Первым погиб молоденький полицейский, совсем ещё пацан. Поль Сартус успел заметить какое-то движение в темноте, очень быстрое и лёгкое, словно взмахнули шпагой. В следующее мгновение полицейский повалился с глубоко рассечённым горлом. Позже Поль пытался припомнить, что послужило причиной для первой атаки, но так и не смог. Прежде чем упасть полицейский жадно схватился обеими руками за рану и неприлично зашипел. Больше от него не слышали ни звука. Враг оказался невероятно быстрым и наносил удары буквально из ниоткуда. Никто из присутствующих толком так и не заметил, что, собственно, произошло. Первый готов.
Сартус даже не успел как следует испугаться, всё случилось в мгновение ока. Зато теперь кое-что прояснилось, например, то, что их враг - не человек, хомо сапиенсом здесь и не пахло. Никакой человек не в состоянии двигаться столь молниеносно. Должно быть, это какая-то дикая тварь, неимоверно скрытная и узкая, как нож. Вдобавок ко всему - не лишённая разума, ведь полицейский был одет в тяжёлый бронежилет, а значит ударили не в слепую, не абы как, а в самое уязвимое место - по горлу. Может ли так действовать бездумное животное? В принципе, да, многие хищники обладают подобными навыками: убивать свою жертву, рассекая трахею. Но что-то подсказывало Сартусу, что здесь другой случай. Неизвестно почему, но Поль почувствовал, что это не безмозглая тварь. Он вспомнил, как погиб полицейский - потянувшись к пистолетной кобуре. Ни раньше, ни позже. Трудно себе вообразить, что дикое животное специально выжидало подобный момент. Наверное, полицейский что-то заметил, или ему показалось, что он что-то заметил, но удар последовал не сразу, хотя нормальное животное поступило бы именно так. Удар последовал только тогда, когда жертва потянулась к табельному оружию. Впрочем, в последнем Поль не был уверен наверняка, в конце концов, это могло оказаться чистым совпадением, почему бы и нет. Кому как не Сартусу знать, как легко ошибиться, приняв за проявление разума нелепую игру случая, внебрачные трюкачества Мироздания. Правда, в данных обстоятельствах это не имело большого значения. Чтобы выжить Поль привык исходить из наихудшего варианта, то есть, что встреченный ими соперник наделён разветвленным сознанием, не хуже человеческого.
Задача в таком случай значительно усложнялась, предстояло распутать неимоверно запутанный клубок чужих причин и следствий. Если враг наделён разумом, значит он к чему-то стремится и чего-то жаждет, и чтобы его одолеть, необходимо для себя уяснить - чего. Понять же мотивы разумного существа гораздо труднее чем бездумной скотины. Но, с другой стороны, противник также находится в замешательстве и также пытается разобраться в мотивации человеческого существа - задачка, надо признаться, тоже не бей лежачего, шансов пятьдесят на пятьдесят. Сартус не сомневался, что выживет тот, кто первым решит шараду, связанный с поступками другого. В таких случаях, главное не терять головы, оставаться холодным, соображать до последнего.
- Насколько я понимаю, странные события в том районе случались уже давно, - разговаривая, Гастон выглядел очень возбуждённо. Он сидел "по-американски" фамильярно взгромоздив свой зад на письменный стол и горячо затягивался сигаретой. Сартус, на чей стол взгромоздился Гастон, только морщился, наблюдая нарочито заокеанские повадки своего приятеля. Можно было подумать, он только что пересёк Атлантику, хотя никакой Атлантики он, разумеется, не пересекал. Гастон вообще редко покидал пределы Парижа, а уж родимого континента и подавно. Его подруга, персона весьма соблазнительная, обходя по периметру кабинет Сартуса, с любопытством рассматривала стоящие на стеллажах статуэтки разных народов мира, среди которых встречались и неприличные. - Даже во время оккупации там пропало несколько зазевавшихся фрицев. Конечно, тогда все подумали, что это дело рук маки, но сегодня уже очевидно: никакие маки к этому непричастны. Боши пропали совершенно бесследно, причём, ничем не примечательные, рядовые солдаты, убивать их не было никакого смысла. Впрочем, это дело вкуса, - Гастон опять беспощадно задымил сигаретой. - Но главное началось после войны. Сначала этому никто не придавал значения. Ну пропал какой-то бродяжка, не до бродяжек в общем было. Время от времени полицейские совершали облавы, шерстили район, но всё тщетно - ничего подозрительного. По моим подсчётам, впрочем, весьма приблизительным, за последние три года в том округе сгинуло около восьми человек. И это только те, о ком заявили в полицию, но, боюсь, реальная цифра значительно больше. Ты представляешь, Поль, почти в центре Парижа из года в год пропадают люди и всем плевать, никто особенно не чешется.
