Аннотация: Фанфик по "Гарри Поттеру" История Лили Эванс и мародеров. Детство героев, 1 курс Завершено. 20.04.13
Зеркала и лица
Бета: Критик (орфография и пунктуация)
Гамма: HallowKey (стилистика)
Пролог
1. Проклятая мельница
2. Первый солнечный зайчик
3. Просто так...
4. Полёт
5. Подарок
6. Эвансы и Снейпы
7. Вести из Хогвартса
8. Диагон-аллея
9. Будь ты проклята!
10. 'Хогвартс-Экспресс'
11. Гриффиндор
12 Лягушонок из Гриффиндора
13. Ослиные уши, метла и сортир
14. Квидич и Астрономическая Башня
15. Месть слизеринца
16. Шутка гриффиндорца
17. Пошел ты, Поттер!
18 Северус и Лили
19 Лорд Малфой
20. Гриффиндорские планы
21. В подземелье
22. Лазарет
23. Девы и единороги
24. Оборотень
25. Блэки и Принсы
26. Талые воды
27 Слизеринское серебро - гриффиндорское золото
28. Первый гром
29. Весна в Хогвартсе
30. Гриффиндор против Слизерина
31. Три мушкетёра, граф Рошфор и последствия Амортенции
32. Гриффиндорцы
33. Дементоры
34. Дом, милый дом!
Эпилог
Ты говорил: 'На смерть и солнце
Не смотри в упор!'.
Но знаешь, мне повезло.
Ты знаешь? - мне повезло!
За две минуты до конца
Я слышу трепет у виска
И ощущаю под рукой
Крыло...
Пролог
Ночь выдалась звездной и жаркой. Впрочем, жар оставался за толстыми стенами. В зачарованный замок зной проникнуть не смел - только звездное сияние беспрепятственно вливалось в окна.
Если бы чары могли так же удерживать тягостные воспоминания, мысли и терзающие душу сомнения? Увы, нет, нет...
Ломота в чернеющей руке делалась непереносимой, её приходилось терпеть. Не звать же Северуса с его болеутоляющими для тела средствами? С его жгущими душу, язвительными словами и взглядами?
В высокой клетке зашелестел Янгус. У Феникса сейчас была 'старческая' полоса в жизни. Скоро птица вспыхнет оранжевыми искрами и сгорит, чтобы возродиться из пламени вновь.
Альбус любил наблюдать происходящую с Янгусом метаморфозу. Она давала надежду, что смерть есть не больше, чем очищающее, воскрешающее пламя. В другом мире мы очнемся став лучше, чище. Очнёмся невинными.
Говорят, старики боятся смерти больше молодых? И это правда. Молодость, она ведь ещё не осознает хрупкость бытия; она считает себя бессмертной. В то время как зрелая мудрость знает: самое страшное происходит не в воображении - самое страшное происходит в реальности.
Старость страшится, что никакого пламени вовсе нет, как нет и воскрешения, и невинности, и прощения.
С тем, что придется оставить белый свет без возврата, Альбус Дамблдор смирился. Давно. Но с тем, что Смерть забирает юных, сильных, красивых? Трудно смириться. Трудно.
Нужно верить в бессмертие души. Нужно. Иначе жизнь превращается в слишком нелепый фарс.
Должен ли он, Альбус Дамблдор, пережить гибель Гарри? Если и должен, он не сможет. Где взять силы умирающему старику на то, чтобы просто стоять и просто смотреть, не протягивая руку помощи?
Спасти Гарри - спасти Волдеморта. Упомянуть об одном значит, упомянуть о другом. Эти два существа связаны крепче, чем отец и сын, связанны неразрывными узами любви и ненависти.
Но убить Волдеморта, значит убить и Гарри. Да помилует господь грешную душу Альбуса - это выше его сил. Пусть мальчик обречён, пусть он знает об этом, но видеть и пережить ещё и эту смерть?!
Он слишком стар. У него не хватает мужества, и нет желания.
Да, он, Альбус Дамблдор, стар. Да, ему пора на покой. И он готов признать это.
Альбус Дамблдор никогда не чувствовал старости. Он не верил в неё. Немощь касается только тела, не души. И вот он превратился в древнюю развалину. Час близок. Осталось продумать всё до мелочей и сделать так, чтобы смерть послужила на благо тем, кого он любил.
