Кублицкая И. : другие произведения.

Карми. Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.03*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение Карми.

  Книга вторая
  
  АНГЕЛ СУДЬБЫ
  
  Глава 1
  
  Сава выжидала время, удобное для побега. У нее все было готово: длинная прочная веревка, рукавицы и небольшой узелок с необходимыми вещами. Но последнее время стояла холодная ветреная погода, так что нечего было и думать спускаться ночью со стены высотой в десять саженей и двадцатисаженного утеса, на котором стоял монастырь.
  Уже не первую неделю она притворялась безвольной, бессловесной, сломленной - молчаливая покорность принцессы убаюкивала бдительность святых сестер. Они продолжали считать ее больной, но она больной больше не была или, может быть, была больна другим. Теперь она мрачно мечтала о мести, она желала действовать. Возможно, это было неразумно, но рассудительность вернулась к ней в достаточной степени, например, чтобы удержать от безрассудных поступков.
  Выздоровление пришло к ней внезапно: она однажды проснулась и недоуменно огляделась вокруг. Было отчего недоумевать: неизвестно куда, в черную пропасть беспамятства, провалился последний месяц. Смерть Руттула, торопливые, неприличные похороны; договор, позор которого завоеватели чуть-чуть подсластили лицемерным уважением к ее происхождению; посуровевшее, едва скрывающее растерянность лицо Малтэра, - это она помнила какими-то отдельными урывками, наползавшими один на другой. Путешествие на Ваунхо вообще осталось в памяти единственным эпизодом: тесная каютка корабля ужасающе пахла рыбой; от этой мучительной вони ее чуть не вырвало, и служанка торопливо вывела принцессу на палубу, где порывы морского ветра по крайней мере уносили запах прочь. Еще она помнила удивленный голос:
  "Какая вонь? Мы же не рыбаки какие-нибудь!" - "Молчи, дурак, - ответил другой голос. - У ее милости носик нежненький, благородный, не то что твой шнобель..."
  Существовал ли на самом деле этот сводящий с ума запах, или же больное сознание Савы создало его - Сава не стала бы сейчас выяснять; такие мелкие подробности ее теперь не интересовали. Куда больше она сейчас хотела узнать, чья рука и когда взяла из ее вялой ладони Руттуловы четки и глайдерный ключ. Их она хотела вернуть во что бы то ни стало. Но прежде Сава хотела вернуть себе свободу.
  Веревки у нее было всего около двадцати саженей - больше она достать не могла, не вызывая подозрений; и без того пропажа вызвала переполох на хозяйственном дворе монастыря, и расстроенная сестра-келарница в конце концов убедила себя, что эту веревку она сама лично отдала неделю назад для починки сетей. Для спуска к подножию утеса веревки было явно маловато, но ничего не поделаешь. К тому же этой длины для Савы было вполне достаточно: она разработала хитроумный способ избавиться от розысков после побега. Сава подготовила свое "самоубийство".
  Когда настала ночь побега, Сава тихонько выскользнула из кельи; загодя она приучила монахинь к мысли, что предпочитает спать одна и не терпит в своей комнате постороннего присутствия. Поскольку темноты Сава никогда не боялась и спала спокойно, монахини без опаски оставляли ее в покое до того самого момента, когда гонг начинает звать к утренней молитве.
  Ночь была безветренной и не морозной - чувствовалось приближение весны. Сава сняла с себя монашеское одеяние и сунула его в мешок; простую серую шерстяную шаль старательно зацепила за стену - так, чтобы это казалось ненамеренным, и в то же время достаточно крепко, чтобы какой-нибудь случайно налетевший порыв ветра не сорвал ее. Сава не хотела, чтобы ее тщательно разработанный план рухнул из-за мелочей.
  Спускаться со стены она решила несколько поодаль. Там в стене торчал крюк, за который можно было зацепить веревку, - Сава проверила его заранее, в одну из предыдущих ночей: крюк держался надежно, и его не мог вырвать из стены даже больший, чем у Савы, вес.
  Вот с одеждой, подходящей для спуска по стене, было хуже. В иное время Сава бы надела для подобных упражнений прочные хокарэмские штаны, но их, как и вообще всякие штаны, негде было взять в женском монастыре, и Саве пришлось спускаться в чем она ходила - в теплой шерстяной рубахе, которую она укоротила примерно до коленей, и толстых вязаных чулках. Башмаки, чтобы не свалились с ног во время спуска, она буквально прибинтовала к ногам, и бинтами же обвязала колени, которые почти наверняка могли пострадать во время спуска.
  Веревку Сава сложила в кольцо, к узлу привязала импровизированное сиденье из ремней - и получилось что-то вроде лифта.
  Сава влезла в свою люльку, накинула веревку на крюк, на мгновение замерла на гребне стены, молитвенно сложила ладони и глянула на небо. "Вверяю себя вам, преблагие небеса!" - выговорила она через силу и, зажмурившись, скользнула вниз, отталкиваясь от стены и регулируя спуск торможением. Хорошо, что она заранее подумала о рукавицах, без них она бы попросту обожгла руки.
  Крюк выдержал. Веревки чуть-чуть не хватило. В темноте было видно плохо, но скала, на которой стояли стены монастыря, была буквально под ногами, и Карми рискнула - ножом перерезала веревку немного выше узла. Нож был острый, а веревка туго натянута - перерезались в один момент две пряди, а третья, последняя, лопнула сама, и Карми, спружинив ногами, упала на скалу саженью ниже. Она не ушиблась. Посидев несколько секунд, придя в себя, Сава встала и дернула за веревку; выскользнув из крюка, та упала к ее ногам.
  Половина дела была сделана. Сава полагала, что это была самая трудная половина.
  Она ошиблась. Спускаться ночью со скалы, в темноте, оказалось куда труднее, чем просто скользнуть вдоль стены. И Сава изрядно намучилась, пока не оказалась наконец у самого подножия скалы.
  У нее дрожали руки и ноги, от бинтов остались одни лохмотья, рубаха и чулки порвались, одну рукавицу она потеряла; у нее больше не было сил двигаться. Но восток уже начинал светлеть, и надо было уходить, чтобы найти убежище, где можно отдохнуть, прийти в себя.
  Она перебралась с открытого пространства в лес, в укромном месте развела крохотный костерок (благодарение небесам, Маву научил в свое время жечь незаметные издали костры), отогрелась, даже подремала немного. Потом начала приводить себя в надлежащий, не вызывающий подозрений вид. Более всего ее беспокоило молитвенное платье: хоть они все и шьются одинаково, что для принцесс, что для простых горожанок, но качество сукна у Савы было лучше, а это бросалось в глаза. Плащ с этой точки зрения подходил больше, он был простой выделки и уже поношен. Когда совсем рассвело и по дорогам острова потянулись толпы паломников, Сава перебралась ближе к тракту и внимательно разглядывала одежду богомолов. Наблюдения ее удовлетворили - она расправила платье, повязала голову белым платком, завернулась в плащ и вышла на дорогу.
  Теперь надо было затеряться в толпе, а это оказалось вовсе не простым делом. Передвижение паломников по Святому острову было слишком четко организовано, чтобы можно было незаметно присоединиться к одной из групп. Каждую такую группу сопровождал проводник из местных жителей, он во все глаза следил за своими подопечными и отвечал за их поведение перед Святым братством. Сава сделала вид, что нечаянно отстала от своей группы и поспешно догоняла ее. Каждый раз, когда ее спрашивал кто-то из проводников, ее группа оказывалась на сто-двести шагов впереди.
  К полудню Сава проголодалась, но присесть перекусить не решалась и, чтобы не привлекать излишнего внимания, ела на ходу, всухомятку.
  Чем ближе к вечеру, тем чаще ее посещала мысль, что побег получается не очень удачным. Она не видела способа выбраться с благословенного Святого острова.
  Но все было еще сложнее - по ее следу шли хокарэмы.
  Хокарэмам нет пути на Святой Ваунхо без специального разрешения. Тем не менее сравнительно регулярно, два-три раза в год, на Ваунхо появлялись небольшие группы так называемых коттари и гэнкаров - учеников из замка Ралло. Их еще трудно было назвать настоящими хокарэмами - совсем мальчишки. Но даже мальчишки из замка Ралло представляли собой нечто особенное.
  В этот раз их было семеро, и они оказались в окрестностях монастыря Инвауто-та-Ваунхо как раз в ночь побега. Главным в этой группе был гэнкар по имени Ролнек, ему шел шестнадцатый год, и он очень серьезно относился к своей будущей профессии. Мастер Логри считал его лучшим из своих учеников. Ролнек заменял наставника и в требованиях своих бывал даже более строг, чем Старик Логри. Он, правда, вовсе не лез из кожи, чтобы казаться видавшим виды хокарэмом, опытным специалистом по тайным операциям, человеком-волком, почти оборотнем; но юношеская гордыня заставляла его помнить, что очень скоро он даст клятву одному из майярских государей и будет верно служить, пока смерть не разорвет этой клятвы. Он считал себя уже почти взрослым, и неосознанное снисходительное превосходство сквозило в его отношениях с "малышами".
  Логри знал, что может доверить Ролнеку младших: придирчивость юноши никогда не была пустой, основанной только на желании командовать, - Ролнек был добросовестен, он заботился о каждом из своих подопечных, оберегая от лишних травм и наказывая за малейшие проявления безрассудного мальчишества. Логри полагал, что эти качества Ролнека очень хороши для хокарэма при каком-нибудь юном принце, хокарэма не столько телохранителя, сколько воспитателя и наставника. Логри видел, что подходящего Ролнеку места пока не предвидится, а отдавать парня в недостаточно высокую по положению семью - слишком расточительно. Поэтому решил придержать Ролнека в замке Ралло в качестве своего помощника. Сам юноша об этом ничего еще не знал, он думал - будущее его определится в ближайшие месяцы. И если бы ему сказали, что принесение клятвы откладывается на неопределенный срок, он бы сильно огорчился.
  Ролнек выглядел несколько старше своих лет и не подозревал, что его гладкая кожа, тугие мускулы и густые вьющиеся волосы, которые он рассеянно ерошил, уже начинают покорять сердца юных девиц.
  Вторым гэнкаром был рыжий паренек, которого Логри не без основания считал обузой замка Ралло. Он был двумя годами старше Ролнека, но выглядел его ровесником. Худощавого сложения, легкомысленный, он не казался выгодным приобретением благородным господам, которые имели достаточно средств и гонора, чтобы нанимать хокарэмов. Звали его Смирол.
  Остальных коттари звали Тагга, Митта, Лашу, Стэрр и Тови-аро, им было от восьми до двенадцати лет.
  В это утро первым проснулся Смирол. Проснулся, но не встал, а продолжал нежиться в одеяле. Минут десять спустя проснулся Ролнек. Этот залеживаться не стал, вскочил, оделся и растолкал остальных. Коттари занялись приготовлением завтрака. Ролнек подавал хороший пример - поднимая тяжести и упражняя мускулы, Смирол подавал дурной пример - развалившись на одеяле и делая вид, что вяжет носок взамен прохудившегося. Ролнек на него уже и не злился - стойкое пренебрежение Смирола дисциплиной не могло сломить даже воспитание Старика Логри. Просто удивительно, как Смирол вообще ухитрился дожить до этих лет: и покрепче его ребята погибали, пока звание гэнкара не освобождало их от риска и трудов тяжкой жизни коттари. Болезни, травмы, несчастные случаи - все это как-то миновало рыжего Смирола. Возможно, он родился счастливчиком.
  После завтрака все семеро пошли к стенам Инвауто. Святыни монастыря интересовали их только с одной точки зрения - военной. Они обсуждали, насколько успешен был бы штурм крепости, которой, по сути, и являлся монастырь. Тагга листал тетрадь, в которой были выписки, касающиеся крепостей Ваунхо. О монастыре Инвауто там был отрывок из летописи, рассказывающий о том, как лет триста назад инокини и окрестный люд, запершись в монастыре, два месяца сдерживали осаду аорикцев, пока пришельцев наконец не отогнал гортуский флот. Смирол помалкивал, покусывая травинку, и рассеянно посматривал на утес.
  - Что это там? - вдруг спросил он. Ролнек проследил его взгляд:
  - Тряпка какая-то.
  Смирол помолчал.
  - Займись-ка, Стэрр, - распорядился Ролнек. Стэрр задрал голову, оценивая высоту обрыва.
  - Давай, давай, - подтолкнул его Ролнек.
  Стэрр полез вверх, добрался до тряпки, зацепился поудобнее и начал рассматривать находку. Потом он посмотрел вправо, влево, заметил что-то почти недоступное глазу и переполз туда.
  - Не сверни шею, - негромко посоветовал Смирол. Стэрр осторожно начал спуск.
  - Следы совсем свежие, - доложил он, когда оказался рядом с товарищами. - Кто-то спускался буквально несколько часов назад.
  - Спускался? - спросил Смирол и зевнул.
  Стэрр посмотрел вверх, на Смирола, и сказал с усмешкой:
  - Да, спускался.
  Смирол подмечал буквально все и никогда не упускал ни одной мелочи, но никогда не занимался пустяками. Вот Стэрр - другое дело, он воображал, что у него чутье ищейки и соколиный глаз, а никак не мог подняться выше пустяков.
  Ролнек взял у Стэрра тряпку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении рукавицей.
  - Левая, - глубокомысленно заметил Смирол. - К нежданным хлопотам.
  Тови-аро позвал издали. Они подошли и увидели, что он обнаружил веревку с ременной петлей, спрятанную под камнем. Смирол мельком осмотрел веревку, бросил ее на место и привалил камнем.
  - Итак, побег, - отметил он. - Будем расследовать или бросим? Не наше дело, если подумать.
  - Будем расследовать, - решил Ролнек. - А то распустились, разленились, смотреть противно.
  - Вот и не верь после этого приметам, - проворчал Смирол.
  - Разделяемся, - скомандовал Ролнек. - Мы с Рыжим пойдем посмотрим, как там в монастыре дела и что слышно о побеге. А вы идите по следу. Старший - Стэрр, - закончил он.
  Коттари медленно пошли вдоль стены, замечая следы, оставленные беглянкой. А Ролнек и Смирол направились к воротам монастыря. Ролнек воспользовался случаем, чтобы укорить Смирола в разболтанности; Смирол молчал - слова Ролнека его ничуть не задевали.
  - Ладно, хватит молоть глупости, - сказал он наконец. - Посмотри-ка.
  На полосе отлива под утесом ходили озабоченные люди, внимательно осматривая обнажившееся дно.
  - Что случилось? - спросил Ролнек подвернувшегося местного жителя.
  - Монахиня сошла с ума и бросилась в море, - ответил тот. - А вам что за забота, господа?
  - Любопытно, - бросил Ролнек таким тоном, что у человека отпала охота спрашивать. Впрочем, следить он за ними не перестал - такая уж натура у аборигенов Ваунхо. Поэтому гэнкары потеряли всякий интерес к происходящему на кромке прибоя и вошли в ворота, обсуждая особенности укреплений с узко специальной точки зрения - каковы возможности покушений при посещении храма важной особой.
  - Тьфу, безбожники, - с досадой плюнул им вслед абориген. Увы, науськать на гэнкаров фанатиков было нельзя. Чертовы мальчишки имели право здесь находиться, более того - имели обязанность осматривать все, исходя именно из профессиональных интересов.
  Гэнкары обошли храм вокруг, спросили у священников разрешения осмотреть алтарь, походили, разглядывая статуи и иконы. Ролнек принялся расспрашивать об одном из изображений. Скрывая раздражение, ему ответили. Смирол разглядывал фонтанчик со святой водой, поинтересовался у служки, не засоряется ли, в ответ получил гневный взгляд, усмехнулся и позвал Ролнека:
  - Ладно, пошли на солнышко.
  По узкой крутой лестнице они поднялись в хозяйственный двор монастыря. Здесь не было обычной деловой, размеренной атмосферы - монашки были озабочены и печальны. Ролнек попросил разрешения осмотреть стены. Его укорили: "В такой день..."
  - В любой день, - твердо ответил Ролнек. - Каждый день кто-то умирает и кто-то рождается.
  - Ах, смотрите, - бросили ему, лишь бы отвязался. Гэнкары пошли по стене, посматривая вокруг и вниз.
  - Вот здесь она спустилась, - тихо проговорил Смирол. Ролнек бросил мимолетный взгляд на крюк, с которого была стерта старая ржавчина.
  - Отчаянная девица, - заметил он, глянув вниз.
  Они прошли еще шагов двадцать и остановились около двух монахинь, которые молились, плача, над обыкновенной шалью.
  - Прошу прощения, уважаемые дамы, - мягко проговорил Смирол. - Это шаль той несчастной, которую ищут на отмели?
  Его участливый голос мог обмануть кого угодно. Ролнек к таким уловкам не прибегал. Он смотрел вниз.
  - Скала в этом месте совсем отвесная, - заметил он. - Если эта женщина здесь падала, она попала прямо в море.
  - Наверное, ее унесло отливом, - сказал Смирол. - Тут сильные течения.
  - Бедная девочка, - всхлипнула одна из монахинь. - Как же мы не уберегли! Она казалась такой спокойной, такой... - Женщина утерла рукавом слезы. - Ах, молодые господа, она была настоящим ангелочком!
  Ролнек откровенно скучал. Смирол напустил на себя печальный вид.
  - Бедняжка, - выговорил он прочувствованно. - Как же нужно страдать, чтобы решиться на такое...
  Его тактика принесла некоторые плоды.
  Пока Ролнек, скучая, прогуливался по периметру, Смирол узнал, что девушке было лет пятнадцать, что она из богатой семьи и недавно лишилась родных. О ней заботился благородный господин из Горту, хотел женить на ней сына, но она, бедняжка, была слишком больна из-за обрушившихся на нее несчастий, да и срок траура нужно соблюдать; три месяца траура - вполне приличный срок, женитьба не будет казаться поспешной. В следующем месяце девушку должны были забрать и увезти в Горту...
  Смирол наконец счел, что узнал достаточно, почтительно откланялся и утащил Ролнека вниз.
  - Сиротка с хорошим приданым, - возбужденно сообщил он. - Обычная история. Но девочка оказалась умна... Можно на этом подзаработать.
  - Глупости, - отмахнулся Ролнек. - Мы на Ваунхо. Хокарэмы не могут здесь охотиться на людей - право убежища, черти б его побрали, заповедник Святого братства.
  - Да нет, - возразил Смирол. - Заплатит сама девица. Мы ей поможем.
  - Этого еще не хватало! - проговорил Ролнек. - Укрывать беглянку из монастыря, чью-то невесту и богатую наследницу. Твоя шкура выдержит две сотни плетей?
  - Моя шкура столько не выдержит, - согласился Смирол. - Я превосходно обойдусь и без плетей. Но ты только подумай, какой чудесный случай испытать наше умение! Вытащить беглянку с Ваунхо. Кому из райи это удавалось?
  - Кому из райи это приходило в голову? - парировал Ролнек. - Связываться со Святым братством...
  - Тогда я сделаю это сам. На свой собственный страх и риск.
  - Какая муха тебя укусила? - изумился Ролнек. - Ты хочешь рисковать? Спятил!
  Было чему удивляться. Смирол риска не любил, обостренный нюх на опасности заставлял его держаться подальше от любых авантюр.
  Коттари проследили Саву до дороги, а дальше Смирол отправился один, высматривая среди толп паломников одинокую девушку лет пятнадцати. Упорядоченность, насаждаемая Святым братством, была ему на руку - движение по дороге шло только в одном направлении, и Смирол просто неспешно бежал по обочине, не пропуская взглядом ни одной женской фигуры.
  Разумеется, он ее нашел.
  - Это тебя оплакивают в Инвауто? - тихо спросил Смирол, переходя на шаг около одиноко идущей девушки. - Тебя, - отметил он, увидев ее испуг. - Сворачивай в лес. И без фокусов.
  Девушка отшатнулась от него, как от прокаженного, но в этом не было ничего особенного - любая богомолка испугалась бы, заметив рядом с собой насмешника-гэнкара.
  Смирол присел на камень и вытряхнул из сапога несуществующий камешек. Девушка пугливо оглянулась, прошла еще немного вперед и свернула в лес. Смирол пробежал еще шагов двести, потом тоже свернул с дороги и вернулся к девушке.
  Она ожидала, прислонившись к дереву; по ее лицу катились злые слезы.
  - Выследил, да? Доволен? Услужил хозяину? - В голосе ее страха не было, только ненависть.
  - Так ты по выговору сургарка, - сказал Смирол.
  - Твой хозяин не сказал тебе, кого ты стережешь?
  - У меня нет хозяина, - произнес Смирол. - Я гэнкар.
  Девушка смотрела на него с удивлением.
  - Выслушай меня, - предложил Смирол. - Может быть, сумеем договориться.
  - Ладно, говори.
  - Я тебя вовсе не знаю, но кое-что сегодня узнал. Итак, ты из Сургары. Вероятно, твой отец был богатым человеком... Молчи! Слышал я, что там в Сургаре творится. Твой отец погиб, и тебя некому защитить. Знатный майярец - из Горту, я слыхал - решил преумножить свое состояние, женив на тебе своего сына. Ты не хочешь этого и сегодня ночью бежала из монастыря. Так?
  - Это близко к истине, - медленно проговорила девушка. Ее настроение вдруг заметно изменилось. Злость сменилась заинтересованностью.
  - Ты мне заплатишь, если я помогу тебе выбраться с Ваунхо?
  - Ты же гэнкар, - с неясной усмешкой сказала девушка. - Как посмотрит на это твой мастер?
  - Боюсь, без одобрения, - признал Смирол. - Но мне нужны деньги. Ты в состоянии заплатить мне пять эрау? Это тебя не разорит?
  - Это ловушка? - резко спросила девушка.
  - Это не ловушка, - уверенно ответил Смирол. - Я берусь вытащить тебя отсюда.
  - Я дам двенадцать эрау, если ты поможешь мне выбраться с Ваунхо, - сказала она.
  - По рукам, - кивнул гэнкар. - Меня зовут Смирол.
  - А меня... - она помедлила, - Карми.
  - Это сургарское имя?
  - Это не имя и не сургарское слово, - сказала Сава. - Это просто... ты будешь так меня называть.
  - Слушаюсь, - улыбнулся Смирол. - Тогда, милая моя госпожа, давай займемся твоим преображением. В этих тряпках у тебя нет ни малейшего шанса.
  Они углубились в лес, нашли укромное место, где и устроили свой лагерь. Преображение началось с волос: Смирол нагрел на костре воду и собственноручно вымыл голову девушке и расчесал, смачивая гребешок какой-то дурно пахнущей ваксой.
  - Гадость какая... - процедила сквозь зубы Карми.
  - Потерпи, - сочувствующе проговорил Смирол, продолжая массировать голову. - К сожалению, придется немного подрезать волосы.
  - Делай что хочешь, - промолвила Карми.
  Жалеть уже было нечего. Месяц назад она в каком-то умопомрачении, к ужасу монашек, обрезала свою роскошную косу. На душе легче от этого не стало, и она с большим трудом привыкала к своей куцей шевелюре.
  Смирол для сравнения отстриг прядь своих волос.
  - Почти один цвет, - с удовлетворением отметил он.
  - Зачем? - вяло осведомилась Карми.
  - Я собираюсь раздвоиться. К стыду моему, я почти не отличаюсь от тебя ростом...
  - Ты еще вырастешь, - равнодушно утешила его Карми.
  - Хотелось бы... - вздохнул Смирол. - Я одолжил у Ролнека его запасные штаны. Мне придется носить их, а ты будешь ходить в моих. Я не могу подставлять моих приятелей.
  - Что за Ролнек?
  - Ты его не знаешь, он тебя не знает, и оба вы счастливы... Он не такой дурак, как я, и ему не нужны лишние хлопоты.
  Карми искоса глянула на него:
  - А чем ты рискуешь?
  - Мастеру не понравится - меня высекут.
  - Как, хокарэмов секут?
  - Секут коттари и гэнкаров, - объяснил Смирол. - Не очень часто, но бывает. Боль учит смирению, сама знаешь.
  - Не самая важная черта в характере хокарэма, - заметила Карми.
  - Пара капель смирения полезна каждому, - философски заметил Смирол.
  Когда смыли краску и волосы высохли, то Карми увидела в луже, что стала светлой шатенкой.
  - Похожа на чучело? - спросила она.
  - Я же не фрейлину из тебя делал, - возразил Смирол. - За моего двойника сойдешь.
  Карми переодевалась, сожалея, что не может разглядеть себя в настоящем зеркале, - впрочем, если сравнивать со Смиролом, любоваться было нечем: сильно потрепанная и не очень чистая одежда, светлые рыжеватые волосы - какой-то ничтожный полукровка, хоть и в хокарэмском обличье, - ужасно!
  Однако этому рыжему наглецу внешнего сходства было мало. Он приказал Карми пройтись перед ним и тут же начал лезть с поучениями.
  - Держишься ты хорошо, - признал он. - Но вот...
  Оказывается, в хокарэмском поведении было множество нюансов. Карми старательно пыталась выполнять рекомендации Смирола, пока он не махнул рукой:
  - Сойдет!
  И вместо одного рыжего гэнкара на острове Ваунхо появились два. Они никогда не появлялись вместе, встречались редко и только ночью, когда их схожесть скрадывала темнота. Смирол пользовался этими встречами, чтобы давать дальнейшие распоряжения.
  На материк Карми переправилась на пароме. Чиновник отметил имя Смирола в числе выбывших. Как с острова выбирался рыжий гэнкар, осталось неизвестным. Он объявился в условленном месте спустя три дня и выглядел при этом более потрепанным, чем обычно. От рассказов, однако, воздержался. Карми пришла к выводу, что он не так болтлив, как кажется с первого взгляда.
  Прежде всего гэнкар накинулся на еду. Ел он много и жадно, при этом не забыл отметить, что пища ему не нравится.
  - У нас была прекрасная кухарка, - парировала Карми, - я у нее училась.
  - Плохо училась.
  - А по-моему, еда как еда, - заметила Карми. - Не привередничай.
  Гэнкар надолго замолчал.
  - Когда я получу свои деньги? - спросил он.
  - Я доберусь до Сургары и вышлю. Куда?
  - В Ралло. Мне.
  - Ладно, - вяло сказала Карми. - Теперь ты куда?
  - В Гертвир. Я и так порядочно отстал от Ролнека.
  Карми проговорила, вычерчивая на земле прутиком подобие карты Майяра:
  - Можно мне пока идти с тобой?.. Или я должна заплатить еще?
  - Неплохо бы, - усмехнулся Смирол. - Но у меня есть капелька совести. Я так много на тебе заработал, что было бы просто бесстыдством взять у тебя еще хоть одну монетку... Пошли так.
  Через два дня они догнали Ролнека и остальных. Карми рассчитывала дойти с ними до города Тиэртхо и там переправиться через Ланн. Однако Ролнек заявил, что Карми - его пленница и должна идти вместе с ними до замка Ралло. Смирол попробовал возразить - Ролнек возражений не слушал. Карми, понимая, что в этой ситуации ничего не сделаешь, презрительно молчала. Можно было, конечно, попробовать подбить Смирола на неподчинение, но она чувствовала, что это ей не по силам. Смирол, хоть и казался легкомысленным, все же всегда поступал так, как это было выгодней, - а какая выгода помогать беглой монашке удрать от Ролнека? Одно дело - монахи, другое - свой брат хокарэм. К тому же деньги свои он уже заработал.
  
  Глава 2
  
  Эрван, хокарэм принца Марутту, сидел на носу трехмачтового цангра. Цангр, который чаще называли плавучим дворцом, поднимался с приливной волной от моря к городу Тиэртхо, расположенному в одиннадцати лигах от морского побережья. Ланн, Золотая река, в этот час повернул вспять свое тихое течение, смешав воды с соленой водой, растекся по низинным болотам Тланнау. Низкорослые полузатопленные рощи служили приютом морским бродягам, пиратам и разбойникам самых разных рангов, от беглых рабов до чересчур предприимчивых солдат но ни один из них не рискнул бы напасть на гордо проплывающий цангр принца Марутту, блистающий богатством убранства.
  Высокий принц не вышел на палубу даже после того, как цангр остановился у выстланной коврами пристани.
  Встречающие своего государя горожане полтора часа ожидали, когда он соизволит сойти на землю; ждали и семьи моряков, пришедшие встретить своих кормильцев, - ибо никто не смел покинуть корабль, пока на борту находится принц.
  Эрван все это время цепко рассматривал обстановку на пристани. Ничего угрожающего не было, зато, к своему удовольствию, Эрван заметил шестерку юных хокарэмов, с любопытством наблюдающих за маневрами великолепного цангра. Предстоящей встрече с ними Эрван искренне обрадовался - не так уж часто встречаются в Майяре хокарэмы. Разговор в любом случае обещал быть интересным, и вдобавок имелась возможность послать весточку в замок Ралло.
  Старших мальчиков Эрван знал: Ролнек, тайная гордость старика Логри, и Смирол, считающийся слабаком, - у него из-за этого были проблемы с поиском места службы. Имени третьего паренька, такого же рыжего и такого же тонкокостного, Эрван припомнить не мог, но лицо показалось ему знакомым. Остальные же мальчишки слишком малы, чтобы Эрван что-то мог знать о них.
  Когда принц наконец соизволил сойти с корабля на берег, Ролнек протолкался через толпу отбивающих поклоны горожан и мелкой знати. На его сдержанное приветствие принц ответил ласково, пригласил мальчишек-хокарэмов пообедать за его столом. Такое гостеприимство вовсе не в диковинку среди майярских аристократов: хокарэмы, несмотря на малочисленность, немалая сила в Майяре, и знать не упускала возможности показать им свое расположение.
  Принц Марутту особо приказал Эрвану позаботиться о гэнкарах (впрочем, при ближайшем рассмотрении один из них - рыжий, похожий на Смирола - оказался девушкой).
  По пути в свой замок Марутту расспросил Эрвана о трех старших, младшие его не интересовали: новый хокарэм нужен был Марутту в этом году.
  Эрван предупредил, что Ролнека Логри не отдаст.
  - Жаль, жаль, - пробормотал принц. - А девочка, что она?
  Эрван признался, что об этой девочке ничего не помнит.
  - Она хороша, - заметил принц. - Полукровка, конечно, но с изрядной примесью благородной крови. Эти рыжие волосы делают лицо каким-то диким... Хороша! - повторил Марутту.
  - Не очень, - отозвался Эрван. - Она слаба. Не иначе как ее растили в щадящем режиме. Не представляю, как она дожила до этих лет. - Он подумал и добавил: - Похоже, у нее есть хозяин, а то почему с ней нянчатся?..
  Марутту понял его мысль: очень вероятно, эта девушка из незаконных детей какого-нибудь знатного человека, тот отдал ее обучиться хокарэмским наукам, чтобы потом продать за хорошие деньги. Последнее время начал возрождаться в Майяре древний обычай - иметь наложниц-телохранительниц. В таком качестве, конечно, лучше настоящая хокарэми, подготовленная без скидок, но и такие, с неполной выучкой, тоже хороши. К тому же они много дешевле, и потом, зачем, собственно, они нужны - телохранительницы, если у каждого мало-мальски знатного человека и так есть надежная охрана.
  - Все-таки разузнай, кому она принадлежит, - сказал Марутту. - Может быть, удастся купить. И... пожалуй, я сделаю ей подарок, - добавил он, ибо обычаем не запрещалось одаривать питомцев замка Ралло.
  Подарок принесли, когда юные хокарэмы, расположившись в отведенном им покое, деловито приводили одежду в порядок, чтобы не стыдно было показаться в трапезном зале. Смиролу было не очень ловко: ему пришлось поделиться с девушкой одеждой, и ободранные штаны, в которых он выбирался с острова Ваунхо, его сильно смущали. Сейчас он, обернув бедра повязкой, сосредоточенно штопал свои многострадальные штаны, а девушка ему помогала, отчищая его куртку, густо замазанную глиной. Ролнек чинил Смироловы сапоги.
  - А может, я буду ходить босиком? - риторически вопрошал Смирол.
  - Ив набедренной повязке, как рыбак, - ехидно добавлял Таву-аро.
  - Любопытно, - продолжал Смирол, разглядывая штаны на просвет. - Даст ли нам Марутту денег? Не могу же я в драных штанах через весь Майяр топать.
  - Эрван одолжит, - спокойно отозвался Ролнек, вырезая из своей куртки кусочек кожи для заплатки. - И вообще, хокарэм может быть совсем голым, главное - чтобы он был хокарэм.
  - Неприлично, - смеялся Смирол, показывая мелкие белые зубы, ровные и безупречные. - С нами дама.
  Ролнек, бросив взгляд на девушку, промолчал. Теперь уже не было необходимости выдавать ее за мальчишку. На даму она никак не тянула. Но поведение Карми ставило Ролнека в тупик: девушка явственно представлялась плодом хокарэмского воспитания и в то же время повадка ее была совершенно чужой.
  Она казалась уверенной в себе, но эта уверенность тоже была чужой, не хокарэмской, она не опиралась ни на силу, ни на хитрость или умение. Ролнек не представлял, какое ее качество могло придать ей бесстрашное спокойствие. Она не боялась их - хокарэмов, позволяла себе сказать порой что-нибудь презрительное, но неизменно оставалась послушной, не желая испытывать на себе хокарэмское принуждение. Ролнека порой подмывало сделать и ее язык таким же покорным, но ему припоминались слова Логри: "Раздражение от бранных слов - признак слабости", и Ролнек гнал от себя эту слабость.
  Мужской костюм был ей, похоже, не в диковину, она его носила легко и уверенно. Осанка у нее не хокарэмская, но Ролнек не стал бы утверждать, что она хуже. И Ролнек был уверен, что на посторонний, неопытный, взгляд эта беглая монашка кажется хокарэми.
  И еще одно обстоятельство, совсем уже не лезущее ни в какие ворота: иголку в руках она держала неуклюже, как будто это был непривычный ей инструмент. Скажите-ка, в каком из майярских сословий могла вырасти девица, не обученная шитью? Даже очень знатные дамы, даже королевские дочери почти все свое время посвящают шитью или вышиванию.
  - Я не прошу золота! - взорвался вдруг Смирол, уколовшись иголкой. - Я прошу лишь новые штаны!
  Будто в ответ на его просьбу, вошли слуги Марутту, несущие на подносе сверток. И Смирол выжидающе выпрямился: а вдруг, чем черт не шутит, это действительно штаны для него. Но слуга обратился к девушке:
  - Госпожа, государь шлет тебе подарок. - Он поклонился.
  Девушка перевела взгляд на Ролнека. Тот бросил Смиролову обувку на пол, подошел, взял с подноса сверток и развернул. В нем оказалось платье из очень тонкой шерсти, сшитое на сургарский манер.
  Девушка тронула платье, взяла его в руки, каким-то чисто женским движением приложила к себе.
  Слуги, не дожидаясь ее ответа, ушли.
  - Здорово! - оценил Смирол, по-прежнему сидящий на полу. - Тебе очень пойдет. - Он уже сообразил, что, если девушка наденет платье, его почти новые штаны вернутся к нему. - Померь!
  - Нет, - сказала она равнодушно, аккуратно сложив платье и бросив на лавку.
  - Ты обманешь ожидания нашего радушного хозяина, - заявил Смирол, возвращаясь к штопке. - Он определенно положил на тебя глаз.
  - Мерзкий паук, - отозвалась девушка.
  - Я уверен, он пошлет гонца к Логри, чтобы тебя отдали ему, - проговорил Смирол лукаво. - Что же ты тогда будешь делать? Откажешься?
  - Нет, - ответила девушка спокойно. - Не откажусь.
  Ролнек вскинул на нее глаза. Что-то недоброе почудилось ему в интонации. Почудилось? Или в самом деле скрытая угроза? Ох, святые небеса, да что же это за девка такая?
  Марутту сразу заметил, что его подарок остался без внимания.
  - Почему ты не приняла платье? - спросил он.
  - Не хочу, - сказала она. - В платье неудобно. Марутту улыбнулся:
  - Зато, я уверен, в нем бы ты была красавицей.
  - Ты смеешься надо мной, государь? - кротко спросила она.
  Она не была красивой, и вряд ли это могло исправить самое красивое платье. Неровно стриженные рыжеватые волосы, черты лица, более подходящие смазливому мальчику, чем женщине, уже неновая хокарэмская одежда... Да, пожалуй, красивой ее не назовешь. Но что-то безусловно привлекательное было в ней, - может быть, ее спокойная непринужденная гибкость, может быть, что-то другое, что станет более заметным с годами.
  Марутту устремил глаза на небрежно развязанный ворот ее рубахи, намекающий, что за ним скрывается вовсе не плоская мальчишеская грудь.
  "Куплю, - решил Марутту. - За любые деньги. Велю нашить платьев, как на сургарском сервизе. Сургарские платья - как раз для нее... Появляются порой в Майяре девушки, в жилах которых возрождается кровь языческой богини Карасуо-виангэ, - думалось Марутту, - девушки, которые сводят мужчин с ума неженской духовной силой, девушки, "которые сотрясают княжества и волнуют океаны". Такой была Анги Таоли Сана, такой была Лавика-аорри, такой была Хэлсли Анда Оль-Карими... И такой могла бы стать сургарская принцесса Карэ-на Оль-Лааву, вдова Руттула, могла бы стать, если бы ее не сломило горе".
  Эта девочка, пока еще безымянная для Марутту, была чуть пониже сургарской принцессы, покрепче той и куда худшей породы; конечно, полукровка, что с нее взять. И благородного воспитания она не получила, но все же, если окрасить волосы в черный цвет, лишив их этого ржавого невольничьего оттенка, ее можно будет принять за чистокровную аоликану.
  Черные волосы, платье в сургарском стиле, немножко благородных манер... и, пожалуй, чуть-чуть смуглой пудры, прикинул Марутту. Да, это именно то, что нужно. Лет через пять вряд ли кто отличит эту рабыню от настоящей принцессы Карэны.
  "Может, стоит выкрасть полубезумную сургарскую принцессу и подменить ее поддельной", - подумал принц.
  - Как ее зовут? - спросил Марутту Ролнека.
  - Сэллик, - немедленно отозвался тот, припомнив первое подвернувшееся женское имя.
  "Сэллик... - принц попробовал имя на вкус. - Низкое имя, разве что для торговки. Как ее назвать? Высокую госпожу принцессу называли Савири или Сава... Саур, - придумал принц. - Саур - буду называть ее так".
  После обеда Марутту захотел увидеть умения рыжей Сэллик.
  - Принеси мне лаангра, Сэллик, - сказал он ей, указывая в конец двора. - Посмотрим, какая ты ловкая. Ролнек обеспокоено привстал. Эрван проговорил тихо, уловив это беспокойство:
  - Я полагаю, она с этим не справится, государь.
  - Пусть попробует, - сказал Марутту.
  Сэллик, не говоря ни слова, отправилась в тот угол двора, где стояли клетки с лаанграми - небольшими ушастыми зверьками, похожими на куцехвостых лисят. Используются лаангры на охоте, их запускают в лисьи или тохиарьи норы, и зверь этот, пожалуй, еще более дикий, чем сами лисы. В норы лаангров запускают не иначе как на цепях, а брать их в руки в замке Марутту мог только один специально приставленный к ним человек.
  Марутту наблюдал за действиями Сэллик. Эрван, оставив его, подошел к Ролнеку.
  - Что ты тревожишься? - негромко спросил он. - Ну покусает ее лаангр... Она же из Ралло-Орвит, должна быть привычной.
  - Она не из наших, - сдавленно отвечал Ролнек. - Сколько себя помню, в Ралло ее не видал.
  - Как же так? - спрашивал Эрван. - А мне показалось, я видел ее там. Лицо знакомое...
  - Не было ее там, хоть у Рыжего спроси...
  Эрван глянул на Сэллик. Она, пройдя неспешно около клеток, выбрала зверька, открыла дверцу и сунула туда обе руки сразу. Извлеченного из клетки лаангра она держала одной рукой за загривок, другой - за ухо, где сжимала пальцами определенное, редко кому известное место. От боли зверьку пришлось забыть, как кусаться.
  Марутту шепнул что-то стоящему рядом с ним охраннику. Тот кивнул и пошел навстречу девушке.
  Эрван все еще стоял рядом с Ролнеком.
  - Я ее видел, - повторил он. - Но где? Видишь ли, приятель, у меня непростительно плохая память на лица...
  - Я не знаю, кто она, - сказал Ролнек. - Но может быть, тебе помогут два обстоятельства: волосы у нее не рыжие, а сама она беглая из Инвауто-та-Ваунхо.
  Да, эти сведения Эрвану помогли. Ролнек впервые в жизни увидел, как у хокарэма от изумления отвисает челюсть.
  - Что? - спросил Ролнек тревожно.
  Эрван, опомнившись, возвратил челюсть на место и повернул голову к Сэллик.
  - О небеса! - выдохнул он. - Ее сейчас убьют!
  Воин, пошедший навстречу девушке, выдернул из ножен меч и преградил ей дорогу. Сэллик чуть недоуменно попробовала обойти его, но он не позволил, протянул меч вперед и слегка кольнул ее. Девушка отступила, поняв, что стражник не отстанет от нее, что ему приказано вызвать рыжую Сэллик на поединок, она бросила взгляд на Марутту.
  Воин не собирался пережидать ее сомнения: он взмахнул мечом - девушка едва успела отскочить в сторону.
  Марутту хотел, чтобы она показала, какова она в защите. Но чем, собственно говоря, защищаться - хокарэмы-ученики, как всем известно, оружия при себе обычно не носят, особенно вот так, в гостях. Все, чем могла защищаться Сэллик, это небольшой бурый зверек в руках. Зверек, которого Марутту требовал принести ему.
  Чтобы принять решение, понадобилась доля мгновения. Сэллик, не отнимая пальцев от уха зверька, сунула лаангра за пазуху, освободив вторую руку. Эта рука, взметнувшись над головой, сделала знак "стрела", на который у всякого нормального хокарэма есть одна реакция - метнуть лапару.
  И Эрван мгновенно бросил свою лапару в руку Сэллик и только потом сообразил, что жест "стрела" - чисто хокарэмский жест, как и лапара - чисто хокарэмское оружие.
  Сэллик, едва поймав лапару, сразу приняла на нее удар меча - таким же отработанным движением, каким бы встретили удар и сам Эрван, и Ролнек, и Смирол. Увидев это, Ролнек наполовину восхищенно, наполовину удивленно чертыхнулся. Лапара, хокарэмская лапара была знакома загадочной девчонке.
  Конечно, ее умение вовсе не было совершенным, да и сила у нее не мужская: удар она могла принимать только на вытянутую навстречу руку. Но в ее уверенных движениях чувствовалась та автоматическая тренированность, которая свидетельствует о долгих занятиях.
  Другой человек, менее опытный, уже давно бы лишился пальцев, пытайся он отбивать удары лапарой. Но меч стражника неизменно опускался на железо - пусть даже в полудюйме от нежной девичьей кисти.
  И Сэллик не только отбивала удары стражника, но и ухитрилась неожиданным маневром оказаться за его спиной. Острие лапары тут же оказалось в опасной близости с сонной артерией...
  - Хватит, - закричал Марутту, вовсе не ожидавший такого оборота. - Прекрати!
  Сэллик, оттолкнув стражника, чуть заметно пожала плечами и продолжила путь к Марутту.
  Полузадохшегося зверька она бросила под ноги принцу. Лаангр, не имея силы убежать, вцепился в сапог Марутту. Принц брезгливо пнул зверя, протянул Сэллик перстень и кошелек с десятком золотых эрау.
  Девушка поклонилась коротким, не очень старательным - совершенно хокарэмским - поклоном и отошла. Золотые она отдала Ролнеку, перстень надела на большой палец правой руки.
  Смирол сказал озабоченно:
  - Рука не болит?
  - Пока нет, - ответила она.
  - Будет болеть, - знающе проговорил Смирол. - У тебя плечо слабое.
  Девушка кивнула.
  - Компресс сделать? - спросила она.
  - Конечно. И лучше сейчас, пока синяки не запеклись. Пойдем, я помогу.
  Они ушли. Эрван проводил их взглядом.
  - Так ты знаешь, кто она? - спросил Ролнек.
  - Знаю, - кивнул Эрван. - Да, знаю...
  
