Аннотация: История о Холокосте и маленькой узнице, которая открывает в себе силы и мужество противостоять смерти.
Артур Олейников
УЗНИКИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Поезд страшно стучал колесами и словно чудовище в своем жутком уродливом чреве нёс матерей и их детей в новую полную горестей жизнь.
Мария крепко сжимала руку дочери. Маленькая Сарра семи лет сидела рядом с матерью на голом грязном полу душного вагона.
Мария была на девятом месяце беременности. Ее успокаивали, что скоро поезд придет, что все будет хорошо, что немцы сказали, что их евреев просто везут на новое место жительства. Но Мария знала, что случилось страшное, что их везут на смерть, а как иначе если смерть уже пришла в ее дом, семью и жизнь. Рядом с Марией не было Марка ее мужа. Когда им предписали явиться к девяти часам утра на вокзал, прежде пунктуальный и дисциплинированный нотариус Марк сказал, что он останется у себя в доме и захлопнул дверь перед носом сержанта. А через час в дверь грозно постучали.
- Открой, - стала умолять Мария, а Сарра заплакала, когда стук из грозного превратился в страшный грохот и дверь выломали.
Марк закрыл семью собой. Его ударили в живот и выкрутили руки и поволокли из квартиры. Стройный и красивый офицер сказал:
- Так будет с каждым если вы не станете выполнять приказы. Ровно в девять утра явиться на вокзал, - и вышел.
Мария хотела сначала бежать за мужем, но потом бросилась к окну так как они жили на четвертом этаже и она попросту не успела бы в своем положении и наверно полетела с лестницы кувырком.
Марка вытащили под руки из подъезда и вдруг подставили к стене. Офицер достал пистолет и без предупреждений и объявлений выстрелил Марку в голову
Мария закричала и в ту же минуту ее словно парализовало. Ужас перехватил дыхание и сковал по рукам и ногам, а потом она упала без чувств и не видела как уже тело мертвого Марка положили в кузов машины и увезли.
Когда Мария пришла в себя ей хотелось умереть, но под сердцем бился ребенок Марка и маленькая Сарра. И Мария хотела сбежать, но куда сбежишь из гетто если везде часовые, патрули и дороги перекрыты. И боясь за детей, Мария в назначенный час пришла на вокзал. Но теперь, когда поезд их нес в страшную неизвестность Мария поняла мужа, поняла почему Марк отказался выполнять приказ немцев. Муж сразу догадался, что это станет обманом и превратиться в трагедию и смерть.
И когда поезд замедлил ход и остановился все пассажиры замерли. У них вдруг перехватило дыхание, вдруг стало ясно, что их ждет беда.
Стали открывать вагоны. Солдаты были собраны и их движения были отточены словно это был уже сотый по счету поезд. Они громко отдавали приказы. Стать здесь, это оставить. Мужчины налево, а женщины с детьми на право.
Багаж брать собой не разрешили.
- Вам выдадут все что вам требуется, - говорил офицер.
Мужчины обнимали своих жен и матерей. Дети плакали. Построив колонну из мужского пола узников стали уводить. Они оглядывались на близких и махали рукой. Когда они скрылись у женщин стали отнимать детей.
- С ними будет все хорошо! Такой порядок! - говорил офицер.
Одна из матерей не хотела расставаться с сыном и взяла на руки пятилетнего ребенка. Но один из солдат вырвал ребенка из рук матери и в назидание другим ударил женщину прикладом в голову. Он не рассчитал. Женщина упала и стала биться в конвульсиях. Солдат не долга думая выстрелил. Нет он не пожалел бедную женщину, ее судороги показались ему уродливыми и оскорбили его и его форму.
Гром выстрела пронзил всех несчастных матерей и в ужасе плача они навсегда прощались со своими детьми. Стал накрапывать дождь. И пусть даже начался страшный невиданный ливень всех дождей мира не хватило бы, чтобы превзойти слез матерей. Горьких страшных слез материнской разлуки.
