память нынче часто подводит меня, и события далекого прошлого вижу я яснее, чем то, что произошло вчера. По сему простите меня, если в желании своем найти потерянного друга, приняла Вас не за ту особу, и не обессудьте, если продолжу я обращаться к Вам, как к той, которую помню и безмерно уважаю по сию пору. Возможно, в этом хаосе, что царит здесь, отыщется и та, о ком я рассказываю. Стоило мне написать первое письмо, как воспоминания нахлынули на меня, рисуя картины дней минувших красками столь яркими, что все сегодняшнее меркнет перед ними. Да и может ли что-либо, случившееся сейчас, сравниться по значимости и сладости с событиями юности нашей? Тогда чувства были остры, суждения дерзки, а жажда жизни столь велика, что подчас даже темные времена, пришедшиеся на юные годы, вспоминаются, как дни прекрасные, полные искренних чувств и счастья.
Я продолжу свой рассказ. В ту ночь, когда открылась мне сокровеннейшая сцена в тени каштанов, я не думала, что смогу уснуть, но сон свалил меня, стоило голове коснуться подушки. Мне виделись диковинные птицы с гибкими длинными шеями и крепкими, мощными клювами. Эти существа с ярким оперением окружали меня, их круглые головки, увенчанные мягкими хохолками, льнули к моим рукам. Я кормила крылатых красавцев золотыми зернами из ладоней, сложенных лодочкой, и чувствовала, как каменно-твердые клювы проникают между моих сжатых пальцев, добираясь до заветного лакомства. Это было прекрасно. Проснувшись, я чувствовала сладкую истому во всем теле, какой еще не ощущала никогда.
Днем мы встретились на променаде. Спутник Ваш сразу завладел вниманием моей тетушки, а мы с Вами немного отстали. Вы были так приветливы и естественны, что я чуть было не решилась спросить Вас о виденной мною вчера сцене, но удержалась. Я чувствовала себя совершенно свободно, живо рассказывая Вам о жизни в столице, которую вы покинули несколько месяцев назад, отправившись в путешествие по Европе. Я жаловалась Вам на скуку великосветских балов, на обязанности, которые возлагало на меня положение мужа. Вы улыбались, расспрашивая о том, также ли чопорны нынче молодые люди и игривы старики. Я отвечала, что внимание мое не привлекают ни те, ни другие. Вы снова улыбнулись и сказали, что согласны с моими оценками, ибо нет более интересных кавалеров, чем представители мира искусства. Я хотела было возразить, что совсем не это имела в виду, но Вы стали говорить о столь захватывающих вещах, что я предпочла помолчать.
Вы упомянули фамилию одного художника, который недавно скандализировал столичную общественность, выставив на ежегодной выставке портрет известной балерины в обнаженном виде, да еще и выполненный в странной манере. Мы с мужем были на той выставке. Признаться, я не нашла в портрете ничего особенного, ни хорошего, ни плохого. Вы же говорили об авторе с восторгом. Вы знали его лично, и он писал и Ваш портрет несколько лет назад. Не упомянув, что же стало с этой работой, Вы вдруг произнесли фразу, которая заставила меня задуматься. Вы сказали, что мы, женщины, не должны позволять выбирать себя в качестве модели, что только, если мы сами найдем художника, которого допустим к своей особе, только в этом случае, картина получится божественной. Мы должны искать того умелого и искушенного мастера, который сможет раскрыть все наши достоинства, заставив оригинал наслаждаться своей работой. В этой изумительной по своей иносказательности фразе я услышала многое и поняла, что Вы взяли на себя роль проводника моего по тому таинственному и притягательному миру, в который я так стремилась всей своей жаждущей душой, но еще более вожделеющим телом.
Но в то же время робость и нерешительность не позволяли мне со всем пристрастием расспросить Вас о том, что волновало меня более всего. Тут Вы сами заговорили, разрешая все мои сомнения. С легкой улыбкой сказали Вы, что если кто-то ранее уже взялся за работу над нашим портретом и мы обязаны позировать ему в силу светских условностей, то это не значит, что другой, выбранный нами самими, мастер не может создать свое полотно. Картины при этом получатся разные, и в этом разнообразии есть своя прелесть. Тут Вы отбросили условности эзопова языка, и строго произнесли, что в обществе мы должны как можно более энергично отвергать навязываемое нам мужское внимание, что с одной стороны укрепит репутацию нашу, а с другой поднимет значимость благосклонности, которую мы соизволим подарить избраннику. Дар этот должен был преподнесен тайно, умело скрыт от любопытства света, и все должно обернуть так, чтобы и тайный спутник наш не смог бы открыть секрета, не боясь оставить пятна на добром имени своем.
Я находилась в радостном возбуждении от нашей беседы, когда Ваш друг оставил мою тетушку и подошел к нам. Он что-то тихо сказал Вам и извинился, что вынужден лишить меня Вашего общества на некоторое время, Вам необходимо было вернуться в отель.
Я смотрела Вам вслед, когда Вы удалялись, и все существо мое уже стремилось к новой беседе. Конечно, Ваши слова не открыли мне неведомой тайны. Я увлекалась переводными романами, да и успела к тому времени познать светские нравы, так что меня нельзя было назвать совсем неискушенной. И все же именно Вы впервые заговорили со мной о любовных связях, возможных вне уз брака, к тому же ничуть не стесняясь этого. И я поверила Вам, видя, как счастливы Вы со спутником Вашим, с Вашим любовником. С той минуты я жаждала испытать такое же запретное счастье. Но твердо усвоила я и первый Ваш совет: женщина не должна быть игрушкой, которую выбирают, а должна выбирать сама.