- Я так понимаю, что все пропавшие - бездомные? - уточнил Сартус: он сидел за письменным столом и вежливо делал вид, что зад приятеля на столешнице нисколько его не раздражает. Удивительно, но на Гастона иной раз находило и тогда он становился совершенно невыносимым. Поль был более чем уверен, что сегодня виной тому пришедшая вместе с ним прелестная посетительница, усердно делавшая вид, что она здесь по каким-то своим особенным соображениям.
- Не совсем, но в основном, да. Была ещё влюблённая парочка, два подростка и одна домохозяйка. Ума не приложу, какого чёрта она туда попёрлась. Но всё это мелочь, в лучшем случае обвинили бы местный криминал, как это обычно делается, и папочку с делом под сукно, но месяц назад пропал депутат городского собрания, не последнее, надо сказать, лицо в префектуре, некто Шарль Зневарски. Пропал среди бела дня вместе с двумя своими секретарями - скандал, дело получило огласку, вся полиция на ушах...
- Я читал об этом в газете - странная история. Кажется, жена депутата обвинила известного криминального бонзу.
- Вы правы, - вдруг подала голос подруга Гастона, - но, смею вас заверить, я со своей матерью совершенно не согласна.
- Так стало быть..
- Да. Я - дочь пропавшего депутата, Мариэтта Зневарски.
- Очень приятно. Доктор Поль Сартус, - мужчина привстал и галантно поклонился, что было достаточно непросто при наличии сидящего перед ним на столе человека громоздкой комплектации. - Извините моего друга, он нас сразу не представил.
- Пустое, не до этикета. Гастон рассказывал о вас много хорошего. Говорил, вы незаурядный человек, оригинальный ум, большой любитель разгадывать всякие шарады, много чего видели, много где бывали, - и Мариэтта в подтверждение своих слов кивнула по направлению аккуратно расставленного на полках изобилия статуэток. - Нам нужна ваша помощь.
- Помощь... но чем, позвольте спросит, я могу вам помочь? Разве этим делом не занимается полиция?
- Занимается конечно, но я ей не доверяю, - девушка обречённо посмотрела на присутствующих. - Они ухватились за эту версию с криминальным авторитетом и ни о чём другом не желают слышать. Полиция слишком... примитивна, чтобы во всём разобраться. В конце концов, она просто ловит преступников, истина - не её конёк. Если же вас интересует финансовая сторона вопроса, то можете не сомневаться, я заплачу сколько надо.
- О нет, финансовая сторона меня интересует меньше всего, хотя не скажу, что не интересует вовсе. Но я действительно не понимаю, чем в данном случае могу вам помочь.
Гастон вдруг соскочил со столешницы и возбуждённо зашагал по кабинету. Помещение как бы сразу уменьшилось, втянуло живот и стало тесным для троих находящихся в нём людей:
- Да брось ты, Поль. Это такая великолепная головоломка, разве тебе не хочется её раскрутить. Нам нужен твой недюжинный ум. Сколько людей бесследно растворилось в воздухе, согласись, это интригует. Тут, считай, в центре Парижа чуть ли не чёрная дыра развернулась, а ты говоришь...
- Я так понимаю, у тебя уже готова теория, - перебил его доктор Сартус.
- В общем, да, - Гастон достал из пачки ещё одну сигарету и торопливо, словно за ним гнались, чиркнул головастенькой спичкой. - Дефект в структуре пространства, - чувственно выдохнул он с дымом после первой же глубокой затяжки. - Ты представляешь, в каком-то месте пространства его структура оказалась нарушена. Это как волчья яма, которая вырыта у тебя на пути. Ты идёшь, ничего не подозреваешь, и вдруг бац - пропадаешь со всеми потрохами.
