Демченко Оксана : другие произведения.

Паутина удачи (рабочее "Научиться летать")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.39*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Псевдоистория, по крайней мере, так оно задумывалось. В конце концов, Россия всегда была полем игры богов. И "авось" наше любимое словечко... Вот как раз об играх и везении, а также о том, стоит ли играть и надеяться на авось. Лабиринт, электронка

   Памяти моей бабушки Нины, самой рыжей, неугомонной, ревнивой и красивой женщины на весь ремпоезд. Её поездка на подножке вагона зимой, без билета, денег и документов - это не вымысел, это как раз правда. Преуменьшенная в книге и по холодам, и по уровню опасности.
  
   Любое сходство названий и имен в книге всего лишь указывает на параллельность миров, в которых высшие силы играют в одну игру на похожих картах - географических, политических и прочих...
  
  
   Глава 1. Свет и тьма удачи
   "Если умозрительно представить себе, что существует некий механизм, сшивающий из кроя замыслов готовое платье свершений, то удача есть смазка его. А неудача - ржавчина, поражающая сочленения и рабочие узлы... Исправность механизма отнюдь не густотою смазки определяется, а только тщанием и талантом мастера, создавшего механизм и поддерживающего его работу. Человек есть мастер. Отсюда следует неукоснительно: без усердного и неустанного труда любые надежды пусты..."

Профессор Дорфуртского университета Иоганн фон Нардлих

  
   Стужа с хрустом чеканила узор ночи на серебряном блюде снега, укрывшего, кажется, весь мир. Там, за тонкими, в одну доску, стенками вагона она трудилась, подсвечивая себе щербатым фонарем луны. Насвистывала однообразную ноющую ноту, шлифуя мелкозернистой поземкой серебро сугробов. Ухнуло еще одно дерево, не вписавшееся в узор. Ствол дал длинную трещину. Не наполнится теперь такой - разбитый - соками по весне, не очнется от ледяного сна. Еще бы! Зимние ночи длинны, запасы в снеговых тучах безмерны. На много дней пути вокруг - нет более пути... Значит, такова воля Вдовы. А разве с ней спорят?
   Береника надела варежку, одним ловким движением повернула малиновую от жара задвижку, устроила в печурке очередную восьмушку поленца и закрыла дверцу. Ткань прихватки не потемнела, даже не стала по-настоящему горячей. Зато багрянец огня на миг выплеснулся наружу, своим сиянием ярко осветил весь закут вагона, отведенный на семью. И оттого показалось: стало теплее. Доски заиндевелой внешней стенки порозовели, фальшиво обещая надежную защиту от мороза. Только не правда это. Ну как им справиться - каждая толщиной в два пальца, не более. Да и щели стыков, сколько их паклей ни забивай - вон они, отмечены плотной шубой инея.
   На миг звуки зимы стали отчетливы, прорвавшийся в щель приоткрытой двери холод пузырем надул шторку, выстуживая вагон, заныл по щелям, радуясь возможности отнять у людей их последнее достояние - живое тепло.
   - Некстати бросила, эдак дров и не напастись, - проворчал дед Корней. Мрачно вздохнул, шаря трясущейся рукой в кисете. Словно в нем, пустом уже десять дней, вдруг да возник сам собою табак. - Опять же, неловко задвижку поддела и неспоро.
   Его сухое старое лицо исказилось обидой. Мол, учи не учи, а куда ей, девчонке, важное понять? Опять же: кисет и правда пуст, нежданное чудо - последняя понюшка табака - не украсило вечер...
   - Угодить вам, батюшка, больно уж мудрено, - хмыкнул отчим, успевший стряхнуть снег с одежды. Прошел через весь закут, бросил на лежанку вывернутый тулуп - прямо у ледяной внешней стенки - и рухнул на него сверху, подмигнув девочке.
   - Уж каков есть, - вяло и без азарта уперся дед Корней. - А послушать меня и тебе не грех. Тоже мне, Король... И кто тебя, неуча, старшим обходчиком поставил?
   - Разумный человек, - хохотнул Король и еще раз подмигнул Беренике. - Неперечливый. Я со светлой удачей не в ладах, это всем ведомо. А вот темную могу на чужие голову наслать. Хотя бы в виде синяков. Крупных таких, убедительных.
   Глаза у отчима были темные и, как обычно, прищуренные. Не понять, чего в них больше: веселья или колючей внимательности. Большинство обитателей ремонтного поезда и не стремилось угадать. Во-первых, темная удача действительно Королю открыта. Её еще зовут ночной. Любой вор или иной лихой человек уповает на неё, затевая свой разбой. Одни фартом зовут, иные куражом. Третьи лихостью. А что она такое на самом деле - никому неведомо. Кроме, пожалуй, Вдовы. Так разве у неё спросишь? Во-вторых, в ремпоезде свои законы. Вопросы - они никому здесь не нужны и всегда лишние. Откуда пришел, сам или по суду, чем прежде занимался...
   Зачем знать то, что утратило право на жизнь, как охнувшее под ударом стужи дерево? Прошлое обрезано темными стальными нитями рельсов. Оно осталось там, вне паутины дорог. Навсегда. Многие, попадая в ремонтный поезд, на время словно бы сходили с ума, метались в бреду, болели. И затем - забывали прежнюю жизнь целиком. Такие обитали в задних, самых плохоньких, вагонах. Погасшие и пустые, безропотно таскающие тяжести и исполняющие простую работу. В задних вагонах и отдельных закутов нет, там нары в два яруса, разгороженные тонкими дерюгами. И разговоров вечерами не ведут, некому и не с кем там поговорить...
   - Рена, ты что, стужи испугалась? - Король приметил ссутуленную спину падчерицы. - Иди сюда, сядь. Пусть Саня подкладывает дрова, он уже большой и прекрасно справится. Нелепая у тебя манера работать без остановки, - темные глаза сошлись в едва различимые щели. - Будь моя воля, я б наоборот, отдохнул. Ох, смутно помню и где, и как... А только все зря, сам виноват. Разве с Вдовой можно договор заключать? По глупости казалось: деньгами оплачу... А может, мнится мне все, иначе дело было? Темна моя память.
   Корней, едва разобрав прозвище правительницы Диваны - "Вдова" - охнул и сотворил охранный жест. Буркнул: "и точно дурень", плотнее запахнул линялую телогрейку.
   Саня, родной сын Короля, тотчас устроился у печурки. Ему неполных восемь, но с взрослым делом экономного поддержания тепла он справляется прекрасно. Дед вздохнул, кряхтя перебрался на низкую скамеечку и стал присматривать за усердием мальчика. Береника закончила резать холодное сало, толстое, аппетитное и восхитительно-розоватое. Ссыпала длинные узкие ломтики на тарелку, нагрузила туда же хлеб, ловко поймала в бадейке маринованный огурчик, добавила и его. Села возле отчима, держа тарелку в руках.
   Пять лет она в поезде. И все эти годы удивляется: как ей могло выпасть такое немыслимое и окончательное везение - попасть в семью Короля? Папой его звать с полным правом и знать, что её считают родной, берегут и любят... Такой же зимой, лютой и темной, нашли её на путях. Никому во всем свете ненужную, замерзшую и уже почти столь же мертвую, совсем как порванные стужей деревья. Ночью нашли, когда правит миром темная удача, злая и хищная. Если бы не Король, ей и досталась бы добыча. Невеликая - каковы польза и интерес заморозить до смертного сна девчонку лет восьми? А только разве темной удаче до того дело есть?
   От прошлого уцелели лишь смутные сны. Жизнь началась заново в тепле этого вот закута, под ругань обморозившего щеку Короля, подобравшего, как пояснили позже, во время обхода и дотащившего сюда, в живое тепло. Да еще и объявившего дочкой. А разве с ним хоть кто станет спорить? Вдова далеко, а он - весь здесь. Со своим колючим прищуром и оставшимся от неведомого прошлого широким засапожным ножом. Да в добавок с ухватками бойца, незнакомыми никому и страшными своей неодолимостью.
   - Вкусное сало, - похвалил Король. - Где добыла?
   - На прошлой стоянке, - потупилась Береника, радуясь, что угодила и опасаясь дальнейших расспросов. - Ты не сердись, пап. В Заводях это было.
   - Опять, как в том году, просили счастливый костыль в шпале указать? - задумчиво предположил Король. - И ты указала.
   - Говорю же, не сердись. В первый попавшийся ткнула, самой стыдно. Но только у них была своя дорожница, вроде бы опытная. Она сказала: годится, велела заплатить.
   - Малыш, больше так никогда не делай, - тихо и серьезно сказал отчим. - Два раза сошло. Третий может оказаться крайним.
   Береника кивнула виновато, молча. Она и сама знала, что с дорожницами лучше не заговаривать. Торговые обозы через стальные рельсы они перетаскивают вопреки воле Вдовы, указавшей со всей мудростью правительницы каждому в стране его место. Родился меж двух радиальных нитей рельсов, ограниченных дугами круговых путей - там и живи. Тихо живи, достойно и праведно. И минует тебя всякий выбор, и не столкнешься с темной удачей. Правда, и со светлой, скорее всего, тоже. Все понятно и просто, пока беда сама не забредет на твой надел... А когда весь жилой клин земли меж двух нитей рельс - да без урожая? Или зерно посевное замокло, или иная напасть? Наконец, просто захотелось чуток нарушить праведность, разбогатеть в обход жадных столичных сборщиков? Вот тогда и возникает караван. Он переваливает рельсы, надеясь на удачу дорожницы, еще светлую и неиссякшую. И торгует тайком от власти. на чужой земле соседей, почти что не рискуя: вся темная удача, как утверждает молва, достанется той же дорожнице...
   - Говорил я тебе: девчонка со странностью, - упрямо напомнил давние свои слова дед Корней. - А только если ты упрешься...
   Старый обреченно махнул рукой и отвернулся к печурке. Вообще-то деду Корнею пятьдесят семь. Ужасно много, так полагает Саня, а дед сердится на любимого внука: не нравится ему чувствовать себя стариком.
   Король повозил полоску сала в горчице и с удовольствием прожевал.
   - Не пойдет тебе это в зачет ни по темной удаче, ни по светлой, - внезапно хохотнул он. - Сладкий у ворованного вкус, я его чую, сколько ни макаю в горчицу. Сало ты, Рена, считай, украла. Такое дело небыстро на учет к Вдове попадает. Мне ли не знать... Мамка-то наша где?
   - Третий вагон осматривает, болеют там, - сообщил Саня, весьма довольный своей осведомленностью.
   - Да ты что? Ну все знает, вот ведь боевая баба! - оживился Король. Он снова прищурился, тихо шепнул Беренике: - Дед меня выдал?
  
  Береника плотнее сжала губы. Подводить деда не хотелось, он ведь не со зла бормочет, просто удержу нет. Хочет всех той правде научить, которую сам видит и полагает наиболее верной. Потому и не молчит: разве правильно, чтобы старший обходчик от жены по иным вагонам бегает? От его Ленки, от самой рыжей и красивой девки на весь поезд. Да что там поезд - целый свет.
  - Не бубни и совесть ей не скобли зазря, - разозлился дед, не оборачиваясь, но твердо зная весь разговор. - Смотри, как бы второй раз удачу не упустить.
  - Может, я тем и занят - спасаю её, - весело предположил Король. - Вдова в верность не верит, а к ревности благосклонна. Ленка кому хочешь косы проредит, в ней я не сомневаюсь.
  - Много ты про удачу знаешь, - отмахнулся дед. - Одно бахвальство. Королем назвался, словно имени нормального нет.
  - Все мы хоть что-то забыли, когда нас приковали к рельсам, - задумчиво предположил отчим. - Прозвание свое ведаю, имя - нет. Могу описать дом, в котором жил в столице последние два года. Без запинки укажу весь список побрякушек, что собирался продать по осени. Кому вот только? Не иначе, намеревался я обеспечив себе начало жизни в мире вне нашей Ликры, без темных и светлых удач и Вдовы, забывшей, где искать смерть.
  - Хватит уже поминать её, - вздрогнул дед Корней. - Время худое, темное.
  Король беззаботно зевнул, попросил поставить чай и удержал Беренику за руку: не для неё дело. Дед возмутился, но не оспорил. В конце концов, он сплетню пустил, ему и кряхтеть-суетиться...
  - Ты, Рена, стужи не бойся, - улыбнулся отчим. - И вообще, малыш, страх никогда не приносит пользы. Особенно ночной, бессознательный. Разве это плохо: не знать грядущего? По мне, так замечательно. В неизвестности и азарт, и радость, и вдохновение. Имени Вдовы тоже не бойся. Подумаешь - темная удача, светлая... Я не верю в обе, но сегодня за страх не ругаю: ты просто вспомнила, как болела тогда, в первую зиму.
  - А почему ты меня спас? - задала свой давний невысказанный вопрос Береника. - И в дом взял?
  - Потому что с моими решениями нельзя спорить, - прищурился Король. - Опасно для жизни. Вот я даже сам - не спорю.
  Береника рассмеялась, и тяжесть с души схлынула, словно открыли где-то шлюз и выпустили её, всю и окончательно. Король прикрыл глаза, зевнул. Снова глянул в потолок вагона - темный, едва различимый. Нахмурился, сказал куда серьезнее:
  - Я установил для себя этот закон, дочь. Если душа чего-то просит - не спорь с ней! Она у меня некапризна и редко решается высказывать пожелания. Я всего раз ей отказал. Не надо было лезть во дворец, ведь я это знал доподлинно! Но полез. И вот я здесь... - отчим задумчиво изучил шрам на правой ладони. Темный широкий след ожога, заменивший линию жизни. - Ну и пусть! Никого рыжее и краше Ленки не видел и в столице, ты слышишь, дед?
  - Слышу, - одобрил тот, проверяя чайник.
  - Рена, сиди и слушай тоже. Я расскажу тебе сказку. Моя кормилица - а у меня была кормилица, это точно - любила её повторять, я запомнил. История запрещенная, потому что про те времена, когда не было еще ни рельсов, ни Вдовы.
  Дед недовольно завозился, щепотью набирая заварку и нарочито шумно покашливая. Он опасался упоминать Вдову и еще более того переживал, когда непутевый зять брался рассказывать запретное. Да еще при малых детях! А ну как вызнают да донесут? Король презрительно фыркнул, догадываясь о невысказанном. В его вагоне закуты просторные, всего-то и живет тут четыре семьи - настоящая роскошь по меркам поезда. Люди подобрались толковые, достойные. Правда, Корней одного соседа кличет шулером, второго вовсе душегубом, а третьего - пьянью распоследней... Но доносчиков в вагоне точно нет.
  Береника убрала чистую миску и протиснулась в крошечную детскую, отгороженную плотной тканью от основной 'комнаты'. Король, вопреки общему мнению о его диком нраве и даже лютости на работе, детей никогда не обижал. Выделил для них лучшее место, подальше от холодной внешней стенки - поближе к печурке. На зиму утеплил пол войлочным ковриком, а поверх еще и толстой двойной ряднушкой. Да и одеяло - верблюжье, редкостное, добротное.
  Девочка забралась в постель и свернулась плотно, поджав ноги. Самое наилучшее одеяло надо еще прогреть изнутри, пока что оно - настоящий лед! Король сел рядом, бросил свой тяжеленный тулуп, помогая копить тепло.
  - Саня до полуночи станет тепло беречь, потом тебя разбудит. Стужа сегодня лютая, нельзя прекращать топить.
  - Конечно. Па, а вот скажи: удача и счастье - это ведь разное?
  Король задумчиво приподнял бровь, улыбнулся. Поправил тулуп, глянул в стену, словно искал там окно.
  - Умница ты у меня. Никто не задает таких странных вопросов, а мне порой хочется порассуждать, - признался отчим. - Иные считают это чудью, но не ты. Знаешь, малыш, на мой взгляд, ничего общего нет у счастья и удачи. Удача - она как вспышка молнии: внезапна и непредсказуема. Порой и нужды в ней нет, а блеснет, покажется, усмехнется - и отвернется... Счастье иное, оно вроде пламени свечи. Домашнее, близкое, много более важное. Случайности в нем меньше, его можно и нужно беречь от бед. Если на меня примерить сказанное, то получится, все - правда! Удачу я знавал в столице. Был, можно сказать, её любимчиком. Хоть имени своего и не помню, а родился точно в хорошей семье, достойной и богатой. Образование мне пытались дать, в маги определить. И позже, когда я вроде бы, как мне кажется, из дома ушел, тоже не знал невезения. А вот попал сюда, во дворце на черненую половицу наступив...
  - Значит - правда, что Вдова умеет управлять везением? - охнула Береника.
  - Скорее невезением, - скривился Король. - Сложная тема, я потом тебе все поподробнее расскажу, что знаю. Так вот... Удача моя иссякла, я потерял имя, деньги, друзей-приятелей, дом, привычную жизнь - да все, что имел! Однако теперь я по-своему счастлив. У меня есть Лена, Саня, ты. Даже дед Корней - он тоже часть моего нынешнего душевного покоя... Слушай обещанную историю. Пожалуй, скорее сказку. Давно это было, и насколько вообще соответствует истине - неведомо ни мне, ни кому-либо иному.
  Король сел удобнее, прикрыл глаза и стал говорить. Была у него такая странная манера: вспоминая давнее, из прежней жизни, сосредоточенно горбиться, плотно смыкать веки и выталкивать подзабытое странными фразами, включающими незнакомые, нехарактерные для его обычной речи слова. Более городские, пожалуй. Хотя и в обычное время речь Короля отличалась чистотой и грамотностью построения фраз. Он учил этому и Саню, и Беренику, не допуская мычания, нуканья и эканья.
  - Прежде на территории нашей страны, не без насмешки названной в свое время магами Паутиной Удачи, располагались три государства. Самое большое повосточнее и два его соседа-союзника на западе и юге, извечно составлявшие то единое пространство, то твердый альянс. Исконно здесь уважали магию, развивая её и поощряя. Излишне поощряя, я так полагаю. На магов уповали, когда приходили беды. Неурожай, саранча или даже - война. Маги гордились своим величием, по-своему старались быть полезными. Но я уверен, нельзя бесконечно искажать миропорядок.
  - Миро - что?
  - Природный уклад жизни, - пожал плечами отчим. - Если зимой холодно и все пути замело, не стоит роптать и переиначивать под себя. Придется за капризы расплачиваться.
  - Понятно.
  - Юго-восточный сосед Ликры однажды всерьез надумал извести нас. Маги узнали заранее, готовили заклинания защиты и нападения, укрепляли границу. А самый умный гад, - глаза Короля открылись и блеснули неподдельным гневом, - додумался до настоящей глупости. Удача ведь непредсказуема и внезапна...
  - Как молния, - шепнула Береника.
  Король пару раз кивнул и сник, положил локти на колени, обняв их ладонями. Помолчал.
  - Тогда и создали Паутину. Точнее то, что позже в неё переродилось. Как утверждает легенда, это потребовало силы всех магов и погубило едва ли не половину из них. Няня пела мне: высохли как цветы без воды, прахом легли в пыль... Свет отделили от тьмы, в узел сплели... - Король вздохнул, энергично потер лоб. - Не помню толком! В общем, удача стала не совсем случайной. У неё появились любимчики, а точнее - избранницы. Назвали их дивами. Обыкновенно в Ликре жила всего одна дива. Иногда не было ни единой. Прошли века, стали рождаться такие дети и в иных землях, но все же чуть чаще - здесь, у нас... Не скучна тебе моя странная сказка, малыш?
  Береника усердно замотала головой. Она гордилась тем, что отчим охотно отдает ей столько времени, делится воспоминаниями и отвечает на вопросы, которые дед Корней назвал бы блажью. Король мягко улыбнулся, погладил тулуп и снова прикрыл веки.
  - Не знаю сам и не слышал ни от няни, ни позже, в колледже магов, как выбирала себе детей наша странная зрячая удача. Не понимаю, как дивы копили силу. Как их искали маги... Но знаю одно: войны в давние времена не случилось, все обошлось. И позже тяжкое зло всякий раз краем нас задевало и не творило большого ущерба.
  - А потом пришлось за это платить, - предположила Береника, знавшая склад ума своего отчима.
  - С тобой приятно беседовать! Именно так. Мы так долго обманывали судьбу, что однажды доигрались: власть досталась темной диве. Так утверждает сказка, и я не могу предположить, много ли в ней правды. Имя дивы ты сама уже, полагаю, угадала.
  - Вдова, - уверенно шепнула девочка. - То есть наша правительница Дивана. Странная получилась сказка. Я буду теперь долго думать над ней, спасибо.
  Король прищурился, как сытый кот. Потянулся, выпрямляя спину. Встал, собираясь уходить.
  - Пап, а ты что - маг? - шепотом восхитилась девочка.
  - Нет, - хохотнул Король. - Меня, кажется, выставили со второго курса. Я был, если память не врет, платным учеником, они бы и дольше терпели, но я расстарался, уволок пару ценных книг из библиотеки. Ректор решил, что убыток больше, чем доход. Вызвал меня и честно сообщил: к магии я пригоден еще менее, чем топор - к плаванью. Спи, время к полуночи ходко бежит, а я пойду-ка нашу маму встречу. Засиделась она в третьем вагоне. Сперва, как водится, бой дала, а потом и за обсуждение взялась. И так они мне кости перемывают - аж уши дымятся!
  Береника фыркнула в тощую свалявшуюся подушку, представив отчима с дымящимися багровыми ушами. Затем вздрогнула, становясь серьезной. Села, собрала в охапку тулуп, толкнула в руки Короля.
  - Пап, не ходи по главным путям. Как-то неладно на душе.
  - Именно неладно, - согласно буркнул Король, надевая тулуп. - Сам чую. Оттого и хочу Ленку домой поскорее притащить. Ну, спи. Обещаю идти чищеной тропкой по краю леса, хоть правая сторона путей - не моя, нет мне дороги далее кромки вырубки.
  Береника успокоено улыбнулась и прикрыла глаза, сразу и легко взлетая в сон.
  
  Некоторые в сон проваливаются, так ведь и принято говорить: рухнул, ушел и даже утонул. Она - взлетала. Ощущала замечательную легкость, словно тело отпускало сознание верх, в теплый и ясный свет. Там не было и не могло быть кошмаров, темных воспоминаний и недобрых предчувствий. Зато помнились по утру летние пестрые цветы, пряные запахи прогретого соснового леса и голоса птиц...
  Сегодня лес оказался перерезан сталью рельсов. По ним стоном катился низкий гудящий звук. Из дали, из необозримой, зимней и темной, вьюжной, ночной... Шум рос стремительно, он вырвал из сна и заставил испуганно сесть в постели, зажимая уши ладонями. Бесполезно.
  Свистящую песню рельсов дополнил далекий, но уже вполне отчетливый, басовитый рев паровозного гудка. Затем наружная стенка вагона мелко и часто задрожала. В неё били волнами комья снега, срываемые вихрем магического ветра с главного пути. Береника едва разобрала торопливые шаги деда по закуту, тихие в сравнении с бурей за стеной. Вот Корней нашарил рукоять, рванул её вниз, включая прожектор вагона. Не обычный, а заряженный магией опознания. Несколько мгновений спустя снежный вал перестал прогибать доски стены, снег теперь валился на левую, свободную сторону от главных путей. Значит, маг, чистивший рельсы от сугробов для нежданного скорого поезда, разобрал сигнал и подправил свою работу. Новый гудок рявкнул прямо за стеной. И еще одна порция комьев снега врезалась в доски - уже с 'плуга' паровоза, вчистую освобождающего рельсы. Короткий поезд - тендер и два вагона - промчался мгновенно и сгинул, оставляя позади медленно, испуганно оседающую тишину. Скрипнула дверь, вихрь холода качнул ткань перегородок и угас.
  Береника, едва сознавая себя, вскочила и в одних носках побежала... но у порога закута её перехватил отчим. Рассмеялся, шутливо дернул за ухо и отнес в постель. Он был весь, с ног до головы, облеплен плотным мелким снегом. Ушел, долго и усердно стряхивал белую пыль, перешучивался с женой. Рядом охал и суетился дед Корней. Из закута напротив выглянул тот, кого дед звал шулером. Дрогнувшим голосом уточнил: все ли живы?
  - Не играл с тобой на интерес и впредь не сяду, - с показной мрачностью подытожил сосед, закрывая тонкую перегородку-дверь. - Ведь немыслимое дело! И поезда быть не могло - и от него не увернуться никак... Третьего дня мы отослали со станции сообщение, что участок ставим в ремонт, что движение перекрываем.
  - Любой опытный маг определит, пошептав над рельсами, посильно ли ему расчистить путь, - отозвался дед. - Что нас сгрести могли, так мы столичникам не люди, а так, мокрое место. Спасибо, зять у меня с головой! Вынудил вас, лентяев, в снегопад для стоянки тупиковую веточку расчистить. Еще спорили, слушать не желали, что умный человек велел.
  Сосед тоскливо и невнятно вздохнул-застонал, но подробнее жаловаться не стал. Есть ли смысл напоминать, кто возмущался громче всех? И так известно: опять тот же несносный дед, как и много раз прежде... Корней и сам знал, потому быстро юркнул в закут и уселся возле печки, более чем довольный тем, что непререкаем и неизменно прав.
  - Деда, а кто в эдакую вьюгу среди ночи мчится, да еще с магами? - зевнул Саня.
  - Может, и она... - нехотя буркнул дед, не желая лишний раз упоминать имя Вдовы. - Ей-то что? Чем гуще темная удача, тем милее.
  - А почему било в стенку так страшно?
  - На путях снега намело - в мой рост, - поежился Корней. - Когда я служил машинистом скорого курьерского, гонял поезда при поддержке магов много раз, и зимой - тоже. Жуткое дело! Вьюга впереди подымается - гуще киселя, пузырем дуется, снег расталкивает с путей во все стороны. Грохот рвет воздух, словно мир кромсают напополам. И если кто на рельсах есть, его выбрасывает в лес, далеко. Да что там человек! Толковому магу посильно и поезд под откос перевернуть.
  - Пойду, хвостовые вагоны проверю, - пробасил Михей, помощник Короля, пробираясь к двери по соседнему закуту. - Если маги наш фонарь заметили поздно, могли крепко смять.
  Береника слышала, как мачеха, которую она и звала и от души считала настоящей своей мамой, прошла к печке. Села тихо и как-то неловко, словно споткнулась и не поправившись. Тяжело, со стоном всхлипнула, сполна осознавая беду, с которой только что разминулась. Самая надежная дорожка вычищена на главном пути, по ней Лена и собиралась шагать от третьего вагона к своему - пятому. Если бы не встретила мужа, если бы он не уволок едва не силой к опушке, если бы... Сейчас женщина молча перебирала несбывшиеся ужасы, все более пугаясь. Вон, слышно: обняла Саню и зашептала, называя сироткой. Король, как обычно, угадал скорое развитие истерики. Сгреб жену в охапку, с фальшивой строгостью отругал и приволок в детский угол. Быстро стащил с её ног валенки, сунул послушную и тихую под нагретое уже одеяло, к боку Береники.
  - Рена, расскажи маме сказку, любую, - велел он. Ушел, тотчас вернулся с кружкой, на дне которой плескалась пахучая крепкая настойка. Заставил жену приподнять голову. - Пей рыжик, закрывай глаза и слушай дочку. Ну что за безобразие, опять в слезы! Ты сильная, как тебе в голову пришло перечислять эти 'если'! Запрещаю. Поняла?
  - А вдруг бы... - шепнула мачеха, вздрагивая всем телом.
  - 'Вдруг' и 'бы' тоже запрещаю, - строго уточнил Король. - Рена, что молчишь? Начинай сказку про колобка, да поподробнее - и потом спи до утра. С печкой мы сами разберемся.
  Береника послушно кивнула, поймала необычайно холодную мамину ладонь, погладила. Вздохнула, собираясь с силами, и стала монотонно описывать скитания бестолкового черствеющего каравая, слишком придирчивого в выборе стола и рушника, сопутствующих его неизбежному поеданию. Слова, если уж честно, не имели ни малейшего значения. Год назад Король объяснил ей, как следует успокаивать. Сам он тоже умел, но у Береники, как скоро выяснилось, получалось гораздо лучше. По осени Саня приболел, и она пела ему колыбельные каждый вечер, тогда и накопила опыт заговаривания сна. Сейчас девочка старалась вовсю, а возле краешка сознания билась пульсом мыслишка: не магия ли звучит в её голосе? И почему отец никому более не рассказал, как усыплять? И отчего...
  Сон пришел быстро, одолел сперва мачеху, успокоившуюся, задышавшую мерно и неглубоко. Затем саму рассказчицу. Ловкий колобок как раз увернулся от волка и, как предположил Саня, зевающий возле печурки, укатился в глухой лес. Потому что продолжение его скитаний затерялось в сонном бормотании и сопении...
  
  Утро началось совсем обыкновенно, словно не было ночных ужасов. Еще до зари весь вагон перебудила неугомонная рыжая дочка Корнея, успевшая напрочь позабыть свои ночные страхи. Она напевала, звенела посудой, ругалась с отцом, не желающим перегонять поезд вопреки подтвержденному распоряжением начальника состава решению Короля - главного человека в ремонтной бригаде. Потом изобретательно грозила бедами 'стервам, которые глядят налево'. Еще бы! Для её Короля левая сторона путей - вполне даже счастливая, там ему ходить Вдовой не запрещается. А вот мнение жены совершенно иное, и слушать его надо... Точнее - приходится.
  - Я ему родных детей рожай, неродных выхаживай, хозяйство веди, - считала свои заслуги Лена, - а он налево смотрит! Ох, не домашний ты мужик, Колька. Не жалеешь меня, не ценишь!
  - Опять мне имя выдумала? - заинтересовался Король, пропуская мимо ушей прочие заявления.
  - Точно, - большая деревянная ложка угрожающе стукнула по краю чугунка, ловко сбрасывая вниз остатки каши. - Имя тебе - паразит! Сволочуга, вот еще хорошее было бы. Наелся? Ну и вали отсюда. И чтоб на глаза не попадался. Я ему одно - а он другое, словно не слышал, что сказано. Ренка, забери у него чашку, хватит с него каши. А то не понять, на что он моими стараниями силу копит? Иди шпалы таскай и не лыбься попусту, не предвидится сладкого.
  - А сало еще осталось? - отчим с надеждой глянул на Беренику.
  - В третьем вагоне спроси, - самым ласковым тоном предложила Лена. - Там этого сала - вот такенные окорока. Кулаком не промять!
  Дед Корней закашлялся, давясь кашей. Отчим обреченно покачал головой и потянул с лежанки тулуп. До таскания шпал сегодня вряд ли дело дойдет, однако и без того работы предстоит немало. Последний вагон, как и опасался Михей, пострадал достаточно сильно. Несколько досок проломилось. Ночью наскоро отгребли снег, плотно налипший на стенку, залатали дыру, но теперь предстояло провести нормальный ремонт. Снег более не падал, прежний с рельс разметало магическим вихрем, так что осматривать пути можно и даже нужно. Король уже распорядился подготовить малую дрезину и собирался заняться именно этим, поручив Михею приведение в порядок вагонов.
  - Ренка, набери снега, - велела Лена, знавшая, что падчерица может без риска для своей удачи входить в лес и даже удаляться от путей по любую сторону насыпи. - Чистого! А то натопила в ночь на чай - пополам с копотью, вот ведь лентяйка, от самых путей взяла, шагу лишнего не шагнула в сторону!
  Дед повторно закашлялся. Догадливая и невежливая Ленка показала ему свой некрупный жесткий кулак, но обвинений в адрес падчерицы назад не взяла. По её мнению, сказанное в любом случае полезно: оно воспитывает! Береника замотала платок, сунула руки в рукава телогрейки, торопливо юркнула в кладовку, отгороженную тканью. Одним движением сгребла в карман хлеб, схватила ведерко, пока вторая рука нашарила у стены кусок сала. Даже бдительная Ленка не заметила задержки, хотя вслед косилась с подозрением. Из вагона спускаться по ступеням сходней не пришлось. Король ждал и сам подхватил, поставил на тропку, с надеждой глянул на свою любимицу.
  - Строгая у нас мама, - посетовал он, оживляясь и принимая хлеб с салом. - В Санькину мисочку мне каши плюхнула. Котятам меньше дают. Пропал бы я без твоих забот, малыш.
  - Пап, а с тобой поехать можно?
  - Пока, пожалуй, нет, - подумал вслух Король. - Мы теперь назад, до ближней стрелки, где начало ремонтного участка. Вот после полудня - в другую сторону. Тогда, может статься, и возьму, если мама разрешит.
  - Разрешит, - уверенно улыбнулась Береника. - А я тебе картошечки припасу.
  Глаза у Короля стали совсем грустными. Он и сам полагал, что сегодня не стоит рассчитывать на домашний обед. Кивнул, тяжело выдохнул целое морозное облако огорчения и пошел прочь. Береника добежала до тропки, вычищенной к лесу, заскрипела по снегу вниз с насыпи. Миновала полосу вырубки у рельсов, двигаясь почти что боком: вычищено оказалось совсем узко, в одну лопату.
  Из снежного желоба по плечи высотой было приятно нырнуть под низкие ветки елок. В лесу снега сразу стало меньше, его вал ловко и цепко держали кустарники опушки. Береника смогла отойти достаточно далеко, перебираясь от ствола к стволу. Остановилась, радуясь свежей и чистой природной тишине. Шумы нехотя просыпающегося паровоза, голоса ремонтников, стук молотков, прибивающих новые доски, восстанавливая хвостовой вагон - все удалилось, отодвинутое мохнатыми лапами ельника. Здесь стволы скрипели, радуясь преодолению ночной стужи. Снег шуршал с веток тонкими струйками, сеялся серебром на платок и телогрейку.
  Береника стащила варежку и пошарила в кармане, разыскивая остатки запасов семечек. Лена называла кормление птиц растратой времени и расточительным чудачеством. Король слушал молча - ругали ведь в первую очередь его. И обязательно покупал новый бумажный кулек на ближайшей станции. Едва рука с семечками раскрылась, к ней сверху, из гущи веток, упали несколько синиц. Откуда птицы узнавали про угощение, для девочки оставалось загадкой. Почему они, дикие, брали с руки и не боялись, тем более. У Сани - не брали, доводя брата до слез...
  Жалкие остатки содержимого кулечка были уничтожены в пару минут. Виновато вздохнув, Береника сжала замерзшую ладошку, и птицы тотчас вспорхнули вверх, исчезли. Правда, их голоса еще достаточно долго звенели поодаль. И оттого трамбовать в ведерке снег было гораздо веселее. Сверху Береника бросила несколько гроздьев ягод калины, укрывшихся под снежной шапкой от птичьего аппетита. Сладкую промерзшую ягоду мачеха любит, глядишь, и перестанет сердиться на мужа. Она ведь шумит только для вида, а на самом деле - обиду прячет. Если повезет, успокоится к обеду, сама велит отчима искать и звать к столу. Ну, если не повезет, - вздохнула Береника, - то вынужденная голодовка Короля растянется до ужина.
  Родная выгородка встретила спорым стуком ножа, мелко рубящего ничтожные остатки сала. На печке шкварчала картошка. Мачеха приметила калину, улыбнулась, прихватила ловким движением всю - и стала обгрызать прямо с кистей, облизываясь и довольно вздыхая.
  - Ну, давай, - велела она, закончив лакомиться, - просись на дрезину.
  - Пустишь?
  - Ха, тебе лишь бы не работать, - весело укорила мачеха. - По уму - надо бы не пускать. Зачем сало украла? И не смей бормотать, что оно твое! Что в дом принесла - то наше, общее.
  - Прости.
  - Ну все бабы его жалеют, даже эта пигалица, - возмутилась мачеха. - Ростом мой Колька на полголовы ниже Михея, а попадают в него все взгляды, чтоб ему... И я туда же, если разобраться...
  От собственных выводов мачеха пришла в задумчивость. Отхватила от шкурки сала кусочек, сунула за щеку. Пожевала, неодобрительно изучая сковороду с картошкой.
  - Обед поганцу не воруй, - строго приказала Ленка, сопровождая каждое слово стуком ножа. - Сама соберу. Иди оттирай чугунок, не пищи под руку! И скажи ему, что вечером будут вареники с картошкой. Если ты её до своих покатушек успеешь перечистить.
  После полудня отчим деликатно постучал в стенку вагона, отмечая, что дрезина готова отправиться в путь. Береника подхватила пузатую миску с картошкой, укутала и побежала к дверям. Мачеха вслед невнятно фыркнула, в своей обычной манере беззлобно, но шумно желая споткнуться и оставить 'паразита' без обеда.
  На платформе дрезины топтались, возбужденно сопя, двое приятелей Михея, только что закончившие наваливать мешки с углем и крепить их. Сам помощник Короля шептал в ухо отчиму нечто весьма важное, то и дело толкая его локтем в бок. Великая тайна! - усмехнулась Береника. Сунула отчиму миску. Тот оживился, принюхался и утратил последние остатки интереса к шепоту.
  - Дядя Михей, вы подбиваете папу ехать на станцию, - предположила Береника. - Так ведь далеко!
  - Нет, всего-то до ближнего разъезда, - огромный, похожий на медведя, сосед по вагону склонился и заговорощицки подмигнул. - Я посчитал дни, там сегодня торжище. Каждый год оно бывает. Белолесский уезд везет орехи, мед да сало. Краснохолмский - табак, крупу...
  - И наливки, - обличающе прищурилась Береника.
  - Разумница эдакая, - хмыкнул в усы Михей. - И наливки тоже. Это уж - кому что требуется. У нас вот имеется небольшой избыток угля. Кой-какие мелочи полезные из города.
  - Как же торгуют: без дорожницы? - удивилась девочка.
  - Через пути кидают, - не вполне понятно объяснил Михей. И добавил, сознавая недоумение: - Между прочим, твой папка их надоумил шесть лет назад, место указал и условия разъяснил. Кто на шпалу не заступил - тот еще в своем уезде. Там удобно, дорога вровень на пути выныривает из Краснохолмья и обрывается, а дозора нет, места-то дикие, пустынные по зиме.
  - А на вещах, нарушивших границу уезда, удача не темнеет? - высказала еще большее удивление Береника.
  Отчим доел картошку, блаженно вздохнул и поставил пустую миску на платформу. Кивнул, отпуская грузчиков и давая начало движению. Пояснения он излагал уже на ходу, поскольку сытость всегда способствует хорошему настроению и общительности.
  - Смотря что кидать. Ножи - нельзя, любые предметы длительного пользования - нежелательно. А вот простое, что быстро израсходуется, очень даже можно. Конечно, сломать зуб об орех, перекинутый через пути, несколько проще, чем об честно купленный. Но это при определенных условиях, и то не факт. Мелкие удачи и неудачи ни на что не влияют и вообще, поглощаются погрешностью.
  - Чем? - не поняла Береника.
  - Дочь, - Король прочувствованно выдохнул пар, - я, как мне вспоминается, в колледже ни разу не смог нормально сдать зачет! А ты туда же, спрашивать... Что думаю, то и сказал. В целом торг безопасен, пока он невелик. Точка.
  Береника кивнула и стала смотреть по сторонам, повернувшись спиной к ветру, то есть против хода дрезины. Рельсы стыло и льдисто блестели, облака медленно уползали на восток, освобождая синь небес для красивого солнечного вечера. Уголь в прорехах больших мешков лоснился сыто, маслянисто. Люди на дрезине двигали привод дружно и умело. Всё выглядело так привычно, что не требовало вопросов. Детям, которых любезно согласились взять в дорогу, полагается молчать и восхищаться. Михей крякнул, предложил надбавить ход. Скоро он скинул тулуп, от толстого свитера грубой вязки шел пар. Меховой кожух достался Беренике, а затем второй. Отчим ощутил жару гораздо позже. Он уставал медленно, хотя выглядел куда суше и легче большинства работников ремонтного поезда. Вот и теперь дышал ровно, смотрел вперед спокойно и двигался плавно, вполсилы. Успевал оглядываться по сторонам. Подсвистывать, окликая свиристелей, обирающих рябину, или хрипло каркать ворону, ошарашенному наглостью чужака.
  Под грудой меха было так тепло, что Береника закуталась плотнее и стала смотреть вверх, в зимнюю стылую синь, чем-то неуловимо похожую на хорошее сало, - так ей казалось. Хотя бы потому, что слоистое. Тут вот голубое, за жирком тонкой тучки уже зеленоватое, после второй прослойки - вовсе с желтизной. А по низу опушенное темной щетиной леса, как корочкой. Дрезина шла на север, солнце медленно клонилось влево, на счастливую сторону Короля.
  - Пап, а разве не лучше закупать на рассвете, пока светлая удача густа? - спросила девочка.
  - Кому как, - подмигнул тот. - Я предпочитаю суевериям здоровый торг и разумную цену. Но ты права: начали они с самого утра. И мы спешим не напрасно, боимся застать лишь последки торжища. Впрочем, уже близко, успеем.
  - Пап, а удача и судьба - они одно?
  - Эк хватила, - хмыкнул Михей.
  - Сложный вопрос, - порадовался Король. - Судьба - штука странная. Она, если разобраться, не у всех и имеется - настоящая. На том, как я припоминаю, и построена магия паутины удачи, делящей страну на уезды. Все, кто по селам да деревням сидят, привязанные к месту собственным страхом, не создали и не выстрадали истиной судьбы. Разве это судьба - слепо следовать первому же указанию, выданному самим рождением? Коли крестьянин, то и паши до смерти, не разгибаясь! Раз князь или граф - кланяйся и танцуй на балах. Это не судьба, а заведомый отказ от выбора.
  - И что?
  - Отказы развиваться и выбирать создают омут застоя, - нахмурился Король. - Кажется, у магов он именуется резервом неосуществленного. Из него черпают и удачи награждаемых Вдовой, и беды казнимых. Точнее не скажу, не тяни губы, затевая свое неизбежное 'а если'!
  - Прости. Мне и так хватит сказанного, чтобы подумать.
  Король довольно блеснул глазами и присвистнул, требуя замедлять ход. Длинная дуга поворота вынесла дрезину на бесснежную высокую насыпь, огибающую большое застывшее озеро. От него поднималась накатанная свежими санными следами дорога. Летом никакого пути здесь не было - вода отрезала его. А теперь, по льду, удавалось пробраться к разъезду, который из окна скоростного поезда выглядел неприметным. Пройдет снег - и снова покажется, что месяцами не появляются тут люди...
  Береника распихала тулупы, каждый подвинув к хозяину, и повернулась вперед, по ходу движения. Там, уже хорошо заметные, сновали у самых путей люди. Девочка рассмеялась. Еще бы! Только что двое бодро раскачали крупного барана и метнули через рельсы. Винторогий умудрился взбрыкнуть на лету, ловко боднуть покупателей. Вывернулся из веревок и рванулся к лесу! Что беглецу сильнее помогло - гнилые путы или темная удача - наверняка станет предметом долгих обсуждений. Один из ушибленных подхватил топорик и рванулся в лес, догонять упрямое живое мясо.
  - На племя куплен, - не согласился Король с мыслями дочери. - Они полагают, если сбежит и будет пойман якобы ничейный, то прежнему месту уже не сохранит принадлежности, от происков удачи освободился. В чем-то правы. Хотя, как мне кажется, этот баран им и без чужих происков достаточно крови попортит.
  - Пап, а что мы маме купим? Она такая грустная...
  - Праздник купим, - широко улыбнулся Король. - Баранов, сало, наливку. Будем гулять завтра весь день.
  - Но дедушка...
  - Ему табак, чтобы не ворчал, - великодушно согласился Король. - Начальнику поезда - наилучший лесной мед, он заказал. Хороший мужик, и за какие грехи его к нам, на северную ветку, да с такими слабыми легкими...
  Король вздохнул и обреченно махнул рукой, не желая продолжать фразу. И так все знают. Отвернулся, взялся еще раз деловито считать мешки.
  Настоящий топочный уголь, сине-черный, жаркий и долгогорящий, в пределах границ Ликры попадал лишь на сталелитейные заводы Угорского уезда и в топки магистральных паровозов. Селяне знали как его дороговизну, так и выгодность этого топлива, и охотно предлагали в обмен на содержимое мешков свои припасы. Более прочих оживился белолесский коваль, возжелавший непременно заполучить все топливо для своей кузни. Он шумел, демонстрировал подлым конкурентам по ту сторону путей свои пудовые кулаки, набавлял цену, норовя единолично снабдить путейцев всем запрошенным ими. Михей в ответ с азартом показывал свои ладони-лопаты бывалого кочегара, ругался - и явно симпатизировал оптовому закупщику.
  - У тебя нижний мешок худой, угля там половина от должного, - напирал коваль.
  - А баран твой моему тулупу дедушкой доводится, - не отставал Михей. - Он не жирный, не дери с него последние волосья, он просто с голодухи опух!
  - Истинно молвлю: мне уже почитай без разницы, как удача развернется, коли тебе она морду не засинит, - возмущался селянин. - Ладно, добавлю малый горшок меда. Липового, слышь?
  - Слышу, что липового, - невнятно намекал на подделку Михей. - Малый - это мне раз понюхать. Не годится! Эй, кто там пожилых овец давал, именуя их ягнятами, мешок ваш!
  - Все вы, сброд путейский, совесть паром высвистываете, - буркнул коваль, обернулся к своим, белолесским, нашел взглядом владельца овец: - Тебе со мной одним обозом домой ехать, помнишь ли о том?
  Тощий мужичек с мелкими плутоватыми глазками поежился. Он, само собой, помнил... Коваль осмотрел овец, действительно упитанных и молоденьких. Тяжело, во всю могучую грудь выдохнул. По мнению Береники, вышло не хуже, чем у настоящего паровоза. Из облака белой изморози донеслось:
  - Свой кисет с табачком отдам. Он новый, только что перекинут, так что без вреда вам окажется. Ну?
  Береника с интересом обнаружила: деньгами никто не рассчитывался, цена каждой сделки создавалась чистым обменом одного товара на другой. Потому и тянется торг долго, обрастая странными и нелепыми условиями. В итоге коваль прибавил сверх оговоренного молочного поросенка. Гордо огляделся - нет более ему соперников! И расставил ноги пошире, готовясь ловить мешки. Сложил в добротный крытый возок, любовно огладил, прощупывая уголь. Ровный, без пустой породы - баскольский сортовой.
  Владелец овец выглядел наоборот, расстроенным. Бормотал, что ненароком заступил на шпалу и оттого торг у него никак не идет. Скотина наилучшего откорма, а медовуха вовсе безупречна, но увы: то и другое до сих пор здесь, на этой стороне путей...
  Король утешил раздосадованных селян, показав им бумагу с печатью путейского мага, разрешающую легальные закупки 'для крайних нужд пропитания и ремонта'.
  - Выходит, иногда заступать на шпалы полезно, - предположил он. - Веди овец. Впишем, деньгами оплатим, по всей форме бумагу выдадим. За медовуху, если хочешь, можем масло перекинуть.
  - Осветительное? - понадеялся мужик.
  - 'Опаловый люкс', - кивнул Михей. - Заводской, наилучший, двойной яркости. Мы его... гм... в свою тару из большой цистерны перелили, так что виду бутыли не удивляйся. И лови бережно, раз заступил на шпалу.
  Масло мужик ловил с усердием, позабавившим весь торг. И, само собой, не удержал. Спасибо, соседи попались независтливые - помогли, подхватили...
  На обратном пути, поминутно проверяя веревку на рогах крупного барана 'опухшего от голода', девочка думала о странности менового торга. Она бы спросила отчима, но дрезину гнали полным ходом, не желая оставаться на путях с наступлением ночи. Потому что каждому известно: это время наибольшего коварства Вдовы. И если в её способности принести удачу сомнения порой возникают, то вот умение сглазить - неоспоримо. Небо темнело, все более напоминая недобрый фиолетово-черный прищур из-под длинных еловых ресниц. Тени перекрывали пути целиком, частые и густые. Они уже готовы были сомкнуться, но не успели, впереди блеснул прожектор, отмечая близость поезда. Михей охнул: неужели опять беда, ночной скорый ждут?
  - Нет, - хохотнул Король. - Это моя Ленка переживает. Не знаю, что она с дедом сделала, чтобы тот зажег фонарь паровоза, отгоняя беду... Небось еще сбегала к начальнику поезда, уговорила его скомандовать снятие одного рельса, чтобы окончательно отвадить поезда с магами от нашего участка. Это верный способ, маги ощущают разрыв линии пути, - голос отчима стал мягче и тише: - Рена, какая славная у нас мама, правда!
  Утверждение не было вопросом и не требовало согласия. Береника все же кивнула. Заметила еще один фонарь, поставленный у края рельса, чтобы обозначить: далее путь разобран. Дрезина замерла в нескольких метрах от желтого круга света. Мужчины быстро перекидали мешки поджидающим их людям. Обреченно орущих баранов отогнали и загрузили в пустой холодный вагон.
  Начальник поезда, средних лет инженер, списанный в ремонтный состав по решению суда - говорили, за долги - благодарно принял мед, подмигнул Беренике.
  - Говорят, весь ваш пятый празднует, - сообщил он Королю. - Твоя жена умеет делать вареники - бесподобно. Стол ломится, даже мне перепала небольшая порция. Пойду пробовать, если еще хоть один уцелел.
  - Завтра нам бы... - начал отчим.
  - Знаю, - без удивления отозвался начальник поезда. - Празднуем ваше ночное везение. Из-под состава самой правительницы увернулись, шутка ли!
  - Ох, ёж.... колючий, - нескладно удивился Михей, глянув на девочку. - Откуда весть?
  - Мы телеграмму отослали, что путь разбираем, - буркнул начальник. - Заодно потрепались на ключе, то да сё... Нет, Король. Не вполне мертва еще твоя удача, чтобы ты ни говорил о ней.
  Отчим задумчиво кивнул. Береника видела: он не находил радости в упоминании о своей везучести, словно опасался её. Впрочем, сразу встряхнулся, сгоняя сомнения - и зашагал к родному вагону. А там, в пустом и просторном жилище бездетного 'шулера', уже выстроились единой линией столы, принесенные соседями. Вареники лежали нарядными высокими горками в трех мисках, достойных именоваться тазами. Король торжественно утвердил в середине стола горшочек с солеными груздями. Порылся в карманах и передал деду табак. Корней при виде эдакого чуда едва не прослезился, нырнул в закут и вернулся с бутылью самогона, очищенного до прозрачности и настоянного на рябине. Ленка подхватилась, суетливо пообещала найти настоящие рюмки. Вообще неплохо получалось разлить и без них, в кружки. Король взялся передать эту важную новость - и тоже исчез из-за стола. Жена Михея промокнула глаза, радуясь явному и столь трогательному, по её мнению, примирению в семье соседей. Предложила не ждать завершения поисков и начинать праздник.
  - Да чего там искать, - возмутился Корней. - Все знают, где она прячет эти рюмки.
  - В твоем возрасте, уж прости за прямоту, и правда - нечего, - задумчиво предположил Михей, нагружая в миску вареники. - А вообще... вдруг рюмки куда перебежали тайком?
  - Рюмки? Перебежали? - обрадовался удивительной и сказочной идее Саня, допущенный к общему столу. - Можно мне тоже пойти ловить?
  - Папа сам управится, - по лицу деда пробежала тень. - Он у нас ох как ловок. Ему, если по виду судить, и сорока нет, а уже обходчик, большой начальник. На меня, и то покрикивает. А позже, вот ведь умен, табачком задабривает.
  Дед говорил очень тихо. Впрочем, в общем веселом шуме и самых громких его сетований, привычных до зевоты, никто бы не разобрал. Кричали на весь вагон здравницы за удачу, так кстати блеснувшую в безлунной ночи. За завтрашнее продолжение гулянки, за сегодняшний торг. Как раз к этому возгласу и появились Ленка с Королем, заявившим вполне ожидаемо: не нашлись рюмки! Он лично обыскал весь дом - но увы... Михей стал весьма неловко намекать на то, что поиск важнее результата. Отчим нахмурился, оглянулся на Беренику.
  - Идите-ка вы с Саней отдыхать, - велел он. - Вам здешний шум не к пользе, да и время позднее. Рена, ты пока за печкой присмотри, а позже я сам займусь. Утром ты мне нужна отдохнувшая. Настоящее мясо жарят на березовых углях. За ними следует идти в лес, и неблизко.
  - Все у тебя с затеями, - недовольно сморщился дед.
  - Точно, без них не могу, - улыбнулся Король.
  Береника сжала ладонь брата, переданного через стол, полусонного. Пошла укладывать его, ничуть не выказав удивления. А причины имелись. Хотя бы потому, что березовые дрова в вагоне лежали отдельной поленницей - и немалой.
  