Август молоденький восемнадцатилетний белокурый сержант стоял и смотрел на женщин как их лишили самого дорогого в жизни и любовался своими насыщенными сапогами. Сапоги блестели и казались превосходными на фоне обуви пассажиров страшного поезда. Их обувь в дороге запылилась и сами они были все уже не в свежей одежде в отличие от Августа у которого была отглажены каждая складочка формы. И сам Август был стройным и держал спину только прямо и никогда не сутулился и смотрел на всех сверху вниз. Каждый раз, когда он приходил на перрон лагеря и встречал новых узников Освенцима, молодой человек считал важным и значимым событием в своей жизни. И для него настоящего немца было главное показать своим видом, что он выше этих евреев во всем. Но большие удовольствие Августу доставляла когда приходила очередь подойти к этим жидовкам и вконец их раздавить, приказав им немедленно раздеваться. Это страшное унижение представала для молодого человека чуть ли вершиной его расовой победой над недочеловеками к которым он причислял всех евреев.
- Раздеться! Вы получите новые вещи! - сказал Август и внутри трепетал, но вдруг одна из девушек состроила гнев и гордо стала перед Августом в позу.
Это была молодая красивая девушка, где то даже красавица с большими глазами и изящными и тонкими чертами лица. У нее был красивый прямой подбородок и сейчас он был вздернут кверху и Августу показалось, что подбородок и вся девушка смотрит на него высокомерна.
- Ты плохо слышала? Ты не понимаешь по-немецки? - сурово спросил Август.
- Я знаю пять языков! - гордо ответила девушка.
- Ученая жидовка! - злобно сказал Август. - В Освенциме признают только один язык, язык Третьего Рейха!
- Язык плачей! - выкрикнула девушка.
- Ты станешь выполнять приказ? - выкрикнул Август и вышел из себя и достал пистолет, но вдруг остановился и внимательно стал рассматривать пальто взбунтовавшийся еврейки. Это было пальто из прекрасного кашемира и было скроено по модному фасону.
- Снимай пальто! Потом я тебя застрелю! - сказал Август.
Девушка на миг растерялась, но только на миг и выкрикнула:
- Скот!
- Оглянись проклятая жидовка и посмотри на своих матерей и сестёр. Они голые и раздавлены, вот настоящий скот! - ответил Август и выстрелил.
Девушка упала. Молодой человек спрятал оружие и подошел к жертве и стал снимать пальто.
Доктор Менгеле равнодушно смотрел как Август снимал м с мёртвой девушке одежду. Многие солдаты присваивали себе приглянувшиеся им вещи и посылали их своим близким. Это не возбранялось. Менгеле был занят другим и отведя от Августа свой взгляд стал жадно всматриваться в обнаженные тела. Его волновала не женская нагота, а то что может есть среди них какие ни будь особенные. Может быть неполноценный рост, задержки в развитие или уродство, но он не находил и злился. Каждый раз когда приходил поезд с новыми узниками он волновался. Если поезд следовал ночью то просил его разбудить. Люди с особенностями в развитии ему нужны были для исследований и медицинской практики.
- Август! - позвал Менгеле.
Сержант в руках с пальто быстро подошел к доктору. Август благоговел перед Менгеле потому что считал его научным светилом третьего рейха.
- Что ни будь было по моей части? Близнецы, карлики?
- Нет доктор Менгеле!
- Совсем ничего! - с грустью сказал Менгеле.
- Нет! - отвечал Август, но вдруг припомнив сказал. - Может только если одна беременная жидовка. У нее огромный живот!
Менгеле оживился.
- Такой огромный живот, что я таких беременных еще не видел. Может быть двойня!
- Это хорошо! - сказал Менгеле просияв. - Найди мне ее и приведи в больничный корпус.
- Слушаюсь! - ответил Август и быстро пошел разыскивать узницу в положение.
Мария как ошарашенная стояла и не как не могла найти силы, чтобы начать раздеться, когда многие уже стояли голыми и прикрывались руками. Дрожали на осеннем ветру и затравленными глазами смотрели по сторонам от ужаса.
