Аннотация: История о блокадном Ленинграде и блокадниках, которые невзирая на голод и смерть находили в себе силы оставаться людьми.
АРТУР ОЛЕЙНИКОВ
БЛОКАДНИКИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда в булочную блокадного Ленинграда подвозили хлеб, люди в длинной очереди переставали чувствовать мороз и прежде мертво бледные лица, словно освещались от солнца. Смерть отступала. Радость, что сейчас можно будет получить пусть и считанные граммы хлеба, была надеждой на жизнь, шанс не умереть с голоду.
Одиннадцатилетняя Анечка вставала каждый день в пять утра. Девочка одевала бабушкины валенки, куталась в котиковую шубку, одевала на голову мамин шерстеной платок и, спрятав карточки на хлеб в варежки, шла по обледеневшим холодным улицам. Дома в холодной комнате ждала больная мать, и последние дни доживала бабушка, которая уже не поднималась с постели. В семье Васильевых все были иждивенцы и получали только по сто двадцать пять грамм хлеба на день на человека.
Валенки были тяжелыми и казались худой истощенной голодом девочке неподъемными, словно мешок с цементом.
Когда хлеб лежал на чаше весов, Ане казалось, что его много, что хлебом можно было наесться, но когда блокадные граммы оказывались в руках, они представали такими жалкими такими крохотными, что девочка, прежде чем, спрятать хлеб, заворачивала его в марлю, чтобы не потерялась ни одна крошка хлеба. Чтобы потом когда уже будет казаться, что нет сил жить, и станешь умирать от голода съесть эти крошки и дожить до следующего утра.
С хлебом возвращаться домой было весело и сладостно, словно в праздник. Откуда-то брались силы, и Аня шагала в два раза быстрей. Тяжелый груз валенок уходил на второй план. Все меркло и преображалось от мысли, что вот еще несколько минут и можно будет поесть.
"Я негодяй, подлец! Собираюсь отобрать хлеб у ребенка! Но разве другие не отбирают? Не воруют, не грабят? - корил и оправдывал себя Сергей и по пятам шел за ребенком. Измученная голодом девочка, еле передвигавшая ноги казалась легкой добычей. Он давно следил за ней и сжимал в кармане перочинный нож. - Она все равно ни сегодня так завтра умрет. Умрет от голода, как умирают тысячи. Да все так! Но негодяев все же меньше других. Нет, я не смогу!"
Сергей завернул за угол и бросил преследовать ребенка. Просто есть уже не хотелось, это было что-то уже другое, чем просто обыкновенный голод. Когда обессилив мысль, переходит на бред и засыпаешь только под утро и спишь два часа и просыпаешься с мыслью, о еде которой нет, и не будет, становишься словно помешавшийся. Сначала просто теряешь на время рассудок, потом и взаправду сходишь с ума.
Сергей отстал от ребенка, только потому, что уже дошел до крайней точке и думал только про соседа, скончавшегося от голода сегодня под утро. Каждое утро он заходил к соседу, чтобы принести ему хлеб, по его карточкам, сам старик уже не вставал, и сегодня Сергей нашел его мертвым. Хлеб он получил, но старик умер и значит больше хлеба не будет, новых карточек не получить. Страшная мысль снова и снова посещала затуманенную голову Сергея. Он гнал эту мысль, но голодная смерть была страшней.
Добравшись домой, Сергей закрылся с мертвым соседом у него в квартире и достал нож.
- Только маленький кусочек! - проговорил Сергей и стал раздевать уже коченевшего старика. - Я только попробую, - говорил Сергей и отрезал холодную сморщенную плоть с трупа.
На лестничной площадке Аня встретила дедушку Гришу. Старик каждый день с ружьем на плече выходил из дома на охоту на кошек, но уже вторую неделю возвращался не с чем.
- Сегодня добуду! Вот посмотришь! - сказал вместо привета старик.
Аня ничего не ответила, открыла дверь и стала звать маму.
- Мама! Мама это я! Есть будем!
Обессиленная Алла Владимировна еще молодая женщина, но состарившаяся в блокаду, резала каждые сто двадцать пять грамм на три равные порции, чтобы разделить на весь день. Аня на завтрак пила кипяток, жадно съедала хлеб, и с мороза промерзнув до костей, ложилась в постель и укрывалась с головой, чтобы хоть капельку согреться.
