Аннотация: Зачем Худому понадобился "Кадиллак", я так и не понял...
Встреча друзей.
Рассказ.
Зачем Худому понадобился “Кадиллак”, я так и не понял. Он долго, запутанно, с многочисленными повторами объяснял мне, почему он купил именно “Кадиллак”, но я из его объяснений понял только одно: какой-то парень, бывший ди-джей радио “Максимум”, продавал старую тачку за смехотворную цену, понимая, очевидно, что кретина, который купит такую машину, надо еще поискать, а у Худого как раз были деньги, и он щедро одарил ими ди-джея, получив в обмен груду хлама на четырех колесах. Подобное поведение, впрочем, достаточно характерно для людей, лишенных рациональности мышления, да и для русских вообще: купить абсолютно ненужную вещь только потому, что это “дешево”. Однако все было бы не так плохо, если бы машина имела нейтральную раскраску, скажем, белую, или синюю. Но розовый “Кадиллак” - это уж слишком. На улицах Москвы такая машина так же уместна, как клоун на кладбище - антураж не соответствует абсолютно.
С Худым мы повстречались возле метро, он покупал сигареты в киоске, а я возвращался домой после субботней лекции. Я, конечно, узнал его, но собирался пройти мимо, и тут он меня окликнул. Бывшие школьные приятели, мы не виделись несколько лет, и нельзя сказать, чтобы эта встреча меня сильно обрадовала, - друзьями мы не были, и кроме совместного подглядывания за девчонками в школьной раздевалке нас, в общем-то, ничто не связывало. Однако Худой мне обрадовался, и, пока шел разговор, непрерывно хлопал меня по плечу, выражая подобным образом свое расположение. Выяснилось, что в то время, пока я учился в институте, Худой промышлял в сфере торговли и довольно успешно, по крайней мере, если судить по его словам. Впрочем, когда я увидел машину, я сильно засомневался в его правдивости. Ну не станет человек, у которого хватит денег на новый “Мерседес”, покупать себе такого динозавра. В смысле возраста, динозавр - это еще мягко сказано.
В общем, пока я неодобрительно рассматривал облезлую посеребренную отделку капота, истертую обшивку салона и вульгарных ангелочков, наклеенных на стекла, Худой предложил мне прокатиться на его “малышке”, и я не нашел повода отказаться. О своей мягкотелости я пожалел сразу же после старта, когда Худой начал рассказывать о том, как он купил “Кадиллак”, при этом машину он вел своей твердой рукой по траекториям столь же причудливым, как и логические конструкции его повествования, обосновывающие необходимость покупки розовокожего чудо-юда. Его стиль вождения напоминал вихляющую походку манекенщицы, которая качает бедрами из стороны в сторону, занимая в три раза больше пространства, чем обычный человек. В толпе пешеходов перед обладательницей подобной походки люди расступаются в стороны, опасаясь получить удар в бок острой тазовой костью; примерно то же самое происходило и на дороге: водители расступались перед спонтанно меняющим полосу движения каждые десять секунд “Кадиллаком” как перед заразным больным, или психом. Пока Худой расписывал достоинства своей машины, я, пытаясь пристегнуться ремнем безопасности (безуспешно, ввиду отсутствия такового), вспомнил второе прозвище Худого: Маньяк.
На предложение заехать к нему на квартиру отметить нашу встречу я отреагировал без энтузиазма, но отказаться, конечно, не смог. Салон был без кондиционера, и когда я вылез из машины перед подъездом дома, где жил Худой, я мечтал только об одном: взять холодного пива и присесть где-нибудь в тенечке. С утра, как это часто бывает в апреле, было довольно прохладно, и я оделся прилично: джинсы, рубашка, но в середине дня припекало просто зверски. Худой сказал, что пиво у него есть, и мы поднялись на четвертый этаж обшарпанного дома брежневской постройки.
На лестнице (лифт традиционно не работал) нас встретил букет ароматов многоквартирного дома, включающий в себя запахи жареной на плохом масле пищи, открытого мусоропровода, эстетический аромат кошачьей мочи и некоторые другие, которые мой утонченный нос не сумел распознать ввиду моего категорического нежелания вдыхать воздух во время подъема по лестнице. Но, как выяснилось, запахи подъезда были ничто по сравнению с тем смрадом, который царил в квартире Худого. Тяжелый удушливый воздух, пропитанный алкогольными парами, сигаретным дымом, запахом гниющих отбросов, доносившимся из мусорного ведра, и черт те знает, чем еще, обволакивал, давил со всех сторон, глушил органы обоняния, как рыбак глушит дубинкой рыбу. Кажется, этот воздух физически потерял прозрачность. У меня сразу же заболела голова.
