Убедившись, что Валерий ушел, Ядвига шмыгнула за дверь и постучала к соседке:
- Клавдия Павловна, Клавдия Павловна, не заняты?
- Заходи, Ядечка, заходи милая, - дверь открылась, стоявшая на пороге пожилая женщина приветливо улыбалась. - Пойдем, чайку попьем. Сын с Урала прислал. Хороший чаёк, с женьшенем.
- Да я, Клавдия Павловна, на минутку. Пока Валерка за кефиром ходит. Я про ведьму ту, про Елену, спросить хотела.
- Так, тем более. Не в дверях же нам разговаривать. Проходи.
Через десять минут кумушки уже пили чай вприкуску с хрустящим печеньем, и вели неспешную беседу.
- Так что, Ядечка, ты спросить хотела?
- Давно вы Елену знаете?
- Да годков пятнадцать, а то и больше. Мы с ней вместе на молочном комбинате работали. Я на пенсию ушла, а Лена так и трудилась до самого закрытия. Потом помыкалась, помыкалась, а я ей и говорю: 'И чего, Ленок, ты мастерством своим не зарабатываешь? Спрос на услуги есть, слух пойдет - народ подтянется. А там сиди себе, дружочек, да денежки считай'.
- А она что?
- Да что ей делать оставалось? Работёнка не пыльная - не мешки ворочать, не у станка стоять. На 'молочке' у нас бабы, знаешь, как вкалывали, не дай Бог. Без выходных, без проходных. А Елена теперь, сама себе хозяйка. Но ведьма она сильная, тут уж ничего не скажешь, - заторопилась объяснить Клавдия Павловна, поймав недоверчивый взгляд соседки. - За это я ручаюсь. Сама не раз к ней обращалась. Она меня от смерти, можно сказать, спасла.
Старуха внимательно посмотрела на Ядвигу.
- Так что, Ядечка, ты хотела то?
- Клавдия Павловна, дело у меня к вам. Я же Елене этой фотографии и Аринки Валеркиной, и Снежаночки своей отнесла. А ведьма на доченьку как взглянула, так сразу и сказала: 'Порча на ней. На смерть скорую сделана. Срочно спасать нужно, а то поздно будет'. И сумму назвала неподъемную. Так я занять у вас хотела, месяца на два, максимум на три. Потом отдам.
- А чего у Валерки своего не спросишь? У него же есть сбережения? Пенсия хорошая, сама говорила, да и подрабатывает он.
- Клавдия Павловна, ну вы же его знаете. Как просить-то? Нет, на это он денег не даст. Скажет, что чушь и бабские выдумки.
- А про Аринку-то, что Елена сказала?
- Ой, да ничего. Посмотрела, говорит, мол, не идет информация.
- Дочка у мужика твоего - ещё та штучка. Себе на уме. И жених у неё невоспитанный и наглец, каких поискать.
- Клавдия Павловна, так денежек займёте?
Старуха вздохнула:
- Ну, кто ж тебя ещё выручит-то? Вечером приходи, я в сберкассу схожу, сниму с книжки. Надо же спасать девочку.
- Ой, спасибо, спасибо огромное, Клавдия Павловна. Тогда до вечера? Вечерком стукнусь к вам.
- Договорились, Ядвига. Приходи.
Закрыв за соседкой дверь, старуха вернулась в кухню и по памяти набрала длинный номер.
- Алё, Еленушка? Здравствуй, дружочек. Ну, что, докладываю. Всё по плану у нас. Жди Ядьку на днях. Ага, прибегала, деньги занимала. Чего ты ей там наговорила, она аж зелёная вся, - старуха затряслась от смеха. - Да говорила она, говорила. Смерть, порча, то да сё. Вот, Ленка, обещала ж я тебе ещё сто лет назад - понесут деньги, понесут. А ты всё булки мяла, время тратила. Дур таких, как Ядвига - миллион. То приворожи, то отворожи, то дочку перевоспитай. Снежанка у неё с мальства гулящая, перевоспитывать поздно. А что про вторую-то ей ничего не сказала? Про Аринку? Ещё б деньжат подзаработала. Да ты что! Туман, говоришь, перед глазами встал стеной? Ну, надо же. Это Елена, давление. Точно тебе говорю. У меня такие туманы по три раза на дню бывают. Слышу, слышу, что пришел к тебе кто-то. Ну, давай, дружочек, до связи! Процентик мой отложить не забудь. На следующей неделе наведаюсь.