  Утро задумчиво изучало лес и пути, пользуясь скудным светом единственной лучины - малой тучки у горизонта, поймавшей первый блик далекого солнца. Утро нежилось и не спешило. Зимние дни коротки, ленивое солнышко долго отдыхает в пуховых облаках у горизонта. Да и не встает оттуда толком, лишь приподнимается - и снова уходит по низкой дуге, задевая краешком каждую высокую сосну. Береника тайком от отчима подозревала: оно боится упасть. Ледяное озеро неба слишком уж гладкое и скользкое. Вслух эдакую глупость девочка не высказывала: стыдно. В поезде детей учили гораздо лучше, чем в любом селе или даже небольшом городе. Начальник поезда - настоящий инженер, дипломированный. Он завел нынешний порядок. Сам преподавал математику, физику и химию. Чистописанию, чтению и даже (для желающих вроде Береники) франконскому языку, обучала его жена, тихая усталая женщина с грустным взглядом и неожиданно прямой спиной. Странное сочетание качеств. Впрочем, чего еще ждать? Уже который год знает: на севере её дорогой Михаил Семенович не жилец, для его легких единственное лекарство - жаркий сухой климат юга. А вот осанку не теряет и голову держит прямо, не позволяя себе отчаиваться. Достойная уважения стойкость, так и отчим говорил.
  Береника косилась на солнышко, пробующее лучиком край ледяного омута небес. И пыталась поверить, что в умных словах дяди Михаила есть правда: оно огромное, и мир без устали кружит вокруг него, как мотылек возле лампы... Поверить в такое можно, привыкнуть - посильно. А вот представить себе...
  Отчим принес две пары коротких широких лыж - точнее снегоступов, - приладил ремнями к валенкам. Махнул рукой, указывая направление, и пошел себе через пути, налево, на свою любимую закатную сторону. Уже миновав опушку, Береника спохватилась.
  - Пап, а топор?
  - Рена, малыш, ты не проснулась? - хохотнул Король. - Умница моя, да здесь на сорок верст вокруг нет ни единой рослой березы! Елки, сосны на гривках, ольха, осина. Ты еще прикажи мне веревку тащить или мешок.
  - И то верно, - смутилась девочка. - Дров у нас полно.
  - Вот и спросила бы прямо, без мамкиных подначек, - предложил Король, - куда я тебя потащил в эдакий холод. А я бы отшутился. Потому что расскажу попозже, как дойдем до места. И ты изволь молчать, иначе горло застудишь.
  Береника послушно проглотила ответ - и заодно новый вопрос. Идти налегке было замечательно. Лес оказался редким, рос он на пологом склоне огромного холма, плавно стекающего все ниже, к промерзшему болоту. На закатной стороне снег оставался темным, синим. Пушистые верхушки тощих елей, избавившихся от сухих нижних веток, усердно тянулись вверх и ловили розовые теплые блики рассвета на свои заснеженные лапы. 'Словно у печурки греются', - решила Береника. Вздохнула, глянула в спину споро шагающего Короля. Вопрос так и вертелся на языке - аж щекотно! Но разве с папой поспоришь?
  Он - Король. Одни в поезде говорят, это прозвище из мира картежных игр. Высшая карта в них - маг удачи, но этим именем едва ли кто согласится назваться без веских причин. Да и характер за магом читается иной. Холодный, излишне властный, расчетливый и даже спесивый. Не по отцовой - то есть отчима - мерке. Он живой, подвижный и решительный, он поездом распоряжается - но так весело и лихо, словно и правда наделен от рождения правом отдавать приказы. И делает это, учитывая интересы своего маленького 'народа'. Дикого, буйного, признающего лишь его власть. Порой добрую и потакающую прихотям - как сегодня, с праздником. В иное время жестокую до крайности. Король не терпит пьяных драк, приводящих к серьезным ранениям. Не позволяет воровать - во всяком случае нагло. Вынуждает трудиться на совесть, безжалостно изгоняя лентяев.
  - Пап...
  - Как же это ты умудрилась молчать целых пятьсот метров? - притворно удивился Король. - Говори, но коротко.
  - А почему я могу ходить и по правой стороне путей, и по левой? И через лес. Или все могут, но просто боятся суеверий?
  - Почему - не знаю, - Король несколько сбавил шаг, поднял руку, приглашая нырнуть под неё. - Но мы идем как раз туда, где имеется кусочек ответа. Я, малыш, сперва полагал, что и мне не заказано ходить повсюду. Но первый раз, нырнув под ветки правого леса, был укушен змеёй. Второй раз чудом не лишился глаза. Третий раз меня придавило елкой. Спасибо, чахлая была, мой позвоночник оказался покрепче. Я глянул дальше в лес - и рассмотрел там немало крупных деревьев, старых, опасно накренившихся... более не рискую. Вдоль путей тянутся, как незримые нити, заклинания ограничения, старые, многослойные. Они подобны водоразделам. И если ручей моей жизни сбегает по этому склону, я могу изменить его путь, но повернуть вспять и вынудить течь вверх...
  - А я?
  - А ты, малыш - облако, - улыбнулся отчим. - Это главное объяснение, которое у меня есть. Кроме него только вопрос.
  - Какой?
  - Что, а точнее - кого, можно вырастить из облака? - негромко проговорил Король. - Не исключено, что ты повзрослеешь и прольешься дождем, найдешь себе русло и примешь его ограничения. А может, и нет...
  Король убрал руку с плеча дочери и снова ускорил шаг. Береника заспешила следом, изредка поглядывая на слабый, едва намеченный, розовый завиток облака у горизонта. Мало ей того, что мир круглый и вращается. Так теперь еще и она сама - облако... Девочка охнула, припомнив иной рассказ Короля. Про омуты застоя и резерв неосуществленного. В них и стекаются ручейки жизней, если вдуматься.
  - Пап, а магия что - как вода?
  - Любая энергия подвижна и изменчива, - согласился Король. - Магическая - она для магов такое же рабочее тело, как вода для нашего паровоза. Пока она именно вода, нам от неё нет пользы. Вот если загнать в котел, нагреть, превратить в пар и использовать с умом...
  - Ты сегодня сложно объясняешь.
  - Разве тема простая? Ты еще спроси, что такое жизнь и как она связана с магией, удачей и прочим разным. И жди ответа из пары слов.
  - Прости.
  - Разве задавать вопросы - запрещено? Не проси прощения за то, что делать можно и нужно. Откуда я знаю, что ты за облако? Я уверен в одном: не хочу, чтобы тебя загоняли в эдакую паровую машину магов и вынуждали к работе на износ. - Король резко остановился и обернулся, его темные глаза показались Беренике непривычно грустными. - Я боюсь за тебя. Знаю, что детство у тебя получится короткое. Кто станет помогать моей Ренке, когда нынешнее место жизни - поезд - утратит свою безопасность? Вот потому я и решил рассказать толком, как я тебя нашел и что о тебе знаю.
  - Не на путях? - вздохнула Береника.
  - Нет, я солгал, так было проще и правильнее. По-настоящему же - здесь, пять с лишним лет назад, в самом конце осени. Топь еще была жидкой, а кустарник кутался в обрывки пестрой листвы. Первый снег упал, следы хорошо читались. Была ночь. Они прилетели оттуда, с юга. Их ждали, я издали заметил три костра, разложенные вокруг участка сплошной топи. Подобрался ближе, я ведь всегда отличался любознательностью.
  Король невесело усмехнулся, достал нож и стал ловко резать лапник и набрасывать горкой на чахлый стволик поваленного дерева. Соорудил целый лежак, огляделся, подтащил пару крупных сухих веток, наломал мелочи. Береника помогала. Скоро костерок уже трещал, азартно вгрызаясь в смолистую еловую древесину, шипя хвоей. Сидеть возле огня было тепло и не страшно, а вот слушать рассказ - холодно и жутковато. Вдвойне: оттого, что вместе со словами Короля нехотя оживали, будто фонарем выхваченные из сплошного мрака, случайные обрывки прошлого. Эти тени шевелились, и узор их казался слишком чуждым, до головной боли и тошноты. До окоченения. Там, в прошлом, было невыносимо холодно. И темно. Нечто мешало видеть прежнюю жизнь, как не позволяло и помнить её...
  Король подбросил новые дрова в огонь, обнял за плечи и погладил по голове. Рядом с ним - с человеком, которому она была обязана жизнью пожалуй куда более, чем кровному отцу - страхи не имели власти. Береника заставила себя дышать по возможности ровно. Она ведь выжила и выбралась, нет более того холода и нет отчаяния.
  - Вот и молодец, справилась, - похвалил Король. И негромко начал рассказ. - Дирижабль шел низко, над самым лесом. Как я понимаю, их всего-то три в стране - больших многомоторных, с жестким корпусом. Этот был с символом корпуса магов на борту гондолы. Он завис, дождался, пока оба человека, поддерживавшие костры, обозначат себя. Подобрал их и переместился к центру топи. Люк оставался открытым.
  - А как маги не заметили тебя? Опять же: недалеко, на путях, стоял наш поезд, - Береника очнулась окончательно, обрела способность думать и рассуждать.
  - Поезд прошел прямиком до станции, нам так велели. Я спрыгнул на ходу. Договорился, что меня подберут через неделю, на обратном пути. Мне взбрело в голову поохотиться на лису. Рыжей моей Ленке хотел шубу подарить... Так что господа из магической полиции позаботились, чтобы поблизости никого не было. А маги самого дирижабля... видишь ли, они обычно делают контроль разомкнутых маршрутов, так это называется, насколько я припоминаю. Они полагают, что любой человек должен откуда-то прийти - войти в контрольный периметр - и затем покинуть его. Я не делал ни того, ни другого. К тому же эти - у костров, внизу, - магами не были. Так, недоучки, и наверняка из полиции. Рассказываю далее. Дирижабль подобрал людей и завис над топью, точно меж двух костров, выровнявшись по третьему, контрольному. Тогда тебя и сбросили вниз. Высота была изрядная, метров семь-десять. Они ни в чем не сомневались, явно проделывали подобное прежде или имели точную инструкцию. Маги сразу погасили костры и сформировали внизу заклинание. Специфическое, из раздела пси-магии. Я ведь говорил тебе, что базовых уровней дара у магов три?
  Береника кивнула. Она прекрасно помнила все наставления Короля. И это - тоже. В высшем колледже магов на втором курсе учеников делят на группы по склонностям и одаренности. Самые привилегированные - и малочисленные - это заклинатели сущего, или маги удачи, их единицы по всей стране. Именно они - ближайшие слуги и исполнители воли Вдовы, её советники. Чуть ниже пси-маги, способные воздействовать на эмоции отдельного человека или же целой толпы. А общая масса, девять учеников из десяти - стихийные маги, управляющие с различной степенью успешности огнем, ветром, водой, твердью.
  Присутствие на борту дирижабля настоящего пси-мага давало основание говорить: полет имел большое значение. Береника кривовато, бледно улыбнулась. А как можно радоваться такому вниманию к своей персоне? Смертельному вниманию! Девочка плотнее прижалась щекой к тулупу Короля. Прикрыла глаза и попробовала собрать воедино разрозненные осколки воспоминаний.
  Она не помнила полета. Наверное, чем-то опоили или применили магию. Зато падение вниз отпечаталось в сознании в нелепых, мельчайших подробностях - и теперь всплыло из небытия. Ужас слепоты - перед глазами клубилась темная пелена. Удаляющийся звук мерного, безразличного голоса, мужского, низкого и властного. Всего три слова было брошено ей вслед сверху: 'твоя удача умерла'... Ледяной ветер, чувствительный удар - она упала в стылую грязь лицом вниз и сразу утратила возможность дышать. Ничего не осталось во всем мире, кроме чудовищного холода, оплетающего тело илистыми щупальцами болота. Потому что её удача умерла, и сама она тоже тонула. Пока не ухватилась за соломинку. Шепот, кажется, родился в сознании, он был требовательным, почти злым. Зато - не безразличным.
  
  - Ты позвал меня, - тихо обрадовалась воспоминанию Береника. - Точно! Ты меня окликнул нынешним моим именем. И велел барахтаться, потому что нельзя умереть прежде смерти.
  - Я сразу понял, что твое упрямство безмерно, способно вытащить из любого болота. Я старался в тебя верить, малыш. Это ведь очень важно: чтобы в такой момент хоть кто-то верил в лучшее. Они не просто лишили тебя того, что зовется удачей, а привязали магией тебе на шею тяжеленный камень темного проклятия. Но ты справилась!
  - Мы.
  Король рассмеялся, встряхнул дочь за плечи. И стал рассказывать дальнейшее. Как дирижабль скрылся и он стал кричать в полный голос, как собрал новый костерок на теплом еще пепелище прежнего, сигнального. Береника кивала, с ужасом и изумлением прослеживая свой путь через топь, обозначенный рукой Короля. Вслепую, с вывихнутой рукой - она это вспомнила точно - в немыслимом осенью легком домашнем платье... От кочки к кочке, по единственной ниточке тропки, вьюном уворачивающейся от омутов, плывунов, ненадежных кустов и обманных гривок...
  - Пап, а как я могла выбраться на берег? Если маги такого уровня старались, да и погода помогала. Опять же, болота я не знаю.
  - На чутье и упрямстве, - улыбнулся Король. - Моя заслуга лишь в том, что я дал тебе новое имя. Уж прости, первое попавшееся, оттого оно и получилось такое странное... Сперва чуть не позвал 'Черника', потом землянику припомнил, но кое-как успел поправиться. Прежнего твоего имени я не ведаю, да и ты его, возможно, никогда не узнаешь, оно утонуло вместе с проклятием.
  - И я должна верить, что ты не маг? - усомнилась Береника.
  Король задумчиво усмехнулся, сощурился, подвигал плечами. Он прекрасно понимал, что сам затеял этот разговор. Но, как выясняется, вовсе не желал давать ответы на все и любые вопросы.
  - Ладно, сдаюсь, - выдавил он наконец. - Когда я крался к болоту, не был магом. И сейчас тоже - ни-ни. А понадобилось жизненно - и вдруг нашарилось, привычное, как нож за голенищем. Сам об этой странности думал много раз. Кстати: с того времени я постепенно стал вспоминать свое настоящее, полноценное, прошлое. Вроде как проснулся. Не до конца и не во всем. Зато твердо знаю: да, я учился в колледже магов, высшем столичном. И вроде бы я свалил со второго курса. Это был, наверное, последний шанс оттуда выбраться без потерь. А вот как я туда попал и что делал позже... Одно скажу точно: меня тоже прокляли. Только тебя на отъем удачи, а меня иначе. Вот они - рельсы. Единственное, что осталось мне в жизни. И место, и судьба, и приговор...
  Король стащил рукавицу и задумчиво изучил шрам, толстым темным рубцом накрывающий линию жизни. Береника тоже вгляделась внимательнее: точно рельсы! Шрам сдвоенный, широкий и очень прямой. Он идет по гладкой припухлости 'насыпи' - и в него не упирается ни одна, даже самая тонкая, черточка ладони.
  - А нас с тобой, наверное, наши прежние домашние похоронили, - ужаснулась девочка.
  - Скорее всего, - нехотя согласился Король. Натянул рукавицу, встряхнулся и улыбнулся. - Только зря! Так что отчаиваться рано, может, еще найдемся-встретимся. Настоящую судьбу себе соорудить ничуть не проще, чем проложить большой магистральный рельсовый путь. Мы ведь стараемся, дочь?
  - Очень, - гордо согласилась Береника. Тоже рассмеялась, долго грустить рядом с Королем - невозможно. - Пап, спасибо, что ты не назвал меня ягодой. Была бы я по имени-отчеству какая-нибудь Клюква Королевна, вот ужас! А мама в расстройстве звала бы кислятиной и оскоминой, с неё станется.
  Король фыркнул, виновато развел руками.
  - Мама умеет придумывать прозвища, точно. Дальнейшее я не вижу смысла рассказывать подробно. Выволок тебя из топи, как только стало можно дотянуться. Здесь, у костра, оттер, в куртку свою завернул - и бегом к охотничьей избушке, имеется одна поблизости. Оттуда через четыре дня - к поезду, ты еще бредила, без сознания была. Я наврал всем про пути, про то, что заметил на насыпи, что выпала ты из поезда... Ленка помогла, спасибо ей. Документы я тебе позже сделал. Настоящие! Купил в другом ремонтном поезде метрику умершего ребенка. Чуток подправил. В двенадцать лет самым законным образом мы эту метрику сменили на первичный паспорт. И числишься ты Береникой Соломниковой. Смешно, правда? За соломинку из болота вытащил - и эдакая фамилия тебе досталась простым случаем.
  - А у тебя что записано в документах?
  - Людям с таким шрамом документы не полагаются. Для меня нет ни имени, ни всего иного, с ним связанного. Я к рельсам накрепко прикован. - Король улыбнулся. - Зато здесь у меня есть дом, Ленка, Саня и ты.
  - И тебя уважают, - заверила Береника.
  - Крепко! Потому вставай, нам пора. Без нас не станут жарить и тем более - делить. А лишнего получаса голодания мне даже друг Михей не спустит.
  
  Задолго до того, как блеснул прогал вырубки около путей, Береника разобрала могучий, притягательный запах праздника. Смесь кострового дымка, запекаемого мяса, ольховых щепок коптильни, свежего хлеба... Не сговариваясь, путники прибавили шаг. Порадовались: вопреки опасениям отчима, обитатели поезда не ждали его возвращения, еда уже спела, и потому никто не накопил гнева или обиды. Даже Лена, нет сомнений, справедливо полагала, что в присутствии дочки её Король глупостей делать не станет. Значит, не тратила нервов на ревность.
  Вот и опушка. Стали слышны звуки гармони. Певуньи - все до единой битые Ленкой в разное время - умело раскладывали на голоса сложное плетение мелодии. Голос самой мачехи звенел и переливался, она вела, как обычно - прочие подстраивались. Король вздохнул и улыбнулся.
  - Рена, ну какая у нас мама замечательная! И голос у неё безупречный.
  - Пап, что же тогда...
  - Дочь, это наши с мамой взрослые разговоры, не встревай, - строго предупредил отчим. - Никого я бы не взял в жены, кроме Лены. И в полной памяти, и без оной - я твердо уверен. Этого тебе достаточно?
  - А что мне остается? - попробовала напоказ обидеться Береника. - Дед сказал: ты хуже кота. Пока всю сметану по чужим банкам не соберешь, не уймешься.
  - Уж какой есть, - беззлобно хохотнул отчим. Виновато пожал плечами. - Знаешь... кроме моих личных недостатков в этом виновата темная удача. Моя сторона путей левая, Ленкина - правая. Даже летом мы не можем сбежать вдвоем из поезда. А дед, чем лясы точить и оговаривать, лучше бы выхлопотал себе отдельное жилье. Ему полагается, как машинисту. Так вместо этого - мается бессонницей.
  Береника больше ничего не стала спрашивать: ей и так было ясно, что тема затронута ненужная и неверная. Выслушивать сетования деда Корнея тошно. Вот уж правда: до всего ему есть дело, и каждому готов совет, на любой случай жизни. Долгий, подробный, обстоятельный, хуже самой черной бабской сплетни. Даже малышу Сане дед по осени пробовал рассказать, какой же подлый человек - Король. Мальчик потом две ночи плакал, Мама Лена сердито и непривычно молчала. Дед тоже молчал, жевал губы и тер плечо. Он никак не предполагал, что за свою 'доброту' будет пребольно излуплен, и ко всему прочему не зятем, а дочерью! Да еще с шумом, при соседях... И что спасать его прибежит Король, а мирить с рыжей воительницей станет сам начальник поезда, тихим хрипловатым голосом, спокойно, обстоятельно и неспешно.
  Вспомнив про Михаила Семеновича с его бедой Береника всерьез задумалась. Если она не утонула, если её удача жива и даже велика, если может помогать уворачиваться от самой смерти - то разве эдакое чудо можно беречь для себя одной?
  - Пап, а я могу менять то, что полагаю неверным и гнусным совсем, ну бесповоротно?
  - На такой вопрос ответ есть только в тебе самой, - предположил Король.
  Помолчал, нахмурился - опушка уже вот она, а при людях разговор едва ли разумно продолжать - и быстро добавил:
  - Чтобы менять удачу, надо сперва в ней хоть чуток разобраться. Не в настоящей, природной, а хотя бы в нашей гнусной и фальшивой, созданной магами. Первый шаг твоего обучения понятен, именно так из общего числа учеников колледжа отбирают будущих магов удачи. Те, кто способен однажды начать создавать или разрушать ограничения, сам ощущают их наличие. Вот опушка, здесь проходит незримая нить. Я не ведаю, какова она. Но ты, возможно, нащупаешь её однажды.
  Мысль показалась Беренике интересной. Увы, попробовать немедленно не удалось. От поезда уже кричали, заметив Короля. Зазывали к кострам, угощали. Терпкий горячий запах праздника кружил голову, голодным спазмом сводил желудок, вынуждал облизываться и глотать слюну. В поезде не знали настоящего голода, время от времени поражающего деревни. Здесь работали много и тяжело, поддерживая в порядке путь и наращивая его, когда наступало для того время. То есть - исполняя важное для правительницы дело. А раз важное - то и оплачиваемое регулярно, и обеспеченное сносным снабжением. Но все же есть до сыта, да еще мясо, тем более парное, приходилось нечасто.
  Праздник! Как тут сосредоточиться и ловить невнятное, незнакомое и неведомое даже самому Королю ощущение нити раздела удачи? Береника принюхалась, последний раз виновато подумала о начальнике поезда и его болезни.
  Взгляд уже прыгал от одного костра к другому, радовался дивному веселому дню. Солнечному, тихому - прямо сияющему. Вместившему столько интересного! Вон там, на опушке, выделывают шкуры. Подружка уже гордо машет над головой клочком меха - ей достался, в полное владение! Малышня вьется возле Михея, взявшегося жарить на большой сковороде темную густую баранью кровь - это ведь тоже лакомство. У седьмого вагона танцуют, да так рьяно, что только снег летит. Ближе к хвосту поезда затеяли потешную драку. Король заметил, резко развернулся и пошел приглядеть, насколько шуточную, не появится ли ненароком ножик в чьей-то руке...
  Близ пятого вагона на опушке горел высокий и жаркий костер, отгораживающий праздник от влияния чужих удач и неудач. Давно известно: в круге живого огня они не так опасны. Под самой насыпью была устроена жаровня с отборным древесным углем. Саня, гордый и важный, прогуливался рядом и то и дело поворачивал прутья с нанизанным на них мясом: ему доверили ответственную работу. Иногда малыш косился на звонко смеющихся сверстников, пробегающих мимо, кочующих от костра к костру, облизывающихся, веселых и сытых... Береника хотела было отпустить брата, но заметила Ленку. Та подозвала и загрузила более нужной работой - усадила лепить пельмени. Один за одним: завернуть, защипнуть, уложить в миску... И так - до самого вечера, - прикинула Береника, оценив размер баков с тестом и начинкой. Дело прекрасно занимало руки и освобождало голову для размышлений. Снова вспомнился весь рассказ Короля и сами события пятилетней давности. Удивительно: страха или темной тяжести на душе от нового знания не накопилось. Властные слова могучего столичного мага уже не имели над ней силы. Зато в ушах до сих пор звучал и согревал тихой радостью голос Короля: 'прежде смерти не умрешь'.
  - Третий час ты сидишь и улыбаешься, - отметила мачеха, перегружая очередную порцию готовых пельменей в поддон, чтобы вынести на мороз. - Что тебе нашептал этот бездельник?
  - Как он меня нашел и как ты согласилась меня в дом взять. Спасибо, мам.
  - Точно бездельник! Согласилась, спасибо... да я бы скорее его выгнала, чем тебя! Такую хорошулю, взрослую, умную и работящую, любая хозяйка с руками отхватит, - рассмеялась Ленка, погладила Беренику по щеке тыльной стороной испачканной в муке ладони. - Ренка, я всегда хотела девочку. Но твоя сестричка не выжила, она была слабенькая. В осень погасла, как лучинка... А тут он тебя приволок. Тихую, бледннькую, темноволосую - ну чисто с того света возвернул потерю мою. Не представляешь, как я обрадовалась! Тебя всем вагоном выхаживали. Всем поездом! Михаил Семенович на станции доктора вызывал, жена его мази тебе покупала, в город ездила. А ты - 'приняли'... - зеленые глазищи мачехи блеснули лукаво и весело: - Вся в отца, капризница, да еще с причудами! Ну, заканчивай над пельменями горбиться. Остальное я отдам в четвертый вагон, у них детворы много, пусть суетятся. А нам и так достаточно. Хотя... погоди!
  Лена убежала в комнату, вернулась тотчас и ссыпала с ладони в последний пельмень мелкую красную бусину. Подмигнула, кивнула - заворачивай!
  - Зачем?
  - Так принято. Это вроде шуточного гадания. На денежное везение, если бисер красный, - сообщила мачеха. - По крайней мере, так у нас говорили, в слободе. Когда я была совсем маленькая, мы с отцом и мамой жили в пригороде, папа тогда учился на машиниста.
  - В столице? - восхитилась Береника.
  - До столицы оттуда еще верст сорок было, - отмахнулась Лена. - Я её ни разу не видела по-настоящему, только через щель в досках вагона, когда наш поезд насквозь город проезжал.
  Береника припомнила рассказ деда Корнея. Главные радиальные магистрали - все восемь - сходятся ко дворцу Вдовы. Ныряют в его ворота - и выныривают напротив. С одной стороны они, предположим, северные, а с другой уже относятся к южному управлению путей. Но что находится внутри стен дворца, никому не ведомо. Корней полагал, там имеется большое депо, содержащее несколько личных составов правительницы.
  - Вы ехали через дворец? - охнула девочка.
  - Нет, конечно! - рассмеялась Лена. - По малой окружной, окраинами. Я сама чуть нос не прищемила, так к щели липла. Думала - и дворец рассмотрю, и магов, и саму эту ведьму бессмертную... А видела только заборы, склады, запасные пути и несколько улиц. Закончила лепить? Вот и умница, иди и поймай нашего папу, хватит ему на чужие пляски пялиться.
  Король возник в дверях, словно подслушал. Догадался, о чем шла речь, фыркнул и ловко подхватил жену на руки. Зашептал ей в ухо громко и внятно, настаивая на том, что пляски не так уж плохи, и он намерен обойти все костры. Не один, с женой. Зря его опять заранее обсуждают: он не слышал, но уши-то горят... С тем родители и исчезли. Беренике пришлось самой выносить на мороз последнюю порцию пельменей, звать хозяек из четвертого вагона и передавать им тазы с остатками теста и начинки. Потом греть воду, отмывать посуду, приводить в порядок комнату, временно ставшую кухней и выбеленную мукой. Наконец, ужинать обжигающе горячим, великолепно прожаренным мясом. Хвалить усердие брата - а потом искать этого самого брата, сбежавшего пробовать чужие угощения.
  
  Укладывать Саню оказалось непросто. За день он накопил столько впечатлений, что спать не хотел совершенно. И сказки слушать - тоже. Он сам бормотал, зевая, посмеиваясь и щурясь. 'Весь в папу, особенно когда так хитровато прикрывает веки', - подумала Береника, рассматривая Саню при тусклом свете масляной лампы. Вздохнула, погладила жесткие кудрявые волосы цвета сосновой коры: мамино наследство, у отца темнее и мягче.
  - Дед сказал, - горестно выдохнул брат, выдавая свою боль, спрятанную глубоко, на дне души, - что Король нам не родной и это хорошо. Он папу не любит.
  - Ты его не понял, - твердо и уверенно сообщила Береника. - Он просто имел в виду, что ты и на маму похож, и на папу - на обоих, а не только на кого-то одного из них. Ясно? Вот шея у тебя короткая, папина. Носик чуть вздернутый, мамин. Уши растопыренные - вообще дедовы. Глаза темные - папины.
  - Как хорошо, что я просто ошибся, - улыбнулся Саня и успокоено прикрыл веки. - Он иногда чудно говорит, сложно. Только ты и можешь разъяснить толком. Сегодня утром вот: вы ушли, а дедушка взялся бормотать над бумажкой. Невнятно, и все про дядю Мишу.
  - Михея?
  Дышать отчего-то стало трудно, на глаза наползла темная пелена - словно вот-вот за шиворот прихватит рука и сбросит вниз, в ледяное болото...
  - Не-а, про нашего начпоезда, - зевнул Саня. - Ничего толком не разобрать. Я спросил, а он сказал: хвалебное письмо пишет. Но читать вслух не стал, сразу в конверт убрал. Он хороший, дед Корней, только странный. Чего бы при всех не почитать?
  Саня зевнул еще шире - и засопел ровно, выложив последнее свое тайное опасение сестре и успокоившись. Береника наоборот, зябко поежилась. Еще несколько минут она лежала, пытаясь унять тяжесть на сердце и задремать. Сон сгинул, холод упрямо пробирал до костей вопреки усердию печки, загруженной углем...
  Пришлось сдаться и поверить чутью. В коне концов, есть ли смысл теперь сомневаться, что оно имеется, настоящее и весьма сильное? Не хвалебное письмо написал дед и не зря спрятал. Девочка грустно усмехнулась. Белая бумага без слов - она чиста, как незапятнанная природная удача. Очень редко у людей получается сохранить везение, свое и чужое, испачкав лист чернилами. Темные слова притягивают беду вернее заклинаний самого сильного мага...
  А если она умеет исправлять везение - может, теперь и есть единственный миг для дела? Саня сказал ей то, что более никому не ведомо. Завтра на станцию повезут почту, с самого утра. Значит, дед Корней уже ничего не поменяет в письме, он давно ушел к дальнему костру, в хвост состава. Там возьмется давать советы и тайком от дочери 'добавлять полными стаканчиками головную боль', так это называл Король, умевший пить - но не напиваться и, к полному недоумению и возмущению деда, ни разу не страдавший похмельем... Перебирая бессмысленные обрывки мыслей и воспоминаний в голове, Береника встала, накинула телогрейку, сунула босые ноги в валенки. Подперта хлипкую входную дверь палкой и, не добавляя света, стала усердно перебирать вещи деда.
  Его сундучок невелик и не заперт. Корней твердо знает: никто не полезет и так, не принято это в доме Короля - трогать без спроса личные вещи.
  Письмо выпорхнуло из-под обложки старой тетрадки в плотной кожаной корочке, хранившей дедовы записи относительно различных паровозов: расход угля и дров, предельное давление в котле, какие-то пометки по ремонту - и так далее.
  Конверт был уже запечатан, но везение - штука особенная. Сегодня Береника твердо знала: случай крайний, жизненно важный. Раз отец смог, себя не помня, позвать её - и она справится. Толстый сургуч аккуратно, не хрустнув и не раскрошившись, поддался под нагретым острием ножика, срезался чисто и ровно. Однажды она спросила отца, умеет ли тот вскрывать документы, и Король показал...
  'Его высокоблагородию начальнику объединенного ремонтного управления путей...' - читала Береника, и холод студил её кожу все сильнее. Глаза выхватывали лишь обрывки фраз, не желая пачкаться их витиеватой и гнусной полнотой.
  'Сам же допускает сомнительный торг, а именно - на разъезде, желая получить мед для лечения...
  ... по три дня не покидает вагона, бросая важные дела без присмотра...
  ... болеет крепко, и оттого пользу делу дает малую...'
  В конце письма дед весьма прямо намекал: он уже был представлен три с половиной года назад к месту замначпоезда и справлялся вполне успешно. Он здоров, имеет немалый опыт, не запятнан в грязных делах и перед властью всегда был характеризован наилучшим образом. А вот уважаемому Михаилу Семеновичу самое время - на покой.
  
  Береника отложила письмо в сторонку и задумалась. Что делать? Сказать Королю... так у него и без того с дедом Корнеем отношения - хуже некуда. Она видит, её не обмануть показным миролюбием: дед откровенно побаивается своего зятя. Оттого и тих, и возмущается лишь на общих сборах, надеясь получить поддержку работяг. Он ведь, в отличие от начальника ремонтной бригады, не карает за леность, не лишает доплат. Наоборот, сочувствует. И самое обидное: начальнику поезда дед не враг, уважает его, по-своему ценит. Но желание посмотреть на Короля начальственно, сверху вниз, так долго росло, так упрямо копилось, что оказалось главнее и весомее любых иных доводов...
  Маме тоже сказать невозможно. Дед ей родной, вырастил, всю жизнь рядом был. Опять же, и без того в семье не ладно, крутится Ленка меж двух своих самых дорогих - и злится. То Корнея изругает, то Короля. Наконец, нельзя и Саню подвести! Брат выложил сомнения и подозрения не для передачи на сторону. Береника тяжело вздохнула, наспех перебирая все иные варианты - которых по сути не было. Михей? Только кулаками махать горазд, он во всем на стороне отчима. Сам Михаил Семенович? Не в этом случае.
  - Управлюсь, - вслух пообещала себе девочка, уговаривая голос не дрожать. - Я осторожно. Папа сказал, нельзя вмешиваться, не понимая ничего... Но и не вмешиваться невозможно. Так, вот листок. Вот письмо. Где оно совсем темное? Немножко подправлю, самую малость. Дедушка в чем-то прав: давно следовало бы написать, как болеет наш дядя Миша. И сколько он еще может принести пользы, и какой он прекрасный инженер. Как мы уголь экономим. Как он учит обходчиков и сам пути осматривает.
  Доводы, высказанные вслух, казались намного весомее невысказанных. Холод отчаяния отступил, затаился слабой ноющей болью под ребрами. Словно это у неё кашель, и ей трудно вдохнуть ледяной воздух зимы. Пальцы побежали над строчками.
  'Его высокоблагородию начальнику объединенного ремонтного управления путей...'
  Хорошее начало, правильное, - улыбнулась Береника. От него сразу дышится проще, будто юг уже рядышком. Что следом? Указания на нынешнее место поезда, на то, как идет ремонт участка. Тоже неплохо. Надо лишь выбросить нелепое упоминание 'моим радением' и вставить правду. Рабочие графики составляет начпоезда, он в людях прекрасно разбирается. Береника достала чернильницу, резко выдохнула, отбрасывая последние сомнения. Зачеркнула слова, тем лишая себя возможности оставить все, как есть. И взялась усердно скрипеть пером, внося новые заметки ровным бисерным почерком поверх дедовых неодинаково наклоненных, подрагивающих и покачивающихся букв. Не хотел ведь писать, - осознала Береника причину окончательной порчи почерка Корнея. Сам с собой боролся. Лживые слова вовсе невнятно смотрятся, низкие палочки гнутся, горбятся - стыдно им...
  Закончив переиначивать текст, девочка прочла его повторно. Попробовала представить, что она - дед Корней. Стал бы так писать? Вот тут и тут - нет, не его речь. Снова пришлось менять. И опять. Потом проверять рукой: не болит ли внутри, за ребрами, не грозит ли бедой?
  Гармошки за тонкой стенкой вагона утомились и попритихли, праздник сместился к хвостовым вагонам. Там - вдали - хохотали, пьяно орали песни не в лад, ругались, затевая ссоры. Временами слышался характерный низкий рык Михея: явно лез разнимать. Береника кусала губу и уговаривала себя не спешить. Нельзя. Самое ответственное дело осталось: начисто переписать. Почерк дедов она знает в точности. Год назад Корней руку повредил, и она писала за него отчеты все лето. Даже расписывалась. И за Михея писала прошения да расходные бумаги на уголь, шпалы, инструмент. С грамотой у неё все ладно, в забытой прежней жизни явно были учителя. И даже, наверняка, настоящая школа. Может, она в городе жила... Да и в нынешней жизни учат усердно, спасибо жене начпоезда.
  
  Новое письмо легло рядом со старым, замаранным исправлениями до нечитаемости. Красивое, с ровными буквами, не пытающимися горбиться и таиться. Береника несколько раз погладила подушечками пальцев самые важные строчки, где указывались опыт дяди Миши, его умение организовать работу. Показалось: теперь строчки выглядят притягательнее, на них взгляд задерживается сам.
  - Хорошо я придумала, - похвалила себя Береника. - И дед именно так бы хотел написать. Он правду любит, просто осерчал. Надо было мне самой табак ему отдать, а так - у Короля из рук взял и снова нашел повод к обиде.
  Вписанными внизу строчками, последними, девочка гордилась особенно.
  'Один я себя не жалею ради блага страны. Готов с любым начальником работать, даже и худшим, лишь бы делу в пользу шло. Иные же боятся отеческой опеки нашего Михаила Семеновича лишиться, посему молчат и тем в могилу его сгоняют, как разбойники.'
  Дед однажды сказал именно эти слова, а она запомнила. Кстати пришлась ныне памятливость.
  Потренировавшись на обороте старого листочка, Береника поставила дедову подпись на новом. Внесла сегодняшнюю дату - а вдруг маг проверит? Нельзя лгать во времени составления бумаги, это выявляется сразу. Оттого ей и приходилось за деда составлять отчеты. Одну незнакомую руку маг от иной не разбирает без дополнительных образцов писем, а вот время любой из них крепко чует, это всем ведомо. Подсохшее письмо девочка сложила точно так, как предыдущее. Сунула в конверт, повозилась, восстанавливая печать. На мгновение взвесила итог двух с лишним часов труда на ладони. И зажмурилась от удовольствия. Хорошее письмо, теплое. Полезное. Правда, в душе скребется новая странная тревога. Король не раз повторял: нельзя толкнуть камень под горку и надеяться, что он не увлечет с собой еще несколько. И нельзя заранее понять, каков окажется итог их движения. Но сделанного уже не изменить, камень она толкнула сознательно и сильно. Даже голова ноет от напряжения.
  Береника вложила письмо в тетрадку, убрала её на место. Спрятала чернильницу. Еще раз осмотрелась, проверяя: вещи лежат там, где им и следует. Вроде, все хорошо и правильно, ничего она не переместила, позволяя догадаться о своем ночном деле. Осталось последнее. Открыть заслонку печурки и подарить огню исписанный ложью листок. Заодно можно добавить совочек угля.
  Потирая озябшие колени и позевывая, Береника стащила телогрейку, положила на постель в ноги. Приподняла край одеяла и ловко юркнула в тепло, к Сане под бок. Уже засыпая, девочка подумала: утром же она начнет учиться опознавать удачу не на ощупь, а с открытыми глазами, чтобы понимать последствия обвала, толкая первый его камень. Потому что удержаться и не толкнуть однажды снова не получится...
  
  
  Глава 2. Маг удачи
  'Хорошим людям везет редко. Деликатность мешает им крепко вцепиться в хвост удачи. Между тем, пара помятых перьев еще никому не испортила жизни.'
  Леопольда Мильс, вдовствующая баронесса
  
  Тягучий и длинный, резковатый, распугивающий звуки весны голос рожка сигнальщика прокатился вдоль путей. Повторился снова и снова. Значит, пора сворачивать работы: скоро 'окно' выделенное под малый спешный ремонт, закончится. На подходе поезд. Весной движение, как и сама жизнь, оживляется.
  Влажный ветерок пахнет теплом и клейкой лиственной зеленью. Он ласковый, он бережно расчесывает волнистые облака. Укладывает их пряди волосинка к волосинке. Белые, легкие - не то что зимой. И плывут они над путями иначе, скользят легкими полутенями, играют в салки с солнышком. А оно, северное, впервые рискнувшее выбраться высоко на чистую и лишенную льда воду небесного озера, сияет и смеется. Греет крышу вагона. Благодать.
  Я прикрыла глаза и вдохнула весну всей грудью. Хорошо... Звук рожка погас. Птицы выждали чуток и заголосили снова, наверстывая упущенное. Лес шевельнулся, дрогнул короткими листьями дивного молодого тона, переливчатыми и глянцевыми, незнакомыми с пылью. Я ощущала лес кожей, а еще неведомым и существующим лишь в воображении способом. Слушала, корни пьют влагу и питают зелень. Как трава протискивается сквозь почву и прокалывает последние корки грязного льда в низинках, крошит его. Такая слабая, а одолевает, потому что упрямая и настойчивая. Это сильное качество, достойное уважения. Мерзнет, жухнет, гнется - а воюет с самой зимой, величайшим страхом севера...
  - Эй, папкина баловница, слезай! - крикнула мама Лена снизу, от путей. - Ишь, манеру взяла: на небо глядеть. Средь бела дня, когда и без лучины видать, что дел невпроворот. Пол грязный, штопка сама собой не делается, вязка тоже.
  - Извини, мам. Спускаюсь.
  И правда неловко: как это я её одну оставила? Знаю ведь, что переживает. Вот-вот пойдет скорый, ей надо всех своих пересчитать и убедиться: целы и не на путях. Закроет нас с Саней и прочую детвору пятого вагона в этом самом вагоне, положит лестницу поперек широкой двери, чтоб не вывалились детишки. И начнет высматривать отца. За Короля она еще сильнее боится, я знаю. Потому что все говорят: проклятые Вдовой долго не живут, а шрам на папиной руке широк и тёмен...
  Добежав до начала вагона, я быстро спустилась с крыши и юркнула домой. Помогла маме поднять нашу лестницу-сходни, положить поперек, превращая в загородку. Вот и готовы мы к отправлению поезда. Саня тотчас просунул ноги меж перекладин лестницы и уселся на полу, глядя из вагона на лес и край насыпи. Мама встала рядом, еще раз глазами пересчитала нас, ребятню - все семь душ пятого вагона здесь, целы. И гость вагона Олег тоже вот он.
  - Да где же мой Колька? - предсказуемо расстроилась мама. - Три плети рельсов меняли, и 'окно' нам дали всего-то ничего, а ну как не успеваем? Ну что мы, единственный ремпоезд? Почему моему Кольке достается хуже всех? Вон, восьмой ремсостав только и чинит боковые глухие ветки. Там один поезд в неделю пройдет - уже много. А у нас строгое расписание, сетевой график маршрутный. Семенович-то еще утром сказал: подушку подмыло, отсыпка требуется. Трамбовка, подбивка...
  Мама торопливо бормотала умные слова, много значащие для инженера. Но для неё - лишь описывающие тяжелый и долгий труд отца и его людей. Бригада относительно небольшая, а дело спешное. Издали, от начала ремонтного участка, усиливая подозрения, гудел по рельсам звук торопливо забиваемых костылей.
  Из-за спины, от дальнего поворота, зычно взревел, обозначая себя, скорый поезд. Молотки зазвучали еще быстрее - и стихли. Саня поболтал ногами, прислушиваясь. Кивнул и авторитетно заявил:
  - 'Зеленая стрела' идет. Лучший паровоз северной магистрали. Пятиосный, рекордный скоростник среди пассажирских, к тому же отменно тяговит. Дед Корней мне объяснил: лучше только столичные, из дворцового депо. Или уж рекордисты Самого, но те и вовсе - чудо...
  Паровоз фыркнул совсем рядом, сбрасывая излишек давления пара и замедляя ход. Его машинист, само собой, знал про ремонтный участок. У нас ведь как? Порядок на путях налажен, все надежно. На любой станции записку передают, новости доводят до сведения машиниста. Для того имеется самое простое средство, надежное и не требующее остановки. Кольцо из ивового прута согнут, к нему бумагу закрепят - и держат, как следует. Помощник машиниста спускается пониже, вывешивается вбок и ловит кольцо на руку. Очень умная система. Так что про наш ремонт - знают.
  Скоро тяжелый локомотив поравнялся с ремонтным поездом, и рельсы стали пружинить так, что вагон задрожал, покачиваясь. Мать снова выглянула наружу, беспокойно теребя свободной рукой ворот кофты. Я, поддавшись её настроению, прикрыла глаза и стала изучать удачу. За зиму я научилась этому неплохо, даже отец похвалил, когда все объяснила.
  Удача - она похожа на живой узор облачных теней, что бежит вместе со своим особым ветерком, меняется ежесекундно. Сплетается и рассыпается. Порой бывают пасмурные дни и темные места, напоенные извечной тенью. Но куда чаще 'погода' везения близ рельсовых путей ровная. Свет и тень чередуются, мелькают и движутся. Сегодня - вовсе занятно. Место хорошее, ясное, теней почти что нет, не дует тревожный ветер, не гонит темных облаков. Это я ощутила точно и обрадовалась: сегодня не случится ничего плохого. Зато можно ждать странных и светлых новостей.
  - Все хорошо, мам, - вслух подтвердила я.
  - Вот и ладно, - сразу поверила мама.
  До сих пор не знаю, что сказал ей отец о моем везении и моих способностях . Но, кажется, немало: она в меня верит. Успокоилась, улыбнулась и пошла собирать на стол.
  Наш старенький паровоз - путейские дети прозвали его 'Букашка', и имя прижилось, поскольку в обозначении серии есть буквы 'Б' и 'У' - вздохнул, сердито загудел вслед 'Зеленой стреле', такой несолидной, шумной и поспешной. Разбудившей его, пожилого, степенного и работящего. Мне он всегда казался очень похожим на своего машиниста, деда Корнея. Свистит, сердится, пыхтит на подъемах-тягунах. Ругается и нудно стучит... А на деле - толковый, беззлобный и надежный. Только очень уж язвит его то, что есть в мире иные локомотивы... и хуже того - дирижабли.
  Неделю назад дед сидел весь день у Михаила Семеновича. С ужасом слушал про самобеглую коляску, прозванную с недавних пор по-новому, автомобилем. Ей, оказывается, рельсы не нужны! Она даже по столичным улицам ходит. У правительницы недавно появился свой гараж...
  Дед сокрушался полный вечер: опасно, дымно и вредно. А в глазах читался страх: вдруг паровозы, которым принадлежит вся его душа, однажды окажутся забыты ради нового чуда техники? Даже папа пожалел деда, сразу и полностью согласился: самобеглые коляски вредны, у них нет будущего. Но я-то вижу по глазам, думает он иначе.
  'Букашка' загудел повторно, короткими резкими звуками собирая к вагонам своих припозднившихся пассажиров. Лязгнула сцепка. Саня гордо сообщил всей детворе на правах внука машиниста:
  - Славно тронулись, без всякого толчка. Дед - мастер!
  Паровоз последний раз оповестил окрестности о своем отбытии. В бестолковом третьем вагоне заголосили буйно и не вполне трезво, наспех считая детей и взрослых, зазывая пропавших. Им шумели в ответ соседи, сообщая: Толька гостит в восьмом, а Петр - в четвертом... Колеса считали стыки рельсов все бодрее, легкий ветерок шевельнул мамины рыжие волосы, яркие, похожие на завитые в пружинки солнечные лучи. Я в очередной раз подумала, какая же она красивая и складная. Подошла, встала за моей спиной, теперь еще и погладила по голове. Сразу стало тепло на душе, радостно... А еще в сиянии её волос странным образом копится небольшая и весьма уютная домашняя удача. Может, оттого и борщ у нас неизменно вкусный, и пельмени несравненные, и даже самая простая каша съедается без остатка и с аппетитом. Не от голода - а в удовольствие. Мама в любое дело душу вкладывает.
  - Ну где этого паразита носит? - заново растревожилась она. - Мы уже ход набрали. Все тут, обед стынет.
  По крыше вагона застучали сапоги, вымеряя её от хвостовой сцепки к нашей двери. Мама фыркнула, пряча за показным возмущением радость.
  - Все не как у людей! Хуже мальчишки, по вагонам прыгает. Саня, иди ко мне. Он ведь и вниз сигануть способен, не думая и не глядя.
  Брат послушно юркнул маме под руку. Вовремя: с крыши и правда прямо на ступеньки свалился отец. Ловко перехватил поручни, качнулся вверх и сел на нашу лестницу, щурясь от сдерживаемого смеха. Мама и правда ругалась занятно. Раз пять обозвала любимым словом - 'паразитом', потом припомнила чертеняку. Дальше пошли бабушкины обороты, с южным выговором - бисово отродье, вимпирь... Сама я бабушку не застала, но знаю: дед Корней увез её из села, стоящего недалеко от южной ветки путей. И мама Лена, кажется, куда больше унаследовала от своей южной родни - яростный характер, неспособность копить обиды и столь опасную для женской части населения поезда готовность каждую минуту дать бой, по самому малому поводу.
  Выговорившись, мама вцепилась в отцовы волосы и сделала вид, что хочет выдрать изрядный клок. Рассмеялась, довольная смирением Короля, нагнувшего голову для удобства 'трепки'.
  - Устал?
  - Лен, да не с чего, - отмахнулся он. - Три плети, ребята все сделали быстро, на одном дыхании. Семенович сказал, телеграмма пришла. Нас спешно переводят на северо-западную ветку. Там большая стройка, вот где станем уставать. Нужно подсобить, а мы самые ближние к дуговой связке путей. А пока - дней восемь отдыха.
  Король сунул руку во внутренний карман куртки и извлек небольшой жесткий жестяной футляр. Бережно перевернул, извлекая с десяток слабых стебельков подснежника с мелкими, едва наметившимися, бутонами цветков. Понятно: искал в лесу и едва успел запрыгнуть на площадку хвостового вагона. Футляром - а точнее банкой - тотчас завладел Саня. Еще бы! Целое состояние: узорная, со сложной выпуклой чеканкой, с золотой краской контура рисунка. В очень похожей хранит чай начпоезда. О ней знают и мечтают все мальчишки...
  - Откуда? - восторгу брата не было предела.
  - Из 'Зеленой стрелы' кто-то выбросил, - улыбнулся Король, подталкивая детей в спины и двигая всю семью в сторону вкусно пахнущего обеда. - Для богатых детей, Саня, это не сокровище, а мусор.
  - Ну и дураки, - немедленно постановил Саня. - Жаль, крышку они зажулили.
  - Деда попроси, новую соорудит, - посоветовал Король. - Корней мужик рукастый.
  Он сел, как и полагается, во главе стола. Стал жадно наблюдать, как мама разливает темный жирный борщ по тарелкам. Принюхался. Уточнил: по южному ли рецепту изготовлен, на старом сале? Довольно кивнул, принимая свою порцию. А в глазах такие искры бегают - аж страшно. Я его знаю: сейчас еще что-то учудит. И буду я одна хозяйствовать до самой ночи...
  - Лена, - строгим тоном позвал отец, вычистивший тарелку в две минуты. - У нас на сегодня намечено важное дело.
  Мама, которая его повадку знает много лучше моего, фыркнула, искоса глянула на бледно-зеленые подснежники в маленькой кружечке. Неопределенно дернула плечом, не высказав вслух никаких возражений или ехидных замечаний. Отец довольно кивнул.
  - Надо сходить на склад и учесть осветительное масло, - предложил он повод, мало отличающийся от обычных в таких случаях.
  - До трех не сочтешь без подмоги? - ядовито посочувствовала мама.
  Она, как и я, знала: емкостей с маслом ровно три... Одна пустая, вторая ополовинена. Не далее, как вчера, я писала отчет для дяди Михея. Отец задумчиво нахмурился. Исподлобья глянул на маму.
  - Так весна, день еще короток, света мало, угар велик, - важно предположил Король, сдерживая улыбку.
  - Ну, разве что угар, - задумалась она, накручивая витую рыжую прядь на палец. - У тебя или у масла? А, велика ли разница! Пошли учитывать, пока ты не нашел еще каких добровольных помощников. Ренка, дом и детвора на тебе.
  - Понятно, - отозвалась я.
  Не особенно сложное дело: посуду и весь вагон привести к чистоте. Как только родители ушли, я запустила в наш закут приятелей Сани. Брат выставил на стол кастрюлю с остатками борща, разлил всем поровну. Васек, сын Михея, сбегал и принес кашу. Лёня добавил хлеб - и так далее. Не знаю, успели ли родители добраться до склада, а у нас уже во всю шумел праздник. В середине стола стояла великолепная банка, и пацаны, не отрываясь, смотрели на неё. Советовали Сане наперебой, чем можно заполнить столь красивое вместилище детских сокровищ.
  Я напекла им картофельных драников, потом вскипятила воду и засыпала в запарник горсть сухого звонкого шиповника, залила его. Пусть радуются. К тому же Саня - он непредсказуем не менее, чем отец. Может вот прямо сейчас учудить на правах хозяина дома и богатого владельца сокровища такое, что практичный дед только охнет...
  Горка драников в миске быстро таяла. Ели обжигаясь и не ожидая, пока печево остынет. Так вкуснее. Мой любимый брат щурился, явно копируя папу. Все чаще посматривал на Олега, самого маленького и щуплого за столом, - тот на полгода младше брата, в зиму болел и вовсе ослаб, теперь только начал поправляться. Мама Лена его подкармливает. Обитает Олег в восьмом вагоне, родителей у него нет, только дед и бабушка, зато не слишком старенькие. Наша жизнь - она особенная. Удачи и неудачи у нас куда контрастнее, чем вне полотна рельсовых путей. Папа Олега был неплохим подбойщиком. Еще ему, ловкому и крепкому, доверяли вышибать клин, запирающий снизу бункер с песком или щебнем для отсыпки. Всегда успевал отпрыгнуть. А вот по осени - опоздал... Олегова мама не похожа на мою, она не стала ни убиваться, ни беречь родного дитятю. Просто ушла из вагона в новую семью, в другой ремпоезд. Бывает и так.
  - Олег, - молвил мой безнадежный брат важно, точно как папа недавно. - Я дарю тебе банку. Это честно. Ты мне меч из палки выстругал, а я ничем не отплатил. Ты стругаешь лучше всех, у тебя рука крепкая, уверенная. Банка мировецкая, не для пустяков. Вот и храни в ней инструмент: ножик, точило и прочее, для работы важное. Крышку нам дед Корней соорудит.
  Что я говорила? Вот вам и весь Саня, как он есть. А попробуй они отнять эту дурацкую банку у него всем скопом - защищать станет до последнего и умрет, но не отдаст. Как же, младший Король! Драться его, надо признать, папа учит с настоящим азартом. Восьмой год Сане пошел - а какой же он взрослый, не зря умудряется верховодить в нашей вагонной ватаге младших пацанов. И не по злости или хитрости, скорее по уму и этой странно-притягательной щедрости души...
  - Саня, вы посуду уберете? - спросила я, хотя ответ знала.
  - Само собой, - обрадовался брат. - Иди, гляди на облака.
  Он меня тоже неплохо знает, но на сей раз ошибся. Я собрала отложенные в сторонку драники, хлеб. Поплотнее укутала порцию каши, разместила её на дне корзинки. Надо проведать деда. Раз нас срочно переводят на запад, он будет до ночи бессменно гнать 'Букашку'. Наш паровоз не особенно скоростной, его выпускают на главный путь только тогда, когда есть свободные 'окна' в графике. И, раз мы снялись с места так внезапно, то теперь пытаемся всеми силами не отстать чересчур быстро от 'Зеленой стрелы'. Может, до ночи продержимся, а если повезет - то и до утра. Впереди большая станция, пассажирский состав там остановится и потеряет время, мы - нет.
  