Худой извинился за беспорядок, сказал, что на днях у него была вечеринка, и со вчерашнего дня он дома не появлялся, открыл настежь все окна и предложил посидеть на балконе, пока квартира проветривается. Я вышел на балкон, вооружился бутылкой холодного пива (и откуда оно взялось-то, после вечеринки?) и стал слушать нескончаемый монолог Худого о прелестях комфортной жизни мелкооптовых торговцев и ее преимуществах перед “разлинованной и расчерченной на тысячу лет вперед”, как он выразился, жизнью простых обывателей. Я слушал в пол-уха, поскольку был с ним несогласен, а желания спорить не испытывал. Речь свою Худой перемежал порядком приевшимися однобокими комплиментами в адрес стоявшей под балконом розовой “малышки”.
Я допил “Балтику” и начал обдумывать, под каким бы поводом отделаться от навязчивого торгаша, но тут Худой заявил, что квартира проветрилась, и повел меня осматривать достопримечательности его “берлоги”. К числу оных принадлежали: телевизор, подвешенный под потолком, как это принято в присутственных местах, гигантская тахта с кучей подушек, стоявшая в той же комнате, где висел телевизор, стенной шкаф, в котором, помимо одежды, размещалось чучело лисы, и какие-то безделушки на этажерке, до того запыленные, что опознать в них столь любимых в нашей стране фарфоровых слоников не представлялось возможным. Кроме слоников, на этажерке, задвинутой в угол (“красный уголок”), стоял еще бюстик Ленина, которого я опять-таки не узнал из-за покрывавшего его слоя пыли, и модель парусника, при взгляде на которую вспоминалась книга Беляева “Остров погибших кораблей”.
Из носившей следы погрома комнаты с телевизором и тахтой понемногу выветрился тяжелый запах вчерашнего веселья, сменившись привычным запахом выхлопных газов, доносившимся с улицы. Мы расположились на подушках и стали рассматривать альбом с фотографиями нашего выпускного класса, извлеченный Худым из-под тахты. Я немного удивился столь необычному месту хранения фотоальбома, но за книгами, видеокассетами и компакт-дисками Худой тоже лазил под тахту, и вопрос о причинах отсутствия в квартире Худого тумбочек, шкафов и книжных полок успешно разрешился. Тахта оказалась поистине универсальным предметом обстановки, заменив собой целый гарнитур.
Вскоре разрешился и вопрос касательно пива. Оторвавшись от просмотра фотоальбома, проходившего под музыку любимой группы Худого, которую я слышал в первый и, очень хотелось надеяться, единственный раз, я сходил в туалет (тоже, кстати, весьма примечательное место, по причине отсутствия моющих средств, полотенец, плакатов с изображением кинозвезд и прочего стандартного оформления, которое заменяла богатейшая коллекция календарей, расклеенных по стенам). После посещения “павильона времени” я заглянул на кухню и, увидев обширную батарею пустых бутылок из-под “Будвайзера”, понял, почему во время вчерашней вечеринки уцелела “Балтика”.
Прихватив еще пару бутылочек из необъятного холодильника, который, по-моему, сроду не использовался для хранения чего-либо, кроме пива и прочих алкогольных напитков, я вернулся в комнату, где Худой уже ставил на “видик” какой-то фильм. “Экстремальное порно”, - заявил он, поставив кассету, после чего мы полчаса искали пульт дистанционного управления, преимущественно под тахтой, причем для облегчения поисков использовался карманный фонарик. Наконец, мы нашли пульт и, допив пиво, завалились на тахту. Выяснилось, что вместо “экстремального порно” Худой поставил какой-то боевик, по-голливудски бессмысленный, но вставать с тахты и менять кассету ни я, ни Худой не пожелали. Просмотр фильма, с одной стороны, дал мне возможность отдохнуть от болтовни моего школьного приятеля, но с другой, смотреть было абсолютно не на что, кроме накаченных бицепсов главного героя, и я заскучал. По идее, давно пора было уйти отсюда, но мне этого уже не хотелось. Что-то в квартире молодого холостяка было такое, что помогало расслабиться, к тому же выпитое пиво и накопившаяся за день усталость дали о себе знать. Я задремал.
Худой потряс меня за плечо и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я сказал, что у меня болит голова, тогда он предложил мне выпить анальгина и ринулся на поиски лекарства. Проглотив пару таблеток, которые хранились почему-то в футлярчике от фотопленки (“Отличные “колеса”, старик, тебе сразу станет лучше!”), я запил их пивом, и спустя какое-то время действительно почувствовал себя бодрее. Худой заметил это и предложил пойти прогуляться.