'Вот же люди глупые', - рассуждала Клавдия Павловна, листая замусоленную записную книжку. - Всё бы им в нечистую силу верить, да в сглаз. Конечно, так же проще. Вроде как не сам ты виноват, а кто-то.
- Алё, алё, Вера, ты? Ну, ходила к ведьме-то? Ага, умница. И чего она тебе сказала? Видишь, я же тебе говорила! Сглазили дитятко. Ну, не переживай. Елена помогла? Деньги? Ну, а куда сейчас без денег? Это же труд какой!
Положив трубку, Клавдия Павловна улыбнулась. Эх, жизнь хороша, когда сам ею распоряжаешься. Да не абы как, а по уму. Как она, например. И от сына не зависит, хоть тот прилежно каждый месяц кругленькую сумму присылает. И позволить себе может всё, о чем другие пенсионерки только мечтают. Икорку черную, например. Любила её Клавдия Павловна, да и полезная она для суставов. Или фрукты-овощи круглый год. Мясо свежее с рынка, рыба, креветки. Ну и другие радости жизни. Санаторий два раза в год, летом - отдых на море. На похороны Клавдия не откладывала. Это святой долг сына - мать достойно схоронить, когда время придет. А она свои заработанные на удовольствия тратила. Жизнь-то одна. Все эти сказки про бессмертную душу ещё ни один мудрец доказать не смог. Болтология сплошная. 'Жить нужно в кайф', - как говорит внучка Маришка.
Но, сам о себе не позаботишься, никто и не почешется. Значит, надо новых клиентов Ленке искать. И чего она, дурочка, девчонку Валеркину в оборот не взяла?
Глава 55.
Артем спустился в подземный переход и быстрым шагом направился к выходу на противоположную сторону. Справа и слева светились яркими огнями витрины киосков. Зеваки, которых под землю загнал дождь, бесцельно бродили, рассматривая сувениры, косметику, журналы - всякую ерунду, которую норовили сбыть с рук ушлые торговцы. Кто-то перекусывал 'сосиской в тесте', купив её тут же, в оранжевой будке с фастфудом, кто-то читал приобретенную в 'Роспечати' книжонку в мягкой обложке, скромно стоя у стены, и не замечая ничего вокруг. А в середине перехода непрерывно двигался бодрый людской поток в обе стороны.
'Развели бардак', - Артем зло зыркнул на цветочный павильон. - Устроили рынок. Не пройти, не проехать.
Внезапно погас свет, Артем от неожиданности остановился. Через секунду стало светло. Правда, не так, как было до этого, но все же Артем хорошо разглядел, что помещение ничуть не похоже на подземный переход: просторный каменный зал, горящие факелы, закрепленные вдоль стен, высокие потолки, в толстых массивных стенах - пустые ниши, пол, выложенный плотно пригнанными друг к другу булыжниками.
'Как не вовремя', - подумал с досадой. - Кика не предупредил, что с этими грибами и на следующий день 'приход' поймать можно.
С Кикой его познакомила Снежана. Сисястая дура брала у вертлявого накрашенного фрика какие-то навороченные сигареты, а Артем стал покупать и пробовать понемногу разные деликатесы: грибы, таблетки, курево.
Кстати, он уже должен Кике полторы штуки баксов. Изнеженный гей пока не наезжает, но нетерпение проявляет.
'Надо позвонить Гошке, пусть выручку привезет', - промелькнуло на задворках сознания, но мысли тут же перескочили на странную обстановку вокруг.
'Интересно, что я делаю там, в переходе? Всё, что я вижу сейчас - это глюки, игры разума, а чем занято мое тело? Надеюсь, что веду себя прилично, и меня не допрашивает полиция. А может, валяюсь, изо рта у меня идёт пена, и доброжелательные прохожие вызвали 'скорую'? Вот прикол будет, если моя бывшая примчится', - Артем глупо захихикал, но тут же одернул себя. - Никогда ещё я так не контролировал себя во время 'прихода'. Надо пользоваться моментом и всё тут осмотреть.
Он ощущал себя героем квеста внутри компьютерной 3D игры, и радостное предвкушение приключений участило пульс.
'Так, а что у нас здесь?'.
Артем подошел к ближайшей нише и увидел стол, накрытый белой скатертью, за столом - себя в трёхлетнем возрасте. Он гордо восседал на высоком стуле и восторженно разглядывал аппетитный торт, в котором торчали три зажженные свечи. Рядом толпились какие-то люди, среди них он узнал мать и отца, смотревших на него с любовью и обожанием.