Дамблдор мёрз, но намеренно не зажигал огня в камине.
***
- Тебе нужно будет сказать Гарри, мой мальчик...
- Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
- В ту ночь, когда Волдеморт пытался убить Гарри, когда Лили поставила свою жизнь живым щитом между ними, Смертельное проклятье отскочило, и часть души Волдеморта вселилась в единственное живое существо, оставшееся в здании. Она до сих пор живёт в Гарри, поэтому он и может говорить со змеями, имеет связь с разумом Волдеморта. Пока часть его души живёт в Гарри, Волдеморт не может умереть.
- Значит, мальчик обречен? - голос Северуса звучит очень спокойно. Но, увы, Альбус слишком хорошо его знает...
Знает, чего стоит его ученику это спокойствие. Знает, какая боль терзает душу Северуса; какая мучительная тоска сжимает сердце, какой червь точит его вот уже много лет.
Изношенное старческое сердце тоже сжимается. Опасно - в его-то годы.
Причинять боль тяжело. Особенно когда приходится мучить того, за чье счастье готов платить собственной кровью.
Бедный, бедный Северус. Но изменить тут что-нибудь Альбус также бессилен, как и в случае с Гарри. Снейпу придётся смириться. Снейпу придётся пойти туда, куда сам Дамблдор пойти уже не сможет. Потому что у него, Альбуса Дамблдора, не хватает сил; не хватает духу. Вперёд, до самого конца.
Альбус прикрывает чернеющей от проклятья рукой уставшие близорукие глаза.
Он, его дорогой мальчик, его любимый мальчик с печальным сердцем и змеиным языком, наконец прерывает полное невысказанных упреков и горечи молчание:
- Я думал, что все эти годы мы защищаем его ради неё. Ради Лили.
Альбус никогда не испытывал этого ощущения прежде - будто сердце накачивают и накачивают воздухом. А дышать - нечем.
Дамблдор заговорил, холодно и торопливо, будто стараясь спрятаться за словами. Поставить их, словно стену, между собой и собеседником:
- Мы защищаем его, потому что было важно обучить его, воспитать, дать ощутить свою силу...
Самое главное не раскрывать глаз, чтобы Северус ни о чем не смог догадаться.
- Чтобы подготовить к противостоянию с самым большим чудовищем нашего века.
- Вы сохранили Гарри жизнь, чтобы он мог умереть в нужный момент?
Пусть Северус ненавидит. Пусть чувствует себя обманутым. Ненависть придает сил. Если бы он, Альбус Дамблдор мог ненавидеть, может быть, ему не было бы так страшно?
Но кого ненавидеть? Волдеморта? Самого себя?
- Чему ты удивляешься, Северус? - спрашивает он.
Альбус намеренно старается казаться отстраненным. Зачем добавлять тяжести любимому ученику? Своему соратнику? Ведь и без того ноша тяжела.
- Сколько мужчин и женщин умерли у тебя на глазах, Север?
- В последнее время - только те, кого мне не удалось спасти, - с несвойственной ему горячностью произносит Снейп. - Вы меня использовали!
Альбус хотел, чтобы Северус злился, но почему его слова так больно ранят?
- Я шпионил для вас, лгал ради вас. Подверг себя смертельной опасности. Сделал всё, чтобы защитить сына Лили Поттер. А теперь вы говорите, что выращивали его, как свинью на убой!
- Очень трогательно, Северус, - серьёзно сказал Дамблдор. - Ты уже привык заботиться о мальчике?
- О нём?!- закричал Снейп. - Экспекто Патронум!
Из кончика его палочки вырвалась серебряная лань. Она приземлилась на пол кабинета, один раз пробежалась по нему и выпрыгнула в окно.
Дамблдор смотрел, как она улетала, и когда её серебристое сияние исчезло, повернулся к Снейпу.
Глаза старика были полны слёз:
- Даже после всего, что случилось...?
- Всегда, - отрезал Снейп.
***
Ночь выдалась жаркой. Немудрено, ведь сейчас июль. Верхушка лета.
Пятнадцать лет назад в такую же ночь она умерла.
Пятнадцать лет! Долгие пятнадцать лет пролетели, словно секунда.
