Олег : другие произведения.

Рыцарь чёрный и белая Смерть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Апокалипсический роман. С прологом и эпилогом.
  ОЛЕГ
  
  Рыцарь чёрный и белая Смерть
  
   Мой ангел! Мне поверь.
   На свете иногда встречается такое,
   Что разум твой откажется принять.
   (Аллюзия к W. Shakespeare, Hamlet)
  
  
  
  
  
  Пролог
  
   I
  
   На краю мощного материкового склона стоял человек.
  
   В том месте, где он стоял, заканчивался сад, берущий своё начало от двух домов. В подступающих вечерних сумерках, вымазанные мелом, строения горели, в разверзшейся под ногами путника глубокой глотке котловины, холодным огнём.
   Не огнём пожара. Редкостное, анафемское пламя, будто начал люминесцировать кладбищенским фосфором фарфор, зажгли, отбрасываемые от белых стен, струи лучей закатного солнца. Отраженные волны излучения звезды заставили прищурить распахнутые глаза смотрящему человеку. Но не сразу, а только после того как у него возникло досадливое раздражение от воздействия сюрреалистического потока световых частиц то мерцательного ртутного, то ядовитого серебряного цветов.
  
   Неведомые хозяева отважились построить своё жилище на значительном расстоянии от поселения, что было основано исчезнувшим из истории народом в стародавние времена, на берегу благодатного моря, приютившего на своих благоприятных для жизни землях в разные эпохи множество великих и малых цивилизаций.
   Два одиноких домика с трудом уместились на вершине круглобокого холма, вжатого тектоническими подвижками в обрыв материка.
  
   Дальний путь под жгучим солнцем, тяжелый, изрезанный балками подъём по узкой, усыпанной камнями стезе, весьма затрудняли доступ к вызывающему опасливую настороженность убежищу.
   Небольшая речка рассекала дорогу в конце её относительно нетрудной части. Там, где начинался ведущий на вершину взгорья виток серпантина.
   В период засухи река становилась ручьем, а затем исчезала. Тогда, единственной приметой её существования оставался мокрый песок, по которому только и можно было догадаться о расположении спрятавшегося русла.
   Непродолжительные периоды, два раза в год, по восставшему из небытия руслу грохотал и бесновался горный поток.
   В это время преодолеть водную преграду становилось почти невозможно. Такое было под стать лишь молодому, сильному и весьма отважному человеку.
   Среди поднимающихся к потаённым домам странников подобных никогда не было. Были молодые, но силой, да и отвагой, они не отличались. Бывали и сильные, но достигшие возраста благоразумия.
   В основном, приходили престарелые, сумевшие достичь уровня благосостояния, позволяющего часть денег пустить не только на прозаическое, пусть даже с некоторыми кулинарными изысками, обеспечение утратившей радость полноты ощущений жизни, но и на интимные излишества.
   Шли, ведомые тщетной надеждой. Грезили о том, что заполучив возможность осуществления юности сладких мечтаний, смогут и тело вернуть в состояние молодости. По извечной человеческой глупости ждали, что плотское овладение попавшей в их одряхлевшие руки молодости изгонит подступающую старость и излечит приходящие с ней болезни.
  
   Все три нужных качества совместились лишь раз, в странном, вызывающем противоречивые чувства пилигриме.
   Неприглядна была цель его вояжа. Подавляющее большинство гостей рассчитывало нажиться на перепродаже особого товара, а он жаждал насладиться. Подошедшее к бешеному потоку воды, похожее на человека существо пригнала в это окаянное место - гнетущее мою подавленную мистическим познанием душу, изгаженное человеческими страданиями - сексуальная страсть сатира.
  
   Отважный, на исходе молодости, физически сильный путешественник уже дошел до середины дикой переправы, но тут ему в левую ногу угодил несшийся в струе водного потока округлый крупный камень.
   Опустился на колено доселе не виданный в том месте смельчак в совсем неглубокую, волны до этого лишь намочили аккуратно подобранные за спину полы короткого сюртука, речку. Чем увеличил площадь давления речного потока. Вода забурлила, нахлынула на появившуюся перед ней достойную борьбы преграду, сбила пешехода.
   Не позволила преклонить пред собой вторую ногу.
  
   Повалило, завертело, понесло.
  
   В момент погружения с головой в пучину отважный покоритель горного ручья испытал единственное чувство. И это не было страхом. А было удивление тому, как легко, словно копну сена, смёл его неглубокий презренный поток воды.
  
   Храбрец совсем не умел плавать.
   Впрочем, едва ли это умение смогло помочь в - должно быть созданной зловредными демонами четвёртой стихии - водной круговерти.
  
   Молодой и сильный, сумел надолго задержать дыхание. Благодаря этому, появилась, дарующая вполне обоснованную надежду, вероятность того, что невольного купальщика вынесет потоком на поверхность, где он сможет набрать в лёгкие воздух. А затем, затем на пути к морю будут не одна отмель и не один изгиб реки. Пловца почти гарантированно вынесло бы на мелководье или выбросило на один из огромных камней, в изобилии лежащих на пути постепенно успокаивающегося потока.
  
   В сотне шагов от неудачной переправы стремнина била в плиту отвесной скалы.
   Брызгами разбивающихся об неё волн, влагой небесных туманов и ночною тьмой окрашена была та скала в агатовый цвет преисподней.
  
   При свете дня мне не узнать того утёса.
  
   Земную память о трагедии сохранил чёрный, громадный, выступающий из дольних недр камень. О который бурный поток и разбил человеческую голову.
  
   К концу ночи бездыханное тело вынесло в море. Спокойные солёные воды долго качали его на своих тёплых спинах.
  
   Отвага оказалась неразумной. Через двое суток вода спала. Стоило ли расплачиваться жизнью, стремясь ускорить получение сладостных, но богомерзких утех. Не мне судить.
  
   Не оправдать попытку выиграть часы, теряя в результате счастье жизни.
  
   Прочие, желающие посетить уединённые дома, вынуждены были возвращаться в порт. Или, как это в большинстве случаев и делала пришедшая в неподходящее время часть безвестных путешественников, сидя на берегу ждать два-три дня, пока не спадёт вода.
  
   Можно мне уверенно утверждать, что поселенцы вели торговлю весьма специфическим товаром, требующим конфиденциальности, или проповедовали собственное воззрение о боге. А, так как преследуемое большинством граждан вероучение - в нём бога нет, есть сатана - позволяет оправдать нарушение общепринятых моральных устоев, то вкупе с незаконной и аморальной торговлей, занятие запрещённой проповедью является бессознательной необходимостью.
  
   Всем бы торговцам детьми разбивать головы о камень. Чтобы они представали пред Господом безголовыми серыми тенями.
  
  
   Стоявший над пропастью путник, лишь только глянув на местность скользящим взглядом, постиг трагедию земли. Добавил ещё одну глубокую печаль к несметному множеству своих Великих печалей.
  
   Мне ж пришлось разбивать голову свою во сне о мокрый камень.
  
  
  
  
  
  Часть I
  
  
  Глава I
  
  I.I.I. Долго прихожу в сознание...
  
   Ощущение такое, как будто упал с коня.
   Надо подниматься.
   А может, утверждаться на омертвелых ногах...
   Не пойму, в каком положении нахожусь - стою, или лежу на земле.
  
   Качает страшно.
   То бьёт лицом о твердь земную, то навзничь валит.
  
   На черной занавеси тьмы явилось взору округлое кровяное пятно.
   Постепенно расширяясь, достигло своей окружностью боковых границ зрения.
   Видение застыло после издевательски, до сжатия в висках медленного движения.
   А я, продолжал пристально смотреть на невнятный силуэт пространства. Не понимая - зачем он мне кажется, что происходит.
  
   Багровое образование посерело, застыло, повисло полупрозрачной занавесью. Помехой отвлекающей от предстоящего, предчувствуемого и обречённо ожидаемого мною действа.
   После продолжительных стараний, они заключались в нескольких попытках напряжения и ослабления зрения, начал догадываться, а затем, с удивлением распознал. Додумался, увидел. Серая штора состояла из песка.
   Крупный, плотный, девственный, пропитываемый периодически солёною водою.
   Песок морского пляжа.
  
   Закружило голову.
   Пропало зрение.
   Затем, картинка вернулась так же неожиданно, как и появилась.
   После медленного кружения, вид на землю, что лежала только прямо под моими ногами, стабилизировался.
   Изображение осталось монохромным, боковое зрение отсутствовало.
  
   Осторожно отрывая подбородок от груди, подспудно боясь ввергающего в беспамятство головокружения, поднял голову.
   Передо мною, в быстро раскатывающемся в плоскость дугообразном полотне, уникально большое для берега этой части мирового океана, поле. Всё покрытое чистым песком.
   Поле занимало две трети открывшегося пейзажа.
   Оставшуюся треть делили между собой море и небо.
  
   Холодное северное море, покрытое застывшей рябью ледяных, мелких волн.
  
   Мертвое море. А над ним мертвое небо.
  
   Как может быть мертвым небо! Такое невозможно и не бывало никогда.
  
   Забыв о пляже и море, смотрю на небо - Зачем ты умерло и как жить под таким тобою.
  
   Под взглядом моим небосвод налился меркурием.
   Родилась надежда - это солнце меняет цвет атмосферы.
   Надежда начала пульсировать во мне бурными толчками крови - Сейчас увижу солнце, оно вернёт к жизни землю, оживит море и небеса.
   Божественная звезда укрепит мою душу, даст энергию телу.
  
   Уповаю отогреться в лучах прекрасных. Жду тёплое, дарующее жизнь светило.
  
   Солнце не появилось.
   Резко, так, что глазом моргнуть не успел, всё ожило без него.
   Мёртвый серый цвет стал серым живым.
   Песок принял привычный, слегка желтоватый оттенок.
   По замерзающему морю, осветляемому цвета стали небом, побежали свинцовые волны.
  
   Оглушительно хлопнув преградой, бьющим звоном и гнетущим шепотом прорвались болевым прострелом в черепную коробку звуки.
  
   Повернул голову влево. Туда, откуда неслась какофония:
   - в перестроении колонн, лязгая оружием и гремя доспехами, бежали люди;
   - скакали кони, выбивая копытами, размером с полную луну, топот из земли.
  
   Подчиняясь рождённому испугом желанию осмотреться, повернул голову вправо.
  
   Взгляд остановился на двух кораблях. Вытащенные наполовину из воды, они лежали на песке, похожие на огромных морских животных, покрытых ороговелой черной кожей.
   За колоссальной дюной видны были мачты других кораблей.
  
  I.I.II. Окликнули со спины - свысока, властно, иронично.
  
   Знакомый голос всё расставил по местам.
  
   Оглянулся на призыв:
   - наставник и повелитель в седле;
   - слуга, по левую руку от него, с коня подаёт панцирь;
   - двое держат жеребца исполинских размеров за поводья;
   - ещё двое подгоняют конское снаряжение;
   - стоящий ко мне спиной, хорошо знакомый воин - он, безбоязненно прервав своё занятие, повернулся ко мне и, подбодряя, улыбнулся, слегка подмигнув - по-хозяйски, бесцеремонно приподняв ногу властителя, затягивает подпругу.
  
   Знатный сибарит ведёт себя как на охоте.
   Видом своим - а в виде том вся мировая спесь - скорее неосознанно, показывает - война начнётся тогда, когда он будет к ней готов.
  
   Противник, резво бегущей, насколько это позволяет ей железная броня, тяжелой пехотой занимает господствующий над полем боя холм. И, продолжает улучшать свою позицию быстрыми перестроениями. А нашему господину и дела нет до того, что атака на хорошо подготовленную оборону будет стоить дополнительных потерь.
   Убьют лишних два, а то и все три десятка его воинов.
  
   Интересно, чем заслужил столь высокое и неожиданное внимание?
   Пошлёт в тыловой лагерь с заданием проконтролировать организацию его охраны? Или даже прикажет возглавить оборону полупустых телег обоза?
   Может выдумать нечто более глупое.
   Вроде обеспечения готовности резервного коня. Чтобы я простоял весь бой на виду у тыловых крыс с поводьями в руках.
  
   Смеясь, не приказывает - наставляет:
   - Взять отряд, стоящий под командой опытного воина справа от обоза, численностью в шестнадцать человек. Воспользовавшись тем, что противник, занятый постоянным перестроением, оставил свои корабли неприкрытыми, добежать до них и сжечь хотя бы два ближних. Что должно посеять панику в рядах искателей наживы приплывших из далёких северных морей. Затем, выстроившись плотным строем, не теряя головы от страха, не спеша, и не ввязываясь в схватку, вернуться к основным силам. Брать при отходе по возможности правее. Оттягивая этим от поля боя посланный с холма на защиту кораблей отряд. Он, по расчётам, должен превосходить по численности наш, отправляющийся на вылазку, минимум в полтора, а если вождь высадившихся занервничает, то и в два раза.
  
   И мне, уже вдогон, схватившемуся за седло чтобы взлететь на коня, в выпрямившуюся от гордости спину, было шутливо и неприкрыто иронично брошено, так чтобы слышали окружающие, чтобы вызвать у них смех, который по понятным причинам - как же, сам благодетель изволил пошутить - последовал незамедлительно и оглушительно:
   - Да! Смотри не смей атаковать моего партнера! Обижусь! Равный бьётся с равным!
  
  I.I.III. Для себя решил - постараюсь сжечь половину, а то и более кораблей, правильно распределив выделенных в подчинение мне воинов.
  
   Налету продумал способ и очерёдность действий:
   - после того, как подожжем два ближних корабля, мне необходимо будет переместиться с четырьмя воинами из авангарда в арьергард;
   - дать возможность всем следующим за мной в колонне бросить факелы на дальние суда;
   - младший командир должен начать выстраивать шеренгу из уже выполнивших задание поджигателей сразу же, заполняя её воинами постепенно освобождающимися от факелов;
   - шеренга должна создать видимость подготовки её к решительному отпору атакующим, которые окажутся вынужденными потратить время на перестроение, и этим арьергарду представится возможность отхода, без втягивания в схватку со значительно превосходящими силами врага.
  
   Главное для меня, при работе в отрыве от основных сил - держать дистанцию с противником.
   Необходимо будет отвлечь внимание, закрыть видимость, хотя бы на короткое время, телами воинов возглавляемого мною арьергарда действия основной части экспедиции.
   Контратаку будем отражать подвижным строем.
   Ни в коем случае не увязнуть в схватке.
   Быстро отступить к главным силам.
  
   Наш выход так явно указывал на его цель, что являлся неожиданностью не более пяти минут.
   От центра построения противника на перехват нам поспешил небольшой, совсем не той численности, на какую мы рассчитывали, отряд. Впереди его, вплотную к пешему строю скакал всадник. По вооружению понял - он оруженосец, как и я.
   Мы не успели совершить задуманное. На середине пути до цели вынуждены были выстроиться в две шеренги.
  
  I.I.IV. Пришпорил коня, отрываясь от своего отряда.
   Впрочем, то же самое, по свойственной таким как мы неопытности, сделал и мой противник.
  
   Сошлись на копьях. Удар мой был удачнее его. Не выбил, а вытолкнул копьём соперника из седла и остановился, не зная, что делать дальше.
  
   По молодости сшиблись на останавливающихся конях. Неудачник не получил никаких других повреждений кроме ушибов при падении.
   И то, судя по его, похожим на разминочные, движениям - вначале осторожно, а затем довольно бодро начал вращать плечами, затем, активно и уверенно сделал по полуобороту и полунаклону туловищем, проверяя надежность крепления амуниции - ушибы оказались совершенно незначительными.
   Подоспевшие его слуги привели в порядок амуницию, дали в руки меч. Побежали ловить, избавившегося от утяжелённой железом ноши, скакуна. Он, радуясь нежданной свободе, бежал, подняв хвост, высоко, по-манежному поднимая ноги. Удалось его поймать только с помощью воинов основного войска, окружив с двух сторон и загнав к первой шеренге. На всё это было затрачено время.
  
   Выбитый мною из седла юноша, опустив голову, подобно столкнувшемуся с соперником быку, с обидой смотрел на меня.
  
   Я, с коня, в растерянности смотрел на стоящего твердо на ногах противника.
  
   Даже находясь в превосходной позиции - страшился схватиться с ним в ближнем бою. Он был года на два старше и явно физически сильнее.
   Но главное - в нём клокотала злость.
   Такая злость, что в эту пору - в момент преждевременного окончания юности, в час расставания с истребленными человеческой жестокостью детскими представлениями о жизни - была мне незнакома.
  
   -
  
   В дальнейшем, без злобы я поединок не начинал.
   Это был мой первый боевой опыт. Он дал мне главное познание из всех полученных в драках знаний - без злости в смертельной схватке не победить и не выжить.
   Это чувство стало фундаментом, на котором начал формироваться характер воина. Остальные, приобретённые в сражениях навыки, пошли на шлифовку мастерства.
  
   Злость превратилась в мой тайный талисман.
   Во время боя я лютее был других.
   Умело скрывал своё главное оружие под выражающей холодное спокойствие маской на лице.
   Никогда слепою не была моя злость. Легко доставал, при необходимости, свой первый боевой приз из потаённых глубин души.
   По молодости лет бывало, что ею забывал вооружиться.
   Прекрасно помню случай тот, он обернулся глупым пораженьем. После мучительного осознания причины болезненной неудачи, злоба уже вскипала во мне стихийно, лишь только рука бралась за оружие.
  
   Пару раз, в минуты размышлений, вспоминал о своём нематериальном талисмане. Походя, без глубокого интереса, осмысливал его.
   Разглядывал свою жизненную находку так, как рассматривают случайно обнаруженный в поклаже запылившийся матерчатый мешочек с находящейся в нём материальной глупостью, считающейся почему-то оберегом.
   Только в конце жизни сумел я по достоинству оценить свой важнейший военный трофей.
  
   -
  
   Я мог ударить его копьём, но помимо того, что это было неблагородно, это было ещё и затруднительно - короткая дистанция не позволяла разогнать коня.
   Это сейчас я пустил бы лошадь по короткому кругу.
  
   По правилам чести нужно было спешиться и биться на мечах.
  
   Я не осмелился.
  
   Моё затянувшееся нахождение в ступоре, очевидно, стало со стороны казаться издевательством над партнёром, оказавшимся в слабой позиции. Как будто я ждал намёка на атаку, чтобы оправдать свой удар с коня. Пусть даже будет удар тот не копьём, а мечом.
  
   Железный вихрь смертью дыхнул мне в затылок. И я, от бешеного ветра того, пушинкой вылетел из седла.
   Потерял сознание, ещё не достигнув земли.
  
   Это король-рыцарь, предводитель противоположной стороны, соизволил врезать мне своим щитом по спине, промчавшись сзади.
  
   Вот что значит брать в оруженосцы близкого родственника.
   Приходится вмешиваться в дело недостойное повелителя.
   Но, королю позволено всё. Ему нет необходимости в щепетильном соблюдении правил. Он сам есть закон.
  
   Моему excellence вмешиваться в происходящее необходимости нет. Я для него всего лишь приблудившийся мальчишка. Что принят был на службу по протекции старого знакомого, союзного владетеля важной провинции. В котором нужда уже отпала.
  
  I.I.V. Добей! - было досадливо и гневно кинуто в лицо моему сопернику.
  
   Приказ был отдан так, что, когда меня подняли с земли и поставили на ноги два наших воина, третий едва успел сунуть в руки меч, с пригорка на нас начала движение пара защищенных бронёй конных.
  
   Все три помогавших мне ратника были громко поданной командой отозваны в шеренгу взявшим на себя управление старшим воином.
  
   За выбитым мною из седла и вновь оседлавшим коня, по правую руку, поджимая сзади, скакал его воин-слуга. Как можно было легко догадаться по умению держаться в седле и легкости в управлении оружием, имеющий серьёзный боевой опыт.
  
   Нет необходимости обладать большими жизненными знаниями, чтобы по заплаканному лицу моего партнёра прочитать - он понимает, что его заставляют совершить недостойный благородного человека поступок.
   Ученик рыцаря знал и то, что отказаться от этого легкого убийства невозможно. Приказ его обрек.
   Не исполнить приказ может только зрелый мужчина. Или трус.
   Признать себя трусом в нашем возрасте невозможно.
   Умом юноша всё понимал, но исполнять не желал.
  
   Конь почувствовал неуверенность всадника, который к тому же в недавнем эпизоде сейчас продолженного боя только что уничижительно покинул седло. Чем не мог не заслужить пускай не презрение, но неуважение уж точно у любого бойца.
   А конь рыцаря приучен биться, он воспитан быть бойцом.
  
   Покрытый железом человек стоял на пути животного, и столкновение с ним сулило боль.
   Если есть возможность - боль избежать необходимо.
   Возможность предоставлялась неопытностью наездника.
  
   Атакующий никак не мог перевести аллюр с мелкой рыси на галоп, не мог выдержать линию атаки - конь упрямо смещался вправо.
   И шагов за двадцать до меня полностью потерявший уверенность в себе ученик рыцаря не нашел ничего лучшего как перекинуть копьё через шею лошади в мою сторону.
  
   Как он собирается меня бить ...
  
   Всадник приближался замедленным неправильным высоким галопом.
   Пестун пытался выправить ситуацию, переместившись на полкорпуса вперед, став почти вровень, напирая своим конем средних размеров на теряющего управляемость более крупного соседнего.
   Но только ухудшил положение - возмущенная доминирующая особь вступила в противоборство с низшим в иерархии самцом.
  
   Поняв в начале атаки то, что я обречён, без лишних эмоций смотрел как приближаются всадники.
   Представил, как будет нанесён удар мечом по стоячему болвану.
  
   Взгляд задержался на левой передней ноге лошади. Конь необычным образом поднимал её вверх на каждом шаге. Перед тем как опустить задерживал в верхнем положении.
  
   Мельком удивился - Как можно заканчивать атаку на неправильном аллюре.
  
   И тут, злость прочистила мои мозги:
   - Эти двое исполняют подлый приказ третьего, унизившего меня ударом в спину и оскорбившего своей командой. Низринувшего криком своим, жестоким и неблагородным, человека чести до состояния безропотного животного.
  
   Добей?! Ну я сейчас вам добью.
  
  I.I.VI. На дистанции в девять шагов отсчитал два удара сердца.
  
   С третьим ударом сделал шаг с правой ноги.
   После четвёртого удара сердца начал падать под передние ноги коню. Целясь в запястье левой ноги.
  
   Разворачиваюсь в полёте правым плечом вниз и выгибаюсь, горблю спину, насколько позволяют доспехи.
   Левая нога скакуна зависает в верхней точке, и я, боясь проскочить под ней, пытаюсь перенести удар, тянусь всем телом ввысь. Притягиваю взглядом, или чудесным образом приближаюсь к правому запястью. Стараюсь замедлить падение, зависаю вместе с копытом в полёте, тянусь всем телом...
   Но, кажется, безуспешно.
  
   В последний миг - уже ждал удар копытом по виску - обе ноги, как будто кто помог, оказываются в нужном месте. Бью по ним увесистой железной пластиной. Той, что была пристегнута к моей спине для её защиты.
   Стараюсь упасть как можно правее. Успеваю в полёте перевернуться на спину, намереваясь затем совершить хотя бы один полный оборот туловищем. Если получится один, то, используя инерцию движения, можно будет материализовать ещё несколько пригрезившихся. Собираюсь как можно дальше откатиться в сторону, не имея ни малейшего желания оказаться под рухнувшим конём. В противном случае, все мои телодвижения на пределе человеческих возможностей окажутся напрасными.
  
   Падаю на спину. Используя скорость падения, силюсь продолжить переворот.
   Ну, дай мне боже возможность преодолеть всего только пару шагов от опасного места.
   Но амуниция - на мне не самые тяжелые из рыцарских доспехов, достаточно примитивная, облегчённая защита оруженосца - не позволяет это сделать.
  
   Вижу:
  
  - как, замедляя движение, запнувшийся об меня конь начинает переворот через шею;
  
  - как нависает надо мною лошадиный круп;
  
  - как останавливается движение, и убийственно мощная задняя часть корпуса боевого животного зависает надо мной, висит вместе с остановившимся временем, а затем, как будто смилостивившись, продолжает движение вперёд;
  
  - как конь, падая спиной на землю, давит своего седока.
  
   Перед началом схватки я преодолел большее расстояние по сравнению с моим визави, поэтому отряд противника подоспел раньше. Прикрыл лежащего без сознания неудачливого юношу щитами и длинными копьями.
  
   Подбежали воины моего отряда. Пользуясь превосходством, численность неприятеля не превышала десятка, оттеснили противника на полсотни шагов.
  
   Меня второй раз подняли на ноги.
   Два воина сняли с меня шлем, отстегнули металлическую юбку, защиту бёдер и наколенники. Третий принялся очищать от земли уж во второй раз выпавший из моих рук меч.
   Только начали отстёгивать поножи, как нечто угрожающее заставило их бросить это занятие и спешно убежать к выстроившемуся вне зоны моей видимости отряду.
  
  I.I.VII. За спиной, гремя плохо подогнанными на крупе лошадиными доспехами, проскакал мой патрон.
  