- Темочка, малыш, дуй на свечки, сильно-сильно дуй, - ласково сказала мама, и Артем увидел, что стоящий рядом с ней незнакомый дядя, тайком взял мамину руку и легонько сжал. Щеки мамы порозовели, но она сделала вид, что ничего не заметила, и повернулась к папе:
- Какой он хорошенький у нас растет, правда? Дуй, Темочка, дуй!
Рука мерзкого дядьки тем временем гладила мамину ногу.
Артем отскочил от визуализированного воспоминания, как от растревоженного осиного гнезда. Надо же, он, оказывается, помнит тот день рождения. Именно тогда, в его несокрушимой детской вере в торжество настоящей любви между родителями, появилась первая трещинка.
Артем кинулся ко второй нише. В ней стояла большая двуспальная кровать. Подушки сброшены на пол, на белых простынях лежит мама, над ней возвышается огромный волосатый мужик, который странно дрыгается и громко кряхтит. А мама, его добрая, милая, родная мама, совершенно без одежды и с закрытыми глазами, громко стонет.
'Он делает ей больно!' - с ужасом думал пацаненок, подглядывая в едва приоткрытую дверь, ведущую в родительскую спальню на втором этаже их особняка. Буквально несколько минут назад нянька привезла его домой, и он сразу кинулся искать мамочку. Испуганный мальчик уже хотел, было, броситься на первый этаж и позвать на помощь, но тут дядька скатился с мамы и сказал:
- Софочка, ты просто богиня. Как всегда неподражаема. А когда наш глубокоуважаемый супруг домой возвращается?
Мама встала с постели, подошла к окну и, глянув во двор заметила:
- Ты бы, Герман, поторопился. Сейчас Лариса Васильевна Темку из сада привезет. Не надо, что они тебя видели. А мой старенький козлик возвращается через два дня. Так что время у нас есть.
Голая мама улыбнулась, подошла к расслабленно лежащему на спине дядьке, и взяла в руку его вялый, свесившийся на одну сторону писюн. Артема чуть не вырвало. Стремглав он бросился вниз по лестнице, забрался в тесную кладовку, где у него был оборудован 'блиндаж', в котором хранились водяные пистолеты, карты будущих сражений, а еще - самый настоящий полевой бинокль, подаренный папой, и зашелся в отчаянном плаче.
Шестилетний мальчишка съежился в картонной коробке из-под холодильника и взахлёб рыдал от злости, обиды, предательства, а взрослый Артем едва не упал, убегая от проклятой ниши, и ничего не видя сквозь застилающие глаза слёзы.
'Достаточно! Достаточно!' - закричал он, и начал метаться в поисках выхода. Но везде натыкался на ниши, в которых вскрывались гнойниками его души забытые насильно воспоминания, и показывали, кривляясь и хохоча, только одно - все бабы - суки продажные, никому из них верить нельзя, даже матери родной.
И как у неё хватало наглости упрекать его в неразборчивости, когда он показательно шлюх домой приводить начал и трахал их так, чтоб мать слышала. Не-а, не доходило до неё, что проворачивать такое дома, на глазах у близких- омерзительно. Отца жаль, но тот сам виноват - то ли делал вид, что ничего не знает, то ли, в самом деле, на науке 'повернулся', ничем другим не интересовался.
Артем кидался от ниши к нише, что-то кричал, бессильно лупил кулаками по безразлично холодным стенам, пока не заметил черную деревянную дверь в торцевой части зала. Он устремился к выходу, со всего размаху толкнул дверь, и та распахнулась неожиданно легко. На той стороне поджидала непроглядная темень, глубоко внизу блеснул красный всполох, затем еще один. Артем оглянулся - стены за спиной сжимались, ниши становились всё ближе и ближе, а в них он видел мать в различном возрасте и с разными любовниками. Множество копий матери одновременно занимались сексом. Артем испытывал безумную ненависть к этой женщине, и жалость, и ... да, чёрт побери, любовь!
Несчастная дочь Евы, влекомая похотью в пучину сексуальной распущенности, мать буквально боготворила сыночка, и от того ненавидеть её было почти невозможно. Но, Артем ненавидел.
Благодаря матери, он слишком рано узнал о неприглядной стороне жизни, и что-то сломалось в его душе, испортилось навеки и замерзло. На всех женщин, даже самых юных, он смотрел с недоверием, как на прекрасные, благоухающие изумительным ароматом, но смертельно ядовитые цветы.