Альбус потянулся, извлекая из стола зеркало в овальной раме. То было непростое зеркало, как и всё в этой комнате. Магическая поверхность словно впитывала в себя образы тех, кто когда-то в него гляделся, пусть даже и мимоходом.
Впитывал для того, чтобы являть образ случайным любопытным взорам.
Лили Эванс предстала перед глазами старого директора Хогвартса такой, какой она была много-много лет назад.
Девушка обернулась. Взметнулись длинные густые волосы. Вовсе не алые и не огненно-рыжие, как их любят описывать многочисленные летописцы. Волосы Эванс были цвета опавшей листвы, её можно было бы назвать блондинкой. Огонь не так уж сильно пылал на хорошенькой головке - червленое золото, вот на что походили шелковистые пряди. Овальное лицо с довольно крупными, правильными чертами. Высокий лоб, нежные скулы, большие выразительные глаза; прозрачно, а не ярко-зелёные, как у её сына. Длинные пушистые ресницы; густые брови; живая, яркая, полная огня и лукавства улыбка.
В настоящей Лили Эванс, в той, какой она была, а не той, какой 'стала', не было ни болезненной хрупкости, ни утонченности, ни надломленности. Она была полнокровной, горячей натурой; жизнелюбивой и упрямой. Из тех, кто берёт жизнь за рога и поворачивает в нужную им сторону. Из тех, кто способен на пустом месте воздвигнуть цветущий сад, на камнях развести пламя и выжать слезы из стали.
Отражением - вот чем стала эта девочка.
Её судьба потерялась, растворилась, поглотилась другими судьбами: Лорда Волдеморта, Гарри Поттера, Северуса Снейпа, Джеймса...
Лили...
Лили Поттер...
Лили Эванс...
Жизнь, которой не случилось.
Любовь, которой не было.
Едва пригубленная Чаша материнства.
Та девочка отдала жизнь не за знамя, не за средство борьбы - за сына. Ты так хотела, чтобы у твоего сына был шанс!
Прости, Лили. Шансов - нет.
Девушка в заколдованном зеркале всё оборачивалась и оборачивалась. Так способны кружиться только балерины и воспоминания.
Взлетали волосы, расцветала на губах улыбка. Снова и снова. Снова и снова. Снова и снова.
Когда он, Дамблдор, умрёт, на другой стороне ты встретишь его упрёками? Или всё простишь и всё поймешь? Вряд ли. Ой, вряд ли! Ты не была милосердна при жизни даже к тем, кого любила, Лили Эванс. Гневливая и порывистая, как танцующий язычок пламени, ты часто одаряла живительным теплом протянутые к тебе руки.
Но не реже и обжигала.
С чего бы стать тебе милосердней в мире ином к тому, кого ты не любила никогда?
Прощения нет. Забвения нет.
А девочка в зеркале все оборачивалась и улыбалась кокетливой, лукавой и насмешливой улыбкой.
Живая и ненастоящая - одновременно.
Глава 1
Проклятая мельница
- Ну сколько, скажи на милость, можно торчать перед зеркалом?!
Строгий голос Петунии заставил Лили отскочить от трельяжа. У отражения там, в сверкающей загадочной глубине, был забавный, обескураженный, одновременно обиженный и возмущенный вид.
- Разве можно быть такой тщеславной, Лили? - укорила Петуния.
- Я не тщеславна!
- Люди, лишенные тщеславия, не таращатся на себя в зеркало по целому часу.
- Вовсе и не по часу, Туни. И вообще...я не на себя смотрела.
- А на кого же тогда? - изобразила заинтересованность сестра. - На Кровавую Мэри?
Лили раздосадовано встряхнула головой.
Стоило ли пытаться объяснить сестре свою зачарованность зеркалами? Лили казалось, что там, за копией точно такой же комнаты, совершенно другой мир. Каждый раз, оборачиваясь к зеркалу, она надеялась хоть краешком глаза заглянуть в иное измерение. Чем дольше стояла она перед зеркалом, тем больше её 'затягивало': тайна, неизвестность, а не собственное отражение в нём.