   Воспользовался тем, что личный противник отвлекся на пустяк.
   А главное, мгновенно обернул себе во благо совершённую после неоправданного вмешательства военачальника в не касающееся его дело ошибку, ставшую впоследствии фатальной. Она состояла в том, что по возвращению в ряды своего войска его антагонист безрассудно остановился сразу же за первыми шеренгами копейщиков. Конный отряд его тяжеловооруженной личной охраны не сдвинулся с вершины холма. Обоснованно ждал, что король вернётся к своим стягам.
  
   Первый удар нашего владетельного рыцаря был ошеломляюще мощен и расчетлив. Он имел только одну цель - испугать стоящих в пассивной обороне. Повергнуть в ужас обездвиженных плотным строем людей. Пускай на малое мгновение. Но так, чтобы зародился в их душе и задержался в ней надолго скрытый страх.
   Удар и отскок.
   Уход влево, для набора скорости по кругу, с целью увеличения мощи последующего удара.
   И так столько раз, сколько необходимо для прорыва трёх шеренг.
   Приём бесхитростный, требующий только наличия великолепных физических данных у рыцаря. Применяющийся моим наставником в последних битвах постоянно.
   Как будто он ничего другого не знает и не умеет.
  
   Скачущая вслед за Господином по кругу свита, состоящая из надёжно защищённых бронёй всадников, воспринималась моим расстроенным сознанием подобием крутящегося с ужасающим гулом жернова.
  
   Как птица взлетел мой разум над полем брани. По-видимому, от неимоверной физической нагрузки, на секунды, оставаясь стоять на ногах, я утратил себя.
   И родился, выплыл из непознаваемых при жизни глубин разума, образ вращающегося адского колеса.
   Диском являлось покрытое чахлой растительностью круглое поле из плотного, закаменевшего песка, на который десятилетия не вступала нога не только человека, но даже и животного.
   Обод колеса создавала гремящая кавалькада. Одного пробега трёх рыцарских коней - двухлетками их начинали объезжать с бега на корде, поэтому круг оказался идеально правильным - хватило для образования дорожки из взбитого в пыль копытами песка. Вслед трём, гремя доспехами, нечленораздельно выкрикивая не более пары слов из написанных на поднятых щитах девизов, погнали своих дестриэров другие рыцари.
  
   В середине первой шеренги обороняющихся вздулся, подобно готовому лопнуть фурункулу, нарост состоящий казалось только из одних щитов и копий. Из него, под защитой раздавшихся нешироко товарищей, выдвинулись шесть вражеских воинов. Удачно насадив на абордажную алебарду неосмотрительно приблизившегося к ним рыцаря, потерявшего осторожность от ударившего в мозг восторга атаки, сняли смельчака с обода адского колеса.
   Отправили в преисподнюю.
  
   По тому:
   - как готовились отразить второй удар воины противника находящиеся в первой шеренге;
   - по выражению лиц их товарищей находящихся в двух следующих шеренгах;
   - по тому, как кричали командиры, стараясь поднять боевой дух подчинённых - не чувствующие ещё парящую над схваткой обречённость на поражение обороняющегося войска - не понимающие всего происходящего в связи с тем, что закрывались спинами своих солдат, а поэтому плохо видели поле боя;
   я понял - если не после этого удара, то с третьего уж точно, шеренги будут прорваны и начнётся рыцарский поединок королей.
  
   Прежде чем продолжить наблюдать за решающим событием сражения огляделся вокруг, желая определить местонахождения своего отряда.
  
   Мои бойцы бежали всей командой, подставляя врагу спины.
  
   Вдогонку трусам, впрочем, без особого энтузиазма, пустились их оппоненты.
   До меня долетел искаженный расстоянием, первоначально не понятый мною, приказ их командира. Он, несколько раз, безжалостно надрывая голосовые связки, с нотками истерии в голосе, потребовал от безынициативных храбрецов срочного возвращения в строй. Те, преследование прекратили быстро, и с отчетливо заметным рвением. Враг отошел в сторону своей армии на расстояние более тридцати шагов от меня, и выстроился на пологой дюне в нестройный ряд.
  
   Внимательно пригляделся, стараясь понять, что заставило противника прекратить ведущее к победе наступление.
   Пронизывающим взглядом всматривался в лица воинов противостоящего нам отряда. Они представились мне схожими с кучкой пришедших на потасовку деревенских драчунов жмущихся друг к другу.
   Оборвал небезопасную во время боя процедуру анализа состояния врага быстро, так как понял - причину их пока необъяснимого поведения нужно искать в другом месте. Повернул голову туда, где должны были находиться люди, оставившие меня в одиночестве уже во второй раз.
  
   Младший командир выделенного под моё управление небольшого войска сумел остановить отступление. Выстроил - сейчас уже всецело своих подчинённых - шагах в ста от меня.
  
   И только прекратив наблюдать за передвижением противоборствующих отрядов - в тот момент, когда бросил унылый взгляд на оставшиеся невредимыми корабли - я сумел установить причину бегства моих воинов:
  
   - от побережья в нашу сторону шел великан.
  
  I.I.VIII. Огромный голый человек, с гигантской секирой в руках, остановился в пятнадцати шагах от меня.
   Мне таким оружием и не замахнуться. Наверное, едва хватит сил только для того, чтобы поднять его над головой.
  
   Не выражающее никаких эмоций, нездорового серого цвета, подобное посмертной маске лицо.
   Отталкивающе некрасивое, обрюзглое, с ниспадающими складками жира, как у свиньи, толстое тело.
   Туловище опоясано выцветшей до белизны истрёпанной веревкой. К ней корабельным узлом привязан кожаный мешочек.
   Кошель от ходьбы сдвинулся вперёд, и висит рядом с уморительно маленьким для туловища такого размера пенисом.
  
   В мешочке, сшитом с использованием толстой кожи морского животного, лежал свиток, изготовленный из куска искусно выделанной человеческой кожи. Её вырезали со спины молодого пленника, недавно захваченного в набеге. После этого он умирал двое суток в овчарне на охапке сена.
   Из тела старого раба, с соблюдением особого ритуала умерщвления, была извлечена желчь. В едкую жидкость добавили красящее вещество, приготовленное из несъедобных голубых ягод. Что были собраны скрюченными пальцами сгорбленной от старости ведьмы с покрытых хлопьями первого снега кустов вереска. На ужасном пергаменте, сакральными рунами - настолько древними, что известны были немногим изжившимся до слабоумия шаманам, начинающим уже забывать первоначальное значение тайных знаков, количество их можно было пересчитать в уме - была записана молитва матери, в которой она просила злого бога взять под опеку своего слабоумного сына.
   Мать, предавая и отрекаясь, отдавала сына в полное, вечное и безоговорочное - что хуже рабства - распоряжение ужасному богу.
   Тому богу, чьё имя не только боялись произносить, но и старались, случайно услышав, скорее забыть.
  
   Заметив ограниченность ума в подростковом возрасте, тупому воину нашли применение привычное в таких случаях для этих северных, живущих войной племен.
   Учили настойчиво и терпеливо, с большими перерывами, вызванными заменой взбесившихся от бестолковости ученика учителей. Но научили, умом подобного животному адепта, владению боевым топором. Самым простым оружием, не требующим особой сноровки - размахнулся, ударил сверху; размахнулся, ударил по дуге.
   Учить удару по окружности такого бесполезно - совершив полуоборот, потеряет ориентацию в пространстве и упадет.
  
   Научили главному при использовании в воинском деле ему подобных - во время боя превращаться в берсерка.
  
   Только что этот громила двумя ударами уложил двух наших воинов, а затем изуродовал третьего.
   Сейчас он, даже без малейшего намёка хоть на какую-либо мысль во взгляде, смотрел на, ставший неопасным для него, перепуганный наш строй. Строй, в котором составляющие его воины находились под воздействием рожденного в давние времена и сохраняющегося в веках страха.
   Командир отряда неприятеля - на лицах воинов которого также читался ужас от лицезрения почти мифического существа, ставшим уже давно исключительной редкостью - долго кричал, заставляя впавшего в боевое безумие пришедшего воина изменить направление атаки.
   После длительной паузы, тот с трудом, но понял, что заставляют его делать. Приказ ему явно не понравился.
   Это было видно по тому, как он порывался два раза продолжить нападение на далеко отошедший, совсем недавно марширующий в казалось бы такую славную вылазку, наш неудачливый отряд. Что взволнованно реагировал на шаги гиганта в свою сторону, приобретая оба раза предшествующую паническому отступлению подвижность.
   Троглодит - вылезший для того чтобы пуститься в дальний, ведущий в нашу страну путь из низких дверей хижины, стены которой сооружены были с использованием чёрного мореного дерева и синих гранитных валунов; хижины что стояла у заледенелых скал - нехотя повернул в противоположную от окроплённых предчувствием коллективной паники людей сторону.
   Указанный ему маршрут пролегал ровно посередине дистанции между мной и жмущимися друг к другу, находящимися в состоянии смятения, соратниками пришельца.
   Случалось, и не раз, берсерк путал своих с чужими.
  
  I.I.IX. После потери сознания быстро вернулась возможность управлять телом, почти сразу зрение, потом слух, с большой задержкой возвратилось обоняние.
   Остальные чувства, не столь необходимые для выживания, возвращаться не спешили.
   Пришло осознание смертельной опасности, и появилась возможность отстранённой оценки происходящего. Сумел, вмиг проснувшимся звериным чутьём, определить подавляющее превосходство противника.
   Парализующего страха не было.
  
   В указанной берсерку стороне бился экселенс.
   Бился с равным себе.
   Бился спиной к свирепому противнику.
   Спиной не к благородному рыцарю, который не посмеет позволить себе нанести подлый, имя обесчещивающий навсегда удар.
   Бился спиной к пещерному ужасу, не ведающему границ дозволенного. К бойцу, покрытому не железными доспехами, а записанным в историческую память войн коллективным испугом. Воину, овеянному мифами, что родились после кровожадных убийств совершенных ему подобными. Из всех сказаний пугающих выходило - от безумца пощады не дождёшься.
   Для берсерка понятий благородный или неблагородный противник не существует.
  
   Слёзы от осознания того, что оказался брошенным на произвол судьбы сначала личным наставником, а затем и своими воинами, душили горло.
   Сглотнул их горечь.
  
   Пришло неожиданно мудрое понимание происходящего. Понял, поступив иначе - потеряю смысл жизни.
  
   Поднял с земли свой меч.
   Побежал в атаку.
   Понимал - противостоять могучему безумному бойцу смогу совсем недолго.
  
   Не защитить спину своего наставника не только не посмел, но в миг выбора между жизнью и смертью не мог даже себе представить возможность поступить иначе.
   Нет, разум быстро посоветовал несколько вариантов поведения обеспечивающие сохранность жизни. Основной - отход в сторону своего отряда. Были ещё два - уклонение в сторону обоза, или побег - нужно именно бежать, так как в случае задержки возможен перехват меня врагами - к основным силам.
   Но, эго - будучи во вневременном раздумье - предупредило - в таком случае, жизнь для тебя утратит ценность.
  
   Атаковал я со стороны когда-то бывшего моим отряда, и не увидеть одиночную атаку не смог даже тупой, впавший в безумие боец. Я был для него ближайшим из неприятелей, поэтому естественным образом определён как самый опасный. Он двинулся ко мне.
   На бег я не потратил много сил, так как мой враг двигался огромными, равными моим прыжкам шагами. Берсерк сам успел покрыть основную часть разделявшего нас пути.
  
   Успел нанести противнику два режущих удара. Один в правое плечо, другой в живот.
   Враг их увидел, но не ощутил.
   Вернувшееся на миг, пускай и задурманенное сознание, с помощью увиденного ранее у других и запомнившегося боевого опыта, подсказало гиганту, что полученные удары через некоторое время обессилят. Вместе с кровью уйдёт из раны жизнь.
   Бросился на меня, неистовой волной выплескивая ярость.
   Понимал - ярость, кровь и сила ему после смерти уже не понадобятся.
  
   Попытался контратаковать. Но неудачно.
   Излишне сблизился, ошибся в выборе дистанции. Оттого не смог нанести колющий удар мечом.
   Не сумел, хоть и пытался, провести режущий удар, вытаскивая меч из-под нависшей надо мною, плотно прижатой к колоссальному туловищу, толстенной руки. Меч выдернул, отпрыгнул, потеряв при этом равновесие.
   Отскочить от удара не успел, хотя и начал движение, отворачиваясь от сверкнувшей у него над головою губительным серебром косы. Не хватило доли секунды. Лезвие секиры, задев предплечье левой руки, прорубило кирасу на моей груди.
   Возвратным ударом древка он смёл меня с земной тверди. Далеко отбросил от себя как надоедливую, ничтожную, мелкую тварь, наконец-то попавшуюся под руку.
  
   Сжалось сердце, и готовилась отлететь к небу душа, когда я смотрел на то:
  
   - как покачиваясь с боку на бок, противник делает два трудных шага в мою сторону;
  
  - как потеряв вместе с вытекающей кровью часть силы, медленно меняет хват секиры;
  
  - как он заносит колоссальное орудие убийства над головой, делая предельный, с забросом секиры за голову, его покачнувший, под воздействием начавшей подступать слабости, размах...
  
  I.I.X. Спас подоспевший, в мой миг последний, наставник-рыцарь, успевший к этому времени одним ударом копья закончить свою личную схватку.
   Что ни говори, а был он выдающимся, великолепным, владеющим природой данным даром на убийство, мастером своего дела.
  
   Резко осаженный им конь поднялся на дыбы. Делая стремительный полуоборот высоко воздетый для удара меч отразил лучи идущего на закат солнца. Засверкал, создал рядом с собой сектор сияющего до муторности в глазах света. Чем привёл в трепет душу и породил в моём и без того разбитом теле страх.
   Меч оказался жалом вниз. Одетые в кольчужные перчатки аномально широкие кисти перехватили рукоять полутораручного меча двойным хватом.
   И архангел Михаил, приняв образ государя небольшой страны, сзади, с коня, колющим ударом сверху вниз вонзил фиолетовое пламя в натужившуюся шею болвана.
  
   Ударил так, что лезвие вошло почти по гарду в, отданное владельцем во власть бесов, тело.
   Король-рыцарь, вытаскивая оружие, толкнул полумёртвую тушу влево, чтобы она не упала на меня, беспомощно лежащего на спине. Но ненависть умирающего гиганта к оказавшемуся последним в жизни, ничтожному и докучливому противнику, была феноменально сильна. Он смог изменить траекторию своего падения.
   Начав изгибаться в поясе влево, как будто находясь в задумчивости, исполинская туша замерла на миг, и после, показавшегося мне изошедшим из глубин необъятных размеров живота, толчка, начала падать в противоположную сторону. На меня.
   Начавшее парить перед смертью, оно упало мне на ноги.
  
   От перелома голени спасли поножи.
  
   Положили на сооруженные из двух копий и конской попоны носилки.
   Подлатник не сняли, только накинули поверху мой невзрачный серый плащ. Долго стояли надо мною, не поднимая носилки с земли.
   А я смотрел вначале на них, затем на небеса.
   Не терял сознания только потому, что пытался через глотку изгнать подступившую к горлу слабость.
   А может, готовился исторгнуть из себя блевоту.
   Или жизнь.
  
   Чего-то ждали. Наверное, капеллана.
  
   Подошел наставник.
   Легким ударом меча по правому плечу возвёл в рыцарское достоинство.
   Послал второго своего оруженосца - мальчишку одного со мной возраста, моего единственного близкого приятеля в этой чужой стране - за своим трофеем.
  
   И легендарный меч, один из тех немногих, коим непонятным образом приписаны мистические способности и о которых складывают баллады барды - их не наберётся сегодня более чем пальцев на двух руках - был подложен под мою лежащую бессильно правую десницу.
  
   Дальше были дорога и болезнь.
  
   Путь длинный, мука долгая.
  
  
  II
  
  I.II.I. Сознание возвращалось редко, через большие промежутки беспамятства.
   Помню, в первый раз на достаточно продолжительное время, для того чтобы навсегда закрепиться полученному в памяти, очнулся во время остановки нашего маленького отряда в лесу.
   Почувствовал проникшее в тело тепло огня. Затем увидел костёр. Разглядел сидящих вокруг него трёх человек. Всплыло из глубин освободившегося от боли мозга - это те, кого назначили сопровождать меня в обратной дороге к родовому гнезду.
  
   Услышал, как один из трёх сопровождающих воинов вполголоса сказал, что данное королём новоиспеченному рыцарю до смерти время, согласно произнесенному им наказу при отправлении отряда в путь, превышено в три раза, а он и не собирается умирать.
   Добавил, понемногу повышая голос - Заключительной фразой короткой речи, господином было настоятельно рекомендовано, да так, что это прозвучало как приказ - не тратить деньги попусту на доставку мёртвого тела домой или погребение на кладбище.
   Запнулся на последнем слове, бросил на товарищей осторожный взгляд. На лицах попутчиков лежало безразличие.
   Опустив глаза, продолжил с упрямством - Похоронить можно при дороге, как простого пилигрима.
   Встал и широко развёл руки, как будто обнимая окружающее пространство:
   - А место это отменно подходит для безымянной могилы.
   Вития, вдохновлённый молчанием двоих, продолжил весело и громко:
   - Вы только полюбуйтесь, какой прекрасный, полный неописуемого торжества вид открывается от подножия скалы, у которого мы сидим.
   И уже расслабленно, тоном щедрого благодетеля:
   - Да после такого захоронения редко используемая местными жителями горная дорога может обрести свою легенду. У владельцев двух ближайших таверн, желающих привлечь на горную тропу путешествующих романтиков, появится возможность назвать это местечко поэтично и на века. Например - Последний приют пилигрима.
   Нет, лучше - Могила юного рыцаря у лысой горы.
  
   Они не замечали, что я очнулся и слушаю их разговор.
   Защемило в груди от услышанного, а затем дошедшего до глубин сознания.
   Понято было всё и сполна. Понято не юношей лишившимся в один миг романтического, светлого, сладостно иллюзорного восприятия жизни, и от того освободившимся от ложного представления о взаимоотношениях между людьми, а понято было зрелым мужчиной, подошедшим к краю жизни, но остающемся в теле ребёнка.
   Слёз - как во время схватки с крепким головой и телом сверстником, когда услышал выблеванный предводителем врагов приговор себе, и когда, оглядевшись, осознал, что предан своими подчинёнными и наставником - не было.
   От нахлынувшей грусти потянуло в беспамятство. Страх и обида от дошедшего до меня понимания того, чем предложил завершить наше путешествие подлый говорливый весельчак - почему-то категорически не хотелось быть придушенным в бессознательном состоянии - не позволили провалиться в темноту. Задержался в позиции перехода из мира боли в мир бесчувствия.
   Понимая невозможность противостоять грядущему, остался в расслабленном состоянии. Да и физические возможности не позволяли даже малейшего напряжения не только мышц, но и продолжения мыслительного процесса. Ощущал, что жизненные силы во мне практически отсутствуют.
   Заложенное при рождении упрямство затеплилось под солнечным сплетением, не дало опуститься грудной клетке, задержало воздух в лёгких. Отвернул с отвращением голову от готовившей мне смерть охраны.
   Повозка стояла на склоне горы так, что голова моя находилась намного выше ног. И мне хорошо стали видны окружающие земли.
   Вознесся мыслью, иль бог знает чем, и черт знает как, над местом мне уготованной спутниками гибели. Не торопясь осмотрел округу. Сверхъестественным чувством проник не только вдаль угадываемого пространства, но и в суть его природы.
  
   Вижу - Покрытую легкой дымкой туманов, лежащую внизу прекрасную, заросшую дубовыми лесами огромную равнину.
  Раскидистые кроны реликтовых деревьев обещают укрыть странника при солнцепеке и защитить в непогоду. Нетронутые лужайки, заросшие высокой и густой травой, указывают на обязательное наличие несметного количества непуганых охотниками диких животных. А это предоставляет возможность найти пропитание умелому отшельнику. И я смогу им стать.
   Вижу - Удивительно синего цвета ленту реки такой ширины, что не способны её закрыть от взора путника растущие вдоль русла пирамидальные деревья неимоверной высоты.
   Вижу скалу по левой руке - высокую, отвесную, пронзающую острой вершиной серое, готовое расплакаться облако. На цвета желтого песчаника скале, вопреки зелёному буйству вокруг, отсутствуют даже намёки на растительность.
  
   Вид был сказочно великолепен. Я даже присмотрел место для своей могилы:
   - Вверх от дороги, под возвышающейся рядом голой скалой, на маленькой полянке между елей.
  
   Но умирать не хотелось. Наоборот, появилось - пускай и похожее на легкий, почти не осязаемый ветерок, что только вот сейчас колыхнул, едва задев, верхушки елей, растущих под одиноким утёсом - чувство начала выздоровления.
  
   Старший из воинов долго сидел молча. По легко прочитанной мной задумчивости, отразившейся на его лице, догадался - беседует со своей душой. А может, с небесами.
   Затем - поняв, по повисшей в воздухе напряженной тишине, что ему необходимо ответить на явный намёк - спокойно, с печалью в голосе начал издалека короткий рассказ, похожий на проповедь.
   Сообщил, что перед самым нашим выходом он был отдельно от других двоих призван к королю. Тот, отослав свидетелей, нависая громадой тела и давя авторитетом абсолютной власти, приказал - под страхом смерти вернуть ему священный меч.
  Криво ухмыльнувшись, уведомил подчинённых, что пару дней назад до него дошло, что после выполнения подобного задания будет он жить не дальше первого боя. А то и придушат во сне ближайшей ночью после возвращения. Уж больно нелицеприятны для владыки будут смутные предположения, обязательно обречённые со временем превратиться в слухи, вызванные фактом мифического возвращения славного меча. Ко всему тому, после любой полученной исполнителем столь щекотливого задания от короля обиды, как бы ни было щедро вознаграждение за его исполнение, оскорблённый может рассказать, или пусть даже намекнуть на некоторые ненужные подробности. Один из сопровождавших меч с отягощающим приложением, не задумываясь о последствиях для всех троих, может со временем, только по одному ему и ведомым причинам, проговориться во хмелю. Так что, сам он возвращаться под стяги благородного рыцаря не собирается. Да и другим не советует.
   После долгой паузы - прояснившись лицом так, как будто вот сейчас, заканчивая свою речь, он принял решение, позволяющее остаться ему человеком - коротко напомнил о подробностях нашего общего боя, намекнул на - обязанный появиться у верящих в бога и присутствующих здесь людей - долг перед немощным.
  
  I.II.II. Услышанное успел досконально обдумать в период безделья связанного с затянувшимся на год выздоровлением.
   В результате пространных размышлений смог изменить отношение к жизни.
   Материальные блага стали мне необходимы только для обеспечения личного, пускай не всегда сытого и комфортного, существования.
   Предпочитал взять меньше при дележе добычи, чем торговаться.
   Всегда, конечно при удачном стечении обстоятельств, выдавал нанимаемым воинам вознаграждение хотя бы ненамного, но больше оговоренного.
  
   Горячка властвовала надо мною всё изнемождающе тягучее время пути.
  
   Даже после весьма запомнившегося рокового эпизода у скалы, что вскрыл существующую опасность нахождения в обморочном состоянии, приходил в сознание всё также редко.
  
   Истерзанный страданиями плоти мозг навечно запечатлел в памяти картину въезда нашего маленького отряда в ворота родительского замка.
  
  
  III
  О матери всё знать не надо
  
  I.III.I. Уход за мной был возложен на засидевшуюся в девицах, через год определённо готовую перейти в категорию старых дев, дочь капеллана из ближайшего небогатого прихода.
   Она прислуживала добросовестно, но без лишнего рвения. Иногда, в периоды облегчения, моё стремящееся выздороветь тело планировало использовать это прыщавое создание по назначению. Но та, покинула свой стоящий у изголовья ложа стул внезапно и не попрощавшись, едва лишь я попробовал свесить ноги с постели.
  
   Мать появлялась у одра борющегося со смертью сына пару раз.
  
   Посторонняя женщина, волею случая оказавшаяся моей матерью.
  
   Через год, в один из дней начала осени, она заявила мне:
   - Отец через неделю вынужден отправиться надолго по делам своим. В замке не должно быть двух мужчин, так как, при отсутствии доминирующего, к остающемуся переходят права правления хозяйством.
  
   Ей крайне необходимо было остаться в замке единственной хозяйкой.
  
   Ради любовника.
   Не понимаю, но и не осуждаю - это её хорошо продуманное предпочтение.
   Пожертвовать вечною любовью дитя ради низменных физиологических наслаждений.
   Сейчас, уже категорично - не могу понять.
   Не могу и не хочу.
  
   Понять - значит оправдать.
   Прощаю. Не считаю возможным осудить.
   Но... Не понимаю даже сейчас.
  
   Смерть её расставила всё по местам. И земная любовь оказалась низменной и совершенно несопоставимой при сравнении с небесной любовью крови.
   Она поверила в обман, посчитала телесную потребность целью жизни, и, подчиняясь низкой страсти плоти, упорствуя в своём животном упрямстве, осталась с обманом после смерти.
   Иной сын способен защитить мать и в загробных юдолях.
  
