса. Господа, это Орильр... так и не знаю родового имени, но это и не важно пока. Нам всем приказано доставить его целым и невредимым к Верховному. Как и его очаровательную жену, а заодно и а-Шаэля, он от нас, как я понимаю, уже не отвяжется.
  
  Диаль кивнул, бережно убрал подаренные ему учителем запасные мечи и принял поводья трех коней у одного из прибывших. Рассмеялся: неугомонная Сэльви уже требовала предоставить ей симпатичного. Кони занервничали, - они явно считали себя красивыми, все. Ведьма убрала скатерть, накинула плащ и важно объяснила - вороной самый сильный, ему она доверяет нести мужа, рыжий должен достаться эльфу, раз вся сотня на таких, а ей полагается соловый, он легкий и вообще, сразу видно, с приятным характером. Кто-то из задних рядов согласился - для ведьмы самое то. Брыкается, лягается и кусается, и все это - одновременно. Седой улыбнулся, крепя вьюк за седлом. Подсадил жену, устроился сам и последний раз оглядел гостеприимную полянку. Он знал - тихое и спокойное время заканчивается. Едва ли новый советник настолько нерасторопен, что не попытается перехватить беглеца, по которому, как он полагает, стосковались подвалы и палачи.
  А Сэльви о плохом не думала. Она шумела, знакомилась, расспрашивала про местную кухню и обычаи. Интересовалась окрестностями. Эльфы, отрезанные от мира людей уже три тысячи лет, в свою очередь с изумлением узнавали новое. Оказывается, люди, презрительно именуемые в современном Лирро 'подёнками' за свою ничтожную продолжительность жизни, давно и без подсказки вечных освоили очень и очень многое. Их уже не удивить ветряной или водяной мельницей, не восхитить магией и сталью. Хуже того, приходится признать - ведьма одна знает стиль боя, утраченный безмерно давно. А еще у неё замечательный голос и весьма странные, вызывающие почти зависть, круг знакомств и опыт. Потому что едва ли кто-то кроме самого Жависэля может звать сгинувшего за Стеной мастера Кэльвиля по-домашнему 'Кэль'. А еще на шее у ведьмы висят оправленные в серебро когти ведима, и, как она гордо сообщила, заметив первый же удивленный взгляд - 'славно их троих мой Рир пришиб'. Невероятно - но висят ведь...
  Седой говорил меньше и в основном с сотником, а-Вильем, старшим из магов и претендующим на место ученика малышом Шаэлем, которому едва исполнилось четыреста - раннее детство по меркам отряда хранов. Но именно прислушиваясь к тихой мягкой речи Орильра, удалось узнать страшное. Что ведимы окрепли и обнаглели, люди готовятся к новой большой войне. Что гномы закрыли свои горы и вооружаются. И что демон вырвался на волю. Когда эти слова прозвучали, тишина повисла надолго. Вернуть отряду былое легкое веселое настроение не смогла даже Сэльви, хотя она очень старалась.
  До поздней ночи гнали коней, молча и сосредоточенно. Маги несколько раз шептали заклинания, помогая лошадям восстанавливать силы.
  Лишь с рассветом ужас сказанного утратил власть над умами. Солнце имеет могучую силу и дарит новую надежду каждый день.
  Черноглазая теперь упрямо ехала рядом с мужем. И смотрела по сторонам куда более рассеянно, хотя места пошли обжитые и красивые, радующие глаз. Эльфы селились просторно, усадьбами. Каждый их дом отличался от прочих, и каждый отражал в полной мере личность и пристрастия своего хозяина, ведь здесь не менялись поколения, а лишь прирастали, и то - редко. Древние усадьбы были невелики и часто их главным украшением становились сады или парки, цветники, беседки. Новые иногда поражали вычурностью отделки и размерами. Узнав, что живут в них один - два хозяина, Сэльви начинала донимать всех своими весьма практичными вопросами - кто там убирается, кто бережет стены от трещин, подновляет крышу и вообще - как можно от тоски не сойти с ума в такой гулкой пустоте?
  Еще более девушку потрясло то, что у эльфов почти нет постоялых дворов и трактиров. Где тогда сидеть и болтать вечерами? Где пробовать пиво и обсуждать урожай, где про короля или хотя бы старосту гнусные песни петь? Ах, вообще нельзя гнусные...
  Орильр ожидал, что большая часть домов будет пустовать и удивленно приметил - нет, живут везде. Спросил у Диаля. Малыш с важным и степенным видом стал отвечать подробно и вдумчиво. Еще бы - сам мастер желает знать его мнение!
  Эльфы стали помнить мало, и частые сны уподобили их людям. В чем-то даже спасли, потому что не понимая вечности и даже опасаясь её, теперь знакомятся, женятся и продолжают род куда чаще. Правда, путаница стала невыносимой. Есть один эльф, умудрившийся пять раз заснуть и, проснувшись, снова и снова жениться на одной и той же женщине, терпеливо сносящей его слабости и капризы. За время правления нового короля у них родилось шесть детей - для прежних времен это невероятно много. Теперь братья и сестры пытаются понять, насколько они родные - ведь древний закон не признает сохранения прав семьи за теми, чьи родные ушли в сон и забыли о родстве. Еще стало трудно отслеживать близкородственные браки в путанице поколений. Но все же Лирро не вымирает и это - хорошо. Их вовсе не полторы тысячи, как полагал седой. Их уже более пяти тысяч. Глупых, молодых, запуганных, упрямых, наивных, услужливых, усердных - самых разных. Худшее же для Лирро то, что старшие эльфы почти все в поселениях, где выращивают лен. Умных, самостоятельных, сохранивших знания и память король опасается.
  
  - Господин Жильвэ, - жалобно окликнула ведьма храна, удивляя его своим неуверенным и тихим голосом. - Пожалуйста, скажите всем. Там впереди маги. Верст пять, не больше.
  - Они тебя расстраивают? - серьезно спросил седой. - Опасные?
  - Противные, - вздохнула Сэльви. - Никак не решу - проклинать или пока пусть того... Ну, подышат еще чуток свободно.
  - Пусть подышат, облачко мое полуночное, - рассмеялся Орильр.
  
  а-Виль ошарашено выслушал странный разговор. Что может сделать дворцовым магам ведьма? Безграмотная деревенская девчонка. Он глянул на её узкий меч и задумался. а-Тис не пренебрег сказанным, в два движения выстроил сотню боевым порядком и выслал вперед, сразу за первую линию, магов.
  Дорога изогнулась, плавно скользнула вниз, к мосту через речушку. Хорошее место для засады. Мост узкий. И, что вдвойне некстати, довольно длинный.
  На его дальнем конце стояли, не стараясь прятаться. Хран удивленно покачал головой - да тут все маги двора, не иначе. Седой подумал, видимо, то же самое.
  
  - Сэль, я полагаю, нечего их жалеть.
  - Ладно, - легко сдалась ведьма. - Могу предложить нападение комаров, слепней и ос, чесотку, быстрое избавление от завтрака и обеда... Ох, как-то все неприятно.
  - А здоровый сон?
  - Где ты раньше был? - разозлилась она. - Пока они нас не заметили - можно было и сон. А теперь поздно. Слушай, а тут второй мост есть?
  - Две версты, - заинтересовался а-Тис.
  - Ну, тогда все хорошо, - успокоилась Сэльви и привстала на стременах.
  
  Она пристально рассмотрела магов - каждого, до рези в глазах, чтобы поймать взгляды и настроиться. Эльфы косились недоверчиво и шептались. Они полагали, девушка у седого вроде игрушки. Веселая, забавная, молоденькая. Готовит, по слухам, отменно, а местные женщины иногда не соглашаются учиться этому важному делу и достигнув возраста в тысячу лет...
  Черноглазая поманила пальчиком большое мутное облако, вежливо попросила - надо, они спешат, а некоторые тут стоят и мешают.. Ветерок дрогнул и задул с заката, нагоняя холодную тень.
  
  - Зачем? - уточнил Орильр.
  - Чтобы не скучали, - рассмеялась ведьма и сложила руки рупором. - Эй, усердные! Засадой стоите? Стараетесь нас не пустить? Слушайте! Так тому и быть, не сойдёте с места, пока не дождетесь!
  - Не понимаю, - нервно выдохнул один из магов храна. - Пустые слова.
  - Да сами вы - рассохшиеся ведра, - презрительно фыркнула Сэльви. - Я их как паук, я в лесу видела. Глупо в лоб такую кучу колдунов проклинать, отобьют.
  - Объезд? - уточнил а-Тис.
  - Да, извините, но иначе никак... - вздохнула черноглазая.
  
  Хран кивнул и дал команду к движению в обход, по берегу, до соседней переправы.
  В дальнем конце моста заволновались и попробовали преследовать врага. Орильр с наслаждением наблюдал, как это происходит. Маги обнаружили преграду лишь на ощупь и заметались в узком коридорчике 'паутины', не видя её и не понимая, что их держит. Потом они стали вырываться - заклятия сыпались во все стороны, липли к нитям и впитывались в них. Второй уровень, - машинально отметил седой с оттенком презрения. Чуть дрогнул бровью - о, уже третий. Маги на дальнем берегу стали объединяться и целенаправленно крушить паутину, выращивая её тонкие нити до размера канатов, теперь уже отчетливо различимых для обычного зрения, черных, липких и опасных даже на вид. Презрительное недоумение переросло в беспокойство, которое теперь оборачивалось настоящей паникой.
  
  - А что это было? - потрясенно выдохнул тот же любопытный маг.
  - Ну-у, - развела руками Сэльви смущенно. - Я подумала, было бы здорово, если бы они путались сами. Как мухи. Вроде, действует.
  - 'Вроде' у вашей жены, господин Орильр, это заклятие какого, хотя бы, уровня? - Обрел дар речи второй маг.
  - Это из очень древней магии, - отмахнулся седой, с прежним восторгом наблюдая за удаляющимся мостом. Там уже рубили паутину мечами и пытались жечь огнем, дым которого, кстати, не думал покидать ловушку. - Её не помнят уже веков... Ох, и не скажу. Предположим, шестьдесят. Я тогда был довольно молод и изучил основы. Звалось это Уделом слабых. Не знакомо сочетание слов?
  - Доводилось замечать в старых книгах, - кивнул маг. - Но без пояснений.
  - Моя ночка-Сэль не истратила и малой доли своей силы. Как и сказано, это пустышка, паутинка, слабые нити. Но - липкие. Все, что натворили внутри маги, само создало и укрепило ловушку. Если бы они сразу вышли, не используя силу заклятий, или ударили всерьез, могли бы, пожалуй, прорваться. Возьмись я ставить такое, - наверняка бы успешно прорвались. А за последствия диких выходок этой деревенской ведьмы и совет мудрых отвечать не возьмется. Сэль, я тобой горжусь.
  - И надолго они там... - охнул сотник.
  - Дня три, - прикинул Орильр. Не умрут, но замерзнут, промокнут и охрипнут от злости. Сэль, мы теперь поедем по главному западному тракту, он идет через соседний мост.
  - И что?
  - Я покажу тебе мой бывший дом, - хмуро бросил Орильр. - Так, просто глянуть. Сам уже его плохо помню. Я вообще почти не жил в Лирро.
  
  Сэльви беспокойно изучила грустное лицо мужа, вплотную подвела коня и перебралась на колени к седому. Уткнулась носом в его куртку и замолчала, тихонько гладя плечо. Когда он порвал связки, можно было погасить боль заговорами и мазями. Теперь хуже, раны души не лечатся легко и не поддаются магии. Туча вверху заворочалась, слабая молния пару раз хрустнула, ломаясь, как сухой прутик, явно слишком тонкий для растопки. И действительно, гроза не получилась. Дождик закапал без малейшего усердия, создавая лишь шум, но не сырость. Как всегда, мстительности в ведьме оказалось маловато для того, чтобы всерьез испортить кому-то жизнь. она уже забыла о королевских магах. Тут куда страшнее беда - мужу от прошлого больно...
  
  - Ничего, - пообещала Сэльви. - Ты мне расскажи, что помнишь, если пожелаешь. Это был, кажется, не такой уж плохой дом. Если бы пришли мирные времена, я бы там устроила трактир. Чтобы все могли заходить, кушать, обсуждать глупости, даже буянить. Старым домам вредно одиночество. Да и готовят у вас, кажется, плохо. К нам приезжали бы даже из столицы.
  - Никогда не думал, что есть прелесть в содержании трактира, - удивился Орильр. - Забавно. А я что стану делать в таком доме?
  - Ты будешь путешествовать и потом рассказывать о других землях. Писать умные книги, чтобы вернуть в мир те знания, которые потерялись. Учеников гонять, а потом кормить. Тебе тоже вредно одиночество, Рир.
  
  Орильр едва не сказал - 'но у меня ведь есть жена'. И тотчас понял, что настроение испортилось не только у него. Люди живут недолго, именно так подумала только что Сэльви. Она, добрая душа, и в этом случае переживает не за себя, а за него. Седой плотнее укутал жену в плащ и обнял. Он давно жил в одиночестве, но так легко и удачно расстался с ним, что забыл в несколько недель, как порой трудно и страшно молчать.
  Когда кончилась древняя война, он первый раз осознал ужас невозможности поговорить с теми, кто готов понять, кто знает давно и способен без долгих объяснений принять сказанное, разделить боль и попытаться найти за ней надежду. Тогда было очень трудно. Королева ушла, её храны покинули мир. Остался только он. Откуда Сэльви знает про ужас одиночества так много? Впрочем, ей у тетки было не лучше. Да и в доме первого мужа - тоже.
  Кони выбрались на тракт и прибавили.
  Сэльви шмыгнула носом и завозилась, собираясь вернуться в седло солового.
  Утром о плохом настроении снова никто не вспоминал. Седой проснулся поздно и долго с любопытством наблюдал очередь эльфов, выстроившихся к котлу с кубками и кружками. Он подумал, что трактир Сэльви имел бы бешеный успех. Уже теперь ради добавки едва не дрались. А лихой командир не одергивал хранов, а, бессовестно пользуясь своим положением, дважды подходил вне очереди, оттирая даже магов...
  Орильр потянулся, выбрался из-под плаща, сделал короткую разминку и достал кубок, подаренный ему Шаэлем. Критически осмотрел, нашел не особенно вместительным - и пошел в конец очереди. Бдительная жена увидела и изругала, подзывая к котлу.
  
  - Они все по второму разу лезут, - обвинила она смущенных эльфов. - Ты отдохнул? Все хорошо?
  - Да. Что это за варево, ведьмочка?
  - А, сама не знаю. Помесь сбитня, компота и киселя с добавлением сладкого вина. Вроде вкусно.
  - Так мы и захватим столицу, - предположил Орильр. - Не знаю, зачем, правда. Но к тебе пойдут служить все любители этой помеси. Их тут тысяч пять.
  - Надо ехать, - грустно сообщил а-Тис, подставляя свой кубок и не глядя в сторону хранов. - Надо.
  - Тут всего полведра осталось, - задумчиво предположила Сэльви, и очередь разочарованно зашумела.
  
  Получасом позже отряд уже двигался. Напиток ощутимо грел и радовал, не порождая опьянения. Но и без него эльфы впали в благодушное настроение и стали напевать нечто старое и мелодичное, радуя слух Сэльви.
  Орильр показал свой бывший дом без особого огорчения. Все отгорело вчера.
  Черноглазая смотрела долго и внимательно, но с дороги не свернула и устраивать обещанных деревенских побоищ не стала. Некогда.
  Столица Сэльви не понравилась. Слишком яркая, пестрая и глупая, так она сказала. Орильр согласился. Город перестраивали много раз. Выходя из сна, эльфы ломали дома и отстраивали их в соответствии с модой. Седой качал головой и ужасался. Он и подумать не мог, что эльфы, врожденно чувствующие красоту, способны строить такое.
  Впрочем, если они живут теперь лет по сто - какие они вообще эльфы?
  Дворец на фоне города выглядел безупречно. И вторая сотня Верховного у парадного входа лишь добавляла встрече парадности и лоска.
  Орильр соскочил наземь, ссадил Сэльви и пошел к дверям. Его опекали маги, рядом шли два сотника. Верховный стоял на балконе и ждал. Орильр улыбнулся. Хоть что-то не меняется к худшему в Лирро. Его любимый ученик все так же крепок, рыж и упрям. И в сон его не тянет.
  
  - Только пленник и маги, - бросил рыжий и указал на дверь большого зала приемов. - Быстро.
  - Пленник и его жена, - уточнил с легкой улыбкой Орильр.
  - Да, но быстро, - повторил Верховный.
  
  Король обнаружился там, где ему и положено - на троне. Рядом стояли придворные, склонившись и заморозив на лицах маски - убогие подобия улыбок.
  Жависэль пересек зал и сел в свое знаменитое кресло, внесенное сюда ради приема и установленное чуть в стороне от трона. Сотники встали у поручней.
  
  - Почему он не в цепях? - зашипел король. - Убийца моего отца!
  - Этот эльф заявил, что готов назвать имя настоящего убийцы нашего короля, наместник, - пояснил Верховный без выражения. - Я намерен установить истину.
  - Это бунт, - задохнулся король.
  - О нет, я исполняю свою присягу земле Лирро. Итак, эльф, именуемый Орильром, что ты имеешь сказать нам?
  - Имя убийцы не решит проблемы его наказания. Вам, хран, нужны еще и доказательства, - чуть поклонился седой. - Они весомее моего слова. Есть ли в этом зале перстень прохода во внешний мир?
  - Да.
  - Перекройте выходы, убийца в этом зале. Я готов доказать его вину. Точнее, не я, а кровь короля. Меня удивляет, что к ней не воззвали раньше.
  - Старшие всегда считают себя умными, - усмехнулся Жависэль. - Вполне способен провести ритуал даже я, хоть и не люблю магию. Беда в том, что кровь не отвечает. Это невозможно, но так и есть.
  - Ты взывал к старшей крови, - огорченно поправил Орильр.
  - Да, к старшей крови рода а-Тэи, - согласился Жависэль с интересом. - Что-то не так?
  
  Седой нахмурился и нехотя снял куртку. Сэльви поймала её, ловко сложила у устроила на полу, где уже лежал её собственный плащ. Она недовольно осмотрела зал, не находя причины сомнений своего мужа. Если надо этих успокоить - она управится. Орильр закатал рукав и достал нож. Еще раз недовольно глянул на храна.
  
  - Уж ты-то мог и сообразить, не доводить меня до необходимости признаваться... Гном непутевый.
  
  Рыжий виновато развел руками - не понимаю. Он знал, что намерен сделать мастер. Это очень древний и хорошо известный, к тому же простой, способ подтвердить правдивость своих слов. Неоспоримый, чем он особенно ценен. Всего-то небольшой разрез, несколько капель крови, короткая формула, собственное имя - и кровь расцветет призрачным побегом, подобным плющу. И сама казнит за ложь.
  Седой нехотя осмотрел нож. Кажется, ему теперь и сталь не нравилась. Еще бы - столько веков он успешно спасался от роли дядюшки короля, от титула спасителя рода эльфов и прочих возвышенных гадостей! И на тебе, сам себя перехитрил.
  