Темнота впереди приводила в ужас, а сжимающееся пространство за спиной не оставляло выбора.
'Это галлюцинации. Со мной ничего не может случиться', - подзадоривал себя Артем, не решаясь ступить в холодный, засасывающий, зовущий мрак.
'Была, не была', - он всё-таки решился, сделал шаг и полетел в пропасть. Полет длился бесконечно долго, а может быть, всего мгновение, но падая вниз, Артем видел вокруг картины, которые видеть не хотел и которые навсегда вычеркнул из своей взрослой респектабельной жизни. Вот маленький серый воробышек, почти птенец, со свернутой шеей и вырванным, у ещё живого, крылышком. Артем сделал это сразу, как только мать вытащила его из 'блиндажа' и отругала за то, что всех перепугал, потому что его искали, а он, паршивец такой, молчал. Артем выскочил в сад, побежал, сам не зная куда, ища способ излить свою ярость, и тут этот воробей, беспомощный и растерянный, слишком рано и на свою погибель, выпорхнувший из гнезда. Рядом с лицом Артема промелькнула Матильда - персидская кошка, избалованная любимица матери, вседозволенность которой действовала Артему на нервы. Родительница до сих пор думает, что породистое животное украли. Но, Артем-то знает, что случилось на самом деле. Сам похоронил эту тварь, прямо под забором, со стороны калитки. Живьём закопал. А через два дня пробрался, когда никто не видел, и разрыл яму - посмотреть, сдохла или нет.
Нет, Артем не был жесток. Все эти кошки, собаки, птицы были в детстве, в период становления личности. С возрастом он научился контролировать себя, к тому же никогда не причинял физическую боль людям. Моральные же издевательства серьезным преступлением не считал, и достиг совершенства в уничтожении тех, кто слабее.
После тайного лечения в закрытом отделении психиатрической больницы, куда окончательно разрушив веру в человеческие ценности и добродетели, его определила мать, Артем научился выглядеть 'нормальным'. Он и был нормальным, но в стадном обществе, где индивидуальность считается уродством, приходилось подстраиваться, и прикидываться обычным, как все. Такие правила вызывали гнев, неприятие, ненависть, но не хотелось снова стать овощем, нафаршированным галоперидолом и прочей хренью. Потому и играл роль, весьма успешно, кстати. Никто и заподозрить не мог в нем яркого лидера, неординарную личность, борца с распущенностью и развратом.
Падение замедлилось и, глянув вниз, Артем по-бабьи взвизгнул от ужаса. Под его ногами текла бесконечная огненная река, на берегу которой стояли квадратные клетки, набитые странными существами, похожими на людей, но полупрозрачными, узкими и вытянутыми в длину. Они клубились, вибрировали, постоянно двигались, перетекая с места на место. Существа о чем-то умоляли, в отчаянии простирали зыбкие конечности, пытались протиснуться сквозь частые прутья решетки, но ни одному из них это не удавалось. Раскаленная лава шипела, стреляла искрами, а ежесекундные всполохи то красного, то сине-черного пламени швыряли в клетки пригоршни раскалённой жидкости, обжигающей, причиняющей боль, и существа вопили отчаянно, пытаясь спрятаться и вытолкнуть вперед других соплеменников.
Артем тоже закричал и поджал ноги, но оказалось, что настоящий ужас только начался. Внезапно перед ним появился гигантский, размером с приличный коттедж, череп, на котором плясали отблески пламени, с огромными, как кратеры вулкана, пустыми глазницами и жадно разинутым ртом. Чудовище, чье тело было покрыто длинной шестью, с наслаждением погрузилось в раскаленную лаву, тут же вынырнуло, явно довольное, и всё исчезло. Артем плюхнулся вниз, больно ударившись копчиком, и оказался в том же самом каменном зале, но только теперь комната стала бесконечной, а ниши оказались битком набиты клетками
'Что происходит?' - в ужасе заорал он, обращаясь неизвестно к кому, и кинулся бежать. Мчался вдоль нескончаемого ряда темниц, из которых молили о помощи непонятные существа. Не слушая их призывы, все бежал и бежал, затем просто шел из последних сил, но стоило остановиться, как сзади раздавался гомерический хохот, от которого сотрясались пол и стены, а клетки подпрыгивали, точно хотели оторваться от земли и улететь.