Электричества не было. Тусклое холодное солнце по-особенному освещала дома блокадников, мрачным и безрадостным полумракам страшной войны, которая словно ненасытный и лютый зверь, требовал каждый день все новые и новые приношение в виде человеческих жизней.
Григорий Константинович оставил дома внучку пяти лет и старуху жену Василису Матвеевну.
Василиса Матвеевна знала, что муж вернётся, сегодня снова без кошки, всех кошек уже съели и прохожих в Ленинграде чаще бродячих животных встречали и провожали мертвецы.
Вторую неделю подряд Василиса Матвеевна на обед варила кошачью шкурку за шкуркой. Старик муж прежде, когда улыбалась удача, слаживал кошачьи шкурки за шкаф. Когда кошки кончились, старуха жена доставала шкурку одну в день и опаливала шерсть и долго по два часа разваривала кожицу в подсоленной воде.
- Это последняя! - горько сказала Василиса Матвеевна.
- Больше нет? - заплакала внучка.
- Нет! - ответила Василиса и принималась опаливать шерсть.
- А котлетки сегодня будут? - спрашивал изголодавшийся ребенок. Котлетками Глаша называла сухую кофейную гущу, которую бабушка однажды припрятав теперь размачивала, формовала в лепешечки и подогревала на печке.
- Сегодня еще будут!
- Я еще хлеба хочу! - плакала Глаша, съев кусочек.
- Надо терпеть, чтобы на весь день хватила, - отвечала бабушка, но не могла выдержать голодных глаз внучки, и отдавал ей свой хлеб.
Глаша съедала, все равно оставалась голодной.
- Пойди, поиграй!
- Не хочу! - отвечала Глаша, давно забросив детские игры, думая только о еде и том, что принесет или нет сегодня дедушка Гриша такую вожделенную кошку.
У кровати валялась заброшенная кукла. Истрёпанное серое от пыли платье куклы как все вокруг говорила о несчастьях. Но кукла помнила, как в мирное время Глаша заботилась о ней и не выпускала из рук и рассказывала сказки. И разобранный и распиленный на дрова шкаф, от которого осталось теперь только пару досок, тоже мог рассказать о мирной жизни. Как хранил в себе вещи - выходной костюм деда Гриши, платья хозяйки, которые были выменяны всего лишь на несколько сухарей твердых как камень. И книжная полка без книг, которые пошли в печку, поведала бы о своих знаменитых авторах, об их написанных сто лет назад историях, на смену которым пришла самая страшная правда жизни, история блокадного Ленинграда.
Собираясь на работу, Катя Кузнецова слышала голос деда Гриши за дверью, но когда вышла, то уже ни Гриши, ни соседской девочки Ане не было. Катя девушка восемнадцати лет работала медсестрой в детской больнице. Больница была переполнена детьми. Дети были больны и истощены, их приводили родители, и потом подолгу не навещали. Одни родители не навещали детей, потому что работали, другие, потому что умерли, или находились при смерти и уже не выходили из дома.
Больница была в пяти километрах от дома, Катя старалась идти быстрей и чтобы не останавливаться, хотя очень хотелось остановиться и отдохнуть. Но останавливаться было нельзя. Многие Ленинградцы истощённые болезнями и голодом, умирали на улицах, только потому, что останавливались, чтобы передохнуть, поседеть немного и зачастую так и оставались и умирали по дороге.
Навстречу Кати катились детские санки, на которых завернутого в одеяла мать катила мертвого ребенка. У Светланы было четверо детей. Первая девочка умерла неделю назад, теперь умер младший мальчик, старший сын пяти лет и девочка шести остались с бабушкой дома. Светлана уже не плакала, словно хоронить родных детей было для нее нормальным. Или нет, это было так страшно, что женщина уже сходила с ума и выплакала все слезы и не знала, зачем она решила хоронить второго ребенка, когда ни сил, ни средств на это не было и можно было просто оставить мертвое тело в комнате, как делали многие ее соседи. От мужа, ушедшего на фронт, остались три пачки папирос и флакон одеколона. Папиросы пошли, чтобы похоронить дочь, а одеколон она предложит кому-нибудь, чтобы выкопали могилу для сына. Промёрзшую землю станут разбивать ломом и, выкопав маленькую могилу всего с полметра глубиной, опустят в нее мертвого ребенка. Светлана постоит немного над могильным холмом и покатит пустые санки обратно в холодную квартиру и станет хлебом по карточкам мертвых детей кормить и спасать от неминуемой смерти еще живых.