- У меня два вопроса: кем вырыта и куда пропадаешь?
- В том-то и дело, что никем, просто усталость материала, пространство износилось и в одном месте, скажем, произошёл разрыв, что-то там треснуло в ткани бытия, разошёлся пространственный шов, понимаешь. Дефект образовался сам собой, без постороннего участия. Он возник, как трещина в кирпичной кладке тысячелетней крепостной стены.
- Хорошо. Остаётся узнать куда?
- Да неважно куда, это вопрос второстепенный, главное, что ты исчезаешь из этого мира, перестаешь здесь быть. От тебя не остаётся следа, словно тебя и не было вовсе. Может быть ты оказываешься в каком-то тупике Мироздания, своего рода пространственном аппендиксе, или, попадая в полость чужого измерения, навсегда перестаёшь быть человеком, а может просто совершаешь скачок в пространстве и оказываешься за тысячи километров от исходной точки в какой-нибудь незамысловатой Новой Зеландии - какая разница. Всё это скучная техническая сторона, главное понять сам механизм происходящего, его суть, остальное выясниться по ходу действия.
- Успокойтесь, мой друг. Как по мне, это чистой воды сюрреализм, не более. Всё что ты говоришь выглядит очень эффектно, слишком эффектно для будней действительности. Может я старомоден, но подобный сюр с реальностью не в ладах, в делах расследования он, как сейчас говорят, контрпродуктивен. Лично я в твою теорию не верю.
- Это отчего же? - обидчиво спросил Гастон. Он остановился посреди кабинета, словно была задета его честь. Такой крупный, широкоплечий и такой по-детски уязвимый.
Поль Сартус выдвинул ящик стола и достал оттуда старую кривую курительную трубку. Глядя перед собой, он начал методично набивать трубку табаком, заправляя его, словно ороговевшей пяткой, большим желтоватым пальцем правой руки.
- Слишком большие допущения, - наконец произнёс он. - Это всё равно, что привлечь высшие силы для объяснения того простого факта, что поезд - шумный вид транспорта. По-моему, твоя теория избыточна. Факт пропажи людей легче объяснить, скажем, криминалом, чем дефектом в структуре пространства-времени. Апеллируя к общим свойствам Мироздания можно объяснить любую мелочь, но чего стоят такие объяснения. Как по мне, твои построения излишне громоздки и непропорциональны.
- Далеко не всегда самое очевидное объяснение - самое правильное.
- Не всегда, но чаще всего, - Сартус сунул трубку в рот; он наклонил взятую со дна ящика, золотистую зажигалку и выщелкнул из неё симпатичную струйку пламени. От частых и коротких затяжек в ямке трубке восхитительно зардело. Комната наполнилась слоями душистого голубоватого дыма. - Прошу заметить, я не сказал, что твоя теория не верна, я сказал лишь, что в неё не верю. А вы верите? - неожиданно обратился он к посетительнице.
- По правде говоря, мне плевать на теорию, - Мариэтта выглядела очень убедительно и сурово, - я просто хочу узнать, что случилось с моим отцом, - она старательно посмотрела в глаза Сартусу, - и, очень надеюсь, вы нам в этом поможете.
Когда упал второй полицейский, Сартус успел заметить в воздухе кокой-то абрис, очень похожий на осьминога или на вставшую дыбом гигантскую амёбу. Всего лишь миг, потом контуры растворились, а полицейский, его, кажется, звали Натаниэль, тяжело рухнул на пол, подобно сброшенному с плеча мешку цемента. Поль видел, как перед этим полицейский резко дёрнулся, вскинув свой дробовик в сторону едва обозначившегося силуэта, но выстрела так и не последовало. Опять то же самое, что и раньше. Сартус почувствовал лёгкое дуновение темноты и в ту же секунду изо рта Натаниэля выросло что-то похожее на короткое копьё, которое, впрочем, тут же исчезло: его не выдернули из ротового отверстия, нет, оно просто рассосалось, словно брошенный в кипяток кусок рафинада. С пробитым насквозь кочаном головы, Натаниэль глухо ударился о деревянный пол - второй готов. Теперь их осталось трое.