   Её жизнь, её выбор, её право, её душа.
  
   Да только, кому нужна душа такая.
  
   Был потрясен не словами и тем как холодно они были сказаны, а их неожиданностью.
   Рассчитывал прожить у отца с матерью ещё не менее двух месяцев, а то и все полгода. Мыслил дождаться полного выздоровления. Моя левая рука ещё не разработалась полностью.
  
   Терзаемый обидой собрался в тот же вечер.
   Приставленный с рождения слуга отговорил от выезда из замка в начале ночи.
   Уехал ранним утром.
   Не прощаясь.
  
  
  IV
  
  I.IV.I. Старший брат взял в жены одну из дочерей властителя небольшого государства.
   Располагалось оно в плодородной горной провинции юга континента. На нервно изогнутом морском берегу.
   На северо-востоке граничило с таким же незначительным по площади и военной силе, обречённым в недалёком времени на потерю суверенитета государственным образованием. А вот с юго-запада, из-за гор, его грозно поджимала, начавшая агрессивно расширяться, набирающая мощь с каждым новым территориальным приобретением морская республика.
  
   Одолев тяжелый подъем, остановился на вершине выводящего в искомую провинцию перевала. Его не более года назад с великими трудами проложили через до этого непроходимый высокогорный хребет.
   Стояла прекрасная, ясная погода. И во время продолжительного отдыха, взирая на первую цель своего вынужденного странствия, начатого после того, как меня прогнали из родного дома, я хорошо рассмотрел не только большую часть лежащей внизу страны, но даже увидел приграничные земли сопредельного княжества.
   Отошел от попутчиков на десяток шагов вниз, присел на камень, что лежал на краю ровной площадки, с которой начинал накручивать растянувшиеся под собственным весом каменные спирали долгий и опасный узкий серпантин. Спуск с высокогорного перевала был настолько крут и долог, что серпантин пропадал из вида уже на его середине. И становилось страшно, а не закончится ли узкая тропа, названная, очевидно по ошибке, дорогой, обрывом в пропасть.
  Мне, находящемуся среди лишенных растительности скал, заросшие виноградными садами долины показались волшебным видением.
   Грандиозный фрагмент спокойного моря, что сливался на затянутом синей дымкой потоков теплого воздуха горизонте с небом, служил прекрасным фоном для созданного природой изображения тучных земель, вызывающих зависть в любом воителе.
   Голубой залив был образован материком и выступающим из него полуостровом, похожим по форме на сапог. Я не мог видеть формы огромного выступа в море, но отчего-то знал его конфигурацию.
  
   Изгиб морского побережья породил во мне образ древка огромного лука, что исступленно пытался освободиться от ломающего напряжения, скрытой под водами, предельно натянутой тетивы.
  
  I.IV.II. После женитьбы на возможной наследнице жалкого трона, брат предсказуемо увяз в интригах борьбы за власть.
   Не беда, что боролся с князьями соседних карликовых государств. Ему, как прирожденному хитрецу - из памяти детства моментально всплыла тройка блудливых махинаций братца времён его юности - можно было даже вести успешное противоборство с большой республикой, играя на противоречиях, обязательно существующих между её правителями. Несчастье, что вступил в соперничество с представителями многочисленной, бедной и от того по-звериному жадной до крови новой родни.
  
   На следующий день после моего прибытия, родной брат, опустив очи долу, увлечённо разглядывая прекрасный, повествующий о легендарных подвигах выдуманных героев, узор на плитах каменного пола, объяснил, почему в данный момент моё присутствие здесь нежелательно.
   Противоборствующей стороной оно будет воспринято как агрессивное усиление противника. А, вступать в любую конфронтацию сразу со всей местной знатью - союзников он приобрести ещё не успел - по слабости своей позиции, ближайший родственник - куда уж ближе - пока позволить себе не мог.
  
   Через две недели, что ни говори, а родственные обязанности в нём ещё сохранились, сумел пристроить в компанию к своим старым приятелям - странствующим рыцарям.
   Их поразил рассказ о моем поединке с берсерком.
   В дальнейшем этот эпизод моей жизни окажет неоценимую услугу при знакомстве со многими влиятельными людьми. Восторженный и мифологизированный рассказ о нём обеспечит непременный интерес ко мне со стороны женщин, позволит быстро входить в высший круг общества посещаемых стран.
   Немногим, живущим в наше время, случалось во время боя столкнуться один на один с воином впавшим в неистовую ярость.
  
  I.IV.III. Несколько лет провёл в скитаниях. Приходилось жить в дороге, жить дорогой, мыслить правилами дроги. Размышления мои были пусты как дорожная колея, легки как дорожная пыль, мимолётны как виды пройденных мест. Иногда в одиночестве, иногда компанией следовал то на один из множества рыцарских турниров, то рыскал в поисках найма для участия в набеге на небольшой город или слабое государство.
   Бывало, оставшись без гроша в кармане, подчиняясь требованию пустого живота, не брезговал работою лесного разбойника, или наёмного убийцы.
   Если живёшь, то должен обеспечить своё существование любым способом.
  
   И точка. И нет причин для спора. И совесть промолчит.
  
   В турнирах на первые роли не претендовал, поэтому поражений не припомню.
   Правда и получал лишь крохи от призового пирога.
   Потеря для меня хотя бы части амуниции становилась неизбежно роковой. И значит, рисковать права не имел. Помощи от родственников ждать не приходилось. После любого проигрыша в турнире я превращался бы в примитивного пешего наёмника с неполным тяжелым вооружением.
   В одном из последних моих игровых турниров отступление от выработанного правила едва не закончилось печально.
  
  
  V
  
  I.V.I. За многочисленным семейством правящего клана расположенной на севере основного континента страны закрепилось неблагозвучное прозвище - свинская семейка.
   На государственном гербе, внизу, под оружейной мишурой, изображён был вепрь лесной.
   Все мужчины рода отличались незаурядно крупным телосложением, феноменальной силой и свирепым нравом.
   Последняя особенность была сродни наследственной болезни. Она являлась причиной совершения многочисленных, не отличающихся большим разнообразием неблагородных поступков. Жестокие убийства ими друг друга и попавших под руку соседей расходились в виде сплетен не только по окрестностям, но были известны и далеко за пределами близлежащих стран. Но более всего докучали ближним и даже нескольким дальним государствам их жестокие и подлые набеги, каковые безоговорочно и гневно осуждались всеми правителями слабых земель. Да и как иначе, ведь унижения и материальные утраты от несдержанных буйных воителей были постоянны, невыносимы и неисчислимы.
  
   На момент проведения турнира правили страною два брата. Их, при удобном случае, в разгар пиров, когда у большинства голова уже плохо соображала от выпитого хмеля, случайно попавшие в разбойничьи чертоги благородные гости, элегантно шутя, в лицо называли вепрями. Чем те, не замечая скрытой издевки, несказанно гордились.
   Тонкие чувства, соответственно и понимание аристократической подначки, им были недоступны.
   Шутники, отходя от правителей, переглядывались друг с другом, ехидно улыбаясь, а недогадливым, отведя их в сторонку, завуалировано намекали на то, что вепрь - всего лишь дикая свинья.
  
   Участвовал в турнире в составе отряда рыцарей. В пешей схватке поразил не только своего противника, но и, помогая проигрывавшему личный поединок соседу слева, принудил его соперника признать поражение.
   Сделано это было мною так, что не вызвало ни у кого недовольства. Я оттеснил корпусом терпящего неудачу соратника, встал на линию атаки близкого к победе рыцаря и позволил нанести ему удар первым. После поединка, лишенный мною почти достигнутой победы, назначенный игрою неприятель подошел ко мне с улыбкой на лице и поздравил с удачно проведенным боем.
  
   В заключение турнира было объявлено состязание предводителей отрядов. Такое из моды уже давно вышло, и к тому же несколько долгих лет как не практиковалось. Печальный случай был тому причиной.
   Единоборство проводилось по настойчивому ходатайству владетельных особ, хозяев турнира.
  
   Когда со стороны противника к схватке начал готовиться младший из кабанов, стал понятен мотив. Братьям захотелось побахвалиться своей физической силой. Среди приезжих рыцарей, по общей мощи боевой, им не было достойного соперника. Некоторые из рыцарей имели более богатые боевые навыки и искуснее владели оружием, но таких доспехов как у хозяев не имел никто. А главное, в значительной части определяющим исход этого вида персонального поединка, являлось, по опыту боев, только в исключительных случаях преодолимое обстоятельство - физическая сила каждого из этих двоих была подавляюще велика.
  
   У нашего первого рыцаря вышел из повиновения конь. Взбесился, отказываясь подчиняться командам конюших. Заменить коня не смогли.
   Я, было, готовился предложить своего, но никто не попросил.
   Второй рыцарь не смог участвовать в схватке из-за повреждения части лат.
   И был я избран своими товарищами на заключительный бой.
  
  I.V.II. Удар мой в забрало был так точен и мощен, что копьё разлетелось в щепы, а противник рухнул на землю без сознания.
   Поражение соперника любой из зрителей назвал бы абсолютным.
  
   Старший кабан схватился за меч, желая биться со мною.
   Но, порядком турнира, с соблюдением всех правил оглашенным в его начале, рыцарям, не участвовавшим в общем поединке, бросать вызов участнику коллективного боя по его окончанию запрещалось.
   Ограничение было введено после того, как некоторые победители турниров поплатились жизнью, отвечая на вызовы не вступавших до этого в бой. Несколько раз с целью наживы этим пользовались неблагородные хитрецы, или подлые завистники, определившие, глядя со стороны, слабые стороны выигравшего богатый приз бойца. А чаще, и в основном, рассвирепевшие родственники или друзья поверженных во прах. И видно было всем, что не равны положения сторон, так как новые соревнователи вступали в бой полные сил и со свежей амуницией.
  
   Старшей свинье не позволили нарушить оглашенное правило.
  
   За меч поверженного мною младшего кабана был получен нами выкуп.
   Рыцарское снаряжение поделили. Мне достался шлем с разбитой маской и верхняя часть лат.
   Властитель государства неистовствовал - рыцарские доспехи являлись семейной реликвией.
   Но, в присутствии публики и благородных гостей ничего поделать не мог. Он, в бешенстве от гнева, раздавая тумаки облепившим его вассалам, вынужден был удалиться с ристалища.
  
  I.V.III. Думал остановиться на первый привал имея дистанцию до города не менее чем дневной переход торгового каравана.
   Намеревался отъехать как можно дальше.
   Но, много времени вынужден был потратить на затянувшийся обед и дружеские прощания с товарищами. Из стен города сумел выехать только под вечер.
  
   Пришлось заночевать на постоялом дворе, расположенном вдалеке от бедных построек, плотно облепивших городские стены. На расстоянии пусть и предельной, но прямой видимости крепости.
   Сложенная из огромных монолитов цитадель на фоне предгрозового неба, подсвеченного заходящим в тучи солнцем, казалась вылезшим из земли по воле горных троллей каменным монстром. Мне привиделось, что неимоверно толстые и угнетающе высокие стены кабаньего ареала тяготили город и его окрестности.
   И эта тяжесть давила мне предчувствием опасности на грудь, тревожила в ней душу.
  
   Долго стоял перед воротами ограды постоялого двора, испытывая смутное смятение под рёбрами и нервные уколы в сердце.
   Опыт и безотчетное предчувствие гибели заставляли продолжить путь до следующего привала. Пусть будет он в лесу.
   Но, вечер был предельно поздний. Жалость к коням и слугам - судьбы издёвка, осуществившаяся лишь только потому, что овладел в момент тот мною фатализм - заставила заехать, в огороженную редкими и тонкими жердями, пыльную площадь перед заезжим домом.
  
   Только начали расседлывать коней, как во двор задиристо и по-хозяйски вторглись пятеро всадников. В полном боевом снаряжении. Первым, с кривой ухмылкой на лице, ехал бургомистр города. За ним четыре тяжеловооруженных стражника, с мощной бронёй на груди.
   Ехидно улыбаясь, предводитель погони сообщил, что большая часть поделённой реликвии - принадлежащая, кстати, не только правящей семье, но и муниципалитету - уже возвращена. Причём, возвращена городу другими победителями турнира без особых торгов, и иногда даже без выкупа.
   Осталась одна, но очень значимая часть покрытого вековой славой доспеха. Трофей доставшийся мне.
   В нём есть то, что для города бесценно.
  
   Только тупое и упрямое животное, несмотря на настойчивые, на грани скандала уговоры вельможных слуг, могло натянуть на жирное тело столь статусную вещь на будничном турнире.
   Такие доспехи надевают при вхождении во власть.
   Возможно, идя на решающую судьбу государства битву. Имея этим цель - поднять патриотический восторг у стоящего вдоль дороги населения и красотою оружия отвлечь от невесёлых дум воинов, марширующих навстречу смерти.
   Кольчугу замени, никто и не заметит. А то, что сделано руками искусного мастера, не оставившего учеников, сумевшего из куска редчайшего сплава - чья рецептура к тому же осталась неизвестна - создать затейливое произведение искусства. Оно, выставленное в парадном зале, всегда было на виду. Такое не подделать.
   И главное - без шлема доспехи безголовы.
  
   Мне за мой приз была предложена смехотворная сумма. Она была исключительно символичной, и предлагалась только потому, что этим предоставлялась возможность отступить.
   Удалиться оплёванным, но живым. Уйти, поджав хвост, прикрывая жалкой подачкой неугасимый позор обворованного хищника.
   Я долго колебался.
  
   Устав от томительного ожидания, раздраженные бессмысленным, по их мнению, упрямством, все пятеро направили свои копья на меня.
   Двое моих слуг держали руки на оружии, но не вынули его из ножен. Только возничий агрессивно схватился было за лежащую на земле оглоблю. Но, выпрямляясь, взглянул на товарищей, и, поняв по их поведению, что драки не будет, аккуратно положил её у заднего колеса повозки.
  
   При существующем раскладе сил любое наше сопротивление было бы быстро и жестоко подавлено.
   Даже находясь в доспехах боевых, с четырьмя копейщиками - одного должны были взять на себя слуги - я бы не совладал.
   Ещё одно, но очень весомое, для ищущего, чем обелить себя в своих глазах, оправдание - убийца бургомистра законом превращается в изгоя.
  
   Вынужден был согласиться.
   Постарался успокоить свою сокрушенную честь житейскими расчетами. Предложенной суммы хватит для покрытия минимальных затрат на путь до несколько недель назад намеченной цели - столицы мелкого, но энергичного и агрессивного государства, расположенного в ближних горах.
  
  I.V.IV. До последнего момента опасался за свою жизнь.
   Радостно улыбаясь, два стражника спешились и забрали из телеги злополучный приз. Приторочили его к седлу.
   Только я с унынием и опаской подумал о когда-то доставшейся мне обоюдоострой реликвии, в рукоять которой был вставлен кусочек святых мощей, что лежал на самом дне повозки, как мародеры начали вытаскивать основную часть моего личного снаряжения, лишь слегка прикрывавшего бесценное достояние.
   Но, обрадованный тем как легко уладилось столь неприятное для благородного человека дело, бургомистр повелительно махнул рукой, и мои вещи были возвращены. Правда, в повозку их не вернули, оставили валяющимися на земле. Мужчина, согласившийся на изъятие собственности без сопротивления, пускай хоть малого, хотя бы показного, утрачивает уважение даже у гнусных бандитов.
   На раскрасневшихся от жадности лицах уже откровенных, после того как они взялись за мои личные вещи, грабителей, вынужденных возвращать так легко переходящую в их руки дополнительную добычу, явственно читались неприкрытое разочарование и недовольство приказом.
  
   Обошлось.
  
   Довольные результатом погони, находящиеся под защитой закона разбойники поспешили вернуться в крепость.
   Двое, замыкающих кавалькаду, перебросились между собой несколькими фразами. Из них я понял, что возвращающиеся из удачного набега стражники рассчитывают не только получить ненужную им и бесполезную, в связи с неустойчивым положением наёмников на подобной службе, словесную благодарность, но и достойное денежное вознаграждение за содеянное. А главное, по их с громким смехом высказанному мнению - деньги должны быть такими, чтобы могли обеспечить их дальнейшее молчание об этом грязном дельце.
  
   Ну что же, бургомистр будет бургомистром не всегда. И не всегда он будет жить за стенами крепости. По окончанию службы традиционно переселится в предместье.
  
   Хорошо охраняемые дома в различных городах не являлись непреодолимой преградой для меня. Помню, как - тайно проникнув в отлично защищённый мощной крепостной стеной и внутренней охраной город - вырезал в одном доме с толстыми стенами и крепкими ставнями многочисленное семейство, со всей его большой прислугой.
   А стражники - всего лишь простые наёмники, с кем возможна, и даже весьма вероятна встреча, на, пока ещё в непредсказуемом множестве, уготовленных мне судьбою дорогах.
   Когда-нибудь да посчитаюсь. Месть тешит душу.
   И если не случится отомстить, то надежда на отмщение позволит врачевать до конца жизни душевную боль от потери мужского достоинства.
  
  
  VI
  
  I.VI.I. Назвать дорогой вытоптанную в лесу тропу, по которой и двум всадникам в стремя нельзя проехать в её узких местах, можно было только в случае отсутствия более удобного маршрута.
  
   Огромные деревья густыми кронами нависали над моей головой. В редких местах лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь плотную листву черного цвета, в который её окрашивала густая тень, могли осветить лишь небольшой участок пути.
   Оголённые корни деревьев вьющиеся по поверхности дороги делали верховую езду затруднительной, а в сумерках и весьма опасной.
   Едущая за мной повозка скрипела и подпрыгивала на ухабах, её колёса то и дело попадали в вырытые дождевой водой ямы. После одного скачка, совершённого во время наезда на невиданных размеров корень - я, убаюканный монотонной ездой, даже вздрогнул от неожиданности. Затянувшийся на удивительно продолжительный срок полёт колеса вверх, породил во мне тревожное ожидание того, что хлипкая колымага вот-вот развалится.
  
   За очередным крутым спуском, по правую руку, открылась лесная поляна, вся покрытая искажающими зрение пятнами солнечного света. На ней я, совершенно случайно, разглядел три врытых глубоко в землю строения.
   Крыши землянок густо поросли травой и кустарником, поэтому обнаружить постройки с дороги было сложно. Мне их, смотрящему с высоты коня, выдало облачко белого дыма, плывущее над трубой топящегося очага.
   Идущие пешком четверо моих сопровождающих, странное поселение, определённо смахивающее на пристанище для лихих людей, не заметили.
  
   Через полсотни шагов от заимки, по левой руке, открылось заросшее высокой травой обширное поле. Залитое мертвенным светом, убившим почти все краски - кроме краски предсмертной желтизны сбросившей семена травы - светом начавшего поход на закат солнца, оно вселило в меня уныние. Не поле, а полынная поляна.
   Не темнота, начавшая заполнять окружающий лес, а свет закатного солнца растревожил душу.
  
   Душа заныла и отяжелела.
   Тяжесть души сдавила грудь.
   Тянущей болью напомнили о себе рубцы от старых ран на плече и груди.
  
   Я, обуянный предбоевым напряжением, окинул прищуренным взглядом окрестность. Инстинкт кровавым пульсом стучал в голову, предупреждал - совсем рядом затаилась смертельная опасность.
  
   В молчании минули вызвавшее у меня тревогу место. Через четыре сотни шагов, повинуясь внутреннему приказу шестого чувства, остановился. Предупредил своих ратников о вхождении в зону предсказуемого риска. Сообщил, что скоро будет город, а в окрестностях городов всегда рыщут шайки разбойников.
   Слух о наборе местным правителем войска разнёсся далеко. Ищущие службу наёмники обязательно захотят поживиться имуществом маленького обоза.
  
   Жестом потребовал подать мне копьё.
   Молодой воин, взятый в поход первый раз, с подростковым усердием, неуклюже выхватил из повозки первое попавшееся, лежащее на самом верху, по диагонали, чтобы меньше выступало за габариты телеги, и подбежал с ним ко мне.
   Мельком глянув на копье, буркнул раздраженно - другое.
   Юноша в непонимании вернулся с отвергнутым оружием к повозке. Там его уже ждал старый воин с коротким копьём. Укладывая длинное копьё на место, он себе под нос, но достаточно громко, так, что я хорошо расслышал, выговорил молодому:
  - И как ты болван думаешь он будет разворачиваться среди деревьев с большим копьём. Да в первом же повороте повиснет пугалом на ветвях.
  
   Взял принесённое теперь уже опытным воином соответствующее ситуации оружие.
   Тронул коня, но через четыре шага, неожиданно для себя, томимый неосознанными ощущениями, волнующими грудь, иль то, что находилось в ней, остановил его.
   Ещё раз внимательно оглядел окружающее пространство.
  
   После длительного, пустого по сути своей, раздумья - возвращение и поиск иного пути были в данный момент не менее опасны, чем движение вперёд - шпорами послал коня в тёмную арку. Её сплели над дорогой погибающие, должно быть уж с десяток лет, дубы, сомкнув свои исполинские ветви. Так хватают друг друга за руки начавшие падать ветхие старики.
   На месте разрушившихся сердцевин деревьев образовались огромные дупла. Такие, что от стволов остались только их стенки. Огромные деревья держались вертикально лишь за счет сковывающей, чрезвычайно толстой, черной коры - омертвевшей несуразной корки, что закаменела от времени, покрылась глубокими, извилистыми, с древесною трухой в глубине, трещинами.
  
   Пребывал в затянувшихся психических колебаниях, и не заметил, как душой погрузился в ту реликтовую рощу, что росла не только в этом, но ещё и в параллельном мире. Циклопические стволы древних дубов сблизились, закрыли просветы между собой. Громадные, находящиеся на границе между бренной жизнью и неминуемой смертью, стоячие трухлявые колоды делали лес совершенно непроглядным. Непроницаемым даже телепатическому глазу.
   И я, глядя на них замороженным взором, начал уход, бредя в бреду - внушенном преодолевшими и время, и пространство деревьями - в потусторонний мир.
   Чарующую рощу ограничивали с одной стороны дорога; с другой - крутой, заросший полными сил зелёными деревьями, обрыв; а с третьей - протяжённая низменность, в середине которой когда-то блестело бриллиантом озеро, с прозрачной до состояния невидимости водой.
   Сейчас, на месте озера находилось глубокое болото. А большая часть низменности превратилась в вязкую топь.
   Несчётное количество одинаковых кочек, выпирающих из болотины; узкое, песчаное окаймление извилистых её берегов; торчащие из мерклой жижи голые прутки напрасно ждущих возврата жизни кустов; неглубокие места просвечиваемой солнцем трясины; всё это плотно поросло серебристым, развоплощающим живую плоть мхом.
   Моя душа подспудно затягивалась петляющей тропою в скопище достигших пределов своей жизни, громадных, почти лишившихся листвы, для кого-то и когда-то культовых растений.
   Поменялось окружающее пространство, и вот меня уже окружают молодые, стройные дубы с роскошными густыми кронами. А между ними замелькали призрачные тени людей исчезнувшего племени, что совершали свои религиозные манипуляции в этой сакральной роще.
  
   С трудом вернулся в своё истинное состояние, поняв, что лезу в глухой, лишающий сил, губительный для сознания мистический мешок. Сводящий на нет так сложно приобретённое умение бойца сопротивляться всему и побеждать всё.
  
   Моя тревога передалась слугам. Они прервали пустые дорожные разговоры и взялись за оружие.
   Проехав шесть сотен шагов, увидел по обе стороны дороги три поваленных ветром дерева. Два слева и одно по правую руку.
   Их ветви ещё не утратили листвы, диаметр стволов был таков, что за ними мог легко спрятаться, слегка пригнувшись, человек.
  
   Павшие деревья-великаны лежали вдоль дороги, и если бы я устраивал засаду, то места лучше не найти.
  
   Взял щит по-боевому. Перехватил удобнее копьё. Направил коня на середину дороги. Так, чтобы между мною и деревьями было хотя бы небольшое свободное пространство.
  
   Засады не оказалось. Добрались до города без происшествий.
  
  I.VI.II. Горная дорога начала крутой спуск в зелёную, с похвальным трудолюбием возделанную под выращивание хлебов и овощей долину. В её центре возвышалось каменистым островом, лишенное растительности плато. Возвышенность отделяли от равнинной местности уступы высотою в несколько десятков метров, служащие первой линией защиты от непрошеных гостей. И вот на этом созданном по прихоти природы островке, похожем сверху на плоскую вершину ушедшей в землю некогда колоссальной, да походя срезанной почти под корень серпом языческого бога горы, расположился маленький, но великолепно защищенный город - цель моего путешествия.
  
   У подготовленного к подъёму на ночь моста главных крепостных ворот нас ждал мой давний боевой товарищ. Ветеран, уже служивший мне в двух делах.
  
   Так как оба мы многословием и привычкой к продолжительным словесным излияниям не отличались, он, буркнув себе под нос слова приветствия, с ноткой претензии в голосе сообщил, что за время излишне затянувшегося ожидания успел присмотреть с десяток наемников. Дело за малым - необходим незначительный, давно установленный для подобных мероприятий аванс.
   Взвесив, подбрасывая на вытянутой руке, кинутый мной от седла мешочек с деньгами, заметил, что в нем достаточно для найма двух десятков, если уменьшить аванс под моё слово.
   Теперь, уже мне, с ноткой неудовольствия в голосе пришлось напомнить - я в долг не живу.
  