- Вот ты где! - радостно сказал Август.
Мария испугалась и подумала, что ее начнут бить иза того что она еще не разделась и стала снимать пальто.
- Для тебя это лишнее! - ответил Август. - Пошли со мной тебе повезло! Тобой заинтересовался сам доктор Менгеле.
Август взял дрожащую от страха Марию под руку и повел в больничный корпус.
По дороге Августу повстречался Генрих местный фотограф. Это был уже немолодой хромой на левую ногу сержант раненый под Москвой. В молодости он увлекался фотографией и хотел открыть свое фотоателье, но началась война. Вернувшись с фронта инвалидом он решил осуществить свою мечту, только вместо обыкновенного ателье стал фотографом в Освенциме. Генрих целый день мог ходить по лагерю и бараком и делать фотографии.
- Генрих как хорошо, что я тебя встретил! - обрадовался Август. - Ты же помнишь о моей просьбе?
- Фотографию для матери? - вспомнил Генрих.
- Да!
- Помню! Приходи ко мне вечером я сделаю!
- Хорошо приду! До вечера! Спасибо, что не забыл! Не хочешь сделать снимок этой жидовки? Посмотри какой у нее огромный живот! Я веду ее для Менгеле!
- Нет Август. Ты же знаешь, что я фотографирую только детей!
- Да знаю! Я всегда удивлялся тебе Генрих, на что тебе эти жидята!
- Их больше не станет! Для истории!
- Ты философ! - рассмеялся Август. - Но мы пойдем!
- Привет Менгеле!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Менгеле встретил Августа и Марию у себя в кабинете. Это было просторная и светлая комната с креслами и большим столом за котором сидел Менгеле и маленьким столиком на котором стояли цветы в хрустальной вазе. Были полки с книгами и картина на стене по мотивам поэта Гете явление Мефистофеля Фаусту.
В кабинете еще была уже в возрасте, но еще сильная и высокая медсестра с каменным выражением на лице. Она держала руки по швам своего белоснежного халата.
- Вот доктор, как я обещал! - сказал Август.
Когда Менгеле увидел огромный живот Марии он просиял и у него случился приступ доброты, так с ним всегда случалось, когда он находил материал для своих страшных медицинских исследований и опытов.
- Это очень хорошо! Спасибо Август! Вот возьми! - и Менгеле протянул сержанту дорогую сигару из деревянной коробки. Сам Менгеле курить не любил, но держал для особых случаев, чтобы угостить солдат, что делают для него услуги.
- Спасибо доктор!
- Множите быть свободны!
- Если что ни будь еще будет для вас я сообщу! - отвечал Август.
- Я на это рассчитываю.
Август снова поспешил на перрон к новым узникам.
Мария пугливо озиралась по сторонам.
- Присаживайтесь! - пригласил Менгеле.
Мария нерешительно села.
- Сколько вам лет? - спросил Менгеле.
- Двадцать девять!
- Это ваша первая беременность?
- Нет! У меня есть еще дочь Сарра! Она приехала со мной! - ответила Мария и вдруг вздрогнула и задрожала. - Что с ней будет?
- Все будет хорошо. Я позабочусь о ней если вы будете делать то что вам скажут! На каком вы месяце беременности?
- Уже девятый месяц.
- У вас уже были первые схватки или что-нибудь похожие на схватки?
- Да были! В поезде, но все обошлось!
- Это хорошо! Марта! - обратился Менгеле к медсестре.- Проводите пациентку и подготовьте к операции.
- Операции! - испугалась Мария.
- Все будет хорошо, не волнуйтесь! Думайте о ребенке!
Марта сильной рукой вывела Марию из кабинета и проводила в душевую и дала мыла и приказала раздеться и мыться.