Поль с тревогой посмотрел на стоящую в нескольких шагах от него Мариэтту. За дверным проёмом, плохо видимая в темноте, грузно маячила негабаритная фигура Гастона. Кто следующий? На лицах всех троих застыло выражение грозной тревоги. Ещё один шаг мог оказаться фатальным для любого из них, к летальным последствиям могло привести даже незначительное бессознательное телодвижение. В пору было затревожиться. Смертельно бледное лицо Мариэтты напоминало безумную маску пифии. Поль испугался, что у неё вот-вот начнётся припадок истерики - самый проигрышный из всех возможных образов действия. Губы Мариэтты дрожали, словно женщина собиралась закричать во всё горло. Истерика - не то в чём они сейчас нуждались. Их жизни повисли на волоске, но Поль до сих пор считал, что главное не терять головы, в этом он видел единственный залог к спасению. Существо явно превосходило их вооружением и скоростью реакции, люди не годились ему в подмётки. То, что оно действует исходя из какой-то системы, Сартус тоже не сомневался, дело было за малым - вскрыть шифр и уловить закономерности.
Судя по всему, существо не спешило убивать, оно как бы играло с людьми в кошки-мышки, растягивая удовольствие перед тем как пронзить насквозь. А что, если это - не игра, что, если оно медлит не удовольствия ради, а по необходимости. Что если существо тянет до последнего поскольку действовать по-иному неспособно, такова природа его естества. Сартус даже не сомневался, что при такой скрытности, существо давно могло всех порешить, но почему-то этого не делает - почему? Что ему мешает - неужели собственная природа? Но что это значит в реальности. Может его "нерешительность" и скрытность как-то связаны друг с другом, составляют цепь единого целого. То, что тварь медлит и то, что она невидима - две стороны одного и того же. Но как ей удаётся всё время оставаться вне поля нашего зрения, вплоть до самого последнего момента? Почему мы замечаем тварь, когда уже поздно, только в процессе нанесения ею удара, избежать которого невозможно. Это не похоже на маскировку, никакая маскировка не может быть столь идеальной, даже мимикрия не позволяет настолько совершенно сливаться с окружающей средой. Монстр, словно выпадает из мира видимых вещей, стирает себя из объективной реальности и появляется в ней вновь только на те доли секунды, когда производит удар, всегда неотразимый и точный. Только в момент смертоносного выпада он реален или кажется таковым. Но означает ли это, что существует несколько единовременных действительностей и тварь способна произвольно перепархивать из одной в другую? Или может принцип перехода не совсем произволен и не зависит полностью от воли существа, а носит, скажем, более биологический характер, а отсюда и "заторможенность" твари. Например, это может быть связанно с процессом пищеварения или выделения продуктов жизнедеятельности. Что если для существа переход из одного состояния в другое обусловлен физиологически и является чем-то, что похоже на наш процесс, ну скажем, соития или испражнения. В таком случае есть шанс его подловить. Сартус чувствовал, что разгадка уже близка и что он вот-вот нащупает в темноте её вожделенный и спасительный контур.
Поль не успел раскрутить свою мысль до конца, краем зрения он увидел, как Мариэтта не выдержала напряжения и обезумев от страха, рванула к выходу. В данных обстоятельствах это было самое глупое, что только можно было предпринять: женщина себя обнаружила и подставила спину. Она запаниковала, начала производить лишние движения, стала шумной и существо не преминуло этим воспользоваться. Сартус заметил, как в воздухе, в десяти шагах от него, зародилось слабое красноватое мерцание. Оно появилось буквально из ничего, словно воздух сам собой начал испускать тусклые флюиды света, и только потом обозначился абрис - несколько тонких, сильно изогнутых линий. Свет показался Сартусу студенистым, можно было подумать, что его лучи пронизывали какую-то желеобразную массу. Масса эта очень напоминала студень, она находилась посреди пространства, как бы на весу, и поначалу была совершенно бесформенной. При всём желании доктор Сартус не мог рассмотреть крепится ли она к чему-то, хоть к одной из шести плоскостей, или находится в состоянии свободного парения, словно какая-то взвесь, но только гораздо плотнее. Взвесь была почти прозрачной и своей плотностью, и консистенцией производила впечатление холодца. Из мутноватой глубины её распространялись волны приглушённого света, подобно тому, как луч фонаря иной раз пробивается сквозь толстый слой загустевшего желе. Потом масса начала преображаться, приобретать более внятные очертания. За то время пока Сартус на неё смотрел, из бесформенной субстанции она превратилась в нечто, что напоминало очень большую морскую анемону с множеством длинных и чрезвычайно подвижных отростков. Конечно, сходство с анемоной было весьма отдалённым, и оно пришло на ум доктору скорее от бессилия вообразить что-то более подходящее для аналогии, настолько увиденное им было необыкновенным и сложным, чем действительно соответствовало приведённому сравнению.