   Но, несмотря на мои слова, на следующий вечер он привёл восемнадцать наемников вместо условленных двенадцати. На мой немой вопрос угрюмо уведомил, что вольные воины сами согласились на меньший аванс, из достоверных источников зная, что при дележе добычи принципал ни разу не отличился скупостью.
   Со мной пришли четверо, и всего в моём отряде стало двадцать два пеших воина, под командой заслуживающего доверия в бою ветерана.
   Большего себе я позволить не мог.
  
  I.VI.III. Властитель небольшого государства с распростёртыми объятиями встретил меня в рыцарском зале своего замка.
   Наговорив множество похвальных слов, сообщил, что с моим прибытием он ещё более уверился в успехе дела.
   Выходил из зала с двумя также присутствовавшими на приёме вновь прибывшими рыцарями, которых я давно и хорошо знал, с которыми были установлены доверительные мужские отношения. С ними бились мы в нескольких сражениях. И неважно, по какую сторону мы были в тех войнах. С ними восседал я на множестве застолий. Потому посчитал возможным для себя, не скрывая откровенной иронии спросить у них:
   - Не таких ли лестных слов удостоились и они до того как я появился в зале.
   Оба рыцаря не захотели поддержать мой шутливый тон.
   Один промолчал, показательно отвернув лицо в сторону и, держа спину прямо, а голову гордо возвысив, отошел от меня к своим вассалам. Второй, слегка удивившим меня и даже вызвавшим определённое раздражение, но не обидевшим - решил не придавать значения, так как знал его как человека недалекого ума - менторским тоном изрёк, что король был искренен и лицемерия за ним, на его памяти, не замечалось.
  
  
  VII
  
  I.VII.I. В корчме у дороги устроились на ночлег два десятка наёмников.
   Часть из них находились здесь почти две недели, но так и не смогла найти нанимателя. Каждый день ходили в город, да всё безрезультатно. Деньги, а их у представителей данного сословия никогда не бывает много, у большинства закончились. Жили впроголодь.
   Готовились ко сну, когда вернулся перебравший хмельного напитка и в связи с этим выходивший по срочной надобности компаньон. Сообщил - мимо прошёл обоз, состоящий из повозки, четырёх пеших и одного конного.
   Отказались только двое, остальные после тихих коротких переговоров пошли к выходу.
   Руководил делом худой, длинный, по повадкам его, можно было определить, что имеет определённый опыт командования такими компаниями, рыжеволосый воин. Волосы главаря, выбиваясь из-под заметно меньшего чем требовал размер головы кожаного шлема, смотрелись изготовленной из меха лисицы оторочкой этого, когда-то изысканного, а теперь до крайности заношенного боевого головного убора. Такой шлем мог себе позволить опытный воин, добившийся неплохого, но никак не выше среднего, для наёмника подобного статуса, уровня материального благосостояния. Он явно был снят с чужой головы. С неудачливого хозяина, думается мне, отошедшего по случаю злополучного для него стечения обстоятельств в мир иной.
  
   Рыжему верзиле, в спину, за пару шагов до выхода, владелец корчмы прокричал требование - не нападать вблизи жилища, дабы не навлечь при неудаче неприятностей на близкое селение. Землянки опустеют вмиг, а вот большинству жителей соседних деревень деться будет некуда.
   Все слышавшие окрик согласно кивнули, понимая разумность предупреждения.
  
   Ходили по основному пути до города не раз. Поэтому даже не раздумывали при выборе места нападения. Затаились за тремя упавшими деревьями. Только отдышались после бега, как увидели медленно надвигающийся на них обоз.
  
   Ехавший впереди конный поднял щит и направил в сторону засады копьё. Походный плащ распахнулся и под ним прекрасно стали видны доспехи.
   Доспехи не купца, но рыцаря.
  
   Рыжий распорядитель заурядного дорожного мероприятия по изъятию собственности путешествующих, пользуясь тем, что с дороги его было ещё невозможно заметить, вытянулся всем телом вверх, подождал, когда на него обратят внимание все стоящие рядом. Убедился в том, что его известный всем разбойникам знак, предлагающий обратить внимание на готовящегося отдать главную команду предводителя шайки, увидели не только те, кто находились рядом с ним, но и затаившаяся с противоположной стороны дороги малая группа. Она пряталась за одинокой лесиной, лежащей на краю оврага.
   Дал команду на отход.
  
   Большинство охотно выполнило команду - с рыцарем связываться было опасно.
   Опасно, не только в смысле его боевого превосходства. Рыцари бывают разные. Некоторые предпочитают укрываться за спинами своих рекрутов.
   Но и из-за возможности начала дознания в случае, если рыцаря будут искать. А если тот окажется из известных или владетельных, то месть затронет всю округу.
   Бывало, не выдав или не указав по незнанию виновных, за такое платились жизнью от мала до велика несколько селений.
  
   Только отделившиеся от основной группы компаньоны, что затаились в логу, выказали своим видом, возмущенно размахивая руками, вздевая грязные трудовые кулаки к небесам и корча страшные рожи, несогласие с принятым решением.
   Но нападать впятером на пятерых они не решились.
  
  I.VII.II. Когда вернулись к корчме, предводитель этой пятёрки, всегда опасно злой, отличившийся за три дня нахождения в компании двумя жестокими стычками, обнажив огромный тесак, обвинил предводителя неудавшегося дела в трусости.
   Сохраняющий совершенное спокойствие, показавший только что нерешительность и ненадёжность в начале схватки рыжий воевода, громко, так, чтобы все слышали, сказал:
   - Я знаю герб, что увидел на щите. Наше численное преимущество достаточно для его убийства, но половина из нас точно осталась бы в лесу. Лучше завтра я попытаюсь наняться к нему.
   И, уже поняв, что буйный наёмник немного успокоился, так как его дружки, тоже обратившие внимание на открывшийся герб странствующего рыцаря, шепнули тому имя упущенного приза, пошутил:
   - Зато, тем из нас, кто выжил бы после боя, не надо закапывать попавших под всем знатокам известный, имеющий собственное имя, меч. Кстати, трофей способный обеспечить завладевшему им очень достойное существование. Правда, жизнь будет хоть и несказанно сытная, но очень короткая. Конечно, если не суметь сохранить в тайне своё имя при продаже прославленного меча. Но, подобное в умственных мечтаниях возможно, только вот практически неосуществимо.
   Пытать таких удальцов во всех ближайших христианских странах многие почтут за честь. А в деле пыток нет мастеров более просвещенных и опытных чем рыцари.
   И ещё, после боя пришлось бы копать не менее восьми ям. Это только своим. Путешествующим искателям приключений одного с нами ремесла хватило бы одной. Но и тут облегчение невелико, ведь четверым нужна большая яма.
   Ну, есть здесь землекопы?
  
   Говорил намеренно многословно; монотонно; артистично выдерживая паузы.
   Закончив мысль, морщил лоб, подавался грудью к слушателям, показывая этим, что обдумывает только что пришедшее на ум, и что за сказанным последует продолжение.
   Давал возможность успокоить нервы подготовившимся к потасовке скандалистам.
  
   Если драка не началась сразу по предъявлению претензий, то вероятность её, после траты времени на словесные препирательства, невелика.
   В имеющейся ситуации возможность того, что стычка ремесленников кормящихся с острия меча перерастёт в поножовщину, была незначительной. Численность инициаторов разборки мала, убить всех они не смогут. Поэтому, если останутся живы, то быстро станут изгоями для большинства из своей жестокосердной и скорой на суд касты.
  
   Поняв, что уловка удалась, оратор закончил речь с весёлой искрой в голосе, стараясь заразить весельем окружающих.
   Используя ухмылки и ужимки ярмарочного паяца рассказывающего скабрезный анекдот теснящемуся вокруг него быдлу, сумел без явного нажима зародить в душах слушателей мнение - нет гнуснее занятия, чем копка могил. И не должны этим заниматься благородные, слово было произнесено с изрядной долей иронии, люди выбравшие профессию вольного воина.
  
   Ответом на продолжительную тираду, главным образом на последнюю фразу, был хохот окружающих. Непроизвольная гримаса смеха появилась даже на лицах двух из пяти задир.
   Угрюмым осталось лицо предводителя раздосадованной пятерки. Он был полностью поглощён единственной мыслью, завладевшей отрешившимся от всего окружающего умом. Умом, который по моему слабому разумению даже гипотетически не относился к когорте выдающихся интеллектов. Кряжистый бандит ушел, забыв о подельниках и недавних обидчиках, не дослушав речь златоуста.
   Злой от природы, не умеет смеяться.
  
  
  VIII
  
  I.VIII.I. Битва случилась в земле франков.
   Начало её стало неудачным для нас.
  
   Атака главных сил сразу не задалась. Левый фланг задержался с началом движения. Центр столкнулся с отлично организованной обороной. И, после нескольких безуспешных попыток пробить её, начал отступать в болотистую низину, под натиском стройных, плотных, монолитных шеренг - привидевшихся мне со стороны в виде несокрушимой фаланги, описанной в эпической поэме - копейщиков врага.
  
   Я, со своим отрядом находился на правом фланге боевого построения. Прикрывал основные силы, сосредоточенные в центре и на левом фланге. Причём, левый фланг ненамного уступал по количеству рыцарей центру.
   Назначенный мне фланг упирался в болото, а в тылу имел топкую пойму маловодной речки. Поэтому большие силы выделять сюда было бессмысленно.
   Противостоящий мне рыцарь имел отряд вдвое больший по численности.
  
   Профессионально используя численное превосходство, мой неприятель без особых усилий оттеснил нас от отступившего центра.
   В виду особенностей местности мы могли отходить только в одну сторону, удаляясь от расположения главных сил. Другие варианты отступления, тем более быстрое бегство, привели бы к неминуемой нашей гибели.
   Воины врага, как понял я по их поведению, перестали сомневаться в том, что совсем скоро, после поражения наших основных сил, у их малочисленного соперника не останется иного выхода, как сдаться.
  
   По лицам своих воинов я прочитал - они пока сдаваться не собираются.
   По тому как выстроил строй мой ветеран, уяснил - он прекрасно понимает, что, если в ближайшее время нам не удастся организованно покинуть поле боя, придётся согласиться на пленение.
  
   Командующий моими пешими наёмниками занимал позицию позади линейного построения, ближе к правому флангу.
   Левый фланг нашего отряда был прикрыт крутым обрывом. Обходить его противнику было трудно и нецелесообразно. Для того чтобы отбить атаку поднимающихся по крутому склону нападающих хватило бы трёх-четырёх опытных бойцов.
   А вот правый фланг под натиском превосходящих сил мог только отступать. Отход был возможен исключительно по внутренней дуге, что, после поворота шеренги на девяносто градусов, делало наше положение отчаянным, худшим из всех других возможных вариантов. Такое отступление моего правого фланга становилось бы убийственным, ведущим к немедленному поражению.
  
   В центре первой шеренги обороны, выдвинувшись вперёд на половину груди, стоял высокий воин. Из-под смехотворно маленького кожаного шлема гривой выбивались бросающиеся в глаза своим цветом волосы. Цвета каштанового ореха у основания, давно не стриженые космы, израстая, постепенно приобретали весёлую рыжую окраску.
   По тому, как держались находящиеся рядом с ним бойцы, как он первым начинал контратаки, как покрикивал на стоящих рядом товарищей, становилось понятно - он управляет боем центра, концентрирует вокруг себя и весь остальной отряд.
   Удивило то, что на его лице постоянно мелькала улыбка. Он смеялся, ощущая своё и своих товарищей превосходство в воинском мастерстве над соперником.
  
   Разумеется, этот наёмник в случае смертельной опасности, не задумываясь и не испытывая никаких угрызений совести сдастся в плен. Сейчас же, рыжеволосый воин не собирался ни сдаваться, ни отступать, трезво оценивая ситуацию и готовый сражаться ещё некоторое время. Готов был биться стойко и достаточно долго, рискуя жизнью, но разумеется, в благоразумных пределах.
  
   Заметил - враг перебрасывает десяток копейщиков со своего левого фланга на правый фланг.
   Очевидной причиной перегруппировки явилось то, что наш левый фланг не только яростно сопротивлялся, но и периодически переходил в контратаку. Да так, что правый фланг противника, несмотря на численный перевес, постоянно пятился и с трудом возвращал позицию.
   Наш центр - хотя и сделал две серьёзные попытки, а последняя из них показалась мне даже крайне отчаянной - не смог поддержать неистовые атаки левого фланга.
  
   Увидел, как пару раз воинам левого фланга пришлось хватать сзади, за короткую куртку, изготовленную из, подобной цветом ржавому железу, толстой кожи, своего бешено дерущегося предводителя, чтобы затащить того обратно в строй.
  
   Тело моё передёрнуло от безотчетной паники, извергнутой спинным мозгом. Напомнили о себе - казалось давно зажившие, затерявшиеся в переполненной подобными событиями памяти - два старых рубца, находящиеся сейчас под непробиваемым покровом железных доспехов. Я, каменея лицом и щуря пристальный взгляд, в подробностях разглядел этого воина.
   Коренастый, мощный, с бросающимся в глаза буйным волосяным покровом, цвета жирной сажи, на оголённых по плечи руках и части неприкрытой кирасой груди. Всё это мощное тело плотно заросло волосами, характерными скорее дикому лесному животному, чем человеку.
   Некрасивое квадратное туловище, обезображенное ненавистью лицо, кровавым разряженным облаком окутавшая голову аура - всё излучало запредельную злобу.
   Вооружённое алебардой человекообразное животное нападало на противоборствующих нам людей. Било резкими размашистыми ударами, выскакивало из строя стоящих вместе с ним, но пока ещё не потерявших человеческий образ соратников, неожиданно и ужасающе.
   Четверо из первой шеренги, что находились рядом с неистовым ратоборцем, едва успевали отскакивать в крайних точках маятникового движения боевого топора от его размашистых, безрассудных, не щадящих даже своих товарищей ударов. Они отступали на два-три шага назад, но моментально оказывались рядом, когда вражеские воины пытались атаковать с боков их предводителя.
  
   Всплыло из глубины памяти - точно также бился берсерк, с которым я встретился очень давно, один на один, в бою на берегу холодного моря. Победа в той схватке далась мне дьявольски нелегко.
   После двух полученных ран безропотно готовился принять смерть.
  
  I.VIII.II. Попытался единолично атаковать правый фланг вражеского отряда.
  
   Надеялся завершить атаку до подхода к нему помощи.
   Предполагал затем зайти в тыл строя неприятеля.
  
   Этим я только предельно ухудшил и без того незавидное наше положение.
   Перенаправить перебрасываемый десяток копейщиков против меня одного не составило для врага большой сложности.
   Как ни старался я опередить осуществляющих перестроение пехотинцев, они успели выстроиться передо мной в плотную шеренгу.
  
   Когда начинал маневр, рассчитывал, что броненосный оппонент останется на занимаемой позиции.
   Просчитался и в этом. Рыцарь грамотно расположился позади выстраивающейся шеренги, делая этим мою задачу невыполнимой.
  
   Отбросив все расчёты и прекратив терзаться от просчётов, рванулся в безрассудную атаку.
   Разбил пехотный строй посередине.
   Взял повод влево, желая атаковать рыцаря.
   Он, уходя в глухую защиту, сместился за, утратившую на время боевой дух, часть разорванного мною пополам отряда. Того, что высылался для усиления их правого фланга.
   Эта кучка копейщиков, первоначально превратившаяся в растерянную, сбившуюся в ком, словно пчелиный рой утерявший матку, толпу, после приближения к ним своего рыцаря, молниеносно начала выстраивать против меня шеренги.
   Пехотинцы довольно быстро оправились от моего удара. Из двух бесформенных ватаг, в которые они превратились при прорыве обороны, быстро перестроились по разные стороны от меня в, хотя и не слишком стройный, но уже готовый дать достойный отпор, боевой порядок.
  
   Воспользовавшись тем, что я был вынужден полностью отвлечься на отражение ударов слева, трое копейщиков атаковали моего коня в подбрюшье справа.
   После чего конь мой понес.
  
   И остановить его я смог только в болоте, находящемся в центре узкой низины, через которую протекала, отрезающая нас от основных сил, маленькая сонная речка.
  
   Конь мой, после двух высоких испуганных прыжков, осуществлённых во время безуспешной попытки вырваться из болотной жижи, пал на задние ноги.
   Обречённо понимал, если сейчас мне не удастся коня поднять, то биться буду пешим, с мечом и щитом в руках.
   А это - неизбежное личное поражение от конного рыцаря, вооруженного копьём.
  
   От безысходности своего положения решил, в случае таком попытаюсь выполнить один из известных мне приёмов. Его исключительно редко применяли в бою, так как был он неимоверно сложен в исполнении и запредельно опасен для исполнителя. Вынужден был применить его до этого всего один раз, и то, находясь в безвыходной ситуации.
   Запомнилось на всю жизнь, как я, обречённо - неспособный под тяжестью своих доспехов хотя бы откатиться в сторону - ожидал, лёжа спиной на земле, завершения поединка.
   Гадал, в какую сторону начнёт падать конь.
   Повезло, конь упал на спину. Придавив своего всадника.
  
  I.VIII.III. Два подбежавших воина - они были посланы моим верным солдатскому долгу младшим командиром, что в этот критический момент сам встал в центр первой шеренги, и тем самым использовал себя как последний резерв - помогли сначала поднять коня, а затем вывести его из болотца.
  
   С благодарностью посмотрел на помогших мне выбраться из позорного для любого всадника положения пехотинцев. Безотчетно задержал взор на воине стоящем справа.
   У потерявшего свой нелепый шлем долговязого и рыжеволосого наёмника играла на лице весёлая улыбка.
   По тому, как выглядели эти двое после нахождения в болоте, представил, как должно быть выгляжу сам вместе со своим конём.
  
   Сдаётся мне - помощник ухмылялся, гомерически смеясь внутри, над моим видом.
  
   Оглянулся, осматривая место схватки.
   Увидел - отряд мой всё также стоит на том месте, куда его загнали, а атакующие без особого энтузиазма пытаются нападать на моих воинов. Очевидно, дожидались победного окончания общей битвы.
   Старания излишни, если результат предсказуем. Победу обеспечили другие, пускай они доводят дело до конца.
   Да и нападать на не имеющего обоз соперника, значит напрасно рисковать жизнью.
  
   Поискал залитыми потом и болотной грязью глазами своего рыцарствующего оппонента. С удивлением заметил, что он находится более чем в сотне шагов от своего отряда, направляясь в центр затихающего сражения.
   Должно быть, решил помочь в победном продвижении центра своим друзьям, чтобы без промедления разделить с ними радость боевой удачи. И конечно - так легко достающийся приз.
  
   Этот поступок не только указывал на недопустимую неосмотрительность, но больше говорил о недостатке у него лично боевого опыта. Опыта поражений в бесконечных войнах.
  
  I.VIII.IV. Двое пеших ратоборцев ещё толкали из последних сил круп моего четвероногого ненадёжного товарища, и мои шпоры данные коню - злые, распарывающие лошадиную кожу до рёбер, навсегда уродующие коня, делающие его неспособным в дальнейшем ходить под седлом - вызвали у моих помощников обиженное непонимание.
  
   Увидев, что я начал рыцарскую атаку из абсолютно невыгодной позиции - снизу, из грязного тленного болота, вверх, на давящий, сияющий небесным превосходством холм - усталое осуждение на их залепленных грязью лицах сменилось светлой улыбкой радости, едва проявившейся на холодных губах.
   А затем - когда достиг я середины холма, и конь мой, на страшный миг, почти остановился, начав скользить передними ногами, с трудом преодолевая крутой, образовавшийся по воле природы перед плоской вершиной, вал - появилась на их лицах ухмылка воина-мужчины, с прищуром глаз.
   Так усмехается, прощаясь с жизнью, познававший многое в кровавых драках, и закалённый этим познанным, боец.
   Так улыбаются, готовясь увидеть смерть свою, или смерть своего, спасавшего не раз в дичайших драках, товарища.
  
   Заставил шпорами коня толкнуться задними ногами.
   Старался бить не в израненное место, чтобы не обезумел он от боли.
   Прыжком огромным из последних сил, конь вышел сам на линию атаки.
  
   Рыцаря успели окликнуть. Предупредили о нападении.
   Противник развернулся в мою сторону.
   Начал движение конём навстречу.
   Но скорость набрать не успел.
   Или не сумел.
  
   Я, набрав мощь стремительного движения на относительно ровной вершине холма, атаковал его фактически стоячего.
  
   А это было для единоборца такого уровня как я почти равно победе.
  
   Соперник оказался с левой стороны от меня, немного боком. Он не успевал закончить поворот.
   Малая дистанция от начала вершины до цели, но более всего вызывающее серьёзные сомнения поведение скакуна, не позволяли мне изменить курс движения.
   С разорванных удилами губ росинанта летели алые хлопья пены. Он взбесился, не выдержав физической нагрузки. Управлять им стало почти невозможно.
  
   Я, оказался в положении того, злого, залитого слезами обиды юного оруженосца, когда-то нападавшего на меня верхом.
   Когда стоял я, о двух ногах, болваном для битья.
  
   О том, как буду бить, не думал долго. Мысль молнией прочистила мозги.
   Пожертвовал обороной. Тряхнул левой рукой, перебросил щит вверх, почти закинул на плечо.
   Копьё в миг ока перелетело через голову коня - он даже не заметил, покрытым рыжей шерстью ухом не повёл - под щит, в левую руку.
   Мой визави не нашел ничего лучшего, как повернуться всем туловищем ко мне.
  
   С кем дрался он. Кто в юности его учил.
   Зачем влез он в опасную для его жизни компанию.
   Такому, не надо становиться на моём пути.
  
   От привычного удара в шлем отказался. Чтобы избежать любого риска, исключить малейшую возможность промаха - бил в щит.
   Удар мой был силен и безжалостен, на пределе возможностей руки и оружия.
   Такой, что наконечник боевого, а не турнирного копья оторвался от древка.
  
   Вибрируя отточенными до блеска гранями, серый клинок летел пред маской шлема моего.
   Звенел восторженно совсем недолго, затем коротко пророкотал возмущённо, ну а в конце прогудел растерянно.
  Утыкаясь в землю, низким гласом пропел прощальную песнь древку так пронзительно, как будто жаловался окружающей природе на неудачу.
   Его потом найти так и не смогли, как ни искали.
  
   Два подоспевших помощника, бежавшие вслед за мной - кто знает, чем их так привлёк круп моего коня - не медля, подали копьё и щит противника.
  
   Щит не помышлял менять, хотя и был мой повреждён. Локтевой кожаный ремень порвался при отражении мною - тело сработало на инстинкте, мозг не успел обработать зрительную информацию - не отмеченного сознанием встречного удара.
   Застыл в задумчивости на пару секунд - на нём мой герб.
   Попробовал управлять щитом с помощью одного ремня.
   Понял - будет безнадёжно плохо в схватке.
   И, поменял, забыв о гербе, отбросив все условности.
   Жизнь - важнее мифов.
  
   Хотя, иной герб способен предоставить владельцу толику времени на то, чтобы не только остановить противника, заставить его задуматься, ослабить страхом воздетую для удара руку, но, случается, и обратить в бегство.
  
   После короткого маневра я очутился в тылу вражеского отряда, и он уже не смог оказать сопротивление моим атакующим воинам. Я, с двумя высокопрофессиональными пехотинцами, защищавшими моего коня с боков, рассёк состоящее из трёх шеренг построение так, как топор рассекает мясо без костей.
  
  I.VIII.V. С высланными мне в помощь двумя рыцарями центра мы организовали атаку на тыл врага, чем предрешили исход битвы.
  
   Не договариваясь, подчиняясь внутреннему чувству и пониманию законов боя, полученному в многочисленных сражениях, каждый атаковал самостоятельно выбранного себе в противники рыцаря. Чем мы перевели течение битвы из столкновения отрядов в поединок рыцарей.
   А рыцари у нас опытнее были.
  
   Запомнился испуганный, злобный взгляд, брошенный на меня командовавшим противоборствующим войском королём.
   Не стал подъезжать к нему, чтобы испуг государя потом не перерос в ненависть ко мне лично.
   Предоставил почетное право его пленения нашему предводителю.
  
  
  IX
  
  I.IX.I. Я видел тот пышный обоз. Над каждой его покрытой высоким пологом повозкой развивался весёлый, ярко раскрашенный штандарт. И становилось знатоку понятно, что принадлежит он проигравшему битву правителю.
   Обоз так и оставался стоять недвижимым у опустевшей ставки злосчастного предводителя побитого войска. Видимо, основываясь на опыте других, а то и своего, руководствовались тем, что его движение может в разгар боя вызвать панику. Ну, а потом было уже не до суетных вещей.
   Ума мне хватило на него не отвлекаться. Всё равно пришлось бы возвращать не по чину изъятые трофеи предводителю нашей рейдерской кампании.
   Ещё на последнем этапе схватки успел заметить, как начали в панике уходить общие тыловые отряды противной стороны.
   Вот к ним-то я и повёл свой небольшой отряд.
  