  Глава 3
  
  ...Майярские армии, растекаясь от устья Вэнгэ, заполнили Сургару, практически не встречая сопротивления. Только в районе Тавина, где местное, исконно сургарское население разбавлено значительной долей пришлых майярских мятежников, армии были остановлены. Но положение сургарских войск было безнадежным: зажатые в кольцо, они не могли надеяться на отход, поэтому сражались с ожесточением смертников. Горту и Марутту, которые привели майярцев, тратить время на затяжную осаду не могли. Следовало опасаться, что саутханцы воспользуются этой войной, чтобы напасть на побережье Майяра, то есть в первую очередь на территории Горту и, возможно, Марутту.
  Поэтому мир нужен был обеим сторонам - и Майяру, раз уж не удалась быстрая война, и Тавину, потому что его граждане хотели сохранить свои жизни и жизни своих семей.
  Малтэр, ставший из-за болезни Руттула правителем Тавина, выслал к Горту тайных парламентеров. Действовал он от имени Руттула. Никто не подозревал, что сургарский принц умирает, и Малтэр понимал: узнай об этом майярцы, мир с ними был бы не так уж выгоден. Руттул - это имя имело вес, а Малтэр, увы, было не таким весомым. С внезапной злостью Малтэр понял, что является для Майяра только второстепенной фигурой. Но настоящее потрясение испытал Малтэр, когда получил ответ от Горту. Горту мог заставить Майяр пойти на мир с Руттулом, но Малтэр был совершенно неприемлем в качестве партнера по переговорам - он мог быть представителем сургарской стороны, на это Майяр соглашался, но договор о мире не мог быть подписан его рукой.
  Малтэр бесился от негодования. А кого, скажите на милость, он мог представить Майяру? Руттул при смерти, а юная его супруга, принцесса Карэна Оль-Лааву, в настоящее время находится бог знает где. И Малтэр тянул время, уже мало на что надеясь, а майярцы пока верили его объяснениям.
  Руттул умер на рассвете третьего дня года Ветра. В иное время подобное событие отменило бы новогодние праздники и погрузило страну в траур, но сейчас не было желающих праздновать в разоренной наводнением и чужими войсками стране - она и так была в трауре.
  Малтэр, призрачные надежды которого на выздоровление Руттула развеялись, решил дожидаться двенадцатой новогодней ночи, когда, согласно майярскому обычаю, строжайше запрещено убивать, и идти с тавинцами на прорыв кольца, ибо больше ждать было уже нечего, но вдруг в начале пятой ночи в Тавине объявилась принцесса Карэна. Ее появление Малтэр был склонен объяснять не иначе как чудом, будто какие-то могущественные духи перенесли ее через майярские заставы и ощетинившуюся оружием цепь защитников Тавина. Разве иначе она могла незамеченной пробраться на осажденный остров?
  Но она была здесь, и Малтэр, повеселев, тут же послал человека к Горту с сообщением, что договор будет заключен от имени принцессы Карэны.
  Горту получил это известие в тот момент, когда его сын показывал ему сундуки с добытыми в Савитри документами. Записи Руттула Горту счел незначащими, на табличках и тетрадях, заполненных скорописью на неизвестном языке, задержал взгляд и велел сохранить, а архив принцессы, в большинстве состоящий из переписки с Малтэром и красочных эскизов платьев, счел сокровищем даже большим, чем сундук с драгоценными шелковыми и бархатными нарядами, также прихваченный молодым Горту из Савитри.
  Гонец вошел, когда Горту рассматривал платье, в котором принцесса явилась на заседание Высочайшего Союза.
  - Ладно, спрячь, - бросил Горту сыну и обернулся к посланцу: - Ну, как там Малтэр? Гонец пересказал послание.
  - От имени принцессы? - поднял брови Горту. - Разве она в Тавине?
  - Да, господин, - ответил гонец, кланяясь. - Я видел государыню. Она в Тавине.
  Горту, ничего пока не знавший о смерти Руттула, вовсе не ломал голову над тем, почему вдруг принцесса Карэна решила взять власть в свои руки. Горту давно понимал, что принцесса одержима, а смысл действий одержимых - хэймов - всегда останется темным для обычных людей. Но удивительным показалось Горту, что Руттул позволил принцессе поступать по-своему. Впрочем, решил Горту, Руттул не сумасшедший. Если самолюбие не позволяет ему подписать договор, кто его осудит, когда он предоставит эту неприятную обязанность своей высочайшей супруге.
  К подписанию уже все было готово: Малтэр и Горту успели обсудить все статьи договора и прийти в конце концов к единогласию. У Горту порой возникало подозрение, что за Малтэром никого нет. Казалось Горту, что Малтэр ведет переговоры с двумя сторонами сразу. Его проволочки и сомнения могли быть вызваны тем, что он не имел поддержки в Тавине. Горту готов был уже оборвать переговоры и поискать связи с самим Руттулом. Но вот наконец Малтэр чего-то добился и в самом Тавине.
  - Примут ли наших парламентеров?
  - Да, - ответил гонец. - Все готово к встрече.
  Малтэр действительно тщательно готовился к подписанию договора. Не в его, конечно, власти было ликвидировать все следы недавнего наводнения в Тавине, но по крайней мере дом Руттула, где он готовил встречу, должен был выглядеть достойно. Поэтому в доме, который повелением Малтэра приводили в порядок, возникла суматоха. В Большой зале, куда придут парламентеры, переставляли мебель - часть вытаскивали в другие комнаты, а кое-что и вносили. Роскошные шандалы принесли из дома Малтэра, оттуда же приволокли ковры и стелили их на изуродованный водой паркет. Малтэр клялся, что повесит всякого, кто грязной лапой ступит на ковер, но несколько отпечатков уже запятнали ворс, и слуги отчищали грязь мокрыми щетками.
  За этими хлопотами Малтэр забыл о принцессе, рассудив, что, если ей что-то понадобится, она всегда найдет кому приказать; когда же лодки с парламентерами отплыли от того берега, Малтэр вспомнил о сургарской государыне.
  - Где госпожа? - спросил он.
  - В кабинете Руттула, - ответили ему.
  Малтэр бросился туда. Едва он распахнул дверь, в лицо ему ударил отвратительный запах горелой кожи.
  Малтэр остолбенел. Принцесса жгла архив Руттула. Ей помогали трое слуг: один поддерживал в камине большой огонь, другой выдирал из книг и тетрадей листы, третий скоблил вощеные дощечки.
  Принцесса выдергивала из шкафов свитки и книги, бегло просматривала их и бросала то своим помощникам, то в угол, где грудой валялись документы, уничтожению не подлежащие.
  - Госпожа моя! - воскликнул Малтэр. - Что ты делаешь?
  Принцесса обернулась к нему, и Малтэр, пронзенный ее полубезумным взглядом, решил, что видит перед собой не юную девушку, пусть даже и королевской крови, а какое-то потустороннее существо, принявшее ее облик.
  "О боги, - пронеслось у него в голове. - Оборотень, настоящий оборотень. И в черное с золотом вырядилась... И тело Руттула схоронила в воде..."
  Неожиданно Малтэр понял, что происходит. Существуют бессмертные хэйо, демоны, пожирающие человеческие души. Они вселяются в тело человека, подчиняют его своей воле и поглощают душу его, лишая надежды возродиться после смерти. И доев душу (а бренные тела от этого умирают), подыскивают другое тело. Грешник или праведник одинаково беззащитны против хэйо; существуют заклятия, которые навеки могут заключить хэйо в захваченном теле, но спасти от самого захвата не может ничто. Малтэр мысленно поблагодарил богов за то, что страшная участь минула его.
  Почему никто не подозревал, что Руттул одержим хэйо? Ведь это очевидно. Хэйо захватил Руттула (да нет, какого-то безвестного человека) и провел его по жизни, подчинив своей воле. Обычно такие люди умирают очень быстро, но хэйо Руттула был, возможно, изгнанным ангелом, ведь такие духи редко проявляют алчность, а больше стремятся возвыситься хотя бы в земной жизни, раз уж не вышло на небе.
  И следующей своей жертвой ангел-хэйо выбрал не абы кого, а высокорожденную даму, обладательницу знака Оланти.
  Принцесса изменила своим привычкам; принцесса надела, как Руттул, черное платье с золотом - вопреки траурным обычаям; принцесса похоронила тело мужа в озере - зная, вероятно, что процедура похорон ничего не даст уничтоженной душе покойного.
  "Но меч! - вспомнил Малтэр. - Почему она похоронила принца с оружием? Это имело бы смысл, если бы душа Руттула была жива. Ох, темны дела хэйо..."
  - Прошу прощения, государыня, - с поклоном проговорил Малтэр, - сейчас прибудут майярские послы. Ты должна их встретить...
  - Должна? - нахмурилась принцесса. Малтэр, испугавшись, что ляпнул неподобающее, низко склонился перед ней.
  - Я уже почти все закончила, - сказала принцесса. - С ними ничего не случится, если минуту подождут?
  - Прошу прощения, государыня, - повторил Малтэр. - Но... Как же знак Оланти?..
  Принцесса ответила:
  - Да, принеси его. Он у меня в спальне в лаковом ларце.
  Малтэр, торопливо поклонившись, метнулся за ларцом.
  Парламентеры уже высадились на тавинской пристани, когда он, запыхавшись, преподнес ларец принцессе и бросился встречать майярцев.
  Он успел принять почтенный вид и с достоинством проводить послов в Большую залу Руттулова дома. Для майярцев были приготовлены мягкие кресла; напротив них стояло почти такое же кресло, но более высокая спинка подчеркивала сан той, что это кресло займет.
  Раз уж государыня запаздывает, это должно выглядеть церемониально, решил Малтэр, и когда принцесса, завершив сожжение Руттулова архива, направилась к Большой зале, Малтэр шепотом спросил, как объявлять титул - "вдова Руттула" или "жена Руттула".
  - Объяви - Карэна, и все, - сказала принцесса. - Нечего лишний раз марать имя Руттула о их подлые уши.
  Подлые? Тут Малтэр мог бы возразить, но перечить не стал. Майяр выслал послами знатных господ, выше прочих - сан молодого Горту, но он еще слишком юн, и главой посольства был объявлен Ваорутиан, второй сын младшего Ирау.
  Герольд выкрикнул имя принцессы, и та вошла, принимая поклоны послов. Она была побежденной, но высокий сан защищал ее от неуважения.
  Дождавшись, пока она сядет, опустились в свои кресла и знатные майярцы. Малтэр встал рядом с принцессой. Он принял от майярцев заготовленный документ, уже утвержденный печатями Горту, Марутту и Кэйве, передал писцу, прочитавшему его вслух, а потом вручил принцессе.
  Она взяла в руки развернутый пергаментный свиток, просмотрела каллиграфически выписанный текст и протянула руку за пером.
  - У меня еще нет печати с моим полным титулом, - сказала она, подняв синие глаза на Ваорутиана. - Устроит ли великий Майяр моя подпись?
  Ваорутиан склонил голову:
  - Разумеется, государыня. Но прошу подписаться полным титулом.
  Принцесса задержала на нем взгляд, потом опустила глаза и решительно начертала на пергаменте: "Принцесса Карэна, государыня Сургары, владетельная госпожа Арлатто и Арицо, дочь Лаави сына Аргруу, потомка Нуверре Отважного, вдова Герикке Руттула, сургарского государя". Писец тут же посыпал написанное песком.
  Принцесса встала и этим заставила майярцев стоя выслушать следующее:
  - Государь Сургары, мой супруг, умер. Волею его я назначена наследницей. Прошу передать это Высочайшему Союзу.
  "После чего, - вспоминал Ваорутиан, - государыня удалилась".
  - Лиса, - отозвался Горту о Малтэре. - Крутил, крутил, а все-таки нашел принцессу. Какова она? - спросил он сына.
  - Мне показалось, она больна, - ответил юноша. - В зале холодно было, а она ворот теребила - задыхалась. И лицо горело...
  - Когда займем Тавин, первым делом отыщешь ее, - приказал Горту. - Будь предупредительным и старайся ей не перечить, но будь рядом, понял?
  - Да, конечно, - сказал юноша.
  Тавин, разорение которого начало наводнение и продолжил захват его майярцами, переживал трудные дни. Сава в договоре настояла на том, что жителей пощадят, оставят в живых; но что для тавинца жизнь, когда иноземные солдаты рыщут по домам, тащат имущество, беззастенчиво ищут спрятанные драгоценности, круша то, что не могут унести?
  Бывало, что какая-нибудь хозяйка, возроптав, порывалась защитить свои самые нарядные тряпки, но крепкая рука мужа оттаскивала ее в сторону и зажимала рот. Будут кости, мясо нарастет... Будут люди - будет и имущество. Не в первый раз через Сургару идут завоеватели. К тому же привычка тавинцев иметь доли в заграничных предприятиях и кораблях оставляла недоступными для грабителей значительные деньги, - Тавину нечего было беспокоиться за свое будущее.
  Дом Малтэра не избежал общей участи, но Малтэр, который не бросал разбойничьей привычки делать заначки в самых неожиданных местах, с отстраненным интересом наблюдал, какие из его тайников удалось обнаружить. Через три дня, когда возбужденную солдатню удалили из города, Малтэр лишился разве что пятой части своего достояния.
  Дом Руттула не тронул никто: дом Руттула был одновременно и домом принцессы Карэна, дочери майярского короля и сестры майярского короля. Дом никто не охранял, двери его были не заперты, а Малтэр приказал дворне делать вид, что ничего чрезвычайного не произошло, и заниматься повседневными делами. Разумеется, у слуг все валилось из рук: им было трудно не думать о том, что происходит в городе с их родными и близкими. Но внешний порядок соблюдался: невозмутимый с виду мажордом распоряжался, приказывая готовить завтраки, обеды и ужины, сервировать стол по всем правилам, убирать дом даже тщательнее, чем обычно, вообще, придумывал всей дворне дела, которые они и выполняли весь день, пока не валились с ног от усталости.
  Мажордом же контролировал винный погреб; против обычая, он отпускал теперь дворне к ужину не разбавленное вино, а крепчайшие винные выморозки: мужчинам - половину стакана, женщинам - четверть. Напиток снимал напряжение. Но мажордом не знал, как разрядить напряжение, которое скопилось в Саве. Он не мог заставить ее работать и не мог спаивать ее выморозками; он предлагал к каждой трапезе крепкое вино, но Сава, которая почти ничего не ела, почти ничего и не пила. Она или как тень бродила по дому, или сидела в спальне Руттула, тупо уставившись в стену. Пожалуй, следовало бы увести ее оттуда, и мажордом сделал пару таких попыток, но она неизменно возвращалась обратно, не выказывая, впрочем, никакого упрямства. Ей говорили, что пора обедать, - она шла в столовую и машинально ковыряла вилкой в тарелке; ей сказали, что следует помыться с дальней дороги, - она шла в баню и безучастно сидела на скамье, пока служанки терли ее мочалками, мыли волосы, обтирали полотенцами, одевали и расчесывали. Единственное, чему она воспротивилась, - это когда ее хотели одеть в другое платье. Нет, она хотела именно это, черное с золотой вышивкой, имитирующей шитье на костюме Руттула.
  Майярцы не появлялись, если не считать нескольких солдат, заходивших в дом поглазеть. Они прошли по комнатам, пугая прислугу, переговариваясь вполголоса. Видно было, что пришли они не грабить, хотя мажордому после их ухода показалось, что в столовой пропало несколько фарфоровых безделушек. Однако и серебряный сервиз, и парадный золотой, и фарфоровый, в свое время подаренный Саве, хоть и были на виду, остались совершенно целыми.
  Имя принцев Карэна охраняло дом лучше всяких хокарэмов и стражников.
  Когда к дому Руттула приехал принц Горту, сопровождаемый Малтэром, молодой принц, выбившись из сил, дремал в кресле у дверей кабинета. Увидев отца, он вскочил на ноги.
  - Она больна, - доложил он.
  - Этого и следовало ожидать, принц, - заявил Малтэр, уже успевший изложить Горту свою догадку о хэйо. - Когда в человека вселяется демон, он первое время болеет, пока не привыкнет.
  Горту качнул головой:
  - Она и раньше была одержимой. Разве ты не замечал?
  - Не замечал, - отозвался Малтэр. - Она всегда была обычным ребенком. Может быть, чуть более непоседливой, чем это полагалось бы девочке.
  - А ты никогда не спрашивал себя, почему ее отдали в Сургару? - спросил Горту.
  - Из государственных интересов, - ухмыльнулся Малтэр.
  - Не только, - покачал головой Горту. - А скажи-ка, где ее знак Оланти?
  - У нее, - ответил Малтэр.
  - У нее, - подтвердил молодой Горту.
  - Необходимо заставить ее отказаться от Оланти, - твердо сказал Горту. - Безразлично, кому она его передаст, главное - чтоб отдала.
  Молодой Горту заметил сигнал одного из своих людей.
  - Она идет сюда, - предупредил он, и почти сразу же в дверях появилась бредущая как во сне принцесса в сопровождении мажордома Манну. Сава равнодушно кивнула в ответ на поклоны мужчин.
  - Прошу прощения, государыня моя... - проговорил Горту, и она остановилась, выжидающе глядя в сторону.
  "Небеса святые! - вздохнул Горту, разглядывая ее. - Бедная, она и в самом деле больна..."
  Спутанные волосы, обмотанные парчовым шарфом, наброшенный на плечи лисий плащ, оттеняющий бледное лицо и бесчувственные, потухшие глаза.
  - Как ты собираешься теперь жить, государыня? - спросил Горту.
  Она, чуть двинув плечом, подтянула сползающий плащ и сказала тихо:
  - Не знаю.
  - Позволю себе посоветовать, государыня, - мягко сказал Горту. - Тебе надо сейчас уйти от дел, отдохнуть от суеты жизни в тихом месте, а управление Сургарой поручить... ну, скажем... Малтэру.
  - Ладно, - равнодушно согласилась она.
  - ...А твой знак Оланти надо отдать на хранение Пайре или кому другому из твоих вассалов.
  - Ладно, - опять согласилась она.
  - Где же твой Оланти? - спросил Горту. Принцесса рассеянно провела ладонью по груди и сказала тихо:
  - Не знаю.
  Горту метнул в сына убийственный взгляд: "Не уследил!" Тот, при всем своем почтении к отцу, только пожал плечами: разве было приказано следить за Оланти?
  Принцесса между тем побрела дальше.
  Мажордом шумно вздохнул и сказал:
  - Что ж, пойду собирать вещи.
  - Манну, опомнись! - воскликнул Малтэр, направляясь вслед за Савой.
  Тот остановился на пороге и проговорил, обернувшись:
  - Хуже, чем сейчас, государыне не будет. Малтэр, забыв о приличиях, горячо закричал:
  - А если ее там убьют?
  - Нет, - уверенно произнес Манну. - Государыне не грозит смерть по велению высокого принца Горту. Госпожа - хэйми, а принц Горту никогда не причинит вреда никому из хэймов. Марутту - тот может, Ирау - способен по глупости, но не Горту.
  И вышел.
  - Однако... - промолвил принц. - Не приказать ли его высечь?
  Малтэр хмуро проговорил:
  - Тебе, высокий принц, что-нибудь говорит имя Тагир-Манну Тавинский?
  Тагир-Манну из Тавина был довольно хорошо известен в Майяре своими философскими трактатами. Его оригинальные мысли не встречали одобрения у ортодоксальных богословов, но с интересом изучались школярами. Популярность же среди прочих слоев населения Тагир-Манну получил за свои "Диалоги", написанные на понятном всем майярцам гертвирском диалекте. "Диалоги" с удовольствием читались и слушались всеми майярскими сословиями, каждый мог выбрать диалог на свой вкус и о самых разных предметах. В "Диалогах" могли беседовать знатные дамы, служанки, уличное простонародье, достойные купцы, богословы, школяры, солдаты, крестьяне, ремесленники, паломники, нищие, священники, монахи. Содержание диалогов было наставительным, нравоучительным, познавательным, злободневным, порой забавным, порой печальным, но всегда живым и увлекательным. Иногда случалось, что после прочтения "Диалога принцессы с астрологом" какая-нибудь знатная дама начинала интересоваться астрономией, а "Диалог переписчика книг с купцом" увлекал простого уличного писца к изучению каллиграфии.
  - Так это Тагир-Манну? - спросил Горту.
  Малтэр кивнул.
  - Интересно, - заметил Горту. - Я бы хотел пригласить его к себе.
  - Манну никогда не покидает Тавин, - сказал Малтэр. - Он полагает, что лучше жить на пепелище в Тавине, чем во дворце, - но далеко от него. Манну разве что в Герину на воды ездит, и то ненадолго. Чудак!
  Пусть Манну и был чудаком, однако в доме Руттула уважением пользовался.
  Сборы были недолгими. Слуги проворно упаковали вещи принцессы, для Савы привели смирную лошадку, и в окружении майярского эскорта она наутро двинулась в путь. Принцесса казалась совершенно безучастной, безропотно подчинялась всему и молчала, как немая, даже на прощание не сказала ни одного слова.
  А два дня спустя в Тавине появился Стенхе. Мажордом Манну встретил его, не задав ни одного вопроса, только велел прислуге собрать стол для вернувшегося хокарэма. Стенхе тоже молчал. Когда же он стал задавать вопросы, стало ясно, что ему уже известно и о смерти Руттула, и о неожиданном появлении принцессы.
  Манну сообщил, что госпожа принцесса по причине плохого здоровья была отправлена в Савитри.
  - Ты тоже считаешь, что я поступил глупо? - спросил мажордом хокарэма. - И зря доверил госпожу гортусцам?
  - Там видно будет, - хмуро ответил Стенхе. - А Маву что считает?
  - Маву?
  Стенхе поднял голову:
  - Ты что, не видел Маву? Он не появлялся?
  - Нет. Принцесса была одна.
  - Странно. А почему вы так быстро отправили ее в деревню? Дали бы несколько дней опомниться, отдохнуть с дороги...
  - Но так оно и было. Принцесса уехала на пятые сутки.
  - На пятые сутки? - Стенхе поднял на Манну глаза. - На пятые сутки?
  Он посчитал по пальцам.
  - В чем дело? - с тревогой спросил Манну.
  - Не сходится, - тихо произнес Стенхе, отвечая скорее себе, чем мажордому.
  - Что не сходится?
  Стенхе ответил задумчиво:
  - Нет, ничего. Вели седлать лошадь. Я должен ехать.
  - В Савитри, конечно? - спросил мажордом.
  - В Савитри, - повторил Стенхе как эхо и добавил с горечью: - Святое небо! Если б я знал... А теперь я могу опоздать.
  В Савитри принцессы не было. Ее там не могло быть. Не для того Горту увез Саву из Тавина, чтобы оставить ее в Сургаре. Сейчас она была тенью Руттула, наследием Руттула, его преемницей и в этом качестве была опасна Великому Майяру даже сейчас - больная, почти невменяемая. В этой хрупкой девушке была невероятная взрывоопасная сила - она могла стать во главе сургарцев и снова поднять в Майяре смуту. Следовало немедленно изолировать ее от озлобленных сургарцев, спрятать, утешить, успокоить, переключить ее внимание на незатейливые радости жизни - снять ту усталость, которая обрушилась на нее за эти дни. А помимо этого, Горту задумал выдать Саву замуж за своего сына, того самого, за которого она была сговорена чуть не с пеленок. Когда-то Горту не решился взять в свой дом девочку-хэйми. Все к лучшему в этом лучшем из миров: Руттул сумел укротить демоническую энергию Савы и сделал из нее настоящую принцессу, разумную, рассудительную, - настоящую государыню, способную управлять страной. Горту понимал: с ней будет трудно, но он хотел принять ее в семью и иметь своей союзницей. А то, что в качестве приданного Сава принесет Карэну и Сургару, было лишь дополнительным и не самым важным доводом в пользу этого брака. А пока... пока Сава не пришла в себя настолько, чтобы понимать, чего от нее хотят, следовало поместить ее в месте укромном, скрытом от любопытных глаз, в месте не просто спокойном, а успокоительном, где заживут душевные раны, где Сава обретет свою былую жизнерадостность.
  Горту не мог держать Саву в месте, которое явно связывалось бы с его именем. Шпионы начнут искать сургарскую принцессу именно в тех местах, где жили его родственники и верные вассалы. И Горту нашел такое место. Небольшой - всего-то две дюжины инокинь жили тут, вознося богам свои молитвы - монастырь, расположенный на Святом острове Ваунхо, монастырь, куда безбожников хокарэмов допускали лишь по специальному разрешению, а значит, самые ловкие шпионы - хокарэмы-райи - не могли беспрепятственно, как везде в Майяре, совать сюда свои хищные носы.
  И сургарцев на Ваунхо не жаловали. Здесь вообще не терпели всяких смутьянов. Фанатичные паломники могли растерзать или избить до смерти всякого, на кого им укажут.
  Дама, которая была настоятельницей монастыря, в родстве с принцем не состояла. Она была дочерью покойного принца Шалари, брата короля Лаави, дяди теперешнего Верховного короля и принцессы Савири. Лет двадцать пять тому назад эта высокорожденная госпожа любила тогдашнего принца Горту и до сих пор сохранила самые нежные воспоминания об этой любви. В нынешнем принце Горту она с умилением находила сходство с его отцом и относилась к нему с материнской заботой. И сделала бы для него все, что бы Горту ни попросил, разве только не стала бы богохульствовать. И просьбу его - принять на несколько месяцев больную девушку, в какой-то степени родственницу ей и невесту юного Лоано, наследника Горту, - исполнила с удовольствием.
  Саву окружили теплотой и лаской; к ее услугам было все, чего бы она ни пожелала, но Сава не желала ничего. Единственным ее желанием было остаться одной, а ее окружали сострадательные взоры, успокаивающие медовые голоса.
  Саве не нужно было такое утешение.
  
  Глава 4
  
  Эрван не сказал Ролнеку, что за птичка залетела в гости к Марутту: говорить об этом было слишком неосторожно, слишком опасно. Ролнек ничего не понял из его намеков, кроме одного - Карми нужно беречь пуще глаза, и он зорко стерег ее, намереваясь в целости и сохранности доставить в Ралло-Орвит. Смиролу даже довелось услышать его упреки, мол, слишком вольно держит себя с пленницей, пристает с ухаживаниями, то и дело норовит обнять ее или прижаться покрепче.
  - Ну и что? - удивился Смирол. - Тебе разве велели охранять ее невинность?
  Ролнек опасался не столько за невинность Карми, сколько за лояльность Смирола. Рыжий, казалось, мог легко поддаться на какую-нибудь хитрость девушки и помочь ей бежать. Ролнек опасался напрасно. Смирол, несмотря на все свои шуточки, осознавал необходимость подчинения старшему в команде, и даже мысли у него не возникало поднять бунт. Приказам старшего нужно подчиняться. Вот станет он райи - другое дело. Райи живут привольно, начальников над ними нет.
  Так что никакие ухищрения Карми не могли сбить его с пути истинного. Наоборот, он с интересом следил за Карми, не понимая пока, куда она клонит, но предчувствуя, что что-то она затевает. Явно кто-то научил ее плести интриги. Двумя словами она чуть не перессорила трех коттари, потом несколькими шутками чуть не сбила их с толку на перекрестке, одной фразой зародила у всей компании желание осмотреть храм Герави-в-холмах, и только у входа в пещерный храм Ар-га-Тэлли-До Смирол понял, что завела их сюда Карми. Он восхитился, ничего не сказал Ролнеку (пусть пребывает в уверенности, что сам выбирает направление движения), однако насторожился.
  Стэрр прочитал из тетрадки описание Арга-Тэлли; Карми слушала, пожалуй, более внимательно, чем остальные.
  Смирол следил за ней, не отводя взгляда. Он все еще не понимал, что она задумала, и это выводило его из себя. Какая-то девчонка, даже не хокарэми, хочет обвести его вокруг пальца. И обведет, хмуро подумал Смирол, когда Ролнек решил вдруг обсудить на ходу планы на следующую неделю. Отвлекаться было нельзя, но нельзя было и игнорировать старшего.
  Смирол отвернулся буквально на несколько мгновений, а Карми этих мгновений оказалось достаточно. Она плавно, как будто даже неспешно, скользнула в нишу. Никто из коттари не обратил на это особенного внимания - ну подумаешь, решила что-то разглядеть в темноте; но Смирол, заметивший ее исчезновение, поперхнулся на полуслове и ринулся вслед за ней.
  Поздно! Где-то в глубине пещеры удалялся топот; найти Карми в лабиринте, не зная его плана, было попросту невозможно.
  Ролнек за шиворот выволок Смирола из пещеры:
  - Заблудиться хочешь?
  Смирол только что не рвал на себе волосы, его отчаяние было неописуемым.
  - Обманула! Девчонка, соплюшка, пигалица - обманула!
  Он метался у входа, пиная что попадалось под ноги, - стравливал раздражение. Стэрр невозмутимо листал тетрадку с описанием пещерного храма.
  - Интересно, - произнес он. - Здесь написано, что плана подземелий не существует, известно лишь несколько выходов, причем некоторые из них - в Западном Ирау.
  - Без плана она тут заблудится, - сказал Ролнек.
  - Карми не самоубийца, - возразил Смирол. - Она знает, что делает.
  - Древние монахи держали в голове до дюжины дюжин маршрутов, - поделился вычитанными сведениями Стэрр.
  - Это, - возразил Ролнек, - выдумки.
  Смирол промолчал. При Карми не было ни клочка пергамента, ни лоскута ткани, ничего, на чем можно было нарисовать план или расписать ориентиры. Значит, план храма Карми все-таки держала в голове. Откуда она могла его узнать, если последний монах ушел из храма лет триста назад? Местные контрабандисты своих троп никому не показывают, а у хокарэмов пока руки не дошли полностью обследовать пещеры и составить свои схемы...
  - Ну что ж, - вздохнул наконец Смирол, прерывая спор Ролнека и Стэрра. - Нам ее не найти. Ладно, пошли в Ралло, порадуем Старика, что ученички у него получились каких мало...
  Недели через две они добрались до Ралло, "порадовали" Лорги и стали дожидаться вестей от Эрвана, который хоть мастеру Ралло-Орвит должен был рассказать, что за птичку подобрал на острове Ваунхо Смирол. Но Эрван письма не прислал и сам не появился; вместо этого дошли вести о чуме, охватившей Сургару, а потом княжество Марутту и - частью - Горту. Эрван был одной из первых жертв чумы в городе Тиэртхо.
  
  Глава 5
  
  Высокая государыня Карэны и Сургары, принцесса Ур-Руттул Оль-Лааву пережидала короткий весенний дождик в вымытой полой водой нише глинистой стены глубокого оврага. Теперь она опять была свободной, но что делать с этой свободой - не знала. При побеге из Инвауто она не преследовала никакой цели, кроме как избавиться от докучливой опеки святых сестер. А сейчас?
  Во всем, даже в смерти Руттула, винила она майярцев. Может быть, это было несправедливо, но логика, трезвая рассудочность, которая когда-то беспокоила Стенхе, оставила ее. Безусловно, это была болезнь.
  Потрясение, которое принцесса испытала, когда поняла, что Руттул нарочно держит ее в Миттауре, лихорадочная гонка по пути в Сургару - верхом, пешком, я потом на глайдере - все эти страхи и усталость измотали Саву, но все бы прошло после отдыха, короткого или продолжительного. Да только отдыха в конце пути не было.
  Новые удары обрушились на нее: известия о смерти Руттула и о том, что майярские орды разоряют Сургару. На фоне этих бед старания Малтэра спасти свою шкуру казались невинной самозащитой, хотя он, бедняга, полагал, что его предательство разгневает принцессу. Гневаться? На что? Каким мелким все стало казаться после смерти Руттула! И груз, придавивший ее плечи, становился все тяжелее.
  "Возьми все в свои руки, - подсказывал рассудок. - Думай, действуй. Пусть майярцы узнают, кто хозяин в Сургаре..." Но его голос был почти неразличим на фоне равнодушия ко всему миру, которое завладело ею целиком.
  "Все кончилось, - стучало сердце. - Все кончилось, не успев даже начаться".
  Саве не хотелось больше жить. Жажда смерти становилась все сильней, и вряд ли кто-нибудь из людей сумел бы помешать ей убить себя, но последний проблеск здравого смысла шепнул ей: "Руттул бы не одобрил этого шага. Держись, Сава..."
  И она держалась. Не из последних сил - сил уже больше не осталось, а по какой-то инерции.
  Это была болезнь. Потом, спустя недели, понемногу приходя в себя среди каменных монастырских стен, она обнаружила, что память, обычно безотказная, теперь не повинуется ей. Тогда она не могла вспомнить ничего из того, что произошло. Плотная серая завеса поглотила события. Она никак не могла припомнить, чья рука взяла из ее вялой, бесчувственной ладони Руттуловы бусы с прицепившимся к ним стажерским ключом. И этот момент был более важен для нее, чем почти все долгое путешествие на Ваунхо, также растворившееся в небытии.
  Все к ней относились как к душевнобольной. Святые сестры хлопотали вокруг нее, их голоса сливались в гул, дремотный, навевающий сон, и она спала все время или бездумно лежала в постели.
  Тогда и стало приходить к ней выздоровление. В благотворной дреме возвращались к ней силы. Невыносимый груз понемногу спадал с ее плеч, и однажды ночью, когда монастырь затих, она встала с постели и, подстрекаемая жаждой деятельности, побежала из своей кельи. Влажный холодный ветер тотчас отрезвил ее, глоток воздуха, не замутненного фимиамами, оказался действенным лекарством.
  Келья у принцессы была большая, и сначала в ней еще жили две монашки, однако их ночные вздохи и сопение раздражали Саву, она пожаловалась, и эту скромную прислугу убрали, переместив в соседние кельи. Теперь одиночество обернулось удобством. Дверь, опять-таки со смазанными петлями, чтоб не беспокоить привередливую больную, теперь бесшумно выпускала ее во двор, а потом однажды выпустила ее и в вольный мир.
  Затем долгих полтора месяца она ломала голову, как освободиться от назойливых мальчишек-хокарэмов. Всякое бывало: она ругалась, дразнила Ролнека - ничего не помогало. Она уже было отчаялась, когда гостили они в замке Марутту, Сава была близка к мысли объявить, что она сургарская принцесса.
  Оценивающий взгляд Марутту остановил ее. Он не узнал принцессу в рыжеватой девочке, одетой в потертую хокарэмскую одежду. Где уж было Марутту узнать принцессу! В жизни своей он видел ее два или, нет, три раза. В то время она была одета хоть и непривычно, но как знатная дама. Волосы раньше не торчали упрямыми вихрами и вовсе не напоминали цветом ржавую болотную воду, а были длинными, пушистыми, блестящими, пахнущими специально подобранными травками. И носила она тогда туфли на довольно высоком каблуке, который делал рост выше, фигуру - тоньше, а походку - плавной.
  Сейчас же она выглядела жалким пугалом, и, несмотря на это, нашлось все-таки нечто, что привлекло к ней взгляд Марутту. Ответ на этот вопрос, конечно, предельно прост: принцу нужна была хокарэми, однако же в глазах Марутту беглая принцесса увидела и что-то совсем другое.
  Что ж, высокий принц, заглатывай, заглатывай наживку, а бывшая госпожа принцесса уж найдет способ поквитаться с тобой за разоренный Тавин... И она, размечтавшись, вообразила, как вместе с мальчишками приходит в Ралло, а потом Марутту присылает за ней, и она, принеся ему клятву, входит в его замок... И был там еще острый нож, или старогортуская лапара, такая же, как у Стенхе, или же кубок с ядом... Но юная мстительница, увидев перед прощанием с замком Марутту лицо Эрвана, сообразила, что мечты так и останутся мечтами, что Эрван узнал ее и угадал ее желание отомстить, - разумеется, он этого ни в коем случае не допустит. И еще поняла принцесса, что настоящих, опытных хокарэмов ей обмануть не удастся. Тогда она опять стала подумывать, как избавиться от мальчишек.
  Правда, ничего толкового не приходило в голову до той поры, пока их небольшой отряд не отправился по катранской дороге.
  Впереди лежала широкая холмистая равнина, под которой подземные воды промыли обширный пещерный лабиринт. И принцессе оставалось молить богов, чтобы Ролнеку не взбрело в голову свернуть с тракта на какую-нибудь из тропинок до того момента, когда они достигнут пещерного храма Арга-Тэлли.
  Принцесса не знала, раскрыта ли хокарэмами тайна древних монахов. Очень вероятно, они могли знать это, и, может быть, Ролнек со Смиролом тоже посвящены в этот секрет, но принцесса надеялась на то, что при внезапном побеге мальчишки замешкаются и потеряют ее из виду.
  Пещера находилась чуть в стороне от дороги, и принцесса заранее начала приучать Смирола к прогулкам. Рыжий с удовольствием принимал эту игру, ему нравилось притворяться влюбленным сорванцом, и он с нагловатой усмешкой, но очень нежно обнимал ее, шепча на ухо совершенную чепуху, в то время как девушка в ответ говорила тоже что-то не слишком умное.
  Разумеется, она понимала, что кокетничать с хокарэмом - дело опасное и ни к чему хорошему девушку не приведет, но Сава отважилась на это в надежде на скорый побег. Другого выхода не было, и она то заигрывала с Рыжим, то изображала негодование и вырывалась. Подобную сцену она устроила, когда они вошли в пещеру: Сава сначала прильнула к Смиролу, а потом вдруг оттолкнула его и закричала:
  - Не смей ко мне прикасаться, рыжее чудище!
  Тот отпустил ее и засмеялся. Он догадывался, что эти ее ухищрения имеют цель усыпить его бдительность и однажды сбежать; он считал ее старания бесполезными, потому что, как ему казалось, мог контролировать себя в любой ситуации и не спускать с нее глаз.
  Ролнек окликнул Смирола, он буквально на мгновение глянул в его сторону, а когда повернулся обратно, Карми уже не увидел, только услышал звук удаляющихся шагов.
  - Карми, стой, - заорал Смирол и кинулся вслед, но остановился: перед ним было несколько ходов, и куда скрылась девушка, понять было невозможно.
  - Стой, заблудишься! - в отчаянии закричал он, уже понимая, что ей удалось ускользнуть.
  Когда беглянка поняла, что побег удался, она убавила шаг. Теперь уже можно было не бежать, рискуя разбить голову о какой-нибудь выступ. Карми шла все дальше, ведя рукой по стене. Было по-настоящему темно и по-настоящему жутко. Она даже чуть не расплакалась от мысли, что не найдет выхода и навсегда останется в этих ужасных подземельях. Дойдя до развилки, она оглянулась назад, в непроглядную тьму. Ей казалось, что она ушла недалеко; она остановилась, прислушиваясь. Ни звуков, ни шорохов вокруг.
  Карми начала шарить внизу вдоль стены, пока наконец не нашла то, что надеялась найти. Много лет здесь не появлялись люди, но факелы все еще лежали аккуратной связкой в небольшой нише. Рядом лежали кремни и мох, за долгие десятилетия высохший так, что распадался в прах от малейшего прикосновения.
  Теперь у нее был свет.
  Задерживаться Карми посчитала опасным и, сверившись с надписями над разными ходами, выбрала путь.
  Как и в пещерном храме Нтангра, который она посетила во время путешествия в Миттаур, маршруты определялись по словам молитв. Древние молитвы Карми знала наизусть - по крайней мере, две из них, - и она пошла, ориентируясь по словам, высеченным над ходами. Куда заведет ее молитва, Карми не знала - просто не могла знать, она шла, твердя про себя: "Именем Бога, Единственного, Милосердного, заклинаю силы тьмы..." Архаические слова выплывали из памяти будто сами собой.
  "...Вседержитель дал нам Знак..." - Карми, идя по узкому проходу, случайно глянула под ноги и, покачнувшись, замерла на месте. Под ногами чернел колодец - бездонный, если судить по тому, что Карми так и не дождалась ни звука от брошенного туда камешка. Тупик был с ловушкой. На правильном пути ловушек быть не должно. Карми вернулась к только что пройденной развилке, размышляя о допущенной ошибке. На несколько минут снова подступила тошнота от страха, что она таки заблудилась. Страх прошел, когда она вспомнила, что вызвало раскол между майярской и миттаусской ветвями древней религии.
  Миттаусцы получили с востока несколько свитков со священными текстами; перевод был сверен с несколькими источниками и выверен досконально. Майярцы получили только одну книгу, но, к сожалению, ту, в которой была описка. Переписчик забыл поставить над одним из иероглифов наклонную черточку, и смысл несколько исказился. В месте, где миттаусцы читали: "...дал нам знак...", имея в виду "знамение", под которым подразумевалось появление кометы, майярцы читали: "...дал нам Слово...", имея в виду священный текст из той же самой книги с ошибкой. Как это в мире водится, из-за наклонной черточки между отдельными ветвями Церкви началась грызня; и даже сейчас, когда старая вера забыта почти повсеместно в Майяре, одним из оскорбительных эпитетов, относящихся к миттаусцам, остается звание "кометопоклонников". Миттаусцы в свое время тоже не отставали в сочинении эпитетов, но в их языке название "буквопоклонники" уже давно устарело и требует дополнительных комментариев.
  Так что Карми, вернувшись к развилке, выбрала верный путь и двинулась вперед, сверяя слова молитвы со своим знанием истории, чтобы еще раз не попасться в ловушку для каких-нибудь еретиков.
  Молитва закончилась раньше, чем Карми вышла на поверхность. В Нтангра тоже бывало подобное. Тамошние монахи, долго не лукавя, оставшийся путь отмечали бечевками - у Карми возникли опасения, что за три столетия они могли сгнить.
  Но нет - на развилке, куда вывели ее заключительные слова молитвы, был вбит крюк, от которого шла в темноту хода крепкая веревка из практически вечного волокна горного льна, по которой Сава двинулась дальше.
  Бечевка привела к воде. Быстрый ручей бежал по полу пещеры, и этот конец уходил в подземное русло. Здесь был еще один крюк, к которому был привязан канат. В нише около крюка лежали в изобилии веревки и кожаные мешки-поплавки, которые были слишком новыми, чтобы их могли оставить монахи. Скорее всего это были запасы контрабандистов.
  Девушка разделась и сложила одежду в один из кожаных мешков, упаковав его так плотно, как только смогла, чтобы вода не проникла внутрь. Сапоги пришлось оставить на ногах - бить босые ноги о каменные уступы не очень хотелось. Она крепко ухватилась за веревку и прыгнула в поток. Дно оказалось неожиданно далеким. Рослому мужику здесь, вероятно, было по грудь, девушке же приходилось держаться на плаву.
  Факел перед ручьем она затушила, сейчас его все равно не удалось бы сохранить. Шаря во тьме перед собой, она то и дело едва успевала нырять, чтобы не удариться головой. Как ей удавалось это - плыть, одной рукой держаться за веревку, другой оберегать голову, поправлять сползающий с плеч мешок? Она уже чувствовала, что вот-вот утонет, но вдруг канат стал задираться вверх, и девушка нащупала надежную загогулину крюка. Уцепившись за крюк, она повисела на нем, накапливая силы, потом подтянулась на дрожащих руках и выбралась на высокий берег. Она нащупала следующую веревку и упала на нее, отдыхая. Потом, немного придя в себя и вспомнив, что можно согреться одевшись, она распаковала мешок и с наслаждением облачилась в сухую шерсть и кожу. Сапоги же, наоборот, сняла и устроила их в нише, чтобы они ненароком не свалились в поток. Она понимала, что вряд ли сапоги высохнут в сыром воздухе пещеры, поэтому не очень печалилась, всовывая ноги в раскисшую обувку, когда отдохнула достаточно, чтобы продолжить путь.
  Она потеряла счет веревкам и веревочкам, тянущимся от крюка к крюку, подъемам и спускам, поворотам, камням под ногами и камням над головой, древним алтарям, идолам и жертвенникам. Несколько раз коридоры сужались так, что приходилось ползти на четвереньках или протискиваться боком. В одной из таких щелей она чуть не застряла. Был и еще один переход по воде, но на этот раз, к величайшему облегчению, глубиной всего по колено, зато через огромную пещеру, залитую мелким озером. Впрочем, скорее всего мелким это озеро было только в тех местах, где были натянуты веревки.
  Она внезапно пришла к крюку, от которого не начиналось новой веревки, и испугалась, потому что это значило бы, что дальше надо будет разыскивать путь самой, тычась в тупики и задыхаясь от ужаса. Неужели это еще одна ловушка монахов? Но догадка осенила ее, и она, потушив факел, увидела наконец неровный круг призрачного света.
  Она вышла, и сразу же волна густых запахов весеннего леса окатила ее.
  Была ночь. Сквозь легкое облачко светила луна. И не было вокруг никого. Никого.
  Девушка сняла мокрые сапоги и побрела по прохладной траве куда-то в сторону, не очень задумываясь о том, куда идет.
  На рассвете, когда лучи солнца зажгли горизонт, а потом затмили блеск Утренних Сестер, она развела костерок и, натянув на колышки сырые сапоги и носки, присела у огня, прислонясь спиной к поваленному стволу огромной сосны. Хотелось есть, но не настолько, чтобы удалось преодолеть ленивую усталость, и она задремала.
  Дымок затухающего костра привлек двух лихих разбойничков, но хокарэмская одежда спящей отпугнула их, и они поспешили скрыться, пока девушка не проснулась.
  Больше ее никто не тревожил. Она проснулась перед закатом, прошла по темнеющему лесу, съев при этом около полуфунта молодых побегов папоротника и, вероятно, столько же горьковато-кислых цветочных почек гертави. Побеги трэссава были бы и вкуснее, и сытнее, но трэссав в западном Ирау почти не растет.
  Дождь прервал ее гастрономические изыскания, загнав под отвесную стенку глинистого оврага, и там, пережидая, пока небо высохнет, она наконец стала обдумывать, куда бы ей теперь пойти.
  Пока она знала одно: в замок Ралло ей вовсе не хочется, и, пораскинув мозгами, она решила "как можно быстрее увеличить расстояние между собой и Орвит-Ралло.
  Таким образом, предстояло идти на юг. И не следовало бы, пожалуй, маячить в хокарэмской одежде, ибо это слишком яркая примета.
  
  Глава 6
  
  Незадолго до наступления темноты, когда стража уже собиралась запирать городские ворота и перегораживать улицы цепями, в Марнвир вошла хокарэми. Поглядывая по сторонам, она быстро нашла на базарной площади лавку, хозяин которой еще не ушел домой, и немедленно вошла туда.
  - Что ты так припозднился, сударь? - обратился к покупателю купец, но, разглядев, кто зашел в гости, выжидающе замолчал: хокарэми нет интереса выслушивать многословные излияния и похвалы продаваемому товару, она найдет сама, что ей нужно. А вот будет ли платить - неизвестно.
  Девушка углядела на столе несъеденную хозяином лепешку и опустилась рядом на табурет.
  - Мне нужны деньги, - сказала она, кладя на стол золотой перстень.
  Хозяин взял его, внимательно рассмотрел в круге света у лампы. Девушка тем временем съела лепешку, запивая ее хозяйской простоквашей.
  - Сколько ты хочешь? - спросил наконец хозяин, убедившись, что рубин в кольце неплох.
  - Три эрау, да еще на эрау серебра. Половину можно ираускими монетами, - сказала девушка. - И какую-нибудь неприметную одежду, - добавила она после паузы.
  Купец согласился. Если девка возьмет не очень богатую одежду, выгода явная. Он взял кошели с золотом и серебром и стал отсчитывать монеты, выбирая для опасной гостьи деньги поновее да непорченые.
  Девушка как будто не следила за его пальцами, но, когда он окончил отсчет, проговорила:
  - Разве я просила одинаково ирауских и прочих таннери? Я просила на пол-эрау таких и на пол-эрау таких. Торговец торопливо добавил еще несколько монет.
  - Отлично, - сказала девушка, собирая деньги и увязывая в льняной лоскуток. - Теперь тряпки.
  Купец принес груду разного барахла. Брезгливо ковыряя поношенное тряпье, девушка выбрала сорочку, просторную длинную юбку и огромный выгоревший платок, достаточно теплый, чтобы уберечь от весенней прохлады. Чтобы спрятать стриженные волосы, девушка выбрала сравнительно чистую беленькую косынку, а хозяин принес старую соломенную шляпу.
  В довершение ко всему девушка потребовала сумку из какой-нибудь плотной ткани, чтобы унести выбранные вещи, уложила их, чуть примяв шляпу, спросила у хозяина, где поблизости можно переночевать, и ушла, тут же растворившись в ночной темноте.
  Купец торопливо побросал разворошенные вещи в угол, затушил лампу, запер лавку и побыстрее, пока не остановили ночные грабители, побежал домой.
  Девушка же, обходя многочисленные лужи, побрела к храму богини Таоли Навирик Ану Соллин, толкнула решетчатую калитку, огласившую улицу противным скрипом, вошла в молельную залу и в потемках, чуть-чуть развеваемых редкими масляными светильниками, поискала местечко, где можно лечь. Пристроив под головой мешок, она мгновенно заснула и проснулась только утром, обнаружив при этом, что вокруг нее образовался довольно заметный, зияющий пустотой круг: те из соседей, кто среди ночи заметил рядом присутствие хокарэми, поспешили убраться подальше.
  На базарной площади уже кипела жизнь. Крики продавцов, шум, гомон, толкотня... Задерживаться на базаре она не стала, купила только полкаравая хлеба, небольшую лепешку сыра и пару крупных фиолетовых луковиц.
  Прошагав по южной дороге около половины лиги, девушка свернула в сторону и в глухом кустарнике переоделась. Хокарэмские одежки она аккуратно сложила и засунула в мешок, отправив туда же и полуразвалившиеся сапоги.
  Теперь по южной дороге, разметая пыль подолом расклешенной юбки, шла бедная крестьянка неопределенного возраста.
  Однако были неудобства и в таком наряде. Он укрывал ее от хокарэмских глаз, но вовсе не отпугивал других людей, падких на чужое добро. Вблизи от города, где по дороге шло и ехало верхом довольно много людей, это было не очень важно - у лихих людей была добыча и побогаче, однако дальше местность все более пустела, и одинокая фигура стала привлекать внимание.
  Внезапно перед ней выросли двое:
  - Эй, бабенка, далеко ли собралась?
  Девушка молчала. Мужички подошли ближе, заглянули под шляпу, скрывающую лицо.
  - О, да ты совсем молоденькая! - сказал один из них. - Не бойся, девка, не убьем...
  Другой деловито взялся за ее сумку, вытряхнул на траву сверток с хокарэмской одеждой и сапогами, потянул, разворачивая, и вскрикнул испуганно. Первый, лапавший в это время девушку, обернулся и тут же выпустил ее из рук.
  - Посмотрели? - резко спросила девушка, налюбовавшись на остолбенение разбойничков. - Теперь сложи все обратно как было, живо!
  Тот, что обыскивал сумку, торопливо уложил хокарэмскую одежду; второй в это время пятился, отодвигался от опасности, которую сам на себя накликал.
  Девушка подняла свою сумку, повесила на плечо и не оглядываясь пошла прочь.
  Подобные инциденты неизбежно могли повториться и в дальнейшем. Сава задумалась, ища выход из этой неприятной ситуации, но ничего не удавалось придумать, пока на одном из перекрестков она не увидела неспешно бредущего к югу странствующего певца.
  Девушка догнала его и объявила:
  - Я иду с тобой.
  - Куда? - полюбопытствовал тот, удивленный ее появлением.
  - Не все равно куда? - отозвалась она. - Главное, нам по дороге.
  - Как тебя зовут, дитя? - спросил ее певец. Это был невысокий старик, одетый в небогатую, но новую и чистую одежду, с кэйвеской лютней за плечом.
  - Тебе-то что за дело? - раздраженно ответила девушка. Она шагала рядом со стариком; такой спутник ее устраивал - грабители не нападают на певцов, даже на богатых: певцов охраняет обычай.
  - Мое имя Ашар, - сообщил старик. - В этом нет тайны. А ты знаешь какие-нибудь песни?
  - Знаю, - буркнула девушка. - Спеть тебе?
  - Не надо, дикая моя лаангри, - ответил он. - Похоже, ты не в том настроении, в котором поют песни...
  Девушка между тем подумывала, что напрасно она нагрубила, отказавшись назвать свое имя. Но с другой стороны, какое же имя назвать старику? Савири или Сава? Но первое имя - явно вельможное, а второе - явно сургарское. Сэллик, как назвал ее Ролнек? Не нравилось ей это имя.
  - Можешь называть меня Карми, дед, - проговорила она.
  - Это катранское имя? - полюбопытствовал старик.
  - Это прозвище, - отозвалась она.
  Старик замурлыкал какую-то песенку, а Карми, слушая его, вдруг вспомнила, что уже почти полгода ей не приходило в голову что-то напевать. Наоборот, слишком часто она ловила себя на том, что у нее крепко стиснуты зубы. А Стенхе, помнится, говорил: "Если женщина не поет, значит, она больна". "Наверное, болезнь не отпустила меня", - подумала Карми и стала старательно подпевать старику.
  Певец, поощренный поддержкой, негромко завел другую песню, а потом и третью, но эту третью Карми никогда не доводилось слушать, и она примолкла, вслушиваясь.
  - Это новая песня? - спросила она с сомнением.
  - Это очень старая песня, - ответил певец. - Ее уж редко кто и помнит.
  - Повтори начало, - сказала Карми.
  И когда певец начал первую строфу, стала подпевать, вспоминая только что услышанные слова. На два голоса зазвучала среди полей древняя песнь о том, как луговая пичуга жаловалась богине Айохо Палло Сабви, что гнезда ее затаптывают табуны диких лошадей.
  - А есть еще одна песня, тоже старая, - воскликнул Ашар, воодушевленный сложившимся дуэтом. - Она о Ваору Танву и Сангави Толнэй Эсад.
  - Не эта, что начинается - "Смелый воин..."?
  - Да, ты знаешь? - И Ашар запел торжественно: "Смелый воин, грозный всадник Танву-Ларо э Ваори..." Карми подхватила, смолкая тогда, когда песня велась от имени легендарного героя, и в свою очередь в одиночку ведя те строфы, где речь держала премудрая красавица Эсад.
  - Святые небеса! - проговорил Ашар, когда песня кончилась. - Да откуда ты эту песню знаешь? Она ведь не из деревенских, девочка моя.
  - Ну что тебе с того, откуда знаю? - с внезапно вспыхнувшим раздражением ответила Карми. - Знаю, и ладно. Что ты все допытываешься, дед?
  - Ты не девка, а дикая лаангри, - с усмешкой отвечал певец. - Хорошо, не буду тебя спрашивать, Карми-ла-ангри...
  И так они шли сначала по Ирау, а потом по северному Горту, распевая песни, получая за это еду и деньги от слушателей и разучивая новые мелодии. Конечно, Ашар знал песен куда больше, чем Карми, и самых разных: господских и простонародных, городских и деревенских; зато Карми помнила много стихов из старинных книг и пела их то на знакомые мотивы, то на новые, придуманные на ходу. Порой Ашар поддразнивал ее наскоро сочиненной песенкой о лаангри по имени Карми, диком зверьке, который кусает всех, кто ни подвернется, потому что не любит чужих, и который дремлет в своей уютной норке, потому что сыт... Песенка была без конца, и в ней появлялись новые куплеты, и оказывалось, что лаангри по имени Карми - зверек ленивый, и неутомимый в ходьбе, и очень любящий сладкое, и умный, и сердитый - и все это в зависимости от обстоятельств.
  ...Недалеко от города Лорцо их остановил важный господин, возглавлявший отряд, сопровождающий крытую повозку, в которой, судя по всему, ехала знатная дама, вероятно его жена. Ашар поклонился почтительно, но с достоинством. Карми поклонилась ниже.
  - Знаешь ли ты балладу о даме из замка Кассор? - спросил всадник.
  - Знаю, господин, - поклонился Ашар. - Прикажешь нам спеть ее?
  - Да, - отозвался господин. - И если хорошо споете, награжу по-царски.
  Хорошо петь, считается по-майярски, - это значит петь так, чтобы слезы катились из глаз слушателей. В Майяре всегда любили трогательные грустные баллады, и певцы непрерывно сочиняли новые - еще более слезоточивые.
  Ашар, сняв лютню с плеча, глянул на Карми. Карми кивнула, эту балладу она помнила. И ее одинокий голос, печальный и звонкий, начал выводить незатейливую мелодию. Ашар подпевал ей, помогая в конце строф, когда чувствовалось, что Карми не хватает голоса, или же пел те строфы, где требовался мужской голос, - и тогда уже Карми подпевала ему, сплетая два голоса - густой, гулкий Ашара и свой, чистый и ясный - в причудливый рисунок двухголосья на кэйвеский лад.
  И неудивительно, что девичий прозрачный голос, взлетевший к высокому небу, исторг у слушателей потоки искренних слез, хотя Карми показалось, что и без песни плакала дама, которая сидела в повозке.
  Господин был доволен. Он дал золотой Ашару, а Карми дал серебряную монетку:
  - Купи себе сережки, певунья...
  И отряд уехал. Ашар долго смотрел ему вслед:
  - Скоро еще одна баллада появится в Горту. Карми, которая, сидя на обочине, шарила в своей котомке, подняла голову:
  - Что ты там разузнал, дед?
  - Не разузнал, - ответил Ашар. - Догадываюсь... Хорошо еще, если он с супругой разведется, а то ведь и повесить имеет право.
  - Бедняжка, - отозвалась Карми. Не то чтобы ей стало жалко уличенную в измене даму, просто она посочувствовала молодой женщине, всю свою жизнь обреченную прожить в одних и тех же четырех стенах, без развлечений и приятного общества. И чтобы изгнать это снисходительное чувство, она бойко запела о трех женах, на спор обманувших своих мужей.
  Ашар эту песню знал, но исполнял нечасто, только среди простонародья и только тогда, когда компания уже изрядно подогрета выпивкой; петь же ее так, среди поля, да когда навстречу люди попадаются, Ашар считал предосудительным. Он зашикал на девушку.
  Она засмеялась, наслаждаясь его благочестивым испугом.
  - Это непристойно! - заявил Ашар. - Не позорь мои седины, Карми, а то подумают еще, что я с потаскушкой связался.
  Карми смеялась. Продолжать, однако, эту песню она не стала, а завела другую, о чудесах, совершенных святым Калви из Лорцо. Ашар подхватил ее, и так они дошли до самого города Лорцо. Чем ближе к городским стенам, тем больше становилось у них попутчиков: во-первых, любопытно людям услышать какую-нибудь новую песню, а во-вторых, всем известно, что пение отпугивает злых духов и так безопаснее. Путники побогаче давали монетки в пол-уттаэри, тем же, кто был бедней, приходилось предлагать что-нибудь из еды, но Ашар от съестных припасов отказывался: не стоило являться в дом лорцоского цехового старшины с полной сумкой - хозяева ведь наверняка обидятся.
  В городские ворота Ашара впустили без уплаты пошлины. Ашар ткнул пальцем в девушку:
  - Это моя внучка, - и пошел спокойно вперед, ничуть не беспокоясь тем, задержат ее или нет.
  - Как звать тебя? - спросил стражник.
  - Карми, - ответила она, и стражник махнул ей: проходи. Будь она посмазливей, стражник задержал бы девушку подольше, но ее неприветливое, пасмурное лицо не показалось ему привлекательным.
  Карми, придерживая хлопающую по бедру сумку, догнала Ашара, степенно здоровавшегося со знакомыми горожанами.
  - Куда мы идем? - спросила она.
  - Куда ты идешь - не знаю, - отозвался Ашар, мстя за нелюбовь Карми отвечать на вопросы. - А я иду к оружейнику Горахо.
  - Предлагаешь мне. поискать кого другого в попутчики? - резко спросила Карми.
  - Иди со мной, коли хочешь, - мирно ответил Ашар, - я с тобой больше денег заработаю.
  - А я что заработаю? - хмуро спросила Карми.
  - Что тебе дадут, все твое, - великодушно пообещал Ашар. - Тебе ведь надо себе платье красивое купить, ожерелий, бус каких-нибудь, серьги, шаль хорошую, а еще лучше две, чтоб из одной тюрбан сделать и голову твою стриженую прикрыть.
  - Не твое дело, - процедила Карми. - Меня и эти тряпки устраивают.
  - Нам сюда, - объявил Ашар. Он вошел в оружейную лавку и попал в крепкие объятия пожилого оружейника. Бодрые старики похлопывали друг друга по плечам, а Карми терпеливо ожидала у порога.
  - А, - вспомнил наконец Ашар, - эта девочка со мной. Пусть о ней позаботятся.
  - Родственница? - спросил Горахо.
  - Дальняя, - туманно отозвался Ашар. - Иди, иди, Карми.
  Девушка ушла со служанкой.
  - Внебрачная внучка? - с улыбкой спросил Горахо.
  - Что-то вроде, - рассмеялся Ашар. - Случайная попутчица. Девка злая, как лаангри, но песни поет на удивление хорошо. И песни-то какие знает! Меня за пояс заткнет.
  - Не верю, - отозвался Горахо. - Из каких она?
  - Не говорит, - ответил Ашар. - Думаю, из тех байстрючек, которых воспитывают по благородному, да потом не по благородному с ними обходятся. Злая она, - повторил Ашар. - И волосы стриженые. А на вопросы отвечать не хочет.
  - Она может вовлечь тебя в историю, - задумчиво сказал Горахо.
  - В похищении благородной девицы меня не обвинить, - возразил Ашар. - А остальное мне не страшно.
  - А если она воровка?
  - Не думаю, - качнул головой Ашар. - Деньги ей, конечно, нужны, но пением она больше заработает. Голос у нее хороший, хоть и слабоват, песен она знает много, ты напрасно не веришь, да только песни это странные.
  