Дальше Сартус наблюдал, как один из отростков выпростался и моментально увеличиваясь в размере, вытянулся в идеально прямую линию. Без сомнения, прямая эта выстрелила по направлению к Мариэтте. Поль всё видел, словно в сильно замедленном воспроизведении: прямая, приобретая вещественность железа, грянула в спину женщины, готовя вот-вот сразить её между лопаток.
Доктор со своего места помешать этому не мог, конец Мариэтты был предрешён, но тут случилось то, что Поль при всей своей прозорливости никак не ожидал. Будучи ближе к Мариэтте, Гастон выскочил в открытый дверной проём и сильно толкнул женщину плечом. Мариэтта отлетела в конец коридора и, кажется, крепко ударилась головой о стену. Манёвр был слишком грубым, в духе Гастона, но вполне спасительным, правда, не для всех. Спасая мадемуазель, Гастон подставился сам: тонкая прямая линия врезалась ему в грудную клетку, немного сбоку, и подобно стальной рапире, пройдя насквозь, вышла с другой её стороны. Невидимый фехтовальщик проткнул своего соперника навылет. По всей видимости, для Гастона это была последняя дуэль. Он тяжело рухнул на пол, словно отслоившийся от потолка, массивный пласт штукатурки. Ещё один готов. Теперь они остались вдвоём, но Мариэтту в данном случае можно было не считать: ударившись головой, она лежала в дальнем конце коридора без сознания.
Возле заброшенного особняка на улице Февр стояло несколько коробочек полицейских авто. Позже подъехали две кареты скорой помощи, одна из которых, гружённая продолговатыми трупами полицейских, почти сразу же уехала. Во вторую, стоящую с открытым задом, неаккуратно заправили накрытое простынёй тело Гастона. Возле автомобиля находились двое: Мариэтта, она, уставившись в стену противоположного дома, обречённо сидела на бордюре тротуара, и доктор Поль Сартус, который с обычным своим видом курил трубку, опершись ногой о бетонный столбик ограждения. Они устало молчали, но каждый, несмотря на общие, ещё свежие впечатления, молчал о своём. Доктор Сартус с любопытством наблюдал, как полицейские и люди в белых халатах входили и выходили из подъезда особняка. Было ещё темно, но, несмотря на это, лица всех, кто покидал здание, читались как днём. На них отчётливо просматривались следы растерянности и недоумения. Доктор Сартус снял пиджак и, стараясь дымить в сторону, накинул его на плечи продрогшей женщины. Не расположенная к общению, та только благодарно кивнула в ответ. Ей откровенно не хотелось разговаривать, Поль же наоборот был к этому всячески расположен, он готов был ухватиться за малейшую возможность перемыть случившемуся все его косточки.
- Интересно, что они там ищут? - как бы размышляя вслух, равнодушно спросил он воздух.
- Как что? - неохотно отозвалась Мариэтта, она с трудом возвращалась из дали своего отрешённого состояния. - Я так полагаю - орудие убийства. Да и самого убийцу, наверное, тоже.
- В данном случае это одно, - Сартус с видимым удовольствием затянулся трубкой. В сыром предрассветном воздухе курить было сплошным наслаждением. - Ничего они там не найдут, всё равно.
- То есть как?
- Не найдут и всё. Потому что не знают где искать, и никто не знает.
- Дурацкая шутка.
- Вовсе нет. То есть, найдут, конечно, но что? Боюсь, что они обнаружат совсем не то на что рассчитывают. Совсем не то, что обычно в таких случаях находят на месте преступления.
- И что же они по-твоему там обнаружат.