  - Знал бы, что до этого дойдет...
  - Да не ной, клянусь Тружеником! - рассердился Верховный. - Говори толком. А некоторые уже рады, не сознается - значит, сам и убил.
  
  Орильр кивнул и тронул запястье лезвием. Изучил с неодобрением капли на полу, произнес первую часть формулы. Кровь собралась в тугую темную сферу и замерцала. Он выпрямился и глянул на короля, понимающего меньше прочих. Но - довольного. Лэйлирр полагал, что его враг уже не сбежит. А словам его никто не поверит, раз кровь не отозвалась самому Жависэлю. Очень давно он опасался этого, готовил хитрую защиту. Но, по счастью, она не понадобилась.
  
  - И призываю правду силой своей крови, - закончил необходимую фразу Орильр. - Я, рожденный в семье а-Тэи и нареченный именем Лильор.
  
  Он с некоторым удовольствием отметил столбняк, охвативший короля без всяких там заклинаний. Побег из капли крови раскрылся и устремился вверх, оплетая руку. Рыжий выругался киркой, наковальней и чем-то еще, по его мнению, очень подходящим к данному случаю. Сэльви обиженно надулась. Почему это ей, жене, не сказали всего и заранее?
  Король побледнел до синевы, понимая, что было причиной молчания крови отца: старшей она не была и прежде...
  
  - Мой родич, Лэйлирр-а-Тэи, сам признался мне в своем преступлении, - продолжил Орильр. - Он так хотел получить власть, что пошел на убийство отца. Тогда я был его пленником и не мог передать сказанного никому. Теперь в этом нет смысла. Потому что зная свою ошибку, Верховный хран может заново спросить кровь короля, та отзовется. И даже сама изберет наказание убийце.
  
  Тишина повисла в зале. Побег медленно свернулся и снова упал на пол темными каплями, высохшими почти сразу. Жависэль достал перстень прежнего короля и жестом подозвал двух магов, отдал ценную вещь и велел готовить заклинание. Король зашипел, плотнее вживаясь в подушки трона. Глаза его стали какими-то окончательно безумными. Взгляд метнулся по склоненным головам придворных, разыскивая советника, магов, личную охрану... Никто не откликнулся и не поднял головы. Некоторые уже задумчиво рассматривали бывшего пленника и прикидывали, чем можно ему угодить, ведь при новом дворе хочется сохранить уютное местечко. Те, кто присутствовал на допросе седого, пытались понять, успеют ли добраться домой и заснуть прежде, чем за них возьмутся всерьез. Самые памятливые прикидывали, каковы заслуги Лильора и как их теперь следует правильно и к месту вспомнить. С сомнением изучали ведьму из породы людей: это что - королева? Вот еще не хватало головной боли!
  Сэльви прошла к малому столику с напитками, намочила одну из салфеток, как всегда обнаружившихся очень кстати в её кармане, вернулась и стерла кровь с мрамора.
  
  - Слушай, Рир, а мы теперь уже не в плену?
  - Нет.
  - Тогда не стой столбом! У тебя тут имеется бывшая жена, я требую немедленного её искоренения.
  - Это как? - опешил Орильр.
  - Домой, к папе с мамой! - сердито сообщила Сэльви. - И выкуп весь назад. У нас в селе так обычно делалось. Мне твои сокровища без надобности, но их надо пристроить в хорошие руки. Я полагаю, Диалю. Он такой несчастный, бедняжечка! Или этому хмурому рыжему типу, для общей пользы.
  
  Орильр задумчиво пожал плечами. Он уже знал о бедах рода а-Шаэль и счел идею жены разумной и вполне оправданной. Другое дело - пока еще рано вмешиваться в события.
  Лэйлирр вздрогнул - маги Верховного храна закончили приготовления, нанесли на пол узор и уложили в его центре перстень отца. Еще несколько минут, и все станет необратимо. По крайней мере, наивные подданные полагают именно так. И пленник, оказавшийся родственником - тоже. Король торопливо снял с шеи алмазное ожерелье, расстегнул мантию и полез куда-то в глубь своих одежд, разыскивая на груди нужный амулет. Он получил вещицу почти сто лет назад, заключив особый союз, оставшийся тайной даже от самых доверенных лиц. И обрел власть. Настоящую, мощную, много раз проверенную. Власть убирать бесследно тех, кто ему не угоден. Одно движение - и все, внезапная остановка сердца. Так говорили при осмотре даже старшие маги, недоуменно разводя руками. Рыжий Жависель зверел, подозревая в очередной странной смерти руку короля, но доказать не мог. Руку! Если бы он знал, как это точно!
  Союз сперва немного беспокоил Лэйлирра, все же - Черные... Но взамен удобной и всесильной власти убирать проблемы с дороги у него ничего особенного не запросили - просто одно ограничение стало пожестче. А именно - возник запрет на посещение эльфами лесов северного удела. И еще у короля испросили полного невнимания к тому, что с полей льна иногда станут пропадать сосланные.
  Гроздь темных бусин выскользнула из-за ворота и легла в руку. Холодная, уже наливающаяся злой силой, чуя его страх и гнев. Гроздь стала плавиться, напаивая ознобом все тело и сводя пальцы, словно холод пробрал до самых костей. Одновременно тьма бархатом заскользила по коже, перетекая с ладони на тыльную сторону руки.
  Ему сказали - пользуйся, нет никаких ограничений. Каждая отнятая жизнь во благо союзу. Просто протяни руку и позови.
  Седого - первым, улыбнулся король. Вот ведь мразь живучая! Еще и родственник, как иногда зло шутит судьба! Сперва убрать с пути папочку, а теперь и его дядюшку. Короны всегда в крови купаются. Это их удел.
  Он резко выбросил вперед, к врагу, охватившую кисть до самого запястья черную перчатку, жадно напружинив пальцы в ожидании горячего толчка. Жизнь сама уходит из тела, указанного ей в качестве пищи, впитывается в подаренный амулет и греет, хотя бы и ненадолго. Сейчас...
  Он услышал собственный истошный визг, еще не сознавая его природы. И увидел полыхнувшие тьмой глаза ведьмы там, между перчаткой и седым. Его предупреждали об одном небольшом ограничении, запоздало припомнил король. Если носитель тьмы подвергнется нападению - он, нарушивший договор, сам станет добычей. Познает ужас разрыва нитей, соединяющих душу и тело, и произойдет это медленно, чтобы боль каждой лопнувшей струны ударила и отдалась в сознании и теле. Хруст льда поверхности мира оказался отчетливо слышен - и король уже ничего не мог изменить. Темная вода проклятия все глубже затягивала, медленно гасли бьющие в пол лучи света, уходили лица, рассыпались в пыль воспоминания.
  Несколькими минутами позже на троне лежала лишь перчатка.
  Её осторожно взяли каминными щипцами и отправили в огонь. Маги храна зашептали заклинания, очищая зал от мглы темной и страшной силы. Кто-то плакал и просил отпустить его домой, сотники стояли, обнажив оружие и нервно разыскивая взглядами врага.
  Орильр не замечал ни мглы, ни переполоха, ни запоздалого усердия магов. Он держал на руках свою жену, тихую и очень маленькую, и с ужасом думал, что снова ничего не успел. Бледнее снега, холодна и неподвижна. И выражение на лице пугающе знакомое - словно она все сделала верно и довольна собой, обретя покой. Второй раз! Женщина, которую он должен был охранять, приняла на себя непосильное бремя, а он не доглядел, не отвел, не уберег...
  Ведьма осторожно открыла левый глаз. Все же приятно получить подтверждение того, что ты дорога мужу, любима и заслуживаешь слез, что утратив тебя, он страдает. Ну хоть на одну ма-аленькую короткую минуточку! Потому что дольше седому никак нельзя позволять мучиться.
  
  - Эй, ты меня уже оплакал? - уточнила ведьма еле слышно.
  - Сэльви... - Орильр охнул, не веря себе. - Сэль, я сам тебя додушу! Малыш, как ты меня испугала. Никогда больше не вздумай меня так вот закрывать. Слышишь?
  - Не причитай, а накорми. Зверски хочется есть, он из меня весь ужин вытянул вместе с завтраком. Руку поднять нет сил. - Она с сомнением изучила потолок. - Слушай, а ты готовить умеешь? Может, лучше отлежаться и самой, пока не отравил?
  - Умею. Заказывай.
  - Да? - Она оживилась и даже попробовала сесть, но не справилась. - Ладно, тогда сам виноват. Желаю незнакомое, эльфийское и с полным объяснением рецепта. Из трех блюд, первое как можно скорее. И еще горячего вина, немедленно.
  
  Орильр кивнул и торопливо нашел глазами Верховного. Тот молча поманил рукой - сам провожу, ясно и так, на кухню. Рыжий выглядел довольным. Ему даже не пришлось казнить короля, пусть и гнусного. И причина безумного поведения его фальшивого величества теперь ясна. А для воспитанника гномов возможность бороться с Черными - это прямо цель жизни, - улыбнулся Орильр.
  Кухня оказалась огромной, отменно чистой и жаркой. Устроенная в уголке и замотанная в два плаща и куртку мужа Сэльви весело блестела глазами и осматривалась с растущим интересом. Жависэль уже сидел рядом и поил её вином, куда по обычаю гномов подмешал какие-то жгучие специи.
  
  - Рир, это самое красиво место в вашем дурацком дворце, - сообщила девушка, постепенно унимая дрожь. - Какие ножи! И кастрюли... Укради мне парочку маленьких, а? И колпак прихвати, он смешной.
  - Вообще-то твоему мужу еще предстоит отбиваться руками и ногами от звания наместника короля, это уже почти его личная кухня, - ехидно сообщил Верховный. - И я полагаю, это не конец его неприятностей. Сейчас пойдут в старый архив и начнут копаться. Нет, я точно бестолковый гном! Мог бы и догадаться, будь толковым... Рир, не сердись.
  - Не могу! - Возмутился седой. - Потому что ты должен заткнуться, я уже готовлю, а Сэль велела рассказывать рецепт. Вот закончу... так, ведьмочка моя, мед должен быть дикий и обязательно шмелиный. Далее орехи... закончу и прощу тебя так, чтобы неделю все кости болели, гном.
  - Заманчиво.
  - Чуть-чуть подержать под крышкой... сволочь рыжая, во что ты меня втравил! Вот сам теперь впрягайся, из тебя будет хороший наместник. Ты хоть дела знаешь, кого душить, кого... и три небольших ложечки взбитых сливок, еще перетертая мята, горький настой семидесяти трав на старых винах...
  - Руки мне освободите, я же в плащ увязана, как буйная, а звучит-то вкусно. Вот так. Ох, ничего я запомнила, Рир. Уже готово?
  - Нет, еще надо магией украшать, так и во-от так... Держи.
  - Это можно есть или достаточно смотреть?
  - Есть, само собой. Ложечкой.
  
  Сэльви приняла маленький серебряный кубок и стала заворожено следить за бабочками, порхающими над тонким паром, за цветными пузырьками, взлетающими вверх и рассыпающимися веером искр или уплывающими подобно сияющему пуху. На вкус тоже оказалось - бесподобно. Сэльви жмурилась и лениво слушала второй рецепт, не пытаясь его запомнить. Сегодня это не важно. День удался. Мужа она отстояла, короля обезвредила. Просто замечательно чувствовать себя нужной и ценной, сильно и почти всеми уважаемой. Вон и их главный охранник к ней внимателен. Оценил.
  Этим надо пользоваться, потому что завтра наверняка такое начнется - и подумать страшно. Самое мерзкое уже очевидно. Рир попытается оставить её, больную и слабую, и самостоятельно разбираться в проблемах родичей. А его нельзя отпускать!
  Зеленоглазый подал второе блюдо и поймал оценивающий взгляд жены.
  
  - Я обещаю, без тебя ни шага. Но при условии - ты не лезешь всех спасать первой. Идет?
  - Без снотворных и магии?
  - Это твои методы, Сэль. Я удручающе прост. Третье блюдо осилишь?
  - Нет. А почему ты не ешь?
  - Так у нас принято, - захихикал памятливый эльф, - что жена оставит...
  - Ходи голодный, - величественно разрешила Сэльви, облизав ложку. - Слишком вкусно. Заверните меня обратно в плащ, желаю спать. Кто до утра побеспокоит - сам виноват. Я в заклинаниях не разбираюсь, такого пожелаю... - она зевнула. - Всем вашим советом мудрых не догадаетесь.
  
  Когда полуденное солнышко прогрело мрамор пола спальни на втором этаже дворца, Сэльви очнулась, сладко потянулась, изучила огромную кровать и вышитый золотом полог над ней. Довольно погладила устроенные у края ложа любимые мечи мужа. Значит, и сам поблизости. Не обманул.
  Прислушавшись, она разобрала шум приглушенных голосов в соседней комнате. Оделась, захватила оружие и пошла на звук.
  
  ***
  Когда эхо горного обвала докатилось стихающей дрожью от самых глубоких штолен до основных жилых уровней, оно уже не пугало яростью и силой. Так, обычное дело для подгорной страны. Спасатели знают свою работу, они всегда наготове и уже, само собой, вышли. Скоро сообщат, что и как. Король поправил чуть сместившийся жбан с перченым пивом и снова погрузился в чтение сводок разведки.
  По всему выходило - люди в сговоре со своими магами готовят войну. Более того, всеми силами пытаются провоцировать гномов на необдуманные шаги. Хотят избежать ответственности и выставить гномов упрямыми и глупыми - они всегда так делают. И в торговле, и теперь - в более серьезном деле.
  Потому что одолеть подгорное племя в шахтах невозможно. А выманив его на поверхность? Без должной подготовки - и под яркий свет горна Труженика. То-то и оно. Только глупый мальчишка, по недоразумению богов называемый наследником, мог не понять очевидного и надумать сунуться вверх. Они этого ждут. Знают, мальчик прост и наивен. Вспомнить хоть историю с перцем - ну, попросил. Целое дело раздули, благодарить пришлось, откупаться. Теперь они там, наверху, всюду выставили магов и ловят наивного. Только голову высунет - и захлопнется капкан. Или на месте уничтожат, или хуже того, в плен уведут, магией накачивать, к покорности склонять.
  И в подгорном мире их маги влияют на настроения, хмуро кивнул Кныттф. Вот хоть его родной отец - не одобряет каждого решения, словно сам в сговоре с людьми! Да и дед не особенно умен в последнее вовремя, даром что сам вершинников воевал - а новой их угрозы не видит, как распоследний слепой Крот! То есть не может видеть. Или хуже того - не хочет. Это угроза. И не только для короля, для всего мира гномов. разум их повелителя должен быть свободен от чужого влияние, как у его, Кныттфа. И до чего их слепота может довести? Думать не хочется, а ведь - надо. Гхросс превыше родственных чувств.
  Потому король и пошел на крайние меры. Запирать родича на три замка - дело дрянное. Дед Эфрых так и сказал, отец тоже был в гневе, но король стоял на своем крепко, как подобает гному. Ничего, от дружбы с киркой еще ни одному подгорнику вреда не было. Помашет в темноте, рубинам порадуется - и глупости из башки своей выбросит.
  Еще месячишко, всего-то.
  Наверху плохо. Посольство Лттыхов застали и выбили там же, где и все прежние. Уже седьмое посольство! Дороги разные - конец один. Кровь, ни единого следа тел и запах гнилой человечьей магии.
  Ведь проходят теми же тропами торговцы! И свои, и людские, туда и сюда, всегда спокойно, хоть и мало их стало, знают о бедах с послами, слух-то ползет. Он пробовал отсылать гонцов тайно, под видом купцов. И непонятным злым способом их обнаруживали, поддельный караван встречали и далее все повторялось, без изменений. Кровь, брошенный товар, запах магии.
  Люди жестоки. Они лишили горы подвоза пищи и сочли, что король не ответит на это оскорбление. Но он ответил - пусть попробуют зимовать без угля! Думал - поймут и придут в себя. Увы...
  Тяжелая плита узорного гранита, украшенного золотыми высечками и самоцветами, без звука отъехала, освобождая дверной проем. Норники личной охраны, замершие статуями в нишах, не шевельнулись. Значит, свой идет и по делу.
  Дед Эфрых вошел и грузно упал в кресло, не убирая пергаментов. Король хмуро зыркнул - пропали две карты верхнего уровня, они на вощеной бумаге, теперь небось в дырах и грязи. Старый всегда в полировочной пасте от пяток до корней волос на макушке. Оттого и не понять - сед ли он окончательно. Графит седину чернит и молодит старого. Может, оттого и не моется, и дело выбрал самое хлопотное и грязное? Мол, годен я еще для власти, так и знай, внучок... - Кныттф нахмурился еще сильнее. Никому нельзя верить! У всякого найдется тайная, гадкая мыслишка.
  
  - Обвал был, - тихо сказал дед.
  - Слышал. Что с того?
  - Ничего. Полверсты грунтов легло, небывалое дело. Разобрать такое и гному в тягость. Вот и хочу спросить, стоит ли.
  - Не понял, - удивился король.
  - Так вроде не должно там быть никого. Я уже велел шлюзы опускать, потом вспомнил. Ты никому не сказал, куда парня упек, уже второй месяц пошел, как нет его. А там аккурат целый пустой город, семь ярусов, и это только основных, в главном счете. Место тихое...
  - Где обвал? - король бережно поднял жбан и отпил несколько глотков, в горле вспыхнул пожар, но спине теплее не стало. Страх - он и гному ведом. Не перед врагом, другой. - Придумаешь тоже!
  - Так что, твое безмозглое величество, есть у меня правнук? - Эфрых поднял голову и король ужаснулся его дрожащим губам, роняющим слова невнятно и без выражения. - Синий город ушел в гранит. От тридцатого уровня вниз, с развилки, начинается крошево. А футах в сорока лежат уже глыбы. Подвижка большая, от самой поверхности. Горы крепко плечами повели.
  