Мария разделась и с мылом в руках прошла в комнату с кафелем и душем. Открыла кран. Теплая вода коснулась тела Марии и ей стало приятно, но т только на миг. Она вжала в себя плечи и выронила мыло. Стояла и плакала. Через пять минут в душевую заглянула Марта и увидев, что Мария не моется, закричала:
- Делай что тебе сказали! Тебя ждет доктор!
Мария подняла мыло и стала мылиться. Искупавшись она не нашла своих вещей.
- Это лишнее! После операции тебе выдадут вещи! Иди за мной.
Марию в голом виде повели по больничному коридору. В операционной Менгеле насвистывал мотив из Волшебной флейты Моцарта. Менгеле нравилась классика. Он вообще любил все изящное и красивое и причислял себя к таким творцам как Бетховен и Моцарт.
Марта и еще одна медсестра помогли Марии лечь на операционный стол.
- Зафиксируйте ей руки! - приказал Менгеле.
Марта с силой и ловкостью одела на запястья Марии ремни и зафиксировала ее к столу.
- Наркоз? - спросила Марта.
- Нет никакого наркоза! Это может повредить близнецам! Я надеюсь, что там близнецы, - улыбнулся Менгеле и взял в руки скальп и стал делать на животе Марии разрез.
Мария закричала. Страшная боль пронзила все ее тело.
Пошла кровь. Сначала немного, а потом сильно. Менгеле насвистывал Моцарта и делал новый разрез. Что-то брызнуло и потом по животу на стол и на пол полилась жидкость из утробы. Мария потеряла сознание.
Словно из какого сосуда Менгеле достал окровавленного младенца. Сначала младенец молчал, но вдруг закричал.
Это был крупный и здоровый мальчик.
Менгеле был разочарован, но стал себя приободрять.
- Да и ничего! По крайне мере это мое первое кесарево сечение. Ребенок живой и здоров. Теперь осталось только придумать ему имя! Но какое еще имя, если мать его еврейка! Может быть Иисус! Нет! Пусть будет Моисей. Но знай новоиспеченный Моисей, новому миру, который строит Третий Рейх не нужен Моисей! У нас уже есть свой спаситель, который выведет немецкий народ из пустыни нищеты и горестей. И имя ему Гитлер! Так что Марта забери его с моих глаз! - и Менгеле отдал младенца медсестре.
Марта порезала мальчику пуповину и взяла на руке младенца и не выказала на лице не малейших признаков чувств словно и правда была из камня
- Что с матерью? - спросил Менгеле.
- Мертва! - ответила Марта холодно и сухо. - Что делать с ребенком?
- Что хотите! Хотите отдайте кому-нибудь из тех кто потерял при родах ребенка и есть молоко. Мне теперь все равно. Но только одно. Дочь покойницы Сарру приведите завтра ко мне. Я обещал матери о ней позаботиться, - улыбнулся Менгеле и вышел из операционной.
- Заботливый человек! - сказала Генриетта вторая медсестра страшных и бесчеловечных родов. - И детский сад для этих выродков организовал. Еще детскую площадку.
- Да, хороший человек! - ответила Марта и запеленала ребенка и понесла его прямиком в женский барак по соседству с больницей.
Рахиль потеряла при родах своего первенства и когда Марта протянула ей ребенка и сказала, чтобы кормила мальчика пока тот не умрет, она дала себе слово, что спасет малыша.
- А кто ее мать? - спросила Рахиль.
- Тебе не все равно! Она умерла!
- А как его зовут?
- Доктор Менгеле назвал его Моисей!
- Моисей! - воскликнула Рахиль.
Марта ушла, а Рахиль стала кормить младенца. Женщины вставали со своих деревянных лавок и двухъярусных нар и подходили, и смотрели как посреди ужаса и смерти бьется новая жизнь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Решив судьбу Марии и передав ее в руки Менгеле, Август снова спешил на перрон, чтобы успеть принять участие в своем излюбленном занятие. Ему всегда казалась мало ужаса и унижения от слов, когда он отдавал приказ раздеться женщинам. Более его вдохновляла брить маленьких детей наголо. Августу вдохновлялся, когда смотрел на заплаканных детишек без волос. Лысые дети казались ему маленькими уродцами из сказки, а от того что это были еврейские дети, Август радовался еще больше.