  Все знают: паровозы в нашей стране делают лучшие на целый мир. Когда, полвека назад, в других странах про железную дорогу для дальних перевозок и знать не знали, у нас она уже существовала. Мне отец рассказал. Порой я полагаю, он вообще знает все на свете - только усердно делает вид, что забыл большую часть сведений. А может, и правда забыл... Проклятие Вдовы - штука непонятная, жуткая. Недавно я подкралась к Королю, пока он спал, и без спешки изучила шрам на ладони. Черный он для чутья. Такой черный, словно тянет на себя все невезение мира, а удачу выпивает и отдает рельсам. И бежит она по правому пути в столицу. Как вода бежит - споро и ровно, с 'холма' везения - в темную 'низину' дворца. Папа проснулся, застал меня за размышлениями, и пришлось во всем признаваться. Он выслушал. Согласился: может, Вдова силу берет из светлой удачи. Большего не сказал. Зато про рельсы изложил все подробно: что строить их начали семьдесят лет назад, еще под конную тягу. Что было это в первые десятилетия власти Вдовы, и что маршрут для магистралей выбирали не купцы и не инженеры. Только маги удачи!
  Смотрели, как правильнее разрезать страну на уделы, чтобы каждый стал застойным озерком. А рельсы, такие прямые и острые, взрезали нетронутый наш край и изменили течение энергии, направив её нужным образом. Светлая, как мне кажется, течет к столице. Темная волнами бежит оттуда к нашим границам. В любом малом или большом конфликте, с оружием или без, соседям нашей Ликры фатально не везет, вязнут их войска в паутине удачи... Конечно, это не самые точные сведения. Мы ведь не из полиции и газет их получаем, сами вылавливаем из слухов и разговоров, такова жизнь в ремпоезде, далеко от нас столица.
  Занятая своими мыслями, я выбралась в тамбур. Осторожно открыла дверь соседнего вагона и шагнула туда, в полумрак возле лестницы. Не глядя шагнула: я ведь деду обед несу, руки заняты. А смотреть было - надо. Думаете, так просто в нашем поезде быть дочкой Короля? Особенно если твоя мама бьет регулярно и с неизменным успехом всех баб, рискнувших хоть разок покоситься в папину сторону ...
  - Та-ак, вот и она, Королевна чумазая, - пропела Алеся. - Гляньте, губку закусила. Носик воротит, мы ей не пара. И то правда, мы тут родилися и выросли.
  - Гы, её-то на путях нашли, - хихикнула вечная потатчица Алеси, рыхлая и неопрятная деваха из десятого вагона. - Её мозги отморозило в зиму.
  - Точно, - охотно подхватила тему Алеся. - Иначе знала бы: на пути только гулявые бабы детей подбрасывают. Которые за деньги...
  В глазах у меня стало темно. Совсем темно, по-настоящему. Я с ужасом поняла, что готова их обеих просто убить. Прямо здесь. Но должна пройти мимо и отнести деду его обед. Машинисту сейчас тяжело, как никому. Котел давно выведен за предел нагрузки, жара адская. Только успевают следить за водомерным стеклом, чтобы не упустить уровень и не загубить машину. Наверняка и уголь кидают два кочегара, один стоит на подаче - второй собственно на площадке перед топкой. Нельзя мне тут время терять.
  - Аленька, душечка, - ласково улыбнулась я, стараясь не скалиться и не шипеть. - Подожди, пока я деду обед отнесу, дело-то важное, сама понимаешь. А потом мы про мою маму все толком выясним. Ты уж не уходи.
  Обе дуры захихикали и пообещали, что дождутся меня. Ну, не знаю... Я бы на их месте давно уже шлепала подметками в свой десятый. Меня-то что бояться. А вот если узнает ненароком мама Лена...
  Я прошла вагон насквозь и миновала второй тамбур. Вежливо постучавшись и позвонив в звонок, шагнула в седьмой вагон - прошлый раз на большой станции его переместили сюда. Дед распорядился: чуть подальше от паровоза, чтоб потише и воздух почище. Это ведь вагон начпоезда. После отправки того злополучного письма про болезнь дяди Миши и его бесполезность, Корней места себе не находит. Как отдал конверт, так и принялся себя грызть. Смотреть страшно. Я сколько раз порывалась сознаться, что текст переделала, но все не решаюсь. Мало ли, что из моей запоздалой откровенности выйдет?
  - Здравствуй, Береника. Корнею Семеновичу обед собрала? - начпоезда открыл дверь купе-кабинета и улыбнулся мне, тихонько крадущейся мимо, чтоб никому не помешать.
  - Здравствуйте. Именно так, дедушке.
  - Оставь моему помощнику. Детям сейчас не место на паровозе: спешим мы, сама понимаешь.
  - Он сразу отнесет?
  - Обещаю, - дядя Миша подмигнул мне по-свойски. - Приходи опять, как станцию минуем. Расскажу, как там дед и в целом, куда двигаемся. Опять же, есть у меня к тебе небольшое дельце.
  Я кивнула, передала корзинку с припасами и пошла в хвост вагона, щупая в кармане свинчатку. Её где-то раздобыл Саня и подарил мне. Он всегда полагал, что это очень полезная вещь, особенно для тощей пигалицы, не умеющей постоять за себя по-настоящему. Не так уж и ошибался, как выясняется. Ну не любят меня наши девочки. А точнее - бабы малолетние. Такой уж поезд собрался: пацаны - прекрасные, я с ними в войнушку играю, в магов и воров, в лапту. А с девчонками накоротко, до настоящей дружбы, не схожусь. Как шутит папа, знающий и это, я просто не люблю лузгать семечки. И плевать на чистый пол не обучена.
  Они никуда не ушли. Ни Алеся, которая меня на полгода старше, ни её тупая подружка Тоня, корова неполных пятнадцати лет. Обе ждали, занимаясь тем самым важным бабским делом - сплевывая шелуху семечек на пол. Интересно, что на них вдруг накатило, - мельком подумала я. Прежде до таких непростительных слов не доходило. Я вообще понятия не имела до сего дня, что могу захотеть кого-то убить.
  - Пришла дослушать про свою дешевую мамашу? - уточнила Алеся.
  Разговаривать с ней я не стала. Их двое и они сильнее, все равно мне быть битой, тут дело не в удаче. Но хоть раз заехать ей, чтоб гнусью сказанного подавилась! Видимо, что-то у меня в лице было такое... необычное. Алеся смолкла и вроде бы даже заколебалась. Я же шла, не останавливаясь, совершенно деревянным шагом. И выпрямила сжатую в кулак руку точно так, как отец показывал Сане. Сперва левой махнула повыше, а потом правой - вниз, под ребра. Получилось - хуже некуда, она все угадала. Но не все успела.
  Потому что мир слегка изменился, и тени удачи-неудачи поплыли прямо у меня перед открытыми глазами. Это оказалось восхитительно удобно! Алеся шагнула левее, тень накрыла её бок и я успела достать его. Потом, следуя светлому островку везения, резко сжавшемуся, метнувшемуся вперед и вправо, я прыгнула к стене и скользнула вдоль неё. Крепкий короткий хруст древесины, проколотой шилом - вот и все успехи здоровенной коровы, подруги Алеси. Пока что - так...
  Рука Тони задержалась, норовя вытащить завязшее в доске жало. Тень накрыла её лицо. И я, следуя новому движению света удачи, вцепилась обеим руками в толстенные косы и рванула их вниз, к своему колену.
  Оклемавшаяся Алеся уже висела на плечах и старалась смять, стащить вниз, на пол. Снова я заметила светлый кусочек пола и шагнула туда. Развернулась, ударила эту дуреху в спину. Видимо, сильно. Стало тихо. Тоня всхлипывала, не пытаясь более меня лупить.
  - Еще раз шило увижу - точно убью, - пообещала я, все еще не сознавая до конца, что говорю и делаю. - Да, я приблудная и не тут выросла. Но я Королевна, сами сказали. И вам придется с этим смириться.
  Дверь вагона резко открылась, на пороге стоял Васька, сын Михея - старший хулиган из Саниной команды. Ему уже девять. Просто стоял и смотрел, улыбаясь очень нехорошо, и всем своим видом давал понять: он видел и слышал достаточно. Жаловаться старшим, в чем-то обвиняя меня - бесполезно. Хотя и без того вмешивать в дело Лену или Короля стала бы лишь окончательная дура!
  Мелькание света и тени перед глазами утихло. Мир снова выглядел обычным, совсем нормальным. Дышалось тяжело, на вдохе донимала тупая боль. Видимо, одна из моих обидчиц все же достала кулаком. Почему-то ныло ухо. Я заинтересованно ощупала его, едва покинув чужой вагон и ступив в свой. Кровь...
  - Занозы, - коротко пояснил Васька. - Ты щекой по доске проехала неудачно, умыться надо.
  Я молча кивнула. Сил не осталось. Донимал дрожью, душил слезами запоздалый страх. В коридор выглянул Саня, проволок по полу отцову запасную куртку, сунул мне. Обнял за пояс и повел домой. Сам он при этом сиял так, будто лично одолел всех врагов и заслужил великую награду...
  - Ты целиком в маму, - сообщил брат, усадив на кровать, усердно и неумело кутая мои ноги в одеяло и поправляя куртку на плечах.
  Прозвучало, смешно сказать, очень здорово. Страх куда-то уполз и там затаился, теперь меня колотило от хохота. Я похожа на маму Лену! Я, такая тихоня, вечно считающая облака - на саму неродную по крови маму, первую красавицу поезда и вообще, наверное, целого света. И почему похожа? Потому что у меня здоровенная царапина на щеке, а у этих дурех синяки будут и того цветастее.
  Саня мое веселье воспринял спокойно, напоил теплым шиповником, вынудил лечь на высокую горку из всех наших подушек и даже уложил на лоб здоровенное мокрое полотенце. Точно так делали, когда в зиму болел Васек. Брат приметил и отнес к числу полезных и целебных действий.
  Мне и правда помогло. Щека потихоньку перестала болеть, прохладная ткань ей понравилась. Мысли в холодке тоже пришли в относительный порядок. Я прикрыла глаза и попыталась осознать: как это вышло - я видела удачу ясно и совершенно отчетливо! Вывернулась из-под удара шила. А могла теперь лежать там, в темном тамбуре, истекая кровью... Если бы они вообще оставили меня в поезде! От последней догадки холодок ужаса пополз за шиворот каплей влаги. Намекали ведь: я пришлая и не здесь родилась. Неужели готовы были извести совсем?
  - За что они так? - вслух удивилась я.
  - Так ясно: за Петьку, - рассудительно сообщил Вася, наполнив чайник водой и заново ставя его на огонь. - Тоня с ним женихается, прямо подкарауливает. А Петр сказал, что любая другая была бы ему интереснее. Вот хоть малявка Ренка.
  - Кому сказал? - уточнила я, чувствуя себя окончательно глупой.
  - А кто его знает, - раздумчиво почесал затылок Вася. - Все так говорят.
  Я закрыла глаза и не стала спрашивать более ни о чем. Дожили... Девятилетний Вася и мой брат неполных восьми понимают в жизни поезда много больше, чем я. Значит, Алеся в чем-то была права: я тут чужая. Обитаю в вагоне, работаю как все, одеваюсь как все, смотрю на те же деревья и облака... Впрочем, кто на них еще глядит? Люди редко поднимают голову от привычного: шпал, рельсов, молотков, тарелки с обедом... Петя вот - оказывается - что-то углядел во мне. Видимо то, что мне, дурехе, скоро четырнадцать. А мама вышла за папу в шестнадцать с небольшим. Моя мама Лена в тот год была старше меня нынешней всего на пару лет...
  Додумавшись до эдакого, я села в постели и шало огляделась по сторонам. Хихикнула глупо и жалобно. Так мама-то встретила кого? Короля! Подобный - один на всей земле. Их судьба свела, которая выше любой удачи, это папа правильно сказал.
  Мне в голову прежде не приходило, что где-то за горизонтом, на одной из шпал бесконечного рельсового пути, сидит и моя судьба. Неопознанная. Между прочим, рассмотреть - непросто. Я ведь знаю: когда отец попал в поезд, он был худ, болен и изможден. Мама так и рассказывала: "черный, изломанный и страшный, как чертеняка после встречи с кодлой подвыпивших ангелов". Вера в бога у мамы странная. Точнее, никакая. Она полагает, что достаточно быть хорошим человеком, а уж есть рай или нет - то забота высших сил, коли они имеются. Если нет - ей и без их сомнительной и малозаметной опеки на свете не холодно и не скучно.
  Зажмурившись поплотнее, я попробовала представить свою судьбу с конопатым широким лицом Петра. Замотала головой. Спросили бы нормально, я бы сама им этого жениха уступила. Он привязывает к поезду с его худшими обычаями навсегда, лишая настоящей судьбы страшнее, чем черный шрам на руке Короля.
  
  Не знаю, сколько бы я еще лежала и думала ни о чем. Но паровоз свистнул и сбавил ход, минуя станцию. Я вспомнила свое обещание, данное дяде Мише: вернуться ближе к вечеру, выслушать про деда, да заодно решить некое дельце. Пришлось вставать и приводить себя в порядок. Саня выслушал, важно кивнул и заявил своим непререкаемым тоном законного сына Короля: он меня проводит. "Дожили!" - второй раз за день пожаловалась я самой себе. Защитник сестры готов к бою...
  Истратив несколько минут на попытки его переубедить, я сдалась. Поспорю еще чуток - и сопровождать меня станут всей малолетней бандой, тайно. То есть ползком по крышам вагонов, с перочинными ножами и даже, возможно, деревянными мечами. Мама сказала: я отвечаю за пацанов и никаких опасных шалостей быть не должно, а что может быть хуже ползанья по крышам на полном ходу поезда?
  - Хорошо, - сдалась я, и Саня гордо подбоченился. - Ты идешь со мной. Твоя дикая вольница, вся до последнего негодника, немедленно начинает мыть полы и гонять пыль со столов.
  - Годится, - согласился победитель.
  - Меч оставишь дома, вымоешь уши. Наденешь новую рубашку. Перочинный ножик сдашь на хранение Олегу.
  - Ты зверски строгая, - уважительно заверил Саня и пошел мыть уши.
  Я тоже переоделась поприличнее, завязала ленточку на волосах пониже, чтобы пряди легли свободнее, прикрыли уши и ссадину на щеке - хотя бы частично. Мы пошли в седьмой вагон такие умильно-аккуратные, что Вася с Олегом долго и бессовестно ржали вслед на два голоса, советуя окончательно позорное. Например, привязать Саньке бантик в его роскошные кудри темной бронзы, чтоб "совсем девчонкой стал".
  - Вернусь - я им покажу девчонку, - заверил мой брат, сжимая кулак и грозя им через плечо, не оборачиваясь. - Рена, а дядя Миша не будет у нас спрашивать ничего из математики?
  Свои страхи есть у каждого, - подумала я, перебираясь по узкому разорванному надвое мостику над вагонной сцепкой. Подала руку брату, он презрительно фыркнул, но помощь принял. Наш 'Букашка' снова набрал ход, так что кидало изрядно. Эту часть путей мы должны были ремонтировать до середины лета. И, как я понимаю, состояние действительно плохое, ровность никудышная. Здесь немало болотистых участков, насыпь подмывает чуть не каждый год. Но, вопреки столь очевидным делам, нас спешно гонят куда-то вдаль, на запад. Может, там авария? За все время моей жизни в ремонтном составе ничего похожего ни разу не происходило, но дед Корней авариий помнил немало и порой рассказывал Сане. Про сошедшие с рельсов вагоны, про пожары, размытые пути и даже жуткие столкновения...
  Мы без приключений, никого не встретив, добрались до седьмого вагона. Вообще его полный номер 12407РС, нумерация единая для всего парка страны, но мы используем в разговоре лишь последние две цифры, этого достаточно. Сейчас 'семерка' прицеплена третьей от тендера. Перед ней 'двушка' - место и номер совпадают. А перед двушкой - двенадцатый, там комнатки отдыха деда Корнея и его помощника, койки для сменных кочегаров и жилище мастера-ремонтника.
  Дядя Миша ждал нас в том же купе-кабинете, где я застала его утром. На большом столе лежала карта, немедленно поглотившая все внимание Сани. Она затмила собою даже знаменитую банку с чаем! И сам чай, приготовленный для нас. В шикарных стеклянных стаканах, угнездившихся в начищенных серебряных подстаканниках. Брат чуть не смахнул всю красоту, гладя карту пальцами. Он проследил магистральный северный путь до самого моря, холодного и потому, наверное, не синего - а серого. Постучал пальцем по точке с меткой-флажком, вопросительно глянул на начпоезда. Смутился, виновато дернул плечом.
  - Здравствуйте, дядя Миша. Простите, я засмотрелся.
  - Садись, гляди, мне не жалко, - улыбнулся Михаил Семенович. - Ты все верно рассмотрел. Это наше нынешнее место. Отправить нас утром хотели во-он туда, аж на край этой карты. Десять дней пути, мы ведь должны всем скоростным поездам уступать дорогу.
  - Зато именно мы её делаем - эту дорогу, - утешил начпоезда мой брат. - А как там дед?
  - Пока неплохо, - задумчиво кивнул Михаил Семенович. - Рена, как только домой вернешься, отправь ко мне папу. Видишь, какое дело: на станции нам передали новый приказ. Не просто идем до ближней дуги и по ней к западу, а срочно, полным ходом. Самым полным! Нам не позднее утра выделят второй паровоз, чтобы состав подталкивать. Король, как я понимаю, все Корнеевы премудрости усвоил. Пусть подменит старика в ночь. Отдыха машинисту не видать: не будет у нас длительных остановок теперь очень и очень долго, только для набора воды.
  Начпоезда стал неспешно сворачивать карту, бережно сгибая по складкам бесполезную для нас часть - север, море, затем восток за путями со всеми его болотами. Саня помогал. Теперь он уже освоился и рассмотрел стакан в подстаканнике. Прозрачный! Блестящая маленькая ложечка звенела по его краю, а под донышком подстаканника имелись гнездо в столе и специальный захват, чтобы тряские пути не сдвинули сокровище к краю, помогая темной удаче толкнуть на пол и разбить...
  - И крышечка мировецкая, - вздохнул брат, это он уже про банку с чаем. И её рассмотрел!
  - Да, достойная вещь, - глаза начпоезда явно смеялись, но лицо оставалось серьезным. - Одна беда, друг. Пустая банка-то... Выпил я весь чай.
  - А вы шиповник в неё положите, - посоветовал брат.
  - А я тебе её подарю, - начпоезда щедрым жестом выставил убранную было банку на стол. - Ты и решай, что в ней хранить. Пойди в соседнее купе и обсуди эту важную тему с моим помощником. Кажется, у него есть шиповник. Стакан твой тебя дождется, я потом в него нового чая налью, горячего. Ладно?
  Саня не сразу поверил, что в этот день его личная детская удача может быть так светла и густа. Две банки! И одна другой краше... Торопливо кивнув и невнятно бормоча длинную благодарность, он сполз с высокого сиденья и пошел себе, держа банку высоко, обеими руками. Мне пришлось открыть перед ним дверь, чтобы не расшиб лоб. И закрыть - тоже.
  Устроившись у стола, я попробовала наконец чай. Замечательный, крепкий и сладкий, с медом. Начпоезда тоже отхлебнул из своего стакана. Вздохнул и начал излагать дело.
  - Береника, ты, наверное, знаешь, что у меня есть дочка, почти что твоя ровесница?
  - Слышала. Её зовут Тамара, ей пятнадцать с половиной, учится где-то далеко отсюда.
  - Именно так, уже три года учится, а до того жила в доме моей сестры. Я поговорил с твоим папой. Мы вместе решили, что тебе было бы хорошо в той школе, и что Томочке нужна подруга. Видишь ли, она тихая, болеет часто. Мы с женой боимся, как бы её не обидел там кто.
  Дядя Миша замолчал. Я тоже молчала. Странное это состояние: все по-прежнему, и поезд наш стучит по стыкам рельсов, как обычно. 'Букашка' старается вовсю, я знаю каждый звук и шорох состава. А вот сижу и понимаю, что мир - мой личный мир - уже меняется. Поезд идет по прямой, но моя судьба отыскала папиными усилиями стрелку - и удаляется от знакомых путей, от привычных людей, от всей нашей семьи...
  - Расстроилась? - дядя Миша приметил мои сомнения.
  - Нет, - призналась я. - Наоборот! Учиться - это хорошо. Просто я задумалась. Неожиданная перемена и немалая.
  - Школа у Томочки хорошая, - заверил начпоезда. - Она в небольшом городе, близ юго-западной ветки путей. Если ты согласна, мы отправим тебя туда, как только закончится эта внезапная гонка. Кажется, случилась большая авария. И, как я понимаю, не обошлось без магов. Телеграф не работает на среднем участке западной дуги, а это пять сотен километров! На перемычке меж магистралями тоже нет связи. Но авария временная, все наладится. Ты пока собирайся, с мамой еще разок обсуди подробности. У нас впереди более месяца до твоего отъезда. Томе я уже написал, она обещала с тобой позаниматься, чтобы осенью ты положительно сдала экзамены. По их итогам тебя зачислят в группу. Может, на второй курс. А если все сложится удачно, то даже на третий, вместе с моей дочкой.
  Михаил Семенович засуетился, достал из ящика большой конверт из плотной дорогой бумаги. Передал мне, объясняя: это прислано для меня от Томы. Описание города, рисунки, программа колледжа. Он все говорил, и я отчетливо видела: переживает за дочь. Наверное, ей там ужасно одиноко. Тотчас возникла холодная и неуютная мысль о разлуке с мамой, отцом, Саней, дедом... Долго, всю мою жизнь, сколько я её помню, окружающие обстоятельства оставались гладкими, словно колеса судьбы катились по участку, только что починенному самим Королем. Как-то оно будет там, за стрелкой?
  - Опасаешься уезжать? - догадался Михаил Семенович.
  - Не знаю, - предположила я. - Но мне очень интересно. К тому же папа не уважает тех, кто боится нового.
  - Твой папа очень славный человек, - грустно кивнул начпоезда. - Но сейчас тебе самое время пожить своей жизнью. Мне кажется, ты не создана для нашего поезда. И даже твоя мама думает так же.
  Дверь шумно распахнулась, в купе влетел Саня, раскрасневшийся, бурно дышащий, обнимающий свою банку, сыто бряцающую чем-то металлическим. Кивнул нам, водрузил сокровище на стол и вернулся, чтобы прикрыть дверь.
  Не успел: в проеме уже стоял Король. И глаза у отца были такие холодные - аж по спине пробежался озноб. Ощупали меня, задержавшись пристально на поцарапанной щеке.
  - Так, мало нам аварии на путях, - мигом догадался начпоезда. - Что еще?
  - Рена, иди домой и забери Саню, - спокойным тоном велел отец, вполне довольный моим здоровым видом. - Все хорошо, Михаил Семенович. Я уже разобрался, больше ничего дурного сегодня не приключится. Авария серьезная?
  Саня охнул и закрутил головой, глядя то на отца, то на начпоезда. Авария! Кому-то беда, а ему - великое событие в жизни. Покидал купе брат нехотя, с недостатком сведений его примирило лишь наличие банки и её загадочное содержимое. Мы добрались домой, обнаружили там маму, безмятежно напевающую одну из своих любимых южных песен, тягучих, красивых, со словами, искаженными нездешним выговором.
  - Сегодня никого не стану слушать, - заявила мама, едва мы вошли. - Спать! Хватит уже событий для одного дня. Срочно, немедленно и молча вы съедите ужин - и гэть под одеяло!
  Саня засопел, погладил банку и бережно встряхнул. Мама умело не заметила этого робкого намека на наличие важных дел. Хуже того: изловила брата за ухо и переместила к столу. Меня тоже - изловила. Внимательно осмотрела царапину, хмыкнула неопределенно.
  Каша с поджаренными корочками оказалась вкусна, как все мамины кушанья. Пока я ела, странным образом осознала: день и правда длинный, спать хочется. Потому что это далеко не худший способ переварить события, дав им слегка отдалиться... Мы улеглись. От хвостовых вагонов донесся короткий гудок чужого паровоза. Потом, сразу - два длинных и снова короткий. Состав резко вздрогнул. Саня охнул и сел, вцепившись в одеяло. Глаза у него стали круглыми от изумления. Мама решительно толкнула моего брата в лоб, заново укладывая.
  - Мам, так ведь это - 'Стрела', - пояснил брат.
  - Да хоть сам 'Черный рыцарь'! - мамины глаза сошлись в узкую щель. - В этом вагоне я главнее. И я велела: спать. Утром насмотришься, он не уйдет, раз взялся нас толкать.
  Последние слова она сказала чуть мягче, погладила по головам нас обоих - и плотно задернула шторку. Прошла по нашей комнатке, закрыла дверь и постучала к соседям. Брат толкнул в бок, хихикнул в шею, желая сообщить нечто важное.
  - Ух и крепко сегодня синяков прибавилось в поезде! - шепнул он в самое мое ухо.
  Прав. Даже не сомневаюсь. Я поплотнее укутала его, подоткнула одеяло под спину и закрыла глаза. Как я буду спать там, в этой их школе, без стука колес по рельсам? Лучшая колыбельная, и думается под этот звук тоже прекрасно.
  
  Утром, еще не открыв глаза, я прислушалась к сегодняшней 'погоде' для удачи. Не особенно пасмурно. Так - средненький день, обычный. Разве что впереди и слева копится здоровенная туча. Далеко. И невнятно: может, копится, а может, уже рассасывается. Не наша она и нас не заденет. А кроме того - чихать мне на удачу. Это я ночью решила, обдумав вчерашнее. Тёмная полоса, светлое место... Для драки видеть удачу и неудачу неплохо. Для жизни - нет. Знай я заранее, что в тамбуре ждет беда, не пошла бы, сидела дома и дергалась в сомнениях. И тем лишь оттянула нехорошее, не решив проблемы, зато стала бы настоящей трусихой. Однажды на станции я видела девочку лет семи. Красивую, в розовом платье с кружевом. Богатую. Она шагала рядом с няней и усердно переступала все щели в камнях, стыки досок, малейшие трещинки. Как пояснил мне дед нелепую спотыкающуюся походку сгорбленной и усердно всматривающейся в дорогу девочки, она боялась накликать беду, наступая на темное или на край. Удача ведь гораздо полнее и вернее там, где поверхность ровна и нет сколов.
  Я удачу отчетливо вижу, нет смысла отрицать явное и проверенное, но я не намерена ходить, спотыкаясь и перепрыгивая, охая и горбясь. В общем - пока дело не дошло до настоящего края, до большой общей беды, чихать я хотела на свои нелепые способности. Надо жить обычной нормальной жизнью.
  
  Мамы в комнате не было. Я собрала завтрак, разбудила брата, спящего в обнимку с ценной банкой. Не иначе, ночью нащупал и подтянул поближе. А может, вообще не спал, перебирал сокровища в темноте. Вон как зевает! Но аппетита не утратил.
  В тонкую дверь постучал Вася, не ожидая ответа, скользнул внутрь, сел к столу, выложив на него три крупные картофелины: заказ на новые драники, полагаю. И увидел банку. Косясь на неё, принял тарелку.
  - Рена, что творится, не представляешь, - сказал он. - Тетя Лена баб собрала в ночь и велела им самим решить, чем считать вчерашнее, глупостью или преступлением. Эти две негодяйки признались, что хотели тебя с поезда скинуть. Ужас, все просто за головы хватаются. Алесю мне не жаль, она ненормальная. Тонька же просто дуреха, понимаешь? Ей уже пятнадцать, а ну как сдадут в полицию...
  Судя по всему, он повторил слова тех взрослых, кого успел выслушать и подслушать, да еще и от себя добавил. Мне новости не понравились, полиция - слово плохое. У нас в поезде потяни за одну нитку - такое вытащишь... Все знают. Так живем. Люди здесь собрались самые случайные, кто-то в бегах, иные из деревни ушли, от голода спасались. Папа вон проклят. Михаил Семенович сослан за долги. Ремпоезд - этим все сказано. Впрочем, и Тоня с Алесей хороши. Есть ведь неписанное правило, ограничивающее буйство. Нельзя доводить дело до большой крови. И еще не принято драться так вот, тайком подкараулив да еще вдвоем на одну, с шилом...
  По доскам коридора застучали шаги. Мама и еще кто-то. Ленину походку я всегда отличу. Она легкая, быстрая и в ней всегда слышится отзвук танца. Мне бы так научиться ходить!
  Мама вошла и села, следом протиснулись мои обидчицы и их матери.
  - Ну! - весело и зло велела Лена.
  - Рена, - всхлипнула Тоня из-под тряпки, закрывающей половину лица. - Как решишь, так и будет. Виноваты кругом и сознаемся. Я у тяти самогона добыла, мы для смелости и хлебнули. Ну, потом уж плохо помнили, что деется. Сдуру удумали невесть чего.
  - Ренка, или мы их в полицию, или по-простому, весь поезд мыть, - сообщила мама. - Понятно?
  - Пусть моют, - охотно согласилась я. И мстительно добавила: - Особенно Алесенька. Весь паровоз и тендер - это для неё.
  - Тряпку в руки и айда умнеть, - неожиданно поддержала меня мама Алеси. - Ишь, моду взяла, шилом в людей тыкать! Я б не простила. Сколько мы с тобой, Ленка, воюем, а ведь все у нас потом ладно и спокойно. Без гнилоты.
  С тем они и ушли. А мне досталась вся штопка, накопившаяся за последнее время. Оно и понятно: поезд идет без остановок. Потому самый раз делать дела, до которых в иное время руки и не доходят. Санина команда до ночи самозабвенно сравнивала банки и делила добытое у помощника Михаила Семеновича. Свечные огарки, пару оловянных солдатиков, старинное огниво, красивые медные пуговицы, яркие стеклянные шарики непонятного назначения - чего там только не было... Дня не хватило, и Саня отпросился к Ваське на всю ночь, чтобы продолжить учет ценностей. Так что я спала одна, по-королевски, на широченном лежаке, при двух одеялах и паре подушек.
  Утром меня разбудил папа. Он сидел на краю постели и задумчиво щурился.
  - Рассказывай, - велел коротко, уверенно.
  Он точно знает, когда происходит странное. И умеет слушать. Само собой, он же первым догадался, что без нового и странного умения я бы никогда не вывернулась из эдакой неприятности. Выслушал про темные пятна и светлые участки, про то, как я видела удачу с открытыми глазами. Кивнул, словно иного и не ждал.
  - Через тени теперь не переступаешь?
  - Да нужны они мне!
  - Вот и славно, - сразу успокоился он. - Если станешь всю жизнь за удачей бегать, неизбежно превратишься в полнейшее ничтожество. Бояться грозы - удел слабых.
  - А что больше - страх или храбрость?
  Я даже зажмурилась. Давно мы с ним не играли в эту нашу игру - вопросы без простых ответов. Разучилась я спрашивать, что ли? Вроде, нет.
  - Страх гораздо больше, - охотно отозвался отец. - Он огромный, он может, как ночь - угасить весь свет. И он для всех, единый и тяжкий, а вот храбрость мала и легка, потому что у каждого она своя, посильная ему.
  - И что же делать, если совсем страшно?
  - Но ты ведь вернулась в тот тамбур, - хитро усмехнулся Король. - Это очень по-моему сделано, дочь. Если боишься, надо себя наизнанку выворачивать, а от страха не бежать. Впрочем, и головы не терять. Прости, пора мне. Три часа отдохнул - и снова к деду. Для тебя есть поручение, с тем и заглянул. Важное!
  Голос отца сошел до тихого шепота. Он нагнулся к самому моему уху. Еще раз прислушался: нет ли кого поблизости.
  - Приглядывай за удачей впереди. Чую я, маги там невесть что натворили. Как бы вовсе плохо не обернулось. Например, мы с дедом оба будем видеть путь - а его на самом деле и нет, весь подмыт. Называется 'полная иллюзия', для создания на большой площади требуется минимум три пси-мага высокого класса, - отец потер лоб, явно удивляясь, откуда в голове взялось только что сказанное. - Маловероятно троих тут застать, но на душе у меня гадко. И чутью своему я верю.
   Он встал и быстро ушел, не дав мне времени даже отозваться. Пока я одевалась и причесывалась, пока завтракала и мыла посуду, от паровоза добрался бледный, осунувшийся и какой-то совсем старый дед Корней. Наспех поел и лег, прямо свалился на кровать.
  - Тяжело, - признал, пока я стаскивала с его ног сапоги, накрывала одеялом. Вздохнул и без обычной задиристости добавил, уже сонно: - Король молодец. Спокойно отоспаться могу, дело он, паразит, знает.
  Интересно: это он у Ленки нашей научился из слова 'паразит' похвалу делать? Или она переняла отцову манеру...
  Я снова мыла посуду и лениво гадала. На более серьезные размышления не было сил. Отец велел смотреть за удачей, и я старалась. Получалось странное. Словно далекая темная гроза стояла на месте, а мы шли к ней, подбирались все ближе. Широкие тени прокатывались через пути тяжелыми волнами. Густая, как студеный снег вьюжной ночи, темная удача летела зло и стремительно, подгоняя волны. Пронизывала наш поезд, не замечая его и не тратя себя на нас, ничтожных. Разве у кого печка угасла или молоток на ногу упал - мелочи.
  'Букашка' загудел, стравливая пар и требуя притормозить у толкающего нас второго паровоза. Тот отозвался охотно и звучно. А ведь прав Саня: так петь умеет только 'Зеленая стрела'. Неужели все настолько плохо, что нам выделили наилучший паровоз? Поезд заскрипел, притормаживая. Сейчас помощники машинистов выглядывают в обе стороны, вывешиваются, пытаясь рассмотреть: не загорелись ли буксы. Опять тормозим, сильно мы сбросили ход. Состав шевельнулся, проходя стрелку. Тарелка вывернулась из-под пальцев и звонко хрустнула об пол. Туча темной удачи, которую я так недавно сочла далекой и неопасной для нас, теперь стояла впереди, прямо по курсу. Огромная, беспросветная, скрученная в тугую спирать, находящаяся в непрерывном внутреннем движении, в поиске жертвы. Кто мог так ею управлять? Вот выбросила вперед плеть тьмы, и еще, и третью. Не глянув на осколки тарелки, я хрустнула по ним ботинком и побежала к двери вагона. Выглянула. Впереди - и без всякого там везения видно - клубилась бешеная, чернильно-лиловая гроза. Мы шли прямо в неё. Пока еще подсвеченные солнцем, быстро тонущим в мареве ближних облаков.
  Мне казалось, что внутри грозы натянут канат. И он хрустит от напряжения, готовый лопнуть. Кто бы ни управлял тьмой, он предельно утомлен, вот-вот утратит контроль. Тогда эта клякса на полнеба станет просто облаком. Концентрированное невезение осядет темными промоинами на путях, вывалит лес ударами шквала - и сгинет, растворится в обыкновенной дурной погоде...
  Солнце последний раз попыталось вырваться, полоснуло лучами по тучам, разрезая узкий прогал - и сгинуло. Сразу стало темнее и мрачнее. Я все стояла и смотрела вперед. Видела, когда 'канат' лопнул, ощутила, как единая туча останавливается и начинает распадаться на мелкие весенние грозы. Мама подошла, поймала за плечо и заставила шагнуть в вагон. Плотно прикрыла дверь.
  - Ты больше часа стоишь тут, - пояснила она. - Я уже тарелку выбросила, пол подмела, заодно тебя отругала и простила. Пошли шиповник пить. Что тебе доступно, ты и оттуда углядишь, не донимай себя попусту.
  - Надо ведь еще папу предупредить, если вдруг...
  - Если... вдруг... Он запретил подобные слова еще зимой, - весело припомнила мама. - Сиди, не дергайся. Тонькина мама мне творога выделила, настоящего свежего, представляешь? У них родня живет недалече от места нашей последней стоянки.
  Подтверждая свои слова, мама торжественно выставила на стол сырники. Запахло сразу так восхитительно, что я думать забыла про все 'если' и 'вдруг'. Горячие сырники, круглые, в коричневатом узоре масляной хрустящей корочки... Мне досталось два. Потом в дверь всем скопом втиснулась Санина команда, нюх на вкусности у них удивительный! Так что куда делись остальные сырники, даже мама, наверное, не успела заметить.
  - Вот же бесенята, - брови Лены грозно сошлись у переносья. Дождавшись, пока вечноголодные дожуют последние сырники, она закончила фразу: - А ну гэть отсюда!
  Исчезли, как стайка воробьев. Я достала конверт, забытый в мутном водовороте последних событий. Высыпала из него исписанные аккуратным почерком листки, открытки, рисунки, тонкую книжечку в мягкой обложке. Мама вздохнула и кивнула, сердито поправив прическу.
  - Знаю. Не хочу тебя отправлять! Ты моя, родная, не желаю отпускать, - она сникла и подвинула ближе рисунок летнего сада со скамеечкой и фонтанчиком. - Только Коля прав, не для поезда ты. Все здесь тебе чужое, я вижу. Семенович сказал, вдвоем вам разрешат приезжать к нам на лето. И даже зимой дозволят Новый год справить.
  - То есть отпускаешь.
  - Да, - мама сердито согнала случайную слезинку. - Что мне остается, если наш Король сказал - надо... Читай давай, что эта Тома пишет тебе.
  Мама подперла рукой щеку. Она умеет и писать, и читать сама. Но делает и то, и другое с огромным трудом. Выучилась не так давно, у Короля и временами слегка стесняется своей малограмотности. Хотя её ничто не может сделать менее великолепной в наших - моих, папы и Сани - глазах.
  'Милая Бэкки, - начала я. - Ты прости, но я решила, нельзя звать будущую подругу так бессмысленно, как велит порядок - сударыня Соломникова. И придумала тебе имя, которое будет вполне подходящим к правилам и традициям нашей школы. О ней для начала и расскажу. Живем мы неплохо. В каждой комнате размещаются две воспитанницы. Сами же дома просторные и теплые, в два этажа. Стоят они в большом старом парке...'
  Я прервала чтение и беспокойно вслушалась в тучу. Кажется, она стала гораздо ближе... И в ней появилось нечто, опасное именно для нас. Мама догадалась, что дело плохо, быстро натянула вязаную верхнюю кофту.
  - Пошли к отцу. И не спорь, одну к паровозу близко не пущу. Там теперь жарче, чем в аду. Тятя совсем спекся.
  Мы вышли в коридор. Мама громко, не останавливаясь, велела Сане сидеть и не высовываться. В комнате Михея дружно разразились клятвами, которые ничего не стоят. Потом нас догнал одинокий голосок брата: 'Я за них отвечаю'. Мама улыбнулась и успокоено кивнула. Саня человек в важных делах серьезный, он таких слов зря не скажет.
  Мы прошли три вагона, миновали, взобравшись по железной лестнице на узкую боковую дорожку в верхней части, и сам тендер, черный и горячий, напоенный угольной пылью и свежей копотью. Маме кивнул, на миг разогнувшись для отдыха, лоснящийся от пота кочегар. Оперся на лопату, устало выдохнул - и снова стал бросать уголь ближе к передней площадке. Лена крепко прихватила мою руку и пошла вперед. Спустилась до последней ступеньки, оставила меня возле проема двери и шагнула на площадку. Оттерла в одно движение - только она умеет так распоряжаться людьми - второго кочегара у топки и махнула отцу, сидящему на месте машиниста.
  Тот немедленно встал, прошел площадку насквозь и шагнул ко мне. Был он весь горячий - даже от одежды шел пар. Лицо красное, глаза с лихорадочным блеском.
  - Что чуешь? - спросил жадно, быстро.
  - Изменение. Часа два назад в туче был такой... канат. Потом он порвался, а теперь впереди нечто вроде пропасти. Совсем черно.
  - Далеко отсюда?
  - Минут десять хода, - неуверенно предположила я.
  - Черно на путях или по всей округе? Поперек или просто пятнами?
  - Вот так, - я быстро нарисовала на полу две линии рельсов, пересекла их чертой, с одной стороны от неё, ближе к нам, изобразила большую кляксу. Задумалась и пояснила: - А с другой... да там вообще не видать ни зги!
  - Ясно, - не усомнился отец и обернулся к помощнику. - Никакого более угля. Пока идем на тяге 'Стрелы'. Как она подаст сигнал - тормозите до остановки, переложив реверс.
  - А приказ... - удивился парень, глядя вслед Королю, уже забравшемуся на крышу и бегущему по вагону к хвосту поезда. - Эй, а приказ-то чей?
  Мама хмыкнула и поманила его пальчиком. Обернулся, обреченно кивнул: мол, слушаю.
  - Король тебе что, не начальство, деточка? - ласково уточнила моя мама, снова выбираясь на площадку.
  Она была на голову ниже рослого помощника машиниста, но парень обреченно тряс линялым чубом и отступал перед неподражаемым натиском этой женщины, до самых кончиков ногтей уверенной в себе, нынешней моей правоте и безграничной власти Короля. Мама загнала парня к котлу, презрительно фыркнула и обернулась к кочегару у топки, скалящему зубы, удивительно белые в сплошной черноте угольной пыли, покрывающей кожу.
  - Саша, чем тут тормозят, кроме мозгов этого недоумка?
  - Нельзя... - охрип помощник.
  - Недобитого недоумка, - поправилась мама. - Стой, где стоишь. Я тебе не дам угробить весь поезд этим твоим приказом. Телеграф не работает, они понятия не имели, что пути размыты. Понял?
  Кочегар кивнул куда быстрее помощника машиниста и подошел ближе, на ходу поясняя, как спустить давление и каким рычагом перевести тягу в обратный ход - на торможение.
  Никому не интересная, я выбралась на площадку. Дышалось тяжело, воздух оказался обжигающе горячим. Я прошла к месту помощника у переднего края площадки, возле самого котла. Выглянула вперед, крепко обхватив обжигающие кожу поручни.
  По виду - самый обычный путь. Ровный, гладкий, полого уходящий вниз, в большую долину. Отчетливо прослеживается сдвоенная нить рельсов, сбегающая по склону, текущая вниз стальным ручейком. Потом она тянется по ровной плоской насыпи, огибает холм, теряется за ним ненадолго и выныривает, чтобы взобраться на дальний склон... Но вот как раз подъема - нет! Мне стало холодно даже в этой невыносимой жаре. Картинка перед глазами прыгала и двоилась. То я видела обычное - ровный путь и блик на рельсах. То настоящее, но скрытое: лежащий на боку и еще слегка дымящийся остов большой самоходной дрезины. А за ним, в той же длинной косой промоине, подобной вскрывшейся язве, - сошедший с рельсов паровоз незнакомой формы. Стремительной, с дополнительными обтекателями над котлом и на колесных арках. Кажется, дед показывал мне картинку очень похожего чуда. Звалось оно 'Летучий рок' и принадлежало столичному депо магов.
  - Путей нет, - я удивилась хриплости своего голоса. - Там, вот там...
  - Все в порядке с путями, - с нажимом заверил помощник.
  - Семен, прими умника, - рявкнул в недра тендера кочегар своему напарнику и швырнул туда слабо вякнувшего 'умника'. Обернулся к маме. - Лена, ты не переживай, лучше одна остановка мимо приказа, чем последняя стоянка в кювете для всех нас от стариков до самого малого дитяти. Король ничего не делает зазря.
  - Рена, немедленно домой, - в голосе мамы звучал металл, и я сочла, что спорить с ней теперь нельзя, отвернулась и пошла. Вслед донеслось: - Бегом! И сообщи Михаилу Семеновичу про остановку.
  Пришлось молча кивнуть и прибавить шаг. В 'семерке' и так заметили, что 'Букашка' притих. Начпоезда столкнулся со мной в дверях. Задумчиво выслушал малопонятные пояснения о промоине и о том, что мне кажется и видится. Обнял за плечи и толкнул по коридору к родному вагону.
  - Иди, я слышал и понял. Побуду тут, у себя в рабочем купе, пока Король не объявится. Полагаю, у него есть причина для принятия столь серьезного решения.
  Я благодарно кивнула и побежала дальше. Гудок 'Стрелы' застал меня у двери нашего вагона. Я едва успела закрыть её за спиной и отшатнуться в сторону, когда резкое торможение бросило к стене. Где-то разбилась еще одна тарелка, жалобно взвизгнул плохо забитым гвоздем сундук, толкая тонкую стенку и норовя переехать к соседям, в другую комнату. Заскрипели и засвистели тормоза. Выругался дед Корней, просыпаясь и не соображая пока, что происходит. Мы всё катились вниз по склону, не в силах преодолеть инерции набранного хода. Темная удача впереди густела, жадно тянула к нам щупальца, пока что получая лишь жалкие крохи жертвований - битую посуду, трещины в перегородках, синяки и ругань...
  Стало посильно двигаться, преодолевая толчки и рывки. Я заспешила к двери закута Михея. Дед чуть не сбил, молча и торопливо шагая к головному вагону, то и дело хватаясь за стены, когда нас кидало особенно зло.
  Я добралась до двери, открыла её и успокоено выдохнула. Саня сидел на полу, тер ушибленное колено и ругался до ужаса взросло, запрещая своей ватаге любые движения и самому себе - даже малейшее любопытство. Увидел меня, обрадовано смолк.
  - Впереди промоина, пути порвало, - быстро пояснила я.
  - Это мелочь, - авторитетно заверил брат. - Папа остановит поезд. Судя по всему, он успел предупредить этого столичного ротозея, машиниста 'Стрелы'.
  - Именно, - согласилась я, устраиваясь на полу рядом с братом.
  Саня чуть помолчал, слушая писк и свист. Теперь 'Букашка' работал вовсю, тормозя нас. А 'Стрела', наверное, вообще встал, ему проще, он ведь наверняка более не находится в общей сцепке.
  По крыше загремели знакомые шаги - папа уже спешил к нашему паровозу. И как он умудряется удержаться там, наверху, когда так ужасно кидает? Даже по движению понятно: путь совсем негоден. Если бы мы не начали тормозить заранее, уже здесь нас сорвало бы с рельсов.
  - Подушка подмыта, - подтвердил мои подозрения Васек. - Еще чуток, и рельсы загуляют, как вареная лапша.
  Полагаю, про лапшу он придумал сам: вон как гордо огляделся по сторонам. Кстати, всем сравнение понравилось. Особенно сейчас, когда уже понятно, что мы живы, целы и вне угрозы схода с рельсов. Я припомнила свои движения во время рисования темной удачи. Линия поперек путей, пятно-клякса перед ней - и точка в стороне. Туда я оперлась пальцем и сперва решила: случайность. А вдруг - нет? Отцу бы сказать, но ему и без того дел хватает. Вряд ли созданная магами иллюзия сейчас цела. Значит, стал заметен сгоревший остов дрезины и лежащий на боку паровоз магов. То есть всем взрослым не до нас...
  - Саня, есть важное дело, - осторожно сказала я, чувствуя себя предательницей. Мама-то велела сидеть тут! - Впереди, в промоине, лежит состав. Его люди могли уцелеть, надо проверить. Только это могут оказаться нехорошие люди.
  - Ясно, - брат кивнул коротко и уверенно, очередной раз подражая отцу. Нахмурился, глядя на свою команду. - Играем всерьез в воров и магов. Не показываться на глаза врагу. При первой же угрозе возвращаться к поезду, звать дядю Мишу или Короля. Дальше сотни метров от пути не удаляться. Вася, ты берешь на себя правую сторону, твоя удача там светла, с тобой те, кто таков же. Я осмотрю левую. Никакого игрушечного оружия, а то не сообразите, что дело не шуточное. Ждите меня внизу, у двери.
  Его послушались молча и сразу. Брат без удивления проследил, как я ворошу вещи и достаю из ящика дедов пистолет. Машинисту полагается оружие, вот только хранить его следует не так, а под замком.
  - Ты ведь чуешь, где искать, - сказал брат. - Тебя ни разу не удалось отследить во время игры в прятки. Вся удача - целиком твоя, я знаю.
  - Может, и так.
  Я завернула тяжелый пистолет в тряпку. Стало страшно, от промасленного металла ощутимо веяло холодом и злой удачей. Саня недовольно фыркнул. Быстро скинул тряпку, снял оружие с предохранителя, показав мне, недотепе, где таковой находится и как работает. Снова укутал жуткую вещь.
  - Не переживай, я же рядом, - в неподражаемой манере сына Короля заверил он. - Идем.
  И я послушно пошла следом за ним, хотя практически вдвое старше, не должна никого втягивать в гнусное и неверное дело, а сверх того - обязана сидеть в вагоне безвылазно. Васька уже увел своих пацанов. Наша банда из пяти недорослей (двое прибежали из соседнего вагона) ждала на насыпи. Такой мокрой, словно здесь час назад текла целая река. Принесла песок, коряги, намыла слабой весенней травы и старой сухой прошлогодней, набросала листьев и веток - и сгинула... Олег свистнул издали: он уже пробежался вдоль насыпи и обнаружил след, ведущий в лес.
  Я в последний раз огляделась, надеясь увидеть поблизости хоть одного взрослого. Какое там! Уже облепили чужой поверженный паровоз далеко впереди, за краем промоины, шумят и перекликаются. Отсюда все кажутся мелкими, как мухи. Не до нас им... И ждать невозможно, я почему-то убеждена в этом.
  Мы ссыпались-соскользнули в илистый мокрый песок. Увязли по щиколотку, сразу же промокли и испачкались. Чавкая ботинками при каждом шаге, побрели к лесу. Я указала брату, где ощущаю беду. Он кивнул, не задавая новых вопросов, и самые опытные 'воры' в нашей игре - Саня и Митька - скользнули первыми в кустарник. Потащили нас, выбирая сухую и удобную тропку, отводя ветки, убирая сушняк и вслушиваясь. Звуки поезда постепенно стали тише, а впереди обозначились голоса. Два бубнили невнятно и монотонно. Третий резко и зло каркал время от времени.
  От края полянки мы разобрали больше. Их было не трое, а четверо. Один человек, сухой, среднего роста, пожилой, со стриженными под корень стального тона волосами, устало сидел на земле, опираясь о корягу вывернутого елового ствола левой рукой. Дышал он тяжело, с присвистом. Правая рука дрожала от слабости, но пока была достаточно уверенно вытянута вперед. Её ладонь, раскрытая в сторону трех стоящих дугой противников, словно отделяла их от старика. Я ощущала своими способностями: он действительно обороняется, изо всех сил держит сжимающееся неровное пятно светлой удачи. И прочие о ней знают!
  Рослый молодой мужчина - он как раз каркает иногда, будто ворон, проверяя удачу, норовит пробить её темным копьем проклятия - и поигрывает пистолетом машиниста, весьма похожим на мой, то есть дедов. Двое возле него бубнят непрерывно, не отрывая глаз от текста небольших по формату, но толстых и увесистых книг, удерживаемых обеими руками.
  - Все равно сдохнешь, - внятно сказал 'ворон'. - Отдай мне тайну, и я уйду. Из уважения к учителю оставлю тебе жизнь, слово мага.
  Саня рядом задохнулся от восторга. Живой маг-злодей! И, если повезет, сестра сейчас сделает из него отличного дохлого мага-злодея... Я прямо слышала его мысли, нелепые и - поверьте мне - бесшабашно-веселые!
  - Не получишь, не по тебе это знание, - тяжело, едва различимо, шепнул старик.
  - Тогда проверим снова твою удачу, - уверенно предложил 'ворон'.
  Прицелился и выстрелил. Странное дело! Он знал, что не попадет, как знали я и сам старик... Последнему промах стрелявшего стоил немалых сил, рука задрожала еще заметнее.
  - У меня осталось два патрона, - сообщил 'ворон'. - У тебя не осталось ни капли сил. Я вижу. Значит, прострелю тебе плечо и заберу с собой. Туда, где допрашивают умеючи. Отдай, ну что ты жмешься... Мои 'пси' все равно выпотрошат тебя. Изжарят мозги.
  Мне стало страшно, точно как тогда, в тамбуре вагона. Потому что не стрелять сделалось невозможно. Возле сидящего старика озерко удачи сжалось до жалкой лужи, которая быстро сохла - то есть темнела... Я развернула тряпку и подняла обеими руками тяжеленный пистолет. Саня деловито подставил под ствол рогульку - и откуда только взял!
  Не знаю, хорош или плох этот старик. Но наши с ним цвета удачи одинаковы. То есть то, что светло для него, и мне видится светлым. А вот с 'вороном' у нас нет ничего единого, он мне противен. Он издевается над своим же учителем злобно и с явным удовольствием.
  Мои мысли прервал брат, отвесив чувствительный подзатыльник. Шепнул в ухо, требуя не дышать и целиться, совмещая метки мушки. Ага, много я в них понимаю. Зато смыслю кое-что в удаче. Повела рукой, примеряясь к её советам. Старик обалдело, иначе не сказать, уставился на свою ладонь. Потом на врага, вокруг которого темнело так явно, что не заметить нельзя, если умеешь видеть. 'Ворон' - не умел. Я закрыла глаза, чтобы зрение не мешало решиться на страшное, - и позволила рукам и удаче делать то, что следует. Грохот оглушил меня, а отдача, о которой я в свое время слышала, отбросила назад. Но руку еще цепко вело везение. Может, и не мое, а старика, даже скорее всего. Оно было достаточно хищным и опытным, оно выплевывало пулю за пулей, пока не застучали сухие щелчки - впустую...
  