  Видеть деда раздавленным было так страшно, что король не сразу понял, о каких уровнях идет речь. Лишь чуть отдышавшись, осознал это и ощутил, что худшее еще впереди. Он прикрыл глаза и долго молчал. Потом ощупал бесполезный ключ на поясе. Достал еще два из кармана. Аккуратно выложил в рядок на столе. Добротные были замки. Его работа. И двери внизу хорошие, старая ковка, лучшая жила железа была именно та, её еще при прадедушке начали выбирать. Древне место - Синий город. Лежит чуть в стороне от жилых уровней, тянется с северо-запада на юго-восток, а вверху - подумать страшно! Снеговые великаны, самое сердце кряжа. Оттуда и ползут его цепкие лапы. Одна с севера огибает Рониг, страну предателей. Вторая тоже незаслуженно добра к людям и, склоняясь к югу, дает жизнь их большой реке - Ниге.
  Ну, и на запад кряжец уходит, не такой могучий. Вроде бы, Стена эльфов от него неподалеку. И Синий город начинается там, в незапамятные века он имел сообщение с поверхностью. А потом эльфы заслонились Стеной, возгордились, общему прошлому изменили. И гномы ответили тем же, обрушив вход.
  А выхода из Синего тоже нет. Был, вел в сторону Ронига. Да только лучшие жилы исчерпаны, и его завалили, чтобы не соблазнять глупых вершинников. Лезут в дыры, а потом приезжают гонцы от егерей или самого короля и нагло требуют спасать жадных до чужого добра, будто больше гному нет дел...
  В общем, оставался один коридор с действующим выходом из Синего города. С тридцатого уровня, от развилки.
  Король охотно тормозил мысли, выстраивая своей обстоятельностью плотину отчаянию. Он помнил, как вел Рртыха по коридору, сомневался до самой развилки, все прикидывал - в обжитой Желтый, где свет и много глаз, способных приглядеть? Или в тихий пустой Синий, откуда ему не сбежать, коли дед не прознает, не освободит своей властью? И выбрал. Сам выбрал.
  Дед глянул на короля и тяжело покачал головой.
  
  - Уровень?
  - Тридцать седьмой, там свежая рубиновая жила, - усердно успокаивая голос, сообщил король. - Это чуть в стороне. Может...
  - Ты малолетним вершинником-то не прикидывайся, я два с лишним века тут живу, знаю, что 'может', а что - дурь. Года три долбить, только чтоб достать... тела, - голос задрожал. - И то, если повезет. Вода пошла, твое упрямое величество не спросивши. Ладно, дело ясное.
  - Нет.
  - Молчи, бестолочь! - рявкнул дед и снова сник. - Нижний шлюз опустили уже. На тридцать втором. А воду выше откачаем. Странно мне такое огромное обрушение. Глянуть хочу. Может, крепили плохо, а может, иная беда. Как бы не было повторения, да в жилом городе. Желтый-то рядом. Там тридцать тысяч, и не рычи, ты король, они тебе все - дети. Береги хоть этих, коли не смог...
  
  Дед сорвался с места и вышел, так качнув гранитную плиту двери, что она с гулом ударилась в медную раму и дала трещину. На эту трещину король Кныттф Гррхон смотрел долго, изучая её узор до последнего штриха. Так подробно, что глаза стали слезиться. Он сморщился, упрямо достал недочитанный лист и взялся его просматривать. Проклятые буквы расплывались, не желая прояснять смысла сообщения.
  Когда король допил пиво и дочитал бумагу, в коридорах уже пригасили фонари, отмечая ночь.
  Дверь бережно откатила уверенная рука. Збыр Гррхон, Становой знахарь всего Гхросса, отец короля, вошел и замер у порога. Глянул на сына, смятого горем и закованного в кандалы собственного упрямства. Сидит, пытается работать - кому это сейчас надо? Его жене, которой через месяц рожать, а она уже все знает и не в уме, вопреки усилиям трех лучших знахарей? Старому Эфрыху, взявшемуся откачивать воду и втайне от всех уверенному, что его обожаемый пятифутовый малыш Рртых не погиб, ушел к северным воротам и там выберется? Или семьям норников, отосланных стеречь наследника?
  
  - Назови имена тех, кого мы потеряли, - попросил знахарь. - Скольких ты запер с сыном? Полагаю, их было не менее дюжины.
  - Семеро, - тихо отозвался король. - Я уже написал имена, вот.
  - Иди домой, сын. Себя грызть никак не время. Гави плоха. Как бы не потерять и её, и того, кто мог бы снова зваться Рртыхом. Иди.
  - Я должен думать о всем Гррхоне, отец. Люди нас предали.
  - Ты должен быть с семьей и не прятаться от своей боли за глупостями. Клянусь кривой киркой, у меня уже терпение все как есть истерлось, не могу слышать о предателях и заговорах. Тебе мерещится. И я, как знахарь, сто раз запрещал ходить даже близко от Синего города, там зло. А ты лез сам и сына потащил. Если хочешь знать мнение Станового, который королю равен в таких вопросах, там и гноится заговор. Внизу. И, боюсь, крепко он тебя прибрал, уж не знаю, чем и как. Завтра утром изволь быть в моем коридоре. Буду петь, надо понять, что у тебя в душе накопилось.
  - Изволю, коль приказано, - король оскалился зло и зашипел, удивляя отца. - От тебя иного и не дождешься, сам мудрый, а я и злодей, и глупец. Зато о стране думаю.
  
  Збыр глянул на сына с удивлением.
  Его давно беспокоило поведение короля, повадившегося кричать на Мастеров городов, огораживать свои покои норниками, будто в галереях Стального города есть враги. И подозревать - всех и по любому поводу. Конечно, история с послами непонятна, но разве она дает основания к поспешным и опасным выводам? Надо выслать наверх нормальное посольство. Сотен пять отборных норников, трех-четырех знахарей с навыками боевых песен, умного посла. А от Лттыхов - чего ждать? Их, горемык, любой вершинник обидит, - и без магии, и без большого отряда злодеев. Мирные они, к ювелирному делу склонные. Троих потеряли в королевских посольствах - и молчат, слезы глотают. А Кныттф чужого горя замечать не желает и тоже - молчит. Будто нет его умысла и вины в опустошении рода. Малый рост - не повод приносить гнома в жертву.
  Збыр тяжело вздохнул и пошел прочь. Если бы мор полувековой давности не унес почти всю семью, не прибрал жену, дочь и старшего сына - брата Кныттфа, не быть бы никогда младшему королем. Он гневлив не в меру, упрям, склонен к простым решениям и груб. Но тогда Збыру пришлось отдать корону, не раздумывая. Он уже был одним из лучших знахарей и все время, все силы отдавал лечению. Месяцами пропадал в дальних коридорах, обходил забои. Он, Збыр, еще будучи королем, попросил людей о помощи. И, кстати, откликнулись, травы прислали, своих слабеньких лекарей, пару довольно толковых магов. Фруктов навезли, уверяя, что они нужны больным, молока, меда. И денег не хотели брать, особенно ближние, возле гор живущие, в северном Рониге. А теперь они - самые закоренелые и злейшие враги, как полагает новый король. Нехорошо. Дурная и слабая память - не для гномов характерна, этим люди порой грешат. А тут - сам король подгорный безумствует, злобой кипит.
  Збыр возлагал большие надежды на внука. Мальчик рос не только сильным - что радовало отца. Он был умным, чутким, добрым, умел видеть душу и не знал зла. Был! Старый знахарь закрыл дверь своей одинокой комнаты и привалился к стене. Сердце долбило ребра киркой, неровно и устало. Как же так, его Рртых, его мальчик - и вдруг 'был'. Невозможно, несправедливо, чудовищно.
  Воздух нехотя втекал в легкие и не давал сознанию ни крепости, ни ясности. Збыр осел на пол, из последних сил склонился на ложе.
  Утром его там и нашли.
  Ученики суетливо забегали, собрали старших, все вместе стали петь и звать. Заплутавшая в донных лабиринтах у корней гор усталая душа сама не найдет пути, ей надо посветить, подать руку, влить хоть малую горсть силы. Пещеры отчаяния огромны и темны, потоки боли глубоки и холодны, а если гном придумает, что виноват в чем-то - и вовсе дело плохо. Путь по темному лабиринту долог.
  Но старый знахарь справился, хоть и затратил на путь домой две недели. Дома осталось очень много дел.
  Он пришел в сознание на десятый день. Сила ушла по капле, пока старый знахарь добирался в мир живых. Желтая кожа облезала лоскутами, блеклые глаза смотрели слепо. Но старшего из рода Гррхон, своего отца, Збыр опознал и не глядя. Седой гном устроился на скамеечке у изголовья и гладил сына по голове, как когда-то очень давно, лет двести назад. Тогда он собирался в большой поход, барабаны били тревогу.
  Барабаны?
  Збыр охнул и привстал. Отец его удержал и снова уложил.
  
  - Еще хуже, - буркнул он, понимая, о чем думает знахарь.
  - Что, Война силы? - слабо шепнул Збыр.
  - Гнева, черного гнева, - тяжело признал отец. - Мы вырастили никудышного гнома, сын. Он опозорил горы.
  - Я не верю, - Збыр кое-как проморгался и увидел лицо отца, темное и усталое. - Это слишком даже для него.
  - Не знаю. Я тоже становлюсь подозрительным. В завалах работала магия, не наши песни, иная и злая сила. Один из норников услышал слова знахаря об этом и донес до ушей короля. Хотел, как лучше. Мол, не люди враги.
  - Дальше.
  - Гави умерла родами. Ты давно говорил, ей вообще нельзя было третьего рожать, но наш дурень хотел еще одного сына. Дочь ему не хороша... Роночка моя, красавица наша наипервейшая, не в радость остолопу!
  - Дальше.
  - Сын родился странным. Тихий, знаешь, и, как знахари сказали, темный.
  - Это от материного отчаяния. Я гляну.
  - Поздно. Украли его, - задумчиво сообщил Эфрых. - На полу в комнате нож людей, пара их тряпок, следы сапог. Так, знаешь, нарочито. Они смогли незамеченными пройти в Стальной город, зарезали пять норников без единого звука и выдали себя с головой на месте преступления. А потом ловко исчезли. Но король у нас думать не любит. Он в отчаянии, сын. И себя не помнит. Тут еще ты некстати рухнул. Снова люди по его мнению виноваты.
  - Я не рухнул, папа, - усмехнулся Збыр. - Ты можешь не замечать, иные тоже. Нашли меня дети, у них нет опыта. Потом уже проветрилось. Это пальный газ. Как его донесли сюда, ума не приложу. Но магию я ощутил. Не люди, скажу сразу.
  - А кто? - усмехнулся снова старый гном, заново придирчиво осматривая желтую кожу сына. - По всему похоже, он, газ. Чудо, что ты жив. И чудо, что газ - здесь. Без магии не обошлось. Оллфы?
  - Ты прав в том, что газ этот копится в некоторых донных ямах нижних штолен Синего города, и что выход оттуда в давние времена имелся на север, к их долине за Стеной. Но принесли его не оллфы, им-то что в горах искать? Гораздо хуже, папа. Так плохо, что я готов пожелать смерти обоим своим внукам. Лучше так, чем у них.
  - Вдыххры, - зарычал старый. - Они, они. Верно. Норникам шеи вскрыли, любимое их дело. Быстры, никто и не приметил. И до наших лабиринтов охочи. Кажется, возле Синего города они и прошлый раз окапывались?
  - Там, чуть поглубже.
  
  Знахарь смолк и надолго задумался. Война Черного гнева ужасна. Одно хорошо, к ней готовятся шестнадцать лет. Достаточно долго, чтобы попробовать что-то изменить. Но для начала надо выздороветь. Окрепнуть, восстановить голос, без которого знахарь не способен творить песни. И обойти коридоры жилых уровней, слушая чужую магию. Она здесь, внутри мира гномов, Збыр не сомневался. Значит, есть ходы в Синий город и сам он - не затоплен и не завален камнями.
  Седой Эфрых думал о том же. Но куда более по-гномьи. Не искать и ждать: рыть и долбить! Только так, с усердием и должной скоростью. Надо прорваться к тридцать второму. Кто мог там опустить шлюзы? В горячке первых часов отчаяния он и не сообразил, потом показалось - неважно, забылось. Но это очень важно. Движение породы было одно и почти мгновенное. Но если разобрать последствия и слова выживших, то выходит - два. Первое беспокойство гор прошло низом, вроде предупреждения. Норники короля, поставленные стеречь коридор от собственного сына, добежали до ворот и опустили их, потом заспешили вверх, на тридцатый. Так они и рассказывали. Только кроме них первого толчка никто не заметил! Выходит, не было его, а гномам внушили ощущения. Это трудно, но вддыхры способны постараться, если очень нуждаются в каком-то результате.
  Так в каком же?
  
  - Демон, - прервал молчание знахарь. - Это он, отец. Я помню легенду, древнюю, читал в наших летописях. Слабому демону нужен младенец, чтобы заново расти и копить силу. Или выросший уже темный человек, дурачок. Этому не повезло с глупыми и ему предложили сына погибшей Гави. Смерть матери ослабила защиту ребенка, знахарь тоже не пел над его колыбелью, даруя щит от черных сил.
  - А я думал, хуже некуда, - сухо рассмеялся Эфрих.
  - Теперь, вроде, некуда, - согласился сын. - Теперь любая новость будет к лучшему. Я отдохну, надо копить силы. И я не стану спешить. А ты попробуй добраться до шлюза, ты верно задумал. Потом решим, как действовать. Только надо помнить - они сильны. С освобождением демона и вовсе станут чудовищами из древних легенд.
  
  Эфрих кивнул и вышел из комнаты.
  Збыр прикрыл глаза и задумался. Он уже был Становым знахарем, когда в семье сына родился мальчик. Король гордился ребенком, перестав замечать дочь. Между прочим, талантливую знахарку. Да и красавицу, на неё наилучшие гномы заглядывались уже который год.
  Даже люди, получившие возможность увидеть своими глазами и рассудить по правде, признают - женщины гномов красивы. Не как их собственные, само собой. Иначе, но очень хороши. Ростом они пониже мужчин, четыре-четыре с половиной фута. Статны, фигуристы и крепки. Плечи не хрупкие, да и руки не особо тонкие, к чему это немощное безобразие в горах? Но, конечно, не норники, которые поперек себя порой кажутся шире своего же роста.
  Рона выросла настоящей Гррхон - в ней четыре фута и десять дюймов. Волосы не рыжие, а скорее красного золота, глаза синие, большие и спокойные. Лицо для гнома необычное - не круглое, а более к человечному образцу близкое, овальное. Кожа светлая, тонкая, гладкая. Такой дивной кожи и у человечьих красавиц не встретить! Збыр вздохнул. Одно слово - в бабушку пошла. Гномы, пожившие на равнинах, у вершинников, любят звать своих женщин пчелками - и за фигуру, и за трудолюбивую домовитость. Свою жену знахарь и теперь иногда видел во снах, по прежнему полагая самой красивой из живших под горами. Дара была статной, рослой, полногрудой. И сохранила великолепную тонкую талию, родив троих детей. По мнению людей, единственным недостатком гномих были слишком тяжелые бедра и излишне крепкие ноги. Но на вершинников не угодить. Да, собственно, их мнения никто и не спрашивал. А если подгорные пчелки не хороши - так зачем их воровать?
   Рона редко бывала наверху, лишь на ночном ближнем торге, когда искала травы для знахарского дела. И обычно - с братом или его друзьями. Потому что люди по глупости своей полагают - невысокие, очень самостоятельные и решительные, улыбчивые и уверенные женщины гномов не только красивы, но и слабы, а еще того обиднее - покладисты. Кто-то наплел им, что гномихи сами выбирают себе мужчин. А они и не поняли, и языки свои грязные распустили. И не только языки. Рону однажды пытались украсть, и были крепко биты маленькой рыжей хулиганкой. Кулачки у неё - брат опасается, небольшие, но меткие. Удар сам Збыр внучке ставил. Да и с мечом девочка ловка. Её, видите ли, забавляло похищение! Ей, поди ты, смешно было, что они вдвоем решили гномиху в горах изловить и одолеть. А остальным каково, деду, брату? Рртых чуть не пришиб похитителей. Спасибо егерскому мастеру, умный мужик, все по чести разобрал.
  Сколько сплетен вокруг гномих! И бородаты они, и по три мужа заводят, и детей не воспитывают сами. Все оттого, что в мире людей женщины гномов почти не бывают и не живут. Семья для подгорника - это святое. А их, вишь ты, воруют... А потом месть, и пошло-поехало. Вот и сидят красавицы дома. В наружный равнинный мир выбираются одни старухи. И из этого безголовые людишки вычудили новую сказочку - гномихи от рождения уродины. Збыр вздохнул и усмехнулся.
  Женщины гномов и правда выбирают себе мужей, - в том смысле, что силой их замуж отдать не удается. И волей отца чаще всего - тоже. Особенно таких, как Рона. Лучшие гномы по ней стонут, двенадцатый год уже девка совершеннолетняя и все выбирает, забавляется. Подарки по полкам в комнате расставляет и громко рассуждает с подругами, чем не хороши. Золото она не уважает, клинок ей Эфрых отковал, молодежь в этом не сильна. Сковородки без поварских песен, которыми слои дна в единое целое собирают - не годны. Узорные шкатулки надоели, зеркало плохо полировано... И парни терпят.
  Правда, за глаза обзывают колдуньей. От которой и житья нет, и из головы не выкинешь. В чем-то правы, Рона очень талантливая знахарка, с большим даром и отменным голосом. Именно старшая дочь рода Гррхон рассыпала руны имен под песню Избрания и выбрала на угад то, которое дали её брату.
  Судьба лучше гномов знает, когда вызывать к жизни героев древности. И уже тогда Збыр насторожился. Первый Рртых был воином и погиб, уничтожая древнее зло вддыхров. Второй тоже воевал, хотя не так опасно, не так непосильно. Но славу стяжал. Третий унаследовал стать и силу своих предшественников, обладал умом и даром знахаря. Зло проснулось. И тут судьба отвернулась от гномов, лишив их защитника. Древний горняк гневается? Может, и так, король Кныттф дал ему много причин быть в раздражении.
  Или все же Рртых жив?
  Старый шаман блаженно улыбнулся, тепло согрело изболевшееся остывшее сердце. Жив! Не будь вокруг вддыхров, он бы провел обряд и узнал наверняка. Но теперь нельзя. Но и надежда - уже большое дело. Важное. Рртых мог сбежать от вддыхров. Или еще попробует. Он сильный, он опытный и хладнокровный. В нем не ощущается знахарь - и это тоже надежда. Жаль, пришлось отпеть мальчику талант, отрезать доступ к силе, как и следует для будущего короля, но и без того, одной секирой, он неплохо управляется. Да и петь понемногу пробует, упрямый.
  Надо делать все остальное важное и хранить в душе надежду. Надо идти к людям и предупредить. Вызвать магов, достучаться до глупых оллфов, отгородившихся Стеной. В незапамятные времена Первого Рртыха король гномов, его отец, назвал одного из их хрранов - кажется, такое было слово - своим побратимом. И просил взять на воспитание сына, если погибнет. И еще обещал вырастить малыша оллфа, коли судьба не сохранит друга.
  Гном потерял старшего наследника, а оллф - жизнь.
  И если судьба не окончательно отвернулась от всех родов на Саймилии, как зовут этот мир люди, то оллф еще живет. Оллфы не имеют смерти, они хранят память и знание. Этого узнать просто - он один из всех был тогда, как гласит предание, рыжим. Знахари напели, создавая кровное родство. Мальчик болел и его пришлось сложно и долго лечить.
  Збыр еще раз улыбнулся, устроился поудобнее и закрыл глаза. Старшие шаманы гномов единственные в подгорной породе знают, что такое сны. Если бы малыш Рртых не лишился своего дара магии, и он бы спал со сновидениями, мог повстречать в них деда. А Збыр и так увидит своего любимца. Память добра, она хранит дорогие лица.
  Знахарь стал дышать тихо и ровно, нагоняя сон. И увидел обожаемого внука. Вот только почему-то его Рртых во сне ехал... верхом на коне. Сером, рослом, идущем странным незнакомым шагом. Не рысь и не галоп - обе конские ноги - правые или левые - движутся одновременно.
  Он упорно являлся деду день за днем, и всегда на одной и той же серой лошади. Все лето старый знахарь лечился, не жалея трав, ставших огромной ценностью с прекращением подвоза от вершинников. И думал. Сон вещий, раз он повторяется. Но какой, кривая кирка и старые клещи, может быть смысл в образе гнома на коне???
  Никогда ни один подгорный житель до такого не дойдет! Кони не для гномов созданы Тружеником. Может, его везут вддыхры? Глупо! Их во сне нет. Может, он занят не своим делом? Тоже странно. И почему во сне внук там, на поверхности? Может, его жизненный путь завершен и теперь душа переезжает в новое тело... На коне?
  Знахарь фыркал и сердился, ронял кубки и шумел на учеников, не понимающих его раздражения. Дети оправдывались и спорили. Только внучка молчала и собирала разбросанное со странным выражением скрытого удовольствия, иногда мелькавшем на её спокойном лице. К осени, если применить к подгорному миру мерки вершинников, девушка выбрала время, когда рядом никого не оказалось и заговорила с дедом. Збыр с интересом рассмотрел новую кофту Роны, с весьма привлекательным квадратным вырезом. При такой фигурке что ни надень - все сядет. А пояс-то тоже незнакомый, выходит, чей-то клинок ей глянулся? Узор хорош, и по талии плотно сидит. Интересно, гном угадал - или они мерку вдвоем снимали? Збыр прищурился, Рона чуть смутилась и поправила пояс. Глянул снова прямо, уверенно.
  