- Немного. Кое-что, что заставит их усомниться в правдивости наших свидетельств. Скорее всего, это будут какие-то нелепые маслянистые следы, что-то вроде пятен, словно от пролитого на пол супа.
- Может хватит говорить загадками. Мне уже осточертели все эти тайны, - начала раздражаться Мариэтта, она находилась не в том состоянии, чтобы потакать доктору в его любви к зубодробительным шарадам. - Говори прямо, если есть что сказать, или заткнись вовсе.
- Ну да, ты ведь ничего не видела, - Поль Сартус опять затянулся трубкой и с удовольствием, почти чувственно выпустил огромный шерстяной ком дыма. - Хорошо, я попытаюсь тебе объяснить, то что понял сам, но предупреждаю, это звучит достаточно неправдоподобно и к тому же - всего лишь мои предположения. Я могу ошибаться, хотя иного внятного объяснения того что произошло я пока не вижу.
- Ладно, я поняла, выкладывай.
Сартус посмотрел на женщину сквозь тающий туман табачного дыма, как бы размышляя с чего начать:
- Уже после гибели первого полицейского мне стало ясно, что мы имеем дело не просто с животным. Никакой тигр или сбежавшая с зоопарка пантера не в состоянии так легко и непринуждённо убивать вооружённых людей, словно по щелчку пальца. Это существо было тоже вооружено, так во всяком случае, мне тогда казалось. К тому же, оно было невидимым для наших глаз. Понимаешь, не просто использовало камуфляж и умело скрытничало, а именно являлось невидимым, иначе объяснить смерть двух хорошо обученных полицейских я просто не мог, ведь они даже пикнуть не успели. Последующие события показали, что я был прав, но не совсем, а лишь отчасти. Да, существо появлялось в нашем поле зрения, но появлялось на секунду и всегда перед тем как нанести очередной удар, в нужном месте и в нужное время. Как утопающему мне оставалось только хвататься за соломинку. Сначала я подумал, что это существо из смежного нам континуума. Ну знаешь там, параллельные миры, мультивселенная и всё такое прочее, именно за эту соломинку я и ухватился. Я подумал, что тварь имеет способность переходить из одного континуума в другой на своё усмотрение, как мы переходим из одной комнаты в другую. Это казалось очевидным и само собой напрашивалось в вывод: когда нужно существо вдруг появлялось из параллельного пространства и наносило неотразимый удар. Для этого даже не нужно обладать разумом, подобное существо, вполне могло быть неразумным и действовать инстинктивно. Например, как та же пантера, но сбежавшая не с зоопарка, а из смежного нам измерения. Впоследствии я понял, что совершил ошибку. При переходе из континуума в континуум были неизбежны чудовищные затраты энергии, нельзя пробить стену, не приложив для этого усилий. Последствия этих усилий мы бы обязательно увидели, но столкнувшись с этим существом, мы не наблюдали ничего подобного. Существо появлялось из ниоткуда, не оставляя при этом никакого энергетического следа. Я рассмотрел лишь слабое красноватое свечение, настолько ничтожное, что не могло быть и речи о межпространственном переходе. А значит монстр был всё-таки из нашего мира и нас с ним ничего не разделяло кроме какой-то условности, тоненькую плёночку которой он прорывал, даже не напрягаясь.
Сартус остановился и снова затянулся трубкой, он посмотрел на постепенно светлеющее небо. Панорама небес кардинально менялась: над городом распустились сочные развратные губы облачного покрова, похожего на плоть вывернутого наизнанку женского влагалища. Город красиво отходил ото сна.
- Всё стало на свои места, после того, как тварь напала на тебя, - Сартус немного запнулся, вспоминая все обстоятельства происшедшего. - Для меня как бы прояснился принцип действия нашего неприятеля. Именно тогда я понял, что, существо постоянно находится рядом с нами, неотлучно, и что оно никуда не перемещается вообще, в этом просто нет необходимости. Оно буквально стоит на одном месте, но при этом имеет возможность переходить из одного состояния в другое. Механизм этого перехода мне до сих пор неясен, но очевидны его главные закономерности. Монстр так устроен, что может поочерёдно существовать в двух состояниях, в фазе для нас невидимой и в фазе, осязаемой для наших чувств. Проще говоря, он существует в двух позициях, нейтральной и атакующей. Когда существо просто усваивает информацию, наблюдая со стороны, оно находится в нейтральном положении, то есть, в качестве какой-то прозрачной абстракции. Когда же оно перестаёт быть просто наблюдателем и принимает решение, тогда существо визуализируется и атакует, как бы обретает материальную форму, и атакует.