  Глава 7
  
  Лорцоские горожане хорошо относились к Ашару, хорошо отнеслись и к певунье, которую он привел с собой. Горахова невестка подарила Карми шаль, а та, уступив настояниям щедрой женщины, украсила голову цветистым тюрбаном по северогортуской моде. Сорочку Карми все-таки пришлось купить себе новую, а юбку она тщательно выстирала да подлатала так, что она больше не выглядела нищенскими лохмотьями. В уступку лорцоским приличиям Карми купила черную кофту-карэхе с коротенькими рукавами и большим вырезом на груди. Петь ей приходилось много, но и платили ей много. Не так щедро, конечно, как Ашару, но, поставь она себе целью сколотить приданое, при таких темпах у нее скоро бы отбоя не было от женихов из числа небогатых горожан.
  - Не думай, что всегда так, - предупреждал ее Ашар. - Лорцо - город богатый, и люди здесь щедры, но учти, что на юге сейчас чума.
  - Ну и что? - рассеянно отозвалась Карми.
  - А то, что в Лорцо поветрие: мор не придет в город, если в городе весело поют да рассказывают смешные истории.
  - А если все-таки придет? - хмуро спросила Карми.
  - Значит, мало веселились, - ответил Ашар.
  - А ты чумы не боишься? - спросила Карми.
  - Я старый, мною чума побрезгует. Вот ты чего к югу идешь?
  - Мне на севере сейчас делать нечего, - отозвалась Карми. - Разве что после дела найдутся. Но знаешь, мне горло драть надоело, так и без голоса остаться можно.
  - А ты не усердствуй, - посоветовал Ашар. - Много петь надо перед трезвыми, а как понемногу слушатели напьются, так и сами петь начинают, тут уж моя забота, - сказал Ашар. - А ты отдыхать можешь. Да и нечего тебе перед парнями юбкой вертеть, а то не только волосы остригут, но и обреют.
  - Пусть сперва свидетелей найдут, - презрительно откликнулась Карми.
  От пьяных застолий Карми избавляться научилась, но на женских половинах богатых лорцоских домов пили мало, а песен требовали много. Карми выговаривала для себя минуты отдыха, но женщины обычно просили петь еще и еще, и тогда Карми начинала притворно кашлять. Тут же ее пичкали лекарствами для восстановления голоса: подогретым вином, яйцами, взбитыми с медом и бархатистым муксоэровым молочком.
  Пока она отдыхала, попивая ароматное лекарство, женщины развлекались забавными городскими рассказами, в основе которых чаще всего лежали подлинные истории, происшедшие недавно или несколько поколений назад. Вид эти повести имели самый разный - от короткого анекдота до весьма продолжительной, рассказываемой несколько вечеров новеллы. Да и цели их были самыми разными: от откровенно развлекательных до религиозно-нравоучительных. Карми эти рассказы слушала с удовольствием и сама могла кое-что рассказать, но роль певицы с перетруженным горлом заставляла ее оставаться в тени.
  Все же она однажды не сдержалась и в одном доме, хозяйкой которого была очень красивая молодая женщина, взялась рассказывать историю о проказах трех юношей.
  О, лучше бы она молчала! Лучше бы она пела или, спрятавшись в темном углу, пила теплое вино. А впрочем, неизвестно, что было бы лучше?
  ...Принц Горту пришел вечером в дом, хозяйкой которого была его любовница Аласанэ Тови. С тех пор как он пять лет : назад взял в жены дочь Марутту, он стал осторожнее в любовных делах: Марутту попрекал Горту за невнимание к молодой жене и требовал соблюдения ее прав. Горту не хотел ссориться с Марутту, поэтому приходилось окружать свои любовные похождения тайной.
  В этот вечер высокий принц вышел в город в простом темном плаще, похожий на небогатого офицера из своей свиты. Сопровождавший его хокарэм Шэрхо был одет почти так же, чтобы не привлекать внимания встречных.
  В дом Тови принц вошел через калитку из переулка, миновал пустынный темный дворик и поднялся по лестнице в покои молодой женщины. Он никогда не предупреждал Тови заранее, проходил обычно сразу в спальню и поджидал, пока позовут прекрасную хозяйку.
  Он и в этот раз направился туда, но в коридоре его остановил звук голоса, который в соседней комнате рассказывал одну из тех забавных историй, которые так популярны в Гертвире. Голос показался ему знакомым, настолько знакомым, что принца взяла оторопь - ведь юная дама, которой он, по воспоминаниям Горту, принадлежал, погибла больше двух месяцев назад.
  Он осторожно отодвинул край портьеры, закрывавшей дверной проем, и увидел - опять-таки знакомый - профиль. Рядом с рассказчицей поставили двусвечный шандал, и лицо девушки живо напомнило принцу о предпоследнем собрании Высочайшего Союза и о разграбленном, разоренном Тавине.
  "Она жива, - понял Горту. - Не может быть совпадением это лицо, уверенный голос и чуть архаичная, на кэйвеский лад, безукоризненно-правильная речь". Для лорцоских горожан, конечно, ее выговор был северным - с твердыми согласными там, где южане без разбору употребляют мягкие, с явственным различием свистящих и шипящих, - просто смешной северный говор, но для Горту, который и в молодости, и сейчас с тщанием следил за своей речью, раздраженный насмешками над своим варварским выговором, для Горту, который ревниво прислушивался к произношению других, именно эта чопорность в выговоре была единственно верной приметой, по которой он мог заключить, что девочка в небогатом городском наряде была сургарской принцессой.
  Горту задумался. Предстоящее любовное свидание потеряло для него всякую ценность. Он повернулся и пошел прочь, домой, в Хольст-Ольвит. Шэрхо молча шел за ним: причуды хозяина не его дело. Но, едва придя в свой замок, принц позвал к себе одного из хокарэмов, Эльсти, и отпустил его на полтора месяца - на отдых. Наутро, после того как Эльсти уехал, торопливо собравшись в дорогу, Горту отослал другого хокарэма, Кароя, с посланием в Гертвир, заодно поручив ему разузнать, что говорят в Майяре по поводу очередного собрания Высочайшего Союза.
  Шэрхо был третьим, последним из хокарэмов. Когда Горту вызвал его, он сказал:
  - Меня ты тоже хочешь отослать, государь? С кем же ты тогда останешься? Горту усмехнулся:
  - Нет, Шэрхо, ты мне нужен здесь. Обратил ли ты внимание в доме Тови на девушку, которая рассказывала какие-то байки?
  - Маленькая кэйвирка? - вскинул брови Шэрхо. - Конечно. Я видел, она пела с Ашаром.
  - Отыщи и приведи ее сюда, - приказал Горту. - В Круглую башню.
  Шэрхо кивнул.
  - Обращайся с ней как можно мягче, - добавил Горту. - Иди.
  Шэрхо поклонился и пошел. Поскольку в приказе не было сказано, чтобы он поторопился, он присел недалеко от фонтанчика на улице Оружейников и стал рассеянно наблюдать за входящими и выходящими из дома Горахо, - насколько он знал, Карми с Ашаром жили там.
  Карми появилась довольно скоро - у нее вошло в привычку бродить по Лорцо утром, когда горожане не очень расположены к песням.
  Она подошла к площади, на которой шумел небольшой базарчик, приценилась к засахаренным орешкам, но торговец, который слышал вчера ее пение, насыпал ей их в тряпичную кошелку даром, заодно выяснив слова одного из куплетов, что она пела вчера. Карми негромко напела это место, и торговец, запомнив слова, добавил еще полдюжины сухих абрикосов.
  Потом Карми, пройдя по базарным рядам, купила ранних летних ягод в небольшом берестяном коробке и съела тут же, на рынке, глазея на драку бойцовых петухов. Шэрхо решил, что вполне может позволить ей эти невинные удовольствия. Он подошел к ней только потом, когда она, уйдя с рынка, углубилась в пустынный узкий переулок.
  Шэрхо, ускорив шаг, догнал ее.
  - Принц Горту приказал привести тебя в замок, - сказал он.
  - Ашара он тоже зовет? - ничуть не испугавшись и не смутившись, однако хмуро и неприветливо спросила девушка.
  - Ашар ему не нужен, - отозвался Шэрхо. - Ему понравилось, как ты вчера рассказывала в доме Тови.
  - Он меня видел?
  - Да, малышка, - усмехнулся Шэрхо. - И ты произвела на него неотразимое впечатление. Послушай-ка, девочка, - удивился он, - где твой кэйвеский говор? - Ибо сейчас девушка говорила как северогортуская крестьянка. - Разве ты не из Кэйвира?
  - Нет, я не из Кэйвира, - передразнила она его подчеркнуто гертвирскую речь. - Да и ты ведь не в Гертвире вырос.
  - Я - другое дело, - ответил Шэрхо. - Меня учили.
  - Меня тоже учили, хоть я не хокарэми, - откликнулась девушка и добавила: - Я не хочу идти к Горту.
  - Тогда я тебя туда на плече отнесу, - шутя пригрозил Шэрхо и протянул к ней руки, но Карми проворно отскочила в сторону.
  - Ладно уж, - проворчала она. - Посмотрим, зачем я понадобилась высокому принцу.
  Высокий принц, прежде чем увидеть девушку, долго выспрашивал хокарэма, как она вела себя. Узнав о ершистом и отнюдь не пугливом характере, Горту прошептал: "Да, это она" - и отправился в Круглую башню, где в пустынном зале, требующем значительного ремонта после прошлогоднего землетрясения, ожидала его Карми.
  - Я был рад узнать, что ты жива, - сказал принц.
  - Еще бы, - ядовито ответила Карми. - Небось подумываешь прибрать к рукам...
  Горту прервал ее резким жестом. Проследив за его взглядом, Карми посмотрела в лицо Шэрхо и пробормотала, пожав плечами:
  - Первый раз вижу, чтобы стеснялись хокарэмов.
  - Зачем посвящать в наши дела Орвит-Ралло? - возразил Горту.
  - И то верно, - согласилась Карми. - Но как же мы будем разговаривать? Намеками? Однако мы можем намекать на разные вещи.
  - Я намекаю только на одно. - Горту будто невзначай коснулся знака Оланти на своей груди. - Ты знаешь, я всегда старался относиться к тебе хорошо. И я вовсе не намерен силой отбирать у тебя что-либо. Я могу быть щедрым. Я достаточно богат и влиятелен, чтобы помочь тебе вернуть все то, чего ты лишилась.
  - Моего мужа ты тоже можешь вернуть? - холодно спросила Карми.
  - Нет, разумеется, но разве в его смерти есть моя вина?
  - Я ни в чем тебя не виню, высокий принц, - ответила Карми. - Но только после его смерти ничего не имеет для меня ценности достаточно большой, чтобы об этом следовало говорить.
  - Значит, и вещь, которую я хочу получить от тебя, тоже не дорога?
  - Ее я хочу сохранить, - объявила Карми. - Это единственная память о тех временах. И неужели тебе мало того, что ты имеешь? Пройдет град, - вдруг усмехнулась она, - и тебе уже ничего не понадобится.
  Горту медленно проговорил:
  - Тогда я вынужден просить тебя, чтобы ты оставалась в моем замке. Я даю тебе время, чтобы ты подумала. Если тебе понадобятся служанки, скажи Шэрхо, он распорядится.
  - К твоим услугам, сударыня, - поклонился с усмешкой Шэрхо, понявший, что Карми вовсе не безродная простолюдинка.
  - На черта мне служанки? - Благородный кэйвеский выговор в этот момент звучал дико. - Пусть дадут мне пару одеял и какой-нибудь тюфяк...
  ...Ашар, разыскивавший вечером Карми, узнал от Керти, племянника Горахо, что тот видел, как девушку увел в замок хокарэм принца. "Позвали петь? - подумал Ашар. - Но почему же тогда не пригласили меня? Или это то, чего она опасалась, когда отказывалась отвечать на вопросы?"
  Когда Карми не вернулась ни завтра, ни послезавтра, ни через несколько дней, Ашар понял, что здесь дела темные, к пению никакого отношения не имеющие. А тут еще пришли с юга вести, что чума отступила. Ашаровские слушатели вспомнили о молитвах, перестали сорить деньгами, и Ашар стал подумывать о том, что пора перебираться петь в другие края, не так избалованные его вниманием.
  Перед уходом он занялся приведением в порядок денежных дел. С собой в странствия он собрался взять лишь два золотых и немного серебра - на дорожные расходы; весь же свой заработок в Лорцо он оставил Горахо, с тем чтобы тот, если надо, пользовался деньгами. Ашар был человеком богатым и мог бы жить в свое удовольствие в огромном фруктовом саду в окрестностях Лорцо. Но там распоряжался сын Ашара, а старик, не желая баловать сына подачками, предпочитал копить деньги в сундуке Горахо, чтобы сын получил их после его смерти. Да и жить, считал Ашар, лучше богатым человеком, чем все отдавшим родственникам старым дедом, никому не нужным и только путающимся под ногами. По пути из Лорцо Ашар собирался зайти к сыну и запасся дорогими подарками и для сына, и для невестки, и особенно для внучат, чтобы дети с восторгом встречали каждое появление дедушки.
  - Погоди, погоди, - вспомнил Горахо. - А эта девка, Карми? Ты ее сумку возьмешь с собой?
  - Пусть останется у тебя. Если она заявится, то непременно придет к тебе.
  - А если она скажет, что в ее сумке что-то ценное было, а теперь пропало? - спросил Горахо.
  - Что ты! - поднял на него глаза Ашар. - Неужели ты, цеховый мастер, с безвестной девкой не справишься?
  - Странная она девка, - сказал Горахо. - Вдруг из благородных?
  - Давай посмотрим, что в ее сумке, - предложил Ашар. - Я свидетелем буду, если что затеется.
  Он принес сумку Карми и вытряхнул на лавку содержимое. Увесистый сверток с монетами шлепнулся, скользнув, на пол. Горахо поднял его, но, разгибаясь, услышал растерянный голос Ашара:
  - Знаешь, приятель, свидетелем я тебе не буду.
  Горахо глянул: Ашар держал в руках хокарэмское одеяние. - Ладно, - сказал с тяжелым сердцем Горахо. - Давай-ка уложим все на место.
  
  Глава 8
  
  В день святого Сауаро ближе к вечеру ветер приволок с севера темную, зловещую тучу. Лучи заходящего солнца окрашивали края тучи в пурпурный цвет, еще больше оттеняя ее черноту.
  Торгу к небу не присматривался: пока он находился в своем замке, погода его не интересовала - хлынувший дождь не мог нарушить его планов.
  Но дворовый мальчишка, прибежав в залу, закричал восторженно: "Град, град!" - и Торгу, повинуясь внезапному предчувствию, выглянул, отодвинув ставню, из окна.
  Да, туча принесла с собой град. Полупрозрачные бесцветные горошины с дробным стуком сыпались во двор, отскакивали от каменных стен, залегали в открытое окно.
  "Пройдет град - и тебе уже ничего не понадобится", - так сказала несколько дней назад бывшая сургарская принцесса. И вот град пошел.
  "Прокляла, - догадался Горту. - Она прокляла меня!"
  Разве мог он забыть, что госпожа Карэна, или Ур-Руттул, или Карми - как бы она себя ни называла - не простая смертная. Она хэйми, одержимая, в ее силах налагать проклятия и снимать проклятия, исцелять и насылать неведомые хвори...
  "Прокляла... - в глубоком испуге догадался высокий принц. - Зачем, зачем я с ней связался!"
  Смерть холодной рукой коснулась его груди, дыхание перехватило.
  - Шэрхо, - хотел крикнуть Горту, но его голос стал слабым.
  Однако хокарэм услышал, вбежал и увидел побледневшего государя, сползающего на пол.
  - Карми, - прохрипел принц, - позови Карми.
  - Слушаюсь, - кивнул хокарэм и, выскочив за двери, послал одного из слуг позвать девушку: - Чтоб сию минуту была здесь!
  Шэрхо в два прыжка вернулся к хозяину, перетащил поближе пестрый саутханский ковер и уложил принца на пол, едва прикрытый грубой шерстью.
  Он расстегнул кафтан и рубаху, тер грудь, попытался сделать массаж, которому учился когда-то в Орвит-Ралло. Слуги, привлеченные его криком, заглядывали в двери, толпились в коридоре. Кто-то побежал доложить молодому принцу, и тот, встревоженный, прибежал на мгновение раньше Карми. Девушка вбежала вслед за ним и с разбегу упала на колени около тела.
  - Прокляла, - бормотал принц, - прокляла меня, хэйми. - Глаза его уже не видели.
  - Что ты, - ласково сказала потрясенная Карми, - чего ты испугался, дядюшка?
  Голос ее проник в сознание умирающего, в глазах появилось осмысленное выражение.
  - Ты не проклинала? - прошептал он.
  - Нет, нет, конечно, что ты, - убеждала его девушка.
  - Тогда я сейчас встану, - шептал принц. - Отдохну и встану... Только отдохну...
  Он умер несколько минут спустя, затянутый смертельной усталостью в глубокую дрему.
  - Умер, - сказал Шэрхо, стоя на коленях у тела.
  Стало тихо, и в этой тишине слышны были приглушенный плач Оль-Марутте, всхлипывания служанок и вздохи слуг.
  Карми поднялась с колен. Казалось ей, что все смотрят на нее с ненавистью; она попятилась, выбралась в коридор и, желая оказаться подальше от замка, поспешила к воротам, еще не запертым на ночь, но молодой Торгу, задыхаясь, догнал ее, схватил за руку, развернул к себе.
  - Погоди, госпожа моя, - говорил он. - Погоди! Прокляла и убегаешь?
  - Нет, нет, - твердила она. - Поверь, это не я. Я не хотела...
  Молодой принц, однако, тащил ее за собой - не в те покои, где только что умер его отец, а в другие; он втолкнул девушку в комнату и, плотно закрыв дверь, привалился в изнеможении к стене.
  - Послушай, госпожа моя, я не хочу жить под твоими проклятиями. Сними проклятия с моего рода, с моего замка, с мачехи моей и брата, уж не знаю, кого ты еще могла проклясть; сними - и я клятву дам, что сделаю для тебя все, что ты только пожелаешь...
  - Теперь ты послушай! - воскликнула Карми. - Клянусь хлебом, солнцем над головой и святыми небесами, что я вовсе не желала смерти твоему отцу. Моя вина в его смерти есть, я не отрицаю, но клянусь, никто больше не умрет оттого, что я разозлилась на твоего отца. И мне не нужно ничего от тебя, Горту, я не торгую ни жизнью, ни смертью поверь мне!
  - Я хочу верить тебе, госпожа, - сказал молодой Горту. - Отец всегда предупреждал меня, чтобы я был осторожен с тобой, а сам, видишь, не уберегся.
  - Всегда предупреждал? - поразилась Карми. - О чем ты?
  - Ты же хэйми, а хэйми нельзя сердить.
  - Я - хэйми? - вскричала Карми. - Да что за чушь! Какая я хэйми?
  - Ты опять начинаешь сердиться, госпожа, - заметил принц.
  - Я не сержусь, - раздраженно ответила Карми. - Но что за выдумки дурацкие?
  - Это не выдумки, - возразил принц. - Разве ты не знаешь, почему тебя почти десять лет назад отдали Руттулу?
  - Да в чем, в чем я хэйми?
  - Во всем! Я не верил раньше, но теперь вижу - мой отец был прав. Ты не похожа на благородную, но и на простолюдинку тоже - откуда это в тебе, госпожа? Конечно, ты хэйми. И я прошу тебя, госпожа моя, уходи из Лорцо - ты навлечешь на наш город неисчислимые бедствия. Я согласен отдать тебе все, что мы привезли из Сургары, только уходи, пожалуйста.
  Карми сказала:
  - Покажи мне, что вы привезли из Сургары.
  Молодой Горту стремительно повел ее через комнаты.
  Весть о смерти высокого принца уже разлетелась по всему замку. Правда, никто пока еще не связывал кончину принца с Карми. Но, очень вероятно, скоро дворня вспомнит, что Горту назвал Карми хэйми. Пока же поведение молодого принца вызывало удивление - ему надлежало быть у тела отца, а не бегать по замку за бродячей певичкой.
  В покоях, куда принц привел Карми, она сразу узнала собственный сундучок с архивом. Принц быстро распахнул перед ней крышку и бросился к громоздкому шкафу, вываливая на широкий стол сургарские трофеи. Карми безразлично перебирала все это.
  - Я сейчас позову людей, это упакуют, - проговорил принц, полуобернувшись.
  - Мне это не нужно, - равнодушно откликнулась Карми, вороша пергаменты. - Разве что... Дневник Руттула у тебя?
  - Это он? - Принц показал ей толстые тетради. Карми приняла одну из них в руки, быстро перелистала страницы, исписанные чужеземной скорописью.
  - Храни его, - сказала Карми, поднимая глаза на юношу. - Мне он не нужен, но когда-нибудь его у тебя спросят. А мне его не сохранить...
  Принц кивнул и бережно спрятал тетради в потайной ящик в стене, вынув оттуда шкатулку.
  - Твои драгоценности, - сказал принц, открывая шкатулку.
  - Да бог с ними, - махнула рукой Карми, но лежащие поверх всего бусы заставили ее остановиться. - Погоди! Вот это я возьму.
  В ее руки скользнули знакомые ей янтарные бусы Руттула. Стажерский ключ по-прежнему был прицеплен к одной из бусин.
  - Я отдам тебе за него Оланти, - сказала Карми, нежно поглаживая это странное ожерелье.
  - Не надо, - отозвался принц. - Зачем мне второй Оланти?
  - Смотри, - усмехнулась Карми, - я еще раз не предложу.
  - Мне ничего от тебя не нужно, - твердо повторил принц.
  - Если б я знала... - проговорила Карми, вертя в руках стажерский ключ. - Если б я знала, что эта вещь у твоего отца, я бы обменяла ее на Оланти.
  - Того, что случилось, не изменишь, - ответил молодой принц. - А я не хочу от тебя ничего брать.
  - Мне нужны только эти бусы и тетради Руттула, - сказала Карми. - Остальное я могу тебе подарить. Если хочешь, можно составить дарственную.
  Принц глянул на нее зверем:
  - Вот что, госпожа моя, если ты взяла все, что тебе нужно, уходи и оставь меня в покое. А насмешек твоих я терпеть не намерен - будь ты трижды хэйми.
  Карми пожала плечами:
  - Прости, принц, если можешь... Да, я пойду, пожалуй. Прощай!
  Она уверенно двинулась прочь. Ворота замка были еще открыты. Стража, получив известие о смерти хозяина и забыв о своих обязанностях, обсуждала происшествие.
  Карми беспрепятственно миновала ворота и вышла на мрачные улочки города Лорцо. Сумерки не лучшее время для прогулок, и Карми не раз приходилось бежать, чтобы избавиться от пьяных ухаживаний, а уже недалеко от дома Горахо ей пришлось показать, что она умеет драться.
  Горахо, обеспокоенный неясными слухами, стоял у дверей своей лавки. Карми подошла и скромно, как подобает небогатой девушке, поздоровалась с ним, спросив об Ашаре.
  - Ашар ушел, госпожа хокарэми, - ответил Горахо почтительно.
  - А-а... - поняла Карми, - в моей сумке пошарили, похоже?
  Горахо пропустил ее в дом.
  - Говорят, в замке что-то произошло? - спросил он.
  - Торгу умер, - кивнула Карми, вытаскивая из-под скамьи свою сумку.
  - Святые небеса! - воскликнул Горахо. - Отчего же он умер, моя госпожа?
  Карми, достав из сумки Смироловы хокарэмские одежки, сказала равнодушно:
  - От проклятия хэйми.
  Она тут же начала переодеваться, и Горахо стыдливо отвел глаза.
  - Собери лучше мне чего-нибудь в дорогу, - сказала Карми, заметив его смущение.
  Горахо метнулся за провизией и мигом принес каравай хлеба и солидный кусок вяленого мяса; в широкие листья раннего летнего транш был завернут липкий комок сухого варенья, а в лыковом туеске лежало полдюжины яиц.
  - Ну-ну, - сказала Карми, вертя в руках драные хокарэмские сапоги. - Куда мне столько? - Она побросала съестные припасы в сумку, оставив часть на скамье, бросила, решившись, сверху и сапоги, подумав, что лучше ходить в удобных башмаках бродячей певуньи. - Не продашь ли мне нож?
  - Метательный, боевой или... - начал Горахо.
  - Или, - усмехнулась Карми. - Есть ножи на саутханский лад, знаешь такие?
  - Конечно, госпожа. - Горахо тут же принес несколько ножей - довольно тяжелых и длинных. Среди них был один наиболее ценный, в кожаных ножнах, украшенных серебряными блестками, очень дорогой, но Горахо готов был пожертвовать им, лишь бы избавиться от опасной гостьи.
  Как он и ожидал, нож привлек внимание Карми.
  - У меня на него денег не хватит, - проговорила она, примеряясь к рукояти. - В долг поверишь?
  - Да, конечно.
  - Сколько за него хочешь?
  - Шестнадцать эрау, - ответил Горахо, называя не ту цену, которую запрашивал с покупателей, а ту, за которую в конце концов продал бы нож после упорного торга.
  - Я заплачу не позднее чем через два месяца, - сказала Карми, прикидывая в уме лорцоский ростовщический процент. Получалось, что через два месяца ей придется заплатить почти двадцать пять эрау.
  - Заплатишь, когда тебе будет угодно, госпожа, - поклонился, Горахо, вовсе не надеющийся когда-то получить за нож деньги.
  Карми нацепила ножны с ножом на пояс, затянула ремень, одернула куртку и, подхватив котомку, ушла. Когда она подошла к городским воротам, было уже совсем темно и они были заперты, но из уважения к хокарэмскому сословию стражники выпустили Карми через гонцовскую калитку. Конечно, они узнали "Ашарову внучку", но задавать вопросы хокарэми ни у кого не повернулся язык.
  И Карми направилась на запад по Миттаускому тракту, спеша побыстрее оказаться у горного озера, где сейчас стоял глайдер.
  Шэрхо, получив возможность отлучиться от похоронной суеты только на второй день, явился к Горахо наводить справки о таинственной хэйми. Оружейник тут же заявил, что хокарэми ушла в тот самый вечер, когда умер принц.
  Шэрхо, услыхав, что Карми именуют хокарэми, удивился, но виду не показал.
  - Ты уверен, что она хокарэми? - спросил Шэрхо. - Лучше помолчать, чем выдумывать невесть что.
  - Но она на глазах у меня переоделась в хокарэмскую одежду, - объяснил Горахо.
  - А, тогда действительно, - равнодушно согласился Шэрхо, скрывая недоумение. - Но я бы не советовал тебе об этом кому-нибудь рассказывать.
  - Да весь город уже болтает, - возразил Горахо. - И не с моих слов, поверь.
  К Шэрхо он мог позволить себе отнестись так фамильярно. Шэрхо был давно всем известен, он был свой, лорцоский, и оружие, случалось, Шэрхо покупал у Горахо.
  - Все же лучше не болтать, - проговорил Шэрхо на прощание.
  Получалось, чем дальше, тем больше загадок окружало странную девчонку Карми. Конечно, она не могла быть хокарэми, Шэрхо в этом не сомневался, однако откуда же она могла взять хокарэмскую одежду? И поведение Карми ставило в тупик: слишком вольно она себя держала и с Шэрхо, и с принцем.
  "И для того, чтобы поговорить с Карми, - вспомнил Шэрхо, - принц отослал двоих хокарэмов, которые, как я понимаю, могли ее узнать".
  Позже, когда весть о смерти хозяина дошла до этих двоих, они вернулись, но ни один ни другой не могли понять, кто эта девушка. Приметы, которые тщательно описал Шэрхо, никого не напоминали двум хокарэмам, каждый из которых не менее трех раз видел принцессу Сургарскую. Но разве какой-нибудь хокарэм мог допустить, что аристократка может вести себя подобным образом?
  Стенхе и Маву, конечно, могли бы рассказать о своей принцессе, но никто из майярских хокарэмов уже давно не видал их - ходили слухи, что они погибли в Сургаре.
  Из майярских хокарэмов кое-что о сургарской принцессе мог бы поведать Мангурре, телохранитель Готтиса Пайры, но Мангурре, определив как-то принцессу как забавную девицу, по обыкновению своему в подробности вдаваться не стал, полагая, что чем меньше о женщине говорят, тем для нее лучше.
  
  Глава 9
  
  Горное озеро Праери встретило Карми безлюдьем, и хорошо знакомый пейзаж воскресил в ее душе воспоминания о тех деньках, которые когда-то проводила здесь маленькая принцесса Сава. Но когда она, миновав скалистый мыс, далеко вдающийся в озеро, увидела со склона долину, в которой прежде располагался лагерь Руттула, она поняла, что и здесь остались следы резни, которая полгода назад пронеслась по Сургаре.
  Шесты и рваные клочья шатров еще валялись на каменистой земле, а в том месте, где раньше стояла палатка Руттула, был насыпан высокий курган из небольших камней. Шест, стоящий на вершине кургана, пестрел вьющимися на ветру лиловыми, оранжевыми и белыми лентами, и Карми по этому поминальному знаку поняла, что весной, когда сошел снег, миттауские монахи похоронили мертвых. Вероятно, где-то рядом они устроили и монастырь, и Карми завертела головой, отыскивая их следы. Почти сразу она увидела островерхий шатер из свежесрубленных бревен - часовню - и рядом недостроенный дом. Двое монахов тащили бревно, а еще один, совсем старый, сидел у часовни, твердя молитвы.
  Карми спустилась к постройкам и, подойдя к часовне, села около монаха. Тот, не обращая на нее внимания, тянул речитатив на древнем языке, на котором тысячу лет назад говорило все население этого края от западного Майяра до восточного Саутхо. Современный миттауский был ему родствен, но, зная этот язык достаточно хорошо, Карми могла только догадываться, о чем ведет речь старый монах. Перед ним лежала книга, и старик даже перелистывал ее страницы, но текст он бормотал наизусть, лишь изредка сверяясь с книгой.
  Дочитав до конца главы, монах остановился. Он потянулся за кувшином с питьем, но Карми опередила его, услужливо налив пахучий мятный напиток в затейливо разукрашенную глиняную чашку.
  Монах поблагодарил ее на ломаном майярском, Карми поспешно ответила по-мйттауски. У монахов с хокарэмами отношения сложные, но миттауские монахи более терпимы к людям, чем майярские. Тем более что эта девушка в хокарэмской одежде явно не склонна была задирать служителей божьих.
  Как надо разговаривать с миттаускими монахами, Карми не знала. Во время ее прошлогоднего путешествия в Миттаур с монахами разговаривал Стенхе, для нее же самой они были тогда неинтересным приложением к пещерным храмам Нтангра и монастырю Карали-лори. Теперь приходилось пенять на себя, и Карми, вздохнув, начала нащупывать манеру общения.
  Она заговорила об архитектуре нтангрских храмов - эта тема была приятна миттаусцам, и монах, благосклонно предложив ей поесть с дороги, вручил чашку со своим питьем. Карми, с удовольствием прихлебывая из чашки прохладный Я напиток, выслушала притчу о трех путниках, сама тут же рассказала другую притчу, и монах, с каждой минутой все дружелюбней относящийся к девушке, вдруг сказал:
  - Мне кажется, тебе лучше сейчас спрятаться.
  Карми обернулась и посмотрела назад. По майярской тропе, которая недавно привела ее в долину, скакали всадники. По длинному двухвостому вымпелу на древке копья одного из них можно было судить, что это миттаусцы.
  - Ты из замка Ралло, - напомнил монах. - Таких, как ты, в Миттауре не любят. И я не уверен, что в моей власти защитить тебя от воинов. Спрячься, это вовсе не трусость.
  - Они меня уже заметили, - отозвалась Карми.
  Она испугалась впервые за последние месяцы; глупо получилось - ее могут убить за то, что на ней одежда хокарэма. Надо же было слоняться по Пограничью в такой одежде!
  Она, не переменив позы, подносила к лицу чашку с напитком, который сейчас потерял для нее всякий вкус. Теперь ее жизнь зависела от того, кто приближался к ней: дружина какого-нибудь миттауского рыцаря или же просто отряд вольных разбойников, не связанных никакими дипломатическими обязательствами. В первом случае существовала надежда выкрутиться, наврав рыцарю о друзьях, которые где-то рядом, во втором - пощады ожидать не приходится.
  И уж в любом случае нельзя было подавать виду, что сердце упало куда-то в пятки. Следовало также напомнить этому трусливому сердцу, что совсем рядом, в озере, стоит глайдер и в крайнем случае можно попробовать устрашить миттаусцев невиданным чудом.
  - Эй, боратхи дочь боратхо! - крикнул подскакавший всадник. - Кого ты поджидаешь здесь?
  Карми молчала, опустив глаза в чашку с напитком. Вот уж чего никак не следовало делать - это отвечать на оскорбления. Впрочем, они ее мало задевали. Ведь это для хокарэмов, волков Майяра, сравнение с нечистоплотным трусливым зверьком было обидным.
  "Однако миттаусцы смелы до безрассудства, - мелькнуло в голове Карми. - Неужели они не подозревают, что хокарэми тоже могут быть опасны?"
  Трое из всадников были совсем близко; для настоящего хокарэма не составило бы труда расправиться с ними и приняться за прочих. Но миттаусцев было чересчур много - даже настоящий хокарэм сложил бы голову в этом бою. И всадники, окружив Карми полукругом, смеялись над ней, потому что смеяться над слабым врагом не грешно.
  Лихорадочно подыскивая выход из дурацкого положения, Карми почти не вслушивалась в обидные слова. Скоро им надоест дразнить затравленного зверя, и они захотят прикончить ее... И в тот момент, когда Карми уже надумала вызывать из озера глайдер, до нее дошло, что выговор всадников уж очень похож на арзрауский. Конечно, она могла ошибиться. Чужеземцу легко спутать миттауские говоры; но она уже знала, как поступить, если это действительно арзраусцы.
  - Хороша ли была весна в Арзрау? - спросила она громко, не отрывая своего внимательного взгляда от чашки. Карми вовсе не ставила целью перекричать миттаусцев - они сами утихли, заметив, что пленница хочет что-то сказать. Но слова Карми они восприняли как насмешку.
  - Эй ты, не смей касаться имени Арзрау грязным языком! - закричал один, а Карми облегченно вздохнула: это точно были арзраусцы. Шансы выкрутиться увеличивались.
  - Перед Атулитоки я была гостьей принца Арзрау, - спокойно и громко произнесла Карми. Это заявление поставило ее в довольно двусмысленное положение. С одной стороны, объявление человека гостем в Арзрау равносильно признанию его родственником - эти узы обычно сохранялись на всю жизнь. С другой стороны, принц Арзрау не мог объявить гостем человека в хокарэмской одежде, а значит, хокарэми позволила себе вероломный обман. Неудивительно, что утверждение девушки возмутило арзраусцев.
  Карми же маленькими глоточками прихлебывала из чашки.
  - Постыдилась бы признаваться в бесчестном обмане, - гневно заорали горцы, но это ее нисколько не испугало.
  Карми, выдержав паузу, чтобы ранее сказанное утряслось в головах арзраусцев, добавила:
  - Арзравен Паор испытывал ко мне нежные чувства. Эти слова и подавно взбеленили арзраусцев, Карми даже подумала, что слегка переборщила.
  - Ты решила, что принц Паор подтвердит твое вранье? - кричали ей. - Сейчас он скажет, что с тобой делать.
  - Он здесь? - спросила Карми. Она впервые подняла глаза. Паор с двумя спутниками был еще далеко. Он приближался не спеша, и Карми показалось, принц не очень уверенно сидит в седле, что для миттаусца довольно странно. "Он ранен, - догадалась Карми. - Неудивительно, что его сородичи такие возбужденные".
  Она неторопливо поставила чашку на низенький столик рядом с собой и встала.
  Арзраусцы подались в стороны, освобождая дорожку между ней и принцем.
  - Здравствуй, Паор, - сказала она. - Узнаешь?
  Он замер. Конечно, он узнал ее - даже в грязной, обтрепавшейся одежде. Но появление девушки было слишком неожиданным.
  - Ты дух или человек? - спросил он осторожно. - Я слышал, ты умерла.
  - Я обманула их, Паор, - усмехнулась Карми. - Ты же знаешь, я отпетая обманщица...
  Паор с помощью рослого воина спустился с коня.
  - Где это тебе так досталось? - поинтересовалась Карми. Паор махнул рукой и, приблизившись, по миттаускому обычаю ткнулся губами в ее щеку. Карми ответила тем же. Потом, взяв его за руку, подвела к кошме, на которой только что сидела. Паор стоял, пока она не села.
  - Расскажи сначала о себе, госпожа моя, - попросил он. - Почему ты в этой одежде?
  - Я украла ее, Паор, - улыбнулась Карми. - Удобная одежка, чтобы шляться по Майяру. Но, как оказалось, она вовсе не для Пограничья. Мне пришлось поволноваться, брат мой. Ведь миттаусцы не любят людей в такой одежде и убивают всякий раз, когда имеют преимущество.
  - Нет, - качнул головой Паор. - Полгода назад мы встретили здесь хокарэма и не тронули его.
  - Ты о чем?
  - Он назвался твоим хокарэмом, госпожа. Такой невысокий красивый парень...
  - Маву, - кивнула она. - А ведь я приказывала ему оставаться в Тавине. Плохо меня слушались слуги, Паор. Хорошо, что сейчас некому мне перечить. Но где ты получил рану, брат? Расскажи, я умираю от любопытства.
  Толпа арзраусцев, убедившись, что у Паора с Карми дружеские отношения, успокоилась и занялась своими делами. Позаботившись о лошадях, часть из них принялась за приготовление обеда, другие взялись помочь монахам в строительстве. Старый монах, как прежде Карми, предложил Паору свое мятное питье. Развлекать же гостей не было необходимости, и монах застыл молчаливой статуей, неподвижность которой нарушалась лишь завораживающе-быстрым движением пальцев, перебирающих четки.
  - Я думал, ты умерла, - повторил Паор. - Я решил отомстить за тебя Майяру.
  Карми усмехнулась. Паор заметил и горячо сказал:
  - Конечно, я не мог затевать войну или хотя бы устроить набег на Горту или Ирау. Но я бросил клич, что собираюсь выкрасть из Колахи-та-Майярэй Миттауский меч, и эти люди, - он повел рукой вокруг, - составили мой отряд.
  - Миттауский меч? - подняла брови Карми. - Ну, брат ты мой, вот глупость. Не так уж это и легко.
  - Я решил выкрасть меч и убивать им майярских принцев, - упрямо сказал Паор.
  - Всех сразу? - засмеялась Карми.
  - Я бы выслеживал их по одному.
  - Умеешь ты, Паор, ставить себе задачи, - качнула головой Карми. - Не обижайся, я не смеюсь над тобой, но цели, которые ты поставил себе, недостижимы. Подумать только: выкрасть меч и убивать им принцев! Это ребячество.
  - Я не шучу.
  - Ох, какой ты серьезный, - засмеялась Карми. - Это от раны, наверное. Я ведь не ошибаюсь, из Колахи ты привез не меч, а рану?
  - За нами гналось половина Майяра, - похвастал Паор, тоже рассмеявшись. - А остальная половина ждет нас на перевале. Но мы схитрили - свернули на сургарскую тропу и разобрали за собой овринги.
  - Забавно, - проговорила Карми. - Вовремя меня сюда принесло. Я ведь тоже по этой тропе шла. Припоздай я - и пришлось бы мне делать круг через Миттаур и Саутхо.
  - Так ты из Майяра пришла?
  Карми кивнула.
  - Что ты там так долго делала? - удивился Паор. - За полгода сюда от Ваунхо можно на коленях приползти.
  - Мне незачем было спешить в Сургару, - кротко ответила Карми. - А теперь дела тут появились.
  - А, - догадался Паор, - ты, наверное, искала способы отомстить своим врагам? Скажи, кого убить, я сделаю.
  - Я уже убила Горту, - медленно произнесла Карми. - Только удовольствия мне это не доставило. Мстить я не буду, Паор. Горту, понимаешь ли, мне жалко. Он мне нравился, Паор. Он всегда был честен со мной и приветлив. И всегда говорил со мною так, как будто за мной стояла какая-то могущественная сила. А я, дура, слишком поздно поняла, что это за сила. И уж если бы я вздумала мстить, то в последнюю очередь - Горту. Хотя... - она невесело усмехнулась, - у меня возникали мстительные мысли, когда я была у Марутту. Но нет, Паор, мстить я не буду... Послушай-ка, брат, - она решила переменить тему, ибо пришли арзраусцы и принесли еду. - Прилично ли мне есть рядом с тобой? - Она обвела взглядом рассаживающихся вокруг горцев. - У вас в Миттауре женщинам не место за мужским столом.
  - Ты моя гостья, - напомнил Паор.- А что касается этого обычая, то у нас считается, что если мужчина будет есть за одним столом с женщинами, он и меч будет держать в руках, как женщина. Однако я этого не опасаюсь - я знаю, ты хорошо фехтуешь.
  - Ты мне льстишь, - возразила Карми. - Меч тяжел для меня. Мое оружие - это хокарэмская лапара. Вот чего мне не хватало, когда я прогуливалась по майярским дорогам.
  Паор неожиданно сказал:
  - Тибатто, прошу, подари госпоже свой трофей.
  Невысокий седой арзраусец без слов встал, приблизился и положил перед Карми лапару старинной гортуской работы, с клеймом мастера Тхорина-аро, которое, как говорил когда-то Стенхе, хокарэмы называют "жуком". Лапары-"жуки" были в Майяре наперечет. Каждая, как и хороший меч, делалась годами, проходя в процессе обработки множество операций, придающих железу почти невероятные качества. "Жуки" бывают двух разновидностей: твердые и мягкие. Мягкой называется длинная упругая лапара, которая, будучи согнутой в кольцо, распрямлялась и оставалась такой же прямой, как и прежде. Твердые не отличаются подобной гибкостью, но зато от ударов по такой лапаре ломаются мечи. Стенхе утверждал, что двух этих лапар - твердой и мягкой - достаточно, чтобы чувствовать себя вооруженным в любой ситуации.
  Лапара, которую отдал Карми Тибатто, была из разряда твердых.
  - Это очень дорогое оружие, - сказала Карми, подняв глаза на воина. - Могу ли я как-то отблагодарить тебя?
  - Ты гостья принца, - ответил Тибатто. - И, кроме того, госпожа, в Арзрау это не оружие, а боевое отличие. Оружие - это меч.
  - О, воин! - засмеялась Карми. - Меч мне не нужен. Лапара - другое дело. Моими воспитателями были хокарэмы, Паор. И я научилась у них всему, чему могла.
  - Женщину должны воспитывать и обучать женщины, - сказал Паор.
  - Ну нет, - возразила Карми. - Руттул говорил иначе: девочку должен воспитывать отец, а учить - мать, мальчика должна воспитывать мать, а учить - отец. Моему настоящему отцу, сам знаешь, было не до меня, зато мне повезло - меня воспитывали Руттул и Стенхе. А матерью для меня стала Хаби, но, боюсь, я была неприлежной ученицей. - Карми обернулась к старому монаху, который из учтивости к гостям угощался принесенными ими сушеными фруктами и изюмом, запивая это обычной для миттаусских монастырей болтушкой из молока и ячменной муки. Все прочие ели копченое мясо и жареную рыбу, только что выловленную в ручье, закусывали диким луком и огромными сочными лопухами горного щавеля, запивали обжигающим напитком из воды, молока, меда, вина и толченой коры дерева, которое, как когда-то слыхала Карми, растет только в Арзрау. А старый монах, не обращая внимания на соблазнительные запахи, запивал своей нищенской болтушкой розовый изюм.
  - Скажи, святой человек, - проговорила Карми, - я хочу почтить память погибших здесь сургарцев по нашему обычаю, с колокольчиками. Вы похоронили их по-миттауски, но...
  - Конечно, госпожа, - сказал монах, - ты вправе приказывать, чтобы покойникам был оказан полный почет. Возможно, ты захочешь перезахоронить их в полном соответствии с предписаниями вашей религии...
  - Нет, - сказала Карми. - Оставим мертвых в покое. Но вот колокольчики навесить нужно. И я бы хотела поблагодарить вас за заботу. Что я могу сделать для вашего монастыря?
  Монах замялся, оценивая финансовые возможности Карми.
  - Вот если бы ты, госпожа, пожертвовала несколько монет на бронзовую статую Шертвани-Комалхи Тао... - проговорил он неуверенно. - Но ты иной веры, а у вас в Майяре...
  - Я оплачу эту статую, - перебила Карми. - У кого вы собираетесь ее заказывать? - Она выслушала объяснения старого монаха и кивнула: - Заказывайте самую лучшую статую.
  - Ты уверена, что у тебя хватит денег? - тихо спросил Паор. - Твоими богатствами распоряжаются теперь другие люди.
  - Малтэр и Пайра, - подтвердила она. - Но я знаю, как вразумлять этих господ. Не беспокойся, Паор. Я похожа на нищенку, но я богата...
  Арзраусцы, окончив трапезу, разбрелись по лугу. Карми, Паор и старый монах остались одни. Девушка вертела в руке подаренную лапару, привыкая к ее тяжести. Паор приглядывался к упражнениям.
  - Тебе и в самом деле в привычку этот кусок железа, - произнес Паор.
  Карми, усмехнувшись, упрятала оружие в специально скроенный карман-ножны на штанах.
  - Святой человек, - сказала она вдруг, - погадай-ка мне по книге, пожалуйста...
  Старик согласился и пошел в шалаш. Паор решил ему помочь, но Карми усадила его.
  - Ты раненый, сиди.
  - Сходи тогда сама, - предложил он.
  - Нет уж, Паор, - проговорила она лукаво. - Пусть старик все делает сам, иначе он не найдет подходящее для меня пророчество. Не мешай... Ага, вот он уже идет.
  Старый монах принес фолиант, сшитый из листов пергамента, опустился на кошму рядом с молодыми людьми и положил его перед собой. Он велел Карми положить обе руки на переплет и произнес благословляющую молитву, воздев руки над ее головой. Потом он разрешил Карми убрать руки и раскрыл книгу.
  "Путник в одежде пыльной, Да будет легок твой шаг! Путь твой, в котором пеший обгонит конного, укажет тебе Тио Данови Кола! Путь твой далек..."
  Карми с удовольствием выслушала предсказание. Как она и предполагала, монах подобрал для нее подходящий, по его мнению, текст. Кое-что, впрочем, осталось неясным.
  - Кто это - Тио Данови Кола? - тихо спросила она Паора.
  - Какое-то наше божество, - отозвался тот легкомысленно.
  - Майярцы называют его Ангелом Судьбы, - пояснил монах.
  - А, - кивнула Карми, - тогда понятно. - Она окинула взглядом долину. Солнце уже садилось за гору. - Пожалуй, я пойду, брат, - сказала Карми. - Спасибо за угощение. - Она поднялась на ноги. Паор завозился, собираясь встать. - Не надо, - проговорила она. - Мне не нужны провожатые. Паор опять опустился на кошму:
  - Куда ж ты одна, в ночь...
  Она пожала плечами:
  - Не впервой. И... скажи-ка на прощание, брат, что для тебя важнее: получить Миттауский меч или добыть его самому?
  Паор замешкался с ответом.
  - Конечно, хотелось бы добыть его самому, - проговорил он чуть погодя. - Но кажется, это невозможно. Так что меня вполне устроит, если я каким-то чудом получу этот меч.
  - Я у тебя в долгу, - сказала Карми. - Я попытаюсь добыть меч. Твердо обещать не могу, сам понимаешь, но...
  - Если это будет опасно, то лучше не надо! - поспешно произнес Паор.
  Карми махнула рукой:
  - Не беспокойся, брат. Прощай!
  - Погоди, - остановил ее Паор.
  Она замерла, обернувшись.
  - Возьми коня, - предложил Паор. - Зачем тебе ноги бить?
  - Брат, ты забыл? В моем пути пеший обгонит конного, - рассмеялась Карми. - Все-таки прощай, брат. Может быть, еще увидимся...
  - До свидания, - крикнул ей вслед Паор.
  Невысокая тонкая фигурка спустилась к берегу озера и пошла вдоль линии воды. Перед тем как скрыться за скалой, Карми обернулась и помахала рукой.
  Паора к тому времени уже затмила тень горы, но он тоже помахал ей, хотя она этого видеть не могла.
  Она прошла пол-лиги, пока окончательно не стемнело. Когда на небе, кроме Вечерних Сестер, стали видны и другие звезды, она вынула из кожаного кошеля стажерский ключ и вызвала к себе глайдер. Громоздкая тень нависла над ней и опустилась рядом на галечный берег. Открылся люк. Карми поднялась на гравитационном лифте в кабину и отправилась в путь, который не мог бы одолеть никакой конный: в стремительный путь вокруг Экуны.
  Карми провела на орбите несколько часов, практически ничего не делая. Она включила экраны и лежала в невесомости, бездумно глядя на звезды. Это было какое-то подобие дремы - ни сон ни бодрствование, и когда Карми наконец нашла в себе силы стряхнуть завораживающую тишину звезд, она решила, что это состояние опасно.
  Тогда Карми отыскала в Южном море, сравнительно недалеко от побережья Марутту, крохотный островок и опустила глайдер туда. Здесь не было ничего, кроме моря, скал, крупного песка и нескольких кривеньких деревьев. Карми рассеянно бродила по острову, поглядывая, впрочем, под ноги, чтобы не наступить босыми ногами на какую-нибудь ядовитую гадость. Башмаки она бросила у глайдера, там же оставила и рубаху, а позже сняла и штаны, потому что солнце припекало, а на острове почти не было тени.
  Карми впервые в этом году вволю накупалась - ведь всю весну и начало лета она бродила по слишком людным местам, чтобы можно было позволить себе купаться в свое удовольствие.
  Потом она полежала на камне в пятнистой тени чахлого деревца, а позже пошла бродить по островку, ища, чего бы поесть. Консервы в глайдере она приберегла на крайний случай: умереть от голода рядом с морем почти невозможно.
  Она нашла двух больших морских раков и много креветок-тлави, считающихся в Майяре деликатесом; на мелководье выдрала рыхлый клубок водорослей, имеющих приятный, чуть кислый вкус. Можно было набрать и ракушек, но Карми, объевшись тлави, решила оставить их до следующего раза.
  А вечером, когда в Тавине, по расчетам Карми, была уже темнота, глайдер поднялся вверх.
  