  - Я все знаю, деда. Он тебе снится.
  - Рона!
  - Пятьдесят два года Рона, и что? Стану однажды первой женщиной - Становой знахаркой, так что не кидай напрасно молнии глазами, у меня на твои заговоры свои отговоры найдутся. Он тебе снится каждую ночь. Что не устраивает? Я тоже пробовала его увидеть. Но я наверх среди дня не ходила, там слишком ярко горит горн Труженика. Я слепну и не вижу.
  - То есть...
  - Дед, ну хватит уже удивляться. Ты умница и знаешь, что дар тебе не изменял никогда. И что мой папа в плену у зла. А мой брат вообще непонятно где, но не там, где его запер отец. Он жив и свободен.
  - Я точно засиделся в пещере обрядов, - рассмеялся Збыр. - Пора тебе уступить место. Ты выросла, внучка.
  - Еще нет. И потому очень прошу: не делайте глупостей со старым Эфрыхом. Отец за всеми следит. За вами - особенно внимательно. Я долго ждала безопасного времени для разговора. Теперь проще, мне помогают.
  - Наконец-то! - обрадовался Збыр.
  - Нас сейчас оберегают, весь коридор просматривают, - усердно не расслышала его восклицания Рона. - Вот я и говорю свободно. Ты собираешься уйти наверх, к оллфам и магам. Я займу пещеру по праву и буду следить, чтобы зло не окутало Гхросс слишком плотно. Но прежде - дай мне полное обучение и посвящение. Открой мне силу. Это поможет Рртыху, мы по крови родные, понимаешь?
  - И потребует по крайней мере три года кропотливой работы, девочка.
  - Именно. И еще учти, дед. Я собираюсь выйти замуж за тысячника глубинных норников, Ррына. Хороший род и гном достойный. Мы уже все с ним обсудили. Поставили в известность отцов. Король доволен, - с оттенком презрения улыбнулась Рона. - Рост моего будущего мужа более пяти футов. Для короля это главное.
  
  Дед виновато вздохнул. Он тоже в душе обрадовался выбору строптивой внучки. Любовь - штука важная, но в роду героев и рост имеет значение. Взять хоть несчастных Ллтыхов, ну больно глянуть! Впрочем, давно подмечено: Труженик благоволит кузнецам и недолюбливает ювелиров, он предпочитает железо золоту. Последнее слишком сильно меняет гномов, разжигая в них жадность и скупость. А Рона, умница, смотрела в другую сторону, в самую правильную. Девушка рассмеялась - она поняла ход дедовых мыслей. Но не обиделась. Потому что все Гррхоны практичны. И рост, что ни говори...
  А еще Ррын отменный кузнец. У него крупные руки, способные гнуть кирку. Короткие пальцы, без усилия вяжущие столь востребованные вершинниками крупные гвозди в бантики - для забавы невесты. И эти руки никогда не обидят её, Рону. А еще - карие глаза Ррына видят только её, не замечая прочих девушек. И для неё железный гном даже попытался однажды сочинить стихи, хотя сам при этом сильно смеялся. Если же говорить серьезно - душа у него очень добрая, совсем как у брата, да и умом Труженик кузнеца не обидел. Они дружили, Рртых и Ррын. И, наконец, именно тысяча глубинных норников - это охрана Стального города. Лучшие, отборные, преданные своему тысячнику. Прикажет - и дед выйдет из пещер и коридоров Гхросса, никем упорно не замеченный. Не только посторонятся и отвернутся: сами проводят и вещи донесут, сами камни отвалят и на место уложат.
  Кстати, Ррын тоже практичный гном, - тепло улыбнулась Рона. Тот, кто станет мужем Становой знахарки, претендует на звание Носителя секиры короля. То есть он, Ррын, сможет возглавить армию Черного гнева, если король останется в горах. Её забота - умудриться устроить королевское нездоровье. А уж там будет видно, куда вести войско. Носитель секиры выйдет наверх и сам решит - люди враги или вддыхры. И если она сумеет сохранить сознание мужа от злых заклятий Черных, он сделает выбор осознанно и верно.
  Дед слушал и улыбался. Он всегда полагал, что внучка не меньшее украшение рода Гррхон, чем её брат Рртых. Приятно видеть - ты не ошибся. Вот вернется малыш, примет корону, и будет у него все как следует. Большое дело - когда король и знахарь в дружбе. Всей стране подгорной польза и радость. Но это еще предстоит отковать, и, по всему видно, трудная будет работа. Долгая, кропотливая и без права на самую малую ошибку.
  Начал дело старый Эфрых. Хорошо начал, без спешки и с упорством.
  В зиму каждую неделю глубоко внизу вздрагивали горизонты рабочих штолен. Эхо обвала катилось, дрожью отдаваясь в стенах и беспокоя спасателей. Но каждый раз - обходилось. И старый шел на доклад к королю, повадившемуся примерять тяжелый доспех и полировать секиру. Входил, вежливо кланялся и говорил нечто подобное всем прежним докладам.
  
  - Щели раздышались, газ накопили. Но, слава Древнему горняку, мы успели заметить. Всех вывели, потерь нет, и раненых - тоже нет. Удача с нами, внучок.
  
  Король важно кивал и снова возвращался к правке лезвия, которое давно превзошло остротой лучшую из бритв. С некоторых пор люди повадились избавляться от бороды, и гномы, хоть позора и не одобряли, но сполна наживались по мирному времени на странном обычае. Создать верный сплав вершинники не додумались. Да и жил рудных у них подходящих нет. А гномы выполнили заказ. Названное бритвой лезвие было тонким и довольно хрупким, зато резало тончайший пух, падающий на него под собственным ничтожным весом. И служило долго. Позже сплав пригодился, с ним стали работать и добились новых вариантов, еще поинтереснее. Рртых третий так и не успел узнать, что именно его опыты принесли удачу, новые точила вышли на славу.
  И теперь Кныттф не выпускал из рук одного из них, самого первого, еще сыном сделанного - на пробу. Малыша не вернуть, но секира станет злой и не утомится рубить доспехи людей. Снова и снова, как гнилые деревяшки. Пусть познают силу гнева гномов, коли решились отнять у короля самое дорогое - наследника, семью, надежды...
  Эфрых смотрел на хмурого короля с грустью и уходил. Чтобы через неделю вернуться с той же новостью.
  За год он избавил от опасных щелей и странных проходов, ведущих вниз, верхние десять уровней.
  Вддыхры явно забеспокоились - трижды в следующее лето их встречали знахари и норники, патрулирующие отдаленные коридоры вместе - так велел Становой. Двух Черных удалось положить, еще одного ранить.
  Король осмотрел трупы и упрямо сообщил - значит, и с этими тварями люди в сговоре...
  А его подданные задумались. Даже очень упрямый гном понимает: есть крайность, когда надо мириться с заклятым врагом. Ради выживания рода. Люди - они золото любят, живут мало и не особенно верны слову, хоть их много и все - разные. Но они часть Саймилии, один из её народов. С ними можно торговать, создавать союзы, ссориться, даже воевать - словом, соседствовать. Вддыхры иные. Они желают смерти всем народам, они хотят погасить в мире свет горна Труженика и не уважают его самого. И всякая вражда должна прекратиться перед новой бедой - угрозой самим основам мира.
  Когда зима прошла, многие уже говорили, не понижая голоса: король не прав. И шли к его отцу, уважаемому знахарю Збыру, за советом, минуя чертоги правителя. Или встречались с дедом, умевшим и мирно жить с людьми, и на место их ставить, когда следует. Старшие в роду Гррхон слушали, кивали и велели не пороть вредной для гнома горячки. Тысячник Ррын - хороший вождь похода. И ему-то можно верить. А уж они постараются сделать остальное. Ведь не ходят более Черные по городам? Гномы кивали и хитро щурились, припоминая странные обвалы. А подумав, советовали приглядеть за трещинами и лазами, которые припомнили сами. И новые обвалы беспокоили подгорный мир. Или наоборот, дарили ему возможность вздохнуть с облегчением?
  Второй год очистил еще десять ярусов. Следы Черных находили в нескольких местах - даже их временное жилье, определяемое по закопченным сводам и свежему сору. Но сами вддыхры стали осторожнее и более не попадались.
  Когда в мире людей третье лето оживило поля, города жили уже совсем спокойно. Зато дед Збыр ходил хмурый. Когда заделывали последние лазы, один вддыхр чуть не оказался отрезан от нижних пещер Синего города. И он вынужден был прорываться с боем. Двух норников распорол, как пуховые подушки - прямо с доспехом, словно он из шелка, а не из наилучшей стали! Знахаря поранил.
  Гномы не упустили тварь. Но труп оказался ужасен. Становой, уже давно сопровождаемый своей преемницей во всех передвижениях, долго и недоверчиво щупал когти по десяти с лишним дюймов длиной. Когти, выросшие на месте обычных ногтей в первые же мгновения боя. Потом вымерял рост вддыхра - двойной в сравнении с невысоким гномом. И ушел в пещеру знахарей молча.
  Там он достал старую книгу истории Гхросса, открыл по давней истрепанной закладке и указал внучке на выученный наизусть давно, еще в юности, абзац. Рона прочла и спокойно кивнула.
  
  - Дед, мы и так знали, что демон уже тут. И, как это ни больно, живет и растет он в теле моего младшего брата. Одно успокаивает. Этой твари не удалось найти темного разумом ребенка иного возраста. Я все прочла, перерыла старые свитки. Это существо способно занять более взрослое тело. Темные лишены сознания и не имеют полной души.
  - Так и есть.
  - Дед, у нас есть время. Но вам с Эфрымом пора. Пока к свету приспособитесь, пока людей нужных найдете - время потребуется. Пойдете в Рониг?
  - Нет, - задумчиво покачал головой старый знахарь. - К оллфам. На севере нас никто не ждет. Да и люди там живут не так кучно и обид больших к подгорному племени не накопили.
  - Хорошо. Я скажу Ррыну, вас проводят. Уже готовы оба выхода наверх, и северный, и южный. Он у меня молодец.
  - Береги себя, детка. Ты моя лучшая ученица.
  
  Рона гордо заулыбалась. Она знала, что лучшая, но дед на похвалы скуп. Его надо выгнать из гор без надежды на возвращение, чтобы пару таких вот по-настоящему хороших слов услышать. И вот, пожалуйста. Немалая награда. Она не просто 'хорошая' или 'стоящая'. Она - лучшая. Дед врать в таких делах не умеет.
  Сутки спустя седой гном и его сын шли по старой наклонной штольне. Трое норников Ррына несли мешки и обстоятельно обсуждали, как тоскливо без человечьей еды. Грибы для боевого гнома - тьфу, закусь. А что ими закусывать, коли пива нет? Да и перец кончился. Нет, война с людьми - дело дурное. Сели бы вместе, поели, поговорили, морды, если что, начистили кому следует. Да и вернулись к миру. Ковать гвозди скучно, но и мечи с секирами уже надоели.
  Снаружи была безлунная глухая ночь - наилучшее время для глаз, неподготовленных к свету горна Труженика. Норники сложили вещи в малой пещере, заранее найденной и обустроенной для побега. Попрощались, призвав благословение Труженика к большому делу старших. И ушли. Грохот сообщил - временный вход завален крепко и основательно. Эфрых задержался и прижал ухо к камням.
  По ту сторону старший из гномов задумчиво спросил - кого приложил об стену озверевший старый король, когда его не пропустили? Их ведь спросят, и надо отвечать складно. Двое заспорили - об какую стену и как крепко. Минут через десять спор перешел в самую веселую стадию. Камни гудели, завал сердито охал. Боевые гномы с полной самоотдачей зарабатывали необходимые для отчета о побеге синяки и трещины в ребрах. Ррын велел возвращаться не просто в помятом виде - вообще не отползать с поста далее десяти шагов. Смена придет и найдет, забьет тревогу, сообщит королю. Их, само собой, будут ругать и даже накажут. Объявят перед строем норников позор, к общей зависти этого самого строя, прекрасно понимающего, что происходит. А дальше - двойной паек и лечение. В нижних пещерах уютно, да и девушки за ними будут ухаживать исключительно симпатичные. Вот только жалким мелким синяком капризных подгорных красавиц не разжалобить. Наоборот, станут насмешничать. То есть надо стараться по-настоящему. И гномы усердствовали так, что искры летели.
  
  - Хорошая порода, - одобрительно кивнул Эфрых, имея ввиду и гномов, и гранит.
  
  И пошел к пещере. Он не собирался ждать здесь до зимы, пока глаза смирятся с сиянием Опрокинутых озер. Недавно сын придумал отменные новые темные очки, в которые можно пихать до пяти тонких стекол. На носу они тяжеловаты - зато защиту дают полную. Эфрых сам делал оправы и подгонял по лицам, уплотнял особым шнуром, окантовывая замшей. Проверял раз десять, нет ли щели для света, пока не достиг настоящего прилегания. А стекла отлил сын. Целую стопку, дюжину оттенков - от бледных до черных. Иди с рассвета да меняй, никакой заботы. Одна беда - в стороны глядеть неудобно. Но идут вдвоем, уж как-нибудь углядят, если беда путь заступит.
  Гномы проверили мешки, еще раз убедились, что очки рядом и стекла целы, разложены по номерам. От единички с малым затемнением и далее, без ошибок. И пошли вниз.
  Мир вершинников старшие ругают не просто так - со смыслом. Нельзя позволять молодежи заглядываться на чуждое гному и находить в нем слишком много прелести. Уж потом, как остепенится, сам поймет, что с камнем он, еще до рождения сросшийся, неразделим. Что дом его в древних городах под кряжем, а прочее - чужие красоты, для путешествий, а не для жизни, созданные. Вот тогда пусть сам переплавляет мнение о поверхности. Потому что здесь не так уж плохо. Воздух свеж, а летом - так и вовсе бесподобен, сух и пахнет цветами и зеленью, а не окалиной, смазочным маслом, известковой водой или плесенью. Не копится в низинах пальный газ, не грозит взрывами угольная пыль, легких кашлем - тоже не рвет.
  Да и горн Труженика не просто так в Озерах плавает. Коже его свет полезен. Без того, что люди зовут загаром, и гном в пару лет ослабнет. А еще наверху красиво. Все старые мастера ходили странствовать с людьми или, еще до Стены, с оллфами, чтобы потом ковать красоту и населять ею подгорные пещеры. И звали древние города по обычаю вершинников, вычурно и несколько нелепо. Сад цветов, Голубиное гнездо, Долина роз... Потом одумались и упростили, не смущая молодежь и не вынуждая старых Кротов путаться в бессмысленных именах. Каждая тропа в мире под горами размечена цветом. И по цвету теперь зовется. Кстати, для Кротов нанесены особые метки, разной формы и фактуры. Удобно, коротко, деловито.
  Эфрых шел и хмуро глядел на мир, подзабытый за минувшую сотню лет. Законы гномов - они как хороший булат, куются один раз. И коли решили звать города Синим, Желтым, Красным - это уже решено. Но сын много раз настаивал на изменении к старому порядку. Мол, и гному нужна теплота в душе. Может, зовись столица не Стальным городом, а по древнему, Самоцветным чертогом, внук бы так не вызверился на всех вокруг?
  
  - Вернемся - поменяю порядки, - буркнул седой гном на десятый день пути, когда самые трудные перевалы и осыпи остались позади. - Хорошее было название, а? Самоцветный-то наш, давнишний.
  - Поменяй, - согласился знахарь. - Нога не болит? Вроде, прихрамывать ты стал, отец. У меня мази имеются, да и напеть могу.
  - Ну, дурное дело завсегда шумное, - рыкнул седой, усердно поправляя походку. - Собери тут всех окрестных вддыхров, умник. А мази беречь следует. Как еще нас люди-то примут. Тут на юг мимо Эрхоя не промахнешься, разве только дебрями, без дороги. А меня там, полагаю, и теперь помнят. Люди такие мелочные, всего-то пуд золота в выкуп попросил.
  - Попросил?
  - Вежливо.
  - Я твою вежливость знаю. Они понятия не имели, что можно что-то изменить в условиях, хоть немного срок оттянуть. Весь люд золотишко снес до последней ушной сережки. Князь-то свое попрятал, а как со злости его стали искать - убежал и более не вернулся. Сундуки только три года спустя выискали. Наши ребята, кстати, из торговых.
  - Серьезно? И я не знал?
  - Они к твоему дядьке пошли, он был Становой. И повелел золото из сундуков взять по возмещению долга, а прочее в казну города отвезти, и людям их добро вернуть сполна. Ох и морока, отец! Год возвращали. Зато тебя еще год вспоминали весьма слезно. Город и не знал, как их князь богат. В общем, ты прав, могут и теперь узнать.
  - Вот честно скажу - не люблю людей, сын. Они вертлявые. То да, то нет, а всегда выходит - 'может быть'. Толковых железных в их породе - единицы.
  - Стена. Никогда её не видел отсюда.
  