Это похоже на существование человека, который делает и не делает выбор. Человек, который свой выбор сделал, начинает, как правило, действовать сообразно сделанному выбору, тем самым как бы проявляется в мир, становится более существующим, более существенным, явным. Человек же, который выбора избегает, лишён какого-либо заряда, находится в сфере самых общих и размытых представлений, является как бы несуществующим вовсе, то бишь, невидимым. Он живёт в нейтральной позиции, ничем не проявляясь в окружающий мир и ничем этот мир не провоцируя. Конечно, для нас, людей, это чисто философская проблема, построение из сферы самых общих умозрительных рассуждений, но для монстра, с которым мы встретились, оно вполне реально и носит сугубо прикладной физиологический характер. Ни на что не решаясь и ничего не предпринимая, он существует в прозрачном виде, в качестве какого-то безвольного плазматического киселя, но стоит ему сделать выбор, как его существование тут же обретает форму, тварь становится зримой и вещественной.
- Это всё хорошо, но меня больше интересует то, как ты его прикончил.
- По правде говоря, я уже начал думать, что мне каюк. Всё же очень важно не терять головы. Не знаю почему, но тогда я вспомнил как погиб второй полицейский: ему показалось, что он что-то увидел и захотел туда выстрелить. То же самое было и с тобой: ты растерялась, запаниковала и решила бежать.
- И что же здесь общего?
- А общее здесь, одно и тоже неизменное правило атаковать человека, когда он на что-то решился. Только сделав выбор, мы становимся его мишенью, неважно какой выбор, может даже ошибочный, суть выбора значения не имеет, важно только то, что мы его сделали, перестали сомневаться и вышли на финишную прямую к осуществлению какого-то плана действия. До этого же мы оставались в безопасности, словно в мёртвой зоне, абсолютно не досягаемыми для существа.
- Допустим и что с того?
- В тот момент я просто подумал о симметрии. Если эта тварь становится для нас видимой только в момент действия, волевого рывка, то может и мы точно также обретаем для неё форму только в момент принятия решения, когда сподвигаемся на тот или иной поступок. Я представил, что природа человека и существа симметрична по отношению к какой-то невидимой оси мира. Это всего лишь гипотеза и довериться ей без предварительной проверки было бы чистым безумием, но на тот момент кроме неё у меня ничего больше не было. Я мог только надеется, что она окажется верной и действовать сообразно ей на свой страх и риск. Согласно этой гипотезе, я должен был оставаться невидимым, ничего абсолютно не предпринимая, именно в этом и заключалась суть моей стратегии спасения. Это всё равно как сидеть в засаде. У меня были шансы только в том случае, если существо выкажет себя первым. Стараясь не придавать этому большого значения, чтобы мои действия не выглядели намеренным поступком, я вышел на середину комнаты, специально так чтобы видеть как можно дальше, и начал проверять на практике свою догадку.