Катя обернулась и посмотрела на несчастную мать.
Повстречалась еще какая-то женщина, катившая на санках только один чайник и с водой, набранной на Ниве. Так у некоторых от голода не было сил, что всего лишь трех килограммовый чайник было уже не донести.
Смена на работе в больнице начиналась с того, что Катя ходила по палатам и смотрела, кто из детей не проснулся и умер за ночь во сне. И если были мёртвые дети, шла на кухню и говорила, на сколько детей накрывать и давать завтрак. В это утро были все живы, но в обед умерла Галочка трех лет. Катя долго в оцепенении стояла над ее худеньким телом и когда пришла на кухню на мертвого ребенка уже дали порцию.
- Один ребенок умер! - тихо сообщила Катя и протянула обратно поварихе порцию жидкой кашице.
Повариха помолчала и сказала:
- Возьми себе!
- Я не могу! - испугалась девушка.
- Кому говорю, возьми! Сама ели на ногах держишься!
Катя послушалась, села за стол. Девушка долго смотрела на кашу и стала есть и зарыдала. Она вместе с горькими слезами ела порцию Галочки и представляла мертвую девочку живой. Как Галочка плакала, вспоминала маму и рассказывала, что у них было мало водички.
Мать Галочки ходила за водой с Почтамтской улицы через бульвар Профсоюзов, через переулок Завидова, на набережную. Не ведер ничего такого не было. Марина, на санках ставило разные кастрюльки. Так везла и долгие часы не бывала дома и не могла оставлять дочку одну. Галочка прежде оставалась со старой соседкой, но бабушка вскоре умерла и Марина привела дочь в больницу в надежде спасти. Катя это вспомнила, и боялась, того что она скажет матери если она придёт за ребенком.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Витя проспал до десяти утра и, проснувшись, стал, запивая кипятком, есть свою порцию хлеба. Вити было шестнадцать лет, и он состоял в местной дружине - тушил зажигательные бомбы, которые сыпали на голову ленинградцев фашистские бомбардировщики. Приходил с ночного дежурства после трех ночи и без сил валился спать.
- Катерина в больнице? - спросил Витя у матери.
- Да еще с раннего утра!
- У нее сегодня совершеннолетие!
- Да, восемнадцать совсем уже взрослая! - и Наталья Алексеевна Кузнецова заплакала.
- Перестань! - стал успокаивать сын.
- И на стол ничего поставить! - сокрушалась мать.
- Вот победим, отметим, как следует! А мы вчера ночью предателя задержали!
- Это как? Какого предателя? - удивилась мать, утирая слезы.
- Самого настоящего! Раздалась воздушная тревога! И вижу на соседней улице, ракетница взмыла и осветила склад! А в том складе бензин и масло разное для машин. Я сначала не понял и растерялся, а потом кричу ребятам, что это нарочно, что это диверсия! Мы на свет, а он, стало быть, предатель, шпион еще не убежал, и мы его и схватили.
- И что он?
- Говорит, что фашисты спасут и накормят его! Сволочь одним словом. Мы его в милицию, дяде Юре, что из десятой квартире, сдали. Вот так мама! Народ на фронте кровь проливает, люди с голоду умирают, а вот такие фашистам служат. Как таких земля только носит! Ну, я все побежал! У меня важное дело есть!
- Куда, не пущу! Хватит с меня того, что я ночи не сплю, когда ты по крышам лазишь!
- Сам Шостакович тушит зажигалки! А пойду все равно! Я сегодня кровь для фронта сдаю!
Мать всплеснула руками.
- Какую еще кровь?
- Красную! - засмеялся и пошутил Витя.
- Поостри мне еще!
- Хватит тебе причитать! За кровь хлеб и деньги дают! Хлеб я возьму, а деньги, на танк сдам! Но ты не подумай я не раде хлеба! Я для фронта! Для раненых!
Мать плакала и целовала на дорогу сына. Витя фыркал, говорил, что он уже не маленький и просил мать оставить свои телячьи нежности.