Потом было у нас еще несколько бесед, которые оставили неизгладимый след в душе моей, каждый раз заставляя задуматься над, казалось бы, простыми вещами. Помню, сидели мы на длинной скамье возле источника, дыша знаменитыми целебными парами, которые у меня ничего кроме отвращения не вызывали. Вдруг увидела я даму, которая выпив первый стакан отвратительной воды, подошла к источнику за следующим, и на лице ее не читалось и малой доли того омерзения, с которым пили воду окружающие. Я, тихо смеясь, указала Вам на это. Вы же в ответ произнесли серьезным тоном, что никогда нельзя знать наперед, что нравится человеку, а что не нравится. И это касается не только гастрономических пристрастий. В любви каждый также имеет свой вкус. Подчас очень сложно угадать, что нравится твоему визави, и он никогда не может быть полностью уверен, что доставляет Вам удовольствие. Женщины редко задумываются над этим, а уж мужчины и вовсе никогда, улыбнулись Вы. Поэтому нужно хорошо знать себя, и настойчиво, но в то же время деликатно, добиваться от выбранного партнера именно того, что было бы вам приятно. Конечно, в чем-то необходимо будет идти на уступки, но это не должно сильно тяготить, ибо в конечном итоге может вызвать омерзение. Если, к примеру, все время есть апельсины, которые вы терпеть не можете, то рано или поздно этот вкусный плод не будет вызывать у вас ничего, кроме тошноты. И еще одно роднит удовольствие тела с удовольствием вкуса, сказали Вы. Никогда не следует, не попробовав, отказываться от новых блюд, возможно, вам предлагают амброзию.
В те мгновения я забыла об окружающем нас зловонном тумане испарений источника, мысленно представляла я те ласки, что были бы приятны мне, а также то, как буду я неспешно и просто обучать избранника своего им. Все рисовалось тогда в идиллическом свете, мне казалось, что стоит мне лишь одарить вниманием того, кто будет его добиваться, и он станет послушен, как ягненок. Я представила, как в сумраке спальни, такой, о которых пишут в романах, с бархатными покрывалами и шифоновыми занавесям, на постели, убранной шелковым бельем, окутанная восточными благовоньями, как невидимой одеждой, лежу я, измученная долгими поцелуями, в ожидании наслаждения, о котором лишь слышала, да читала. Я почти чувствовала, как дрожит в руке моей ладонь нетерпеливого мужчины, а я, сдерживая его пыл, подаюсь немного вперед, чтобы рука его коснулась моей груди. Медленно притягиваю я вторую его руку к моему лону, чуть раздвигая ноги и показывая, как жажду его ласки. Ах, какие это были восхитительные мечты, хотя, надо признаться, многое о том, о чем я тогда мечтала, было лишь мысленными образами, а не изведанными уже ощущениями. Мне еще предстояло познать свое тело.
О многом еще говорили мы с Вами в те дни. Вы умело подводили меня к той заветной черте, шагнув за которую, я должна была превратиться в настоящую женщину. Почему Вы избрали в ученицы именно меня, почему так открыто, не таясь, говорили со мной, я еще не догадывалась. Но беседы наши будили во мне острые желания, справиться с которыми подчас было неозможно. Вечерами, лежа в своей комнате, я чувствовала отчаянное биение крови где-то внизу живота, в потаенной точке, скрытой мягкими влажными складками нежной кожи. Грудь моя сладко ныла, прося у вечерней прохлады, наполняющей комнату, успокоения. Однажды, не в силах справиться с жгучим томлением, я повела рукой от груди вниз, к мягкому островку волос, прикрывающему лобок. Все мое тело дрожью отозвалось на это прикосновение. Мне почудилось вдруг, что это не моя рука скользит по словно истончившейся от вожделения коже. Тело само собой выгнулось, когда палец мой коснулся твердого, горячего бугорка между ног. Сладкая волна жара, родившаяся где-то в глубине существа, захлестнула меня таким небывалым восторгом, что я резко перевернулась на живот и закусила уголок кружевной наволочки, чтобы не закричать. Дыхание сбилось, перед глазами мелькали ослепительные росчерки, словно светляки, перерезающие тьму комнаты. Так впервые испытала я то, о чем читала и грезила, и первой моей мыслью было, когда я пришла в себя, насколько восхитительнее будет это ощущение, если мне принесет его другой человек, который разделит со мной еще и предшествующее этому безумие желания.
Вы вели меня по тайным тропам познания любви чувственной, не забывая рассказывать даже о том, как должна одеваться женщина, чтобы во время страстного свидания пройти все этапы наслаждения. Это впоследствии сильно помогло мне в смутные годы моей жизни, но об том я расскажу отдельно. Об одном лишь Вы не говорили мне, о любви душевной, когда все правила и запреты холодной чувственной страсти забываются, тают, словно снег под весенним солнцем, и мы готовы на любые безумства и любую боль, лишь бы сохранить рядом любимого человека. Но до познания этой истины мне тогда было еще очень далеко.
Хочется вспомнить еще один важный эпизод, на коем, впрочем, закончилось наше общение в ту осень в Карлсбаде, оставив во мне, помимо благодарности, привкус легкой горечи и странного недоумения. Но об этом в следующем письме.