У Сарры были шикарные волнистые и длинные черные волосы.
- Эту мне! - выкрикнул Август в приступе радости и оттолкнул солдата. Август понимал, чем красивей у девочки волосы тем печальней ей их лишиться.
Специальной машинкой Август стал стричь ребенка. Машинка была тупой от сотни детских головок, делала больно и оставляла на нежной коже ребенка кровоподтеки.
Сарра горько плакала. Ее разлучили с мамой, убили отца, а теперь забирали волосы. А ведь волосы это было единственное, что у нее осталось и еще волосы помогали Сарре прежде быть хоть капельку похожей на других девочек и может даже красивой. Сама Сарра в свои семь лет выглядела только на пять. Мама говорила, что она особенная девочка, что она больше не вырастить и навсегда останется маленькой как фея из сказки. Сарра еще не понимал всего, но верила, что Бог любит всех, но теперь ребенок никак не мог понять, зачем им ее волосы, что они с ними станут делать. И когда её закончили стричь спросила:
- Зачем вам мои волосы?
- У тебя отличные волосы! - сказал Август.- Мы набьём ими подушки для смелых моряков подводников.
Сарра представила как смелые и сильные моряки засыпают на ее волосах и на волосах других несчастных детей и ей сделалось противно.
- Пусть ваши все моряки подводники потонут вместе с нашими волосами! - смело сказала Сарра.
- Замолчи, лысая уродка! - выкрикнул Август и больно пнул ногой ребенка.
Сарра упала, а Август смеялся и стал брить другого перепуганного насмерть ребенка.
Когда всех побрили детям приказали раздеться. Маленькие и замершие на ветру ручки и пальчики долго стягивали прежде бережно надетые матерями кофточки и колготки.
- Живей! Быстрее, лысые уродцы! - выкрикивал Август и смеялся.
Одних детей, что казались для солдат самыми жалкими увели. С такими детьми сразу расправлялись в газовых камерах и печах. Хотели расправиться сразу и с Саррой, но Август вдруг подумал, что вид маленькой девочке это может какое отклонение и доктор Менгеле обрадуется, что он сохранил девочку для медицинских опытов. А оставшихся детей Август стал травить большой и свирепой черной овчаркой. Август так поступал всегда с новыми маленькими узниками, чтобы окончательно их запугать, чтобы были покорными. Но и без этого дети были страшно напуганы и не понимали, что они такого сделали, за что провинились, что у них все отняли, решили родителей и теперь травят страшной псиной.
Голых и раздавленных от ужаса детей стали обсыпать какой-то плохо пахнущей белой пудрой.
Потом их детскую домашнюю одежду забрали и выдали им какие-то толи рубища, то ли фуфайки полосатые и несвежие и еще платки. Снова обманули и забрали последнее, что было ценно, что могло напомнить о доме и родителях.
Построили в колонну по пять человек и повели по лагерю и останавливали возле барака и отчитывали по десять человек и заводили вовнутрь. Во второй десятки вышла очередь Сарры.
Внутри барак оказался грязным и без кроватей и постелей, и только на голой земле была разбросана солома. Сарра села в уголке и плакала как многие дети, что пришли с ней. Другие дети все больше молчали и лежали молча совсем не по-детски не играли и не шалили. Все словно выросли в один час и превратились старичков и старушек, которые тихо ждут смерти. Скоро Сарра захотела есть и завела разговор с одной из девочек. Девочка была старше, худой и изможденной.
- Когда нас будут кормить? - спросила Сарра.
- Нас сегодня не будут кормить, - ответила девочка и горько добавила. - И завтра тоже не будут кормить!
- Почему?
- Нас готовят сдавать кровь!
Сарра не поняла.
- Доктор Менгеле говорит, чтобы кровь была хорошей надо поголодать. Так он говорит кровь становиться чистой. Когда у нас возьму кровь, нам дадут есть и сладкий чай. Но если ты только не упадешь в обморок.