Прохожих было немного. Вите Кузнецову попадались только санки с мёртвыми, и только на Ниве было столпотворение. Люди пришли к прорубям за водой. Проруби были глубокие, и люди не могли так просто зачерпнуть воды и опускали, кто чайники, кто бидоны в прорубь на верёвочках. С чайниками в основном были дети, они не могли донести домой тяжелые ведра. С бидонами женщины, а с ведрами только мужчины в основном старики из соседних с рекою улиц.
На пункте сдаче крови тоже было много людей, и Витя занял очередь.
- А что же я хуже других? Здесь такое дело, что филонить нельзя для фронта!
- Ясное дело! У Кати сегодня день рождения!
- Я помню!
- Пойдем вместе на Сухаревскую. Вот, что у меня есть! - и, Женя, показал большие карманные золотые часы. - От деда остались! Наследство!
- Зачем это? Ты что же этих спекулянтов хочешь задобрить?
- Нет, что ты! Я Кати на подарок хочу выменять! Шоколад!
- Благодетель тоже выискался!
- Я серьезно, я предложение, хочу сделать!
- Война, а он жениться!
- И что же что война?
- На фронт тебе надо!
- Меня не взяли! Бронь дали! Говорят музыкант! Если бы знал, что война, в консерваторий после школы не пошел бы.
- Ты ей лучше свою скрипку подари!
- Смеёшься, зачем ей моя скрипка?
- А шоколад? Съест и еще с голоду как пьяная сделается. Подари ей лучше кольцо! Если жениться невтерпёж!
- Кольцо я тоже приготовил. Мамина!
- Все предусмотрел. Ромео! - и Витя засмеялся.
Витя и хоть и был высокий, рослый и на голову выше Жени выглядел еще как мальчишка и соврал, что ему девятнадцать. Медсестра не поверила, но Витя твердо стоял на своем, и медсестра разрешила, но вместо положенных двухсот грамм крови взяла только сто. Но все равно, от длительного голода у обоих ребят кружилась голова.
Сенной рынок, где можно было выменять ценности на продукты, отличался от маленького базара, который был на Владимирской улице и был самый известный. Здесь были особенные блокадники - спекулянты и черные дельцы от торговли. Они были сыты, голоса их были громкими и звучными полны сил, когда они торговались изо рта у них шел густой пар ни такой как у голодных, которые выдыхали прозрачный воздух.
- Вот смотри! - сказал Витя.- Этот что самый толстый в тулупе. Толстый значит самый жадный, ест за троих! Подойдем к нему! Ты помалкивай, я торговаться стану. То вы скрипачи доверчивый народ. Смотри еще, облапошит!
- Часы брать будите? - сердито спросил Кузнецов.
- Покажи! - заинтересовался толстяк.
- Золотые, старинные! Женька покажи!
Женя достал часы.
Спекулянт протянул руку к драгоценной вещи.
Витя отдернул:
- Что предложишь?
- Что надо?
- Шоколад! Масла, сахара и колбасы!
- Ишь чего! Дам только шоколад, - спекулянт достал из сумки плитку с изображением Авроры на обвёртке.
- Это, что на седьмое ноября давали? - спросил Женя.
- Эта самая! Сам не съел! Для вас берег!
- Хватит, трепаться! У тебя их наверно десять штук! - разозлился Витя.
- Не твое дело!
- Наше! Две плитки и масла с сахаром! И колбасы!
Спекулянт состроил гримасу.
- Не хотите, другие возьмут! - рассердился Витя. - Вещь ценная сто грамм одного золота! Пошли Женька!
- Стойте! - сдался толстяк и стал доставать масла и сахар. - Колбасы не дам! Плитку только одну.
- Тогда давайте вина! У нас день рождения!
Спекулянт фыркнул, на минуту отошёл и принес бутылку портвейна.
Витя взял продукты с вином и разрешил Женьки отдать часы.
- Знаешь, что с тобой по военному времени надо сделать?
- Что?
- К стенке поставить! - отважно сказал Витя и толкнул ослабленной от голода рукой толстяка в грудь.
Женька обратной дорогой радовался, а Витя рассуждал:
- Оно конечно может и хорошо, что можно на продукты обменяться. Эти цацки дороже жизни! Но ведь они предатели и хуже проклятых фашистов. Наживаются на горе людей! Жируют!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сергея испугала кровь, и сначала бросив отрезанный кусок плоти от трупа на пол, долго тряпкой вытирал руки, но потом осмелел, поднял и положил в кастрюльку с водой. От нетерпения и голода варил не долго. Не промытая плоть, вымазанная грязным полом, дала страшного вида мутный и грязный навар с серой пеной.