   Нужно было видеть лица моих наёмников первыми вышедших на одинокую, медленно движущуюся, несмотря на самоотверженные попытки возничих ускорить ход могучих тяжеловозов, вереницу набитых богатым скарбом повозок. После секундного замешательства возникшего при выражении восторга от выпавшей удачи, они приступили к хорошо освоенному делу припрятывания добычи от конкурентов.
   Две подводы, что были незамеченными мною уведёны ими уже при возвращении к месту сбора из королевского обоза, потом пришлось вернуть.
  
   Мой конечный расчет со своими наёмниками был принят с благодарностью. Но, впрочем, без особого восторга. Так объевшаяся во время пира собака принимает от хозяина кость.
   Мне не понадобилось увеличивать премию за счет своих средств. Размер добычи солдат удачи существенно превысил их ожидания.
   Расставались вполне довольные друг другом.
  
  I.IX.II. Отъявленных разбойников набрал в тот раз помощник мой.
   Я с некоторым удивлением наблюдал, как безумно бившийся командир маленькой разбойничьей ватаги только один уводил почти столько же возов, сколько загрузили мне. Две огромные телеги урождённого злодея - как ему удалось суметь их захватить, а главное, защитить такой трофей от других соискателей - с трудом тащили по два длиннорогих вола.
   Причём - и это было видно по всему его наглому поведению - если я нанял возы и погонщиков, то мой бывший подначальный даже и не подумал искать хозяев своего транспорта.
  
   Впрочем, судить его не будет бог - поскольку у него другой хозяин. Встречаться с дьяволом мне б лично не хотелось. А для удальца, возможно, он друг, и лучший собутыльник.
  
   Слух о моём за них заступничестве только к вечеру дошел до уже успевших пуститься во все тяжкие храбрецов.
   Пьянка - заурядное событие для наёмников, после того как завершилась война. А значит - истёк срок договора с нанимателем. И даже если работа была не оплачена, отметить буйно факт окончания найма было не только необходимо, этого требовали нерушимые и славные традиции гильдии.
  
   Всё началось с того, что рыцарь-распорядитель, назначенный рыцарским советом ответственным за распределение добычи, попытался попенять мне на моих бойцов.
   Быстро отстал, увидев в моих отсвечивающих сталью глазах холодное непонимание.
  
   По воле случая получилось так, что два сторонних никчёмных наймита - значения нисколько не имеет то, каково было их происхождение, они определённо относились к сословию негодяев - проходили мимо меня и моего собеседника в тот неприятный для нас обоих момент. Они услышали моё несдержанное слово. Я, в след просителю, предложил ему в дальнейшем умело распоряжаться мечом на поле боя, а не пытаться по окончанию драки делить имущество, присвоенное вольными воинами. К тому же это имущество, в связи с трудностью и даже опасностью его поиска, стало, по прошествии достаточного для его сокрытия времени, для других едва ли достижимым.
   Недовольные тем, что мои не совсем благородные разбойники увели часть добычи из общего котла, два безнравственных обладателя острого слуха, исказив мои слова, с целью усилить их и без того оскорбительное звучание, с рвением разнесли их по лагерю.
   А более задело всех моё безрассудное и несдержанное поведение.
  
   Кто мне отважится сказать - как должен был вести себя тот, кто только что заглянул в глаза смерти. Кто с трудом вырвался из её костлявых лап - и тем спасший от позора не только себя, но и товарищей своих. Кто скажет мне как должен я вести себя при этих обстоятельствах, когда мне в лицо слюною брызжет, с укором наглым и неумным, показывая скаредность и простоту - что воровству подобна - особа, по оригинальности ума себя считающая человеком чести. К тому же, особа эта не отличившаяся особым рвением в бою недавнем.
   Он рядом со мною не был в тот роковой момент, когда решали мы с двумя пришедшими мне на помощь рыцарями судьбу непродолжительной войны.
  
  Поединок стал неизбежен.
  
  I.IX.III. За ночь бывшие подчинённые разыскали коня, взамен того, прежнего, ставшего неспособным ходить под рыцарским, да и под любым иным седлом.
  
   Должно быть, один из дружины был местным, так как коня такого достоинства найти случайно было очень непросто, точнее - просто нереально.
   Во что обошёлся этот конь, они умолчали.
   Подозреваю, могли под покровом ночи забрать не заплатив. Весьма на них похоже.
  
   Конь был мощным, высоким в холке. Главное - безупречно выезженным для рыцарского боя.
   Идеально вороная масть его вызвала у меня неожиданное замешательство, каковое - скромностью я никогда, насколько себя помню, не страдал, а о грехе сатаны забыл, как только услышал, что это такое - посчитал оскорбительным для мастера верхового боя. Ощущение униженности заставило надолго задуматься. А затем, возжелав вернуть пошатнувшееся самомнение о себе как об искусном наезднике, приступил, уже придирчиво и досконально, рассматривать его экстерьер. Нашел лишь клок седых волос под щеткой правой задней ноги и небольшое, в виде эллипса, белое пятно на лбу. Но это изъяном не считалось.
   Только после долгих сомнений сумел оценить и понять, что конь принадлежит к исключительно редкой породе привезённой из дальних восточных стран. На континенте нашем она разводилась, как мне было известно, лишь в одной закрытой горной провинции. Провинция соседствовала со страной нашего пребывания. Но для того чтобы попасть в неё необходимо было преодолеть средних размеров горный хребет через удобный для прохода перевал.
   До тех конюшен, для любого, добраться за ночь и обернуться - подвиг.
  
   Любуясь плотной сажей адского окраса конской шерсти, восхищаясь роскошной, вороной до синевы, с сапфировым отливом гривой, пошутил - на меня бы ещё к моим тёмным доспехам, да чёрный плащ, и сам сатана убоится вступить со мною в поединок.
  
   Старый плащ мой починке не подлежал, а запасного не было.
  
   К полудню, часу назначенного поединка, мне был преподнесён плащ чёрный.
   По его виду я понял - он шился для другого рыцаря и забран у портного в необычайной спешке. На плащ не успели пришить ни одного украшения кроме золотых шнуров, не успели нанести ни одной вышивки золотом или, что более бы подходило к основному цвету, серебром.
   Мелькнуло в голове - шнуры поменять, а вышивку пустить только по кайме, единой орнаментальной полосой. Причём, узор должен быть крупным, таким, какой я видел на мантии одного из священников высшего сана.
   Но, до этого руки мои никогда не дойдут.
  
  I.IX.IV. Наблюдать за поединком прибыли как победители, так и побеждённые.
  
   По поведению двух рыцарей, вышедших следом за моим противником на ристалище, я понял - они собираются бросить мне вызов в случае неудачи своего старинного друга.
  
   Поединок оказался на удивление легким для меня.
   Отбил вверх, отработанным до инстинктивности движением руки слегка наклонившей щит, исключительно мощный и от этого неуправляемый удар нападающего.
   Успел на йоту изменить направление своего удара, выбрав на щите противника место под умбоном, для надежного зацепа наконечником. Особо не задумываясь - пришло в последний миг перед контактом - постарался повторить несколько часов назад так неплохо получившийся удар.
   Без сколько-нибудь значимого, как показалось, физического усилия выбил соперника из седла. Он потешно покинул коня в сидячем положении.
  
   Возвращаясь на своё место, откуда поединок начинал, рассмотрел лица зрителей.
   Почти на всех печаль отметил.
  
   Ступая лёгким шагом;
   Мимоходом;
   Тропя навязанный судьбою путь;
   Стараясь поскорей пройти;
   Торговый ряд на площади базарной;
   Споткнулся, на неверном шаге.
   Был вынужден остановиться;
   Напротив ремесленника немолодого;
   Амбиции которого так были велики,
   Что он усталому прохожему отважился представить,
   Ему давно поднадоевший и даже опротивевший товар.
   Великим мастером. Поэтом,
   Кого, в миг боя, неназванная муза вдохновила;
   Исполнил гениально я божественную оду,
   Во имя честного убийства.
  
   Они представили себя на месте моего оппонента, трезво оценили собственные возможности. И поняли - у них есть шансы, но они невелики.
   Так значительно оказалось преимущество моё над поверженным рыцарем.
  
  I.IX.V. Заняв указанное мне герольдом место, спокойно готовился продолжить бой.
  
   По поведению двух рыцарей, стоявших в начале схватки за спиной бросившего мне вызов, как оказалось весьма посредственного мастера рыцарского дела, с облегчением понял - необходимость в продолжении турнир отпала.
   Не испытывая особой радости наблюдал, как униженные результатом моей сатисфакции друзья проигравшего уходят с ристалища опустив головы.
  
   И это было хорошо.
  
   При удачном ходе последующих схваток не смог бы я сдержать себя, оставить их в живых, находясь в таком безобразном физическом состоянии.
   Безумно болели все мышцы от полученной во вчерашней битве нагрузки. И тело отказывалось идти в бой.
  
   Оно более не желало:
  - скакать на коне, при каждом лошадином шаге получая зубодробительный толчок в натруженную поясницу;
  - боялось бить копьём, получая при ударе такую нагрузку на руку, что могли порваться мышцы;
  - робело подставить щит под чужой удар, понимая, что он может закончиться падением с коня, которое, если не закончится смертью - в момент сей она будет воспринята телом даже с облегчением, как окончание мучений - то обязательно лишит сознания.
   Я был на пределе физических возможностей, но мой моральный настрой был непоколебим.
  
   Негромкий крик восторга своих сегодняшних приятелей услышал я из зрительного ряда по правой руке.
   Скача галопом вдоль их строя, разглядел лёгкие улыбки на грубых лицах. Некоторые из них смеялись, наслаждаясь полученным удовольствием.
   Опытные воины увидели абсолютное превосходство своего бойца над соперником, профессионально оценили незабываемый по красоте удар.
   И, чтобы не унижать такую великолепную победу щенячьими восторгами, ограничились в изъявлении чувств довольным волчьим рычанием.
  
   Победа над слабым не прибавляет славы. Она может вызвать у людей кормящихся убийством себе подобных ненужную жалость к поверженному сопернику.
   Начнешь относиться к врагу как к себе, и дрогнет однажды рука.
  
   Дрогнет рука, и задрожит душа.
  
   Когда её начнут из тебя вышибать боевым железом.
  
  I.IX.VI. В качестве выкупа я забрал у проигравшего только вооружение. Первоначально хотел и этого не брать. Но, нахлынул гнев, как вспомнил те слухи, что разносили перед поединком мои завистники.
  
   Обозное имущество вернул потерпевшему поражение от меня через пришедшего за ним просителя. Им оказался очень старый слуга, нянчивший должно быть своего хозяина в его младые годы.
   С иронией наблюдал за тем, какими быстрыми и жадными движениями собирает тот бытовые вещи своего феодала.
   Не удержался. Смеясь иронично, предложил слуге передать своему хозяину мой совет - исходя из случившегося с ним, выходит - пора рыцарю, взявшему на себя, свойственную более чернобородым торговцам с завитыми пейсами, обязанность делить презренное имущество, закончить жизнь ловца бранной удачи. Удачи, каковая, по всем признакам, оказалась по отношению к нему обманчивой и мимолётной. А заняться хозяйственными делами в собственном майорате.
  
   Вечером от рыцаря приходил тот же слуга с жалобой на моих наемников. Он сообщил - мои служители наживы - его хозяин знал, что найм уже утратил силу, но лицемерил - истребовали плату за коня подаренного мне. Взяли много, такую сумму я бы посчитал смертельным оскорблением.
   И, если такие деньги под страхом смерти мне сталось отдавать любым бандитам, то впоследствии, месть моя, по одному, годами бы искала этих наглецов.
   Утрата чести лечится убийством.
   Рыцарь предпочел жаловаться. Что ж, значит, не ошибся, оскорбив при споре.
   Зря денежного выкупа с него не взял.
  
  I.IX.VII. При окончательном расчёте выкуп за трёх пленённых рыцарей и их боевое имущество стали мне наградой.
   К нему присовокупилась первоначально оговоренная зачинщиком похода часть из общего котла.
   Полученные деньги позволили вернуться мне во владения предков.
  
   В битве той не погиб ни один из благородных воинов противоборствующих сторон.
   Лишь тяжело был ранен мною рыцарь, нарушивший готовящийся к победной контратаке фронт товарищей своих, перестроеньем неумелым.
   За это мне попеняли соратники мои. Но тут-же благородно оправдали тем, что, мчась аллюром полным из низины в гору, не мог я рассчитать силу удара своего.
  
   Сейчас могу сказать открыто, не таясь, что в битвах и турнирных поединках, там, где мог погибнуть сам, я слова милосердие - не знал.
  
   Решили выкуп с покалеченного мною рыцаря не брать и всё его имущество ему оставить.
   Первоначально, когда восторг победы ещё кружил головы, желая отметить подвиг мой, вознамерились отдать мне выкуп за семерых пленённых рыцарей.
   О щедрости такой, неслышно было в наше время.
   Хотя, во времена былые, и отмечали так героев.
  
   Но, пока обсуждали мой удар копьём, проснулась в ценителях чужих ударов алчность, которая всегда сильнее благородства. И мне наградою стал выкуп за троих.
   Что выглядело вполне достойно. Если сравнить с добычей прочих.
  
   Только зачинщик маленькой войны, руководивший нашим войском, имел намного больше.
   Но, так уж повелось. И, было это справедливо.
  
   Его страна на следующий год была подвергнута ответному набегу. После отмщающего вторжения он больше потерял, чем приобрел, пустившись с нами в авантюру.
  
  Он не успел позвать таких как я на помощь.
  
  
  X
  
  I.X.I. В центре небольшого государства, чьим достоянием в основном являлись труднопроходимые горы - добром, очевидно, весьма сомнительным с экономической точки зрения, но бесспорным с военной, а это в наши времена перевешивало все остальные неудобства - располагалась прекрасная плодородная долина, что принадлежала моим предкам.
  
   Если считать от нашего прославленного родоначальника, я стал четвёртым хозяином земли богатой и завидной, само собой разумеется, по сравнению с другими наделами в этой местности.
   Первому христианскому завоевателю этой провинции - от коего началась родословная, чьё имя и сегодня вспоминают с уважением и трепетом потомки его соседей - борьба за достаточно благодатную землю, за утверждение родового права владеть ею, значительно укоротила жизнь.
  
   Отца с матерью зарезали ночью, захватив внезапным приступом одинокий замок. Им мстили - впрочем, вполне заслуженно - за жестокий и подлый нрав.
   Как знаю из рассказов, подслушанных в детстве, все мои предки отличались скверным характером.
  
   Замок сожгли.
   Кто из прислуги сумел уцелеть, тот спасся бегством.
  
   Оспорить наше право на эти земли никто не успел.
   Да и не посмел.
   Пока.
  
   После ухода в мир иной моих предшественников, я обязан был в краткий срок вступить в, доставшееся по стечению совершенно не ожидаемых мною обстоятельств, наследство.
   Старший брат был поставлен перед выбором - или родовое достояние в ранге вассального княжества, или только что перешедшая к нему по линии жены корона пускай и небольшого, но государства.
   Совмещение и того и другого неотвратимо вело к войне с вождями близлежащих, и вполне возможно даже весьма удалённых земель, что окружали наше наследственное владение со всех сторон. Они, вне зависимости наличия - что свойственно любому человеку - или отсутствия - такое почти невероятно, но иногда имеет место быть, коль кус не по оралу - имущественных интересов, непреложно не допустили бы правления иноземного короля в центре своего государства. Объединение даже двух соседей, тех, кто испокон веков кормились войной, чьи войска состояли из голодных горцев, а не из изнеженных сытостью жителей морского побережья, влекло неизбежное поражение посредственного претендента.
   И голод-то у них был разным. Если на пронизанных холодными ветрами альпийских лугах царствовал активизирующий голод волка, то на излизанном бризами побережье спал голод лени.
   Союзников мой старший брат так и не приобрёл. И из всего мной сказанного выше, такой я вывод сделал, во время скучного и протяженного пути домой - после долгих, грызущих душу алчностью раздумий, старший брат от наследства отказался.
   О чём был я уведомлен письмом, заверенным его печатью, отправленным мне со случайным пилигримом.
  
  I.X.II. На месте замка возвышались полуразрушенные, покрытые копотью стены.
  
   Руины отпугивали живущих рядом людей, которые проходя по необходимости мимо этих стен часто поминали недобрым словом моих предков. А для дряхлых, изуродованных старостью ведьм, гадкие слова в адрес убитых хозяев стали ритуалом открещивания от приближающейся к ним смерти. По темноте своей душевной они приписали отцу с матерью такую сказочную злобу, что доступна разве только для сатаны. Их россказни повествовали о том, что в чертовы развалины по ночам проникают потусторонние изуверские создания. Которые, перед тем как убить несчастного запоздалого путника, попавшего в их паучьи лапы, долго и с наслаждением его терзают.
   Могилы родителей лежали сиротливо напротив замка под горой. Заброшенные, размытые дождями и весеннею водой.
  
   Вернулся, замкнув круг первый странствий.
   Под защиту мощной руки стали возвращаться изгнанные страхом и неопределённостью люди.
   Возвратились к своим погасшим очагам многие мастера.
   Часть из них потом пойдёт оружейниками в мой отряд.
  
  I.X.III. В доставшуюся мне по наследству солнечную долину, лежащую изумрудным ковром среди отвесных гор, чьи вершины покрывали белые шапки ледников, вели всего лишь две зажатые отвесными скалами дороги.
   Два труднопроходимых хребта, они большую часть года были покрыты даже на седловинах снегом, расходились на весьма значительное расстояние, а затем сходились, создавая в местах сближения узкие и извилистые проходы. Перекрытие их не требовало титанического труда. Это не вызывало необходимости привлекать значительные вооруженные силы и проводить серьёзные заградительные работы. Опытный воитель, а подобные казусы за всю историю нашего правления случалось не более двух раз, без непреодолимых проблем справлялся с набегом даже имеющего значительное численное превосходство врага.
   Так дед мой умелым маневром и личной храбростью смог отбиться от одновременного набега с двух сторон.
  
   Пусть я и ниже его ростом, но не слабее деда своего.
  
   Все знали, что одолеть нас недоброжелатели смогут только объединившись. Но осуществить такое, при существующем состоянии дел - слишком много между соседними правителями имелось противоречий и открытой вражды - было практически невозможно.
   Многие из рыцарей, видевшие меня в бою, едва ль дерзнут на прямое нападение. Если только придумав какую-либо подлость.
   Слух о последней битве - в которой я так отличился, что воинские деяния мои начали обрастать легендами - разнесся по разным странам.
  
   Вначале, вернувшиеся жители окрестных сёл, без моей просьбы, привели в порядок могилы моих предков.
   Затем, я с их помощью, имея немалую казну - хотя по правде уж сказать, что не такую и большую - стал строить новый замок.
  
   Часть несколько поубавившихся после расходов на строительство денег, полученных от продажи доставшихся в столь памятном набеге боевых трофеев, пришлось взять в скором времени с собой для обеспечения, внезапно свалившегося на бедную голову, похода в святые места.
   А небольшую часть презренного металла, зарыл в горах.
   Чтоб разум мне не говорил, жила в душе надежда на возвращение домой.
   Надежда навсегда оставила меня у ложа смертного Великой девы.
  
  I.X.IV. Наполовину был построен замок.
   И начал уже думать я о том, чтобы на следующий год ввести в него хозяйку.
   Была девица на примете.
  
   Летом ездил по хозяйственным делам в соседний город, знаменитый своими многолюдными ярмарками.
   По настоятельному приглашению обладателя этого богатого города и его окрестностей пришлось посетить рыцарский замок.
   Он располагался на вершине холма, в отдалении от торговых построек, на окраине поселения. Подобное мне во время странствий ещё не встречалось. Обычно замок находился в центре.
   Поэтому, весь несколько затянувшийся по времени путь потратил на решение этой загадки, но причину такого выбора застройки, когда городские кварталы обычно жались к цитадели и друг к другу, так и не разгадал. А спрашивать у сопровождающего поленился.
   Моё отношение к решившему показать гостеприимство рыцарю было нейтральным. Встречались с ним всего лишь пару раз.
   Был он намного старше меня. Общих родственников, друзей и соратников не имели. Кроме того, существовала определённая вероятность оказаться с ним по разные стороны во время будущих войн.
  
   Появление вооружённых, пускай и пришедших по бытовым надобностям людей, не могло остаться незамеченным.
   Мой герб, как я его не скрывал под плащом, в этих краях был хорошо известен.
   Первое приглашение, привезённое слугою, было - разумеется, с использованием подобающих в такой ситуации учтивых слов - мною, с присущим моему характеру упорством, частенько самому непонятным и доставляющим множество неприятностей, отклонено.
   Но, во второй раз явился благородный посланник в сопровождении небольшого отряда слуг, наряженных в богатые одежды, окрашенные в вызывающе яркие цвета хозяйского герба. Этим ко мне было привлечено внимание всего торжища.
   Заниматься самому покупками стало невозможно, так как цены могли подскочить неимоверно.
   Да и отказ от такого приглашения был равнозначен вызову.
  
   Дав указания своим людям о том, что и по какой цене необходимо закупить, последовал в замок двигаясь в окружении кавалькады, вслед за всадником, воткнувшим в своё стремя древко с развивающимся на нём флагом хозяина немалых размеров.
  
  I.X.V. Понял цель приглашения только в конце устроенного в мою честь продолжительного застолья.
   Когда, оставшись поздно вечером вдвоём - разумеется, не считая придворных слуг, на которых было не принято обращать внимание - хозяин послал за своей дочерью, желая представить её мне, или, судя по выражению его лица, скорее меня ей.
  
   По лестнице спустилась девушка, одетая в длинное - подол мёл каменные плиты - светлое платье. Головной убор в виде повязанного особым способом платка полностью скрывал волосы. Разглядеть можно было только лицо и кисти рук.
   В поведении девушки не было ни капли смущения. Она вела себя как хозяйка замка, и не считала необходимым показывать перед гостем свою зависимость от отца.
   А по тому, как немного смутившись, рыцарь-хозяин представил меня своей дочери, было понятно, что отец любит её нежно и грустно.
  
   Холодно взглянув на меня, со сквозящим откровенным равнодушием во взгляде, избалованное дитя произнесла несколько подобающих случаю фраз. Сказала, что немного слышала обо мне, или, возможно, о другом рыцаре носящем похожее имя.
   Радостно улыбающийся отец девицы заверил, что я как раз тот о ком уже начинают складывать легенды, и слышать она без сомнения могла только о сегодняшнем благородном госте.
   После этих слов юная хозяйка в последний раз, нарочито небрежно, бросила на меня косой взгляд, резко повернулась, и ушла в свою часть замка.
   Ни девушка, ни её поведение не задели меня.
   Видел много девиц. Всяких и разных.
   Хозяин, немного смущённо, полушутя, со скрытой надеждой сказал, что возможно в следующее моё посещение его дочь будет более разговорчива и благосклонна к собеседнику.
  
   Без крайней необходимости приезжать в этот город я больше не собирался.
  
  I.X.VI. Распрощались с хозяином замка на следующее утро.
   Я уже выезжал из сада расположенного перед башенными воротами, когда из-за растущих вдоль дорожки деревьев ко мне вышла девушка-служанка. Полушепотом она сообщила о назначенном мне свидании.
   Отказывать в свидании даме, даже даме совсем не заинтересовавшей меня, я не счёл возможным.
  
   Через два часа был в назначенном месте. Из-за деревьев вышла дочь хозяина замка.
   Одета она была в лёгкое открытое платье зелёного цвета, длинною по щиколотку. Светлые, цвета зрелой пшеницы волосы были уложены в сложную причёску. Открытые руки светились красотой здоровой кожи.
   Нет, она не была прекрасна, но она была необыкновенно привлекательна.
   Манила к себе той молодой красотой юной девушки, что готова к семейной жизни, к рождению детей.
   Крепкое тело, гордая осанка указывали на то, что после замужества она станет не только красивой женой, но и надёжной хозяйкой. Готовой заменить мужа в управлении домом во время его походов.
  
   Нисколько не смущаясь, назначившая мне свидание без всяких экивоков сообщила, что она обещала уже одному высокородному рыцарю, назвав имя принадлежащее плеяде кабанов. Имя это носил один из представителей королевской власти государства средних размеров, но не того где проходил столь приснопамятный турнир, а находящегося на северо-западе континента.
   В поединке он мог доставить мне определённые затруднения, так как был натурально физически сильнее. Но в исходе поединка в свою пользу я никак не сомневался. Бился в своё время с другим, более тяжеловесным представителем параллельной ветви столь известного и сверх меры расплодившегося рода.
  
   У меня не было на северо-западе интересов. Следовательно, если идущие через эти края дороги станут враждебными, могу легко обойтись без них.
   А объединив силы с будущим тестем вполне можно было бы поспорить за земли вепрей - зверей королевских кровей. Как подсказывает мне моя святая злая память о них, что по отношению ко мне не отличились они особым благородством.
  