Созерцая двойника с точно такими же тугими косичками, в точно такой же школьной форме, Лили задумывалась - кому из неизвестных ей существ выпала роль изображать её: ходить, как она, улыбаться, как она. Наверняка у той загадочной личности за стеклом другой характер, привычки и вкусы. Другая жизнь. Загадочная, увлекательная, необычная.
- Лили! - теряя терпение, вскричала Петуния. - Ты твердо решила опоздать в школу в первый же день?!
- Я уже готова, - вздохнула девочка. - Пошли.
В дом номер ? 4 на Бирючиновой аллее Эвансы переехали недавно. Лили с наслаждением ходила по новым половицам, разлинованным солнечными лучами, словно свежая, ещё пахнущая типографией тетрадка. Ей нравилось проводить ладонью по перилам лестницы, едко пахнущим лаком и полиролью; касаться каминной полки, переставлять на ней различные безделушки. Она получала удовольствие просто от того, что бежала вприпрыжку через холл на кухню, откуда распространялся аромат кофе.
- Ты можешь ходить спокойно? - фыркнула Петуния в спину Лили.
- Ходить вприпрыжку для Лили - это вполне нормально, - улыбнулся отец, подмигивая своей любимице.
- Почему опять не спустилась вовремя? - строгий голос матери словно компенсировал попустительское отношения отца. - Проспала?
- Опять перед зеркалом вертелась, - донесла Петуния.
Лили, остановившись в дверях кухни, переступила с ноги на ногу.
- Лили! - продолжала выговаривать мать. - Бери пример с сестры. Петуния никогда не опаздывает. Она ведь не сможет всю жизнь за тобой следить!
- Да, мама.
- Ешьте аккуратней, девочки, - предупредила миссис Эванс. - Переодеваться нет времени. Лили! - мать обернулась к младшей дочери, уже потянувшей к себе тарелку с выпечкой. - Ничего не забыла?
- Но мама! Если мы начнем читать молитвы, есть будет уже некогда!
Петуния, сложив руку перед собой, уже бормотала какой-то псалом.
Лили испытала огромное желание пнуть дражайшую сестричку. Лицемерка! Но вместо этого девочка чинно сложила руки перед собой и успела прошептать 'Аминь' со всеми вместе.
- Билл, ты отвезёшь девочек? - обратилась Роза Эванс к мужу после завтрака.
- Конечно, - кивнул отец.
Поднявшись из-за стола, он привычно 'клюнул' жену в щеку, изображая поцелуй. Девочки, схватив салфетки, поспешно промокнули рты.
Завтрак был окончен.
Денёк обещал выдаться погожим. Солнце светило ярко, отпуская солнечных зайчиков погулять в аккуратном садике, где миссис Эванс успела разбить цветник. Табличка с номером четыре на двери нового дома Эвансов тоже ярко сверкала под солнцем.
Мать махала им с порога до тех пор, пока они не свернули с Бирючиновой аллеи.
- Волнуетесь? - улыбнулся отец девочкам.
- Нет, - ответила Лили.
- Не очень, - сказала Петуния.
В отличие от младшей сестры она далеко не так легко заводила знакомства. Хоть Лили и рыдала, словно глупая корова, когда Эвансы покидали родной городок, она быстро забыла старых друзей ради новых знакомых.
У Туни так не получалось. Хотя бы потому, что новых друзей у неё пока не было.
- Постарайтесь подружиться с кем-нибудь, - напутствовал мистер Эванс.
- Да, папа, - почти хором ответили девочки.
Выбравшись из машины, они, встав плечом к плечу, махали вслед удаляющемуся автомобилю, словно две маленькие копии своей матери.
- Ну что? - повернулась Лили к Петунии. - Пошли?
- Пошли, - обреченно кивнула Петуния.
Лили с интересом поглядывала по сторонам. Она любила все новое. А вот Петунию новизна пугала.
Лили не хотелось, чтобы Петуния об этом догадывалась, но у сестры был нерешительный и одновременно сердитый вид.
Вскоре девочкам пришлось разделиться.
Быть новенькой всегда непросто. Людям свойственно одновременно тянуться к неизвестному и отвергать это.
Миссис Уинтер представила девочку классу:
- Ребята, это Лили Эванс. Она будет учиться вместе с вами. Я надеюсь, вы подружитесь.