Сергей вылил в раковину бульон и, обжигая пальцы, стал, есть прямо руками. Мясо было сладковатое и жесткое и неприятно пахло. Но Сергей не замечал, сживал, проглотил и сел расслабленный на стул и закатил глаза. Насыщения организма он не почувствовал, но ему больше было нестрашно. Он теперь не умрет с голоду. Ясная мысль, что покойника хватит надолго, вселяла надежду.
- А если кончиться, этих трупов в Ленинграде миллион! - тихо проговорил, озвучив свои мысли Сергей.
У Сергея были длинные черные грязные засаленные волосы, впалые от голода щеки и круги под глазами, но все же он был примечательной внешности молодым человеком двадцати пяти лет, потому что был огромного просто какого-то великан - более двух метров. Но с правой ногой, которая была короче другой. Но пусть он и хромал, но своими исполинскими шагами шел всегда быстрее других прохожих. Иза ноги и то, что хромой Сергея и не взяли на фронт. Сергей был бывшим беспризорником с фамилией Максимов, которая не принадлежала ни его отцу, ни матери, а просто была когда - то и кем-то выдуманной в приюте. Попав в детский дом, окончил его хорошо, хотел стать ветеринаром, но не стал, так профессии не получил и прежде мел Невский проспект. Но животных продолжал любить всю жизнь и, когда работал дворником, тратил пол зарплаты на бездомных кошек и собак. У него и сейчас в комнате жил кот, которого он прятал и не выпускал на улицу, чтобы не съели.
Успокоившись, вооружившись мыслями, что голод теперь не страшен, Максимов взял снова нож и теперь отрезал два больших куска от ягодицы трупа. Один он снова залил водой и поставил в кастрюльке на плиту, а другой понес коту Маркизу.
В однокомнатной квартире Максимова не было мебели, она вся уже давно пошла в печку, но было много книг, которые он берег и любил. Черный худой кот оживился, увидев хозяина и подбежал, и стал тереться об ногу.
- Ешь Маркиз! Не умрем теперь с голоду! - сказал Сергей и положил перед котом кусок человеческой плоти.
Кот сначала засомневался и долго обнюхивал кровавый кусок невиданного прежде мяса, но голод пересилил, и он стал грызть. Сначала ел понемногу, а потом жадно. Хозяин гладил кота, и забытое счастье приятно согревало больное сердце молодого человека. И казалось, что за окном наступило мирное время, и больше нет голодных людей с санками за спиной, на которых, как и прежде стали смеяться дети, а не перевозили мертвецов.
Но не было, а только казалось и Светлана, похоронив младшего сына, тянула за собой проклятые санки, на которые может ни сегодня так завтра она покатит хоронить снова одного из своих детей.
Светлана Петрова шла по улице, не чувствуя ног, словно и не шла вовсе, а летела куда-то в пропасть. И только мысль, что у нее осталось двое детей, которым она еще нужна, давали ей слабые силы на жизнь. И женщина думала и вспоминала мирное время. О сколько же было планов на жизнь! Растить детей! Работать! Как она прежде гордилась своим мужем военным летчиком, а теперь только и думала, что летчик страшно, что небо опасно. Прежде, она, когда пролетал в небе самолёт, говорила детям, что вот так и ваш отец где-то летит, что с отца надо брать пример. Светлана понимала, что муж Яша герой и бил врагов, но теперь самолет вселял только страх, ведь все, что во время войны было связано с авиацией, стало теперь, только гул фашистских самолетов бомбивших Ленинград, сеявших и приносивших только смерть горя и разрушения.
И не помня себя, Светлана добралась в свою квартиру. Прежде до войны у них в хозяйстве было много мебели и теперь в двадцати градусный мороз только этим спасались. И было сравнительно тепло, но все равно спали, не раздеваясь под всем, чем только можно было накрыться. Радостные возгласы выживших крох, что вернулась мама, успокоили израненное материнское сердце, которое разрывалось от потери прежде умерших детей.
Мать Светланы старуха Клавдия согрела воды и положила перед дочерью ее сто двадцать пять грамм хлеба. Светлана стала есть. Дети смотрели голодными глазами. Светлана заплакала и поделилась с детьми.