- В обморок! Что такое обморок? - испугалась Сарра.
- Это когда падаешь без чувств и твой сладкий чай отдают другим, кто не потерял сознание.
- А что будет с теми, кто потерял сознание?
- Они потом придут в себя, но им не достанется есть и они умрут, - ответила девочка и отвернулась и не хотела больше говорить.
- Я не умру! - тихо сказала Сарра и отчего-то стала смотреть на вход в барак представляла и считая минуты до того как их поведут сдавать кровь. Прошел час, а потом еще один, а их все ни как не звали.
Сарра уже не помнила, что ей сказала девочка о том, что их не станут сегодня кормить от того, что сильно хотела кушать и когда в барак хромая вошел мужчина в форме, поднялась и приготовилась.
Генрих с фотоаппаратом в руках пришел смотреть на новых узников, чтобы сделать фотографии если кто-то ему приглянется. Он сразу обратил внимание на Сарру, та словно по команде вскочила на ножки и смотрела на него, словно только его ждала. У Сарры были выразительные большие глаза, а сейчас вдобавок они были еще красными от слез и раздраженные казались еще больше.
- Я буду сдавать кровь! Я не упаду в обморок! - сказала Сарра.
- Ах ты по этому поднялась! - понял Генрих. - Нет, я не врач, я фотограф!
- Вы нас не покормите?
- Нет. Я же уже сказал! Я стану тебя фотографировать!
- Я не хочу фотографироваться! Я хочу есть!
- Прости! У меня только фотоаппарат!
- Тогда не стану, - Сарра закрыла лицо руками.
- Не капризничай, давай я тебя сфотографирую.
- Нет! Вы так всегда делаете!
- Что значат твои слова? - удивился Генрих.
- Вы обманываете и придаете! Я ждала, чтобы идти сдавать кровь и чтобы нас напоили сладким чаем!
- Я же сказал, что я не врач!
- Я не про это! Мой дедушка пек булочки! Очень вкусные булочки и хлеб. Все немецкие дети ходили к нему за булочками и играли со мной, а потом стали обзываться и говорить, что мой дедушка хочет всех отравить своим булочками и один мальчик меня ударил, а он мне нравился, я хотела с ним дружить.
- И что? Я совсем тебя не понимаю!
- А то, что я ждала сладкий чай, а вы пришли и хотите меня фотографировать, голодную некрасивую и без волос. Вы немцы все обманываете и придаете!
Генрих удивился.
- Ты необычная девочка! Я еще не встречал таких размышлений и выводов у детей. Как тебя звать?
- Сарра!
- Вот что Сарра! Давай я тебя сейчас сфотографирую, а в следующий раз, когда приду, я обязательно принесу тебе что-нибудь из еды.
- Нет, вы обманите! Я не стану! - ответила Сарра и закрыла лицо руками. - Фотографируйте так! Пусть на фотографии я буду с закрытыми руками, чтобы кто увидит, знали, что я вам больше не верю, не верю!
Генрих удивился еще больше, в его коллекции не было подобной фотографии и он сфотографировал Сарру вот так прямо с руками закрывающими детское лицо.
Генрих поспешил к себе. Ему как можно скорей хотелось увидеть необыкновенную фотографию с этой смелой Саррой.
У Генриха в казарме для солдат была отдельная большая комната, в ней он проявлял пленку и печатал фотографии и в этой же комнате спал на кровати и ел. Пленка в фотоаппарате была использована только наполовину, но Генрих хотел проявить пленку сейчас. Он перемотал пленку обратно в катушку и достал ее из фотокамеры. Приготовил проявочный бачок и выключил свет. В темноте на ощупь умело и ловко зарядил пленку в проявочный бачок и залил пленку проявителем. Включил свет. Засек время и стал пить холодный чай с хлебом. Чай был сладкий и Генрих вспомнил Сарру, как она хотела и просила сладкого чая.