  Глава 10
  
  Полгода назад, спеша из Миттаура, Карми высадилась из глайдера прямо на крышу конюшни во дворе Руттулова дома. Теперь она не рискнула повторить подобное безрассудство. Карми хорошо знала тавинцев: наверняка найдутся в летнюю безоблачную ночь желающие полюбоваться ясным небом. Так зачем же смущать их зрение темным пятном, заслоняющим звезды?
  Поэтому она опустила глайдер на поляне Толельского леса, буквально в двух шагах от уже вновь построенного моста, связывающего Тавин со всем прочим миром.
  Если не считать свежего дерева в настиле моста, ничто не напоминало о происшедших полгода назад событиях, даже плавучие секции моста не были подтянуты к острову, как будто тавинцы не ожидали нападения.
  Но, подойдя вплотную к острову, Карми увидела, что знаменитых стен Тавина нет, вернее, в стенах пробиты большие бреши.
  "Ах да, - вспомнила Карми. - Это все договор. Это согласно договору разрушили стены и не убирают на ночь мост. Святые небеса! - сообразила она. - Это же означает, что ночами по улицам Тавина прогуливаются не влюбленные парочки, а грабители..." _
  Однако тут же она убедилась, что город не так беззащитен, как на это рассчитывали завоеватели. В густой тьме, созданной тенью деревьев, она с ходу уперлась в растянутую сеть. Тотчас на это неожиданное столкновение откликнулось несколько колокольчиков.
  Карми на шаг отступила от сети и замерла.
  - Кто там бродит? - послышался голос, и Карми откликнулась, невольно передразнивая родной тавинский диалект:
  - Прошу прошения, дядюшка, но мне нужно видеть господина Малтэра.
  Невидимый стражник откуда-то выдернул зажженный фонарь и неспешно приближался к Карми, проговаривая по пути:
  - Что за спешка по ночам... - Он подошел ближе и проворчал благодушно: - Ну где ты там, девка?
  Карми окликнула его. Стражник шагнул в ее сторону, поднял фонарь и осветил хокарэмскую одежду. Тут его благодушие как рукой сняло.
  - Что ты по ночам бродишь, госпожа хокарэми? До утра подождать не можешь?
  - Могу, - отозвалась Карми. - Но не хочу. - Стражника она узнала: много раз видала его раньше. Но он не мог узнать ее - хокарэмам обычно в лицо не глядят. - У вас тут новшества, - продолжала она. - И надежны эти сети?
  Стражник не ответил, зато спросил:
  - А подорожные у тебя есть, госпожа?
  - Да, ты смеешься надо мной? - рассмеялась Карми. - Какие у меня могут быть подорожные...
  Стражник, хмурясь, посматривал на нее.
  - Ну зачем тебе Малтэр, госпожа? - проговорил он ворчливо. - Приходишь среди ночи, беспокоишь людей... Нехорошо, госпожа...
  Карми опять рассмеялась, узнавая тавинскую манеру подыгрывать собеседнику, если разговор складывается не очень приятный и грозит вот-вот перерасти в скандал или драку.
  - Ну не ворчи, дядька, - сказала она мирно. - Я могу и подождать. Посидим, поболтаем, а? - предложила она, опускаясь на землю.
  Стражник, не уверенный, что успеет вовремя подняться, оглянулся, подыскивая, куда бы присесть, и нашел неподалеку каменную тумбу. Там он и уселся, поставив рядом с собой на камень фонарь.
  - Как здоровье, дядя? - начала Карми светский разговор.
  - Не жалуюсь, госпожа, - отозвался тавинец. - А твое?
  - Спасибо, в порядке, - откликнулась Карми, веселясь. - А здоров ли Малтэр?
  - Не слыхал я, чтобы он болел, - ответил стражник осторожно и продолжил в том же духе: - А как здоровье твоего уважаемого хозяина?
  - Я райи, - сказала она. - У меня нет хозяина.
  - Что ж тебя принесло в Тавин? - безмятежно спросил стражник.
  "Ну тавинцы! - восхитилась Карми. - Они и с богами будут разговаривать как с равными".
  - Частные дела, - ответила она. - Малтэр мне кое-что должен.
  Стражник кивнул, принимая к сведению. Действительно, почему бы Малтэру не иметь общих дел с хокарэми-райи?
  - Почем я знаю, какие у тебя с ним расчеты, - объявил он тем не менее. - Может, он чем тебя обидел и ты за его головой пришла.
  - Ну, дядя, - протянула Карми укоризненно. - За кого ты меня принимаешь?
  - А вот туссин идет, - сказал он спокойно. - Пускай решает, можно тебя впустить или нет,
  Карми с интересом повернула голову к подошедшему человеку. Туссин (десятский, или - если переводить буквально - дюжинный) тоже оказался знакомым Карми. Он учтиво поздоровался с невесть зачем припершейся в Тавин хокарэми, глянул, против майярского обыкновения, ей прямо в лицо и остолбенел, оборвав свои речи на полуслове.
  - Это ты, госпожа? - растерянно проговорил он.
  - Язык дан человеку для того, чтобы держать его за зубами, - сказала Карми, вставая, - а не для того, чтобы тать о том, что видишь.
  Стражник присмотрелся повнимательней.
  - О небеса! - ахнул он. - А я тебя держу, госпожа...
  - Руби сеть, - приказал туссин.
  - Но-но, - прикрикнула Карми. - Нечего мне треп разводить. Ведь все сбегутся, верно? - Туссин подтвердил. - А что, у вас нет калиток - для гонцов, скажем?
  - Ну как же можно тебя в обход вести, госпожа моя? растерялся туссин.
  - Можно, - сказала Карми. - Как и всех прочих. Давайте без лишнего шума.
  - Но, государыня...
  - Во-первых, я сейчас не государыня, а во-вторых, не спорь со мной! Покажи, куда идти.
  Туссин, сокрушаясь о неучтивости, повел Карми к проход между сетями.
  - Хорошо придумано, - заметила Карми, - но кажется ненадежным.
  - От ночных грабителей кое-как защищаемся, - отозвался туссин. - Но если б можно было хотя бы мост убирать...
  - Слышала, в Сургаре была чума?
  - Да, госпожа, - помолчав, отозвался туссин. - Но не в Тавине, небо помиловало, а на востоке, куда беглецы от наводнения подались. В Тавине холера была в начале лета, но сейчас окончилась, кажется. И еще желтуха, - добавил мрачно тавинец. - Вода сейчас в озере плохая.
  Карми кивнула.
  - Как вы тут? - спросила она.
  - Строимся помаленьку, - отозвался туссин. - Но Тавин совсем не тот, что раньше.
  - А Малтэр что?
  - Похудел и франтить стал меньше, - ответил туссин. - И чуть не развелся с интавинкой. Карми кивнула.
  - А у нас тут слухи ходили, что тебя убили, - добавил туссин.
  - Малтэр отмалчивался? - поинтересовалась Карми.
  - Говорил, что неправда.
  - Ишь ты, лис, - улыбнулась Карми. Малтэр-то должен был считать, что она мертва: ему наверняка сообщили, что она покончила с собой в Инвауто-та-Ваунхо. Торгу говорил, Высочайший Союз решил, что, пока не найдется знак Оланти, о смерти принцессы будут молчать, а Малтэру пообещали, что если он найдет Оланти, то станет наследником принцессы. Правда, условием было поставлено, что он должен будет развестись в этом случае с женой, которая была родом из Миттаура, и жениться на другой даме, которая была бы безупречно благородного майярского происхождения.
  - Как тавинцы смотрят на Малтэра? - спросила Карми.
  - А как на него смотреть, госпожа? - удивился туссин. - Он твой наместник.
  Карми посматривала вокруг. Тавин скрывала темнота, но главное бросалось в глаза именно потому, что была ночь. Не так было раньше в ночном Тавине. Не так.
  Город по-прежнему казался переживающим бедствие.
  Туссин привел Карми к дому Руттула.
  - Нет, - качнула головой она. - Мне нужно к Малтэру.
  - Сейчас он живет здесь, - сказал туссин. - Семья осталась в его доме, Малтэр живет здесь. - Он помолчал и добавил тревожно: - Что-то не так?
  - Безразлично, - отозвалась Карми. - Но... Что же мы не идем в дом?
  Туссин взбежал на крыльцо и стукнул в дверь. Из дома почти немедленно ответили, и туссин заговорил тихо, оглядываясь на Карми.
  Дверь тут же отворилась.
  - Входи, государыня, - с поклоном пригласил туссин. Карми вошла в тускло освещенную одной свечой прихожую и сказала туссину:
  - Можешь идти. Спасибо, что проводил... Карие, - добавила она, вспомнив наконец имя туссина. Тот, просияв, поклонился еще ниже и исчез.
  Карми медленно поднялась по лестнице к Красной гостиной. Бесшумно возникшие слуги почти тотчас зажгли пятисвечный шандал и принесли поднос с фруктами. Старый слуга тихо осведомился, не желает ли государыня поужинать, и, получив отказ, сообщил, что Малтэр сейчас выйдет.
  Малтэр появился несколько минут спустя, еще застегивая на ходу пуговицы кафтана.
  - Ты жива, - констатировал он. Карми почудился оттенок безумия в благородных чертах его лица.
  - Здравствуй, Малтэр, - сказала она и указала на кресло напротив себя. - Садись. Надеюсь, я не очень разочаровала тебя своим появлением?
  Малтэр тяжело опустился в кресло и ответил:
  - Я знал, что ты жива. Я не верил известию о твоей смерти.
  - С чего бы это ты так был уверен? - полюбопытствовала Карми.
  - Ты сердишься на меня? - тревожно спросил Малтэр.
  - Нет, - удивленно отозвалась Карми. - Почему это тебя волнует?
  - Ты хэйми, госпожа, а гнев хэймов бывает убийствен.
  - Еще один, - вздохнула Карми. - Объясни, почему я хэйми?
  - Я понял это, когда ты жгла архив Руттула, - сказал Малтэр отважно. - В тебя переселился хэйо Руттула.
  - Вы будто сговорились все, - устало усмехнулась Карми.
  - Ты все-таки сердишься, государыня?
  - Нет. И зови меня Карми, - твердо сказала девушка. - Я не хочу взваливать на себя высокие титулы. Это не мой путь.
  - А где твой путь? - осторожно спросил Малтэр. - В мщении?
  - Нет, Малтэр, мстить я не буду, - отозвалась Карми. - Месть не принесет мне удовольствия. Когда я убила Горту...
  - ТЫ УБИЛА ГОРТУ? - Малтэр настолько поразился, что позволил себе перебить хэйми.
  - ...Когда я убила Горту, - повторила Карми, - я почувствовала, что поступила дурно. А разве ты не знал, что Горту умер?
  - Знал, - ответил Малтэр. - Третьего дня здесь был гонец. Но он не сказал, отчего умер Горту, и не сказал, что ты причастна к его смерти. Отчего умер Горту?
  - От гнева хэйми, - усмехнулась Карми. - Видишь ли, я совсем не ожидала этого. Я говорила с ним, он требовал отдать ему Оланти, и я ему сказала сургарскую поговорку о граде, знаешь ее?
  - Пройдет град - и тебе уже не нужно будет ничего? - проговорил Малтэр.
  - Да, именно, - кивнула Карми. - И надо ж было так случиться, что на той же неделе пошел град... Это Горту и доконало.
  Малтэр промолчал. Карми оценила выражение его лица и решила переменить тему:
  - Ладно, хватит об этом. Ты не знаешь, Малтэр, жив ли Красту?
  - Красту? - переспросил Малтэр. - Что за Красту?
  - Портной, - пояснила Карми. - Помнится, он шил для Маву и Стенхе.
  - А, этот жив, - проговорил Малтэр. - Послать за ним?
  - Да, пожалуйста. И скажи, в этом доме найдется что-нибудь, во что я смогу переодеться?
  - Конечно, - ответил Малтэр. - В твоих покоях никто не тронул ни одной вещи.
  - С трудом верится...- протянула Карми.
  - Я все сберег.
  - Спасибо, Малтэр. - Карми встала. - Нет, провожать не надо.
  ...Малтэр постучал в дверь принцессиной комнаты.
  - Да, входи, - отозвалась она.
  Он открыл дверь и увидел Карми, которая сидела в кресле уже переодетая в легкое розовое платье. В руках она держала замшевые туфельки; еще несколько пар валялись на полу, вынутые из сундука.
  - Знаешь, Малтэр, я выросла за эти полгода, - сказала Карми, подняв голову. - Туфли стали тесными, а платья - короткими.
  - Ничего удивительного, госпожа моя, - отозвался Малтэр. - В твоем возрасте это в порядке вещей. Я прикажу сшить новые туфли...
  - Не надо, - качнула головой Карми. - Не стоит. У тебя хватит расходов и помимо этого. Но... Красту пришел?
  - Да, госпожа моя.
  - Зови, - приказала Карми. И когда вошел говорливый толстячок Красту, она отдала ему потрепанный Смиролов костюм, велев его подлатать. - К следующей ночи справишься? - спросила она. - Мне не к спеху, но все равно хочется быстрее.
  - К следующей ночи я новый успею сшить, ясная моя госпожа, - улыбнулся Красту.
  - Новый? Но мне совсем не нужен костюм новый, с иголочки. Он должен быть старым.
  - Пошью новый, как старый, - заверил Красту. - Будет в меру поношенный, как Стенхе любил.
  - И к следующей ночи? - усомнилась Карми.
  - Постараемся, - сказал Красту с улыбкой.
  - Ах, - вспомнила Карми, - о сапожнике-то я забыла!
  - Не беспокойся, ласковая госпожа, - поклонился Красту. - Я отнесу. Я знаю, кому отдать. Не беспокойся, госпожа. Все будет сделано.
  Он сложил пыльное хокарэмское тряпье в узел и поспешил в свою мастерскую, чтобы побыстрее взяться за работу.
  - Вот и еще один расход для твоей казны, - сказала Карми, обернувшись к Малтэру. - Я собираюсь ее хорошенько потрясти.
  - Сургара принадлежит тебе, государыня, - отозвался Малтэр. - Правда, сейчас это не очень завидное владение. Зато у Павутро из Интави на твоем счету записано достаточно, чтобы ты могла безбедно жить всю свою жизнь. Не на широкую ногу, как ты привыкла раньше, но тоже вполне достойно.
  - Ты меня успокоил, Малтэр. Но не пошлет ли Павутро меня к черту? И до него могли дойти слухи о моей смерти.
  - Дошли, - кивнул Малтэр. - Он недавно присылал ко мне узнать, как относиться к этим известиям.
  - И ты?
  - Я ответил, что, пока не увижу тебя мертвой, буду считать, что ты жива. Ты хэйми, а хэйми так просто не умирают.
  Карми вздохнула, не желая опять ввязываться в споры.
  - Ладно, - мрачно проговорила она. - Займемся делами. Закажи восемнадцать поминальных колокольцев для погибших в лагере Праери.
  - Какие имена на них выгравировать? - без удивления спросил Малтэр. Карми достала из бюро вощеную дощечку и быстро написала стилом имена. Малтэр взял дощечку, прочитал и положил на стол, ожидая дальнейших распоряжений.
  - Там в долине у озера обосновались миттауские монахи, - сказала Карми. - Так что ты пошли туда кого-нибудь учтивого, не задиристого, пусть развесит колокольцы вокруг кургана.
  - Кургана? - переспросил Малтэр.
  - Да, монахи похоронили мертвых по своему обычаю.
  Малтэр поднял брови, собираясь уточнить.
  - Нет, - качнула головой Карми. - Перезахоранивать не надо. Только развесить колокольцы. И еще надо передать Павутро, чтобы оплатил мой подарок монахам. - Карми рассказала о статуе какого-то бога, заказанной интавийскому скульптору (Малтэр, у которого возникли какие-то возражения чисто религиозного свойства, решил все-таки промолчать). - Далее, - вспоминала Карми, - пошли кого-нибудь в гортусский Лорцо заплатить оружейнику Горахо две дюжины золотых за саутханский нож. Причем прошу тебя запомнить, что покупала нож не сургарская принцесса, а некая Карми. - Малтэр и это принял к сведению. - И наконец, самое главное, - сказала Карми. - Мне нужно десять локтей золотой парчи и Руттулов плащ из золотых тохиаров. Парча, кажется, была у меня в сундуке, а вот плащ... Что ты мнешься? Небось сплавил уже куда?
  - Пришлось подарить его Марутгу, - признался Малтэр. - И сервиз для ранаги-кори тоже.
  - Сервиз? - удивилась Карми. - Зачем он Марутгу? Что он будет с ним делать? Пить вино из расписных чашечек?
  - Сервиз немало стоит, - пояснил Малтэр. - Марутту его поставит в буфетный шкаф, запрет и изредка будет показывать особо знатным гостям. Но где сейчас взять плащ, не приложу ума, - продолжал он. - Серых тохиаров, обычных, много, конечно, но и ценности-то в них...
  Карми подошла к сундуку, где хранила меха, и начала вываливать все на пол.
  - А где мой плащ из золотых лисиц? - вспомнила она.
  - Госпожа, - решился напомнить Малтэр, - в нем тебя увезли зимой.
  - Ах, чертовщина! - воскликнула Карми. - Как некстати!
  - Вот выдра, - указал Малтэр. - Очень хороший мех.
  - Выдра? - переспросила Карми. - Ну-ка посмотрим, не пожрала ли моль... - Они вдвоем внимательно рассмотрели мех.
  - Прекрасно, - сказала Карми. - Выдра ничуть не хуже тохиаров или лис, правда смотрится не так роскошно, но...
  Она вдруг решила, что на нее напал приступ болтливости, и замолчала. В молчании она разыскала кусок золотой парчи и, развернув, оценила, не слишком ли легкомысленный рисунок. Плащ и ткань она старательно сложила и положила на тахту.
  - Какие-нибудь еще указания? - спросил Малтэр.
  - Послушай-ка, а кто тебе готовит? Твой кухарь или Руттулов?
  - Руттулов, - отозвался Малтэр.
  - Тогда пойдем разбудим его, - сказала Карми.
  - Ты думаешь, кто-нибудь в доме спит? - спросил Малтэр. - Я думаю, в Тавине сейчас спят лишь малые дети.
  - Да, - согласилась Карми. - Уж нашумела я нынче. Она спустилась в кухню, к ужасу Малтэра, по-свойски заговорила с кухарем, попросив его приготовить жареное мясо по-марнвирски, "летний суп" и "деревенский салат" со сметаной. Кухарь с готовностью заверил, что все будет сделано должным образом.
  Карми попила сливок, поболтала с кухонной прислугой и вняла наконец умоляющим взглядам Малтэра. Она опять поднялась наверх, снова в Красную гостиную.
  - Утро уже, - сказала она, подходя к окну. - А в городе шумновато, однако.
  - Еще бы, ведь ты вернулась, - проговорил Малтэр. Карми молчала, и он, сочтя это добрым знаком, решил наконец выговориться: - В городе назревает бунт. Горожане мною недовольны. Планы строятся глупейшие. Хотят перебить майярский гарнизон на Лесном мысу, да и вообще перебить всех чужаков в Сургаре.
  - А у кого в руках Ворота Сургары и устье Вэнгэ? - быстро спросила Карми.
  - В том-то и дело, что у майярцев, - в сердцах бросил Малтэр. - Они сомнут Сургару в два счета. Раз, два - и мы опять вернемся к последним дням прошлого года. Но я совсем не уверен, что смогу удержать Тавин. Меня сметут. А тут еще ты.
  - Что - я? - отозвалась Карми.
  - Ходили слухи в городе, что тебя тайком убили и я этому убийству помогал, - рассказал Малтэр.
  - А, - догадалась Карми, - поэтому-то город и переполошился, когда я объявилась здоровехонькой.
  - С чего бы это в Тавине такая любовь к тебе? - спросил Малтэр. - Я живу в Сургаре побольше тебя, однако считают меня майярцем, а ты здесь - своя.
  - Ты в Сургаре жил, а я выросла, - ответила Карми. - Они знают меня чуть ли не с пеленок. Но... послушай-ка, Малтэр, а о Сауве какие-нибудь вести были?
  - Его убили в Саутхо, - отозвался Малтэр. - Глупо получилось. Сидел бы там тихо, не горячился - никто его не тронул бы. А он договоры начал вспоминать...
  - Странно, - откликнулась Карми. - А я-то думала, что Сауве - человек очень сдержанный.
  - Да, - согласился Малтэр. - Но иногда его прорывало. Руттул иной раз этим пользовался. Соберемся, поссоримся, раскричимся - потом, когда остынем, начинаем думать...
  Малтэр осекся. У Карми окаменело лицо - разговор о Руттуле был слишком болезненным для нее, и Малтэр искренне обрадовался, когда слуги доложили, что заказанный завтрак подан.
  За завтраком Карми снова оттаяла. С удовольствием съела холодный "летний суп", в то время как Малтэр с недоумением водил ложкой в серебряной миске с холопским кушаньем. При виде мяса он оживился и съел его с аппетитом, опять-таки с недоумением разглядывая салат по-деревенски. Карми уделила внимание и мясу, и салату. Мясо она ела, как было заведено в доме Руттула, ножом и вилкой. Малтэр обходился без вилки, отрезанные куски брал руками, и это получалось у него настолько изящно, что Карми засмотрелась.
  После завтрака, раздав похвалы поварам, Карми объявила, что ей захотелось спать.
  - Последнее время я сплю когда хочется, - сказала Карми. - Да и в ближайшем будущем мне придется ночью не спать. Так что... Я вздремну, а к вечеру ты меня разбуди.
  В ее спальне ничто не напоминало о случившихся за последний год событиях. Карми разделась, села на мягкую кровать и провела ладонью по льняному летнему покрывалу. Как давно ей не доводилось спать в белой, неправдоподобно чистой постели! "В лебедях", - приговаривала когда-то нянька, укладывая маленькую принцессу спать в эту постель.
  "Что ж, посплю напоследок "в лебедях", вероятно, не скоро еще доведется..."
  Она отвыкла от простыней, пахнущих мыльным корнем и лавандой. Она отвыкла спать раздевшись. Она отвыкла чувствовать себя свободной, и ей приснилось, что она идет по Майяру голая, а все встречные указывают на нее пальцами и смеются...
  Карми с усилием вырвалась из неприятного сна и села в постели. В комнате было душно, - может быть, эта духота и вызвала острое чувство стыда и незащищенности.
  Она встала, опять натянула розовое платье. Подошла к туалетному столику и распахнула створки, открывая зеркало. "О небеса, - вздохнула она, изучая свое отражение. - Да как же меня еще люди узнают? Я бы себя не узнала".
  Совсем другая девушка, вовсе не прежняя Сава смотрела на нее: чужая, с непривычной прической, но - как отметила Карми - куда красивее той, прежней. Правда, сходство с хорошеньким мальчиком увеличилось, но увеличилось и своеобразие ее внешности.
  "Надо бы посмотреть на себя в хокарэмской одежде, - подумалось Карми. - А пока надо бы чем-нибудь прикрыть голову, чтобы не пугать людей".
  Она подобрала белый кружевной шарф и удовольствовалась полученным результатом. Правда, шарф подчеркивал смуглую от загара кожу, но Карми никогда не боялась показаться чернушкой. Приведя в порядок свою внешность, Карми, бесшумно ступая босыми ногами по гладкому паркету, пошла по дому.
  В доме было неспокойно. Карми тут же уловила приглушенные далекие голоса и пошла на звук. Какие-то люди собрались в неузнаваемо переменившейся приемной Руттула, которую теперь занимал Малтэр.
  Карми потянула на себя тяжелую дубовую дверь и заглянула в щель. В приемной было человек двадцать: Малтэр, стоящий спиной к окну, выходящему во внутренний дворик, трое его солдат, с нарочито безразличными лицами сидящие на полу недалеко от него, а остальные были тавинские горожане, почти всех их Карми знала - это были городские старшины. Большинство из них - бывшие мятежники из отрядов Сауве и Лавитхе, люди довольно опасные и, как говорил когда-то Руттул, трудноуправляемые. Коренных сургарцев можно было легко отличить от них - сургарцы держались спокойнее и пытались урезонить вспыльчивых сограждан. (Правда, горячие головы были и среди коренных сургарцев, как были рассудительные люди и среди мятежников.) В общем, картина складывалась такая: одни желали немедленно начать истребление майярцев, другие понимали, что шансов на победу почти нет, но и те и другие хотели видеть принцессу Ур-Руттул и говорить с ней.
  Малтэр отмалчивался, то и дело напоминая:
  - Потише, господа, государыня спит.
  Шум ненадолго стихал, но вскоре возбужденные голоса опять переходили на крик.
  Карми отступила. Что они собираются говорить ей? Как с ними говорить? И разве есть у нее что сказать им?
  Но тавинцы не успокоятся, пока не поговорят с принцессой Ур-Руттул, поняла Карми.
  "Ну что ж, - решила она. - Тогда поговорим".
  Она резко распахнула двери и решительно вошла в комнату.
  - Здравствуйте, господа, - сказала она холодно. - Почему вы кричите?
  Малтэр устремился ей навстречу, подвел к креслу, усадил. Тавинские старшины отвешивали поклоны.
  - В чем дело, господа? - повторила Карми. - Вы хотели говорить со мной? О чем, интересно? Что может сказать Тавину неразумная девчонка? - Но голос ее был сух и обдавал презрением собравшихся.
  Они хотели поговорить с Ур-Руттул? Они с ней поговорят.
  Ответили сразу несколько человек. Карми властно подняла ладонь:
  - Стоп! Пусть говорит кто-нибудь один.
  После паузы заговорил Ласвэ из Гертвира:
  - Госпожа, Руттул завещал правление тебе, а правит Малтэр.
  - Ну и что? - отозвалась Карми. - Разве на него есть жалобы?
  Ласвэ вывалил все обвинения против Малтэра: он заключил с майярцами позорный, кабальный договор и точно придерживается его, разоряя Сургару безбожными поборами. Та-вин разграблен и наполовину разрушен, а Малтэр требует еще и еще, отстаивая интересы майярцев. Да и сам он майярец. Хоть и незаконный, но сын бывшего принца Марутту, родич всех этих высокорожденных правителей Майяра.
  Малтэр бледнел, выслушивая обвинения. Они были и верными, и несправедливыми одновременно. Он не мог позволить себе нарушить заключенный договор ни в единой букве. Майярские гарнизоны были сильны и тотчас же привели бы его к послушанию - и все зимние ухищрения Малтэра сошли бы на нет. Рано нарушать договор - еще не высохли чернила, которыми он подписан, и нет в Сургаре силы, которая могла бы это сделать, и нет человека, который бы направил эту силу. Малтэр отчетливо понимал, что этим человеком ему не стать, потому что авторитет его в Тавине стремительно падает, и можно уже даже ожидать расправы. Правда, до появления в Тавине Карми (да, именно Карми, пусть хэйми называет себя как хочет, ведь эта девушка уже явно не принцесса и принцессой не будет), так вот, до появления Карми тавинцы держали при себе свои мысли. Теперь же, когда обвинения были выдвинуты, все зависело от того, как поведет себя хэйми. Если она найдет недовольство • тавинцев справедливым, а действия Малтэра - преступными, до следующего утра Малтэр, пожалуй, не доживет.
  И Малтэр взмолился мысленно: "О ангел-хэйо, помоги, ведь Не для выгоды своей все делал, а для пользы сургарской".
  Карми выслушала обвинения не перебивая. Потом, когда Ласвэ завершил речь, она сказала жестко:
  - Не понимаю, господа, чем вы недовольны. Майяр обошелся с вами на редкость мягко. - Она жестом оборвала ропот тавинцев. - Разве вас повесили, как это полагается делать с мятежниками? Вас никто пальцем не тронул. Вспомнили о гордости сургарской? А не поздно ли, господа? Где была ваша гордость прошлой осенью? Когда надо было драться на Вэнгэ, вы спасали от наводнения свои сундуки с добром! Вольность тавинская и свобода... Вольно вам было не слушать Руттула? Так что вы сейчас вспоминаете о свободе, господа? Нет в Тавине мужчин, нет и не было! Стыдно мне даже имя произносить тавинское! Разве люди в Тавине живут? Нет, бараны безмозглые! Люди достойные все погибли в Воротах Сургары, а лучше б вам умереть, а им остаться. Когда надо было драться, вы добро свое берегли, а теперь, когда и свободу потеряли, и добро не уберегли, размахиваете кулаками и кричите о предательстве. Хорошо же кулаками махать после драки! И кричать о предательстве тем, кто и сам предавал! Уходите прочь, господа! Лучше быть нишей, чем править в Тавине!
  Так говорила Ур-Руттул, которая теперь называла себя Карми, и, слушая эти горькие слова, буяны притихли. Она была права - тавинцы взялись за оружие, когда враг подходил к городу, а Руттул требовал этого уже тогда, когда о майярцах и слышно не было, - требовал усилить приморские гарнизоны, чтобы не допустить высадки.
  - Уходите, - повторила Карми устало, и пристыженные тавинцы подались к дверям.
  Теперь вперед выступил Архас, все предки которого были сургарцами.
  - Госпожа моя, - сказал он, - сейчас мы уйдем. Но позволь нам еще немного занять твое внимание.
  - Говори, - отозвалась Карми.
  - Сегодня перед рассветом, когда мы узнали о твоем возвращении, госпожа, мы гадали - и странным получилось наше гадание. Помоги нам, прошу.
  Карми ожидала.
  - Дощечки сказали нам, что правителем будет мужчина.
  - Разумеется, - подтвердила Карми. - Мой наместник - Малтэр, я не собираюсь его смещать.
  - Имя твое легло в Третий Круг - и не просто легло, а пересекло пополам Линию Власти. И в Звездном Кругу твоими оказались Одинокая Звезда, Северная Стрела и Соляной Тракт. Значит ли это, что ты слагаешь с себя власть и уходишь в монахини?
  - Нет, - проговорил Малтэр, и все взгляды обратились к нему. - Скажи им, госпожа... Скажи...
  Карми взвесила все обстоятельства. Да, пожалуй, момент подходящий. Именно сейчас стоило обозначить свое место в мире поднебесном; именно сейчас, чтобы придать особую значимость гневной речи Ур-Руттул. Итак, решено. И пути назад уже не будет.
  - Недавно мне гадал миттауский монах, - негромко сказала Карми в хрупкой тишине. Она повторила изречение из священной книги, и громко ахнул Малтэр, услышав имя Тио Данови Кола. Он, знакомый с миттаускими божествами, понял все так, как никогда не поняла бы это Карми.
  - Тио Данови Кола, - повторил он. - Третий Круг, Северная Стрела.
  Карми, по его реакции понявшая пока только то, что случайности складываются в какую-то невероятную картину, продолжала:
  - Я не буду править, ибо зовет меня далекий путь, но одиночество мое будет не одиночеством монахини, а одиночеством хэйми. - Слово было сказано. Тавинцы попятились и, кланяясь, стали поспешно выходить, толпясь в дверях. Следом, повинуясь знаку Малтэра, вышли и солдаты.
  - Госпожа моя, - сказал Малтэр, когда они остались вдвоем, - ты сама еще не понимаешь, что сказала.
  - Похоже, это так, - отозвалась Карми. - Что ты ахал, как барышня? Что я особенного наговорила?
  - Теперь я знаю, кто твой хэйо, - осторожно сказал Малтэр.
  - И кто же? - поинтересовалась Карми. - Скажи, а то я не догадываюсь.
  - Я не сумасшедший, чтобы звать хэйо, когда разговариваю с хэйми, - ответил Малтэр. - Подумай сама, что общего у Северной Стрелы с Третьим Кругом? Какой небожитель?
  - Третий ангел, - медленно произнесла Карми. - Ангел Судьбы.
  - И миттауское пророчество...
  - Хорошая шуточка получилась, - усмехнулась Карми. - Ничего, это даже лучше. Лучше иметь в хэйо ангела, чем безвестного демона.
  Малтэр смотрел во все глаза: Карми говорила так, будто могла выбирать между разными хэйо.
  "Святые небеса, - вздохнул Малтэр. - Вот еще задачка... Почему она открыла имя своего хэйо? Ведь это означает, что хэйо становится беззащитным перед заклятием! Ох, темны дела хэйо..."
  - Ладно, - сказала Карми, налюбовавшись на растерянное лицо Малтэра. - Есть еще одно дело, которым стоит заняться. Скажи-ка, Малтэр, что принадлежит мне в Сургаре?
  - Принадлежит?
  - Ну да, - подтвердила Карми. - Что мне принадлежит помимо княжеского правления?
  Теперь Малтэр понял, что надо давать отчет.
  - Прошу в кабинет, госпожа моя.
  Карми вошла в бывший кабинет Руттула и с любопытством огляделась.
  - Все переменил... - заметила она. - Мебель-то зачем было перетаскивать? А в моих покоях все по-прежнему, - отозвалась Карми.
  - А кто тронет вещи хэйми? - вопросом ответил Малтэр.
  - Вот как? - отметила Карми. - Ладно, продолжай. Малтэр разложил перед ней вощеные таблички с записями, касающимися ее имущества.
  - Полный отчет я собирался сделать к концу года, госпожа, - сказал Малтэр. Он держался уверенно, но Карми, вслушавшись в его голос, учуяла какие-то странные интонации, как будто Малтэр чувствовал себя виноватым, но не собирался в этом признаваться.
  Карми, разобравшись в денежных счетах, нашла объяснение этой виноватости: Малтэр вовсю использовал ее состояние (поместье в Савитри, долю в каперских экспедициях и в фарфоровой мастерской), использовал, как полагал Малтэр, исключительно для того, чтобы сохранить свое положение наместника. Дань майярцам была на треть уплачена ее деньгами и на восьмую - деньгами Малтэра: Малтэр не рискнул давить на тавинских горожан, опасаясь бунта. В результате сургарская принцесса оказалась на грани разорения, но Малтэр надеялся, что неопытная девушка этого не заметит. Однако он не знал, с кем связался.
  - Ты хороший управляющий, - заявила Карми, изучив счета, и Малтэр насторожился, заподозрив усмешку. Но Карми была серьезной. - Я сама, пожалуй, не сделала бы лучше. Деньги мне не нужны, сам понимаешь - двор я держать не собираюсь. Для меня важнее, чтобы Сургара быстрее вернулась к своему величию. Поэтому мне нравится все, что ты сделал, но... все-таки у меня есть замечания...
  - Слушаю, госпожа.
  - Поместье в Савитри следует продать. Долину в пограничных горах я оставляю за собой. Пай в каперах продать. Долю в мастерских пусть выкупят купцы из Соланхо; они давно этого хотели и наверняка пожелают воспользоваться моментом. Все добро, что сохранилось в моих покоях, тоже продай. Надеюсь, ты не продешевишь. И все вырученные деньги употребишь на уплату дани.
  - Но, госпожа моя... - воскликнул потрясенный Малтэр. Все это означало, что сургарская принцесса собственными руками разоряет себя. Правда, оставался еще ежегодный сбор налогов с Сургары.
  - Налоги уменьшать не будем, - сказала Карми. - Мне важно как можно быстрей выплатить установленную контрибуцию, чтобы потом требовать у Высочайшего Союза признания независимости Сургары, понимаешь? Хотя бы такой независимости, какой пользуются Байланто и Карэна. Я поговорю с Павутро, какую часть моих денег он может без убытка для себя отдать.
  - Госпожа моя, но на что же ты собираешься жить? - спросил Малтэр в изумлении.
  - Сейчас мне не нужно много денег, - отозвалась она. - А потом, если понадобится, я найду где их взять. - Она усмехнулась. - Убрать бы только из Сургары майярские гарнизоны, а уж тогда с тавинцами я справлюсь голыми руками.
  Малтэр вскинул брови на такую самоуверенность малолетней девчонки, но тут же понял, что говорит это не девушка, а ангел-хэйо, перед которым трепещут и небожители.
  - Хорошо, госпожа, - согласился он. - Будут ли еще распоряжения ?
  - Нет, - поднялась из кресла Карми. - Ты справляешься с моими делами лучше меня.
  Они вышли и в приемной увидели терпеливо дожидающегося Красту.
  - А, подлатали? - обрадовалась она.
  - Новое сшили, госпожа моя, - поклонился портной.
  Новой одежда никак не выглядела. Было впечатление, что она уже успела выгореть на солнце и порядочно износиться.
  - Отлично, - одобрила Карми. - А сапоги?
  Мягкие хокарэмские сапожки тоже не блистали новизной. Внутрь были положены скрученные клубочками три пары вязаных носков - одни толстые, с пухом, две другие - тонкие.
  - То, что надо, - с удовольствием сказала Карми. - Все добротное и не развалится быстро.
  Портной радовался, глядя на нее, кланялся и благодарил за добрые слова.
  Карми подхватила только что сшитые одежки и побежала переодеваться. Портной был мастер своего дела: все было по размеру, а вернее, чуть больше, на вырост. Сапоги тоже пришлись по ноге. Карми решила выйти, чтобы порадовать Красту, но задержалась посмотреть на себя в зеркало.
  Чужое лицо увидела она в отражении: непривычная прическа и непривычная одежда - это полдела, чужим было и выражение лица. Неприятное лицо было у хэйми Карми. Она попробовала улыбнуться, но и с этой деланной улыбкой лицо приятнее не стало. "Неудивительно, что все принимают меня за привидение. Впрочем, ладно! Что есть, то есть".
  Она осторожно сдвинула створки зеркала и в последний раз окинула взглядом комнаты. Больше она сюда не вернется. Никогда.
  И она ушла.
  Малтэр поджидал ее во внутреннем дворике, глубокомысленно наблюдая за струйкой фонтана.
  - Надо бы прочистить, - заметила Карми. - Едва сочится.
  - Хорошо, это сделают, госпожа, - кивнул Малтэр.
  - Да нет, - возразила Карми. - Это не приказ, а совет. Дом теперь не мне принадлежать будет. А... скажи, Малтэр, почему ты решил здесь жить?
  - Это дом Руттула, - ответил Малтэр. - Дом Власти. Кому принадлежит он, тому принадлежит и власть в Тавине.
  Карми усмехнулась:
  - Так, значит, этот дом выкупишь ты? Я не против. Хочешь, тайничок подскажу?
  Малтэр, удивленный, молчал. Карми, постучав по плиткам, которыми была выложена стенка бассейна фонтана, подцепила одну из плиток ножом и открыла небольшое углубление, в котором лежал какой-то сверток.
  Карми достала сверток и развернула его. У Малтэра перехватило дух. На ее ладони лежал драгоценнейший Оланти.
  - О-ох, - выдохнул Малтэр.
  - Не думал, что тайник так прост? - засмеялась Карми, но Малтэр, похоже, испытывал вовсе не те чувства, которые ожидала она.
  - Уберегли небеса, - пробормотал Малтэр. - Искушение велико было, но уберегли боги!
  Карми с недоумением смотрела на его искреннюю радость. Малтэр радовался тому, что НЕ НАШЕЛ Оланти, который принадлежал принцессе. Боги уберегли его от похищения вещи, из-за которой на него могла обрушить свой гнев могущественная хэйми.
  
  Глава 11
  
  Храм Колахи-та-Майярэй, заложенный еще лет двести назад велением короля Арринхо, не был достроен до сих пор, хотя службы здесь велись с того времени, когда на массивном фундаменте храма был установлен алтарь. Карми здесь прежде не бывала, но полагала, что сумеет ввести в храм глайдер - хотя бы через огромные ворота. Однако, войдя в храм, она убедилась, что этого рискованного трюка не потребуется. Над храмом не было купола. Правда, строители уже почти завершили возведение каркаса для свода, но смять этот каркас для глайдера не составит труда.
  Другое дело - следовало выяснить, возможно ли вообще извлечь вмурованный в алтарь Миттауский меч; то, что для этого придется разворотить алтарь, совершая тем самым святотатство, Карми мало беспокоило: богов для нее сейчас не существовало. Но дать майярскому самомнению здоровенную затрещину - это, по мнению Карми, могло стать равноценной заменой мщению, от которого она, что уж тут скрывать, все-таки отказываться не хотела.
  Колахи-та-Майярэй в народе часто называли "Храмом на мече", и Карми со злорадством предвидела уже время, когда Колахи станет "Храмом ни на чем". К алтарю она приблизиться не рискнула, но, присматриваясь издали, решила, что для манипуляторов глайдера алтарь затруднений не представит.
  И Карми, внимательно все осмотрев, направилась к выходу, но что-то знакомое услышала в речитативе монаха, сидящего у колонны. Вообще-то, все молитвенные речитативы на один лад, но Карми оглянулась и узнала. У колонны сидел Агнер, еще год назад бывший учителем малолетней принцессы Савири Сургарской.
  "Однако, где встретиться довелось..."
  Агнер сидел уставившись в пол и тянул молитву. Карми подмывало сказать: "Хорошо устроился, Агнер!" - но она сдержалась, нашарила в потайном кармашке пояса мелкую монету и бросила в чашку, стоящую перед Агнером. Тот, заметив это, прервал бормотание и стал ожидать обычной просьбы помолиться за чье-нибудь здоровье или что-нибудь еще.
  Карми помедлила, потом чуть слышно сказала, стараясь, чтобы голос изменился от северогортуского выговора:
  - Расскажи о Третьем Ангеле, святой человек.
  Агнер не заподозрил ничего необычного. Монастырский устав запрещал ему поднимать глаза на женщин, но если бы он даже и поднял их к лицу Карми, то не узнал бы в этой бедной гортуской паломнице свою бывшую ученицу.
  Однако напрягать голосовые связки за одну монетку ему не хотелось, поэтому он провозгласил на весь храм, привлекая внимание других паломников:
  - Кто хочет услышать поучительную историю о возвышении и падении Третьего Ангела, Ангела Судьбы, Ангела, ведущего в Дорогу?
  Его истошный вопль, гулко разошедшийся в стенах храма, обратил на себя внимание еще нескольких человек, и в чашке для подаяний заметно прибавилось. Тогда Агнер начал рассказ, одновременно пытаясь заполучить себе новых слушателей:
  - Слушайте историю удивительную о делах божественных, истоки которой в седой древности, а конца ей и не видно! Слушайте о том, как восстал Третий Ангел против Лучезарного Накоми Нанхо Ванра, а случилось это совсем недавно по часам небесным! Дед моего деда видел, как сияла в небе звезда Третьего Ангела, и видел, как вспыхнула она ярко, и видел, как погасла она. Так слушайте же, вот повесть о мятежном ангеле! - Приходили люди, тоже желающие приобщиться к тайнам небесным, и бросали в чашку Агнера монеты. Агнер воодушевленно продолжал: - Отец наш Накоми Ванр правил в Мире под Хрустальными сводами, и никто - ни ангелы, ни демоны - не решался бросить ему вызов. Иные боги сражались между собой, но все споры прекращались, когда звучал голос Накоми Нанхо Ванра, потому что никто не смел перечить лучезарному. И в те годы озаряли северный небосклон три звезды, три ангела, три брата. Первым был Ангел Жизни, Ангел Рождений, Ангел в Красном. Вторым был Ангел, Несущий Смерть, Гибельный Ангел, Ангел в Белом. И третьим был Ангел Судьбы, Ангел в Черном. Каждый из этих ангелов обладает могуществом, ибо боги, как и мы, люди, рождаются и умирают, хотя, если брать их жизнь и жизнь человеческую, богов можно считать бессмертными. И перед Судьбой равны боги и люди, и эта сила, которую имеет над земными и небесными созданиями Третий Ангел, придала ему непомерную гордыню. О люди! Иногда, говоря о каком-нибудь человеке, терпящем бедствия жизни, мы произносим с сожалением: "Такова его судьба", но это неверно. Слушайте меня, люди! Что за забота Божественной Судьбе беспокоиться о жизни какого-нибудь смерда, или купца, или даже меня, смиренного инока? Нет, люди майярские, нас, простых смертных, в пути нашем земном ведут иные божества, те, кому мы ежедневно возносим молитвы, кому приносим наши скромные жертвы или, наоборот, кого забываем мы почтить, погрязая в неверии. А Судьба Божественная сотрясает царства и меняет судьбы народов, она влияет на деяния богов и их помыслы. И Ангел в Черном возомнил себя настолько сильным, что решился соперничать с Лучезарным и затмить его своим блеском, чтобы одному сиять под Хрустальными небесами и править миром. Говорю вам, дед моего деда видел, как начал разгораться свет Звезды Третьего Ангела, и как однажды свет Звезды пробил дневное сияние Лучезарного, и как среди бела дня в небе появилась Звезда более яркая, чем Вечерние или Утренние Сестры! И ваши предки видели то же самое, люди, если, конечно, не были слепцами. И ждали люди тогда смерти, ибо, если бы Звезда стала ярче Ванра, было бы сожжено все в подлунном мире. О, как близок казался тогда конец света! Но Царь в Огненной Короне, Сияющий Щит Вселенной, Отец Всего Живого спас пылинку у его ног. Он метнул в Третьего Ангела Копье-Пламень и сбил мятежного ангела на грешную нашу землю, ибо нельзя убить ни Первого Ангела, ни Второго, ни Третьего - они родные братья Лучезарного и бессмертны так же, как и он! И сказал Царь-Огонь своему мятежному брату: "Вот мир грешный, живи тут как хочешь, стремись к главенству, в сферы же хрустальные путь тебе заказан, пока на веки вечные не признаешь себя моим покорным вассалом!" - "Нет, ты этого не дождешься", - ответил Ангел в Черном и ушел, смеясь. Ангел в Одеждах Черных ушел, смеясь, и больше никто о нем ничего не слыхал... Но мы еще услышим о нем, люди, не сомневайтесь в этом!
  Успокоив слушателей последней фразой, Агнер молитвенно сложил руки и стал поджидать, когда представится еще возможность испытать щедрость паломников. Те, кто только что прослушал повесть о мятежном ангеле, разошлись, и монах немного удивился, когда опять увидел рядом с собой пыльный подол длинной юбки девушки из Северного Горту. В чашку упал свиточек бересты, и девушка удалилась.
  Монах недоуменно развернул свиточек.
  "Агнер выйди жду тебя у реки очень важно".
  Монах оторопел. Его назвали Агнером! Кто-то знающий его по Сургаре? Он ссыпал монетки в один рукав просторной рясы, чашку для подаяний сунул в другой, поднялся на ноги и побрел за спешащей впереди девушкой из Горту. Когда он приблизился к берегу реки, он уже решил, что она кем-то послана к нему с поручением.
  - Не узнаешь старых знакомых, Агнер? - неожиданно весело спросила девушка, когда он подошел. - Свято чтишь устав и на женщин ни глазком?
  - Госпожа моя! - выдохнул Агнер. - А Стенхе тебя на Ваунхо ищет.
  - Пусть поищет, - насмешливо сказала Карми. - Или ты думаешь, я без него шагу не могу ступить?
  Агнер обдумал ситуацию.
  - Как прикажешь тебе служить? - осторожно спросил он.
   Карми рассмеялась:
  - Не беспокойся, Агнер, мне нужно от тебя очень немногое. Расскажи-ка мне о распорядке жизни в Колахи-та-Майярэй.
  - Зачем тебе это, госпожа?
  - Рассказывай, рассказывай, - усмехнулась она. - Мне пригодится.
  Агнер, недоумевая, начал рассказывать о благочестивой жизни Великого Колахи, а сильно повзрослевшая госпожа слушала его с недоброй улыбочкой.
  - Значит, в самом храме паломники не ночуют? - спросила она наконец.
  - Нет, госпожа моя. Ворота запираются.
  - А если кто услышит ночью шум в храме?
  - Я думаю, и слышать-то шум некому, - пожал плечами Агнер. - Службы далеко от храма.
  - Отлично, - проговорила Карми. - Ну что ж, Агнер, могу только посоветовать тебе на прощание не гулять ночами вблизи храма.
  - А что такое? - осмелился спросить он.
  - Скоро узнаешь, - кивнула Карми. - Прощай!
  ...Ночью она пошумела изрядно. Манипуляторы выламывали железные прутья из каркаса с оглушительным треском, но это не привлекло внимания - в эту самую ночь разразилась гроза, и Карми, пожалуй, могла бы разобрать под шумок и весь храм, но ей, конечно, не это было нужно. Алтарь неожиданно оказался крепким орешком: манипуляторы не могли справиться с ним грубой силой. Пришлось резать каменные плиты лучевым резаком, и Карми побаивалась, что заправки резака не хватит. Она плохо знала возможности резака и обращалась с ним по-варварски; имей она хоть небольшую подготовку, ей не пришлось бы, втихомолку чертыхаясь, резать камень вторично по только что сделанному, но уже застывшему и спекшемуся шву. Потом она наловчилась и в запале чуть было не разрезала сам меч - как раз через мгновение после того, как ей пришло в голову, что меча-то там может и не оказаться. Но старинные строители храма были люди честные. Меч оказался лежащим внутри своеобразной гробницы, и Карми, вернув резак в глайдер и опустив манипуляторы-ступоходы вниз, выскочила из глайдера.
  Меч был невероятно тяжелый; огромный, длинный, двуручный, он наглядно свидетельствовал, что миттауский принц-правитель Каррин Могучий был действительно человеком незаурядной физической силы. Относительно же силы его ума Стенхе в свое время выражал сомнения, так как именно под руководством принца Каррина миттауские войска потерпели сокрушительное поражение от довольно разрозненных майярских отрядов. Но даже если меч и был утерян миттаусцами из-за глупости принца Каррина, прошло почти двести лет, и мечу пора уже вернуться на родину.
  "Не надорваться бы", - подумалось Карми, когда она переносила меч к гравитационному лифту. В невесомости было проще, но Карми решила, что свободно плавающий меч может быть опасен, и она с трудом втиснула его в стенной шкаф.
  Потом ей пришло в голову поозорничать, и Карми светящейся краской на самом видном месте, так, чтоб было видно сразу, как войдешь в храм, изобразила двенадцатиконечную звезду - ангельский знак. Впрочем, озорство удалось не в полной мере. Краска оказалась бесцветной, и когда утром в храм вошли люди, они первым делом увидели развороченный алтарь. Звезда была замечена только вечером. Краска к тому времени высохла и не размазывалась, когда по ней водили пальцами. Зрелище было впечатляющее: нежно-голубая звезда была настолько яркой, что резала глаз.
  Светящаяся ночами звезда, оскверненный алтарь и исчезновение меча вызвали немалое волнение в Майяре. Тут же были усилены заставы на миттауской границе, и все караваны тщательно обыскивались. Люди, впрочем, толковали, что храм был поруган вовсе не миттаусцами, - им-то зачем рисовать огненные ангельские знаки? И чем рисовать, скажите на милость?
  Агнер, полюбовавшись издали на звезду, решил, что поступит правильно, если не только не будет околачиваться вокруг храма ночью, но и вообще уйдет. Из Колахи он отправился к югу, имея настоятельную потребность посовещаться со старым недругом Стенхе. Чтобы не разминуться, он в каждом монашеском братстве по дороге оставлял для брата Стенхе из Лорцо подробные указания относительно своего маршрута. Когда он был уже недалеко от побережья Торского моря, Стенхе, получивший одну из весточек, ею нашел.
  - Что случилось в Колахи? - спросил он, едва поздоровавшись.
  Агнер многозначительно обвел глазами шумную улицу, на которой они повстречались, и сказал:
  - Брат мой, не лучше ли нам удалиться под сень дерев? Стенхе хмуро кивнул, пошел вслед за ним.
  - Что ты мне голову морочишь, старый болтун... - пробормотал он сквозь зубы, когда они с Агнером вышли за пределы города и углубились в кедровую рощу.
  - Может быть, и морочу, - неожиданно кротко согласился Агнер. - Но кой-какие новости у меня для тебя есть. Я видел госпожу.
  - Какую госпожу? - насторожился Стенхе.
  - Нашу госпожу Савири.
  - Ты видел ее во сне? - насмешливо спросил Стенхе.
  - Ну что вы все надо мною смеетесь? - отозвался Агнер обиженно. - Никакого почтения к ученому человеку.
  - То есть ты в самом деле видел ее?
  - Как тебя, - ответил Агнер. - И говорил с ней.
  - Что же она тебе говорила?
  - Ничего. Это я рассказывал ей. Сначала легенду о Третьем Ангеле, потом о распорядке в храме.
  - Стоп, - сказал Стенхе. - Ну-ка давай все по порядку.
  Агнер рассказал все по порядку. В конце он описал погром в храме и выразил уверенность, что сургарская принцесса как-то связана с этим.
  - С миттаусцами она связана, вот что, - раздраженно бросил Стенхе. - Значит, и искать ее надо в Миттауре. Агнер засомневался:
  - Да не может быть...
  - А ты что, считаешь, она нежными своими ручками алтарь разбила?
  - Алтарь был распилен, - медленно проговорил Агнер. - И на спиле камень был оплавлен. Как будто резали алтарь огненным мечом...
  - Знаешь, не рассказывай мне сказки. .
  - Иди в Колахи и увидишь.
  - Вот еще, кругами по Майяру ходить, - насмешливо отозвался Стенхе. - Неужели ты думаешь, что я пойду в Колахи проверять твои бредни?
  Агнер обиженно промолчал.
  Но Стенхе, хоть и выказывал недоверие, все-таки в Колахи побывал, правда очень нескоро, на обратном пути из Миттаура и Сургары. Он позволил себе безрассудство и рискнул явиться к принцу Арзрау, но тот ничего не мог сказать о местопребывании бывшей сургарской принцессы. Ничего не мог поведать и Паор. Он пересказал старому хокарэму, о чем они беседовали с Карми у горного озера, но никаких предположений о том, куда она двинулась, Паор строить не стал. Миттауский меч он получил через третьи руки, упакованный в шелка и мех, как полагается; если же Стенхе думает, что этот меч должен быть возвращен в Колахи...
  - Какое мне дело до меча, принц Паор? - возразил Стенхе. - Я ищу государыню сургарскую. Лучше, если можно, покажи, во что был упакован меч.
  Паор показал парчу и плащ из выдры. Стенхе сразу вспомнил, что этот плащ из вещей принцессы, которые хранились в тавинском доме Руттула. И Стенхе направился в Тавин.
  Малтэр встретил Стенхе радушно, но история, которую он поведал хокарэму, тому не понравилась. Какая-то странная путаница возникала со временем.
  Итак:
  принц Горту умер в день святого Сауаро. По словам Малтэра, принцесса утверждала, что это она убила Горту. Проклятие хэйми, вообще-то, может убивать и на расстоянии, но даже если она и находилась в момент смерти принца в Лорцо Гортуском, она вполне могла оказаться в третий день Колиари по миттаускому календарю у горного озера, где повстречалась с Паором Арзрауским;
  далее же начинается непонятное. По словам Малтэра, принцесса объявилась в Тавине в канун дня подвижника Криассо, то есть на следующий же день после встречи с Паором;
  Агнер видел ее в Колахи через два дня после этого - срок опять-таки невероятно малый. И через три дня принцесса отдала меч Раханхо из Арзрау - в месте, отстоящем от Колахи на неделю пути. Этот последний отрезок вполне можно объяснить наличием у принцессы быстроногого скакуна, но как же объяснить все остальное?..
  И ведь не в первый раз Стенхе сталкивается с подобным несоответствием. Зимой принцессе понадобилась тоже только одна ночь, чтобы из Пограничных гор, где ее упустил Маву, добраться до Тавина.
  Так кто же растолкует, в чем тут дело, старому хокарэму?
  