  - Рена, ну ты эта... амазонка! - вспомнил слово Саня.
  Шумно вспомнил, в полный голос. Я осторожно приоткрыла один глаз. Над полянкой, высоко и чуть в стороне, плыл сизый дым. Воняло преотвратно. Удача бежала ровно, обыденно, бледненькими реденькими кудряшками облаков. Над самым носом укоризненно качалась еловая лапа.
  - Кто ж вам, дети вы непутевые, оружие дал? - возмутился голос старого мага поодаль. - Это же форменное безобразие! Так нелепо и окончательно не везет даже круглым дуракам! А я, между прочим, числюсь умным. И дипломы имею по указанному поводу, всю стенку ими заклеил, на обоях преизрядно экономлю.
  Он прошел к нам и появился в поле зрения на фоне неба, оттого выглядел огромным и солидным. Поклонился мне, лукаво щурясь и пряча смех.
  - Ректор высшего колледжа магии, Марк Юнц, - сообщил маг, подавая мне руку.
  Неудобно как-то. Я его спасла - а вот лежу, как бревно. И панически боюсь глянуть на поляну. А вдруг я их всех насмерть перебила?
  - Вот еще, - рассмеялся маг. - Живы, ничего с ними не сделалось. Вставай, хватит причитать и ныть.
  - Я что, вслух? - ужаснулась я.
  - И громко, - заверил Саня, подставляя плечо. - А сперва визжала так, что капли с веток все обсыпались. У меня уши заложило. Дедушка Марк за сердце схватился. Потом мы их связали, подлецов этих. И тут ты наконец унялась, перестала хлопать глазами и орать.
  'Подлецы' обнаружились на поляне, точно там, где так уверенно, победителями, стояли недавно. У каждого во рту торчала здоровенная еловая шишка, обсасываемая с младенческим усердием. Полагаю, выплюнуть её мешала магия - ни удерживающих веревок, ни ниток я не заметила. Руки были стянуты впереди, возле груди, в молитвенно-удивленном положении. Правое плечо 'ворона' плотно обхватывала повязка. Я в него воистину удачно попала! И не убила - и обезвредила на славу. Бывшие бубнильщики, явно маги типа 'пси', имели совершенно сходные повязки. Только у одного таковая была на правом, а у второго - на левом плече.
  - В пистолете сколько пуль? - тупо уточнила я. - Семь?
  Все трое зачмокали, облизывая шишки и явно сглатывая вместе с иглами, семечками и смолой немало занятных слов.
  - Пять, - утешил меня Саня. - Две ты всадила в книжечки. Я же говорю, амазонка. Ни единого промаха. Дедушка Марк, а мы этих типов теперь удавим или зароем живьем? Я к тому, что за лопатой бежать далековато.
  Кровожадности в характере брата нет, а вот ядовитости - предостаточно. Спросил он хорошо, с достойной случая выжидательной наивностью. Младший 'пси' поверил сразу и едва не проглотил свою шишку, даже попробовал бухнуться на колени. Замычал, разыскивая взглядом ректора.
  Собственно, именно теперь до меня дошло: ректора! Милый добрый дедушка Марк - он и есть ректор столичного колледжа. Настоящий и едва ли не самый сильный в стране маг удачи. И, возможно, именно тот человек, который выгнал из колледжа папу. Шикарные сапоги ректора, пошитые из светлой замши, совершенно противоестественно сухие и чистые, уже выдавливали влагу из кочки, на которую я тупо уставилась.
  - Стрелять тяжело, - посочувствовал мне маг. - Тем более девочке, тем более такой милой и порядочной. Но ты справилась, все живы. Хватит себя грызть! Сядь вот на пенек...
  - Съешь пирожок, - брат явно в восторге от дедушки Марка, он не каждому берется подыгрывать. - Её зовут Береника. И когда она так смотрит в одну точку, то вовсе не от страха молчит. Она что-то обдумывает про вас.
  Маг силой усадил меня на пень и пристроился рядом, на корточках. Заглянул в лицо, потормошил за плечо. Убедился в осмысленности ответных действий - моих охов и кивания. Усмехнулся и поманил брата.
  - Вы явно заводилы банды. Давайте излагайте толком, как сюда попали. По порядку, понятно?
  Саня задумчиво глянул в небо, потом на елку, на пленных и на бесподобные замшевые сапоги. Вытянул губы трубочкой, посвистел, потоптался. Честно пожал плечами - и ткнул пальцем в меня...
  - Я маленький, врать не умею, а что следует вам по-честному сказать, дедушка, еще не сообразил. Пусть Ренка отдувается. Она старшая, папа её обожает и считает умницей.
  Митя и Олег покатились со смеху, ректор кое-как сохранил остатки серьезности, кивнул и с новым интересом глянул на меня. Ну что тут скажешь? Спасибо, братик! Удружил... Я повторила путь Саниного взгляда: в небо - на елку - на сапоги. Не помогло.
  - Мы услышали выстрелы, - попробовала я самую простую идею.
  - Не годится, - посочувствовал ректор. - Вот тот гаденыш - мой ученик, имя его Дмитрий, но зваться он предпочитает Демитрусом. Он и поставил стену односторонней звуковой проницаемости. Мы паровоз слышим - а там, на путях, и выстрела из пушки на этой поляне не разберут. Давай дальше. Можешь пропустить след, вы не могли его случайно найти, мелькание одежды в ветках тоже не сойдет. Начни с того, почему ваш паровоз вообще стоит на путях. Я гнался за этими подонками так рьяно, что не тратил себя ни на какую магию, кроме прямого трассирования следа. Мой машинист сам стихийный маг с четвертого курса. И он пил эликсир двойного зрения, но наш 'Летучий рок' лежит на боку, мы не успели затормозить.
  - Плохи дела, Рена, - ехидно посочувствовал мне брат. - Судя по всему, или говори правду, или опять падай в обморок.
  Когда Саня так откровенен, вывод можно сделать один и сразу: он полагает человека однозначно хорошим. Даже, судя по тому, что охотно жмется к боку мага, - 'мировецким'... А я не могу и не умею видеть людей сразу и верить им с полуслова. Хоть плачь! Сейчас эти подлые типы перемигнутся и сообщат мне, что в обморок падать поздно: будет недостоверно смотреться...
  - Саня, бери палку поострее и гони пленных к опушке, - посоветовал маг. - Твоя банда справится с охраной опасных врагов?
  - А что им потом будет? - прищурился брат.
  - Тюрьма как минимум, но скорее каторга, - честно предположил маг. - Они пытались украсть у нас то, что могло дать повод к большой войне и стать её новым оружием. Дмитрий, бывший мой ученик, золото получал из-за границ Ликры. И за это золото он на задних лапках танцевал перед канцлером Прустом и его агентами. Меня, старого, тоже хотел к музыке пристрастить...
  Блеклые, водянисто-голубые глаза мага блеснули настоящей злостью, смешанной с застарелой болью. И мне показалось, что ему следует верить. Не может так переживать из-за ученика, предавшего колледж и страну, окончательно плохой человек. Саня думал так же. Выбрал палку и от души стукнул по шее 'ворона', вынуждая подняться с поваленного ствола и топать к размытым путям.
  Ректор обернулся ко мне, слегка улыбнулся.
  - Давай поговорим спокойно и без лишних ушей. Я не намерен передавать сведения о тебе кому-либо, хотя для меня совершенно очевидно, что ты - одна из птиц удачи, как вас зовут. Чудом не замеченная и не пойманная людьми Диваны и магической полицией. Я не намерен разрушать это чудо. И я временами далеко не в восторге от решений нашей правительницы, они бывают спонтанны и непоследовательны. Тем не менее, я учу детей магии. Это длинный разговор, и я готов объяснить свою позицию, если надо. Но все же: сперва поясни, как вы остановили поезд? Удачи для этого маловато. Удача - она вроде указателя на дороге. Ходить сама не умеет, за неё трудятся упорство и воля. Кто тебе помог? Я должен знать теперь же! Они либо хорошие люди, либо тайные агенты, тебя же подстерегающие.
  Марк Юнц смолк, устало нахохлился, Сидеть ему было неудобно и неуютно, руки опять дрожали, ректор страдал от озноба и слабости. Он нуждался в лечении и уходе - но держался и упрямо ждал моих пояснений... И я ему окончательно поверила. Встала, жестом предложила занять мой пенек и даже накинула на плечи свою вязанную кофту. Дрожал этот Марк все сильнее, короткий прилив сил, вызванный внезапным спасением, иссяк.
  - Судя по всему, меня почти убили пять с лишним лет назад, но я выжила. Спас мой нынешний папа, взял в семью и оберегает. Он проклят Вдовой, у него шрам на руке. И он никакой не агент, даже не смейте думать. Он все про меня знает. Сам велел смотреть, есть ли впереди темная удача. И остановил поезд он же.
  Марк Юнц кивнул, слабо улыбнулся сквозь новую волну дрожи, теперь уже более похожей на судорогу.
  - Имени не помнит? - тихо уточнил маг.
  - Нет. Мы все зовем его Королем.
  - Ничего себе прозвище, - заинтересовался маг и резко обернулся к кустам, вскидывая свою слабую руку.
  Кажется, в этом странном мире появился еще один человек, полагающий, что он должен опекать меня и спасать - дедушка Марк... Приятно. Прямо на душе потеплело.
  Король вынырнул на поляну, хмуро глянул на нас. Нехорошо прищурился, изучая мага от макушки до подметок. Окончательное мнение составил еще быстрее, чем Саня. Негромко рассмеялся.
  - Ренка, ты умудрилась и тут найти подмогу! Страшная штука - детская беззащитность... особенно для порядочных людей. Здравствуйте, ваше благородие господин Юнц.
  В поклоне папы чувствовалось веселое шутовство. Того и гляди, 'сударем' окликнет. У нас ведь как? В обычной жизни, как сосед и приятель - сударь, а чуть к официальности потянуло, уже господин, да еще с добавлением звания или должности.
  - Не изволите ли поиграть в паровозик и покататься на чумазой королевской шее? - продолжил шутку отец.
  Ректор хрипло и как-то неловко проглотил комок. Прокашлялся, с недоумением рассматривая Короля. Молча кивнул. Идти своими ногами - папа прав - он уже не мог. На шею отец его сажать не стал. Бережно подхватил на руки, как ребенка, и понес в сторону путей.
  - У нас в хвосте стоит под парами 'Зеленая стрела', - сообщил на ходу Король. - Изволите её забрать именем высокой магии?
  - И что, пожилому человеку нельзя уже отдохнуть одну ночку в тепле? - капризно удивился Юнц. - Кар... эээ... да как же тебя там? Король, да?
  - Вроде бы, - заинтересованно прищурился отец. - Хм-м, вам известны иные варианты моего имени? Это, кстати, не вы меня выгнали со второго курса колледжа? Подробностей не помню, но такое возможно. Или не со второго, но я учился в колледже, точно.
  - Ты ровно ничего не должен помнить, если шрам широк, - задумчиво сообщил маг. Папа тотчас остановился, прислонил мага к стволу ближнего дерева, раскрыл ладонь и показал шрам. Маг удивленно хмыкнул. - Ты разговаривать связно, и то не должен... хотя упрямство - оно порой сильнее магии. Одно скажу, чтобы не спугнуть возможное, но маловероятное: если неснимаемое проклятие сбоит, тем более нет смысла в пустом любопытстве. Столь плотно укутанное прошлое без крайней нужды не расчехлить. А колыхнула его ткань эта вот птичка Береничка... И запомни: если подобное посильно снять, то лишь ей одной.
  Отец заинтересованно шевельнул бровью и не стал задавать новых вопросов. Я слегка отстала и шла последней, суетливо сминая ткань, стараясь как можно усерднее спрятать пистолет. Почему у меня его до сих пор никто не забрал? Потому что всем по-прежнему некогда.
  По краю насыпи туда-сюда метался, ужасно хромая и поминутно хватаясь за голову, совсем молодой парень в черной кожаной куртке с наплечной нашивкой магического депо. Не иначе, машинист 'Летучего рока'. Увидев нас, он попробовал спуститься в илистую промоину, но был непочтительно изловлен за шиворот Михеем. Кстати, своевременно: нога у парня неловко подломилась, и он стал заваливаться в грязь. Помощник Короля подхватил, уволок и посадил на ступеньку вагонной лестницы, ведущей в тамбур. Загудел своим низким голосом, советуя не суетиться: худшее-то позади. Поблизости стайкой кружили Санины малыши, им один вид великолепной кожанки уже был в радость.
  - Учитель, - судорожно выдохнул парень, снова вскакивая навстречу поднимающемуся по насыпи Королю, а точнее, ректору у него на руках. - Простите, моя вина. Придавило углем, пока выбрался, пока сюда доплелся. Как в бреду, и шел я по той стороне путей... Меня мальчишки из леса вывели, без них бы и не доковылял. Стыдно. Отчисляйте, никуда я не годен.
  Марк Юнц с сомнением хмыкнул и попросил усадить его на ту же лестницу. Заинтересованно рассмотрел понурого ученика. Следом и Ваську, гордого и сияющего: он всамделишного мага спас, не хуже Сани! Потом ректор едва приметно шевельнул рукой - я заметила лишь потому, что снова блеснула удача.
  - Метки для поезда ты развесил? - мягко, но настойчиво, уточнил ректор. - Почему столь тусклые?
  - Я? - удивился обладатель куртки. Даже зажмурился от недоумения. - Тусклые?
  Впрочем, если он и был не лучшим магом, то учеником оказался вполне толковым, сообразительным и надежным. Покрутил головой, обнаружил метки - пару красных поперечных лучей, перекрывающих путь возле промоины. Я восторженно охнула. Никогда не слышала и не предполагала, что маг может совмещать талант удачи и способности 'пси'. Все вокруг поверили своим глазам! И мгновением позже стали дружно толковать о том, что метки слабые, на фоне неба тусклые, а на фоне леса и вовсе едва различимы, что молодой маг - недоучка и точно схалтурил.
  Только я-то с паровоза смотрела вперед и знаю: не было меток! Сам ректор Марк их создал, сам и поселил в сознании путейцев сомнение, извращающее память. Обошлось ему сделанное недешево. Серый сидит, в законченного старика превратился за пару минут. На коже проступила уродливая желтизна.
  - Простите, учитель, - громче и увереннее взвыл недоученный маг, осознавая отведенную ему Юнцем роль. - Виноват. Сил не хватило, надо было ярче их сделать. Я поторопился, а после меня уж засыпало углем, сознание поплыло и вот, не удержал плотность свечения... Но вы же знаете, оптика - не моя специальность.
  Блеклые глаза ректора взирали на догадливого ученика с благожелательной укоризной, и тот старался вовсю, шумно каялся, наполняя уверенностью и деталями новую память путейцев. Теперь все сознавали: лучи имелись тут уже давно, но, увы, никем кроме Короля не замеченные.
  
  От хвостовых вагонов, слаженно хрустя гравием, стали надвигаться шаги нескольких человек. Я обернулась вместе с прочими нашими - и увидела их. Шли впятером, и первым машинист, вооруженный очередным пистолетом. Видимо, сегодня такой день: решительно все с оружием... Внешность машиниста 'Стрелы' была незабываемой. Потому что так разукрашивать синяками - это Михей шепнул громким гудящим басом - может только Король. Светло-серые глаза в темно-лиловом обрамлении сплошной припухлости - зрелище яркое и памятное.
  - Ты арестован, мерзавец! - издали рявкнул обладатель безупречных синяков. - Под суд! На каторгу, если я на месте тебя не застрелю. У меня приказ! Мы...
  - Ух ты, весело-то как у вас, - слабо, но искренне, обрадовался ректор. - Прямо не хочется вмешиваться. - Кар... эээ...
  - Король, - догадался поправить отец.
  - Ага, Король, - кивнул Марк. - Как без некоторых отчисленных в колледже стало скучно, ну не могу не пожаловаться! Лешенька, мальчик мой, посмотри и поучись, как полагается бить морду. Хотя бы имей в виду, к чему следует стремиться... Почти двадцать лет в колледже нет классических синяков. Я тоскую.
  Машинист 'Стрелы' предоставил отличную возможность для изучения 'классических синяков', поскольку рассмотрел мага и замер на полушаге, с нелепо перекошенным лицом и пистолетом, нацеленным прямо в господина ректора... Осознав последний факт, машинист стал приобретать ужасающий, неравномерно-синий тон кожи.
  - Может, помрет? - понадеялся Саня, выныривая откуда-то из-под вагона и подавая ректору теплый чай с медом в здоровенной толстостенной кружке. - Дедушка Марк, вы его крепко магией душите? Так ему!
  Ректор заинтересованно глянул на своего спасителя, выпил настой и похлопал по ступеньке, приглашая моего расторопного брата сесть рядом. Обнял за плечи, не позволяя снова убежать.
  - Учитель, я пойду воспитаю этого? - предложил младший маг, восторженно рассматривая синяки. - О сигнальных лучах расскажу, зрение его проверю, о приказе растолкую... и все прочее. Когда мы отбываем?
  - Ты и подслеповатые невежды - немедленно. Доберешься до работающего телеграфа, вызовешь сюда группу 'пси'. Адресата ты знаешь, ему и сообщи, иную полицию и прочих в дело не вмешивать, - строго приказал ректор. - Я дождусь вас тут. Пострадал я, едва дышу. Опять же - пленным нужна охрана.
  - И как сильно торопиться вам на помощь? - задумался догадливый ученик.
  - Весьма усердно, укладываясь в полные сутки, - отозвался Марк Юнц.
  - Завтра к ночи ждите, - твердо обещал молодой маг, отбирая пистолет у машиниста 'Стрелы' и разворачивая его самого лицом к паровозу. - Все сделаю, как следует.
  Он ушел, толкая в спины своих новых подчиненных. Со стороны нашего 'Букашки' подошел Михаил Семенович, вежливо поклонился ректору, представился и пригласил занять гостевое купе в своем вагоне. Юнца уложили на удобные носилки, укутали в шерстяное одеяло и понесли. Ректор слабо махнул нам всем левой рукой - точнее, отмахнулся от нас, признавая, что нуждается в отдыхе. Санину ладошку он крепко сжимал правой рукой, и брат гордо прошествовал мимо взрослых, сопровождая носилки.
  Ну и пусть! Я прижалась щекой к папиному плечу. Сунула ему в руку пистолет, наконец-то избавляясь от опасной штуковины. Подумала: колледж магии должен быть неплохим местечком. Судя по всему, у ректора есть толковые ученики, а мой папа, кажется, был когда-то любимым и незабвенным. Старик так смешно каркает, глядя на него. Что бы это могло быть за имя? Карп? Фу-у, хуже Клюквы... Может, прозвище? Тогда и вовсе не угадать. Отец накрыл рукой плечи и повел меня домой.
  - Давай попробуем спокойно пообедать, - предложил он. - Потому что я полагаю, потом нас позовут в 'семерку'.
  - А чего он в Саню вцепился? - запереживала я.
  - В школу при колледже по особому распоряжению Юнца берут с девяти лет, если не ошибаюсь, - поморщился Король. - Кажется, господин ректор рассчитывает улучшить качество столичных синяков в перспективе. Рена, что мы скажем маме? - он вздохнул и виновато повел плечом. - А уж что скажет нам наша мама...
  
  Пока мама о далеких перспективах не задумывалась. Она уже подмела с пола осколки трех чашек, разбитых при торможении, разогрела обед и ждала нас, вывесив на ручку двери полотенце, выставив рядом здоровенный таз и ведерко с прохладной водой. К обеду допустила получасом позже - чистых, наряженных в свежее и праздничное. Погрозила отцу жирно блестящей ложкой.
  - Что хочешь делай, хоть ректору синяки ставь, коль ему они в радость, но мою Ренку и эту Тому переведи в наилучший пансион. Знаю я тебя, чертеняку бестолкового, для себя просить не умеешь. А надо! Глянула я и письмо, и рисуночки. Школа её - натуральное дерьмо. Девочке там плохо. Ренке будет не лучше.
  - Лена...
  - Что - Лена? - всерьез взъелась мама. - Я только правду сказала. И читать уметь не надо, чтоб понять: плакала она над письмом. Девчонок поселишь за внутреннюю окружную, не далее пятидесяти верст от столицы. Или этих новых километров, которыми велено считать уже десять лет. Все понял? Не справишься, сама займусь. Осветительное масло проверять мы горазды, а вот родное дитя пристроить к делу - не в силах.
  Мама гордо поправила волосы и едва приметно подмигнула мне. В своей победе она не сомневалась. И ей очень нравилась, мне ли не знать, безропотность Короля, принимающего к исполнению неразрешимые ни для кого более поручения. Её поручения!
  Мне стало тепло, к горлу подкатил горячий меховой шарик. Я прекрасно знаю, что здесь считаюсь родной, но все равно каждый раз тихо радуюсь праву называться дочкой Лены и Короля. Быть частью этой семьи, лучшей на свете. Несмотря на проклятие, на нищенский наш быт, бесконечную дорогу и тяжелую работу, присутствие всяких там Тонек и Алесек... Ну кому я стану задавать свои вопросы в пансионе? Я жалобно глянула на отца. Он, кажется, понял и грустно улыбнулся. Ему ведь тоже будет скучно без меня, а скоро и Саню увезет хитрюга-ректор.
  - Чай у Михаила Семеновича попьете, - предположила мама, с немалым огорчением рассматривая трещину в чашке. - Надо отца попросить, чтобы устроил в полках крепления для посуды. Надо же, любимая моя, мамой подаренная.
  Лена жалобно глянула на Короля. Склеивать трещины нельзя, в них все равно останется след темной удачи, надломившей целостность предмета, подточившей его суть. Возникнет ущерб: испортится настроение после чаепития, участятся ссоры в доме. Угостить незнакомого человека, вынести ему воду в надтреснутой чашке - это в нашей стране прямое оскорбление, никак не меньше...
  - Нет в ней ущерба, - предположила я, рассматривая чашку. - Может, показать дедушке Марку?
  - Покажи, - понадеялась мама.
  Бережно завернула чашку в чистое полотенце, передала мне - и мы с отцом пошли в седьмой вагон, каждый со своим поручением. Полагаю, мое важнее. Подумаешь, тот пансион или другой. Я дочь Короля, не пропаду, и плакать мы с незнакомой мне Томой не станем, отучу. А вот жить возле столицы... ну, ладно, могу сказать себе и шепотом: побаиваюсь. Если Юнц раскусил меня в одно мгновение, не окажутся ли излишне глазастыми и иные маги? Опять же, день за днем на одном месте, постоянно в общении с одними и теми же людьми. А ну как рассмотрят они мою излишнюю везучесть?
  - Пап, стоит ли нас переводить в столицу?
  - Малыш, ты плохо понимаешь, что такое город, - отозвался отец. - Мама у нас мудрая, она права. В убогом и малолюдном захолустье ты заметна, как единственная сортовая роза в заброшенном саду. Большой город набит людьми, там друг к другу относятся без внимания. Порой соседей по имени не знают, в лицо не опознают. Ты просто не стреляй в пансионе из пистолета, не устраивай показательных драк и не играй в карты.
  - Но, папа, я никогда...
  - Именно, - хохотнул Король. - Пока за картежным столом не замечена. Прочее же ты проделала блестяще. Даже для поезда слишком приметно, настолько, что я буду изо всех сил стараться ускорить твой отъезд к Тамаре.
  Пришлось молча кивнуть. Он прав, как всегда.
  Гостевое купе встретило нас полнейшим невниманием к самому факту нашего появления. Ректор полулежал на диване: ворох подушек за спиной, огромная медная грелка в ногах, сам укутан парой шерстяных пледов - розовый, сытый и помолодевший. Саня пристроился рядом, рассыпав по пледу свои сокровища из знаменитой банки. И вместе с новым дедушкой восторженно наблюдал за ожившим оловянным солдатиком. Тот по команде брал 'на караул', щелкал каблуками и поднимал к губам рожок. Стеклянные шарики, сверкая и испуская разноцветные лучи, крутились хороводом по пледу. На пуговице переливалась карта рельсовых путей. Свечной огарок имел на кончике фитиля негасимое синеватое холодное пламя...
  - Так мы твердо обо всем договорились? - уточнил Марк, гладя брата по кудрявой голове.
  - Слово, - веско кивнул Саня, выворачиваясь из-под руки. Он же не маленький!
  - Я тебя заранее запишу в группу, - улыбнулся ректор. - Пропуск не потеряешь?
  - А маме и говорить не надо? - возмутилась я.
  Саня глянул на предательницу-сестру исподлобья. Ничего, пусть помучается. Кто меня заложил с потрохами сегодня на поляне? 'Я маленький, её спросите...'
  - У меня же будет профессия в руках, - наповал сразил нас Саня. - Она скажет, что папа не умеет просить за детей, а родную кровь надо пристраивать к достойному делу.
  Отец согнулся пополам и кое-как нащупал диван, задыхаясь от хохота. Я застыла в нелепой позе. Ведь практически дословно, ну что тут скажешь в ответ?
  - Паразит, - ласково похвалила я его. - Иди домой, порадуй маму. Только прежде уточни у нового своего дедушки, может ли он склеить чашку.
  Я развернула полотенце и передала ректору дорогую для мамы вещь. Юнц пробежался пальцами по краю, ощупал ручку, погладил донышко.
  - Ущерба не опасаешься?
  - Вот еще! Никакой темной удачи в ней нет. Просто тормозили мы резко.
  - Все верно, - согласился он, усердно потер трещину ногтем, словно старался её сколупнуть. И точно - хрустнула, скрипнула и исчезла.
  - Спасибо.
  - Заодно заклял на неразбиваемость, - великодушно сообщил Марк Юнц.
  И я окончательно уверовала: он очень хороший человек. Разве плохой с его-то возможностями и званием станет вообще и тем более теперь, в крайнем утомлении, тратить силы на старую чашку, солдатиков и пуговицы? А еще рисковать своим положением, спасая наш ремпоезд от внезапного нашествия полиции, да еще не обычной, а самой опасной, с магами и дознавателями. Можно не сомневаться: сегодня никто не будет спать в ночь. Михей уже теперь обходит вагоны и безжалостно собирает все 'нелегальное', требует разыскать паспорта и разъясняет, кому и что следует говорить. Ищет убежище для недавно принятых людей со сложным прошлым и тех, кого могут отослать после проверки по разоренным неурожаем голодным селам. Михаил Семенович просматривает документы и уточняет отчеты, дед и мастер-ремонтник сверяют записи по обслуживанию паровоза - и так далее. Отец выйдет из этого купе и тоже присоединится к сосредоточенной и несуетливой спешке. Маг дал нам много времени - целые сутки, а то и более. Настоящее чудо!
  Саня быстро и ловко собрал пуговицы, огарок, солдатиков и прочие мелочи. Сунул коробку отцу, доверяя ему переноску этой ценности. Завернул чашку в полотенце, поблагодарил мага. Искренне, коротко и по существу рассказал о судьбе и пользе чашки, нашей единственной материальной памяти о бабушке. Еще раз пообещал непременно прибыть в школу, попрощался - и ушел, удерживая чашку обеими руками.
  - Ка... Король, - преодолел привычку к иному прозвищу ректор, глядя на отца. - Девочку надо немедленно удалять из поезда. Немедленно! Расследования не избежать, я лишь отсрочил его. Общаться с магами ей ни к чему, с их тайной полицией - тем более. Идеи есть?
  - Пансион. Мы собрались отослать Рену в Синильский уезд, в компаньонки к дочери Михаила Семеновича.
  - Не годится, там климат ужасающий, засуха, только что началась эпидемия тифа... а сверх того, совершенно нет нормальных заведений, - поморщился ректор. - Завтра вернется мой малыш Лешка. Береника пусть до того соберет вещи и будет готова. Дам письмо, он проводит, там заберет вторую девочку и вернет обеих куда следует. Место надежное, директрису я знаю с юности, она совершенно замечательный человек. Опять же, столица рядом, если что - и сам пригляжу. Пока же девочки покатаются на красивом богатом поезде месяц-другой, чтобы и не разыскать их - и путешествие вроде не бегство, а исполнение моей благодарности.
   Юнц подмигнул мне и снова глянул на Короля с той же странной тоской, что при первой встрече. Нахохлился, выше натянул плед, к самой шее.
  - А вот ты... ты влип! Судьба твоя здесь, но удача запропала. Найдется - обрадуешься ли? Смотри, не потеряй семью, вернув память целиком. Неравноценная будет замена, один твой Саня чего стоит!
  - От удачи, если она судьбе помеха, отвернуться не трудно, - отмахнулся отец. - У нас в семье, как вы заметили, ущерба никто не опасается.
  - Верно. Иди, Король. Я устал чудовищно. Если засну, не очнусь ранее завтрашнего обеденного времени. А ведь у меня еще осталось невыполненное обязательство перед Береникой. Я задолжал ей целую жизнь, представляешь?
  Папа кивнул, погладил крышку коробки и встал. Задумчиво оглянулся на мага, явно пытаясь вспомнить хоть что-то, связанное с этим человеком, с прошлым вообще. Кажется, не удалось, он отвернулся и покинул купе. Ректор столичного колледжа некоторое время молчал, глядя на закрывшуюся дверь, и глаза его блестели подозрительно влажно.
  - Он вам, случайно, не родной? - испугалась я.
  - По крови - нет... - вздохнул Марк Юнц. - Но ведь и ты не родная Королю, много ли от этого меняется? Таких учеников у меня более не было. И не будет, наверное, разве что Саня. Спрашивай, птица. Я создал заклинание тишины, нас невозможно подслушать. Все что угодно спрашивай, иного времени не появится. А уж после, завтра, я тебе расскажу одну сказку. Точнее, быль. Просто никто и сам толком не знает, насколько правдивую версию прошлого он излагает... Чем больше времени утекает, тем глубже дно и тем сложнее рассмотреть его рельеф, скрытый тенями забвения и илом лжи.
  Я благодарно кивнула. Спрашивать все, что угодно! Вот счастье привалило... И главное - у меня огромное множество вопросов. Я посмотрела на мага, и большая часть любопытства испарилась. Я же не агент тайной полиции, чтобы пытать человека. Он едва сидит, глаза сами закрываются, кожа снова пожелтела и сморщилась...
  - Как мне не стать добычей магов?
  - Пока ты не вмешиваешься в удачу активно, им тебя и не видно, - задумался Марк. - Оттого вас проще заметить детьми. Вы желаете несбыточного и ни в чем себе не отказываете. Изучай тени и свет удачи, но не пробуй их перемещать. А уж если выбора не станет, учти вот что: на магистральных рельсах ты - невидимка. Здесь текут столь могучие реки удач и неудач, здесь так плотно сплетаются нити судеб разных людей, здесь происходит столько событий, что вычислить тебя фактически невозможно. По крайней мере не получится обнаружить воздействие сразу и точно указать место. Да и установить личность по слепку следов магии едва ли возможно.
  - Как мне стать тем, чем я должна стать? И вообще...
  - Девочка, это и есть самая большая тайна магии удачи, - устало улыбнулся ректор. - Та, о ключе к раскрытию которой спрашивал Дмитрий.
  Марк Юнц покосился на пузатый фарфоровый чайник. Я торопливо налила заварку, густо сдобрила медом, перемешала и подала ему. Придержала, помогая пить, не поднимаясь с подушек. Он благодарно кивнул и тихо, едва слышно, рассмеялся. Поманил пальцем.
  - Нет ключа, - шепнул он. - Такого, какой он себе представляет. Потому что нет теперь во всем мире ни единого настоящего, состоявшегося высшего мага.
  - Удачи?
  - Да что ты, - скривился ректор. - Глупости все это! Личная, карманная удача - она как пламя, к которому летят жалкие мотыльки. Одни всю жизнь танцуют на безопасном расстоянии, не ведая красоты света. Иные сжигают крылья, не понимая сути света. Настоящая птица удачи не для себя приманивает везение. Она освещает путь жизни и помогает вовремя обогнуть здоровенные опасные промоины. В большую войну не увязнуть. К неурожаю загодя запасы скопить. Много всего. Птица видит свет и тьму - сверху, с высоты полета, а высший маг с её ведома их слегка шевелит. Я не знаю, как тебе учиться и чему. Полагаю, твой папа в этом больше понимает, он ведь уже научил тебя многому.
  Приятно слышать, что Короля так ценят и уважают. И что я сама признана не совсем безнадежной. Ректор зевнул, усердно потер щеки - и снова зевнул.
  - Вы еще обещали сказать, почему служите Вдове, - напомнила я.
  - Я не Вдове служу, а Ликре, - возмутился Марк. - Только ей! Да, по происхождению я арий, что нетрудно понять по имени, но мой род живет тут уже два века, мы вросли в эту землю корнями и считаем её родиной. Без магов Ликра погибнет. Думаешь, Арья, из которой происходят мои предки, не готова нас уничтожить? И не одна она! Мир жесток. Магия на сегодня - основа паритета. Знаешь такое слово?
  - Знаю. Как полагает мой брат, паритет - это когда у обоих драчунов заранее носы чешутся, и потому кулаки не спешат сжиматься.
  'Дедушка Марк' немедленно впал в умиление от образованности своего новоявленного 'внука'. Даже ненадолго проснулся, оживился, захихикал и закивал. Снова зевнул.
  - Я учу магов для нашей Ликры. И очень надеюсь, что однажды воспитаю настоящего высшего, а он найдет свою птицу. Тогда Вдова обретет покой, а мы ощутим интересные и трудные перемены в своей жизни.
  - Почему она позволяет вам быть ректором, вы ведь не особенно скрываете...
  - А знаешь, как становятся ректорами уже восемьдесят лет? - снова оживился Марк.
  Я усердно замотала головой - откуда бы мне эдакое знать? Он довольно улыбнулся и рассказал. Точнее, заснул достаточно быстро, но я успела понять смысл странного обычая. И всю дорогу домой пыталась представить себе его в действии.
  
  Оказывается, первым ректором высшего колледжа и создателем самой системы нынешнего магического образования Ликры, наиболее полного и результативного - так сказал Марк - среди всех аналогичных в разных странах, был некий господин Фридрих фон Гесс. Сын последнего из великих магов нашего мира, весьма некстати умершего за два года до прихода к власти Вдовы. Нет, никакого покушения или иных происков - ему было сто двенадцать, весьма почтенный возраст по любому счету, даже магическому. Сын унаследовал многие способности и тайны своего великого отца. И, пользуясь этим, 'проклял' созданный собственными усилиями колледж, когда его изгнали в ссылку по указанию новой власти. Лет десять никто и не догадывался о наличии проклятия, пока был жив Фридрих. Он умер в возрасте девяноста семи лет, мирно и благопристойно, в окружении потомков. Был похоронен на тихом сельском кладбище.
  Через сорок дней после смерти призрак почившего господина ректора с шумом и помпой, сразу после заката солнца, въехал в кабинет нового ректора... И стал во всех делах 'помогать' преемнику. Громко давать советы. Править приказы и экзаменационные ведомости. Проверять порядок в студенческом общежитии, изымать из библиотеки и портить бесполезные книги - и так далее. По словам Марка Юнца, упорства живого ректора в борьбе с покойным хватило на две недели. У его заместителя еще не десять дней. Прочие держались не лучше и не дольше. Год колледж лихорадило, его дважды переводили в новые здания, но призрак с неизменным успехом вселялся в свежеотремонтированный начальственный кабинет прежде живого его владельца.
  С тех пор ректором становится только тот, кто выдерживает экзамен у Фридриха фон Гесса. И никакие происки дворцовых магов удачи, приближенных к Вдове, вкупе с её собственным талантом и усилиями иных специалистов не могут изменить правила. Покойный ректор вне любых рамок и правил... Я представила себе этого восхитительного призрака - и рассмеялась. По словам Марка Юнца, господин фон Гесс обычно на вид сед, невысок, подвижен и весьма общителен. Любит обсуждать и наблюдать попойки, проказы и драки. Бессовестно подсказывает студентам, которых считает толковыми. Сводит с ума угрозами разоблачения агентов, присылаемых разными ведомствами для пригляда за опасным колледжем...
  Я все еще улыбалась, толкая дверь нашей комнаты. Папа заметил, подмигнул в ответ. И снова вернулся к изучению бумаг. Рядом вздыхал Михей. Еще бы! За ночь надо привести запасы и записи о них в полное соответствие. Пришлось молча юркнуть за шторку, в свой закуток. Саня уже спал: такой день! Я и сама чувствовала, что валюсь с ног. Закрыла глаза и - взлетела в сон, как обычно. А чему удивляться? Я ведь, оказывается, птица...
  
  
  Глава 3. Два цвета удачи Короля
  'Дарование удачи всякому страждущему без крайней в том потребности и детального рассмотрения запроса есть смертный грех для мага. Сравним он лишь с приучением слабого и безвольного существа к питию водки. Впрочем, и сильных людей отрава зеленого змия и яд незаслуженного успеха способны свести до состояния ничтожнейшего.'
  Марк Юнц, ректор высшего столичного магического колледжа Ликры
  
  - Саня, домой! - звонкий Ленкин голос далеко разнесся по кустистой лощине, укутанной от материнского взгляда розовым вечерним туманом.
  Осень уже устала гадать на удачу в погоде, обрывая листья один за одним. Сухие, хрустящие листья. Удача - штука странная. Неоднозначная, оттого, наверное, и гадание получается столь длительным и ненадежным. Дождей нет, для путейцев это хорошо. Длинная плеть рельсов в низине изрядно попорчена временем. Работы много, и вести её под ледяным ноябрьским ливнем, переходящим в снегопад, трудно и даже мучительно.
  А каково селянам? Хлеб толком не налился, колоски без влаги остались тощими и низкими, яровые во всем Краснохолмском уезде нехороши. Теперь гибнет в сухой земле озимь... После единственного дождика пошла было в рост - и надорвалась, зачахла, сгорбилась. Вдвойне ужасно то, что рядом, на другой стороне насыпи, в нескольких верстах, замокает белолесский овес. Уже и магов звали, и телеграмму в столицу отправляли - нет ответа и нет избавления от напасти с погодой. Удача густа дважды, и оба раза тон её темен, так вздыхают селяне.
  Саня взбежал по насыпи, напоследок махнул рукой Олегу, зазывая в гости на вечер, и побрел домой, шаркая подметками по гравию. Приятный звук, отчетливый. К тому же так можно двигаться гораздо медленнее. А домой идти не хочется, там лежат толстенные книги, убивающие одним своим видом. Кто мог предположить полгода назад, чем обернется доброта дедушки Марка? Да все тем же - спорной удачей, полосатой! Что бело для колледжа и полезно для будущего, то черно своей изнанкой. Каждодневным трудом. Думал ли он, что придется бороться с нелюбимой математикой? Да ладно бы одна она! Привык, даже нашел интересной - отец помог. Так с лета стало еще хуже: ректор прислал новые учебники и программу занятий. Он, видите ли, полагает, что настоящий маг обязан знать основы медицины и психологии. Так эти 'основы' весят килограммов семь! Спасибо Олегу, не предал и не бросил друга. Ловит несчастных лягушек и сам их режет вместе с приятелем. Ему даже нравится. Он наспех пролистал самую тоненькую книжку и пришел к выводу, что его отца, погибшего под осыпью гравия, можно было спасти. Если бы в поезде имелся настоящий врач, само собой. Теперь Олег убежден: будет. Для людей это жизнь. А вот лягушкам - смерть...
  - Уроки сделал? - уточнила мать, указывая на полотенце. - Ведь вижу: не сделал.
  - Я сейчас займусь.
  - Саня, тебе уже восемь, - строго и серьезно сказала Лена. - Ты дал господину Юнцу слово, даже не спросив моего мнения. И что, твое слово на поверку - пустой звук?
  Лена заинтересованно изучила виновато склоненную макушку. Улыбнулась, добавила полполовника борща в большую тарелку. Жаль ведь пацана. Из кожи вон лезет, чтобы выучиться и поступить в настоящий столичный колледж. Ей ли не знать: сын высчитал еще в начале лета, едва получил первые книги, что должен сдать экзамены исключительно на 'отлично'. Тогда ему выделят стипендию, которой хватит на оплату пробного семестра для Олега в школе при медицинском колледже. Иных возможностей стать врачом у мальчика нет и не появится никогда. Вот и возвращаются оба домой засветло, ограничивая себя в играх. И с утра сидят, и после обеда. Более того, к Королю на ремонтный участок ходят редко, только по необходимости.
  - Как Ренка? - спросил Саня, закончив до блеска чистить хлебом опустошенную тарелку. - Нет писем?
  - Ты же знаешь, почта будет в конце недели и никак не раньше, - грустно отозвалась Лена.
  За полгода она так и не смогла привыкнуть к отсутствию дочери. Временами потерянно озиралась, словно надеялась разглядеть знакомую тоненькую фигурку. Путалась и ставила на стол лишнюю чашку...
  Скрипнула дверь вагона, по коридору медленно и неуверенно прошаркали сапоги Корнея. Машинист шагнул в свою комнату, молча миновал стол и улегся на лавку, отвернувшись лицом к стенке. Тяжело вздохнул, повозился, скорчился поплотнее - и затих. Лена тревожно посмотрела на отца, достала покрывало, накинула на его ноги, села рядом.
  - Неможется тебе? Ноги крутит, дождей ждать? - спросила Лена, осторожно гладя отца по плечу. - Или опять желудок жжет?
  - Нечего меня жалеть, - буркнул Корней. - Сдохну - одним паразитом на свете меньше станет. Он кашляет, а у меня ребра ноют. Я-то думал: жилы порвем, вдвое скорее срока пути после магических безобразий восстановим, так Михаилу Семеновичу зачтется, в жизнь пойдет... Так они вона - дешево отделались. А почему? Да потому, что я зачернил ему всю удачу.
  Корней натянул покрывало так, чтобы оказаться под ним с головой. Саня испуганно вынырнул из детского закута, глянул на мать: о чем речь? После памятного спасения мага удачи, достойного господина Юнца, месяц возле состава крутились странные люди. Что-то изучали, проверяли, по десять раз прочесывали лес и зарисовывали промоину, близ которой состав и стоял, постепенно приводя в порядок путь и продвигаясь по нему на запад. Наконец, в разгар лета, Михаил Семенович получил толстый конверт, доставленный вестовым из столицы. Его долговое дело пересмотрели, обвинения сняли и даже постановили в полном объеме выплатить жалование за последние три года службы. Небывало щедрая благодарность, и все ощущали за ней руку мага Юнца.
  - Тятя, - жалобно вздохнула Лена, переходя на самый ласковый тон. - Вы не рвите себе сердце. Я знаю, вы за нашего начпоезда самого ректора Юнца просили, в чем тут чернота и злой умысел? Опять же, Михаил Семенович рад, к пользе пошла просьба.
  - Точно, зови батьку на 'вы', как чужого, - то ли попрекнул, то ли посоветовал Корней.
  Хотя знал: так Лена его обычно именует, стараясь выказать уважение и порадовать - в традиции юга, откуда происходит её мама. Дед завозился, сбрасывая покрывало, запутался в нем и расстроился окончательно. Дождавшись, пока дочь поможет сесть и уберет ткань, тяжело махнул рукой. Было видно, что губы его жалко дрожат.
  - Донос я написал в зиму, - едва слышно выговорил Корней, глядя на свои руки, мнущие кисет с табаком. - Спьяну, со зла... Все надеялся, что он затеряется, что не заметят и не рассмотрят. А они - рассмотрели! Прибыли только что. Курьерская паровая дрезина из самого главного управления. Там, на путях стоит, в мой паровоз только что не упирается. Три эдаких лощеных столичных хлыща вышли, ни слова никому не молвили, и в 'семерку' - шасть! При них пакет...
  Корней прижал руки к животу и сложился пополам, упираясь лицом в колени - словно от боли прятался. Лена охнула, схватила чашку, наполнила тепловатым старым отваром трав, упала рядом с отцом на колени.
  - Ты отхлебни глоточек, полегчает. А я, дуреха, все гадаю, отчего у тебя язва так расшалилась. Пей, не скрипи зубами. Ну какой из тебя доносчик, прекрати себя корить! Обойдется. Может, они по хорошему поводу, положительному.
  - Со светлой удачей в ночь не суются на порог, - безнадежно замотал головой машинист. Кое-как выпил пару глотков и вздохнул чуть свободнее.
  - Я Рене говорил про твое письмо, - тихо признался Саня. - Дед, она у нас такая... она непременно всю удачу повернула к светлому. Вот увидишь. И вообще: дядя Миша на хорошем счету, такого одним письмом не перевернуть. Он и работать умеет, и с людьми ладит. Ты ляг, а я сбегаю, возле 'семерки' покручусь и важное подслушаю.
  Корней не успел ответить. По дощатому полу от ведущих в вагон сходен загремели сапоги - сразу несколько человек уверенной поступью и двинулись к дверям комнатки Короля. Первым в проеме появился Михаил Семенович. Охнул, посторонился, пропуская важного человека в светлом кителе, с золотой нашивкой фельд-курьера.
  - Вот он и есть Корней Семенович, - сообщил начпоезда, указывая на деда. - Приболел, язва у него. Однако и теперь, как видите, паровоз в полной готовности и исправен, все штатно. Вы уж, очень прошу, еще раз при нем зачтите, хотя бы суть, коротко. Пусть порадуется.
  Фельд-курьер, рослый благообразный мужчина с военной выправкой и модной короткой щеткой бородки на скулах, охотно кивнул. Щелкнул язычком глянцевой папки, великолепно ловким жестом извлек бумагу и стал читать звучным голосом - низким и торжественным.
  
  '... рассмотрев же совокупность сего письма, полученного нами весьма своевременно, и итогов работы по авральному ремонту путей на дуговой связке Краснохолмье-Шабричи, смогли прийти к следующим ниже выводам. А именно: признать работу ремпоезда налаженной чрезвычайно успешно, инженерные расчеты исполненными без всяческих погрешностей. Сроки же оных работ оценить, как исключительно скорые, сие при малом расходе материала, его грамотном подвозе и надлежащей проверке качества. Сверх того, ровность пути и профиль его хороши исключительно.
  Учтя указание машиниста Суровкина на состояние здоровья господина Донова и нашу сугубую потребность в инженерных кадрах на южной нитке пути, развиваемой теперь повышенными темпами, предложить указанному инженеру место начальника ремонтного подразделения дороги...'
  
  Курьер убрал листок в папку. Снова звучно щелкнул её корочками, улыбнулся весьма по-свойски, без казенной холодности. И вопросительно глянул на начпоезда.
  - Довольно ли? А то витиеватый слог, там на полночи чтения.
  - На полночи мы иное дело найдем, - бодро пообещал Михаил Семенович, пробираясь к своему машинисту мимо стола. Сел рядом с Корнеем на лавку. - Как твоя язва? Помешает праздновать? Стол-то уже накрыт, я бы тебе дела сразу передал. До весны далеко, а в зиму всем не до нас... не до вас. Пока поработаешь замначпоезда.
  Корней потрясенно закашлялся, мотая головой и с присвистом вдыхая воздух. Если бы не поперхнулся, все в комнате разобрали бы, а не один Саня: дед шептал, что кроме Ренки некому эдакую беду перевести в благо. И спасибо ей говорил, смахивая с глаз слезинки. Но - удача не подвела - не расслышали опасных для Береники слов. Слезы же сочли нормальной реакцией старика, растроганного успехом своих хлопот. Лена быстро принесла парадную куртку машиниста и накинула отцу на плечи. Михаил Семенович бережно поддержал под левый локоть, помог встать. Фельд-курьер приобнял за правое плечо - и Корнея увели на праздник.
  
  Поздним осенним утром, под нахмуренным серым небом, готовым в один день превратить затянувшуюся золотую осень в серое предзимье, паровая дрезина дала длинный гудок, прощаясь с 'Букашкой'. И увезла смущенного эдакой невозможной спешкой Михаила Семеновича в столицу, для ознакомления с обязанностями и оформления перевода на юг. На новом месте ему предполагалось передать в подчинение три ремпоезда и дополнительное новое оборудование для укладки путей. Там, на юге, как успел пояснить курьер, совсем подобревший с соленых груздей и клюквенной наливки, особенно важно начальником поставить человека совершенно порядочного и лишенного склонности к воровству.
  Слегка пьяный от наливки и еще более - от своей невозможной, шальной удачи с переиначенным доносом, дед Корней стоял на рельсе и махал вслед. Многие стояли. Саня забрался на верхние мостки паровоза. Король обнимал Ленку за плечи и громко, развлекая народ, обещал ей слушаться во всем деда, который теперь явный глава семьи и большой начальник. Кочегар Саша обиженно мял кепку и невнятно ругался. Где еще найдется такой славный начпоезда, как Семеныч? И как можно было с ним отправлять Михея, без него ведь совсем станет тоскливо...
  - Нельзя было не отправлять, - твердо заверил Корней на правах нового начальника, хотя всего лишь повторял слова Короля, сказанные ночью самому Михею. - Люди на юге попадаются недобрые, а ну возьмутся нашего Семеныча изводить? Тут ему никто лучше Михея не посодействует. Опять же, надежное тому досталось место и хлебное: распорядителем при большом начальнике.
  - Согнется здоровяк над бумажками, - хихикнул женский голос от края насыпи. - Исчахнет.
  - У него Васька растет, освоит грамоту сполна и поможет отцу, - отозвался Корней. Обернулся к пестрому собранию. - Ну, чего встали? Я теперь туточки главный. И я пока не сказывал, что сей день мы не работаем, а праздник устраиваем.
  - А мы догадливые, - буркнул кто-то из мужиков, улыбаясь.
  - Тогда вон, к Королю стройтесь, он вам даст указания, - велел Корней, глядя на зятя сверху вниз, начальственно, но без прежней желчной обиды. - Он ведь у нас ремонтной бригадой правит.
  