   Глядя с искрой смеха в мои глаза, девушка уверенно заявила, что отказаться от руки такого мужчины, как я, может только ничего не понимающая в жизни женщина.
   Она неожиданно прижалась к моей груди.
   И непередаваемая даже возвышенным слогом нежность заполнила меня.
   Тело моё сотрясла любовная дрожь.
   Ощущение чистоты и веры в счастье стали на долгий миг основными моими чувствами.
   На прощание моя избранница, настойчиво глядя мне в лицо распахнутыми глазами, сказала, что мечтает иметь от меня детей. И она не сомневается в том, что дети наши будут здоровыми, как отец и мать.
  
   Душа и тело были переполнены светлой радостью. Утратив счёт времени стоял на границе сада, перед раскинувшимся у ног пустым огромным полем. Стоял долго, оцепенев от бушующего в районе сердца - там, где до этого жили только боль, злоба и звериная жестокость - восхитительного ощущения. Наслаждался непривычной эмоцией от незнаемой ранее чистой любви.
  
   Конечно, были и другие счастливые моменты в моей жизни. Особенно в детстве, когда доставляют неожиданное счастье простые вещи. Но из всего прожитого и пережитого счастья, запомнилось так резко только это.
   Наверное, потому что стоял на перепутье.
  
  I.X.VII. Была в миг глупого, обманчивого счастья возможность выбора между жизнью и смертью.
   Впрочем, как всякая подобная возможность, осознанная трагически поздно. Сейчас, когда уже ничто не изменить.
  
   Представился последний случай сменить неразумную и непостижимую совокупность событий, связанных с исполнением роли рыцаря-пилигрима, на долгую, бесспорно угодную моей бессмертной осуществлённости, жизнь рыцаря-отца.
  
   Любовь - побуждение плоти, состояние организма, способствующее началу процедуры рождения и воспитания потомства - могла стать для меня моральным правом, основанием для того, чтобы совсем скоро, получив роковое предложение от испуганного государя, отринув смешной для моего возраста мальчишеский идеализм, спросить их всех:
  - Почему я должен умереть за вас. И кто вы для меня?
  
  I.X.VIII. Покинуть замок втайне посчитал невозможным.
   Заехал в расположенную рядом с городом деревеньку. В ней, в одном из её домов, пришлось заночевать моим людям.
   Снарядился по-боевому. Приказал слугам надеть доспехи и быть готовыми к срочному выходу.
   Если рыцарь посчитает себя оскорблённым, то отбиваясь от его слуг, а сам он драться не посчитает нужным, я вернусь в это поселение у гор, состоящее всего из трёх подворий.
  
   Уйдём домой по лоскутам полей.
   Затем прорвёмся в горы.
   Нам это не составит неподъёмного труда.
  
   Подъезжая к замку, увидел, что хозяин готовится к выезду на охоту. По снаряжению понял, что, слава богу, охота собиралась не на меня, а на лесную дичь.
   Устремив в моё лицо грустный взгляд, рыцарь сказал, что не сомневался в благородстве своего гостя, что о назначенном дочерью свидании знал ещё до того, как предложение было донесено до ушей кавалера, и он с тревогой ждёт сейчас моих слов. Добавил, после небольшой паузы, что дочь сделала правильный выбор и что при положительном разрешении возникшей коллизии наши земли после его смерти должны объединиться.
   В ответ я, поскольку серьёзные сборы заняли бы у меня два дня, попросил без малейшей задержки уведомить, о предъявлении претензии стороной, которой была обещана рука девушки.
  
   После этой фразы нам уже стало не нужно говорить ни о чём. Всё было понятно.
  
   Пожав друг другу руки, в прекрасном настроении разъехались по своим делам.
  
   Договорились встретиться не позднее чем через год.
  
  
  XI
  
  I.XI.I. Расстройство в чувствах от последних воспоминаний извлекло из глубины души образы созвучные сегодняшнему состоянию её.
  
   Стоял - в начале речи потупя взор, а затем, устремив его в пустое пространство за спиной моею, не глядя мне в глаза, бледен своим широким лицом, на невысоком крыльце строения больше похожего на дом первобытного циклопа, чем на дворец - владыка государства моего.
   Из всего им сказанного понял я:
   - Он не может, а мне придётся за него идти в поход.
  
   Со мною были призваны ещё три рыцаря.
   Но двое из них даже не подошли к крыльцу. Остановились у входных ворот.
   Стояли, похожие на чурбаны, что шутки ради обрядили в кольчуги боевые.
   Возможно, охраняли выход, чтоб я не убежал.
   Смеюсь, конечно, про себя.
  
   Правда, если бы население, живущее рядом с моим замком, относилось ко мне так, как относились к братьям жители сел расположенных вдоль дорог, по которым им пришлось совершить своё путешествие, подчиняясь королевскому приказу, без боевой брони на теле пуститься в путь я бы не осмелился.
  
   Два брата не по годам раздавшиеся в теле,
   С дебильной деревенской тупостью на лицах,
   Такие, не прекратят свой род в походе на гибель обречённых.
   У всех им будет оправданье на устах - ты можешь, а они не могут.
   И, не подумает никто,
   А почему бы им не захотеть,
   В походе дальнем,
   В умелых, храбрых и достойных благородной жизни героев превратиться.
  
   Мой дед калекой сделал их отца.
  
   Привычно просчитал ситуацию - вооружённый лишь одним мечом, в лёгкой кольчуге, их убивая, могу я рану получить от одного из братьев. И, нужно будет иметь в виду третьего рыцаря, остающегося при таком повороте дел у меня за спиной.
  
   Третий - рыцарь престарелый, ещё с моим отцом в поход ходивший, стоял по правой руке, в двух шагах за моей спиной.
  
   Почему бы ему на исходе жизни,
   Пока ещё способен на такое -
   Опоясать свои чресла мечом;
   Встать гордо и с апломбом под стягом с ликом божьим;
   Возглавить спешащий на защиту мест святых отряд.
   Чем, обеспечить себе место в раю среди святых.
  
   В его возрасте уже пора думать о предстоящей смерти,
   Готовясь к ней,
   Ища возможности пробиться с боем в рай.
  
   Когда-то и ему, как мне, твердили менестрели,
   Что смерть в бою, тем более в бою за веру, прекрасней той,
   Что заберёт тебя из старческой постели.
  
   Зачем он покупает множество индульгенций у лысых и пузатых бестий. Когда ему, по капризу судьбы - где ангел мой, что должен охранить меня от этаких причуд - предложена отменная возможность написать милость на папирусе своим мечом в крестовом походе - единственное освобождение от кары за грехи.
   Оно - а как иначе, иль нам не верить болтунам с крестом на выдающемся округлом животе - отпустит все нажитые грехи.
   И, конечно, почти все последующие грехи, возможно даже смертные - здесь скромно улыбнёмся - которые случится совершить в оставшейся - коль та неожидаемо и быстро не иссякнет в опасных воинских трудах - жизни.
  
   И понял я - они уже решили, что только я достойнее, из всех присутствующих здесь. Достойней смерти.
  
   Меня со смертью обручили, не испросив ни моего и ни её согласья.
  
   Хотя, быть может, в оправданье им - не проживёт никто, не попытавшись обелить житейские грехи - они, наслушавшись сегодняшних баллад, поверили - я в схватке благородной смогу побить и Смерть.
  
   Сейчас ирония моя конечно только для себя.
  
   Чтоб ею приглушить печаль воспоминаний.
  
  I.XI.II. Вернулся я лишь год назад в свои владения. Желал навсегда от ратных дел освободиться.
  
   Достиг такого возраста, когда необходимо вить своё гнездо для встречи старости и спокойной смерти.
   Готовясь к ним во время философских рассуждений о смысле прожитой жизни. Вспоминая подвиги былые, и славные походы.
   Тогда старость наступит незаметно и будет необременительна.
   Тогда и смерть придёт буднично.
   Покажется не страшной.
   Сделается - как завладеет телом немощь - не только ожидаемой, но и освобождающей от тягот бытия.
  
  I.XI.III. Стоял я на небольшой каменной площади перед пустым крыльцом властителя моей страны и думал:
   - ещё два года и замок мой затмил бы это непрезентабельное строение.
  
   Когда бы смог достроить я свой замок.
  
   За время странствий научился многому, в том числе и тому, как строить крепости и замки.
  
   Пришло, что если болен государь, так почему не хочет смерть найти в походе. Да не в простом походе, а готовящемся церковниками для защиты веры.
  
   Ведь проповедуют торговцы моралью - нет достойней и желанней смерти, когда ты умираешь, защищая веру.
  
   Тотчас укоротил свой полемический задор - напрасны и никчёмны эти рассужденья.
   Отказавшись возглавить отряд, чей набор властителем уже начат, я покажу всем жителям своей страны, что их правитель - трус.
   Этим, оскорблю их и себя.
   Слишком много крови, и крови более благородной чем моя, было пролито в предыдущих подобных походах.
  
   Не много чести - а если и найдёт кто в этом честь, то эта честь не для меня - считать кровь свою ценнее крови воинов других.
  
   Так я оказался в этом заранее обречённом походе.
  
   Известно было всем, что появилась сила, которой не в состоянии уже противостоять мир христианский в том месте удалённом.
  
  
  
  Часть II
  
  I
  
  II.I.I. Я стоял на крохотном выступе края пустынной равнины, заканчивающейся ниспадающим в море огромным обрывом.
   Вдалеке, за пятном - что, подобно раздражающей корявой коросте, лежало на широких спинах ленивых морских волн, незаметных с берега из-за своей огромной протяженности, но так хорошо наблюдаемых из поднебесья - виден был небольшой караван кораблей.
   Пятно на море создавали сплошные струи бешеного ливня, выливающегося из огромной одинокой тучи. А караван, вынужденно огибая это неприятное и даже опасное место, направлялся в уже укрытый вечерней тенью, лежащий под моими ногами порт.
  
   На фоне далёких гор и неба, окрашенных наступающими сумерками в различные оттенки чёрного цвета, дождевое облако, без устали извергающее из себя воду, с периодически выскакивающими из её брюха молниями, выглядело весьма грозно.
   Короткие, пугающие своей непредсказуемой яростью вспышки молний озаряли бешено клубящиеся клочья небесного тумана. То в одном, то в другом месте свет разрядов на короткие мгновения вырывал из черноты оказавшийся поблизости бесформенный клок холодного пара.
   Силы ослепительного света хватало на недолгое изменение чёрного окраса в серые цвета лишь того места, рядом с которым происходил разряд.
   Нижняя часть тучи, находящаяся во мраке ночи, бессмысленно лила пресную влагу на солёные воды моря.
  
   Редкие, пыльные сады, едва видимые на зашторенном водяной мутью побережье, с почти умершей надеждой продолжали ждать проходящий мимо них дождь.
   Бушующие в туче силы выталкивали наверх вылившие влагу и ставшие почти прозрачными клубы летучей воды, стихийно скитающейся по небесам. Оказавшись наверху, эти клубы моментально успокаивались, замирали, словно очарованные открывающейся обворожительной красотой.
   Как будто они любовались высоким небом.
   Верхняя часть тучи, обращённая к небосводу, всё ещё была окрашена зашедшим за горы солнцем в яркий, весёлый с перламутровым отливом белый цвет.
   И пришло, после отрешенных, бесцельных и бесплодных наблюдений - такой ослепительно белый, божественно чистый вид облаков только и может быть угоден высшим силам.
  
   Человек очень внимательный, научившийся в жизни бренной многое понимать, мог отметить то, как оказавшись наверху, неестественно быстро утрачивала свою дерзкую силу грозовая мощь облака.
   Посвящённый, задержав на происходящем пронзительный взгляд свой, замечал в блестящем перламутре облачной вершины смертельную белизну.
  
   Рассказывая это, понял сам - увидеть мысль в движении эфира способен стал я, только умерев, познав мир горний. По милости Распятого за веру.
   Право на рассказ о своём последнем походе я заслужил не тем, как думал изначально, что вёл себя достойно в час последний. А тем, что перед самой своей смертью начал понимать основы мирозданья.
  
   Что, понял я:
  
  - нельзя молиться в пустоте;
  
  - и, незачем в молитвах славить тех, кому твои молитвы безразличны.
  
  
  II
  
  II.II. II. Уходящий караван кораблей был почти в три раза больше нашего.
  
   Порт, открывшийся впереди, был таким маленьким, что одновременно могли разгружаться только два из шести моих судов. Остальные четыре были вынуждены ждать свой черёд на рейде.
  
   У входа в порт стоял седьмой корабль. Его ошибочно увёл невнимательный кормщик вслед за нами. Сейчас на нём определялись со своими дальнейшими действиями - двигаться ли им в пункт назначения, или разгружаться в этом месте, оставляя большую часть своего отряда без надлежащего управления на некоторое время.
  
   При выходе в плавание мы знали, что порт нашего прибытия имел два маленьких причала на один большой корабль каждый.
   Попытка наших кормчих пришвартовать, хотя бы носом, ещё один корабль оказалась неудачной. Оправдывался предложенный при разработке морской части похода опытными мореходами замысел - высадить большую часть экспедиции в соседнем, намного более крупном порту, от которого до нашего было около суток пути, не считая времени на выгрузку.
   Только, по затраченному на неё времени наша высадка оказалась продолжительнее, чем их, проводимая сразу с шести кораблей одновременно.
   Мы ж, покинув порт, тронулись в путь. Рассчитывая, что товарищи наши скоро нагонят нас в пути.
  
  II.II.III. На окраине городка, там, где узкая кривая утрамбованная копытами гонимого на пастбища скота грунтовая улица превращалась в пыльную дорогу, встретил я двух пилигримов.
   Один из них - в монашеской одежде.
  
   Монах, увидев нас со знаками христовой веры на плащах, утратил на время способность говорить. Невразумительно мычал.
   Пал на колени в пыль дороги перед копытами коня.
   Затем, промыв поданной моим слугой водою горло, сообщил о возникшей угрозе его монастырю. Рассказал, что настоятель монастыря, отправляя его в жертвенный путь, прочел с горящим взором талмудическую заповедь, и поручил - любыми средствами, грозя вечными карами небесными и непременным церковным отлучением, уговорить горожан портового поселения прийти на помощь.
  
   Настоятель и братия прекрасно понимали то, сколь невелика надежда на заступничество плохо вооружённых горожан.
   Но не могли, зная о невозможности защитить монастырь своими силами, не воззвать о помощи ради спасения вверенной им Главою церкви божьей обители.
   Понимали, не могли не понимать, что однозначно обрекают на смерть тех немногих, способных - впав под воздействием речей церковного агитатора в безумие религиозного экстаза - откликнуться на ведущий их в гроб призыв.
  
  II.II.IV. В глубоком раздумье - всё более и более раздражаясь, копя по частицам в душе злость на себя за показываемую нерешительность, чтобы будучи раззадоренным ею, махнуть рукой на установленные правила взаимоотношений между лицами находящимися на разных иерархических ступенях общества - сидя в седле ожидал короля чужого государства.
   За ним, после глубокомысленных раздумий, был послан мною гонец.
  
   Он государем был страны далёкой.
   Страна та не имела гор.
   Её поверхность, ровную как стол, делили реки.
   Вдоль этих рек ютились травой заросшие долины.
   Среди долин покоились великие бездонные болота.
   И не было дорог надёжных в тех местах.
   Был только путь речной, и тот небезопасный,
   Но он один давал возможность пересечь страну.
   На севере лежало море.
   Весь берег моря, подобно желтым бородавкам, усеивали дюны.
   Я шёл когда-то, в молодости, опустошенный,
   Устав от долгих вынужденных странствий,
   С устами запертыми жаждой,
   По этим дюнам.
   Лишь по зыбучему песку я в той стране сумел найти надёжную дорогу.
   Давило бледным хладом, к земле прижавшееся небо.
   Промозглый, дерзкий ветер с верхушек дюн срывал крупинки.
   Песок холмов подвижных засыпал округу,
   Порывы штормового ветра песок тот гнали в небеса,
   И марево, рождённое летающей землёй, скрывало от нас солнце.
   Которое окрасило пространство в оранжевый с малиновым цветами.
   И мне казалось, что близок я от ада.
   Дождь из песка хлестал колючую никчёмную траву,
   Кустарник редкий, непригодный даже для костра.
   Идущим со мной рядом людям лица сёк.
   Глаза я щурил, прикрывая их рукою,
   Когда утратив куцую дорогу, разглядывал далёкий горизонт.
   Пытался отыскать в зыбучем мареве свой путь.
   Пятно от солнца на неверном небе смогло мне послужить ориентиром.
  
  II.II.V. По воле случая приставший ко мне сюзерен должен был возглавлять ту, продолжившую движение в дальний порт, главную часть каравана.
   Ошибка его кормщика привела к тому, что на руководство отряда, состоящего по большей части из принадлежащих мне людей, теперь претендовал имеющий здесь совсем немного собственных воинов человек, совершенно не нужный мне сейчас, и даже косвенно оскорбляющий моё командирское достоинство.
  
   Судьбой моих людей начал распоряжаться чужой король. Я не имел столь высокого титула, но по первоначальному плану именно я был назначен командовать передовым отрядом. И это не было случайным решением. Были учтены мои личные качества и мой большой боевой опыт, моё умение находить выход из любых непредвиденных ситуаций.
   По закону чести он должен был оставить право командовать за мной.
   Король страны равнин и рек этого не сделал.
   Впрочем, он не показывал явно своё превосходство. Решения принимал сам, но только после совета со мной, демонстративно делая это на глазах у свиты.
  
   Смирил гордыню, имея полученный в битвах горький опыт, из которого всегда следовало только одно - ссора среди военачальников приводит к поражению войска любой численности.
  
   Монах повторил своё сообщение подъехавшему к нам государю. Тревога высветилась на лице его.
   Совещались мы с ним недолго. Решили поспешить на помощь.
  
   Я, для ускорения движения авангарда, который и возглавил, оставил часть своих людей с тяжёлым вооружением в обозе.
   Прекрасно осознавал, как опасно остаться без основного вооружения. Но ещё опасней было не успеть под защиту монастырских стен, после тяжёлого перехода встретить врага в открытом поле.
  
   Монах же, одаривший нас абсолютно ненужной, тревожной вестью, вдохновлённый, так и льющимся с круглого упитанного лица, счастьем встречи с воинами, набранными для защиты общей веры - он и в молитвах мечтать не смел об этакой удаче - не отдохнув, продолжил путь в соседний порт.
  
   Спешили, понимая, что если пришельцы захватят монастырь, то разорвут путь, проложенный с огромными трудами ко граду Христову нашими предшественниками.
   И исчезнет возможность вернуться, не имея опоры в обратном пути.
  
  
  III
  
  II.III.I. Подошли к монастырю поздно вечером. На отдых выпало не более шести часов.
   К полудню следующего дня уже вступили в битву невдалеке от монастыря. Успели лишь выбрать и занять выгодные для отпора позиции.
  
   Основой обороны определили два холма. Рассчитывали, что наши многоопытные, вооруженные мощным оружием лучники не позволят врагу прорваться через узкую ложбину между ними.
   Как оказалось к закату дня - мы ошибались.
  
   За несколько дней до нас здесь прошёл отряд под предводительством того, о ком я знал - он одержим одной лишь идеей. Герцог богатой страны, именитый рыцарь жаждал прорваться ко гробу господню. И жажда эта была так велика, что выжигала разум. А может, просто - не нужно усложнять того, что видно простодушным взглядом; лишь замутнённый шаблонною гордыней, желающий познать непостижимую божественную тайну разум, готов искать во всём укрытую причину; всё выхолащивающе душу примитивно в нашем мире - религиозная идея захватила безвольный ум.
  
   Монахи послали в след ему гонца, но утончённый просвещённый рыцарь, занятый только мыслями о себе, порабощенный болезненными мечтаниями психопата, не соизволил повернуть своих вассалов на помощь монастырю и нам.
   Мне потом рассказали, что несколько благородных рыцарей его отряда начали разворачивать своих коней, но были остановлены строгой командой.
  
   Не успевал и идущий следом за нами отряд.
   Поэтому, сражение начали при огромном количественном преимуществе противника в пеших воинах, и в подавляющем по числу всадников.
  
  II.III.II. Бой длился уже более четырех часов, когда враг, смяв первую линию обороны, состоящую из легковооружённых пехотинцев и редкой цепи лучников, прорвался к небольшому отряду тяжеловооружённой пехоты, защищавшему центр нашей обороны.
  
   Находился на левом, самом дальнем от монастыря холме и видел, как, получивший подкрепление из резервов, перестроившийся в каре большой отряд пехоты противника, под защитой, сконцентрировавшейся на левом фланге конницы, начал прорываться через последнюю на своём пути преграду.
  
   Со мной пошли лишь воины мои. Кто мне принадлежал.
   Они прекрасно понимали всю обречённость наших действий.
   В молчании стояли остальные защитники холма.
   Возле ступней своих разглядывая землю.
   Затем, уставив пустые взгляды в наши спины.
  
   И, трепет на лицах некоторых воинов моих, понявших неизбежность встречи всех нас до одного со смертью, лишь миг я видел.
   А затем я видел, как светлеют и делаются спокойными те лица от осознания того, что честь дороже жизни и долг сильнее смерти.
   Совсем немного было нас, но славными бойцами были мы.
  
   Спускался по склону оставлявшего надежду на спасение холма отряд мой тонкой чёрной змейкой.
   Увидевшие нас, оставленные в начале битвы мною в монастыре, наши оружейники тащили в ту часть ложбины, куда спускались мы, с предельным напряжением всех сил тяжёлые, цвета морёного дерева, мощные щиты с упорами из брёвен, найденные на заднем дворе божьей обители. Вели осёдланных коней.
  
   Потом полягут все они у тех щитов, брони надёжной не имея, в одежде годной разве для балов.
  
  II.III.III. Понимая неотвратимость поражения в случае надвигающегося разрыва флангов, уже почти не надеясь на спасение, встал я со своими ратниками на пути, поглощавшего оставшиеся две шеренги тяжелой пехоты, потока атакующего неприятеля.
  
   Лавина пеших воинов противника была с большим трудом отбита нами.
  
   Отхлынул первый натиск, и я, осматривая поле битвы, увидел трёх храбрых рыцарей, остановивших конницу врага, пытавшуюся ударить по мне справа.
   Бились изнемогая, обречённо, с пониманием того, что готовящаяся врагом следующая атака их погребёт.
   Один их них, копьём сражённый, упав к копытам своего коня, хватался за узду, стремясь подняться.
   Со мною рядом будет умирать он той мистической ночью.
  
   Помчался к ним на помощь я единолично.
   Объединившись, мы могли бы сокрушить отогнанную ими конницу врага. Чем обратить и их пехоту в бегство.
   Но за сотню шагов до цели потерял коня я, и под защитой копий воинов своих был вынужден вернуться к собственным щитам.
  
   Спокойно, с лёгким разочарованием смотрели на мой отход три славных рыцаря. Затем продолжили свой прекрасный бой.
   Где даже раненный, казалось навсегда поверженный во прах, вновь сел в седло.
  
   Один из них, одетый в белый плащ с косым крестом желтого цвета, врагом мне станет перед смертью.
  
   Когда же вражеская пехота в порыве мощном, в последний раз во время этой битвы накатила на наши копья, подошла помощь из рыцарей личной охраны государя руководившего сражением.
  
   Вот тогда, сидя на резервном коне, расставляя подошедших рыцарей, я и получил сзади в левый бок удар копьём. Оно с трудом, расщепившись на три части после удара, но пробило мои доспехи. Тело моё не поразил металлический наконечник, по рёбрам, разрывая мышцы спины, проскользила щепа.
  
  II.III.IV. Несли на покрытых чёрным плащом носилках.
   Коней черной масти и этот плащ стал подспудно считать я своими символами.
  
   Пронесли мимо широколицего государя. Он как конная статуя стоял неподвижно. По бокам два тяжеловооруженных конных вассала личной охраны.
   Король так и оставался в том месте, что занял перед началом битвы. Между выставленной мною линией обороны и близкими стенами монастыря.
  
   На лице сурового воителя читались растерянность и глубокое раздумье. Ум его весь поглощен был оценкой двух вариантов личных действий - продолжать битву на облюбованном месте, или укрыться ему за каменными стенами монастыря.
   В душе зародилась ироничная улыбка - правитель трусоват.
  
   Хотя возможно потому и воин я, а он правитель, что рассуждает трезво и, не боясь бояться.
  
   Давно уж я заметил, что есть в крови у всех широколицых пред ликом смерти природная трусливость. Да, могут биться до конца и умереть, отказываясь сдаться, когда у них не будет для раздумий время.
   Но дай им передышку, и предпочтут они хоть несколько часов животной жизни в ожиданье неизбежной и жестокой казни, чем погибать немедленно героем. Подпитываемые страхом смерти они становятся, почти всегда, всё яростнее и безумней в драке.
  Так про себя шутил я, перед тем как впасть в горячку.
  