Уже к концу дня вокруг младшей Эванс собралась стайка ребятишек. В то время как старшая даже в столовой сидела одна. Заметив это, Лили покинула новых знакомых и подсела к Петунии.
- Как прошел день?
- Нормально, - поджала губы старшая сестра.
Наверное, она чувствовала себя униженной, потому что не умела в одно мгновение стать популярной, попасть в центр внимания. А Лили чувствовала себя виноватой, потому, что у неё это как-то легко получалось. Наверное, потому, что она была красивее? Собственное преимущество во внешности всегда мучило младшую Эванс. Оно было незаслуженно и, положа руку на сердце, незначительно. Ну какое значение имеет внешность? Это не знания, не таланты. Вот Петуния гораздо умнее Лили. Петуния никогда не опаздывала, никогда не 'ловила ворон', по выражению миссис Эванс. Она никогда не таращилась часами в окна или зеркала, не читала по ночам книги, не была такой по-дурацки импульсивной. Петуния рассудительна, умна и справедлива. Вот только почему-то не умеет нравиться людям.
- Интересные были уроки? - спросила Лили.
- Уроки - они и есть уроки, - отрезала Петуния, поднимаясь из-за стола.
После уроков сестры ходили смотреть пруд в городском парке. И хотя водоем был искусственный, Лили он все равно понравился. По нему плавали лебеди. Девочки скормили им французскую булочку.
- Знаешь, - Лили, усевшись на одеяле по-турецки и расчесывая на ночь волосы, делилась впечатлениями, - мне лебеди не понравились. Всё про них врут. Никакие они не изящные и не прекрасные. Они на гусей похожи. Жирные и сердитые.
- А мама считает тебя поэтичной особой, - ехидно улыбнулась Петуния.
Она наблюдала, как расческа скользит по золотистым прядям сестры, заставляя их сиять ещё ярче.
- Не люблю поэзию, - задрала вверх носик Лили, - она скучная. Все эти баллады, оды, панегирики! Такие же лицемерные и надутые, как лебеди. Знаешь, мне кажется, люди настолько привыкают доверять чужим авторитетам, что становятся просто неспособны думать своей головой. Один сказал: 'Ах, какое чудо эти лебеди!'. Остальные и повторяют, не задумываясь. Даже если и видят, что это не так. Туни, согласись, что лебеди - это гуси!
- Отстань, пожалуйста, - Петуния хотела, чтобы голос её прозвучал строго, но против воли не могла сдержать улыбки.
- Не отстану, - засмеялась Лили, отбрасывая расческу в сторону. Прыгнув на кровать к сестре, она принялась её тормошить. - Признавайся! Я права.
- Прекрати, - сдавленно хихикала Петуния. - Ты навязываешь мне своё мнение, между прочим.
- Ага. И не отстану, пока не навяжу.
- Я хочу спать. Поэтому пусть твои лебеди станут гусями. Да хоть курами! Брысь с моей кровати.
- Спокойной ночи, Туни.
- Спокойно ночи, Лил.
- Я люблю тебя.
- А я - тебя.
***
К концу недели Лили не только перезнакомилась со всеми в классе, но успела записаться в вокальный, театральный и танцевальный кружки.
Петуния объявила, что она не может, как некоторые, менять друзей, словно перчатки, сделала строгое лицо и 'надела траур по своей былой жизни', - по выражению Лили. Лили была готова с радостью втянуть в свою вулканическую деятельность сестру, но Петуния заявила:
- Не вижу смысла в том, чтобы как мартовский заяц нестись по всем направлениям сразу.
И осталась при своем интересе. Или при отсутствии такового.
- Пошли с нами на площадку, а? - канючила Лили. - Будет весело.
- И какое же веселье можно затеять в этом детском палисаднике?
- Вовсе и не детском, - возражала Лили. - Дик и Роберт твои ровесники. А Билл, тот даже старше.
- Пусть ваша компания взрослая и крутая. Мне все равно.
- Ну пойдем с нами...
- Куда, скажи на милость?
Лили, оглянувшись, проверила, нет ли мамы в обозримом пространстве и, придвинувшись к сестре поближе, поделилась:
- Дик клянётся, что неподалёку от Ткацкого тупика есть разрушенная проклятая мельница ...