  И покатилась жизнь по тем же путям северной ветки железной дороги не хуже прежнего. Упал снег, ударили морозы, делая движение на магистрали более редким. Ремонты стали спокойными, неспешными. И оттого, что трудно работать в зиму, и потому, что время есть, 'окна' в расписании велики. А чаще всего получается вовсе вывести из общей схемы движения участок пути на полный срок его восстановления, сохраняя движение по второй нитке общей насыпи. Для Корнея работа замначпоезда была тяжела, но ему помогала запасливость склонного мыслить на перспективу Михаила Семеновича, заготовившего планы на сезон. Еще бывший начпоезда передал Королю свои записи и расчеты по прежним ремонтам - типовым, как он сказал. Разбирая их, дед Корней наконец-то научился без ехидства и обиды общаться с Королем и сполна оценил его цепкий ум. Поверил, что зять вовсе не мечтает загрести себе все почести, а его насмешливая манера - не в обиду и без затаенной злобы. И лихость его не так сильно похожа на воровскую, как казалось прежде.
  'Букашка' пыхтел, выдыхал пар то в снежно-серое небо, плотно укутанное тучами, то в голубое сияние морозного дня. Сверкал начищенной медью отделки под белым холодным солнцем - и тащил поезд на север, до самого конца длинного участка. Затем, после перецепки и загрузки материалами на большой станции, назад, на юг, тем ускоряя для своих пассажиров приход весны.
  Когда синева неба обрела легкость и глубину, а солнышко разогрелось и наловчилось взбегать все выше на небосвод, пришло первое тепло. Растопило сугробы, помогло наполнить любимую Ленину чашечку, используемую в качестве вазы, свежими подснежниками. Король усердно набирал самые красивые - белые мелкие, крупные пушистые синие с золотистыми бархатными тычинками, нежные и трогательные бледно-розовые. Лесная зелень густела и наполняла воздух совсем уже летним уверенным шумом. Пришло время сменить подснежники на ландыши. Вечером они особенно густо и сладко пахли, наполняя тихой радостью уюта всю комнату.
  - Пансион у нас замечательный, хоть и строгий. За ворота выпускают только в выходные, и то днем, на оговоренное время и не поодиночке, - Лена упрямо читала письмо от дочери сама, желая получать столь важные слова напрямую, вместе с настроением, водившим руку и оставившим след, пусть малый, в почерке и стиле. - Моя подружка Тома - чудо, она с виду хрупкая и по здоровью слабенькая, но человек в душе толковый, неломучий.
  - Какой человек? - восхитился странному слову Саня, охотно откладывая учебник и украдкой поглаживая великолепное вечное перо, присланное сестрой.
  - Вроде ивы, - отозвалась Лена, для верности подчеркнув ногтем место на листке, чтобы не потерять его. И продолжила чтение: - Гнется, но не теряет веры в хорошее и не боится бед. С ней легко. Устала я за зиму с обучением, так и скажите Сане: не меньше, чем он. Нагоняла группу, зато с осени смогу посещать занятия уже вместе с Томой. Мы теперь до смешного богатые, дядя Миша шлет нам деньги, и мы их смело тратим. Я сверх того пристрастилась к одной весьма занятной игре, которую мне папа не запрещал и даже наставница наша против неё не возражает. И, как выяснилось, игра к тому же выгодная.
  - Ну почему я не запретил ей любых игр вместе с картами? - притворно ужаснулся Король, заглядывая через плечо жены в текст и норовя поскорее его пробежать глазами до конца.
  Получил за нетерпение по носу, ойкнул и сел рядом с Корнеем. Дед сиял, сентиментально вздыхал и крутил в руках великолепную серебряную табакерку, присланную ему в подарок. Отделанную чернью и чеканкой, с плотной чуть выпуклой крышкой, небольшую и очень удобную. Нюхать табак он не особенно любил, но в крайних обстоятельствах, когда нет кисета и все запасы подошли к концу, табакерка - настоящее спасение! Корней повторил указанную мысль вслух уже по крайней мере трижды. Торжественно уложил сокровище в нагрудный карман, похлопал по ткани... и тотчас вытащил вещицу снова, чтобы еще разок рассмотреть.
  - Хотела всем настоящие подарки присмотреть, - читала далее Лена, - но толковых сразу не отыскалось. Потому отсылаю пока такие. Пап, сало в столице ужасное, ничуть не идет в сравнение с сельским. Может, вы там купите кусочек к холодам поближе и мне перешлете?
  Лена охнула, опустила руки с бумагой и обернулась к мужу. Вид у неё стал до смешного несчастный.
  - Их плохо кормят! - заподозрила беду дочери Ленка и побледнела так, как могут лишь рыжие - до синеватого оттенка. - Она похудеет, и так ведь вроде прутика, ну что останется? Одни глаза...
  Король сочувственно кивнул и попробовал ловко утянуть письмо из ослабевших пальцев, но немедленно получил по руке. Снова притих и даже взялся глядеть в стенку и насвистывать, изображая полное безразличие к чтению. Ему дочь прислала карманный хронометр, вещь весьма полезную для столь ответственного работника - начальника ремонтной бригады...
  - Кормят нас хорошо, - Лена прочла и заулыбалась, постепенно розовея и успокоено вздыхая. - Сытно. Только не умеют они варить борщ, как мама. И в пельменях ничего не понимают, и в сырниках.
  Дальше Лена читала молча, все более мрачнея. Король нахмурился, беззвучно скользнул к столу и заглянул-таки через плечо.
  - Не приедет летом, - коротко сообщил он содержание недочитанной части письма. - Не может свою дорогую Тому одну отпустить к Михаилу Семеновичу. О, Лен, смотри: этот резвый маг-недоучка Алексей опять едет с ними. Как полагаешь, он по просьбе Юнца старается или сам проявил инициативу?
  - Приехал бы сюда, я бы ему показала инициативу, - тихо пообещала Лена. - Девочке и пятнадцати лет не исполнилось. Ей в куклы играть следует.
  Король рассмеялся. Невинная шутка удалась: напрасно оклеветанный молодой маг далеко и не пострадает, а долгожданное письмо - рядом. Когда Лена сердится и переживает, она начинает трогать воротник и поправлять волосы, плотно свитые в кудри самой природой. То есть оставляет ненадолго без присмотра послание от дочери, облегчая кражу. Король завладел текстом и взялся читать его заново, громко и с выражением: все равно соседи слушают, это ведь общая радость - почта. В комнату постучал Саша, новый помощник Короля. Пришли и остальные. Лена быстро расставила кружки, уместила на середине стола большой бумажный пакет со столичными конфетами, выложила несколько открыток. Отобрала у Сани книгу и выдала ему взамен чистый лист бумаги.
  - Проверишь заодно новое перо, - предложила она. - Пиши ответ.
  Чай, присланный Береникой, пробовали и хвалили. В текст ответа каждый старался добавить хоть пару слов от себя. И праздник был замечательно теплым. Лишь одно омрачало его, делая радость несколько натянутой.
  В толстом буром конверте с большой печатью прямо сегодня, с прочей почтой, добралась до поезда официальная новость. Скоро прибудет сюда инженер, некий Фрол Кузьмич Сушков. В поезде о нем прежде никто не слышал, поскольку он не с этой ветки путей. Все ждали перемен, и никто всерьез не рассчитывал, что сложатся они к лучшему. Корней вполне разумно предполагал: человек едет с доходного западного направления на север не по причине повышения. Король хмурился и того тревожнее: пятьдесят три года новому начальнику - и написано, что прибудет без семьи. Странно. Да и чутье не особо тепло отзывается на новость. Уж если по чести признать, оно остро и уверенно ждет беды... Лена поправляла кофту и думала с тоской, что с новым человеком её мужу весьма вероятно будет сложно сработаться. Не каждый начпоезда поймет, как много дано Королю, какой он порядочный и толковый работник и какова польза от его ума. Вдруг увидит лишь шрам проклятого? Начнет донимать расспросами, отстранит от дела... Ей-то что, не за должность полюбила, вовсе полуживого в дом приняла. А Королю будет больно и тяжело, он деятельный, хочет жить полной жизнью, приносить пользу. Опять же, могут начаться пьянки, искорененные в последние пять лет силами Короля и начпоезда. Да и воровство, и прочая грязь, сопровождающая быт ремпоезда, если за ним не приглядывать умно и внимательно.
  Отгоняя тяжелые сомнения, Лена взяла в руки узкую коробочку из плотной прессованной бумаги: подарок дочери ей, еще не изученный. По всей боковине золотом вытеснена узорная витая надпись: 'кухонная магическая палочка'. О подобной вещице в поезде никто и не слышал! Лена еще раз неуверенно погладила бумагу и оглянулась на мужа.
  - А она не опасная?
  - Саню спроси, - развеселился Король. - Он ведь у нас самый настоящий начинающий маг. Механизм работы бытовых стихийных заклинаний должен уже в общих чертах знать. Теоретически.
  Не ожидая нового к себе обращения, Саня бережно отложил недописанное письмо и принял у мамы из рук коробочку. Раскрыл, извлек тонкую медную палочку, похожую на вечное перо. С одного конца острую и круглую, как веретено. На другом сплющенную широким хвостиком, украшенную литым вензелем 'АБ' с тремя золотистыми круглыми бусинами. Саня вытряхнул на ладонь свернутую трубкой пергаментную бумагу с инструкцией. Быстро пробежал глазами слегка смазанный - зато в две краски, по-богатому - оттиск текста.
  - Мам, это универсальное чистящее средство, - уверенно определил начинающий маг. - Весьма дорогая и полезная вещь. Сильное заклинание, раздел в специализации 'алхимия' на четвертом курсе высшего колледжа преподают, как я понимаю. Если не позже: оно не разовое, перезаряжаемое. Надо использовать и потом выкладывать на солнечное место на три-четыре часа.
  - А как использовать, ты забыл рассказать, - вздохнула Лена, гордо поправляя кудрявые волосы 'мага'.
  - Я покажу, - прищурился Саня, ничуть не утративший привычку копировать поведение отца.
  Прошел к печке, достал из угла еще не отчищенную сковороду. Коротко буркнул: палочка работает на поверхностях малой и средней площади, большую кастрюлю общей кухни, готовящей для бригады отца, 'не потянет'. Добавил, что важно прицелиться и указать острием по возможности точно в центр круга донышка, наклонив посуду и подставив емкость. Проделал все перечисленное и коснулся сковороды узким медным наконечником, одновременно нажав пальцем на одну из бусин в вензеле. Все собравшиеся за столом расслышали отчетливые хруст и шипение. И увидели, как нагар, корочки каши и масло сбегают в подставленную емкость, оставляя посуду неправдоподобно чистой...
  Лена охнула, недоверчиво потерла пальцем переданную сыном сковородку. Лоснящуюся, чуть маслянистую, словно её смазали после чистки, выглядящую лучше новой! И сама Лена засветилась счастливой улыбкой.
  - Умеет Рена выбрать подарок, - гордо признала Лена, пытаясь рассмотреть свое отражение в любимой сковороде, как будто в темном ноздреватом чугуне можно обнаружить зеркало. - Часа два каторжного труда... или одно касание палочкой. Неужто их на севере не продают? Я никогда подобного не видела.
  - Их нигде не продают, - отозвался Король, очередной раз выдавая свою способность знать все. - Их заказывают штучно у дипломированных магов, поскольку это блажь, а не великая польза для страны, то производится бытовая предметная магия исключительно по знакомству. Какой там радиус действия, Саня?
  - Тридцать сантиметров.
  - Минимум пятьдесят золотых рублей за однозарядную, в простейшем исполнении, - задумчиво предположил Король, порывшись в своей странной памяти. И переждав, пока жена прекратить охать и вздыхать, пораженная непомерной ценой, добавил: - Если учесть, что билет на поезд отсюда до столицы обойдется в пять рублей, а Корней получает девять в месяц, правда, без премиальных... Все больше хочется выяснить, во что эта хулиганка там играет! Палочка трехзарядная, что зверски сложно и дорого.
  Лена настороженно встрепенулась, изучая удивительную вещицу. Погладила вензель 'АБ', подозрительно щелкнула ногтем по его кромке.
  - Какая была фамилия у любимчика ректора Юнца? - Голос жены Короля прозвучал обличающе. - Саня! Ты ведь знаешь. Прекрати пялиться в текст.
  - Бризов.
  - То есть по-людски говоря, - немедленно перевела Лена, - прямо фамилией его и указано: ветреный тип и пройдоха. Нет, ну это уж никуда не годится. Что творится в их пансионе? Саня, пиши второе письмо, директрисе. Никаких магов на порог не пускать. Девочек за порог не выпускать.
  
  Король от души забавлялся, наблюдая суетливое беспокойство жены, такое непривычное и новое. Здесь, в поезде, она бы все выяснила и с любой бедой постаралась разобраться. А как уберечь любимое дитя от невзгод, если это самое дитя далеко? Как вообще разобраться, велика ли беда?
  - Леночка, там ничего плохого не происходит, - попробовал утешить жену Король. - Юнц за своим любимчиком приглядывает. Он же наверняка и велел парню опекать Рену, присматривать за ней. А наша девочка хулиганит и выпрашивает подарки, пользуясь расположением ректора. Самое время жалеть мага, он от службы по охране Береники не может сбежать или увернуться.
  - Точно?
  - Уверен. Рена еще ребенок, она по крови северянка, это заметно: худенькая, нескладная и в настоящую девушку вырастет никак не ранее, чем через год-другой, а то и позже. Живи спокойно... пока.
  - Убить тебя мало за эдакое странное утешение, - вздохнула Лена, неуверенно улыбаясь. Погладила палочку и нашла взглядом соседку Пелагею, жену Саши. - Пошли твою сковороду чистить. У нас еще два заряда, как я понимаю.
  - А потом к Тоське, - благодарно кивнула соседка. - Она с ума сойдет от радости.
  Пока женщины охали и хихикали за стенкой, Король самолично вымыл кружки, отстранив от помощи маме Саню, охотно берущегося за любое дело, поскольку новые темы уроков трудны и, хуже того, нудны. Прежде мальчику в голову не приходило, что магия требует столь основательной усидчивости и не обещает ни мгновенных чудес по мановению руки, ни дивной по силе и невыявляемости подмоги в мелком детском хулиганстве. Уже год он гнется над книгами. Извел несметное число листков драгоценной бумаги, впихнул в гудящую от утомления голову основы механики, элементарную математику, общую теорию магических потоков в природе... И что? До практики - неоглядно далеко. Спасибо хоть отец знает невесть сколько полезного. Заметил утрату азарта и тяги к учебе, порылся в памяти, накрытой тенью проклятия. Выудил оттуда практические основы построения простейших иллюзий - самый аппетитный кусочек магической оптики. Благодаря ей камышовые копья играющих в войнушку мальчишек с самой осени начали оставлять в воздухе светящийся след. А в течение зимы у каждого появился огарок свечи, мерцающий слабым рыжим огоньком. Не так уж много волшебства, но зато оно зримое, сделанное своими силами. Помогает верить, что в теории есть польза и он - Саня - однажды освоит и практику.
  На пороге затоптался Олег. Он, как обычно, разулся в коридоре, стесняясь уникальной чистоты полов в комнате друга. Король возмущенно хмыкнул, нагнулся и подал мальчику дедовы огромные войлочные тапки. Провел к столу, усадил на светлое место близ лампы. Загремел кастрюлями, наполнил тарелку и поставил перед будущим врачом. Тот покраснел до самой шеи, буркнул неизменное 'я сыт'. И вцепился в ложку. Зимой он опять болел, до сих пор толком не оправился. Но гордо уверял: он теперь знает, чем был болен и использовал недуг для наблюдения. Это полезно и поучительно - самому быть пациентом.
  Олег опустошил тарелку быстро, сыто и блаженно вздохнул, украдкой еще разок облизал ложку и ушел в угол - мыть над ведром посуду. Саня юркнул в свой закуток, принес зашитый в мешковину сверток, положил на стол, навел другу чай с медом. Тот сел на прежнее место и удивленно захлопал светлыми ресницами.
  - Это тебе Рена велела передать, - гордо сообщил Саня. - Что внутри - не знаю. Однако она нас всех задарила до ужаса дорого и ловко.
  Олег еще усерднее заморгал, не веря в чудо. Ему прежде никто не присылал подарков. Тем более из столицы! Мешковину приятели вспороли бережно, она еще новая и годится в дело. Затем Олег развернул внутреннюю ткань, более мягкую - и охнул. Кожаный футляр, он похожий видел на рисунке в учебнике. И внутри - самый настоящий скальпель, хирургические иглы, малые ножницы, специальная нитка...
  Король улыбнулся немоте полного, едва посильного сознанию, счастья Олега. Натянул сапоги и покинул комнату. Прошел по коридору, миновал дверь и сел на вагонных сходнях. От леса тянуло влагой и свежестью, реденький туман питал молодую листву лучше дождя. Пернатые кавалеры усердно расхваливали перед подругами себя, добиваясь благосклонности и предлагая изучить жилищные условия: гнезда уже готовы, пора заселяться.
  На душе было туманно и темно. Словно беспамятство воровало половину радости такой славной, вполне сложившейся жизни... Иногда ему приходилось тяжело, вдруг исчезала ясность и выпуклость мира, его реальность. До головокружения и озноба хотелось вспомнить, кем он был прежде. В иной жизни - до поезда. Обрывки былого, несколько лет назад казавшиеся настоящими, все более размывались и бледнели. Вроде бы мнилось внятно: он крался по ночному дворцу и наступил на темную половицу, скрипнувшую зло и холодно, наславшую проклятие. Чудилось некое золото, за которым он шел. Додумывалось без труда: то была обыкновенная кража.
  А так ли? Сомнения грызли все сильнее. Особенно с тех пор, как он побыл повторно на болоте, из омута которого вытащил Беренику, внезапно осознав себя магом и дав приемной дочери новое имя. Привычная память казалась чужой ровно настолько, насколько не живая и не своя деревянная рука у инвалида. Формой издали при беглом взгляде - вроде бы и похожа. Но не более того... Во дворце он ночью и без приглашения однажды оказался, нет сомнений. Взял там нечто тайком - или желал взять. Не золото и не камни, точно. Простая логика подсказывает: за такую мелочь его бы не прокляли, отнимая целиком прошлое и сверх того всю удачу оставшейся жизни. Шрам - это куда больше, чем казнь. Он и месть, и наказание, и предосторожность. Может, искомое удалось унести и спрятать? Может, маги так и не нашли это нечто - опасное и ценное настолько, что сам факт его существования постороннему следует накрепко забыть...
  Первым настоящим, неоспоримым и живым воспоминанием была Ленка. Он лежал, дрожа от слабости. Боль рвала и грызла тело, как голодный зверь. Сама смерть хищно скалилась и точила косу где-то рядом. И вдруг, вопреки предначертанному Вдовой, сквозь темный ужас небытия прорвался голос - насмешливый и сочувствующий.
  - Бисово отродье, чертеняка дохлый, сколько можно меня изводить, зубами скрипя? А ну раззявывай рот и пей!
  Он послушался. Глотать горячее и жирное было мучительно. Желудок сводила судорога непрестанной боли, переходящей в рвотные спазмы. Но голос был благом, светом и вообще единственным настоящим и осязаемым явлением в вязкой дурноте обморочного кошмара. Выпитое неведомым чудом прижилось, осталось внутри, медленно согревая и питая. Он заснул мирно и обыкновенно, как подобает преодолевшему кризис больному. Очнувшись, смог приоткрыть глаза. И увидел её, самую рыжую и красивую девушку на всем свете. Ругающуюся страшно и в то же время смешно, коверкающую слова с прорывающимся порой в обычную речь южным акцентом. Сердитую и сосредоточенную: а чего ей плакать над чужим незнакомым человеком? От жалости? Да нужен он ей, 'бисово отродье'. Такому набору сухих костей и собаки не особо обрадуются!
  Ленка ругалась и шумела, отгоняя свой страх. Безымянный едва живой человек смотрел на неё и радовался, что смог отыскать столь безупречную причину задержаться на этом свете. А проклятие, которому полагалось его извести немедленно и окончательно, ничего не могло поделать со скандальностью рыжей дочки машиниста, понятия о нем - смертоносном - не имеющей. Десять с лишним лет назад...
  
  За спиной едва слышно скрипнула дверь. Жена спустилась и села рядом, локотком шутливо толкнула в бок. Король от этого слабого толчка послушно свалился вниз, повернулся, встал на колени и обнял ноги Ленки, весьма симпатичные даже теперь, в старых грубых ботинках. Расправил складочки на платье. Сперва у коленей, а потом и выше.
  - Ой, какой же ты кобеляка, - заподозрила избыток старательности Лена. - Безнадежный! И чего я тебя не прогоню...
  Любимая тема, дающая возможность долго и красноречиво отстаивать свою полезность. Король прищурился и приступил к делу. Осекся, удивленно изучая лицо жены. Грустное, вроде бы даже - виноватое.
  - Лен, ты что, наконец-то вздумала посмотреть на сторону? - искренне поразился Король. - Ты чего взглядом костыль в шпалу загоняешь?
  - Вот дурной, - обиженно фыркнула Ленка. Тяжело вздохнула, по привычке теребя воротник. - Пока начпоезда не прибыл, надо мне на станцию попасть. Большую. Устроишь?
  - К Ренке сбежать надумала? - окончательно запутался Король. - Да не переживай, у неё все хорошо!
  Воротник оказался поправлен, рыжие кудри дрогнули, выпрямляясь под суетливо прочесавшими их пальцами. Снова скрутились в витой локон. Стало по-настоящему тревожно и даже холодно от дурного предчувствия.
  - Говори толком!
  - К врачу мне надо, - кое-как призналась жена и заговорила быстро, невнятно. - Как младшую похоронили, так и нет деток. Который год уже... да седьмой, Коля, точно! Один Саня у нас, разве это нормально? Может, ты потому и бегаешь невесть к кому.
  Король рассмеялся, вздохнул с немалым облегчением, пересел к жене ближе и обнял её плечи.
  - Бегаю, потому что дурной. И вообще, Лен, уже давно не бегаю, ну ты что! А детки... видишь ли, это моя вина. Мы девочку похоронили, ты плакала, убивалась, была совсем слабенькая. Потом кашлять начала. После, под зиму, снова занемогла. Помнишь? Михаил Семенович врача звал к тебе дважды. Тот сказал: нельзя никаких нагрузок, и тем более...
  Зеленые глаза Лены в сумерках - как показалось Королю - стали опасно светиться. Жена уже догадалась, что очередная беда, выдуманная ею, имеет все то же название.
  - Бисово отродье, что ты учудил?
  Король замотал головой, пытаясь освободить волосы из цепкого захвата. Ойкнул: теперь уже и ухо под угрозой. Ругаться с Леной ему всегда нравилось, хотя её гнев и угрожал здоровью самым серьезным образом.
  - Понятия не имею, что я сделал, - признался он, пытаясь вывернуть шею поудобнее, чтобы не утратить выкручиваемое ухо. Зашипел, привстав, заспешил оправдаться: - Лен, я явно когда-то давно разбирался в магии. Она раз - и вырвалась ненароком.
  - Так ты, паразит, жену проклял? - тихо ужаснулась Лена, привычно пряча облегчение за руганью.
  - Себя, - гордо сообщил Король. От изумления Лена выпустила ухо. - Только с памятью у меня... сама знаешь. Что сказал, как оно подействовало, понятия не имею. Вроде, должно было через полгода сойти. А оно только теперь помаленьку растворяется. Так что не думай ничего дурного. Через полгодика или попозже...
  Жена возмущенно хмыкнула. Покрутила на пальце медное кольцо с ключом. Притворно вздохнула, погрозила кулачком. Потерлась щекой о плечо Короля. Хмыкнула, пытаясь наспех сообразить, кто же тогда приходится отцом Митьке, полуторагодовалому пацаненку, которого молва приписывала к королевским 'заслугам'. Спросила прямо - с дипломатией у неё никогда особо не ладилось... Ах, примерный семьянин Михей не зря сбежал на юга? Новость выглядела занятной и достойной обсуждения. Например, с нынешней соседкой, которая и подружка, и язык за зубами держать умеет. Или с Тоськой, близкой приятельницей жены Михея.
  - Тогда пошли домой, - сделала вывод из раздумий Лена. - Я-то думала было проверить порядок в гостевом купе 'семерки'... но пользы в том нет, как теперь понимаю.
  Король подавился от возмущения. Как это нет пользы? Планы надо исполнять, тем более столь важные. В кои веки жена сама предложила устроить ночную ревизию пустого вагона! Он отобрал ключ и потащил свое рыжее сокровище в купе, нуждающееся в немедленном осмотре. За кромкой опушки, в темном ночном лесу, грустная одинокая кукушка тревожно считала дни короткого беззаботного счастья, отпущенного ремпоезду. Ку-ку... и тишина. Но, как часто бывает, её намеков заранее никто не желал слышать и понимать.
  Утром, едва на черном масляном глянце рельса появился бледный блик, позволяющий видеть его в серости полумрака, бригада начала работу. Две нитки рельсов на широкой сложной дуге выложили и приготовили к креплению. Только далекие от ремонта железной дороги люди полагают, что рельс достаточно жесткий, чтобы самостоятельно лечь на шпалы - правильно. Он ведь очень длинный! И потому слегка изгибается, едва приметно для опытного глаза, однако достаточно, чтобы вагон подрыгивал и раскачивался. А на большой скорости, да еще если между правым и левым рельсами расстояние не везде одинаковое, что случается при неграмотной укладке, поезд и вовсе - стремился сойти с путей. Который год инженеры придумывают все новые сложные приспособления для промера укладки рельсов. Пока получается нечто столь неудобное по размеру, весу и принципу действия, что им на практике никто не пользуется. Да и цена чудес техники непосильна даже для весьма богатого дорожного ведомства. Близ столицы к делу привлекают магов. На окраинах полагаются на мастерство опытных бригадиров, которое потом проверяют прибором, установленным на дрезине приемщика участка.
  Уже рассвело, тени укоротились, выпуская солнышко из-за кромки леса. Блик на старых рельсах стал золотым и ярким. Только новые смотрелись неопрятно - рыжеватые, непрокатанные колесами, не отполированные до ледяного глянца.
  Король бодро пробежался по шпалам, расставил подходящих людей вдоль рельса. Примерился и проверил, кто где стоит. Он в приборах не нуждался. То ли глаз особенно хорош - то ли чутье прежней жизни, магическое, просыпается в нужный момент. Надо лишь лечь щекой на свободный еще рельс и внимательно проследить его длинную ровную - точнее, неровную - линию. Кажется, так точно и быстро это мог делать вообще он один на всем северном пути. Он же додумался цифрами обозначать меру искажения, и оттого Егор или Саша, привычные к командам, правили ломами путь рельса сразу и безошибочно.
  - Саша, право два! - говорил Король.
  Лом упирался под рельс и чуть смещал его. Бригадир снова смотрел, щурился, задумчиво кривил губы.
  - Петр, влево на единичку, не перестарайся.
  Стоящий в понятном Королю месте, близком к искажению прописанной в его сознании идеальной дуги рельса Петр делал требуемое. Какие-то минуты - и Король выпрямлялся, уверенно отряхивал брюки, подмигивал Саше, давая команду к началу крепления рельса.
  К полудню последняя плеть была уложена. Длинные железнодорожные молотки зазвенели, забивая своими узкими жалами костыли глубоко, надежно. На дрезине закрепили прибор и проверили расстояние между рельсами. Отсмотрели еще раз профиль пути - все отлично. Путейцы загомонили, довольные собой и своим бригадиром. Ленка, ради праздника окончания ремонта участка вставшая с утра к большому общему котлу, готовить свой бесподобный борщ, ударила в обрубок рельса, собирая людей обедать. А потом 'Букашка' вздохнул, загудел, отмечая отбытие. Первым опробовал новый путь, ведущий его к югу, к большой станции.
  
  Фрол Кузьмич Сушков заселился в седьмой вагон как-то неприметно. Подсел на станции, ни с кем не перемолвившись лишним словом. По-настоящему его присутствие первым осознал Корней. Шел себе от паровоза домой - и наткнулся на запертую дверь 'семерки'. Постучал, удивленно хмурясь. В поезде отродясь не слыхивали и не видывали такого! Запертая дверь... А как позвать сменщика? Как принести обед или ужин? Наконец, что это за тайны завелись у начпоезда? Все перечисленные вопросы дед и изложил новому начальнику, пробившись-таки со скандалом в его вагон.
  Начпоезда выслушал молча, не поднимаясь из-за стола и не предлагая сесть. Задумчиво пожевал губами, пару раз сморгнул своими маслянистыми темными глазками. Покивал мелко и вроде бы осмысленно. И предложил изложить претензии в письменной форме, оформить их надлежащим образом и подать помощнику. Приемные часы с полудня и до трех... Корней потрясенно смолк. Еще раз оглядел инженера - с головы до носков сапог. И задумался. Откуда вытащили эдакую канцелярскую крысу и как может подобное существо управлять составом? Как станет перемещаться по ремонтному участку в своих светлых ботинках, в серых брюках достаточно дорогого сукна? Фрол Кузьмич между тем посоветовал машинисту прочесть приказ и ознакомить с ним весь людской состав поезда. Приказ, само собой, тоже был у помощника. Значилось в нем, что ответственным за работы следует собраться на совещание к пяти часам вечера для полного отчета.
  - Ага, - задумчиво кивнул Корней. - А паровоз кто будет вести, уважаемый? Нам ведь приказано следовать на новый участок, и наше право двигаться по магистрали действительно до семи вечера. Может, вы совещание в тендере проведете?
  - Не паясничайте, - неожиданно резко и высоко вскрикнул начпоезда. - Я наведу тут дисциплину-с. Вы узнаете, что мое слово выше иных приказов для каждого из вас. Прямая субординация - вот чему я вас стану учить-с.
  - Ага, - вторично кивнул Корней, запоминая интересное слово. - Тогда в пять. Только я уж сразу занесу свое мнение в журнал. Стоять-то будем на путях, а к восьми на нас накатится скорый. Мне-то что, прямой приказ...
  Дед развернулся и молча ушел в свой вагон. Пообедал тоже молча, вытребовал у Сани вечное перо и лист бумаги. И, при общем немалом внимании, внес на листок короткую запись о происшествии. Король хохотнул и посоветовал никому о листке на рассказывать. Корней согласился, убрал бумагу в свой ящик.
  - Через месячишко накоплю на донос, - спокойно предположил он. - Один раз меня услышали, и второй не обойдут вниманием. Не ужиться нам с эдакой молью, зять. Двери запирают только законченные воры, знавал я похожих. Сейчас он склад опечатает, уголь возьмется учитывать, поставщиков съестного сменит, а к осени мы будем голодными и оборванными, как последнее отребье.
  По доскам пола мягко прокрался помощник Фрола Кузьмича. Поскребся в дверь, вызывая машиниста за порог. Передал новый приказ, исправленный. Строго уточнил: ошибка со временем возникла при переписывании. Совещание намечено на девять вечера. Дед солидно прокашлялся, взял приказ и написал на обороте, едва не доведя усердного переписчика до обморока: 'Отработав восемь часов у котла, совещаться ночами не в силах. Неурочное время и не полезное дело. Утром же следует на дрезине осмотреть участок и лишь затем тратить силы на начальственную суету, обеспечив работой ремонтную бригаду.'
  - Вы совершенно испортили официальную бумагу, - ужаснулся помощник.
  - Наоборот, довел до ума, - резковато уточнил дед. - Иди, передай. Заодно скажи: пока что я тут начпоезда. Дела не переданы, вы шибко любите дверь запирать, и некстати.
  Когда шаги по коридору удалились, дверь тамбура скрипнула, и Корней ссутулился, вернулся на свою лавку. Мрачно усмехнулся, глядя на Короля.
  - Последнюю ночь живем спокойно, - отметил он.
  - Удача - кошка полосатая и когтистая, - зевнул Король в ответ. - Перетерпим и этот изгиб её странного характера. Ты не переживай заранее, дед. И не зли нашего начпоезда прежде срока, просто пиши важное в свой листок. Поводов для заметок, как я понимаю, он даст немало.
  Корней согласно вздохнул и стал разбирать постель. После длинного перегона, пройденного полным ходом, он устал. Признаваться в этом не желал, полагая утомление признаком старости. Король о дедовых страданиях догадывался и потому сам вмешиваться не стал, позвал Олега, тихо пристроившегося у синей холодной вечной свечи в закутке сына.
  - Займись-ка практикой, - шепнул он. - Поставь деду диагноз и назначь лечение. Я пойду, пройдусь.
  Олег кивнул, принес свою холщевую сумку и порылся в ней, подсев на край дедовой лежанки.
  - Поясничные боли есть итог долгого сидения в неудобной позе, - важно начал вещать Олег, откупорив баночку с перечной мазью. - Они бывают у всякого, даже у малых детей. У вашего Сани тоже, когда он усердствует в занятиях.
  - И у тебя? - понадеялся дед. Страдать болями в столь юной компании ему показалось не зазорно.
  - Вчера я едва разогнулся, - шмыгнул носом Олег. - Давайте лечиться, дед Корней. Я вам прописываю перечные растирки, а затем аппликацию меха либо войлока на больной участок.
  - Эк ты умно завернул про овчину, - поразился дед, прикрывая глаза и расслабляясь. - Ну а, положим, ежели не полегчает?
  - Воспользуемся более действенными методами, - не смутился Олег. - Я как раз учу уколы иголками. Способ пока применяется ограниченно, он не из наших мест происходит. Но ректор Юнц прислал мне наилучшее пособие с полной картой точек.
  - Знаешь, покуда остановимся-ка мы на этой... аппликации, - попросил Корней.
  Перечная растирка уже грела. Пальцы у щупленького Олега оказались на удивление крепкими и ловкими. Корней еще раз вздохнул, расслабляясь полностью и заснул, к собственному удивлению, немедленно. Утром он очнулся до зари, бодрый и отдохнувший. Овчина давно сбилась в сторону, а тепло и легкость в пояснице остались. Дед потянулся, чувствуя себя совсем еще не старым. По комнате тихо, как тень, сновала Лена, собирала на стол ранний завтрак. Улыбнулась отцу, подставила таз, подала полотенце, набрала в ковшик воды.
  - Вставай. Король сказал, надо людей собрать и по-человечески встретить начальника. Чтобы его сразу увидели, каков есть. И чтобы он знал, куда пришел работать. Он ведь, судя по всему, из станционных, настоящего ремпоезда не видел иначе, как через окошко своего домика...
  - Защищаешь? - удивился Корней.
  - Нет. Ты меня знаешь, тятя. Я сперва объясняю, за что накопила обиду, а уж после и бой могу дать.
  - Оно да, оно разумно, - вздохнул дед, умывшись.
  Вернул полотенце, натянул чистую рубашку. Одобрительно глянул на лавку, где уже были выложены его фуражка, куртка, наглаженные брюки. Сапоги жирно и ровно блестели: их начистил Саня. Дед оделся, быстро опустошил тарелку, выпил обжигающе горячий чай. И вышел из комнаты.
  У насыпи тупиковой ветки путей, вдоль состава, стояли едва ли не все обитатели поезда. Ближе к голове состава - мастер-ремонтник по паровозу и пара его помощников, затем подручные самого Корнея. Далее Король - бригадир ремонтников и его старшие по всем трем малым бригадам. Люди переговаривались и выглядели обеспокоенными. Дружно закивали, поклонились, приветствуя Корнея и признавая его право старшего. С надеждой проводили взглядами: этот начальник свой, понятный и привычный. Может, он и новому растолкует, как следует дело вести, не ломая устоявшегося порядка.
  Фролу Кузьмичу о собрании сообщил посыльный, совсем недавно. И начпоезда едва успел спуститься по сходням своего вагона, озираясь с немалым удивлением. Кажется, он лишь теперь осознал: под его рукой две сотни душ. Это лишь взрослые! А еще есть дети, вон их сколько - только что под колесами не ползают. Магистральный ремпоезд большая структура. Самодостаточная, - так порой говорил Михаил Семенович. Дед Корней подошел к новому начальнику, поправил фуражку - то ли поздоровался, то ли приложил пальцы к околышу, приветствуя совсем уж официально, даже по-военному.
  - Принимайте ремпоезд, Фрол Кузьмич. Я вас проведу и со всеми тут познакомлю. Люди у нас толковые, грамотные и работящие. Мы на хорошем счету, всегда сдаем участки без недочетов, на 'отлично'. Я был заместителем начальника покуда не прислали инженера, а теперь вернусь к основному делу, стану работать исключительно как машинист. Это вот мой помощник, кочегары, мастер-ремонтник нашего паровоза и всего состава, его подручные. Далее... Вот начальник объединенной ремонтной бригады. Его первый помощник, старшие малых бригад.
  Корней указывал на людей, они называли свои имена, иногда добавляли пару-тройку фраз по поводу дела - или просто приветствовали Фрола Кузьмича. Тот кивал, неуверенно улыбался, часто оборачивался к помощнику, проверяя, записываются ли имена и ведется ли протокол. Очень хотелось новому начальнику внедрить свой, нелепый для поезда, порядок... А пока приходилось идти на поводу у Корнея, ловко подстроившего знакомство вне планов и расчетов. Все проходило неплохо, даже складно, пока не назвал себя Король. Он еще говорил, представляя Сашу и остальных, а начпоезда уже не слушал, с нескрываемым - прямо-таки суеверным - ужасом глядя на страшного человека. Проклятого! Безымянного! Отмеченного шрамом черной, как смоль, смертельной ночной удачи...
  От эдакого ужаса Фрол Кузьмич сразу и решительно отвернулся, желая видеть перед глазами нечто более понятное и простое. Например, Корнея. Ершистого, ворчливого, но имеющего фамилию, не состоящего под судом и работающего в поезде добровольно, за жалование.
  - Пройдемте-с в мой вагон, - тихо предложил Фрол Кузьмич. - Важно решить многие вопросы сразу. В том числе оформить передачу дел. Опять же, я человек одинокий-с, мне потребуется экономка.
  - Так ведь - как с осмотром участка-то? - брови деда поползли вверх, глубже сминая лоб морщинками.
  - Пусть этот... - Фрол Кузьмич не решился обернуться или назвать Короля по прозвищу, только дернул подбородком. - Пусть сам покуда осмотрит.
  Корней вздохнул с некоторым облегчением. Ему показалось, что глянцевая начальственность господина Сушкова дала первую тоненькую трещину, пока незначительную. Прямо восстать против Короля не рискнул, от работы не отстранил. Уже, вроде бы, неплохо. Пожилой машинист позволил себе слегка улыбнуться, кивнул Королю, соглашаясь с планом дня. На дрезину, к приводу, тотчас встали двое. Сам зять с тетрадью в жестком переплете уселся на переднюю скамью, дал команду к отправлению и взялся за привычное: осмотр участка и обозначение перечня и сложности предстоящих работ.
  Плотно прикрыв дверь купе-кабинета, Фрол Кузьмич уселся в кресло, указал Корнею место напротив. Деловито развернул подробную карту участка, непрерывно теребя и даже заминая бумагу пальцами. Помощник внес два стакана с чаем. Начпоезда быстро хлебнул горячего, поморщился.
  - Корней Семенович, давайте исключим вчерашнее недоразумение-с... По поводу запертой двери, да. Попробуем разобраться во всем, так сказать, с чистого листа-с. Вы человек опытный, разумный и уважаемый.
  Дед согласно кивнул, отхлебнул чай. Начало беседы ему вполне понравилось. Фрол Кузьмич судорожно вздохнул, изображая раскаяние. Выложил на стол отчет в кожаных корочках.
  - И дело вы вели безупречно-с. Все оприходовано, учтено, все в соответствии с нормами-с. Но этот... как вы его допускаете до начальственного места? Как вообще такое проходит мимо взоров главного управления? Скандал-с. Да ни один ремонт не примут, если прямо указать, каков приговор у бригадира. Один его шрам, - последнее слово Фрол Кузьмич произнес шепотом, - способен загустить темную удачу до совершенной непролазности!
  - Шрам несет беду ему одному, - возразил Корней. - Король лучший бригадир из всех, кого я знал за свою жизнь.
  - Давайте сделаем пока что так-с, - поморщился начпоезда. - Официально это место я перепишу на его помощника, человека с именем и фамилией. А неофициально... не знаю. Будем смотреть и думать. Смотреть и думать-с!
  Второй раз свои умные слова Фрол Кузьмич повторил с нажимом, тихо и твердо. Прикрыл веки, наблюдая реакцию деда. Чуть усмехнулся. Здешние люди наивны, их не сложно будет держать в руках. Одному пообещать понимание, второму - поддержку, третьему - повышение... он умеет находить сторонников. Надо лишь не спешить, раз не вышло поставить себя с первого дня, наскоком, - так думал новый начпоезда, но его мысли оставались незаметны для пожилого машиниста.
  - Вот и думайте, - предсказуемо уперся Корней.
  - Именно так-с, - гораздо слаще улыбнулся начпоезда, щуря мелкие глазки. - Завтра заходите, не жизнь мне без ваших советов, так сказать-с... И очень прошу, не в службу-с: укажите мне, кто здесь готовит наилучшим образом? Я, знаете ли, порой жестоко страдаю язвой, оттого в пище разборчив. Хоть на первое время посодействуйте-с.
  - На первое... - польщенный своей полезностью дед чуть обмяк. - Так ить, Фрол Кузьмич, на первое время поможем. Я вернусь к себе, попрошу дочку пособить, потолкую с ней об экономке-то. Она и человека подберет, и обедом сегодня снабдит наилучшим. Уважают мою Леночку в поезде.
  - Прямо теплая забота видна в вас, к делу явные рвение и неравнодушие-с, - начпоезда охотно добавил масла в огонь дедова самолюбия. - Благодарствую. Жду-с... А двери вагона более не будут запираться. Это было чистое недоразумение, уверяю вас.
  Корней неторопливо допил чай, сделал несколько замечаний по предстоящему ремонту. Обсудил с начпоезда график на магистрали в летний сезон, столь неприятно, прямо-таки удручающе, плотный. Посетовал на дороговизну угля и ухудшившееся снабжение настоящим баскольским антрацитом, а не местной бурой гадостью, годной лишь для жидкого чадящего обогрева, но никак не для топки паровозного котла. И пошел себе домой в самом приятном настроении.
  - Лена, надобно подобрать Фролу Кузьмичу экономку, - бодро велел он дочери, едва переступив порог.
  - Уже сразу - Фролу Кузьмичу, - Ленкин взгляд полыхнул злостью. - Этот обмылок тебе заполз глубоко в глотку. Эк пузыри пускаешь!
  - Не груби отцу, - возмутился Корней. - Человек, может статься, еще одумается.
  - Не верится, - тихо буркнула Лена, но в 'семерку' пошла.
  
  Было ей грустно и нехорошо. Новый начпоезда, как и иные людишки до него, сразу рассмотрел слабину в характере отца. Это его сельское, врожденное и неистребимое желание быть значимым, уважаемым. Охотно обманываться, доверяя льстивым словам. Пару раз назвали умным, похвалили за грамотную работу, пообещали и впредь считаться с мнением. И он уже вздыхает, украдкой обдумывает, верное ли затеял дело с доносом на такого тактичного и вежливого Фрола Кузьмича... Которого Лена застала все в том же купе-кабинете. Начпоезда мурлыкал под нос нечто, режущее слух неумелостью исполнения, листал тетрадь складского учета и делал пометки в записной книжке. Новый стакан крепкого чая исходил горячим паром, кусковой сахар, который помощник выставил на стол теперь, когда никчемный машинист ушел, щедро выпирал горкой крупных обломков над бортиком узорной мисочки.
  Карие мелкие глазки Фрола Кузьмича нацелились на дверной проем без малейшей приязни, даже раздраженно. Дочку машиниста он ожидал увидеть позднее, через час-другой, а еще полагал, что окажется она похожа на отца, сварлива, немолода и коренаста. Внешность Лены поразила начпоезда. Иначе и не сказать: он даже привстал. Шумно вздохнул, глазки заблестели иначе, заинтересованно. Стоящую в дверях женщину Фрол Кузьмич с трудом мог представить здесь, в убогом поезде, и это удивление читалось в его взгляде, буквально ощупывающем Ленку. Такую красивую, с гордой осанкой, с густыми естественно вьющимися волосами, которые по утрам несколькими движениями влажных ладоней Лена приводила к виду, способному вызывать закономерное возмущение любого парикмахера: если все столь просто - зачем платить за его искусство? Впрочем, рядом мог бы страдать и портной. Она умудрялась всегда безупречно подгонять по фигуре свое простенькое опрятное платье, и смотреться в нем настоящей королевой. И, кстати уж, не зря желающим глянуть жене вслед так часто доставалось от Короля. Жена его была статной, легкой - но уж никак не худенькой...
  - Экономка-с? - мягко, едва не шепотом, даже мечтательно, выдохнул инженер. - Сядь сюда, душечка. Расскажи толком, откуда ты, семейная ли, как в поезд наш попала-с, уж не по суду ли? Уж не за грехи ли?
  Предположений у начпоезда было немало, и свои 'ли' он не говорил даже - выпевал, выводил на каждом выдохе, все более воодушевляясь. Лена хмыкнула, слушая знакомые речи. Не он первый - не он последний... Кто пустил глупую сплетню, будто рыжие как-то особенно покладисты и просты в обхождении?
  - Нет, не экономка, - оборвала Лена складное бормотание Фрола Кузьмича. - Я Королю прихожусь женой. Меня отец прислал к вам, по поводу обеда.
  Начпоезда сморгнул, нехотя покидая уже вполне сложившиеся и такие сладкие планы на вечер. Взгляд снова обрел неприятную колкость: в словах и тоне пришедшей не было теплоты, столь желанной и обнадеживающей. Понять, отчего редкостно красивая женщина благоволит нищему безродному преступнику - да еще и проклятому - оказалось сложно. Сперва даже невозможно, но затем Фрол Кузьмич выбрал понятное для себя, простое предположение. За Королем сила начальника, да и сам он недурен, в лучшем возрасте. А вот если его всего перечисленного лишить? Начиная с законности положения в поезде и уважения.
  - Женой можно быть кому угодно-с, но не проклятому, - тихо и гаденько рассмеялся начпоезда. - Такому ты, душечка, просто сожительница-с. Полюбовница. Фамилии у него нет, имени нет. И самого его, если разобраться толком, тоже нет-с. И выходишь ты, душечка, вся такая гладкая-сладкая, ничейной бабой. Хорошо я рифмую слова? Доходчиво?
  - Доходчиво, - отозвалась Лена без удивления, попробовала обойти обиду. Ради спокойствия жизни мужа... - Значит, экономка вам годится не всякая. Ладно, поговорю с Люськой из девятого. Готовит она неплохо, да и прочее устроится наилучшим образом, молодая она, вдовая, едва концы с концами сводит, а для путейской работы негодна.
  Фрол Кузьмич огорченно поморщился. В ответе рыжей ему послышались не отказ и даже не наглость, а обыкновенная глупость, простительная и даже желательная для красивой бабы. Не поняла намека, слишком тонкого для деревенщины.
  - Я и другие рифмы знаю-с, и новые сочиняю-с, - улыбнулся начпоезда, снова приглашая сесть. - Вот в одной песенке, что путейцы пели на станции, слышал: рыжая-бесстыжая. Иначе ведь и не сказать-с. А я бы законно все уладил. Как тебе, душечка, понравится быть сударыней Сушковой? Ты не охай, ясное дело-с, удивительно сразу такое услышать. Но только глаз у меня остер, и своего я умею добиться.
  - Как бы вам и впрямь не оказаться битым, - задумалась Лена. - Быстрый вы, да неумный. То двери запираете, то приказы нелепые раздаете, то к чужим женам с хамством, которое и пьяному непростительно, лезете. Пойду я. Не будет вам обеда.
  Фрол Кузьмич насторожился, поморщился от огорчения. Глупой он рыжую красавицу счесть поторопился. И снова, уже второй раз, начал дело неудачно и неловко. Даже странно, место что ли несчастливое? А каким ему еще быть, когда в составе проклятый всем заправляет... Лена отвернулась, не желая читать гаденькие мыслишки во взгляде начпоезда, шагнула в коридор. Голос Фрола Кузьмича догнал её и там.
  - Зря упираешься. Я ведь здесь распоряжаюсь людьми. Детей, без законного мужа прижитых, могу и в приют сдать-с. У тебя есть дети?
  - Сдавайте, - Лена вернулась в купе и плотно прикрыла дверь. - Только сперва отпишите о том в столицу, ректору высшего колледжа магии господину Юнцу. Потому что мой сын туда уже зачислен. А чтоб писалось и думалось легче, я вам устрою жизнь сладкую и жаркую.
  Почти сразу дверь снова хлопнула - резко и зло - выпуская жену Короля. Начпоезда остался в купе один, тихо выть, промакивая кипяток с дорогого брючного сукна. И обреченно рассматривать засыпавший пол колотый сахар.
  - Кажется, это была дочка машиниста, - Ленка едва расслышала шепот начпоезда, шагая по коридору. Последовал вздох. - До чего густа темная удача в этом поезде! Не продохнуть-с. Ну, ничего. Они резкие да шумные, а я тихо да без спешки за дело примусь. Мы еще посмотрим, как эта душечка по осени запоет-с.
  
  
  Глава 4. Игры с удачей на зеленом поле
  'Ловля удачи занимательна, как охота за радужно-прекрасными мыльными пузырями. Результаты, отмечу, также обыкновенно одинаковы по своей полезности - то есть ничтожны в самом лучшем случае.'
  Профессор Дорфуртского университета Иоганн фон Нардлих
  