В дверь раздался стук. Светлана открыла. На пороге стояла соседка Люба с годовалым сыном на руках, завёрнутым в одеяло.
- Света у нас дрова со всем вышли. Степа замёрзнет без дров! Одолжите!
- У меня дом полный ртов! Если раздавать самим на всю зиму не хватит! Но будем вместе греться и веселее и теплее. Переезжай соседка к нам.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Именинница Катя вернулась домой только под вечер. У нее не выходила из головы мертвая Галочка и ее порция каши. Катя совсем забыла про свой день рождения и когда ее стали поздравлять растерялась.
- Проходи дочка к столу! - поцеловала мать Катерину. - Это Женя, постарался!
- Да, твой Ромео! - смеялся Витя.
На столе были маленькие кусочки хлеба с маслом, шоколад, и стояло вино.
Женя ухаживал за Катей с пятого класса. Сначала как все мальчишки задирался, лез драться и хватал за волосы, потом стал носить портфель, драться с мальчишками, когда дразнили женихом, и в десятом классе признался в любви. Но когда началась война, Катя стала серьезной и не позволяла Жени всякие глупости, но в тайне желала, чтобы после войны они были вместе.
- Женька к тебе с предложением! - не выдержал и разболтал Витя.
- Спекулянты, сволочи! - объяснил Витя.- На часы выменяли!
Катя смотрела на шоколад, вспомнила голодных детей в больнице, которые долгие горькие недели не видели сладкого и заплакала.
- Что ты доченька? - испугалась мама.
- Давайте соседских детей позовем! - сквозь слезы попросила Катя.
Позвали Аню и Глашу внучку деда Гриши.
Детям показали шоколад.
Голодные и позабывшие, какой он на вкус этот шоколад девочки сначала испугались, застыли и смотрели на шоколад, словно на мираж, боялись, что они сейчас протянут ручки и шоколад растает воздухе.
Аня зажмурилась. Теперь это и вправду был шоколад. Глаша съела и захлопала в ладоши и попросила еще.
Достали бокалы разлили вино.
- С совершеннолетием, Катя! - сказала мать.
- Поздравляю Катя! - робко сказал Женя.
- Будьте счастливы, молодые! - развеселился Витя.
- Баламут! - воскликнула Катя, и все засмеялись и чокались.
Женя залпом со страху осушил весь бокал, приготовившись к главному.
- Милая Катя! - робко начал Женя. - Дорогая Наталья Алексеевна! Друг мой Витя! Мне тяжело говорить в такой час!
- Давай, не тяни резину! - выкрикнул Витя.
- Помолчи сынок, - попросила мама.
- Катя, ты знаешь, что я влюблен в тебя еще в школе. Идет война, умирают люди! Каждый час, враг подвергает нас опасности и смерти. Что же ждать, дать врагу ликовать злорадствовать и скалиться? Не бывать этому! Я прошу твоей руки! Будь моей женой! Я буду тебя любить, невзирая на голод и смерть.
- Даже я лучше не сказал бы! Я согласен! - сказал Витя и допил свой бокал.
Наталья Алексеевна одернула сына за рукав.
Катя опустила глаза, снова покраснела и сказала:
- Я согласна!
Наталья Алексеевна заплакала.
- Жених, а теперь поцелуйте невесту! - улыбнулся Витя.
- Тебя не спросили! - фыркнула Катя, но было видно, что она счастлива.
Расставаясь на лестничной площадке, Женя попросил разрешения поцеловать бедующую жену.
Катя улыбнулась и сама прильнула к губам избранника. А, завтра не откладывая решили идти расписаться, чтобы теперь никогда не расставаться. А Витя предусмотрительно спрятал оставшиеся вино, для празднования свадьбы. Пусть это и будет в голодном блокадном Ленинграде, это неважно и на войне есть и должно быть место любви, чтобы человек оставался человеком, ведь самое страшное на войне это никогда погибает человек, а когда в сердце человека гибнет светлое.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Блокадный Ленинград просыпался рано, чтобы занять очередь в булочную. Самое драгоценное у блокадников это были карточки на хлеб. Светлана проснулась в пять утра и стала собираться за хлебом. Разбудила мать, чтобы взять карточки семьи, которые она отдала ей прежде, когда без сил вчера лежала над мертвым ребенком, а потом шла хоронить ребенка, и ей было не до карточек, и за хлебом ходила мать.