Прошло положенное время для проявления пленки и Генрих слил проявитель и подставил бочонок с пленкой под струю холодной воды примерно на полчаса. Генрих продолжал думать, что вагоны с узниками приходили все чаще и все больше сразу отправлялись в газовые камеры и в печи, словно напоследок немцы желали как можно больше забрать жизней с собой на тот свет. Многие понимали, что война в сущности уже проиграна, но продолжали, привыкли убивать и калечить. Лишив однажды жизни они уже не могли остановиться.
Прошло полчаса и Генрих достал пленку из проявочного бачка и посмотрел на последний кадр с Саррой. Кадр получился насыщенным и четким, а значит будет хорошая фотография.
Генрих повесил проявленную и влажную пленку сушиться и стал заряжать новую пленку в фотоаппарат, чтобы сделать снимок для Августа, который не дожидаясь вечера пришел прямо со службы к фотографу.
От Августа пахло дорогим одеколоном и он был радостный, словно из оперы, где провел время в окружение прелестной дамы. Молодой человек был в приподнятом настроении.
- Генрих как тебе этот аромат? - спросил Август.
- Приятный!
- Еще бы нехороший! Франция! Наверно стоит целое состояния! Я нашел его в одном из чемоданов какого богатенького жиденка. Я и тебе принес бы, но ты знаешь, мы должно сдавать все ценные вещи.
- Но ты не упустил случая, чтобы надушиться, - улыбнулся Генрих.
- Я только раз! Ты не подумай!
- Все хорошо! Мог бы взять и весь одеколон. Так делают некоторые.
- Нет, я не такой! Должен быть порядок!
- Да я забыл, что арийцы должны быть честными и безжалостны к врагам!
- Да безжалостными!
Август стал осматриваться по сторонам. Он был первый раз у Генриха и только слышал от других, что тот жил на привилегированных условиях. Его привлек большой книжный шкаф. Вместо книг в нем были стопками фотографии. Их было сотни и сотни, а может тысячи. Фотографии все равно как книги стояли от одной стенки полки до другой.
- Можно? - спросил Август указывая на шкаф.
- Посмотри!
Август вытащил первые попавшиеся фотографии. На всех снимках были дети. Подростки и просто маленькие. Большинство смотрели в камеру, так словно уже как будто умерли и из них высосал жизнь какой-то монстр. Не как на обычных фотографиях, когда огонек и задор в глазах. Многие были измождены и видно, что голодны.
Август снова окинул взглядом все фото в шкафу.
- Сколько же их здесь? - спросил Август.
- Пять тысяч! - равнодушно ответил Генрих.
- Интересно кто из них еще жив?
- Из тех кто на фотографиях в шкафу никто! Только эти! - ответил Генрих и указал на стопку фото на столе. Эта пусть и была большая стопка, но в ней было не больше трех сотен фотографий.
- Ничего себе! - присвистнул Август. - Мы проделали хорошую работу. Слава Рейху!
- Слава Рейху, - без энтузиазма ответил Генрих.- Давай усаживайся на стул поудобней и улыбайся. Я сделаю фото.
После снимка Август интересовался, когда можно прийти за фотографией.
- Завтра после обеда! - ответил Генрих и проводил сержанта.
Август пришёл в казарму и хвастался перед сослуживцами своим новым дорогим ароматом, и пред сном заранее решил написать письмо домой.
"Здравствуй дорогая мама! У меня все хорошо. Я честно и добросовестно служу во имя победы и процветания великой германии. И как только появляется свободное время, думаю о тебе, о доме и сестренке Полине. Как у вас продуктами? Не мёрзните ли по ночам, а то стало холодать. Я откладываю половину своего жалованья и скоро вам вышлю деньги, чтобы вы запаслись дровами и всем необходимым на зиму. Берегите себя мама! Вы уже не молоды и у вас простужены легкие! Одевайтесь мама потеплей и меньше вышивайте, а то в вашем возрасте это вредно для глаз. Я высылаю для вас прекрасную ангорскую шерсть, не смотрите, что она в кофте, вы у меня рукодельница. Вы распустите шерсть и свяжите себе теплые рукавицы и шапочку, а для Полины я подобрал чудное и дорогое пальто. Правда оно немного прохудилось в одном месте, но только немного и испачкано кровью, но то ничего у вас золотые руки и вы мама все поправите, что пальто будет как новое. Передавайте Полине привет и пусть она вас бережет, для нас всех, а то если с вами что ни будь случиться я этого не переживу. На этом прощаюсь. С любовью ваш сын Август!"