  Гномы встали и дружно опустили мешки. Закат и привычка оставили в очках всего по два стекла, довольно бледных. И мир читался отчетливо и в полном цвете. Лес горел изумрудным огнем, переливался ивовым подлеском мягкого серебра в низинах. Вспыхивал редкими искрами рябин, рано покрасневших листом и отягощенных гроздьями. Золотые сосны на холмах праздновали закат. И за всем этим великолепием сплошным мраком от земли и почти до зенита Опрокинутых озер стояла Стена. Она скрывала юг полностью. И выглядела так угрожающие, так инородно и неправильно, что по спине полз холодок. Трудно было поверить, что внутри, за ней, живут те самые оллфы, о которых легенды рассказывали столько хорошего. Добро и Черная стена - это слишком разные вещи. Несовместимые.
  Знахарь рыкнул пару низких нот и широко повел руками, будто воду горстями в верхние озера плеснул.
  
  - Темная магия, самим оллфам она не принесла ни покоя, ни радости, - нахмурился Збыр. - Мне за Стену не пробиться, отец. Сильно сделано. Как они умели, на веки вечные. В нашей легенде все верно сказано - на крови их короля. Могу добавить одно, - теперь это мертвая кровь.
  - Значит, беда не миновала их. Что ж, раз нет хода за Стену - пока к западу двинемся, мимо оллфов, - кивнул Эфрых. - Там у Леснии заставы стоят, за диким лесом. Хороший народ, крепкий. Жаль, почти не соседствуем, они мне по душе.
  
  Збыр кивнул, соглашаясь и с оценкой леснийцев, и с выбранным маршрутом.
  Он уже прикинул - до застав идти более ста человеческих верст. Диким лесом, непривычным гному. То есть не мене двух недель. Хорошо, предусмотрительная Рона уговорила выходить прежде осени. Плохая погода верхнего мира - это, говорят, большая неприятность. Их зимы похожи на смертельный холод высокогорья. Не найдешь крова, не обзаведешься одеждой и пищей - пропадешь.
  Хорошо бы застава приняла мирно!
  После безумных посланий Кныттфа можно ожидать всякого...
  Но, само собой, не того, что увидели гномы, приближаясь к заставе.
  Сперва они решили, что люди жестоко и бесчестно убивают оллфа. Собственно, так это и выглядело. Северная сторона поляны забрана дощатой стеной в пятнадцать футов, не менее. Перед этой стеной стоит оллф. Тонкий, светловолосый и молодой - как все они, вечные. Оба клинка в его руках опущены.
  А в сотне футов разместились стрелки людей, не менее двух десятков. Все - с добротными северными луками. Рослые воины, отменная подготовка которых не вызывает сомнений. У каждого при поясе меч. Эфрых прищурился, издали опознавая работу подгорных мастеров. На вооружении застав леснийский князь не экономил, сразу видно. Гном даже почти не сомневался, что у сидящего на поваленном бревне воеводы меч с клеймом рода Гррхон, только не мог понять, как подобное оружие попало к человеку? Воевода глянул на оллфа, тот чуть кивнул.
  Гномы заволновались и прибавили шагу. Хорошенькое дело - начать знакомство с людьми с участия в таком безобразии! Это у вершинников считается, не обнажил секиру или меч - не виновен. А гномы полагают, отвернувшийся от драки виновен наравне с затеявшим её.
  
  - Эй, вы чего тут вытворяете? - загудел издали Збыр.
  
  Оллф потряс головой и рассмеялся, оборачиваясь к своим 'спасителям'. Сперва гномы не поняли его реакции, но потом догадались - светловолосому показался забавным голос знахаря. Он и правда низковат даже по меркам людей, а оллфов - и подавно. Воевода тяжело поднялся и заковылял навстречу гостям, опираясь на крепкую трость.
  
  - Уже поняли, спасать не надо, - обиделся Эфрых. - Эх, все у вас, вершинников, не путем, все с чудью. Сиди, колченогий упрямец! Сами доковыляем. У меня тоже к этому бревну интерес имеется. И к тебе, мил человек.
  - Семья Гррхонов на прогулке? - поинтересовался воевода. - Приятная встреча. Садитесь, угощайтесь, еще пять минут позора для моих лучников - и домой.
  - В чем позор? - уточнил Збыр, потрясенный догадливостью человека, узнавшего их с первого взгляда.
  - Двадцать лучших бойцов не могут попасть в одного эльфа, - вздохнул тот. - Пятый день, представляете? Он уже язык обтрепал, наставляя их бить с упреждением, рассчитанным на всю группу. То есть первый кладет стрелу в цель, двое чуть правее и левее, еще двое - ближе и снова с поправкой... И все без пользы. Если не заденут - он обещал выгнать и более не допускать к обучению. Мастер Кэльвиль очень строгий с учениками эльф. Садитесь, угощайтесь. Хороша ли ветчина? Меня, кстати, Бравом зовут.
  - Бесподобна. Я наставник гранильного цеха Эфрых, а сын зовется Збыром, он знахарь. Шаман, если по-вашему.
  - Приятно видеть говорящего по-леснийски гнома. И вообще здесь вам рады. Кушайте, только со смеху не подавитесь. Я вот, правда, все больше плачу - ну стыдно... кого я границу оборонять набрал? Кэль, еще раз?
  - Охотно, - кивнул эльф. - Ты, ты и ты - хорошо целились, но так боялись попасть, что и тени шанса не имели. А стреляя в ведима, слишком много думать вредно. Для жизни, и не вашей, вы уже трупы со своей жалостливостью. Им для обряда дети нужны. Это понятно?
  
  Рослые воины закивали виновато и смущенно. Они в общем-то знали, что эльф увернется. И что как боец он сильнее любого из присутствующих. Но даже зная, боевой стрелой - в живого и без доспеха? Да еще в этого, тонкого, почти прозрачного. Улыбчивого, умеющего не только драться, но и лечить. Воеводу привез и на ноги поставил, на заставе все хвори извел - даже малые.
  Кэльвиль улыбнулся и снова отошел вплотную к дощатой стене. Обернулся и одним смазанным движением метнулся назад, к стрелкам. Тетивы щелкнули, кто-то охнул. Эльф уже стоял возле одного из стрелков, медленно убирая клинок от его шеи.
  
  - Лучше, - похвалил он, показывая прореху в своем широком рукаве. - Умер не зря один ты. Прочих мне обсуждать не интересно. Еще раз?
  - Иди сюда, я морс нацедил, - предложил воевода. - Все равно, пока стрелы из досок вырежут - скука одна. Плохо я их учил.
  - Нет, - совсем тихо шепнул эльф, подходя вплотную. - Просто я очень сложная мишень. Они уже научились оценивать, куда я двигаюсь. Это труднее всего - скорость для ваших глаз велика. Еще дня три, и попадут. Переживать будут, что могли ранить. Хорошие ребята.
  - Кэль, я тоже не рад этим тренировкам.
  - Иначе их на ведима выпускать нельзя. Не переживай, уж стрелы я клинками-то всяко отобью. Их всего два десятка. Мне тоже полезно тренироваться.
  
  Гномы доели ветчину, не вмешиваясь в разговор. Им вполне хватило на первое время изучения рукояти меча воеводы. Добротной, без глупых украшений, в удобной кожаной обмотке. Этот меч оба в 'лицо' не знали, но стиль работы кузнеца сомнений не вызывал. Воевода оказался догадлив, извлек тусклую сталь из ножен и бережно, с поклоном, передал седому Эфрыху.
  Гном принял меч и долго рассматривал.
  
  - Мне Рртых подарил, - кивнул воевода. - Дорогой подарок, и вернуть было нечем, но ваш младший упрям, я быстро сдался. И не жалею, жизнью этому клинку обязан. Спас от ведимов нас эльф по имени Орильр, которого я и не видел, но вот дожил до подмоги я только благодаря мечу. Скоро год уже исполнится, как там рыжий один магов донимает...
  - То есть жив, - довольно кивнул Збыр.
  - Еще бы, - обрадовался Эфрых. - Я даже не сомневался.
  - Здорово врешь, отец, - уважительно хмыкнул знахарь. - С душой. Брав, мы же его похоронили, уже четвертый год, как сомнениями мучаемся. Завалило шахту...
  
  Кэльвиль устроился на траве перед бревном и стал вместе с Бравом слушать историю подгорной жизни, изредка оглядываясь на лучников. Гномы говорили обстоятельно и явно не пытались скрыть своих бед. Порой это давалось им трудно. О короле оба предпочли бы не упоминать, но как обойти самое страшное? И они не обходили. Упомянули и обвалы, и Синий город, и предстоящую войну.
  Брав вернул клинок в ножны и в свою очередь рассказал о спасении посольства егеря Мартига, атакованного ведьменями в горах гномов. О походе на юг и обучении Рртыха в Круге мудрых, о своем возвращении домой и бое с четырьмя ведимами.
  Он проспал после ранения пять суток. Кэльвиль неспешно вел коня и приглядывался к лесу. Он был один, ничто не отвлекало внимания. Зато старый ворон позволял следопыту буквально взглянуть на чащу сверху, используя древнюю магию. Эльф смотрел, напевал заклинания дальнего наблюдения, изучал деревья - и ощутил то, из-за чего теперь гонял людей до седьмого, как у них принято говорить, пота.
  Это не имело названия в знакомых ему понятиях эльфов. Начиналось оно от башни Ордена, дорогу к которой указал Орильр. Сам светловолосый описывал увиденное как 'след зла'.
  Сперва он приметил черную копоть на древесных стволах, словно лес горел. Кое-где завяли цветы, высохли гроздья рябины, пожухла листва. На некоторых ослабевших деревьях осень до срока зажелтила и осыпала кроны. Следопыт заинтересовался и, поскольку Брав уже очнулся и мог подождать, убежал проверить след.
  От башни горелая тропа вела на юго-запад, и шла ровно, как по ниточке - словно для создавшего гарь нет оврагов и завалов. Эльф быстро прикинул направление и понял, что знает, где оборвется след. В вымершей до единого человека деревушке, название которой забыли, не желая упоминанием накликать беду и теперь знали мертвое и брошенное место, как Черную гарь. Оттуда след не пошел дальше, это эльф знал точно - сам был в тех места только что. Он проверил лес правее и левее темной полосы. И нашел обратный след. Куда более слабый, ширина почерневшей тропы съежилась вдвое. Потом след уперся в поляну, где незримое встретили те, кто его давно ждал.
  
  - Это был демон, - кивнул Кэльвиль, вмешавшись в беседу. - Его интересовало тело взрослого или ребенка, лишенного полноценного рассудка. И что-то не получилось. Потом ослабевшее зло встретили ведимы, напоили силой и повели на север, диким лесом. Я довез воеводу и сбегал по следу. Не до конца, и так понятно. К вам он ведет, под горы. Видимо, в Синий город. Ладно, пора мне, лучники скучают. А эта застава ближняя к тропинке зла, так что надо быть наготове.
  - Что не удалось здесь, вддыхры получили там, в Синем, - хмуро бросил Збыр. - Мой младший внук родился темным и зло воспользовалось его телом. Эх, кривая кирка, и тяжело же на душе! Ну, а у оллфов, то есть эльфов, - что?
  - Тоже не сильно хороши дела, - усмехнулся Брав. - Но Орильр, которого я так и не видел, ушел туда разбираться. Крепкий мужик, трех ведимов, по-нашему - ведьменей, один он и положил. Думаю, с эльфами он все решит. Мы ждем его. Обещал быть тут зимой. Оставайтесь. Теперь не время для путешествий - распутица, холода и немирье. Гномов на юг одних пустят едва ли. И Эрхой - гнилая земля, хоть так и не говорят о соседях.
  - Знаю, - тоскливо вздохнул Эфрых. - Было дело...
  - Уважаемый Эфрых, а почему вы не можете вразумить нынешнего короля гномов?
  - Разделено от века, - виновато буркнул тот. - Король управляет гномами, старый правитель, передавший власть сыну или внуку, ведает их достоянием, а знахарь отвечает за здоровье душ и тел. Ставший королем выделяется из семьи и отцу-деду более не подвластен, иначе как ему править? Мой сын, Збыр, имеет одно право - он может собрать Стальной город и объявить нового короля, сына прежнего, если его примут норники. Когда Кныттф стал чудить, мы обдумывали такую возможность. И затянули дело, засомневались. А тем временем Рртыха упекли в нижние шахты.
  - И что бы ни говорил мой сын, дело не в послах, не в желании уберечь малыша, - усмехнулся Збыр. - Он боялся потерять корону и спрятал наследника от нас, чтобы сохранить власть. А потом заставил барабаны сказать свое слово. Когда война объявлена, он - выше всех.
  
  Брав кивнул. И подумал, что теперь наверху, в союзе с людьми, три самых главных гнома подгорного мира - бывает и так. Значит война становится весьма смутным делом. Вразумят они короля. Или переупрямят - а у гномов это почти одно и то же.
  Значит по-прежнему главная беда - ведимы, ведьмени, вддыхры - как не назови, одна мерзость... И пока непосильная.
  Сколько их, что происходит в загадочном Синем городе, какова сила демона, обретшего плоть? И почему он полз к Старому мху, городу на южном тракте, и вдруг развернулся? Кэльвиль полагает, надо еще раз поговорить с Орильром и выяснить, что собой представляет его странная жена. Демону ведь все равно, чье тело занять - он может и в женском отменно себя чувствовать. И, как сказал мастер, теперь, оставшись без 'братьев', сгоревших дотла в древнем ларце, даже предпочел бы такой вариант. Понадеялся бы на возрождение всей гнусной породы...
  Много вопросов.
  
  ***
  Нильэса-а-Кав еще раз глянула в зеркало и осталась довольна результатом. Лениво усмехнулась - как всегда. Она безупречна. Есть вечная красота - настоящая, вне моды. Она не надоедает и не перестает восхищать. Завораживает и подчиняет, укладывает к ногам самых гордых и вынуждает их унижаться. Приятно смотреть на то, как по тебе сходят с ума. И гнусному а-Тэи пора вспомнить свое место.
  Серебряные волосы уложены в любимую прическу бывшего мужа, удручающе простую, но к алмазам диадемы и длинных тяжелых сережек очень подходящую, - что есть, то есть. Плечи у неё мраморные, это скучно слушать от каждого. Зато смотреть на плечи - весьма не скучно. Пусть смотрят, и этот тип, оказавшийся едва ли не королем, и его уродливая подёнка-любовница. Великолепное платье глубокого зеленого цвета, оно подчеркивает её фигуру. А разрез позволяет оценить - и ноги без изъяна. Туфли, перчатки, еще один браслет с алмазами... Ну, вроде, все. Теперь можно пойти и глянуть, кому этот ненужный муж - бывший. Прибежит, куда он денется. Говорят, его подёнка черна и тоща, как щепка. И за мужем мешок походный таскает. Выслуживается, хочет полезной быть, раз личиком не вышла. Да и умом, пожалуй...
  Иначе не стала бы и держаться за то, что может быть полезно госпоже а-Кав. Обычно умные ей уступают. Она берет, играет и бросает - от скуки. Жить вообще довольно-таки тоскливо, особенно когда тебе уже пятнадцать веков. Это гораздо больше, чем необходимо для того, чтобы научиться управлять мужчинами. Очень предсказуемыми.
  Вот и теперь: она прошла во дворец без малейших проблем. Улыбнулась давно лишившемуся надежд быть замеченным храну, сказала, что к мужу - и вот перед ней лестница на второй этаж.
  Комната приемов возле спальни а-Тэи её не впечатлила: бумаги, весь стол ими завален. Скучное и глупое мужское развлечение - управлять через законы. А наличие гнусного еще более мужа хама - рыжего грубияна Жависэля - привело в легкое раздражение. От этого всегда не знаешь, чего ждать. Потом дверь хлопнула и из спальни показалась подёнка. Еще страшнее, чем говорили подруги. Черненькая, маленькая, тощенькая и бледненькая. Ходить, и то не умеет. И что в такой можно было найти? Впрочем, там, в мире людей, должен он был хоть с кем-то развлекаться...
  
  - Ага, - бодро улыбнулась подёнка, не думая расстраиваться от блистательного вида соперницы. - Бывшая жена Рира?
  
  Жависэль почти виновато кивнул. Он не знал, к добру ли эта встреча и как она отразится на неокрепшем здоровье девушки - все же вчера ей досталось страшно. Да еще седого нет, что-то безумное затеял с завтраком, вся кухня с утра в дыму, и сам он носится бодрой рысью. Смешно смотреть, эльф в таком возрасте - и хуже мальчишки Шаэля. При том, что сам он с горящими глазами твердит, что 'ничего еще не решил'. не решал он раньше, на ничтожестве а-Кав собираясь жениться. Говорил ему ученик - выбора хуже сделать нельзя. И что на королеву она не похожа, потому что родилась змеёй с холодной кровью - тоже говорил. Приползла ведь опять - жалить, и яда припасла.
  Рыжий прикинул, не пора ли вытащить дуру-эльфу на лестницу и просто выпороть? У гномов так и делают с теми, кто нарушает покой королевы.
  
  - Отчего же бывшая? - рассмеялась Нильэса, любуясь собственным голосом. Грациозно опустилась в кресло, позволяя ткани соскользнуть и раскрыться по разрезу.
  - Да потому что дура, - весело сообщила Сэльви. - И сволочь. Я хорошо выучила ваш язык. Жас, я ей как - все доходчиво?
  - Вполне, - пожал плечами рыжий, чуть успокаиваясь за душевное состояние ведьмы.
  - Как ты смеешь? - охнула красавица.
  - Сиди и не охай, пока щеки целы и синяков нет, - посоветовала Сэльви, устраиваясь в свободном кресле. - А ты пришла кстати, я собиралась искать, время бы теряла зря. Слушай меня внимательно, я повторять не стану.
  - Тварь...
  - Шмотки, камни, домик за городом и второй, на его деньги отстроенный в столице, - а также все прочее, до последней пылинки, вернешь моему Риру сегодня до заката, - зевнула ведьма. - И тогда живи красивая, так и быть. Если возьмешь хоть одну щепку, уже не отмоешься. Так у нас в селе обходятся с воровками. Иди. И твердо помни: до заката. А потом пеняй на себя, я пальцем не шевельну, а совет мудрых и маги - ну, тебе объяснят, все уже в курсе моих деревенских штучек.
  - Мразь...
  - Милочка, ты первый раз в жизни видишь ведьму - и так рискуешь, - весело посочувствовала Сэльви. - Ох смотри, могу и того, замаскировать под старушку. Горбик, два зубика вперед, носик крюком, из него мох растет...
  - Т-ты...
  - Ух ты, хоть теперь поверила! Да не икай, рано еще. И, поскольку я добрая, это платьишко и все свои иные тряпочки можешь забрать.
  