Старая женщина достала и отдала.
Светлана взяла карточки посмотрела внимательно и содрогнулась.
Почти все пайки на хлеб на месяц вперёд были срезаны.
- Мама! - не своим голосом прокричала Светлана. - Мама, карточки срезали! Украли! Ты убила нас мама!
Клавдия побледнела, сердце у нее резануло, словно ножом она стала хвать воздух ртом и через час в бреду умерла от сердечного приступа. Светлана не знала, что мать умерла и бежала в булочную.
- Украли, карточки обрезали! Вчера утром! Пропустите без очереди! Я только узнать! - плакала в очереди отчаявшиеся женщина.
Очередь расступилась, все понимали, что случилось страшное.
- Вы? Это вы? Как вы могли? У меня только ребенок умер, еще двое осталось! - накинулась Светлана на молодую продавщицу.
- Нет! Я не знаю! - испугалась продавец.
- Вы вчера нам карточки обрезали, сверх нормы! Украли! Убили! Зарезали!
- Я не работала, вчера! Не моя смена была!
- А кто работал?
- Валентина Михайловна!
- Где она?
- Не знаю! Она уволилась по состоянию здоровья!
Светлана опустилась на землю и зарыдала в гробовом молчанье толпы, и горько плача пошла домой, где ее ждала мертвая мать.
- Постойте женщина, - догнал Светлану какой - то мужчина и отдал ей свою рабочею норму хлеба и, не дожидаясь благодарности, ушел, как появился.
Наталья Алексеевна стояла в очереди и плакала в месте со Светланой, как и многие женщины. Принесла домой хлеб и рассказала Кати о трагедии. В девять часов пришел Женя, чтобы идти расписываться. Проснулся Витя и увязался за сестрой.
- Наверно ЗАГС закрыт, - говорила Катя.
- От чего? - отвечал Женя.
- Да ну его к черту этот ваш ЗАГС! Ай да к дяде Юре! Он милиционер сочетает вас по военному времени.
- А можно? - засомневалась Катя.
- А почему нет? Идемте!
Дядя Юра встретил молодых людей соседей радушно.
- Ну, ты герой у нас Витя! Мы этого предателя в два счета разобрали, он оказывается не один.
- Так им и надо! Мы вот по какому вопросу. Вот, стало быть, моя сестра Катя!
- Известное дело первая красавица на улице!
Катя засмущалась.
- Это опустим! Они жениться хотят?
- Жениться! - удивился милиционер.
- Война! Каждый день на счету!
- Верно, говоришь! А здесь при чем?
- А что же вы не расписываете?
- Мы, только тех, кто на службе!
- И что? Надо помочь!
- А ЗАГС?
- А черт его знает! Не солидно как это. Война и в ЗАГС! Состарятся, потом ничего будет вспомнить. Помогите!
- Хорошо! Идемте в мой кабинет.
Ребята прошли. Дядя Юра достал бланк записал фамилию и имена молодых, написал, что следует, поставил печать и поздравил жениха и невесту. И вручил Кате документ.
Ребята на седьмом небе от счастья возвращались домой, пусть и голодные и обессиленные. Столько было планов, столько было надежд, только бы победить, поскорее мирное время, но до мирного времени были еще целые и страшные годы, и на улице кутаясь с головы до ног, словно безжизненные тени шли голодные умирающие люди. Получив хлеб, торопились в холодные квартиры, чтобы согреть воду и кипятком запивать хлеб который скрипел на зубах и был на вкус боли. Съесть и забыться и поверить чуду.
Но война как проклятая бомба, которая одного накрывала с головой и убивала и калечила, а кого-то щадила, словно поселилась в доме и жизни Светланы. И Петрова нашла мать мертвой. Она не заплакала, а только села обняла мать и так просидела час кряду. Соседка по дому села с ней рядом и тоже молчала. Ее сынок Степа лежал слабенький на кровати и тихо шевелил ручками, когда его щекотали за пяточки дети Светланы. Им было весело от нового жильца. Они, почему то не спрашивали, что случилось с бабушкой, куда подевались их брат с сестрой, словно все понимали и не хотели расстраивать мать. Дети словно повзрослели от голода, беды и войны.