Пока он рыскал с фонариком в руках под тахтой, разыскивая какую-то аудиокассету, я заглянул во вторую комнату его квартиры, которую Худой не стал мне показывать под предлогом, что “там и смотреть-то не на что”. Смотреть действительно было не на что, комната явно не была жилой, поскольку мебель отсутствовала вообще, а пара картонных коробок по углам и ободранные обои, разрисованные цветными мелками, придавали ей сходство с мастерской художника. Судя по всему, Худому было вполне достаточно и одной комнаты для проживания, или просто не было денег на ремонт.
Наконец Худой нашел свою кассету и вручил ее мне со словами: “Это ты должен послушать обязательно, такого ты еще не слышал!” Я возблагодарил бога за то, что еще не слышал это, и решил выбросить кассету в первый же мусорный ящик, поскольку музыкальные пристрастия Худого были мне уже достаточно хорошо известны. Нацепив пиджак поверх майки (“Последний писк, старик, сейчас все так носят”), Худой вышел из квартиры, и я последовал за ним, недоумевая, где же мы будем гулять. Однако, выйдя на улицу, Худой усадил меня в свой “Кадиллак”, и вместо прогулки мы отправились кататься по вечерним улицам. Когда я осторожно заметил, что вождение машины в нетрезвом виде небезопасно для здоровья, Худой высказал достаточно сомнительное утверждение, что от пива не пьянеют, и добавил газа.
К счастью, поездка продолжалась недолго. Худой тормознул около вещевого рынка, располагавшегося в крытом павильоне, и заехал на задний двор, где уже стояли несколько иномарок и пара трейлеров. “Наши ребята сегодня гуляют”, - объяснил Худой и повел меня на вечеринку мелкооптовых торговцев. Скрепя сердце, я последовал за ним, полный мрачных предчувствий относительно благополучного исхода этого мероприятия.
Внутри павильона нас встретил гомон нескольких десятков подвыпивших торговцев и едкий запах шашлыка. Устрашающее глаз зрелище торжественного банкета являло собой картину не для слабонервных ввиду большого скопления в одном месте и в одно время людей, по отношению к которым рядовой обыватель обычно испытывает чувство страха пополам с завистью. Не мифических “серых кардиналов”, и не могучих авторитетов из числа тех, что разъезжают на крутых тачках и носят дорогие костюмы под цвет щетины на рыхлых щеках, а вполне реальных, даже можно сказать, доступных нашему взору и пониманию воротил местного масштаба. Ибо плох тот торговец, у кого нет “крыши”, а услуги под названием “крыша” и “рэкет”, как правило, предоставляются одной и той же фирмой, зачастую одновременно одним и тем же людям. Словом, гуляли торговцы со своей “крышей”; а куда ж без нее, родимой?
Худой, очевидно, был тут своим человеком, потому что он провел меня к одному из столов, поздоровавшись со всеми, кто попался навстречу. Здесь его называли Джеком, а иногда, очевидно, в шутку, Джеком-Потрошителем. Стол был покрыт грязной газетой, скрывавшей еще более грязную поверхность, поверх газеты лежали кое-какие закуски на пластмассовых тарелочках, соленые огурцы, помидоры, вареная картошка и разломанная на части буханка хлеба. Само собой, все это являлось не более чем необязательным дополнением к многочисленным бутылкам различной емкости, но одинакового содержания. Вокруг стола стояли несколько человек непривлекательной (чуть было не сказал - бандитской, но сдержался - не люблю голословных утверждений) наружности, которые бурными возгласами приветствовали наше появление. Когда Худой представил меня как “старого кореша”, я оказался в центре внимания этих людей, что, учитывая количество принятого ими спиртного, было несколько неприятно.
Поначалу мне сильно хотелось сбежать из этой пьяной компании, но когда мы с Худым охладили свои желудки до сорокаградусной температуры и принялись закусывать, барьер непонимания между коллегами по столу был перейден, и дальнейшее времяпрепровождение сопровождалось вполне осмысленным, несмотря на некоторую неточность фразеологических конструкций, разговором.