  Сэльви откинулась в кресле и рассмеялась - весело и вполне искренне. Она опасалась встречи с той, которая прежде была дорога Риру. Но ожидания не оправдались. Красивая - так все эльфы хороши. Но женщину с такими пустыми глазами и постным лицом любить всерьез нельзя. Рир просто ошибся, и с умными хорошими эльфами случаются порой приступы обидной слепоты. Куда важнее понять - где та, из-за кого он польстился на жалкую куклу, ничтожную подделку?
  Нильэса нервно смяла перчатку и повела плечами.
  Потом улыбнулась победно - снизу донеслись шаги. Быстрые уверенные, знакомые. Дверь распахнулась и Орильр почти вбежал в комнату. Он уже знал, что застанет её здесь. Остановился и охнул. Нильэса снова улыбнулась - да, хороша. Дыхание у многих перехватывает.
  
  - Хороша-а... - протянул Орильр. - Сэль, твоя работа! Это сильно прилипло?
  - До заката можно отмыть, - заверила ведьма. - Хочешь, поспорим?
  - Дорогой, - проворковала Нильэса. - Мой дорогой!
  - Та-ак, я все поняла и забыла это слово, Рир, - пообещала Сэльви.
  - Спасибо, - обрадовался Орильр. - И, Жас, отведи её к зеркалу, не сиди тут вместо ледяной статуи. Пусть сама глянет... н-да... водички ей дай, что ли...
  
  Рыжий наконец оттаял и заржал самым грубым образом, на свой пахабнный пьяный лад. Нильэса вздрогнула и встала, вырывая локоть из его железной лапы, тряхнула головой и вышла. Большое парадное зеркало висело в конце короткого коридора, ведущего к лестнице. Она посмотрела в него сразу, желая еще раз...
  
  - Эй, пеструха! - крикнула в спину ведьма. - Предупреждаю: станешь меня или Рира проклинать - к тебе вернется. Все, дословно! Так что ты уж того, поаккуратнее со словами и делами.
  
  Визг восхитил даже готовых к нему Орильра и Сэльви. Долгий, многозвучный, переходящий в непристойную брань, стоны и плачь.
  Магический деготь милосерднее настоящего - он не склеивает волос, не имеет запаха и не оставляет следов на полу. Но оттого выглядит еще страшнее. Деготь покрывал лицо, руки, волосы, платье, едва заметную в разрезе ногу, он размазывался при каждом прикосновении и создавал чудовищные разводы.
  Нильэса бросилась вниз, не разбирая дороги. Домой! Там она все смоет. До заката еще далеко. Гнусная ведьма!
  С первой каплей воды деготь стал... настоящим. Теперь он склеивал волосы, лип ко всему в роскошной ванной комнате и все глубже въедался в кожу, вызывая зуд. И запах! Два часа усердия в обращении со щеткой сделали кожу красной и шершавой. Волосы склеились в сплошной бесформенный ком.
  До заката...
  Нильэса всхлипнула и вспомнила второе обещание - про старуху. И почти сразу - слова про совет мудрых. Вздохнула, сняла диадему и зашвырнула в угол. Ведьма околдовала Орильра. Вот и пусть он мучается один! Да нужны ей эти жалки вещи! Будут другие алмазы и иные платья. При одном условии - если не станет дегтя.
  Нильэса-а-Кав вышла из дома ранним вечером. Письма с отказом от имущества она отправила во дворец, гнусному Жависэлю. Камни свалила в ларец. Платья пришлось бросить. Стоило их увязать веревкой, отнесенной подлым заклятием к имуществу Орильра - и все пропитались тем же гнусным дегтем.
  Когда солнце село, красная распаренная а-Кав всхлипывала от запоздалого страха, изучая свое лицо в зеркале. Обычное, чистое. Правда, волосы пришлось обрезать почти под корень - деготь исчез, а колтун остался.
  Она легла в постель, морщась от её узости и неудобства. Старый дом родителей мал и убог. Сами они - ничтожества, не добившиеся ничего при дворе. И ей уже не отмыться от сплетен, которые куда чернее дегтя. Да и воспоминания о черноглазой твари - страшнее любой пытки. Хуже того, подумать лишнее нельзя, вернется назад пожелание, ведьма опасна. И не думать...
  Остается одно. Нильэса прикрыла глаза и расслабилась. Сон забвения вернет ей репутацию и уверенность в себе. Не станет грязи прошлого - ни мужа, ни его гнусных алмазов, которые слишком хороши, чтобы их легко забыть, ни позора этого страшного дня. Новая жизнь и новые возможности. А Орильр пусть мучается со своей подёнкой. Так ему и надо. Уже теперь им тошно - день испорчен, завтрак пропал, ругани до вечера хватит. Она улыбнулась и задремала.
  Последним огорчением прежней жизни могло бы стать то, что завтрак не пропал и темой обсуждения визит бывшей жены не стал.
  Орильр, правда, не удержался и вышел на балкон, чтобы пронаблюдать Нильэсу, бегущую по парковой алее с несвойственными ей рычанием и визгом. Вернулся, прикрыл дверь и рассмеялся, погрозив жене пальцем.
  
  - Ты ведьма, Сэль! Я и не думал, что до такой степени, если честно. Но, признаю, я и сам не лучше. Мне понравилось. Надеюсь, это не навсегда?
  - К вечеру сойдет. Я ей сказала - если отдаст тебе домик и камни, - улыбнулась Сэльви. - Но вообще-то и так отмоется. Я не могу долго сердиться, она того не стоит. Ты умный эльф, я ожидала более интересной жены. И очень нервничала, знаешь ли. Тут все слишком красивые.
  - Только я - не их судьба, - беззаботно кивнул Орильр, - а твоя. И я к этому постепенно привыкаю. Ну, ты готова к королевскому завтраку из пятнадцати перемен?
  - Что, тут и умру от обжорства? - ужаснулась Сэльви. - Вчера двух хватило. Рир, мне всю ночь бабочки снились, каких ты наколдовал. Спасибо.
  - Королевам подают всего по ма-аленькой ложечке. Ты справишься. Это меню осеннего бала, ты его должна одобрить. Или внести изменения. Учти, от титула мы с тобой пока спасены благодаря Жасу, и бал будет без нас. В долине Лирро определенно есть ведимы. Я сменил привязку заклинания Стены, теперь они заперты, поскольку прежние перстни прохода не действуют, а несколько новых я отдал Жасу. План на первое время такой: будем искать Черных и выселять с нашей Саймиль. Глянув на мою бывшую, глупо сомневаться - у нас все получится. Деготь хорош. Спасибо, хоть без запаха.
  - Это пока не возьмется отмывать, - хихикнула ведьма. - Давай сюда завтрак.
  
  Орильр кивнул и прошел через комнату, открыл дверь с лестницы и поклонился, пропуская Жависэля и еще трех эльфов. Представил их как наместника, в чьих руках закон, и его мудрых - правый отвечал за магию, левый - за имущество и торговые дела Лирро и его жителей, а третий, вошедший последним, будет заниматься воспитанием и обучением вышедших из сна. Все вместе должны еще и думать о праздниках - осенний бал у эльфов был всегда. Только последний 'король' его отменил, перекраивая под себя все законы до единого. И теперь жителям Лирро надо вернуть радость. Вечным она очень важна, так сказал последний представитель рода а-Тэи, которого то и дело пытались назвать 'ваше величество'. Орильр терпел, но с явным трудом - и почтение, и покладистость.
  В две минуты Жависэль расчистил стол от бумаг, заодно рассказывая о них Сэльви. Там были свитки со старыми законами, списки подлежащих казни сном забвения 'тружеников' пыточного дела и их помощников - дознавателей и соглядатаев. Рядом лежали наброски системы разбора имущественных споров - древние дома отправленных на поля льна перешли в новые руки. Их следует вернуть, но не выгонять же нынешних жильцов на улицу?
  Сэльви несколько виновато поняла - в эту ночь не спали ни Орильр, ни Жависэль, ни мудрые. Потом она заулыбалась. Все же муж нашел время для королевского завтрака. Бал - это повод ей угодить. Приятно.
  Двери распахнулись и одетый в нечто сияюще-белое эльф поклонился, скороговоркой называя первое блюдо. Порции и правда оказались крошечными. А вкус - великолепным. К пятому или шестому Сэльви утратила способность охать и хвалить, к десятому она призналась, что Лирро - отличное место. Когда последняя перемена была убрана, девушка с сожалением облизала губы. И удивленно отметила - все очень серьезны и что-то записывали за едой.
  
  - Пятое было слабовато? - предположил Орильр. - И сладкое не удалось. Ваниль незаменима магией... Увы, чего нет - того нет.
  - Украшения седьмого и двенадцатого почти одинаковы, - пожаловался маг Эфиль. - А в целом - как в старые добрые времена. Госпожа Сэльви, храны настаивают: вы непременно должны изложить рецепт того дивного напитка, которым угощали их в пути.
  - Выбор вин у нас жалкий, - вздохнул Жас. - Так что нет смысла пробовать. Выкатим, что есть. Сэльви, ты уже пишешь?
  - Не умею на вашем, - виновато вздохнула черноглазая. - Я схожу к поварам и повторю. Может, переделаю немножко - тут продукты другие. Рир, а как насчет сковородки?
  - Увы, тучка, нельзя её забирать. Она принадлежала раньше главному повару. Его схватили год назад и отправили на поля льна. Сказал всего лишь, очищая яблоко, что кое-кто может и подавиться, если резать чуть крупнее... Передали. Тут поганый дворец, все кушают не завтраки, а соперников. Тебе хватит десяти минут на рецепт? Мы выезжаем. Туда, к повару и прочим. Как вернем его, так и попросишь себе сковородку.
  
  Сэльви кивнула.
  День еще длился, удивляя обилием событий и новых лиц, а они уже скакали по северному тракту. Жависэль остался в столице, дел накопилось - на много дней вперед. Орильру выделили сотню а-Тиса, трех магов и добавили к перечисленному Шаэля, умоляющий взгляд которого мог бы и камень разжалобить. Синие глаза то и дело смаргивали слезы. Эльф уже знал, что на полях льна хозяйничают ведимы, что не все вернутся домой - и боялся не найти маму.
  До первого поселения сосланных от столицы было всего верст шестьдесят. Этого времени как раз хватило, чтобы со вкусом и неспешно рассказать мужу, как нашелся на кухне тот, кто передал слова повара. А нечего ведьмам врать! Как сказал 'не я', так и окосел. Разве может лжец глядеть в лицо прямо и честно? Его теперь маги осматривают, и пока ничего не могут поделать.
  
  - Я того, перестаралась, - вздохнула Сэльви. - Ну...
  - У вас в деревне,.. - подсказал Орильр.
  - Да как-то само сказалось. Пока мысли не станут нормальными, прямым, без обмана. Боюсь, надолго я его. Маги ругаются.
  - На тебя? За что?
  - Говорят, полезное заклинание для выявления лжи, но я же не помню, как это сделала, - вздохнула Сэльви. - Ничего я не заклинала. Так, сказала - чтоб его, доносчика, перекосило.
  - А почему весь первый этаж в панике? - припомнил отъезд Орильр. - Ты... н-да, глупо спрашивать про радиус действия, не ответишь.
  - Уже спрашивали, - повторно вздохнула Сэльви. - Полдворца - того, в радиус. Человек пятьдесят.
  - Эльфов.
  - Косые они на нашего сельского пастуха стали очень похожи, - закончила рассказ ведьма.
  
  Орильр фыркнул и пожал плечами. Прежде ему казалось, эльф и косоглазие - это несовместимо, - но вот, пожалуйста, совместилось. Глядя на закат, тусклый и притененный облаками, Орильр думал, что их ждет на полях льна. И не рассчитывал на малые и легко решаемые проблемы. Потому что донос - начало больших бед для отосланных сюда. И он полагал, никто из хранов до конца не понимает, насколько все может оказаться плохо.
  В глухой ночи всадники смяли охрану, глупо и упрямо требовавшую некий королевский пакет. Сэльви плотнее закуталась в плащ, тоскливо всматриваясь в сумрак. У неё было отменное ночное зрение, и оно позволяло теперь видеть глухой высокий забор с шипами по верху и редкими башенками охраны. Широкую полосу мягкой пахоты - и второй забор, а рядом третий. В узком проеме меж двух стен бесились псы. А за досками темным ковром лежали бесконечные болотистые низины. Надежная и унылая тюрьма. От забора до первых домиков, похожих на шалаши, верст пять.
  
  - Хорошие места, - холодно блеснул глазами Орильр. - Сюда привезут бывших дознавателей и прочую шваль. Будут спать а потом учиться жить заново. У Жаса не забалуют. Поехали, Сэль. И слушай ночь - я опасаюсь ведимов. Здесь их некому перебарывать, кроме нас с тобой.
  - Слушаю, - кивнула ведьма. - Пока все спокойно. Я могу поручиться за ближние верст десять, как мне кажется.
  
  Получасом позже они въезжали на грязную, за много лет утоптанную босыми ногами до каменной твердости, площадь поселения. Сюда выходили ворота убогих жилищ, на ночь запертые и заложенные брусьями. Пара тусклых факелов коптила в настенных гнездах.
  Сэльви вздрогнула, заметив чуть в стороне выжженный круг. Ей померещилось, что там вкопан столб и около него все происходит точно как на заставе в Эрхое - приводят и жгут. Орильр кивнул, подтверждая страшное. Смерть эльфа для ведимов почти так же питательна, как гибель ведьмы, - зло бросил он. Указал на две тонкие фигурки у стены. Сэльви охнула и спрыгнула из седла, заспешила. Впервые у неё, обычно такой решительной и сильной в трудных обстоятельствах, дрожали руки. Сама стояла так и ждала. И звала судьбу - только ей повезло, а тут, похоже, многие не докричались.
  Нож резал веревки легко, тела были сухие и пугающе бессильные. Рядом вспыхнул новый яркий факел, один из магов присел на колени и стал рыться в сумке, разыскивая полезные настои.
  
  - Я его знал, - почти беззвучно шепнул он. - Кое-как рассмотрел, кожа да кости. Не думал даже, что у нас так все плохо. Не хотел верить.
  - Будет лучше, - спокойно сообщила Сэльви. Руки больше не дрожали. - У них хоть есть списки имен, кто жив, кто где? Шаэлю надо бы помочь. Как подумаю, что его мама так же...
  - Ничего нет, - вздохнул маг. - Их тут должны были держать до ухода в сон. А тем, кто сдался и отказался от себя, выбирали новые имена. Иди, я справлюсь.
  - Диаль! - требовательно окликнула Сэльви.
  - Здесь её нет, - эльф уже открыл все ворота и обошел спящих вповалку пленников. Он с отчаянием глядел на кострища. - Мне страшно.
  - Дай руку. Нашла тебя по фляге - найду и её.
  - У меня ничего не осталось от мамы.
  - Ты у неё остался, дурачок. Дай руку. И не смей плакать! Найдем, домой отвезем. Вылечим. Ну, успокойся и не мешай мне. Я все же не маг, а ведьма, у меня хорошо и точно получается не всякий раз, я ваших полезных наук ни капельки не знаю. Кстати, Шаэль, было бы здорово научиться читать. Знаешь, как стыдно быть глупой женой такого важного и замечательного эльфа, как мой Рир? Та-ак... Жива.
  
  Диаль снова всхлипнул и получил по шее - для успешного воспитания Сэльви пришлось встать на цыпочки, но она постаралась. Потом стала ходить, зажмурив глаза, и бормотать невнятно на наречии людей. Синеглазый двигался следом, цепко прихваченный за запястье, все более удивляясь странности маршрута, петляющего по площадке.
  Наконец ведьма остановилась и уверенно указала на восток.
  
  - Там. Верст тридцать. Спит, кажется. Стой, ну куда ты!
  
  Диаль почти добрался до коня, когда его перехватили куда более крепкие руки. Орильр повторил примененный женой прием воспитания и хмуро потребовал держать себя в руках. Дело надо делать внимательно и грамотно. Здесь тоже эльфы, им плохо, и их надо успокоить, накормить и защитить. А кострище неоспоримо доказывает - ведимы бывают в самой глубине Лирро.
  
  - Сэль, твое мнение - давно горел черный огонь?
  - Лет десять назад, не менее, все иные без жертв, разводили их просто для острастки, чтобы горелый круг не зарастал, - нахмурилась ведьма, глядя в сторону кострища. - Их, Черных, вообще давно не было в этих местах.
  - Ведимы до того, как повзрослеет их демон, не могут собирать силу в одном месте чаще, чем раз в два-три десятка лет, - задумался Орильр. - Эти два эльфа...
  - Диаль, помоги мне, - попросила Сэльви. - Ты эльф, ты можешь с ними поделиться здоровьем. Рир тоже может, но ему еще драться, если что. Надо понять, что им говорили. А в сознание их, таких слабых и больных, ваш маг приведет не ранее завтрашнего вечера. Так?
  - Точно, - согласился седой. - Идите.
  
  Глаза тонкого, как прутик, пленника, оказались синими, словно взгляд Диаля отразился в глубине его усталых очей и ненадолго вернул им ясность и глубину. Эльф удивленно осмотрелся, сел, поддерживаемый магом. Жадно выпил воду со смесью трав, попробовал неуверенно улыбнуться. Сэльви усердно гладила худые плечи и шептала что-то про солнышко и 'зелену траву'. Бывший пленник слушал, не понимал ни слова, но радовался доброте говорящей, изливаемой на него. Уже более уверенно улыбался и оглядывал площадку, по которой сновали храны, выводя пленников на воздух, раздавая найденные в помещении сторожей одеяла и плащи, зажигая костры и наскоро пробуя накормить и успокоить - худшее позади.
  Черноглазая смолкла, скользнула ящеркой, раздобыла плащ, отдала магу и устроилась лицом к худому пленнику. Когда пленника закутали, бережно взяла его руку, холодную и слабую.
  
  - Ты сейчас будешь отдыхать. Только уж потерпи немножко. Важно знать - что здесь собирались делать, почему вас держали отдельно? Говори тихо, маг разберет. И не стоит тратить силы на подробности: по возможности да-нет. Здесь бывали ведимы?
  
  Он вздрогнул и кивнул. С трудом разлепил губы и зашептал, маг вслушивался и повторял. Черные не заходили в поселение уже двадцать семь лет. Но пленник попал в поселения давно, более полувека назад, и помнил их прежний визит - тогда горел костер, и всех заставляли смотреть. Так можно пить не только смерть, но и боль. А три дня назад охрана выбрала самых слабых и объявила, что скоро их не станет.
  Сэльви кивнула - так она и думала.
  
  - Сегодня?
  - Завтра, - шепнул эльф. - На закате.
  - И еще твое имя, - попросила Сэльви. - Жас, то есть Верховный, велел всех переписать в точности, по возможности не полагаясь на узнавание. Я писать не умею, но остальные тут вполне даже грамотные.
  
  Он ответил еще тише, но имя рыжего храна явно порадовало пленника. Диаль бледнел все более, и Сэльви разрешила ему убрать руки с плеч больного. Синие глаза стали тускнеть и закрываться.
  