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На следующий день медсестра Марта по поручению доктора Менгеле пришла в детский барак, где по словам надзирателя могла оказаться Сарра.
При виде женщины в белом халате дети оживились и стали вставать. Соломинки прилипали к одежде детей и Марта скривилась, подумав, что она в царстве маленьких некрасивых огородных пугал.
- Кто из вас Сарра? - спросила Марта.
- Я! - ответила Сарра.
- Твою маму зовут Мария?
- Да!
- Идем со мной!
- Что с моей мамой? - с тревогой спросила Сарра.
- Ты все узнаешь, когда придет время! Идем, - ответила Марта и повела девочку к Менгеле.
Доктор встретил Сарру в своем кабинете, где он приветливо улыбался девочке и предложил ей садиться.
Сарра присела на стул.
- Где моя мама? - с волнением спросила Сарра.
Менгеле выдержал паузу.
- Твоя мама умерла!
Сарра вздрогнула и задрожала. Слезы с вами собой потекли из глаза ребенка.
- Перестань! Успокойся! - сказал Менгеле, а сам внимательно всматривался в девочку. Она показалось ему непростой, а именно ее фигура и рост, было видно, что она отстает в развитии и значит есть патология, которые он изучал.
Сарра плакала. Менгеле встал и стал сочувственно гладить девочку по лысой головке. Ему сделалось противно, он отвел руку, но пересилил себя и погладил еще раз.
- А хочешь, я сыграю тебе на скрипке? - предложил Менгеле и достал из шкафа музыкальный инструмент.
Сарра не ответила, а Менгеле стал играть Вагнера.
Мелодия была приятная и Менгеле играл хорошо, но Сарра закрыла уши, чтобы не слышать.
Менгеле удивился и перестал играть.
- Тебе не нравиться? - спросил Менгеле.
- Вы злодей! - ответила Сарра. - Вы убили мою маму, а теперь играете мне на скрипке!
Менгеле сделал вид, что не понял и ответил.
- А если я скажу, что твой брат жив! Что мама родила мальчика и я сохранил ему жизнь.
У Сарры перехватило дыхание.
- Мой братик!
- Да твой брат! Я назвал его Моисей. Что теперь ты скажешь?
- Я хочу увидеть братика!
- Увидишь, но позже! А сейчас ты пойдешь, с медсестрой и будешь жить в новом месте.
- Где?
- В хорошем месте, с другими особенными детьми. Там тебя будут хорошо кормить и даже дадут поиграть в игрушки. И если ты будешь слушаться воспитателей то встретишься со своим братом, а теперь иди и перестань плакать, если хочешь увидеть маленького Моисея.
- Я больше не буду плакать, - отвечала Сарра и вытирала слезы.
В кабинет постучали и дверь открылась. Это был Август с кем-то мальчиком восьми лет.
- Я к вам доктор Менгеле.
- Марта проводи девочку, -сказал Менгеле.
Марта вывела Сарру.
- Кто это? - спросил Менгеле и внимательно смотрел на мальчика не замечал в нем никаких особенностей.
- Его зовут Исаак!
- И что?
- Доктор посмотрите на его глаза! Вы просили меня, чтобы я вам нашел ребенка с разноцветными глазами для своих исследований.
Менгеле оживился, подошёл к мальчику и взял его за подбородок и внимательно всмотрелся. И вправду у Исаака были необыкновенные глаза один ярко зелёный, а другой темно карий.