  Глава 12
  
  Карми долго присматривалась, прежде чем подошла к Раханхо. Будь он из майярцев, она бы быстрее разобралась в нем; но миттаусцы, а тем более арзраусцы - люди темные и чужаков не любят. Наконец она решилась и вечером, когда караван миттауских торговцев расположился на ночлег, подошла к костру, у которого сушил свои сапоги арзраусец.
  Раханхо мельком глянул на присевшую у костра девчонку и опять обратил внимание на свои сапоги. Сейчас его беспокоил вопрос, продержится ли подметка до конца путешествия.
  - Ты из Арзрау? - спросила Карми по-миттауски.
  - Арзрау, Крахи, - назвал он свой городок.
  - Ты не можешь ли передать кое-что принцу Паоруг.
  - Привет сердечному дружку? - поинтересовался Раханхо.
  - Да, - улыбнулась Карми. - Так ты согласен?
  - Хорошо, передам, - согласился Раханхо. - Давай свою посылочку.
  - Мой привет весьма весомый, - предупредила Карми.
  - Ладно, тащи, - рассмеялся арзраусец. Девчонка не очень красивая, но бойкая. Вероятно, они с Паором неплохо проводили время. УЖ не метит ли она в арзрауские принцессы? Надо бы девку предупредить, что принцы женятся только на девушках из Арзрау или - из политических соображений - на родовитых майярских княжнах.
  Карми бесшумно объявилась рядом, неся в охапку увесистый сверток.
  - О, если и любовь твоя велика, как твои подарки... - начал Раханхо, но замолчал, рассматривая лицо девушки. - Погоди-ка, а Карой из Лорцо не родич тебе?
  - Родич, - улыбнулась Карми. - Ты его знаешь?
  - Видал в прошлом году. Не бойся, доставлю твою посылочку.
  - Спасибо, - шепнула девушка и исчезла.
  Раханхо был человеком любопытным и не удержался, пощупал сверток. Потрогав в нескольких местах, он определил, что в свертке меч. Тогда, заинтересованный до предела, он развернул упаковку и увидел старинное почерневшее оружие. "Однако... - подумалось ему. - Подарок княжеский, так, может, и девка из княжон?" Но, прочитав надпись на рукояти, он онемел.
  "Ирга Хоколи Таро Сан" - "Пламя, пронизывающее небеса".
  Легендарный меч принца Каррина Могучего девчонка в обтрепанной юбке посылает в подарок принцу Паору?
  Раханхо быстро упаковал меч в парчу и меха. Опасная посылочка. Караван находится сейчас на миттауской территории, но майярцы позволяют себе набеги на эти места. Да и местных майярцев здесь хватает, поэтому-то Раханхо и не удивился, когда рядом объявилась эта девочка. Вздумала бы она объявиться хотя бы еще через один переход!
  Он снял сапоги с колышков, обулся, оседлал лошадь и привязал сверток с мечом. Ведя лошадь за собой, он отыскал среди караванщиков главного, растолкал его, уже спящего, и сообщил ему, что уезжает.
  - В чем дело? - спросил сонно караванщик.
  - Важное дело, - ответил Раханхо. - Моих мулов пусть загонят в Интави к моему двоюродному брату.
  - Да что случилось-то?
  - Не знаю, - тихо сказал Раханхо. - Но случилось, и поэтому я не могу оставаться.
  По горным тропам, вдали от торного пути, Раханхо добирался до Интави, Его предосторожности не оказались напрасными: тот караван, в котором он следовал до получения опасной посылки, на следующее же утро настиг и обыскал майярский отряд.
  Карми, которая проследила за тем, чтобы Раханхо отреагировал на неожиданное поручение именно так, как ей хотелось, облегченно вздохнула, когда он отправился в путь окольными тропами. Теперь пусть Миттауский меч добирается до Арзрау сам; не ее вина будет, если арзраусцы не сумеют удержать у себя свое драгоценное оружие.
  После этого Карми решила, что сделала для Паора все, что должна была сделать. Она вызвала глайдер и утром следующего дня оказалась в Кэйве. Несколько дней она потратила на то, чтобы подыскать подходящее укрытие для глайдера; отправлять его обратно в Сургару не хотелось - хотелось иметь его поблизости, на севере, потому что, понимала Карми, после того шума, который она подняла на юго-востоке, Стенхе в первую очередь кинется искать ее следы там. Там же ее будут искать и люди, посланные Высочайшим Союзом. В том, что Высочайший Союз ее разыскивает, Карми не сомневалась. Зато были сомнения, что в этих розысках принимают участие хокарэмы, - у Карми были сведения, что Высочайший Союз последнее время избегает впутывать хокарэмов в личные распри между членами Союза. Другое дело - применять хокарэмов для запугивания вассалов или расправ с чужеземными врагами.
  Но у Карми оставались все-таки причины опасаться хокарэмов. В замке Ралло должна была сохраниться память о странной девице по имени Сэллик, однажды встреченной Ролнеком и Смиролом на Святом острове. Все же позволить себе обходиться без хокарэмской одежды Карми не могла. Одинокая девчонка, да еще одетая не по-здешнему, по-гортуски, неизменно привлекала бы внимание недобрых людей. От хокарэмской же одежды глаза людские отворачиваются: куда спокойнее не видеть, что делает хокарэм. Хокарэмскую куртку можно сравнить с шапкой-невидимкой: ее обладатель остается незамеченным всеми. Такая невосприимчивость к хокарэмам была воспитана веками службы правителями страны "волков Майяра".
  И Карми, облачившись в эту спасительную одежду, рыскала по Кэйве, подыскивая сравнительно укромное место, где можно было бы пережить суровую северную зиму. В этом краю было довольно много заброшенных замков или хуторов, но Карми или не нравились мрачные руины, которые невозможно утеплить и отопить, или же не нравилось, что поблизости нет достаточно богатого села, чтобы она могла иметь за деньги то убранство, которое бы ей захотелось, или же по еще каким-нибудь причинам. Ей не нравился по-осеннему пронизывающий ветер на побережье, и она, перейдя через водораздел, углубилась в районы, пограничные с княжеством Карэна. В родные места Карми не тянуло: она и так уж слишком близко оказалась от замка Ралло; одно было успокоение, что она выбирала путь вдали от кэйвирского тракта, в глуши, где хокарэмам и делать-то нечего.
  Однажды, когда она миновала большое село у реки, за околицей ее окликнул высокий человек могучего сложения, с сильной фигурой которого совершенно не сочетались почтительный наклон спины и просительное выражение лица.
  - Прощения прошу, госпожа хокарэми...
  Карми остановилась, хмуро глядя на кэйвирца. По одежде это был зажиточный купец, уже не очень молодой, но крепкий, из тех торговых людей, что отважно пересекают Майяр, не обращая внимания на угрозу ограбления или безбожные поборы, взимаемые владельцами дорог.
  - Что тебе? - грубо спросила Карми не в меру осмелевшего купца.
  - Позволю себе спросить у ласковой госпожи, - купец без счета отвешивал поклоны, - не в сторону ли Хоролхо госпожа направляется? Не сочти за наглость, ясная госпожа, мне в ту сторону, а ехать один опасаюсь. Неспокойно в этих местах, а со мною груза на сотню эрау. А тебе я дам три золотых, если согласишься стать мне попутчицей, и коня своего одолжу.
  Три эрау? Карми прикинула. В ее положении золотыми бросаться не приходилось, тем более что заработать их можно одним только присутствием рядом с дорогим грузом. К тому же ей действительно по дороге, и конь был бы кстати - надоело ноги бить.
  - Хорошо, - сказала она. - Где твой груз?
  - Сейчас, сейчас, госпожа моя! - обрадовано воскликнул купец и, исчезнув, вскоре появился с четырьмя навьюченными мулами и пегой лохматой лошаденкой.
  - Что только люди не называют конем! - насмешливо проговорила Карми, рассматривая это неказистое создание.
  - Тебе не нравится? - испуганно спросил кэйвирец.
  Карми потрепала желтую гриву лошади и пришла к выводу, что лошадь не так уж и плоха. Конечно, любой рыцарь с негодованием отвернулся бы от коня такой масти и таких статей, но для низших сословий эта лошадь была хороша. Из-за коротких ног она казалась неуклюжей, но главным качеством этой породы были выносливость и неприхотливость.
  - Как ее зовут? - спросила Карми, поднося к губам лошади кусок лепешки.
  - Имха, госпожа, - подобострастно отозвался купец. - А мое имя Герхо.
  Имени хокарэми он спрашивать не стал: бесполезно, только рассердят ее расспросы.
  Кэйвеского образца седло показалось Карми слишком высоким, потом она приноровилась, хотя и осталась во мнении, что в южногортуских седлах сидеть удобнее.
  Герхо трусил рядом на рослом муле. Иногда, когда не требовалось подгонять вьючных мулов, он начинал рассказывать какие-то истории, выполняя докучливую обязанность развлекать опасную, но столь необходимую попутчицу. Карми слушала его невнимательно, больше предпочитая изучать окрестности. Рассказы Герхо она не обрывала, даже порой, обращая к нему слух, задавала вопросы или междометиями поощряла Герхо продолжать.
  У перекрестка, откуда уходила дорога на Хоролхо, Герхо почтительно спросил:
  - Разве ты не знаешь, госпожа, что Сантярский мост сожгли аргирцы?
  - Ну и что? - отозвалась Карми.
  - Ты-то переправишься на тот берег, госпожа, а как же мне моих скотов перевести? - озабоченно спросил Герхо.
  - И что ты предлагаешь?
  - Может быть, свернем к Орхаухскому броду? - с надеждой проговорил кэйвирец. Само присутствие хокарэми - лучшая охрана, и ему не хотелось этой охраны лишаться.
  - Хорошо, - пожала плечами Карми. - Поехали через Орхаух.
  Нельзя сказать, что внезапное изменение направления не встревожило Карми: вдруг оказалось, что маршрут пройдет на несколько лиг ближе к замку Ралло, - что же тут хорошего? И еще что-то тревожило Карми, но понять, в чем дело, она не могла, пока Имха переставляла копыта по пыльной дороге. Карми попыталась разобраться в своих подозрениях, но не видела абсолютно никаких несоответствий в поведении Герхо. И все же всякий раз, когда он приближался, Карми вдруг начинала чувствовать опасность.
  "В чем дело? - ломала она голову. - Уйти, бросить Герхо? Но не стыдно ли шарахаться от неясной тени?"
  Когда же наступил вечер и Герхо засуетился, разводя костер и устраивая грозную госпожу хокарэми поудобнее, Карми наконец поняла, чем ей не нравится услужливый кэйвирский купец.
  Запах. Тонкий, почти неразличимый среди других, смешанный запах полыни, листьев лисянки и масла из плодов корахэ.
  Полынью и лисянкой обтирают кожу хокарэмы, избавляясь от кровососущих насекомых, а кораховое масло применяется при массаже. Стенхе и Маву всегда были окружены этим горьковатым пряным запахом. Но кэйвирский купец, благоухающий этим ароматом? Что-то маловероятное, полагала Карми.
  "Он вовсе не благоухает, - поправила она себя. - Запах почти неразличим среди других запахов, более подходящих к обличью купца. А Стенхе когда-то говорил, что у женщин более тонкое обоняние..."
  Итак, Герхо - хокарэм.
  Карми вяло поужинала, пытаясь не выдать своего изменившегося настроения. Герхо хокарэм, и он сразу увидел, что Карми не из питомцев замка Ралло. Ничего удивительного в том, что он решил задержать и доставить странную попутчицу в Орвит-Ралло.
  Карми рассеянно поворошила веткой дотлевающие головешки. Герхо, сидя напротив, старательно показывал, что пора спать, - пытался сдерживать зевоту из почтения к госпоже хокарэми.
  - Что страдаешь? - равнодушно проговорила Карми. - Спи, не беспокойся.
  Герхо стал укладываться на ночлег. Карми потянулась за котелком с водой, нечаянно опрокинула его, подхватила, когда на дне осталось несколько глотков, с сожалением заглянула внутрь, потом выпила воду, вздохнула и встала.
  - Спи, - кивнула она подхватившемуся было Герхо. - Я сама.
  Не производя особого шума, но и не пытаясь идти осторожно, она спустилась к ручью, бережно поставила у воды котелок и глянула вверх. Она увидела озаренную неясным светом угасающего костра фигуру поднявшегося Герхо и сообразила, что даже если он и смотрит вниз, ничего не увидит в темноте. И он еще не знает, что Карми в полной мере владеет хокарэмским искусством "невидимости".
  Она бесшумно скользнула прочь, пытаясь разобраться, в каком направлении хокарэм Герхо будет вести поиски исчезнувшей самозванки. Она знала, что для того, чтобы отыскать ее в ночном лесу, Герхо потребуется не только умение, но и везение. И самой ей понадобится умение и удача.
  Но удача изменила ей. Карми выскочила на край обрыва, определила, что это настоящий каньон, пробитый рекой в твердых каменных породах, неправильно взяла направление, желая обойти одно из разветвлений этого гигантского оврага, заплуталась и к рассвету оказалась на пустоши, где ее одежда четко выделялась среди красных песков. Карми старательно втерла в одежду красную пыль, отчего та приняла бурый оттенок, и затаилась среди камней. Осеннее солнце еще припекало, но Карми сообразила, что если она полежит так до вечера, то простудится. К тому же над ней принялись кружить несколько зловещих птиц, и Карми решила, что пора отсюда выбираться. Где ползком, где перебежками она двинулась к виднеющейся вдали рощице. Она была внимательна и осторожна, но вдруг один из валунов зашевелился, превратился в Герхо, и хокарэм насмешливо сказал:
  - Ну, девочка, куда ты?
  Карми выпрямилась, машинально похлопала по штанам, отряхивая пыль.
  - Хорошо бегаешь, - благодушно проговорил Герхо.
  - Что ты ко мне привязался? - вяло спросила Карми.
  - Ты уж извини, малышка, но придется тебе прогуляться до Орвит-Ралло.
  Карми фыркнула.
  - Вот еще!
  - На тебе одежда, которую ты не имеешь права носить.
  - Ишь ты, законник, - с недоброй улыбкой произнесла Карми. - Хокарэмы права разбирают, подумать только...
  Но Герхо не был склонен выслушивать дерзости. Он хлестко ударил ее по шее, и резкая боль опрокинула Карми на землю. Когда она опять обрела способность дышать, Герхо стоял над ней и держал в руках лапару, подаренную арзраусцем. Нож, который Карми купила в Лорцо, уже был у него за поясом.
  - Где взяла? - Герхо сунул лапару под нос Карми. Карми сидела держась за горло. Дышать было больно, голос отказывал. - Где взяла? - Герхо с силой встряхнул Карми за плечи. У Карми мотнулась голова, причинив еще большую боль горлу. Она закашлялась.
  - Отцепись, - прохрипела она. - Буду разговаривать только с Логри.
  Герхо еще раз хлестко ударил ее. Карми, придя в себя после удара, демонстративно зажала в зубах шнурок от куртки. Герхо присел перед ней на корточки, повернул ее лицо к себе, посмотрел на крепко сцепленные зубы и проговорил:
  - Ладно, милая моя. Логри так Логри. Вставай!
  Тон его не предвещал ничего хорошего. Карми послушно поднялась на ноги и остановилась, ожидая приказаний. Герхо - опытный хокарэм, не мальчишка, как рыжий Смирол, обмануть его нелегко, да и не удастся - он настороже, он уже знает, на что Карми способна. И Карми знала, что, если она будет вести себя неразумно, попытается применить те приемы боя, которым когда-то учил ее Стенхе, Герхо попросту убьет ее или искалечит.
  В молчании, нарушаемом только короткими приказами Герхо, они вернулись к месту стоянки. Герхо собрал своих мулов, и они опять двинулись в путь, только на лошади на этот раз ехал Герхо, а Карми шла пешком.
  Дорога на Орхаухский брод осталась далеко в стороне. Герхо теперь не было необходимости хитрить, и он направился к Орвит-Ралло напрямик.
  Ночь наступила очень быстро; они слишком много времени потратили на игру в кошки-мышки, и теперь уже Герхо, которому спать хотелось непритворно, не мог позволить, чтобы Карми сбежала еще раз. Он ее связал, связал не очень крепко, чтобы не нарушилось кровообращение. Щадящий способ он мог выбрать и потому, что Карми - с ее не слишком развитой мускулатурой - неспособна на ухищрения, к которым обычно прибегают связанные хокарэмы: она не умеет заметно изменять объем своих мышц.
  - Спокойной ночи, - с иронией сказал Герхо, укрывая ее одеялом из заячьего меха. С парнем он бы так церемониться не стал, но женщина в беспомощном положении, полагал Герхо, должна иметь право на какое-то снисхождение.
  - Послушай-ка, злюка, - он обратился к ней вдруг, размягченный собственной добротой. - Как ты меня раскусила? Почему? Потому, что я тебя к Орвит-Ралло тянул?
  - По запаху, - отозвалась Карми сонно. Веревки и заячья полость сковывали свободу, но не резали кожу, и было тепло, так что поблажку она оценила. - Полынь, лисянка и массажное масло.
  Герхо недоуменно обнюхал свое запястье.
  - У мужиков никуда не годный нюх, - добавила Карми, отворачиваясь от костра.
  Утром Герхо поднял ее чуть свет, долго распутывал свои замысловатые узлы, потом разрешил умыться, дал кусок лепешки с вяленым мясом и три сушеные груши.
  - Сегодня будем в Орвит-Ралло, - сообщил Герхо, садясь в седло.
  Карми промолчала. Что уж и говорить, ее совсем не тянуло в замок Ралло, но возможности избавиться от опеки Герхо она не видела.
  Так они и прибыли в Орвит-Ралло: Герхо, восседающий на пегой лошаденке, четыре тяжело груженных мула, и Карми, устало бредущая пешком. Не обошлось без старых знакомых: малыш Таву-аро, увидев Карми, закричал восторженно:
  - Ух ты! Смиролов костюмчик вернулся! Ролнек, невесть откуда возникший рядом с ним, затрещиной напомнил малышу о необходимости помалкивать.
  - Присмотрись-ка получше, Таву! - Он-то сразу. увидел, что одежда Карми уже другая.
  Торгах, на которого в свое отсутствие Логри оставил замок, спросил:
  - Кто ты, девка, почему в этом наряде?
  - Ты Логри? - спросила Карми.
  - Я Гортах, - ответил хокарэм.
  - Буду разговаривать только с Логри.
  Герхо тычком заставил ее замолчать.
  - Оставь ее, приятель, - сказал ему Гортах. - У нее есть такое право. Ролнек, накорми гостью и покажи, где она будет спать.
  - Пойдем, Сэллик, - пригласил Ролнек.
  - Я не хочу есть, - проговорила Карми, когда они отошли.
  - Молочка тогда попьешь, - отозвался Ролнек.
  - А Смирол где?
  - Смирол уже служит, - ответил Ролнек.
  - А-а, - протянула Карми. - Вам сильно повредило, что я от вас сбежала?
  - Да нет, не очень.
  Ролнек привел Карми в подвал, очень мрачный сейчас, в сумерках. У очага чистила медный таз старуха, одетая на хокарэмский лад. Более странного зрелища Карми в своей жизни не видела.
  - Нелама, это пленница, - сказал Ролнек. - Дай ей молока, и пусть она ночует у тебя.
  - Хорошо, - кивнула старуха. - Садись, девочка, молоко в кувшине на столе. Там, в корзине, ягоды возьми, вкуснее будет. И хлеба отломай, хлеб свежий, вкусный. А курточку сними, она грязная, да и самой тебе помыться бы надо.
  Карми поставила на стол кружку с молоком и миску с ягодами..
  - А где умыться можно? - спросила она.
  - Выйди за те двери, там сразу справа и источник, - показала старуха. - Погоди, я тебе келани дам. Твои-то тряпки как следует почистить надо.
  Карми получила домотканую короткую рубаху-келани, льняное полотенце, в потемках вышла за дверь и прислушалась. Справа нежное журчание, а где-то недалеко хрюкнула свинья; вообще же тихо, и тишина эта такая мирная, деревенская, что у Карми защемило сердце.
  Она впотьмах отыскала источник. О боги! Вода оказалась горячей. По деревянному желобу из скалы стекала струйка воды и падала в круглую, облицованную камнем ванну. Карми, предчувствуя блаженство, стащила с себя одежду и залезла в горячую воду. Сколько она так сидела, растирая тело ладонями, Карми вряд ли могла сказать, выходить не хотелось; когда она чувствовала, что перегревается, то вылезала из воды посидеть на каменном бортике - и снова погружалась по шею.
  Нелама, встревоженная долгим отсутствием пленницы, вышла и позвала:
  - Э-эй, девочка...
  Карми полусонно откликнулась.
  - А, сморило тебя, - заворковала старуха. - Ну давай, давай, поднимайся, вот тебе полотенчико...
  Карми нехотя выбралась из воды, взъерошила волосы полотенцем, потянулась за келани, оделась. Нелама унесла ее грязную одежду, и Карми подумалось, что обратно свою одежду она уже не получит - придется ей обходиться куцей рубашкой-келани.
  Но после горячей ванны Карми в подвале показалось холодно. Нелама, поняв ее, дала ей просторный суконный балахон и пригласила к столу. Кроме молока и ягод, на столе появилась плошка с чем-то желтоватым.
  - Спасибо, я не хочу есть.
  - А ты попробуй, - ласково предложила Нелама. Карми пальцами зачерпнула скользкую желеобразную массу и отправила в рот.
  - О-о! - искренне восхитилась она. - Как вкусно!
  - Как тебя звать? - спросила Нелама.
  - Карми.
  - А кто ты?
  Карми, помолчав, ответила:
  - Извини, но допрашивать себя позволю только Логри.
  - Да бог с тобой, девочка, - откликнулась Нелама. - Я же не во вред тебе.
  Карми молчала, не забывая наполнять рот лакомством.
  - Ты, наверное, и сама еще не знаешь, на что напросилась, нося нашу одежду, - продолжила Нелама.
  - На что же? - отозвалась Карми бесстрастно.
  - Лет двадцать назад один паренек из Корнве задумал бежать из плена.
  - Да-а?..
  - Одежду раздобыл, украл что ли, да только его увидели и поймали. И чтоб впредь не повадно было одежду хокарэмскую носить, палач в Корнвире и снял с него одежду вместе с кожей, - рассказала Нелама.
  - Так поступают с мужчинами, - возразила Карми.
  - Да, но, так или иначе, ты умрешь.
  - Так или иначе, я когда-нибудь обязательно умру, - сказала Карми безразлично. - Так почему бы не завтра?
  Нелама пожала плечами:
  - Ложись-ка лучше спать.
  Она указала Карми угол, где можно лечь, и бросила туда ворох шкур. Карми, не возражая, допила молоко и потащила через голову балахон, чтобы не путаться в нем ночью.
  Во сне она увидела Руттула. Руттул угощал ее ягодами с молоком, и Карми, с удовольствием попивая из "консервной банки", смотрела, как на экране в звездном окружении проплывает фотонник. Кисейный хвост стелился за ним: она по-прежнему видела его как огромную, в несколько лиг длиной, иглу, и полупрозрачный хвост был как нитка заправлен в ушко этой громадной иголки. Потом Руттул сказал: "Пойдем со мной", и Карми, вместе с ним покинув глайдер, оказалась внутри фотонника. На что это было похоже? Пожалуй, на переходы Лорцоского замка - с такими же нишами и бойницами. Навстречу попадаются люди, одетые в такую же одежду, как у Руттула, только других цветов, а один из них показался Карми совсем знакомым. Смирол!.. Тонкий, изящный, рыжий Смирол в ярко-синем костюме, отделанном золотом; его глаза с улыбкой смотрят на нее, да только согнутый крюком большой палец правой руки будто ненароком поднесен к горлу в хокарэмском знаке молчания... Потом они вдруг оказались рядом, одни, и уже можно поговорить... "Не выдавай, - просит Рыжий, застенчиво улыбаясь. - Не выдавай меня..." - "Что ты, Рыжий, миленький, зачем ты здесь, тебя же убьют!.." - "Не убьют, если ты промолчишь", - улыбается Смирол.
  - Тебе что-то приятное снилось, девочка? - вдруг услышала она. Это Нелама осторожно будила ее. - Логри вернулся, вставай, не иначе как тебя скоро позовет. А что, хороший был сон, зря разбудила?
  - Может, и хороший, - улыбнулась Карми, потягиваясь. - Да говорят, когда покойник во сне чем-то угощает - не к добру это.
  - Не к добру, - подтвердила Нелама. - К смерти это.
  - О-ой, - усмехнулась Карми, - разве ж хокарэмы в вещие сны верят?
  - Не верят, - подтвердила Нелама. - Да только я на старости лет малость суеверной стала.
  - Сегодня я не умру, - сказала Карми. - Я это знаю.
  - Не пройдет и суток, как "сегодня" кончится, - отозвалась Нелама.
  - Ну и что? Наступит новое "сегодня", - с улыбкой сказала Карми.
  Нелама улыбнулась тоже:
  - Бессмертных только четверо, и ты не из их числа.
  "Ой ли?" - хотелось возразить Карми, недаром же она объявила себя одним из Четырех, Которые Были Всегда. Все-таки она промолчала. Для хокарэмов это не аргумент. Бессмертных не бывает. И Накоми когда-нибудь сгорит дотла.
  
  Карми вышла к источнику и осмотрелась. Дворик казался совсем обычным. Где-то в глубине - хлев, по двору! кудахча, разгуливают пестрые куры, а за ними присматривает степенный петух с великолепным хвостом, отливающим зеленью. К изумлению Карми, облицовка источника оказалась из розового с багряными прожилками мрамора и была совсем недавней.
  "Однако... - удивилась Карми. - Вот тебе и скромный уклад хокарэмов!"
  Она ополоснула лицо, зачерпывая из бассейна. Скрипнув дверью, вышел из кухни Герхо:
  - Вот ты где! Пойдем-ка...
  Он цепко ухватил Карми выше локтя и потянул за собой.
  - Что тащишь? - воскликнула Карми. - Я и сама могу идти. О-ох! Больно!
  Герхо, не обращая внимания на протесты, грубо волок ее за собой. Логри ожидал на террасе, и Герхо, втащив ее туда, толкнул так сильно, что она с трудом удержалась на ногах. Самообладания это ее, однако, не лишило.
  - Вот ублюдок, - сказала она тихо, но достаточно четко. - Синяки теперь останутся.
  - Да, это она, - услышала Карми голос за спиной. - Это та девка, что убила Горту!
  - Убила? - обернулась Карми. - Меня еще и в этом обвиняют?
  - Разве это не правда?
  - Ты, хокарэм, - сказала Карми с презрением, - а что делал в это время ты? Ты прекрасно знаешь и сам, что Горту умер от испуга.
  - Шэрхо! И ты, девка! - прикрикнул Логри. - Помолчите пока!
  Карми, демонстрируя почтительную готовность слушать, повернулась к Логри.
  - Как тебя зовут? - спросил Логри.
  Она не преминула вывернуть вопрос наизнанку:
  - Я называю себя Карми.
  - Из какого ты сословия?
  - Я вне сословий. Я хэйми.
  Логри задал новый вопрос:
  - А кто первым назвал тебя хэйми - ты сама или люди?
  - Люди, - улыбнулась Карми. - И я решила не возражать.
  - Я бы хотел, чтобы ты ответила на несколько вопросов, - сказал Логри.
  - Разве я не отвечаю на них?
  - Почему ты носишь хокарэмскую одежду?
  - Так безопаснее. Разве нет?
  - Но какое ты имеешь право?
  - Я заплатила за нее портному, - сказала Карми лукаво. - Разве есть закон, запрещающий покупать одежду?
  - Почему бы тебе не купить платье принцессы?
  - Я не так богата, - ответила Карми. - И разве есть закон, который запрещает простым смертным носить хокарэмскую одежду?
  - Хорошо, - улыбнулся Логри. - В этом ты невиновна. А вот какое ты имеешь право носить лапару?
  - Мне ее подарили, - ответила Карми. - И я не помню закона, запрещающего принимать подарки.
  - Эта лапара пятнадцать лет как пропала в Миттауре вместе с Доуми, - произнес Логри и добавил: - Доуми - хокарэм.
  - Разве тот, кто его убил, не завладел лапарой по праву? - вопросом ответила Карми. - И разве он не имел права подарить ее?
  - Ты хочешь сказать, тебе подарил лапару человек из Миттаура?
  - Да, из Арзрау.
  - Подарил? - подчеркнул Логри.
  - Подумаешь, - небрежно сказала Карми, - принц Паор и не то для меня сделает.
  Логри в зародыше подавил замешательство.
  - Он в меня влюблен, - объявила Карми.
  - И если мы тебя убьем, войну Майяру объявит? - с усмешкой спросил Логри.
  - Да, или еще какую-нибудь глупость устроит, - отозвалась Карми. - Только зачем вам меня убивать? Какие еще преступления мне приписывают? Впрочем, валите все на меня, мне не страшно - за все отчитаюсь. Мой хэйо - Третий Ангел, а нам с ним все нипочем.
  - А это откуда у тебя? - спросил Логри, показывая стажерский ключ с прицепленными бусами. - Тебе это подарили или ты купила? У кого?
  Карми молчала. У нее перехватило дыхание. Бусы Руттула должны к ней вернуться.
  - Не размахивай бусами, Логри, - сказала она изменившимся голосом. - Имей уважение к их скрытому могуществу.
  - Да, - ответил Логри, укладывая бусы в кисет. - Это действительно Амулет, но я хочу знать, как он попал в твои руки. Или ты найдешь какой-нибудь закон, который не возбраняет тебе владеть краденой вещью?
  - Краденой? - переспросила Карми. - Да, мне случалось воровать, но я не думала, что можно назвать украденной вещь, которая не пригодится мертвому.
  - Тогда это не кража, а мародерство, - бросил Логри.
  - Ключ мой, - сказала Карми. - И я могу поклясться на хлебе и крови, что мне его подарили. А бусы я взяла, чтобы иметь память, ведь они лучше, чем что-нибудь другое, напомнят мне о покойном.
  - Разве ты не знаешь, что у мертвого хокарэма нельзя брать никакие вещи, кроме оружия? Или ты хочешь назвать это оружием? - продолжал допрашивать Логри.
  - Погоди.. - растерянно сказала Карми. - О ком ты, Логри? Я не понимаю.
  - О Стенхе, хокарэме принцессы Сургарской.
  - Но... Логри, разве эта вещь могла принадлежать Стенхе? О нет, принадлежала она совсем другому человеку.
  - Лет десять назад я видел эти бусы в руках Стенхе, - сказал Логри. - Правда, без этого... "ключа", ты так это назвала?
  - Бусы и ключ сделали одни руки, разве это не видно? И если они нашли друг друга, значит, они нашли хозяина. А Стенхе... Не знаю... Почему бы тебе не спросить у него самого?
  - Разве он жив?
  - Почему нет? Я думаю, он сейчас на юго-востоке, в Колахи или в Пограничных горах Сургары. Логри помолчал.
  - Боюсь, тебе придется пожить у нас, пока мы его не найдем.
  Но и у Карми, пока он размышлял, тоже было над чем подумать.
  - Я не против. Но бусы ты сейчас отдашь мне. Они мои. Я - Ур-Руттул.
  Логри, онемев, смотрел на босоногую девчонку в короткой келани, девчонку, которую разыскивали сейчас по всему Майяру как опаснейшую мятежницу, девчонку, в жилах которой текла самая благородная кровь в королевстве, потому что, как узнал Логри вчера, король Лаави умер, а наследник был всего лишь младшим братом - младшим братом девчонки в короткой келани.
  
  Глава 13
  
  "Высокие небеса, премудрые и преблагие! С какой такой причины невзлюбили вы девушку Карми, бывшую сургарскую принцессу? Что вам до нее, великие боги? Что за радость вам мучить ее превратностями судьбы?.."
  Не привыкла молиться юная принцесса Ур-Руттул Оль-Лааву. В богатом доме сургарского принца вела она беспечную жизнь, не зная ни тягот, ни печалей. Зачем ей было молиться? Нечего ей было выпрашивать у всемогущих богов.
  Что же ей нужно? Пока она знала одно: не нужны ей ни богатства, ни громкие титулы - все это не обережет от предательства. И цель у нее была одна - дожить до появления в Майяре Руттуловых соотечественников. Ведь должны же они появиться в конце концов - так говорил Руттул. Как будет выглядеть это появление и каковы будут эти люди, Карми не могла представить. О чем говорить с ними - об этом она еще тоже не думала. Там будет видно. Несомненным казалось одно: она покажет им могилу Руттула и расскажет, какой это был замечательный человек... Или нет, передумала Карми, она просто скажет им, кто он был для Сургары и Майяра, а остальное пусть уж сами узнают от людей - так никто не посмеет упрекнуть ее в том, что она пристрастна.
  Но сумеет ли она дожить до этих дней?
  В тот самый год Ветра, который одел ее в траур, упрятал в монастырь, а потом дал свободу, Карми наделала много ошибок - и это опять-таки привело к потере свободы, а потом, может быть, приведет и к смерти.
  Как ее подловил Герхо? Привел, что называется, как на убой, прямо в замок Ралло. А она даже сбежать от него толком не сумела. Ох, глупость, глупость! Правду говорят: задним умом человек крепок. Теперь, вспоминая бесславный свой побег, Карми понимала, что не стоило ей стремиться удрать от Герхо подальше, надо было затаиться поблизости, пока Герхо прочесывал окрестности. Он лучше знал местность, но и Карми кое-что понимает в хокарэмской науке "невидимости". Детские игры в прятки не прошли бесследно - Карми смогла обмануть и Маву, и Стенхе, а ведь они отлично ее знали, вырастив чуть ли не с пеленок. Обманула бы она и Герхо - он ничего о ней не знал и не мог ожидать от нее искушенности в хокарэмских искусствах.
  Что он мог знать о ней? Только то, что она смелая девчонка, похоже, что беглая рабыня, ради пущей безопасности переодевшаяся в одежду хокарэма, да только позабывшая, что замок Ралло - оплот хокарэмов - совсем рядом. Может быть, и не глупо с ее стороны было надеяться, что ей удастся проскочить незамеченной, но раз уж Герхо ее заметил и сумел изловить, то предстояло держать ответ за свое самозванство.
  Замок Ралло, который по ходившим в Майяре рассказам был местом страшным, полным невообразимых ужасов и тайн, показался Карми спокойным, по-семейному теплым, родным. Помимо воли ей захотелось, чтобы он и в самом деле стал ее новым домом, чтобы здесь можно было надолго остаться, отдохнуть от накопившейся за год усталости.
  Старая хокарэми Нелама говорила о мучительной смерти, ожидающей самозванцев, но при этом угощала Карми разными осенними лакомствами. А Старик Логри, мастер хокарэмов, о котором, Карми слыхала, говорили как о хладнокровном, находчивом и бесстрастном хокарэме, заметно удивился, узнав, кого послала судьба в подчиненный ему замок.
  Логри быстро справился с собой и сказал:
  - Что ж, госпожа моя, жизнью твоей я распоряжаться не могу. Но не могу и отпустить тебя.
  Карми молчала. Конечно, как можно отпустить беглую принцессу, бог знает что натворившую в Майяре?
  Герхо, который только что был демонстративно груб, проговорил с ухмылкой:
  - Прошу прощения, высокая госпожа...
  Карми молчала.
  - Я думаю, ты можешь пока вернуться к Неламе, - сказал Логри.
  Карми, которая уже привыкла не обращать внимание на грубость и непочтительность, мотнула головой, изображая поклон, и отправилась на кухню к Неламе.
  Старая хокарэми сейчас не имела времени на ласку к пленнице: ей надо было накормить всех обитателей замка. Карми предложила помощь, но Нелама только покачала головой и споро продолжала свою работу. Карми, видя, что ее услуги не нужны, села к старшим ученикам.
  Стол старших учеников находился посреди трапезной залы, за ним сидело около дюжины молодых парней и две девушки. Во главе стола сидел Ролнек. Он был важен, серьезен и немного смешон. Карми пристроилась на скамью рядом с ним, ребята радушно подвинулись, освобождая место.
  Ролнек гостеприимно протянул гостье ложку.
  Карми покачала головой:
  - Не надо, я сыта. Меня хорошо покормили вчера.
  - Смотри, до следующей еды еще далеко, - предупредил Ролнек.
  - Кто это, браток? - спросил один из мальчишек, беззастенчиво разглядывая Карми.
  - Это та девица, из-за которой Рыжий потерял голову.
  - Ну-ну, - возразила Карми, - Рыжий голову так просто не потеряет, и уж во всяком случае не из-за меня.
  - Он принял на себя вину за то, что упустил тебя, - объяснил Ролнек.
  - Ты-то в этом виноват не меньше его, - ответила Карми.
  - Виноват, - согласился Ролнек. - И что с того? - Он обернулся к девушке в вытертых штанах и келани, которая только что подошла к столу и собралась было сесть: - В чем дело, Гелати? Почему опаздываешь?
  - Старик задержал, - ответила Гелати. - У нас в Ралло, оказывается, объявилась знатная особа. - Она окинула оценивающим взглядом Карми. - Но на знатную ты что-то не похожа, госпожа, - добавила она вольно.
  - Меня зовут Карми.
  - К услугам твоим, госпожа Карми, - преувеличенно почтительно поклонилась девушка.
  - Меня зовут Карми, а не госпожа и не как-нибудь еще, - последовал упрямый ответ.
  - Карми! - фыркнула Гелати. - И имени-то такого нет! - Она растолкала мальчишек и села за стол напротив Карми.
  - Что ты топорщишься? - упрекнул Ролнек гостью. - Я еще летом сказал Логри, что ты из высокой семьи.
  - С чего ты взял? - отозвалась Карми. - Неужто я так похожа на знатную даму?
  - На знатную даму - нет, конечно. Но крови ты самой благородной, аоликанской, держишься вольно, а такая привычка за один день не возникает, да и уши у тебя...
  - Что "уши"? - подозрительно переспросила Карми.
  - Дырочки для серег у тебя длинные - сразу видно, что серьги тяжелы были. А простолюдинкам тяжелые серьги запрещено носить королевским указом.
  Карми задумчиво потрогала мочку уха, уже год как забывшую тяжесть серег.
  - А Смирол этого не заметил, - хвастливо продолжал Ролнек. - Знала бы ты, как ему попало от Старика за ненаблюдательность!
  - Если бы не Смирол, - напомнила Карми, - вы бы не заметили моего побега из Инвауто.
  - Да, - согласился Ролнек. - Уж это точно.
  - Если бы вы не заметили меня, я бы почти наверняка погибла, - говорила Карми. - Я ведь вплавь хотела одолеть пролив между Ваунхо и берегом, а там течение сильное, меня бы в море унесло.
  - Да-а, пожалуй, - кивнул Ролнек, раздумывая. - Лодки сильно сносило.
  - Так что Смирол спас меня, - завершила Карми.
  - Можно и так сказать...
  - Да здравствует Смирол! - насмешливо воскликнула Гелати. - Он спас знатную даму и достоин награды.
  - Ты что-то имеешь против Смирола? - обернулась к ней Карми.
  Гелати не ожидала вопроса и чуть не поперхнулась.
  - Рыжий над Гелати смеялся, - вдруг сказала одна из девушек, сидевших на другом конце стола.
  - О, еще бы! Он ведь Особенный! - наконец выговорила Гелати. - Представляешь ли, госпожа моя, он механику изучал - это в свободное-то время, когда отдыхать положено.
  - Что же плохого в механике? - вяло отозвалась Карми. - Механика - дело полезное.
  - Да для кого дело? - возразила Гелати. - Для хокарэма?
  - Чудной он - Смирол, - снисходительно проронил Ролнек.
  - А где он сейчас? - поинтересовалась Карми.
  - В Байланто, - ответил Ролнек. - Сама высокая госпожа Байланто-Киву приезжала выбрать себе хокарэма. И выбрала, - фыркнул Ролнек. - Самого что ни на есть лучшего...
  Карми после паузы произнесла:
  - Не знаю достоинств сидящих за этим столом молодых людей, но, если бы мне предложили выбирать между тобой и Рыжим, я бы выбрала Рыжего.
  - Почему? - запальчиво отозвался Ролнек, уверенный, что по сравнению со Смиролом выглядит куда привлекательней.
  Карми хотела было объяснить ему, что со Смиролом не в пример приятнее общаться, но в это время над ее ухом раздался грозный окрик:
  - Что за посиделки?
  Она подняла голову. Сердитый Герхо счел своим долгом разогнать разболтавшихся учеников. Карми улыбнулась. Она рассмеялась бы ему в лицо, если б знала, что Герхо только что получил от Логри выволочку за то, что тянет в Ралло бог знает кого. Появление бывшей сургарской принцессы создавало для Логри трудноразрешимые проблемы. С одной стороны, высоким особам обычай запрещал появление в замке Ралло, с другой - ради спокойствия Майяра принцессу Карэну надлежало удержать в своих руках. Куда проще жилось бы Логри, если бы Герхо не обратил внимания на девушку в хокарэмской одежде!
  Решить обе проблемы одним махом было бы возможно, если отправить странную госпожу Карэну в Горячие ключи. Но, сообразил Логри, при ее-то прыти, девушку лучше иметь постоянно в поле зрения. Если она сумела пройти через храм Катахли, то кто может поручиться, что у нее в запасе нет больше сюрпризов, которые могут обмануть самого опытного хокарэма? Будь она не принцесса, а простая хэйми, Логри приказал бы ей неотлучно находиться около него, как говорится спал бы с ней в одной постели и ел из одной миски. Высокий же сан требовал уважения к этой голоногой девчонке.
  Выход, который придумал Логри, ему не нравился, и в глубине души он был убежден, что совершает ошибку: Логри приставил к беглой принцессе Гелати.
  Гелати была не в восторге от свалившейся ей на плечи обязанности, но ее мнения никто не спрашивал. Однако девушка, которую велел ей опекать Логри, показалась ей довольно занятной. Карми была похожа на хокарэми - и в то же время совершенно другая. "И это принцесса? - думала Гелати. - Да нет, Логри шутит!"
  - Госпожа моя, - почтительно обратилась Гелати к Карми, - пойдем, я покажу тебе покои, где ты будешь жить. Карми даже не повернула к ней головы.
  - Госпожа, - Гелати коснулась ее плеча, - пойдем.
  - Так ты ко мне? - обернулась Карми. - А я-то думаю, кого здесь госпожой называют... Ведь я - Карми, я говорила уже...
  Издевка, явственно звучащая в словах Карми, могла бы рассердить любого, но не хокарэма.
  Гелати сказала:
  - Логри велел называть тебя госпожой.
  - Вот как? - Карми наконец встала с опустевшей скамьи. - Пойдем-ка поищем Логри.
  Искать его не пришлось - он сам появился на пороге, собираясь завтракать.
  - Мастер, - обратилась к нему Карми, - кто из нас путает? Кому я госпожа? Я просто Карми.
  - Хорошо, - согласился Логри. - Карми так Карми. Но я полагал, приставляя к тебе служанку, что будет лучше, если она будет обращаться к тебе как это принято в Майяре.
  - Служанку? - подняла брови Карми. - О, Логри! Я в растерянности. Зачем мне служанка? Я все могу делать сама.
  - Тебе нужна служанка, - твердо сказал Логри. - Помимо всего прочего, Гелати будет присматривать за тобой...
  - Тогда это называется совсем другим словом, - рассмеялась Карми. - И это меняет дело. - Она обратилась к Гелати: - Пойдем, сестренка...
  Гелати привела ее в большую комнату на верхнем этаже Южной башни. Комната уже давно не знала жильцов: пыль и грязь лежали толстым слоем. В нише за обтрепанным занавесом стояла большая кровать - сколоченный из досок ящик, заполненный соломенной трухой и тряпками. Рядом с большим полукруглым окном валялся на полу щелястый щит-ставень; холодный осенний ветер свободно гулял в этом неуютном жилье.
  "В том замке, где я хотела устроиться на зимовку, было бы не лучше", - равнодушно подумала Карми. Ни в какое сравнение с Руттуловым домом в Тавине эта комната идти не могла.
  Но Гелати была настроена оптимистичней. Оглядев комнату, она далеко высунулась из окна и заорала, обращаясь куда-то вдаль:
  - Эй, Караиту, а ну не бездельничай! Живо тащи сюда ведра с водой. А ты, Даллик, искупаться потом успеешь, идем помогать, слышишь?
  Она сползла с подоконника и обернулась к Карми:
  - Не переживай, сестренка, сейчас порядок наведем...
  - Холодно здесь, - заметила Карми.
  - Да нет, не очень, - отозвалась Гелати. - Хотя ты же южанка... Потеплее одевайся.
  Она сорвала прикроватный занавес, расстелила на полу и стала сгребать на него слежавшуюся солому из кровати. Карми взялась помогать. Пришла Даллик - девушка, которая за завтраком сказала, что Смирол смеялся над Гелати; заглянула Нелама, поманила за собой Даллик, увела. Появился с двумя ведрами на коромысле коренастый подросток. Гелати тут же погнала его за стремянкой и палками - обметать пыль и паутину с потолка. Вернулась Даллик, принесла с собой три соломенных веника. Потом пришла еще одна девушка, Тану-ми, тоже взялась за работу.
  Сначала Карми казалось, что подобный беспорядок за день разобрать не удастся, но уже через два часа комната преобразилась. Покоробившуюся ставню выкинули во двор. Ролнек в это время сколотил раму и обил ее промасленным полотном, он же поправил чуть покосившуюся расшатанную кровать и как следует укрепил жердь, на которую потом повесили новый занавес. Принесли гору душистого сена и заново наполнили, вместо матраса, ящик. Нелама дала Даллик плотные домотканые покрывала и пуховые подушки, полость из меха серого тохиара и этого же меха огромное одеяло из двух слоев шкурок, - действительно царское ложе. Карми с раннего детства не доводилось спать по-северному, в мехах, она с сомнением потрогала постель рукой, не решаясь лечь. Зато Гелати сомнений не имела: с воплем восторга прыгнула в кровать, потянув за собой Даллик. Даллик покорно откинулась в серый мех.
  - Ив самом деле хорошо, - мечтательно проговорила она. - Можно к тебе в гости приходить, Карми? Понежиться в постели...
  Карми, решившись, легла рядом с ней и потянула на себя пушистое одеяло.
  - Святые небеса, - вздохнула Карми. - Тепло, мягко... Век бы не вставала.
  На лестнице послышались стуки и сопение. Спотыкаясь на неровных ступеньках, Караиту приволок почерневшую жаровню. Следом за ним Ролнек, с трудом поворачиваясь на тесной лестнице, внес широкую доску, с одной стороны обитую сеткой из бронзовых проволочек. Все это было поставлено в угол, и Ролнек велел Караиту принести растопку, а сам рухнул на кровать, придавив ноги Карми и Даллик. Даллик немедленно отогнала его. Ролнек откатился к краю кровати, растянулся во весь рост на спине, закинул руки за голову.
  - Не постель, а чудо, - заявил он, кося глаз на Карми. - Хотя тебя, госпожа моя, такой постелью, наверное, не удивишь. Всю жизнь небось на таких спала?
  - Нет, - отозвалась Карми. - Варварство какое - меховая постель...
  - А я думала, вся знать в таких спит, - неожиданно проговорила Даллик.
  - Зачем в Сургаре меховая постель? - возразила Карми. - У нас там тепло круглый год. Редко в какую зиму вода ледком покрывается.
  - Не знаю, не знаю, - задумчиво промолвил Ролнек. - Сургара вроде не южнее Ваунхо, а на Ваунхо зима бывает. Паршивая, правда, зима - слякоть да снежная каша.
  - В Сургаре зима теплее, - сказала Карми. - Сургара от трех ветров горами закрыта, а с юга ветер не холод, а дождь приносит.
  - Так ты мерзнешь, наверное, в одном келани? - спросила Даллик.
  - Мерзну, - призналась Карми. - В Тавине в такую погоду уже в зимнем плаще ходила, а у вас здесь она летней считается.
  На лестнице послышались привычные уже спотыкающиеся шаги. Караиту принес в охапке поленья и сложил в углу. Следом за ним тенью появился Логри. Увидев его, Ролнек и хокарэми тут же покинули постель. Карми села, натягивая на спину угол одеяла.
  Логри осмотрел комнату, остановил взгляд на Карми:
  - Как тебе твои покои? Все ли удобно?
  - Чересчур роскошно, - ответила Карми.
  - Ей нужна теплая одежда, - сказал Ролнек. - Она южанка - мерзнет.
  - Нелама даст,- кивнул Логри.
  Карми спросила:
  - Могу ли я приглашать твоих учеников в гости?
  - Ты можешь распоряжаться ими, как тебе угодно, - сказал Логри. - Они должны знать, что ты из высокого сословия.
  - Но, мастер... - начал Ролнек.
  - Тебе запрещается только одно - покидать пределы замка, - продолжил Логри, не обращая на него внимания.
  - Хорошо, - сказала Карми. - Да меня и не тянет никуда на зиму глядя.
  Ее и в самом деле никуда не тянуло: замок Ралло, которого она так боялась раньше, оказался местом совсем не страшным. И радушие обитателей замка целебным бальзамом проливалось на сердце. Карми, правда, знала, что в этом радушии мало действительно дружеских чувств; она отлично понимала, что хокарэмы бесстрастно относятся к любому, кто не принадлежит к их замкнутому клану.
  Карми быстро разобралась в порядках замка Ралло. Были они довольно суровыми, но как раз к пленникам отношение было самым мягким. Труднее всего жилось младшим ученикам - коттари; именно среди них была самая высокая в Майяре смертность, именно им доставалась жизнь, полная опасностей и тревог. Однако, если коттари ухитрялся дожить лет до четырнадцати, он считался уже взрослым, совершеннолетним, почти полноправным хокарэмом. В этом случае его называли уже гэнкар. После сурового детства жизнь гэнкара казалась райской, однако не надо забывать, что не всякий человек выдержал бы тренировки, которыми продолжали заниматься гэнкары. В это самое время к ним присматривались посланцы высоких принцев, подыскивающие своим господам хокарэмов. И после принесения клятвы кому-либо из майярских государей гэнкары становились товиахо-танай, "услужающими", или, как это точнее переводится с древнего языка, "рабами". Вывести хокарэма из этого состояния могла либо смерть хозяина - и тогда хокарэм назывался райи, "свободный", либо неизлечимая болезнь или тяжелое увечье - и тогда он становился гелаки, "отосланным".
  Если вспоминать знакомых Карми хокарэмов, то Смирол был сейчас товиахо-танай, Ролнек - гэнкар, Гелати и Дал-лик - гэнкари, Таву-аро и Караиту - коттари, Логри и Герхо - райи, а Нелама - гелакин.
  Стенхе, рыскающий по Майяру в поисках сургарской принцессы, считался товиахо-танай, а безвестно сгинувший Маву попадал в разряд "молчащих" - эрраи.
  Распорядок в замке тоже был весьма прост - два раза в день звонили в колокол, созывая на завтрак и поздний обед; можешь приходить, можешь не приходить - никто не станет выяснять, почему у тебя нет аппетита. Коттари и гэнкары спали в одних и тех же комнатах, но если гэнкарам разрешалось заворачиваться в одеяла, коттари в суровые зимние ночи спали, сбившись в клубок, на жиденькой подстилке из соломы. Заболевшим тоже разрешалось взять одеяло, но много ли тепла могло дать оно в выстуженных комнатах замка, где спокойно гулял ветер? Одеждой коттари чаще всего были обноски, правда неизменно чистые - чистота среди хокарэмов считалась одним из важнейших условий здоровья. Гэнкары одевались в лучшие одежды, но и гэнкары, и коттари за пределами замка выглядели одинаково - старшие порой даже позволяли себе небрежность. Гораздо большее внимание хокарэмы уделяли обуви. Мальчишка мог быть почти голым даже в мороз, но у него обязательно были хорошие сапожки и две пары шерстяных носков. Сапожничание или вязание поэтому считались в замке Ралло отдыхом; портянки или крестьянская обувка - талари - полагались почти неприличными.
  Девушки, насколько заметила Карми, одеждой почти не отличались от парней. Хотя хокарэмы довольно мягко относятся к женщинам, хокарэми никаких снисхождений не делалось. Хокарэми не женщина, считалось в Майяре. Удел женщины - рожать детей и вести хозяйство, а хокарэми трудно представить в таком качестве. По традиции велось, что хокарэми должны хранить невинность для своего хозяина, но практически мастера замка сквозь пальцы смотрели на любовные приключения гэнкари; главное, чтобы девушка не оказалась беременной. При этом за нравственностью мальчишек следили безукоризненно. Всякие любовные истории в стенах замка Ралло наказывались жесточайшим образом, хотя поведение их за пределами долины Горячих ключей оставалось неконтролируемым.
  Гелати в этом отношении жизнь вела очень веселую и не видела в своем поведении ничего дурного. Она в первый же вечер спросила, не хочет ли Карми пригласить кого-нибудь из парней - погреть постель.
  - Нет, - качнула головой закутавшаяся в одеяло Карми.
  - Ролнека, может быть? - настаивала Гелати, уверенная в том, что Карми смущается.
  - Ролнека? - презрительно переспросила Карми. - Вот уж счастье-то...
  - Можно и другого, - отозвалась Гелати, стоя на бортике кровати и поправляя сбившийся занавес.
  - Ну уж нет, - заявила Карми. - Последней дурой буду, если позову в постель хокарэма. Меня все предают, а хокарэмы - дважды и трижды предатели.
  - Неправда, - возразила Гелати. - Хокарэмы не предают.
  - Предают, - сказала Карми. - Только делают это изощренно - так, что вроде и упрекнуть не за что.
  - Ты о чем?
  Карми вздохнула. Если бы Стенхе не скрывал от нее прошлой осенью, что в Сургаре затевается неладное! Он ведь что-то знал, Карми могла спорить, что знал и намеренно удерживал ее в Миттауре. А что делал Маву в долине Праери, когда его встретил Арзравен Паор? Он должен был находиться при Руттуле. Руттул послал его к ней? Когда? Только когда заболел, чтобы она помогла Руттулу добраться до глайдера и попробовала его излечить? Или же гораздо раньше - для того, чтобы опять-таки подольше удержать ее в Миттауре?
  А ведь если бы она узнала о происходящем сразу же, как вести дошли до Миттаура, все могло быть иначе. В, глайдере есть механизм-лекарь, и, может быть, он сумел бы вылечить внезапно заболевшего Руттула. Кто виноват в том, что больной Руттул не смог добраться до глайдера, а супруга его, сургарская принцесса, в это время глазела на нтангрские храмы? Кто виноват в этом? Она, ее хокарэмы или же сам Руттул? Кто виноват? Он умирал, а она в это время готовилась праздновать Атулитоки. И когда она, догадавшись обо всем, мчалась в Сургару, он уже умер.
  Карми подняла голову и глянула на Гелати. Гэнкари безмятежно спала.
  