  - Все, спасибо, спи. Проснешься уже дома, обещаю. И будет тебе сниться только хорошее, я спою колыбельную, про золотые клены. Кэлю она нравилась, - пообещала Сэльви, гладя грязные волосы. - Сказал, 'глупая, но радостная'. У меня пока умные не получаются.
  - Сорок два их тут, - нервно бросил а-Тис, падая на колени рядом. - Ох и развели мы гнусь! Сам себе не верю. Ребята повозку нашли, я оставляю пятерых. Будут грузить и вывозить в ближние усадьбы. Одна госпожа из старших еще довольно крепко стоит на ногах и прежде присматривала за больными. Она толком нам все объяснила. Поселков тут ведимова дюжина, расположены они полукругом.
  
  Орильр уже стоял рядом и слушал. И Сэльви не понравилась его сосредоточенность. От которой, девушка знала твердо, кое-кто может и умереть, даже не заметив перехода в иной мир. Седой толкнул к сотнику пару охранников поселка.
  
  - Эти в дружбе с ведимами. Надо найти всех подобных, у них знаки высшего отличия, вот такие. Доставить Жасу. Он знает, что следует делать.
  - А мы?
  - Два десятка оставь здесь, еще два отошли вдоль стены, надо сменить этих лучников в башенках охраны на твоих людей. Еще два разъезда по двадцать эльфов - пусть разделятся и идут внешним трактом, в поля льна есть еще пара ворот, все надо перекрыть. До полудня, пусть хоть коней загонят.
  - Понял, делаю.
  - Сам и оставшийся десяток, когда гонцов разошлешь, - будьте здесь. Держите вход, а точнее-выход. Мало ли кто тут бродит... Один маг у вас, и по одному у других ворот. Те, кто повезет этих предателей, пусть сообщат Жасу - нам нужна вторая сотня, маги и лекари. Тут и правда много хуже, чем мы полагали.
  - Сделаю.
  - От каждых ворот по пятерке хранов - к ближним поселкам пленников. Приговоренных забрать, лагеря свернуть и спасенных вести к воротам. До ночи надо стянуть сюда и к иным выходам из этого кошмара всех, кого можно. Я беру Сэльви вместо мага и Диаля, он все равно ни о чем думать не может, кроме мамы. И мы чистим два самые северные поселка. Потом пытаемся определить, откуда придут ведимы и перехватить их. Поищи нормальных эльфов в усадьбах, как закончишь вывозить этих, пусть тоже займутся едой, одеждой и всем остальным. Это пока все.
  - А ведимы?
  - Поэтому и беру жену, а не магов, - усмехнулся Орильр. - Они слишком умные, но в бою - сущие дети. Не обижайся, малыш, - кивнул он магу, сидящему рядом. - Вы ведимов не встречали, а она их знает. Пошли, Сэль.
  
  Черноглазая торопливо закончила свою песенку, которую шептала все это время в ухо пленнику. Гордо выпрямилась и нашла взглядом солового коня. Может, и больно думать, что она не умеет читать. Но это наживное.
  Орильр усадил в седло и на миг уткнулся лицом в колено. Ему было дурно и больно. Когда 'король' пытал его - это было хоть как-то понятно. Но держать на жалких порциях пищи женщин, у которых уже руки насквозь светятся и сухи, как осенний лист - это чудовищно. Тем более унижать и доводить до отчаяния лучших, старших, настоящую память рода и его основу...
  Сэльви погладила светлые волосы и с тоской подумала, как трудно будет счесать из них седину. Наверное, не за три месяца и не за год станут заметны первые проблески настоящего цвета волос. Потому что у мужа очень светлая душа и её тяжело ранит зло, накопившееся вокруг. У Кэльвиля тоже полголовы седины, но при его светлых кудрях это не так заметно... Как же ей, неграмотной деревенской ведьме, одной помочь всем? Сами-то они не умеют душу свою от шрамов излечивать. Седой благодарно потерся щекой и улыбнулся, встряхнулся, скользнул в седло. Диаль уже был рядом.
  Новая скачка получилась не особенно долгой. Тракт вывел сотню а-Тиса от столицы к крайним северным воротам. Внутри ограды поселения выстроились по дуге, нанизанные на нитку дороги, начинающейся как раз от этих ворот. Первый поселок располагался в сорока верстах к северо-западу от ворот. Утром загнанные кони усталым шагом выбрались на прямую тропинку, ведущую к центральной площадке. Ворота сараев, - иначе Сэльви не могла назвать дома - были распахнуты настежь. Пленники уже двигались в полях, их день начинался как всегда, до рассвета. Пара надсмотрщиков лениво грелась у стены, щупая глупо хихикающую женщину. По её бессмысленному гладкому лицу блуждала улыбка настоящей деревенской дурочки. И отношение пары хамов женщина воспринимала, как норму. Более того - искренне радовалась их вниманию. Сэльви с ужасом догадалась - эта уже согласилась заснуть и теперь не помнит себя. Скоро ей дадут новое имя и свободу. Но сперва научат правилам жизни в теперешнем Лирро. Может, и не отошлют отсюда, охране нужно скрашивать унылые будни, а дурочка покладиста и услужлива. Привыкнет к своему месту, а со временем станет одной из охранниц, если объяснят, что и как надо делать.
  Диаль рядом охнул и снова судорожно вздохнул, глотая комок. Он очень хотел застать маму живой. Но не такой ведь, как эта сытая и веселая девица! Не может его мама дойти до подобного.
  
  - Кожа у тебя тонкая, - не одобрил Орильр. - Если себя не помнит - снова усыпим и ты её станешь наставлять быть прежней, нечего слюни тут пузырить. Не управляешь собой - марш к воротам!
  - Извини. Я эту госпожу знал. Она была магом, учила меня немножко, - виновато вздохнул синеглазый, торопливо моргая. - И ты прав, теперь я буду учить и её, и других, это мой долг. Её забрали давно, лет сто пятьдесят уже прошло, тогда поселения только создавали. Трудно так долго спорить с отчаянием.
  - Трудно, - оскалился Орильр и потянул из ножен свои мечи. - Я знаю.
  
  Сэльви поёжилась от дурного предчувствия. Седой сухо выговорил странную сложную фразу на незнакомом языке, добавил - 'именем рода а-Тэи'. Его вороной конь уже выбрался на середину площадки, и стражники следили за прибывшими с удивлением. Оба клинка налились тьмой. И когда седой направил их в грудь сидящим, удаленным от него на пару саженей, произошло страшное и невозвратное, невидимое обычному глазу. Но Сэльви заметила. Темный огонь рванулся с клинков и выжег эльфов. Остались лишь пустые оболочки, не способные более жить, - бездушные. Ведьма охнула, впервые понимая, как может выглядеть запретная часть магии эльфов. Орильр как-то говорил ей о подобном. Старший представитель рода короля может решать, достоин ли эльф не просто жить, умирать или уходить в сон. Но определять, возродится ли снова казнимому сознательным существом или окончательно перестать быть. Это тяжелое бремя - иметь право решать. Оно накладывает большую ответственность, за ошибку можно поплатиться своей жизнью и даже душой.
  А еще это трудная магия, не доступная никому из живущих ныне. В чем-то она сродни черному дару ведимов - по силе. Но не черна. Просто порой эльфа нельзя исправить, а, согласно вере вечных, их души привязаны к миру Саймиль и возвращаются. Говорят, муж древней королевы заслуживал удаления из мира, но его пожалели, поверили лживым клятвам. И прекраснейший из древних, один из самых сильных магов и воинов, сохранил душу. Черную, злую, отданную демонам охотно и сразу. Позже неоправданная доброта стоила жизни очень многим и едва не погубила мир. И уничтожила род а-Роэль. Старший брат королевы погиб, удаляя из мира её мужа. А потом сама королева запечатала демонов в ларце жизнью и светом своей души. Орильр рассказывал жене старую историю, пока они, расставшись с Кэльвилем, шли к Стене. И говорить ему было больно.
  Оба тела охранников легли ничком. Орильр убрал оружие, причинившее бескровную и окончательную смерть.
  Женщина перестала улыбаться, испуганно охнула и сжалась в комок. Седой тяжело облокотился о луку седла.
  
  - Я не знала, что ты можешь так, - шепнула Сэльви.
  - Сам бы предпочел не знать, - устало кивнул Орильр. - Есть закон, еще со времен Рэлло. Посягнувший на чужое сознание, сокрывший для него путь к росту и развитию ради своего удовольствия или по злобе, должен уйти. Нам с Жасом их придется... уводить. Почему бы не здесь?
  
  Диаль уже сидел рядом с женщиной и что-то ей говорил мягко и ласково. Та заплакала и уткнулась в плечо, попробовала обнять и заныла без слов.
  
  - Видишь? - хмуро вздохнул Орильр. - Она вышла из сна полгода назад, как я могу понять, мы умеем это видеть. А они не дали несчастной даже речи. Так им проще её контролировать. Диаль, займись. Через десять минут она должна снова спать. Такое лучше не помнить.
  - Сделаю, - резко кивнул синеглазый. - Остальные?
  - Я их соберу, тут есть железяка для особых случаев. Вернутся, как только ударю по ней трижды, нам у ворот горемыки рассказали. Сэль, погляди у стен - должен быть один или два пленных и кострище.
  
  Пленный нашелся за углом, у южной стены. Сэльви припомнила, как ей ведимы обещали два дня жажды и усмехнулась - то же самое. Часть ритуала или просто дикость?
  А эльфы уже брели в поселок. Удивленно смотрели на мертвых охранников, слушали Орильра. Тощие и бледные, они сразу заслужили уважение Сэльви своей организованностью и готовностью к переменам. Не смеялись бессмысленно, не пытались наскоро делить жалкие запасы еды, пока не подоспели более слабые. Не пинали ногами убитых и не выказывали презрения. Когда седой кончил говорить, бывшие пленники уже делали необходимое. Вывели единственного в поселке коня, взялись устраивать волокушу для приговоренного к казни и спящей, которые сами не могут идти. Собрали еду и воду, обещали дождаться отставших и двигаться к воротам. А еще они снова улыбались. Одна из девушек - возраст Сэльви так и смогла научиться определять - грустно оглянулась на поля. Столько труда вложено! Каторга каторгой, но не пропадать же теперь урожаю? Все собрано, частично обработано - и останется гнить. Дожди-то пойдут со дня на день. Орильр мягко пообещал обеспечить поля работниками, которые будут питаться нормально. Девушка глянула на него благодарно и подсела к спящей.
  Когда поселок остался позади и кони двинулись к следующему тяжелой рысью, Сэльви мрачно глянула на своего мужа.
  
  - Знаешь, у меня, оказывается, тоже тонкая кожа. Жалко их до слез. Словно ваш выродок-король наизнанку все вывернул. Черная внешняя Стена, внутри еще стена, собаки, охрана. И все это - чтобы из мудрых сделать просто...
  - Животных, - усмехнулся Орильр. - За это я их и убрал, сторожей. Ничего, Сэль. Мы пока не опоздали. Эльфы - народ живучий, я очень рад, что в сон ушли единицы. Это поправимо. Куда хуже иное. Солнце движется к зениту, времени очень мало, лошади устали. Где нам искать ведимов? Коней загоним - и не успеем большую беду одолеть.
  - Я могу попробовать, - нехотя выдавила Сэльви. - Я для них вроде бы важная птица. Как там говорили? Если соглашусь, могу называться этой... какой-то матерью.
  
  Орильр рассмеялся определению и задумался, становясь серьезным. Он давно знал - в магии жены течет тьма ведимов. Но почему-то в её исполнении теряет всю злобу, не утрачивая силы. Это невозможно, никогда такого не случалось - но теперь в мире живет Сэльви, самая странная ведьма Саймили. Она способна убивать - и не убивает. Умеет проклинать - и ограничивается шалостями. А еще она учится в десятки раз быстрее, чем должна бы. Язык эльфов одолела за две недели - невозможно! И бой осваивает так же недопустимо быстро. А еще двигается как эльф, видит в темноте не хуже следопыта...
  
  - Ну, что скажешь? - занервничала Сэльви. - Я боюсь. Разве можно в шутку говорить, что согласна быть этой их... матерью? Как на слово такое покусились, и упоминать его рядом с их названием стыдно.
  - Мне тоже идея не нравится. Ладно, не знаем где они сейчас - и не надо. А если вызвать их?
  - Я видела во снах, что они танцуют у огня. И пряталась. Могу выйти из-за камней, чтобы увидели. А потом ты сразу разбудишь. Они мигом примчатся меня жечь, я вкуснее эльфов.
  - Нашла, чем гордиться!
  - Рир, только ты меня обязательно разбуди! - жалобно попросила Сэльви. - Сразу, пока не схватили, а то будет худо. Успеешь?
  - Постараюсь. Значит, чистим поселок - и ты пробуешь.
  - Да. Диаль, твоя мама в этом, ближнем, ты верно понял.
  
  Синеглазый судорожно кивнул.
  Поселок оказался подобен предыдущему во всем. Эльфы что-то делали у небольшого пруда. Два сторожа сидели и ели, полдень уже миновал, и прогретый солнцем воздух, совсем летний, располагал к отдыху и сну. Орильр повторил формулу со своим родовым именем и убрал обих. Глухой тройной удар по старому медному обрезку заставил эльфов бросить дела и двинуться к сараям, недоуменно переговариваясь. Сэльви не стала их ждать. Легла на расстеленный мужем плащ и прикрыла глаза. Темный сон охотно вполз в сознание рядом с парой остывающих тел охранников. Девушка подумала, что зря решилась идти к костру отсюда, где окончательная смерть так близка. Но возвращаться было уже поздно. Темная вода сна хлынула под веки. Голова закружилась, и весь мир удалился, его звуки стали гулкими, как будто обрели пещерное эхо.
  Ведимы в этот раз плясали действительно - в пещере. Сэльви с ужасом изучила новое место. Багровые узоры на стенах, черные ковры, темный огонь разных оттенков, созданных особыми травами и минералами. Огонь горел полукругом, а в дальнем конце пещеры можно было различить каменное ложе. Ведимы плясали зло и отчаянно, целиком отдавая себя черной магии движения и заклинали кого-то, и поклонялись - тоже. Тому, в конце пещеры.
  На каменном ложе Сэльви увидела нечто жуткое и огромное, еще более страшное на фоне своей чудовищной тени во всю стену. Не человек, сразу понятно. Не эльф. Но - две руки, два ноги, квадратное тело, - гном? Кожа широкого в кости подобия гнома отливала темной маслянистой сталью. Голова чудища стала медленно поворачиваться к ней, ведьме... и Сэльви поняла: во сне от взгляда этого ей не укрыться.
  Пощечина оказалась звонкой и хлесткой. А потом на голову вылилось целое ведро воды, - не меньше, и костер ведимов опал, зачах, удалился.
  Сэльви всхлипнула и вцепилась в руку мужа. Кое-как поверила: она тут. Нет стального чудища, нет пещеры. Солнышко светит. День.
  
  - Ох и бестолочь! - возмутился рядом женский голос, слабый, но решительный. - Куда ты её отправил? Да они же отрежут путь, будет бродить до конца времен в подгорных пещерах. А еще папу чему-то брался учить!
  - Прости. Спасибо. Ну хватит уже меня лупить! - голос Орильра звучал непривычно виновато и просительно. - Я и так перепугался.
  - Только я могу его лупить, - прошептала Сэльви, кое-как уговорив губы двигаться.
  - Даже теперь она тебя защищает, - рассмеялся тот же голос. - Какой симпатичный галчонок! И отчаянная, прямо прелесть. И за какие добрые дела тебе так повезло, не пойму.
  
  Сэльви открыла глаза и сощурилась. Солнце оказалось замечательно ярким и настоящим. Ужас сна исчез. Синеглазая женщина - осталась. Она сидела рядом и продолжала ворчать. Совсем тонкая, как все пленники, но еще достаточно крепкая. Диаль сиял ярче солнышка за спиной незнакомки, не оставляя сомнений - это его мама. Настоящая, и память её жива, и сама она такая умная - умнее учителя и всех прочих. Даже, наверное, умнее деда.
  
  - Я Вэйль, мама Диаля, - кивнула женщина. - Приятно видеть, что хотя бы одна женщина сумела немножко воспитать этого дикаря Рира и держать его в руках. Сэльви, да? Красивое имя, наше, певучее.
  - Спасибо.
  - Что за глупое спасибо, малыш? - возмутилась синеглазая. - Я говорю то, что вижу. Твой муж разбирается в делах войны, а я ведаю историю рас. Все ведьмы людей - настоящие, а не злодейки - рождаются в семьях, куда хоть однажды влилась кровь вечных. Или их сила, но это - легенды, это оставим в стороне. Может, ты даже моя родня. Этот гадкий Орильр увел за стену моего старшего сына, Бильоля, не думая спросить дозволения матери! Мы с ним двадцать пять веков не разговаривали, а сегодня помирились. Ты этого добилась, не шевельнув пальцем. Так что - спасибо тебе. - Она снова улыбнулась. - Когда я закончу сердиться, можешь звать меня 'бабушка Эль'. Но прежде я обязательно выясню, зачем ты полезла к ведимам в огонь?
  
  Сэльви плотнее обняла мужа и уткнулась носом в его плечо. Пусть говорит, ей пока надо отдыхать. И Орильр стал рассказывать о своем возвращении, о кончине фальшивого короля, поездке сюда, к пленникам, и необходимости выяснить, где появятся ведимы. Вокруг уже собралось все население сараев. Эльфы слушали с интересом, и по ходу рассказа сами начали собираться в путь. Диаль отдал своего коня для волокуши, на которую погрузили тело женщины, приготовленной в жертву Черным. Когда короткий рассказ закончился, Вэйль кивнула куда более задумчиво и уже без раздражения.
  
  - Тогда понимаю, ты их хотела подразнить и убежать. Глупый план, но может сработать. Рир, демон вырвался, говоришь?
  - Один.
  - И более всего на свете ему нужна черноглазая ведьма в собственном уме, - усмехнулась Вэйль. - Обычно такие рождаются, как говорят гномы, темными. Для человека её сила слишком велика, магия ослепляет и выжигает слабое сознание людей в первые же годы жизни. То, что остается, - и есть уголь силы. Он годен для утоления жажды магии и продолжения рода ведимов, но слаб и не способен улучшить их породу. А эта нужна Хозяину. Сэльви, в пещере у огня не было чудища?
  - Стальной гном, - прошептала девушка, еще плотнее ныряя в плащ мужа. - Широкий, как... ох, как три человека, наверное. И рослый, сажень, не меньше. Он меня сразу почуял, и если бы не вы...
  - Гном куда лучше, чем эльф, - заверила Вэйль. - Сколько ему, Рир?
  - Весной пошел пятый год от поднятия крышки ларца. Судя по рассказу Кэльвиля и его спутника Брава, у гномов беды начались три с лишним года назад. А я выбрался из подвалов и того позже, второй год идет.
  - Значит, у нас есть еще зима, весна, если повезет, часть лета, - задумалась Вэйль. - К пяти годам он станет велик и потребуется больше пищи.
  - Вас для того и собирались жечь, - хмуро кивнул Орильр. - Чтобы он поскорее вошел в силу. Ведимова дюжина костров эльфов и ужас еще почти пяти сотен обреченных. Он бы сменил пещеры на наш дворец и жил тут вне досягаемости для врагов, пока еще молод и уязвим.
  