Грудь пронзила острая боль, и он со стороны увидел себя проткнутым насквозь гигантским грязным когтем. Тело его висело, покачиваясь, точно свиной окорок на крючке. Из легких с шумом выходил воздух, кровь лилась вниз ручьем, он больше не мог дышать и молил о смерти, понимая, что не в силах выдержать более ни одной секунды этой адской пытки и непомерных страданий.
'Будем друшшить или хочешшь вот так?' - спросил кто-то, и невидимая рука стряхнула его вниз. Он ударился о каменный пол и, не в силах подняться, беспомощно смотрел, как из разорванной груди выплыло одно из существ, которыми были набиты клетки. Туманная сущность кинулась вверх, яростно загребая воздух и двигаясь рывками. Сделав неимоверное усилие, Артём устремился вслед, догнал существо и вошел в него. Оно село на нем плотно, точно костюм для дайвинга. Артема охватили одновременно два диаметрально противоположных чувства - безграничное счастье и глубочайшее горе. Внизу, разорванная и изувеченная, валялась никому не нужная оболочка, бывшая раньше его вместилищем.
Совсем рядом виделся длинный светлый коридор, из которого пахло ванильной карамелью, свежими булочками, кофе и шоколадом. Коридор парил в воздухе, на другом его конце играла легкая музыка, жизнерадостно светило солнце, порхали бабочки, пели птицы, и живущие там не знали ни забот, ни боли, ни разочарований. Артем устремился к вечному покою и неземному блаженству. Ему почти удалось достичь тоннеля, но гигантский коготь был настороже. Один взмах - и Артем снова барахтается, точно бабочка, пришпиленная булавкой к стене.
Череп зашелся громовым хохотом, ему вторило чье-то тонкое 'хи-хи-хи', внизу бурлила горящая река, нетерпимый жар обугливал тело. Монстр поднес мученика к разинутому рту и откусил правую ногу до самого паха. Артем зашелся безумным криком, а чудовище осторожно, чтобы не хватить лишнего, отгрызло ему левую руку.
- Будем друшшшшить или хочешшшшшь вот так?
- Будем, будем! - вопил Артем. Сейчас он пообещал бы что угодно, и кому угодно.
- Клянешшшшься? - шипело со всех сторон.
- Я клянусь, клянусь!
- Ты обешшшал. Помни! Ты обешшшал.
Сквозь застилающую глаза боль, краешком сознания Артем наблюдал, как невидимый художник быстрыми мазками пишет на каменной стене картину: по центру - сам Сатана, сидящий на троне, а чуть ниже - мужчина и женщина, скованные тяжелыми цепями. Сначала незнакомка походила на мать, затем мастер передумал и начал молниеносно исправлять черты лица, и Артем увидел череду своих любовниц, но, вот, у красавицы появились длинные русые волосы, и он узнал Арину, но не успел разглядеть наверняка, а неизвестный живописец уже закрасил лицо куртизанки черной краской. В мужчине Артем узнал себя.
'Иди!' - кто-то сильно толкнул в спину.
- Смотреть надо, куда прешься! - визгливый женский голос раздался неожиданно, и больно резанул по ушам. Артем проморгался и сфокусировал зрение на источнике неприятного шума.
Перед ним стояла толстая неряшливая тетка в длинном синтепоновом пальто и мокрой вязаной шапке с завязками. Артем глянул ей в глаза, тетка шарахнулась в сторону, насупилась, и молча засеменила дальше.
Шатаясь точно пьяный, Артем вышел из подземного перехода и побрел к Снежане, которая, нетерпеливо постукивая каблучком, высматривала его в толпе.
- Снежана! - окликнул он девушку.
Увидев его, она неуверенно взмахнула рукой, потом прищурилась, и глаза её округлились, рот стал похож на маленький бублик с черной дыркой посередине, она затравлено огляделась по сторонам, и стремглав кинулась прочь.
- Снежана!
Она оглянулась. На её лице застыл страх. Свернув в первую же подворотню, она исчезла.
'Чокнутая, что с неё взять',- устало подумал Артем и зашел в кондитерскую. Люди смотрели на него странно, но он не обращал внимания, ему всегда было плевать на быдло. Решительно прошел в туалетную комнату, подошел к зеркалу и замер, не в силах отвести взгляд.
Из отражения за ним наблюдал, подслеповато щурясь, древний изнеможённый старик, в рваном на груди свитере, и с белыми, как январский снег волосами.