  Глава 14
  
  Логри пришлось затратить немало времени, пока он разыскал Стенхе. Определенного его местонахождения он не знал, поэтому пришлось "распускать паутину" - слать гонцов-райи во все места, отмеченные в этом году бурной деятельностью сургарской принцессы. Удовольствие получилось довольно дорогое - по всем канонам "распускание паутины" на такой большой территории требовало групп хокарэмов численностью не менее трех человек, поэтому для прочесывания потребовалось тринадцать райи - трое на Лорцо, трое на Колахи, трое на Миттаур и четверо на Сургару. На Миттаур, если уж честно признаться, потребовалось бы гораздо больше, но отправить туда большую группу Логри не рискнул: уж очень нетерпимо в Миттауре относились к хокарэмам.
  Карми ничуть не возражала против поисков, даже написала Паору письмо, в котором просила помочь. Паор немедленно ответил, что, к сожалению, гонцы несколько припоздали: Стенхе был у него, но уже давно ушел, не сообщив куда. Паор слал также сургарской принцессе свои наилучшие пожелания и небольшой подарок.
  Тючок, который притащил в Ралло гонец, и в самом деле был не очень велик и довольно легок. В нем оказался полный убор миттауской княжны: платья, сорочки, нижние юбки, вуали, покрывала, узорчатые шали, браслеты, ожерелья, наголовные украшения и в довершение всего - роскошный плащ из пятнистого меха горного льва.
  - Кажется, он сватается к тебе, - сказал Логри, глядя, как Карми перебирает подарки.
  - Да, - согласилась Карми.
  - Что ты теперь будешь делать? - спросил хокарэм.
  - Ничего, - отозвалась Карми. - Я не хочу выходить замуж. Да и права такого пока не имею. Прошел только год после смерти Руттула.
  - Но не похоже, чтобы ты была в трауре, - заметил Логри.
  - Руттул не хотел, чтобы я носила траур. И потом, видишь ли, Логри, если я надену траур, меня неправильно поймут. На родине Руттула траурный цвет - черный.
  - Да, - усмехнулся Логри. - Черная одежда - это уже чересчур.
  Черный цвет - цвет Ангела Судьбы, а Карми в последнее время объявила божество своим хэйо.
  Логри бросил еще один взгляд на подарок и ушел. На лестнице он разминулся с Даллик. Та вошла и как зачарованная уставилась на разложенное на кровати платье.
  - Я посмотрю, - спросила Даллик, неожиданно оробев.- Можно?
  - Конечно, - улыбнулась Карми.
  - Интересно, и каково чувствовать себя принцессой... - проговорила Даллик.
  - Интересно? - переспросила Карми. - Раздевайся! Что глядишь? Раздевайся, сейчас примеришь...
  Когда заявилась Гелати, ходившая за водой, Даллик стояла все еще полуодетая. Карми пристраивала к ее шее богатое ожерелье - настоящий воротник из золотых пластинок. Этот воротник был довольно высок, и Даллик тянула шею, пытаясь избавиться от его давления.
  - У них что, шеи длиннее, чем у нас? - спросила она, переводя дыхание.
  - Длинная шея - это очень красиво, - отозвалась Карми, возясь с застежками. - Погоди, сейчас эту цепочку освобожу. Вот... Так удобнее?
  - Да.
  Карми поправила застежку, потом, осмотрев ожерелье придирчивым взглядом, взялась надевать на Даллик тяжелый вышитый лиф.
  - Помоги-ка, - бросила она Гелати. Гелати тронула шнуровку.
  - Затягивай, - приказала Карми.
  - О-ох, - выдохнула Даллик. - Дышать-то как?
  - Терпи. Теперь подними руки. - Карми обрушила на нее шелестящее платье.
  - Ты правильно надеваешь? - засомневалась Гелати. - Ожерелий же наполовину не будет видно.
  - Они должны виднеться через кружево, - ответила Карми. - Все правильно, не беспокойся.
  Она взяла кушак из золотой парчи и завязала на поясе узлом "цветок ириса", после этого велела сесть и принялась за волосы.
  - Счастье твое, что волосы у тебя короткие, - заметила Карми. - Если бы у тебя волосы были как у меня раньше, пришлось бы часа два укладывать.
  - Два часа! - ужаснулась Даллик. Ее волосы доходили до ключиц, но и с ними Карми провозилась довольно долго, пока не пристроила на голову Даллик пять золоченых гребней и налобник с крупными рубинами.
  После этого Карми повязала на голову Даллик ажурную шаль, концы шали спустила за спину, скрепив на уровне лопаток золотым диском размером с ладонь. Затем пришла очередь наголовника - шапочки из золотых бусинок: Карми старательно укрепила его на голове Даллик, следя за тем, чтобы на лбу из-под него не выбивалась шаль. В золотые кольца у висков Карми пропустила еще одну шаль - очерчивающую овал лица и подчеркивающую подбородок.
  - Теперь шубу? - спросила Гелати.
  - Это плащ-керэна, - пояснила Карми. - Керэна сшит по странной моде - в нем сделаны коротенькие, по локоть, широкие рукава.
  - Неудобно, - заметила Гелати. - В ветер мороз будет под плащом гулять.
  - Какой мороз? - возразила Карми. - Миттауские женщины всегда дома сидят.
  После керэна пришел черед вуали. Карми тщательно расправила складки и надела поверх меховую шапочку.
  - Боже, - выдохнула Даллик. - А зачем же мы тогда все это золото на голову цепляли?
  - Летом поверх вуали вот этот обруч надевают. - Карми показала литую золотую диадему с множеством подвесок.
  Даллик скосила глаза на остатки наряда:
  - О боги! Неужели все это должно висеть на мне? Карми оглянулась:
  - Чертовщина, браслеты забыла. Гелати, придержи вуаль.
  Тяжелые браслеты сковали руки Даллик от кисти до локтя.
  - Ой! - вскрикнула Даллик. - Кожу защемила.
  - Извини, сестренка, - проговорила Карми. - А теперь, наконец, покрывало.
  Она накинула на Даллик богато вышитое покрывало и отступила в сторону, любуясь делом своих рук.
  - Ну как? - заинтересованно спросила Гелати. - Пошевелиться можешь?
  Даллик сделала несколько шагов.
  - Подумать только, - выговорила она. - Выходит, дамы эту красоту потом поливают.
  - Да уж, - согласилась Карми. - До сих пор помню свое свадебное платье. Я в нем самостоятельно двигаться не могла - оно больше меня весило.
  - Ужасно, - сказала Даллик. - Всю жизнь быть закованной в этот панцирь... Неудивительно, что тебя после нее к хокарэмской одежде потянуло.
  - Как раз нет, - ответила Карми. - Разве ты ничего не слыхала о сургарском стиле?
  - Ролнек идет, - воскликнула Гелати, прислушавшись к шагам на лестнице. - Удивим его, а?
  Карми и Гелати нырнули за занавеску у кровати. Даллик осталась стоять посреди комнаты. До сих пор с Карми Ролнек обращался свободно, но сейчас, увидев даму, сияющую в солнечном луче богатством украшений и золотом вышивок, немного оробел. Вуаль скрывала лицо, и Ролнек решил, что это Карми.
  - Что с тобой, госпожа принцесса? К чему такой блеск?
  Из-за занавесок послышалось смешливое прысканье. Ролнек ринулся туда. Гелати и Карми, обнявшись, смеялись друг другу в плечо.
  - О-ох, - выговорила Карми. - Стоит девку в золоченые тряпки обрядить - и она уже принцесса... О-ох... - Она рукавом вытерла веселые слезы.
  - А это кто ж? - спросил Ролнек.
  - А угадай, - предложила Гелати.
  - Даллик, Тилина или Крати, - сказал Ролнек, собираясь приподнять вуаль.
  - Ну нет, не заглядывай.
  - Даллик, - уверенно сказал Ролнек.
  - Почему Даллик?
  - А Тилина и Крати - во дворе, - показал он в окно. Гелати выглянула:
  - И верно. У-у, глазастый, и как тебя обмануть?
  - Обманывать? - спросил Ролнек. - Зачем?
  - Девочки! - закричала Гелати, высунувшись в окно. - Идите сюда, полюбуйтесь.
  - Нет, - сказала Даллик. - Давай лучше я вниз спущусь. Хочется мастеру показаться и Неламе.
  - Ты полагаешь, это так просто?
  Даллик попробовала приподнять вуаль - покрывало поползло с головы. Гелати придержала покрывало и откинула вуаль назад.
  - Ролнек, вперед, - скомандовала она юноше. - Будешь страховать, если Даллик оступится.
  Ролнек вышел на лестницу, Даллик двинулась за ним. Стало слышно, как Ролнек отгоняет подозванных девушек:
  - Назад, назад, мы уже спускаемся.
  Даллик, изображая из себя знатную даму, преувеличенно охала и говорила томным голосом:
  - О, неужели эти ступени никогда не окончатся?..
  В этот день в замке Ралло царило веселье. Гэнкары откуда-то вытащили паланкин и, усадив в него Даллик, взялись носить его по замку и окрестностям. Все встречные мальчишки кланялись и выпрашивали у "госпожи принцессы" какие-то невероятные милости. Даллик кивала надменно и отвечала: "Я распоряжусь. Напомни, Гелати". Карми, войдя в роль, палкой принялась разгонять зрителей, когда с головы "принцессы" соскользнуло покрывало. Малышня со смехом разбежалась, чтобы, когда приличия будут восстановлены, снова собраться вокруг Даллик и ее свиты.
  - Она совсем ребенок, - бормотала Нелама, глядя на поднявшуюся веселую суматоху.
  Логри понял, кого Нелама имеет в виду.
  - Она и есть ребенок, - отозвался он. - Балованный ребенок. Ей слишком многое разрешалось в доме Руттула. Правда, жизнь ее немножко побила в этом году... Но она быстро придет в себя.
  Нелама смотрела на бывшую сургарскую принцессу и думала о том, что сегодня у нее хороший смех, идущий от души. А раньше, сколько видела ее Нелама, девочка улыбалась редко, да и сама улыбка ее была неприятной, недоброй.
  - Отпусти ее на праздник Кавили, - сказала Нелама. - Зачем ей сидеть в замке?
  Логри демонстративно поморщился. Неламе слишком приглянулась эта сургарская девчонка. Нелама ее жалеет. А нужна ли Карми жалость?
  
  Глава 15
  
  О прибытии Стенхе Логри узнал до его появления, правда гонец с сообщением не намного опередил хокарэма сургарской принцессы. Стенхе передвигался по Майяру с необычной для его лет прытью. А был он уже немолод, и силы оставили его, когда Логри пришел к своему брату, отдыхающему после дороги.
  - Что-то ты, приятель мой, плохо выглядишь... - проговорил Логри. Стенхе в ответ выругался, и это тоже было признаком его плохого самочувствия. Жизнь в Сургаре разнежила его, и события последнего года оказались слишком тяжелой ношей.
  - Как я еще жив, не знаю...
  - Видел уже свою госпожу?
  - Что мне перед ее глазами в таком виде появляться...
  - А ты не сомневаешься, что это именно твоя госпожа?
  - Ты сомневаешься, я вижу.
  - Уж очень она бойкая, брат. Хотя Арзравен Паор принял ее письмо за подлинное.
  - Это она, - уверенно сказал Стенхе. - Не представляю другой такой девицы, которая стала бы разгуливать по Майяру в хокарэмской одежде.
  Логри пожал плечами.
  - Как ты мог упустить ее? - задал Логри вопрос, который его давно беспокоил. - Ты был болен? Ранен? И где Маву?
  - Она не говорит?
  Логри качнул головой.
  - И я тоже говорить не буду, - сказал Стенхе. - Мне еще во многом надо разобраться.
  Считалось неприличным хокарэму говорить о тайнах хозяина. Правда, этот обычай соблюдался не строго, но Логри оставил Стенхе в покое. Встретив Карми, Логри сообщил ей, что прибыл Стенхе. Она равнодушно восприняла известие, спросила, где он, но не выразила желания немедленно повидаться с ним.
  Стенхе, отдохнув немного, сам пошел искать ее и нашел в комнате на верхнем этаже башни. Она сидела в постели, укрывшись теплым одеялом, и вязала носок; рядом сидела Гелати, зашивая обширные прорехи в обветшавшей меховой куртке. В ногах кровати на широкой доске стояла жаровня, но проку от нее было мало - в нише, где расположена кровать, было не намного теплее, чем на открытом воздухе.
  Стенхе сел рядом с Карми и жестом прогнал Гелати из комнаты. Гелати не возражала, подхватила куртку и ушла.
  - Вот и довелось встретиться, госпожа моя, - грустно промолвил Стенхе.
  - Лучше бы нам вообще не встречаться, - сказала Карми, уставившись на спицы. - Что тебе за радость слоняться за мною?
  Она знала, что ее слова больно ранят Стенхе, но не могла сдержать раздражение. Слишком яркими были воспоминания о том, как он обманом удерживал ее в Миттауре.
  - Послушай, госпожа...
  - Послушай, Стенхе, - резко перебила его Карми. - Госпожа Сава умерла и похоронена рядом с Руттулом. Ее уже не воскресить. А я тебе век не забуду, что ты обманывал меня в Миттауре. Никогда, слышишь? Можешь больше не считать меня своей госпожой. Если нужны отпускные письма, я напишу их, не беспокойся. Но слуги мне больше не нужны, и тем более мне не нужны хокарэмы.
  Непроизвольным жестом она сунула руку за пазуху и, вытащив Руттуловы бусы, провела пальцами по гладким теплым камешкам. Стенхе, собравшийся было уйти, остановился.
  - Они опять у тебя, - медленно проговорил он. - Не к добру это. Амулет не приносит счастья, госпожа моя. Прошу, не бери его в руки.
  Карми вспомнила, как Логри принял бусы за собственность Стенхе.
  - Погоди-ка, - сказала она. - А ну-ка говори, что ты знаешь об этих бусах...
  - Нет, - качнул головой Стенхе. - Не надо тебе этого знать.
  - Убирайся, - жестоко выкрикнула Карми. - И не попадайся мне на глаза. Иначе, когда тебя встречу, буду делать горэки, слышишь?
  Обряд горэки искони был самым верным средством оскорбить майярца. Состоял он в следующем: брали дохлого бо-ратхо или его шкурку, разрезали на кусочки и бросали в "двенадцать огней". Магический смысл обряда уже давно забылся, но страшнее его для майярца не было ничего. Даже хокарэмы не оставались равнодушными к этому обряду. Оскорбление могло быть смыто только кровью, но очень часто только смертью обидчика не ограничивались, - мстили всей его семье.
  И конечно Стенхе не мог допустить, чтобы Карми поступила подобным образом, а в том, что она держит обещание, он не сомневался. Поэтому он вздохнул и согласился.
  Рассказ его был длинен и подробен. Как раньше он ничего не хотел говорить, так теперь он ничего не хотел скрывать. Он вываливал на Карми все подробности старого происшествия, переменившего жизнь принцессы Оль-Лааву. Он не скрывал, что считает зачинщиком всего принца Байланто-Киву, который совершил чудовищную подлость. Неизвестно, каким образом в его руки попал Настоящий Амулет, утерянный Руттулом, но поступил он далеко не самым лучшим образом: он велел своим людям подбросить опасные, но невинные на первый взгляд бусы маленькой принцессе Савири Оль-Лааву.
  Стенхе рассказал о том, как примерно неделю спустя, заинтересовавшись неожиданной принцессиной сообразительностью в играх, они с Маву обнаружили, что маленькая принцесса без посторонней помощи научилась читать. Именно тогда внимание Стенхе привлекли таинственные бусы; трудно было заметить их колдовскую сущность, но еще труднее, после того как это вышло наружу, не замечать волшебства. Безусловно, бусы сделаны не в Майяре; Стенхе вообще не мог представить себе мастера, который мог бы их изготовить.
  Вот когда Стенхе пожалел, что взял на себя заботу о маленькой принцессе. А он-то полагал, что жизнь его будет простой и спокойной, как только может быть легкой и спокойной служба хокарэма при девушке из знатной семьи. Но разве тогда он мог подумать, что этот Амулет будет настолько силен, что превратит высокую госпожу Оль-Лааву в нищую хэйми?
  - Ну, Стенхе, - снисходительно пробормотала Карми, - вот об этом не надо. Лучше расскажи, что было дальше.
  Что рассказывать? Дальше все покатилось под гору. Испугавшись, что слухи о невероятном уме маленькой госпожи Оль-Лааву пойдут по Майяру, Стенхе увез девочку, чтобы спрятать среди хокарэмов в долине Горячих ключей. ("О, так я уже бывала здесь? А я-то гадала, почему мне все кажется таким знакомым, - воскликнула Карми. - Как будто домой вернулась!") Отобранные у девочки бусы он показал коллегам, но никто не смог понять, что это такое. Тем не менее некоторые хокарэмы воспользовались необъяснимыми свойствами Амулета. Глухой Нуатхо, например, научился читать разговор по губам - именно с тех пор этому и начали учить мальчишек, а раньше ничего подобного никто и представить не мог.
  Отъезд принцессы не помог. Байланто знал, в чем дело. Байланто поднял вопрос о принцессе на собрании Высочайшего Союза, и мечты деда принцессы - принца Карэны - разлетелись в прах. Как хотел он, чтобы девочка стала королевой после смерти своего венценосного отца! Она бы была Верховной правительницей, а Карэна стал бы регентом - вторым, а по сути дела, первым человеком в государстве. Происки же Байланто означали, что в случае смерти чрезвычайно болезненного принца Аррина маленькая принцесса, отмеченная печатью таинственного Амулета, престол наследовать не сможет. Карэна мог бы надеяться на младшего брата принцессы, того самого, который и стал сейчас королем, но, как узнал Стенхе в Гертвире, мальчик нездоров и вряд ли переживет зиму. Карэна даже не стал вмешиваться в дела государства: что толку ехать в замок Лабану, если по дороге туда в любой момент может оказаться, что маленький король умер и на престол должна взойти дочь принца Байланто? (Между прочим, что-то неясное творится и с дочками принца Байланто-Киву. Почему он, едва узнав о смерти короля Лааву, тут же передал свой знак Оланти и право на место в Высочайшем Союзе своей старшей дочери, двадцатипятилетней Ти-мали Саур Оль-Байланту? Вследствие этого наследницей тринадцатилетнего короля, пока у него не появятся дети, становится двадцатитрехлетняя Те Олали Оль-Байланту. Действия принца были весьма подозрительными: уж не является ли старшая Оль-Байланту сестрой по несчастью госпожи Оль-Лааву? Может быть, именно у нее Байланто-Киву отобрал злополучный Амулет?
  Стенхе позволил себе поподробнее рассказать новости королевского двора. Принц Герате, бывший Байланто-Киву, хотел бы, чтобы упрочить положение своей старшей дочери, выдать ее за короля, тем более что девушка до сих пор не сосватана, но епископ Орота, младший Кэйве, воспротивился этому, поскольку нельзя допускать, чтобы разница в возрасте супругов была не больше не меньше как двенадцать лет; вдобавок и родились они в один месяц, так что брак вообще становился совершенно невозможным. Поэтому юному королю сосватали пятнадцатилетнюю Оль-Катрану, когда-то выданную за младшего Марутту, но овдовевшую еще семь лет назад. Катрано от этого брака не получал практически ничего; зато Марутту, имеющий полное право распоряжаться судьбой невестки, тут же стал предъявлять права на регентство. Теперь очень многое зависело от того, успеет ли Оль-Катрану родить от короля ребенка; Марутту, не считаясь с приличиями, даже отослал в свиту короля своего племянника, дюжего и пригожего молодца, с конфиденциальным поручением.)
  - Заварили кашу, - усмехнулась Карми. - Но ты лучше рассказывай о том, что было со мной.
  Стенхе продолжал. Он, конечно, не присутствовал на собрании Высочайшего Союза, где решили судьбу маленькой принцессы, но он не сомневался, что это решение далеко не каждому из высоких принцев пришлось по вкусу. Принц Карэна вернулся мрачный как туча, он сказал Стенхе, что сочтено опасным держать в Майяре даму столь высокого происхождения и самым лучшим выходом будет выдать ее за сургарца Герикке Руттула. Раз уж нельзя справиться с сургарскими мятежниками военными средствами, пусть попробует их одолеть таинственный волшебный Амулет.
  - Вот оно как! - рассмеялась Карми. - Ишь умники!
  - Не смейся, - качнул головой Стенхе. - Я думаю, именно Амулет и погубил Руттула. Все это время, что мы жили в Сургаре, Амулет оставался со мной, но когда мы собрались в Миттаур...
  - Погоди, погоди, - перебила его Карми. - Расскажи, как тебя Руттул в Миттаур отправлял.
  Стенхе замялся.
  - Рассказывай, - зло усмехнулась Карми. - Хочу знать, какой дурой была.
  Стенхе рассказал, как Руттул, чувствуя, что власть уходит из его рук, решил обезопасить принцессу Оль-Лааву от превратностей судьбы, как он искренне обрадовался ее желанию съездить в Миттаур и как велел Стенхе подольше задержать ее там.
  - А ты и рад был стараться...
  - Я должен был думать о твоей безопасности.
  - Боги небесные! - воскликнула Карми. - Моя безопасность! Стенхе, если бы ты мне тогда же все рассказал, Руттул бы не умер так глупо.
  - Ну что ты могла сделать? - возразил Стенхе. - Он бы на руках у тебя умер.
  - Хватит, - заявила Карми. - Поговорили. Она отвернулась и взялась за вязание, показывая всем своим видом, что разговор окончен.
  Стенхе, однако, вовсе не считал так.
  - Ну нет, дорогая моя госпожа, я еще не все сказал, - отозвался Стенхе, не желая уходить. Он начал рассказывать о том, как обнаружил в Миттауре ее исчезновение, и как спешил он, догоняя ее, и как Маву, встреченный в Интави, преследовал ее до самой долины Праери... И как они потеряли ее след.
  Стенхе разыскивал принцессу, но, как бы он ни старался, с тех самых пор он только опаздывал. Узнав, что принцессу отправили на Ваунхо, он ринулся туда, но не смог найти никаких следов. Тогда он метнулся в Горту, отыскал людей, сопровождавших ее до Святого острова, вернулся к Инвауто-та-Ваунхо - но опоздал. Она исчезла, и первоначально Стенхе даже допускал, что принцесса совершила самоубийство. Но, допуская это, Стенхе не оставлял поисков. Правда, как оказалось, искал он вовсе не там. Беглянка с хокарэмами направилась в Марутту, он же, полагая, что она попробует вернуться в Сургару, рыскал по юго-восточному Горту. Будь у него деньги, он бы попробовал нанять кого-нибудь из райи, но денег у него было в обрез, приходилось обходиться собственными силами. Должен был присоединиться Маву, но о нем нет никаких сведений. А когда наконец осенью со Стенхе связался Агнер, заявлявший, что принцесса действительно жива, Стенхе кинулся по горячим следам, но опять-таки всюду опоздал. Именно поэтому, едва услышав, что принцесса объявилась в Ралло, Стенхе, боясь опоздать, спешил со всех ног.
  - В этот год мне довелось побегать, как никогда, - вздохнул Стенхе. - Объясни-ка мне, госпожа, как ты ухитрилась оказаться в Колахи уже на следующий день после того, как тебя видели в Тавине?
  - Это не твое дело, старик, - ответила Карми. - Это мои дела, и посвящать тебя в них я не собираюсь.
  Хокарэма обидеть трудно, почти невозможно, но Карми это удалось. Стенхе, помолчав, махнул рукой и отправился прочь. Подумать только, с пеленок нянчить вельможную девчонку, а сейчас, когда она запуталась в смертельных опасностях, она не хочет быть искренней.
  
  Глава 16
  
  Тилина-гэнкари к Карми заходила редко, разве что за компанию с другими девушками. Объяснением этому вряд ли была застенчивость, застенчивостью хокарэми никогда не страдали. Просто Тилина не считала необходимым часто появляться на глаза принцессе. То, что Карми сейчас была явно в опале, ничего не меняло - высокие господа умеют изворачиваться из самых неприятных положений.
  Но когда Тилина решила, что Карми в силах ей помочь, она зашла к ней без стеснения.
  - Прошу прошения, Карми, - сказала Тилина. - Не можешь ли ты мне дать на несколько дней миттауское платье?
  - Бери, - немедленно отозвалась Карми. - Но учти, что одна ты в это платье не нарядишься, обязательно нужна камеристка.
  - Мне Даллик поможет, - ответила Тилина.
  - Да зачем тебе это платье? - удивилась Карми. - Оно очень неудобное, в нем трудно пошевелиться.
  - Зато оно красивое, - сказала Тилина. - В нем любая женщина кажется красавицей.
  - Ты хочешь кому-то понравиться! - вскинула брови Карми. - Неужели какой-нибудь райи стоит таких приготовлений?
  - Я хочу понравиться господину Кортхави, - призналась Тилина, - он на меня не смотрит, для него хокарэми не женщины.
  - А ты хочешь, чтобы он взял тебя к себе?
  - Да, - сказала Тилина. - Он молодой, красивый, сильный.
  - Конечно, бери платье, - великодушно сказала Карми. - Кортхави - мой родич по матери, а в этом роду все мужчины красивые. А где ты собираешься его обольщать?
  - Через неделю праздник Коори, - сказала Тилина. - На него обычно все гэнкары уходят в Орвит-Карэну. В эти дни всем разрешается ходить ряжеными. Так, я думаю, и на меня никто в обиде не будет, если я надену княжеское платье.
  - Конечно, - согласилась Карми. - Но что-то много у вас на севере праздников. Совсем недавно Коотахо прошел, а до него Текуно...
  - Праздники зиму укорачивают, - отозвалась Тилина. - Не заметишь, как весна подойдет.
  - Ох, скорее бы! - вздохнула Карми.
  - Тебе просто скучно, - сказала Тилина. - Ты все сидишь в Ралло, за ворота не выходишь, да и дел у тебя никаких нет. Этак можно от меланхолии сдохнуть...
  Карми рассмеялась:
  - Да, Логри, наверное, того и добивается...
  Конечно, Логри был далек от мысли этого добиваться, хотя с тех пор, как Карми без каких-либо душевных колебаний прогнала со своих глаз Стенхе, относился он к бывшей сургарской принцессе с заметным холодком. Однако позволить себе быть по отношению к ней несправедливым он не мог, и когда она заявила, что должна повидаться с Пайрой, он спросил только, должен ли он пригласить этого вельможу.
  - Я бы хотела совместить приятное с полезным, - ответила Карми.- На праздник Коори Пайра будет в Орвит-Карэне. Если это возможно, я хотела бы поговорить с ним там.
  - Хорошо, госпожа моя, - ответил Логри. - Может быть, ты вообще хочешь покинуть Ралло?
  - И куда я пойду? - спросила Карми. - Ты же лучше меня знаешь, что идти мне некуда.
  Логри возразил, что она может жить у Пайры.
  - О, Логри! - воскликнула Карми. - Разве ты плохо знаешь Пайру? Денег он даст, но к себе не пустит. Зачем ему связываться с Высочайшим Союзом? Да существую ли я для Союза? Кто я для вас для всех? Преступница? Или самозванка?
  - Тебе плохо придется на Высочайшем Союзе, - проговорил Логри.
  - А здесь мне хорошо? - отозвалась Карми. - Здесь спокойно, это правда, и я отдыхаю, но из-за этого холода...
  - Ладно, - сказал Логри. - Зиму я тебе отменить не могу.
  Карми пожала плечами:
  - Подумаешь, зима... Ты только Стенхе ко мне не подсылай - смотреть на него тошно.
  - Да уж, госпожа моя, - усмехнулся Логри. - Со Стенхе тебе лучше не встречаться.
  Он действительно хотел держать Стенхе подальше от бывшей сургарской принцессы: она не простила молчаливого обмана, да и сам Стенхе, у которого прежде сомнений в правильности своих действий не было, чувствовал, что не стоило ему той черной осенью утаивать от девочки правду.
  В Карэйн-Орвит Карми отправилась в компании гэнкаров. Предвкушавшие праздник подростки добирались в замок на лыжах. Их скорость заметно сдерживалась возможностями Карми: хотя она и научилась за зиму немного бегать на лыжах, все же хокарэмского темпа выдержать не могла.
  В замке их встретили приветливо, отвели хорошие покои и сытно накормили с дороги. Карми старалась держаться в тени: вокруг было довольно много людей, знающих ее в лицо. Правда, вряд ли кто из них узнал бы сургарскую принцессу в ясноглазой гэнкари, а на следующий день они уже были переряженными.
  Пайра к началу праздника припозднился. Он вошел в Зал, когда ряженые гэнкары уже заканчивали представление о Вао-ру Танву и принцессе Тио Таили Саан. Историю эту они выбрали именно для того, чтобы был повод показать миттауское облачение Тилины.
  Ваору Танву изображал Ролнек в старинного образца кожаных доспехах и золотом шлеме из коллекции древнего вооружения, принадлежащей молодому Кортхави. Меч был старогортуский, давно не знавший точильного камня, и Ролнек как следует отчистил его перед представлением. Петь Ролнек не умел, единственное, чему его обучили, - это отсчитывать по бусинам ритм речитатива: этим незамысловатым средством удалось замаскировать отсутствие музыкального слуха. И поскольку танцор из него тоже был неважный, играл он в стиле "улитка" - подолгу застывая в какой-либо картинной позе.
  Тилина, которой трудно было двигаться в громоздком одеянии, тоже избрала этот стиль. Из всех участников представления только у нее на лице не было маски; она предпочла просто подкрасить глаза и губы, напудрить и подрумянить лицо. Покрывало она решила не набрасывать. Вуаль, откинутая назад, поддерживалась диадемой с подвесками. Молодой красавец Кортхави, на которого Тилина застенчиво поглядывала, не отрывал от нее глаз: та в княжеском уборе казалась поистине сказочно прекрасной.
  Остальные действующие лица были наряжены не столь тщательно, но, по сути, именно от них и зависело действие. Пока Ролнек и Тилина, стоя друг против друга в изысканных позах, изредка читали нараспев стихи, вокруг них вертелись, танцуя и распевая песни, остальные ряженые. Карми принимала посильное участие. Танцев, правда, она не знала, зато, замаскированная под лесного духа, спела несколько баллад.
  Деятельней всех был коттари по имени Стэрр. Он выступал в роли Карани-тари и был, на взгляд Карми, лучшим Карани, которого она когда-либо видела, - живой, непоседливый, горластый, он носился по залу, не ограничиваясь отведенной ряженым площадкой. Маска ему порой мешала, он срывал ее с головы, размахивал в такт пляске, нахлобучивал на несколько минут на головы зрителей, перебрасывался ею со зрителями, как мячом... Да, Карани он был замечательный, но Тануми-гэнкари, стоявшая рядом с Карми, сказала недовольно:
  - О, как он из кожи лезет...
  - Разве плохо играет? - обернулась к ней Карми.
  - Хорошо, но Рыжий играет лучше, - проговорила Тануми.
  - Да-да, - подтвердила Гелати. - Вот уж кто умеет играть Геанто-Карани.
  - Видела бы ты, каков танцор Смирол, - оглянулся на Карми гэнкар по имени Солан. - Вот уж действительно - Особенный. Принцесса Байланто, увидев, как он танцует хиа-ро, тут же выбрала его себе в хокарэмы.
  - Смирол вообще красиво двигается, - подтвердила Дал-лик. _ Он как горный лев. - Даллик прислушалась к выпеваемым Тилиной стихам и двинулась вперед, запев на мотив "В цветущих лугах":
   - Эл тиано хао ронхо. Эл кирэни дэи саа. Тэ геои, Тэ лиаки, Ран се лонхо тэ ират!
  Гелати подхватила:
  - Эл тиано гэй отари. Эл кирэ лотао коса, Зан геои, Зан лиаки, Ран хи лонхо за герат!
  Древние слова песни зрители понимали неплохо, хотя говорить на архаическом языке не смогли бы. Стэрр, от которого на несколько мгновений отвлеклось внимание, оказался около Солана и Карми. Маску свою он сунул в руки девушке, а сам приник губами к глиняной кружке с чуть подкрашенной виноградным вином водой.
  - Замаялся, - выдохнул он, утирая губы рукавом. - О! - смутился он, заметив, кому сунул маску. - Прости меня...
  Карми остановила его жестом. Он замолк и забрал гривастую пестроокрашенную маску. Лет ему было, похоже, около четырнадцати; он почти достиг возраста гэнкара и поэтому с гэнкарами держался свободно, почти как с равными.
  Карми сказала:
  - Ребята говорят, Смирол танцует лучше.
  - Лучше, - кивнул Стэрр. - Он удивительно танцует. Но Смирол - Особенный, ты же знаешь.
  - Ты тоже хорошо танцуешь, - сказала Карми. - Я видела в роли Карани Артавину и Баллахо, но теперь они мне кажутся просто неповоротливыми чурбанами.
  - О да, - согласился без стеснения Стэрр. - Роль Карани, думаю, способен хорошо сыграть только хокарэм, обычному человеку не под силу такой темп... - Он хотел бы развить свою мысль, но ход спектакля уже требовал его участия, и он убежал, одной рукой прижимая к себе маску, а другой размахивая кстати пришедшейся кружкой.
  Приблизительно в это время в зале и появился Пайра. Увидев его, Карми незаметно перебралась поближе.
  Пайра рассматривал богатый убор Тилины. Он оценил красоту девушки, и тонкий ее стан, и высокий голос... Пайра оглянулся, заметил неподалеку ряженого, поманил к себе. Карми подошла.
  - Эта девушка, - спросил Пайра, - кто она?
  - Тилина-гэнкари, - ответила Карми. - Но она не для тебя, господин, а для Кортхави.
  - Ты мне указываешь? - холодно удивился Пайра.
  - Стоит навешать на гэнкари блесток, и она уже всем нужна, - продолжала Карми.
  Пайра протянул руку и стянул с нее маску.
  - Вот как... - медленно произнес он.
  - Поговорим? - предложила Карми. - Или не будем портить тебе праздник? - Она вернула маску на место. - Мне не к спеху.
  - Пойдем. - Пайра поднялся из кресла.
  Мангурре, сидевший у его ног, оглянулся:
  - Мне с тобой, государь?
  Пайра покачал головой. Мангурре оценивающе смерил взглядом девушку, улыбнулся:
  - Здравствуй, Карми.
  - Мангурре! - негромко прикрикнул Пайра.
  - Все правильно, - откликнулась Карми. - Пойдем.
  Они поднялись в покои, отведенные Пайре. Здесь никого не было: вся челядь смотрела представление.
  Карми бросила на стол маску и упала в кресло. Пайра остановился напротив нее.
  - Садись, - сказала Карми. - Что молчишь?
  - Я знал, что ты жива, - сказал Пайра, опускаясь в кресло. - Малтэр...
  Карми закивала головой:
  - Да-да, Малтэр ведь должен был передать тебе мои распоряжения...
  - Он любит таинственность, - проговорил Пайра. - Столько туману нагнал...
  - Я не все предусмотрела, - призналась Карми. - Мне надо выплатить отпускные деньги Стенхе и Маву.
  - Это так необходимо? - спросил Пайра.
  - Да. Я и так достаточно нанесла обид своим хокарэмам. Теперь же они мне вообще не нужны.
  - Госпожа моя...
  - Пайра, - молвила Карми, - помнишь ли сказание о Родали Онхо? Мне кажется, у меня есть нечто общее с ним.
  - Пожалуй, - согласился Пайра. Судьба Родали Онхо, четвертого принца Байланто, пришла к недоброму концу - он был приговорен Высочайшим Союзом к смерти и выпил яд.
  Пайра припомнил преступления, вменявшиеся ему в вину. Да-а, получалось, что недолго Оланти-Карэну оставаться в руках сургарской принцессы.
  - Всякое может случиться, - улыбнулась Карми. - Но долги надо выплачивать сейчас, пока в моих руках есть деньги.
  - Ты права. Послушай, госпожа моя, может быть, тебе лучше не ожидать собрания Высочайшего Союза? Почему бы тебе не исчезнуть? Я слышал, у тебя хорошие отношения с Арзрау...
  - Не думала, Пайра, услышать от тебя такое. Ты всегда был верен долгу...
  - Да, - подтвердил Пайра. - Но сейчас мой долг - служить тебе.
  - Мне? О, Пайра! Я сгинула где-то на Ваунхо, меня нет, я призрак, самозванка...
  - Госпожа моя, ты же знаешь...
  - А иначе почему молчит Высочайший Союз? Почему молчишь ты? Вы все ждете, что я сбегу в Миттаур стану несчастной приживалкой в доме Арзрау, наложницей его сына...
  - Госпожа!
  - Хотя Паор, возможно, и предложит мне законный брак, - задумчиво продолжала Карми.
  - Госпожа...
  - Пайра, разве не правда: насколько все станет проще, если исчезну... Всем будет легче, исчезнут все проблемы. Может быть, мне выплатят что-нибудь взамен знака Оланти...
  Пайра, ранее желавший именно этого, теперь остро почувствовал оскорбительность такой ситуации.
  - Ты права, госпожа моя, - выговорил он медленно. - Лучше смерть. Такая жизнь несовместима с честью.
  - О, Пайра, я вовсе не хочу умирать. Я хочу жить, но разве это жизнь?
  - Госпожа моя, - твердо сказал Пайра, - я был, есть и останусь твоим вассалом.
  Карми задержала на его лице взгляд.
  - Ах, Пайра! - вздохнула вдруг она. - Давай-ка лучше займемся денежными делами.
  Утром следующего дня, когда молодые хокарэмы возвращались в Ралло, Карми спросила Тилину:
  - Как у тебя с Кортхави?
  - Все в порядке,- откликнулась Тилина. - Спасибо тебе. А ты решила свои дела?
  - Да, - ответила Карми.
  Помолчав, Тилина добавила:
  - Но как все-таки ужасно ходить в такой одежде целыми днями...
  
  Глава 17
  
  Гертвир оставался таким же, каким был во все времена: грязным, шумным, звонящим в колокола храмов, толкующим о торговой выгоде. Самым шумным и самым грязным был, разумеется, вынесенный за городские стены район причалов, складов, рыбных и овощных рынков - Ланндхивир.
  Ланн - Золотая река - щедро вскормил на своем берегу этот пригород майярской столицы: сюда стекались товары из земель Верховного короля, семи великих княжеств Майяра, а также из-за пределов страны.
  Войны не беспокоили Ланндхивир. Обычай охранял Гертвир, а пригород его лучше всяких стен охраняли торговые сделки, заключаемые купцами всех семи княжеств. Конечно, не обходилось без налетов грабительских шаек, но нападения эти скорее напоминали комариные укусы и большей частью воспринимались населением Ланндхивира как невинное молодечество. Правда, если городская стража ухитрялась поймать грабителей, ожидала их чаще всего смертная казнь.
  Как на дрожжах, разросся вокруг Гертвира буйный речной пригород, и, как бы ни называли себя жители приречного предместья, для всего Майяра Ланндхивир оставался частью Гертвира.
  Во второй половине дня святого Нксори, накануне первой встречи принцев Высочайшего Союза, к причалу карэнского купца Артари подошла ладья с грузом пушнины и прошлогоднего засахарившегося меда. Кроме приказчика и работников Артари, прибыли трое пассажиров, и они, едва с ладьи перебросили тряские сходни, сошли на берег.
  Это были хокарэмы - двое немолодых мужчин и девушка. Одинаковая одежда подчеркивала сходство мужчин - были они, вернее всего, братьями. Девушка одета была так, как летом предпочитают одеваться молодые хокарэмы. Стройные, гладкие, загорелые ноги были открыты от коротких штанов до легких сапожек. Хокарэми еще никогда не оскорблял нескромный взгляд, и девушка равнодушно пропустила мимо внимания заинтересованное оцепенение, охватившее пристань. Впрочем, если она нечаянно останавливала глаза на одном из зевак, тот неизменно старался показать, что вовсе не смотрит на бесстыже оголенные ноги.
  Рядом с хокарэмами вдруг появился еще один - юный, тонкий, гибкий, волосы отливают золотом, а кожа слишком белая, как это обычно и бывает у рыжих.
  - Здравствуйте, - заулыбался он. - Рад вас видеть.
  По лукавому взору, брошенному на девушку, можно было понять, что рад он видеть не столько стариков, сколько именно ее.
  - Мы поболтаем, а? - спросила девушка, обернувшись к своим спутникам.
  - Ты ведь знаешь, куда идти? - спросил один из мужчин.
  - Да, - ответила девушка.
  - Не беспокойся, мастер, я провожу ее, - заверил парень.
  - Хорошо, - разрешил старик. - А у тебя дела идут отлично, я вижу?
  - О да! - воскликнул рыжий. - Жаловаться не на что, мастер.
  Старики ушли, а парень обратился к девушке, обвивая руку вокруг ее талии:
  - Итак, госпожа Сэллик все-таки попала в Ралло?
  - Да уж, - согласилась девушка, - привели дороги. Только я последнее время называю себя Карми.
  - Рад познакомиться, Карми. - Парень убрал руки и церемонно поклонился. - Меня зовут Смирол.
  Он собрался вернуть руки обратно, но Карми взяла его под руку и повела по набережной. Смирол решил, что выдергивать локоть невежливо, и подчинился.
  - А ты здорово подрос за этот год, - заметила Карми. - Теперь твои одежки висели бы на мне, как на пугале.
  - Растем, - усмехнулся Смирол. - А ты перекусить, случайно, не хочешь? Я проголодался, признаться...
  - Деньги лишние? - поинтересовалась Карми. - Нас ведь накормят вечером. Или в Байланто не считают нужным кормить хокарэмов?
  - Я рыбки жареной хочу, - заявил Смирол, смеясь.
  Он потянул девушку к жаровням, бросил пару монет лысому дядьке, показал на корзину, где в траве еще трепетали только что пойманные рыбины.
  - Вон того, - ткнул он пальцем. - И... вот этого, пожалуй. А? - обернулся он к Карми.
  Карми кивнула. Отказаться от только что выловленной, поджаренной на глазах рыбы не было никаких сил.
  Лысый торговец, моментально выпотрошил выбранную рыбу, ополоснул в стоящем рядом ведре с порозовевшей от крови водой, посолил, бросил на угли, накрошил зелень, репчатый лиловый лук и - стружечкой - терпкого вкуса клубень лав-ли, подхватил с жаровни соседки две тонкие лепешки, горками насыпал на них только что нарезанную зелень и кинул сверху рыбу.
  Свою порцию Смирол сжевал в одно мгновение и, пока Карми освобождала от белого мяса рыбий скелет, проглотил еще пирог с сыром и луком.
  - Да ты и в самом деле проголодался, - заметила Карми, вытирая руки о шерсть вертевшейся под ногами раскормленной кошки. Обо что вытер руки Смирол - неизвестно, но оставался он таким же чистеньким и аккуратным, как всегда.
  - Ягод? - предложил он.
  - Да, попируем, - согласилась Карми.
  Смирол увлек ее к ягодным рядам, подхватив невесть откуда сплетенное из лыка блюдо, выпачканное соком. Как ветер он прошел по рядам, рассматривая товар, пробуя, спрашивая о ценах, пока после головокружительного виража не выбрался с базара, неся в руках блюдо, заполненное, пожалуй, всеми видами ягод, какие могла предложить в середине лета майярская земля.
  - За ягоды платить, по-моему, просто грех, - объявил он, посмеиваясь. - По горсточке с каждого лотка - и никому не обидно.
  Он выбрал местечко на берегу, где штабелями были уложены побелевшие сухие доски, и они сели, поставив блюдо с ягодами между собой.
  - Это ведь Стенхе был с вами? - спросил Смирол, выплевывая в речную воду косточки.
  - Угу.
  - Ты его ученица? - продолжал Смирол. - Я ведь знал, что ты сургарка, хоть ты и ловко притворялась.
  - С чего бы это? - осведомилась Карми.
  - А ты эриватовый взвар пила, как ранаговый чай. - Он свел руки, показывая, как она держала кружку. - Я думаю, ты Малтэрова шпионка...
  - Почему бы Стенхе обучал шпионку для Малтэра? - спросила Карми.
  - Мало ли что мог приказать ему Руттул, - пожал плечами Смирол.
  - Почему же тогда не Руттулова шпионка? - равнодушно проронила Карми. - И почему, вообще, шпионка?
  - Если не Малтэр, то как ты могла знать пещеру? Я ведь наводил справки: этой пещерой вовсю пользовались в свое время люди Малтэра - разбойники и контрабандисты. С ними и ты могла там раньше побывать.
  - Я попала туда впервые, - ответила Карми. - Но я довольно много побродила по пещерным храмам Нтангра. И я сильно рисковала: там ведь могло оказаться другое устройство, другая система. Я вообще очень везучая.
  - Да-а? - Смирол пошарил на блюде и обнаружил, что оно опустело. Он с сожалением отправил в рот последние три полураздавленные ягодки и запулил блюдо в речную гладь.
  - Хорошо, - вздохнула Карми, обозревая простор. - Ладно, пошли по домам. Нехорошо заставлять Стенхе нервничать.
  - Стенхе?
  - Ну да, ведь он сейчас где-то сидит и следит за нами, - объяснила Карми. - Не думаю, что он меня оставит без присмотра. Ведь ты один раз уж меня упустил, так можешь упустить и еще.
  - А... тебе нужно бежать? - медленно спросил Смирол.
  - Хотелось бы, - призналась Карми. - Но нельзя. Я не могу упускать единственный шанс на спасение. - Она помолчала. - Меня ведь убьют, я в этом уверена. Но есть, знаешь ли, маленькая надежда. А если я сейчас убегу, а потом попадусь опять, надежды уже не будет. Понимаешь?
  - Понимаю. - Смирол поразмышлял и встал. - Ну что ж, пошли.
  В молчании они миновали гертвирские крепостные ворота. Смирол вдруг сказал тихо:
  - Если дела пойдут плохо, найди возможность связаться со мной. Я помогу.
  - Ты не пойдешь против замка Ралло, - возразила Карми.
  - Пойду, - негромко, но твердо проговорил он. - Мне далеко не все нравится в тех порядках, которые там заведены.
  - Не стоит тебе вмешиваться, - бросила в ответ Карми. - Слушай, давай заглянем в храм Орота...
  - А нужно ли? - усомнился Смирол. Люди в хокарэмской одежде не жаловали своим вниманием храмы.
  - Зайдем, - тянула его Карми. - Я же не молиться тебя туда веду.
  Они вошли в прозрачную тень Орота, протолкались через толпу молящихся и уткнулись в деревянную резную решетку.
  - К чему бы это? - удивился Смирол.
  Карми вместо ответа бесцеремонно пнула ногой калитку. На шум заспешил юркий монашек:
  - Прошу, входите, господа...
  Карми вошла в огороженный угол. Смирол, забавляясь ее целеустремленностью, невозмутимо последовал за ней. Он скользнул взглядом по незавершенному горельефу, изображающему триаду, но Карми увлекла его за собой и, отведя в известную ей точку, оглянулась.
  Смирол проследил ее взгляд. Оказывается, горельеф завершен, сообразил он. Но фокус с появлением Третьего Ангела мало его трогал, зато притягивала почти вплотную стоящая рядом девушка.
  Он привлек ее к себе и поцеловал.
  Карми не сопротивлялась, с изумлением принимая его поцелуи.
  - Нашли место, - услышали они неодобрительный голос. Старый священник, из-за возраста уже не боящийся хокарэмского гнева, держал в руках поднос с чашками-кадильницами.
  Смирол нехотя выпустил девушку из своих объятий. Священник молча прошел мимо, поставил перед каждым из ангелов по кадильнице и, отойдя к многосвечному шандалу, взял свечу.
  Карми наблюдала, как священник возжигает фимиам, потом шагнула вперед и вдохнула дымок из кадильницы, предназначенной Третьему Ангелу.
  - Не озорничай, - окликнул ее Смирол.
  Карми, смерив его холодным взглядом, направилась к выходу из огороженного закутка:
  - Ладно, пошли.
  Смирол поспешил за ней:
  - Ну зачем ты? Видела бы, какое лицо было у этого старикана!
  Еще бы! Ведь только что Карми совершила святотатство: перехватила частичку жертвоприношений, полагавшихся божеству.
  На ярко освещенной солнцем площади перед храмом холодок, пробежавший между Смиролом и Карми, как будто исчез.
  - Ты мне изюму не купишь? - спросила она как ни в чем не бывало. - Сладенького хочется...
  Смирол послушно купил у торговки около полуфунта отборного изюма.
  - Умеешь ты покупать, - заметила Карми. - Как-то у тебя получается, что ты выбираешь самое лучшее...
  - Тебе куда? - спросил Смирол, пропустив похвалу мимо ушей.
  - В Орвит-Пайер.
  - Но там остановился Малтэр! - воскликнул Смирол.
  - Там еще и Пайра должен жить, - отозвалась Карми. - Он приехал?
  - Конечно. И говорят еще, - Смирол оглянулся, - что ожидают госпожу Карэну. Она жива, и ее привезут на собрание Союза. А ты встречала ее в Сургаре?
  - Приходилось...
  Примолкнув, они дошли до Орвит-Пайер, миновали ворота.
  - Сдам тебя на руки Стенхе, - сказал Смирол неторопливо жующей изюм девушке.
  - Он сзади, - ответила Карми, выплевывая попавшуюся косточку.
  Смирол повернул голову.
  - А, это ты? Тоже прогуливаешься? - заулыбался он старому хокарэму.
  - Тебе лучше не шляться по двору, - хмуро сказал Стенхе девушке.
  - Ладно-ладно, - засмеялась она. - До свидания, Рыжий!
  - До свидания, - откликнулся Смирол. - Все будет в порядке, Карми. И тебе, Стенхе, всего доброго...
  - Иди уже, болтун, - буркнул Стенхе.
  Выпроводив Смирола, он прошел в отведенные принцессе Карэнской и Сургарской покои. Карми валялась на застеленной драгоценным ковром тахте.
  - Похоже, этот парень не знает, кто ты, госпожа? - спросил Стенхе.
  - Похоже, не знает, - согласилась Карми.
  - Тут Малтэр околачивается, - сообщил Стенхе. - Платья привез, так что надо бы тебе примерить, вдруг что расшивать придется.
  Карми похлопала себя по бедру, прикрытому короткой грубой штаниной:
  - Вот мои платья.
  Стенхе онемел.
  - Ты... собираешься появиться на собрании Союза в этом тряпье? - выговорил наконец он.
  - Ну, Стенхе, - дурачилась Карми, - как же можно так отзываться об одежде своего сословия?
  - Но тебе этого нельзя! - воскликнул Стенхе.
  - Мне это нужно, - возразила Карми. - Это часть моего метода защиты. Или ты хочешь моей смерти?
  - Делай как хочешь, - махнул рукой хокарэм. - По-моему, от всего этого будет только хуже.
  Он полагал, что Карми шутит, что утром она затеет шумную суету, примеривая и подгоняя под фигуру платья, но ошибся.
  Утром Карми вычистила и надела хокарэмскую одежду.
  Стенхе хмуро смотрел, как она, стоя перед огромным - во весь рост - зеркалом, доводила свой костюм до необходимого ей состояния.
  - Может, все-таки передумаешь, - поинтересовался он, впрочем без особой надежды.
  Карми бросила на него насмешливый взгляд:
  - Не беспокойся, старик!
  Стенхе чувствовал себя подлецом. Что же это получается: он привез сюда принцессу на верную смерть? О, если бы он сумел укараулить ее тогда в Миттауре, девочка не натворила бы столько глупостей! А теперь суд Высочайшего Союза наверняка сочтет ее действия достойными наказания смертью.
  Боги небесные, ну что она ведет себя как ни в чем не бывало? Что за ветер сейчас в ее голове? Есть ли там хоть единая мысль? Неужели она не понимает, чего добьется своим вызывающим поведением?
  Стенхе следовал за своей неразумной госпожой до самого приемного зала Артва-Орвит. Здесь он собирался остаться, а Карми должна была войти в Круглую залу Собраний.
  Ее остановил церемониймейстер.
  Старый служака, не подчиняющийся ни королю, ни кому-либо из великих принцев, а подчиняющийся единственно законам Высочайшего Союза, бросил на пол под ноги Карми красную ленту. Карми остановилась как вкопанная. Однако же, надо признаться, она ожидала чего-то в этом роде.
  Красная лента свидетельствовала, что по крайней мере трое принцев Союза считают действия принцессы Оль-Лааву преступными и требуют суда над ней. По обычаю, теперь Карми не следовало входить в залу, где остальные члены Союза обсудят преступления принцессы и - каждый - сформулируют пункты обвинения. Ей же надлежало удалиться и ожидать вызова на собрание. Обычай требовал, чтобы обвиняемый вельможа пришпилил ленту к полу ножом или стилетом, практически же можно было просто бросить нож на пол.
  Но ни ножа, ни стилета при Карми не было. Не размышляя, она извлекла из сапожка лапару и с силой воткнула в пол, после чего повернулась и пошла прочь.
  У выхода из зала она встретила Байланто-Киву с ее немногочисленной свитой. Высокие принцессы - одна в лиловом бархате, другая в серо-зеленом холсте - сдержанно обменялись поклонами. Подтянутый, щеголеватый Смирол выглядывал из-за плеча принцессы Байланто, но Карми не удостоила его даже мимолетным взором.
  Заседание шести членов Союза было недолгим. Уже через час после полудня в Пайер-Орвит явился церемониймейстер, торжественно несущий поднос, прикрытый расшитым золотом ярким платком.
  Стенхе тут же препроводил его к своей госпоже. Карми, выказывая уважение вассалу Союза, встретила его стоя. Церемониймейстер глубоко поклонился и поставил на табурет перед Карми принесенный поднос. Платок он сдернул несколько театральным жестом, и Карми увидела свою лапару, завернутую в белоснежный шелковый лоскут.
  Белый цвет - цвет смерти. Он еще не означал, что приговор уже вынесен, но он показывал: положение Карми настолько серьезно, что ей придется доказывать свое право жить.
  - Будет ли госпожа высокая принцесса возражать против присутствия на собрании Союза мастера Логри из Ралло-Орвит? - осведомился церемониймейстер.
  Это было еще одним напоминанием о смерти. Мастер хокарэмов приглашался на суд над принцем Союза только в исключительном случае. Собственно, и вопрос церемониймейстера был сущей формальностью.
  - Я не имею никаких оснований возражать, - ответила Карми.
  Церемониймейстер поклонился, сообщил, в какой час завтрашнего утра состоится суд, и ушел.
  Карми задумчиво протерла белым лоскутом лапару, сунула ее в ножны и села на кушетку. Руки ее рассеянно дергали из лоскута нитки.
  Против приговора Высочайшего Союза, подтвержденного мастером хокарэмов, ничего не поделаешь. Тут уж не поможет Стенхе, наоборот, он из телохранителя превратится в палача. Приговор Высочайшего суда означал, что ей предложат совершить самоубийство, а если она воспротивится, то хокарэмы - Стенхе и Логри - помогут ей умереть.
  "Но я не дам им возможности убить себя, - думала Карми, превращая шелковый лоскут в кучу ни на что не пригодных ошметков. - Я имею право на последнее пожелание, а пожелаю я повидаться с дедом. А уж в княжестве Карэнском они меня не укараулят... Переберусь поближе к глайдеру и сбегу из Майяра... О-ох, - поняла она, - а ведь не доберусь я до глайдера".
  Она прислушалась. За дверями шел оживленный разговор. Стенхе уговаривал кого-то уйти, не докучать принцессе.
  Карми лениво поднялась и пошла к дверям. Оставаться одной не хотелось, а общество Стенхе, Малтэра или Пайры вовсе не вдохновляло на предстоящие завтра подвиги. Может быть, нечаянный гость будет поприятнее?
  Она вслушалась в звучащие за дверями голоса: Смирол уверял Стенхе, что ему просто необходимо поговорить с высокой госпожой принцессой.
  - Ну сам же видел, я ведь не знал, с кем имею дело, ну и держался с ней как с девицей из неблагородных. А ты тоже хорош, старик, что же ты меня не предупредил, мне теперь только со стыда останется сгореть!
  Однако особых переживаний в его нагловатом, насмешливом тоне не чувствовалось.
  Карми распахнула двери:
  - Что вы тут шумите? А, Рыжий? Заходи, соври что-нибудь веселенькое...
  Стенхе отступил - принцессу и в самом деле следовало отвлекать от тяжких дум. Конечно, был бы под рукой Маву, гнал бы Стенхе этого рыжего хитрого лиса. Но Маву сгинул где-то в Сургаре, а сам старый хокарэм не имел таланта развлекать юных девиц.
  Впустив парня в комнату, Карми плотно затворила двери.
  - Если ты пришел извиняться, - сказала она негромко, - то не стоило стараться.
  - Я пришел за другим, - серьезно возразил Смирол. - Я пришел сказать, что мое предложение остается в силе.
  Карми замоталась в тонкое шерстяное одеяло и устроилась в кресле, подобрав под себя ноги.
  Смирол присел на кушетку, потом, в течение разговора, вольно откинулся на подушки, а потом и вовсе полулег - этакий грациозный лесной кот, такой же рыжий и такой же обманчиво добродушный.
  - Откуда я могу знать, что тебе можно довериться? - спросила Карми. - Я не доверяю никому, и уж в самую последнюю очередь поверю хокарэму.
  - Я - Особенный, - улыбнулся Смирол.
  - Хотела бы я верить, что ты искренен, - проговорила Карми. - А Байланто что?
  - А что - Байланто? - переспросил Смирол.
  - Как она посмотрит на твое предложение?
  - Она предоставит меня в твое полное распоряжение до того момента, когда удастся обеспечить твою безопасность. При твоих и моих талантах это не будет слишком длинным сроком.
  - Она не боится за свою безопасность? - спросила Карми. - Ведь, насколько я знаю, ты у нее единственный хокарэм.
  - О святые небеса, кому и когда приходило в голову покушаться на принцев Байланто? - вздохнул Смирол.
  - Все же это неосторожно.
  - На этот год она наняла одного из райи, - сказал Смирол.
  - Большой расход, - заметила Карми.
  - Разве можно скупиться, когда в Майяре такие события?
  - Но есть еще одна загвоздка, - проговорила Карми. - Ведь ты любовник Байланто, разве не верно?
  - Да с чего ты взяла!
  - О, только не говори, что это неправда и что я неправильно поняла ваши отношения...
  - А-а, - успокоился Смирол. - А я было решил, что эта новость уже гуляет по Майяру.
  - Разве в этом есть что-то дурное?
  - Нет, но зачем же лишний раз людям очи колоть? В общем же наши с ней отношения не должны тебя беспокоить. Я могу посвятить несколько месяцев твоему похищению.
  Но стоит ли верить словам рыжего хитреца? Карми сомневалась.
  - Мы с тобой вдвоем против всего Майяра, - добавил Смирол почти всерьез.
  О Смирол! Кто ты, лукавый, насмешливый предатель? Что ты предаешь - замок Ралло, святыню для не знающих других святостей хокарэмов, или же принцессу Сургарскую, до которой-то тебе и дела нет? Ох, опасалась Карми, сравнение-то не в ее пользу будет.
  Но с другой стороны, а кому еще можно довериться? И кому еще можно открыть свои тайны?
  - Сможешь прийти ко мне, если меня приговорят? - спросила Карми.
  - Приду, - просто ответил Смирол.
  - Вот тогда я и скажу тебе, как меня спасать, - сказала Карми.
  - Может быть, стоит обсудить все заранее? - спросил Смирол. - Боюсь, тогда в нашем распоряжении будет мало времени.
  - Обсуждать нечего, поверь мне, - качнула головой Карми. - План, который сработает наверняка, но только мне нужен в помощь один человек. Ты все узнаешь. А пока... приготовься на всякий случай в дальнюю дорогу.
  - Куда, если не секрет?
  - В Кэйве.
  - Хорошо, - сказал Смирол. - Байланто даст мне поручение в Кэйвире.
  - Правильно, - кивнула Карми. - Лучше будет, если твое путешествие не будут связывать с моими делами.
  Смирол безмятежно улыбался:
  - Пойду я, пожалуй.
  Карми проводила его до дверей.
  - Погоди, - остановила она его на пороге. Смирол предупредительно остановился. - Ты ведь знаешь, какие обвинения на меня возводят.
  - О да, - поклонился Смирол.
  - Как ты думаешь, есть у меня шанс выкрутиться?
  - Есть, когда его не бывает? - усмехнулся Смирол. - Но легче жить вывернутому наизнанку, чем с таким букетом неприятностей.
  - Развеселил, называется, - улыбнулась Карми. - Заходи как-нибудь еще.
  Смирол вышел. В смежной комнате в углу под факелом играли в кости Стенхе и Мангурре.
  - Как дела, браток? - осведомился Смирол, с удовольствием лицезрея честное лицо Мангурре.
  - Не везет, - отозвался тот меланхолично. - Третий вечер - с кем ни играю, только мелочь выпадает. А Стенхе сегодня сплошь крупное валит.
  - У меня кости поддельные, - невозмутимо ответил Стенхе.
  - Я так и знал, что ты жульничаешь! - вскричал Мангурре. - Что за шуточки, старик?
  - Денег нет, - отозвался Стенхе. - Не могу же я принцессу на хлебе и воде держать.
  - А доходы с Карэны и Сургары? - спросил Смирол.
  Мангурре, подтянув к себе кучку монет, выигранных Стенхе, ответил:
  - Да понимаешь, с Сургары пока никаких доходов нет, а половиной карэнских денег заплатили за пребывание госпожи в замке Ралло. Остальную половину она трогать запретила и требует, чтобы Стенхе продал те платья, что Малтэр привез из Тавина.
  - Позор какой! - проворчал Стенхе. - Где же это видано, чтобы принцы майярские платьем торговали? Принцы платье даруют.
  - Пару платьев я пристроил госпоже Пайра, - поведал Мангурре. - А остальное куда девать?
  - А сколько осталось? - спросил Смирол.
  - Восемь, - ответил Мангурре.
  - Семь, - поправил Стенхе. - Два платья Малтэр взял для госпожи Ховини.
  Мангурре в недоумении стал загибать пальцы, считая:
  - Да, точно, семь.
  - Давайте я продам, - предложил Смирол. - Звезда в небе не узнает, что платья принцесса продает.
  - По дешевке, наверное, спустишь, - неодобрительно проворчал Стенхе.
  - Оцените, назначьте цену, - небрежно отозвался Смирол. - Деньги я вам принесу. А что выручу сверх вашей цены, возьму себе за труды.
  - Ловкач, - одобрительно сказал Мангурре.
  - А туфли, чулочки, белье возьмешь? - спросил Стенхе.
  - Возьму, - кивнул Смирол. - Только давайте барахлишко сейчас, а то моя госпожа, кажется, собирается на днях послать меня в Кэйве. Но не беспокойтесь, деньги я вам принесу перед отъездом.
  Он ушел изрядно нагруженным.
  - Ну и мальчик, - сказал, качая головой, Стенхе.
  - Он не только хитрый, но и умный, - возразил Мангурре. - На одной хитрости до его лет хокарэм не доживает.
  - Зачем ему возиться с тряпками?
  - Он пристроит их Байланто. Госпожа принцесса уже интересовалась сургарским стилем.
  - Откуда она возьмет столько денег? - спросил Стенхе. - Байланто - совсем нищие.
  - Что мы знаем о Байланто? - отозвался Мангурре. - Только то, что они сами нам говорят.
  