  Сэльви слушала и молчала. Ей было очень приятно узнать, что она не демоново отродье и не ведьменево семя, как любила говорить тетка, ломая об ребра очередную метлу. Она - немножко эльф, то есть совсем не чужая Риру. И у неё теперь есть настоящая семья! Бабушка Эль и дядюшка Диаль. Сэльви рассмеялась и пояснила недоумевающим эльфам свою радость. У прежней жены Рира она отспорила для рода а-Шаэль дом в столице. Теперь выходит - и для себя тоже. Потому что обязательно станет наведываться к бабушке, будет ведь после всех бед мир, и она научится гостить. С мужем, чинно. И дома её вразумят, как же надо читать на эльфийском.
  Бывшие пленники высоко оценили мечты черноглазой и пообещали тоже приглашать её, и как можно чаще. И учить читать, петь и вообще делать все, что положено настоящему эльфу. Но, увы - потом.
  
  - Они придут с севера, - уверенно сказала Вэйль. - Моя мама в давние времена погибла там, и все было очень странно. Полагаю, еще до создания Стены у ведимов имелось тайное убежище в северных отрогах кряжа. Кэль говорил королю, но его не стали слушать. А потом все закрутилось - стена, изоляция, общее безумие... Они пойдут с севера и будут танцевать в фокусе полукруга костров. Тут сараи так странно расположены, я уже давно заметила, меня дважды переводили, была возможность посмотреть и подумать. Сильных держат у болота, оттуда сбежать совсем невозможно. А когда слабеем - смещают к внутреннему забору с собаками, как уже неспособных на побег. Посмотрите и поймете, три линии сараев, и за ними, к северо-востоку...
  - Уже понял, - кивнул Орильр. - Там есть сухой холм, в болоте. Больше и искать нечего. Ладно... Сэль, ты возвращаешься к воротам со всеми.
  - Прокляну, - обиженно пообещала ведьма.
  - Хорошо, договорились, - согласился Орильр, пугая жену. - Вам пора.
  - Сегодня ты видела демона, - мягко сказала Вэйль. - Тебе нельзя близко к ведимам подходить, малыш. Мы все тощие и дохлые, но тут есть пара хороших магов старой школы, и худоба им едва ли помешает колдовать. При условии, что ты, галчонок, сумеешь как-нибудь отомкнуть заклятие, лишающее всех нас связи с силой. Мы этого не можем, надо трудиться месяц, при участии хотя бы десятка заклинателей третьего уровня. А ты ведьма, и совершенно, судя по всему, непредсказуема. Попробуй. И поверь бабушке, это лучшее, что ты сегодня можешь дать мужу.
  
  Сэльви оглядела всех. Ей сочувствовали, её понимали - и твердо знали, что предлагают единственное верное решение. Даже Рир виновато молчал. Он до сих пор переживал из-за её опасного сна, очень заметно.
  Ведьма вздохнула и кивнула - сдаюсь. Обещанные маги подошли ближе и сели рядом. Вэйль упрямо втиснулась третьей. Сэльви задумчиво глянула на синеглазую и подумала, что в упрямстве и живости этой замечательной бабушки правда есть что-то очень родное. Потом она прикрыла глаза и стала слушать эльфов, день, тишину медленно текущего ожидания... Оно копилось и дышать в нем было душно и тесно. Как в старом сундуке, пахнущем пылью и трухой. Попробуй из-под крышки выбраться - сверху зимние лохматые тулупы, мешки, дрова...
  
  - Да пропади оно все пропадом! - разозлилась ведьма, резко махнув рукой, словно откидывая треклятую крышку. - Ну как тут разберешься, что делать? Я же недоучка, я вообще дикая. Не знаю я!
  - Дикая, но талантливая, - рассмеялась Вэйль. - Рир, это в худшем случае был пятый уровень в пересчете на наши убогие мерки. А в лучшем... Малыш, иди спокойно. Мы теперь управимся.
  - Как?
  - Ты, тучка моя, - хихикнул Орильр, - как сама любишь объяснять, уже их - 'того...', с полным успехом. Всех тридцать семь эльфов этого поселения разблокировала одним махом! Я тебя даже немножко боюсь. Иди, лечи самых слабых, песенки им пой про клёны и травку. И поглядывай по сторонам. Если что - на тебя одну и надеюсь.
  - Ладно, - засмущалась Сэльви. - Эль, ты его береги, а?
  - А ты за моим Диалем приглядывай.
  - Но я... - жалко возмутился синеглазый 'дядюшка'.
  - Идешь к воротам! - хором сообщили Орильр и Вэйль.
  
  Младший а-Шаэль обречено вздохнул и отвернулся. Спорить с мамой он и прежде не умел. А уж теперь, когда она нашла поддержку у учителя - дело окончательно плохо. Сэльви сочувственно вздохнула и попробовала встать. С удивлением обнаружила - ноги не держат! И грустно осознала, что сегодня из неё боец никакой, эльфы правы, полностью и бесповоротно. Орильр бережно отнес жену и усадил на волокушу.
  Рыжий конь Диаля охотно потащил груз, радуясь прекращению скачки. Эльфы шли медленно, но уверенно. Солнышко стояло еще высоко. На жердь волокуши рядом с Сэльви присаживались по очереди - знакомиться, разговаривать, отдыхать. На пятой или шестой версте общими усилиями место утвердили за самым худым и слабым пленником. Как шутили остальные, его веса недостаточно, чтобы пригнулась трава под ногами, и потому эльф то и дело съезжает по крупным стеблям и спотыкается. А ведь еще и листья падают - с ног сбивают...
  Пленник смущался и отшучивался, но так тихо, что его не слышали - и не слушали.
  
  - Трудно с вами, - пожаловалась Сэльви, удерживая невесомую руку и мешая упрямцу снова встать и идти. - Как возраст угадать? Я со всеми на ты, а подумаю - хоть плачь. Вот тебе сколько?
  - Пятьдесят семь, - прошелестел эльф. - Веков.
  - У-у-у. А мне шестнадцать с половинкой - лет. Ну, вообще-то и половинка еще того... копится.
  - Тем более удивительно, что мы все обязаны тебе спасением, - улыбнулся эльф. - Ты прожила много событий и научилась многому, ты умеешь учиться, это редкий дар. Какая разница, сколько лет или веков? Упрямый Орильр пока ни разу всерьез не смотрел на женщин, даже вполне взрослых.
  - Ты его давно знаешь? - обрадовалась Сэльви.
  - Всегда, - кивнул эльф. - Я полагаю, он из нас древнейший, из живущих теперь. Он и госпожа Эриль застали войну с демонами, страну Рэлло и нашу королеву, которой так и не найдено замены. Её звали Сердце эльфов. Я слышал от Жаса, что Орильр о ней много говорит. И его нелепая жена в Лирро была внешне похожа на Тиэсу-а-Роэль. Ты ведь это хотела узнать?
  - Да.
  - Я скажу еще, - задумался эльф. - Не знаю, к добру или худу, но скажу. Не торопи его, эльфы долго принимают важные решения. А с людьми очень больно срастаться. Вы другие. Живете в ином темпе и даже дышите по-своему, а тут важно все.
  
  Сэльви молча держала руку эльфа, по прежнему мешая ему встать, и думала. Оказывается, её Рир знал королеву! Женщину с красотой глупой вчерашней курицы и добротой Вэйль и Кэльвиля, с воспитанием, разумом, магией - и все было самое лучшее и несравненное. И вдруг она, девочка, решившаяся этого эльфа называть своей судьбой! Он не дал ей погибнуть в лесу и пожалел. Он иногда ею гордится, им вдвоем весело и уютно...
  Потому что сейчас война, а она сама назвалась походной женой. Для леса и боя она вполне ничего. Для усмирения глупых бывших жен и воспитания бездарных магов - тоже.
  А потом? Эльф прав, с таким не торопятся. Как можно думать про 'потом', которое еще не наступило? Вот сдохнут все ведимы - и Рир станет думать. Он готовит ей блюда с бабочками и переживает, когда угрожает беда. Но во всем лесу не нашел ни одного цветка для жены. Кэльвиль принес ей букет и вручил, весело поблагодарив за спасение. Рир только лениво глянул, не вставая, и сообщил, что мята хороша в приправах...
  
  - Поговори с Эриль, - посоветовал эльф. - Вы обязательно встретитесь, такое уж время. Скажи ей все, она по-настоящему мудрая. И не переживай по пустякам, читать я тебя научу за один день. Я же при архивах всю жизнь.
  
  Он улыбнулся и уселся поудобнее, выбрал из тощей косицы сивых волос самый длинный и решительно его вырвал. Бережно изучил, несколько раз прогладил пальцами, очищая от пыли и грязи. Усмехнулся - видимо, раньше цвет был иным, и эльф наивно полагал, что прежнее вернется, если постараться. Кому приятно понимать - не пыль, а куда глубже въевшаяся усталость плена, до самых корней... Сэльви погладила тонкую руку, уговаривая её не дрожать.
  Темно-серые глаза эльфа улыбнулись куда теплее. В мире вечных не многие так искренне сочувствуют и умудряются делиться своим светом. От человека ожидать подобного он никак не мог, а уж сияние черных глаз ведьмы - вообще никем неслыханное дело... Он вернулся к изучению волоса с новым интересом. Взял его за корень и стал пропускать в пальцах, нашептывая что-то явно магическое. Еще раз, и снова, и опять.
  Пока не остался доволен результатом. Бережно тронул кончиками пальцев голову Сэльви и её сознание на короткий миг замутилось - а потом снова стало ясным.
  
  - Вот и все. Теперь у тебя есть один седой волос, - сообщил эльф тихо и совсем устало. - Он приживется и станет таким же, как остальные. И отдаст тебе часть моих знаний. Постепенно, само собой. В нем очень много языков - и гномий, и человечьи, хоть и старинные. Сама понимаешь, тридцать веков без общения, библиотеки в упадке. Приеду в столицу - плакать буду, ведь пожгли архивы, они такие, наши бывшие правители. Все по памяти заново писать, о таком даже думать страшно. А вдруг что перепутаю? - Он лукаво улыбнулся. - Но читать-то я точно не разучился! Завтра проснешься - и пробуй. Сперва будет мутить, а потом наладится. Ты в одном крепко права, Орильру нужна умная жена, он ведь и сам не прост.
  - Спасибо.
  - Пожалуйста. Да, очень хотел узнать - кто теперь правит?
  - Наместник у вас, Жависэль, - вздохнула Сэльви. - А короля до конца войн и бед решили не выбирать.
  - Орильра еще не звали править? - поднял бровь эльф.
  - Звали, он увернулся. Пока.
  - Опять же дело для Эриль, - задумался эльф. - Ох, надо бы её известить! Ты необычная ведьма, много странного можешь. Я не знал, что такие бывают. Глупости в голову лезут... Ладно, это от усталости. Ты знаешь Кэльвиля, раз вы с Орильром встречали его, так?
  - Да.
  - Попробуй во сне дотянуться туда, откуда он к вам пришел. Это должно быть на юге, у большой воды. Ты сильная, у тебя, глядишь, и получится. Хотя исходно так умели общаться только шаманы гномов. И несколько наших женщин-магов, которые в древние времена научились у подгорных жителей.
  - А как мне узнать Эриль?
  - Она замечательный маг, таких теперь нет, - улыбнулся эльф. - Сама придет. Знаешь, я ведь прошу из корысти. Мы, эльфы, тоже не особенно честные существа, норовим использовать шанс. У меня есть троюродный брат. Вся иная родня или вымерла, или спала и не помнит. Он, если все хорошо, там же, с Эриль. Узнать бы - жив ли.
  - Тогда я их наверняка найду! - обрадовалась Сэльви. - Давай руку, буду усердно дрыхнуть. Я умею искать по родне или предметам. Ты - родня.
  
  Эльф заинтересованно кивнул и сел еще глубже в волокушу, Сэльви легла и устроила его тонкую сухую кисть у себя на лбу.
  Во сне она продолжала лежать на волокуше и глядеть в розовеющие облака, плывущие на юг. Туда, к большой воде. Наивный эльф полагал, что дал точное и внятное указание. Между тем, самое крупное озеро, которое Сэльви видела, имело от берега до берега в широком месте саженей пятьдесят.
  Большая вода - какая она?
  На жердь волокуши присела женщина. Сэльви удивленно тряхнула головой - а где её прежний собеседник, который рассказывал про архивы и обещал их восстановить по памяти? Она более внимательно изучила новую соседку. Совсем не изможденную, в опрятном платье из светло-голубой струящейся ткани, с заплетенными в неплотную косу светло-золотистыми волосами. Глаза глубокие и удивленные, бирюзовые - Сэльви однажды видела этот камень у торговца в селе. Изумление незнакомки оказалось так велико, что мешало женщине заговорить.
  
  - А ты мне снишься? - заинтересовалась ведьма. - Или скорее я - тебе? Кстати, я Сэльви, я из породы человеческих ведьм, так сказала Вэйль. И еще - что я немножко родня эльфам.
  - Немножко родня? - голубоглазая всплеснула руками и рассмеялась. - Немножко родня... Чего только не случается! Знаешь, я тоже, если разобраться, им немножко родня.
  - Что-то не так?
  - Ну, если бы было можно, я бы сказала - с возвращением, - задумалась голубоглазая. Грустно вздохнула. - Все не так, раз мне мерещится невесть что. Тридцать веков не видела Лирро, - она глянула вдаль. - Странно быть дома и ничего не узнавать. Дай руку, я тебя хорошо читаю, но плохо вижу, и потому говорю глупости.
  - На.
  - Вот теперь я вижу Сэльви, - со странным огорчением сообщила незнакомка. - Ты искала меня с восхитительным упорством. Я Эриль. И, полагаю, у тебя есть много новостей. Ты действительно в Лирро, я права? И у нас там совсем худо.
  - Лучше я все по порядку.
  
  Сэльви вздохнула и стала рассказывать - от самой встречи с Орильром, когда её, ведьму, собирались жечь на заставе Эрхоя. Эриль слушала молча и очень внимательно. Кивнула, радуясь, что Кэльвиль жив. Еще раз - когда узнала о жутковатом уничтожении 'короля' эльфов. С грустью изучила окрестности, всмотрелась в лица идущих за волокушей пленников.
  Некоторое время молчала и думала, не отпуская руки ведьмы и даже не ослабляя довольно крепкой хватки на её запястье. Фыркнула возмущенно, дослушав до просьбы троюродного брата.
  
  - У Лоэльви нет никаких братьев! Зато есть папа, который так прирос к архиву, что еще до возведения Стены увлекся интригами. А все из-за гнома, который украл у него какой-то свиток. Мелочь, а наш хранитель книг прямо из себя вышел и устроил потом очень много сложностей всем, кто желал пользоваться старым архивом... В общем, он любит говорить не совсем правду и проверять потом, не лгут ли в ответ. Передай бессовестному Мальи-о-Рилу, что его сын сделал мне предложение, Лоэльви к этому подтолкнул рыжий гном. Я пока думаю, но вообще-то, только ради соблюдения традиций.
  - Поздравляю.
  - Не с чем пока, доберусь до Лирро - там и отпразднуем, ты приглашена. Какое облегчение! Мы устали от Круга. Полагаю, если поторопимся, то будем в Клённиках еще до больших зимних холодов и высокого снега.
  - У Кэлья, в Леснии?
  - Да. Я очень хочу глянуть на тебя настоящую. Если Жас или Рир смогут, пусть отправят несколько магов в Круг, нельзя оставлять людей без школы магии. Меня сердить не следует, если не отправят - я обоим даже не посочувствую, так и передай. Пока я скажу старшим ученикам, чем занять прочих, на время. Возьми это, просто сожми руку. Тепло?
  - Очень, - улыбнулась Сэльви.
  - Держи ладошку сжатой. Когда увидишь Вэйль или Рира, скажи - это передала Эриль, чтобы стало возможно общаться. Потом они будут говорить наши глупые заклинания, без которых ты обходишься, а другие - нет. Они приготовятся и ты разожмешь руку. До встречи.
  - Ты обходишься без заклинаний.
  - Это большая тайна, - подмигнула Эриль, нагнулась к самому уху Сэльви и шепнула. - Все женщины немножко ведьмы.
  
  Она выпрямилась и нехотя отпустила запястье Сэльви, ветерок шевельнул светлые волосы, тронул веки Сэльви, выгоняя слезу из глаз. Когда ведьма проморгалась, на жерди по-прежнему сидел сероглазый худой эльф. Вечер уже во всю готовил кисель из тумана и костровых дымков. Впереди, еще довольно далеко, фыркали кони, окликали идущих по дороге их седоки - храны.
  
  - Ты её видела? - занервничал знаток архивов.
  - Она сказала, тебе должно быть стыдно обманывать меня, папаша. - Укорила ведьма, - Как там полностью-то? Мальи-о-Рил. Почему 'о'?
  - Значит, видела, - обрадовался интриган без тени раскаяния в голосе. - Раньше было две долины, во внутренней хранился архив знаний. Мой род жил там и берег его. Отец вышел из Рэлло и перевез все уцелевшее в Лирро. Жители внутренней закрытой долины все - 'о'. Правда, уцелело всего два рода, мы и о-Вис.
  - Твой сын, понукаемый каким-то гномом, сделал предложение госпоже Эриль. Она обещала тут все отпраздновать.
  
  о-Рил гордо вскинул голову и быстро осмотрелся. Слышали ли прочие? Шедшие рядом закивали и стали поздравлять. Шутка ли, Эриль - это почти легенда, лучший маг долины, она древнюю войну помнит. Говорят, тогда была в охране королевы. И дружила с Единственной, и до сих пор помнит её.
  Сэльви грустно вздохнула и сжалась в комок, подтянув колени к подбородку. Как спрашивать о чем-то важном подругу той, бывшей, любви мужа? На неё женщина смотрела с таким удивлением - хоть вообще молчи. Не понять - то ли сказала что-то грубое, то ли этикет их нарушила.
  Рядом устроился Диаль, протянул кружку с теплым травяным взваром. Помог сесть, напоил, поднял на руки и отнес к костру.
  
  - Мы добрались, - сообщил он. - Ты спи, если станет худо, почудится что - я разбужу.
  - Спасибо, дядюшка.
  - Не смейся. Когда берут в обучение, называют детьми. А если говорят при свидетелях 'внучка', значит, приняли в род, - гордо объяснил он. - Ты теперь по полному праву Сэльви-а-Шаэль.
  - Как хорошо! И ничего, что я не эльф и к тому же ведьма?
  - Нас с мамой все устраивает, - улыбнулся синеглазый. - Спи. Когда вернется Рир, я разбужу.
Оценка: 6.11*37  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"