Очень скоро мне стало казаться, что это застолье ничем не отличается от тех, в которых мне приходилось участвовать ранее, но я не учел того, что водку все пьют одинаково, а вот последствия бывают разные. В компании, скажем, сотрудников аналитического отдела фирмы “Элко технолоджи” застолье по случаю удачного завершения крупной сделки заканчивается тихо и мирно, и фирменный автобус развозит всех участников по домам. В компании людей, половина из которых имеет ярко выраженные криминальные наклонности, а вторая половина тоже имеет, но скрытые, тихо и мирно может проходить разве что отдых под столом наиболее активных в плане поглощения алкоголя участников. Не успел я познакомиться со всеми партнерами Худого по бизнесу, как в павильоне началась драка.
В тусклом свете болтающихся под потолком ламп было трудно определить, что же именно происходит, кого бьют и за что. Впрочем, меня это мало волновало, важнее было вовремя сделать ноги, пока очередь не дошла до нас с Худым, о чем я и сообщил моему приятелю. Тот со мной согласился, похоже, Худой не очень любил драки, что и неудивительно, учитывая его невыразительные габариты. Мы прихватили бутыль кристально чистого “Распутина”, который и вверху, и внизу, и двинулись в направлении запасного выхода.
Под вопли и грохот опрокидываемых столов мы добрались до заржавленной двери в углу павильона, но тут на нас налетел какой-то бугай, очевидно, спешивший поучаствовать в коллективном мордобое, и сбил Худого с ног. Поскольку разница в весе между ними была больше, чем между танком и бильярдным шаром, то Худой, как вышеупомянутый шар, отлетел куда-то в угол, где и приземлился, ругаясь вполне стандартным набором выражений, но с большим чувством. Приблизившись, я уразумел причину его излияний, которая заключалась в том, что осколок от разбившейся бутылки врезался ему в бедро вблизи паха.
Вытащив Худого на улицу, я стал оглядываться по сторонам и заметил пышную девицу неопределенного возраста и рода занятий, раскрашенную, как этюд импрессиониста, в невообразимые цвета. “Я девушка Наташа”, - заявила она хриплым голосом, когда я обратился к ней за помощью. Оспаривать это утверждение у меня не возникло желания, я просто попросил ее перевязать Худого моим платком. Конечно, я мог бы и сам попытаться, но я не был уверен, что моим рукам хватит твердости для этой процедуры, к тому же Худому, как я рассудил, будет приятнее, если его перевяжет женщина. Не уверен, что Худой придерживался того же мнения, а впрочем, ему, скорее всего, было все равно.
Наташа оказалась подружкой Худого, хотя, возможно, и не его одного. Прихватив вяло брыкавшегося торговца под мышку, она принесла его, а я шел следом, в какую-то палатку, стоявшую на улице. То есть, я так решил, что это торговая палатка, но утверждать это со стопроцентной вероятностью не берусь, вполне возможно, что это был сортир, а может, милицейская будка. Но это нисколько не меняло сути дела: расположившись в палатке, мы принялись продолжать начатое, то есть употреблять внутрь то, что обычно используется в медицинских целях.
Неспешно ведущийся при этом разговор, весьма осмысленный и содержательный, я бы даже сказал, интеллектуальный, был прерван громкими звуками, доносящимися с улицы и весьма походящими на выстрелы. “Кажись, палят где-то”, - сказал Худой и, ковыляя, вышел наружу. Я и Наташа последовали за ним, и все втроем, как бабочки летят на огонь, мы пошли на звуки выстрелов. Любопытен человек, что уж тут поделаешь, если в кого-то стреляют, он, вместо того, чтобы радоваться, что стреляют не в него, задается вопросом: а почему не в него?
Что произошло потом, я плохо понял. Вроде бы кто-то выбежал нам навстречу из-за угла и упал, за ним выбежали еще несколько человек, выстрелы раздавались так близко, что звенело в ушах, и мы побежали, а кто-то погнался за нами. Бежали мы вдоль стены торгового павильона, шурша гравием и тяжело дыша, в направлении автостоянки. Мысль, что в нас стреляют и могут, чего доброго, поранить, несколько отрезвила меня, поэтому я рванул вперед и вышел в лидеры. Худой бежал за мной, а замыкала пелетон, всхлипывая на бегу, толстушка Наташа, закрывая нас своей широкой спиной от случайных пуль.
Собственно, кроме как случайно, пуля в нас попасть и не могла, поскольку руки у стрелявших тряслись, должно быть, не меньше, чем у нас, бегущих, поджилки. Во всяком случае, оглянувшись через плечо, я увидел шагах в двадцати человека с пистолетом, который целился в нас. Я инстинктивно втянул голову в плечи, но от выстрела пострадал лишь фонарь на столбе, мимо которого мы пробегали. Он погас и осыпался вниз дождем стеклянных осколков, хором зазвеневших у нас под ногами. Сразу вслед за этим мы свернули на стоянку и набились в розовый “Кадиллак”.