  Глава 18
  
  Карми вошла в Зал Собраний Союза, подошла к своему креслу и обнаружила, что никто не потрудился положить на сиденье подушку. Сидеть же без подушки было неудобно: мебель была рассчитана на дюжих мужчин, а так ее нос оказывался почти на одном уровне со столешницей.
  Требовать, чтобы принесли подушку? Но Карми не хотела с первой минуты начинать отстаивать свои права. Требовать подушку, заставить церемониймейстера добрый час искать ее, а высочайших принцев поджидать, пока усядется с должным почетом принцесса Сургарская? А самой все это время стоять у кресла и переминаться с ноги на ногу? Или демонстративно уйти из Зала Собраний? Ну нет, господа, не с этого следовало начинать.
  И она, лишь на мгновение замешкавшись, села в кресло, скрестив ноги под собой. Голые ее коленки заставили сидящего рядом Кэйве отвернуться и плюнуть на пол. А Карми как ни в чем не бывало оглядела Высочайшее собрание.
  Шесть лиц, которые были уже ей знакомы; шесть человек, которым предстояло решить ее судьбу. Карми медленно, останавливая взгляд на каждом лице, повела глазами. Теперь она видела их иначе, чем когда-то невообразимо давно, в тот единственный день, когда она сидела в этом кресле,
  Кэйве. В прошлый раз он показался ей чудаковатым дяденькой, теперь же Карми знала, что видит перед собой законченного лицемера.
  Байланто. Ее Карми как следует не знала, однако же некрасивое, но умное лицо молодой - лет двадцати пяти - женщины вызывало симпатию. "Погоди-ка, - подумала Карми. - А почему же их не представляли Высочайшему Союзу? Ее да Торгу, ведь они здесь в первый раз? Ах да, - сообразила Карми, - они же были представлены вчера, на том заседании, куда меня не допустили". Как будет действовать Байланто, Карми не знала. Сохранит ли она назойливую манеру своего папаши или же изберет новую линию?
  Торгу. Об этом сразу можно сказать - мальчишка, хоть он и старше Карми на два года. Наверняка будет поддерживать Марутту и Ирау.
  Ирау оставался все тем же скупым старичком. Сургарскую принцессу он терпеть не мог и обвинения на нее вывалит полной мерой.
  Марутту. Этому тоже хочется убрать строптивую принцессу, раз уж из нее нельзя сделать послушную марионетку.
  Катрано, к удивлению Карми, оказался не таким уж древним, как это почудилось ей в прошлый раз. Он был стар, но не дряхл и на оголенные ее коленки, как заметила Карми, посматривал не без интереса. Вряд ли он будет поддерживать Ирау и Марутту всерьез. Катрано настолько не терпел южан с их гонором, что только из духа противоречия может объявить Карми ни в чем не повинной.
  Итак, трое обвинителей: Ирау, Марутту и... Кэйве или Горту? Пожалуй, Кэйве. Горту в присутствии хэйми Карми вперед лезть не будет, он паренек осторожный. Обвинение он поддержит, может быть, не во всех пунктах, но поддержит.
  Остаются пока неясные Байланто-Киву и Катрано. И еще - Логри.
  - Пригласи мастера Логри из Ралло-Орвит, - сказал Ирау церемониймейстеру. Тот тут же вышел, и в зале появился Логри. Его пригласили сесть, но в отличие от принцев предложено ему было не кресло, а табурет. Логри отвесил общий поклон и сел, скрестив руки на столе. Эта поза еще больше подчеркнула его обособленность: никто из принцев не держал руки на столе. Для рук были подлокотники, и даже Карми положила ладони на колени.
  - Ну что ж, начнем, - решил Ирау. Он произнес небольшую речь о необходимости поддержания порядка в Великом Майяре, а потом перешел к обвинениям против принцессы. Перечень его обвинений был велик: - Я обвиняю сестру мою Карэну во внесении смуты в государство майярское. Смута вызвана кощунственным похищением меча из храма Колахи и передачей его Миттауру. Я обвиняю сестру мою Карэну в святотатстве, совершенном в храме Колахи. Я обвиняю сестру мою Карэну в подлом убийстве брата нашего Горту с помощью колдовства. Я обвиняю сестру мою Карэну в вопиющем нарушении сословных привилегий, ибо чем, как не нарушением оных, можно еще назвать то, что она, пренебрегая одеждой, которая соответствует ее полу и высокому сану, предпочла носить хокарэмскую одежду. И еще я обвиняю сестру мою Карэну в нарушении иноческого обета.
  "О-ох, - подумала Карми. - И впрямь: вывалил так вывалил. Смута - ссылка, святотатство - смерть, убийство - ну тут ссылка и выплата крупного штрафа наследнику, но колдовство опять-таки сводит все к смерти. Одежда - это пустяки. Смертью это ненаказуемо, однако общую тяжесть обвинений усугубляет. И наконец, нарушение иноческого обета - это заключение в каменный мешок, то есть, по сути дела, та же смерть, только медленная. Неплохо, брат мой Ирау".
  Она перевела взгляд на Марутту, к которому перешла очередь говорить. Марутту повторил обвинения Ирау. Похоже было, что список обвинений они составляли вместе.
  Потом подошла очередь и Катрано.
  Тот, помедлив, обвинил Карми в святотатстве. Затем, к видимому негодованию Ирау, объявил, что других обвинений не имеет.
  Кэйве повторил весь перечень. Байланто-Киву тут же объявила, что не видит, в чем можно обвинить высокую госпожу Карэну.
  Горту же повторил весь список обвинений, исключив, однако, убийство своего отца.
  - А убийство? - не выдержал Ирау. - Да как же можно?
  - Я не считаю возможным, - упрямо сказал Горту, - обвинять в убийстве. И думаю, что и вы не имеете права предъявлять Карэне такие обвинения.
  - Хорошо, - после паузы отозвался Ирау. - Но должно остаться обвинение в колдовстве...
  Обвинения в колдовстве Горту решил не поддерживать. Тогда Ирау обратился к Логри:
  - А что скажешь ты, мастер?
  - Из всех обвинений считаю необходимым поддержать только пункт о внесении смуты, - сказал Логри. - Но вовсе не думаю, что обвинение это достаточно серьезно для наказания смертью.
  Теперь принцесса Сургарская должна была отвечать. Карми выдержала паузу и начала свою речь:
  - Я обвиняю принцев Марутту, Ирау и Кэйве в том, что они, вопреки договорам, развязали войну против Сургары, воспользовавшись наводнением, на борьбу с которым было отвлечено внимание сургарцев. Я обвиняю Марутту и Ирау в том, что они в дни болезни моей поспешили отправить меня в Инвауто-та-Ваунхо и принудили принять иноческий чин. Если бы был жив Горту, я адресовала бы мои обвинения и ему, но с Горту наши счета закрыты: он мертв. К господам же Катрано и Байланто-Киву я никаких претензий не имею.
  - Я поддерживаю обвинения сестры моей Карэны, - заявила вдруг принцесса Байланто.
  - Я поддерживаю обвинения принцессы Карэны, - чуть помедлив, объявил Катрано
  Воцарилось молчание. Зачинщики суда над сургарской принцессой явно не ожидали такого поворота. Марутту начал подумывать, что пора бы подыскать какой-нибудь компромисс. Ирау и Кэйве, похоже, больше негодовали, чем думали. Горту же, рассмотрев проблему с точки зрения Карми, во всеуслышание заявил, что снимает обвинения с принцессы Карэны.
  "Маятник", - презрительно подумала о нем Карми, однако для Ирау, Марутту и Кэйве это отступничество было серьезным ударом.
  Ничего не оставалось, как снять с сургарской принцессы обвинение в колдовстве, так как без поддержки Горту не было смысла настаивать на этом. Ношение хокарэмской одежды тоже не могло быть вменено в вину, раз уж Логри не видел в этом никакого преступления. И обвинение в нарушении иноческого обета тоже не могло быть предъявлено Карми, так как ее поместили в монастырь без ее согласия, а Байланто и Катрано с этим согласились.
  Над Карми еще черной тучей висело обвинение в святотатстве и смуте, но от этого, полагала Карми, она сумеет отвертеться.
  - В силах ли человеческих расплавить алтарь в Колахи? - вопросила она Высочайший Союз. - В силах ли человеческих расшвырять огромные камни по всему храму?
  Кэйве поперхнулся гневом. Ирау насторожился. Марутту откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники.
  - Нет, - сказала Байланто. - Это не под силу человеку.
  - Миттауский меч я в руках держала, - признала Карми, - этого я не отрицаю. И когда он попал в мои руки, я спросила себя: кто должен получить его? Кто из всех людей остался мне другом, не оставил меня в час моего унижения, предложил свою помощь, чтобы отомстить за меня? Арзравен Паор, сказала я себе. И я отдала меч ему.
  - А как попал в твои руки меч? - спросил Марутту.
  Карми опустила глаза.
  - Мне... трудно сказать, - проговорила она медленно. - Я вдруг посмотрела - а он лежит у меня в руках. Мне трудно сказать, - повторила она и вскинула пронзительно-синие глаза на Марутту.
  Принцу стало не по себе
  - В Колахи не было миттаусцев, - добавила Карми.
  "О святые небеса!" - До Ирау дошло наконец, что он на волосок от войны с Миттауром. Марутту, однако, пограничные конфликты волновали мало, Миттаур не был ему соседом.
  Ссылка... Ссылка, не больше! Карми торжествовала победу. Однако же со знаком Оланти и местом в Высочайшем Союзе надлежало проститься.
  - Будьте свидетелями, господа, - проговорила Карми. - Я уступаю свое место в Высочайшем Союзе и право на знак Оланти и клянусь святыми небесами в этом,
  Марутту тронул руку Ирау, тот, опомнившись, осведомился:
  - Кого же ты выбрала себе в преемники?
  - Преемником своим назначаю Томаса Кенига, сына Эриха Кенига, называемого также Руттулом. Он самый близкий мой родич, - пояснила Карми.
  Кэйве охнул, схватившись за сердце.
  - Разве у Руттула есть сын? - спросил Марутту.
  - Незадолго до того, как Руттул попал в Майяр, у него родился сын, - проинформировала Высочайший Союз Карми. - Когда он или его наследник, назначенный в соответствии с законом, приедет в Майяр, он получит мой Оланти.
  - Это бесчестно! - взвился Кэйве. - Отдавать Оланти чужаку? Невозможно!
  - Почему? - возразил, еле сдерживаясь, Марутту. - Все законно, тут не к чему придраться.
  "Ну что ж, госпожа моя, сама напросилась", - думал Марутту. Он решил применить все свое влияние, чтобы ссылка проходила на как можно более унизительных условиях.
  Сильно ограничить свободу Карми ему не удалось. Марутту, впрочем, сумел-таки определить местом пребывания Карми замок Ралло - как место, где ее жизнь будет подвергаться ежечасному контролю. Однако Байланто выговорила более сносные условия для опальной принцессы: госпоже Оль-Лааву позволялось покидать Ралло, но не более чем на две недели. Если бы не Кэйве, удалось бы выговорить и полный месяц, но тот, прикинув расстояния, встрепенулся и запротивился - уж очень ему не хотелось как-нибудь встретить Карми в Кэйвире. Относительно же посещения Карми восточных окраин своего княжества он возражать не стал: в этом пустынном краю, где практически не было дорог, Карми могла странствовать сколько ей заблагорассудится.
  Карми, не говоря ни слова, поглядывала на высоких принцев. Знал бы Марутту, что она как никто другой довольна решением собрания Союза. Во-первых, она будет жить. Во-вторых, она будет жить в Ралло-Орвит, где можно научиться разным полезным наукам. В-третьих, она будет жить сравнительно рядом с тем тайником в Кэйве, где спрятала глайдер, а значит, те две недели, которыми собираются ограничить ее свободу, превращаются в ничто. Она не сумеет за две недели добраться до Кэйвира? Чепуха! За две недели она может не единожды побывать в каждом из княжеств Майяра. Вот если бы определили ей местом ссылки, например, Сургару, пришлось бы поломать голову, как перетянуть глайдер поближе к себе.
  Волна радости захлестнула Карми. С пеленок въевшаяся в душу княжеская привычка сдерживать свои чувства спасала ее, заставляя сидеть с невозмутимой, заносчивой физиономией и деланно-равнодушно переносить взгляд с одного высочайшего принца на другого, но чувствовала Карми, что долго ей не продержаться.
  На ее счастье, теперь, когда она отреклась от Оланти, ей не нужно было оставаться в зале после того, как утвердили приговор. Принцы остались решать другие дела, а Карми, торжествуя, покинула Зал Собраний вместе с Логри.
  В приемной отдельной от всех прочих группой расположились хокарэмы. От них никто не требовал соблюдения приличий, и они валялись на мягком ковре или подпирали спиной стены, обтирая грубыми куртками нежные гобелены.
  При виде своей госпожи Стенхе вскочил, но Карми подошла и вольно села на ковер.
  - Теперь я не высокая госпожа, а просто высокорожденная, - сообщила она, смеясь.
  - Примите мои соболезнования, - отозвался бойкий Тхаур, хокарэм молодого Горту.
  - Лучше бы поздравил, - возразила Карми весело. - У меня ведь жизнь будет куда проще.
  Смирол, не меняя легкомысленной улыбочки, тихо спросил Логри:
  - Неужели все обошлось?
  - Выкрутилась, - шепнул Логри. - Ей присудили ссылку.
  - Ты не возражал?
  - Нет, - отозвался Логри. - Почему я должен возражать?
  - Ну держись теперь, замок Ралло, - усмехнулся Смирол.
  - Что ты имеешь в виду?
  Смирол не ответил.
  - Что ты имеешь в виду? - повторил Логри.
  - Увидишь, - сказал Смирол. - Ты впускаешь лису в курятник.
  Логри пока так не считал. Он видел там, в Зале Собраний, хрупкую девчонку, отчаянно боровшуюся за жизнь. Ее действия вызывали уважение, хотя и не были безупречными как по замыслам, так и по исполнению. Опасности от нее для замка Ралло Логри не предполагал. Что она может сделать против сплоченного клана хокарэмов?
  И ее презрительный отзыв о хокарэмах, который прозвучал вечером в Пайер-Орвит, не насторожил его.
  - Неужели ты полагаешь, - сказала она Логри в присутствии Стенхе и Мангурре, - что оттого, что вас называют "восьмым княжеством Майяра", вы перестаете быть рабами? Вы рабы больше, чем забитые бедняки, которых вы так презираете. Вас боятся все сословия, с вами считаются высокие принцы, но что стоят ваши знания и умения, если вы, по сути, не идете далее покорного служения майярским государям?
  - Не говори глупости, - возразил Логри. - Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы захватили власть в стране? Мы это смогли бы. Но зачем?
  - Разве я говорю о захвате власти? - возразила Карми. - Я говорю о вашей рабской покорности.
  - Она права, - послышался от дверей голос. Смирол без улыбки смотрел на Логри. - Хокарэмы достойны куда лучшей участи. Тратить свою жизнь на служение господину? Я не хочу.
  - Смирол! - прикрикнул Стенхе. - Разве сегодня ночь Тэлани ?
  - Не надо, брат, - остановил его Логри. - Он хокарэм и имеет право говорить.
  - Да, имею, - подтвердил Смирол. - А если б и не имел, все равно бы сказал. Почему обычай зажимает нам рот, пока мы мальчишки и не имеем службы? А когда наконец наступает ночь Тэлани, полученная свобода опьяняет нас, и мы размениваем ее на пустяки. Ты помнишь, Логри, каким ты был в отрочестве? Ты забыл, на какие темы гэнкары разговаривают, когда не слышит наставник? Почему им можно обсуждать все, кроме государственного устройства Майяра и причин сословных различий? Хокарэмам не следует об этом думать? Или в те времена, Логри, когда ты был мальчишкой, ты таких разговоров не слышал? Их тогда не велось? Или ты был тогда помощником наставника, таким, как сейчас у тебя Ролнек? При Ролнеке язык не поворачивается болтать на слишком вольные темы. Он хочет быть безупречней, чем ты, из кожи вон лезет...
  - А я полагал, - сказал медленно Логри, - что ты доволен тем, как устроился у Байланто.
  - Не буду спорить, - ответил Смирол. - Но почему я до самой могилы должен быть прикован к высочайшей госпоже Байланто-Киву? Я чувствую себя дураком на этой дурацкой службе. К старости я и вовсе отупею, да? Но я хочу жить и хочу, чтобы жила госпожа Байланто. Я ее искренне люблю и уважаю, однако не до такой же степени, чтобы всю жизнь прожить у нее в комнатных собачках! И клянусь демоном мрака, нет никакой возможности развязать эту веревку, которой связаны мы, хокарэмы.
  - А тебя крепко задело, - проговорила Карми.
  Логри бросил на нее внимательный взгляд. Карми, склонив голову к плечу, разглядывала Смирола, и на лице ее застыла обычная для высоких господ неподвижная маска.
  Смирол, остановленный ее замечанием, мгновенно преобразился, расцвел улыбкой и сказал как ни в чем не бывало, протянув кошель с деньгами:
  - Я тут распродал твои платья, госпожа моя...
  Стенхе забрал кошель из его рук.
  - Однако, - проговорил он, - и хитер же ты, братец!
  А в это время в Артва-Орвит собрались на тайное совещание принцы Ирау, Кэйве, Марутту и Горту.
  Кэйве с хитрым видом выложил на стол завернутый в шелковый лоскут пакет.
  - Что там? - спросил Горту.
  - Разверни, - предложил Кэйве, - увидишь.
  Горту развернул. В пакете оказалась длинная и толстая девичья коса. Горту непроизвольно погладил темные шелковистые волосы.
  - Это коса госпожи Ур-Руттул, - объяснил Кэйве. - Ее доставили из Инвауто-та-Ваунхо.
  Сообразить, для чего принесли косу принцессы, было нетрудно.
  Для чего иного, как не для наведения чар, можно использовать волосы недруга? О, как верят в Майяре в наведенные чары! Высокие принцы Кэйве и Ирау задолго до встречи в Гертвире запаслись могущественными талисманами против возможных заклятий Карми. Марутту был не столь суеверен, но осторожность не помешает: он тоже обезопасил себя и решил принять ответные меры. Почему бы не поколдовать над косой сургарской принцессы? Горту .схватил волосы и ринулся из комнаты. Марутту проявил неожиданную прыть и встретил его в дверях. Тогда Горту швырнул косу в пламя светильни. Запахло жженой шерстью, но Кэйве успел выхватить косу из светильни в общем-то невредимой, хотя и насквозь пропитавшейся маслом.
  - Это... это... - задыхался Горту. - Да что вы задумали, господа? Мы обвиняли Ур-Руттул в колдовстве, а сами чем задумали заняться?
  - Так ты не согласен?
  - Нет, - заявил Горту. - В такие дела я вмешиваться не желаю.
  Марутту отступил от выхода. Горту ушел, громко захлопнув за собой дверь.
  
  Глава 19
  
  Утром следующего дня Стенхе, едва выйдя во двор, столкнулся со Смиролом.
  - Как, опять ты?
  - Я с поручением от моей госпожи, - живо отозвался Смирол. - Встала ли госпожа Карми?
  - Встала, встала...
  - Когда вы отъезжаете в Ралло?
  - Через пару дней. Логри думает присоединиться к Катрано.
  - А, тогда все в порядке.
  Смирол хотел прошмыгнуть в дверь, но Стенхе поймал его за куртку:
  - Постой, постой, сынок! Сначала я, потом ты, если тебе позволят.
  Смирол со смиренным видом пропустил вперед Стенхе. Карми была рада опять увидеть Смирола.
  - Здравствуй, Рыжий, зачем пожаловал?
  Тот, приняв почтительную позу, передал госпоже хэйми Карми, что государыня Байланто-Киву желает с ней повидаться. Если госпожа Карми не может посетить Орвит-Киив, государыня найдет время приехать в Орвит-Пайер.
  - Что за выдумки! - воскликнул Стенхе. - Нечего твоей госпоже обсуждать с Савой.
  - Стенхе! - ледяным тоном оборвала его Карми. - Не мешайся не в свое дело. Ты уже давно получил отпускной документ, так почему все еще вмешиваешься в мои дела? Стенхе возразил:
  - Я охраняю тебя по поручению Логри. Неизвестно, правда, дал ли бы Логри такое поручение своему брату, если бы тот на нем не настаивал. Карми сказала:
  - Слышал, Рыжий, поищи Логри да спроси разрешение. Я же согласна повидать высокую государыню Байланто-Киву в ее замке Киив.
  Смирол поклонился, ушел и в течение часа развил бурную деятельность, разыскивая Логри. Он нашел его в Артва-Орвит. Логри беседовал там с Хранителем реликвий. Смирол подождал, а когда Логри освободился, изложил ему свою просьбу. Логри просьба тоже не понравилась, но он не нашел к чему придраться и разрешил Карми сходить в Орвит-Киив.
  - Только без Стенхе, пожалуйста, - попросил Смирол. - Зачем он? Я беру на себя всю ответственность. Не беспокойся, доставлю ее обратно в целости и сохранности.
  Логри посмотрел в безупречно честные глаза хитрого рыжего хокарэма и разрешил.
  Смирол немедленно вернулся в Орвит-Пайер, поставил Стенхе в известность, что Логри дал разрешение, и увел Карми.
  Высокая государыня Байланто-Киву встретила бывшую принцессу Карэну весьма радушно. Несмотря на то что госпожа Байланто была старше на десять лет, относилась она к принцессе-хэйми уважительно, по достоинству оценивая ее поступки.
  - Ты действуешь смело и без оглядки, - сказала Байланто. - Как бы я хотела быть такой же решительной.
  - Мне легко быть смелой, - ответила Карми, уютно расположившись в кресле. - Мне не на что оглядываться, сестра моя.
  - И ты ничего не боишься?..
  - Боюсь, госпожа, - рассмеялась Карми. - Да, боюсь, конечно. Но почему-то страхи мои быстро рассеиваются.
  Байланто сделала знак Смиролу. Тот, исчезнув на минуту, внес в комнату поднос, прикрытый шелковым платком.
  - Вчера вечером, - сказала Байланто, - Горту с негодованием поведал мне о вероломстве Ирау и Марутту.
  - Что же они задумали? - осведомилась Карми.
  Байланто сняла платок с подноса. Карми увидела сплетенную из длинных темных волос двенадцатиконечную звезду.
  Прежде Карми только рассказы слышала об обряде каравиату, теперь же она впервые воочию увидела магическую "звезду Ошира-Латэ", сплетенную по всем предписаниям книги "Ле канги дэ аосо".
  - Марутту каким-то образом раздобыл твою косу, остриженную монашками.
  - Ох, Марутту, - усмехнулась Карми. - Так как же звезда оказалась у тебя?
  - Я ее выкрал, - ответил Смирол. - Не думай, что это было легко.
  Карми с любопытством рассматривала магическую звезду. Да, сильно, похоже, напуганы высокие принцы. "Звезда Ошира-Латэ" - самое могучее средство извести человека, из чьих волос она сплетена, да еще вдобавок способное свести в могилу трех самых близких его родственников. По майярским обычаям, самыми близкими родственниками вдовы были дети ее покойного мужа. Самыми близкими родственниками Карми, бывшей принцессы Карэны Ур-Руттул, были: сын Руттула, Томас Кениг, возможно, его дети, поскольку Томас был давно уже взрослым, а также брат Руттула Рудольф и первая жена Руттула Лидия. Марутту прицелился не только в Карми, но и в человека, которому она передала знак Оланти.
  - Я позову астрологов, сестра, - сказала Байланто. - Пусть посоветуют, как изничтожить колдовские чары.
  - О, госпожа моя, - отозвалась Карми, - не беспокойся. Ни мне, ни родичам моего покойного мужа эта "звезда" урона не нанесет. Но чтобы не было у кого-то соблазна, пусть Смирол сожжет ее, а пепел развеет. Пустим на ветер колдовство, пусть оно не обратится против кого-то из моих врагов. Хватит моей совести и одного Горту.
  Смирол, почтительно поклонившись, унес "звезду" в соседнюю комнату и скоро оттуда потянуло паленым волосом.
  - Рыжий! - прикрикнула Карми. - Обязательно жечь всякую дрянь под нашим носом?
  Смирол невнятно отозвался. Байланто, чтобы перебить неприятный запах, зажгла ароматическую свечу. Благовонные ароматы тоже не доставили Карми удовольствия. Она, расчихавшись, предложила Байланто перейти в другую комнату.
  - Ты беспечна, - укорила ее Байланто, когда они вышли на открытую ветрам террасу. - Разве можно так легко. относиться к магическим предметам?
  - Ох, как здесь хорошо! - вздохнула Карми. - А ты в четырех стенах сидишь, госпожа моя.
  Байланто зябко куталась в шаль. Карми села на каменное ограждение, спиной к лежащему далеко внизу двору замка.
  - Ты не слушаешь меня, сестра, - сказала Байланто.
  - Ах, сестра моя, - отозвалась Карми, - с пеленок меня окружают магические предметы. - Она сунула руку за пазуху и вытащила таинственный амулет в виде янтарных бус, сыгравший в ее судьбе такую большую роль.
  - О-ох! - вскрикнула Байланто. - Это они! Выбрось их! Они тебя погубят!
  - Они принесли мне удачу, - покачала головой Карми. - Они привели меня к Руттулу. А могли бы привести тебя, разве не верно?
  - Они привели бы меня к могиле, - возразила Байланто. - Знаешь, что они со мной сделали? Меня на добрых полгода парализовало, я несколько лет заново училась ходить.
  - Да что ты?
  - Да, да! Когда я нашла их на берегу реки, я сразу обнаружила, что они волшебные. Только, на беду свою, я их не выбросила - и день и ночь с ними не расставалась. А где-то через месяц однажды утром открываю глаза - и не могу пошевелить ни рукой ни ногой. Все тело онемело, не слушалось, даже лицо одеревенело.
  - О! - воскликнула Карми. - Да как же это?
  Байланто, не отводя глаз от Руттулова Амулета, рассказала, как, узнав о силе бус, ее отец решил подбросить их маленькой принцессе Савири.
  - Это бесчестно, конечно, - признала Байланто. - Но он был вне себя.
  Байланто поведала давнишнюю историю. В свое время не нашлось охотников взять в жены принцессу Оль-Байланту: отец их считался не самым состоятельным, и высокие князья пренебрегали им. Отдавать же дочерей за людей малознатных принц не захотел, как не захотел и отдавать их в монастырь. Он тянул время, и, если бы не болезнь пятнадцатилетней дочери, нынешней принцессы Байланто, ожидание его увенчалось бы успехом: умерла супруга принца Таррау, и Байланто почти сумел сговорить за него свою старшую дочь. Однако канцлер Гаури какими-то окольными путями узнал о болезни старшей Оль-Байланту и воспротивился этому браку. Он указал королю, что даже и на сестре больной девушки жениться не стоит, ибо болезнь может оказаться из наследственных...
  - Да, - согласилась Карми. - От этого можно озвереть.
  Смирол вышел на террасу, стряхнул с подноса пепел во двор и демонстративно сдул даже пылинки.
  - Принеси вина, - попросила его Байланто и обернулась к Карми: - Вот так, сестра моя, я и осталась в старых девах.
  - Что ж тут плохого? - отозвалась Карми. - По майярским законам женщине вовсе не обязательно выходить замуж, чтобы родить себе наследника.
  - А если наследник будет рыжим? - с усмешкой спросила Байланто.
  - В законах нет ограничения насчет цвета волос, - ответила Карми. - Мне хуже, чем тебе. Я не могу завести ребенка, не оскорбив памяти покойного мужа.
  Неслышной тенью появился Смирол, разлил по серебряным бокалам вино.
  - А ты с нами не выпьешь? - спросила Карми.
  Смирол, скосив глаза на Байланто, лукаво извлек откуда-то глиняный стаканчик.
  Несколько глотков излечили Байланто от воспоминаний, а Карми - от неловкости. Они разговорились, на этот раз о платьях. Байланто заинтересовалась сургарским стилем, Смирол не поленился, сбегал за вощеными дощечками, и Карми в нескольких быстрых рисунках объяснила основные фасоны. Байланто с интересом расспрашивала, Смирол равнодушно рисовал на одной из дощечек кота, охотящегося за бабочкой.
  
  Глава 20
  
  Принц Катрано, с которым мастер Логри предпочел возвращаться в Ралло, Карми очень понравился, да и в общем катранцы, о которых Карми прежде слыхала только анекдоты, оказались людьми очень интересными.
  В Майяре, особенно в южном Майяре, о катранцах отзываются как о варварах. Живущие в своих высокогорьях, говорящие на своем языке, они вызывают недоумение в древних майярских землях, тем более что и облик их близок к варварскому.
  Из-за того, что в жилах катранцев изрядная доля исилийской крови, или же из-за родственных браков среди катранцев много светловолосых, а порой и вовсе альбиносов, а майярцы искони относились к таким с подозрением. Катранцы на это внимания не обращали, специально осветляли волосы и раскрашивали отдельные пряди во все цвета радуги.
  Карми без стеснения рассматривала их прически. Фантазия и опыт целых поколений приводили ее в восторг. Старшие катранцы ограничивались обычно просто белым цветом; юноши же разнообразили свои прически не только окраской, но и птичьими перьями, лентами, вплетенными в волосы золотыми шнурами с нанизанными бусинами. В буйстве причесок выделялась лысая голова одного из воинов - плешь не стала для него проклятием или неудобством: он нанес на нее татуировку известным лишь в Катрано способом, и лысина блестела теперь серебристым узором.
  Принц Катрано с удовольствием принимал восторги Кар-ми. Собеседником он был неважным, Карми с трудом понимала его каркающий горский говор, но чувства взаимной симпатии подпитывались взглядами.
  Возраст Катрано ставил Карми в тупик. В первый раз он показался ей глубоким стариком, - вероятно, из-за длинных белых волос, во второй раз она обнаружила, что на его лице не так уж много морщин, а когда они отправились на север, оказалось, что принц Катрано по-юношески силен и ловок.
  Карми спросила о возрасте принца у Логри, и тот, посчитав по пальцам, ответил, что принц на три года моложе его. Получалось, что принцу без малого пятьдесят пять лет, а это было больше, чем думала Карми.
  Возраст не мешал принцу предаваться земным радостям. Карми еще на собрании Высочайшего Союза отметила на себе его заинтересованный взгляд, а через пару недель после начала путешествия принц завел разговор о том, что до конца траурного срока Карми осталось всего полтора года и не думает ли она...
  - Не думаю, - рассмеялась Карми. - Оставь этот разговор, дядюшка. Что-то мне не хочется опять становиться принцессой.
  Катранский принц принял отказ с сожалением, но без злобы.
  - Вероятно, ты права, сестра моя, - молвил он с усмешкой. - Хватит с тебя и одного старика. А молодые женихи у тебя всегда найдутся. Взять того же Паора из Арзрау.
  - Ах, дядюшка... - вздохнула Карми. - Разве ты сваха?
  - Паор мой родич, он мне внучатый племянник, - сказал Катрано. - Юноша статный, достойный, приятный в обхождении...
  - Не спорю, - согласилась Карми. - Только не хочу я замуж выходить, дядюшка.
  - Ах, керид авер (дитя мое), - ласково молвил принц, - за полтора года еще все переменится.
  - Не спорю, - ответила Карми. - Вот через полтора года и посмотрим.
  Катрано, впрочем, не оставлял мысли развеять ее печаль. Карми заметила, что он велел сопровождать ее трем юношам из его свиты, очень красивым и сильным молодым людям. Не хочет Ур-Руттул нового мужа, так почему бы не предоставить ей любовников? - полагал, видимо, Катрано. Мораль в Катрано немного отличалась от майярской: здесь совершенно не понимали, почему молодая, здоровая девушка должна жить без любви. За эту неслыханную женскую свободу катранцев тоже считали дикарями и рассказывали похабные истории об их семейных отношениях.
  Двадцатилетняя Ликети, жена Катрано, без смущения рассказала Карми, что после возвращения домой поговорит с мужем о разводе: у нее уже есть предварительный сговор о новом браке. Жених не так знатен, как принц, и намного моложе, но Ликети Сабир любит его настолько, что готова простить ему эти недостатки.
  - А дети? - спросила Карми. - У тебя же двое детей от принца.
  Ликети не поняла, о чем спрашивает Карми.
  - При чем здесь принц? - спросила она, подняв брови. - Мои дети - это забота моих братьев.
  - Извини, не понимаю, - проговорила Карми. - Кто наследник принца?
  - Сын его сестры, - ответила Ликети Сабир.
  - Но у принца же есть дети!
  До Ликети наконец дошло, о чем спрашивает Карми.
  - А, вот ты о чем! Но у нас наследниками становятся племянники по женской линии. А у вас, в Большом Майяре, не так.
  Карми обдумала услышанное.
  - Значит, если принц женится на мне и у меня будут дети, то они будут претендовать на майярский престол? - медленно проговорила она.
  Ликети Сабир задумалась.
  - Нет, наверное, - сказала она наконец. - Майярцы ведь наши обычаи в грош не ставят.
  До самого приезда в долину Горячих ключей Карми не догадывалась, что будущий муж Ликети находится в свите принца, но когда отряд расположился лагерем у Теплого озера, Ликети, встретив Карми у шатров, сказала радостно:
  - Ты слышала, госпожа? Принц берет в жены девушку из Ралло и не возражает против моего ухода.
  - Поздравляю! - только и нашлась что ответить Карми.
  - Не хочешь ли подписаться в моей разводной записи? - предложила Ликети. - Принц говорит, ты счастливая.
  - Да? - удивилась Карми.
  - Ангел Смерти уже занес над тобой свой меч, а ты его избежала. И говорят еще, ты хэйми Ангела Судьбы, а значит, не можешь не приносить удачу.
  - Но я могу принести и горе, - возразила Карми.
  - Разве ты на меня сердишься? - откликнулась Ликети Сабир.
  - Я приду,- пообещала Карми.
  Она разыскала Логри:
  - Я слышала, Катрано женится?
  - Да, на Даллик, - подтвердил Логри. - Погоди, - попросил он, увидев, что она хочет уйти. - Не можешь ли ты пока пожить здесь, в Горячих ключах?
  - А в чем дело? - спросила Карми.
  - Я не хочу, чтобы ты говорила Даллик, что не в восторге от этого брака.
  - Я не против, - удивленно проговорила Карми. - Но скажи-ка мне, Логри, Даллик будет женой или все-таки наложницей? Кем будут ее дети?
  - Я вижу, ты очень серьезно подходишь к этому вопросу, - заметил Логри.
  Карми, не слушая его, отправилась в Ралло.
  В комнате, где она жила последние месяцы, велись приготовления к свадьбе. Здесь была сама Даллик, две гэнкари - Тануми и Крати - и немолодая катранка Китори. Посреди комнаты стояла большая лохань, окруженная ведрами с горячей и холодной водой. Даллик сидела в лохани, Китори терла ее, окуная мочалку в раствор мыльного корня, Крати по команде обдавала намыленную подругу водой, Тануми гладила богато расшитое платье.
  - Даллик выходит замуж, - сказала Тануми, увидев Карми.
  - Поздравляю, - сказала Карми протирающей глаза Даллик. - Ты сама этого хочешь или таков приказ Логри?
  - Конечно сама, - отвечала за подругу Тануми. - А если бы она не согласилась, я бы сама пошла.
  - Разве большое счастье выйти за старого принца? - спросила Карми.
  - Что с того, что он стар? - сказала Даллик, принимая из рук Крати полотенце и вытирая им голову. - Он любит женщин, и он будет хорошо ко мне относиться. Он очень богат, и если у меня будут дети, он щедро одарит их. И разве он некрасив? У него благородная внешность, хотя, конечно, в жилах его очень мало аоликанской крови... Крати, дай еще полотенце, это совсем мокрое.
  - Да-а, - протянула Карми. - Я вижу, ты в самом деле хочешь стать его женой.
  Даллик еще раз взъерошила голову полотенцем. Китори взяла это полотенце из ее рук и насухо вытерла тело.
  - Волосы быстро высохнут, - сказала Даллик, тряхнув головой. - Уж очень они у меня короткие.
  - Ну-ну, не кокетничай, - рассмеялась Тануми, проведя ладонью по своим обкорнанным волосам. - Тебе-то на длину волос жаловаться?
  Даллик имела волосы необычной для хокарэми длины - они доходили до лопаток. Крати сунула ей в руки гребешок. Даллик присела на край кровати, тщательно расчесала волосы. Китори поднесла шкатулку с сурьмой и прочими косметическими средствами:
  - Ну что, давай наводить красоту, милая девушка.
  Она нанесла на лицо девушки светлую пудру, подчеркивая более темными штрихами овал лица, потом занялась глазами, наложив на верхние веки полоски голубых теней, а над ними, под бровями, нежно-розовую краску, подчеркивающую изгиб бровей.
  - Брови у тебя красивые, девушка, - приговаривала Китори, проводя кисточкой с золотой пыльцой у виска. - Брови сурьмить не будем...
  Но на ресницы сурьму она наложила густо. Даллик, совсем к такому не привыкшая, заморгала. Китори прикрикнула:
  - Ну-ка не размазывай краску!
  Даллик покорно замерла.
  Китори, подправив грим и наложив румяна, отступила в сторону, рассматривая лицо Даллик, после чего занялась ее ногтями. Она тщательно опилила каждый ноготь, стараясь придать благородную форму, хотя это было почти невозможно: ногти у Даллик были короткие, и ничего с этим нельзя было поделать.
  Обмакнув кисточку в червленую краску, Китори нарисовала на каждом ногте "звездные знаки", подчеркнув их золотыми штрихами.
  Затем она нанесла на соски Даллик красно-коричневую краску - для того чтобы они выделялись под тонкой рубашкой, после чего, решила Китори, можно было приступать к одеванию.
  Одевание началось с обуви. Надев на ноги Даллик короткие розовые чулки, Китори завязала под коленями подвязки и принесла башмачки из тонкой кожи, расшитые мелким жемчугом и золотыми нитями. Затем наконец подошла очередь рубашки.
  К облегчению Даллик, катранский свадебный наряд оказался не таким громоздким, как миттауский. Две нижние юбки, потом платье, очень тяжелое от жемчужных вышивок, - и пришла пора драгоценностей. Уложив рукава красивыми складками, Китори скрепила их браслетами - от кисти до локтя и немного выше локтя. На каждый палец Китори надела по кольцу и каждое кольцо, кроме тех, что были на больших пальцах, соединила цепочками с браслетами.
  На грудь Даллик опустилась тяжесть ожерелий, и Китори в конце концов занялась волосами. Если бы у Даллик были очень длинные волосы, Китори заплела бы их на три косы, переплетая нитями украшений. Короткие же волосы пришлось уложить в сложную прическу. Сплетенный из мелких жемчужин налобник компенсировал вес нитей с жемчугом в волосах.
  После этого Китори попросила Даллик встать, но в это время на лестнице послышался подчеркнуто громкий топот. Тануми выглянула.
  - Госпожа Карми, это тебя спрашивают, - обернулась она в комнату.
  Карми вышла. На лестнице ее поджидал красивый юноша - один из тех, что Катрано определил в ее свиту на время путешествия.
  - Прошу прощения, - изысканно поклонился он, - но госпожа Карми обещала быть на церемонии развода.
  Карми кивнула и, обернувшись, пожелала Даллик всего доброго; Даллик ответила невнятно - в это время ее затягивали в тяжелый пояс, богато украшенный жемчугом.
  До лагеря в долине Горячих ключей Карми добралась очень быстро. Катранский красавец прибыл в Ралло на игреневом скакуне да такого же привел с собой. Ехать на нем было одно удовольствие, хокарэмские жеребцы после этого казались жалкими одрами.
  Ожидали только Карми. Принц учтиво пригласил ее сесть, называя любезно принцессой. На этот раз Карми не возражала - зачем портить людям церемонию? Ликети Сабир официально попросила стать свидетельницей ее развода и с поклоном поднесла Карми дорогую шаль.
  Карми встала и с поклоном приняла ее, но замешкалась. Как ей уже растолковывал красавчик, полагалось эту шаль набросить на голову или плечи, однако подобное действие было нелепо при ее хокарэмском костюме. Растерянность Карми длилась недолго. Она быстро свернула шаль и повязала на пояс.
  Подписать после этого разводной документ было делом минутным, но катранцы растянули эту церемонию на два часа, а затем не мешкая приступили к свадебным торжествам.
  В роли родственников невесты выступали хокарэмы - райи и гэнкары. Принц прислал целое посольство к Логри, и Логри прислал целое посольство с ответом. Гэнкары не могли сравняться с катранцами пестротой и богатством одежды, но держались совершенно бесцеремонно, компенсируя отсутствие внешнего блеска невыносимым гвалтом. Катранцы тоже были довольно крикливы, но перекричать гэнкаров не могли. Райи вели себя сдержанней, как были сдержанны и старшие катранцы. Девушки-гэнкари поделили между собой части миттауского наряда Карми. Юбок, драгоценностей и шалей с лихвой хватило на всех, зато с обувью вышла незадача: получалось, что из-под шелковых, расшитых золотом юбок выглядывали босые ноги. Впрочем, никто не считал это большим недостатком.
  После долгих переговоров из Ралло принесли наконец паланкин с невестой. За мать была Нелама, отыскавшая среди своих тряпок платье из тонкого сукна и пожелтевшие от времени кружевные шали, нашлись у нее и драгоценности. Так что выглядела она необычайно почтенно.
  Карми была свидетельницей при подписании брачного документа. Отказать Даллик она не решилась: невесте так хотелось, чтобы в брачной записи было знатное имя, и Карми с удовольствием начертала на пергаменте весь букет имен, на которые еще имела право.
  Даллик блистала красотой. На взгляд Карми, она и с хокарэмском костюме была хороша, но расшитое жемчугами платье и ажурные покрывала придали ее красоте царственную значительность. Миттауское платье шло Даллик гораздо меньше - его насыщенные цвета огрубляли лицо, перламутровые же оттенки катранского подчеркивали нежно-розовую кожу и большие голубые глаза.
  Карми обернулась к одному из молодых людей, приставленных к ней принцем. Звали этого юношу Корабу, и был он действительно очень красивым - профиль его был безупречен, нос тонок, кожа смугла. По катранской моде он красил волосы в желтый цвет и вплетал в них алые ленты, но Карми не стала бы возражать против подобного украшательства. Будь она более легкомысленно настроена, Корабу сумел бы ее соблазнить, однако поддаваться на лукавые маневры Катрано ей не хотелось хотя бы из чувства противоречия. Молодому человеку Карми заметно нравилась - он явно действовал не только по приказу. Впрочем, она не обольщалась - куда больше, чем внешность, катранца привлекало ее происхождение, привлекала кровь королей, текущая В ее жилах. И он ничуть не считал обидным выказываемое Карми пренебрежение.
  Будущее положение Даллик уже не интересовало Карми: раз уж она того хочет, зачем же мешать? Однако Карми все-таки расспросила Корабу об отношении в Катрано к чужеземкам.
  Женщины из чужих краев пользовались в Катрано теми же свободами, что и местные уроженки, хуже, однако, приходилось их сыновьям. У них не было покровителей-дядей, оставалось только довольствоваться крохами, уделяемыми из милости мужьями матерей. Даллик в этом отношении находилась в несколько более выгодном положении: хокарэмы, как везде в Майяре, были в Катрано заметной силой, и дети Даллик имели право занять достаточно высокое положение. Правда, им не от кого было ожидать наследства, - но какой настоящий воин будет ожидать пожалованных денег? Источник золота - военные походы, и дети хокарэми имеют шанс в них отличиться...
  Карми вдруг поняла, чего не хватает ей с тех пор, как она вернулась в Ралло.
  - Послушай, Тануми, - обратилась она к сидевшей неподалеку гэнкари, - а где же Гелати? Она тоже нашла себе хозяина?
  - Гелати умерла, - ответила Тануми.
  - Как, отчего?
  - Нагуляла живот, сделала выкидыш, но неудачно, - сказала Тануми. - Не повезло бедняжке. - И она добавила равнодушно: - Логри сказал, теперь твоей служанкой буду я.
  Корабу, обняв Карми за плечи, потянул ее к себе:
  - Госпожа моя, не надо говорить о таком на свадьбе.
  Карми опустила голову ему на плечо:
  - Да, конечно, не надо.
  - Какая красивая пара! - воскликнула Ликети Сабир. - Может быть, и твою свадьбу справим, а, госпожа? Карми высвободилась из объятий.
  - Госпожа подумает еще полтора года, - задорно улыбнулся Корабу.
  