   Последнее что видел в этой битве я -
   С горы покрытой клубами рваных облаков;
   Щетиня копьями дорогу над обрывом;
   В накидках боевых, что от воздушного потока,
   Тревожно бились за могучими плечами,
   Как будто те плащи, старались улететь,
   Избегнуть гибели в грядущей смертной схватке.
   Походные накидки представились крылами птиц огромных.
   Трепещущие под напором ветра крылья,
   Укрыв собою конную колонну,
   В моём мозгу родили образ василиска.
   И мне, читающему память мёртвого героя,
   Почудилось, что оперёнными костями,
   Свирепо разгоняя утренний туман.
   Пугающей железною змеёю,
   С голодной жадностью глотая путь, лежащий перед нею.
   Безумным, для такой плохой дороги, аллюром три креста.
   Летел на помощь нам отряд под флагами друзей.
  
   Они тем совершили подвиг - покрыли за ночь расстояние, на преодоление которого торговым караванам необходимо двое суток.
  
   Любовь к друзьям, идущим на смерть, способна многое преодолеть.
  
   Но, не пришли, ушедшие вперёд, прошедшие до нас по этому пути, на помощь нам. Любовь их предводителя к гробницам, заполненным костями мёртвых, сильнее оказалась любви к пока ещё живым товарищам своим.
  
  
  IV
  
  II.IV.I. Лежал третий день в монастырском госпитале.
  
   Частью монастыря, в которой я сейчас находился, старый каменный пристрой стал не так давно. Первоначально он использовался для хранения сыпучих продуктов, но в нём давно отпала необходимость, так как иссякли некогда исключительно изобильные источники пополнения припасов. Уж более пяти лет как обитель влачила нищенское существование. Все годовые запасы зерна теперь умещались в одной, давно опустевшей, впрочем, как и подавляющее большинство соседних, жилой келье на несколько насельников.
   Да и ни к чему стало заготавливать на зиму бессчетное множество продуктов, как это делали в славные для богомольцев времена.
   Численность послушников катастрофически сократилась. Для такого огромного сооружения число одетых в черные одеяния батраков стало непомерно мало. Не хватало рук даже для поддержания в пристойном состоянии капитальных строений. Монастырские стены ветшали, небольшие здания разрушались, крыши протекали в непогоду.
  
   Тяжёлая горячка отпускала меня из своих жарких объятий лишь на краткое время.
  
  II.IV.II. Очнулся под вечер.
  
   Полумрак заполнял незнакомое помещение.
  
   Вначале сумел рассмотреть, по странности своего состояния со всеми несущественными подробностями, только, слегка освещенный единственной лампадой, дугой изогнутый коридор.
  
   Попытался повернуть голову. Не получилось. Удалось лишь немного опустить подбородок.
   И силы кончились.
  
   Отлежался. Попытался приподняться. Отсутствие возможности управлять своим телом, распоряжаться собою, резкой искрой недовольства воспламенило во мне гнев на себя.
   Преодолевая слабость, противопоставив бессилию силу воли, и с помощью её врождённой мощи немочь победив, приподнялся на локтях. Толкнулся ими, и правым боком упал на подложенную под голову большую шерстяную накидку, скатанную в приплюснувшийся посредине под весом моей головы длинный и толстый рулон.
   Внимательно рассмотрел открывшуюся картину.
   Вдоль левой стены на деревянных ложах покоились, лёжа на спинах, два рыцаря. Для защиты от подвального холода, властвующего в неотапливаемом помещении, тела их накрыли, по нескольку на одного, толстыми меховыми одеялами. Что делало эти две лежанки похожими на холмики могил.
   Тусклый свет звезд едва проникал через два узких окна, расположенных под самыми арками проёмов противоположной от меня стены.
  
   В усталости прикрыл глаза. Закрыть их плотно не хватало силы.
   Впал в полудрёму.
   А дальше видел всё как бред иль наваждение.
   Или предсмертное прозрение.
  
  II.IV.III. В сопровождении монахов в помещение зашел настоятель монастыря.
   Помолился у единственной, небольшой, потемневшей от времени иконы Божьей Матери. Висевшей в глухой арке стены напротив нас.
   Недолго постоял в пустом молчании у изголовья каждого из двух раненных рыцарей.
   Отступив на середину между ними, тихо прошептал у этих двух рыцарских лож слова короткой молитвы. Проворно, торопливо, в конце - иль это только показалось сдуру мне - как будто махнув на них рукою, перекрестил того и другого малым крестом.
   Видимо, местный понтифик испытывал неприязненные чувства к их ордену. А возможно и ко всем орденам.
  
   Наклонив в печали голову, надолго задержался у моего ложа.
   Меня отяготило его стояние.
   Было так плохо, что любое отвлечение из состояния равновесия между жизнью и смертью отнимало и без того отсутствующие силы.
   Стоящий надо мною, а мне казалось над моей душою, настоятель, с явной грустью на лице выслушал слова лекаря, заявившего о том, что эта ночь для меня будет последней.
   Быстро отворачиваясь от аббата в мою сторону, и потому я его прекрасно расслышал, костоправ добавил себе под нос, что спасти меня может только милость божья.
  
   Впрочем - я, как воин, повидавший на своём веку множество смертей от ран, прекрасно осознавал своё состояние. Он был прав.
   И я не очень-то на него обиделся. Злость вспыхнула на человека-функцию, в чьи обязанности входило беспрекословное лечение, а не назначение смерти. О сроках смерти не ему решать.
   Да, впрочем, оказалась родившееся чувство мимолётным.
   Мне! Обижаться на плебея?
  
   Обидеться я мог бы лишь на бога. Чьей милости в сей час не ожидал.
  
   Назвав меня одним из главных спасителей монастыря, растроганный своею благодарностью аббат, с откровенным, идущим из глубины души чувством, прочёл надо мной слова прощальной молитвы.
  
   Ушёл. К лежащим в хлеву простым воинам.
   За ним отправились и лечащие монахи.
   Они долго, с противным металлическим скрежетом запирали снаружи дверь помещения на огромный амбарный засов.
   С трудом, но всё же заперли болящих на ночь.
   Оставили на стоящем в нише боковой арки столе, под иконой, трепетно горящую лампаду.
  
   В помещении остались только мы, трое раненых.
  
   Спокойно выслушал прочитанную над телом моим напутствующую на смерть молитву.
   Безропотно принял понимание того, что этой ночью я умру.
   Даже установил для себя срок в два часа. В час полной ночи, когда недвижима вода, замер прозрачный воздух, земля подняла к небу грудь и упокоилась в могуществе своём, на свечах и в очагах огонь погас. Уход спокоен в это время. Не вызовет эмоций, кроме лёгкой грусти. Переживёшь ещё два часа, наступит сумрачное утро. Ни светло, ни темно - муторное время. Печален, неприятен в нём уход. А умирать с восходом солнца, врождённому упрямцу, равносильно предательству жизни.
  
  II.IV.IV. Забылся в слабости.
  
   Очнулся около полуночи.
  
   Луна лила свой серебристый свет через оконные проёмы в арках. Смотрел на этот свет, не помня времени, а затем погрузился опять в небытие.
   Когда ж очнулся я в сакральный час, в тот час холодное светило ночи прикрывала туча.
  
   Увидел пред собою женщину. Всю в белых и прозрачных одеяниях.
  
   Волшебным светом блистала женская фигура на фоне потускневшей тьмы.
  
   Насквозь просматривались просвечиваемые тусклым пламенем лампады её эфирные одежды. Ткань их была такой, как будто на тонком, не подвергшемся крашению шелке были вышиты тончайшими, почти невидимыми нитями лунного серебра разнообразные растительные узоры.
   Покровы не скрывали - поскольку ткали их материю в подлунном мире и были созданы одежды те не для защиты от непогоды и нескромных взоров - тело прекрасной девы. Тело, что оказалось прозрачней его одеяний.
  
   Повернутое в мою сторону, с опущенными в задумчивости вниз глазами, лицо её я для себя назвал бы прекрасным, отметив строгие греческие черты чистого лика. Если бы не волнующаяся дымка неясного силуэта, не позволяющая надолго задержать ни на лице в отдельности, ни на всём теле, как ни старался, взгляда.
   Прозрачность восхитительной девы не от мира сего не позволила мне смотреть и любоваться женской красотой.
   А как нужна была мне перед смертью красота.
  
   Подняв глаза и пристально посмотрев на меня, красавица застыла в раздумье.
   Как будто изучала прожитую жизнь, читала грядущую судьбу мою.
  
   Она готовилась принять решение.
  
   Упорный взор её направлен вдаль; и сквозь меня; сквозь каменную стену за моей спиной.
   Она не замечала взгляда моего из-под прикрытых ослабевших век готовых навсегда закрыться глаз.
   Мне не хватало силы даже для того, чтобы опущенные веки приоткрыть.
   Как, впрочем, и на то, чтобы их полностью закрыть.
  
   Скосил глаза на стену.
   Монахи изначально положили меня слегка на правый бок, с упором в стену левой стороной бедра. Старались сделать так, чтобы груз тела не тревожил рану.
   Попытался увидеть то, что так привлекло внимание этой странной женщины.
  
   Исчезла стена, и со скоростью мысли преодолел мой взгляд вслед за напряжённым её взором огромное пространство.
  
   Знакомый замок.
   Башня.
   Комната под крышей башни.
   Окно.
  
   Молодая женщина склонила голову, разглядывая сложную вышивку, что принесла служанка.
   Картинка начала удаляться.
   Всё стало видно с высоты полёта птицы, как будто птицею я был:
   - Рыцарский замок. Вид сверху. Как на плане, что изучают перед штурмом крепостей. Окно, в увиденной мною в первый раз комнате. Я не посещал эту часть замка. Из окна видны ворота крепостной стены и часть мучительно знакомой мне дороги. Бегущей по полям от замка.
   Девушка подняла голову и недоуменно бросила свой взгляд вверх. На меня. Меня, не видя.
   Перевела взгляд на давно во всех подробностях рассмотренную и до боли в сердце изученную дорогу.
   Девушка ждала жениха.
  
   И женихом тем был я.
  
   Она была мне дорога когда-то. Сегодня оказалась для меня недостижимой.
   И безразлична стала мне.
   Как безразличны после смерти несбывшиеся, и, скоро вы поймёте это сами - пустые и никчёмные мечтанья.
   Она женой не стала мне. А о девицах нечего жалеть.
  
  II.IV.V. Прозрачное, эфемерное, неимоверно прекрасное, желанное создание женского пола резко повернулось.
   В повороте отвело покрытую эфирной накидкой, согнутую в локте руку в сторону.
   Кисть руки элегантно направила вверх.
   В конце движения пальцы разогнула так, как будто выпускала из длани птицу.
   Плавно замедлила неполный оборот.
   И, грациозно его закончила, присев в легком реверансе принцессы, лишь слегка согнув ноги.
  
   Затем, из этой милой позы, порхнула как совсем юная, только-только почувствовавшая в себе женщину девица.
   Переступила на пуантах два шажочка, в сторону моего товарища лежащего на соседнем ложе.
  
   Прозрачные одежды распахнулись от резкого, используемого в бальных танцах движения, и я увидел неприкрытым желанную часть её тела.
   Восхитительное тело зрелой, рожавшей один раз женщины. Тело благородной молодой особи в самом расцвете физических сил.
  
   И я почувствовал себя мужчиной.
   И для меня она из красивой стала прекрасной.
   Залюбовался, давно не видев женского тела такой прелести.
   Квадратные тела портовых шлюх, вот что я зрел перед собою два последних года.
  
   Но вскоре понял, идущая от этого тела роковая печаль не позволит в живом возникнуть плотскому чувству.
  
   Она, почувствовав мой взгляд, оглянулась с девичьим удивлением. Таким, когда смешиваются вместе первородный стыд, подростковая робость и заповеданное женщинам природой удовольствие от осознания внимания мужчины.
  
   И не отвёл я взгляда своего, глядя в её глаза.
  
   Ушла. Постепенно растворяясь в воздухе при приближении к запертым дверям.
  
   Смерть - красивая женщина.
  
   Но, не в моём вкусе.
  
  II.IV.VI. Утром началось исцеление.
   Да только рыцарь тот, кто был моим товарищем в сражении последнем, мой кровный брат по посланным на нас судьбой предсмертным мукам - в бою копьём убитый, но восставший, чтоб превратить до этого свой славный бой в бой, равного богам войны, героя; сумевший встать из-под копыт уже грустящего о нём коня - он этой ночью, прозрачной и ветреной девицей с собою забран был.
  
   Так и не понял, чем при её суде оказался лучше я своего доблестного боевого товарища.
   Лишь тем, что спал тот, а я ею любовался.
  
   После месяцев лечения продолжил я свой путь ко граду Христову.
   Туда, куда ушли мои, пока ещё, друзья.
  
  II.IV.V. Когда же копья сквозь отверстия решетки подобно чёрным змеям метнулись к телу моему, она за мной не приходила.
  
   Всё было ясно - мне в этот час спасенья нет.
  
   Спокойно ждал и жаждал встречи с ней, как встречи с ангелами света.
   Желал полюбоваться Смертью перед смертью.
  
   Как понял я, Смерть - это сестра милосердия.
   Печальный ангел приходит не ко всем. Появляется лишь тогда, когда нужно определить - должен человек уйти, или может ещё задержаться, продолжить жить на этом свете.
   Она спокойная, печальная. Не злая.
   Мудрые не могут быть злыми. Хотя и могут злиться.
  
   Ангел Смерти - женщина, и решения её подчиняются своей, женской логике.
   Оставит жить ничтожное и мерзкое создание, прислушавшись к мольбам матери последнего негодяя - пускай плебей влачит своё жалкое существование и плодится.
   А раненного в честной схватке воина - небрежно, вполприщура, без раздумий благородных и великодушных - они свойственны в большей степени мужчинам - возьмёт с собой. Причем возьмёт случайно, мимоходом, с раной необязательной для ухода в мир загробный.
   Мол, рвался в драку сам. Ну, вот и получай.
  
   Страшна тем, кто проявит слабость в свой последний час. Тогда приходится ей, истину познавшей, проявить твёрдость. И решение её неоспоримо и всегда ужасно для объятых страхом людей.
  
  
  
  Часть III
  Via Dolorosa
  
  I
  
  III.I.I. Две стены крепости пали под напором осаждающих.
   Пали одновременно и так, что не осталось никакой надежды на дальнейшее сопротивление.
   Из-под защищаемой мною стены атакующие убежали к сплошным проломам, в которые превратились те две павшие стены.
   Спешили туда, где появилась возможность беспрепятственно проникнуть во внутренний город и приступить к его разграблению.
  
   Только один из пятерых захудалых султанчиков атаковавших мою стену - я с презрением наблюдал с высоты своего положения за тем, как они отдавали приказы вассалам, какие абсолютно безопасные позиции выбирали при штурме, потешался над их необычайно живописными одеяниями - задержался на некоторое время. Этот тяжёловооруженный конный воин, окружённый шестью слугами, прикрывавшими своего хозяина и его коня прямоугольными, высотой более человеческого роста дощатыми щитами, ещё какое-то время противным, высоким, режущим ухо голосом истерично кричал, вызывая главного нашего рыцаря на бой.
  То есть меня.
  
   Уже было собрался спуститься со стены и убить крикуна. Добавив ему в походную колонну на тот свет пару-тройку жмущихся к пустоголовому пугалу его презренных слуг.
   Ведомый чувством чести - ослабевающим от понимания наметившегося конца жизни - пошёл к лестнице, желая спуститься со стены. Не дошёл четырёх шагов до неё, как бросив перед спуском со стены оценивающий взгляд на окрестность, увидел, что крикун повернул коня и в сопровождении свиты быстро двинулся в сторону проломов.
   Очевидно, жажда наживы, жадность нищего, победили, впрыснутое потасовкой в кровь, звериное желание самца драться. Секач оказался по-азиатски мелковат. Как и всё зверьё в этих местах.
  Планируемый мною для себя состязатель поспешил присоединиться к соплеменникам, уже приступившим к разграблению главных городских богатств.
  
   Как воин, даже имея более слабое вооружение, любой наш рыцарь - возможно, кроме двух-трёх, избравших в рыцарство окольные, церковные пути - в боевом мастерстве значительно превосходит всякого из осадивших нас врагов.
   Этот тяжеловооружённый командир вражеского отряда только и способен, что выдержать несколько минут поединка против ученика рыцаря, благодаря своим прекрасным доспехам и оружию. Более всего, тому замечательному металлу, из которого изготавливается большая часть их амуниции.
  
   Уже велел вести коня. Но, объятый ленью обречённости, лишь посмотрел во след тому, в ком алчность победила жажду драки.
  
  III.I.II. Призвал к себе двоих оруженосцев.
   Отдал приказ передо мною на колено встать.
   Священным для меня мечом, ударом легким по плечу - наотмашь бить всем чем попало, не жалея, другие будут весьма скоро - я в рыцари их посвящаю.
   Хоть не исполнился ещё им срок.
   Оспорить моё рыцарское право на посвящение уже не смогут ни цари, ни боги.
  
   Тиха их радость, и глубока невысказанная благодарность - я дал им право умереть свободным человеком, не подчиняясь никому, кроме сложившихся на это время - кто знает, может ложных - понятий о доблести и чести.
  
   Один из двух, старший и сильный, тотчас меня покинул. Уйдя на помощь к павшим стенам.
  
   Что ж, остаётся найти такое место, где можно встретить смерть достойно.
  
   Туда, где Его распяли уже не пробиться.
   Да, и умереть там слишком высокая честь - сродни вызову миру и небу.
   И нет на горе той надежды. Его там убили - убьют и меня.
   Пустынно стало то место после смерти его.
   Проникла в место Его мучений пустота вселенной.
   Такая пустота, что вымораживает душу.
   А умирать с душой обледенелой мне не пристало.
   И, не пристало никому.
  
  III.I.III. Со своими воинами двигаюсь по той дороге, по которой согласно преданию Его вели на казнь.
   Попадающиеся навстречу, уже празднующие победу небольшие отряды врага легко повергаются нами в бегство.
   Их воины в ощущении победы настроились грабить, а не умирать в бою.
  
   Лишь на середине пути, в месте пересечения двух дорог, вступаем в бой жестокий и кровавый.
   В конце этого боя, на пределе возможного, проявив опыт и мастерство, холодную отвагу - опытный боец способен потерять голову только будучи обезглавленным на эшафоте - убиваю, прорвавшись сквозь частокол копий и щитов, роскошно вооружённого командира пошедшего на нас в атаку крупного и прекрасно организованного отряда.
  
   Поражаю трёх его слуг с опозданием направивших длинные наконечники коротких копий в доспехи на моей груди.
   Латы чёрные мои гудят и мнутся, но удары держат.
   Поражаю двоих, надёжно защищённых толстыми панцирями пеших воинов, вооруженных длинными копьями.
   Они, стоя на пригорке, не способные, так как явно не успевали к месту схватки, ничем помочь, хорошо видели, как я убил их командира.
   Начальное их движение походило на порыв ветра, который быстро превратился в бурю.
   Я внимательно наблюдал за движением приближающейся на концах их копий смерти.
   Мысли в голове не было, она не успела зародиться. Предоставил право интуиции самой определиться с тем, как решить возникшую по воле случая, без сомнения ведущего к неминуемой гибели, опасность.
  
   Резвее конных преодолев разделявшую нас дистанцию, два мамелюка бросились в безумной ярости на меня, горя желанием отомстить за своего властителя.
  
   Вид воинов закованных в броню;
   С огромными и острыми копьями;
   Несущихся с горы тебе навстречу;
   Приятен лишь тому,
   Кто не стоял на их пути.
  
   Безумие ненависти и жажда мести так слепят их глаза, что делают убийство их намного проще, чем мною ожидалось.
   Сместился вправо. Копья ударом быстрым, но вполсилы, направил правого на пересеченье со вторым, бегущим левее от меня.
   Убил обоих мощными ударами меча.
   На каждого хватило по удару.
  
   Мои удары были таковы, что железные доспехи вскрылись подобно панцирю омара, разрубаемому кривым ножом за обедом. Меч рёбра разрубил у одного, и внутренности поползли наружу.
   У мамлюка, атаковавшего справа края, разрубы металлической кирасы загнулись внутрь. Деформированный металл начал давить на перерубленные рёбра, и они выжали удивительно большой горкой лёгкие из груди.
   Металлическая защита на раскинутых в стороны руках и ногах, серый цвет легких с алыми пятнами крови прилившей в местах внутренних разрывов, ещё более усилили схожесть с морским членистоногим.
  
   Остатки вражеского отряда побежали, гоня впереди себя волну паники, вымывая радость победы из сердец их видящих единоверцев, и наполняя души смертным страхом.
  
  III.I.IV. Оборачиваюсь, чтобы оценить потери в наших рядах.
   Замечаю восхищённый взгляд всадника в облегчённых рыцарских доспехах, на которые накинут плащ моих цветов.
   Красивое лицо юноши, только что ставшего рыцарем, раскраснелось от прилива крови вызванного напряжением боя.
   Светлые кудри залиты потом. Но, выглядят они не хуже тех чистых завитушек, на которые с восторгом смотрели и которые так любили расчёсывать благородные дамы.
   Когда-то юный паж великой королевы.
   Был горд, когда, при прославленной пиитами властительнице, меня он выбрал своим наставником, из многих славных и высокородных рыцарей, при достижении возраста конца служения пажа.
   Шлем с юной головы копья ударом сбит.
  
   Два пеших воина идущих возле стремени его пускаются искать тот сбитый шлем.
   С трудом находят на обочине дороги.
   Но, смят ударом и растоптан копытами коней шлем так, что невозможно на голову надеть.
   Потеря шлема роковою будет для него в последующей схватке.
   Погибнет он совсем недалеко от нашей цели.
   Он был почти что сыном для меня.
  
   Его доспехи, впрочем, как и у большинства рыцарей участвовавших в походе, слабее были брони на мне. Моя защита, в горах, покрытых реликтовыми лесами, с использованием тайных заклятий и сокровенных знаний, ковалась мастерами родины моей.
   Прочны, но предельно тяжелы мои доспехи. Тяжелее всех, если не учитывать дополнительную защиту совсем у немногих рыцарей. По конструкции - мои несравненно лучше, особенно в сочленениях спереди. Крепче любых других, надетых на воинов тяжёловооруженных в бою моём последнем.
   За исключением доспехов королей.
   Мои одежды боевые по свойствам бранным, по способности сберечь во время битвы, не уступали железным одеяньям королей.
   И сам я королям не уступал.
  
  
  II
  
  III.II.I. Подъехав к назначенной собою цели прорыва из крепости, вижу спины врагов.
   Они сверху вниз стреляют из луков и бросают дротики во двор перед храмом.
  
   Мощными, отработанными во множестве схваток ударами, первых двух в спину, следующих трёх, не успевших отбежать, косым ударом сверху вниз, убиваю попавшихся под машинально раздающую удары руку.
   Последний из трёх нерасторопных врагов, предводитель злобной шайки, повернулся ко мне и от ужаса застыл, вперившись взглядом в моё закрытое забралом лицо.
  
   Возможно, я был принят супостатом за святого ангела, что спустился с небес для защиты штурмуемого ими храма.
  
   Но не светлы на мне одежды.
   Моя чернёная броня скорее делает меня похожим на всадника из преисподней.
  
   Его бочкообразную грудь вскрываю жалом своего меча. Не погружаю глубоко меч в тело, чтобы не потерять скорость удара и не потратить время на вытаскивание, если застрянет. Делаю длинный косой разрез от правого плеча до нижнего левого ребра.
   Отъезжая, тихо радуюсь красоте своего последнего удара. Такой, способен исполнить только знатный, имеющий огромный боевой опыт воин. Меч остался в таком же состоянии, каким был до разрезания металла; его заточка не ухудшилась; рука не ощутила утруждающей нагрузки; оружие и кисть руки были готовы к новому использованию через миг, необходимый бабочке для взмаха крыльями лишь раз.
  
   Мой меч сегодня столько крови выпил и разлил, что кажутся мне лишними его последние глотки. Шучу про себя, иронично и кривя губами улыбаясь:
  - Как бы ни начал он той кровью блевать.
  
   Не задерживаюсь на добивание остальных, стоящих поодаль, парализованных на несколько десятков секунд страхом, а затем, вздрогнув как будто после удара хлыстом, убежавших.
   Врагов так много, что убийство их теряет смысл.
  
  III.II.II. Спешившись, спускаюсь по ступеням в предхрамовый двор.
   Коня уводят туда, куда отходят остатки моего отряда. Вниз, на лежащую в месте пересечения двух дорог площадь. Там собрались разрозненные силы сумевших вырваться из крепости через главные ворота рыцарей. Попытаются пробиться сквозь пока занятые грабежом вражеские отряды в сторону морских портов по идущей вдоль реки дороге.
   Лишь бы не медлили с прорывом.
  
   Но, мне уже до них нет дела.
  
   По правой руке под стеною лежит погибший рыцарь.
   Это его убивали убитые мною.
   Под другой стеной, что с левой руки, лежат ещё два рыцаря.
   Один из них полностью покрыт плащом, по белому цвету и косому желтому кресту которого я его и признаю.
   Это тот, кто громче всех кричал на совете о необходимости остаться для защиты святынь.
  