Это оказалось сложнее чем я думал, ведь перед тем как что-то предпринять, мы решаемся на это в своей голове, а этого уже вполне достаточно, чтобы проявить себя в окружающий мир и стать зримым для неприятеля. Мне предстояло не только не делать ничего целенаправленного, но и ничего целенаправленного не думать, выбросить из головы всякую мысль о возможном действии, то есть, по сути, ничего конкретного не мыслить, ибо это, даже помимо моей воли, могло выдать меня со всеми потрохами и подставить под удар враждебного существа. Я стоял посреди тёмной залы, совершенно незащищённый, и пытался занять свой ум разной чепухой. Говорил себе: вот обои, они бежевые, в синий цветочек, скорее всего, в синий, насколько это было возможно разобрать в темноте, вот пятно сырости, оно немного темнее на общем фоне и своими контурами очень похоже на Африку, Африка - это континент, где живут несчастливые чёрные люди, они привнесли в мир джаз и были когда-то рабами. И всё в таком же примерно духе. В общем грузил себя всякой всячиной, без разбора, главное, нужно было избежать выбора, не напороться на мысль о действии, и, тем более, на ней не концентрироваться. По всей видимости, мой противник проделывал в своём уме тот же самый фокус, стараясь оставаться в сфере абстракции, но у меня было серьёзное преимущество: существо не могло в точности знать насколько я понимаю подоплёку всего происходящего и понимаю ли вообще. Я надеялся, что именно это сомнение и заставит тварь первой покинуть своё укрытие. По сути, мы оба сидели в засаде, ожидая у кого раньше сдадут нервы и раньше, слава богу, они сдали у моего неприятеля: существо неожиданно предстало перед мои очи. Я видел, как оно вдруг материализовалось из вещества ночного воздуха. Тварь явила себя не дальше чем в трёх шагах от меня, прямо у меня под носом. Недолго думая, я выстрелил. Наверное, в тот момент, когда я нажимал на курок своего пистолета, я тоже стал видимым для твари, но было уже поздно - выстрел прогремел. Я заметил, что существо, поражённое револьверной пулей, начало медленно таять, растворяясь, словно кубик льда, брошенный в стакан горячего чая. Вдогонку я выстрели ещё дважды, чтобы наверняка, пока существо не исчезло совсем. У меня нет ни малейших сомнений, что пули угодили в цель, промахнуться с расстояния двух метров я не мог. Позже, подойдя на место, где существо исчезло, я обнаружил лужицу вязкой субстанции, чем-то похожую на фруктовый кисель. Вот, пожалуй, и всё, дальше ты пришла в себя, и я помог тебе выйти на улицу.
- Не понимаю, а как же Гастон? Ты говорил, что существо атакует только тех, кто на что-то решился, - чувствовалось, что Мариэтта говорила об этом с трудом, как о чём-то мучительном и крайне для неё неприятном. Ломая себя, она спрашивала чуть дрожащим от усилия голосом.
- Гастон тоже сделал свой выбор. Я не знаю понимал ли он подноготную всего тогда происходящего, но то, что он решился тебя спасти, не вызывает у меня никаких сомнений. Он кинулся тебя оттолкнуть и в этом решении стал видимым для врага, а когда ты потеряла сознание, то как бы покинула поле боя, стала для монстра абсолютно прозрачной и тем самым спаслась.
На скулах Мариэтты серьёзно, по-мужски заиграли желваки и Сартус, отвернувшись, сделал ещё одну глубокую затяжку. На улице появились первые встревоженные прохожие. Они бодро спешили по своим делам, даже не подозревая насколько сложно и опасно устроен окружающий их мир. Им было не до этого. Для них всё оставалось простым и ясным, как божий день. В вечной спешке они игнорировали сложность мира и его обоюдоострую красоту.
- Поль, а что оно хотело... это существо? Зачем оно так?
- Трудно сказать, - выдохнув тучу дыма, доктор Сартус смотрел на проплывающую над миром астральную проекцию рассвета. - Есть много вопросов, на которые я не знаю ответов. Например, куда девались трупы ранее убитых людей. По идее они не должны никуда пропадать, но трупы, как мы знаем, куда-то исчезали - куда? Нам ничего не известно. Обо всём, что касается существа и его истинных намерений, мы можем только гадать.
Сартус смотрел на небо, такое неожиданно прекрасное в это время суток и ему вдруг сделалось не по себе. За каждым поворотом их подстерегали чудеса, и дивные, и мерзкие одновременно, подстерегали, словно маньяк с бритвою в руке. Конечно, можно было закрыть глаза и не смотреть по сторонам, игнорируя отталкивающую красоту мира, но это всё равно ничего не изменит, поскольку однажды ты, даже с закрытыми глазами, почувствуешь, как очередное чудо полоснёт тебя бритвой по лицу.
- Ты думаешь оно такое одно.
- Нет, я так не думаю, но надеюсь, что другие сюда не доберутся. А в прочем, я не знаю.
- Поль, я поеду с Гастоном в больницу, ещё нужно сказать его матери.
- Да, конечно, поезжай. Мне ещё предстоит долгий разговор с полицией, уверен, у них будет очень много вопросов. Боюсь, что они так просто от нас не отстанут.