Вдруг маленький Даня замер. Кроха Степа больше не махал ручками и затих.
- Мама! Степа больше не хочет снами играть! - сказал Даня, все понял и заплакал.
Люба сначала оцепенела, но скоро бросилась к ребенку. Степа не подавал признаков жизни.
Мать закричала голосом как раненая самым страшным палачом - проклятой судьбой, таким кинжалом который вырвал у нее не просто ребенка, а душу. Она прижимала бездыханное тело сына и страшно стонала. Слез не было, только стон отчаянья. Дети заплакали и обнялись. И обнявшись, стали кричать. Светлана обхватила голову руками, не выдержала и упала в обморок.
Светлана очнулась от слез дочки и сына. Маленькие дети плакали, целовали мать и отказывались верить в самое страшное, что мама умерла. Светлана прижала их к груди. Оглянувшись, она увидела, что Любы и ее мертвого малыша в квартире нет, а у своих ног нашла карточки на хлеб Любины и Степы. Светлана поняла, что больше никогда не увидит Любы живой, что она больше отказывается жить. Жизнь без ребенка стало для нее теперь бессмысленно, но умирая, она оставляет надежду выжить ее детям.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Сославшись на болезни и голод, Валентина Михайловна перебирала дома свои сокровища, сотни карточек на хлеб которые она срезала в течение месяца. Пожаловаться на нее было уже не кому, потому что владельцы карточек уже умерли. Она была замужем, детей у нее не было. Муж был спекулянтом. Он просто не хотела умереть с голоду и хотела заработать, что деньги будут заработаны кровью других ни мужа, ни ее не смущала.
Муж Андрей вернулся с черного рынка и показал дорогие золотые часы.
- Выменял у простофиль, на шоколад, масло, сахар и вино!
- Дорого дал! - разозлилась жена.
- Дура, сто грамм чистого золота!
- Ладно тебе, я с работы уволилась!
- Ты что с ума сошла?
- Сам сбрендил! Меня еще немного и сцапали бы! А так у нас тридцать килограмм хлеба. Только обменять надо. Но это, что? Вот братец мой, что на дороге жизни! Они снова кото-то подговаривают. Вот развернемся!
- Опасно это! Они зигзаговцы!
- Обойдётся! А пока нашими карточками займемся!
- А как? По одной карточке замучаемся!
- Надо подкупить хлебом. Завтра пойдем на другой конец города, в какую-нибудь булочную. Попытаем удачу!
Но когда они пришли и предложили одной продавщицы выгодную сделку, обменять все карточки, из расчета что пять килограмм можно будет оставить, просчитались, продавщица, сказала, что приходите через два часа, а сама позвонила в милицию.
По вызову приехал Юрий Гаврилович. Он всю дорогу рассказывал шоферу про ребят, которых он сегодня женил.
- Если что, в ЗАГС пойду! Теперь у меня стаж!
Но когда на мести выяснил подробности вызова, сделался серьезным и решил брать жуликов с поличным, устроив засаду.
С тяжелыми мешками хлеба на санках довольные супруги собрались домой, когда их окружила милиция.
- Допрыгались сволочи! От жировали! - сказал Юрий Гаврилович и наставил пистолет.
Толстяк Андрей бросился бежать. Можно было легко догнать, но Юрий Гаврилович, не сожалея выстрелил.
При обыске на квартире Валентины Михайловны нашли много обручальных золотых колец и большие старинные золотые часы.
Возвращаясь со смены, Юрий Гаврилович встретил соседа Витю и рассказал о поимки спекулянтов и необыкновенных золотых часах.
- Ну, дела! - присвистнул Витя. - Так это наши часы!
- Как ваши?
- А так! Мы только вчера у этого толстяка спекулянта выменяли, на продукты, чтобы Катин день рождения справить!
- Хорошо, завтра зайди, верну вам часы обратно.
- Спасибо! Вот Женька не поверит! Это будет им с Катей свадебный подарок. Пойду, обрадую.
Витя прибежал и рассказал про часы и про все происшествие.
Женя улыбался, Катя мала, что поняла, молодые люди думали о другом. Им предстояла первая близость в жизни, и они были неловкими и не знали как себя надо вести.
- Да ну вас молодожены! - сделал вывод Витя и стал собираться тушить проклятые зажигалки.