  Столица - удивительное место, а её центральный вокзал - это вообще чудо. Особенно сейчас, весной. Высокие витражные стрельчатые окна так и брызжут многоцветьем солнечных зайчиков. Огромный купол-фонарь из ячеистого стекла позволяет видеть синеву весеннего дня во всей красе. Солнце, ошалевшее от радости победы над стужей и снегом, выливает на мрамор полов золото - без меры. И мы идем по этой роскоши, попирая свои короткие тени. Алексей и Тома чинно, под ручку. Сзади то бегу, то топчусь я, норовящая нагло втереться между ними на правах бдительной и вредной подружки. Но - увы - то и дело отстаю... Рано или поздно разозлюсь всерьез и пожалуюсь Марку Юнцу. Это же свинство: использовать магию для шалостей и хулиганства. То есть чтобы меня тормозить и спотыкать. Тоже мне, охранничек. На меня - ноль внимания, словно и не получал строгого наказа от ректора беречь и защищать 'ценную птичку Береничку'. Потеет в черной кожанке, парадно застегнутой ради красоты и лихого вида. Тащит Томин саквояж - чтобы я не смогла вцепиться во вторую его руку - и пытается с ней мило беседовать, не слыша моих жалоб. Интересно, когда и как он умудряется активировать заклятия? В речи их не слышно, жестикулировать с саквояжем в руке затруднительно. Видимо, одолел-таки, на мою беду, полный курс 'Слабых управляющих воздействий', пороговый при переходе мага к уровню 'пси'. Я снова споткнулась об веревку-невидимку, ловко вцепилась в драгоценную куртку Алексея, мстительно дергая ворот. Смолчал, по-прежнему улыбается Томе, хотя теперь больше похоже, что скалится, сильно я его донимаю. Вот и месть: мрамор для меня, гад, сделал скользким. Ну я ему...
  Я посмотрела на подругу - и сдалась. Пусть идут под ручку, и чего я взъелась? Красивая пара. Тома сегодня в новой атласной жилеточке. К её каштановым волосам зелень всех оттенков идет безупречно. Беретик с пером - выше всяческих похвал. Но еще больше ей идет это выражение тихой радости. Слушает Алексея и светится, словно все солнышко вокзала достается ей одной. По мне если, Лешка на полноценное солнце не тянет, слишком он послушный. Любое слово Юнца исполняет, не давая себе и мгновения на раздумье. Если ректор возникнет прямо здесь и прикажет: 'ложись на рельсы!' - прыгнет с платформы, бросив Тому и не оглянувшись. Она прощает ему это. Я - нет. Я, наверное, в целом не особенно добра к магам. Зима выдалась непростой, пришлось много учиться. И узнать странного и неоднозначного тоже - немало. Особенно о магах и магии. Лешка не виноват в том, что натворили другие. Но все же он маг, талантливый, молодой и жадный до знаний. Значит - опасный. Дергаю его за ворот - и злюсь на себя и на него, потому что не смею подкараулить и спросить вслух: он правда к Томе так хорошо относится? Или это очередной приказ Юнца: охранять меня, не привлекая внимания загадочных агентов полумифической тайной магической полиции. По моему мнению, есть немалая вероятность того, что ухаживает он за подругой неискренне... А она что, не человек? Или чуть позже любимчик ректора предполагает на ней отработать технику пси-манипулирования сознанием, охлаждая приязнь?
  Гнусная штука - мысли и догадки. Без них я бы наслаждалась красотой весеннего дня, изучала замечательный вокзал заново. Построен он одним из лучших архитекторов Ликры двадцать лет назад, с размахом, на перспективу. В нем и теперь просторно, и, когда поток пассажиров вырастет втрое-вчетверо, все равно всем хватит места. Стрельчатые окна по десять метров высотой распахиваются на две стороны, позволяя видеть справа площадь с личными и извозными экипажами, конками и пригородными рейсовыми паровиками, а слева небольшой парк, отделяющий общие перроны от специальных - для магов и иных государственных служб. Магические мембраны гасят шум депо и осаждают копоть.
  Смешно вспомнить: столицу и даже этот прекрасный вокзал я ненавидела всей душой, впервые попав сюда. Мне был противен вид шпилей дворца, которые Алексей указал с платформы магического депо, едва мы добрались. Там, на малом перроне в стороне от суеты и лишних глаз, мы покинули 'Зеленую стрелу'. Перепуганный её машинист, у которого и через пять дней после папиного воспитания синяки толком не утратили яркости, поклонился нам раз десять и с тоской обернулся к новым пассажирам, бесцеремонно заселяющимся в вагоны. Им ли привыкать к беспрекословному подчинению? Маги 'пси' и дознаватели, и всем необходимо спешно попасть на место аварии. Никто не желает слышать, что 'Стрела' имеет некое расписание, что её пассажирский состав десятый день в тупике, что движение на северной и западной ветке парализовано и пассажиры демонстрируют всю гамму чувств, изучаемых в курсе 'пси' - от ступора до черного бешенства...
  Лешка тогда бодрой рысью проволок меня через парк к главному зданию вокзала. Наш поезд на юго-запад, к Томиному прежнему пансиону, где мы должны были встретиться в первый раз, отходил через десять минут. Бризов тащил меня за руку, ругался и торопил. А я не могла оторвать взгляд от шпилей дворца, раз их приметив. Черные, тонкие и хищные. Моему зрению они представлялись жадной пятерней, загребающей жар светлой дневной удачи. Она текла жидким огнем по рельсам совсем рядом, такая могучая, что становилось не по себе от близости силы, от соблазна зачерпнуть и воспользоваться доступным. Спасибо ректору Юнцу: предупредил заранее, да еще и своему Лешеньке велел за мной присматривать.
  Теперь я уже привыкла. Раз двадцать мы с Томой посещали вокзал, выбираясь из пансиона 'Белая роза' в выходные. Прямо заправские горожанки...
  Лешка остановился резко, и я уткнулась в его кожанку носом. Виновато глянула снизу вверх на мага, обернувшегося ко мне лицом. Точно - оскаленным и недружелюбным. Достала я его, как пить дать - достала...
  - Рена, до поезда четыре часа, - с отчаянием сообщил Алексей. - Я точно или убью тебя, или разнесу вокзал. Уймись. Можно подумать, я серый волк и собираюсь скушать Тому без соли, сырьем.
  - Кто ж тебя знает, - не унялась я.
  Год назад я была куда как тише в поведении. Но без мамы-папы, с подругой, слишком деликатной, чтобы постоять за себя... Да еще без денег! Мы были самыми нищими в пансионе. Две серенькие мышки, при виде которых шикарно одетые барышни фыркали до смешного демонстративно. Тома не замечала и держалась молодцом, но давалось ей это тяжело. А я решила, что фыркать к осени станем мы, и ходить по середине коридора - тоже. Пусть жмутся к стенам и шипят без звука. Я Ленкина дочка. И без синяков их построю во фрунт! По маминому методу: я им 'только правду' говорю. Громко, вежливо, внятно и изобретательно. Вот так оно и получилось: сперва им, а после всем прочим - в привычку вошло...
  - Реночка, а хочешь, - решился на крайний шаг Лешка, - я тебя к начальнику вокзала отведу? Он обрадуется, он бы и сам за тобой прислал попозже, наверняка. Мы с Томой будем чинно пить кофе здесь, вот за тем столиком. Ты сможешь следить за соблюдением приличий из оконца, как настоящая монстра.
  - Я не монстра!
  - Бэкки, иногда, знаешь ли, - жалко покраснела Тома, - ты бываешь... несколько чересчур настойчива.
  - Кофе, значит, - сдалась я, заинтересованно изучая 'оконце' на уровне третьего этажа.
  Огромное, метров десять в ширину. Оно находится в 'рубке' управления вокзалом. Отличное место. Я туда каждый раз смотрю с тоской и надеждой. Но без Лешки к начальнику пробиться весьма непросто, даже невозможно, он ведь понятия не имеет, что я тут. Да и не особенно хорошо мы знакомы...
  - Тома, занимай столик, - улыбнулся Лешка, тряхнув своей линялой и вечно нечесаной челкой. - Монстра попалась на крючок.
  - Потом тебе же её оттуда вытаскивать, - предупредила мага мудрая Тома.
  Алексей тяжело вздохнул - и бережно поставил саквояж на подставку, принесенную расторопной служаночкой кафе. Магов даже в столице не особенно много. Лешка - человек уважаемый вопреки своему ужасному - как он надеется - характеру. Ему нет еще двадцати, однако любимчик Юнца уже дипломированный маг-стихийщик и дипломированный же инженер. По слухам, в зиму господина Бризова пытались переманить и перекупить представители военного ведомства. Обещали место штатного боевого мага в чине первого помощника начпоезда на 'Черном рыцаре'. Юнц был решительно против, Лешка тоже - он учителю не возражает. Но военные старались, писали и обхаживали. Как уверяет сам Лешка, последний разговор состоялся в зале отдыха студентов при колледже, и прервался он самым трагикомическим образом. Ректор Юнц натравил на военных призрака ректора фон Гесса. Теперь потрясенная армия считает последнего новым и страшным секретным оружием родины...
   Лешка усадил Тому в кресло, строго нахмурился в сторону официантов, требуя обеспечить его даму полнейшим и немедленным вниманием. С вымученной улыбкой обернулся ко мне и оттопырил локоть. Я просунула ему подмышку свою лапку - а как еще назвать мою тощую руку в длинной замшевой черной перчатке - и мы пошли к заветной двери с грозной надписью 'Посторонним вход строго воспрещен'. Алексей позвонил, зверски зыркнул на привратника, шевельнув плечом с нашивкой машиниста магического депо. И нас пропустили. Замок щелкнул за спиной, мы стали подниматься по узкой винтовой лестнице вверх.
  - Рена, почему ты меня так тяжело изводишь? - не выдержал молчанки Лешка. - С осени мы просто враги.
  - Потому что ты, как мне кажется, врешь Томе. Ты за ней ухаживаешь, а сам...
  - Дурацкая идея, - поразился маг, спотыкаясь и даже останавливаясь, так что я снова въехала носом ему в куртку. Спина судорожно дернулась. - Вот если бы я ухаживал за тобой ради Томы... нет, это слишком страшно даже для теории.
  - Юнц прикажет - и не пикнешь, - упрямо заверила я, хотя внутренне успокоилась за подругу.
  - Все имеет свои пределы. Даже моё уважение к учителю, - отозвался маг, ускоряя шаги. - Не представляю, как ты найдешь себе кавалера баз жесткой обработки последнего магом-пси на полное подчинение. Ты же монстра! Прости, но это так. Кроме Томы с её ангельским терпением тебя никто не выдерживает дольше получаса. Сколько можно всем по поводу и без повода правду резать?
  Последний виток лестницы закончился, и Алексей обернулся, подал мне руку. Вежливый он. Мальчик из хорошей семьи, хоть и небогатой. Точнее, совсем бедной: папа у нашего Бризова - сельский врач, мама учительница. Чистенькая такая и аккуратненькая нищета... обычная плата за чрезмерное человеколюбие. Их уважают, им говорят спасибо со слезами на глазах. Они чужих детей выхаживают и в люди выводят, и ни один выздоровевший больной не торопится заняться бесплатным ремонтом у благодетелей, которые ютятся в лачуге с протекающей крышей. Точнее, ютились, пока Лешка не доучился до третьего курса и не стал зарабатывать достойные деньги. Он молодец, ни рубля отцу не переслал. Тот извел бы на больных. Сам Лешка приезжает, заказывает работы, мебель, посуду - и сам оплачивает.
  - Ты правда Тому не обидишь? - уточнила я еще раз. - И все всерьез?
  - Правда, - вздохнул он и смутился. - Летом нет, летом я заслуживал всех твоих выходок. А потом как-то постепенно поумнел и рассмотрел. Да и она повзрослела, такая стала красавица... Опять же, Рена, кому я еще нужен сам по себе, без магии и связей Юнца? Вот провожу вас на юг, познакомлюсь с Михаилом Семеновичем Доновым. Не порть ему первого впечатления обо мне. Пожалуйста.
  - Ладно, - великодушно согласилась я. Почувствовала себя непоправимо маленькой и глупой, но от продолжения фразы не удержалась: - три порции мороженного в день - и я на твоей стороне.
  Лешка рассмеялся, стукнул меня пальцем по носу и пошел себе коридором. Выпрямился, словно тяжесть с плеч сбросил. Неужели я такая - как он говорит - монстра? Тогда надо было просить пять порций. Никто во всем колледже не умеет так тонко и ловко поддерживать температурный режим. Опять же, пломбир он делает - волшебный. Во всех смыслах. И вафли умеет запекать. Толковый муж будет у Томы.
  Я глянула вверх и задумчиво подвигала бровями. Что есть толковый муж? Мне уже почти пятнадцать. Надо как-то взрослеть, браться за ум и начинать формировать перечень полезных качеств. Нынешний никуда не годится, он состоит - а я умею в себе копаться - из восхищения перед папой, обожания брата и уважения к Михаилу Семеновичу. Получается в итоге нечто несусветное. Средних лет драчливый инженер с амнезией? Удачливый вор и ловелас со знанием основ магии и собственной бандой пацанов типа Васьки? Бррр...
  Лешка прошел в приемную начальника вокзала. Я побежала следом.
  - Не велено пускать, - лениво, не поднимая головы от бумаг, буркнул незнакомый помощник Платона Потаповича. - Подите прочь.
  Сюда ведь чаще всего приходят те, кому срочно нужны билеты на юг - весна в разгаре. Или те, чей поезд задержался, а они люди важные до надутых щек, ждать не могут. Вот их и остужает серым, сухим и ровным безразличием помощник. Впрочем, прежний знал, кого и как принимать, а этот вряд ли задержится у Потапыча и на пару дней. И нас ему не остановить, мы упрямые, мы его протараним. Я уже набрала воздуха, чтобы пошуметь и вызвать Потапыча...
  Но тут Лешка, заведенный мною с утра и едва сдерживающий себя, наконец разрядился, найдя достойный объект. Как-никак, он маг и имеет право на некоторое уважение. Впрочем, любой иной посетитель - тоже, просто остальным приходится мириться с всесилием ведомства.
  Бумаги на столе шевельнула короткая дрожь, вечное перо в руке помощника испустило тонкую молнию, укусившую палец хама. Стеклышки его модного пенсне покрыл равномерный белесый туман. Обычная шутка обиженных магов: ты ко мне с холодком - я к тебе с тем же, но уже в буквальном смысле. Серенький человек за столом взвизгнул, вскочил, опрокинув тяжелый стул. Отшвырнул перо в дальний угол и замахал руками, стараясь загасить боль и одновременно сорвать заиндевевшее пенсне, чтобы снова обрести зрение.
  Тяжелые шаги сотрясли паркет. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник мой обожаемый Потапыч. Опознал гнев мага и вышел полюбоваться последствиями, а заодно на гостей глянуть. Я тоже стала тихо и счастливо его наблюдать. Платон огромен, в нем без малого два метра роста, он широк и тяжел. Он величав, и его окладистая бурая с проседью борода старорежимного купца не удивление уместно смотрится при такой внешности. Форму не носит, предпочитая ей дорогой костюм. В статусе заместителя начальника главного управления путей можно себе позволить некоторые вольности, а если учесть, что министром он не является исключительно по собственной прихоти, и своего номинального начальника в кабинет вызывает одним щелчком пальцев, то станет понятно окончательно, как возникли прозвища Платона Потаповича. Наиболее простое - Потапыч, производное от его отчества и родственно со вторым - 'Большой Мих'. Потому что огромен, непредсказуем и страшен в гневе, как медведь. Есть еще одно определение для подчиненных - 'Сам', оно тем более очевидно. Произносится чаще всего шепотом, с поклоном и робким указанием пальчиком в потолок... Вокзал - это любимая игрушка Потапыча, как я понимаю. Ему нравится иметь 'берлогу' здесь, вдали от министерства с его канцелярскими людишками и бумажной волокитой. Ему приятны вид паровозов и гомон живой толпы внизу, под окнами 'рубки', откуда прекрасно просматриваются все перроны. Он здесь полновластный хозяин. Опять же: расписание соблюдается свято. И контролировать его с центрального вокзала весьма удобно. Сюда стекаются все телеграфные сообщения для Самого. Сюда же прибывают уездные начальники путейских ведомств и стучатся в дверь с надписью 'посторонним вход строго воспрещен', потея и охая. А еще тайком похваливая Потапыча за его некичливость: ведь в министерских коридорах куда противнее. Потапыч же своих не обижает, прямо от вокзала людей подбирают экипажи, везут в хорошие гостевые дома, селят и кормят. Может, Большой Мих в гневе и страшен. Зато и на милости щедр.
  А еще на главном вокзале находится основная работа, дело жизни и главная страсть большого сердца Потапыча - экспериментальное депо.
  - Ренка! - счастливо проревел Большой Мих. Нехотя кивнул Алексею, отмечая его наличие. Отношения у них сложные... - Надолго её отдаешь мне?
  - Уезжаем вечерним на скором.
  - 'Южный ветер', - кивнул начальник вокзала, который паровозы знает поименно. Собственно, благодаря ему до сих пор для лучших используется двойное обозначение, номер и личное имя. - К Донову везешь дочку, заодно сам спешишь познакомиться? Ох, смотри, маг-недоучка, еще годик потянешь с помолвкой, будет тебе от ворот поворот. На повышение человек идет, имей в виду. А я не люблю тех, кому тощий Юнц дороже первого паровоза в моем депо.
  Потапыч разразился низким ревущим смехом. Лешка слегка смутился, кивнул и пошел прочь. Начальник вокзала заграбастал меня, как ценную добычу, под свою огромную лапу. Хмуро насупился в сторону помощника.
  - Вас с линейных участков гонят в столицу, чтоб хоть такой ценой избавиться. Тараканы! Живучие, жручие и гнусные... плодитесь не от баб, а от доносов. Я уверен, метод повышения для укорота хамов не годится. Ищи перо и пиши: отставка тебе. Полная отставка. Замечу на вокзале через полчаса - отдам под суд. Полагаю, не воровать ты не мог.
  
  Самодурство Потапыча - это легенда столицы. Может уволить в одну минуту. Может так же мгновенно принять назад, на службу. Врагов у него немало, чем он громко и звучно гордится, потому что одолеть этого дикого человека едва ли возможно. Он богат до умопомрачения, влюблен в паровозы ровно настолько же, непомерно деловит и весьма жесток. К тому же наша бессменная и, как полагают многие, бессмертная правительница Дивана его считает полезным. 'Черный рыцарь' - наш лучший бронепоезд - создан инженерами экспериментального депо, и личных средств Потапыч затратил не меньше, чем само ведомство. Алексей в 'рубке' не самый желанный гость с тех пор, как отказался от места на 'Черном рыцаре'. А вот я...
  У нас общая с Потапычем слабость, мы любим играть. Три месяца назад я вломилась в заведение, куда женщин вообще-то не впускают, клуб закрытый. Но зеленое сукно для меня, как выяснилось, слишком притягательно. Наверное, я училась играть с младенчества, потому вспомнились навыки сразу. И потянуло меня при одном взгляде на вывеску так, что бедняга привратник не смог остановить. Я, пигалица, снесла его своей целеустремленностью, как паровоз - невесомую сухую ветку. И тотчас попала под эту вот лапу.
  - Капризничаем или взаправду понимаем хоть чего-то? - прогудел Потапыч, стряхивая свою гигантскую волчью шубу на сбежавшихся помощников возмущенного привратника.
  И, пока они искали выход из мехового плена, я уже миновала коридор и попала в большой зал. На нас посмотрели без удивления. Почти. А кому захочется внести свое имя в список врагов Потапыча одним неосторожным словом или взглядом? Пойди потом объясни ему, что пошутил. Он в ответ тоже - пошутит. И будешь на год отлучен от железнодорожного сообщения.
  - Кыш! - рявкнул Сам, разгоняя случайных игроков от своего любимого стола. - Мы с пигалицей желаем играть на конфеты. Эдакая упрямая, аж радостно...
  Он проиграл мне две горки конфет, табакерку и запонки. Я проиграла ему две заколки, перчатки, бусы, шапочку и брошь. Потом я отыграла шапочку и перчатки, а он - запонки. Все складывалось здорово... пока меня не нашли Алексей и Тома. Вид у озверевшего и после преодоления заслона на входе любимчика Юнца был такой, что Потапыч его зауважал. Простил предательство 'Черного рыцаря' и допустил снова в магическое депо, куда зимой личным приказом закрыл вход для Бризова - 'никчемного колдунишки арьянской выделки'.
  - Ренка, полчаса тебе на разминку, - пробасил Потапыч, проведя меня через гигантский кабинет, заполненный важными людьми. - Потом сыграем хоть одну нормальную партию.
  Потапыч замер, тяжело охнул, взревел в огорчении.
  - Ренка, конфет нет... как будем воевать? Помощника-то я уволил, уже второго за неделю, а новому объяснить, которые тебе нравятся...
  - Я сама сбегаю, - успокоила я партнера по игре. - На площади слева от входа, правильно?
  - Яшка! - рявкнул начальник вокзала. Толкнул меня к новому своему - так я полагаю - помощнику. - Проводи туда и обратно, оплати конфеты. Запомни накрепко, какие выберет. Потом устрой моей пигалице обед, чай и все такое.
  Мы с молодым посыльным и даже - судя по куртке и нашивкам - помощником курьера, спустились из владений Потапыча по широкой главной лестнице прямо в зал с информационными досками прибытия и отправления поездов. Двое железнодорожников как раз устанавливали в верхнее окошко надпись: 'Южный ветер', экспресс до таврского побережья, отправление в 19-00'. Пришел и стоит у пятого перрона, все штатно, - мельком отметила я.
  Мы прошли зал насквозь и выбрались на площадь. Двинулись вправо по булыжному тротуару, Яшка усердно оберегал меня, шагая по краю, чтоб случайная конка не натворила неких непонятных бед. Дорогая конфетная лавка сияла сплошным стеклом витрины все ближе. Стекла левее уже два месяца оставались мутными, сменился владелец и шел ремонт. Сегодня они, к моему удивлению, заиграли бликами солнца - идеально чистые. И я охнула, замерев на месте.
  Если вы думаете, что тощая чернолапая Ренка не имеет своей мечты о платье, вы меня не знаете. Я еще осенью обнаружила, что лучшее на свете платье существует в реальности и даже прямо тут, в столице. Всего одно оно такое, ни на что более не похожее. Оно надето на манекен и сияет неземной красотой в витрине ателье сударыни Валентины Ушковой. В самом центре, на дорогущей торговой улице, куда нас разок сводил Лешка. Он присмотрел для Томы берет. Полагаю, тогда он и сдался, признавая серьезность своего к ней отношения... как мне прежде это в голову не пришло?
  Так вот. Платье. Не для продажи, оно чересчур странное - так нам пояснили портнихи, я ведь ворвалась в зал и все выяснила... Серебристо-серое с немыслимой для дамского наряда отделкой из достаточно грубой фактурной кожи. С вышивкой, выполненной толстой нитью и кожаным шнуром. А, чего объяснять! Его надо видеть. Оно не пошлое, не откровенное и не грубоватое. Оно стильное. И вообще - мое.
  И вот я стою на краю тротуара, а оно висит там, напротив, в витрине нового ателье. Обновленное, в несколько ином тоне, с шикарными перчатками и убийственно очаровательной сумочкой. Висит - и нельзя его ни купить, ни украсть. На первое нет денег, а второе... ну, сами понимаете. Я же воспитанница приличного пансиона, я обещала папе не делать глупостей. Но посмотреть-то можно! Яша что-то спросил у меня про конфеты, я вяло ткнула в сторону соседней витрины, не поворачивая головы. Посыльный перебежал мостовую и скрылся в лавке, а я все стояла и смотрела. И ничто не могло меня отвлечь...
  Пока лужа не выплеснулась из колеи целиком, чтобы без потерь осесть на моем нынешнем наряде. Одна лужа на всю площадь. На одну меня. Если вы еще верите, что я птица удачи, то у меня самой возникли серьезные сомнения. Так везет и правда - немногим. Грязь оказалась отменная, жидкая и скользкая, с запахом машинного масла. Я кое-как размазала её по лицу и обернулась, высматривая мерзкого типа, не пожелавшего обогнуть лужу.
  Ну ничего себе... У экипажа имелось всего два колеса. Он резко и шумно рокотал, извергая клубы сизого дыма. А подлец, сидящий верхом на чудовищной машине, нагло помахал мне рукой - то ли извиняясь, то ли признавая растяпой, не достойной ничего иного, кроме грязи, капающей с одежды и волос... Рыжий, криворожий, уродливый, гнусный хам... Я уже набрала воздуха, чтобы нашуметь на него. А то и, забыв осторожность, зачерпнуть удачу почернее - да и выплеснуть под колеса грохочущего экипажа. Пусть носом проедет по камням! Пусть... Я присмотрелась и виновато промолчала. Он, ненаказанный, скрылся за углом. Ему и без моих пожеланий, судя по всему, в этой жизни уже изрядно досталось.
  Рядом охнул Яша.
  - Да как же это? - запричитал он, едва не роняя конфеты. - Да в полицию подлеца!
  - Вы его знаете?
  - Известный тип, - скривился посыльный. - По имени не назову, но ездит он здесь часто.
  - Не надо полиции, - попросила я. - Лучше разыщите Алексея Бризова, он пьет кофе в 'Свистке'. Попросите принести мой багаж, а я пока уговорю девушек в ателье помочь мне отмыться. Не стоит ставить в известность Потапыча, у вас первый день на новом месте.
  - Благодарствую, - в голосе посыльного звучало искреннее облегчение. - Давайте до ателье провожу, чтоб уж наверняка. Я быстро обернусь, в пять минут.
  Пять не пять - но и правда отмыться и переодеться удалось быстро. Портнихи мою беду видели. Пожалели, помогли, даже разрешили потискать и погладить сумочку с витрины. Вблизи она была еще лучше, чем издали, из-за стекла. Защелкивалась, как кошелек, с резким коротким звуком. Очень даже славным для демонстрации настроения. Я пощелкала, вздохнула. Семьдесят пять рублей золотом. За что? За имя. Сударыня Ушкова шьет для дворца. Я спросила, кто заказал дивное платье. Из недр ателье вынырнула тощая и верткая пожилая женщина, заинтересованно меня рассмотрела.
  - Дивное? - уточнила она, сомневаясь в услышанном.
  - Именно так.
  - Деточка, а ты знаешь, что девять из десяти моих клиенток требуют его снять и далее - сжечь? Им лишь бы франконские кружева, а еще вернее - 'как при дворе Пруста' или какого иного иноземца. Я уже отчаялась, хотела и правда снять...
  - Ни в коем случае! - возмутилась я. - Вы уж мне поверьте, вот и в ремпоезде так было: то, что ругают, на самом деле ценят. Просто никто первым его не надел, не решился. А это должна быть очень знатная особа. И повод исключительный.
  Мой язык не просто враг, он хуже врага. Я могу контролировать себя, не черпать удачу и не ругаться мамиными южными звонкими словами. Но если разойдусь - все, дело пропащее. С зимы приметила: удача сама плетется нитью, толкает речь. Как теперь. Я уставилась на сумочку, щелкнула еще раз резким, как движение револьверного барабана, замком. Серое платье с кожаными вставками. Куда такое можно надеть важной даме?
  - Через три недели будет открытие прогулочной дороги, - прикинула я. - Знаете наверняка, сорок километров, от столицы и до Златолесья.
  - У меня уже шьют наряды, - заинтересованно кивнула лучшая столичная портниха. - Загородный пикник на траве...
  Она осеклась и улыбнулась. Глянула на платье, на меня.
  - Деточка, у тебя есть хватка. Вещь сшили по рисункам моей дочки, это первая её большая работа, я сомневалась... но пока ждала и собирала мнения. Ты натолкнула меня на верную идею: подарю его дочке Потапыча от имени своей девочки.
  Идея была безупречна, как выверенная отцом дуга рельсового пути. Я кивнула. Сударыня Ушкова - а я не сомневаюсь, мне повезло увидеть именно её - снова улыбнулась, мягче и теплее.
  - Вот там, на столике, лежит книга. Запиши адрес своего пансиона и имя. Платье я тебе не пришлю, не рассчитывай. Но сумочку моя Аня соорудит. Само собой, в случае успеха нашей затеи. Анна, иди сюда!
  Младшая портниха семьи Ушковых была так же худа и легка, как и её мать. Она ощупала меня одним опытным взглядом. Кивнула. Я поняла, что женщина слышала разговор и восторженная оценка её платья была важна.
  - Сделаю, - отрывисто бросила портниха. - Но не такую, я вещи не повторяю. Тебе интересно будет подобрать нечто свежее. Ты сама решаешь, что красиво и достойно внимания. Редкая способность в столь юном возрасте.
  Она развернулась и ушла. Её мама тоже. Я последний раз щелкнула замком и вернула сумку одной из работниц ателье. Проследила, как вещица занимает место в витрине. Что же теперь думать? Меня удачно облили грязью... Ничего себе везение! Благодаря неприятности я потрогала сумку и даже обзавелась надеждой на иную, еще лучше - и сделанную лично для меня. Грязь в плохо промытых прилизанных волосах отвратно чесалась. Запах машинного масла не желал исчезать с кожи. Ну и пусть. Я миновала улицу под бдительным присмотром Яши и зашагала к владениям Потапыча. У меня в запасе еще два с половиной часа до отправления поезда. Успею сыграть партию-другую.
  У Потапыча в зале за кабинетом - лучший стол в городе. Дорогое зеленое сукно. Резное дерево. Поверхность ровная, её выверяли и доводили до идеального состояния здесь же, в депо. Ножки сразу отрегулировали по большому инженерному уровню, к тому же проверяют горизонтальность стола с завидной регулярностью. Шары из слоновой кости и рога мамонта тоже безупречные, выточенные в ведомстве по строжайшим допускам геометрии. В общем, если меня ждут, а я опаздываю - беда...
  - Потапыч уже закончил совещание?
  - Нет, благодарение Богу, - отозвался Яша, распахивая дверь зала отдыха. - Задерживаются они. Уже велели, ежели что, поезд ваш с расписания снять до специального распоряжения.
  - Ужас.
  - Ничего, нам настроение Самого важнее графика, - усмехнулся посыльный. - Обед изволите? Велено легкий. Суп куропатковый, трюфели, печень гусиная, икорка. Все установим удобно, чтоб вы могли не отвлекаться.
  Я благодарно кивнула, посыльный удалился исполнять поручение. Вот и шкаф. Потапыч солидный человек, до ужаса солидный. У меня свой набор 'оружия', все заказано еще в зиму. Оно и понятно. Играть с всесильным начальником всерьез и с азартом, да еще ругаться - это дозволено делать безнаказанно только 'пигалице'. Мы настолько разные, что врагами быть не можем. Друзьями, наверное, тоже. Зато мы мило воюем - на конфеты и мелочи. У Потапыча, кстати, я выиграла табакерку для деда. Точнее сказать следует: он мне проиграл эту вещицу, и со значением проиграл...
  
  Поле стола ровное, зеленое и бархатистое. Оно само по себе не содержит никакой странности, магии, уклона или иной провокации движения. Оно - покой. Шары на нем лежат неподвижно. Как судьбы, которых не коснулись внешние обстоятельства. Всю жизнь так и не шелохнутся, ограниченные рамкой треугольника. Игра сосредоточена в движении и смещении обстоятельств, и в пределах этого стола то и другое подвластно мне. Занятное состояние. Наверное, для меня более полное и сложное, чем для любого иного игрока. Прочие толкают шары и надеются на выигрыш - деньги, престиж, азарт... А я тренируюсь и размышляю. Для меня сложные соударения шаров - сама судьба, сплетенная с удачей и характером. И без партнеров я играю в странную, никому не понятную игру. Сегодня вот хочу вспомнить ту сказку, что рассказал мне Марк Юнц год назад, в нашу первую встречу. Я много раз над ней билась. И не в силах отделить правду от домыслов, удачу от судьбы и расчета, природные обстоятельства от подстроенных. Но здесь, в столице, близ рельсов, в здании главного вокзала, где удача гудит и звенит от своей густоты, думать и искать проще.
  Я взяла кий и небрежно, не глядя и не примеряясь - а так оно и было, разве кто помнит начало истории? - разбила шары.
  Жила-была на юге Ликры девочка по имени Леся. Алеся? Люся? Или даже Алиса? Не знаю. И Юнц не помнит точно. Зато он сказал, что Леся родилась птицей, как и я. Только у меня папа - Король, мама - бесподобная Ленка. На удачу мне чихать, а вот Леся на трещины не наступала. Берегла свет самых малых успехов и опасалась тьмы ничтожных неудач. Мечтала о великом будущем. Впустую мечтала, сидя на крылечке дома и глядя вдаль.
  Шары закончили движение, разбежавшись вяло и неохотно. Не было в жизни Леси ничего, готовящего перемены. Не было до тех пор, пока младший сын императора Угорова - а тогда Ликрой правил император, и без всяких там рельсов у нас было то еще застойное гнилое болото - не возжелал власти.
  Я выбрала темный шар и поместила его у бортика, далеко от прочих. Шансов у его высочества Василия Третьего было ничтожно мало и он поставил на удачу. Все поставил, без остатка. Сошелся с канцлером Арьи своего времени и вытребовал у того магов-пси для дела. Нашел трех девушек на роль личной счастливой птицы. Выбрал самую никчемную из девочек - эту вот Лесю. Я осмотрела шары вблизи от назначенного 'птицей'. Хорошо играется. Магов было, как помнит Юнц - а точнее, его предшественник ректор фон Гесс - четверо. Они поселились недалеко от жилища Леси, и скоро стали ей сниться красивые цветные сны. Да и наяву грезы были яркими, живыми. Высокая задача спасения мира. Богоизбранность. Уникальность силы удачи. Да мало ли что! Теперь уже не скажешь точно. Собственные фантазии переплелись с привнесенными. Девочка начала прорицать везение и одаривать успехом. Сперва по соседям прошлась, потом весь Таврский уезд о ней заговорил.
  Когда Лесе исполнилось восемнадцать, она прославилась на всю страну. Спасла от неминуемой смерти сына императора. Рассмотрела черноту удачи в подточенном врагами перекрытии моста. Остановила карету. И уехала на ней же объездным путем в столицу - уже как невеста Василия Угорова. Одного из магов его высочество тогда же и сдал, вывел из игры, как опасного и знающего слишком много. У агента Арьи был найден подробный план обрушения злосчастного моста. Казнили мерзавца, а как иначе?
  Я прицелилась темным шаром по 'магам'. Выбив крайнего, мой 'принц' прокатился и затих возле птицы Леси, в самом центре группы. Пойди его там достань. Девушка искренне верила в свою избранность и удачу. Но Юнц полагал, что везение её было ненатуральным. Что это означает? Да ровно то, что в Лесю верила вся страна. Их вера трансформировалась, не без помощи магов, в удачу и окрыляла никчемную птицу. Эту страусиху, не умеющую летать и готовую при первой угрозе сунуть голову в песок, - сочли журавлем. Я быстро убрала еще три шара. Брат Василия впал в немилость и заболел. Странно заболел, непонятно. И умер он слишком уж быстро. Жена его удалилась от тягот мира в монастырь. Император переехал в южную резиденцию, доверив правление новому наследнику.
  Партия моя двигалась не шатко - не валко. То есть ровно так, как жил и правил Василий Третий. Ликра потихоньку нищала, родовитая знать кушала и танцевала, не замечая перемен. Окраины то голодали, то мерзли, то страдали от болезней. Потом случилась война с Франконий, не верившей в Лесину удачу. Трудно она далась Ликре... И вера в чудесную диву постепенно сошла на нет, не помогла и победа. Местами вера перерастала в новое качество, Лесю уже звали темной, а её удачу - ночной...
  И тогда, повременив, уже Арья, ждавшая своего часа с достойным истинного стратега терпением, объявила нам войну. Агенты знали твердо: птицы удачи - настоящей - у императора нет! Обучение магии в стране пребывает в небрежении, на него не выделяют никаких средств: присоветовали Василию что следует его 'надежные' друзья. К тому же единственный деятельный, здравствующий в то время высший маг обосновался в Арье. Жил тихо, писал мемуары, похоронив жену и переживая эту утрату тяжело, но стойко. Лет ему самому было немерено - за сто...
  Я нашла взглядом пару самых дальних шаров. Говорят, высший маг создал некий трактат о птицах. Обосновал и систематизировал принцип нашего воспитания. Разделил и разобрал то, что дает цвет удаче. А еще наотрез отказался участвовать в войне и поступил того хуже: сбежал из Арьи в Ликру, к врагу. По мнению Юнца, он пытался остановить нашего императора, подозревая, что маги-пси загадили мозги не только Лесе, но и ему. Может быть, не успел. Или его не услышали, или судьбу страны не всегда посильно перевернуть одному магу, даже великому, или эта версия истории поддельная... Я прицелилась по 'магу' и он странно и сложно срикошетил от бортика, чуть сместил другой шар, снова сменил направление и ушел с поля. По воле отца Фридрих фон Гесс стал ректором нашего, созданного на пустом месте, нищего колледжа. Его университетом-то назвать постеснялись...
  Шаров на поле осталось очень мало. Пришло время уходить императору. Эту часть сказки я считаю правдивой. Марк Юнц излагал её живо и образно, прямо-таки в лицах.
  Василий Третий решил сменить жену на новую птицу, уже подобранную магами. И, как он верил - настоящую. Осталось лишь избавиться от прежней. Попытка вышла грубой и гнусной... Как говорил Юнц?
  
  'В коридоре раздались звучные шаги. Стража. Кованые латы, звонкие пряжки - так сообщает о себе подданным император, давая им время согнуть спины достаточно основательно. Дверь нараспашку - и вот он. Обрюзгший к пятидесяти, с нездоровой зеленоватой бледностью неотступной злобы, со взором, полным алчной жадности ко всему чужому, еще не присвоенному, - качествами удушающими и душу, и тело... Он полагал войну с Арьей благом. Победоносную войну.
  - Ты, старая курица, вставай, - презрительно бросил правитель жене. - Пришло время поселить здесь птичку помоложе, и я уже нашел такую.
  - Нельзя изменить одной удаче ради иной, - отозвалась Леся. - Утратишь все. Я бы ушла, но ты - правитель, отблеск твоей удачи лежит на всей стране. Если...
  - Маги посоветовали мне проверить, жива ли удача, - резко перебил император. - По древнему обычаю. Стража!
  Леся охнула, когда ей грубо заломили руки за спину. Это оказалось так невыносимо больно, что в глазах потемнело. Когда дурнота отступила, рядом уже стоял главный маг страны, назначенный в советники самим императором. В столице поговаривали, что он служит канцлеру Фальку. Маг коротко ударил женщину по губам, и мысли отказались становиться словами...
  Еще минуту назад - императрица. А теперь жалкая пленница, бессильная хоть что-то изменить. 'Пси' давно прекратили её обхаживать, женщина прекрасно знала о том, что её умение создавать и менять удачу фактически иссякло, если и было когда-то настоящим. Её вели, а скорее даже тащили, без малейшего уважения или почтения. Люди мужа знали, как обращается с законной женой их господин. О его молодых подружках ведали, о том, что утратившая везение - беззащитна... День опалил солнечным огнем глаза, привыкшие к полумраку. Широкая внутренняя стена, внизу - каменный мешок малого двора. Императрицу небрежно толкнули к чугунной ограде.
  - Сегодня его величество желает проверить слова первого мага, утверждающего, что удача покинула вас по вашей же вине. В подтверждение или опровержение тяжкого обвинения правитель повелевает женщине, заявляющей, что она и есть белая дива, что удача её крылата и велика, избрать хранителя и совершить полет.
  Женщина молчала и смотрела вниз, на ровную чешую брусчатки двора. Светлую, розовато-песочную. Скоро её толкнут- и камни метнутся навстречу, чтобы свершить страшное. Если бы маг не лишил её дара речи! Может, был бы ничтожный шанс объяснить, что на самом деле творится. Господин фон Гесс не зря приходил на прием и пытался объяснить. Она не слушала, упиваясь кажущейся полнотой власти...
  Солнце достигло зенита, высветив двор внизу до последнего камешка. Особый двор, созданный в незапамятные времена для таких испытаний. Правда, древние были не столь жестоки, если разобраться. Они, вроде бы, вынуждали к полету диву и её нареченного до признания их брака и тем исключали любые возможности ловцов ухватить удачу за 'хвост'. Лишенные единения душ падали. Познавшие его... Впрочем, ей второе не дано, к чему бередить душу? Император оттолкнул стража и сам встал за спиной.
  - Ну что, птичка, насмотрелась? - насмешливо уточнил он и толкнул вперед, к краю. - Ты старая бездетная уродина, не обеспечившая меня сыном! Как я ждал этого дня, глупая курица. Завтра начну готовить новую сетку для птицы. Она куда красивее тебя, ей всего девятнадцать. Как ты, конечно же, знаешь, я обожаю наивных девчушек.
  Птица прикрыла глаза, новый толчок в спину качнул её вперед. Розовато-песочные камни приблизились, даже из-под плотно закрытых век осталась видна каждая трещинка, каждая пылинка на дне глубокого колодца двора. И в каждой трещине копилась тьма. Та, которой пугал Фридрих фон Гесс, - проклятая и проклинающая всю страну. А что теперь страна - если жизнь исчерпана? Что теперь проклятие - если отвернулись те, кто вчера кланялся? Достойная месть, не более и не менее. Она вытянула руки вперед, пальцами ловя узор тьмы. В неё не верят более, как в белую диву. Так получат черную! Сила общего убеждения велика, так сказал и глупец фон Гесс. Сам не понял, что дал ключ к решению.
  Женщина упала без звука, её последний полет не сопровождал по странному стечению обстоятельств ни единый взор: все склонились перед императором. Снизу, из колодца двора, потянуло холодом. Василий Третий, уже готовый покинуть узкую дорожку над пропастью, обернулся и охнул. Он успел только это - охнуть... Птица уже стояла рядом. Черная, как сама тьма. Вокруг неё день утрачивал яркость и теплоту. Птица была совсем иной, нежели 'курица' Леся. Темные прямые волосы, узкое молодое лицо без единой морщинки. Пустые черные глаза.
  - Шаг в бездну делают вместе, - прошелестел насмешливый голос.
  Тонкая рука птицы едва приметно шевельнулась, отсылая со стены вниз тело бывшего мужа и императора... уже вполне - бывшего. Покойного.
  - Стать вдовой не так уж и печально, - усмехнулась черная птица. - Соберите совет, я намерена сегодня же вступить в законные права. Не будет более ни империи, ни иных глупостей. Надо многое менять. Мы отстали от жизни, мы слабы. А я хочу стать сильной. Очень сильной. Непобедимой. Имя мое отныне будет тоже новым, ибо я единственная взлетевшая и доказавшая свою состоятельность дива этой страны. Дивана.'
  
  Я заинтересованно рассмотрела последний шар на поле. Бывшую Лесю, нынешнюю Дивану. Партия окончена, а она осталась здесь. Правит и чувствует себя окрепшей, даже непобедимой. Научилась многому, повзрослела, поумнела, накопила прорву пустой, обесцвеченной удачи на чужих несостоявшихся судьбах... так я полагаю. Течет удача по рельсам - ведь да? И течет она во дворец. Все логично.
  - Ренка, ты готова к бою? - пробасил Потапыч, шагая через зал.
  - Пока нет... - задумчиво шепнула я. Вздрогнула, возвращаясь к реальности. - Конечно, о мой самый щедрый враг.
  - За час щедрость особо не выказать даже в конфетах, - вздохнул Потапыч. - А расписание... неловко мне у тебя же воровать лето. Давай так: партию по-быстрому и остаемся в графике.
  - Я вас - в пух и прах, - пообещала я.
  Большой Мих восторженно взревел - ниже и гуще 'Черного рыцаря'. Кто еще рискнет эдак угрожать ему, опасному воистину смертельно? Только я - пигалица... такая мелкая и ничтожная, что мне любую обиду можно простить просто так, без учета. Впрочем, я его ни о чем ни разу не просила. И это он тоже ценит.
  - К Донову едешь? - уточнил Потапыч, собирая шары.
  - С Тамарой. На все лето.
  - Хорошо у них, - заверил меня этот всезнающий человек. - Дом на берегу залива. Я Михаилу Семеновичу своего врача отослал. Толковый он мужик, беречь его следует, у меня во всем ведомстве не желают воровать от силы человека три! Подлечу да поставлю повыше. У арьянской отрыжки - Юнца - колледж имеется. А дорожных инженеров в общем заведении готовим. Надобно высшую школу открыть. Опять же, - Потапыч хищно прищурился, - автомобили. Есть в них толк. Пока Дивана его не желает видеть, я хочу их под свою руку взять. Ренка, ты уж никому!
  - Ой, испугали. Ладно, на площади кричать не стану. Хотя... Я сегодня видела такую штуковину непонятную: у неё два колеса. Рычит, дымом пыхает и едет.
  - Это псих городской, Юрка, - сообщил Потапыч, оживляясь. - Боевитый парень, с первой своей идеей он сам ко мне в приемную прорвался. Оказалось - умное изобретение. Я его три раза в депо приманивал на инженерные должности. Потом ругался и выгонял. Характер у парня хуже твоего. А сверх того, непонятный он. Одни говорят, на тайную полицию работает, иные - что ариям он самый первый шпион. Но вранье и то, и другое. Люди одаренные всегда не без чуди, он же дурью мается за троих.
  - А в депо что делал?
  - Последний раз привод 'Рыцаря' пересчитывал и выверял, - громогласным шепотом поведал мне тайну Потапыч. - Исключительно грамотный инженер. На полтонны паровоз облегчил помимо прочих доработок. Потом сказал мне, что воевать с Арьей глупо. Я ему тоже кой-чего ответил.
  - Вы можете.
  - Забирай конфетку, партия твоя. Ну, еще одну - и я провожаю до вагона.
  Я кивнула. Яшка принес чай и мелкие, на один зуб, прянички, столь любимые Потапычем. Для меня добыл две порции мороженого. Впереди уже мнилось интересное путешествие, звало и сияло теплом южного лета. А на душе было темно и страшно. Шары судеб моих близких пребывали в движении. И тот, кто сейчас разыгрывал партию, не отличался ни добротой, ни порядочностью. Как узнать, если беда велика? Письма будут ждать меня в пансионе. Да и опаздывают они - письма.
  Зато не отстает от жизни чутье. Я буду думать о них - моей маме, отце, Сане, дедушке. Стану слушать соударение и движение обстоятельств и, если что, пытаться успеть. Вмешаться, хотя мне строго запретил это Юнц.
  Я ведь потихоньку начинаю соображать, как двигаются и взаимодействуют случайности. Толкнула шарик, тогда еще именуя его по наивности камнем. И вместо скорой смерти в нищете и унижении нашего начпоезда ждет долгая и достаточно интересная жизнь. Одна беда: это изменение затронуло слишком уж многих, в том числе моих близких. Не сомневаюсь, что уже катится темный шар, готовясь цокнуть по белым - по моим родным. Норовит снять их с поля. Только кто ему позволит это сделать в полную силу и успешно?
  
  Потапыч сдержал слово, он всегда исполняет обещанное. Проводил до самого вагона, взглядом, как вилами, пару раз ткнул туда-сюда, проверяя порядок и вороша страхи в душах проводников. Забегали, постанывая от неподдельного усердия. Сам их посетил! Сам пришел с девочкой и - страшно сказать - мило улыбался, гладил по голове и конфетами потчевал. Удалился, шагая на удивление легко при его-то массивности. А я осталась стоять в тамбуре и махать вслед своему партнеру по бильярдному столу.
  Когда поезд выполз из недр стеклянного перрона и привычный, родной моему сердцу стук колес выровнял ритм, я прошла в наше с Томой купе. Нимб железнодорожной святой был столь ярок и зрим, что я его ощущала, даже голову нагибала от тяжести: у дверей строем, навытяжку, замерли два официанта, спешно вызванные из ресторана. Рядом с ними едва дышала проводница. И все ели меня глазами, как и подобает кушать наилюбимейшее и высочайшее начальство.
  - Чего изволите-с? - выдохнул старший официант. - Любое ваше пожелание-с, у нас образцовый поезд, никаких сомнений даже не может быть-с.
  - Фисташковое мороженое, - заказала я себе. Подумала о ближних и добавила: - Кусочек сырного пирога моей подруге, пирожки с повидлом для мага Бризова. Им полезно есть сладкое. Итого?
  - Как можно-с, - ужаснулся официант, бледнея и вздрагивая. - Подарок от нашего состава гостям-с...
  Ну, и стоит ли сомневаться в причинах непомерной любви Потапыча к отцу Тамары? Донов подарков попусту не делает и нимбов над головой приятелей начальства не наблюдает. Потому что не ворует, неучтенных пассажиров не принимает в поезд за мзду. И бурый уголь в антрацит не подмешивает для удешевления. Я пожала плечами и шагнула в свое купе. От меня честно откупились едой, стоит ли требовать большего? Зачем мне превращаться в ревизора? Я - монстра на отдыхе...
  - Бэкки, тебя пытались убить? - ужаснулась Тома, судорожно сжимая ладошки у груди. Она резко дернула шнурок колокольчика, и проводница возникла в дверях мгновенно, как неутомимое и вездесущее привидение магического колледжа. - Моей подруге плохо, разве вы не видите? Немедленно воду, полотенца, мыло... Бэкки, ты точно цела?
  - Вполне.
  Я упала на диван и запоздало сообразила, на что сейчас, когда я сняла шляпку, похожа моя, так сказать, прическа. И как моя шея подобна трубе паровоза - есть такая шутка. В смысле, шея и черная, и жирная, и вонючая. Тамара отдышалась и стукнула костяшками пальцев в стенку купе. Лешка тотчас явился из соседнего и рассмотрел меня с немалым интересом.
  - Рена, тебя нельзя выпустить из виду даже на две минуты, - удивился он. - Неужели ты кого-то утопила в грязи?
  - Алексей, ты ей не сочувствуешь, - насторожилась Тома. - Человеку плохо!
  - Томочка, посмотри внимательнее: она сыта, она объелась любимыми конфетами у Потапыча, она обставила Большого Миха в бильярд. А прочее... Пойду, приводите в порядок её голову хотя бы снаружи.
  - Невыносимый. Ты невыносимый! - расстроилась Тома.
  - Рена, спасибо за пирожки, - подмигнул мне маг и скрылся в коридоре.
  Проводники уже волокли огромный таз, подносили новенькие узорчатые полотенца в количествах, намекающих на ревизию всего бельевого запаса состава. Тома распоряжалась тихо, но решительно. А я сидела, закусив губу, и тупо смотрела в стену. Или я уже поглупела до предела, или Лешка ничуть не удивился моему виду. Он же не приносил саквояж, просто передал квитанцию Яше, а тот получил и доставил. Кто Бризову сообщил о случившемся? Когда? Насколько подробно? Как понимать происходящее? Он не спросил, как я пострадала, где и при каких обстоятельствах...
  - Тома, а Лешка все время был с тобой в кафе?
  - Да, мы обсуждали новый метод укладки путей, - вздохнула подруга. - Приходил посыльный, Лешенька дал ему квитанцию багажа. Потом сам сбегал за цветами, это тоже рядом, пара минут. А что?
  Фиалки на столе я рассмотрела сразу. Их продают прямо в вокзале... Полнейшая глупость получается. Тот, кому поручено меня охранять, меня не охранял, но выглядит спокойным и довольным. Так кто же меня оберегал на площади и почему не уберег?
  - Я заказала тебе сырный пирог, - припомнила я.
  - Как хорошо, - Тома умеет радоваться мелочам. - А себя не обидела? Ты такая хрупкая, Бэкки. Ты не умеешь себя помнить, все время уходит на войну с чужими бедами.
  - Тома, как хорошо, что ты есть на свете. Возле тебя я спокойна совершенно в точности, как дома.
  - Спасибо.
  Пять сортов мыла прибыли вместе с тремя ведерными чайниками кипятка. И мы взялись вымывать грязь из моих волос, попутно обсуждая свежайшую секретную сплетню, добытую у Потапыча. То есть готовый открыться колледж инженеров путейцев и место ректора - а почему бы нет - для Михаила Семеновича.
  
  
  Глава 5. Ночная удача Короля
  'Птицу удачи не стоит ловить за хвост. Сверните шею этой твари, для трофейной охоты довольно сохранности оперения. А для варки супа нам надо и того меньше.'
  Первый маг тайной магической полиции Ликры
  