  III.II.III. Сумеречный зал, сумеречный свет, сумеречные воспоминания.
   Здание принадлежало христианскому храму, построенному на средства наших предшественников.
   Из атрибутов веры - огромный крест у амвона да распятие на стене.
   Зачем проводить собрание рыцарей в помещении, предназначенном для осуществления религиозных манипуляций, когда всегда собирались в зале дворца. Представляется, кто-то таким образом задумал перенести обсуждение своих спорных аргументов из пространства разума в сферу теологии. Схитрив таким образом, постарался предопределить результат ассамблеи.
   На подобии отваленного от гробницы Христа камня стояли два трона. Вокруг них горели шесть факелов на изысканных подставках.
   Факела были повешены на стенах, стояли на высоких подставках в центре зала. Настенные давали так мало света, что освещали лишь себя. Свет от них не достигал даже стен, к которым они были прикреплены.
  Адский чад от скверных светильников медленно поднимался к потолку. Смоляные клубы нездорового воздуха долго плавали под высоким куполом здания. Достигнув высшей части свода, чёрные клубы копоти лихорадочно вились в ведьмовском кружении, а затем радостно вырывались наружу, найдя единственный открытый проём - узкое окно светового барабана. Остальные проёмы, в связи с наступлением холодного времени года, были закрыты.
  От толстых стен строения, что воздвигалось строителем с расчётом на организацию в нём обороны в моменты внешних угроз, веяло вечерним холодом.
   Шесть факелов, горящих с копотью и треском, создавали пятно коричневого цвета только вокруг тронов, в которых сидели два наших главных военачальника. Тот царь, которому по недоразумению я был вынужден подчиняться, и герцог, правитель великолепного, имеющего славную историю государственного образования. Тот, что не захотел оказывать помощь нашему отряду.
   Их личная охрана, стоящая полукругом за спинами сеньоров, оставалась в глубокой тени.
   Второе пятно порождал свет от более дюжины установленных в высокие металлические подставки, расставленных неполным кругом в центре зала факелов.
   Большое пятно света было разделено на сектора с разной интенсивностью освещения. Постоянно открываемые и закрываемые двери порождали холодящий ноги сквозняк. После каждого порыва воздуха приходили в движение световые границы малых пятен. И казалось, что серая паутина трепещет на круге, созданном неверным, неприятным светом. Освещены ими были также часть пресвитерия и немного алтарной стены.
   Сквозняки раздували находящиеся в центре помещения примитивные светильники, и они горели яростным пламенем.
   Среди холодных камней и давящей на психику темноты в центре храма образовался светлый столб воздуха. В нём было тепло, а каменный пол под ним не пронизывал холодом ступни ног, подобно дну могилы, как это было возле стен. И казалось мне, что я чувствую сквозь тонкие подошвы кавалерийской обуви живую землю под ногами. Уютное пятно дарило телу радость, озаряющую душу.
  
   В середине этого пятна пришлось стоять.
  
   А пока я стоял в правом от амвона углу, в середине группы из пяти влиятельных и умудрённых жизнью рыцарей. Вдоль остальных трёх стен разместились все остальные участники приснопамятного собрания.
   В полутени стояли знатные. В тени таились остальные.
  
  III.II.IV. Колышущийся свет от развешенных по стенам факелов разгонял пугливые, цвета шкуры крысы, тени, нервно пляшущие по углам. В них укрывались оробевшие люди, не способные взять ответственность за личную судьбу в собственные руки.
   Шло последнее собрание. Решалась участь всех нас, находящихся в святом граде накануне его осады.
   Поэтому, присутствовали все. Кто мог сказал.
   А кто не мог, стоял и слушал.
  
   Стоял я, подавшись вперёд туловищем, словно готовясь к схватке. Лицо и незащищенная железом грудь развёрнуты к правителям, сидящим на двух одинаковых тронах в окружении охраны.
   Никто иной кроме охраны короля и герцога не мог быть вооружён. Разумеется, каждый имел при себе меч свой. Но, по установленной традиции меч лёгкий, ритуальный.
  
   Я выступал последним из рыцарей пожелавших произнести слово.
   Изложил своё личное мнение, впрочем, уже со всеми подробностями обговоренное с уважаемыми мною боевыми товарищами. Теми, кого закалили смертельные перипетии во многих военных компаниях, кто были не только опытными, но и умудрёнными. А главное, кто оказался способен не только драться и побеждать, но и здраво мыслить.
   Уверенный в своей правоте, чётким слогом предложил благородной части высокого собрания следующий план действий:
   - общими усилиями, хотя понятно, что ценой огромных потерь, пробиться к морю, захватить корабли в ближайших портах и вернуться в родные земли.
   Описал маршрут движения. Указал возможные места для осуществления привалов. Предложил порядок движения колонн.
   Особо остановился на двух рубежах, где могла поджидать нас огромная опасность. Места возможного объединения двух вражеских армий.
   Враг значительно превышал нас по численности. Шедшие двумя разными маршрутами вражеские колонны, под охранным сопровождением небольших отрядов, не спеша двигался в сторону нашей крепости. Одна со стороны моря, другая, фактически параллельно ей, по внутренней территории. Даже с одним войском нам нельзя было вступать в бой на ровной местности. Мы могли победить каждую группировку вражеских сил поодиночке, но время, затрачиваемое на бой с любой из них, позволяло другой прийти на помощь своим соратникам.
   Предложил выслать вперёд не один как обычно, а два передовых отряда. Первый из них, понимая его обречённость на немедленный разгром в случае встречи с противником, предложил отдать под моё руководство.
  
   Зачем мне это было надо. Чужой поход, чужие идеалы.
  
   По глупости ввязался в войну на чуждой мне земле. Ещё по большей глупости, домой не возвратился после тяжелого ранения.
   Хотя... Отряд моих людей от стен монастыря ушёл со всеми к граду.
   Как жить потом бы смог. Увёл людей и бросил, а сам домой вернулся.
  
   Какая глупость для человека - участие в религиозных войнах. Нет, существуют ещё более глупые занятия. Да не мне о том судить.
   Сказал об убийствах за веру лишь потому, что сам погиб в войне за веру. За то, что после смерти способно принести огромное разочарование.
   Любая религия, как я скоро пойму, не соответствует действительности. Это открылась мне лично только по завершению мирских скитаний.
   Рыцарю, убивать сотни людей ради химерических представлений о богах? Допустимо для любого, а для рыцаря тем более, убивать в частном поединке, стремясь обеспечить себя средствами существования. Риск того, что погибнешь или станешь калекой, приемлем. Потерять имущество своё при неудаче, не так уж и страшно.
   Но убивать других людей во имя веры - невыразимо глупо.
  
  III.II.V. В начале ареопага большинство было на моей стороне.
   Но - как мне после совета прямо говорили люди - монашествующий рыцарь - что лично для меня сродни оскорблению рыцарского звания - так повернул мои слова, что оставление града он приравнял к измене нашей общей веры.
  
   Потупив головы, совсем недавние союзники мои стояли и молчали.
  
   В середине его подлой речи, только что державшиеся единой группой, мои боевые побратимы лишь кинули на меня взгляды удивления и непонимания, в которых я прочёл вопрос:
   - Как только мог христианин желать такое?
  
   А потом, на глазах у меня, в их до этого светившихся разумом светлых очах родились осуждение и отчуждение. Заполыхал в очах мужей, вот только что разумных, фанатизм.
   В сплоченном альянсе недавних единомышленников образовались прорехи. Стоящие недавно кучно, плечом к плечу, внезапно разошлись между собою на малый интервал.
   Толпа стала не на много больше, но намного значительнее.
  Толпа стала абсолютной. У подстрекателей пропали оппоненты.
   Сборище людей стало готовым пойти вслед за любым неистовствующим субъектом, что способен извергнуть из глотки яркий и доступный его, переместившемуся вмиг из разума в инстинкты, пониманию словесный образ. Человеческое стадо утратило возможность воспринимать одновременно несколько идей.
   Все мои аргументы для стада стали недоступны. А значит ненавистны.
   Общая ситуация в крестовом походе сложилась таким образом, что королям оказалось необходимо найти в себе огромную духовную силу и проявить властную отвагу. Правитель обязан превратиться в деспота, чтобы отдать противоречащую мнению экзальтированного стада команду.
   Один король был слаб, другой безумен.
  
   И получилось так, что я один призвал отдать христианские святыни на поругание неверным.
   Забыв о вере. Позабыв о чести.
  
  III.II.VI. Думающих как я рыцарей, было ещё четверо. Они остались при своём мнении, но не захотели противоречить собранию.
   Не утратившим разум пятерым пришлось остаться с оболваненными церковным бредом глупцами на общую погибель.
   Нам, с лицемерным благородством, едва сдерживая победную улыбку, в лицо бросили - действуйте по своему усмотрению.
   Предложение исходило из уст рыцаря-монаха. Я помню до сих пор его скривлённое ехидною улыбкой, округлое, елейное лицо.
   Мне неприятно и сегодня ставить рядом два столь по смыслу разных слова - монах и рыцарь.
   Предложение мерзавца в рыцарских одеждах без раздумий было воспринято мною как низкая насмешка.
  
   Попытка пробиться небольшим отрядом по пустынным местностям, кишащим многочисленными врагами, представлялась любому бывавшему в делах воину большим безумием, чем сидение в крепости.
   Пленение сарацинами страшнее смерти.
   Уход одних, оставляющих на смерть многих, даже в случае их героической гибели - а кто о ней узнает, для написания величальной песни о последнем нашем бое не найдётся в пустыне пиита - безоговорочно покрыл бы головы тех, кто оставил умирать соратников своих, позором на века. Кто будет разбираться в причинах, выслушивать любые оправдания. Воюющую армию мужчина, соблюдающий законы чести, не покинет. Пускай та армия ведётся её верхушкой на убой.
  
   Только присутствие двух государей, а более всего наличие прекрасно вооружённой охраны, не позволило мне обнажить свой меч.
  
  III.II.VII. Один из рыцарей широколицего царя,
   Мой старый боевой товарищ,
   Узрев моё лицо, не спрятанное за железной маской,
   Команду к бою дал своим вассалам,
   Закрывшись от меня щитом.
  
   Он сделал это зря, я не утратил разум,
   Чтобы сражаться с теми,
   Кто в полном снаряжении стоит,
   А ты, одним мечом вооружён, и на тебе
   Костюм пригодный только для балов.
  
   Его правитель,
   Лишь бросил на меня свой злобный взгляд,
   Сейчас же понял -
   По моему лицу прочёл он то, что опытный боец,
   Теряет голову лишь отсечённой.
  
   И, злоба, предназначенная первоначально мне,
   Досталась рыцарю-вассалу,
   Себе позволившему, без позволенья государя,
   Скорее вопреки его не выказанным мыслям,
   Меча движеньем показать, против кого его владыка.
  
   А царь хотел безмолвным оставаться в этом споре.
   Считал бесчестным ответственность брать на себя.
   Возможны были для него два варианта действий,
   Уйти, или остаться в каменной ловушке.
   И оба случая тотально роковые для него.
  
   Встал и ушёл воитель робкий и печальный,
   Оставив право вершить судьбу другому государю,
   Что равен был ему, но был безумен.
  
   Решать он предоставил право тому, кто отказался развернуть своих коней на помощь нам.
  Когда вступили мы в бой жестокий. После него я и познакомился со Смертью.
  
  III.II.VIII. Яростные призывы к вере, затмившие у присутствующих разум одного; обречённое молчание второго; безумное решение третьего - привело к гибели всех.
  
   Сейчас, с явным презрением, думаю, что этот крикун мог бы погибнуть и в центре двора, защищая вход в храм, а не укрываясь под безопасной, в отличие от стены находящейся по правой руке, где погибал на моих глазах отважный рыцарь, левой стеной.
   Но, если отбросить неприязнь, возможно оправдание ему:
   - Его под кратковременную защиту труднодоступной для нападающих стены, уже тяжело раненного, оттащили слуги.
  
  
  III
  
  III.III.I. Встаю в середине дворика, закрыв собою вход во храм.
  
   Вернулись с подкреплением и новым набором метательного оружия враги.
  
   Воин-слуга заслоняет большим щитом от летящего в меня тяжёлого копья.
  
   Щит разбит, защищаться больше нечем.
  
   Вхожу в храм.
  
  III.III.II. Из рыцарей у врат входных лишь я один.
   И остаётся мне брать на себя ответственность по закрытию тех врат. Захлопывая дверь, я отсекаю тех, кто, быть может, прорывается под защиту каменных стен, и тех, кто израненный ползёт под своды храма, или лежит во дворе, надеясь, что за ним придут.
   Запираю, с помощью подошедших воинов, что остались без командиров, врата на огромный тяжёлый засов.
  
   Двух, оцепеневших возле меня от усталости и предчувствия приближающегося конца жизни, вооруженных слуг освобождаю от обязательств предо мною.
   Для них это означает возможность сдаться.
   Хотя, и это мне и им понятно, что не предоставляет право жить. Моё освобождение даёт надежду им на жизнь раба.
   Но, шансы невелики. Даже если не убьют в горячке штурма, то, что имеет ещё большую вероятность, умрут совсем скоро, в страшных мучениях от зверских пыток.
  
   Спускаюсь вниз по широкой лестнице. Иду в главный зал храма.
  
   Справа, за решеткой железной ограды, обняв могилу королевы, лежит тот, кто в конце убийственного совета руководил им.
   В глазах его слёзы. С губ слетают невнятные слова молитвы.
  
   Их было двое, равных государю моей страны. Тот, который молчал весь совет и на благоразумие которого я так надеялся, пал на главной крепостной стене. Разрушенной первой, из двух обращённых врагом в горы камней, при штурме.
  
   Только сейчас дошло осознание невозможности возвращения короля в своё государство.
   Трон, с помощью правящего соседней страной близкого родственника по отцовской линии, занят братом.
   С преданными ему рыцарями, которые бы остались в живых после прорыва к морю, трон не отбить.
   Ему просто было некуда возвращаться.
  
   Тот, принявший трагичное решение, что уже убило большинство, и убивает всех пока живых сейчас по одному, как понимаю, здесь давно.
   Гадаю - Так может быть, безумная любовь к давно умершей, превратившейся в легенду королеве, привела к безрассудному решению.
  
  III.III.III. Недолго постояв, спускаюсь дальше вниз.
   Иду по цвета грязного песчаника ступеням каменным, широкой лестницы ведущей на дно храма. Туда, где похоронена давно была Она.
  
   Её заботами я был храним на протяжении всей жизни.
   Я, Ею был любим. По крайней мере, я сам всегда считал так.
   Она, последняя моя надежда на спасение.
  
   В дальней, левой части помещения, в вырубленной небольшой крипте установлена большая икона. Пред нею множество тускло горящих, коптящих в затхлом воздухе свечей. Спиной ко мне стоит и отрешенно молится высокий рыцарь, с усталым, худым, заросшим седой щетиной лицом.
   Испанский плащ полностью скрывает доспехи боевые.
   Не узнаю его, но понимаю - Он мне знаком по нескольким боям.
   Вполне возможно, по разным сторонам мы были в битвах тех.
  
   Поворачиваю направо и подхожу к Её написанному на деревянной доске лику.
   С жаром произношу привычные с детства слова молитвы о спасении.
   Прошу не спасения души, а спасения тела.
  
   Подхожу к месту Её упокоения с противоположной от входа стороны.
   Стою некоторое время. Не могу даже пошевелиться, взнузданный нахлынувшим нежданно усталым отупением.
   Стою с поникшей головой. Бездумно. Отрешенно начинаю ощущать внезапно возникшую внутри груди и неудержимо разливающуюся по всему телу холодящую пустоту.
   Поднимаю глаза туда, где должно быть небо, чтобы взмолиться Господу о пощаде.
   Предельно чётко вижу лишь пыль и тенёта на серых, должно быть очень давно покрашенных известью, сводах церковного помещения.
  
   Холод храма, воспринимаемый всегда как приятная прохлада, пронзает скверным ощущением холода тела умершего человека.
  
   Понимаю - Храм пуст.
  
   Кроме молящихся людей в нём нет и не было никого и ничего.
  
   Беспощадное осмысление просветляющим ветром, не шевельнув пламя чадящих свечей, выдуло из меня жажду жизни; высушило, оставив на дне души тут же забытую каплю горечи самой главной потери, привычную и понятную, но сейчас удивляющую своей неуместностью - надежду на спасение.
  
   Смерть неизбежна.
  
  
  IV
  
  III.IV.I. Последняя твоя главная задача умереть с честью.
  
   По крайней мере, так, как ты в сей миг считаешь нужным и достойным.
  
   Идёшь умирать рядом с той женщиной, которая реальна. Которая уж точно жила на этом свете.
  
   Поднимаешься по каменной лестнице.
   Обгоняет один из двух оставшихся в живых твоих воинов.
   Он спешит к вратам храма. Врата содрогаются и гудят от ударов тараном.
   С надеждой и преданностью в глазах смотрит твой последний воин. Не понимает, что вы уже равны. Ждёт, что призовёшь его идти на бой.
   Хотя бы для того чтоб вместе умереть.
  
   Но не считаешь вправе пред ликом смерти распоряжаться человеком.
  
   Рождался одиноким. Жил одиноко в окружении людей. Не нужно много воли, чтоб одиноко умереть.
  
  III.IV.II. Заходишь за решетку верхней крипты. Встаёшь перед могилой королевы.
  
   Запираешь на засов - второй уж раз за этот день, как бы на том свете не назначили ключником - кованые двери.
  
   Давно тебе известно из песен уличных поэтов - замок для смерти не преграда.
  
   Тот, в чёрном с красной оторочкой плаще, покрывающем рыцарские доспехи, чей высокий рыцарский титул предполагает смерть принять достойно, продолжает молиться.
   Рассчитывал, что биться будем вместе. Но, ошибся. Он не способен к бою.
  
   На этот час, он самый титулованный средь нас.
  
   Хотя и ты был первым среди равных.
  
   Но вот он миг. Когда ровняет всех неотвратимая кончина.
  
   Сам выбрал в своей жизни воина стезю - и вот он, вот уж твой конец.
  
   Когда стремился покинуть город этот, то было не навеянное страхом животное желание - смерти избежать. То было простое стремление человеческого разума - найти выход из гибельной ситуации. Спасти как себя, так и воинов своих.
  
   Стремясь уйти, не знал к кому вернуться.
   Не заимел за время этой жизни ни жены и ни детей своих.
   Рассыпал своё семя понапрасну.
   Те женщины, которые любили, и любил которых, доступны были для любых, кто их хотел.
   Значенье не имело то, где они жили - во дворцах, или в харчевнях на торговых площадях.
  
   В груди спокойствие, и нет печали места. Лишь равнодушие в душе.
  
  III.IV.II. Стою лицом к решетке, спиной к могиле королевы.
  
   Находиться за могилой было бы безопаснее. Но место занято другим, так и не вставшим от могилы.
  
   Да не к чему теперь тебе выгадывать позицию для боя. Конец уж вот он.
   Низкорослые вражеские воины тащат два огромных копья, предназначенных больше для ограничения в движении, чем для убийства.
   Убивать будут, расстреливая тяжёлыми стрелами.
  
   За рукояти копий берутся по два врага, и, спотыкаясь в тесноте коридора, поворачивают их огромные кованые наконечники в твою сторону.
   За древко левого копья, торопясь помочь, с рабской услужливостью, пытается схватиться третий воин. Добавляет никчёмную суетливость в плохую организацию их общих действий. Продлевая жизнь тебе ещё на несколько десятков пропавших из засыпающей памяти мгновений.
  
  Последнее, что из жизни помню:
   - Сквозь отверстия кованой решетки ко мне тянутся два длинных копья.
  
  
  
   V
  
   Из послесмертного:
  
   Во мраке ночи, на скорбном пути;
   Плетясь тропой, проложенной по облакам;
   В растянутой колонне закутавшихся в саван духов.
   Увидел слева и выше над собою,
   Того, что называют Сыном божьим.
   Среди фантомов серых и печальных,
   Сверкал Он силой Человеческого духа,
   И свет его уничижал свет звёзд.
  
   Уже я принял - каждому назначено своё.
   Судьба моя мне стала безразлична.
   Выпрашивать? Сейчас стенать ему,
   Подобным и при жизни я не унижался.
   А после смерти? Не оскорблю подобным душу.
  
  
   Посмотрел на него без надежды.
   Не молясь - здесь молитве нет места.
   Не прося - понимал, что не надо просить.
   Понимал - здесь помочь невозможно.
  
   Он махнул мне рукой, приглашая к себе.
  
  
  Эпилог
  
   С высоты обрыва открывался поразительный, впечатляющий величием, завораживающий мощью, окрыляющий красотой вид живого мира.
  
   Благоприятное для каботажного плавания, не отличающееся буйным нравом, ограниченное со всех сторон материками море просматривалось так далеко, что казалось - вот сейчас лёгкий бриз развеет дымку далей и предстанет взору прямой, зажатый столбами с двух сторон пролив. Проход, ведущий в укрывший ещё не открытые земли океан.
  
   Созданное моим отрешенным умом ощущение, было конечно обманчивым - глаз человека не способен видеть на такое расстояние. Невозможно было даже рассмотреть средней части, лежащей у моих ног водной пустыни, что разделяла два обжитых людьми материка. Но, зрительный образ, теряющегося в мареве прозрачных воздушных потоков, похожего на сапог полуострова, настойчиво порождало находящееся в состоянии сонного бреда сознание.
  
   Вдали лежало маленькое, ничем не приметное, одно из множества на этой части уютного берега моря поселение.
   Зажатая двумя расходящимися хребтами долина, только начав превращаться в равнину, обрезалась узким - цвета старого железа, похожим на огромный серп, что пытался выбросить в море усталый исполинский жнец, да не добросил, выпал он из ослабшей руки на берег - пляжем.
   Почти все плодородные земли обозреваемой местности были заняты жилыми постройками и портом. Поэтому, тем жителям приморского городка - что существовал исключительно за счет торговли и рыбной ловли - кто ещё не забыл о земледелии, ничего не оставалось, как посадить плодовые насаждения на крутых откосах.
   Из деревьев всех садов только яблони, высаженные отшельниками, с подъёмом уменьшаясь по высоте и теряя стройность стволов, добирались до границы плодородных земель. Дальше начиналось выжженное солнцем плоское песчаное плато, ограниченное с двух сторон невысокой грядою пустынных гор.
   Гор, породивших в моём, мечущемся в бреду сна, сознании образы больших, пыльных холмов, похожих на огромные, умершие и через века мумифицировавшиеся в камень барханы.
  
   Недвижимое тело стоящего над обрывом путника, которому длинный деревянный посох служил опорой, походило на римскую статую. Что ставили в местах захоронений.
   Светлый плащ, окрашенный наступающими сумерками в серый, с коричневым отливом в складках одеяния, цвет, ниспадал до земли. Согбенную спину прикрывал откинутый капюшон.
   Низко опущенные плечи, ссутулившаяся в расслабленном наклоне спина, безучастный, всё видящий, но, ни на чём не останавливающийся взгляд могли бы указывать на огромную физическую усталость тела человека.
  
   Могли бы, да только тело это, давно уже состояло из одной души.
  
   Грудь, плотно лежащая на руках, крепко сжавших костлявыми ладонями изогнутую рукоять посоха, не колыхалась в дыхании.
   Душе неведома та усталость, что испытывает плоть. Душа устаёт от отсутствия смысла существования, и непонимания.
   Его душа устала от долгого существования, он непонимания смысла нахождения в дальнейшем в такой сущности.
  
   Шёл путник издалека.
   Навестил, почти всегда незаметно для них - только старший из учеников сумел его увидеть и опознать - ещё оставшихся в живых апостолов, или места их гибели.
   Возвращался в печали на свою родину. Желал покинуть земную твердь там, откуда ушел живым и куда возвратился воскресшим. В этот раз надеялся уйти уж навсегда. Понимал, выходя в обратный путь - пора оставить этот мир, нет смысла больше находиться на земле.
   Завершал своё последнее хождение.
  
   Не нуждаясь в крове и не испытывая потребности в общении с людьми - накануне осознал никчемность проповеди - задумал остановиться на ночь в лежащем перед ним саду.
  
   С сочувствием воспринял он исходящую от деревьев сада жажду. Жалостью откликнулся на их тоскливое разочарование, вызванное проходящим мимо дождём.
   Мысленно потянулся к грозовой туче, льющей свою живительную влагу на солёные воды моря, пытаясь силой воли притянуть её к берегу.
   Но та, обращённая к нему чёрным брюхом, находилась под властью беснующихся сил.
   Лишь несколько капель, непонятно каким образом, ведь туча продолжала висеть далеко над водной пустыней, упали на пыльные листья растений.
  
   Возникшее у странника беспокойство, вызванное воспоминанием о невозможности отдыха на мокрой траве, быстро улетучилось. Сейчас он мог подобно птице отдыхать и на ветвях деревьев.
   Хотя бы вон на той яблоньке, с коротким изогнутым стволом и узловатыми, кривыми ветвями.
  
   Плывущие далеко в море, едва заметные кораблики - что в недолгий час стоянья у залива над обрывом находились в середине отретушированного струями дождя светлого коридора, созданного заходящим солнцем, блиставшим в зазоре между наступающей ночной тьмой и черной тенью от грозовой тучи - не привлекли его внимания.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"