- Ой, Лили! - скривилась Петуния. - Ну вот опять ты начинаешь, да? Что за прелесть во всех этих ужасах, не понимаю.
- Там привидения.
- Нет там никаких привидений!
- Ну и пусть нет, - отмахнулась Лили. - Главное, что искать их весело. Пойдешь с нами?
- Пойду.
Лили радостно захлопала в ладоши:
- Вои и здорово! - чмокнула она сестрёнку в щеку, обнимая за шею.
Петуния отпихнула сестру от себя:
- Не люблю я все эти твои телячьи нежности.
- Не люби, - согласилась со смехом Лили. - Главное, что ты со мной. Остальное не так уж и важно.
В восемь часов вечера они встретились с мальчишками на детской площадке. На скамейках ещё сидели мамочки с колясками, но появлялась уже и другая, более сомнительная публика.
Петуния, подозрительно прищурившись, осмотрела новых приятелей. Ничего особенного не нашла: мальчишки как мальчишки.
- Готовы? - спросил невысокий худой пацан в дутой куртке стального цвета, взявший на себя роль вожака.
Петуния ничего не сказала. Она с трудом подавляла желание развернуться и уйти. Не любила она приключения, особенно сомнительные. А иными они, приключения, по определению не бывают.
Гуськом, друг за другом, дети перебрались через небольшую речушку, с трудом пробиравшуюся среди заросших, замусоренных берегов. Петуния, сначала выразительно глянув на помойку, бросила сестре возмущенно-осуждающий взгляд.
Лили похлопала в ответ широко распахнутыми невинными глазами.
От воды тянулись белые туманные испарения.
'Словно призраки', - подумала Лили и прижалась к Петунии. Той, наверное, тоже страшно, но она не станет показывать этого младшей сестре. И спасибо ей за это огромное. Пусть лучше кроит умные, презрительные мины. Тогда и Лили найдёт в себе силы не быть трусихой.
На мальчишек рассчитывать нельзя - они же едва знакомы. Да, мальчишки, они и есть - мальчишки. В решающий момент всегда бросят и сделают ноги, заботясь только о себе.
А вот Петуния, та хоть кричит, ворчит и плюется, но ни за что и никогда её не бросит...
- Мы пришли, - сказал Билл.
Над детьми высился огромный мельничный остов, темный и зловещий. Оттого, что вокруг не раздавалось ни звука, только шелестела вода, было жутко. Огромное, кое-где просевшее, покосившееся мельничное колесо, бог весть, сколько времени не бегущее по кругу, полоскало на своих балках обрывки ткани.
Клонившееся к земле солнце высвечивало черную громаду, визуально её увеличивая.
- Хочешь сказать, мы пойдем внутрь? - с вызовом обернулась Петуния к Биллу.
- Да, - кивнул мальчик.
- Это старые развалины, - заявила Петуния. - Соваться туда попросту опасно.
- Не хочешь - как хочешь. Пошли, Лили?
- Я все родителям расскажу! - предупредила Петуния.
- Какая вредная у тебя сестра, Лил. Идешь ты или нет? Или завтра следует рассказать всей школе, что ты понтуешь, а на деле 'пшик'?
Лили в нерешительности перевела взгляд с сестры на заброшенную мельницу. Мельница и возможные призраки пугали её не так сильно, как выбор.
Пойти и разозлить сестру?
Не пойти и стать посмешищем?
- Я пойду, - она выдернула ладошку из руки Петунии.
- Молодец! - похвалил Билл. - А ты сиди тут. Трясись как заяц. Трусиха!
- Лучше быть трусихой, чем дурой, - презрительно парировала Петуния.
Лили не обернулась на сестру, когда уходила с мальчишками. Совесть мешала.
Внутренний голос не просто говорил - он орал о том, что она ведёт себя неправильно. Во-первых, предаёт Туни. Во-вторых, идти куда-то одной с мальчишками...? Папа бы её за это выдрал.
Десятилетняя Лили Эванс смутно представляла, что является причиной подобных ограничений. Но вот мама говорила, что девочки могут попасться насильникам, которые ловят и мучат детей, делают из них фарш и котлеты.
Но ведь её ровесники насильниками быть не могут? Зачем им делать из Лили котлеты? Они не голодные.