  Лето - любимое время года, спросите каждого путейского пацана, он так ответит. Саня и сам полагал, что лучшего сезона не существует. Тепло, сытно, интересно. График на магистрали строг и плотен, но отец иногда умудряется выкроить свободное время, чтобы вместе обсуждать важные вопросы, мастерить игрушки или ходить в лес по грибы-ягоды, на рыбалку. День длинный, его хватает и на игры, и на занятия с учебниками. Да решительно на все!
  В этот год привычное мнение изменилось у многих. Каждый новый день пребывания в ремпоезде Фрола Кузьмича добавлял кому-то бед и неприятностей. Примитивных, убогих, унизительных. Получить со склада продукты? Для этого теперь имеется особый человек. Надо искать его, кланяться и просить, писать бумагу. В начале лета при съестном состоял бывший вор, и его ухватки довели людей до настоящего бешенства. Настолько окончательного, что выжил кладовщик чудом. Его отбил у разъяренных женщин Король. Долго и упорно обсуждал сложившееся положение с самим перепуганным уголовничком, его приятелями и представителями вагонов. Разобрались: сменили человека по общему согласию, даже начпоезда с перепуга не уперся, и с продуктами стало попроще.
  Потом оказалось, что отходить от состава на километр - это нарушение устава и даже преступление, а за сообщение о нарушении выдается премия от начальника. К ней - а как иначе - немедленно добавляются синяки от соседей и общее презрение. Корней, долго сомневавшийся в зловредности Фрола Кузьмича, и тот не выдержал, приложил свою достаточно тяжелую руку к воспитанию собственного помощника. И взялся с обновленным усердием за пополнение записей для доноса.
  Поводов начпоезда давал много. Материалы он закупал сам, сменив прежних подрядчиков сперва частично, а к концу лета - полностью. Проверяя щебень, песок и шпалы, работники мрачнели и кривили губы. Шли к Сане или Олегу - диктовать грамотным пацанам отчеты. Потому что материал негодный, и отвечать головой за возможное крушение на отремонтированном участке никому не хотелось.
  В инженерной части то, что делал начпоезда, тоже выглядело как минимум убого. До поры до времени спасали усердие людей и доработка планов Королем. Но потом, в начале августа, Фрол Кузьмич решился-таки на обострение отношений с проклятым. Каждое слово обладателя черного шрама неудачи считалось ложью, требовало проверки и подтверждения. Каждое решение оспаривалось. Ремонты двигались все медленнее, план работ трещал по швам. Оплата людей, служащих в поезде сдельно, за жалование, сократилась до наименьшей возможной.
  Саня помнил тот день, когда отца окончательно отстранили от дел. Король осмотрел шпалы, хохотнул зло и коротко. И пошел к седьмому вагону. Там, возле тамбура, уже стоял Фрол Кузьмич. Ждал.
  - Я не стану укладывать эти шпалы. - Отец говорил спокойно и внятно, со своим обычным прищуром глядя на начпоезда. - Они в растопку, и то гниловаты и сыроваты.
  Фрол Кузьмич как-то странно и неловко повел ноющим плечом. За лето он 'падал' дважды. То есть вечером был человек как человек. Но по утру - уже зрелище примечательное. По словам начпоезда, он с трудом привыкал к пользованию крутыми сходнями из вагона, особенно в темноте. Однако цвет, стойкость и форма синяков выглядели до странности знакомыми. Да и Лена после всякого 'падения' улыбалась начальству как-то слишком многообещающе и даже - ласково, а сам Кузьмич испуганно вздрагивал и отворачивался, стараясь не замечать непомерно красивую чужую жену. И на Короля не смотрел... Но, само собой, впечатления копил, - так определил неизбежную злость Фрола машинист. Оформились эти впечатления в нечто заметное каждому достаточно внезапно. А именно: выслушав заявление Короля о том, что шпалы плохи, начпоезда повел себя необычно. Кивнул, словно иного и не ждал.
  - Темная удача портит материал-с, - громко заверил Фрол Кузьмич. - Но если сменить бригадира, дело пойдет успешно и быстро. Я поговорил с людьми. Федор Буев им по душе-с. В его удаче имеется свет, а в характере - деловитость и такт. Сдавай полномочия, проклятый.
  Король без малейшего удивления принял новый поворот своей судьбы. Передал рослому глуповатому Федору ключ от маленькой каморки, где хранил приборы и книги учета. Пошел и сделал запись о своей отставке в журнале у помощника начпоезда. Туда же вписал: шпалы негодные, такие не исправят ни удача, ни даже великое чудо и могучая магия. Взял в руки остроносый молоток на длинной ручке и заинтересованно прищурился, глядя на недоделанный в смену путь.
  - Приступайте, - кивнул начпоезда, празднуя победу.
  Федор затоптался, озираясь по сторонам и сопя. Показал на шпалы.
  - Надобно класть!
  - Смена закончилась, - задумчиво отметил Саша, сдавший дела вместе с Королем. - И так полторы нормы люди отработали вчистую. Устали.
  - Надобно поднажать, - попробовал напирать Федор.
  Однако поддержки не встретил. Снова засопел, обернулся к Фролу Кузьмичу. Тот поморщился, оглядел путейцев. Он понимал, что за победу над Королем придется заплатить, но не ожидал, что средства потребуются сразу и немалые.
  - Сверхурочные двойные, - выдавил начпоезда фразу, не произносившуюся в составе с весны.
  Народ зашевелился, одобрительно загудел. Работа пошла споро, с огоньком. Правда, к некоторому удивлению Фрола Кузьмича, его денежная щедрость оказалась приписана к числу заслуг Короля и Саши. Но в целом сознание путейской массы сместилось в нужную сторону. Люди стали привыкать: начальником может быть даже туповатый и исполнительный Федор. Дня три - и точно мог, вполне успешно. А потом потребовалось менять рельсы и выравнивать новые...
  Федор делал все точно так, как и Король. С бычьей твердолобостью копировал и движения, и манеры, и даже слова. Ложился на рельс левой щекой. Щурил глаз, чуть присвистывал, задорно улыбаясь. Невнятно и едва приметно кивал, вроде бы нащупав неправильность в кривизне дуги рельса. Кричал разборчиво и четко: 'Саша, лево два' - и так далее. Фрол смотрел и мрачнел. Рельс - даже на его неопытный глаз видно - изгибался самым причудливым и опасным зигзагом, готовым выбросить вагон с насыпи. Путь получался неровным, совершенно несовместимым с ничтожной допустимой погрешностью в промере точности дуги и постоянства расстояния между рельсами.
  - Поскольку дела переданы вам, господин Буев, в спешке, - предположил начпоезда, - вы вправе настаивать на обучении данному тонкому и сложному навыку.
  - Король! - взмолился Федор.
  - За обучение будет заплачено, - сморщился начпоезда.
  Король нехотя кивнул. Ему совершенно не нравилось происходящее, за кажущейся простотой смещения проклятого мнилась более сложная игра, непонятная и оттого опасная. Ему-то что, он выкрутится и осилит, а если беда коснется Лены, Сани, Корнея? Как защитить их, как отвести незримую угрозу? Не он один ждал дурного, над поездом недосказанность и смутные предчувствия висели - как темная туча... Саня видел настроение отца и тоже хмурился.
  Только Лена не разделяла общего тяжелого и мрачного настроя. Она верила, что начпоезда скоро сгинет, а зло, причиненное им, рассеется. Зато о замечательном, погожем и теплом лете останется память. Будет у Сани братик. Или сестренка. Лучше бы, само собой, девочка, - по сто раз в день повторяла Лена, придирчиво выкраивая и украшая распашонки. Хватит в её нелепой семье беспамятных магов и отъявленных драчунов. Надо вырастить еще одну милую певунью - Беренике в пару.
  Король, возвращавшийся с работы мрачнее тучи, слушал, улыбался и начинал мастерить игрушки. Постепенно увлекался, вроде бы успокаивался. Однако стоило Лене отвернуться - смотрел на неё с затаенной болью. Чутье не обещало хорошего, здравый смысл ему вторил. Увы, нынешнее состояние жены делало её вдвое беззащитнее - и это Король тоже понимал...
  Корней дописал и отправил своё письмо в главное управление путей на исходе второй недели сентября и стал ежедневно высматривать паровую дрезину большой столичной проверки. Он до смешного свято верил, что для него удача в конвертах - густа и светла.
  Меж тем небо затянули низкие осенние тучи. Ветер с севера усердно гнал и намывал их, как илистый тяжелый песок на отмель - темные, полные влагой. Сперва ползущие быстро и заметно, затем все медленное: тучи перегородили течение воздушной реки. Стали сплошной низкой хмарью копиться, напирать, тесниться в русле большого осеннего ветра, влажными пологами ложиться на деревья. Вымачивать лист, гноить траву и превращать короткое, как один счастливый вздох, бабье лето в предзимье - раннее, унылое и затяжное. Дни сделались смутными и недолгими, сумерки загустили серое низкое небо без просветов. Состав откочевал с магистральных путей на боковую дугу и там увяз в нудном длинном ремонте всего полотна и насыпи...
  Саня сидел теперь над учебниками с утра и до сумерек. В школе столичного колледжа его ждали зимой, после окончания празднования Нового года. Времени оставалось удручающе мало, толщина же малопонятных книг, изученных лишь частично, давила одним своим видом... Конечно, ректор не настаивал на полном освоении того или иного курса. Только разве можно остановиться и успокоиться, позволить себе оказаться на экзамене хуже неизвестных 'других учеников'? У них-то и учеба идет давно, лет с пяти, пожалуй, и родители состоятельные, и наемные наставники в наличии - 'репетиторы'. И стипендия этим детям не требуется так отчаянно.
  'Стихийная магия есть способ овладения сокрытыми ресурсами собственного существа человека', - бубнил Саня, бессмысленно глядя в стену и не видя её. - 'Основывается она на таланте, упорстве и расчете. Первым этапом овладения этой простейшей, в сравнении с иными, техникой следует считать восприятие базовых стихий, то есть состояний вещества и энергии - тверди, огня, воды, воздуха. За восприятием идет понимание их связей, которое создает возможность исследования магической механики природных явлений. Третьим шагом должно стать постижение допустимых и посильных магу воздействий, формирующих, направляющих, возбуждающих или угнетающих различные потоки стихий.'
  Саня встряхнулся, потер гудящую голову обеими ладонями, энергично взъерошив короткий ежик остриженных летом волос. Он ненавидел определения так же отчаянно, как ценил саму возможность учиться и узнавать новое. Течение базовых стихий! Надо же нанизать подряд столько слов. Бессмысленных... Сколько ни учи определения - магом не станешь. В них мертвая теория, высушенная до трухи. А тучи - вот они, над головой. Давят, гнут, неодолимой массой прут со стороны моря. В них так просто ощутить ток темного нисходящего ветра, именуемый магами 'нагнетенным фоном стихии воды'. Несложно посчитать силу 'динамического напряжения потока' и прийти к закономерному выводу: ни стихийный маг-одиночка, ни все маги Ликры вместе взятые, не одолеют природы, озабоченной немедленной и даже преждевременной сменой сезона. Погода осени предрешена и совершается столь могучей и древней машиной мира, что преодолеть её никому нельзя - силой. Не поможет и опыт более тонкого воздействия мага-пси, способного убедить население города или ремпоезда в том, что зима прекрасна, а промозглая осень полна романтики. Людьми манипулировать проще, чем природой.
  Остаются за гранью понимания лишь единицы - избранные - те, кто распоряжается удачей... Про их способности Саня не знал практически ничего, но втайне предполагал, что Марк Юнц может уговорить тучи если не остановить свой бег, то обогнуть важный для ректора район. И там, локально и вполне случайно - благодаря удачному стечению обстоятельств - еще месяц-другой простоит великолепно теплая сухая погода. Золотая осень будет отгорать медленно, красиво. Иней станет серебрить багрянец листьев по утрам, наполняя его яркостью оттенков, но не нарушая великолепия цвета и не оголяя кроны прежде срока.
  Еще, Саня не сомневался, маг удачи способен развести пути ремонтного поезда и его начальника так ловко и решительно, что ни единый человек не пострадает. Одна беда: нет поблизости подходящего мага! Зато есть тоненькая брошюрка 'Течение удачи и опознание её пиков и провалов'. Сам ректор велел беречь её, листать исключительно аккуратно, сдувая страницы простейшей магией ветра. Редкостное издание. Номерное - так и указано на обложке. Читать его содержимое разрешается лишь ученикам столичного колледжа. Экземпляров во всей Ликре семьдесят пять, и этот - тридцатый. Получен у курьера под роспись. Почему тонкая книжечка так ценна, Саня не смог понять. В ней нет конкретных указаний по работе с удачей и, тем более, нет заклинаний либо практических упражнений. Но сама важность передачи тонкой брошюры впечатлила будущего ученика Юнца. И он перечитал 'Течение удачи' раз двадцать, выучив практически наизусть. Но ничего не понял!
  Да, потоки света и тьмы на рельсах - они есть, опознаются и без заумных определений, горохом рассыпанных по страницам. Имеется в книге занятная идея, а точнее вялый и глубоко припрятанный намек на связь густоты и 'знака' удачи с рельефом и типом местности, положением на ней объекта и направлением движения. А толку? Разве что одна мысль: рельсовые магистральные пути в Ликре проложены с учетом рельефа удачи.
  Саня бережно погладил обложку и убрал книжечку в кофр. Сам ректор прислал это массивное и удобное книжное хранилище. В нем наиболее ценным записям не угрожали ни сырость, ни замины и потертость обложки.
  Дверь вагона скрипнула, по коридору простучали быстрые шаги отца. Давно пора! День угас, обрубок рельса прогудел еще два часа назад, в сумерках, отмечая окончание смены. Сейчас за дощатыми стенами царила ночь, беспросветная и холодная. Мама уже дважды разогревала ужин и гремела посудой, ругаясь вполголоса.
  - Явился, бисово отродье! - заявила Ленка с облегчением в окрепшем и зазвеневшем радостью голосе. - И чего я душу себе точу? Жрать ты горазд, уж борщом тебя отколь угодно можно выманить.
  Король согласно хохотнул, зашуршал бумагой, выкладывая на стол нечто. Звякнули бутыли. Лена больше не шумела и не ругалась. Значит, добыл отец важную и полезную вещь. Саня закрыл кофр на замочек, сдул магию огня со свечного огарка, давая ей отдых. И выбрался в общую комнату, за тканевый полог.
  На столе стояли две бутыли. В одной было налито нечто странное, с большим количеством белесого осадка. Другая содержала более понятное и знакомое - рыбий жир. Имелась на стекле даже заводская этикетка. Значит, не техническое, тайком слитое из цистерны. В свертках, высокой горкой сваленных на столе, находились редкие для севера сухофрукты: изюм, урюк, инжир. Отдельно отец выложил здоровенный окорок и пару довольно емких мешочков с крупами.
  - На станцию бегал? Да нет же, в поселок за лесом, - ужаснулась Лена. - А ну как прознает наш вимпирь?
  Кровопийцей и вимпирем с легкой руки Лены едва не все бабы в поезде звали понятно кого - начальника. Король отмахнулся, сел, быстро разгреб добытые в поселке богатства и придвинул миску с борщом.
  - Ты, главное, кушай как следует, - улыбнулся Король жене, ополовинив миску и чуть замедлив темп поглощения горячего борща. - Тебе без толковой еды теперь никак нельзя.
  - Заботливый, - со смесью насмешки и благодарности фыркнула Лена и стала убирать добычу. - Коля, а ты ведь немножко маг. Кого нам ждать - пацана или девочку?
  - Не знаю и знать не хочу. Как будто это что-то изменит! - вроде бы слегка возмутился отец. - Главное кушай, не перегружай себя работой и не волнуйся.
  - Тогда сами тут и убирайтесь, - Лена сделала широкий жест над столом. - А я стану отдыхать. Прямо сейчас.
  К её удивлению, возражений не последовало. Саня достал магическую палочку и ушел чистить сковороду, перегрузив солянку в отцову тарелку. Забрал он и кастрюлю, и ложки, и все прочее. Когда вернулся, мама уже спала, а отец старательно протирал стол.
  - Саня, у тебя есть вопросы? - оживился он, глянув на сына мельком. - Прежде умела спрашивать только Рена. Растешь!
  - Есть, - гордо кивнул Саня. - Я так понимаю, что магов удачи никто не умеет выучивать по-настоящему. Нет даже нормальных книжек. Одну мне прислали, и та тоньше мизинца, вся из невнятностей. Словно Вдова боится этого знания. Откуда же они берутся, что могут и как их определяют?
  - Ничего себе вопрос, основательный, - похвалил отец. - Ты почти что в точку попал. Не исключено, что сама Вдова магов опасается. Но куда вернее и важнее, я бы сказал, что маги тайной полиции боятся распространения этого знания.
  Отец улегся на дедову лавку - Корней сегодня дежурил при паровозе, приглядывал за профилактикой. Раньше утра его дома не ждали, потому и пользовались местом свободно. Прикрыв глаза, Король чуть помолчал.
  - Не помню всего и точно, - вздохнул он наконец. - Однако кое-что я тебе могу сказать. Очень важно само отношение мага к удаче. Для одних она вроде камня, который можно бросить во врага с непреодолимой меткостью. А еще она - средство для самовозвышения, осознания своей уникальности.
  - Так это же черные маги получатся, - ужаснулся Саня. - Совершенно черные! Ну, если по науке, то управляющие потоком отрицательной удачи.
  - Именно так, отрицательной, - согласился отец и даже сел, оживляясь. - Их проще воспитать. Юнц таких не ценит и не учит, это помню безусловно и наверняка: отбраковывает и отсылает с третьего курса в особое заведение, действующее под контролем дворца, а того точнее, под управлением первого мага, начальника тайной магической полиции. Бестолковые людишки оттуда выпускаются во взрослую жизнь. Однако власти им достается немало, такова наша действительность.
  - А белые маги?
  - Саня, да не бывает их вообще, белых или черных, имеются недоученные и полноценные, - усмехнулся Король. - Все внутри у человека. Магия удачи - она лишь нить знаний, опыта и таланта на стержне. А стержень - это ты сам. Твой характер, твое представление о добре и зле, о допустимом и запретном. Твоя вера в себя, в судьбу... я бы больше сказал, но не помню!
  Король расстроенно потер ладонью лоб, пару раз стукнул себя кулаком в переносицу. Рассмеялся, порылся в карманах, сходил в Санин закут и пошуршал там, снова лег. Подбросил и ловко поймал черный кремень, добытый из знаменитой банки, подаренной давно, еще самим Михаилом Семеновичем. Шевельнул пальцами и в них мелькнула тонкая сухая палочка.
  - Допустим, темная удача - камень. А вот человек. Средний, обычный. Жизнь его пообломала, высушила детскую влюбленность в мир и веру в свои силы. Стукни его настоящей бедой - сломается, рассыплется в труху. Таковы жители хвостовых вагонов. Ничего не помнят и не желают помнить. Жить, не отвечая даже за самого себя - просто.
  Саня отобрал у отца сломанную палочку. Бережно положил её на стол, словно и правда имел дело с больным, слабым человеком. Король хохотнул, опять шевельнул пальцами, вышло у него ничуть не хуже, чем у настоящего фокусника. Теперь между большим и указательным блеснул тонкий прочный гвоздь.
  - Другой человек. Крепкий, как ему мнится. Удары его, однако же, меняют не меньше, чем сухую палку. Гнут. - Король поманил сына пальцем и виновато шепнул в самое его ухо. - Таков в некоторых отношениях наш дед Корней. Человек замечательный, но лестью его пронять просто. Да и на звания-похвалы отзывается, гнется. Однако же есть у него стержень.
  - Деда запросто не согнуть, - вступился Саня за Корнея, укладывая гвоздь возле палочки.
  Король кивнул, не пытаясь спорить. Третий раз раскрыл ладонь. На ней лежала упругая черная масса, названия которой Саня не знал. Зато сейчас он сам и без слов понял, что таким веществом отец отмечает совсем иных людей. Сколько ни бей камнем - пружинит масса и возвращает себе прежнюю форму. Зато в руку держащего камень отдает силу удара, словно мстит за грубость.
  - Это мы с тобой. Еще не маги удачи, но изменить нас трудно. Упрямые мы, Саня. И сами решаем, что в жизни хорошо и что дурно. В удачу же не верим, ударов её не страшимся. Пусть себе трудится, таков её удел. Главное - не поддаваться. Не терять себя.
  - А кто же маги? - окончательно запутался Саня, отбирая темный кусочек упругого вещества и укладывая в рядок - после гвоздя.
  Представить себе, что может продолжить ряд на столе, было трудно. Даже, пожалуй, невозможно.
  - Чем плох последний вариант? Упругая штуковина.
  - Маги не только остаются собой. Они меняют окружающее, - назидательно молвил отец. - Эта штуковина, как мне помнится, называется каучуковой смолой. В неё добавлена сажа, оттого она и черна. Но для нас сейчас это не важно. Смола хороша. Но есть кое-что поинтереснее. Сейчас припомню, как же оно заклинается? Я же знал...
  Король снова стукнул себя кулаком в лоб, смешно сморщился и зашипел - перестарался, выбивая память. Хмыкнул, шепнул неразборчиво пару слов. Теперь на руке лежала упругая стальная пластинка, усиленная незнакомым Сане заклинанием.
  - Стукни её камнем, - велел отец, укрепив пластину вертикально в малой щелке досок. - Мама нам здорово ввалит за царапину на столе, но вопрос-то важный. Так что бей, не сомневайся.
  Саня кивнул. Примерился, пару раз вскинул кремень на ладони. Сжал его поудобнее и изо всей силы опустил на тонкое ребро пластины. Результат он знал заранее: железка согнется, жалко звякнет - и распадется надвое... Но вышло иначе. Пластина зло взвизгнула по кремню, высекла искру, царапая его и отбрасывая вверх. Даже руке стало больно от резкой отдачи. Саня заинтересованно рассмотрел царапину на тяжелом камне - и ударил снова. Кремень щелкнул, от него откололся изрядный кусок.
  - Вот это, - гордо сообщил отец, укладывая пластинку в общий ряд 'людей', - наша мама. Она меня с того света вытащила, переупрямила темную удачу. Проклятые долго не живут, а я двенадцатый год вполне здоров и даже счастлив. Чем не магия? Наша мама умеет не просто быть собой вопреки всему. Она борется за свое самое дорогое и меняет тяжесть камня темной удачи. Даже уничтожить его способна. Ты, Саня, если поймешь её силу и будешь хорошо учиться, сможешь стать настоящим последователем ректора Юнца. Как мне думается, я в свое время не справился. Так что старайся за двоих!
  Отец виновато вздохнул, сгреб со стола все предметы и ссыпал сыну в ладошку. Придирчиво потер ногтем вмятину на месте, где крепил пластинку. Вроде бы она едва приметна. Может, и не будет их ругать Лена.
  - Папа, а дорожницы и дорожники, которые торговые караваны через рельсы переводят, они не маги?
  - Недоученные. Самородные, случайные. С низким уровнем таланта, - зевнул Король, кутаясь в одеяло. - Обычно 'зародыши' темного мага удачи. Используют силу ради личного обогащения. Рано или поздно их ловят и доставляют в столицу. Частью проклинают, частью доучивают, пристраивая дознавателями и иными, более мелкими чинами в тайную магическую полицию. Саня, на сегодня все. Вам с Олегом еще учить свои уроки, а я так набегался - веки сами слипаются.
  Утром отец ушел на работу до зари. И рассвета, как показалось Сане, и вовсе не случилось. Серые сумерки повисли, не желая бледнеть. Тучи хмурились, истекали пасмурным, мелким и холодным дождем. Ветер то стихал, то порывами норовил забить сырость в каждую щель рассохшихся за лето вагонных досок. Мама сердито фыркала, перебирая и пряча поглубже в сундук последние летние вещи. Встряхивала и развешивала зимние. Недовольно поглядывала в угол, на жидкие и тонкие бревнышки поленницы. Деду некогда, Король устает. Дров маловато. Можно и теперь набрать, и в зиму. Но настоящих, сухих растопочных, ровно столько, сколько есть, и ни веточкой более.
  Грустные мысли не отпускали. Саня вздыхал: он ощущал в тучах давящее зло темной удачи, копящейся над поездом. Нечто тайное ворочалось, разбухало и угрожало. Крупное, тяжелое. Мама, на которую теперь Саня поглядывал с новым удивленным уважением - как же, она умеет переупрямить зло! - тоже ощущала беду. И оттого пуще обычного ругалась и суетилась. Выдала подзатыльник Олегу, по обыкновению постеснявшемуся сразу сесть к общему столу. Мстительно влила в его миску двойную порцию и заставила выхлебать до самого донышка. Отрезала изрядный кусок от окорока и завернула в бумагу - для стариков Олега. Им в поезде при новом начальнике жить тяжело. Работы много, но денег за неё почему-то выдают в обрез, только-только на прожитие.
  День прошел, темнота копящейся беды не прорвалась событиями. Вернулся с ремонта дед, долго вздыхал и сетовал на погоду. Еще бы! Вороватый до одури начпоезда - так Корней и сказал - распорядился пробные прогревы котла после профилактики делать на дровах. Да и уголь в нынешнем сезоне - на смех селянам. Такой при Михаиле Семеновиче с руганью возвращали поставщикам, угрожая судом. А теперь - молча принимали и сыпали в тендер.
  Корней поужинал, еще разок спросил у Сани: не было ли почты из столицы? И стал укладываться. Скоро дед сопел во сне, вздыхал как-то на редкость обиженно и простужено...
  - Изведется он со своей почтой, - вздохнула Лена, принюхиваясь к густому настою заваренного кипятком инжира. - Вкусно-то как! Саня, давай жуй, не могу я одна. Что я, больная?
  - Папа тебе принес, - прищурился Саня, выбрав самый тощий кусочек. - А почта... Так, вроде, есть основания надеяться на удачу.
  - Для деда есть, - отмахнулась мама. - Для нас - именно 'вроде'.
   Саня кивнул, с тяжелым вздохом встал и пошел собирать книги для вечерних занятий. Про дедову шальную удачу ремпоезд судачил год. С недавних пор шепот возобновился. Фрол Кузьмич извел всех, и единственная надежда на избавление от него была в дедовых письмах... Но время шло, а улучшения не отмечалось и малого. Не было даже намека на проверку, способную поймать изворовавшегося господина Сушкова за его цепкую тощенькую руку, гребущую от средств поезда все злее и увереннее.
  Утром дощатые стены вагона покрыла тонкая глянцевая корочка льда. Насыпь стала скользкой, а серая смесь снега и дождя все валилась из прохудившейся тучи. Люди на путях работали неохотно, озябшими руками ворочали шпалы. Гниловатые - это видели все. Шепотом ругались и озирались на Федора, который столь рьяно гордился местом, что материал не проверял. От усердного контроля недалеко до ссоры с начпоезда! И станет он снова Федькой-буйком, в лучшем случае - сударем Буевым, как уважительно именуют приятелей или знакомых. Но никак не 'господином'. Это прозвание иноземное, появившееся в Ликре в последние лет сорок, а то и меньше. Используется лишь в сочетании с названием официальной должности. Вот он - господин бригадир ремпоезда Буев. Высокого полета птица! Сам выбился в люди, сам всего достиг. Саня смотрел на нового начальника, сидя на пороге двери хвостового вагона. И припоминал человека-гвоздя из отцовых рассуждений. Таков был Буев. Крепкий, сильный, мастеровитый, не особенно умный, но порядочный и совестливый. Один удар по 'шляпке' нежданной удачей - и согнулся человек. Себя потерял. Перед Фролом стелется, научился хихикать тихо и подобострастно. Услышав 'господин Буев' - светлеет лицом и поправляет куртку. А еще отцову работу принимает вдвое злее, чем задания прочих путейцев. За обучение укладке и выравниванию рельса ни разу простого 'спасибо' не сказал.
  - Ой, гляньте, господин Буев! - громко крикнула одна из женщин, работающих на подаче шпал. - Сам идет и имя свое несет! Тяжело ему, оттого молоток в руках и не поместился.
  - Начальник, - согласно подхватила вторая. - Большой человек. Такие носом в грязь особенно больно падают. И, смешно сказать, не умнеют.
  - Разговорчики! - потемнел лицом Федор.
  Женщины рассмеялись хором, замахали руками, дружно и весьма ехидно извиняясь за слова. Зашептались не намного тише. Теперь Федьку-буйка обсуждали уже детально, от портянок и до коренных зубов... Слов он не разбирал, но мучился страшно, вполне точно представляя себе изобретательность бабских сплетен и их злость. Лена, споро стучащая ножом по разделочной доске, готовя общий обед, сжалилась над 'господином'. Тряхнула рыжими волосами и завела песню. Нескончаемую, неторопливую, удобно раскладываемую на голоса. Люди охотно подхватили. Саня удивленно глянул вверх. Похожее серостью и гниловатой сыростью на старую мешковину небо вроде чуть приподнялось, уступая неиссякаемому жизнелюбию мамы. Даже тень беды дернулась, отползая... но тотчас вернулась, клубясь темным пятном в одном месте. Так вещало чутье мага. Конечно, пока он не маг и даже не ученик колледжа, но прочел немало, да и отец не зря тратит на его обучение все свободное время. Кое-что за год стало гораздо заметнее - незримое иным, но реальное.
  Саня обернулся, глянул в хвостовой вагон, заваленный малоценным имуществом. Пусто. Спрыгнул на рельс и шагнул правее, чтобы глянуть вдоль состава... и наткнулся на Фрола Кузьмича. Начпоезда слушал Ленкино пение и смотрел на неё так странно и пристально, что Сане стало не по себе. Впрочем, Сушков тотчас развернулся и пошел к своему вагону. Темное пятно беды висело над его головой. Пока - лишь копилось.
  Первый снег упал через три дня. Лена напекла блинов и устроила праздник проводов осени, ей не нравилось общее уныние. Люди снова пели, живущая в седьмом вагоне на смутных правах экономки Люся пришла к общему угощению. Молча, вроде даже виновато, выставила две банки меда, выложила сахар.
  - Тошно тебе у вимпиря, - посочувствовала Лена. - Да брось его! Было бы, о ком жалеть. Не мужик, а сплошная гниль. Ты ж не муха, чтоб в эдаком копаться.
  - Обещал жениться в зиму, - вздохнула Люся, комкая подол платья. - Сказывал, уедем на станцию и станем жить своим домом.
  В темных крупных глазах билось отчаяние. Своим собственным надеждам Люся не верила, словам Фрола Кузьмича - тем более. Однако к жизни в лучшем вагоне она привыкла и находила в ней немало хорошего. Саня обмакнул блин в мед, съел, облизнулся и сочувственно глянул на женщину. По отцовой классификации эта - сухая палочка. И себя ей жаль, и несбывшегося, и ничтожной толики полученных благ. А еще ей совестно и больно: всем вредит Фрол, но тень его мерзости падает и на неё.
  - Люська, брось поганца! - еще раз сказала Лена, уже требовательно и жестко. - Он тебя со свету сживет. Ну прости меня, я виновата в первую голову. Я тебя к нему повела знакомить и устраивать, думала - не согласишься. Еще думала - просто возьмешь, что можно, и поживешь немного себе в удовольствие. А вышло иначе. Перебирайся к нам, у тяти есть комната, я с ним поговорила. Он тебе отдаст ключ, документ составит. Он машинист, вольнонаемный. Это его собственная комната, которую можно поменять на жилье на станции. Понимаешь? Пошли вимпиря куда следует. Не хозяин он тебе. И ты не вещь.
  - Я не умею так, - вздохнула Люся, но глаза её были полны удивления.
  - Адреса не знаешь, куда послать? - громким шепотом предположила Ленка. - Слушай подруга, тут я могу тебе помочь, как никто другой.
  Кругом оживились, зашевелились, переговариваясь и ожидая продолжения. Самая рыжая и красивая женщина поезда передала сменившей её у сковородок приятельнице лопатку для переворачивания блинов и половник для заливки жидкого теста. Вздохнула, разгибаясь. Пошевелила плечами. Взглядом нашла начпоезда, тотчас нырнувшего за угол дальнего вагона: Сушков снова тайком приглядывал за общим неожиданным оживлением. И стала громко и внятно излагать маршрут движения Фрола Кузьмича, ведущий все дальше от поезда, частым ельником - в непролазную глушь. Черных слов Лена не использовала, но и без того получалось ловко и звучно. Люся слушала, то и дело прикрывая ладонью губы, словно пыталась удержать себя от высказывания любых подобных слов. Да разве такое может выговорить кто-то, кроме Лены?
  Саня ловко выхватил только что шлепнувшийся на макушку стопки горячий ноздреватый блин, макнул в мед. Теперь он сполна видел то, что пытался ему объяснить отец. Мама не просто шумела и ругалась. Она меняла удачу. Больше того, перекраивала всю судьбу Люси. Только что - раздавленной и жалкой, согласной до бесконечности терпеть брезгливое, презрительно-насмешливое безразличие Фрола. Тихо плакать и рассыпаться в труху. А после маминых слов уже иной. Решившейся попробовать изменить то, что минуту назад выглядело незыблемым.
  - Ты иди, не мерзни, - Лена приобняла приятельницу за плечи, поправила её тонкую кофту. - Я от сказанного не отрекаюсь, ты меня знаешь. Ключ твой. Не спеши сразу все менять. Такое требует обстоятельности.
  - Спасибо, - тихо шепнула Люся.
  - Тятю благодари, - фыркнула Лена. - Он не всякой станет помогать, отец у меня человек жесткий, но справедливый.
  На том разговор и закончился. В сумерках праздник отшумел, люди стали расходиться по вагонам.
  
  Утром иней высеребрил пути. Серость неба подалась вверх, проредилась. Дыхание теперь висело белесыми облаками мерзлого пара, долго копившаяся сырость из воздуха выпадала в болотистую низину близ путей редкими мелкими снежинками, высветляя жухлую траву и намечая узор для зимней росписи. Звуки разносились далеко, лес окончательно оголился, обрел прозрачность, прорисовался четче и ярче по седине первого зазимка.
  Надеясь на улучшение погоды и радуясь бодрому морозцу, люди работали споро. Ободряло и то, что затянувшийся ремонт участка близится к завершению, не сегодня - завтра сходни будут втянуты в вагоны, 'Букашка' привычно загудит, собирая свое население. И отправится на новое место. Значит, будет отдых во время переезда, а перед тем сдельщики получат кровные за исполненную работу. Пусть шпалы гниловаты, костыли изготовлены сомнительными производителями, а рельсы уложены много хуже, чем при бригадирстве Короля. Однако близость денежного расчета сделала людей сговорчивыми. Народ судачил: если случится авария, отвечать за неё Фролу и новому бригадиру. А они - люди маленькие, с них и спрос невелик. Корней заново осматривал паровоз, слушал общий гомон - и все сильнее злился. В нем кипела и бурлила иная правда. Он, машинист, лучше прочих понимает, как страшна авария и что это такое - сход поезда с рельсов. Разве можно допустить подобное, даже простым молчанием? Разве посильно чужую смерть, твоими руками уготованную, списать на Сушкова и объяснить его жадностью? Но вот беда: из столицы не шлют ни ответа на письмо, ни проверки... Конечно, в прошлый раз тоже не особенно быстро откликнулись. Без малого год думали, примерялись, ждали случая. Так ведь с наградой и переводом можно погодить. А вот с гнилыми шпалами - совершенно нельзя.
  Саня слушал дедово бормотание с самого рассвета: он пошел с Корнеем к паровозу, забросив уроки. В пробуждении машины от долгой спячки ему виделось некое чудо. Холодный, заиндевелый и темный 'Букашка' медленно прогревался, оттаивал, наполнялся кипящей и шумной жизнью большого котла. Обретал голос, раздышивался - любимое дедово словцо в отношении пуска машины - на морозце, выбрасывал пар высокими острыми струями. Протертая наново медь отделки для взгляда теплела, словно в ней копились солнечные блики. Резкий дух угля мешался с иными дорожными запахами, знакомыми и притягательными. Паровоз копил силы, чтобы первый раз прокрутить колеса, поднатужиться и нарушить сонный покой состава. Тягучим хрустом катилась волна звуков по сцепкам, как по позвоночнику. Дед улыбался, гордый своим любимым стареньким 'Букашкой', безотказным и неприхотливым. Бормотал одобрительно: иные, современные, на таком дрянном угле и не раздышались бы. А этот притерпелся, освоился, сдюжил. Уверенно набирает рабочее давление. Саня слушал и кивал, полируя поручни и медный номер 'БуСт-1456' - полное официальное имя паровоза. Он знал: пока дед лишь проверяет любимца. Вот уже и закончили бросать уголь, и котел более не греется... Сигнала к отправке нет, и поступит он в сумерках, никак не ранее. Завершив полировку, Саня спрыгнул на шпалы и огляделся: деда нигде поблизости не оказалось. Решив, что Корней ушел к отцу, мальчик неспешно зашагал к своему вагону, пиная мелкие камешки и пробуя высвистывать сложную мелодию, которую старался перенять у Васьки еще в прошлое лето.
  Возле 'семерки' Саня споткнулся, подозрительно изучил невидимое прочим темное пятно беды, сегодня уже вовсе густое и страшное. Юркнул под вагон и выбрался с другой стороны, прижался ухом к щели. О ней знали немногие - даже среди ушлых мальчишек. Мала, звука настоящего не дает, хоть и позволяет проникнуть в тайны господина Сушкова, поскольку находится в доске стены его купе-кабинета. Но если прислушаться и добавить чуток магии...
  - Фрол, он точно решил дать телеграмму, зуб даю, - буркнул голос кладовщика Ефима. - Говорил я тебе: не мудри, доиграемся.
  - Часы у тебя? - коротко уточнил начпоезда.
  - Да, Король их даже не хватился пока что.
  - Ладно, делай, как решил, твоя правда-с. Люди как раз к ночи явятся, нужные. Однако ж учти: я знать ничего не знаю-с. Если все пойдет криво, сам тебя и...
  - Не советую, - голос кладовщика прозвучал спокойно и даже мягко. - Ты все знаешь и ты в деле. Больше скажу: сам ручки запачкаешь. Баба твоя письмо видела. Я на сходнях с ней столкнулся. Белее мела, налетела слепо и понеслась по шпалам - только подол замелькал. Уйми её, Фрол. Хоть язык вырви, хоть вовсе удави, а молчать она должна накрепко.
  - Выбей дурь. Дело несложное, это ж не рыжая Ленка, которая и Михею не испугалась бы зубы пересчитать или челюсть сковородкой выправить, - хмыкнул третий голос. - Эй, Фрол, зря ты на неё пялишься. Не про тебя баба.
  Начпоезда отозвался, но его слов Саня уже не стал слушать. Он закусил губу и огляделся. Никого... Хоть бы Олег рядом был! Надо и отца предупредить, и деда, и маму, и тетю Люсю. Всех сразу! Но сперва убраться от опасного вагона. Пробежав по шпалам мимо 'семерки' и следующего за ним девятого, Саня нырнул под вагон и оказался у переднего тамбура родного пятого. Прыгнул на ступеньки, оглянулся, стараясь не высовываться и не показывать любопытства. От 'семерки' спустились по насыпи трое, у кромки леса их поджидал еще один бездельник. А как еще можно назвать путейца, не занятого работой в середине дня? Карман Ефимовой стеганки странно топорщился, скрывая нечто тяжелое и крупное, и Сане стало окончательно не по себе. Люди огляделись - и сгинули в болотистой лощине. Мимо сходней, спотыкаясь, прошла Люся. Она всхлипывала, куталась в платок и явно ничего вокруг не видела и не слышала. Саня попробовал окликнуть - бесполезно...
  Вздрогнул: сзади за рукав требовательно дернули.
  - Жду тебя уже час, - вслух пожаловался Олег. - У нас уроки...
  - Хирургический набор с тобой?
  - Тут, - Олег хлопнул ладонью по холщевой сумке и удивленно сморгнул. - Сань, что случилось?
  - Где сегодня работает бригада?
  - Ну, часть людей проверяет склад, крепит неиспользованные рельсы, иные...
  Ответа Саня слушать не стал: судя по обстоятельности начала, Олег знает, где искать Короля. Пробежав по коридору, Саня заглянул в свою комнату. Кивнул маме, сосредоточенно наблюдающей не теряющее привлекательности чудо очистки сковороды от жира. Проглотил комок азартного колючего беспокойства.
  - Начпоезда собирается тетю Люсю прибить, - бросил он с ходу. - Ты позови кого-нибудь и туда сходи, к 'семерке', а я побегу деда искать. Неспокойно сегодня.
  Лена поставила сковороду на стол и кивнула, не задавая никаких вопросов. Саня уже бежал назад и думал: у него лучшая мама на свете. Кто еще из пацанов может так вот сказать пару слов - и не сомневаться, что понят взрослыми до конца и, более того, сразу принят всерьез? Олег ждал на шпалах. Указал в сторону хвостового вагона.
  - Тебе ведь Король нужен? Там он.
  Добежать до хвостового вагона - дело двух минут. Нашептать отцу на ухо всё подслушанное - вообще несколько мгновений. Вот теперь можно передохнуть и чуть успокоиться. Потому что Король обязательно во всем разберется и не допустит беды.
  - В лощинку пошли, - прищурился Король, щупая карман и убеждаясь в пропаже подаренного Береникой хронометра. - И деда дома нет. Вот старый упрямец! Точно: сунулся он лесом обойти поезд. К телеграфу прицепиться и дать срочную он еще третьего дня грозился. Да по своей привычке - шумно, Ефим наверняка разобрал, стал приглядывать...
  Рядом спрыгнул на рельс из вагона Саша, вопросительно глянул на Короля. Подтянулся Федор Буев, начальственно огляделся.
  - Чего не работаем? Все заняты, а вам...
  - И верно, все заняты не тем. Шабаш! - рявкнул Король, не слушая насупившегося от важности бригадира. Люди стали удивленно оборачиваться, и Король громко пояснил: - Корней пропал! Не найдем сейчас, в живых ему не бывать. Я полагаю, он там, за первым поворотом, туда и побегу с Сашей. Вы ищите двумя группами вдоль путей. Заморозок нам на руку, любой след виден.
  - А я... - охнул Буев. Затоптался, озираясь. Люди привычно послушались Короля, стоило ему возвысить голос. - Эй, так и я с вами!
  - Федька очнулся, - рассмеялся один из путейцев. - Не спешит Фролке докладывать, вот чудо.
  Король и Саша уже бежали по шпалам, Саня припустился следом. В затылок дышал Олег, немного окрепший за лето на Лениных борщах. Бежать было страшно. Очнувшееся впервые по-настоящему чутье Сани, не желавшее ничего замечать во время практических занятий, теперь вещало вовсю. Виделось темное облако впереди и левее, за путями. Второе мнилось позади, над поездом. И оба были в движении, оба разбухали и готовились пролиться большой бедой. А еще из неоглядной дали спешило, гонимое темным ветром, третье, совсем чужое и тоже опасное...
  Король первым приметил фигуру деда в прогале безлиственного кустарника у телеграфной линии. Одним длинным прыжком одолел насыпь и помчался напролом. Саша ругнулся, споткнувшись, неловко скатился вниз и тоже заспешил по болотистой низинке, пару раз оглянувшись влево. Саня никуда не глядел, просто старался по мере сил не отставать слишком уж крепко от взрослых. Однако едва миновал сырые чавкающие камыши топкой болотины близ насыпи, когда отец и его напарник уже скрылись далеко впереди. Жидкая ледяная грязь налипла на штаны, сделала ботинки пудовыми и неподъемными. Связала ноги, подсекая их при каждом шаге, словно и в ней копилась злая темная удача. 'Сегодня целиком её день', - запоздало сообразил Саня, подал руку отставшему Олегу и принялся тянуть его, ускоряя бег. Черный день. Оттого все дела шли криво, а решения запаздывали.
  За густой черной сеткой кустарника крикнули, то ли командуя, то ли ругаясь. Сухо хрустнул выстрел, потом второй, третий. Лес вздрогнул от резкого звука и замер. Кто-то упал и покатился, взвизгнул шало, тонко - и смолк. В липкой тишине Саня выпустил руку приятеля, продрался через кусты и увидел полянку. Взгляд сразу и страшно наткнулся на лежащего ничком деда. Мельком отметил, как отец вминает сапог в ребра Ефима, рубит ладонью его затылок. Не успели? В голове стало пусто, эта мысль не желала там утверждаться, слишком она была темна и ужасна. Но и света, вроде, неоткуда больше ждать. Мимо протопал задыхающийся Олег. Упал на колени возле Корнея и стал усердно пытаться его перевернуть. Саша помог и замер, кривясь и мрачно сопя.
  Сразу стали видны три дырочки в любимой старой кожанке машиниста, две кучно, рядом, на груди, третья ближе к рукаву. А еще Саня с замиранием сердца встряхнулся, разобрав тот самый свет, которого уже и не ждал в этот день. Блестело нечто маленькое, но яркое. Олег всмотрелся, достал из сумки свой набор в кожаном футляре. Судорожно вздохнул, ощупал грудь деда под курткой, залез глубже, тронул плечо. Размазал по лицу грязь пополам со слезами и обернулся к Королю.
  - Он жив.
  Король присел рядом и неуверенно похлопал по дедовой куртке. Тихонько рассмеялся, извлекая из внутреннего нагрудного кармана табакерку.
  - Саня, ты видел хоть раз такую странную, неявную и в то же время плотно упакованную удачу? - спросил он, изучая серебряную безделушку. - Ренка такие вещицы не дарит зря.
  Лицевая часть толстого серебряного узора крышки была в одном месте прорвана насквозь, табак сыпался наружу свободно. Рядом узор вмялся до самого донышка. Но серебро по-прежнему лучилось светом, не различимым обычному глазу. И цепко хранило две пули из трех.
  - Помогите снять куртку, - прервал общее оцепенение Олег. - Плечо у него задето. Но, как мне думается, ничего опасного, мягкие ткани. Только крови теряет много, надо срочно остановить.
  - Саша, делай в точности, что прикажет доктор, - велел Король.
  Выпрямился, расправил плечи. Глянул вверх. Саня тоже посмотрел. Тень над головами таяла. От путей уже спешили люди, кричали на бегу, спрашивали, цел ли Корней. А над поездом темное пятно все еще висело, и это видел сам Саня, и - теперь у него не осталось сомнений - нечто подобное различал отец.
  - Пошли выручать маму, - Король помрачнел и зашагал через кустарник, не оборачиваясь более в сторону деда. - Плохо, когда беда приходит не одна, Саня. Как бы не опоздали мы. Надо было мне Сашку к 'семерке' отослать. Впрочем, от 'бы' пользы мало. О сделанном жалеть поздно, о несделанном тоже.
  - Один ты бы их не сумел так быстро одолеть, - утешил Саня, изо всех сил стараясь не отставать. - Папа, а дед успел отбить телеграмму?
  - Полагаю, нет, - сразу отозвался Король. - И это плохо.
  Он выбрался к самой насыпи, подал сыну руку и зашагал вверх быстро и уверенно, чуть не волоком втаскивая на крутой подъем Саню. Люди спешили навстречу, кивали, услышав, что дед жив, светлели лицами. Кто-то додумался, что нужны носилки, в орешнике застучал топорик.
  У поезда было тихо и пусто. Король шел, не задерживаясь и не оборачиваясь. Добрался до 'семерки', глянул на Саню.
  - Стой тут. Если кого-то или что-то важное увидишь - крикни мне. Понял?
  - Да.
  Саня сгорбился и вздохнул. Напряжение короткого и страшного бега покинуло его, а тревога осталась. Стоять и ждать невесть чего оказалось труднее, чем мчаться опрометью по путям. Олегу - и то проще. Он, оказывается, настоящий врач, он теперь оперирует деда! И, надо же, ничуть не сомневается. Казался таким тихим, все время в себе копался. Над лягушками иногда плакал: жалко, видите ли их, здоровых и живых, резать...
  За спиной хлопнула дверь вагона. Король силой стащил по сходням Люсю, едва способную стоять на ногах, помятую и какую-то перекошенную. Следом виновато и тихо спустилась мама.
  - Обе - в нашу комнату и не высовываться, - резко распорядился Король. Дернул жену за плечо, разворачивая к себе. - Лена, ты меня знаешь. Никаких споров. Как скажу, так и будет правильно.
  Мама молча кивнула, она выглядела непривычно бледной, до синевы.
  - Собирай вещи. Найди Санькин пропуск в столицу, ректором выписанный, мало ли как сложится. Иди.
  Лена снова кивнула, обняла за плечи и повела прочь бессмысленно постанывающую экономку Фрола Кузьмича. Люся все время оттягивала с шеи платок и надрывно кашляла. Король звучно вздохнул, сел на ступеньки и задумался. Похлопал по деревяшке, приглашая устроиться рядом Саню.
  - Верно я понимаю, что некие люди должны прибыть до сумерек сюда, вызванные Фролом со станции?
  - Я так слышал.
  - Ясно. Дед не успел отбить телеграмму, события же вышли из-под контроля. Так что виновного им надо найти срочно, пока дело не достигло внимания начальства, а то и до столицы не добралось... и они не уймутся, пока не спихнут вину на этого самого крайнего. Чтобы закрыть вопрос тихо и быстро. - Король снова вздохнул. - Саня, слушай меня внимательно. Мы с тобой ведь должны оберегать маму, так?
  - Конечно.
  - Вот твоя часть работы. Сейчас Сашка снарядит дрезину. Деда надо срочно везти отсюда прочь, в надежное место. Вы поедете с ним. Станция, ближняя к нам, ненадежная и плохая, оттуда Фрол получал шпалы. И оттуда же к нам едут теперь его... знакомые. Понимаешь?
  Саня кивнул. Еще бы не понять! Одни воры прикрывают других. Как прорваться через эдакое кольцо? Вот в чем загвоздка. Отец достал из кармана дедову табакерку и перевернул её донышком вверх.
  - Красивый узор, правда?
  - И что?
  - Я сам понял недавно, хотя Рена намекала в письме. Мол, не всем подарки одинаковые и достойные... Эту вещь она не по-настоящему выиграла. Скорее получила, как особую охранную грамоту. К нашей Беренике весьма тепло относится Платон Потапович. Слышал про такого?
  Саня ошарашено кивнул. Странно было бы прожить на рельсах весь свой недолгий век - и не знать о наиболее могущественном человеке в железнодорожном ведомстве. Одни уважительно зовут его 'Большой Мих', иные робко кланяются и именуют по имени-отчеству, третьи вообще теряют дар речи, едва разговор касается Самого. Так его тоже величают. И знают: власть Миха огромна и неоспорима. Посягать на ослушание в отношении любого его прямого приказа - не просто смерть, но смерть медленная и трудная.
  - Ты на станции сразу пойдешь к телеграфисту. Закроешь дверь на запор и стукнешь этим вот узором по столешнице. Понял?
  - Магический знак? - охнул Саня, рассматривая табакерку заново, с растущим изумлением.
  - Полагаю, что так, хотя полной уверенности нет, - вздохнул Король. - Ты читал в учебнике: он не заметен до активации и неустраним после.
  - Это точно знак, - уверенно кивнул Саня, гладя пальцами узор вензеля.
  - Слушай дальше. Прикажешь отбить телеграмму Большому Миху, вот текст. После прикажешь телеграфисту сидеть запершись до конца смены, - Король тяжело нахмурился. - Должно сработать. Деда разместите в больнице или ином надежном месте, при нем останутся Олег и Люся. Вы с мамой обязаны исчезнуть со станции прежде, чем там разберутся, что происходит. Понял?
  - Не совсем.
  - Чего тут не понять... Фрол душил Люсю, а наша мама его урезонила. Крепко урезонила, едва жив остался и выживет ли еще... Так что увози её отсюда. Ясно?
  - Да. А ты...
  - Саня, не трать время впустую, - строго велел Король.
  По шпалам вдоль вагонов уже бежал Сашка. Глянул на своего обожаемого бригадира - пусть и смещенного - нахмурился, молча замер рядом.
  - Грузи на дрезину деда, Ленку, Саню, Олега и Люську. Довези до тупика у станции по старой ремонтной ветке. Понял? Прямо сейчас. Саня, не стой. Время утекает, и оно против нас.
  Пришлось кивать и шагать за Сашкой, обнявшим за плечи и толкающим к родному вагону. Оборачиваться и оглядываться помощник Короля не позволял. Он всегда исполнял поручения в точности, не сомневаясь в том, что они мудры и верны. Подсадил в вагон, дал на сборы две минуты. Умчался снаряжать дрезину. Мама выглядела неузнаваемой, серой и усталой. Губы её сошлись в строгую линию. Руки же уверенно и споро паковали вещи в маленький дедов саквояж. Люська сидела на лавке и тихо выла на одной ноте, порой переходя в хрип и задыхаясь. От её невменяемости становилось по-настоящему страшно. Саня решительно вытряхнул на пол книги, не думая об их сохранности. Сунул в кофр три ценные - номерную про удачу и еще две личные, из библиотеки Юнца. Добавил смену белья, теплые носки, иные важные вещи, удачно подвернувшиеся под руку. Всхлипывающий стон Люси уже удалялся по коридору, и Саня побежал следом. По сходням из вагона и далее вдоль поезда, краем глаза отмечая испуганные лица людей и их неуверенные движения. К дрезине, на задней скамье которой был устроен дед Корней, надежно усажен вплотную к спинке, наспех наращенной досками.
  Загрузились все перечисленные Королем люди тесно и неудобно. Сашка встал к приводу, и хвостовой вагон знакомого поезда - основы всей жизни Сани, единственного его родного дома - стал удаляться. Редкие снежинки сеялись, делали даль нечеткой и блеклой. Дрезина поскрипывала. А вот судьба, вздумавшая так резко, в одночасье, сделать крутой поворот, совершала его в полной тишине большого и трудного непонимания происходящего.
  Дед очнулся скоро, завозился, ругаясь и обзывая себя дурнем. Выслушал короткий отчет Саши о там, как его нашли, как Король разметал троих негодных людишек Фрола и сам он - Саша - приложил четвертого.
  - Ты телеграмму отбил, Михалыч? - с надеждой уточнил помощник Короля.
  - Нет, - подтвердил худшие подозрения дед.
  Снова повисла тишина. Лена попыталась поправить кофту, ощупала ватник и сгорбилась. Зато Люся перестала выть: Олег ей что-то нашептал в ухо и дал разведенные водой капли. Принялся тереть руки, явно используя знания из странной книги про важные точки, управляющие болью душевной и телесной...
  - Мой Колька сильно помял тех, на поляне? - прервала молчание Лена.
  - Двоих не особенно, - дернул плечом Саша и отвернулся.
  - Ясно, - поникла мама, и Саня запоздало сообразил: он ведь не видел драки и не знает её последствий. - Саша, тормози. Не поеду я никуда.
  - В твоей семье дела решает Король, - уперся Саша. - Он велел везти вас до самого тупика и тащить деда в больницу или в избушку путевого обходчика возле станции. Так и будет.
  - Дознаватели приедут, - теперь отчаяние на лице Лены читалось отчетливо. - Понимаешь? Его во всем обвинят. Он, дурень бисов, на то и нарывается. С его шрамом и разбираться не станут, под арест в лучшем случае. Нельзя нам уезжать. И как я согласилась?
  - У тебя дитё, - буркнул дед, норовя обернуться и морщась от боли. - И к тому же, дочь, делай, что муж велел. Сама его выбрала, сама поперек моего решения в дом притащила. Сама теперь и слушайся. Должна же ты хоть кого без оговорок признавать главным.
  - Изведут моего Кольку, - вздохнула Лена и сжалась еще плотнее. Фыркнула, поправила волосы. Разогнулась, глянула на Саню. - Хотя это мы еще посмотрим. Он прав, в поезде нам правды не найти. В столицу ехать надобно. Срочно!
  В маминых глазах Саня заметил знакомый огонек бешеного и неодолимого упорства, приугасший ненадолго и теперь быстро восстанавливающий яркость. Несколько минут спустя Лена уже уверенно раздавала указания. В местную больницу велела деда даже на осмотр не показывать: там из лекарств самое действенное - молитвенник, а такое целебное средство имеется и у обходчика. Зато у него нет лишних глаз, уютно, сам он человек положительный и деда уважает. Опять же - добро помнит, Корней не раз подбрасывал приятелю уголь в трудные зимы.
  На поезд следует подсесть близ вокзала, где паровоз пополняет запас воды и угля. Первая треть состава недоступна: там вагоны богатые, их подгоняют к платформе больших станций. Оттого дверь тамбура делают высокой, на уровне пола вагона, и не углубляют её внутрь на ширину трех-четырех ступеней лестницы, обычной для задних вагонов, откуда пассажиры спускаются прямо на насыпь, спрыгивают или пользуются сходнями.
  - Мам, мы купим билет, - возмутился Саня, слушая эти дикие планы.
  - Нам велено не показываться на станции лишний раз, - фыркнула Лена. - К тому же денег у нас очень мало.
  Старая ветка путей оборвалась тупиком, Саша подставил плечо бледному и решительному Корнею. Люся подхватила саквояж деда, вцепившись в него, как в самую понятную и ценную вещь. Олег пошел налегке. Саня с матерью сразу свернули на узкую тропку к станции, коротко простившись с дедом и остальными. Следовало спешить. Отправка телеграммы займет некоторое время, а скорый на столицу - это помнил дед - пройдет станцию через час, задержавшись лишь для пополнения запаса воды своего паровоза.
  
  Пробраться в помещение станции Сане удалось сразу. Найти комнату телеграфиста тоже было несложно. А уж стукнуть донышком табакерки оказалось проще простого. Вензель исправно оставил на столешнице серебряный след, быстро растекшийся в ровный яркий узор оскаленной медвежьей пасти. Худой невзрачный служащий за аппаратом подпрыгнул, как укушенный. И сесть на свой стул более не рискнул. Он никогда прежде не исполнял прямого приказа Самого! Вздыхая и кланяясь, принял четверть листка бумаги, на котором ровным почерком Короля был написан текст сообщения. Дрожащей от важности и ответственности момента рукой отбил адрес, известный каждому и никогда прежде не использованный здесь. И затем - текст.
  
  'Связи безмерным воровством ремонты путях проведены ненадлежащим образом тчк Пытаясь избежать наказания начпоезда изъял мое письмо столицу зпт попытке отсыла телеграммы получил ранение тчк Ремпоездом сейчас управляют воры зпт находящиеся под судом тчк Требую провести полное расследование зпт временно запретить движение тяжелых составов зпт бронепоездов тчк Машинист Суровкин'
  
  - Бред какой-то, - всхлипнул телеграфист, сжег листок с текстом, затем послушно запер дверь и придвинул к ней тяжелый стол. - Полный бред, не иначе! Машинист приказывает Самому. Наверное, скоро свету конец... бежать надо. Домой, в село. Там хоть репой, а прокормлюсь, а тут быстро на баланду переведут. И меня, и прочих. Бежать... Ох и темна удача на станции!
  Он ныл и торопливо собирал свое невеликое имущество: карандаши, отличную точилку, писчую бумагу и прочие мелочи. Мера густоты и опасности удачи и неудачи для каждого своя, им лично определяемая - в значительной степени...
  Саня, думая о телеграфисте, миновал богатую высокую платформу, спрыгнул в хрустящую изморозь покрытой тонким слоем снежка травы и помчался по шпалам.
  На скорый удалось подсесть ловко и незаметно. Правда, дверь тамбура была заперта. Ехать снаружи, держась за стылые поручни и стоя на ступеньке, оказалось страшно и невыносимо холодно. Вдвойне ужасно оттого, что сам он был прижат к двери - запрятан в самое тихое и теплое место. А вот мама, которую следовало беречь, стояла внизу, упрямо закусив выбившуюся прядь рыжих волос. Смотреть на её синие застывшие руки делалось все тяжелее.
  'Зайцев' ссадили возле следующей станции, безжалостно и безразлично - среди ночи, в безлюдном глухом месте. Пришлось идти пешком, а потом ехать на другой подножке. И снова их заметили и ссадили. В третий раз повезло: пассажиры оказались людьми душевными, заступились, оттеснили хмурого проводника и втащили окончательно окоченевшую Лену в вагон, отогреваться. Накормили пресной кашей, напоили горячим чаем. Само собой, на станции вреднющий проводник сбегал и вызвал полицию... представители которой немедленно явились, подобострастно кланяясь. Вручили ошарашенным Лене и её сыну билеты в первый класс. Там, в тепле, под присмотром вышколенных проводников, удалось по-настоящему согреться, отдохнуть и отоспаться, подлечить растрескавшуюся кожу рук, а также за три оставшиеся дня пути к столице исчерпать все домыслы по поводу столь странных перемен в комфорте передвижения.
  