Вместо того чтобы завести машину, Худой открыл бардачок и принялся выгребать оттуда всякий мусор. “Ты что делаешь, поехали отсюда!” - завопил я на него, на что Худой ответил, что он ищет пистолет, но, вняв воплям моим и Наташи, завел машину и рванул с места так, что покрышки аж завизжали. Когда мы вылетели со стоянки, я глянул назад и обнаружил, что намечается погоня в лице двоих мужчин, которые садились в одну из машин, припаркованных у павильона. Я крикнул Худому, чтобы тот поднажал, и он поднажал.
Мы мчались по кривым улочкам, освещенным желтым светом фонарей, и только темные фасады домов были немыми свидетелями этой гонки. Несколько машин, попавшихся на пустых улицах, шарахнулись на обочину, а случайные прохожие, должно быть, долго еще глядели нам вслед. Худой выжимал по сотне в час на каждой прямой и умудрялся не сбавлять скорость даже на поворотах. Я не знал, чего стоит опасаться больше: преследователей, которых я потерял из виду, когда мы выезжали со стоянки, или сидевшего за рулем машины маньяка. Наташа распласталась на заднем сиденье и в основном молчала, лишь, когда Худой закладывал особо крутые виражи, она заходилась ультразвуковым визгом. Я вцепился в дверцу машины и периодически призывал Худого не гнать так сильно, но он оставался глух к моим просьбам.
И тут произошло то, что и должно было произойти. Посреди улицы, на которую мы свернули, оказался больших размеров мусорный бак, и Худой не сумел его объехать. От удара машину бросило в сторону, Худой ударил по тормозам, но это не помогло, и “Кадиллак” со своими мокрыми от страха пассажирами влетел в витрину какого-то магазина, разнеся вдребезги и стекло, и находившиеся за ним прилавки, и проникнув глубоко внутрь, чуть ли даже не в хозяйственные помещения. Когда машина остановилась, двигатель прощально взвыл и умолк, и наступила тишина.
Сколько прошло времени в тишине, я не знаю. Я сидел, сжавшись в комок, на переднем сидении, оглушенный ударом, и твердил про себя одно слово: “Никогда!” Наконец, немного очухавшись, я отцепил свои пальцы от ручки дверцы, аккуратно выбрался из-под груды битого стекла, которым была засыпана машина, и стал искать своих товарищей. Девушку Наташу найти не удалось, хотя в момент аварии она точно была в салоне, визжа в унисон тормозам. Должно быть, она оклемалась раньше меня и убежала. Худого я откопал из-под битого стекла с многочисленными порезами и разбитой в кровь головой. Но вроде бы серьезных травм он не получил, даже смог сам идти. Мы выбрались на улицу и, сориентировавшись по звездам на квартиру Худого, пошли прямо посередине мостовой. Нас уже не удивляло то, что никто за нами не гонится и не стреляет.
По дороге я задал Худому пару вопросов, и он даже ответил. Про пистолет он сказал, что был у него “Макаров”, который он купил у знакомого “мента”, да, видать, спер кто-то, а на вопрос, кто же все-таки в нас стрелял, ответил так: “Да это местная братва разборки устроила, а нас по ошибке замочить пытались, не разглядели в темноте. Ты что думаешь, у меня “крыши” нет? У меня такая “крыша”, что просто так никто не сунется. Ошиблись пацаны”.
Но когда мы добрались до квартиры Худого, он впал в прострацию и уже ни на какие вопросы не отвечал. Я усадил его на знаменитую тахту, обмотал ему голову мокрым полотенцем и в таком виде оставил. На прощание он мне сказал только: “Хорошая тачка была”, и крылась в этих словах вся печаль мира.
Я вышел на полуночную улицу абсолютно трезвый, прикинул, что еще успею добраться домой на метро, и двинул в направлении ближайшей станции. Что ни говори, приятно иногда окунуться в полную опасностей и приключений жизнь мелкооптового торговца. Другое дело, что не всегда такие погружения успешно заканчиваются. Но за все, как известно, надо платить.
Я поежился и ускорил шаг, на улице было холодно. Пожалуй, хорошо, что я не оставил Худому мой номер телефона. И дело даже не в том, что я не считаю его своим другом и не разделяю его музыкальных увлечений. Просто я предпочитаю жить скучной “разлинованной” жизнью, чем гореть, подобно метеору, как это делают люди вроде Худого - последние романтики нашего времени.