  Глава 21
  
  Начало новогодней недели в замке Ралло отмечается ночью Тэлани - праздником шумным, веселым, который коттари и гэнкары ожидают целый год.
  Карми в этом празднике никакого участия не принимала: Новый год - это была годовщина смерти Руттула. В прошлый раз, узнав, что в Ралло будет праздник, Карми поговорила с Логри, и он разрешил ей провести эту неделю в давно заброшенном храме какой-то старинной богини - Карми даже и не могла сказать, какой именно. В этот раз отпрашиваться не пришлось, ибо Карми имела законное право отлучаться из Ралло. Она собрала в мешок необходимые вещи, пожелала Тануми весело встретить праздник, встала на лыжи и ушла.
  Древний храм был наполовину занесен снегом. Карми тщательно расчистила вход и настежь распахнула невысокие двустворчатые двери. Из храма пахнуло теплом - внутри был бассейн с горячим источником.
  Карми почистила лампу перед статуей богини, налила масла, зажгла светильник. Потом пришел черед девяти светильников вокруг круглого бассейна. Вечерний сумеречный свет едва проникал сквозь низкий дверной проем. Погода была безветренной, и Карми решила не запирать двери, оставив доступ свежему воздуху.
  Утром третьего дня нового года Карми совершила поминальную церемонию: прочитала необходимые молитвы, насыпала на жертвенник перед статуей богини отборные семена "двенадцати растений", другую часть семян размолола в ритуальной мельничке и испекла из этой муки две лепешки. Одну из лепешек она положила на поднос и вынесла на залитую солнцем поляну перед храмом. Потом она бросила по горсти семечек на "пять сторон света" и села на пороге храма со второй лепешкой в руках, читая молитвы.
  Долго ждать не пришлось: очень скоро стайка драчливых мелких птиц затеяла над подносом шумную возню, - жертва принята, и Карми съела свою лепешку.
  Она не стала бы утверждать, что верит в мистический смысл этой церемонии, но ей казалось несправедливостью, что никто не поминает Руттула добрым словом. Он был всем чужим при жизни - и остался чужим после смерти. И раз уж Карми взялась совершать поминальные обряды, следовало совершать их по всем правилам. Так, например, прошлой зимой была в этот день вьюга, и Карми пришлось после окончания вьюги откапывать поднос из сугроба. Вообще-то откапывать лепешку было нельзя, как нельзя было есть до той поры, пока лепешку не начнут клевать птицы, но Карми можно было не поститься до самой весны - ведь Руттул не разрешил ей носить траур, и, значит, этот обычай можно было соблюдать не очень строго.
  Карми вернулась в Ралло после недели отшельнической жизни. Как оказалось, ее ожидали две новости, связанные одна с другой. Первой было известие о смерти короля. Ушла династия Старших Нуверриосов! Пришел черед младшей ветви потомков аоликанского короля.
  Известие о смерти ее огорчило не сильно, и вовсе не огорчило ее известие о воцарении другой династии. Брат-король был совсем чужим человеком для Карми.
  Второй новостью был приезд в Горячие ключи овдовевшей государыни Геллик Самар Оль-Катрану.
  - Зачем это она сюда? - удивилась Карми.
  - А куда еще? - тоже удивился хокарэм Кабир, доставивший государыню в Ралло. - Ведь ближе у нее родственников нет.
  - Глупости какие! - возразила Карми. - Отец-то ее жив.
  Логри сказал укоризненно:
  - Госпожа моя Карми! Ты вспоминаешь о родственных узах только тогда, когда тебе это выгодно...
  Он был прав. Когда Карми оскорбляла Высочайший Союз, она твердо помнила, кто является ее самым близким родственником, сейчас же она забыла, что в роду, который она представляет, самой старшей по праву осталась она - сестра короля, дочь короля, внучка короля; да и каждый из ее предков по мужской линии был королем - и так было по крайней мере четыреста лет. По рангу Карми была выше матери и бабушки, королевских вдов, и могла бы распоряжаться их судьбой. Но вот мать принцессы Оль-Лааву умерла прошлой зимой, а бабка уже много лет назад удалилась в одну из женских общин на Ваунхо.
  Так что Карми стала главой семьи, да только всей семьи у нее была одна Оль-Катрану.
  - Где она? - спросила Карми.
  - Я же сказал - в Горячих ключах, - улыбнулся Кабир. - Я оставил ее на попечении Килени.
  Старая Килени в тот год была экономкой дома в Горячих ключах.
  - Странно, - подняла брови Карми. - Почему ты не с ней?
  - Государыня не хочет больше меня видеть, - ответил Кабир.
  - С чего бы это?
  - По дороге сюда между нами кое-что было, - признался Кабир. - Возможно, сейчас госпожа считает, что это непростительная ошибка.
  - Ты что, удержаться не мог?
  - Она сама этого захотела.
  Карми помолчала.
  - Ладно, - сказала она наконец. - Об этом пока не будем. Расскажи-ка лучше, что она думает обо мне. Кабир вздохнул:
  - О, госпожа моя! Ей почти всю жизнь говорили гадости о Катрано и Сургаре, да и тебя помоями поливали...
  - Ясно, - отозвалась Карми, - что можешь сказать еще?
  - Будь поосторожнее, госпожа, - предупредил Кабир. - Я вшей набрался, пока ее вез.
  - Что ж ты ее не вымыл?
  - О, госпожа...
  Карми прекрасно поняла его укоризненное восклицание. Кабир мог вымыть вдовствующую королеву только силком, поскольку Оль-Катрану с детства внушали, что раздеваться догола - грех, а мыться - грех вдвойне. Да и вредно это - можно простудиться насмерть. Обычно с рук грязь стирали щетками, а с лица - салфетками, смоченными благовонными настоями. Понятно, что при таком отношении к гигиене в любом слое майярского общества хватало вшей.
  Учтя это, Карми решила начать свое знакомство с Геллик Самар с бани. Они с Тануми собрали все необходимое и пошли в Горячие ключи, распевая по дороге песни.
  Килени вывела на террасу высокую молодую женщину в придворном наряде. Было заметно, что Оль-Катрану, несмотря на владеющий ею страх, готовилась к встрече со старшей родственницей тщательно, чтобы избежать упрека в пренебрежении. Испуг читался на лице Геллик Самар, но она поприветствовала Карми в полном соответствии с этикетом и замерла в почтительном поклоне.
  Карми шагнула вперед и обняла родственницу.
  - Не надо мне поклонов, сестричка, - ласково сказала она. - Мы ведь с тобой обе вдовы, обе знаем, как это несладко. С тобой хорошо здесь обращались? Может быть, обидели чем-то? Или в дороге?.. Я слышала, ты отослала своего хокарэма...
  - О нет, госпожа, ко мне все добры, и Кабира я отослала не потому, что он в чем-то провинился, - тихо ответила Геллик Самар. - Если этого не надо было делать, в этом...
  - Сестричка моя, не надо оправданий, - прервала ее Карми. - Я, ты видишь, ни перед кем не оправдываюсь - так проще живется. Пошли-ка мыться. Смоем с себя все грехи - легче станет.
  В этом Геллик Самар сомневалась, но ослушаться не посмела и покорно пошла за Карми на берег Теплого озера. За пределами долины была зима, лежал глубокий снег, а здесь настоящая весна, зеленела травка и вовсю цвели крохотные голубые и белые перволетники. У самого озера и вовсе жарко. По берегу и на неглубоком дне били горячие источники, из некоторых вода выплескивалась тугими фонтанами, сопровождающимися клубами пара. Запах стоял не очень приятный.
  Геллик Самар стало страшно. Она крепко сжимала руку Карми и с отчаянным ужасом озиралась. Поняв ее, Карми отдала свой узел Тануми и обняла невестку за плечи. Невелика защита от суеверных страхов, но Геллик Самар чуть приободрилась, тесно прижавшись к Карми.
  Зимняя купальня уютно расположилась между двумя скалами. На маленькой гальке лежали толстые соломенные циновки; их часто меняли, потому что от постоянной влажности они быстро подгнивали. Дно в этом месте было мелким и ровным, вода - приятно горячей, но не обжигающей. Тануми, шедшая впереди, заметила вполголоса:
  - Там кто-то есть. - Она закричала: - Э-эй, выходите, теперь мы хотим.
  Мужской голос предложил покупаться вместе.
  - Нет, нет, - откликнулась Тануми. - Со мною принцессы. Неприлично..
  Геллик Самар, потупившись, пережидала, пока хокарэмы оденутся. Она покраснела до ушей. Проходя мимо нее, мужчины немногословно извинялись. Это были райи средних лет, и в их движениях не было ни поспешности, ни излишней почтительности; они одевались на ходу, и Геллик Самар, окончательно смутившись, закрыла ладонями лицо.
  Карми потянула ее за рукав.
  - Они уже ушли, - сказала она. - Не бойся, раздевайся.
  Геллик Самар опустила руки. Карми и Тануми времени не теряли, уже разделись, Тануми по колено зашла в воду, поплескалась.
  Карми развязала узел шали. Геллик Самар прижала шаль к себе.
  - О-ох...
  - Не бойся, сестренка, - успокаивала ее Карми. - Разве ты не знаешь, кто я? Пока я с тобой, ни один демон к тебе не приблизится...
  Геллик Самар знала силу Третьего Ангела, но переступить через привычки было трудно. Сама она раздеться не посмела, но покорно позволила Карми снять с себя одежду.
  Карми вынула из головы Геллик Самар шпильки и распустила волосы.
  - Ой-ой-ой! - воскликнула она. - Что у тебя здесь творится!..
  Волосы были грязными и свалялись. Карми вздохнула, усадила Геллик Самар на циновку и взялась за гребень. Тануми села с другой стороны, тоже принялась помогать. Время от времени приходилось брать отточенную бронзовую пряжку и вырезать колтуны.
  - А может, совсем остричь? - спросила наконец Тануми. - Невозможно же так!
  - Ну нет, - возразила Карми.
  Однако Геллик Самар согласилась:
  - Пусть это пойдет во искупление.
  Карми остановила взгляд на ее лице и сказала:
  - Ладно, Тануми, стриги.
  Вскоре волосы вдовствующей королевы горкой лежали на платке.
  - Сожги, - распорядилась Карми, и Геллик Самар с облегчением проследила, как превращается в прах ее недавняя шевелюра.
  - Они быстро отрастут, - утешила ее Тануми.
  - Я согрешила, - ответила Геллик Самар. - Сжечь надо меня, а не волосы.
  Карми хмыкнула, опуская мочалку в плошку с мыльной жидкостью:
  - Исповедуйся нам. Посмотрим, каковы твои грехи.
  Геллик Самар оглянулась на Тануми, которая брезгливо собирала ее одежды, чтобы пропарить у источника, откуда бил настоящий кипяток.
  - Когда мы ехали сюда, - призналась Геллик Самар, - я умирала от страха и не могла спать, мне снились кошмары.
  - А, - сказала Карми, энергично натирая ее мочалкой, - это очень хорошее успокаивающее средство...
  - О госпожа... - умоляюще проговорила Геллик Самар.
  - Ну переспала ты с Кабиром - это, что ли, грех? - отозвалась Карми.
  - Ты уже знаешь, госпожа?
  - Знаю, - кивнула Карми. - Не отчаивайся. Ты еще молода. Я тебе этот грех прощаю.
  - Госпожа, - помолчав, молвила Геллик Самар, - госпожа, я должна умереть. Позор-то какой...
  - Не вижу я ничего позорного... Закрой глаза. Так... Теперь нагнись, смоем.
  - Госпожа, - повторила Геллик Самар, - выслушай меня...
  Рассказ Геллик Самар оказался некоротким и неожиданно важным. Так что Карми, слушая ее, в задумчивости два раза натерла тело невестки мылом и, если бы Тануми не остановила ее, намылила бы и третий. Видя, что Карми задумалась, она сама домыла Геллик Самар, уложив ее на циновку, занялась массажем и втиранием масла с добавлением полыни и лисянки...
  Карми, сидя по грудь в воде, обдумывала услышанное.
  Марутту своего добился. Его племянник Арианхо изнасиловал Геллик Самар, и это не осталось без последствий. Обесчещенная королева хотела смыть с себя позор смертью. Но кормилица остановила ее. Посоветовавшись, они поступили не самым лучшим образом. Кормилица подрядила райи Кабира, и они с небольшой свитой выехали как будто на богомолье в Букинхо.
  На вторую ночь путешествия Кабир тайком увез Геллик Самар с постоялого двора, и дальше они пробирались вдвоем. Их путь лежал в Катрано. Геллик Самар решила просить отца отомстить за ее честь. Кабир вез ее, ибо за это ему заплатили, но сомневался, что принц Катрано вмешается в события. На полпути их догнала весть о смерти юного короля; о бегстве самой королевы молчали, как будто его и не было. Одновременно Кабир узнал, что тропы на Катрано перекрыты маруттскими лазутчиками. Он поставил в известность об этом свою госпожу и спросил, как она намеревается поступить. Геллик Самар была в растерянности. Кабир первый вспомнил о сургарской принцессе и сообразил, что после смерти короля она стала старшей в семье. Геллик Самар была в отчаянии и согласилась.
  Сложившаяся вокруг нее ситуация была явно взрывоопасной. Ребенок, которого она носила, мог стать причиной настоящей войны между Марутту и Байланто. Зачат он был при жизни юного короля, и Марутту будет настаивать, что именно король - отец ребенка. Рассказ Геллик Самар в расчет никто не примет, да и саму ее скорее всего сразу же после рождения ребенка тихо придушат, чтобы не мешала событиям разворачиваться так, как этого хочет Марутту. Ребенок - будь то мальчик или девочка - будет провозглашен Верховным правителем, Марутту станет при нем регентом и будет лелеять своего венценосного подопечного. Марутту не остановится и перед подменой: если дитя умрет, найдется другой ребенок, похожий на него.
  Карми прекрасно понимала, почему молчит Майяр об исчезновении королевы. Каждый из принцев сейчас следит за своими собратьями по Высочайшему Союзу: кто из них выкрал королеву, чтобы использовать потом ее в своих целях? Мало ли что могло приключиться с юной женщиной еще до родов, - и разве не может ребенок родиться мертвым? Поэтому для всех важно завладеть Геллик Самар Оль-Катрану как можно раньше, чтобы в случае чего успеть принять меры в обеспечение своей политики.
  И Карми знала: когда обнаружится, что беременная королева находится под ее покровительством, Высочайший Союз потребует, чтобы Карми отправила ее обратно в Гертвир.
  Вся эта история мало касалась Карми, и можно было оставить все как есть. Но нечистоплотные действия Марутту возмутили ее.
  И она увидела единственный выход для Геллик Самар.
  - Я убью себя, госпожа, - подавленно твердила несчастная Оль-Катрану. - Как же это возможно - родить чужого ребенка!
  - Не плачь, - откликнулась Карми. Она задумалась.
  Тануми оставила Геллик Самар в покое и окликнула Карми, предлагая помассировать ее. Карми очнулась от задумчивости - она уже знала, как поступит.
  - Не надо, - качнула она головой. - Живо одеваемся - и в Ралло.
  
  Глава 22
  
  Молуоэ оказался городом сквозняков. Пока Карми шла к нему по открытой безлесной местности и жалела, что не надела меховую куртку. "Молуоэ, - думала она, покидая глайдер, - город южный, теплый, не замерзну и в шерстяном келани". Да, если б не ветер, она бы в келани не замерзла. Зима здесь очень теплая; ни льда, ни снега в этих краях Карми не увидела, но ветер был пронизывающий. Карми продрогла до костей.
  Старичок аптекарь, к которому она обратилась в Молуоэ, с сожалением пожал плечами: вдовьего зелья у него нет. И вообще, здешние женщины по таким делам к мужчинам не обращаются. Если госпожа хокарэми пожелает, он укажет ей сведущую бабку...
  - А у нее есть вдовье зелье? - спросила Карми.
  - Есть, наверное.
  - Где она живет?
  Аптекарь позвал из глубины дома мальчишку и велел проводить госпожу хокарэми к тетке Лиат. Мальчишка, опасливо покосившись на девушку, заспешил к двери.
  Тетка Лиат жила на окраине города в ветхой халупе. Мальчишка подергал калитку, ведущую во двор, постучал в наглухо прибитую ставню. Визгливый голос соседки выбранил его за шум и добавил, что старуха, похоже, ушла на всю ночь к какой-то роженице.
  Ну что делать? Не стоять же на ветру и не искать же пристанище в каком-нибудь выстуженном храме поблизости.
  Карми отпустила мальчишку и перелезла через забор в грязный двор. Дверь дома тоже была заперта; Карми в сумерках все же высмотрела, куда хозяйка прячет ключ от дома, достала его - здоровенный железный стержень с крючком. Как открывают такие замки, Карми только догадывалась и не скоро сумела отодвинуть засов.
  Внутри было так же грязно, как и снаружи. Она запалила лучинку от еле светящей лампадки, огляделась. У очага лежала охапка дров, и Карми немедленно занялась растопкой печи. На столе стояло блюдо с какими-то объедками, оно было прикрыто сравнительно чистой тряпкой. Похоже, что это угощение было пожаловано бабке за услуги. На еду Карми посмотрела без воодушевления, гораздо больше ей хотелось выпить чего-нибудь горячего, и она пошарила среди кастрюль. Пересилить брезгливость она не смогла и тщательно протерла найденный котелок песком, который наскребла с пола.
  Воды у старухи было много, два ведра. Карми щедро прополоскала котелок и наполовину наполнила водой. Пока вода закипала, Карми полазила по полкам, где бабка держала травы и снадобья. Были здесь мешочки с листьями, кореньями, ягодами, были и составы. Карми отложила мешочек с листьями малины, чтобы не пить пустую воду, и пошарила, пытаясь наугад найти вдовье зелье. Однако пряного запаха муки из семян ортака - непременного компонента зелья - не было слышно, и Карми оставила поиски, тем более что вода уже закипала. Карми заварила листья малины, поискала, нет ли чего сладенького, нашла изюм и, заедая горячую воду изюмом, присела у огонька. Понемногу она согрелась и задремала. Сон был неглубок и чуток. Карми то и дело поднимала голову, ловя звуки. Но это был или ветер, или мышиная возня.
  Старуха вернулась, когда рассвело, ахнула, увидев, что дом отперт, кинулась к соседу. Пока Карми соображала, не приснились ли ей шаги во дворе, старуха вернулась с дюжим мужиком. Сосед был одет наспех и держал наготове топор.
  Увидев девушку в одежде хокарэми, он вздохнул, поклонился, проговорил быстро: "Извините, госпожа моя" - и поспешно ушел. Бабка опустила у дверей узелок и старательно закланялась, приговаривая, что готова услужить госпоже хокарэми.
  Карми тряхнула головой, окончательно прогоняя сонливость.
  - Хватит кланяться, бабка, - сказала она. - Лучше скажи, нет ли у тебя вдовьего зелья?
  Бабка бросилась в угол, пошарила по полке, запричитала, потрясая пустым мешочком:
  - Ах, последнюю пригоршню на этой неделе истратила.
  - Где можно взять? - жестко спросила Карми.
  - У травника Гелахо из Лорцо, - торопливо ответила бабка. - У него много, да и хорошее всегда. Я последнее время у него беру.
  - Где он живет?
  - Около Пузатой башни, госпожа. Спроси, там все знают.
  - А где тут у вас Пузатая башня? - вяло спросила Карми.
  Старуха поспешила во двор, а потом на улицу. Карми вышла за ней, выслушала объяснения и направилась на другой конец города.
  Ветер был таким же пронизывающим, как и вчера. Когда Карми добралась до Пузатой башни, то почувствовала, как к горлу подступила дурнота. "О небеса, я заболела, - подумала она. - Я же сейчас в обморок упаду".
  Она оглянулась, увидела большой плоский валун у ворот какого-то богатого дома, опустилась на холодный камень. Загулявшие горожане, возвращавшиеся домой после бессонной ночи, постарались обойти стороной притомившуюся хокарэми. Карми скользнула по ним взглядом.
  Одно лицо неожиданно напомнило ей кого-то из далекого детства.
  - Маву, помоги мне! - прошептала она, теряя сознание. Бородатый крепыш в сером плаще обернулся и подошел к откинувшейся на стену девушке.
  - Гелахо, Гелахо, - услышал он сзади опасливый шепот, - оставь ее.
  Но бородач уже протрезвел. Его движения изменились, стали уверенней. Он повернул к себе лицо девушки, ахнул, сбросил с себя плащ и закутал больную.
  - Гелахо! - окликнули его.
  Бородач процедил: "Пошли вон, поднял девушку на руки и понес.
  Карми очнулась от разливающегося по телу тепла. Она лежала голая на широком топчане, покрытом вытертой медвежьей шкурой, а сильные руки месили ее тело, заставляя кровь двигаться быстрее.
  Человек, который привел ее в себя энергичным массажем, сначала показался Карми совсем незнакомым.
  - Ты кто? - прошептала она.
  - Вот те на! - удивился бородач, прекращая свою работу. - Госпожа моя, ты же меня на улице сама окликнула.
  - Маву? - шепнула она, закрывая глаза. - Ты - Маву.
  Маву, просунув руку под ее плечи, приподнял голову:
  - Ну-ка отпей.
  Карми хлебнула горячего душистого питья.
  - Вылечи меня, Маву, - проговорила она одними губами.
  Маву укрыл ее пуховым одеялом:
  - Конечно. Завтра же на ногах будешь. Простуду я в два счета вылечиваю.
  Этот день Карми провела в теплой постели, обильно потея под тяжелым одеялом. Маву то и дело объявлялся рядом, подносил горячее питье, то горькое, как в первый раз, то приятное, сладковато-кислое, и снова исчезал.
  К вечеру Карми пришла в себя окончательно. Маву напоил ее горячим козьим молоком и присел рядом с ней, рассказывая сказку:
  - Жил на свете человек по имени Маву, нерадивый слуга одной принцессы. Жилось ему у принцессы неплохо, кормили сытно да сладко, одежда была добротная, а жизнь вольготная. И отдали принцессу замуж за заморского волшебника, уж не знаю по какой причине. Волшебник считался злым, недобрым, но в доме его принцессе нравилось. Был дом невелик, да светел, в лето прохладный, в зиму теплый, и всегда уютный. Все слуги любили ясную свою принцессу, но что для принцессы любовь слуг? Принцессе нужна была любовь волшебника, а как ее добиться, принцесса не знала. И надумала она привлечь к себе внимание мужа-волшебника, подарив ему драгоценное оружие, и отправилась в далекий путь, чтобы такое оружие найти. А Маву, нерадивому своему слуге, велела охранять волшебника как зеницу ока. Но волшебник, как оказалось, отпустил свою жену не без задней мысли: он прочел по звездам свою судьбу и решил отправить принцессу в путь, чтобы она избежала его участи. И велел он Маву, слуге принцессы, ехать вслед за ней, чтобы помешать принцессе вернуться. И помешал бы ей Маву, но вызвала принцесса огромного дракона, и унес он ее в даль далекую, к умирающему волшебнику...
  Маву помолчал, ожидая, что скажет девушка, но она молчала. Ее дыхание было ровным, спокойным, как будто этот рассказ усыпил ее. Маву присмотрелся к ее векам, но в неровном свете свечи трудно было что-то разобрать.
  Утром Карми поняла, что выздоравливает. Маву, не позволяя ей встать, принес кружку с горячим бульоном.
  - Маву! - взмолилась Карми. - Ты мне пожевать чего-нибудь дай, что ты меня водой поишь?
  - Пей, пей, - усмехнулся Маву. - Потерпи, сейчас буду кормить.
  Он ушел.
  Карми натянула келани и встала, пошатываясь. Маву устроил ее в маленькой каморке, где было бы совсем холодно, если бы не горящая жаровня. Комнатушка эта, похоже, раньше была кладовкой, Маву только приспособил ее под свои вкусы. Здесь было чисто, свежий воздух попадал через небольшое окошко под потолком, закрытое решетчатой ставней. На полках стояли берестяные коробки с сушеными травами. Карми толкнула дверь и попала в комнату, закопченную и грязную, как и все дома в этом районе Майяра.
  Молодая женщина, возившаяся у печи, обернулась на шорох и испуганно вскрикнула. Карми окинула ее оценивающим взглядом и опустилась на скамью у почерневшего стола.
  - Что это у тебя? - заглянула Карми под чистую тряпку. - А, лепешки... Я съем одну, ладно?
  Она оторвала от лепешки половину и занялась уничтожением содержимого плошки с медом, которую поспешно поставила на стол молодая женщина.
  Маву объявился неслышно, в руках он держал солидный кусок мяса.
  - Кто тебе позволил есть, госпожа? - накинулся он на Карми. - А ну живо в постель!
  Карми отрицательно покачала головой.
  Маву швырнул мясо на стол, вытер руки о подвернувшуюся тряпку и, подхватив Карми на руки, оттащил обратно в каморку, бросил на кровать. Карми шаловливо болтала ногами:
  - Хочу есть, Маву! Хочу жареного мяса, и лепешек, и каких-нибудь соленых овощей, и орехов!
  Маву небольно щелкнул ее по носу:
  - Ты что меня не слушаешь, госпожа моя?
  Карми смеялась: веселое настроение возвращалось к ней. И Маву вдруг, неожиданно для самого себя, резко, рывком нагнулся над ней, прижимая к постели. Его губы жадно скользнули по ее шее.
  Карми замерла.
  - Нет, - сказала она холодно.
  Если бы голос ее хоть немного дрогнул, если бы не было в нем уверенности и силы, Маву, вероятно, не остановился бы, но внезапная жесткая властность отрезвила хокарэма. Он отпрянул и отвел глаза.
  Повисла тяжелая, напряженная тишина.
  - Пожалуй, я оденусь, - наконец сказала Карми уже совершенно спокойно.
  Маву восстановил частоту пульса, сделав дыхательное упражнение.
  - Извини, госпожа, - наконец проговорил он. - Сейчас я буду кормить тебя жареным мясом.
  Он вышел за мясом, тут же вернулся, склонился над жаровней.
  У Карми язык так и чесался от язвительной просьбы не добавлять к мясу никаких травок. А то ведь есть составы, говорят люди, от которых самая сдержанная женщина может распалиться страстным желанием. Но Карми удержала в себе эти жестокие слова. Затем ей пришла в голову мысль, что, пожалуй, это она должна была извиняться.
  - Собираю травы и продаю лекарства. Наместник знает, что я хокарэм, он думает, я - райи, и помалкивает, но не дает меня в обиду.
  - Забавно, - произнесла они. - Значит, это к тебе я шла.
  - Тебе нужен травник?
  - Да-а, - протянула Карми. - Мне нужно вдовье зелье.
  Маву повернулся. Карми сидела на кровати скрестив ноги, обтянутые штанами, и без смущения выдержала взгляд Маву, который уставился на ее живот.
  - Мясо подгорит, - напомнила она.
  Маву вернулся к стряпне.
  - Вдовье зелье у меня есть, - сказал он. - И если ты мне доверяешь, я сделаю все сам. Хотя, вообще-то, тебе лучше родить.
  - Если бы это касалось меня, я бы родила, - ответила Карми. - Но зелье нужно другой.
  - Вот как... - пробормотал Маву.
  - Этим летом в Ралло умерла одна девушка, - сказала Карми. - Будь у нее зелье...
  - Хокарэми чаще всего и умирают от этого, - отозвался Маву. - Неудачные роды и неудачные выкидыши. В драке огромное пузо - обуза... Вот тебе мясо, ешь. - Он протянул Карми блюдо с аппетитным, хорошо обжаренным куском.
  - Так есть у тебя зелье? - спросила Карми, принимая еду. - Где?
  Маву встал и показал мешочек на полке.
  - Как его применять? - спросила Карми, прожевав кусок мяса.
  - Срок не более двух месяцев, - сказал Маву. - Идеально - первые две недели. Берешь по ложке зелья на пуд веса женщины... - Голос его был ровен и скучен, как если бы он читал аптекарские прописи.
  Карми, не отрываясь от еды, выслушала его лекцию.
  Маву закончил словами:
  - Следует избегать зелья, составленного не в Южном Марутту. В Горту вместо красного молочая применяют местную разновидность - от нее можно оглохнуть. В Ирау муку из орешков заменяют "черной пыльцой", отчего действие усиливается, однако женщина после этого находится в помутненном рассудке. Повторное применение чаще всего означает безумие. А северные составы зелья вообще малоэффективны, там лучше употреблять настоянное на панцирном мухоморе и корешках шарха малиновое вино.
  - Тебе часто доводится использовать зелье?
  Маву оглянулся на жаровню, где готовилась следующая порция мяса.
  - Послушай, госпожа моя Сава! Ну неприлично женщине говорить о подобных вещах с мужчиной! Как ты понять не можешь?
  - Я теперь не Сава, а хэйми Карми, хэймам же позволено все, - заявила Карми. - Вон тот кусочек уже поджарился, давай его сюда.
  Маву подал. Он чувствовал себя неловко. Карми же по мере насыщения становилась все благодушнее и в конце концов откинулась на подушки и заснула.
  Маву задумчиво сжевал оставшийся кусочек, задумчиво посмотрел на свою хозяйку.
  О том, что в Ралло Маву ждут отказная грамота и деньги, Карми сказала вечером. Маву пожал плечами:
  - Что мне до того?
  - Ты решил не возвращаться в Ралло?
  - А что мне там делать? - отозвался Маву. - Если вспомнить, я заслужил своим ротозейством смерть...
  - Да нет, Маву, о чем ты говоришь...
  - Я знаю, о чем говорю, - упрямо настаивал Маву. - Я уже дважды допускал промахи. Если в первый раз меня помиловали, то во второй я попросту сбежал. Стенхе же предупредил меня: если я тебя упущу...
  - Погоди, Маву, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь...
  - Ну как же! Разве ты забыла, как однажды в Савитри обхитрила меня, сбежала и какой-то бродяга напал на тебя у водопада? Руттул тогда приказал меня повесить. И был трижды прав! Если б меня повесили тогда, я бы не опозорился, когда догонял тебя на тропе от Интави до озера Праери... Да я просто обязан был покончить с собой!
  - О! - сказала Карми. - Не принимай близко к сердцу.
  Она глянула в окошечко. Время было позднее, а ночь темная. Карми встала с кровати, натянула на себя верхнюю рубаху.
  - Куда ты? - оглянулся Маву.
  - Во двор, - отозвалась Карми.
  - Зачем это?
  - Ну... надо, - ответила Карми.
  - Что тебе в темень переться? - сказал Маву. - Сходи на горшок, моя баба вынесет.
  - Да не бойся, не затеряюсь во дворе, - рассмеялась Карми.
  - Я с тобой, посвечу...
  - Да? Может быть, ты еще штаны мне поможешь спустить?
  Маву проглотил обиду. Проходя за его спиной, Карми подхватила мешочек с вдовьим зельем и выскочила во двор.
  Маву скользнул за ней в сени и прислушался к звукам за входной дверью.
  Карми некоторое время постояла на крыльце, - возможно, подумалось Маву, пока глаза привыкали к ночной тьме. Потом наконец проскрипели ступеньки - "скрип-скриип-скррип!". Маву подождал; двор был тесен и захламлен, Карми неизбежно должна была на что-нибудь наткнуться, но было тихо. Слишком тихо, сообразил Маву.
  Он вернулся в дом за светильней, затем вышел на крыльцо, высоко поднимая лампу.
  Дворик был пуст. Но ведь Маву не слышал, как Карми открывала калитку или перелезала через забор... И она не должна была уходить, ведь ей нужно вдовье зелье. Маву метнулся в дом, оглядел полку, где прежде лежал мешочек, чертыхнулся.
  Выйдя вновь во двор, он опустил светильню низко над землей. Стала видна мешанина следов на мокрой глине, верхним был след сапожка Карми.
  Маву обнаружил восемь таких следов - четыре левых и четыре правых - и пришел к месту, где след обрывался. С подобной картиной Маву уже сталкивался - таким же образом исчезла госпожа сургарская принцесса у озера Праери.
  И Маву ушел в дом, чтобы дождаться, пока рассветет. Но утро не добавило ему новых открытий.
  ...Карми вышла во двор, сошла с крыльца и посреди двора исчезла, будто вознеслась легким облачком к небесам.
  
  Глава 23
  
  Когда Карми узнала, в чем беда Геллик Самар, она отвела ее в свою башню, велела Тануми поудобнее устроить ее, а сама ушла посовещаться с Неламой. Нелама встретила ее вопросы без удовольствия. Такие проблемы, по ее мнению, каждая женщина должна решать для себя сама.
  - Гелати не умерла бы, если бы ты подсказала ей более безопасное средство, - сказала Карми.
  - Ее смерть пошла на пользу, - возразила Нелама. - Девки теперь присмирели и не крутят любовь с кем попало и когда попало. Пусть учатся быть осторожными.
  - Смерть - сильное воспитательное средство, - съязвила Карми.
  - А чего еще ты хотела от замка Ралло? - откликнулась старуха.
  Однако же она смягчилась и рассказала Карми, каким образом Геллик Самар может избавиться от ребенка. Правда, в этой ее лекции была немалая доля злорадства, ибо те средства, которые были доступны, оказывались малонадежными или опасными, а наиболее верное - вдовье зелье - достать в ближайших окрестностях не было никакой возможности. Тогда Карми спросила: где его можно достать?
  - В Молуоэ, - ядовито ответила старуха. - На другом краю земли.
  Карми смерила ее надменным взглядом - да, трудно разговаривать с хокарэмами.
  С Логри, напротив, разговор вышел легким. Кабир уже рассказал ему все подробно, Карми осталось только попросить Логри защитить государыню Геллик Самар.
  - Разумеется, - подтвердил Логри. - Но каким образом и от кого я должен ее защищать?
  - Мне нужно уйти из Ралло на несколько дней, - сказала Карми. - В мое отсутствие могут появиться люди, которые будут требовать, чтобы государыня вернулась в Гертвир или же уехала в иное место.
  - Да, - согласился Логри. - Я тоже думаю, что скоро за ней приедут.
  - Твоя задача - не давать им увезти государыню до поры, пока я сама не поговорю с этими людьми.
  - Высочайший Союз имеет право требовать от тебя выдачи государыни.
  - Я не спорю, - воскликнула Карми. - И я прошу тебя не создавать впечатления, что я непременно пойду наперекор Союзу. Говори просто: Карми, мол, в отсутствии, а без нее я не имею права что-то предпринять в отношении Геллик Самар.
  - Я понял, - кивнул Логри. - Никаких конфликтов.
  - Мне кажется, я не прошу у тебя противозаконных действий.
  - О да, Карми, - проговорил Логри. - Разумеется, я не стал бы поддерживать твои противозаконные действия. Я полагаю, пока ты действуешь в пределах законов. Но... дорогая моя госпожа, а не противозаконна ли твоя помощь Геллик Самар? Я имею в виду - помогать избавиться от ребенка, который зачат при жизни мужа...
  - Но не от мужа, - возразила Карми; - Ты должен понимать, что этот ребенок принесет Оль-Катрану только смерть.
  - Но по закону этот ребенок будет продолжателем династии.
  - Хотела бы я знать, сколько среди моих предков подобных продолжателей династии, - усмехнулась Карми. Она встала: - Ладно, я пойду, каждая минута дорога. Скажи Кабиру, пусть охраняет государыню. И пусть не выпускают ее из Ралло даже в Горячие ключи.
  Шесть дней заняло путешествие к Кэйвескому озеру, где стоял глайдер. Озеро сковал тяжелый панцирь льда, и Карми опасалась, что лед не даст глайдеру подняться вверх, - до сих пор только тоненький ледок сургарского озера Праери был этому преградой. Но Карми напрасно опасалась. Она скомандовала медленный подъем, боясь, что глайдер будет биться снизу о лед, но останется в ловушке, и увидела вдруг, как лед правильным кругом крошится над омутом, где находился глайдер. Казалось, какая-то неведомая сила заставляет воду в этом месте бурлить, куски льда, по мере того как становились меньше, все выше подпрыгивали над водой и раскалывались. Измельченная крошка, став похожей на пыль, подпрыгивала уже на высоту человеческого роста, когда действие невероятной силы окончилось. Ледяная пыль еще не успела осесть, а глайдер пошел вверх из озера. Карми поймала себя на том, что приговаривает: "Умная зверушка, умная..."
  В Молуоэ случились было осложнения, но все они обернулись к лучшему, вдовье зелье Карми добыла, и к тому же обнаружилось, что Маву жив. Однако так просто Маву не отвязался бы от Карми, а показывать ему глайдер не хотелось. Поэтому потребовалось улизнуть от него незаметно. Карми понимала, что ни сил, ни сноровки для этого у нее нет и Маву легко выследит ее, если она вздумает выбираться за город. И глайдер пришлось вызывать прямо во двор дома, где он жил. Сесть глайдер не мог: во дворе было слишком тесно для его лап-ступоходов. Карми подвесила его в воздухе, опасаясь, что длины гравитационного лифта не хватит. И в самом деле, он был ощутимо слабоват, Карми, правда, взлетела, но силы прыжка не хватило; если бы она не успела зацепиться за край люка, то или повисла бы в луче, не имея, от чего оттолкнуться, или же, выйдя из узкой трубы луча, свалилась бы обратно, рискуя свернуть шею на изрядно захламленном дворе. Однако ей повезло.
  Оказавшись в глайдере, она первым делом проверила, не вывалился ли во время рискованного подъема мешочек с зельем, и, найдя, что он на месте, тут же отправила глайдер в полет на Ралло.
  Зависнув над хокарэмским замком, Карми заметила на краю долины сравнительно большой лагерь. Там горели костры и стояли шатры. Инфракрасный режим работы экранов позволил ей обнаружить расставленные вокруг замка посты; создавалось впечатление, что Ралло находится в осаде.
  "Ой-ой-ой, - подумалось Карми. - Да тут и мышь не проскочит!"
  Да, неплохую кашу заварила вдовствующая государыня Геллик Самар!
  Карми не хотелось сажать глайдер в самом замке: среди хокарэмов наверняка найдется досужий наблюдатель. Высадиться же за его пределами означало отдать себя в руки сторонников Марутту.
  Подумав, Карми выбрала плоскую крышу Центральной башни. Но и здесь она не стала задерживаться - глайдер отправила на стоянку, а сама юркнула в узкий полуобвалившийся лаз.
  Винтовая лестница, в которой кое-где не хватало ступеней, вывела ее вниз. Центральная башня использовалась как сарай для всякого старья. Вход в нее был привален щитом из сплетенных веток, но Карми, как и все обитатели замка, знала, что башню посещают, в случае необходимости, через полуподвальное окно, - это безопаснее, чем прыгать по шатающимся руинам Медвежьей башни, развалившейся от землетрясения полтора десятка лет назад. Завал, мешающий проходу в Центральную башню, разумеется, можно было бы разобрать, но Логри предпочитал использовать это место для тренировки мальчишек. За эти годы на развалинах Медвежьей башни погибли двое коттари.
  Выбравшись во двор, Карми направилась к своей башне.
  - Кто там? - скользнула ей навстречу чья-то быстрая тень.
  - Карми, - откликнулась она.
  - О! - Мальчишка-коттари удивился. - Что-то я не заметил, как ты проходила ворота, госпожа.
  Карми не стала отвечать на таившийся в этих словах вопрос. Она спросила:
  - Как себя чувствует Геллик Самар?
  - Ей уже не так страшно здесь, госпожа. Она привыкла.
  - Кто эти люди вокруг замка?
  - Марутту и Ваорутиан, - ответил мальчишка. - И Корт-хави, поскольку их путь лежал через земли Карэны.
  - Ладно, - кивнула Карми.
  - Кабир послал ребят на дорогу и на горную тропу, - добавил коттари. - Он опасался, что ты не сумеешь добраться до замка.
  - А Логри?
  - Мастер не возражал, - отозвался тот. - Это вместо тренировки.
  - Кабир сейчас... - начала Карми.
  - ...в твоей башне, госпожа, - продолжил коттари. Они уже подошли к дверям башни, она дернула дверь и нащупала ногой ступеньку лестницы. Коттари остался во дворе. Карми поднялась наверх и подошла к кровати.
  - Кто? - требовательным шепотом встретил ее невидимый Кабир.
  - Хозяйка пришла, - тихо отозвалась Карми, заглядывая за занавеску.
  Геллик Самар спала, уткнувшись головой в плечо Кабиру. Кабир в неясном свете масляной лампы изображал смущение.
  - Разбуди госпожу, - велела Карми, опуская занавеску. Она подошла к окну, прислушиваясь к шорохам и шепоту за спиной.
  - Госпожа моя, - негромко позвала Геллик Самар.
  Карми опять заглянула в альков.
  - Ты не передумала? - спросила она.
  - Нет, нет, - поспешно отозвалась Геллик Самар.
  - Тогда живо одевайтесь и пошли на кухню к Неламе. Здесь нет всего необходимого.
  ...Логри велел доложить ему о возвращении Карми в любой час дня и ночи. Коттари разбудил его в полночь и рассказал о том, как Карми невесть откуда объявилась посреди замкового двора.
  - Ну что ж, - проговорил Логри, не изъявив удивления. - Попробуй поискать, откуда она взялась. А где госпожа сейчас?
  - У Неламы, - ответил мальчишка. - Заварила какое-то вонючее варево. Нелама сначала ворчала, а потом сказала, что сама все сделает лучше Карми, так что госпожа ей только помогает. А меня и Кабира с кухни прогнали.
  - Значит, прогонят и меня, - сказал Логри. - Передай дозорным, пусть разбудят меня, когда наши гости решат нас навестить.
  Он снова лег.
  Коттари разбудил его, когда начало светать.
  - Едут? - спросил Логри, глядя, как мальчишка приплясывает от нетерпения.
  - Нет, но уже проснулись и разводят костры, - ответил коттари. - Мастер, я не понимаю следов. Помоги, пожалуйста.
  Просьба была необычной, но Логри знал, что его зря беспокоить не будут.
  - Снег во дворе истоптан, - говорил мальчишка, ведя его во двор, - но следы госпожи Карми я нашел. Они идут из Центральной башни. На этой неделе туда никто не ходил, так что ее следы оказались единственными. А вот это мои сегодняшние следы, - указал мальчик, когда они подошли.
  - Ну не сидела же госпожа в башне четыре дня после последнего снегопада, - заметил Логри.
  - Мастер, пойдем наверх, - попросил мальчик.
  Логри пошел за ним в башню. Загадку, удивившую коттари, он увидел сам. Следы Карми начинались посреди площадки, как будто она откуда-то спрыгнула.
  - Ее принес многолапый дракон! - робко предположил мальчик, показывая на отпечатки ступоходов. - Правда, похоже?
  - Похоже, - согласился Логри, обдумывая, как поступить. - Вот что, сынок. Уничтожь все следы и забудь об этом. Кто был прошлой ночью в воротах?
  - Я и Кагар, - ответил коттари.
  - Прекрасно. Госпожа пришла через ворота. Ты и Кагар видели ее.
  - Да, мастер, - кивнул мальчик. - Мы видели, как она шла через ворота.
  Он остался затаптывать следы, а Логри сошел вниз. Увидев его, Кагар доложил, что гости едут.
  - Далеко они?
  - Только что покинули лагерь.
  Люди Марутту приезжали в Ралло с завидным упорством каждое утро. Сам принц появился только раз, удостоверился, что Геллик Самар без позволения хэйми Карми не выдадут, а сама хэйми из замка отлучилась. Чтобы захватить возвращающуюся в Ралло Карми, он расставил на дороге и на горной тропе на Катрано посты, а Ваорутиана обязал каждый день наведываться в замок Ралло и спрашивать, не возвратилась ли госпожа Карми.
  Три дня этих посещений Логри удовольствия не доставили. Но он решил, что подобную оказию просто невозможно оставить без внимания, и изощренно выдумывал, как можно использовать пребывание высоких гостей для натаскивания коттари.
  Пока гости не прибыли, Логри зашел к Неламе. На кухне был один-единственный Кабир. Он меланхолично помешивал в огромном котле с кашей - завтраком для обитателей замка.
  - Где Карми? - спросил его Логри.
  Кабир кивком указал на соседнюю комнату, где обычно спала Нелама.
  - Карми! - повысил голос Логри.
  Из-за занавески, отделяющей спальню Неламы от кухни, вынырнула бывшая сургарская принцесса.
  - Ну как? - поинтересовался у нее Логри.
  - Пока все в порядке, - устало проговорила Карми.
  - Сейчас в замок прибудет Ваорутиан.
  - Ваорутиан? - переспросила Карми. - Я бы предпочла говорить с Марутту.
  - О, он явится, госпожа моя, - заверил ее Логри. - Он непременно явится, чтобы разговаривать с тобой.
  - Нужна комната, - сказала Карми. - Нужна комната, чтобы перенести туда Геллик Самар. Не на кухню же вести высокого Марутту, если он вдруг решит навестить ее.
  - Зал с фонтаном? - предложил Логри.
  - Да, пожалуй, - согласилась Карми. - Там и светло и тепло - настоящие царские палаты. Кабир, слышишь? Ну-ка живо приведи зал в порядок.
  Приводить в порядок фонтанный зал было излишним, он всегда был готов к приему гостей. Здесь было чисто и уютно. Высокие узкие окна, выходящие на юг, давали свет, а тепло шло от бассейна, устроенного вокруг горячего источника. Чтобы вода не парила, бассейн был прикрыт каменными плитками, - таким образом, в зале неизменно оставалось тепло в самые студеные морозы, несмотря на то что никаких стекол, никаких ставен на окнах не было. Летом здесь было бы жарковато, но горячую воду отводили и запускали фонтан с ледяной водой из горных ручьев.
  Кабир принес в зал очень толстый тюфяк, помимо сена с горных лугов набитый благовонной травой рэлами, которая не теряет своего аромата годами. На разогретом полу рэлами запахла сильнее, распространяя по залу нежный аромат раннего лета.
  Следующими были пуховые матрасы; уложив три штуки, Кабир решил, что этого хватит. Карми велела было перенести из ее башни меховую постель, но Нелама принесла другую, ничуть не хуже.
  Кабир на руках принес Геллик Самар. Карми помогла ей устроиться в постели. Кабир подтащил поближе невысокий резной столик и поставил на него серебряный кувшин с укрепляющим питьем. Карми села рядом с постелью невестки на горячий пол и стала дожидаться, когда приедет Марутту.
  Марутту появился в зале с весьма разношерстным отрядом. Здесь были вассалы короля и всех семи принцев; наглее прочих держались люди Марутту и Ирау. Карэнское княжество представляли Пайра и Кортхави, только они без враждебности смотрели на Карми.
  Мужчины в мехах и железе почти сразу почувствовали, что в зале жарко. Пайра и Кортхави подали пример: сняли свои богатые шубы и бросили на пол.
  Карми не могла не встать навстречу Марутту и сделала шесть церемониальных шагов. Она ведь решила не идти на открытый конфликт с майярскими обычаями, но кланяться не стала: никто не требует поклонов от хэймов.
  - Добрый день, принц, - приветствовала его Карми, - и вам, господа, привет!
  Мужчины кто небрежно, кто низко - в зависимости от ранга - поклонились.
  Марутту собрался уже приступить к делу, но Карми начала первой:
  - Очень сожалею, господа, что могу уделить вам немного времени. Моя невестка, вдовствующая государыня Геллик Самар, плохо себя чувствует.
  - Осмелюсь спросить, что с ней? - надменно проговорил Марутту.
  - Вероятно, вы знаете, что государыня была в тягости, - глядя на него ясным взором, произнесла Карми. - Так вот, вчера вечером произошло несчастье. Государыня оступилась на ступеньках и упала с лестницы. Увы! - Карми лицемерно возвела глаза к небу. - Увы, ребенка сохранить не удалось.
  Но Марутту явно не захотел принимать ее слова на веру.
  - В моей свите два лекаря, госпожа моя, - сказал он. - Пусть они осмотрят государыню. Может быть, нужно какое-то лечение?
  Он бросил взгляд на двоих; оба были уже немолоды, и даже не будь на них соответствующей лекарскому званию одежды, Карми опознала бы их по знакам профессии: трем вытатуированным полоскам над левой бровью.
  Поклонившись хэйми, лекари прошли к постели больной и начали осмотр. Геллик Самар стыдливо натянула на лицо край одеяла; Карми подошла и взяла ее ладонь в свою.
  - Потерпи, сестренка, - шепнула она. - Стыд не кинжал, стыд не убивает.
  Едва лекари кончили освидетельствование, она плотно укрыла Геллик Самар одеялом и обернулась к Марутту:
  - Я думаю, сейчас вам лучше уйти!
  Марутту кивнул, и свита его подалась вон из залы. Сам он остался, сдержанно рассматривая Карми.
  - Ты оказала плохую услугу своей семье, - произнес он.
  - Моя семья - эта девочка, - бросила в ответ Карми, подходя к нему. - И я не собираюсь ценой ее жизни оказывать услуги твоей семье.
  Марутту ударил бы ее, не окажись рядом Кабира.
  - Госпожа хэйми - королевской крови, - напомнил тот, удерживая руку принца. Марутту выдернул руку.
  - Во-от как, госпожа моя, - протянул он. - Но я - не суеверный дурак Горту. Я не умру от твоего проклятия.
  - О, любое проклятие можно усилить, - насмешливо ответила Карми. - Например, ядом, высокий принц.
  Марутту смолчал, резко повернулся и пошел к двери.
  - Приятных трапез, принц! - крикнула ему в спину Карми.
  Она вернулась к плачущей Оль-Катрану, прилегла рядом с ней, погладила по плечу: - Выздоравливай, сестренка.
Оценка: 7.03*8  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"