  ***
  Общее направление мыслей не могло быть ошибочным: телеграмму на главном вокзале получили. Легла она, ввиду странности текста и указания на магическую метку, прямиком на стол Яши, благополучно прижившегося в приемной Потапыча. И прекрасно усвоившего, когда следует беспокоить Самого даже и неурочно, во время совещаний.
  Платон Потапович прочел текст, задумчиво пришпилил взглядом к стулу начальника восточной ветки путей, держащего отчет и тотчас поперхнувшегося словом.
  - Иди, не у тебя пока что беда стряслась, - милостиво пророкотал Большой Мих.
  Чиновник сгинул, мысленно благословляя светлоту своей сегодняшней удачи, а заодно обещая сразу ангелам и чертям больше никогда не брать лишнего. И вообще не брать! Судорога запоздалого ужаса свела желудок, выворачивая наизнанку все естество. Говорят - и он знает, не напрасно - что прежний начальник главного управления путей сообщения в ранге министра крепко воровал. Рискнул разок даже на святое покуситься: позаимствовать часть средств экспериментального депо. И на следующий день был подан к столу Потапыча на большом блюде, с яблоком в зубах. Живой, хотя в последнем сильно сомневался даже он сам. Вроде бы Большой Мих сказал 'уберите эту старую свинью, она протухла', и министр плакал, хрюкал и дрожал. Чудачества Потапыча порой бывают ужасны. На сладкое министр, прямо лежа на блюде, подписал прошение об отставке и добровольно уехал надзирать за установкой телеграфных столбов на крайний север, в тундру...
  - Яша, - голос Самого звучал спокойно, и оттого в его ведомстве притихли все, ожидая большой бури.
  - Весь внимание, - бывший посыльный возник в дверях с вечным пером и жестком планшетом, на котором укрепил лист для записей.
  - Суровкин - это ж машинист с прежнего ремпоезда Донова? - спросил Потапыч, хотя помнил всех людей, хоть раз попавших в поле его зрения.
  - Точно так. И дед сударыни Береники.
  - Ясно дело, откуда еще он мог взять мою личную метку? - буркнул Потапыч. Тяжело вздохнул, похрустел пальцами, словно душил кого-то. - Министра нашего нового спешно найти. Ребят кликни, пусть волокут хоть откуда, час им на все про все, это самое большее. Магистральные поезда далее первой дуги на север не пускать, спешно организовать проверку путей повсеместно. Начальника тайной полиции тоже пусть парни подтаскивают. И отыщи этого ария гнусного... куда я его загнал от расстройства?
  - Если вы имеете в виду Отто Мессера, то вы прошлый раз разложили на столе карту Ликры и кинули шар, - напомнил Яша, делая пометки на листке. Он знал, что Потапыч сейчас думает и нуждается в напоминаниях бессмысленных, но точных и забавляющих его. - Докатился шар до второй дуги северной ветки путей. Туда и отправили. Чтобы знал, каких воров можно ловить, а каких нельзя.
  - Памятливый ты и бойкий, - похвалил Потапыч. - Отправь ему телеграмму, этому циркулю ходячему. Восстанавливаю в должности генерального инспектора. Пусть подавится, исполню, что обещал, раз он мне надобен. Ну не сидят министры на месте более года. Яш, может, тебя туда задвинуть, в главное кресло ведомства?
  - Обижаете, - расстроился Яша. - Чем я провинился?
  - Пока ничем, а то бы сослал на повышение, - расстроился Потапыч. - Да, обычную полицию за шкирку - и в приемную. Пусть потеют. Отто телеграфируй: он должен немедленно извести всякое воровство на ветке. Чтоб на каждом столбе жулик висел, так ему и укажи. Меня повесит - и то смолчу... наверное.
  Министра доставили первым и очень быстро, прямиком из бани, в одной махровой простыне. Вид толстого, розового, перепуганного до полусмерти чиновника умилил Потапыча.
  - Слышал я, - сообщил он, тыча пером в чернильницу, - что ты похвалялся, будто приручил Большого Миха. И что ежели ты мне двоюродный зять, то в любых делах неподсуден.
  - Спьяну, - всхлипнул министр, кутаясь в простыню и теряя яркость распаренной красноты кожи.
  - Тебе кто сказал, дурья башка, что ты имеешь право назначать начальников ремпоездов? - ласково уточнил Потапыч, проверяя перо. - Это мое дело! Мое!
  Бас прокатился по кабинету, стекла отзвенели и замерли, министр же стал подергиваться непрерывно и как-то желеобразно, всей своей тушей.
  - Я тебе дозволил людей на станциях расставлять кое-где, - продолжил Потапыч, отдышавшись. - Но не в ремонте. Потому как воры, на билетах наживающиеся, не опасны. А по гнилым шпалам сама смертушка бродит, нечего ей жатву облегчать. Ну, чего встал? Античный герой, тогой жир прикрывший...
  Потапыч басовито рассмеялся и толкнул в сторону министра чернильницу.
  - Пей. Весь ты изнутри черный, пусть это хоть заметно сделается. Жаль, не ядовитые чернила, вот была бы польза от них, а? Ты простынку не одергивай, стесняться нам нечего. Ты пей и пиши туточки: в отставку, мол, желаю всей душой. На юг, песок сгребать и неустанно грузить в составы. Ибо баню ценю, и пар мне костей не ломит. Все не север... это я тебе по большой дружбе одолжение делаю, зятек.
  Бывший министр еще послушно давился чернилами, когда в кабинет ворвался оскаленный от злости начальник чужого для Потапыча ведомства - тайной полиции. Человек сложного характера и немалых возможностей, одетый по полной форме и явившийся самостоятельно, при личной охране.
  - Ты что, озверел? - сухо отчеканил он с порога. - Медведь, да я тебя заломаю! Ты на кого руку поднял?
  - Садись и слушай, во что мы с тобой влипли, - набычился Потапыч, мрачным взглядом провожая и подталкивая пятящегося к дверям бывшего министра. - А потом и решай сам, кого ломать и как. Ты, арий половинчатый, господин Евсей Оттович, куда желал моего обожаемого 'Черного рыцаря' для маневров сослать? На север? Тюленей в дрожь вгонять?
  - Уймись, - поморщился начальник полиции, озираясь на закрытую дверь. - Это дело большой секретности.
  - И для того ты подсадил мне уток своих на разбор доносов и жалоб, - буркнул Потапыч, заново наливаясь злобой. - Они разбирали, тебе отчеты слали, а мне шиш без масла доставался. Ты был доволен? А теперь что получается? Ты и есть шпион Арьи. Иди, сдайся сам себе. И застрелись с горя.
  Ошарашенный обычной для Потапыча дикой логикой Евсей Оттович откинулся на спинку кресла, чуть помолчал и жестом отослал замершего у дверей адъютанта.
  - Говори толком.
  - Чего тут добавить можно? Мой зять воровство развел, твои утки-соглядаи продались и доносы отсылали назад тем, на кого донесено. Шпалы на северной магистрали теперь лежат гнилые, - Потапыч наклонился вперед и ласково улыбнулся Евсею, с которым приятельствовал весьма часто - то есть когда не находился в очередной ссоре. - Тебе как, прямым текстом пояснить, в какой заднице твои учения и заодно мой любимый 'Рыцарь'?
  Начальник тайной полиции скривился, словно испробовал кислятины. Принял папку с текстом телеграммы Корнея, оказавшейся столь неоценимо полезной. Прочел, повторно пробежал глазами и виновато дрогнул бровью.
  - Хорошие у тебя машинисты. Ладно, уберу своих людей с вычитки почты. Только сперва выясню доподлинно, кто из них устроил себе столь смелую подработку. - Евсей Оттович нагнулся к столу и тоже улыбнулся. - А стреляться не стану, шиш тебе. Не дождешься. Довел ты меня, свою бестолковую родню рассаживая по доходным местам. Вот и зверею. Этого идиота Карпа ты в начальники над собой приподнял? Крутить им хотел, с себя скучные дела снимая. Докрутился. Сам стреляйся, коль нету мочи. Мессера у меня переманил, а теперь в смотрители путей его сослал.
  - Не верну я тебе инспектора, не скалься, - взревел Потапыч.
  Яша толкнул дверь и бочком протиснулся в кабинет, бережно удерживая поднос. Все как обычно: раз шумят на две глотки и ругаются бойко, главный страх уже позади. Успокоятся, выпьют по паре стопок любимой имбирной настойки Евсея Оттовича, добавят еще пару - перцовой или кедровой, ценимых Потапычем. И перейдут к деловитому несуетливому обсуждению срочных мер.
  - Яков, а не хочешь перейти ко мне, с повышением? - благодушно и привычно пошутил начальник тайной полиции.
  - Яша, скажи этому жандармскому придурку в приемной, - бросил новое указание Потапыч, пропуская гнусный намек мимо ушей, - что, если его лодыри в два дня не найдут мне всю семью Ренки, сгною. Мамку её и прочих сюда доставить, в столицу. Машинисту отправить врача и охрану. Мы с Евсеем его награждать будем, когда закончим ругаться.
  
  ***
  Через четыре дня от указанного разговора жена Короля ступила на полированный мрамор перронов главного вокзала. Подходящее к случаю платье доставили нарочным за сутки до прибытия в столицу, а к нему и обувь, и шляпку, и теплое пальто. Лена сперва не желала принимать подарки, но отчаяние полицейских и проводников по этому поводу - 'Потапыч нас убьет' - оказалось столь искренним и глубоким, что спорить стало невозможно. К тому же явиться на прием к столичным чиновникам в растрепанном виде было решительно невозможно!
  У вагона Лену ждал молодой улыбчивый мужчина в форме железнодорожного ведомства, он представился без формальностей - просто Яша, друг Береники и 'состоящий при вокзале чиновник, не из самых больших'. Он мельком оглядел проводников, кивнул, отпуская всех без замечаний. Саня усомнился в незначительности ранга Яши: кланялись ему подобострастно и испуганно. Шепотом звали весьма вежливо - Яковом Ильичем, господином и даже - сельское прошлое порой пробивается через выучку - барином... Впрочем, сам Яша от почтения носа не задирал и сверху вниз на людей не смотрел, что очень понравилось и Лене, и её сыну. Им помощник Потапыча улыбнулся, кивнул. Лене так и вовсе поклонился, по столичной манере вежливого обращения с женщинами.
  - Вы не представляете, сударыня, какие события закрутились после телеграммы вашего отца! Платон Потапович не отдыхает третьи сутки. Никто не знает точно, какие чиновники еще работают, а какие уже признаны бесполезными и покинули места. Однако простите, вы с дороги, а я тут со своими сплетнями. Привык обсуждать Потапыча с вашей Реной, вот и не уймусь никак. Идемте.
  - Но я бы...
  - Идемте, - повторил Яша и вежливо подал руку. - Я на ходу все объясню, так спокойнее. Здесь дюжина звуковых мембран магами вдоль путей натянута так плотно, что даже хитрая прослушка не удается. Знаю, все дело в вашем муже, вы приехали из-за него. Я занимался этим вопросом весьма внимательно. Крайне сложная ситуация. Крайне. Все обвинения нелепы и они уже сняты. Но, увы, эти торопливые недоумки успели его посадить в арестантский вагон, так некстати подвернулся поезд... И телеграмму дали в столицу, что куда хуже.
  Яша виновато помолчал, ненадолго остановился, глядя на вагоны, на перрон, на высокие окна. Убедился, что поблизости нет никого подозрительного и слишком внимательно прислушивающегося к чужим словам.
  - Если бы получателем был Потапыч или хоть начальник тайной полиции, - шепнул он, - мы бы все уладили в полчаса. Но в дело замешана полиция магическая, это весьма дурно, весьма. Шрам проклятого, знаете ли, должен был давно погубить вашего мужа. И теперь дворцовые маги желают понять, отчего этот человек еще жив. Арестантский вагон прибудет сюда сегодня ночью. И пока мы не знаем, что следует предпринять. - Яша снова осмотрелся. - Ваш муж чем-то насолил самой Вдове. Полагаю, он весьма занятный человек. Мы приложим все усилия, но особой надежды нет, не стану лукавить. Тем более нет оснований рассчитывать на быстрое решение дела.
  Лена понимающе кивнула: именно такого развития событий она опасалась более всего. Не зря ректор Юнц после истории с аварией на северо-западной дуге, исключил упоминание Короля из всех сообщений и даже из наградного листа. Не зря сам Король отослал телеграмму, подписав её фамилией Корнея. Пока он оставался в тени, незамеченный и забытый, он был вне больших бед...
  - Куда же мы идем? - удивилась Лена.
  - Ах, Елена Корнеевна, простите, я снова упустил из вида важное, - нахмурился Яша. - Знаете, я, наверное, должен признать, что и сам нуждаюсь в отдыхе, постоянно теряю детали. Я нашел вам прекрасное место для проживания. Вы решительно никому не будете должны, это условие для вас, полагаю, немаловажное. Вы ведь надолго в столицу прибыли. Сына, опять же, к учебе определяете. А общежитие в колледже для младших курсов платное, лучше и удобнее его в семью поселить. Я позволил себе испросить совета у господина ректора Юнца, хотя Платон Потапович едва ли будет рад такому консультанту, если узнает о моем самоуправстве. Мне было рекомендовано связаться с сударыней Фредерикой и уточнить, не нужна ли ей компаньонка. Все благополучно, она вот-вот прибудет к вокзалу. Идемте.
  - Какая от меня польза, как от компаньонки? - поразилась Лена. - Да и 'сударыня' из меня хуже, чем из черта попадья. Простите за прямоту. И нечего звать меня по имени-отчеству, раз себя именуешь Яшей.
  Яша тихонько рассмеялся. Пожал плечами. Он и сам немало времени истратил, подыскивая место жительства, удобное и необременительное для женщины, выросшей в диких и вольных условиях ремпоезда. К тому же являющейся мамой будущего мага! Та еще задача. Первое же короткое знакомство с Фредерикой разрешило её, кажется, наилучшим образом.
  - А Ренка, она уже знает? - вздрогнула Лена.
  - Да, я вчера говорил с вашей дочерью, - мрачно отозвался Яша. - Отреагировала странно. Молча кивнула и ушла, ни слова - ни вздоха. Боюсь, она потрясена слишком тяжело. Мы навестим её, обещаю.
  За разговором движение по длинной платформе вдоль состава прошло незаметно. Саня шагал последним, потрясенный красотой вокзала и уже влюбленный в это чудо - сияющее и огромное вместилище людей, паровозов, вагонов, багажа. Потоки низкого утреннего света пронизывали здание насквозь, причудливо высвечивая одни детали и оставляя без внимания, в тени, другие. Вот лоток с фиалками, вот кофейный столик и тонкие пальцы, бережно прихватившие прозрачную на просвет чашечку из ажурного фарфора. Перстень с брызжущим искрами камнем, одно движение - и он погас, спрятался в тени. Вот переплет окна, ковровым узором лежащий на мраморе, золотом от солнца. И мамина тень уверенным шагом пересекает узор. Вот медью горят массивные ручки сдвоенных дверей, ведущих на площадь. Служащий вокзала предупредительно распахнул их - и город открылся взору Сани. Розовая утренняя мостовая в бархате инея, несколько конок, замерших у дальней остановки слева. Холодные плавные дуги сияющих рельсов. Гул голосов, шагов, движения, далекие свистки паровозов. И люди, люди, люди - всюду. Нарядные, шагающие праздно, неспешно, до смешного чинно. Бездельничающие средь бела дня! Ни молотка в руках, ни иного полезного приспособления... Да и одеты куда богаче и наряднее, чем пассажиры на любой станции, мимо которой проходил ремпоезд.
  От изучения чинно гуляющих Саню - да и всех на площади - отвлек звук, похожий на сухие частые выстрелы. Он приближался из темных недр улицы напротив вокзала, зачерненной тенями и извилистой. Нарастал волнами, вынуждая людей оглядываться и спешить отойти в сторону.
  - Мама, это автомобиль, - восхищенно шепнул Саня. - Я их ни разу близко не видел.
  - Насмотришься, - пообещал Яша.
  Черный длинный нос машины высунулся из тени и тотчас вспыхнул хромом отделки. Колеса с праздничными белыми боковинами - подобные производят лишь в Арье и Франконии, у Ликры своего современного завода нет, так говорил отец - взвизгнули на повороте. Машина накренилась, заскрипела и заскользила боком, поскольку шофер - Саня вспомнил, что автомобиль водят не машинисты - не пожелал тормозить. Чихая, стреляя сизым дымом и сигналя, автомобиль пролетел площадь и завизжал повторно, стараясь не протаранить вокзальное окно.
  Вблизи он оказался для взгляда Сани огромен! Мотор прятался под скругленным кожухом, подобным формой паровозному котлу. Зато большие колеса ничуть не напоминали о железной дороге, они были весьма современные, на тонких, струнами натянутых, металлических спицах. Над колесами красиво изгибались просторные арки, переходящие в широкие подножки. Верх автомобиля, выполненный из темной кожи, был сложен, оставляя салон открытым и для ветра, и для холода - и для солнца. Передний диван имел изрядную ширину, задний был чуть уже, его зажимали арки колес. Впереди, на верхней части капота - Саня вспомнил это название довольно быстро - имелась удивительно красивая полированная фигурка крылатой девушки. Не штамповка, ручная работа: очевидно, что лицо исполнено по некоему исходному портрету. Взрослое, сильное и решительное.
  Водитель последний раз дал сигнал, дернул какой-то рычаг, отозвавшийся недовольным хрустом. Стащил потрясшие воображение Сани очки в кожаной оправе, закрывающей пол-лица... и оказался женщиной.
  - Скользко тут до одури, - решительно сообщила она. - Привет, Яша. Это и есть моя компаньонка? Лена, да?
  - Именно, - улыбнулась Санина мама, светлея лицом.
  - По слухам, ты умеешь варить суп, - мечтательно вздохнула странная женщина, задумчиво изучая свой рукав, сильно перепачканный чем-то темным и маслянистым. - А я за всю жизнь только раз попыталась отравить мужа - и он сбежал, слабак... Потом вернулся, но я уже его не ждала.
  Саня восхищенно рассматривал женщину в машине, все сильнее подозревая, что именно она и была прообразом для крылатой статуэтки. Лет тридцати пяти - сорока на вид, стройная, крепкая, с породистым и жестким лицом, длинноватым, несколько хищным за счет разлета бровей и довольно крупного прямого носа. Темные глаза не очень большие, щурятся весело. Кофейные волосы посеребрены на висках преждевременной сединой и уложены в красивую, но несколько растрепанную прическу.
  - Чего мы ждем? - возмутилась женщина. - Я Фредерика, но лучше звать просто Фредди. И я зверски проголодалась, поскольку эта колымага изволила сломаться по дороге, а я на иное не рассчитывала, выехала заранее, но, увы, без припасов. Садитесь, бросайте вещи. Лена, мы спешим. Сколько тебе надо времени, чтобы соорудить суп? Любой, лишь бы съедобный. Я не ела домашнего супа невесть сколько лет.
  - Минут двадцать, - задумалась Лена.
  - Ты настоящий маг, - Фредерика резким движением распахнула дверцу и выпрыгнула на мостовую. Подкованные каблучки её модельных сапожек звонко цокнули по камням. - Лена, я тебя никуда и никогда больше не отпущу. А эти... как их... блины, да? Их - можешь?
  - Сударыня, прекратите столь изрядно шалить, - строго велел Яша, пряча улыбку. - Вы знаете про блины. И вы умеете готовить суп, пусть и не самый вкусный в городе. Но я вам признателен, вы на сей раз не изволите изводить гостей арьянским акцентом, как меня вчера.
  - О, йаа, - рассмеялась Фредерика. - Я есть искать торогу корошо и желать бить тут.
  Она рассмеялась снова, ловко пнула вторую дверцу, не открывшуюся сразу и по-хорошему. Широким жестом пригласила Лену занять место на переднем кожаном диване.
  - Мех сразу под себя тяни, холодно сидеть, - велела Фредерика. - И вон ту лысую шкуру барана набрось на колени. Ты как, тряски не боишься? А то роды я принимать сегодня не готова, руки - сама видишь, в графитовой смазке.
  - Еще не скоро мне, - чуть смутилась Лена. - Опять же, не жестче поезда ваша повозка.
  - Твоя, - резко обернулась компаньонка. - И не повозка, а автомобиль. У него дурацкое имя 'Тачка Ф'. Сын додумался, собрал невесть из чего и подарил мне. Намекал, что эта дрянь лучше садовой тачки и сделана с душой. А я полагаю - с норовом она, и мы порой враждуем. Но лошадей у меня нет, парадного выезда не держу, извозчики же дерут по-свински - втридорога, ехать нам отсюда не близко. Ладно, двигаемся. Яша, спасибо за помощь, Ленка мне очень подходит, я уже извелась искать нужного человека. Но это - наша порода, сразу видно. Пока, мы отбываем.
  Кожа сидений была толстой, грубой, изрядно потертой и оттого еще больше понравилась Сане. Не надо опасаться испачкать или поцарапать её. И в целом, судя по первому впечатлению, на новом месте жить будет интересно. Лишь одно соображение мешало радоваться. Их с мамой сразу же стали размещать надолго, у чужих людей. Значит, вызволить папу из беды трудно. Если вообще - возможно...
  - Фредди, ты надолго нас согласна приютить? - думая о том же, уточнила Лена.
  - Во-первых, изволь молчать в дороге, не то язык прикусишь, - посоветовала Фредерика, надевая очки. - Во-вторых, я уже сказала, что вообще тебя не отпущу. У меня единственная в столице автомобильная ремонтная мастерская, где берутся за всё самобеглое, независимо от страны и завода, выпустившего монстра.
  Женщина резко дернула рычаг, вмяла кулак в грушу сигнала и топнула ногой по педали. Все это она продела ловко и быстро. Машина взвыла, клаксон разразился крякающим стоном. Очередное облако сизого дыма вырвалось из-под хвоста машины, пугая людей на площади. Женщины заохали, морща носы и пытаясь демонстративно разогнать руками неприятный запах. Фредерика рассмеялась, машина взревела еще злее и рванула с места - резко и быстро, визжа колесами и пританцовывая на скользких булыжниках.
  - У меня работает восемь мастеров, - прокричала, перекрывая шум, компаньонка Саниной матери. - На сухом пайке сидят ребята, понимаешь? Я уже обещала им обед. А ты - уеду...
  Фредерика рванула рычаг, машина опять взревела и покатилась еще быстрее. Лена натянула шкуру повыше и вцепилась обеими руками в удобную ручку на передней панели. Вовремя: 'Тачка Ф' прыгнула на верхушке горба улицы, с грохотом и лязгом приземлилась и понеслась дальше, шарахаясь от левой стены слепленных боками домов до правой. Саня тоже нашел удобную ручку и стал держаться за неё. Автомобиль оказался гораздо более тряским, чем любой поезд. И это мальчику тоже нравилось. Люди разбегались, едва заслышав крякающий сигнал: явно уже знали ужасную поспешность машины. Кошки висли на заборах и стволах деревьев, распластавшись и впившись в кору всеми когтями. Собаки поджимали хвосты, не рискуя облаивать вонючее стреляющее чудище.
  Столица, которую Саня полагал огромной, кончилась, если верить ощущениям, в несколько минут. Дома расступились, чинно отодвинулись от дороги, отгородились ажурными коваными заборчиками, садиками и даже большими парками.
  Мостовая сменилась стылой накатанной землей пополам со щебенкой, движение сделалось мягче и ровнее. Ветер бил в лицо, студил кожу и раздувал в душе радость стремительного полета. Фредерика еще раз профессионально влепила прямой удар кулака в грушу клаксона, крикнула 'держитесь'. Машина затормозила, пошла боком, едва умещаясь меж обшарпанных столбов широких ворот, давно и бесследно лишенных самих створок. Как и заборчика, остатки кое-где выпирали старым скелетом из зарослей кустарника. Но уцелело их так мало, что невозможно было восстановить даже примерный узор ковки...
  Впереди показался дом. Четыре тяжелые колонны подпирали портал классической двускатной крыши. Три высокие стрельчатые окна меж колоннами были зашиты добротными деревянными створками ворот. Средние как раз спешно открывали, услышав сигнал. 'Тачка Ф' вкатилась в дом - прямо в старинный бальный зал, как предположил Саня - фыркнула и успокоено затихла.
  - Моя мастерская, - широко махнула руками Фредерика.
  - Необычно, - отметила Лена, изучая лепнину потолка и заметный кое-где под грязью бледно-розовый тон штукатурки стен.
  - Лена, ты все равно станешь гадать и спрашивать, - вздохнула Фредерика, открывая дверцу и спрыгивая на пол. - Слушай уж сразу. Лет эдак двенадцать назад я была та еще фифа. Брат вел все дела, а я коллекционировала поклонников. Тут они, подлецы, танцевали и золотые сердечки мне дарили... вместо настоящих, которых и не имели. Потом нас ударило так основательно, что лучше не вспоминать. Все мои мужики - женихи недоделанные - сгинули в одночасье. Как же, немилость Вдовы, расследование и прочее... думали, я сдохну.
  Фредерика возмущенно хлопнула дверью и подхватила небольшой чемоданчик с вещами. Пошла через помещение, ловко уклоняясь от многочисленных острых углов станков и малопонятных частей полуразобранных автомобилей. Указала пальцем на одного мастера, вежливо поклонившегося ей, бросила 'Леха', мотнула головой в сторону второго, перебирающего инструмент на дальнем столе - 'Макар'. Едва не споткнулась об сапоги третьего, лежащего под большой машиной - 'Селиван, по ремонту главный человек'... Толкнула дверь, перешагнула высокий порог и застучала каблучками по лестнице, ведущей на второй этаж. Еще одна дверь - и гости попали в жилую комнату. Большую, теплую, полутемную, пахнущую пылью, заваленную книгами и заставленную чем-то неопознаваемым, укрытым чехлами.
  - Тут был кабинет брата, - сухо, вроде бы нехотя, сообщила Фредерика. - Когда нас перестали обыскивать по три раза на дню, я не стала разбирать вещи, просто накрыла. Все надеялась, что псих уцелел и однажды вернется. У нас семья странная, мы порой из-под такого выбираемся...
  - Не вернулся, - догадалась Лена.
  - Пока нет, - упрямо прищурилась Фредерика. - Но твоему Сане я разрешаю тут убираться и все рассматривать. Знаешь ли, я никогда не умела запрещать мальчишкам шалить. И теперь ужасно страдаю, что ты привезла всего одного негодяя. С тех пор, как мой Рони слег, а потом и вовсе повзрослел, соседи не жалуются на раздавленные цветники, разоренные сады и разучившихся кусаться сторожевых собак. Скучно.
  - Олег приедет к Новому году, а может, и гораздо раньше, - предположил Саня.
  - Уже радость, - улыбнулась Фредерика. - Вдвоем вы точно научите соседских доберманов подавать лапу и по команде лаять на своих же хозяев. Это моя большая просьба, понял?
  - Само собой.
  Фредерика прошла комнату насквозь и толкнула дверь. Зашагала по коридору. Указала пальцем налево, обозначая свою спальню, затем комнату сына, свободную гостевую, неиспользуемую кладовку. Толкнула легкую дверь справа.
  - Кухня. Лена, я всерьез говорила про суп. Ты уж займись, сейчас работают в мастерской четверо, да нас тут трое.
  - А ваш Рони?
  - Я видела его последний раз дня три назад, - уточнила Фредерика. - Это нормально. Я понятия не имею, где он пропадает и чем занимается, он уже взрослый, ему вообще-то двадцать пять... можешь не тратить сил на любезность, я знаю, что выгляжу моложе своих лет. Мы активные долгожители, вся семья. Так, это холодильник, еще с прежних времен роскошь, добротная старая магия. А вот это - смешная штуковина, именуется 'свежатник'. Его соорудили маги-недоучки ректора Юнца, когда проходили практику в моей мастерской. Держит ровную температуру, мясо в нем не портится две недели, зелень у нас до середины зимы своя и отменная.
  - Какие славные юноши, - удивилась Лена. - Заботливые...
  - Ну да, только они для пива его делали, - фыркнула Фредерика.
  Задумчиво оглядела высокий запыленный комод, ряды полок с разнообразными емкостями, густо заплетенные паутиной сундуки и бутыли в углу обширного помещения.
  - Лен, ты только не спрашивай, что у нас есть из припасов. И чем тут так гадко воняет - тоже. На кухне я мало что понимаю. Это плита, тут два кольца магического огня, вот регулировка, тоже старинное заклятие, толковое. Тут спиртовка. А там, сбоку - большая печь. Отсюда она годна для готовки, а если обойти через ту дверь, то попадешь в котельную. Топим мы углем, мы теперь богатые и можем себе позволить.
  Саня заглянул в котельную, уважительно погладил горячий бок добротного медного котла, провел пальцем по трубе. Дед бы - и тот не придрался, все собрано на совесть, отлажено и вычищено. Он внук машиниста, он видит сразу! Задвижки ходят мягко, уголь заготовлен грамотно. Вернувшись в кухню, Саня застал маму за восторженным изучением развешенных на стене предметов. В одном он смог опознать магическую палочку для чистки от жира - двухзарядную, с незнакомым вензелем. Прочие вещицы, видимо, обещали не меньшее облегчение в готовке и последующей нудной очистке посуды.
  - Саня, пошли заселяться, - распорядилась Фредерика. - Жить будешь в бывшей кладовке. Потом перетащим туда же вторую кровать для твоего Олега. И стол. Я скажу, чтобы ребята приволокли дедов секретер из подвала.
  - У меня будет своя комната?
  - Именно. - Фредерика прищурилась и погрозила пальцем. - Учти: устройство пожаров в доме строго запрещаю. Порчу мебели тоже. Да, и еще. Лена, вон в той большой жестяной банке лежат наши деньги для прожития. На закупку еды и так далее. Это я намекаю, что если суп соорудить не из чего, я быстренько съезжу в ближнюю лавку.
  - При такой посуде и таком обеспечении магией можно варить и из топора, - счастливо вздохнула Лена, регулируя странный синий с прозеленью огонь под кастрюлей, уже заполненной водой. - Идите, я быстро.
  - Н-да, повезло мне, - уверовала в лучшее Фредерика и толкнула Саню к двери в коридор. Усмехнулась и выговорила начало фразы с легким акцентом жительницы Арьи, явно забавляясь: - Алекзандер, тфоя мама уже нашла и обезвредила раскисшую до равномерной гнилости картошку, о которой я и не знала, хотя воняла именно она. Кажется, Лена наведет в доме порядок. А я полагала, что это невозможно. У меня даже Фредди-старший не любит являться, он чистюля, знаешь ли.
  - Ваш дедушка?
  - Что за намеки, молодой человек! Я не так безнадежно стара, чтобы быть его внучкой! Дедушка, вот еще... Ты собираешься учиться у Юнца и не слышал о ректоре Фредди? - поразилась женщина, отпирая кладовку и небрежно разметая ногой мусор на полу.
  - О Фридрихе фон Гессе?
  - Ого, знаешь, - успокоилась Фредерика, отодвигая плотную пыльную занавеску и впуская в помещение тусклый свет, пробивающийся в щели забитого досками окна. - Он у нас часто бывает. Так что увидишь - не робей. Саня, ты сможешь сам тут убраться?
  - Запросто. Мне бы воду, тряпку и веник.
  Фредерика указала рукой в угол, на ведро и прочий запрошенный инвентарь. Объяснила, где можно налить воды, и ушла.
  Было радостно стоять в собственной комнате. Большой, с удивительно красивым круглым окном, с настоящим паркетным полом, пусть черным и местами вздувшимся. Саня привстал на цыпочки и заглянул в широкую щель меж досок. За окном тонкие ветки старой раскидистой яблони пытались стряхнуть последние неопрятные листочки, словно стеснялись их убогости. Дикий неухоженный парк, более похожий на лес, был целиком захвачен зловредным бурьяном, удушающим даже кустарник. Саня восторженно рассмотрел дерево с красивым стволом, разделяющимся натрое на значительной высоте.
  Однажды отец выстроил для путейской детворы шалаш. Поезд стоял на месте долго, было лето, и помост из старых досок стал самым любимым местом игр. К нему приладили крышу из камыша, сплели из ивовых прутьев стенки. Прекрасное воспоминание. Но это дерево - еще лучше. И, кажется, оно в свое время имело помост. Обломки досок висели теперь жалко, никчемно. Кто-то намеренно и грубо разрушил игрушку местного ребенка. Кажется, мальчика с именем Рони...
  Саня отвернулся от окна, выбрал из кучи хлама в углу два ведра, вполне годные и не худые на вид. Огляделся. Нашел большой мешок и для начала быстро сгреб в него превратившийся в труху хлам. Сбегал вниз, с удивлением отметив: он не на втором этаже. Это крыло дома находится на холме, и указанный Фредерикой коридор выводит прямиком на высокое крыльцо с помпезными мраморными перилами и даже скульптурным львом, которому давным-давно отбили ухо и раскрошили хвост. Потому сидит он, жалко сжавшись и смотрит в сторону далекого соседского забора с эдаким недоумением. Словно охранял дом от беды - и не справился...
  Набрав воды в колонке, Саня вернулся в свою комнату, разыскал тряпку и стал бережно протирать пол, сгребая толстый войлочный слой пыли и пытаясь излишне не мочить паркет. Потом сменил тряпку и вымыл пол начисто. Огляделся, довольный результатом. В дверь стукнула уверенная рука, одновременно со звуком протиснулся за порог рослый, смуглый до бронзовости Макар. Улыбнулся, подмигнул.
  - Ловко наводишь чистоту. Меня Фредди прислала, чтобы доски снять с окна. Поможешь вынести - и срочно побежим на кухню. Первый раз оттуда пахнет, а не воняет.
  - Давно вы тут трудитесь, дядя Макар? - заинтересовался Саня.
  - Пять лет, - отозвался тот, ловко орудуя гвоздодером. - Фредди меня от каторги избавила. Молодой был, глупый, коня свел у наших соседей. А разве есть хоть какая лихость в воровстве?
  - А в чем она? - заинтересовался Саня, принимая очередную доску и укладывая в стопку.
  - Я могу любой мятый кузов до нового выправить, - гордо заверил Макар. - Ко мне на полгода вперед графья да князья в очередь пишутся. Титул есть, а руки не оттуда растут - вот оно как бывает. И сосед, коновод убогий, тоже в списке - последним! Фредди с него двойную цену берет, она памятливая. К тому же добрая, деньги мне отдает по совести, еще грамоте обучила и на курсы пристроила. Одолею - в инженеры подамся. Рони сказал, из меня будет прок.
  По коридору дружно загремели шаги двух пар ног. Люди с надрывом в голосах советовали друг другу, как лучше протиснуться и считали шаги. Дверь грубо пнули, Саня подбежал и открыл. Охнул. Он представлял себе секретер, как нечто маленькое и дощатое, а увидел настоящего великана: из дуба, с массивной объемной резьбой, с парой статуэток вместо боковин верхней полки. Со вставками из перламутра, частью утраченными, частью потрескавшимися и выкрошенными. Само собой, все в пыли, одну ножку подпортила трещина. Состояние, характерное для имущества этого дома.
  - Привет, Саня, - выдохнул низкорослый широкий парень, названный Лехой, разгибаясь и осматриваясь. - Решай, куда ставить? Если по уму, то свет должен падать слева, коли ты сам не левша. Может, вон в тот угол? Но учти, мы после обеда еще шкаф занесем. И сундук, а попозже вторую кровать. Так что думай крепко.
  - В угол, - кивнул Саня, потрясенный обилием личного имущества.
  - Ты ничего, толковый, - отметил Леха. - Быстро пыль разогнал. К вечеру, если хочешь, приходи, надо посольскому хорьгу полную мойку сделать, а потом полировку.
  - Хорьгу?
  - Это автомобиль, делается на заводе в Арье, - важно пробасил третий мастер, старший из всех, сивоусый и обстоятельный: установив секретер, он добыл из кармана щеточки и принялся сметать с куртки пыль. - Их на всю столицу таких, новейшей модели, четыре штуки. Три ничего, толковые. А этот не шибко удачливый. То крыло ему замнут, то двигатель перегреют, то кожу на сиденьях прорежут. Едва успеем привести в надлежащий вид да за ворота выкатить - уже опять он туточки.
  - Потому мы в удачу не верим, - блеснул Макар белыми, как сахар, зубами. - Им она черна, а нам - так лучшего клиента и не приходится желать. Посольство платит щедро. Фредди молодец, она умеет из господ деньги вытряхивать.
  Хозяйка дома возникла в дверях, словно отозвалась на упоминание своего имени. Изучила чистый пол, довольно хмыкнула.
  - Алекзандер, затащи потом сюда шелковый ковер. У меня их три. Один - малый - еще вполне ничего, цветы на нем видно. А к секретеру он ляжет удачно, да и ходить по нему тепло без ботинок. Так... пару стульев возьми внизу, сюда еще пуфик. И туда - вешалку.
  По коридору прокатился протяжный медный звон. Мама Лена по путейской привычке выбрала самую звучную кастрюлю и влепила по её боку чем-то тяжелым, собирая голодных к столу. Фредерика задумчиво улыбнулась и вышла. Мастера и Саня заспешили по коридору к кухне. Макар от изумления - обед уже готов! - вспомнил почти вытравленное из речи черное слово, смутился и засопел.
  Большой стол из сплошной старой дубовой доски был выскоблен досветла. Под тарелками лежали наспех простиранные и еще влажные льняные салфетки. Столовое серебро имело цвет и блеск серебра - что сильно удивило всех обитателей особняка. Передник у Лены тоже был вполне даже белым и ровным, хоть и влажноватым. А запах супа... Леха облизнулся и быстро занял ближний стул.
  - Фредди молодец, - отметил он. - Такую хозяйку нам нашла! Не зря искала долго.
  - Все, съеду со съемной и буду жить под крыльцом, там отапливаемый полуподвал, - порадовался Макар.
  Каблучки сапожек Фредерики простучали по коридору. Она вошла и торжественно установила на середине стола темную бутыль.
  - Настоящий франконский коньяк, - сообщила она. - Лена, я просто счастлива, что ты здесь, что Саня здесь, и что мы теперь одна семья. Всем по рюмке.
  - Гуляем дорого, - отметил сивоусый солидный Селиван. - Фредди, он же стоит невесть сколько. Кажется, в прошлом году граф какой-то заезжал, Макару денег сулил.
  - Сто рублей за простейшую кражу, - охотно подтвердил смуглый Макар, прочесав пятерней густые черные кудри. - Ну я ему устроил другое удовольствие, бесплатно. Торг до изнеможения... Он, дурак, решил, что я отказываюсь воровать, поскольку в напитках дока. Настоящую цену назвал. Мол, за эту бутыль можно две тыщи взять, и будет не жаль.
  - Его еще старый Фредди получил в дар, это не для продажи напиток, а для больших праздников и хороших людей, - подбоченилась Фредерика. - Я сказала: всем по рюмке! А мне, щедрой и богатой, две порции супа.
  Лена усердно протерла пузатые рюмки темного узорчатого стекла, расставила. Селиван на правах старшего по мастерской разлил напиток, плотно закупорил бутыль. Все выпили - даже Сане капнули на донышко, так мало, что достался ему только запах.
  - Сорок рублей отхлебнул, самое малое, - расхохотался Макар. - Что же, разница с обычным пойлом есть, но эта штука все же для ценителя. Жаль её на нас переводить.
  - Греет душевно, - прогудел Селиван, жмурясь. - Лена, вы явно здесь приживетесь. Вы нам всем по сердцу. И не только из-за вашего бесподобного супа. Жаль, Рони в отлучке. Он бы тоже порадовался.
  Лена улыбнулась, переместила с плиты на деревянную подставку кастрюлю и стала разливать суп. Ели молча, часто вздыхая и благодарно кивая. Потом Лена подала чай и маленькие булочки, вызвавшие новый приступ восторга за столом. Впрочем, работники у Фредерики были толковые: надолго не задержались, высказали благодарность и ушли в мастерскую, обсуждая очередной дефект многострадального хорьга.
  - Фредди, - осторожно спросила Лена, заново заполнив чашки чаем. - Я правильно понимаю, что первый ректор тебе - родня?
  - Я дочь Леопольды Мильс, но это фамилия её мужа. Она же сама была ребенком Фридриха младшего, который приходится родным внуком Фридриха-старшего, ректора и по происхождению - барона фон Гесс, - кивнула Фредди. - Когда я вернулась из Ганзы, где жила семь лет в юности, я привезла с собой сына и скандальную репутацию... И стала добиваться того, чтобы мне позволили вписать вместо 'Мильс' нашу настоящую родовую фамилию и себе, и Рони. Как раз четырнадцать лет назад мои усилия увенчались успехом, и потому все беды брата не миновали меня. Умные люди советовали быстренько заново сделаться Фредерикой Мильс - но я их не слушала. Мы фон Гессы, и эту трусливую рассудительность мы не ценим.
  - За что Вдова вас невзлюбила? - робко прошептал Саня, не в силах смолчать.
  - Спроси у магической полиции, - поморщилась Фредерика. - Я ничего толком не знаю. Брат сгинул, а Рони... Его привезли почти мертвого. Выбросили из кареты возле дома, прямо в снег, была зима. И сказали, чтобы я не кричала, он сам во всем виноват и еще дешево отделался. Потом у нас долго взламывали полы, простукивали стены, крушили мебель. Увезли безвозвратно на 'экспертизу' большую часть запасов винного погреба. Дела пришли в упадок, остатки денег я истратила на врачей для Рони.
  Фредерика упрямо прищурилась и подвинула к себе чашку с чаем. Отпила пару глотков, успокоилась и глянула на темную бутыль, чудом уцелевшую при обысках.
  - Хотели лишить и этого особняка за долги, место-то весьма дорогое, соседи от нас шарахались, как от зачумленных, доносы строчили - не разгибаясь... Но тут вмешался старый Фредди, его чудачеств даже маги опасаются, а год спустя Юнц стал ректором, и прыти у многих поубавилось. Он сильно рисковал, защищая меня.
  Женщина снова замолчала, плавно проворачивая чашечку в выемке блюдца и глядя в неё совершенно слепым взглядом. Лена погрозила сыну пальцем: некстати вопрос задан и бестактно. Звонко клацнула донышком фарфорового чайника по подставке.
  - Фредди, сколько денег ты в месяц выделяешь на питание?
  - Понятия не имею, - вздрогнула Фредерика, отвлекаясь от грустных воспоминаний указала на банку на полке. - Вот наш банк, он жестяной и потому надежнее любого иного, никогда не лопается, всегда доступен. Я оттуда беру - и все. Сейчас денег много, можно не считать. А я, знаешь ли, после обысков в ценные бумаги и прочую дрянь не верю. И учета не веду. Оно ведь как бывает? В один день - раз - и все, и на нуле.
  - Но я-то заведу учет, - решительно сообщила Лена. - Пока что возьму сразу много, аж тридцать рублей, надо впрок полезного купить, а цен столичных я не знаю. Где здесь лавка?
  - Не-ет, - оживилась Фредерика. - Это в крайней спешке я туда езжу. Без таковой мы двинемся на рынок. Там весело, дешево и все есть. Что нам нужно купить?
  - Продукты, веники, щетки, тряпки, садовые ножницы и пилки, косу, несколько корзин... И домашнюю обувь, - угрожающе непререкаемым тоном заявила Лена. - Ты права. Я здесь наведу порядок. Саня! Не радуйся заранее, ты никуда не едешь, ты моешь весь дом. И крыльцо. Потом снимаешь шторы и замачиваешь их. Посуда тоже на твоей совести.
  - Чудо ребенок, не спорит, - вздохнула Фредерика, бережно обняла обеими руками бутыль и ушла.
  Следом удалилась Лена, цепко сжимая пухлый кошель, куда Фредди утрамбовала сумму вдвое большую, чем была сначала названа - для надежности.
  Саня остался на кухне, мрачно взирать на семь пустых тарелок, грязные кастрюли и черные, в застарелых разводах, полы. Уныние было коротким. Саня вздохнул и взялся за дело. Ничего необычного или неправильного он в мамином поручении не находил. Угнетало лишь то, что совсем рядом без него моют и полируют хорьг...
  Когда ранние осенние сумерки сделали и пыль, и её отсутствие малоразличимым в общей серости, Саня разжег на свечных огарках несколько магических огоньков, осветил коридор и задумчиво замер у двери в комнату сына Фредерики. Нехорошо входить без спроса, но мама велела вычистить весь дом! Приняв решение, Саня быстро толкнул дверь и стал убираться, усердно не глядя по сторонам. Только в пол. К его удивлению, комната оказалась весьма опрятной, вещи лежали на своих местах, дверцы шкафов были плотно прикрыты, книги на полках выстроены в линеечку.
  Под шторой обнаружились старомодные ботинки с яркими медными пряжками. Саня протянул руку, чтобы их переставить - и вздрогнул. Левый ботинок сделал шаг вперед, и сквозь ткань, не нарушая её покоя, просочилась фигура невысокого пожилого человека. Кожа его выглядела зеленовато-бледной, белки глаз сияли, словно фосфорные. От одежды исходил переливчатый свет. Саня отдернул руку, выпрямился и вежливо поклонился.
  - Добрый вечер, сударь Фридрих старший.
  Рыжие усы ректора пришли в смешное частое движение, словно он принюхивался. Зеленовато-голубые глаза возмущено сощурились. Крепкая рука поправила камзол, сделала короткий жест, создавая туманное кресло. И покойный маг устроился в нем.
  - Пугаться, кричать и охать - что, не будешь? - с интересом уточнил он.
  - А надо? - задумался Саня, с восторгом наблюдая, как меняется призрак. Кожа приобретает здоровый тон загара, сияние белков глаз гаснет.
  - Занятный ты человек, - признал ректор. - Я же не просто явился из темноты. Я был в новом обличии, и этим видом намерен напугать первокурсников колледжа на Новый год. Такова традиция. Понимаешь?
  - Эдак вы никого не напугаете, - усомнился Саня, внимательнее изучая наряд ректора. - Даже девчонок, если они не особо робкие.
  - Беда, - вроде бы расстроился старый фон Гесс, хотя в его глазах светился озорной огонек. - И как же, по-твоему, страшно?
  Саня отнес в коридор веник, совок, ведро и тряпки. Вернулся, испросил у ректора разрешения сесть на стул в чужой комнате и задумался. Изложил старую страшилку путейских детей про утопшего обходчика. Обсудили - сошлись на том, что являться среди зимы в водорослях и тине неактуально. Саня поднатужился и припомнил ночного бродильшика. Несолидно... И тогда, просияв, мальчик предложил вниманию Фредди любимую дедову байку про адского машиниста. Призрак вдохновился.
  - Технологично, оригинально и неожиданно, - похвалил он. - Пойду потренируюсь. Скажи Фредди-младшей, что я заглядывал. Что дело, возможно, уладится странным способом - это мое предсказание. Запомнил?
  - Дословно.
  - Молодец, - ректор подмигнул, поманил пальцем ближе и шепнул в самое ухо: - Только ты меня не подводи. Ори в Новый год вместе со всеми, а то традиция по твоей нелепой смелости враз накроется!
  Саня кивнул - но рядом уже никого не было. Призрак сгинул так же мгновенно и неприметно, как и возник.
  - И не спросил я у него, можно ли вымыть полы в комнате тети Фредди, - пожаловался сам себе Саня. - Хорошенькое дело! Не отчищу грязь - мама уши надерет. Отчищу - Фредди...
  Он заранее потер уши и пошел по коридору к последней неизученной жилой комнате. Оказалась она маленькой и неуютной. На столе валялись кипы деловых бумаг, частью разложенных в стопы и даже подшитых в плотные корочки, а частью - мятых, брошенных в спешке, общей пухлой горой. Кровать была застелена небрежно: просто накрыта тяжелым покрывалом. На полу имелись следы подкованных сапожек. Видимо, уборкой Фредерика себя утруждала не чаще одного раза в сезон, - заподозрил Саня. Пожал плечами: и то чудо. Одна она управляется в столь огромном доме, сама и деньги добывает, и мастерской управляет, и с заказчиками общается, и с соседями воюет.
  Самую страшную грязь удалось вымести веником быстро, а потом стало сложнее. Склонный тщательно исполнять поручения Саня пыхтел и корчился, норовя дотянуться тряпкой, намотанной на длинную палку, до дальнего угла под широкой кроватью. Мешали и покрывало, свисающее до самого пола, и большой чемодан, угрюмо растопырившийся посреди подкроватного пространства. Дважды пребольно стукнувшись головой о его жесткий бок, оцарапав руку о заклепку и надышавшись пылью, Саня решился потревожить неудобную вещь: переместить на середину комнаты, чтобы позже задвинуть назад, на место. Облезлая ручка угрожающе скрипнула, шершавая кожа заскребла по вздувшемуся паркету, сопротивляясь движению. Мальчик уже решил бросить свою затею - но тут ручка звонко лопнула. Саня упал на спину, чемодан прыгнул вперед, его крышка жалко искривилась, приоткрывая уголок, и оттуда стали выезжать, словно в комнате их мало, новые бумаги - а точнее, весьма старые...
  Саня потер ушибленный локоть, виновато вздохнул: теперь уши будут драть в четыре руки, а ведь он хотел, как лучше. Но разве поверят? Поднатужившись, попробовал отпихнуть чемодан на старое место. Боковина промялась, бумаги зашуршали гуще. Пришлось сгребать их и укладывать поверх крышки. Ругая себя за непомерное любопытство, Саня все же рассматривал свидетельства чужого прошлого. Ему очень хотелось понять, за что таинственная магическая полиция так невзлюбила Фредерику и всю её семью?
  А потом в руки попал цветной рисунок в плотной прозрачной рамке незнакомого материала. И мысли улетучились все до единой.
  Вдали хлопнула дверь, застучали каблучки Фредерики, донесся мамин голос. Обе женщины вошли в коридор и с изумлением заглянули в открытую дверь хозяйской спальни.
  - Саня, ты копаешься в чужих вещах? - не поверила себе мама Лена.
  - Убирается он, разве не видно, - заступилась за мальчика Фредерика. - Ручка эта заразная на чемодане уже третий раз лопается. Там заклепка старая, а новую я все забываю поставить. Саня, что это ты так побледнел? Ничего страшного, ты все делаешь правильно. Тут грязи больше, чем в свинарнике, надо выгребать.
  - Мама, - хриплым шепотом вымолвил Саня, едва не плача. - Кажется, нам следует съехать. Тут вот что... - он потряс рисунком и сник. - Он же, наверное, тете Фредди тоже муж... Что ж вам теперь - воевать?
  Фредерика удивленно подняла бровь. Нагнулась, отобрала у Сани рисунок. Охнула, села на край кровати. Жалобно глянула на новых жильцов.
  - Вы его видели? Давно?
  Лена возмущенно фыркнула. Пока она одна не понимала в происходящем ровным счетом ничего. Но быстро разобралась, глянув на рисунок. Фредерика отняла его снова.
  - Это мой брат.
  - Хоть раз бисов чертеняка ни в чем не виноват, - Ленка вспомнила свои южные выражения, села рядом с хозяйкой особняка и обняла её за плечи. - Фредди, а ты не знала, кто мы, когда нас приняла? Но Юнц-то знал!
  - Погодите, - Фредерика испугалась путаницы и даже заткнула уши. Чуть посидела и решительно вздохнула. Обличающе ткнул пальцем в рисунок. - Лена, кем тебе доводится этот... чертеняка? Как его теперь зовут, если он правда жив?
  - Это мой муж, Король.
  Фредерика истерически хихикнула, вытерла слезинку и снова рассмеялась, излишне живо, до икоты. Отдышалась, выпила воды, которую принес расторопный Саня. Глянула на рисунок и снова засмеялась.
  - Ты представляешь? - кое-как выговорила она, обращаясь к Лене. - Раньше он был всего лишь нищим таким, совсем незнатным бароном. А как потерял память - иного варианта я не вижу - произвел себя в короли. Очень похоже на Карла. Одно меня удивляет: он женился. Лена, мы же все неугомонные. Поймать нас всерьез и надолго очень трудно. Говорят, это тоже фамильное проклятие... или наследственный дурацкий характер, что почти то же самое.
  Лена отобрала рисунок и еще раз его пристально рассмотрела, стараясь избавиться от сомнений. Ей было странно видеть знакомое лицо гораздо более молодым, без приметного шрамика на скуле, без упрямой морщинки на лбу. Вдвойне нелепо выглядел Король в бархате и при белой рубашке с кружевом на манжетах.
  - Карл, значит... - буркнула Лена. - Я его зову Колей. Вот уж чего угодно от паразита можно ждать. Оказался бароном. Ну ладно... попробую пережить. Так и так здесь надо порядок в доме наводить. Лучше нет дела для размышления. Погоняю пылюку - и подумаю. Опять же, половички надо положить у входа, обувь сменную всем выдать...
  - Живой, - всхлипнула Фредерика, не слушая бормотания ошарашенной Лены. Зашипела, снова вытирая слезы. - Прибью Юнца! Знал - и не сказал.
  Фредерика охнула, выпрямилась и снова помрачнела, утрачивая недавнюю радость.
  - Значит, опять его доставят в столицу, арестантом, да в ту же магическую полицию? Ох, плохо...
  Саня вздохнул с облегчением, убедившись в том, что маме не за что бить замечательную Фредерику, как била она в поезде всех женщин, обнаруженных поблизости от папы. И потому ни малейшего огорчения нет, и веры в грядущую беду - тоже нет. Он дернул Фредерику на подол платья, добиваясь внимания.
  - Тут ваш старший Фредди появлялся. Он сказал в точности вот как: передай... сейчас припомню... 'дело, возможно, уладится странным способом - это мое предсказание.' Может, он полагал, все обойдется?
  - Не знаю, Александр Карлович, - прищурилась Фредерика, с новым интересом изучая племянника. - Не знаю... Зато я спокойна за поручение с собаками. В нашей семье не бывает тихих детей.
  - А на правах Карловича, - нагло прищурился Саня в ответ, шалея от своего безобразного поведения, - я могу попросить принять моего друга Олега вместе с его дедом и бабкой? Им ведь нечем в поезде жить.
  Лена всплеснула руками. Фредерика рассмеялась, на сей раз нормально, без истерики. Встала, поставила рисунок на стол, отогнув ножку на задней стороне его рамки. И глубоко, отчетливо кивнула.
  - Значит, Фредди обещал нам странное... Что ж, будем надеяться на чудо, скорое и серьезное. Потому что завтра доложат Вдове и станет весьма и весьма трудно исправить дело даже посредством чудес.
  
  Глава 6. Ослепшая птица
  
  
  Глава 7. Возвращение домой
  
  
  Глава 8. Красота и её жертвы
  
  
  Глава 9. Первый след на снегу
  
  
  Глава 10. Горький шоколад
  
  Глава 11. Либертэ на восточный лад
  
  
  Глава 12. Удача упрямых
  
  
  Глава 13. Большие гонки.
  
  Глава 14. Улыбка удачи, усмешка успеха...
  
  Глава 15. Решения слова и топора
  
  Эпилог
Оценка: 4.39*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"